Измена генсека. Бегство из Европы
Анатолий Иванович Уткин








После Второй мировой войны передовые рубежи обороны СССР отодвинулись далеко на запад. Помимо военного значения, протекторат Советского Союза над Восточной Европой давал нашей стране и огромные экономические преимущества; не оставались внакладе и сами восточноевропейские страны — в рамках работы Совета экономической взаимопомощи они получали такие выгоды, о которых раньше не смели и мечтать.

И вот в течение всего пяти лет, во второй половине 1980-х, СССР поспешно оставил свои позиции в Европе и пошел на беспрецедентные уступки США в области вооружений в этом регионе. К примеру, советская сторона в ходе переговоров о ракетах средней дальности пообещала уничтожить 1500 уже размещенных таких ракет в Европе, а американская сторона — только 350 ракет.

Именно тогда маршал Ахромеев сказал свою ставшую знаменитой фразу: «Может быть, нам заранее попросить политического убежища в нейтральной Швейцарии?» А государственный секретарь ФРГ Шульц признается, что его охватило «чувство триумфа»…

О предательской по отношению к СССР политике М.Горбачева в Восточной Европе рассказывает автор данной книги, известный историк А.И. Уткин. Как всегда, его исследование строится на огромном количестве фактического материала.






Анатолий Иванович Уткин

Измена генсека. Бегство из Европы





Предисловие


Весь послевоенный период, так или иначе, окрашен Великой Победой, когда Советский Союз, после горестных первоначальных поражений, собрал в единый огромный кулак всю немыслимую силу народную и разгромил агрессора. В истории нашей страны не было более трагического испытания, чем война, начавшаяся 22 июня 1941 г. Задуманная как война на истребление, она поставила вопрос о нашем историческом выживании. Нацисты навязали Советскому Союзу войну на истребление. И получили ее.

Два обстоятельства спасли нашу страну и нас, в ней живущих. Первое — военная промышленность дала армии могучий меч. Второе, главное, — в час выбора между жизнью и спасением Родины наш солдат бестрепетно пожертвовал жизнью.

В трагический и решающий час Россия вывела на поля битв всех способных справиться с современной техникой. Их судьба была тяжелой, но они сохранили доблести отцов и прадедов: упорство, мужество, беспредельную жертвенность, фаталистическую небоязнь смерти. И добавили новые черты — владение техникой, самостоятельный расчет, ориентация в большом и малом мире.

Наша страна бросила все на дело национального выживания. Победа была добыта невероятными усилиями, огромными жертвами, мобилизацией всего лучшего в нашем народе. Наш народ заплатил за свою свободу огромную цену.

* * *


После войны три цели стояли перед новым Вашингтоном как перед самопровозглашенным новым центром мира: проблема самостоятельности большого и победоносного Советского Союза; создание плотины на пути левых сил в мире с сохранением базовых основ прежнего порядка; замена западноевропейского колониализма новой международной системой, базирующейся на Организации Объединенных Наций.

Трумэн подписал 11 мая 1945 г. приказ о прекращении поставок России товаров по ленд-лизу. Жестокое решение — даже вышедшие уже в море корабли были возвращены назад. Сталин назвал решение американского правительства «брутальным». Он сказал Гопкинсу, что Советский Союз — не Албания. Если окончание ленд-лиза «было замышлено как средство давления на русских с тем, чтобы ослабить их, то это было фундаментальной ошибкой». Если бы к русским «подошли откровенно и дружески, многое можно было бы сделать… Репрессии же в любой форме будут иметь обратный эффект».

В Восточной Европе, более чем в каком-либо другом регионе американцы усмотрели опасность того, что они назвали советским экспансионизмом. Между тем для непредубежденного наблюдателя было достаточно ясно, что именно «война окончательно и бесповоротно уничтожила традиционные восточноевропейские политические и экономические структуры, и ничто, что Советский Союз мог сделать, не в силах было изменить этого факта, ибо не Советский Союз, а лидеры «старого порядка» в Восточной Европе сделали этот коллапс неизбежным. Русские могли работать в новых структурных ограничениях самыми различными способами, но они не могли выйти за пределы новой реальности. Более осведомленные, чем кто-либо, относительно своей слабости в случае конфликта с Соединенными Штатами, русские пошли достаточно консервативным и осторожным путем повсюду, где могли найти местные некоммунистические группы, согласные на отказ от традиционной политики санитарного кордона и антибольшевизма. Они были готовы ограничить воинственных левых и правых, и, принимая во внимание политическую многоликость региона, они питали не больше, но и не меньше уважения к не рожденной еще функциональной демократии в Восточной Европе, чем американцы и англичане продемонстрировали в Италии, Греции или Бельгии. Ибо ни американцы, ни англичане, ни русские не желали позволить демократии возобладать где-либо в Европе за счет важнейших стратегических и экономических интересов… Русские не намеревались большевизировать в 1945 г. Восточную Европу, если — но только если — они могли найти альтернативу»


.

Склонность советской стороны к компромиссу сказалась, прежде всего, в практике Единого фронта, в составе которого Россия фактически заставляла прислушивающиеся к ее мнению левые партии подчиняться вождям гораздо более широких коалиций, часто традиционным консервативным деятелям. Задачей Москвы в годы войны было не создание максимального числа социалистических стран, а предотвращение возвращения в власти в восточноевропейских столицах горячих приверженцев отсекновения России от Запада, приверженцев cordon sanitaire, сторонников замыкания России в Евразию.

Если бы это было не так, и Сталин стремился бы распространить социализм на всю Евразию, то он, как минимум, готовил бы соответствующие правительства для потенциальных кандидатов от Норвегии до Турции. Между тем все правительства с которыми он, в конечном счете, имел дело, образовывались независимо. Показателен пример Эдварда Бенеша. Не был «старой заготовкой» и Болеслав Берут, не говоря уже о послевоенных министрах венгерского, румынского, болгарского и прочих правительств.

Америка же готовила полуколониальное место восточноевропейцам, положение зависимых от западноевропейского центра стран, участников мирового разделения труда на положении поставщиков самых примитивных продуктов и сырья. Свобода и демократия были своего рода «вторым эшелоном» соблазна; первым был допуск на рынки развитых стран.

Итак, Восточной Европе предлагался все тот же «старый порядок» колониализма и зависимости от финансового и технологического треугольника Нью-Йорк — Лондон — Париж. На виду у всего мира американцы уничтожили совместный характер Союзных контрольных комиссий в надежде на то, что мощь Запада сдержит революционные перемены и создаст контролируемую Западом демократию.

Вторая мировая война стала казаться американскому правительству трагической ошибкой, и империалистические Германия и Япония стали казаться предпочтительнее в качестве «спутников в будущем, чем СССР»


.

Можно сказать, что «холодная война» родилась из противоречия, которое создатель Организации Объединенных Наций президент Рузвельт старательно стремился не замечать. С одной стороны, новая международная организация должна была идти по вильсоновскому пути и решать свои проблемы на «общем собрании», на Генеральной Ассамблее. С другой стороны, основные проблемы мира обязаны были решать Великие Державы (Совет Безопасности ООН). Противостояние между двумя этими фактически противоположными подходами в ходе Второй мировой войны как бы камуфлировалось. Но с наступлением мира оно стало очевидным. Мощь, а не «коллективный разум», стала основой решения спорных проблем, это и породило «холодную войну».

Был ли Советский Союз с его специфической идеологией и политической системой причиной распада мира победителей на блоки и начала «холодной войны»? Чем больше мы узнаем о процессе возвышения США, тем значительнее сомнения в такой «демонизации» Советской России. Трудно не согласиться с, возможно, лучшим западным исследователем данного вопроса Дж. Л. Геддисом: «Не многие историки готовы отрицать сегодня, что Соединенные Штаты были намерены доминировать на международной арене после Второй мировой войнзадолго до того, как Советский Союз превратился в антагониста»


. К. Лейн не без основания утверждает, что «Советский Союз был значительно меньшим, чем это подавалось, фактором в определении американской политики. На самом же деле после Второй мировой войны творцы американской политики стремились создать ведомый Соединенными Штатами мир, основанный на превосходстве американской политической, военной и экономической мощи, а также на американских ценностях»


. Несогласие огромного мира с абсолютным доминированием США и повело мировое сообщество к «холодной войне».

Резюмируем. В конце Второй мировой войны в Вашингтоне утвердились несколько аксиом.

Первая. Европа после периода 1914–1945 гг. ослабла радикально и надолго. Центр мира переместился за океан, на этот раз американцы утвердятся на всех континентах и предложат свои решения основных спорных проблем от Филиппин до Греции.

Вторая. США заполнят вакуум, образовавшийся после крушения Германии и Японии. В Европе американскими сателлитами станут союзники и жертвы Германии. Поражение же Японии выдвинет вперед в Азии сателлита американцев Чан Кайши и всех потенциальных партнеров воинственного Токио по «великой азиатской сфере сопроцветания». Тихий океан превратится в американское озеро, а окружающие народы будут получать от американцев все — начиная с конституции и кончая долей американского рынка.

Третья аксиома: Россия, ощутившая благоприятные стороны ленд-лиза, будет смиренно ждать помощи и в более широком смысле. Она будет строить свою безопасность на основе дружественности Америки, у нее не будет альтернативы следованию в фарватере США. Ослабленная чудовищными испытаниями, Москва вынуждена будет пойти на любые уступки при решении германского вопроса, на Балканах, в Польше, на Дальнем Востоке. А иначе ей не видать экономической помощи при восстановлении страны, не получить весомой доли репараций из Германии. Она лишится полностью влияния в таких странах, как Иран, и не получит прежде обещанной помощи в турецких проливах.

Четвертая аксиома. Атомное могущество нивелирует любые попытки подорванных войной великих держав восстановить долю мирового баланса. Отсталой стране, такой как Россия, понадобятся многие десятилетия для создания своего «абсолютного» оружия, русским не под силу пройти путь американской науки 1939–1945 гг., требующий чудовищной концентрации ресурсов и адекватных научных кадров. Атомная бомба станет неоспоримым аргументом американской дипломатии, тем «козырным тузом», который поможет Америке во всех спорных вопросах.

* * *


Американский анализ послевоенного мира оказался упрощенным. Предлагать американские рецепты развития по всему миру окажется накладно и, как показали Корея, Вьетнам и Ирак, невозможно даже для такого гиганта как Америка. Без согласия США великий Китай пошел своим путем в 1949 г., Индия в 1950-е годы, колониальные народы в ходе деколонизации 1960-х гг. В заполнении германо-японского вакуума примут участие другие народы, для которых американские решения не выглядели оптимальными. Ценя экономическую помощь, Россия все же не соблазнится обменом ее на независимость. Народы ценят собственные традиции и презирают жалкий конформизм — в чем и убедилась могучая Америка на примере с Россией.

Вплоть до середины 1980-х гг. Советскому Союзу удавалось успешно противостоять американской экспансии в мире, добиваться осуществления своих интересов на международной арене. Несмотря на определенные трудности, советская империя все послевоенные годы сохраняла статус сверхдержавы, — и так продолжалась до пресловутой горбачевской перестройки…




Часть 1

ПЕРЕСТРОЙКА И «НОВОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ» ГОРБАЧЕВА


Новый лидер СССР


Экономический рост Советского Союза составлял примерно 10 процентов в первое послевоенное десятилетие. Во второе десятилетие он сократился вдвое — но все же это был внушительный показатель для индустриальных стран. Тем не менее встал вопрос о наращивании темпов роста, и тут развернулась борьба между двумя группами советских и партийных руководителей. В первую группу входила основная масса партийных функционеров, для которых советский коллективизм был альфой и омегой политико-экономического бытия. Интернационалистское же меньшинство, составлявшее вторую группу, опиралось на Международный отдел ЦК, на Министерство иностранных дел, КГБ, на академические институты. Оно желало создания в СССР основ рыночной экономики и политической демократии, будто бы столь эффективных на Западе. Интеллигенция решительно поддержала интернационалистов, не желая мириться со своим местонахождением «на мировой обочине».

Шанс победы появился у меньшинства тогда, когда во главе КПСС оказался Андропов. Именно он, находясь на склоне лет, выдвинул к власти энергичного и амбициозного Горбачева.

Посланный сразу на два «мероприятия» — на похороны Черненко и на первое знакомство с новым Генеральным секретарем ЦК КПСС М.С. Горбачевым, — вице-президент США Джордж Буш посчитал необходимым осмыслить происходящее и донести некоторые новые идеи до президента Рейгана. Визит к Горбачеву должен был дать американцам первое представление о новом хозяине Кремля. Весьма приметного Горбачева сопровождали министр иностранных дел Громыко, помощник Горбачева по внешнеполитическим проблемам Андрей Александров- Агентов и переводчик Виктор Суходрев. (Именно в эти дни Александров-Агентов, продолживший свое пребывание в офисе генерального секретаря еще один год, пишет о неожиданных словах нового лидера: «Внешняя политика стала какой-то железной, негибкой, сконцентрированной на проблемах, не поддающихся переменам»


. Впрочем, такие лица, как находившийся рядом Валентин Фалин — он станет главой Международного отдела ЦК — отмечали решительную неосведомленность нового советского лидера в международных проблемах).

Горбачев сразу же поразил американцев неуемным потоком слов. Подаваемые им прямые и косвенные сигналы были двусмысленными с самого начала. Во-первых, он поблагодарил за выражения сочувствия. Американская сторона должна исходить из того, что Москва сохранит преемственность. Во-вторых, Горбачев, указывая на старинные часы в кабинете, с улыбкой сказал, что «старые часы неважно определяют новое время». Новый советский лидер с самого начала поразил американцев тем, что говорил не об интересах собственного государства, которые он призван был охранять, а выступал в некой роли Христа, пекущегося «о благе всего человечества».

В донесениях в Вашингтон американское посольство в Москве стремилось дать Горбачеву объективную оценку. «Нет сомнений в том, что Горбачев любит власть. Бесспорно и то, что он трепещет от одной мысли о возможности ее потери. Несомненно, что он очень чувствителен к критике и рассматривает даже весьма дружественную критику как измену»


.

Посол США Мэтлок: «Горбачев по своей природе являлся одиночкой, и это делало для него тяжелым создание эффективного консультативного и совещательного органа. У него не было ни официального совета министров, ни «кухонного» кабинета в подлинном смысле. Были, конечно, советы разных типов, члены которых приходили и уходили, встречаясь с ним лишь время от времени. Но они никогда не превращались в эффективные совещательные органы по двум причинам. Во-первых, Горбачев часто собирал вместе людей которые просто не могли вместе работать, и во-вторых, он никогда не использовал их как настоящие совещательные органы, с которыми постоянно консультируются и мнения которых воспринимают серьезно. Более того, он чаще всего говорил своим советникам, а не слушал их».

В-третьих, Горбачев назначал на важнейшие посты людей третьего и пятого калибра. По мере того, как его власть увядала, он развил в себе аллергию на всякого, кто мог бы блеснуть талантом в общественных глазах более ярко, чем его тускнеющий образ.

* * *


В июле 1985 г. выдающегося советского дипломата послевоенной эпохи А.А. Громыко сменил на посту министра иностранных дел СССР бывший глава ЦК компартии Грузии Э.А. Шеварднадзе. Познакомившись ближе с Шеварднадзе и его семьей, государственный секретарь Дж. Бейкер был поражен тем, что министр великого Советского Союза более всего думает о своей закавказской родине, не скрывая этого от своих важнейших контрпартнеров. «Я находился — пишет Бейкер, — в московских аппартаментах советского министра иностранных дел и беседовал с энергичной и интеллигентной его женой, которая безо всякого провоцирования открыла мне, что в глубине души она всегда была грузинской националисткой». И, пишет Бейкер, я еще много раз слышал вариации этих взглядов из уст самого советского министра


.

Американцы правильно зафиксировали стратегию Шеварднадзе: «Шеварднадзе довел до совершенства свою практику обращения к своим экспертам по контролю над вооружениями; именно они выдвигали собственные новые инициативы, которые Шеварднадзе затем лично предлагал американцам. После очевидного очередного прорыва он обращался к Горбачеву за одобрением — и только тогда представлял их официальным военным специалистам — как уже свершившийся факт. Именно потому, что этот гамбит работал так часто и так удачно, высшие круги советских военных ненавидели Шеварднадзе»


.

У Горбачева была большая и мыслящая когорта отдаленных сторонников. Михаил Горбачев привел интеллигентскую «прослойку» на капитанский мостик государственного корабля и ткнул пальцем в карту: куда плыть? В этой ситуации интеллигенция ощутила простор для политического маневра и самореализации. Этих людей (двух Яковлевых, Коротича и им подобных) тянуло к критической сенсационности. Они как бы забыли (или им помогли забыть?) о неком большем — о судьбе Отечества, об исторических судьбах народа, о будущем своего государства. У значительной части интеллигенции вызрело гиперкритическое отношение к породившему их общественному строю и вера в то, что политические реформы быстро возродят рынок — главный мотор лидирующего Запада.

Вызрело негативное восприятие патриотизма, гордости от принадлежности к своей стране. «Целились в самодержавие, а попали в Россию». Интеллигенция 1985 г. — дети самозабвенных героев войны, усмотрела в патриотизме лишь патриархальность и оправдание заскорузлости.

Но те, кто усматривает в патриотизме реликт патриархального общества, просто плохо знают Запад — проявления национальных чувств и патриотизма французов, неистребимая верность англичан своей стране, стойкая направленности немецкого сознания на защиту национальных интересов, впечатляющая испанская гордость, повсеместная итальянская солидарность и наиболее впечатляющий — американский опыт: вывешивание государственного знамени на своих домах, пение государственного гимна перед началом сакрального действа в любом молитвенном доме, в церкви любого вероисповедания и т. п. Всюду в мире как непреложные условия жизнедеятельности существует общественное проявление любви к стране своего языка, неба, хлеба и детства.

Экономические решения


Горбачева интересовала макроэкономика. Он верил в «заветное слово», в решающую часть цепи, в единственный верный путь. Его знакомая академик Ирина Заславская привела Горбачева в круг академических ученых — Леонида Абалкина и Олега Богомолова, отличавшихся критической оценкой в отношении советской экономики и сиявших новым набором экономических идей.

Новый Генеральный секретарь сразу же отверг концепцию развитого социализма. Под руководством Горбачева была пересмотрена Программа КПСС и разработана ее новая редакция, утвержденная XXVII съездом КПСС (25 февраля — 6 марта 1986 г.). В отличие от Программы КПСС, принятой в 1961 г. на XXII съезде партии, новая редакция не предусматривала конкретных социально-экономических обязательств партии перед народом и сняла задачу строительства коммунизма. Сам же коммунизм, характеризуемый как высокоорганизованное бесклассовое общество свободных и сознательных тружеников, предстал в новой редакции как идеал общественного устройства, а не достижимая реальность, и был перенесен в неопределенно далекое будущее. Основной упор делался на планомерное и всестороннее совершенствование социализма на основе ускорения социально- экономического развития страны.

С апреля 1985 г. до лета 1987 г. ускорение было представлено в качестве новой концепции развития советского общества, с помощью которой руководство страны намеревалось преодолеть «застой» «эпохи Брежнева». Под «ускорением» понималось новые темпы роста (преодоление тенденции к падению и переход к наращиванию темпов социально-экономического развития), новое качество роста (за счет повышения производительности труда, интенсивного развития), «крутой поворот» государства к нуждам людей, «лицом к человеку».

В 1987 г. концепция ускорения была сменена концепцией перестройки, которую стали активно пропагандировать после январского (1987 г.) пленума ЦК КПСС. На пленуме, посвященном кадровой политике, М.С. Горбачев критиковал «консервативные настроения», возобладавшие в ЦК, и предложил подбирать кадры руководителей, исходя из их приверженности «идеям перестройки», которые сам же формулировал.

В октябре 1987 г. на пленуме ЦК КПСС впервые прозвучала критика кадровой политики генерального секретаря. С ней выступил первый секретарь МГК КПСС Б.Н. Ельцин. Однако члены ЦК не поддержали Ельцина. С подачи М. Горбачева они, в свою очередь, резко осудили «кадровые репрессии» партийного лидера Москвы, потребовали освободить его от занимаемого места. В ноябре того же года пленум МГК КПСС снял Ельцина с поста первого секретаря Московского горкома партии. Через несколько месяцев он был также выведен из состава Политбюро ЦК КПСС. Горбачев заявил, что больше в политику он Ельцина не допустит. Выступление опального политика на пленуме ЦК, несмотря на заявленную гласность, не было опубликовано, что стало поводом для первой студенческой манифестации московских студентов под лозунгом «Опубликуйте выступление Ельцина».

Пять шагов в бездну


Пять роковых шагов 1988 г. изменили страну так, как ее, возможно, изменили лишь 1941 и 1917 годы.

Первый шаг был предпринят Горбачевым под прямым влиянием ряда экономистов, обещавших ускорение темпа экономического роста. Генерального секретаря не устраивало предусмотренное Госпланом увеличение валового национального продукта на 2,8 процента в год. Сделать это, не покидая рельсов прежнего экономического планирования, можно было лишь в одном случае, никак не предусмотренном прежним опытом планирования в национальном масштабе, — обращением к бюджетному заимствованию, превышению расходов над доходами.

Госплан сдался под превосходящим его оборонительные возможности давлением. Проект расширения производства был создан. Цену этого расширения объявил министр финансов Гостев в ноябре 1988 г. Выступая с традиционным обзором экономического положения страны, он, как бы между прочим, объявил о том, что бюджет СССР в 1988 году будет сведен с дефицитом в 60 миллиардов рублей.

Национального потрясения это сообщение не вызвало. Имитируемый Запад часто вел экономические дела с дефицитом, и это только помогало его развитию.

Инфляция? Разве не пользовались западные специалисты со времен Джона Мейнарда Кейнса инфляционным развитием в целях стимулирования экономического роста? Советский Союз ждет новый опыт, это несколько волнует, но причин для беспокойства нет.

Между тем дефицит бюджета всегда был явлением, опасным для российской государственности. Царская Россия имела несколько неизменных правил. Одним из них было: никогда не выплачивать контрибуций, даже в случае поражения (японцы в 1905 г. так и не добились их от Николая Второго, предпочитавшего отдать половину Сахалина). Другим правилом было сводить дебит и кредит в бюджете.

Нужно сказать, что России, не столь уж богатой организаторскими талантами, до конца 80-х гг. XX века везло с министрами финансов. Они были знающими, способными, трудолюбивыми людьми с большим государственным горизонтом мышления. Можно даже утверждать, что это были лучшие государственные чиновники России. Министр финансов Канкрин обеспечил казне проведение реформ 1860-х гг. Витте успешно ввел в 1897 г. золотой стандарт и подготовил Россию к испытаниям двадцатого века достаточно хорошо, по крайней мере, с точки зрения финансового обеспечения. Достаточно успешно этим курсом следовал В.Н. Коковцов. Свидетельством тому было финансовое обеспечение злосчастных авантюр 1904–1905 гг. и последовавшей Мировой войны. Поразительным фактом является то, что даже финансовый чемпион мира — Британия быстрее истощила в Мировой войне свои финансовые возможности, чем битая немцами Россия.

Даже в критических 1917–1918 гг. у царя, Временного правительства и у большевиков с финансами — в определенном смысле — было не так уж плохо. Сталин также настаивал на жесткой финансовой дисциплине. Его наследники — Хрущев и Брежнев ослабили поводья, но не до степени пренебрежения государственным бюджетом.

И вот барьер пройден. Оказалось, что ломать правила не так страшно. На следующий, 1989 г. дефицит составил уже 100 млрд. рублей, но это никого особенно в обществе не взволновало, да и экономисты не усмотрели в заимствовании денег «у будущего» ничего экстраординарного — инфляция в СССР еще составляла всего лишь несколько процентов в год, деньги оставались ценностью, как прежде. (Понадобится еще несколько лет, прежде чем лавина инфляции сокрушит экономику великой страны и поставит перед новыми испытаниями ее население).

* * *


Революционизирование бюджета, превышение расходов над доходами не могло пройти бесследно: следовало найти средства для погашения государственной задолженности, Печатный станок давал один из способов, другим стали займы за рубежом. За короткий период, в течение двух лет после 1988 г. государственный долг СССР достиг невероятной (по меркам прежних времен) цифры — 70 миллиардов долларов.

Особо отметим этот момент — интернационалисты, пришедшие к власти вместе с Горбачевым, не только не боялись, но всячески стремились к созданию столь заметного и важного фактора взаимозависимости России с Западом, как займы. О западных займах Советскому Союзу специалисты-экономисты, политологи возобладавшей прозападной элиты говорили не как о бремени, не как о долге, который предстоит выплачивать грядущим поколениям, а как о символе веры Запада в Россию. Говорилось это буквально с восторгом. Убеждали в том, что человек, имеющий долг в 10 рублей — зависим, а имеющий долг в 10 миллиардов — независим. По крайней мере, зависим от кредитора в той же мере, что и кредитор от должника. Создать эту зависимость от Запада стало едва ли не заветной целью, сознательной стратегией группы экономистов, устремившихся в кремлевские коридоры, открытые для них Горбачевым.

Эти двуликие экономисты учили студентов развивать экономические законы социализма, а на международных конференциях защищали его исторические возможности (по крайней мере, защищали Маркса). В узком же кругу суровая и резкая критика советской модели социализма стала преобладающей уже на рубеже 80-х годов. При всех расхождениях, это были убежденные западники, считавшие советскую изоляционистскую систему анахронизмом, а среди западных экономистов предпочитавших правое крыло — сторонников либеральной экономики чикагской школы. Советские последователи Милтона Фридмана симпатизировали раскрепощенному рынку, где правит сильнейший. Они заведомо презирали государственный контроль как синоним увековечивания отсталости и косности.

Грустно видеть, что не нашелся ни один трезвый экономист, разделивший бы ту идею, что не все модные западные теории хороши для абсолютно иной почвы России. Но это уже поздний вывод — в атмосфере 1988–1989 гг. патронируемая Горбачевым группа экономистов получила поле для крупнейшего экономического эксперимента в мире, нашедшего свое крайнее выражение в монетаристской реформе послегорбачевского периода.

* * *


Вторая программа, осуществленная Горбачевым в роковой для России 1988 г., была связана с надеждами финансово заинтересовать предприятия и добиться их эффективной самостоятельности. Последовала серия предложений, которые в конечном счете были сведены в «Закон о государственных предприятиях». В ажиотажной обстановке 1988 г. этот закон в силу необоримого давления генерального секретаря был принят в качестве обязательного на всей территории страны.

Идея была простой и не поддающейся критике: каждое предприятие, большое или малое, получало права распоряжения своим бюджетным фондом, не ожидая инструкции или реакции Москвы. Получение доступа к решению судьбы своего заводского бюджета должно было, по мысли реформаторов, привести к двум результатам — каждое предприятие постарается так начать строить свое производство, чтобы увеличить наличные фонды, самоокупаемость, стремление к налаживанию производства станет законом (1); каждое предприятие усилит инициативный поиск рынков, свяжется с наиболее удобными (а не навязываемыми из Москвы) субподрядчиками, почти автоматически оптимизируя внутри- и межрегиональные отношения производственников (2).

Результат получился до унылости однообразный: освобожденные от принудительного ценообразования хозяйственники, во-первых, попросту увеличили волевым образом цены на свою продукцию; во-вторых, они стали искать не оптимальные связи с посредниками и сопроизводителями в рамках всего Союза, а с местными руководителями, заменившими в данном случае союзных министров (директора не умели, не могли и не хотели брать ответственность лишь на себя).

С одной стороны, ослабла зависимость промышленности от центра. С другой стороны, окрепла зависимость руководства предприятий (а, соответственно, и самих предприятий) от непосредственного политико-хозяйственного руководства — на районном, городском, областном уровне, на уровне краев и автономных республик и, главное, на уровне союзных республик, чьи столицы (а не Москва) стали защитниками производительной и непроизводительной промышленности.

Те хозяйственные распорядители в Москве, которым Сталин в 1929 г. отдал в руки всю ставшую плановой экономику, теперь под давлением Горбачева буквально в одночасье сдали позиции. Да, за ними еще было частичное распределение фондов, средств, множество каналов давления, но они лишились главного рычага — строгой фиксации рублевой стоимости производимой в пределах всего Советского Союза промышленной продукции.

Короткой оказалась эйфория. Финансово-промышленные руководители в Москве начали бить в колокола, но было поздно. Да и невозможно уж было представить, что Горбачев пойдет вспять, свернет свою главную экономическую реформу. А ведь случилось нечто важнее отмены шестой статьи конституции (о главенствующей роли КПСС). Предоставленные себе, хозяйственники вышли из-под партийно-государственного контроля, сокрушив коммунистическую систему управления де-факто до того, как была продумана реальная альтернатива.

* * *


Третье роковое решение касалось общей системы управления. В 1988 г. Горбачев пришел к выводу о необходимости радикального изменения управленческой системы. Прежняя основывалась на примате политической власти, реализуемой Коммунистической партией Советского Союза. В случае возникновения проблем в отношениях между предприятиями, они обращались в партийные инстанции. В зависимости от масштаба проблемы — в районные, городские, областные или республиканские комитеты партии. Если проблема выходила на межреспубликанский уровень, то арбитром становился Центральный комитет.

Эта система была создана Сталиным, и Горбачев решил нанести по ней решающий по важности удар. Довольно неожиданно для многих он объявил, что «дело партии — идеология», что вмешательство в производственный процесс чиновников от политики недопустимо, что лишенная партийного произвола экономическая машина огромной страны будет работать эффективнее.

Делу была придана большая общественная значимость. С санкции генерального секретаря в масштабах всей страны обсуждался вопрос, может ли нация содержать полтора миллиона паразитов — государственных чиновников, ничего не производящих, но определяющих из центра всю жизнедеятельность колоссального экономического организма. Второстепенные министерства были распущены в кратчайшие сроки, первостепенные резко сокращены. В пределах всего одного года численность служащих центральных министерств была сокращена с 1,7 млн. человек до 0,7 миллиона.

Пропаганда объявила резкое сокращение управленческого аппарата неким триумфом рациональности над безумием тупого администрирования. Даже в условиях нарождающейся гласности печать не предоставила страниц своих изданий тем чиновникам, которые видели перспективу развала межрегионального сотрудничества вследствие фактического разгрома центра.

* * *


Требовать от директоров и председателей быть микро-президентами и думать обо всей стране — значило бы ожидать от них невозможного. Они отвечали за коллективы, директора предприятий не смогли бы разделить фонды и экономические возможности только в интересах общего дела. Но Москва теперь этого и не желала. Выбивайтесь за счет смекалки, энергии, предприимчивости. Это был зеленый свет «каждый за себя». Медленно, но со временем все быстрее экономика страны двинулась к опасному порогу всеобщего смятения. Построенная как единый организм, экономика СССР, отказавшись от плана, пошла ко дну.

На пути этом стояли объективная преграда или спасательный круг. Если Старая площадь пустила экономику в свободное плавание, то это еще не значило, что сразу же потеряли силу республиканские партийные комитеты четырнадцати республик. Решение Горбачева сделало невозможное возможным: заводские воротилы Украины, Белоруссии и прочих республик стали искать третейских судей естественного управленческого пресса в Киеве, Минске и других региональных столицах, отнюдь не шедших в ногу с московским экспериментатором. Теперь иметь заступника в республиканской столице оказалось важнее прежних бесценных связей с Москвой. Одним махом страна оказалась перед фактом раскола на пятнадцать гигантских вотчин. (Точнее на четырнадцать. Пятнадцатая, самая большая — Россия не имела своего республиканского партийного комитета. Она-то и начала страдать более других, ощущая губительную несогласованность работы на новом этапе).

Здесь лежат корни фантастического «сепаратизма» России, ее парадоксального желания «уйти в себя» в условиях острейшей взаимозависимости. Начинается движение в партийно-производственных кругах за формирование собственной Российской коммунистической партии — это с одной стороны. С другой — ультрарусские патриоты закладывают основание для выхода России «опутанной веригами полуразвитых соседей» из исторически сложившегося единого государства).

* * *


Четвертый шаг в неизвестность был сделан в сфере внешней торговли. Россия не была крупным импортером-экспортером, у нее имелась своя привилегированная зона — группа государств, объединенных в Совет Экономической Взаимопомощи, созданный в 1949 г., когда «холодная война» уже перекрыла Восточной Европе дорогу на Запад. Восемьдесят процентов торговли СССР приходилось на страны Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ), объединявшего социалистические страны Восточной Европы.

В первые годы своего существования СЭВ не давал особой свободы для внутренних разногласий. Политический вес России был слишком велик во всех столицах государств-членов. Но время шло, все восточноевропейские страны прошли фазу ускоренной индустриализации, практически все они отдали значительную дань созданию тяжелой промышленности, их рынки прошли фазу специализации. Москвичи ждали зимы, чтобы увидеть на прилавках венгерские яблоки, повсюду в Восточной Европе на полках магазинов стояли болгарские консервы и восточногерманские пишущие машинки. Весь Советский Союз ездил в вагонах, построенных в ГДР. Само здание секретариата СЭВ было символом экономического сотрудничества: немцы из ГДР обеспечили электрическую часть оборудования этого московского небоскреба, поляки покрыли его своим стеклом. Казалось, что СЭВ успешнее, чем Европейское экономическое сообщество, движется к экономической интеграции.

На уровне 1970–1980 гг. произошла «окончательная» специализация членов СЭВ. Движения вспять представить себе было невозможно, тем более что с 1973 г. Россия успешно спасала себя и своих партнеров по СЭВ от страшного шока двадцатикратного увеличения цены на нефть — внутри СЭВ действовали льготные расценки на это стратегическое сырье. Даже скептикам было трудно усомниться в действенности Совета Экономической Взаимопомощи, дававшего восточноевропейским социалистическим странам дешевое стратегическое сырье, а огромному Советскому Союзу — технологически емкую продукцию.

* * *


Как всегда, лучшее оказалось злейшим врагом хорошего. В условиях ослабления внутренней дисциплины чиновники стран-членов СЭВ начали объяснять неудачи своего экономического развития некачественными поставками соседей. Всем хором заговорили о желательности получить долю рынка на Западе (это давало столь ценную конвертируемую валюту). Все хором стали обвинять соседа и в ориентации на второсортную продукцию, и в предоставляемой к оплате валюте, использовать которую за пределами СЭВ было невозможно.

На уровне горбачевской либерализации 1988 г. закулисное недовольство уступило место открытой словесной сваре. Сосед обвинял соседа в том, в чем, прежде всего, должен был обвинить себя — в низком качестве предлагаемого к экспорту продукта, в жажде занизить цену импорта одновременно с повышением цен своего экспорта.

Поскольку сам здравый смысл восставал против своенравных субъективных оценок, общим кличем стало требование осуществить оценки внутри СЭВ в «высшей объективной ценности» — в конвертируемой валюте. При этом как-то само собой имелось в виду, что Россия никогда не пойдет против себя самой, против своей гегемонии в СЭВ и не повысит цену на нефть до мирового уровня. Ведь тогда рухнет главная скрепка единого экономического союза, столь важного для СССР.

Ставшие бесконечными споры и требования взаимных импортных потоков стран — участников СЭВ заставили в Кремле поднять голову тех, кто находил требования партнеров просто наглыми: они покупают у нас нефть по ценам, многократно ниже мировых, а продают нам второсортные по качеству промышленные товары. Продавай мы нефть не Польше, а соседней ФРГ, мы могли бы на нефтедоллары купить превосходные западные станки и оборудование.

Главная боль споров в СЭВ докатилась до нетерпеливой головы Горбачева, и он снова начал решать проблему по примеру «гордиева узла». Сидящие рядом прогрессивные академики кивали головами: куда они денутся без нашей дешевой нефти. Если мы переведем расчеты на конвертируемую валюту, то сразу станет ясно, что Россия делает Восточной Европе неимоверную по значимости поблажку. Фактор дешевой нефти решит все. Партнеры в конце очередного финансового года убедятся, что они не «технические благодетели» России, а ее неблагодарные должники. Хотите считать в долларах, давайте. Объем экспортируемой Советским Союзом нефти не давал иного трактования: спорщики остынут на льду собственных аргументов о том, что «рынок все сбалансирует, рынок все покажет в истинном свете».

СЭВ был переведен на расчеты в твердой валюте. Ее не было ни у кого — ни у бедной Румынии, ни у относительно преуспевающей ГДР. Ее не было и у гиганта СССР. Перерасчет привел к крушению связей старого (после Европейского сообщества) торгового блока в мире. «Цепь» для одних, окно для других — но дорога СССР в Центральную Европу оказалось этим решением блокированной. А Советский Союз оказался в рамках собственной изолированной экономики.

* * *


Пятый шаг в направлении радикального изменения того, что именовалось СССР, был сделан, когда в октябре 1988 г. небольшая Эстония заявила о своем суверенитете. Горбачев назвал решение эстонского парламента противоречащим конституции, но далее словесного осуждения не пошел. В результате в следующие полгода мы увидели провозглашение самостоятельности еще семью (из пятнадцати) союзными республиками. Последний гвоздь в гроб Советского Союза был вбит российским парламентом 12 июля 1990 г. — когда Российская республика объявила о своем суверенитете. Государство Горбачева оказалось обреченным задолго до «пленения в Форосе» в августе 1991 г.

Огромная держава шагнула в историческое небытие. Компенсацией предполагалось ее признание Западом в качестве «нормальной», «цивилизованной» страны.

Новые «цивилизованные» отношения Горбачева с Западом


Уже весной 1985 г. Горбачев объявляет о шестимесячном одностороннем моратории на развертывание ракет средней дальности действия в Европе; если американцы согласятся на аналогичные действия, мораторий превратится в постоянный. Через десять дней Горбачев предложил мораторий на все испытания ядерного оружия.

На апрельском пленуме 1985 г. генеральный секретарь провозгласил нечто новое: необходимость «цивилизованных» отношений между государствами. Что он имел в виду — не было раскрыто, но сама постановка вопроса имела презумпцией, что прежние отношения периода «холодной войны» были нецивилизованными.

Воспользовавшись полетом молодого немца Руста на Красную площадь, Горбачев сменил военное руководство страны. На пост министра обороны он назначил недавнего командующего Дальневосточным военным округом генерал-лейтенанта Язова — в обход многих, более заслуженных военных чинов. Начальником Генерального штаба стал маршал Ахромеев. По оценке посла Мэтлока, «на протяжении следующих двух-трех лет связка Язов — Ахромеев (две очень отличные друг от друга личности, о них трудно говорить как о команде) служили Горбачеву отменно… Они стремились задушить свои личные взгляды и угождать Горбачеву как главенствующей политической власти страны. Несомненно, они хотели бы следовать политике, популярной в среде советского военного истэблишмента — но, когда Горбачев решал следовать очень отличным курсом, они поддерживали его, сдерживая потенциальные горячие головы среди военных, готовых выйти из-под контроля»


.

После замены руководства вооруженными силами СССР, Горбачев сумел в декабре 1988 г. объявить в ООН об одностороннем сокращении советских войск на половину миллиона. Он сумел преодолеть сопротивление военных — лишь неделей ранее высшие военные чины в СССР настаивали, чтобы сокращения были только двусторонними.

Готовность Горбачева услужить американцам сказывалась даже в мелочах. Можно ли представить смену восьми(!) блюд во время часового ленча советской и американской делегаций на берегу Байкала 1 августа 1990 г.? Западные виртуозы банкетов с такой скоростью просто не работают. Для полета в Москву Шеварднадзе предоставил американским дипломатам свой самолет. Был ли аналог на американской территории? Встретившись в первый раз с государственным секретарем Бейкером (март 1989 г.), Э. Шеварднадзе первым делом указал довольно чопорному новому главе американской дипломатии на «важность личных контактов. Они очень важны для создания атмосферы доверия, если не подлинной дружбы, которая облегчает обсуждение даже самых сложных вопросов»


.

Установленные дружеские отношения с Рейганом, Бушем, Тэтчер, Колем, Миттераном и другими западными лидерами укрепляли в Горбачеве то чувство, что на Западе его понимают лучше. Фактом является, что в 1989 г., когда власть Горбачева зашаталась в самом Советском Союзе, генеральный секретарь Горбачев купался в лучах всемирной славы — он посетил Лондон в апреле, Бонн в июне, Париж в июле, Хельсинки в октябре, Рим в ноябре.

* * *


Большим шагом вперед в деле создания «цивилизованных» отношений Горбачева с Западом стала еще Женевская встреча лидеров СССР и США в ноябре 1985 г. К удивлению Рейгана, Горбачева уже не волновали некоторые спорные процессы, он не очень интересовался ими по своей сути. Скажем, политика США на Ближнем Востоке стала восприниматься как естественная. Советские руководители и дипломаты отныне спокойно воспринимали критику американцами линии поведения СССР в Афганистане. Горбачев «проглотил» угрозу американской стороны быть жестче в Никарагуа.

Важно: Советский Союз в лице Горбачева впервые молчаливо согласился с тем, что внутренняя ситуация в СССР может быть предметом американо-советских обсуждений. «Они (Рейган и Горбачев) продемонстрировали согласие в важности разрешения гуманитарных проблем в духе сотрудничества». Почему не внутриамериканские проблемы? Не проблемы прав человека в мире вообще?

Сам характер уступок не мог быть санкционирован никем, кроме Горбачева. Почему тому понадобились значительные уступки? Что заставило его так радовать американскую делегацию? В ответ на традиционные американские обличения поведения СССР в Афганистане Горбачев ответил не стандартными обвинениями США в поддержке муджахеддинов, а выражением обеспокоенности по поводу того, как следовало бы решить афганскую проблему в целом, включая вывод советских войск. Это было новое, и для американцев многообещающее. Советский лидер не стал их обличать за поставку «Стингеров» муджахеддинам типа Усамы бен Ладена, убивающих советских летчиков. Он скромно стал обсуждать пути советского отступления, не прося взамен хотя бы приостановки американского вооружения противостоящей стороны в Афганистане. Чудны дела твои, Господи…

В Женеве сложилась парадигма, оставшаяся практически нетронутой до 1991 г. Судите сами. Рейган заявил Горбачеву, что Советский Союз должен смириться с американской идеей Стратегической оборонной инициативы (SDI), сократить свои стратегические вооружения, уступить во всех региональных конфликтах, признать свою неправоту в области гражданских прав — и только тогда Соединенные Штаты, возможно, пойдут на нормализацию двусторонних отношений. (И в этом случае американская сторона не обещала предоставить даже такую малость, как статус наибольшего благоприятствования или допуск к американским кредитам.)

* * *


Не менее активны были антисоветские действия политики Рейгана в Восточной Европе. Любые трещины в отношениях между социалистическими странами брались государственным секретарем Шульцем на вооружение. В декабре 1985 г. он «прощупал» потенциал отхода от СССР Румынии, а затем Венгрии, где «давление социализма начало ослабевать». Любезничавший с Шульцем Янош Кадар не знал тогда о записях государственного секретаря: «Кадар безнадежно измаран подавлением венгерского восстания 1956 года… Венгрия нуждается в новом поколении лидеров. Кадар хотел посетить Соединенные Штаты, но мы согласны были лишь с увеличением числа венгров, выезжающих в США. Я обсуждал нашу политику в отношении Восточной Европы с коллегами и решил отныне оказывать более твердый нажим с целью изменить курс этих стран»


. Шульц назвал свой курс здесь «политикой эрозии. Мы хотели сделать невозможным для Советского Союза получать нечто полезное из Восточной Европы».

На фоне женевских любезностей это было лицемерием. Тот же Шульц никогда не упускал возможности укорить Горбачева и его команду — в случае поддержки Советским Союзом любого из недружественных Америке режимов и стран. Такую манеру ведения дел трудно назвать даже «двойным стандартом», американцы подрывали зону влияния СССР без зазрения совести. Джентльменов в данном случае найти было трудно.

Но почему молчал Горбачев? Ведь его молчание оборачивалось поражением его страны и гибелью ее граждан.

Уступки


Горбачев уже определяет для себя, что подлинную сенсацию вызывают немотивированные (словно от широты русского характера) уступки американской стороне. И немедленно делает такую уступку: до сих пор одной из базовых позиций советской стороны была тесная взаимосвязь решений в трех сферах ядерных переговоров — ракеты средней дальности, инспекции на местах и переговоры по стратегическим вооружениям. (То была старая «аксиома Громыко»). Теперь глава советского государства соглашался на договоренности в отдельно взятых вопросах, безотносительно к тупику в «соседних» вопросах. Возникло чрезвычайно многообещающее для американцев разъединение.

Со своей стороны, обозревая весь период, Шульц с гордостью пишет в мемуарах, что «мы не сделали ни одной уступки». Вот чем гордился второй человек в американском правительстве. Президент Рейган немедленно создал группу специалистов, которым было поручено обсудить советские предложения — словно принять неожиданные трофеи. Пол Нитце возглавил американскую команду военных переговорщиков в военной сфере, а Роз Риджуэй возглавила обсуждение всех остальных проблем (гуманитарных и прочих).

С советской стороны наиболее примечательной личностью в переговорном процессе стал маршал Ахромеев, сопредседатель — совместно с Полом Нитце — комиссии по вооружениям. Он стал фаворитом американцев с первых же слов, когда он назвал себя «последним из могикан», намекая на то, что он один из последних непосредственных участников Второй мировой войны.

Послушаем, что говорит об Ахромееве второй человек в американской команде — Ричард Перл: «Ахромеев достаточно хорош. Он успешно спорит с послом Карповым».

* * *


Параллельно инициативам Горбачева весной 1986 г. министр иностранных дел Шеварднадзе в значительной мере меняет состав групп переговорщиков. Сторонники жестких правил и «устаревших» аксиом уступают место таким пустопорожним чиновникам с гибким спинным хребтом, как Г. Кутовой. Особое значение имела созванная 23 мая 1986 г. конференция советских дипломатов, на которой прежний грузинский милиционер на русском (со страшным акцентом) объяснял профессиональным дипломатам достоинства «нового мышления» Горбачева. Общее распоряжение: не держаться старых догм и быть более восприимчивым к постулатам противостоящей стороны.

Вскоре американцы обнаружили, что их наиболее «жесткие» партнеры ушли с переговорной арены, а их место заняла новая плеяда фактически сбитых с толку дипломатов, которая при этом была гораздо приятнее в манерах и менее привержена догмам. «Молодые профессионалы с превосходными лингвистическими данными и манерами поведения в обществе стали выходить в первый ряд с невероятной скоростью. Шеварднадзе начал создавать дипломатическое окружение, руководствуясь собственным разумением»


. Так пишет американский специалист.

Американские дипломаты обсуждали проблемы взаимодействия с советской стороной на встрече послов Америки в Европе 8 июня 1986 г. Посол в СССР Артур Хартман описывал последнее выступление Горбачева в Ленинграде. «Горбачев читает несколько предложений, а затем обращается к публике с многословными разъяснениями. Горбачев говорит как баптистский священник. Он перепугал всю советскую бюрократию, он говорит о «духовных ценностях» и о «новом советском человеке»


.

В начале осени 1986 г. Горбачев предложил рандеву «посредине» между Москвой и Вашингтоном. Американская сторона выдвинула в качестве места встречи исландский Рейкьявик. Такой выбор не всем казался ординарным. Вот что отмечает посол Мэтлок: «Исландия не была нейтральной страной, подобно Швейцарии, но была одним из натовских союзников Америки и поэтому, в политическом смысле Горбачев проделывал значительно больше половины пути»


.

В исландском Рейкьявике по правую руку от Горбачева лежала рабочая папка. Открыв ее, генеральный секретарь читал советские предложения в течение примерно часа. (Это был своего рода горбачевский ответ на неожиданные предложения Рейгана в летнем домике женевской виллы.) Изложение Горбачевым советских предложений представляло собой долгий монолог, но он восхитил американцев. Речь шла о трех проблемах: 1) стратегические вооружения; 2) ракеты средней дальности в Европе; 3) об оружии в космосе и о стратегической обороне. В конечном счете, Горбачев вручил Рейгану документ под названием «Директивы для министров иностранных дел СССР и США, касающиеся вооружений и ядерного разоружения».

Как сообщает посол Мэтлок, «русские постепенно делали важнейшие уступки по вопросу контроля над вооружениями… Горбачев согласился на американское предложение о 50-процентном сокращении тяжелых, запускаемых с земли и с подводных лодок ракет, согласился на низкий уровень ракет средней дальности и на обширные инспекции на местах… К полудню соглашение о ракетах средней дальности стало казаться настолько возможным, что американская делегация послала экстренные телеграммы американским послам в Западной Европе и Японии, чтобы те оповестили глав союзных с американцами правительств»


.

Даже Шеварднадзе сказал, что «мы уже сделали все уступки. Теперь очередь за вами». Шульц, не веря ушам своим, попросил машинописную копию советских предложений.

Шульц размышлял о том, насколько несовершенна американская разведка. В частности, она предсказывала появление в Рейкьявике несговорчивых советских военных. Неверно. Маршал Ахромеев не был похож на человека, который пойдет против воли генсека Горбачева. И кто будет стоять за свое видение «вопреки всему».

На том и закончился первый день. Шульц с гордостью докладывает: «Мы не сделали никаких уступок, а получили неожиданно много»


. Впервые советская сторона согласилась включить в число сокращаемых тяжелые советские ракеты СС-18 («Сатана»). Поздно ночью маршал Ахромеев сделал эту существенную уступку, которая не могла не быть согласована (или санкционирована) Горбачевым. В то же время советская сторона согласилась (как отметила американская сторона, неохотно) исключить из числа засчитываемых и сокращаемых американские системы передового базирования, способные нанести удар по территории Советского Союза. Почему?

Еще одна уступка Горбачева, представленная Ахромеевым: срок выхода из договора по недопущению создания национальных противоракетных систем был снижен с пятнадцати до десяти лет. Ахромеев отказался от прежнего требования запретить саму разработку космической оборонной системы США.

Еще одна важная уступка: советская делегация согласилась обсуждать лимит советских ракет в Советской Азии.

С американской точки зрения, новые договоренности были просто потрясающими. Горбачев признал принцип равенства и низкого уровня ракет средней дальности и предложил рассматривать эти квоты глобально. Он — невероятно — согласился сократить тяжелые ракеты советского арсенала на 50 процентов (с 308 МБР до 150 единиц), что американская сторона не могла не рассматривать как свою величайшую победу. А инспекции? Стоило ли Советскому Союзу десятилетиями сопротивляться инспекциям на местах, чтобы внезапно, буквально в одночасье, согласиться с этой американской идеей?

* * *


Рейкьявик был для американцев «подлинным прорывом». Поражены были специалисты переговорного процесса и в Москве. При этом на заседании Политбюро Горбачев клеймил Рейгана и американский империализм, заставляя переглядываться теряющих ориентацию коллег (об этом генерал Волкогонов сообщил Мэтлоку в 1992 г.).

В середине 1987 г. Горбачев ввел односторонний мораторий на советские ядерные испытания. Он официально ввел концепцию «разумной достаточности» или «достаточной обороны», фактически требовавших сокращения вооруженных сил страны. Горби, не колеблясь, объявил о том, что сторона, имеющая наибольшее число оружия (речь, разумеется, шла об СССР) должна пойти на асимметричные сокращения. Военная доктрина Варшавского пакта и Советского Союза впервые разошлись.




Часть 2

ОСЛАБЛЕНИЕ ОВД


Внутренние перемены


В1986 г. Горбачев начал внешнеполитический курс, который практически неизбежно вел к развалу Организации Варшавского Договора (ОВД). 10–11 ноября 1986 г. Генсек КПСС довольно неожиданно призвал в Москву руководителей стран — членов Совета Экономической Взаимопомощи. Он вызвал немалое их возбуждение, когда призвал руководство указанных стран к «реструктурированию» системы их политического руководства и обретению новой степени легитимности в глазах своих народов.

Фактически он сказал присутствующим, что «доктрина Брежнева» мертва и что СССР уже никогда не пошлет свои вооруженные силы для усмирения «еретиков» в социалистическом лагере — базовая перемена в советской внешней политике, произведенная на фоне высадки американцев в Гренаде, в Панаме, Ливане и пр.

Горбачев ни в грош не ставил тот «пояс безопасности», который был создан ценой нашей крови во Второй мировой войне. Он начал процесс фактического предательства просоветских сил — наших союзников, которые отказывались уже что-либо понимать в политике Москвы.

Когда государственный секретарь США Дж. Шульц прибыл в ноябре 1986 г. на сессию Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, происходившую в Вене, он ощутил, что в ОВД случилось нечто. И американцы немедленно начали использовать новые возможности.

Джордж Шульц, Роз Риджуэй и Том Симоне пригласили к себе польскую делегацию с целью укрепить их в решимости начать внутренние перемены и по возможности дистанцироваться постепенно от Москвы. Шульц приказал «поработать» с польской делегацией. «Поляки оказались заинтересованными».

Шульц задумался о широкой программе воздействия на Восточную Европу. Перемены в Советском Союзе стимулировали сторонников перемен в восточноевропейских странах. Следовало поддержать сторонников перемен. Представляя эту новую решимость американцев, Джон Уайтхэд в феврале 1987 г. объехал всю Восточную Европу и пришел к выводу: «Ситуация меняется»


. Лидеры восточноевропейских стран теперь чаще встречались с американцами и обсуждали прежде запретные вопросы. Шульц вспоминает, что у него возникло чувство, что одна-две страны Восточной Европы могут пересечь границу между блоками.

Уайтхед докладывает Шульцу, что коммунистические правительства Восточной Европы постоянно улучшают отношения с Соединенными Штатами, что, в конечном счете, обещало их отход от Советского Союза. Особенно перспективной Уайтхэд считал ситуацию в Польше, где сближению Варшавы с Москвой противостояла «Солидарность» во главе с Лехом Валенсой. «Он работает на верфи в Гданьске и уже использовал все дни своего отпуска. Если Валенсу не отпустят в Варшаву, я полечу к нему в Гданьск». Разумеется, это было унижением для официальной Варшавы, что высокопоставленный представитель президента Рейгана навестил не президента — генерала Ярузельского, а неведомого (тогда) слесаря из Гданьска. Затем Уайтхэд встретился с Валенсой в резиденции американского посла в Польше. Пресса размножила фотосвидетельства этой встречи по всему миру.

Что касается генерала Ярузельского, то с ним американский представитель беседовал три часа. Когда Уайтхэд критически отозвался о польском режиме, Ярузельский взорвался: «Мистер Уайтхэд, я не могу позволить вам вмешательства в наши внутренние дела. Мы — суверенная нация. У вас своя политическая система, у нас — своя. Я не вмешиваюсь в ваши дела, соблаговолите и вы не вмешиваться в наши. Я знаю, что вы ненавидите меня. Два года назад я был в Нью-Йорке, но мне не разрешили посетить Вашингтон. Ваш государственный секретарь назвал меня «русским генералом в польской униформе». Для меня не могло быть большего оскорбления. Я являюсь поляком во многих поколениях».

По распоряжению Шульца, Уайтхэд старался избегать публичных скандалов. Шульц описывает, как они условились о линии поведения в странах Восточной Европы: действовать шаг за шагом, добиваться успеха малыми шагами. Увеличивать влияние постепенно. Расширяя шаг за шагом свою сферу влияния. При этом Шульц с большим удовлетворением перечислял те места, где американская дипломатия при косвенном содействии Кремля уже вернула часть своего влияния: Ангола, Никарагуа, Камбоджа.

Ракеты средней и меньшей дальности


У Советского Союза были два типа ракет, подобных которым не было у Соединенных Штатов. Речь идет о ракетных системах СС-12 и СС-23, чей радиус действия располагался между 500 км и 1000 км. У них была довольно нелепая классификация — «меньше среднего радиуса промежуточные ядерные силы» (SRINF). НАТО настаивало, что любые переговоры о ракетах средней дальности должны включать в себя SRINF. А если нет, то американская сторона имеет право иметь равное SRINF количество ракет средней дальности (у американцев это были ракеты от 1000 км до 5500 км).

Именно ракетам меньшей дальности был посвящен визит в Москву государственного секретаря США Джорджа Шульца в середине апреля 1987 г. В Праге 10 апреля Горбачев объявил, что численность советских ракет «меньше средней дальности будет «заморожена». В то же время он призвал к совместным с США сокращениям ракет «средней дальности».

Американские дипломаты обычно не летали в столицу Советского Союза прямым рейсом в столичное Шереметьево. Они прибывали в Хельсинки компанией «Финэйр» й только потом отправлялись в советскую столицу. В финской столице Шульца уже ждал посол в Москве Джек Мэтлок. Проделывалась определенная подготовительная работа по оптимизации встречи с советским руководством.

Шульц прибыл в Москву 13 апреля 1987 г. Первым встретил его Шеварднадзе. Вначале они побеседовали тет-а-тет, а потом в составе большой делегации. Своеобразным «подарком» было исполнение известной американской песни «Джорджия в моем сердце» — обыгрывание факта существования «двух Джорджий», советской и американской. Государственный секретарь за обедом в виде тоста исполнил свою версию «Джорджии в моем сердце», а русскоговорящие сотрудники американского посольства подтянули песню уже с русскими словами. Шеварднадзе был польщен оказанным вниманием, и когда стихли аплодисменты, он растроганно обратился к Шульцу: «Спасибо, Джордж, за проявленное уважение».

После второй встречи с Шеварднадзе, Шульц приехал в резиденцию посла — в Спасо-хауз, надел ермолку, и встретился с отказниками, которых не выпускали в Соединенные Штаты. Он говорил об элементарном человеческом праве пересекать границы и знакомиться с иными культурами. «Мы никогда не прекратим бороться с этим».

(Прошло немало лет, ушел в прошлое коммунизм, и Джорджу Шульцу не грех было бы познакомиться с очередями у американского посольства в Москве. Теперь уже трудно объяснять трудности посещения Америки кремлевскими кознями: бодрые сотрудники американского консульства грудью стоят на пути любого посещения США, стоимость въездной визы куда американцы удвоили. Редкий пример лицемерия).

Вечера Шульц проводил неизменно с Шеварднадзе, который словами и делами показывал, что именно Грузия «у него в сердце» и неощутима в этом сердце России.

* * *


Во время первой встречи с Горбачевым в блистательном Екатерининском зале Кремля 14 апреля 1987 г. Шульц повторил американскую позицию: сколько бы ни оставили себе Советы ракет класса SRINF, американская сторона будет считать себя вправе сохранить адекватное число баллистических и крылатых ракет дальностью до 5500 км.

Советское руководство показало свою готовность пойти на взаимное уничтожение ракет средней дальности — советских СС-20. Здесь Горбачев не остановился и потребовал уничтожения ракет «меньше среднего» радиуса (то есть радиуса действия дальностью полета от 500 до 1500 км). Американцы же должны были уничтожить значительно меньшее число ракет средней дальности, размещенных в Европе частично с 1983 г. или (основная масса) готовящихся прибыть туда.

Повторим: Советский Союз имел на вооружении более сотни новых ракет СС-23 повышенной точности, но с максимальным радиусом действия до 400 км. Советские военные эксперты справедливо утверждали, что ракеты этого класса не подпадают под действие подготавливаемого соглашения. Вот как описывает ситуацию бывший посол СССР в США А.Ф. Добрынин. «Перед приездом Шульца Горбачев попросил маршала Ахромеева и меня подготовить для него памятную записку с изложением позиций обеих сторон с возможными рекомендациями. Мы это сделали, причем Ахромеев специально подчеркнул, что Шульц, видимо, будет опять настаивать на сокращении ракет СС-23 и что на это совершенно нельзя соглашаться.

После длительного разговора Шульц сказал Горбачеву, что он может, наконец, твердо заявить, что оставшиеся еще спорные вопросы могут быть быстро решены в духе компромисса и что он, Горбачев, может смело приехать в Вашингтон (как это давно планировалось) в ближайшее время для подписания важного соглашения о ликвидации ракет средней дальности, если он согласится включить в соглашение ракеты СС-23. После некоторых колебаний Горбачеву к большому нашему изумлению — Ахромеева и моему, — заявил: «Договорились». Он пожал руку Шульцу, и они разошлись.

В частном кругу Шульц назвал неожиданный шаг Горбачева «божьим подарком»


.

Ахромеев был ошеломлен. Он спросил, не знаю ли я, почему Горбачев в последний момент изменил нашу позицию. Я так же, как и он, был крайне удивлен. Что делать? Решили, что Ахромеев сразу же пойдет к Горбачеву. Через полчаса он вернулся, явно обескураженный. Когда он спросил Горбачева, почему он так неожиданно согласился включить в соглашение на уничтожение целого класса наших новых ракет и ничего не получил существенного взамен, Горбачев вначале сказал, что он забыл про «предупреждение» в нашем меморандуме и что он, видимо, совершил тут ошибку. Ахромеев тут же предложил сообщить Шульцу, благо он еще не вылетел из Москвы, что произошло недоразумение, и вновь подтвердить нашу старую позицию по этим ракетам. Однако недовольный Горбачев взорвался: «Ты что, предлагаешь сказать госсекретарю, что я, генеральный секретарь, не компетентен в военных вопросах, и после корректировки со стороны советских генералов я теперь меняю свою позицию и отзываю данное уже мною слово?»

На этом закончилась печальная история с ракетами СС-23. Так, в течение нескольких секунд разговора с Шульцем Горбачев, никого не спрашивая и не получив ничего взамен, согласился уничтожить новые ракеты, стоившие стране миллиарды рублей и огромных усилий. У Горбачева была прекрасная память и он, конечно же, хорошо помнил об этих ракетах. Но понимал, что если поставить этот вопрос на обсуждение в Политбюро, то он вряд ли получит поддержку Генштаба, выступавшего против уничтожения наших ракет, фактически не подпадавших под договор. Вот почему Горбачев предпочел затем преподнести все это дело на Политбюро как свершившийся факт в качестве завершающего «компромисса», открывшего дверь к подписанию соглашения с США. Можно добавить, что многие члены Политбюро не знали толком, что это за ракеты СС-23, так как Горбачев говорил о них скороговоркой, а министр обороны Язов промолчал»


.

Через несколько часов Шульц, в сопровождении Пола Нитце, Роз Риджуэй и Джэка Мэтлока сидел напротив Горбачева, Шеварднадзе и Дубинина. Шульц начал встречу жалобами на действия КГБ. Горбачев ответил, что случай физического проникновения в американское посольство не имел места. (Накануне Шульц встречался с Шеварднадзе, и тот сказал, что меня тоже обманывают. Что можно сказать о Шеварднадзе как министре и патриоте?)

Горбачев предложил новый подход к ракетам малого радиуса действия: ноль в Европе и по сто ракет в советской Средней Азии и в Соединенных Штатах. Шульц отверг это предложение: малые ракеты легко перемещать. Шульц размышляет следующим образом: «Я почувствовал, что произвел значительное впечатление на Горбачева… Он ощутил доверие к нам». И тогда Горбачев, читатель вздохни, предложил уничтожить все советские ракеты малой дальности: «Я собираюсь избавиться от систем, расположенных в Восточной Германии и в Чехословакии. Ракеты малой дальности в других странах Организации Варшавского Договора будут ограничены определенной численностью, и мы установим мораторий на увеличение этой численности».

Шульц внутренне ликует. В мемуарах он пишет: «Появилась возможность большого успеха»


. Но Горбачев требует немедленного решения, он говорит саркастически: «Вы просто находитесь в разведывательной миссии. Что вы за лидер? Почему вы не можете принять решение?»

Вмешался Шеварднадзе: «Я не могу оправиться от изумления — США возражают против уничтожения Советским Союзом оперативных ракет ближнего радиуса действия». Шульц: «Вы получите ответ в самое короткое время».

После двухчасового заседания Горбачев предложил сделать перерыв. Шульц использовал этот перерыв для обсуждения проблем шпионажа между двумя странами. Шульц думал о привозе в Москву специального «непрослушиваемого» вагончика, в котором американские специалисты могли бы обсуждать московские тайны, не боясь быть раскрытыми.

Далее Шульц прошел к своему краю стола и достал цветные диаграммы, показывающие распределение мирового валового продукта — проекция на 2000 г. Он комментировал диаграммы так: мир находится в середине величайшей из революций, происходит невиданный рост производства. И отношения двух огромных величин — Советского Союза и Соединенных Штатов — многое значат для мирового развития. Горбачев был явно заинтригован. Сразу несколько стран выходят к мировому уровню производства. К вершине приближаются страны, которые совсем недавно были внизу — Китай, Сингапур, Корея, Израиль.

Шульц: «Производство становится глобальным по охвату. Все труднее определить, где создан данный продукт. Но в глобализирующемся мире нации получают все большие возможности. Китайцы снабжают ракетами иранцев. С растущим этническим (тамилы на Шри Ланке), региональным (вьетнамская оккупация Камбоджи), религиозным давлением (исламский фундаментализм) возрастает угроза перерастания малых конфликтов в большие… Это научная революция. Даже авианосец, по сути, является одним большим носителем информации». Горбачев показался заинтересованным: «Мы должны больше думать об этом».

Через 25 минут маршал Ахромеев уверенным шагом зашел в зал переговоров. «Мы должны обратиться свое внимание на СНВ и СОИ. Идея 50-процентного сокращения, выдвинутая в Женеве, должна быть трансформирована в четкие цифры — 1600 запускающих устройств и 6 ООО боеголовок». Фактически это была формула Рейкьявика. Горбачев предложил развязать «гордиев узел», ограничив СОИ лабораторными испытаниями. «Вы не должны полагаться только на наши уступки».

Шульц съязвил: «Я готов пустить слезу». И американский госсекретарь обратился к любимой теме: гражданские права. Как школьник Горбачев отчитывался по всем пунктам: Щаранский уже на Западе, Юрий Орлов — в США, Андрей Сахаров покинул Горький. Беседа продолжалась до половины восьмого вечера, все ощутили едва ли не истощение. Но Шульц и Шеварднадзе удалились, и их диалог продолжался до полуночи. В половине первого ночи американские специалисты разместили в подвале жилого комплекса посольства свои сложные «непросматриваемые» и «непрослушиваемые» приборы и государственный секретарь Шульц теперь уже обратился к находящемуся в Калифорнии президенту Рейгану. Операция «Горбачев» продолжалась.

В ходе этого же визита Горбачев разрешил Шульцу выступить по советскому телевидению на всю огромную страну со своей оценкой Афганистана (цензура исключалась): «Вы вошли в конфликт с народом Афганистана. Афганцы хотят, чтобы вы покинули их страну; они не хотят ваших вооруженных сил в своей стране; сколько там у вас солдат — 120 тысяч?»

Дорогой читатель, представь себе, что министр иностранных дел России говорит американской телеаудитории честные слова: «Вы вошли в конфликт с народом Ирака. Иракцы хотят, чтобы вы покинули их страну; они не хотят присутствия ваших вооруженных сил в своей стране; сколько там у вас солдат — 140 тысяч?» Представить себе такое весьма трудно. Двойной стандарт — американская классика.

Американцы и русские договорились не сообщать о результатах московских переговоров до окончания визита Шульца. В самолете Шульц ликовал: он получил так много, не приложив особых усилий. Россия уничтожала целый класс оружия, а Америка только аплодировала этому. Странный случай русской истории.

Цепь невиданных уступок


В конце февраля 1987 г. Горбачев предложил ликвидировать все советские и американские ядерные силы средней дальности в Европе, не привязывая эту ликвидацию ни к чему, ни к стратегическим вооружениям, ни к ядерным силам Англии и Франции, ни к Стратегической оборонной инициативе (СОИ). СССР сохранит 100 ракет средней дальности в Азии, а американцы — на своей американской территории. СССР выведет также из Чехословакии и ГДР ракеты «меньшей, чем средняя» дальности.

Советская сторона уничтожала значительно больше ракет и пусковых установок, чем Соединенные Штаты. Многие другие натовские установки среднего радиуса действия, такие, как крылатые ракеты морского базирования, и относительно небольшие британские и французские баллистические ракеты морского базирования и французские ракеты наземного базированияне подпадали под сокращения. Американцы должны были сократить ракеты средней дальности «Першинг-2», которые по американской классификации не достигали Москвы (советская сторона утверждала, что радиус их действия позволяет им достигать Москвы; такое завышение способностей сокращаемых ракет радовало американцев. Зачем это нужно было советской стороне, завышающей объем «жертв» противостоящей стороны?

29 мая 1987 г. советская сторона выдвинула в Женеве новые предложения. Москва отошла от прежней позиции, предполагавшей запрет исследований и развертывания «космических ударных вооружений» в ответ на пятидесятипроцентное сокращение советских стратегических сил. Американская сторона готова была дать обязательство не выходить из Договора по ПРО на протяжении 15–20 лет, а взамен сократить стратегические вооружения на 30 процентов. «Советские ограничения на развертывание СОИ были неприемлемы для нас»


. 11 июня госсекретарь Шульц позвонил новому советскому послу в США Дубинину: американская сторона позитивно воспринимает советские предложения. 12 июня президент Рейган созвал узкую группу специалистов в Ситуационной комнате для обсуждения советских предложений.

Далее, во время встречи министра иностранных дел Шеварднадзе с государственным секретарем Джорджем Шульцем, советский министр продекларировал американское «право» иметь равные с Советским Союзом потолки как в категории ракет средней дальности, так и ракет меньшей дальности — категории, в которой советские вооруженные силы имели уже развернутыми 169 ракетных комплексов, а у США не было ни одного. Милое разрешение. Американцы подобных разрешений никогда не давали.

23 июля 1987 г. неутомимый борец за сохранение жизни на Земле делает новое предложение: пусть два предлагаемых нуля (ликвидация РСД и ракет РСМД) будет полной. Советскому Союзу и Соединенным Штатам не стоит оставлять прежде оговоренных сто ракетных комплексов как в Азии, так в Америке и Европе. (Рейган тайно говорит Колю, что эти предложения кажутся ему привлекательными


.). Вместо того чтобы настаивать на своем праве сохранить сто ракет среднего радиуса действия — чтобы создать баланс американским ядерным установкам в Азии и на Тихом океане, Горбачев немотивиованно убрал советские установки.

И министр обороны США организовал встречу военных лидеров НАТО, которые выступили за уничтожение всех ракет средней дальности на глобальном уровне


.

* * *


Все это не мешало президенту Рейгану в период между апрелем и сентябрем 1987 года резко критически отзываться о стране, с которой он, судя по его словесным высказываниям, желал наладить добрые отношения. Читатель, странная складывалась ситуация. Положительно относясь к уступкам Горбачева, президент Рейган ни разу не выразился с похвалой о стороне, которая делала желательные ему уступки. Напротив, он как бы ярился все более и требовал все больших изменений в советской позиции, в ее стратегии, в политическом строе СССР. Горбачев же (удивителен этот мир) начинает привыкать к сугубому негативизму Белого дома даже после самых крупных шагов навстречу американским пожеланиям. В тех же местах, где Горбачев желал изменения американской позиции более всего (размещение оружия в космосе, замедления реализации Стратегической оборонной инициативы, американского участия в региональных конфликтах), Рейган занимал «железобетонную» оборонительную позицию, не желая уступить ни на шаг.

Но даже Рейган не мог абсолютно игнорировать «отступательный» стиль Горбачева. 12 июня 1987 г., выступая в Берлине, президент Рейган позволил себе смягчиться. «Ныне Советы сами, хотя и ограниченным образом, пришли к пониманию важности свободы». И здесь Рейган обратился прямо к Горбачеву, сам не зная, каких демонов будит: «Если вы желаете мира, если вы желаете процветания для Советского Союза и Восточной Европы, если вы добиваетесь либерализации… Мистер Горбачев, снесите эту Берлинскую стену»


.

Много лет прошло, и нет давно Берлинской стены. А сказать все же хочется: «Вы, деятели Запада, которым так мешала Берлинская стена, если вы желаете процветания России и Восточной Европе в целом, теперь вы снесите грандиозную визовую стену, которую именно вы воздвигли между Западной и Восточной Европой. Вы строите стену между США и Мексикой, между Израилем и Палестиной».

А президент Америки ярился все более. На конференции украинских католиков он восславил «борьбу, которая началась на Украине 70 лет назад и которая идет во всей советской империи, «в Казахстане, Латвии, Молдавии и среди крымских татар». Читал ли все это лидер огромной многонациональной страны, пережившей такую историю в двадцатом веке? А если читал, то почему не ответил от имени объединившегося народа той стране, которая тоже знала раскол, преодоленный многотысячными жертвами в гражданской войне. А Рейган без обиняков ставит цель: «Помогать демократическим инсургентам в их битве за самоопределение»


. Ощущал ли Горбачев опасность американского нажима и пропаганды для своей страны?

Трезвомыслящие политики приходили в ужас от уступок Горбачева. Добрынин: «Когда Горбачев прибыл в Вашингтон, он, опять же без серьезного торга, согласился еще на одну уступку: уничтожить все ракеты СС-20 не только в европейской части СССР, но и в азиатской части, хотя в Азии они являлись частью нашей обороны против американских баз в Японии и Индийском океане, а также противовесом китайским ядерным вооружениям»


.

Рейган пригласил Шеварднадзе на ланч. Обедали американский президент и советский министр на барже начальника военно-морского штаба США. На следующий день, 16 сентября Шеварднадзе отвел Шульца в сторону и поделился секретом: «Мы уходим из Афганистана. Выход может продлиться пять месяцев, а может целый год». Министр попросил Шульца о помощи в создании нейтрального Афганистана. Шульц последнюю просьбу воспринял критически — о чем признается только в мемуарах, Американцы желали полностью воспользоваться поражением СССР в Афганистане. И совсем уж никак не желали обсуждать объем военного присутствия США в Персидском заливе.

Итак, Шеварднадзе сказал под большим секретом Шульцу, что в Москве принято твердое решение уйти из Афганистана; этот уход состоится еще до окончания второго президентского срока Рональда Рейгана. Шеварднадзе просил американской помощи в том, чтобы советский уход не привел к возобладанию в Афганистане фундаменталистов. Нашел у кого просить! У администрации, создавшей огромные лагеря подготовки фундаменталистов в Северном Пакистане, вооружившей Усаму бен Ладена «Стингерами».

Американцы берут инициативу полностью в свои руки. Советские переговорщики как бы отчитываются перед строгими американскими контролерами. Госсекретарь Шульц вспоминает: «В три часа дня мы переместились в большую «комнату Джеймса Медисона», расположенную прямо над моим кабинетом в госдепартаменте. С согласия Шеварднадзе я пригласил в эту комнату представителей всех рабочих групп. Были внесены дополнительные стулья — места все равно не хватало, и многие стояли вдоль стен. Каждый советский сопредседатель рабочих групп докладывал собравшимся пятидесяти человекам. Доклады содержали ясно обозначенные факты, они были ясными, брали проблемы по существу. Разделительные грани между людьми и предметами как бы растворились. Чувство единой миссии, общей цели возникало буквально на глазах. Люди говорили о предметах, которые прежде опасались бы даже коснуться. Я чувствовал, что мы повернули за важный угол… Шеварднадзе и я во второй половине дня отправились в Белый дом и доложили президенту Рейгану результаты трех дней работы. Теперь мы могли объявить о совместном «соглашении в принципе о заключении договора, уменьшающего численность ракет средней дальности; договор можно будет подписать во время визита Генерального секретаря Горбачева в Вашингтон поздней осенью»


.

Удовлетворенность главы американской дипломатии вовсе не равнозначна триумфу советской дипломатии, представители которой выглядели все более жалким образом под строгим взглядом наконец-то оцененного американцами Шеварднадзе.

Ради сохранения главного Шеварднадзе приходилось проводить подлинно «лисью» дипломатическую линию. Выступая в ООН на Генеральной Ассамблее ООН, Шеварднадзе «осудил» президента Рейгана, который «прочитал мне лекцию о том, как надо изменить советскую систему». Шеварднадзе делал такие заявления, чтобы сбить с толку своих политических противников в Москве. И американцы это уже знали.

* * *


Горбачев выступил с уже привычными уступками: он не настаивал на полном запрете испытаний противоракетных систем, а просил выработки соглашения «по отдельным вопросам», с целью их подписания в ходе визита в США. Шульцу не нужно было быть о семи пядей — он увидел явную зависимость Горбачева от результативности дипломатии на высшем уровне и… сразу же пригрозил срывом предполагаемого горбачевского визита с США. Он рисковал, но знал также, что договоренность (практически достигнутую) по ракетам средней дальности могут подписать и чиновники более низкого ранга.

Вслушайтесь в слова Джорджа Шульца, которые он 18 ноября 1987 г. говорит президенту Рейгану, готовящемуся принять советского лидера: «Мы можем позволять Горбачеву играть роль новатора, играющего фактически в нашу пользу — как он сыграл драматически в случае с ракетами средней дальности и в случае с Афганистаном»


.

Именно в эти дни Горбачев пересмотрел официальную советскую позицию относительно событий в Чехословакии 1968 г. Это история. А в конкретной жизни — генеральный секретарь ЦК КПСС более всего заботился о деталях своего визита в США. Он отказался проехаться по стране — он будет только в столице, в центре внимания. Сумеют ли эксперты решить все спорные вопросы, что позволило бы подписать Договор о ракетах средней дальности? Давление Горбачева на переговорщиков стало очень ощутимым. Именно тогда (24 ноября 1987 г.) маршал Ахромеев сказал свою ставшую знаменитой фразу: «Может быть, нам заранее попросить политического убежища в нейтральной Швейцарии?»


А государственный секретарь Шульц признается, что его охватило «чувство триумфа».

Читатель, задумайся хотя бы над цифрами: советская сторона пообещала уничтожить 1500 уже размещенных ракет средней дальности, а американская сторона — только 350 ракет. Хороши переговорщики, готовые за одну американскую ракету уничтожить пять советских! Зато американцы за переговорным столом едва ли не ласковы.

«Горби» в Вашингтоне


23 ноября 1987 г. Шульц и Шеварднадзе встретились в Женеве и довольно быстро разрешили большинство из оставшихся вопросов, касающихся Договора о ракетах средней дальности. Все мысли переговорщиков были о предстоящей встрече лидеров.

Саммит в конце 1987 г. был основополагающим. В половине шестого дня 7 декабря 1987 г. государственный секретарь Джордж Шульц встретил генерального секретаря Горбачева и его супругу на авиабазе Эндрюс. После Хрущева и Брежнева это был третий государственный визит главы СССР в Соединенные Штаты. Он очень отличался от встречи Горбачева с Рейганом в Женеве и Рейкьявике. Горбачев отставил большинство требований относительно СОИ.

Они мчались в Вашингтон в одной машине, в пуленепробиваемом советском «ЗиЛе». Серп и молот соседствовали на улицах Вашингтона со звездами и полосами. «Горбачев был настроен позитивно, и чувствовалось его воодушевление». Говорили об окончании «холодной войны». Горбачев был весь в мыслях о происходящих в Советском Союзе переменах, он говорил Шульцу о тяжелой работе по перестройке общества. «Если я ослабею, продолжит идущий за мной». У Шульца было впечатление, что Горбачев вырвался в Америку, «чтобы глотнуть воздуха», чтобы сделать передышку.

Накануне важных встреч следовало решить возникшее существенное противоречие. В изображении Шульца, кто-то из членов советской делегации предпринял последнее усилие спасти самую совершенную советскую ракету средней дальности — твердотопливную СС-20. Советская сторона не предоставила фотографии СС-20 в «чистом виде», а дала фото общего механизма — «канистры», внутри которой полагалось находиться искомой ракете. Шульц и главный американский переговорщик Кампельман потребовали фотографии собственно ракеты, а не капсулы, внутри которой она находится. И лишь в половине восьмого утра следующего дня противостоявший Кампельману Обухов привез фотографию указанной двухступенчатой ракеты. Теперь все было готово к подписанию Договора о ракетах средней дальности. Последнее слово советской военной технологии было отдано бездарно и глупо за пустые слова и ненадежные гарантии блоку, чьи границы через полтора десятилетия дойдут до внутренних границ России.

Утром, в 10.00 следующего дня «ЗиЛ» въехал в Белый дом. Последовал салют из двадцать одного орудия, трубы дали сигнал, и два лидера на Южной лужайке Белого дома выступили с короткими речами. Ланч состоялся в советском посольстве; а затем Горбачев вернулся в Белый дом для подписания Договора о ракетах средней дальности в 1.45 пополудни. (Как впоследствии выяснилось, этот час и минуты были требованием астролога Нэнси Рейган).

Публика собралась в Восточном зале Белого дома. Рейган и Горбачев шли по красной ковровой дорожке.

Американский духовой оркестр играл американские и советские марши. Вокруг стояли сенаторы и конгрессмены, высшие военные чины американских и советских штабов. Все двигались в сторону Восточной комнаты — излюбленному месту общественных выступлений Рейгана. (Именно в этом зале лежали убитые Линкольн и Кеннеди.)

В своей речи Рейган произнес ставшее уже привычным «Доверяй, но проверяй» (на что Горбачев отреагировал несколько нервно: «Вы прибегаете к этой пословице при каждом удобном случае». Рейган — с поклоном в сторону Горбачева: «Мне она нравится»).

Овацией встретила публика речь Горбачева: «Этот договор — большой шанс. Он отводит нас от катастрофы». Последовал процесс подписания за столом, которым некогда пользовался Абрахам Линкольн. Папка красной кожи попала в руки Горбачева, синей — в руки Рейгана.

Согласно договору обе стороны пообещали в течение трех лет уничтожить все наземные ракеты средней и меньшей дальности и запускающие их устройства. Да, это было всего около пяти процентов накопленного двумя сторонами арсенала в 50 ООО единиц ядерного оружия. Но ведь речь шла об уничтожении самых совершенных видов советского оружия: лучшая твердотопливная ракета СС-20 была отдана, как уже говорилось, непонятно за что — за обещание не размещать в Европе ракеты «Першинг-2». Запомни, читатель: договор обусловливал уничтожение 1846 советских ядерных ракет и 846 американских ядерных ракет в течение трех лет. Вас не взволновало такое неравенство?

А в зале шла своя жизнь. В зале было 34 человека. Джойс Кэрол Оатс восхитилась речью Горбачева. Раиса Горбачева скала, что восхищена романом Дж. К. Оатс «Ангел света» — это поразило автора. Они обменивались мнениями до тех пор, пока Рейган и Горбачев не вышли по красной дорожке в Государственную обеденную комнату, оборудованную приборами двуязычного перевода.

Казалось бы, атмосфера должна разрядиться, но последовало столкновение. Рейган в своем обычном духе обратился к столь любимым обоими народами анекдотам: выпускника спрашивают в США, кем он будет после окончания университета? — «Я еще не решил». Тот же вопрос адресован советскому выпускнику. «Мне еще не сказали». Горбачев заметно покраснел. Пустяковый эпизод вывел его из себя.

Шульц пытался спасти положение. После окончания церемоний он убедил президента Рейгана не проводить мероприятий в большой Кабинетной комнате. «Для этого лучше подходит интимность Овального кабинета».

Не поладили первые леди. С точки зрения Нэнси Рейган, сделавшей карьеру в Голливуде, Раиса Горбачева была грубой и безразличной к собеседнику. Горбачева ни разу не спросила об операции рака груди Нэнси, о смерти ее матери — а ведь все это произошло всего лишь месяцем раньше…

Утром 9 декабря 1987 г. состоялась встреча в Овальном кабинете Белого дома. А затем прием в Государственном департаменте. Внимание присутствующих было сконцентрировано на Шеварднадзе и Шульце, которые подошли друг к другу после провозглашенных тостов. Шеварднадзе сказал: «Джордж, это был не ланч, а подлинное событие». Потом президент Рейган и Генеральный секретарь Горбачев обошли Белый дом.

Нужно сказать, что американцы просто не осознали своего счастья. Они никак не могли поверить в то, что Горбачев согласился ослабить свою страну на решающем участке, в эпицентре ее могущества.

1988 г. был тяжелым годом для Горбачева. Дипломатия сплошных отступлений перестала видеться блестящей. В Москве крепла оппозиция. Американские дипломаты уже в феврале нашли Горбачева удрученным. Со своей стороны Шеварднадзе с горячностью утверждал, что «Москва сделал почти все для Вашингтона, о чем он просил. Американцы просили принять решение о выходе из Афганистана, и русские согласились; американцы требовали сократить срок выхода, и русские довели его до девяти месяцев — и согласны сократить еще более; Вашингтон требовал вывести половину всех войск в первые девяносто дней — и глава специальной Комиссии Политбюро Шеварднадзе ответил положительно»


. Советский Союз просил только об одном: не помогать оружием талибам после выхода советской армии. Но американцы ответили своему фавориту Шеварднадзе жестким «нет».

Ну что ж, американцы сами выбрали дорогу помощи талибам, и особенно Пакистану, в функционировании лагерей исламского радикализма, подготовки антизападных камикадзе. Американцы очень скоро ощутят работу этих оплачиваемых США школ…

23 марта 1988 г. Шульц и Шеварднадзе определили сроки визита президента Рейгана в Москву: между 29 мая и 2 июня 1988 г. 21 апреля 1988 г. Шульц прилетел в Москву для последних приготовлений к саммиту.

Американцам была видна внутренняя борьба в России: только что в газете «Советская Россия» вышла антиперестроечная статья Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Одновременно в традиционно популярной в среде интеллигенции «Литературной газете» появилась статья Вячеслава Дашычева об отношениях Востока и Запада, о приоритетах внешней политики СССР. Существенной была открытая критика Дашычевым «советского гегемонизма» в отношении Восточной Европы и Китая. Брежнев осуждался за гонку вооружений 1970-х годов, за провал «первого десанта»


. Но что поразительнее всего: Дашычев, вместо того чтобы выступить интеллектуальным защитником своей страны, фактически полностью перешел на сторону защиты национальных интересов… Соединенных Штатов.

Статьи, подобные дашичевской, были лишь началом огульной прозападной критики, бичевания армии за «афганскую авантюру», и любых проявлений геополитической самозащиты, которая во многом сбила с толку тех разумных и искренних патриотов, кто в более здоровой обстановке не потерял бы голову в ходе грядущей бесовской схватки Горбачева с Ельциным, не онемел бы в молчании, когда речь зашла о судьбе страны в 1991 г.

Смутное время начиналось в России; вот что писали тогда американцы: «Некоторые аналитики в ЦРУ видят в Ельцине важный политический источник помощи горбачевской программе, а если Горбачев потеряет лидерские позиции — его преемника»


.

В сентябре 1988 г. в Вашингтоне госсекретарь Шульц назвал Шеварднадзе «одним из наиболее глубоко думающих людей нашего времени». Через несколько дней в Москве Егор Лигачев был выведен из состава Политбюро, равно как и А. А. Громыко (который скончался через 9 месяцев). Координатором внешней политики Советского Союза в Политбюро стал Александр Яковлев.




Часть 3

БЕГСТВО ГОРБАЧЕВА ИЗ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ


Уникальный шанс для США


Еще недавно на мировом горизонте Америке был неподвластен только коммунистический Восток, с которым Вашингтон собирался соперничать долгие десятилетия. В мемуарах Буша-ст. можно прочесть, с каким изумлением официальный Вашингтон воспринял нисхождение своего глобального контрпартнера на путь, который, в конечном счете, довел его до распада и бессилия. Формируя весной 1989 г. свою администрацию, только что избранный президентом Джордж Буш-ст. потребовал экспертной оценки происходящего. Лучшие специалисты по России прибывали в резиденцию Буша в Кенебанкпорте и излагали свою точку зрения на раскол в стане прежде монолитного противника, на готовность хозяев Кремля жертвовать многим ради партнерства с всемогущей Америкой.

Информация из Москвы, вызываемый ею шок были столь велики, что многие сведущие специалисты — от Адама Улама до Брента Скаукрофта — заподозрили в действиях русских фантастический блеф, феноменальный обходной маневр. Сам президент Буш несколько первых месяцев своего президентства молчал, не желая попасть впросак. То была нелепая, как видно сейчас, предосторожность. Но и понятная. Уж больно лихо все шло по-западному на самом главном для США направлении мировой политики.

За столом одного из самых шикарных ресторанов Горбачев старался обозначить путь сближения с Бушем. «Я знаю, что помощники говорят Вам замедлить ход, оглядеться, не доверяться русским сходу. Но то, что я делаю — я делаю, чтобы избежать в своей стране революции. Те, кто аплодировал в 1986 г., уже недовольно молчат. Мне нужна помощь с этой стороны». Шульц знал осторожность Буша. В один из интервалов филиппики Горбачева Буш сказал, что отношение Америки к России будет зависеть от того, чем Россия будет через 3–5 лет. Горбачев: «Ответа на этот вопрос не знает сам Иисус Христос»…

Отвечая на вопрос журнала «Эндовер Буллетин», Буш сказал о своей цели во внешней политике: «Сделать Америку еще сильнее»


. Это и делала американская сторона, не предлагавшая никому вечной дружбы. 15 февраля 1989 г. президент Буш издал директиву «Обзор национальной безопасности» (ОНБ) за номером три, посвященную отношениям с СССР. Анализ горбачевского курса занял тридцать одну страницу — через один интервал — на шесть страниц больше заказанного. Госдепу пришлось даже «схитрить» — напечатать текст более мелким шрифтом. Главным смыслом документа было «сомнение» спецов в том, что СССР «возвратится к драконовским мерам прошлого». Задача США — сделать этот возврат «абсолютно невозможным», не создавая при этом позиции «необратимости» в американской политике. «Перестройка — в наших интересах. Она дает нам возможности, которых не было восемь лет назад». Задачей называлось заставить СССР двигаться в желательном Америке направлении


.

Ради этого следовало всеми путями поддерживать в Советском Союзе свободу прессы и рушить однопартийную систему, защищать свободу перемещений, активизировать деятельность негосударственных организаций, отстаивать право частной собственности. Впрочем, все это уже происходило, и заведующий «советскими делами» в госдепе Александр Вершбоу назвал программу «статус кво плюс».

Во время обсуждений директивы ОНБ Генри Киссинджер отстаивал казавшуюся многим фантастической мысль: «Обещайте все что угодно за ослабление советского влияния в Восточной Европе».

Выдвинутый на пост государственного секретаря Джеймс Бейкер изложил президенту Бушу свою версию встречи с Шеварднадзе. Теперь Шеварднадзе будет покорно слушать мнение более могущественной стороны. Теперь Советам нужно будет только намекнуть, и они пойдут желательным для Запада путем.

Когда Бейкер посетил переговоры по обычным вооружениям в Вене, он был поражен поведением польских депутатов, рассуждавших о том, какую — французского или американского типа — президентскую республику они желают иметь в Польше. В самолете, возвращаясь в США, Бейкер сказал журналистам, что в Восточной Европе царит чувство «нового начала… Здесь очень хорошие шансы для нас, если мы правильно воспользуемся своими картами». Кондолиза Райе сказала президенту Бушу, что соглашения «круглого стола» в Варшаве означают начало конца коммунизму в Восточной Европе. США должны экономически помочь Варшаве, тем более что Ярузельскому уже в 1987 г. была обещана помощь в случае проявления его самостоятельности.

Буш вылетел в центр польского расселения в США — в Хамтрамк (пригород Детройта) и сказал: «Свобода приходит в Восточную Европу… Если польский эксперимент удастся, другие страны последуют за Польшей».

* * *


В мае 1989 г. государственный секретарь Джеймс Бейкер вылетел впервые в Москву. 11 мая 1989 г. Горбачев встретился с Бейкером в Кремле. Горбачев сказал, что согласен понизить уровень военного противостояния в Европе. Возможно сокращение тактического ядерного оружия.

В Кенебанкпорте ликование достигло пика. Все ощущали историческую значимость решительной победы Запада в «холодной войне».

В середине мая 1989 г. Горбачев передал Бушу письмо, главный смысл которого сводился к тому, что горбачевская Россия готова пройти более нем половину пути в деле завершения переговоров об обычных войсках и вооружениях в Европе. Теперь Бейкер жил с мыслью, что от русских нужно взять максимум возможного — и американские дипломаты увеличивают пределы, рамки переговорных соглашений, получая в свою сеть максимум советских вооружений. В Белом доме Бейкер предлагает довести сокращения до 25 процентов.

Председатель Объединенного комитета начальников штабов адмирал Кроув полагал, что реалистическими являются сокращения на 5-10 процентов. Даже под давлением Бейкера он решился только на 20-процентное сокращение войск в Европе («Мы можем произвести такое сокращение без изменения нашей стратегии в Европе»). Президент сказал: ОК. По предлагаемой американским военным и политическим руководством схеме Соединенные Штаты выводили из зоны действия НАТО (уровень 275 солдат) 35 тысяч — а Советский Союз — в десять раз больше.

27 мая Горбачеву передали письмо президента Буша с просьбой приостановить самим и уговорить Фиделя Кастро не оказывать помощи правительству Никарагуа


. Каково же было изумление американского президента, когда тот быстро получил ответ от Горбачева с уведомлением, что Советский Союз уже с января 1989 г. не помогает оружием Никарагуа


. Государственный секретарь попросил Горбачева уговорить сандинистское руководство Никарагуа провести национальные выборы. Горбачев и Шеварднадзе приложили все силы — и сандинистское руководство Никарагуа потеряло политическую власть в стране.

Бейкер предложил советскому министру оказать влияние на Сирию в процессе решения ближневосточной проблемы. И Шеварднадзе сказал да!

Советские войска вышли из Афганистана. Коммунистическое правительство Польши легализовало «Солидарность» и согласилось на свободные выборы. Венгрия сняла ограждения на границе с Австрией.

В июле 1989 г. Горбачев выступил в Бухаресте перед лидерами стран Организации Варшавского Договора. Он призвал их к «независимым решениям национальных проблем».

«Доктрина Брежнева» мертва


Однокашник Горбачева из Московского государственного университета чех Зденек Млинар хорошо помнил, что говорил о Чехословакии Л.И. Брежнев: «Ваша страна расположена на территории, исхоженной советскими солдатами во Второй мировой войне. Мы овладели этой землей за счет невероятных жертв. Из-за вашего самовольства мы ощущаем опасность. Во имя погибших во Второй мировой войне — тех, кто отдал свои жизни и за вашу свободу, мы имеем право послать наших солдат в вашу страну, чтобы пользоваться безопасностью в пределах наших общих границ. Не нечто материальное, а дело принципа, независимое от внешних обстоятельств. Вот почему мы будем здесь от Второй мировой войны до вечности»


.

Но двадцать один год спустя пресс-атташе советского МИДа Геннадий Герасимов официально объявил, что «Доктрина Брежнева» мертва. «Вы знаете песню Фрэнка Синатры «Мой путь»? Венгрия и Польша идут своим путем. Теперь все мы идем «доктриной Синатры». Помощник Горбачева по проблемам Восточной Европы Георгий Шахназаров представлял американскую позицию как меняющуюся в положительную сторону. «Все условия Буша могут быть выполнены. Поляки и венгры могут делать все, что они хотят».

Шеварднадзе сказал Бейкеру в Париже 29 июля 1989 г., что «силовая попытка остановить реформы в Восточной Европе будет означать конец перестройки». 22 августа Горбачев по телефону благословил польских коммунистов (в лице Мечислава Раковского) на создание коалиционного с «Солидарностью» правительства. Бейкер в эти дни отдыхал вместе с Шеварднадзе в своем владении в штате Вайоминг. Узнав о событиях в Варшаве, Бейкер свистнул и сказал: «Горбачев оседлал тигра, и представляется, что он даже пришпоривает его».

Через два дня после звонка Горбачева советник «Солидарности» Тадеуш Мазовецкий стал премьер-министром Польши. Советское правительство прислало ему прочувствованную поздравительную телеграмму. Свершилось невозможное: коммунисты сами отдали власть своим политическим противникам, начался крах социалистической системы, а Горбачев слал приветственные телеграммы.

Драма в Варшаве всколыхнула всех. В Праге активизировался Вацлав Гавел. Он пишет в книге «Власть безвластных»: «Тот, кто закричал «Король голый!» сломал все прежние правила игры»


.

Через несколько часов после телефонного звонка Горбачева Раковскому Дьюла Хорн принял в Венгрии решение, которое снова изменило карту Европы. Из ГДР восточные немцы стали переходить границу с Венгрией, а оттуда перебирались в Австрию. Этот поток постоянно рос. Конечно же, венгры боялись. Хорн послал своего заместителя Ласло Ковача узнать реакцию Москвы на роль Венгрии как моста для немцев из ГДР на Запад. Москва не колыхнулась. Вскоре Венгрия заявила о своем отказе от социалистической ориентации.

Великая империя пошла по швам. То, за что Советский Союз готов был сражаться с западными союзниками, то, что являлось поясом безопасности СССР, было отдано Горбачевым как нечто ненужное. Та самая «необычайная легкость», о которой писал в свое время Гоголь.

* * *


Критически важной была Германская Демократическая Республика. Горбачев оттолкнул и этого союзника. Окончательные перемены в ГДР последовали сразу после визита Горбачева в Берлин по случаю сорокалетия ГДР в начале октября 1989 г.

Визит готовил Александр Бессмертных. Лидер ГДР Э. Хонеккер встретился с Бессмертных в загородном доме и представил ему цифры, свидетельствующие о значительном экономическом росте Восточной Германии.

Но приехав в Берлин, Горбачев заговорил с Хонеккером в конфронтационном духе. Хонеккер должен взять на вооружение перестройку. Только так Хонеккер может спасти свой режим. На официальной церемонии Горбачев призвал восточных немцев имитировать советские реформы.

Хонеккер не смог сдержаться. Во время последнего визита в СССР он был шокирован пустотой полок в магазинах. Советская экономика в коллапсе, в то время как в Германской Демократической Республике живут самые процветающие в социалистическом мире люди. Если взять уровень жизни в СССР за 100, то такой же уровень будет в Польше и Болгарии, а в Румынии он будет равен 90. Но в Венгрии этот уровень поднимется до 130, в Чехословакии — до 180, а в Германской Демократической республике достигает 200 — в два раза выше, чем в Советском Союзе. И им еще указывают, как вести дела!..

По возвращении в Москву Горбачев сказал, что Хонеккер должен уйти — и как можно скорее. «Восточногерманское руководство не может контролировать ситуацию». Сразу после этого 9 октября 1989 г. в Лейпциге — втором по величине городе ГДР — проходит семидесятитысячная демонстрация против политики Хонеккера. Используя этот эпизод, глава госбезопасности ГДР Эгон Кренц, большой поклонник Горбачева, на бурном заседании Политбюро СЕПГ 18 октября 1989 г. заставил Хонеккера покинуть свой руководящий пост, и сам стал главой СЕПГ.

Но общественное движение, спровоцированное Горбачевым, уже невозможно было остановить. 4 ноября 1989 г. на улицы Восточного Берлина вышло более полумиллиона жителей. Весь кабинет во главе с премьером Вилли Штофом ушел в отставку. Кренц звонил в Москву, прося у Горбачева совета. Горбачев ответил, что граница между Восточной и Западной Германией является искусственной. Если не открыть эту границу, то вспыхнет бунт.

В ночь на 9 ноября 1989 г. проходные ворота в Берлинской стене открылись. По столице Германии шел крик: «Стена рухнула!». В Москве ТАСС сообщил: «Крушение Берлинской стены, которая многие годы была символом раскола Европы, является позитивным и важным фактом». Горбачев приказал послу СССР Кочемазову не вмешиваться в немецкие дела, оставить все на волю политических волн…

Тем временем решалась судьба ветерана Восточной Европы Тодора Живкова — шло заседание Политбюро Болгарской компартии, в котором он главенствовал 35 лет. Живкова сменил министр иностранных дел Петр Младенов. Здесь коммунистическая партия продержалась еще примерно год.

Заволновалась Прага. 24 ноября на улицы вышли уже 350 тысяч пражан, что заставило уйти в отставку все Политбюро во главе с Милошем Якешем. 10 декабря ушел в отставку президент Густав Гусак. Его место занял драматург Вацлав Гавел.

* * *


Сообщение о том, что Берлинская стена пала, пришло в Белый дом в полдень 9 ноября 1989 г. Брент Скаукрофт еще не верил в этот маразм, не верил в то, что Горбачев позволит Восточной Германии выйти из Варшавского Договора. Здесь же Роберт Блеквилл предложил называть происходящее «уточнением карты Европы».

Но этого уточнения — за счет воссоединения Большой Германии хотели далеко не все. Президент Франции Миттеран настолько был озабочен германской проблемой, что в телефонном разговоре с Горбачевым просит о встрече, но Горбачев уклоняется. В эти же дни президент Миттеран намеревается вылететь в ГДР, к новому премьеру Модрову и объявляет об этом в прессе. Он же сказал в Киеве 6 декабря 1989 г.: «Я говорил с руководителями Англии, Италии, Бельгии, Голландии, Дании… Все они считают, что германская проблема развивается слишком стремительно».

Премьер Великобритании Маргарет Тэтчер в Москве сказала, что «ни один разумный человек» не может не почувствовать беспокойство, видя перспективу огромной объединенной германской мощи в сердце Европы.

Англичане, как и русские, пострадали от Германии. И ныне процесс перемен в Германии идет слишком быстро, так что мы должны очень осторожно отнестись к происходящему». 23 ноября Маргарет Тэтчер в телефонном разговоре с Горбачевым выразила намерение организовать встречу, но Горбачев решительно уклонился и от этой встречи.

Буш: «У Тэтчер отсутствует симпатия к воссоединению и проявляется явное недоверие… Она пыталась вместе с Миттераном использовать совещание в верхах Европейского сообщества в середине ноября в надежде, что это поможет заглушить разговоры об объединении».

13 ноября 1989 г. президент пригласил на ужин в Белый дом Генри Киссинджера. Бежавший когда-то из Германии Киссинджер испытывал в отношении Германии особые чувства, но сейчас он выступал как старейшина американской дипломатии: «Объединение Германии стало неизбежным… И если немцы увидят нас препятствующими их целям, они заставят нас заплатить цену за это». Принятие курса на существование «двух Германий» в этой ситуации было бы «опасным».

Буш ответил, что у Горбачева должны быть несколько красных линий, которые он не может переступить. Одна из них — «потеря Восточной Германии — даже в том случае, если единое германское государство останется в НАТО». Вашингтон реально может воздействовать на Москву.

Американцы праздновали победу. Горбачеву более некуда деться. Теперь, — думал посол Мэтлок, «интересы Горбачева лишали его выбора, они диктовали ему быть с нами… Он нуждался в конкретной американской помощи»


.

Бейкер сказал, что «нашей политикой должна быть помощь Горбачеву именно там, куда он хочет идти»


. Прежний глава Центрального разведывательного управления Уильям Вебстер докладывал, что «не существует шансов восстановления советской гегемонии в Восточной Европе», и что, даже если жесткий режим наследует Горбачеву, «у него будет мало стимулов идти в направлении непосредственного противостояния с Соединенными Штатами, это руководство не сможет даже начать крупное военное строительство»


.

В это же время в Москве А. Проханов выступает со своей статьей в «Литературной России»: «Вся геополитическая структура Восточной Европы, создание которой стоило нашей стране так дорого, рухнула в одночасье… Сентиментальная теория «общего европейского дома» привела к коллапсу восточноевропейских коммунистических партий, к изменениям в структуре государств и к неизбежному воссоединению двух Германий… Цвет и контуры политической карты Восточной Европы резко изменились, а кости русских солдат в бесчисленных могилах перевернулись».

Советский посол в Польше В. И. Бровиков, свидетель крушения Польши как советского союзника, обрушился на близорукую политику Горбачева: «Наша страна, наша общая мать, сведена теперь к одинокому государству. А ведь это было государство, которым восхищался весь мир — а теперь это страна, чье прошлое — сплошные ошибки, у нее серое настоящее и неопределенное будущее. Все это сплошная забава для Запада, который теперь восхищается «колоссом на глиняных ногах», крахом коммунизма и мирового социализма. А мы все еще пытаемся представить все это потрясающим успехом перестройки и нового мышления в международных делах».

Прежний член Политбюро Лигачев предупредил о «неминуемой угрозе вхождения Восточной Германии в систему Запада»: «Это было бы непростительной близорукостью и ошибкой не видеть того, что Германия с ее огромным экономическим и военным потенциалом встает над мировым горизонтом… Пока еще не поздно».

Защитниками курса Горбачева выступили Шеварднадзе и Яковлев.

Против своей страны


7 февраля 1990 г. в Москву прилетел государственный секретарь США Джеймс Бейкер. 9 февраля Бейкер сидел напротив Горбачева и Шеварднадзе в роскошном Екатерининском зале Кремля. По поводу германского объединения Горбачев говорит Бейкеру: «Итак, для нас и для вас, независимо от различий, ничего нет ужасного в перспективе объединения Германии». Американец сопровождает процитированное словами: «Это была странная, полная перемена»


.

Как могли архитекторы советской внешней политики представить себе спокойствие на межгерманских границах после крушения Берлинской стены? Они ли положили свои жизни ради безопасности отечества на пути к межгерманской границе в 1945 г.? Как можно было с такой бездумной легкостью обесценить миллионные жертвы Советского Союза во Второй мировой войне? Какое историческое сознание нужно было иметь, чтобы одним махом оскорбить все могилы наших жертвенных предков. В любой стране мира эти люди были бы названы предателями национальных интересов и государственными преступниками. Они предали ГДР, несмотря на то, что это был первый экономический партнер страны. Не будем уже говорить о том, что миллионы немецких друзей России и СССР стали жертвами своей веры в восточного союзника и партнера.

Но надо заметить, что в Советском Союзе возникло мощное течение сил, обеспокоенное отходом Восточной Европы от Советской России. Оно впервые создало ощутимую оппозицию внешней политике Горбачева, основанной на «новом мышлении». Заместитель Громыко Корниенко, ведущий советский германист Валентин Фалин, его заместитель в секретариате ЦК Николай Португалов — все требовали от Яковлева и других «остановить» Горбачева и Шеварднадзе в процессе передачи Германии американцам.

* * *


На предстоящих в марте 1990 г. в ГДР выборах победителями будут сторонники германского объединения, это было достаточно ясно. Именно тогда идея объединения Германии и сохранения ее в Североатлантическом союзе — а все это возможно было лишь с советского согласия — стала осевым замыслом администрации Джорджа Буша. Но что, если СССР сделает выход Германии из НАТО ценой германского объединения? Не поддадутся ли немцы?

Когда Бейкер встретился 9 февраля 1990 г. с Горбачевым и Шеварнадзе, он сказал им, что объединение неизбежно и процесс идет очень быстро. Решающими будут германские выборы 18 марта 1990 г. Извне два германских государства плюс четыре державы-победительницы — вот инструмент внешнего признания. Горбачев выразил позитивный интерес. Что касается блоковой основы, то Бейкер сказал, что «новая Германия будет членом Североатлантического Союза и не будет нейтральной»


.

И здесь Бейкер пообещал, что юрисдикция НАТО не продвинется ни дюйма на Восток от границ 1990 г. Горбачев: «Разумеется, никакое расширение зоны действия НАТО не будет приемлемым». (Ныне, когда вся Прибалтика, Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Румыния и Болгария находятся в зоне юрисдикции НАТО, все давние речи видятся лицемерием и не более).

На следующий день в Москву прилетел западногерманский канцлер Гельмут Коль. Бейкер оставил для него трехстраничное письмо, соль которого заключалась в следующем: «Горбачев, по меньшей мере, не категорически против. Я полагаю, что комбинация механизма два плюс четыре и широкого подхода ОБСЕ должна привести к успеху. Мы должны наблюдать за эволюцией советской позиции»


.

Как и предполагал Бейкер, Горбачев в Кремле занимал отнюдь не противостоящую западным планам позицию по германскому вопросу: «Немцы сами должны решить вопрос о своем единстве». Коль на пресс-конференции в Москве ликовал по поводу позиции Горбачева.

13 февраля 1990 г. Бейкер сообщил своим главным союзникам (на сессии в Оттаве) план 2+4. Туда же, в Оттаву прибыл Шеварднадзе. Бейкер отвел его в сторону и изложил западную схему 2+4. «Процесс запущен», — сказал Виталий Чуркин, тогда один из младших советских дипломатов.

Судьба ОВД


23 министра стран НАТО и ОВД встретились в Оттаве для обсуждения американского предложения об «открытом небе». Бейкер предложил Шеварднадзе сделать общее заявление о плане 2+4. Словно вспомнив нечто забытое, Шеварднадзе довольно неожиданно выпалил: «Да, кстати, Горбачев готов снять свое возражение касательно его желания симметричных уровней вооруженных сил в Европе — если американское превосходство не превысит 30 тысяч солдат». Пораженный Бейкер усмехнулся и сказал: «Нет проблем». Пока Шеварднадзе звонил Горбачеву, Бейкер радостно сообщил Бушу, который был в ступоре от удивления и восторга.

Дорогой читатель, вам не жмет большой палец ноги? Вам не стыдно за лидера большой и жертвенной страны, чьими интересами стали распоряжаться так легко? Приятен ли вам восторг тех, кто увидел в русских толпу идиотов, чьим коронным номером стала выдача подарков в счет интересов всего (лишенного подлинного руководства) народа?

Шеварднадзе информировал Бейкера, что Горбачев принял идею формата 2+4. Канцлер Коль сразу же объявил, что сделан большой шаг к германскому воссоединению. «Мы никогда не были столь близки к цели». Пока Коль ликовал, Валентин Фалин пытался скрыть свой ужас. (Между прочим, так же были настроены жертвы германского динамизма в Париже и в Лондоне.) Фалин сказал репортерам: «Если Западный альянс жестко выдвинет требование членства объединенной Германии в НАТО, то воссоединения Германии не произойдет». Он не знал степени сервильности своих непосредственных руководителей.

24 февраля Гельмут и Ханнелоре Коль прибыли в Кемп-Дэвид к чете Бушей и их большой семье. Буш занимался джоггингом, но Гельмута Коля он подвиг только на то, чтобы развязать галстук. Джордж и Барбара рано ложились спать — где бы они ни были и как бы ни премировали их обстоятельства. Вечером президентская чета смотрела кино и покидала зал в случае (ужасно, ужасно!) появления ненормативной лексики у актеров на экране.

Решалась проблема мирового значения. Оба лидера решили, что американские войска останутся в Германии в любом случае. А советские войска? Или Россия пострадала от германского фашизма меньше Америки? Решено было также предоставить Восточной Германии «особый военный статус». Интересно, где он сейчас?

Более того. На совместной пресс-конференции канцлер Коль отказался пообещать, что восточные границы объединенной Германии будут неизменны. Он сказал, что проблемы будут решены «свободно избранным общегерманским правительством».

Далее события развивались стремительно. В тоне, не терпящем прекословия, президент Буш 28 февраля 1990 г. позвонил Горбачеву и сообщил, что он и канцлер Коль, находившийся в это время с визитом в Вашингтоне, решительно полагают, что объединенная Германия должна оставаться в Североатлантическом союзе. Буш по телефону рассказал Горбачеву об уик-энде, проведенном с Колем. Оба они считают, что Германия должна оставаться в НАТО. А Ваше мнение? Горбачев: «Я подумаю».

Канцлер Коль и новый восточногерманский руководитель Лотар де Мезьер, лидер восточногерманского Христианско-демократического союза, работали в самом тесном контакте. Их цель и не скрывалась — объединение. Теперь стало ясно, что германское воссоединение произойдет посредством вливания восточных земель в западную ФРГ. ГДР как независимый субъект мировой политики была списана Горбачевым в «мусорную корзину истории».

* * *


Более всего противились германскому объединению Франция и Британия. Президент Миттеран стремился замедлить процесс, который делал 82 млн. объединенных немцев неравным партнером 60-миллионной Франции. В Лондоне также испытывали агонию, и премьер-министр Маргарет Тэтчер дважды посылала министра иностранных дел Дагласа Хэрда в Москву, чтобы остановить мирную капитуляцию неразумных русских. Но Горбачев уже принял решение; он видел в США и Германии своих главных партнеров — им он и уступил. Мэтлок признает, что «все это выглядело как советское поражение, равное поражению в войне»


.

4 мая 1990 г. Бейкер встретил Шеварднадзе в Бонне, где начались дискуссии по схеме 2+4. Настроение Шеварднадзе передает его цитата этого дня: «Холодная война окончена. Наша планета, наш мир, вся Европа направились к новой дороге. Наступает период мира».

Мог ли представить себе этот многолетний министр внутренних дел и грузинский партийный лидер, что в ближайшие годы покончит с собой Гамсахурдия, Грузия окажется в состоянии гражданской войны, взорвется Югославия — унеся с собой 400 тысяч человек, превратив полтора миллиона в перемещенных лиц, из Грузии «исчезнут» 40 тысяч турок-месхетинцев?

А в переговорах с немцами дело довольно быстро перешло к «презренному металлу»: западные немцы начали обещать солидные инвестиции и тому подобное. «Когда Хорст Тельчик, советник Коля в вопросах национальной безопасности, тайно встретился в мае с советскими лидерами в Москве, — пишет Мэтлок, — Рыжков и другие стали детально рассказывать о советских экономических трудностях и оказывать давление в пользу больших займов. Циник ощутил бы запах шантажа, но реалист не удивился бы тому, что Горбачев ищет экономической компенсации, чтобы сбалансировать ту политическую цену, которую он собирался заплатить за санкционирование вступления объединенной Германии в НАТО».

Судьба единого восточного военного блока была предрешена. На встрече 7 июня 1990 г. Политического консультативного комитета Организации Варшавского Договора были созданы комиссии для рассмотрения возможности новой роли пакта. Но Венгрия уже подала заявление о своем желании покинуть военный союз к концу 1991 г. Но Польша с президентом-коммунистом и доминирующими в нижней палате коммунистами, опасаясь последствий объединения Германии, отвергла предложение о выводе советских войск. Оставалось вероятие того, что Организация Варшавского Договора сохранит свое существование в модернизированной форме.

Но западные немцы вновь стали раздавать обещания. Бонн поможет организовать цивилизованный уход 400 тысяч советских солдат; все коммерческие контракты ГДР с СССР будут выполнены; армия ФРГ будет сокращена; германские инвестиции в Советском Союзе увеличатся; германо-советская торговля переживет новый бум.

Американцы более всего боялись оставить немцев наедине с Советским Союзом. Как сказал советник Буша Блэквил, «если возникнет выбор между выходом из НАТО и обрывом связей с русскими, Коль должен быть в зоне нашего влияния. Позади него должен стоять Западный хор и петь: «Мы с тобой». Мы напомним ему, что, что бы ни случилось с Германией, она должна смотреть на Бисмарка, Аденауэра и Коля как на лидеров единой формации».

Что же касается Горбачева, то американцы решили «по его приезде в Вашингтон в этом году устроить ему самый шикарный прием»


. Это будет «Рождество в июне» для Горбачева. Он обратится к объединенной сессии конгресса США. Он заключит соглашения по стратегическим вооружениям, по обычным вооружениям, по Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, по химическому оружию, подпишет коммерческое соглашение — чтобы, возвратясь в Москву, он мог рассказать своим людям, как много он получил благодаря сотрудничеству с Западом. (Если, конечно, он будет себя хорошо вести и конгресс ратифицирует все эти соглашения.) А в исторической перспективе американские войска будут присматривать за Германией…

Читатель, вы чувствуете, нас считают продажными идиотами, готовыми за хлопки и банкет продать свое стратегическое лидерство в Европе, обменять свою безопасность на Нобелевскую медаль, предать своих друзей и союзников за высокопарную чушь о мнимых правах.

Горбачев сдает Восточную Германию


В июле 1990 г. в Москву с официальным визитом прибыл Генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер. В VIP салоне Шереметьева посла Мэтлока удивили флаги НАТО, и он подумал, сколь многое изменилось за последние годы — НАТО из противника СССР превратился в «приемлемую» международную организацию. Горбачев встречал главу НАТО как лидера государства — со всеми возможными почестями.

Теперь немцы поняли — русские отступают и продаются. Их покинуло чувство национального достоинства, и они потеряли представление об основных стратегических аксиомах.

Предвкушая феноменальную уступчивость Горбачева и его команды, канцлер ФРГ Гельмут Коль прибыл в Советский Союз 15 июля 1990 г. Вот его карты: 400 тысяч войск (на 100 тысяч меньше, чем в текущий момент); обещаны 3 млрд. долл. кредитов Советскому Союзу; выплата 730 млн. долл. за содержание советских войск в ГДР. Встретив Коля в загородной резиденции, Горбачев сказал: «Мы получили несколько орешков, но у нас хорошие зубы»


. Он прибавил, что готов к быстрому движению в направлении германского единства.

После обеда оба они вылетели в Ставрополь. В полете беседовали о величине бундесвера. В Ставрополе Горбачев показал Колю свой кабинет первого секретаря крайкома. Они прогулялись по любимым улицам ставропольца. Вечером Горбачев и Коль вылетели в горный курорт Арцыз, в маленькую горную резиденцию.

Самые важные переговоры Горбачева с Колем состоялись здесь — подальше от Москвы, от назойливых советников, от ненужных свидетелей. «Здесь мы можем поговорить спокойно и свободно», — сказал Горбачев Колю.

«Без всякого обсуждения хотя бы в Президентском совете и правительстве «Горби» решает проблему огромной национальной важности, связанную с Победой в великой войне, с гибелью целого поколения наших людей. Тут анормальная персонализация — или авторизация — внешней политики при Горбачеве достигает, пожалуй, своей кульминации». Здесь Горбачев назвал свою цену: 20 млрд. дойчемарок, но немцы не согласились и понизили «плату» до 12 млрд. немецких марок (примерно 8 млрд. американских долларов). Вот оказывается, во что была оценена наша безопасность на Западе, честь и благополучие наших друзей, одинокие памятники нашим солдатам «в полях за Вислой сонной».

Коль обещал, что Советской армии будут предоставлены 3–4 года пребывания на немецкой земле для подготовки ухода. Когда Советские войска уйдут, Германия поможет их реинтеграции в советское общество. Горбачев потребовал, чтобы на земле Восточной Германии не было ни иностранных войск, ни ядерного оружия. Германская сторона пообещала ограничить численность бундесвера 370 тысячами солдат.

* * *


Договор об объединении Германии был подписан 31 августа 1990 года; договор «два плюс четыре» подписали 12 сентября; Договор о Советско-германской дружбе — 13 сентября; соглашение об окончании прав четырех великих держав в Германии было заключено 1 октября 1990 года.

Затем Тельчик — советник и наперсник канцлера ФРГ — «неожиданным образом» заявил о том, что после объединения Германии на бывшей территории ГДР будут немедленно размещены соединения бундесвера, которые после вывода советских войск могут быть интегрированы в НАТО. Кроме того, со дня объединения союзнические обязательства НАТО относятся ко всей Германии. Горбачев согласился с этим. «Это возвращало нам позиции, которые давно были сданы в заявлениях Геншера и Шольтенберга (министр обороны ФРГ) и во многих заявлениях немецких политиков. Услышав это, — продолжает Тельчик, — я поспешил зафиксировать каждое слово. Внутри все ликовало — это прорыв!!!»

На следующий день Горбачев на совместной пресс- конференции объявил: «Нравится нам это или нет, но придет время, когда объединенная Германия войдет в НАТО, если таким будет ее выбор. Тогда Германия, если того захочет, сможет сотрудничать с Советским Союзом». Пораженный Коль ответил коротко: «Это прорыв, фантастический результат».

Впавший в отчаяние, Валентин Фалин говорит, что Шеварднадзе предоставил Горбачеву «список позитивного», что даст вхождение Германии в НАТО. Зная позицию Фалина, его, главу Международного отдела ЦК, исключили из переговоров. По мнению Фалина, Шеварднадзе получил от германских промышленников «секретную финансовую помощь». Фалин называет Шеварднадзе «самым ценным американским агентом влияния»…




А Горбачев купался в лучах славы: 15 октября 1990 г. норвежский Нобелевский комитет присудил ему Премию мира за 1990 год.




Часть 4

АГОНИЯ РЕЖИМА ГОРБАЧЕВА


Ужас потери власти


Еще в июне 1990 г. глава внешней разведки СССР Л. Шебаршин сказал председателю КГБ В. Крючкову: «Рассчитывать на то, что Горбачев сможет сохранить единство Союза и удержать страну от распада, нереалистично. Престиж президента упал до нулевой отметки, он безволен и, по моему убеждению, думает только о собственном выживании. Противостояние с Ельциным он неизбежно проиграет… Нравится нам Ельцин или нет (мне лично он не нравится), Комитету и всем нам стоило бы ориентироваться на российского президента, на Российскую Федерацию»


.

16 октября 1990 г. министра обороны СССР Язова посетил американский министр обороны Ричард Чейни. Общение не сделало их друзьями. Ничего похожего на особые отношения Шеварднадзе и Бейкера. Да как могло быть иначе, учитывая задачи обоих министров? Язов мог иметь любые особенности характера, но сознательно разрушать оборонительную систему страны у него, ветерана Великой Отечественной войны, не поднималась рука.

Вот как пишут американские исследователи: «Язов полагал, что его задачей является сохранить советскую военную мощь от заклания на алтаре перестройки. Он не скрывал, что ничего хорошего не вышло из дружбы Горбачева с Бушем, или Шеварднадзе с Бейкером, и он не хотел составить подобной пары с американским министром обороны. Язов продолжал жаловаться Дику Чейни на упадок советской военной мощи, на ослабление Советского Союза. Чейни знал, что ему полагается сочувствовать Язову, но он никак не мог даже имитировать это. В частных беседах он называл Язова человеком, лишенным теплоты. Язов ужинал с Чейни на даче Министерства обороны под Москвой. В своем тосте Чейни восславил присуждение в 1990 г. Нобелевской премии мира Михаилу Горбачеву. «И в зале наступила тишина, словно я сказал что-то неприличное». Присутствующие никак не выражали своего восхищения Нобелевской наградой, да и самим Горбачевым»


.

Интересно, восхищался бы Чейни Нобелевской премией своего президента, если бы тот разрушил американскую оборонительную систему? Если бы Нобелевскую премию дали не Абрахаму Линкольну, а президенту Южной Конфедерации Джефферсону Дэвису?

В Кремле Чейни нашел Горбачева «в своей обычной агрессивной форме, но было видно, что бремя власти становится для него все тяжелее». Чейни поздравил советского президента с присуждением Нобелевской премии.

* * *


Вот как характеризует обстановку в стране осенью 1990 г. А.С. Черняев, которого трудно обвинить в стремлении к преувеличениям: «К началу осени атмосфера накалялась не по дням, а по часам. На Горбачева она наваливалась не только из печати, радио и телепередач. Сотни телеграмм из всех концов страны ложились ему каждодневно на стол: преступность разворачивается во все более изощренных и страшных формах — убийства, разбои, наглые грабежи, изнасилования малолетних, оружие попадает в руки бог знает кого и в неимоверных количествах… Проклятия в адрес президента, не способного навести порядок»


.

Во второй половине ноября 1990 г. стало казаться, что ужас потери власти пробудит мужскую твердость в президенте Горбачеве. Он бросился в Верховный Совет СССР с предложениями о реорганизации органов государственной власти. Созданный совсем недавно Президентский совет был распущен. Его фактически заменил Совет Безопасности. Большие полномочия были даны Совету Федерации (состоявшему из председателей Верховных советов союзных республик).

Явно реализовывалась президентская форма правления. Не было лишь достойного этого поста президента. Царь имел все царские атрибуты, кроме характера.

Речь зашла о создании «президентских префектов», которые представляли бы президента в отдельных регионах, возвращая утерянную власть центру. Горбачев, возможно, впервые был похож на вождя, который овладевает секретом власти. 23 ноября он представил проект Союзного договора, в котором власть республик была существенно увеличена, а их лидеры автоматически включались в Совет Федерации.

Но — грозный знак — Украина обусловила свое подписание Союзного договора принятием конституции республики. Четыре республики оставили за собой право создать собственные вооруженные силы (Россия, Украина, Белоруссия, Армения). И все зарезервировали за собой право вести собственную внешнюю политику. Украина, Белоруссия и Молдова объявили о своем принципиальном нейтралитете; Украина и Белоруссия — о безъядерном статусе. Возможно, критическим ударом нового феодализма по поникшей великой стране был договор, подписанный Россией и Украиной о противодействии Центру.

Так называемые «левые» не дремали тоже — 18 ноября группа депутатов-демократов призвала Горбачева, либо начать реформы, либо уйти в отставку.

Патриотов Советского Союза стало охватывать отчаяние. В конце ноября 1990 г. министр обороны Язов появился на национальном телевидении с предостережением, что советские войска прибегнут в случае нападения на них к самозащите. Через несколько дней глава КГБ Владимир Крючков выступил по национальному телевидению с предупреждением: Советский Союз находится под угрозой дезинтеграции. «Быть иль не быть — вот выбор для великого государства».

На следующий день 53 депутата-«консерватора» (включая секретаря ЦК по ВПК Бакланова, маршала Куликова (23 года командовавшего войсками ОВД), начальника генерального штаба генерала Моисеева, командующего ВМС адмирала Чернавина, командующего сухопутными войсками генерала Варенникова, командующего внутренними войсками генерала Шаталина, несколько членов Академии наук, патриарха Алексия Второго) потребовали осторожного отношения к оборонительной системе страны.

Горбачев 23 ноября начал предупреждать всех, кто его еще слушал, о надвигающемся «параличе власти». Не поздно ли он понял это? Полугодом ранее такая оценка имела бы, возможно, решающее значение и вызвала бы общественную мобилизацию. Сейчас же силы развала оседлали гоголевскую тройку обезумевшей России.

Ельцин


Восхождение главного противника Горбачева — Б.Н.Ельцина — к вершинам политического Олимпа началось, по сути, в 1989 г., когда его, наконец, «заметили» американцы. 12 сентября 1989 г., опоздав на тридцать минут, он прибыл к западному (рабочему) крылу Белого дома, призванный организацией по борьбе со СПИДом за 25 тыс. долл. прочитать лекции в США.

На протяжении восьми дней Ельцин выступил в Нью-Йорке, Вашингтоне, Балтиморе, Чикаго, Филадельфии, Миннеаполисе, Индианаполисе, Сан-Франциско и Лос-Анжелесе. Буш тогда еще опасался принимать Ельцина: какой будет реакция Горбачева? В представлении президента Буша Ельцин был «отвязавшейся пушкой» на скользкой, колеблющейся палубе советской политики. Приверженец крепких напитков, угрюмо-мрачный параноик, лишенный внутренней дисциплины, он способен только на спектакль, который дискредитирует и Горбачева, да и самого Буша.

Но уже сложившаяся группа экспертов в США стала приходить к мнению, что Ельцин «даст больше, быстрее и надежнее», чем Горбачев. Лидером этой группы был заместитель главы ЦРУ Роберт Гейтс — главный противник «горбоцентризма» в американской политике, который считал, что Горби ненадежен, что пик его влияния в России уже пройден, что подлинно радикальные перемены произведет лишь бесшабашный Ельцин. Вторым «проельцинистом» в американском руководстве был Фриц Эрмарт, председатель Национального комитета по разведке. Он сказал Кондолизе Райе, что, хотя Ельцин эксцентричен и склонен к авантюре, он осмелится на то, на что Горбачев уже не осмелится.

Советник президента по национальной безопасности, его друг и ближайший помощник Брент Скаукрофт постепенно склонялся к мысли о полезности Ельцина для Америки. Встреча с ним дала бы президенту Бушу дополнительные возможности воздействовать на руководство СССР. Будучи в той же должности, Скаукрофт в 1975 г. отказался от встречи с Солженицыным; нынешняя обстановка в Советском Союзе, полагал Скаукрофт, не позволяет замыкаться на Горбачеве.

* * *


Встречу следовало представить как «спонтанную». Президент и вице-президент как бы случайно зайдут в комнату, в которой по немыслимой случайности будет находиться Ельцин.

Но Ельцин, известный самодурством своего характера, создавал проблемы американцам. Прибыв в Западное крыло Белого дома с «черного входа», Ельцин (сообщает глава европейского направления при президенте Буше Роберт Блеквил) остановился, поднял руки и объявил, что не пойдет дальше, если не увидит президента Буша. Когда Кондолиза Райе встретила Ельцина у входа, Ельцин буркнул: «Это не то место, через которое посетители приходят к президенту». Райе: «У вас назначена встреча с генералом Скаукрофтом». Ельцин скрестил руки на груди и ответил: «Я не пойду никуда, если вы не дадите мне гарантий, что я встречу президента!»

Говоря по-русски, Райе пыталась завести Ельцина в Белый дом, но тот буквально уперся. Наконец Райе неожиданно сказала: «Боюсь, что генерал Скаукрофт слишком занят, и если мы не собираемся увидеть его, мы должны сообщить об этом ему». Ельцин обмяк: «Тогда пошли».

Райе завела Ельцина в кабинет Скаукрофта — большую комнату с французскими окнами, выходящими на север. Буш зашел сюда примерно на пятнадцать минут. Ельцин обрел свою лучшую форму. Когда президент ушел, Скаукрофт задал Ельцину лишь один вопрос: «Каковы цели этой поездки?» Ответ Ельцина длился безостановочно более часа. «Я отдам 15 процентов советской экономики в частные руки» и т. п. Как утверждают очевидцы, Скаукрофт заснул, чего Ельцин, к счастью, не заметил. К концу ельцинского монолога заглянул вице-президент Дэн Куэйл: «Я читаю обзоры прессы о вас. Читаете ли вы обо мне?» Ельцин хмыкнул.

Присутствующие американцы все как один отметили, что во время встречи с президентом Бушем-старшим Ельцин не смог изложить своей политической программы. Эти присутствующие были склонны после встречи «занизить» политический вес Ельцина как политического легковеса, который, скорее всего, вскоре сойдет с политической сцены.

Кто-то сказал, что самым важным американцем, встреченным Ельциным в США был «Джек Дэниэлс», исконно американское виски. Но Ельцин был не так прост. Обращаясь к прессе, он сказал, что предоставил американскому президенту план из десяти пунктов «как спасти перестройку».

В Москве Горбачев был несказанно огорчен встречей Ельцина с президентом Бушем. А тут еще выступление известного дипломата Лоуренса Иглбергера в Джорджтаунском университете: «При всех своих рисках и неясностях, «холодная война» была замечательно стабильным периодом в отношениях между великими державами. Внезапное окончание противостояния Востока и Запада может привести к краху правительств, к хаосу, к переходу к диктатуре».

* * *


В 1990 г. американская разведка оценила шансы Ельцина на избрание Председателем Президиума Верховного Совета Российской Федерации как достаточно реальные. И Борис Ельцин, действительно, занял эту должность, став фактически президентом Российской Федерации.

Американцы стали гораздо внимательнее присматриваться к Ельцину, который отныне мог сделать для американской сверхдержавы прежде немыслимое — просто лишить ее глобального соперника.

12 июня 1990 г. Верховный Совет Российской Федерации принял декларацию о суверенитете. Это был прямой вызов легитимности горбачевского Центра. Вслед за российским парламентом декларацию о независимости 20 июня принял Узбекистан, 23 июня — Молдова, 16 июля Украина, 27 июля — Белоруссия. Далее начался каскад провозглашения суверенитета внутри республик. Карелия провозгласила суверенитет 10 августа, далее последовали Татарстан, Башкортостан, Бурятия в РСФСР; Абхазия в Грузии.

Ельцин, с точки зрения Мэтлока, «исходя из своего политического инстинкта, говорил людям то, что те желали услышать… Процветание ожидает за углом, стоит лишь принять правильное решение». Первый заместитель Ельцина Хазбулатов потряс американцев тем, что весьма неожиданно предсказал наследование Российской Федерацией Советского Союза. «Союз будет превращен в весьма необязательную федерацию, которой не понадобится даже конституция и у которого не будет даже атрибутов единой страны». Он жестко стоял за передачу всех подлинных прав республикам. Он первым выступил за посылку «российских дипломатов» во все посольства СССР.

Почему американцы, «имея на руках» Горбачева, постепенно начали склоняться (начиная с 1989 г.) к поддержке противостоящего ему на внутрисоветской арене Ельцина? Все объясняется геополитическими соображениями: «Ельцин выступал за более быстрые сокращения советского военного бюджета (чем Горбачев), он выступал за самоопределение балтийских республик. Его политика была ближе к нашей, чем политика Горбачева»


. Такие соображения поднимали значимость Ельцина, каким бы ни был его умственный горизонт.

Горбачев не мог этого не понимать, но он уже склонился перед «дядей Сэмом». Президент СССР метался в бессильной злобе. «Правда» перепечатала из итальянской «Реппублики» статью итальянского спецкора Цуккони, который саркастически изобразил пребывание Ельцина в США.

Ельцин старался показать в этом беспринципную враждебность Горбачева, не брезгающего никакими приемами. На одном из собраний Ельцин обвинил КГБ — ведомство делает его движения на пленке нелепыми, а речь — косной. Встал пожилой мужчина с заднего ряда: как же можно искажать действия одного лица и при этом не касаться поведения и речи всех остальных. Пригвожденный Ельцин замолк.

Ельцин бросился создавать в Российской Федерации президентскую республику, он как неотвратимая судьба шел по стопам ставропольца. Народ замолчал, правда и ложь переплелись. Россия уходила из своего исторического лона, она крушила труд десятков поколений. Рухнуло творение великих наших предков. Теперь Ельцин мог сокрушить ненавистного ему Горбачева. Правда, для этого ему нужно было сокрушить страну, главой которой был Горбачев.

* * *


Мечущийся в прострации Горбачев постарался в середине августа 1990 г. присоединиться к Ельцину и создать нечто вроде политического тандема на основе создания экстренного экономического плана. Горбачев и Ельцин обсуждали план «перехода к капитализму». Оба «злых гения» российской истории выдвинули своих кандидатов в эту комиссию, которую возглавил академик Станислав Шаталин. От Горбачевского президентского совета сюда вошли такие люди, как академик Петраков, от правительства РСФСР — Григорий Явлинский и Борис Федоров. Основой совместной работы стал план «500 дней» — творение безумного оптимизма. Газета «Известия» дала изложение этого плана для всеобщего обозрения. Да, в руки звероподобного хирурга попала несчастная Россия…

В августе 1990 г. постоянный визави посла Мэтлока Бочаров (депутат обоих Верховных Советов — СССР и РСФСР) впервые предсказал выделение России из СССР, а затем создание в результате переговорного процесса новых объединительных структур. Если Горбачев будет по-прежнему колебаться, Россия во главе с Ельциным устроит распад, бунт против Центра. Бочаров предвидел создание некого подобия Европейского союза — группа государств с неким единым экономическим пространством, подобием Европейской комиссии в Брюсселе и парламента в Страсбурге. Мэтлок впервые написал тогда в Вашингтон о возможности распада СССР.

Между тем завязавшийся союз Горбачева и Ельцина продлился недолго — 16 октября 1990 г. Ельцин резко отверг горбачевский вариант экономического плана и заявил, что применит нетронутым «план Шаталина» в пределах Российской Федерации. Теперь любые экономические наметки Горбачева становились фантазиями, так как крупнейшая республика — Россия отвергала их с порога. Ельцин и Хазбулатов становились величинами национального значения.

В Российской Федерации Ельцин воспользовался референдумом по поводу отношения народа СССР к национальному единству. Он добился внесения в вопросник, предлагаемый российским гражданам, предложения о введении поста президента Российской Федерации. Теперь, если он выигрывал, то получал поддержку крупнейшей республики. По мнению, в частности, американского посла, «вопрос о российском президентстве имел большое значение. Если это вело к конституционной поправке и голосованию за российского президента, то Борис Ельцин выигрывал многое. Его власть по сравнению с властью Михаила Горбачева — неизбранного президента качающейся государственной машины — возрастала»


. В телевизионной передаче, транслировавшейся на всю страну, Ельцин 19 февраля 1991 г. сказал, что Горбачев «ведет страну к собственной диктатуре». Теперь стало ясно, что союз Горбачева и Ельцина практически невозможен, и американцам следует выбирать одного из двух.

Американцев на данном этапе раздражала тактика Горбачева в Войне в Заливе. Горбачев, видимо, полагал, что ему удастся «уговорить» Саддама Хусейна выйти из Кувейта и таким образом не допустить наземной войны с возглавляемой американцами коалицией. Американцы полагали, что «победа ведомой американцами коалиции в войне, где противник коалиции был вооружен преимущественно советским оружием, затронет советский престиж и военную гордость». Американцев немыслимо раздражали жалобы горбачевских дипломатов на «жестокие бомбардировки» гражданских объектов в Ираке (представитель ССР в ООН Белоногов — послу Мэтлоку 12 февраля 1991 г.).

Именно здесь умирает поддержка американцев политику, сделавшему Америку единственной сверхдержавой. Посол Мэтлок выговаривает: «Американцы не могут позволить себе подобных комментариев. Соединенные Штаты взяли на себя основное бремя осуществления резолюций Совета Безопасности ООН, хотя это было делом всего мирового сообщества. Мы пожертвовали жизнями наших молодых людей в этом деле… Наше общество никогда не понимало неучастия, обвинений в неправильных действиях, попыток преуменьшить значимость наших потерь»


.

Как погибла Советская армия


Решающим обстоятельством для полного ослабления советской армии стало подписание на встрече глав стран — членов ОБСЕ в Париже Договора об обычных вооруженных силах и вооружениях в Европе (ОВСЕ). Речь шла об огромных сокращениях обычных вооружений и вооруженных сил на территории от Атлантики до Урала. Советское превосходство на территории, дважды в течение одного столетия подвергавшейся варварскому нашествию, обескровившему Россию, было решением Горбачева, Шеварднадзе и найденных ими военных спецов низведено на нет.

В истории ограничений вооружений, в мировой истории ничего подобного не имело места никогда. Согласно этому неслыханному договору, Москва согласилась сократить численность своих танков, самолетов, орудий, и бронетранспортеров на 70 процентов.

К моменту подписания этого договора — в ноябре 1990 г. Москва уже выводила части Советской армии из Венгрии и Чехословакии (вывод завершится в 1991 г.) и из восточных земель Германии (здесь вывод войск завершился в 1994 г.).

У западных законников, обсуждавших проблему сокращения войск, сложилось странное впечатление, что «противоположная сторона попросту умерла»


. Ко времени подписания Договора ОВСЕ одна из держав — ГДР — канула в Лету, а пять других членов ОВД изменили свое наименование, свой социальный базис, свою правящую верхушку.

Перед подписанием договора ОВСЕ в ноябре 1990 г. советские военные на свой страх и риск переместили танки и артиллерийские установки за Урал, в Азию, что, согласно западной точке зрения, «не соответствовало духу договора». Маршал Язов пытался спасти хотя бы часть отечественных вооружений, хотя бы несколько тысяч из десятков тысяч боевых машин, безумно предназначенных к уничтожению. Некоторые части были названы военно-морской обороной государства. Думаете, что Шеварднадзе помогал защитникам Отечества — стоял на стороне своего большого Отечества, которое он номинально представлял? Никоим образом.

Представлявший Вашингтон глава американской делегации на переговорах Джеймс Вулси (будущий глава ЦРУ) встретил в Москве всю верхушку советского военного командования, начиная с министра обороны маршала Язова и генерала Моисеева (начальника Генерального Штаба). Они стояли в Министерстве обороны на фоне гигантского панно, изображавшего Александра Невского после победы над крестоносцами на Чудском озере. Многие опустили головы.

Язов объявил, что не собирается ограничивать военно-морские войска. Потеряв природное самообладание, размахивая руками перед Вулси, Язов сказал, что столь огромные ограничения возможны только в будущем, когда можно будет ограничить численность американских авианосных соединений и подводных лодок.

Пришедший в неистовство Вулси отвел руки Язова и сказал: «Только через мой труп!» Когда это перевели на русский, маршал усмехнулся: «Возможно, что и так». Тогда Вулси обвинил советское военное руководство в «сознательно ложной интерпретации» подписанного договора. Язов постучал по груди и сказал: «Только через мой труп!» поведение советских военных. Догадайтесь, кому? Он жаловался Шеварднадзе: советские военные, мол, переводят оружие за Урал, в азиатскую часть. «Вы должны уничтожить это оружие в Европе». Бейкер был раздражен этими стенаниями. Он, а не советский министр, резко остановил Вулси: сейчас у Бейкера, накануне войны в Персидском заливе, были более важные дела. Бейкер произнес сквозь сжатые губы: «Вулси, заткнитесь. Вы заставляете нас терять время».

Даже Объединенный комитет начальников штабов не мог с поощрением смотреть на самоубийство второй армии мира, совершаемое Шеварднадзе и ему подобными. А Бейкер сказал, что у него осталась горечь во рту.

Никогда еще Шеварднадзе не выглядел столь отвратительно. Пепельный цвет лица и темные круги под глазами. Прислуживание другим стоит дорого.

Довольно неожиданно Шеварднадзе потребовал созыва конференции по Ближнему Востоку. Бейкер ответил, что «не время». Шеварднадзе выбросил вперед обе руки: «Я понимаю вашу позицию! Я не пытаюсь вас отговорить». И приказал представителю СССР в Совете Безопасности ООН Юлию Воронцову отложить выдвижение советского предложения, замедляющие американские военные действия в Персидском заливе.

Выслуживавшийся перед американцами Шеварднадзе протестовал по поводу «поведения советских военных» перед президентом Горбачевым, а тот поручил изучить дело выполнения Договора ОВСЕ маршалу Ахромееву. Тот доложил, что указанные действия не противоречат договору, и это вызвало негодование Шеварднадзе


.

Министр посетил Белый дом 12 декабря 1990 г. Он потрогал Рождественские украшения на американской елке и договорился о трехдневном визите в США Горбачева в феврале наступающего года. В качестве рождественского подарка президент Буш подписал кредитную гарантию на один миллиард долларов для закупок сельхозпродуктов в Америке.

Кульминацией процесса сближения «новой» Европы было принятие на пленарном заседании глав стран ОБСЕ в Париже 19–21 ноября 1990 г. ее финального документа — Декларации о безблоковой Европе, в которой были такие слова: «Конец эры конфронтации… Нет больше противников… Будет построено новое партнерство… Безопасность неделима»


.

Безблоковая Европа. Восток выполнил свое обещание и уничтожил свой блок — ОВД. А что же Запад? Никто в НАТО и не думал реализовывать безблоковую Европу.

Исторический фарс


В 1990-м г. советская дипломатия проиграла все, что только можно было проиграть. И пыталась при этом придать своим диким поражениям некую маску триумфа, высочайшим образом оцененного Нобелевским комитетом в Осло.

Внутри страны дипломатическая служба всегда пользовалась уважением. Но отходы и поражения стали столь очевидны, что никакая риторика не могла их скрыть. Начинается массовое разочарование в людях со Смоленской площади. Резкие выпады против дипломатов прозвучали на Пленуме Центрального Комитета КПСС в феврале 1990 г. и продолжились на июльском пленуме ЦК, где с гневом была встречена потеря Восточной Европы.

Шеварднадзе: «Теперь я стал козлом отпущения. Создатель и охранитель этой системы, достигший ее вершины, я был теперь изгоем, обреченным на безжалостное третирование». В последние месяцы министр жил с ощущением, что германское объединение, кризис в Персидском заливе и другие проблемы стали «столь интенсивными», что Шеварднадзе решил «не отвлекаться на критическую защиту своих деяний. Караван идет…»

Но у него появилось четкое ощущение того, что приближается некий финиш, который сокрушит его бесславные дела. Шеварднадзе теряет доверие и Горбачева, предлагающего ему, как уже говорилось, уйти на пост вице- президента. Западные авторы называют это предложение «шагом, достойным Макиавелли»


.

17 декабря 1990 г. Горбачев открыл сессию Съезда народных депутатов. «Мы недооценили глубину кризиса нашего общества». Хорошее мы. Горбачев потребовал дополнительных полномочий. Все тогда думали, что эти полномочия ему нужны. Не из того теста был сделан Горбачев, чтобы ему помогли дополнительные полномочия (которых у него и так было более чем достаточно).

Человек с рабской душой, министр иностранных дел Шеварднадзе предупреждал посла Мэтлока, что в случае кризиса уйдет в отставку — ведь на съезде КПСС уже восемьсот человек проголосовали против него. «Днем ранее несколько товарищей предложили выпустить декларацию «запрещающую руководству страны посылать войска в Персидский залив… Это переполнило мою чашу терпения».

Рано утром 20 декабря 1990 г., едва встав с постели, он наметил тезисы своего выступления на проходящем Съезде народных депутатов. Его верный помощник Тарасенко сообщил американскому послу, что Шеварднадзе заранее ни с кем не советовался, только с женой, детьми и двумя помощниками — Теймуразом Степановым и Сергеем Тарасенко. Все они согласились, что Шеварднадзе лучше уйти. При этом ни слова Горбачеву.

Один из заместителей Шеварднадзе — Александр Белоногов прибыл к американскому послу в Спасо-хауз, где его спросили: может ли Шеварднадзе передумать? Как вам нравится ситуация: американские дипломаты знают об уходе Шеварднадзе, а его президент — нет.

Может быть, «Шэви» надеялся на американский нажим на Горбачева?

На трибуне Шеварднадзе оценил требование Горбачева в отношении новых полномочий как «грядущий приход диктатуры. Никто не знает, какой будет эта диктатура и каким будет тип диктатора… Я хочу сделать следующее заявление: я ухожу в отставку… Это мой долг как коммуниста».

Выйдя на трибуну Дворца съездов, Горбачев сказал, что его более всего обидело то обстоятельство, что Шеварднадзе не оповестил о своем решении заранее его. Горбачев может только осудить выходку Шеварднадзе и манеру, в которой она была сделана. Он высмеял «страхи перед диктатурой» — «У меня нет о ней сведений».

* * *


Мэтлок считал, что драматизм происходящего требовал своего Шекспира. С точки зрения американского посла, Шеварднадзе «достиг блестящих успехов во внешней политике перестройки». Призванный к американскому послу помощник Шеварднадзе Сергей Тарасенко сообщил, что его босс рассматривал возможность ухода в течение года. Его возмутило отсутствие поддержки со стороны Горбачева, когда военные начали критиковать его договоренности с Западом.

Американцы интересовались, прежде всего, тем, о каком заговоре говорил Шеварднадзе. Выяснилось, что ничего конкретного он в виду не имел. Он имел в виду общую атмосферу в стране.

Бейкеру сообщили об уходе Шеварднадзе в половине шестого утра. Госсекретарь немедленно позвонил в Москву, но Шеварднадзе не подходил к телефону. Они поговорили чуть позже, и Шеварднадзе согласился не оставлять свой пост до февральской встречи 1991 г. Горбачева — Буша.

Буш и Скаукрофт увидели в происходящем «попытку Горбачева найти путь посреди — между «реформаторами и реакционерами, словно такой путь существует». Буш из Кемп-Дэвида звонил очень многим, но Горбачева среди его собеседников уже не было — этот адресат потерял практическую ценность. И все же Скаукрофт убедил Буша сделать еще один звонок в Москву. Президенты говорили тринадцать минут, ограничившись пожеланиями счастливого Нового года.

Посол Бессмертных написал министру от руки: «Дорогой Эдуард Амвросиевич, я предлагаю вам забрать назад ваше заявление. Это было бы лучше для нашей внешней политики и для всей международной ситуации. Я в этом твердо уверен. Держитесь за ваш пост. Саша»…

На той же трибуне, где стоял Шеварднадзе, глава КГБ Крючков 22 декабря обвинил западные разведки в попытках осуществить коллапс Советского Союза. 25 декабря 1990 г. Съезд народных депутатов одобрил расширение президентских полномочий Горбачева; он согласился с необходимостью проведения национального референдума по вопросу о Союзном договоре. 27 декабря под давлением Горбачева вице-президентом во втором голосовании был избран выдвинутый Горбачевым Янаев.

Накануне 1991 г. Буш и Горбачев обменялись посланиями. Горбачев посчитал нужным послать президенту Бушу-ст. специальное письмо с уверениями, что никакого изменения во внешнеполитическом курсе не произойдет


. Президент Буш посчитал нужным позвонить Горбачеву в первый день нового года. Они обсуждали ход переговоров по стратегическим вооружениям и ситуацию в Персидском заливе. Государственный секретарь Бейкер 4 февраля 1991 г. послал Шеварднадзе (еще временно занимавшему свой пост) соображения о проблемах стратегических вооружений. Контроль над вооружениями и операция в Персидском заливе затмили все прочее.

Но более существенным уже было следующее. Еще в 1989 г. Брент Скаукрофт создал специальную группу по наблюдению за национальными проблемами в Советском Союзе. Он дал инструкцию ветерану ЦРУ Роберту Гейтсу «взять на себя функции наблюдателя за Кремлем, сдуть пыль с магического шара предсказаний, и начать задавать себе вопросы о различных вариантах возможного кошмара»


. Гейтс создал два межведомственных комитета; первый возглавил он сам, второй — Кондолиза Райе. Самым главным был вопрос о будущем советских ядерных сил. ЦРУ знало о механизмах сдерживания попыток завладения этим оружием посредством сложных кодов и идентификационных приспособлений.

Американцев волновала возможность овладения тактическим ядерным оружием некими региональными национальными деятелями. Что же касается общей оценки курса Горбачева, то 24 января 1991 г. ЦРУ давало такую оценку: «Горбачев начал конфликт без явственно просматриваемой программы и с малоощутимыми шансами на успех. Едва ли ему удастся избежать расплаты за процесс, который он сам же и начал и главной жертвой которого он, вероятнее всего, и будет»


.

Американская разведка уже тогда определила то, чего советские либералы не желали (и не желают) признавать долгие годы — тогда и потом. Роберт Гейтс: «Ежедневная жизнь во многих отношениях была счастливее при старом сталинском режиме. В будущем русские оценят либерализацию как хаос. Чем дальше зайдет Горбачев, тем сложнее будет для последующего лидера, более решительного и более умелого, чем Горбачев, призвать население снова помогать проводить реформы». Найдите либеральный мыслительный центр в России, оценки и выводы которого хотя бы немного напоминают выводы ЦРУ.

Внешняя помощь


Как напоминает посол Мэтлок, «со времен Сталина Советский Союз никогда не принимал иностранной экономической помощи, считая ее потенциальным источником «внешней зависимости». СССР не принял ее даже после Чернобыля. Но после землетрясения в Армении, в Спитаке, в декабре 1988 г., помощь была принята с благодарностью… По мере того, как экономическая ситуация в стране ухудшалась, официальное отношение к помощи из-за рубежа изменялось, и к осени 1990 г. Горбачев активно призывал не только к иностранным кредитам и кредитным гарантиям, но полностью принимал дарования в виде продовольствия и медицинских препаратов»


.

Американское посольство советовало своему правительству предоставить советскому населению некоторый объем медицинской помощи в виде лекарств. Нельзя сказать, что Вашингтон проявил невиданную щедрость — было ассигновано всего 5 млн. долл., но и эта помощь была существенной для доведенной горбачевским правлением до крайности страны. Горбачев назначил чиновника высокого ранга — первого заместителя председателя Совета Министров Виталия Догужиева координатором гуманитарной помощи. В прежние годы СССР сам оказывал массовую помощь многим странам. Печально было видеть деградацию великой державы. Теперь фуры с помощью пропускали даже в самые закрытые города.

Мэтлок же думает так: «Это придало советским гражданам чувство, что они не забыты и не покинуты миром. Это было важно, ценно и ободрительно» И все же даже Мэтлок признает, что внимание к обрушенной стране было недостаточным: «Вашингтон никогда не проводил исследований переходных условий, пригодных для Советского Союза; президент был поглощен созданием коалиции по выдворению Ирака из Кувейта. Наши западноевропейские союзники спорили по многим вопросам и были увлечены внутренними проблемами. Японское правительство сделало советскую политику заложником возвращения южнокурильских островов к северу от Хоккайдо — справедливое требование, но не то, которое можно было удовлетворить непосредственным давлением»


.

Прибалтика


7 января 1991 г. каналы информации американского государственного департамента сообщили, что элитные части ВДВ выдвигаются в Прибалтику и одной из целей будет призвать на действительную службу 32 тысячи новобранцев. Роберт Гейтс и Кондолиза Райе немедленно прибыли к Бренту Скаукрофту с предложением жесткого ответа. Скаукрофт колебался. Он ценил поддержку СССР в ООН. Противостоять сейчас Горбачеву в Прибалтике означало выбить его из коалиции против Ирака. И все же американское заявление было достаточно жестким, чтобы ТАСС назвало его «неприкрытым вмешательством во внутренние дела Советского Союза».

На второй день после драматической самоотставки Шеварднадзе Горбачев создает специальные милицейские силы — ОМОН, внешне характерные своими черными беретами. Именно ОМОН захватывает полиграфические учреждения в Риге. Пятью днями позже Министерство обороны СССР потребовало возврата к всеобщей воинской повинности в Прибалтике, Закавказье, Молдавии, западных областях Украины, там, где националистический порыв был максимальным. 2 января 1991 г. ударные войска Министерства внутренних дел захватили здание Центрального Комитета Коммунистической партии Литвы, издательства и типографии основных изданий — как принадлежащие центральным властям.

Узнав о высадке воздушно-десантных войск в Литве, посол Мэтлок бросился к советнику Горбачева Георгию Шахназарову, который попытался успокоить американца. Прибалты сами ведут себя провокационно. Министр иностранных дел Борис Путо принял главу Всемирного еврейского конгресса Эдгара Бронфмана и сказал, что прибалтийские республики намерены агрессивно вести себя в отношении местных этнических меньшинств.

Прибалты вели себя, если позволено так выразиться, нагло. Глава литовского парламента Витаутас Ландсбергис заявил, что обращение Горбачева относится к государству, которого уже нет (Литовская ССР), поэтому граждане республики не обязаны обращать на это послание никакого внимания. Предложение Горбачева «восстановить» советскую власть уже определенно означает, что в данное время она исчезла. Слабость Горбачева была уже очевидна, литовский профессор музыки пинал его как хотел, не опасаясь ответа бывшей второй супердержавы мира.

* * *


Три первых месяца 1991 г. свидетельствуют, что даже Горби проняло. При всем своем самомнении, Горбачев периодически стал действовать иррационально. Так, 7 января 1991 г. он приказал грузинскому сепаратистскому правительству Гамсахурдии вывести войска из Южной Осетии, хотя уже достаточно давно не имел власти распоряжаться новым грузинским парламентом и его президентом. Гамсахурдия заявил, что любая попытка выполнить распоряжение Горбачева приведет к войне между Грузией и Россией. Жалкая угроза Горбачева лишь ухудшила ситуацию. Она окончательно стала рушить доверие к нему. В целом, начатая с середины ноября 1990 г. практика угроз (ни одна из которых не была реализована) просто убила доверие к Горбачеву даже у самых верных его сторонников.

Теперь мы знаем, что 7 января 1991 г. верная Кремлю часть литовской компартии обратилась к Горбачеву с предложением распустить Верховный Совет Литвы и ввести прямое президентское правление Горбачева, Секретарь Горбачева Валерий Болдин встретился с лидером просоветских литовцев Бурокявичюсом. Рядом сидели секретари ЦК Шенин и Бакланов, министры Пуго и Язов, глава КГБ Крючков. Никто не знает, насколько осведомлен был об этой встрече сам Горбачев, но в любом случае он отошел от ответственности.

Президент Буш в своем первом в текущем году послании указал, что «перемены в Советском Союзе помогли создать базу для беспрецедентного сотрудничества и партнерства между Соединенными Штатами и Советским Союзом. События, свидетелями которых мы являемся, совершенно несовместимы с этим курсом». Президент Буш объявил, что «мы осуждаем эти (советские) действия, которые не укрепляют, а разрушают нашу дружбу»


.

Обе палаты американского конгресса осудили события в Литве как «глубоко беспокоящие». И рекомендовали президенту ввести экономические санкции. Посол Мэтлок посетил главу КГБ Крючкова, выражая «обеспокоенность Соединенных Штатов ситуацией в балтийских государствах. Что касается речи Крючкова в декабре, что Мэтлок опроверг ее идеи: «Мы не пытаемся сокрушить вашу систему». Мэтлок бросился к советнику Горбачева Анатолию Черняеву, у которого нашел больше понимания.

Посол Мэтлок записывает для себя: «В отличие от прибалтов, которые готовы приложить все силы, чтобы, в противостоянии советским войскам не попасть в силовую западню, грузины кажутся готовыми осуществить свои силовые угрозы. Хотя я могу понять фрустрацию в Москве, связанную с центробежными тенденциями, и не чувствую, что грузины ведут себя достойным образом в отношении осетин, я не могу понять, почему Горбачев идет своим странным путем… Нынешний его курс является идиотическим — словно Горбачев поразительно глуп».

14 января 1991 г. Председателем Совета Министров стал Валентин Павлов, более жесткая фигура, чем его предшественник. Из президентского совета вышли Яковлев, Примаков, Осипян, Шаталин и Петраков. Павлов отказался заново назначить Абалкина и Ситаряна.

Вильнюс


Пиком «твердого горбачевства» было, видимо, 19 ноября 1991 г. — в столице Латвии Риге был создан Комитет национального спасения. На следующий день местный ОМОН штурмовал Министерство внутренних дел Латвии. Пять человек стали жертвами этих событий. В Москве стотысячная демонстрация прошла против применения силы. Вся страна прильнула к телевизионным приемникам, но со стороны Горбачева не последовало призывов или объяснений. Зато их можно было легко узнать через радиостанцию «Свободу» или через левые демократические издания, часть которых публиковалась в Прибалтике.

Горбачев полагал, что в запасе у него еще есть несколько инструментов воздействия на силы, которые по частям растаскивали его власть. В декабре 1990 г. он убедил Съезд народных депутатов СССР в необходимости всенародного референдума, который бы показал приверженность населения Советского Союза единому государству. Прибалтийские республики отказались участвовать в нем, а затем их примеру последовали Грузия, Армения и Молдавия. В Казахстане Нурсултан Назарбаев по-особому поставил вопрос референдума: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических республик как союза независимых суверенных государств?»

Поразительная слабость Горбачева: у него не было никакого внутреннего желания «поговорить» с собственным народом, объяснить сонм своих обеспокоенностей, попросить о помощи. Этот человек глубинно не верил в демократию, говоря о ней так много. Дежурные выступления не в счет; от многочисленных многочасовых речей у всех сводило скулы. Но честное, откровенное слово обеспокоенности, призыв о помощи, проникновенное слово правды ценится в России как нигде более. В этот роковой час судьба дала России фантастического говоруна, который специализировался на обтекаемых округлых фразах, лишенных столь слышимого народом искреннего элемента, придающего смысл происходящему. Это и обрушило массовую поддержку Михаила Горбачева.

* * *


В январе 1991 г. некий «новый» Горбачев послал ультиматум литовцам: немедленно восстановить СССР и Литовскую ССР. «Народ требует восстановления конституционного порядка, надежных гарантий безопасности и нормальных жизненных условий». Отсутствие этих условий потребует введения прямого президентского правления.

11 января 1991 г. Национальный комитет спасения Литвы объявил о восстановлении конституции Литовской ССР. 11 января 1991 г. советские десантники заняли главный печатный комбинат в Вильнюсе. Советские войска оккупировали несколько зданий, на которые претендовала Компартия Литвы. 13 января 1991 г. в Вильнюсе пролилась кровь.

Посла Мэтлока разбудил 13 января 1991 г. звонок его заместителя — Джеймса Коллинза (будущего посла Америки в России). Подразделение «Альфа» пошло в атаку на телевизионную башню в Вильнюсе. Предполагалась атака на литовский парламент, где забаррикадировались литовские депутаты. Мэтлок записывает для себя: «Обманывает ли Горбачев, или события вышли из-под контроля?»

И тут Горбачев дал слабину. Во второй половине наступившего дня в Министерство иностранных дел СССР были вызваны послы США, Британии, Франции, Германии и Финляндии. Они собрались в том зале, где обычно с ними встречался Шеварднадзе. Теперь от лица министерства выступил первый заместитель министра иностранных дел Анатолий Ковалев. Он сказал, что только что прибыл из кабинета президента Горбачева и хотел бы передать сообщение главам соответствующих правительств. Самым главным было следующее: «Президент желает заверить своих иностранных коллег, что он не ответственен за атаку на телевизионную башню. Горбачев к кровавым событиям в Вильнюсе отношения не имеет». (Кто после этого мог оставаться лояльным Горбачеву?) Ответом было пораженное молчание.

Престиж Горбачева упал до нуля, когда он отказался взять на себя ответственность за происшедшее в Вильнюсе кровопролитие. Всякий, кто когда-либо разговаривал, был знаком с советскими военачальниками, точно знает, что советские генералы никогда не пойдут на кровопролитие без твердого, определенного политического приказа сверху. Можно ли себе представить, что в центре Тбилиси в апреле 1989 г., в Баку в январе 1990 г. и близ телевизионной башни Вильнюса в январе 1991 г. советские генералы — на свой страх и риск — пошли в боевую атаку против своего же народа? Немыслимо. Но человек, несомненно, отдавший приказы, предпочел спрятаться за спины других.

Или он потерял контроль над событиями? Посол Мэтлок потребовал, чтобы президент СССР немедленно выступил с официальным заявлением на данную тему. Мэтлок западному коллеге: «Я не знаю, во что верить: самое трудное — это предположить, что Горбачев не знает, что происходит, но, одновременно, я не могу понять, почему он шлет нам это послание, если оно ложно. Едва ли он желает усилить подозрения, что потерял контроль над собственным правительством». Один из западных послов: «Что же хуже — возможность того, что Горбачев спланировал это, или то, что он потерял контроль над вооруженными силами?» Мэтлок: «Мне не нравятся оба варианта».

Горбачев предпочитает считать, что он «ничего об этом не знал». На следующий день либералы в его окружении (Яковлев, Бакатин, Черняев, Игнатенко) выработали для Горбачева план: выехать в Вильнюс, признать допущенную несправедливость и огласить литовскую независимость. Заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич назвал события в Вильнюсе «самым сильным из всех ударов по перестройке».

Колебания Горбачева достойны более талантливого пера. Вначале он согласился с либералами, но затем поддался жесткости силовиков. Он не только не полетел в Виьнюс, но согласился с представителями силовых министерств на том основании, что его личная безопасность не может быть обеспечена


. Горбачев не только не приехал в Вильнюс, но и не отделил себя от тех, кто готов был на силовое решение вопроса.

На следующий день Ельцин созвал экстренное заседание Верховного Совета РСФСР. Он сказал послу Мэтлоку: «Если силы Центра могут нанести удар по прибалтам, они могут это сделать и в отношении нас». Его беседа с Горбачевым в Кремле была грубым нажимом, Горбачев тоже отошел от деликатности. И все же дал слабину — согласился послать «примирительную комиссию» в Вильнюс.

* * *


Утром 13 января советские войска в Вильнюсе возобновили атаку на телевизионную башню, продолжавшую национальную трансляцию. Пятнадцать убитых, несколько сот раненых. Внимательнее всех за событиями следила американская разведка ЦРУ — в данном случае во главе с начальником Советского отдела Джорджем Колтом. В Белом доме Кондолиза Райе провела все утро, беседуя с представителями ЦРУ и государственного департамента. Пол Гобл, специалист по советским национальностям, встретился с Эндалом Липмаа, эстонским министром, который был убежден: «На следующей неделе наступит очередь Риги, а неделей позже — Таллина.

В главных кабинетах Вашингтона спорили о том, как назвать противников Горбачева справа. Президенту Бушу не нравилось, когда их называли консерваторами. Буш себя считал консерватором. ЦРУ начало применять термин традиционалисты. Джордж Колт называл их ленинистами. А Кондолиза Райе звала их реакционерами. Проще других был Фриц Эрмарт: плохие ребята.

Горбачев был с этими плохими ребятами, пока из Вашингтона не пригрозили отменой февральского визита и своего рода мировой пропагандистской поркой. Горбачев звонит в эти дни Бушу, Колю и Миттерану, жалко оправдываясь, что «он здесь ни при чем» и желает оставаться в клубе западных лидеров. Чтобы восстановить status quo ante, Горбачев вместе с Яковлевым принимает всех иностранцев, удосужившихся быть в Москве в эти дни. Он обещает создать порядок, основанный на законе. Он сравнивает себя с мореплавателем, который потерял из виду землю и находится во власти морской болезни.

Все происходящее работало на пользу одному лишь Ельцину. Ельцин вылетел в Таллин. Здесь он подписал с прибалтами «договор о взаимной поддержке» огласил совместное с тремя лидерами прибалтийских республик заявление, осуждающее нападение на вильнюсскую телебашню. Он обратился к войскам, мобилизованным на территории Российской Федерации и ныне расквартированным в Прибалтике, с призывом не стрелять в мирное население. Ельцин признал «суверенитет других республик» и запретил гражданам РСФСР участвовать в «вооруженных конфликтах, затрагивающих суверенитет других стран».

В отличие от Горбачева он, крушитель государственности, не прятался за чужие спины. Обращаясь к российским военнослужащим, он сказал: «Помните свои собственные дома, настоящее и будущее своей собственной республики, своего собственного народа. Насилие против законных институтов балтийских народов вызовет кризис в самой России и повредит русским, живущим в других республиках».

Это была крайняя точка разногласий, Ельцин оспаривал право Горбачева использовать вооруженные силы. Теперь он требовал лояльности себе, не Горбачеву. То была страшная дуэль, на кону было единое государство.

В Москве Горбачев буквально задохнулся от переданных ему слов Ельцина: «Сукин сын! Ну что с ним делать?» А Ельцин побоялся лететь самолетом, выехал на поезде в Ленинград и вылетел в Москву отсюда. Некоторые «сведущие» москвичи начали отсылать свои семьи в провинцию.

Назначение Бессмертных и атака Гидаспова. Роспуск СЭВ


В борьбе за власть Горбачев не верил в свою правоту до такой степени, чтобы сражаться, зажигая окружающих. Между 21 и 23 января 1991 г. он сломался. 23 января 1991 г. Горбачев запоздало выражает соболезнования жертвам рижских событий. Некие аналогии усматриваются здесь с говоруном Керенским, столь же беззаветно верившим, что грозовая туча на горизонте каким-то образом развеется от бесконечного словоизвержения. Аналогия с Керенским напрашивается и в плане политических шатаний Горбачева. 26 января 1991 г. он санкционировал совместное патрулирование армией и милицией общественно важных пунктов, но когда Язов и Пуго подписали приказ, он внезапно от него отказался. В то же время Горбачев расширил полномочия КГБ, особенно в том, что касается экономических преступлений. Все пятидесятирублевые и сторублевые банкноты были изъяты из обращения, чтобы ослабить «черный рынок». Эти меры если и не довели до нищенства многих, то довольно резко ударили по доверию населения к государству. Чуть позже Горбачев обрушится с обвинениями на Госплан, и это усилило представление о государственном маразме.

Горбачев встретился с латвийским лидером Анатолием Горбуновым в явной попытке ослабить экстренность ситуации. Сторонники жестких мер продолжали оказывать на Горбачева давление, но, видя отход президента, ослабляли и собственный нажим. 30 января министр внутренних дел Пуго заявил о выводе дополнительных войск, присланных в Прибалтику. Горбачев отошел от требования роспуска самозванных исполнительных органов, и от введения в регионе прямого президентского правления. 1 февраля 1991 г. Горбачев послал своих представителей на переговоры с прибалтами.

Одновременно Шеварднадзе уведомил американцев, что изменения курса в отношении Соединенных Штатов не предвидится. Американцы поверили в это, когда узнали тремя неделями позже, что на пост министра иностранных дел назначен хорошо им известный посол СССР в США Александр Бессмертных. (Ночью 9 января 1991 г. Бессмертных разбудили известием, что Горбачев назначил его министром иностранных дел СССР.) Горбачев так объяснил свой выбор на Бессмертных: «Американцы доверяют этому человеку»


.

* * *


Балтийский кризис обсуждал собранный 31 января 1991 г. пленум Центрального Комитета КПСС. Видя нерешительность вождя «перестройки», обозначился «антилидер» — глава ленинградской партийной организации Борис Гидаспов. «Правда» напечатала его статью с обличением реформ, с призывом возвратиться к курсу 1985–1986 гг., восстановить роль КПСС


. На пленуме случилось неожиданное для Горбачева. Его прямой ставленник — первый заместитель Генерального секретаря Владимир Ивашко и новый главный партийный идеолог Александр Дзасохов примкнули к Гидаспову. Пошел «накат» на Соединенные Штаты, злоупотребившие на Ближнем Востоке мандатом ООН.

Буш написал Горбачеву письмо, в котором угрожал приостановкой всякой экономической помощи. В звонке Александру Бессмертных американский президент сообщил, что в текущих обстоятельствах встреча на высшем уровне в феврале 1991 г. состояться не может. Все это тогда держалось в строжайшем секрете. Посол Мэтлок потребовал от Горбачева «возвратиться к политической линии прошлого лета».

26 января министр Александр Бессмертных вылетел в Вашингтон. Он хотел повидать месячного возраста сына, остававшегося с молодой матерью в американской столице. Обстоятельства были неумолимы, и министр прямо из аэропорта отправился в государственный департамент. Нажим американцев на этот раз был беспрецедентным. По существу, они требовали от суверенной страны отторжения трех прибалтийских республик. Напомним, что каждая из прибалтийских провинций была на то время в составе Российской империи и СССР дольше, чем большинство американских штатов в составе США.

Бейкер велел своим подчиненным вести дело так, чтобы «держать нового советского министра иностранных дел в узде Шеварднадзе… Мы должны замкнуть Бессмертных в политику его предшественника»


.

В полдень Бессмертных прибыл в Овальный кабинет американского президента. Они сидели вместе с Бушем по разные стороны камина. Когда подали кофе, Буш сказал, что «в восторге» оттого, что новый советский министр иностранных дел знает Соединенные Штаты так хорошо. Бессмертных сообщил, что Тарасенко покинул МИД и работает вместе с Шеварднадзе. Президент одобрил формулу, которая позволила отложить визит Горбачева. Бессмертных сказал, что роль, сыгранная Советским Союзом в деле объединения Германии, в решении судьбы Восточной Европы, в Персидском заливе исходила из «совместного европейского подхода», а теперь позиция СССР будет зависеть от реакции на события в Прибалтике.

По видимости казалось, что Бессмертных призывает к спокойствию и взаимопониманию. Но, по сути, он выдвигал своего рода ультиматум: если американцы осложнят положение Москвы в Прибалтике, Горбачев сумеет осложнить жизнь антииракской коалиции. Не давая собеседникам «ощетиниться», Бессмертных смягчал произнесенное заверением, что прибалты получат все, чего они хотят — но только конституционным путем. Бессмертных сказал, что Горбачев постоянно повторял ему эту мысль.

* * *


1 января 1991 г. страны — члены СЭВ — Совета экономической взаимопомощи решили осуществлять взаиморасчет в твердой валюте мирового рынка, и, увы, через несколько дней Исполком СЭВ решил распустить эту экономическую организацию. Почему? Некая толика конвертируемой валюты была у ГДР, Чехословакии, СССР. Остальные страны были поставлены в безвыходное положение.

Развалить этот рынок взаимовыгодной торговли за несколько недель могли только гении хаоса. Не вызывает удивления то обстоятельство, что восточноевропейские страны повернули на запад.

Теперь у СССР совсем не осталось союзников.

Горбачев сдает позиции


9 февраля 1991 г. Литва проголосовала за независимость, а 3 марта это сделали Латвия и Эстония. Разумеется, это вызвало вихрь эйфории и самоутверждения. Горбачев не признал результатов, но он позволил провести плебисциты.

Чтобы изменить внутренний расклад сил, Горбачев ощущал необходимость ослабить строго проамериканскую линию Шеварднадзе. В день, когда американская авиация нанесла самый суровый удар по Багдаду (12 февраля 1991 г.), туда прилетел Примаков. Телевизионные камеры зафиксировали его объятия с Саддамом. Центральный Комитет КПСС выступал за введение перемирия, раздавалась критика в адрес линии Шеварднадзе. Журнал «Вопросы военной истории» утверждал, что «при другой внешней политике и при другом министре иностранных дел» войны в Заливе можно было бы избежать. Газета «Советская Россия» утверждала, что решение советского правительства в 1990 г. поддержать коалицию ООН «прекратило существование СССР как сверхдержавы». Уильям Сэфайр написал в «Нью-Йорк тайме», что «холодная война № 2 началась». В Восточной Европе прозападные круги забили тревогу относительно «возврата» Советского Союза. Андрей Козырев внутри страны дублировал те же мысли: «Если силы тьмы возобладают в Советском Союзе, Центральная Европа будет следующей жертвой».

Когда 23 февраля операция «Буря в пустыне» началась, Горбачев поддержал ее. Еще до рассвета вокруг овального стола в кабинете Горбачева собрались члены Совета национальной безопасности: вице-президент Янаев, министр иностранных дел Бессмертных, министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, заведующий Международным отделом ЦК Фалин, советники Примаков, Черняев и пресс-атташе Игнатенко. Язов разложил карту и указал на расположение основных американских сил. Горбачев сообщил, что пытался остановить начало атаки, но не смог…

* * *


Глядя на разворачивающуюся в СССР драму, американцы были твердо уверены, что Горбачев в высшей степень нежелательно относится к роспуску — не говоря уже об аресте прибалтийских парламентов и введению собственного прямого правления.

Самый большой интерес к возможностям антироссийского сецессионизма проявила Кондолиза Райе. Она готовилась возвратиться в Стэнфордский университет, но до того написала весьма специфический меморандум президенту Бушу-старшему: «Горбачев становится самой непопулярной фигурой в Советском Союзе». Кондолиза Райс, руководимый ею комитет и стоящие за ней советологи в течение уже нескольких месяцев оказывали давление в пользу «диверсификации американских инвестиций в России», имея в виду более благожелательное отношение к Ельцину и другим сецессионистским лидерам. Райе советовала Скаукрофту обратить внимание на диффузию политического влияния, происходящую в Москве. Министр обороны США Ричард Чейни заявил, что лучше полагаться на Ельцина, чем на Горбачева


.

Посол Мэтлок в полной мере ощутил полезность нового фаворита. Этот пойдет на крушение всего. Против Горбачева Мэтлок использовал знакомый аргумент: президент Буш не приедет в Москву, если Горбачев будет удерживать союз силовыми методами. Такой заход неизменно производил на себялюбивого Горбачева страшное по эффективности действие.

На встрече Старого нового 1991 г. у себя в резиденции Спасо-хауз Мэтлок ожидал только Ельцина. Тот прибыл с телохранителем Коржаковым, услужливо сдвинувшим два кресла. Ельцин был в свойственном ему состоянии, «в тот вечер он, — пишет Мэтлок, — использовал меня в политических целях, а я в той же мере использовал его, как и он меня. Он воздействовал на публику тем, что имеет дело с представителем великой державы; моя же выгода заключалась в том, что в этот полдень он предпринял усилия в пользу Литвы»


. Мэтлок и Ельцин сошлись в неодобрении кандидатуры Валентина Павлова на пост Председателя Совета Министров СССР. Ельцин недобро ухмылялся, когда говорил Мэтлоку, что Горбачев и его окружение находятся в растерянности: «Они не знают, что делать».

Центр общественного мнения Юрия Левады зафиксировал начавшийся путь в пропасть. В декабре 1989 г. 52 процента опрошенных полностью поддерживали деятельность Горбачева. К январю 1990 г. эта цифра упала до 44 процентов, к маю — до 39 процентов, июлю — 28 процентов, а к октябрю — до 21 процента. Опрос в конце 1990 г. назвал человеком года Ельцина (32 процента против горбачевских 19 процентов). А ведь годом ранее Ельцина поддерживали лишь 6 процентов против внушительных 46 процентов Горбачева.

Теперь, по мнению американцев, единственная надежда Горбачева на политическое выживание заключалась в желании и способности объединиться с Ельциным и демократическими противниками социализма. Американцы подсказывали: нужно сокрушить партийный аппарат, выйти из КПСС, создать антикоммунистическую коалицию реформ.

Мэтлок позвонил Бейкеру с предложением дать Ельцину шанс повидаться с президентом Бушем, указав при этом, что Ельцин, выезжая в США, требует определенных гарантий приема американским президентом. И не просто приема, а «достойного приема». При этом следовало избежать неудовольствия Горбачева; пусть Ельцина официально пригласит одна из неправительственных организаций, скажем, Конференция конгресса национальных губернаторов.

Мэтлок провел немалую подготовительную работу. Он теперь часто обедал вместе с Ельциным в Спасо-хаузе. В ответ Ельцин приглашал Мэтлока на многочисленные приемы и концерты российского правительства. Но особенно «полюбило» Ельцина Центральное разведывательное управление. В нем Джордж Колт, заведующий отделом советского анализа, стал уже на очень ранней стадии приверженцем свердловского самодура. На что Скаукрофт сказал директору ЦРУ Уильяму Уэбстеру: «Почему бы Джорджу Колту просто не перейти на работу к Ельцину?» Уэбстер постарался отрицать, что ЦРУ «толкает вперед Ельцина». ЦРУ просто делает свое дело


. Фриц Эрмарт (оттуда же, что и Джордж Колт), работая при Белом доме, был прозван «поклонником Ельцина». Он оправдывался: «Я просто наблюдаю за Ельциным. Речь идет о конкурирующих перспективах для Советского Союза. И есть больший смысл помогать Ельцину». Скаукрофту пришлось утихомиривать тех, кого он называл «членами клуба поклонников Ельцина».

Мэтлок настаивал, что Америке гораздо более выгодно культивировать отношения с обоими выделившимися лидерами. Да, они ненавидели друг друга. Но, в определенном смысле, они дополняют друг друга. Мэтлок говорил, что Ельцин необходим для массовой поддержки прозападной линии, а Горбачев нужен для охраны этой линии справа. Пусть никто в Вашингтоне не воспринимает поддержку Ельцина как удар по Горбачеву. Они нужны Америке оба.

* * *


В начале февраля 1991 г. в Вашингтоне появился министр иностранных дел Российской Федерации А. Козырев. Немыслимо, но он был лучше даже неподражаемого Э. Шеварднадзе. (К слову, он был рекомендован в МИД РСФСР именно Эдуардом Шеварднадзе.) Владея английским, обходительный дипломат-профессионал нес в себе, увы, худшие черты беспринципного чиновничества.

Во время встречи в Джеймсом Бейкером Козырев предупредил, что «успех консервативных элементов в Советском Союзе приведет к глобальному наступлению консерватизма». Козырев словно забыл, какую страну он представляет. Он убеждал Бейкера, что в американских интересах было бы опереться на Ельцина и Российскую Федерацию против реакционеров, оказывающих давление на Горбачева.

Козырев знал, чем соблазнить администрацию, во многом уже связавшую себя с Горбачевым. Он предложил американцам поддержать блок Горбачев — Ельцин как залог демократического развития страны. Это было своего рода музыкой для Бейкера. Отныне тот видел решение американских проблем в «спаривании Горбачева с Ельциным», в создании левоцентристской коалиции в Советском Союзе. Дэнис Росс наряду с Бейкером стал поклонником этого «младошеварднадзе»


.

Но отныне Ельцин с трудом поддавался дрессировке. Нарушая планы Бейкера — Козырева, окрепший Ельцин в середине февраля 1991 г. нанес первый из наиболее чувствительных ударов по Горбачеву. Он обвинил его в стремлении к диктатуре и 19 февраля призвал к его свержению. Ельцин призвал Горбачева передать власть Совету Федерации — межреспубликанскому органу, в котором гигантский вес РСФСР был бы ощутимее всего.

Поразительная воинственность Ельцина говорила только об одном — он идет своей дорогой к сепаратной власти; всякое ограничение этой власти воспринимается им в штыки. Управлять таким болидом сложно, если не невозможно. Ельцин безоговорочно обвинил Горбачева в предательстве им же выдвинутых идей перестройки, в принятии «антинародной политики».

Ответный удар Горбачева был неизбежен. Президент СССР обвинил Ельцина в «объявлении войны» руководству Советского Союза. Президент Буш спросил помощников: «Этот парень, Ельцин, действительно дикарь?»

Четырьмя днями позже 40 тысяч демонстрантов под флагом «Демократической России» продефилировали по Москве. Выступая в Белоруссии в этот день, президент Горбачев указал на угрозу гражданской войны. К середине мая в стране бастовали 300 тысяч шахтеров.

Горбачев обижен


Как сказал в середине февраля 1991 г. помощник президента СССР Анатолий Черняев, «Горбачев ощущает себя глубоко оскорбленным критикой из-за границы. Он полагал, что создал прочную базу доверия западных лидеров, но вдруг оказалось, что все это внезапно испарилось. Поскольку он не менял своего отношения, новая враждебность Запада им не заслужена»


. Посол Мэтлок сразу же назвал тех лиц, кого американская сторона хотела бы видеть в московском руководстве и кто в последнее время покинул окружение Горбачева: Вадим Бакатин, Александр Яковлев, Николай Петраков, Станислав Шаталин, Георгий Арбатов.

Анатолий Черняев ответил немедленно. Бакатин и Яковлев не покинули команды президента Горбачева, они ждут новых назначений. Остальных Черняев не считал большой потерей: «Петраков оказался беспринципным ренегатом, Шаталин умственно несбалансирован, а Арбатов оказался просто амбициозной личностью, он перешел к Ельцину, когда не получил один из высоких постов, на который он рассчитывал. Как может Горбачев основывать свою администрацию на людях, которые его предают?» — спросил Черняев, добавив, что не может понять, почему президент Буш полон решимости наказать Горбачева.

Мэтлок попытался объяснить позицию Буша. Президент США работает не в пустом пространстве и знает, когда он может, а когда не может оказать Советскому Союзу помощь. Особенно волновало американскую сторону то, что они объясняли так: «Мы видим движение назад в переговорах по контролю над вооружениями, даже там, где основные соглашения уже заключены». Правительство США не может подписать экономическое соглашение, пока не будет изменено эмиграционное законодательство. Тут спокойный обычно Черняев буквально взвился: «Вы должны знать, почему не принято эмиграционное законодательство: Соединенные Штаты никак не могут справиться с уже имеющимся иммиграционным потоком. В американском посольстве скопились документы на 300 тысяч желающих иммигрировать в США; посольство же способно оформить документы только на 50 тысяч в год».

* * *


Горбачев, видя, как переходят его «друзья» в лагерь Ельцина, уже не мог сдержаться. Посещая в феврале 1991 г. Белоруссию, Горби обрушился на фальшивых реформаторов, которые используют фальшивые лозунги. Горбачев заговорил так, как он не говорил никогда: его противники «пытаются лозунгами прикрыть далекоидущие интриги, которые в ряде случаев были рождены в заграничных мыслительных центрах и во враждебных головах». Он непосредственно назвал Гавриила Попова, который мечтает о развале страны на сорок государств. «Демократы» используют большевистскую тактику — демонстрации и забастовки, они готовятся к захвату власти. (Мэтлок тут же отметил, что коммунисты всегда обижаются на тех, кто использует их же тактику — косвенное признание правоты Горбачева.)

Горбачев: «Итак, я задаю вопрос: Кто же тогда готовится к путчу? Кто призывает к неконституционным формам политической борьбы? Мы категорически отвергаем всякие попытки повторения насильственного захвата власти, который практически неизбежно привел бы к гражданской войне. Я абсолютно уверен в этом и я надеюсь, что вы понимаете, о чем я говорю. У нас есть опыт, мы имеем горькие уроки — как наши собственные, так и у других народов — чтобы сделать такие заключения».

Речи Горбачева становились все более ожесточенными. Так 15 марта он говорит Бейкеру: «У нас в стране есть огромный слой — десятки миллионов люмпенов, которые есть среди рабочих, крестьян, интеллигенции. Если посмотреть на деятельность оппозиции, то она ориентируется именно на этот слой. Своей программы у нее нет, у нее одна программа — быть в оппозиции ко всему»


.

По мнению Мэтлока, подобные речи «принесли огромное зло». Американский посол увидел, что «власть Горбачева быстро ослабевает. Он проявляет тенденцию угрожать и поступать жестко, затем останавливался в шаге от реализации своих угроз. Обычно он был достаточно разумен, чтобы не выполнять эти угрозы»


.

Но американцы уже видели в Горбачеве отыгранную пластинку, они все более поворачиваются к Борису Ельцину — этот сокрушит Советский Союз полностью.

Референдум


Горбачев проявлял тенденцию угрожать и поступать жестко, затем останавливался в шаге от реализации своих угроз. «Обычно он был достаточно разумен, чтобы не выполнять эти угрозы»


. Горбачев возлагал исключительные надежды на референдум о сохранении единства Советского Союза, намеченный на 17 марта 1991 г. Он был уверен в том, что абсолютное большинство населения страны выскажется за ее целостность, и это даст в его руки важнейшее политическое оружие. Вопрос был поставлен так: «Поддерживаете ли вы сохранение Советского Союза как обновленной федерации равных и суверенных республик, в которых гражданские права и свободы всех национальностей будут полностью гарантированы?»

Горбачев преуспел в создании проекта нового Союзного договора (опубликован 7 марта 1991 г.). Да, пришлось сделать значительные уступки союзным республикам, включая их участие в проблемах национальной безопасности, обороны, внешней политики и формирования бюджета. Но главное — он сохранял Центр и надеялся на логику центростремительного развития. Горбачев надеялся на разумное большинство, которое даст ему недвусмысленный мандат, и, основываясь на котором он может преградить дорогу сепаратистам. Однако шесть республик (Литва, Латвия Эстония, Грузия, Армения и Молдавия) с самого начала отказались от участия в этом референдуме: они не нуждаются в разрешении Москвы идти своим собственным путем. В этих республиках жили всего десять процентов населения СССР, и эти республики были мощным союзником Ельцина.

В новый главенствующий орган — Совет Безопасности СССР вошли Янаев, Павлов, Болдин, Пуго, Крючков, Язов, Бакатин, Примаков и Бессмертных.

Ельцин ответил тем, что параллельно горбачевскому референдуму провел выборы президента Российской Федерации, на которых он и победил. Речи Ельцина становились все менее сдержанными. 9 марта он предложил в Москве «начать войну против руководства страны, которое завело нас в такое болото»


. Ельцин не выступал с обличениями союзного референдума, но он и не придавал этому референдуму исключительного значения. Он полагал, что всеобщее избрание президента России стоит неясного сигнала народных масс в адрес большой страны.

Бейкер в Москве


Известный американский историк Раймонд Гартхоф отмечает сложившееся «почтительное отношение к американскому руководству, начало которому положил Горбачев в 1991 г.


. «Мы теперь с Америкой как сообщающиеся сосуды», — заявил Горбачев послу США Мэтлоку 24 января 1991 г. Наверное, только в такой атмосфере можно воспринимать президента Буша и государственного секретаря Бейкера, прожженных политиков, как «по-человечески прямолинейных и доверчивых по натуре американцев»


.

В середине марта 1991 г., непосредственно перед референдумом, в Москву прибыл государственный секретарь США Дж. Бейкер. Теперь он уже не говорил о безоговорочной поддержке Горбачева. Он критически оценил новую роль КГБ, увольнение тех советников Горбачева, которые выступали за свободный рынок. Бейкер не преминул указать на растущую роль советских военных, на упрямство «старомыслящего» премьера Валентина Павлова. Все это «оказывает охлаждающее действие на советско-американские отношения».

Когда Бейкер прямо в лицо упрекнул Горбачева в вышеприведенном, советский президент принял «загадочную позу». Он не бросился, по обыкновению, обсуждать отдельные детали, но утверждал без экивоков, что не должно быть сомнений в «конечном курсе СССР». Как Горбачев собирается обращаться с неучаствующей в референдуме «шестеркой»? Бейкер сказал о своих страхах в отношении хаоса и гражданской войны. Опасения этого сдерживают потенциальных инвесторов.

* * *


Самая приметная черта этого визита в Москву заключалась в том, что Бейкер сразу же постарался встретиться с Ельциным. Но как это сделать, не обидев окончательно Горбачева? Решено было пригласить лидеров всех республик (кроме Прибалтики) в резиденцию американского посла в Спасо-хаузе. Приедут или не приедут все республиканские лидеры — не важно. Важно, чтобы пришел Ельцин. Бейкер решил провести с ним отдельную беседу.

Первоначально Ельцин дал согласие и обещал прийти, но в дальнейшем дело пошло не так просто. А. Козырев в телефонном звонке потребовал от госсекретаря Джеймса Бейкера прибыть до начала общей встречи в офис Бориса Ельцина в Совете министров РСФСР. Оказавшаяся в трудном положении, американская сторона пыталась сослаться на плотное расписание, препятствующее встрече. Тогда Козырев предложил «встречу накоротке» в Доме приемов на Воробьевых горах — но до общей встречи.

Американцы извивались ужом. Открытое пренебрежение Горбачевым, откровенное предпочтение другого лидера пока не входило в их планы, и они отвергли идею встречи на Воробьевых горах. Обиженный Ельцин тогда решил игнорировать общую встречу в Спасо-хаузе. Вместо себя он прислал председателя комитета по иностранным делам Верховного Совета РСФСР Владимира Лукина.

Американцы, во главе с Мэтлоком, всячески пытались убедить упрямого гордеца, что встреча с Бейкером сугубо в его интересах, что российское правительство от этой встречи немалое выиграет, что «пытаться быть на равном уровне с главой государства — жалкая и самоуничижительная практика». Тем не менее, эта тактика не удивила американцев. «В своей борьбе за выход из политического небытия, куда его загнал Горбачев в 1987 г., Ельцин использовал каждый удобный случай, который ему подворачивался, с целью повышения своего статуса, и не было резона думать, что в данном случае он поступит иначе»


.

К слову говоря, Ельцин был не единственным «игроком на повышение». Когда гости собрались в Спасо-хаузе, за столом сидели, как уже говорилось, представители только нескольких республик — Грузии, Армении и Киргизии (казахстанский лидер Назарбаев пришел после приема). Зато в зале был митрополит Кирилл, такие общественные деятели, как главный редактор «Литературной газеты» Федор Бурлацкий, Гавриил Попов, Анатолий Собчак. Чтобы еще более замаскировать эту встречу, знаменующую переориентацию американцев с Горбачева на Ельцина, американское посольство пригласило деятелей горбачевской стороны — Бессмертных, Лаптева, Бакатина, Примакова.

Встреча американцам понравилась. Звиад Гамсахурдия, прибывший со своим премьер-министром, сделал для всех ясным, что его Грузия покинет Союз, и не будет даже участвовать во всесоюзном референдуме. Армянский представитель Васген Манукян также осветил свои планы выхода из Союза. Во время обеда Шаталин самым язвительным образом обрисовал проект Союзного Договора — нет согласия даже по поводу того, как назвать будущую большую общую страну. Он предсказал, что правительство Павлова доведет страну до катастрофы. Тон в отношении Горбачева был крайне враждебным. Шаталин говорил о своем пессимизме и о своем презрении в отношении Горбачева. Атмосфера была столь критичной, что в защиту Горбачева поднялся американский государственный секретарь. Он напомнил присутствующим, что они не сидели бы в этом зале, если бы не реформы, начатые Горбачевым.

Мэтлок сожалел по поводу отсутствия большего числа людей Горбачева. Тот неоднократно жаловался американскому послу на «низкую политическую культуру» в его стране. Именно ее и проявил (по мнению дипломата) сейчас Горбачев, запретив ряду своих сторонников прибыть в резиденцию американского посла. И лишь Назарбаев сказал, что «в глубине сердца» Горбачев — честный реформатор. Попов тоже несколько скрасил общий похоронный тон, сказав, что с Горбачевым еще можно работать.

После ужина Бейкер сказал своим помощникам, что Назарбаев — наиболее практичный и реалистичный политик в зале, он произвел на госсекретаря наилучшее впечатление.

16 марта Бейкер навестил своего старого друга Шеварднадзе. Увидев Росса, Татвайлер, и других знакомых американцев, Шеварднадзе воскликнул: «А, все та же старая команда!» Шэви был очень пессимистичен в отношении непосредственного будущего: «Все еще существует опасность хаоса и диктатуры. Мы нуждаемся в новом поколении политиков». Горбачев, в конце концов, переходная фигура.

Горбачев и референдум


Во время встречи с Бейкером Горбачев указал на доклад разведслужб, в котором сообщалось о вопросе, заданном человеком Ельцина послу Мэтлоку: «Какой будет американская реакция в случае захвата Ельциным власти неконституционными методами?»

Москва этого времени стала своего рода Меккой всех известных политиков, стремившихся увидеть, как делается история. 21 марта экс-президента Никсона принимал Примаков, жаловавшийся на администрацию Буша: «В Москве ощутим соблазн Вашингтона эксплуатировать наши трудности и начать игру с нашими республиками — прямое вмешательство в наши внутренние дела». В качества доказательства Примаков приводил примеры торжественного и почетного приема всех типов сецессионистов и оппозиционеров в американской столице. Он пожаловался и на то, что его приезд в Вашингтон высокопоставленные лица хотели превратить в семинар, в котором тон задают критики Горбачева. Следующий визави Никсона — Крючков сказал президенту, что «демократия не может заменить собой закон и порядок». Ельцин же покорил Никсона потоком планов переустройства советского общества. Вице-президент Янаев видел выход в союзе Горбачева с Ельциным. Лично он находится в контакте с заместителями Ельцина.

В Кремле Горбачев встречал Никсона в том же кабинете, в котором экс-президент встречался с Брежневым. Опять нескончаемый монолог Горбачева о том, что перемены в Восточной Европе произошли слишком быстро — люди не получили ни социальной защищенности социализма, ни преимуществ рыночной экономики. Никсон спросил, насколько серьезным является поворот Горбачева вправо? Горбачев: «Мы возвратимся на главную дорогу». Он готов сотрудничать с Ельциным, но «это очень сложно».

Незадолго до отбытия Никсона один из членов его группы — Димитрий Сайме (которого в Москве, в МГУ еще помнят как Диму Цимиса) получил приглашение от высокопоставленного сотрудника КГБ Юрия Зимина. Встреча состоялась в гостиничном номере. Зимин сказал, что ему есть что передать от Крючкова. Устав от нескончаемой битвы между Горбачевым и Ельциным, старый товарищ Горбачева Анатолий Лукьянов, возглавляющий Верховный Совет СССР, готов отодвинуть обоих и взять власть в свои руки. Лукьянова поддержит армия и КГБ. Пусть Буш знает, что выступление против становящегося все менее популярным Горбачева становится неизбежным. США должны быть готовы к такому повороту событий. Никсон передал все это Бушу и Бейкеру дословно, но те встретили «привет от Крючкова» скептически.

* * *


Президент Буш тогда более всего интересовался реализацией Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ОВСЕ). Именно на эту тему он слал письма президенту Горбачеву в феврале — марте 1991 г. Помощник Горбачева Анатолий Черняев обеспечил вручение этих писем Горбачеву без промедления. (Обратим внимание: Горбачеву, а не министру иностранных дел Бессмертных, как полагалось по протоколу). Горбачев воспользовался встречей, чтобы сказать американскому послу о том, что следует встречаться с его людьми, а не с представителями его политических соперников. Мэтлок пишет, что следовать строго этому совету было сложно: «Сегодняшний интимный советник мог завтра оказаться предателем»


.

В Вашингтоне не все могли постичь «тонкости» эпической битвы Ельцина с Горбачевым. 28 марта 1991 г. посол Мэтлок получил из Вашингтона очередное срочное послание, в котором требовалось вручить «максимально высокому политическому лицу» в Москве предупреждение, что кровопролитие создаст серьезные препятствия на пути улучшения двусторонних отношений.

Тем временем, в ходе мартовского референдума, огромное большинство населения СССР высказалось за сохранение страны. 76 процентов населения высказались за обновленный союз. В России за Союз проголосовали 71 процент, на Украине — 70 процентов, в Белоруссии — 83 процента. В Средней Азии «за» голосовали от 93 до 98 процентов. (Напомним еще раз, что референдум подвергся бойкоту в Прибалтике, Грузии, Армении и Молдове).

Но и за получение Ельциным — главным орудием крушения союзного единства — поста президента Российской Федерации проголосовали те же 70 процентов — многие жители крупных городов. Оба президента трубили о своей великой победе. То была великая трагедия огромной страны, ее развал и распад теперь приближалась буквально с каждым днем.

Михаил Горбачев и Валентин Павлов 25 марта выпустили указ, запрещающий массовые сборища и демонстрации в столице на период в три недели, на протяжении которых московская милиция обязана была подчиняться центральному Министерству внутренних дел. Строго говоря, Горбачев боялся массового протеста против подъема цен на предметы первой необходимости.

Ельцин подал эти меры как демонстративный удар по демократии. Проельцинские силы решили игнорировать президентский Указ о демонстрациях, и это вынудило Горбачева разрешить манифестации. 28 марта 1991 г. шествие прошло по Москве в защиту ельцинского варианта развития. Но как вызов этому декрету сто тысяч москвичей, демонстрируя верность Горбачеву, обрались на Васильевском спуске у Кремля. В соседних переулках примерно пятьдесят тысяч милиции и внутренних войск напряженно ждали развития событий. У тех, кто верил в неизбежность внутреннего столкновения, складывалось впечатление, что Горбачев поверил в свою твердую руку.

Еще одно тектоническое смещение произошло в ходе начавшегося 28 марта 1991 г. Съезда народных депутатов РСФСР. Ельцин сделал еще один шаг к своей цели — выборы президента РСФСР были назначены на 12 июня 1991 г. Александр Руцкой своим переходом вместе с группой «Коммунисты за демократию» на сторону Ельцина резко усилил позиции последнего. Ельцин немедленно двинулся еще далее вперед: потребовал чрезвычайных прав, аналогичных правам, данным Горбачеву в масштабе СССР. Последовавший визит во Францию укрепил международные позиции Ельцина, его со всеми почестями принял президент Франции Миттеран.

Что касается Горбачева, то трудно назвать успешной его поездку в Японию в середине апреля 1991 г., где он снова неустанно славословил «новое политическое мышление», которое у граждан вызывало уже только скрежет зубовный и невероятную оскомину.

22 апреля Горбачев сотоварищи возложил цветы, венок к мавзолею Ленина. Как оказалось, в последний раз.

Американцы переориентируются


Эдвард Хьюэтт — вместе со всем ЦРУ — убеждал, что Вашингтон слишком медленно реагирует на события в СССР. В Белом доме Бушу все громче советовали переориентироваться на Ельцина. Пока Ельцин ездил во Францию, посол Джек Мэтлок срочно в апреле слетал в Соединенные Штаты. Вопрос был неотложный: как совместить «узаконенное» отношение к Горбачеву с растущей благожелательностью Америки к Ельцину.

Мэтлок сохранял тесный контакт с Ельциным со времени его избрания в Верховный Совет РСФСР в 1989 г. Однако некоторые влиятельные лица в Белом доме довольно скептично относились к переориентации с «проверенного» Горбачева на непредсказуемого Ельцина. Но обстоятельства диктовали свое: «Политическая значимость Ельцина росла, и его политика гармонировала с целями Соединенных Штатов: он хотел резких сокращений в советском военном бюджете, отказывался поддерживать безответственные режимы типа режима Саддама Хусейна в Ираке, высказывался за свободу прибалтийских государств, равно как и других республик, если они пожелают покинуть Союз. Во внутренних делах Ельцин поддерживал подлинные экономические реформы, включая права частной собственности и приватизацию государственных предприятий. Какими бы ни были сомнения в отношении его государственных способностей или его желания следовать демократическим принципам, если они не соответствовали его политическим интересам, для правительства Соединенных Штатов было важно поддерживать с ним контакт: без этого нельзя было понять конвульсий, сотрясающих Советский Союз. Более того, по мере того, как сила и влияние Ельцина увеличились, становилось все более важным установить способ взаимодействия с ним на тот случай, если достигнет высшей власти демократическим путем»


. Теперь американское руководство внимательно изучало конституцию СССР, которая, как оказалось, позволяла союзным республикам завязывать сепаратные внешние связи.

Представляется, что беседы с экс-президентом Никсоном, таким же скептиком, как он сам, повлияли на Джорджа Буша. Только о нем, склонявшимся в пользу Ельцина, президент сказал: «Мне кажется, что он уловил нечто важное»


.

Американское руководство решило налаживать отношения с обоими лидерами, с каждым в его собственной сфере. Мэтлок записывает в дневнике 5 апреля 1991 г.: «События последних семи или восьми дней, кажется, повернули колесо фортуны в сторону реформистов. Если Ельцина невозможно низвергнуть и если он продолжает усиливать свои позиции, то Горбачев будет вынужден иметь с ним дело снова, несмотря на личную неприязнь. Забастовки шахтеров могут оказаться решающим событием. Ныне кажется, что только Ельцин может их остановить. Он сделал ясным на Съезде народных депутатов, что не возьмется за это, если не получит той расширенной власти, о которой он просил».

На следующий день в Спасо-хауз пришел министр иностранных дел РСФСР Козырев. Перспектива избрания Ельцина президентом РСФСР, говорил Козырев Мэтлоку и министру обороны США Карлуччи, заставит Горбачева пойти на попятную — какими бы ни были его личные пристрастия или особенности. «С коммунистами можно разговаривать только с позиции силы», — сказал американцам прежний коммунист. «Он усмехался, тайно признавая источник своих наблюдений» (Мэтлок).

Американцы размышляли над тем, как сказать Ельцину, что во время визита в США он будет принят президентом Бушем. Ельцин уже получил приглашение Конгресса США и нескольких частных организаций. «Хотя Ельцин предпочел бы получить приглашение от главы исполнительной власти, я (Мэтлок) объяснил бы ему, что это невозможно и он, кажется, понял бы меня и принял это. Но он не хотел лететь в Соединенные Штаты, если не будет иметь гарантии встречи с президентом Бушем. До поездки в США в апреле 1991 г. у меня было недвусмысленное предписание не обещать ему этого».

* * *


Посол Мэтлок явился в американский Белый дом на прием к президенту Бушу во второй половине дня 18 апреля 1991 г. Основным предметом довольно долгой беседы в Овальном кабинете было информирование президента относительно системы отношений Горбачев — Ельцин. В описании Мэтлока, Горбачев находился под влиянием военно-промышленного комплекса, который обеспокоен возможностью сокращения поставок ценного сырья из союзных республик. Республики же боялись, что в руках военных окажется кошелек государства. И Горбачев, и Ельцин боятся гражданской войны. Но стачки и забастовки прекратятся с приходом к власти Ельцина.

Мэтлок откровенно советовал своему президенту переориентироваться на того, чьи действия явно более устраивают Соединенные Штаты. Американская помощь не должна идти через Центр. «Президент спросил меня относительно запроса Горбачева в отношении дополнительного кредита в 1,5 млрд. долл. для покупки американских сельскохозяйственных продуктов. Я сказал ему, что он должен руководствоваться, прежде всего, внутри- американскими соображениями. Конгресс одобрил программу помощи американскому сельскохозяйственному экспорту. Если с точки зрения президента этот кредит служит достижению указанных целей, он должен поддержать его, при условии, что он уверен в том, что СССР выплатит заем… У Советского Союза будут значительные сложности с продовольствием в следующем году; политика Горбачева ухудшает положение»


.

На следующий день Эдвард Хьюэт (отвечавший, как уже говорилось, в Совете национальной безопасности за советское направление) сказал Мэтлоку, что по возвращении в Москву он может передать Ельцину, что в Вашингтоне он непременно будет принят президентом Бушем. А в звонке послу Бессмертных Мэтлок сказал, что президент Буш не будет использовать визит Ельцина для давления на Горбачева. Так развивалось политическое двуличие.

Через три дня Отдел анализа СССР Центрального разведывательного управления прислал Бушу оценку событий в СССР за последние недели. (Название документа было характерным — «Советский котел»). В документе говорилось, что приближенная к Горбачеву группа, включающая в себя Язова, Крючкова, Пуго, начала дистанцироваться от лидера. Теперь нетрудно было представить себе создание некоего «Комитета национального спасения», топящего Горбачева и выходящего с гораздо более суровой политической линией. Только Скаукрофт не был впечатлен, он считал постоянной линию ЦРУ на поиски противников Горбачева.

Договор ОВСЕ


Договор об ограничении обычных вооруженных сил в Европе, подписанный в Париже 19 ноября 1990 г., сразу стал порождать определенные противоречия — слишком долго строилось противостояние. Следовало разрешить эти противоречия до начала процесса ратификации. Хотя это был многосторонний договор, но все дело свелось к нажиму США на СССР, где Горбачев пообещал произвести колоссальные односторонние сокращения. Запад свел все дело к тому, что военные в Советском Союзе будто бы пытаются использовать всяческую недоговоренность или двусмысленность в Договоре с тем, чтобы сохранить еще одну часть своих безумно сокращенных сил на том пути, где противостоящий военный блок и не пытался, следуя за Горбачевым, совершить харакири.

Военные в СССР глухо ворчали, выражая недовольство Договором по обычным вооружениям в Европе. Так, министр обороны Язов сказал экс-президенту Никсону в марте, что Договор ОВСЕ «односторонен и нечестен». Маршал был абсолютно прав. Он откровенно признал, что СССР готов отомстить Соединенным Штатам за отказ включить военно-морские части Америки в рамки переговоров. Советская сторона продолжала настаивать на том, чтобы включить боевые машины в состав войск ВМФ. Генерал Моисеев, начальник Генерального штаба, говорил бывшему президенту США: «Вы жестко отказываетесь включать в общий подсчет военно-морские части. Мы разочарованы и готовы предпринять соответствующие меры».

Советское высшее военное командование не могло принять легко акт, совершенный Горбачевым и Шеварднадзе в столь поразительной спешке и с немыслимо непропорциональными сокращениями для советской стороны. Одни советские генералы, как уже говорилось, попытались просто перевести советские обычные вооруженные силы за Урал, другие постарались обозначить часть сокращаемых войск таким образом, чтобы уменьшить общую численность сокращений. Даже огромное влияние президента Горбачева не могло помочь реализовать столь немыслимо невыгодный Советскому Союзу договор.

В условиях, когда советское верховное командование с великой неохотой шло на немотивированные сокращения, Соединенные Штаты и их союзники также отказались ратифицировать договор. Совещания обеих сторон продолжались всю зиму и весну. Особенно существенными были встречи Бессмертных и Бейкера в середине марта и середине апреля 1991 г. Постепенно, находясь под значительным давлением, СССР начал поддаваться давлению с Запада. К маю 1991 г. нерешенными остались только несколько проблем. Посол Мэтлок получил инструкцию завершить урегулирование в ходе своей беседы с Горбачевым 7 мая 1991 г.

* * *


Горбачев принял американского посла вместе со своим советником Анатолием Черняевым. Президент СССР внимательно слушал послание американского президента. «Поскольку советское Министерство иностранных дел было неспособно навести дисциплину в рядах министерства обороны, мы предлагали Горбачеву послать генерала Михаила Моисеева, главу Генерального штаба, в Вашингтон для прямого и непосредственного решения спорных вопросов. Горбачев ответил, что он осознает важность достижения быстрого соглашения относительно оставшихся обычных вооруженных сил, важность быстрого заключения договора. Он согласился с целесообразностью послания генерала Моисеева в Вашингтон»


.

После этого Горбачев отодвинул от себя заготовленные для данной встречи бумаги и внимательно посмотрел на Мэтлока. «Он начал один из своих жалобных монологов. Было бы невежливо посмотреть на часы, но я уверен, что он говорил минут пятнадцать, а то и двадцать. Его беспокоило то, что он называл «переоценкой» президентом Бушем их взаимоотношений. Произнесенные при публике заявления в Вашингтоне стали гораздо более критичными по ряду вопросов. Более того, насколько он понимает, кредиты на покупку американского зерна отвергнуты, и он знает о ряде новых таможенных барьеров. Так, Соединенные Штаты отказываются продать компьютеры, которые увеличили бы безопасность советских атомных станций — и это после того как оба, и Рейган и Буш, заверили его в том, что не будет экспортных ограничений, и он лично подписал контракт с компьютерной фирмой во время посещения Миннеаполиса в прошлом году.

Он не может понять, почему мы не считаем безопасность атомных станций обоюдоважным делом. Ему также сообщили, что есть сложности с предполагаемым совместным проектом строительства коммерческого авиационного лайнера».

Горбачев упомянул предполагаемое отбытие из Москвы Мэтлока. «Почему вы должны отбыть именно сейчас?» — спросил он риторически. «Мы ведь выработали продуктивные рабочие отношения». Он не понимает, почему Мэтлок должен сейчас завершить свою миссию. «Может быть, вы думаете, что наш корабль уже тонет?»

В ответ Мэтлок сказал, что американцы «неспособны помочь работать нынешней политической системе Советского Союза». На следующий день, во время встречи с медиа-магнатом Рупертом Мердоком Горбачев сказал, что администрация Буша рискует начать новую «холодную войну».

Когда Горбачевым овладевало отчаяние, то, по мнению Мэтлока, «он редко ограничивал себя каким-либо отдельно взятым вопросом, но распространялся на все сферы, которые приходили ему на ум, рассматривал весь мировой горизонт». В данном случае он утверждал, что президент Буш окружил себя «антисоветскими советниками», которые снябжают его фальшивой информацией. Он даже назвал конкретное имя — Роберта Гейтса, который сделал карьеру в Центральном разведывательном управлении и являлся заместителем советника по национальной безопасности Скаукрофта, а вскоре был назначен Бушем директором ЦРУ.

«По мере того, как я выслушивал эти жалобы, — пишет Мэтлок, — я приходил в ярость. Это мы должны были возмущаться по поводу очевидных фабрикаций. Крючков и КГБ создавали фабрикации для Горбачева… Американская разведка и Гейтс лично никогда — насколько я знаю, не лгали своему президенту. Наша интерпретация событий могла отличаться, но она всегда была честно представлена как мнение, и не камуфлировалась под псевдофакт. Я прервал переводчика: «Гейтс не больший антисоветчик, чем Кючков антиамериканец». Горбачев пробормотал, что он думает о Гейтсе то же, что мы думаем о Крючкове»


.

* * *


Генерал Моисеев прибыл 20 мая в Вашингтон с такими инструкциями Горбачева, что в успехе его миссии можно было не сомневаться. Советские высшие военные круги очевидным образом стали заложниками заигрываний Горбачева с американцами.

До сих пор жертвователями выступала советская сторона. И продолжала быть таковой. Спорной оставалась судьба 753 БМП морской пехоты, размещенных в двух регионах — в районе Мурманска и в Крыму. Моисеев 20 мая 1991 г. привез в Вашингтон еще одну советскую уступку; речь шла о том, чтобы включить 753 БМП в общий зачет Ограничения вооруженных сил в Европе (ОВСЕ). Ликованию американцев не было предела. На следующий день президент Буш пригласил генерала Моисеева в Овальный кабинет Белого дома. И высказался прямо. Если советская сторона будет настаивать на «отзыве» договора ОВСЕ, который подписали уже 20 государств, это заставит Соединенные Штаты пересмотреть свое отношение к Советскому Союзу. Более того, встанет вопрос, кто же хозяин в Кремле. «Мне бы не хотелось поднимать эти вопросы», — сказал Буш. Моисеев выразился в том духе, что понимает обеспокоенность американской стороны. Бушу поведение генерала показалось убедительным.

В тот же день Моисеев посетил Пентагон и был встречен своим американским контрпартнером Колином Пауэллом, с которым они четырежды встречались за последние восемнадцать месяцев. Оба посочувствовали друг другу: сложно иметь дело с гражданскими. Более откровенно, чем когда-либо, Моисеев объяснил, что машины военно-морской пехоты нужны советскому руководству для контроля над гражданским населением. В районе Мурманска — над Прибалтикой; в Крыму — для броска в Закавказье. Пауэлл посоветовал «Мише» пересечь Потомак и встретиться с партнером по переговорам Реджинальдом Бартоломью. Тот нажимал, требуя скорого подписания — ОВСЕ уже готов.

Президент Буш написал Горбачеву письмо. Пусть Бессмертных и Бейкер встретятся в Лиссабоне и пусть эта встреча будет последней в процессе выработки ОВСЕ. 27 мая Буш по телефону сказал Горбачеву, что различие в позициях обеих сторон «очень незначительно». Если советская сторона подвинется «чуть-чуть», то откроется дорога для поездки президента Буша в Москву.

Горбачев ответил, что получил письмо Буша, и дал инструкции Бессмертных ввести в ОВСЕ «новые идеи». Брент Скаукрофт, глядя прямо в лицо Буша, рассмеялся и сказал: «Мне кажется, что противостоящая сторона моргнула»


.

27 мая 1991 г. у Горбачева состоялся очень важный разговор с президентом Бушем. Доминировали три темы: ОВСЕ, СНВ и экономическое сотрудничество. Ключевое решение было принято на встрече Бейкера и Бессмертных в Лиссабоне 1 июня 1991 г., где два министра встретились, якобы для того, чтобы положить конец долгой гражданской войне в Анголе.

В американском посольстве в Лиссабоне 1 июня 1991 г. Бессмертных передал Бейкеру письмо генерала Моисеева с анализом последних советских предложений. Бессмертных читал медленно и громко письмо по-русски, давая переводчику возможность переводить его слова на английский. Бессмертных хотел, чтобы текст в точности перевели на английский язык, не потеряв и не исказив ни одной детали.

Бейкер рассматривал фразу за фразой, чтобы не потерять ни зернышка русской глупости. Нет, перевод был до идиотизма точен. Главное, советская сторона согласилась засчитывать БМП всех мастей как боевые машины пехоты, и точка. (К примеру, у Советской армии было 1700 БМП пехоты, сопровождающих — и охраняющих советские стратегические силы. Советская сторона утверждала, что эта техника не подпадает под ограничения обычных вооруженных сил — ОВСЕ. Западная сторона утверждала, что БМП, боевые машины пехоты сегодня могут стеречь ракетные шахты, а завтра броситься в общей атаке на западные позиции вплоть до Атлантического океана.)

Итак, русские пошли на компромисс по БМП. Теперь проблема обычных войск и вооружений в Европе была решена в принципе. Открылась дорога к Вене, где 14 июня СССР окончательно сдал свое преобладание в обычных вооружениях блоку НАТО, который вовсе не хоте попасть в мусорную корзину истории — в отличие от ОВД.

* * *


Договор ОВСЕ — позор нашего поколения — был подписан на Специальной сессии послов в Вене — в том же самом зале, где переговоры по этому вопросу начались в марте 1989 г. Позорный день в истории российской дипломатии, предание самоотверженной работы конструкторов, мастеров, испытателей, которые не щадя себя создавали вал нашей техники. Процитируем лучше американского переговорщика и скрупулезного автора: «Все проблемы были окончательно решены односторонним обещанием Советского Союза принять на себя некоторые дополнительные обязательства, уступая в вопросе о сокращениях с тем, чтобы удовлетворить двадцать одного участника договора. Советская сторона «сохранила лицо», но она, так или иначе, взяла на себя обязательства по дополнительным сокращениям»


.

Даже американец не может найти двусмысленных слов: «По внешним признакам Советский Союз (или, скорее, нужно говорить о Генеральном Штабе) не сделал роковых уступок, но по существу и в целом он сделал огромные уступки»


.

Еще живо было то поколение, чьей кровью Советский Союз прорвался в Центральную Европу и щитом Варшавского Договора прикрыл свои западные границы. Они — и все мы — оказались преданными. Выиграв мировую войну, путем неустанного труда вооружив Советскую армию передовым оружием и твердо осуществляя контроль над Восточной и Центральной Европой, Советский Союз в удивительно короткий срок раздал, как в диком разгуле, все приобретенное предшествующим поколением.

Через десять с небольшим лет все страны Восточной Европы были членами западного военного альянса и просили феноменальные средства (Польша — 1,5 млрд. долл.) у США, полностью перенаправив свою военную систему против России. Смутное время смело систему безопасности страны, подведя НАТО на расстояние часа автомобильной езды от Петербурга — ближе, чем к славной северной столице подбирались немцы в годы осады.

Советская сторона в процессе СНВ


Президент Буш решил лично оказать на Горбачева решающее воздействие, и вопрос о приезде американского президента в Москву (прежде планировавшийся на февраль 1991 г.) был поставлен в повестку дня снова. «Президент хотел подписать в Москве соглашение по Стратегическим наступательным вооружениям, но он знал, что — даже если все спорные моменты в вопросах стратегических вооружений будут решены — будет неправильным политически подписывать Договор по СНВ до достижения всех обязательств по Договору об обычных вооружениях в Европе (ОВСЕ), согласованные еще в прошлом году… В Советском Союзе политические противники обвиняли Горбачева в наивной поддержке западных интересов, не содействующих достижению результатов, благоприятных для Советского Союза»


.

Переговорщики с советской стороны не во всем еще отступили в сфере стратегических вооружений — сокрушались американцы. Американцы сразу же после завершения переговоров ОВСЕ, обратились к стратегическим потенциалам. Некоторые (главные) цифры были уже согласованы. Подготавливаемый договор СНВ-1 оставлял каждой стороне 4900 боезарядов стратегического назначения. Для достижения этого уровня Советскому Союзу нужно было сократить численность боезарядов на Межконтинентальных баллистических ракетах с 6595 единиц до 3028 единиц и на стратегических подводных лодках — с 2810 ядерных боезарядов до 1872. После ратификации договора советская сторона должна была сокращать свои баллистические ракеты со скоростью одна в 66 часов на протяжении семи лет. Соединенные Штаты соглашались сократить численность ядерных стратегических боезарядов на межконтинентальных шахтных баллистических ракетах с 2450 до 1444 единиц; на стратегических подводных лодках — с 5056 до 3456 единиц боезарядов.

Американцы чрезвычайно опасались многозарядных советских МБР типа СС-18 («Сатана») — 8 боезарядов на одной МБР — и СС-19 — 6 ядерных боезарядов на одной ракете. Им казалось чрезвычайно привлекательным стимулировать процесс замены MIRV на моноблоки. Так упрощалось слежение за противостоящей стороной, легко можно было обнаружить МБР нового типа. Гораздо проще (чем создавать новые ракеты с единственным боезарядом) было модернизировать старый арсенал, размещая одну боеголовку там, где прежде их было 8–6 единиц.

Американцев более всего волновал возможный breakaway — быстрый выход СССР из ограничений, налагаемых договором СНВ к прежней вооруженности (впрочем, трезвомыслящие американцы считали чепухой возможность нового, ослабленного СССР выйти на новые границы противостояния. К примеру, такой точки зрения придерживался тогда генерал Колин Пауэлл).

Американский нажим на советскую сторону в 1991 г. был до абсурдного грубым. Это, в частности, признает госсекретарь Джеймс Бейкер. «На протяжении многих лет мы стремились убедить Советский Союз сократить численность их боезарядов. Теперь они, наконец, соглашаются с нами, а мы вдруг говорим им: «Нет, постойте! Мы придумали еще более эффективный способ вашего разоружениям


. Началось избиение младенцев, которое нравилось не всем.

Весна в Москве


Напомним, что со времени прихода Горбачева к власти жизненный уровень населения постоянно падал, валовой национальный продукт сокращался, условия жизни становились все более суровыми. Экономические советники сменяли друг друга: Абель Аганбегян, Леонид Абалкин, Николай Петраков, Станислав Шаталин, Валентин Павлов — но никто из них не мог остановить падения производства. Так называемые реформы стали бедствием для советского народа. Но страшнее пустых магазинных полок был начавшийся распад государства.

Самым мощным разрушителем было все более самостоятельное правительство Российской Федерации. Его представители уговаривали Запад прекратить помощь «безнадежному» Горбачеву. Андрей Козырев в мае 1991 г. убеждал государственный департамент: «Деньги, которые вы даете Центру — потерянное добро. Хуже всего то, что эти деньги помогают держаться на плаву всей системе, которой нужно позволить утонуть». 33 миллиарда германской помощи Советскому Союзу, данные с 1989 г., просто подарили существующей системе «дополнительный год жизни».

В конце марта 1991 г. Горбачев попросил у Буша займов на сумму 1,5 млрд. долл. Горбачев почему-то твердо полагался на американскую помощь. Новый советский посол в Вашингтоне Виктор Комплектов сказал американским официальным лицам, что без американской сельскохозяйственной помощи в СССР начнется в текущем году голод. И все же, когда проблема экономической помощи Советскому Союзу была включена в повестку дня Белого дома, президент Буш сухо сказал: «Я думаю, было бы лучше подождать развития событий»


. Горбачев обвинил президента Буша в потере интереса к перестройке. Неужели до Горбачева только сейчас дошло, что к его перестройке американцы не испытывали интереса никогда.

В конце апреля Буш уже весьма раздраженно говорил о неутомимых просьбах советского президента. «Следует преподнести ему урок классической экономики. Бизнес есть бизнес». Но более важным было то, что Буш сказал через несколько дней — 29 апреля 1991 года, когда встречался с представителями сельскохозяйственного пояса США. Буш выразил сожаление по поводу реформ, «которые, я думаю, намеревается провести Горбачев, и которые я знаю, желает осуществить мистер Ельцин». Советское посольство передало слова Буша в Москву, и Горбачев был разъярен.

23 апреля 1991 г. Горбачев собрал лидеров девяти союзных республик (три славянские и шесть мусульманских) на государственной даче в подмосковном Ново- Огареве (9+1). Эта встреча длилась девять с половиной часов. Был сделан (подписанный всеми десятью переговорщиками) призыв к созданию нового Союза. Казалось, блеснул шанс остановить дезинтеграцию — Ельцин (как и растущий политически Нурсултан Назарбаев) не ставили задачи крушения «обновленного» союза.

А вообще-то, позиция Горбачева была отчаянной. Повсюду в республиках националисты правили бал вопреки ясной воле мартовского референдума, когда почти три четверти населения СССР высказались за единую страну. Переговоры с балтийскими государствами с начала апреля велись в обстановке практической безнадежности. 9 апреля 1991 г. Верховный Совет Грузии единогласно проголосовал за восстановление независимости страны. Молдова, Армения и Азербайджан вышли из переговорного процесса. По мере усиления этих тенденций пять «основополагающих» республик — Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан и Узбекистан встретились в Киеве 18 апреля 1991 г.

Горбачев в это время любовался японской Фудзиямой, проходил его государственный визит в Японию. Страсть к знакам признания и сейчас сыграла с Горбачевым дурную шутку. Он был более всего нужен на поле решающей битвы в Киеве. Без него руководители республик, подталкиваемые Ельциным, вели себя более раскованно, и не скрывали тяги к самостоятельности. Соглашение от 23 апреля 1991 г. представляло собой весьма резкий сдвиг от Центра в сторону республик. Хотя многие детали предстояло еще утрясти, но общая тенденция была очевидна — Горбачев проигрывал. Его представители еще делали вид, что происходящее может обернуться позитивным образом, но американский посол видел, что происходит то, о чем ему так смело и твердо говорил Руслан Хазбулатов еще в августе предшествующего года. Крах и развал величайшей державы мира. Оглашенное 24 апреля соглашение предполагало не «союзное государство», а союз «суверенных государств». В течение шести месяцев после подписания новой конституции во всех республиках будут проведены выборы.

Тяжко было Горбачеву и на своем коммунистическом фронте. На состоявшемся 24–25 апреля 1991 г. пленуме ЦК КПСС укрепились антигорбачевские силы — Гидаспов в Ленинграде, Гуренко на Украине, Малофеев в Белоруссии. Масса жалоб и откровенное недовольство руководством — все это Горбачев предчувствовал. Ситуация в стране ухудшалась. Подверглась критике и внешняя политика страны. Почему СССР полностью на стороне американцев в Персидском заливе? Даже не очень осведомленным гражданам СССР было ясно, что Договор об обычных вооружениях и вооруженных силах в Центральной Европе является односторонней уступкой Советского Союза. Выходящие с заводского конвейера новейшие танки тут же шли на переплавку.

Пожалуй, впервые даже привыкшие к дисциплине и подчинению партийные боссы отдельных областей и республик увидели, что отступать им некуда, и что Горбачев завел их на бойню истории, звякнув на прощание призывным колокольчиком. Для наивной публики, не верящей в предательство царя, он, до последнего борясь за свою власть, изо всех сил изображал киевские соглашения как свою победу. Декларация «девять плюс один» была опубликована именно в день открытия партийного пленума.

Горбачев извивался ужом. Чтобы «купить» часть правых, он издал декрет, объявляющий незаконным национализацию собственности партии в Армении. В декрете, правда, ничего не говорилось, как Горбачев намеревается реализовать свой декрет, но не многие уже от него это требовали, пустопорожняя болтовня советского президента стала уже привычной — и для многих отвратительной.

Впервые провинциальные и столичные секретари были готовы схватиться с Горбачевым, хотя инстинкт покорности был еще очень ощутим был в решающих голосованиях, когда у партийных профессионалов не сработал даже инстинкт самосохранения. Что печальнее всего, дети военного поколения, не щадившего ради Родины жизни, менее всего думали о сбитой с толку стране, заболтанной неправильным словом «перестройка». Партийная машина, как и государственный аппарат, была рабски слепа и глуха, материальный пир жизни стал важнее Отечества. Они, видит Бог, рабской покорностью и низменным материализмом заслужили свою незавидную судьбу.

И при этом было видно, что Горбачева, весьма грубо защищавшего свои позиции, партийная лояльность уже не повергнет к курсу партийного большинства. Он уже сделал свой выбор. Он пригрозил уходом с поста генерального секретаря, если пленум не выразит ему доверия. Впервые многие региональные деятели ощутили, что вождь не с ними, что он идет своей дорогой. Он ведет их на бойню истории, оставляя за собой право ускользнуть от ее (истории) гильотины.

Американский посол был прав, докладывая в Вашингтон, что «Горбачев вне опасности». Американцам неясно было «сколь многое имеет в виду Ельцин, ставя подпись под новоогаревским соглашением». Горбачев способен согласиться на «круглый стол» с оппозицией. Теперь он готов позволить левым и правым иметь внутри КПСС собственные партии. Собеседники (типа Бессмертных) предупреждали, что с роспуском (или расколом) партии Горбачев этот роспуск переживет ненадолго. Так же считал и Шеварднадзе — лучший министр для американцев.




Часть 5

КРАХ СССР


Ельцин — президент


Весной 1991 г. Советский Союз очевидным образом покатился под гору. Развязанные Горбачевым силы вышли из-под контроля, советская экономика оказалась на грани коллапса. «Горбачев, — полагает Мэтлок, — стал мечтать о чуде. О том, чтобы его друзья из развитых индустриальных стран собрались вместе и организовали массивную международную помощь. Ведь потратили же они на спасение маленького Кувейта огромные суммы. И России они обещали почти неограниченную помощь. Даже 20–30 млрд. долл. было бы незначительной суммой — ведь он завершением «холодной войны» спас им гораздо больше». (Стандартная цифра спасенного благодаря окончанию холодной войны — 3 триллиона долларов в ценах 1991 г.)

Мэтлок не переставал удивляться «поверхностности и легкой переменчивости российской политики: на протяжении месяцев российский Верховный Совет и Съезд народных депутатов отказывались установить в РСФСР президентство; всего лишь шесть недель назад Ельцин находился под суровой угрозой лишения поста председателя парламента. Но вот теперь общественное мнение двинулось в его пользу столь стремительно, что даже скептики в его окружении были вынуждены своими избирателями поддержать его»


. Ельцин прекратил забастовку шахтеров, длившуюся уже два месяца, обещанием высвободить их из-под власти Министерства угольной промышленности. Словно они были кому-то нужны еще. Словно частный владелец шахты будет о них заботиться рачительнее.

Избрание Ельциным в качестве партнера (на пост вице-президента) генерала Руцкого было хитрым шагом — военная каста, офицеры, презиравшие Ельцина, одобрили выбор смелого летчика (оказавшегося слабым политиком).

В мемуарах Мэтлока видно, сколь скрупулезно американская сторона наблюдала за политической ареной Советского Союза. Посол пишет, что «мы были в контакте с политиками в Москве, которые следовали демократическим ценностям»


. Представим себе советское посольство в Вашингтоне, которое знало бы всех оппозиционеров в отношении легальной американской власти, находилось с ними в контакте и не было бы немедленно выслано из США.

57 процентов голосовавших в РСФСР за Ельцина как за российского президента едва ли разделяли пафос раскольника: «Великая Россия встает с колен». Россия весной 1991 г. стояла на коленях? Перед кем? И патриарх благословил изворотливого коммунистического перебежчика, воспользовавшегося смятением народа и его неукротимым желанием найти, наконец, своего вождя. Подлинно смутное наступило время. Не без гордости один из разрушителей — Гавриил Попов говорит в эти недели: «Нам, демократам, удалось дезорганизовать страну» — слова, которые цитирует американский посол в своих мемуарах, в главе с характерным названием «Блеф слепца».

11 мая 1991 г. — впервые со времени войны в Заливе — Горбачев говорил по телефону с Бушем. Тому заранее был известен предмет разговора — советский вождь стал попрошайкой. Горби просил кредиты; Буш объяснял, что молчание телефона еще не означает его отказа: в Москву отправляется делегация ответственных американцев, они проанализируют ситуацию в советском сельском хозяйстве.

В то же время — 25 мая 1991 г. шесть республик — три прибалтийские, Грузия, Армения и Молдова собрались в Кишиневе, чтобы скоординировать свои действия в русле, противоположном горбачевскому, разбирая государство по частям.

В тот самый день, когда Горбачев, получая в Осло Нобелевскую премию мира, взмолился об экономической помощи, вице-президент США Дэн Куэйл заявил в интервью, что ни о какой массированной экономической помощи речи быть не может


. И это в ходе военной самоликвидации СССР в Европе!

Чувства Горбачева отразились в его нобелевской речи: «Если перестройка потерпит крах, перспектива вхождения в новый, мирный период истории развеется на все обозримое будущее». Советский Союз имеет «все основания надеяться на крупномасштабную помощь».

Распад страны


Все смотрели на Украину: что победит в ней, славянское братство или сепаратистский искус. В конце мая 1991 г. — не без сложной борьбы — сторонник «обновленного союза» Леонид Кравчук, ставя теперь на националистов, преодолел влияние более дисциплинированных, но теряющих влияние коммунистов, фактически лишившихся поддержки в Москве.

В России же демократы завладели крупными городами. Гавриил Попов получил 60 процентов голосов в Москве, а в Ленинграде за Анатолия Собчака проголосовали 70 процентов горожан, пожелавших переименовать свой город. Ельцин, как уже говорилось, получил в российской Федерации 57 процентов голосов, и 12 июня 1991 г. стал первым избранным президентом Российской Федерации.

Их политические противники тоже впали в ожесточение. 17 июня Председатель Совета Министров Павлов потребовал экстренных полномочий для себя. Павлов был категорически против политики получения западных займов — что являлось коньком Горбачева. Павлова поддерживал силовой триумвират Пуго — Крючков — Язов. Все они обвинили Горбачева в сознательном манкировании своими конституционными обязанностями по защите страны от капиталистического Запада. Крючков утверждал, что западные разведывательные службы в течение многих лет расширяют свое влияние в среде либеральной интеллигенции и политических реформаторов. Западные службы, утверждал Крючков, платят огромные суммы за статьи, интервью, книги, лекционные туры по Западу для своей креатуры, для своих агентов влияния. Шеварднадзе и Ельцин особенно успешно воспользовались этими возможностями. Агенты влияния проникли на важные позиции в Кремль, где они выполняли планы своих покровителей, «направленные на крушение советского общества и подрыв социалистической экономики». Западные державы приготовились «демилитаризовать и даже оккупировать» Советский Союз.

Крючков сказал, что он показал документальные данные Горбачеву, но тот отказался их даже рассматривать.

Даже Шеварднадзе, очистивший посольство республики Чад под созданный им частный аналитический центр, обвинил американцев — и в том числе госсекретаря Бейкера — в том, что они «провокационно» привязывают программы помощи к советским уступкам во внутренней и оборонной политике. «Если вы говорите, «отпустите прибалтийские республики, и вы получите пятьдесят миллиардов долларов, реакционные силы и военные скажут, «Вот оно! Давайте-ка покончим со всем этим экспериментом!» Шеварднадзе настаивал: «Если вы, американцы, настаиваете на выдвижении выгодных вам условий, реакционеры изгонят нас из власти. И тогда вам придется иметь дело с грозным диктатором, и вы закончите тем, что будете тратить на оборону то, о чем просит вас сегодня президент Горбачев»


.

* * *


Горбачев не поддержал амбиции своего премьера, и покорные депутаты Верховного Совета СССР не пошли против президента (264 против 24) — хотя Горбачев и смягчил противостояние словами, что «все это входит в концепцию перестройки». Глава КГБ Крючков назвал «подлинных друзей перестройки — Запад, ведомый ЦРУ, пытается подорвать СССР под видом поддержки перестройки»


.

26 июня ОМОН осуществил рейд на вильнюсский телефонный центр. Снова встал вопрос о роли Горбачева. 1 июля девять деятелей-перестроечников — Шеварднадзе, Яковлев, Руцкой, Силаев, Вольский, Попов, Собчак, Шаталин и Петраков призвали демократические силы к единству, а страну к реформированию. Были обсуждены планы конференции демократических сил в сентябре для создания «Движения за демократические реформы»


. Представитель Горбачева Игнатенко подчеркнул позитивное отношение к этой инициативе президента Горбачева. И Ельцин одобрил эту идею…

Никогда советско-американские отношения не были более тесными, а контакты на самом высоком уровне более частыми, чем в конце весны — начале лета 1991 г. Война в Заливе закончилась, и американская дипломатия снова повернулась во всю ширь к советскому контрпартнеру. Министры иностранных дел встречались чуть ли не еженедельно, президенты постоянно разговаривали друг с другом по телефону, американский посол беспрестанно встречался с советскими и российскими политиками. Все, кто хотел покинуть СССР, сделали это (признают сами американцы) без препятствий.

Горбачев исполнил свое обещание, данное Бушу в Хельсинки, усилить двустороннее сотрудничество после окончания войны с Ираком. Видя медленное сползание Горбачева в политическую бездну, администрация Буша как бы испытывает своего рода благодарность в отношении «самоотверженного» Горбачева. А тот старается изо всех сил; он дает обязательства не останавливать прибалтов в их выходе из Союза.

5 июля 1991 г. Верховный суд России одобрил проект Союзного договора. А 12 июля Верховный Совет СССР сделал то же самое. Все союзные Верховные Советы (за исключением Украины) приняли решение в пользу Союзного Договора. Леонид Кравчук вроде бы поддерживал эту идею, но сам потихоньку от нее удалялся. Он явно боялся поссориться с украинским национальным движением «Рух».

А макроэкономика шла (вернее, падала) своим путем. В ходе голосований 1 и 5 июля Верховный Совет СССР высказался за денационализацию трех четвертей советской промышленности. Советский Союз 16 июля 1991 г. попросил о членстве в Международном валютном фонде, в Международном банке реконструкции и развития (Мировой банк), в Международной ассоциации по развитию.

Шла своей дорогой и эволюция Коммунистической партии Советского Союза. 25–26 июля пленум ЦК КПСС обсудил новую, реформистскую платформу партии, одобренную Горбачевым. Был отмечен факт выхода за год из партии четырех миллионов членов.

Используя отход народных масс от потерявшей силу и привлекательность идеологии, Ельцин запретил (20 июля) деятельность партийных организаций на государственных предприятиях России. Обратите внимание, читатель, Горбачев смолчал, когда был нанесен удар по этой основе его политической мощи. Он, генеральный секретарь ЦК КПСС, поддерживал свою партию до тех пор, пока она возносила его к политическим высотам вплоть до президентских. А затем ушел в сторону, оставив «свое стадо» на политическое заклание. Надо ли удивляться, что и его рать стала безразличной к самонадеянному полководцу, она не бросится его спасать, когда в отчаянном декабре 1991 г. он наконец-то провозгласит святые слова о том, что «Родина в опасности».

Ельцинская Россия последовательно крушила Союз. 29 июля 1991 г. Ельцин подписал двусторонний договор с Литвой как с «суверенной республикой». Со времен того Смутного времени, Шуйского и перебежчиков к полякам Россия не знала столь безразличных к себе людей. Два «боярина» на этот раз рассчитывали обмануть историю и проснуться на безусловной вершине власти — Горбачев и Ельцин. Они полагали, что на данном историческом участке им лучше держаться вместе. Они объявили о четырех общих лозунгах: демократизация, экономические реформы, сохранение союза, новое мышление. Словеса лукавые. Обоих интересовала только власть.

Канун


Итак, Горбачев сказал Павлову, что испрашиваемые главой кабинета министров полномочия даются только президенту. Требование особых полномочий было поддержано министром обороны Язовым, председателем КГБ Крючковым, министром внутренних дел Пуго. Но Горбачев был в своей прежней манере, осененный неистребимой верой, что трудности развеются, так или иначе. Он и не пытался встать на сторону своих четырех наиболее важных министров. У наблюдателей сложилось впечатление, что министры находятся в тайном сговоре со своим президентом (который, как назначил их на их высокие посты, так и волен был уволить их).

Однако американцы не верили в сговор, они знали, насколько ревнив Горбачев в отношении посягательств на верховную власть. Они не верили, что Горбачев по собственной воле собирается резко увеличить полномочия своего премьер-министра.

Американские дипломаты бросились к своим советским информантам для разъяснения ситуации. Политики, дипломаты и журналисты приглашались в квартиры американцев, в рестораны, в резиденцию посла. Мэтлок пригласил в Спасо-хауз нескольких политических деятелей, включая мэра Москвы Попова. (Только что избранный президентом Ельцин находился с визитом в Соединенных Штатах.).

Демократический мэр Москвы Попов, нарушив этикет, задержался с прибытием в Спасо-хауз и прибыл в московскую резиденцию американского посла в час дня. Он принял поздравления с избранием, но пить ничего не стал. Слуга принес в библиотеку кофе. Попов был явно взволнован, он ждал, когда слуга затворит дверь и, не прекращая разговор, взял лист бумаги и написал на нем заглавными русскими буквами: «ОРГАНИЗОВАН ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ СВЕРЖЕНИЯ ГОРБАЧЕВА. МЫ ДОЛЖНЫ СВЯЗАТЬСЯ С БОРИСОМ НИКОЛАЕВИЧЕМ». Он вручил бумагу Мэтлоку. Не меняя тембра голоса, Мэтлок написал на том же листе бумаги: «Я ПОШЛЮ СООБЩЕНИЕ. НО КТО СТОИТ ЗА ЗАГОВОРОМ?» Попов взглянул на слова посла и начертал: «ПАВЛОВ, КРЮЧКОВ, ЯЗОВ, ЛУКЬЯНОВ». После этого Попов порвал бумагу на мелкие части и быстро отбыл.

Мэтлок быстро написал сообщение, поместил его в конверт и отправил с нарочным своему заместителю Джиму Коллинзу с приказом немедленно переслать сообщение в Вашингтон самым быстрым и надежным способом. Оно отправилось наиболее совершенной американской системой STU-3 Лоуренсу Иглбергеру, а от того — в Берлин к гостившему там государственному секретарю Джеймсу Бейкеру, затем к помощнику президента по национальной безопасности Бренту Скаукрофту и, наконец, к президенту Джорджу Бушу-старшему. До встречи Буша с Ельциным оставалось несколько часов. Заполдень в Спасо-хаузе зазвенел звонок специального телефона. Заместитель госсекретаря Роберт Киммит сказал Мэтлоку, что Ельцин получит сообщение, но президент приказывает своему послу немедленно навестить Горбачева и предупредить его. Мэтлок просил никому не сообщать источник его информации. Условились не сообщать Горбачеву об источнике, предупредившем его об опасности.

В это время Бейкер и Бессмертных проводили совместную пресс-конференцию в саду резиденции американского посла в Берлине. Как только Бессмертных покинул помещение, Деннис Росс прочитал телеграмму, отвел Бейкера в сторону и показал ему текст. Бейкер воспринял предупреждение Попова серьезно — у того, как у мэра Москвы, были обширные связи в партии, КГБ, среди военных. Американцы оказались в непростом положении. Если четко следовать просьбе Попова, нужно было спешно искать Ельцина. Но не лучше ли предупредить Горбачева прежде всего? А как? Бейкер полагал, что лучше всего через посла Бессмертных. Буш также считал, что нужно оповестить Горбачева по дипломатическим каналам.

Бейкер позвонил Бессмертных: «У меня к вам есть нечто срочное». Сумев обойти своих телохранителей, Бессмертных прибыл к Бейкеру на посольской, а не министерской машине в отель «Интерконтиненталь». Мэтлок считает, что в данной ситуации «и президент, и госсекретарь» действовали наивно и по-любительски. «Каждому, имеющему элементарные знания о советской системе, должно было быть ясно, что Бессмертных не мог предупредить Горбачева. Все советские официальные коммуникации контролировались КГБ, а одним из главных заговорщиков в данном случае был сам шеф КГБ… Предупреждать Бессмертных было вершиной глупости. Как мог Бессмертных, не имея конкретных доказательств, обвинять ближайшего коллегу по кабинету министров?»


. Бейкер был беспечен, а президент Буш неосторожен. Когда он звонил по телефону Горбачеву, то «доложил», что Ельцин «не сделал ничего нелояльного в Вашингтоне». Эта телефонная линия контролировалась КГБ.

А в Москве Мэтлок позвонил Черняеву, указывая на экстренную важность того, с чем он готов прийти к Горбачеву. Через несколько минут из Кремля последовало сообщение, что посол Мэтлок может прибыть немедленно — и пусть поспешит, Горбачев собирается отбывать. В кабинет президента СССР Мэтлок зашел вместе с Черняевым, который, пребывая в легком настроении, представил его как «товарища посла». Большим диссонансом всему этому был переход к столь грозным предупреждениям. Все сели за длинный стол кабинета, к которому посол, собственно, уже привык. Мэтлок сидел лицом к окну, Горбачев и Черняев — напротив.

Мэтлок начал заготовленную короткую речь. «Господин президент, президент Буш попросил меня уведомить вас о недавно полученном нами докладе, который очень обеспокоил нас, хотя мы еще не нашли ему подтверждения. Доклад основан более чем на слухах, но менее чем на определенной информации. Речь идет о том, что предпринимаются усилия по вашему свержению, это может произойти в любое время даже на этой неделе»


.

Горбачев покачал головой, усмехнулся, затем снова стал серьезным. «Скажите президенту Бушу, что я тронут. В течение некоторого времени я чувствовал, что мы просто партнеры, но сейчас он доказал свою дружбу. Спасибо за его заботу. Он сделал то, что должен сделать друг. Но скажите ему, чтобы он не беспокоился. Я держу все в руках. Вы увидите это завтра». Мэтлок сказал ему, что рад узнать, что предостережения не имеют под собой оснований. «Как я уже сказал, мы не можем в настоящее время подтвердить свои слова, хотя дело кажется серьезным и стоящим внимания».

Дальнейшее Горбачев посвятил тому, что он любил более всего — нескончаемому монологу. Да, ходят слухи о возможности свержения правительства. Времена неспокойные. Павлов — компетентный экономист, но неопытный политик, и еще учится на своем посту. Он уже осознал сделанную им ошибку. Наметилось движение к консенсусу. Подходы к примирению найдены даже с Ельциным. Союзный договор будет подписан вскоре, а затем состоится визит в Лондон на встречу «большой семерки». Это первый шаг по пути в мировую экономику. Общество своим голосованием за Ельцина выразило желание экономических реформ, но никто в обществе не желает политического противостояния.

При этом Горбачев признал, что у него есть противники, как в обществе, так и в парламенте. Часть этих противников входит во фракцию «Союз». Многие из них несдержанны на язык. Горбачев предполагал, что именно они послужили источником для американцев. Горбачев в очередной раз повторял, что «держит ситуацию под контролем».

Буш «неосторожно» обмолвился об источнике. Заметим, что эту ошибку сделал прежний глава ЦРУ. Когда Горбачев встретил Попова во время визита Буша в Москву, он указал на него пальцем и строго спросил: «Почему вы рассказываете сказки американцам?» — чем вызвал потрясение мэра.

С точки зрения Мэтлока, высшие государственные лица США допустили ошибки, а Горбачев при этом «вел себя как сомнамбула». Министр Бессмертных возвратился в Москву 21 июня 1991 г. и на следующий день шествовал рядом с Горбачевым при возложении венков к могиле Неизвестного Солдата. В течение нескольких секунд он рассказал Горбачеву о своей беседе в Берлине с Бейкером и спросил, получил ли президент его предупреждение? Горбачев заверил, что имел «соответствующую беседу». Горбачев при этом задал вопрос, говорил ли Бейкер об определенной дате? Бессмертных ответил, что нет, но что речь шла о событиях, «которые могут произойти в любое время».

Лондонский саммит


Заместитель советника по национальной безопасности Роберт Гейтс накануне саммита сказал, что Соединенные Штаты уже не имеют соперников в экономической, политической, военной и культурной сферах. «Сегодня никто не оспаривает реальность существования лишь одной сверхдержавы и ее лидерства в мире»


. Историк Гартхоф полагает, что, сказанные в Канаде, эти слова были «недипломатичными в отношении Советского Союза и очень сомнительны для американского официального лица»


.

В середине июня 1991 г. хозяин встречи — британский премьер Джон Мейджор пригласил Горбачева встретиться с семью западными лидерами в качестве гостя, после окончания формальных заседаний, а не в качестве официального члена группы «семи». Это означает, что Горбачева сдал не только президент Буш, но и хозяева встречи англичане, а также президент Миттеран и канцлер Коль. «Группа семи утерла нос Горбачеву»


.

Мэтлок все же спросил Горбачева, столько мечтавшего о полнокровном участии в «клубе восьми», как он себя чувствует перед лондонской встречей. Посол ожидал потока обид. Ничего подобного. «Горбачев ответил, что чувствует себя очень хорошо: программа, которую он получил, сверстана весьма умело, он ожидает очень важные дискуссии, некоторые критические по важности решения».

Нет сомнений в том, что, пожертвовав стольким в пользу Запада, Горбачев хотел быть принятым на встрече G-7 как равный среди равных. Этого не получилось — в каких бы эмпиреях ни витал наш герой. Мировая пресса писала, что Горбачев прибыл в Лондон со шляпой в руке, с протянутой рукой, просящий западной помощи. Сформировался, мол, новый тип: «Нищий коммунист». Горбачев немало усилий потратил, чтобы не обращать внимания на обидные образы.

Еще до формального начала встречи президент Буш постарался предупредить своего советского партнера не просить о крупномасштабной помощи — в форме ли стабилизационного фонда рубля, реструктуризации общего советского долга, займов на закупки западных потребительских товаров. В начале июня 1991 г. в Кремль было послано специальное письмо на этот счет.

Эд Хьюэтт встретился с Андреем Кокошиным из Института США и Канады, готовившим президента к Лондону: «Андрей, ради бога, не просите денег». Настроение президента менялось. Накануне поездки Горбачев говорил помощникам, что, наверное, не следует ехать вообще; он не хочет, чтобы его «учили как школьника» Все это, в конечном счете, заставляло Горбачева «ощетиниться» и «двигаться вперед», вопреки всем предупреждениям. Уже накануне встречи Горбачев все же попросил экономической помощи. За день до начала встречи он выдвинул просьбу о членстве СССР в Международном валютном фонде. (Между прочим, Горбачев знал об отрицательном отношении к этому американцев, но, как часто бывало с ним, пошелнапролом


).

Решающей видится встреча Горбачева с Бушем в полдень 17 июля 1991 г. Горбачев, судя по всему, решил «обязать» президента Буша уступками в сфере стратегических вооружений. Последние детали Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ) были согласованы как раз к тому моменту, когда бронированный лимузин ЗиЛ-117 въехал в Винфилд-Хауз — резиденцию американского посла в Лондоне, где остановился президент Буш. (Теперь было ясно, что визит американского президента в Москву состоится — решено главное.) А дальнейшее американские специалисты живописуют как накат бестактности Горбачева. Да, он был мил еще несколько минут назад, когда уступал в стратегической сфере, но теперь становился бестактным, потому что принял позу просителя, да еще готового к укорам и обидам.

* * *


Заметки за ланчем делал Черняев: «Я знаю, что президент Соединенных Штатов — серьезный человек. Он думает о политической приложимости своих решений, и не склонен к импровизациям. Что касается политики в области безопасности, мы уже совершили немало. В то же время у меня сложилось впечатление, что мой друг, президент Соединенных Штатов, еще не пришел к окончательному ответу на вопрос: Каким Соединенные Штаты желают видеть Советский Союз? Пока мы не получим ответа на этот вопрос, многие проблемы в наших отношениях невозможно будет прояснить». В этом пункте Черняев отмечает гримасу неудовольствия на лице Буша, кровь прилила к лицу американского президента.

Горбачев стал видеться как слон в посудной лавке. Но остановить Горбачева было уже невозможно.

«Итак, я спрашиваю: чего Джордж Буш желает от меня? Если мои коллеги по «семерке» говорят мне при встрече, что им нравится то, что я делаю, и они хотят помочь мне, но вначале я должен сам решить свои собственные задачи, я обязан сказать им, что мы решаем общие задачи. Не странно ли, что сто миллиардов долларов было истрачено на решение регионального конфликта. На эти программы деньги нашли. Но вот перед нами проект трансформации всего Советского Союза, придания ему совершенно нового качества, введение его в мировую экономику с тем, чтобы он перестал быть разрушительной силой и источником угроз. Не было еще задачи более великой и важной!»

Буш ответил, что поставленный Горбачевым вопрос неясен. Соединенные Штаты желают видеть Советский Союз «демократическим государством, ориентированным на рыночную экономику». В этом месте Черняев отмечает чрезвычайную холодность Буша. Он говорит, что, видимо недостаточно четко изложил свое понимание насущных проблем. Не все в США разделяют благорасположение к СССР. Но США не хотят коллапса Советского Союза. И ясно, что Буш задет и разозлен. Он уже смотрел на Горбачева почти как на политического покойника, а тот щебетал, словно лично сам не ослабил свою страну. По возвращении в Вашингтон Буш сказал о Горбачеве: «Он потерял связь с реальностью»


.

Что же касается Горбачева, то он словно просыпается от долгого сна, Мэтлок немало рассуждает о том, как то, что казалось Горбачеву «глубокой дружбой, в большинстве решающих случаев являлось разочаровывающим эпизодом»


. По мнению Черняева, в Лондоне Горбачев испытал подлинно глубокое разочарование


. Чем объяснить все это? По мнению Мэтлока, Горбачев «психологически не был способен выразить свои глубокие, возможно полуосознанные желания, а если бы смог — то подписал бы себе смертный приговор».

Во время встреч с другими лидерами «семерки» Горбачев слышал многократно, что он сделал много хорошего для Запада, но это вовсе не основание для того, чтобы надеяться на поток денег, поддерживающий рубль и наполняющий полки советских магазинов товарами.

Выступая как бы от лица Горбачева, Мэтлок признает: «Я взял на себя советских военных руководителей и заставлял их — иногда обманывая — делать то, что мне казалось необходимым. Я отказался использовать угрозу применения силы в Восточной Европе. Я создал философию, утверждающую, что окончание «холодной войны» в наших интересах. Я не заметил того, чтобы американский президент очень уж помог мне в этом»


. Более того, признает Мэтлок, «в 1991 г. Буш искал причины не помогать Советскому Союзу. Горбачев ощутил это нежелание».

Суммируем. Историческим фактом является, что в час отчаяния Горбачева «великолепная семерка» западных государств не создала пакета общей помощи, а в МВФ Советскому Союзу был предоставлен только статус специального ассоциативного членства. Такова была благодарность Запада на еще дымящихся останках Восточного блока: 1 июля 1991 г. Варшавский Договор был по всеобщему согласию распущен. Советские войска завершили выход из Чехословакии и Венгрии, вывод войск из ГДР и Польши шел своим ходом. Советские войска покидали даже Монголию.

* * *


Горбачев покинул Лондон обиженным и уязвленным. На эту тему Скаукрофт говорил Бушу: «Горбачев приехал собирать то, что он — совершенно очевидно — чувствовал, что мы должны ему, но он не смог представить свое дело убедительным образом. Складывается впечатление, что он не понимает сложности проблемы»


. На что Буш ответил: «Он всегда был наилучшим продавцом самого себя, он умело себя подавал. Но не в этот раз». Так Горбачев, при всей гибкости хребта, не сумел добиться своего в столь желанном для него приобщении к «группе семи».

Еще до саммита американцы предлагали помочь в конверсии военных отраслей промышленности. Президент Буш именно это предложил Горбачеву в Лондоне летом 1991 года. Взамен он обещал помочь в реструктурировании советского долга. Если он хотел политически «убить» Горбачева, то, похоже, это ему удалось. Клеймо предателя на Руси позорно не в меньшей степени, чем в США или Британии…

Через неделю после встречи Горбачева с Бушем в Лондоне советский лидер пригласил к себе помощника Черняева в комнату Президиума в Большом Кремлевском дворце. Там официант готовил кофе. Президент: «Оставь нас!..» Тот вышел. «Пришла информация. Буш после завтрака в Лондоне — помнишь? — сказал своим: Горбачев устал, нервничает, не владеет ситуацией, не уверен в себе, поэтому и подозревает меня в неверности… Надо, мол, переключаться на Ельцина»


.

Буш в Москве


Самолет американского президента приземлился во Внуково-2 вечером 29 июля 1991 г. Буш впервые был в Москве в качестве президента. В аэропорту его встречал вице-президент Геннадий Янаев.

Горбачев, Ельцин и президент Казахстана Назарбаев разрешали одно из главных противоречий нового федерального проекта — корреляцию полномочий между центром и республиками по поводу налогообложения. Компромисс был достигнут в три часа ночи, за несколько часов до первой официальной встречи Горбачева с Бушем. Казалось, это доброе предзнаменование для сохранения страны. Но когда президент Горбачев пригласил — жест доброй воли — Ельцина и Назарбаева втроем встретить американского президента, Ельцин отказался. В конечном счете, после первоначальной встречи с глазу на глаз Горбачев и Буш встретили в Кремле председателя Совета Министров Павлова, министра иностранных дел Бессмертных, министра обороны Язова и президента Казахстана Нурсултана Назарбаева.

Еще в Лондоне Горбачев и Буш договорились встретиться в «советском Кемп-Дэвиде», вдали от городского шума. Главный разговор предстоял Ново-Огарево, когда-то построенном Хрущевым в качестве загородной резиденции. Съехались утром. Бейкер и Скаукрофт, Бессмертных и Черняев, Палаженко и Дима (американский переводчик, русский по происхождению). Буш шел пешком от дома, который ему отвели на новоогаревской территории. У главного здания его уже ждали Горбачев, Раиса Максимовна и другие. День провели сидя в плетеных креслах на солнечной веранде. Здесь Буш пообещал быть на стороне Горбачева в русском раздрае


.

Но венцом визита президента Буша в СССР должно было быть подписание Договора о стратегических наступательных вооружениях (СНВ-1) — итог десяти лет советско-американских переговоров о сокращении стратегических вооружений.

Напомним, что переговоры по разрешению оставшихся трудностей в подходе к подписанию Договора об ограничении стратегических вооружений (СНВ) возобновились 19 апреля 1991 г. Американский исследователь Раймонд Гартхоф уверенно оценивает советский подход: «Советская решимость согласовать оставшиеся проблемы была очевидной»


. Особенно глубокой проработке проблемы СНВ подверглись во время встреч Бессмертных и Бейкера в середине марта и средине мая 1991 г. в Каире, телефонного разговора Буша и Горбачева 27 мая и дипломатических встреч в Лиссабоне, Женеве и Берлине в июне 1991 г. К концу июня, к визиту в СССР президента Буша неразрешенными остались три вопроса: 1) как фиксировать телеметрически атомные подземные испытания; 2) как засчитывать численность раздельных боеголовок; 3) какие типы модифицированного оружия считать новыми


.

* * *


Утром 30 июля 1991 г. Буш и Горбачев традиционно встретились в Екатерининском зале Кремля. Было ощутимо, что недовольство встречей «семерки» в Лондоне еще живет в Горбачеве: «Вы привыкли произносить все эти прекрасные слова о том, как сильно вы желаете нам помочь. Но когда речь заходит о конкретных делах, вам что-то постоянно мешает»


. Горбачева обидело то, что «большая семерка» предложил Советскому Союзу только «статус особой ассоциации» в Международном валютном фонде. Что это означает? Это звучит как гражданство второго сорта. Как «первоклассная держава № 2» Советский Союз имеет право, полагал Горбачев, на полнокровное членство.

Буш, зная, что экономическая помощь Соединенных Штатов Советскому Союзу невелика, постарался подсластить горькую пилюлю. Так, он объявил в Москве, что Соединенные Штаты собираются ратифицировать двусторонние торговые соглашения и предоставить Советскому Союзу статус наибольшего благоприятствования в торговле. Президенты согласились, что реформирование столь огромной страны, как СССР, представляет собой невероятную по сложности задачу


.

Американские специалисты отметили, что команда Буша «держалась скромно, и Буш был чрезвычайно осторожен в выдвижении новых предложений, которые шли за пределы гарантирования недискриминационного статуса Международного валютного фонда — обещание чего было сделано уже год назад. Подлинного западного пакета предложений с американским лидерством в их реализации, не обнаружилось»


.

Госсекретарь Бейкер предложил разместить в Советском Союзе американских добровольцев «Корпуса мира». Это было одно из немногих предложений, с порога отвергнутых советской стороной как заведомо унизительное. (Пока американцам удалось уговорить в этом отношении только растерявшуюся Монголию. Пройдет время, и Ельцин с Кравчуком пригласят добровольцев «Корпуса мира» в Россию и Украину).

Горбачев на встрече всячески стремился сократить список запрещенных для экспорта в СССР товаров, подпадающих под контрольный список КОКОМ. Горбачев не переставал повторять, что соображения безопасности для Запада потеряли прежний смысл. Буш, не склонный к развязыванию гордиева узла, стремился не давать конкретных обещаний. Все же был подписан ряд двусторонних соглашений, таких, как безопасность авиационных полетов, взаимопомощь в случае несчастных происшествий. Среди региональных конфликтов не был решен вопрос о помощи обеих сторон противоборствующим силам в Афганистане. Буш стремился вытолкнуть СССР из Кубы


. Оба президента осудили проявления насилия в Югославии, решили вдвоем председательствовать на Конференции по Ближнему Востоку. Буш поблагодарил Горбачева за помощь в войне с Ираком.

Буш отметил, что его сотрудничество с Горбачевым уже привело к местным выборам в Намибии, Анголе, Никарагуа; подобные же надежды возникли в отношении Камбоджи и Афганистана. Бейкер и Шеварднадзе подписали соглашение о сотрудничестве в Сальвадоре и Гватемале.

Неожиданным для Горбачева ударом в спину было заявление президента Буша по поводу Дальнего Востока, связанное с пожеланиями к советской стороне «удовлетворить требования Японии — которые мы поддерживаем — относительно возврата Японии Северных территорий… Этот спор затрудняет ваше возвращение, вашу интеграцию в мировую экономику»


.

Это было беспрецедентное американское вмешательство в проблему, которую сами же американцы и создали, подписав в 1951 г. односторонне американо-японский мирный договор. Раймонд Гартхоф полагает, что это было «неумно и никому не оказало помощи. Позиция Японии во всем этом вопросе не была безупречной»


.

Президент Буш явно не ощущал, что преступает грань, когда обращение с Советским Союзом становилось неотличимым от отношения к побежденной стране. Он явно игнорировал советского союзника в войне против Японии, не заботясь о мнении советского народа, видевшего данную проблему отличным от японцев способом.

* * *


Помимо Кубы и островов Южнокурильской гряды, оставалось три препятствия в американо-советских отношениях, и все они касались проблем внутренней эволюции СССР:

1) прибалтийские республики (конгресс признал их независимость);

2) военные расходы Советского Союза. «Для вашей военной системы наступило время перейти на мирные рельсы. Наступило время сократить военные расходы». Американский президент предложил помощь «в конвертации вашей военно-индустриальной мощи в производительную, направленную на мирные цели»


. Строго говоря, Горбачев, находясь под давлением американцев, уже двигался в этом направлении в 1990–1991 гг.

3) Пути развития советской экономики и общества. Президент Буш: «Главный вызов — наиболее существенный фактор в формировании нового партнерства между нашими нациями — остается исход эксперимента, ныне производимого с советской экономикой — и советским обществом». Не чувствуя ни малейшего стеснения, американский президент живописал, как «моя страна может помочь этой новой советской революции»


. Если это не вмешательство во внутренние дела суверенной страны, то что это?

Не будет ошибкой сказать, что, в отличие от прежних лет, центр политической гравитации, безусловно, переместился во внутреннюю сферу. Но ведь «государство, которое возглавлял Горбачев, распадалось на глазах»


. Горбачев уже не мог говорить ни о чем более.

СНВ-1


Мэтлок полагал, что «недавние политические победы поспособствуют мутации Ельцина, прекращению его заведомо вызывающих действий. Этого, однако, не случилось. Он продолжал демонстрировать свое высокомерие и многозначительность: заставил Буша ждать почти десять минут, продлил запланированное время встречи намного больше. Он сказал Бушу, что сразу же после подписания союзного договора США и Россия сумеют развить тесные двусторонние отношения. А затем сияющий российский президент пошел к прессе и объявил, что очень рассчитывает на улучшение российско-американских отношений».

На государственном обеде у Горбачева — в зале Святого Владимира — Ельцин послал свою вперед жену одну, затем дождался прибытия Барбары Буш и пытался эскортировать ее к столу, словно это он был хозяином в доме. Барбара Буш со «стальной» улыбкой вынесла это испытание.

Этим российский лидер старался привлечь к себе внимание и поставить в ложное положение Горбачева. Советский президент никогда еще не выглядел столь жалким. Он прямо говорил о возможности гражданской войны на манер начинающейся югославской. Он уже видел опасность украинской сецессии.

Коронным элементом встречи в Москве было подписание Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений — (СНВ) — в том же Владимирском зале. Договор СНВ-1 представлял собой весьма объемистый документ в 700 страниц. Наибольшему сокращению подвергались быстродействующие ракетные системы. На реализацию СНВ-1 отводилось семь лет. Обе стороны договорились продолжить переговоры по сокращению стратегических вооружений уже весной текущего года в Москве.

Советская сторона желала знать, когда дело дойдет до сокращения тактического ядерного оружия, но руководство Соединенных Штатов довольно жестко отвергло подобные идеи. Подобным же жестким образом американская сторона ответила Горбачеву и по другому важному вопросу — о прекращении подземных испытаний. Ответ был краток: американская сторона не готова рассматривать этот вопрос


.

Киев


Резко ослабленная позиция Горбачева на внутреннем фронте и общая слабость Советского Союза изменили стиль американского поведения. Американцев попросту стали «читать лекции» советскому руководству по проблемам внешней политики и внутренних реформ. «Советское низкопоклонство на Ближнем Востоке и в Югославии, избыточные уступки СССР на переговорах СНВ и в других случаях — были причиной политического ослабления Горбачева»


.

Такие деятели позднесоветской дипломатии, как Шеварднадзе, демонстрировали олимпийское спокойствие. «Сейчас, я думаю, у нас нет особых проблем, и наши отношения развиваются естественным образом. Воздействия на советско-американские отношения оказывает внутриполитическое состояние дел»


.

Как будто внешнеполитический раздрай не повлиял на внутреннее состояние общества. «Критики и так атаковали Горбачева каклакея Буша»


.

Как ни суди, а после двух дней пребывания в Москве президент Буш сделал еще один несомненно одобрительный жест силам, раскалывавшим Союз. Речь идет о визите в Киев. Горбачев был шокирован желанием Буша посетить Киев. Горбачев через советского поверенного в делах в Вашингтоне пытался отложить визит президента Буша на Украину. Американцам пришлось приложить все силы, и через министра Бессмертных уговорить Горбачева не создавать скандал. Взамен президент Буш попросил составителей своих речей выбросить все, что может взвинтить Горбачева, что может быть истолковано как поддержка противостоящих ему сил.

Полет в столицу Украины длился два часа. Советские пассажиры огромного американского «Боинга 747» были приписаны к отдельным салонам. Обед был на уровне, и все отметили несколько скотчей, которыми сопроводил полет его номинальный глава с советской стороны Геннадий Янаев. Выступая в роли радушного хозяина, Джордж Буш показал Янаеву «электронную начинку» своего самолета. Комментарии Янаева были лапидарными: «Очень интересно». О вещах более сложных он предпочитал не говорить. Буш вспоминал оценку, данную Янаеву Центральным разведывательным управлением: аппаратчик старого закала; маловероятно, что может играть важную или независимую роль в политической жизни нового периода.

* * *


Буш был в Киеве очень тепло принят — отражение нового самовосприятия республики — как суверенной и при этом ожидающей поддержки и финансовой помощи Соединенных Штатов. Буш и его окружение уже имели возможность встречаться с украинскими националистами. Тех возмущал определенный артикль при названии страны: the Ukraine. Это им напоминало колониальные названия — the Gambia, the Lebanon. Выведенный из себя Скаукрофт спросил ревнителей словесной чистоты, а как относительно the Netherlands? В конце концов, как тогда трактовать the United States? Те же муки владели иррациональными националистами при определении прибыть на Украину. Они считали, что так могут говорить лишь москали. А как насчет шевченковского «…поховайте на Вкраини милой»?

После посадки кортеж с Бушем проехал из аэропорта Борисполь в центр Киева. На всем пути киевляне стояли плотной толпой и с цветами. Буш вспоминал места, где он проводил избирательную кампанию — Питтсбург, Кливленд, Детройт, Чикаго — где жило много украинских эмигрантов. Как и боялся Горбачев, в Киеве был ощутим контраст с Москвой, где публика уже привыкла к высоким лицам, и где зарубежные радетели перестройки уже не вызывали оваций. Выпустивший демона национализма из сосуда народной мудрости, Горбачев мог полюбоваться делом рук своих на многочисленных плакатах украинского национализма: «Если быть частью империи так хорошо, то почему Америка покинула империю?», «У Москвы 15 колоний» и т. п.

В центре Киева президент Буш встретил председателя украинского парламента Леонида Кравчука, вступившего на националистическую стезю, когда наступил подходящий момент. Кравчук жаловался, что треть урожая плодородной Украины не доходит до украинского потребителя. К Янаеву украинское начальство относилось (по американской оценке) как к «председателю всесоюзной ассоциации прокаженных». На обеде рабочими языками были английский и украинский. На Янаева было больно смотреть.

Общая картина не требовала дополнительных разъяснений. Президент Буш видел, в каком критическом состоянии находится «его друг Михаил», и он приказал своим «тайным писателям» внести в текст своей киевской речи обороты, которые порадовали бы Горбачева. Ключевыми были следующие произнесенные Бушем слова: «Свобода это совсем не то же самое, что независимость… Американцы не поддержат тех, кто желает независимости для того, чтобы заменить далекую тиранию местным деспотизмом…Те, кто исповедует самоубийственный национализм, основанный на этнической ненависти, не получит поддержки Америки». Буш восхвалил Горбачева и призвал подписать договор 9+1


. Многие в зале были шокированы словами американского президента. Это было совсем не то, чего они ожидали.

Напомним, что американская дипломатия (и разведка) уже три года находилась в тесном контакте с украинским движением «Рух» — поддержку которой стимулировал сам Горбачев. «Лидеры «Руха» получали приглашение посетить Соединенные Штаты чаще чем любая другая украинская организация, хотя «Рух» получил менее четверти голосов во время выборов на Украине. Поездка президента Буша в Киев венчала эти американские усилия.

С другой стороны, если бы Горбачев оставил в 1980-е годы «Рух» один на один с Компартией Украины, от «Руха» мало что осталось бы. Тогдашний глава украинской компартии Щербицкий выступал категорически против националистов. Но благодарности за это от Горбачева он, естественно, и не дождался — более того: его, как консерватора, вывели из центрального Политбюро. Заменивший его Кравчук еще покажет свое истинное лицо.

Что же касается визита президента Буша, то, как пишет спустя некоторое время, американский историк Раймонд Гартхоф, «в ретроспективе ясно, что для Буша было бы лучше не ездить на Украину»


. Впервые с начала семнадцатого века глава великой державы навещал Украину, относясь к ее руководителям как к независимым правителям и обращаясь к присутствующим на украинском языке. Буш настаивал, чтобы все руководители крупных фракций присутствовали на его выступлении. Мэтлока обеспокоил союз номенклатуры с националистами. Такой союз мог «дать независимость и государственность быстрее, но в результате появится страна без внутренней связанности, что поставит под удар и единство большого союза»


.

Из Киева Буш вылетел прямо в штат Мэн, где намеревался провести месяц. В представляемых ему ежедневно «Обзорах положения в СССР» за 17 августа было выделено мнение Александра Яковлева о «влиятельной группе сталинистов», готовой взять в свои руки власть. Обзор завершался так: «Существует растущая опасность того, что традиционалисты пожелают спровоцировать ситуацию, которая оправдает использование силы для восстановления порядка»


.

Смена фаворитов


Ослабление власти Горбачева становилось все более ощутимым. На относительно небольшой завтрак в Кремле наряду с Бушем Горбачев пригласил Ельцина, Назарбаева, Павлова, Бессмертных, Моисеева. Черняева и Болдина.

Советский президент надеялся, что это удовлетворит желание Буша увидеть Ельцина. В последний момент Ельцин, однако, отклонил приглашение Горбачева, заметив при этом, что предпочел бы принять Буша у себя. Инаугурация Ельцина прошла всего несколько недель назад. Теперь Ельцин занимал те помещения в Кремле, которые были горбачевскими в бытности того Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Именно здесь — а не в российском Белом доме — был принят президент Буш после указанного завтрака.

Американская дипломатия, которую в данном случае олицетворял Джордж Буш, уже начинала искать путь сближения с Ельциным, обещавшим значительно больше, чем слабеющий Горбачев: полный развал страны, оставлявший Соединенные Штаты единственной сверхдержавой мира.

Президент Буш встретился с Ельциным в его кремлевском кабинете во второй половине дня первого дня своего визита в Москву в 1991 году. То был огромный по значимости шаг — советские союзные республики Америка начала воспринимать как суверенные от Союзного Центра.

Горбачев был вынужден делать хорошую мину при плохой игре, а Ельцин, внутренне ликуя, спинным хребтом понимал, что он становится все более интересен для американцев. Мэтлок — то есть госдепартамент — и ЦРУ (уже более года) именно в этом духе настраивали Буша, хотя тот все еще клялся Горбачеву в вечной благодарности за почти демонстративный снос советского могущества.

Президент Буш открыто объявил, что все его «большие дела» с президентом Советского Союза отныне не закрывают дороги контактам с президентами отдельных республик. Буш только не сделал последнего шага (на который его усиленно толкал Борис Ельцин) — не прировнял по важности союзного президента с региональными президентами. Когда Борис Ельцин призвал Джорджа Буша к формированию непосредственных двусторонних связей с пятнадцатью советскими республиками, Буш призвал «подождать» подписания Союзного договора — тогда еще не зафиксированного на бумаге.

В то же время — читатель, обрати на это внимание — президент Буш несомненно стимулировал ельцинскую сепаратистскую «гордыню», сказав тому, что визит Ельцина в США «произвел огромное впечатление»


. И это после того как брутальный Ельцин заставил американского президента прождать семь минут в своей приемной. Буш согласился (после этого) увеличить срок беседы с 15 минут до сорока плюс (импровизированная пресс-конференция)


. Дело того стоило, это понимал и Буш и Ельцин.

Как уже упоминалось, на Западе постоянно размышляли над тем, есть ли в Советском Союзе, развороченном Горбачевым, «маленькая красная линия», перейти которую советской элите просто невозможно. Большинство экспертов считало, что такая линия существует, и она проходит по границе между Восточной и Западной Германией. Но вот Горбачев сдал ГДР — и ничего не произошло. Следующую красную линию видели во вступлении объединенной Германии в НАТО. Но и здесь Рубикон был пройден, и Земля не перевернулась. Развал страны? Неясно было, проснется ли огромное население, или корыстные националисты всех мастей заглушат голос разума (который, в частности, звучал в киевской речи президента Буша)?

Так называемый «путч»


Новый Союзный договор должен был быть подписан 20 августа 1991 г. Критическим для его судьбы было обсуждение, начатое 26 июня 1991 года в украинском парламенте. Из выступивших 35 депутатов 24 выдвинули те или иные возражения. Председательствующий Леонид Кравчук загадочно молчал. Решили отложить окончательное решение до сентября 1991 г., когда в Москве соберется Верховный Совет СССР. 2 августа, на второй день после отбытия президента Буша, Горбачев объявил, что договор «будет открыт для подписания 20 августа 1991 г., и что Российская Федерация, Казахстан и Узбекистан подпишут его».

Это, сказал Горбачев, будет база для «новой, подлинно свободной ассоциации суверенных государств». Но немногие помимо Горбачева смотрели на Проект с надеждой. Республики получали невиданную дотоле власть. Сохранится ли Союз? «Демократическая Россия» предложила Ельцину подписать Договор только с ее добавлениями. Это означало, что Договор подписан не будет.

4 августа 1991 г. Горбачев отбыл из Москвы на традиционный ежегодный отдых в Крым, в Форос. Он должен был вернуться назад, в Москву 19 августа. Политическая сцена казалась спокойной. Посол Мэтлок готовился к завершению своей миссии в Москве и к отбытию 12 августа 1991 г. Свой последний вечер он провел в семье Шеварднадзе.

Утром 16 августа 1991 г. проект о создании «Государственного комитета по чрезвычайному положению» лег на стол Крючкова. Тот немедленно отдал приказ о посылке в Крым группы специалистов, которая отрежет Горбачева от внешнего мира.

17 августа Крючков пригласил нескольких коллег в баню на секретном объекте КГБ в Москве, известном под кодовым названием «Комплекс АБЦ». Сюда приехал Председатель Совета Министров Валентин Павлов, министр обороны Дмитрий Язов, секретарь Горбачева Валерий Болдин, секретарь ЦК Олег Бакланов. После бани прошли в комнаты с закусками. Язов и Павлов налили себе водки; Крючков — шотландское виски. Крючков сообщил Павлову, что его премьерские дни сочтены. Обсудили ситуацию в стране и нашли ее близкой к катастрофе. Только чрезвычайное положение может спасти распадающийся Советский Союз. Наметили подключить министра внутренних дел Пуго и вице-президента Янаева. О Лукьянове было сказано, что он «постоянно колеблется». Разошлись примерно в 6 часов вечера.

В пять вечера 18 августа Горбачев в Форосе был оповещен, что к нему прибывает некая делегация. Вначале прибывшие: Болдин (Язов пошутил, что Горбачев скажет, увидев его — «Et tu, Brute), Бакланов, Варенников (командующий сухопутными войсками) пытались уговорить Горбачева примкнуть к ГКЧП. Это не удалось, и заговорщики вылетели из Фороса. В Москве Янаев подписал декрет о переходе власти к нему, но Лукьянов и Бессмертных не согласились на членство в ГКЧП. Крючков хотел арестовать десять человек, Павлов потребовал тысячу, но никто не знал, насколько он серьезен.

Военное командование разделилось как бы пополам. За силовую смену власти выступили Язов, Варенников и заместитель министра особых ситуаций генерал-полковник Ачалов. Несколько генералов из Генштаба встали против горбачевского курса — в том числе начальник главного оперативного директората генерал-полковник Денисов. Более пассивно к восстанию военных отнесся начальник генерального штаба генерал Михаил Моисеев. Близким к Язову и Варенникову был еще один выпускник Академии Генерального штаба 1967 г. Сергей Федорович Ахромеев. Решительными сторонниками борьбы с курсом Горбачева были генералы Третьяк (начальник зенитной обороны армии), командующий Волжско-Уральским военным округом генерал-полковник Макашов, начальник Московского военного округа генерал-полковник Калинин.

Во главе тех, кто не увидел опасность распада (или обрел психологию безразличия) был маршал авиации Шапошников. В эту группу высших офицеров входили командующий стратегическими войсками генерал Максимов, командующий ВМС адмирал Чернавин, командующий воздушно-десантными войсками Грачев, командующий Ленинградским военным округом генерал-полковник Самсонов, заместитель министра внутренних дел генерал Громов, командиры особых войск КГБ, генерал-майор Лебедь.

* * *


Американцы не забывали своих друзей. Американским разведывательным органам было поручено помочь Ельцину в налаживании более надежной системы связи. Агентство национальной безопасности США занялось перехватом разговоров, которые Язов и Крючков вели с командующими округами и другими командирами, и данные перехватов немедленно сообщались Ельцину. И это отнюдь не единственный вид помощи, который ему оказывался. Предполагалось, что он может укрыться в посольстве США.

На третий день восстания 21 августа 1991 г. против министра обороны Язова выступила коллегия Министерства обороны с требованием вывести войска из Москвы. Язов сказал, что связан словом офицера; но, в конечном счете, он согласился, и войска покинули столицу, что и решило судьбу антигорбачевского восстания.

Переворот не удался из-за того, что три решающие силы — специальные подразделения КГБ, элитная дивизия имени Дзержинского Министерства внутренних дел и воздушно-десантные войска Московского округа не подчинились приказу. Во многом потому, что в Тбилиси, Баку, Вильнюсе их бросали в бой, чтобы потом на них же и возложить вину за мнимое самоуправство (а Горбачев, Шеварднадзе и пр. якобы не знали о происходящем и приказов не отдавали…). Армейские офицеры по понятным причинам не желали выглядеть инициаторами гражданской войны. На самом деле не они были ее инициаторами, это знал всякий, знакомый с армией.

Особую проблему представляло собой руководство стратегическими силами страны — то единственное, что непосредственно касалось Запада и США в первую очередь. Начиная с позднего вечера 18 августа 1991 г. (и до утра 22 августа того же года) контроль над стратегическими ядерными силами (пресловутый «черный чемоданчик», в котором находилась связь с ракетными комплексами, и который всегда находился в руках адъютанта, сопровождающего президента — Верховного главнокомандующего вооруженными силами страны) находился в руках антигорбачевских сил, в руках ГКЧП. В их руках был и «чемоданчик» министра обороны и начальника Генерального штаба. У них не было желания обращаться к этому крайнему средству. А если бы и было, то их действия могли перекрыть руководитель Стратегических ядерных сил, главнокомандующий ВМС, командующий воздушными стратегическими силами — все они предпочли горбачевское заклание.

А ЦК КПСС упорно молчало — хотя речь шла именно о судьбе партии. Она умерла до того, как ее «убили», запретили. Омертвевшая партия не сказала ни слова и заслужила свою незавидную судьбу. Не было созвано Политбюро, не созывали Центральный комитет. Такой пластилиновой правящей партии не было ни в одной стране мира. Ее полное исключение из политической игры лишило ГКЧП массовой поддержки.

Переворот, видимый из Америки


Позднее стало известно, что президент Буш предупреждал Горбачева о готовящемся перевороте через госсекретаря Бейкера и министра иностранных дел Бессмертных, а также посредством специальной телефонной связи.

Президент Буш узнал о начале событий в Москве в своей летней резиденции в Кенебанкпорте, штат Мэн. День клонился к вечеру. Президент намеревался завтра рано утром сыграть со Скаукрофтом в гольф, и тут зазвучал белый телефон. Время — 11:45. Скаукрофт звонил из отеля в городе, где CNN в его номере уже четверть часа передавало экстренные сообщения из Москвы относительно заболевшего Горбачева и замене его Янаевым, относительно создания ГКЧП, которое вводило шестимесячное чрезвычайное положение.

Советник по национальной безопасности Брент Скаукрофт рассудил, что, если переворот поддерживают столько высокопоставленных фигур, он, скорее всего, увенчается успехом. И в этом случае «не стоит сжигать за собой мостов». Помощник Скаукрофта Роман Попадюк посоветовал не играть в гольф. «Самое важное событие в нашей жизни нельзя встречать на поле для гольфа». Скаукрофт посмотрел в окно: «Все равно погода портится».

В Вайоминге Бейкер не считал происходящее «самым важным событием в нашей жизни». Его наблюдение за Москвой говорило ему, что противники перемен уже потеряли контроль над происходящим. «Они восстали СЛИШКОМ ПОЗДНО»


.

Правда — обратите внимание — на следующий день Буш прислал нового посла Страуса в Москву. В заявлении президента нет слов типа «незаконный», нелегитимный, «неконституционный». Буш согласился с относительно мягкой оценкой — они сошлись как на главной характеристике, на термине «экстраконституционный» или «внеконституционный»


. На следующее утро президент Буш поговорил по телефону с посланником Джеймсом Коллинзом, которому Джэк Мэтлок неделей ранее передал все посольские дела. Буш узнал, что Коллинз уже звонил Ельцину, который был полон решимости протестовать. Ему был передан анализ ЦРУ, относительно того, что переворот плохо подготовлен. (Лишь Брент Скаукрофт сомневался в анализе ЦРУ).

19 августа 1991 г. президент Буш выступил с заявлением: «Мы глубоко обеспокоены событиями последних часов в Советском Союзе и осуждаем внеконституционное обращение к силе»


. Буш поддержал призыв Ельцина восстановить Горбачева во власти. Американский президент имел в своих руках лишь один инструмент воздействия на Советский Союз и не преминул им воспользоваться: он пообещал отложить экономическую помощь до тех пор, пока в Москве будут править неконституционными методами.

В то же время, в выступлении президента Буша-старшего, собственно, чувствуется уверенность в успехе переворота. Ясно было, что Вашингтон готов иметь дело с новыми московскими властями. О Горбачеве откровенно говорилось в прошедшем времени, выражалась надежда на то, что новые лидеры Кремля будут выполнять прежние советские обязательства. ГКЧП уловил позитив, и неоднократно передавал американское заявление в эфир.

На протяжении критического дня — 19 августа — президент Буш всячески избегал попыток звонить по телефону Ельцину, хотя тот через Коллинза передал такое пожелание


. Буш был уверен, что Язов, Крючков и Павлов постараются остановить процесс распада Советского Союза, и сомнений особых в их действиях с американской стороны не выражалось. Не с этой стороны ждали от заговорщиков опасности.

Мэтлок призывал официальный Вашингтон во время российского переполоха признать суверенитет отдельных республик СССР. Он исходил из того, что министр обороны Язов уже пытался избежать исполнения ряда положений Договора об обычных вооруженных силах в Европе, а глава КГБ Крючков давал жесткую оценку роли ЦРУ в событиях последних лет, Павлов клеймил западных банкиров и западные правительства, создавшие Советскому Союзу невероятные сложности.

* * *


Но американцы сразу отметили вялость и непрофессионализм московских заговорщиков. Подготовка была никудышней, а отсутствие воли и решимости поразительными. Высокопоставленный сотрудник госдепартамента Деннис Росс говорит, что советское военное сообщество — как и общество в целом — «уже не монолит». Горбачевскими годами смуты военная каста уже разделена между собой по этническим и прочим разделительным линиям. Другой американский дипломат — Зеллик предложил обращаться с ГКЧП сурово. Если они укрепятся, то им все равно понадобится внешняя помощь, они простят первоначальную американскую жесткость.

Колин Пауэлл спал в форте Макнэйр, когда дежурный офицер сообщил: «В Москве переворот». Он более всего был обеспокоен судьбой «маленького чемоданчика», используя который, Янаев и Язов были в состоянии начать ядерную атаку против Северной Америки. Но разведывательные службы сообщили, что за последнее время не наблюдалось перемещения стратегических сил Советского Союза — его ракет, подводных лодок, бомбардировщиков. Пентагон несколько успокоился.

В ЦРУ Джордж Колт создал специальную группу наблюдения за событиями в Москве. Американские разведчики на протяжении уже нескольких месяцев знали о переутомлении Горбачева, поэтому сообщение о его болезни их не удивило. Разведка поставила правильный диагноз (который не сумел поставить в Москве Крючков): успех переворота будет зависеть от свободы и способности действовать Ельцина. Колт связался со Скаукрофтом.

ЦРУ пыталось приложить все силы, чтобы скрыть свое участие в советской политической жизни. Но Колт твердо потребовал от правительства поддержки Ельцина.

Фриц Эрмат снял информацию со спутников, что указало на некоторые перемещения советских войск и вооруженных сил КГБ. ЦРУ отметило, что заговорщики не сделали основательных приготовлений — не было массированных перемещений танков, армейских частей. Заговорщики не взяли под свой контроль основные коммуникации. Главное: не были арестованы вожди сепаратизма и основные противники режима. Эрмарт сказал своим сотрудникам: «Кажется, эти собаки не умеют лаять». В докладе президенту говорилось, что переворот «плохо подготовлен», что он полностью импровизирован. 45 процентов шансов за то, что в СССР создается политический тупик. 10 процентов за то, что в Кремле появится режим, похожий на андроповский. 45 процентов за то, что вся сила заговорщиков «уйдет в свисток».

В Белом доме, в Совете национальной безопасности, «сердцем» которого была т. н. Ситуационная комната, Хьюэтт дал суровую оценку любителям, столь неумело бросившимся к власти: «Эта группа не продержится у власти более месяца или двух. Они ничего не смогут сделать с экономикой. Они не могут переманить на свою сторону рабочих простыми обещаниями процветания в будущем. Приблизится экономический коллапс». Так горбачевское крушение национальной экономики привело к ситуации, когда даже выигрыш власти обрекал победителя.

* * *


Скаукрофт поехал к президенту в Кенебанкпорт. Одетый в темно-синий блейзэр, президент уже ждал советника в гостиной, и говорил с Джеймсом Коллинзом, высокопоставленным американским дипломатом в Москве. Тот вернулся из российского Белого дома, где Ельцин осудил переворот и назвал его организаторов предателями. В такое время Америка должна была иметь в Москве своего полномочного посла. Резонно, что из Кенебанкпорта последовал звонок в Дель Map, назначенному послом Роберту Страусу, прежнему председателю демократической партии. Нужно спешить к месту назначения — в Москву.

Несколько месяцев назад главным претендентом на пост посла в Москве был бывший посол в Сирии Эдвард Джереджян. Но Бессмертных спросил Бейкера в Кисловодске, может ли армянин вести себя объективно в условиях ухудшения отношений между Россией и Арменией, в ситуации войны между Арменией и Азербайджаном? Рассматривались кандидатуры Кондолизы Райе и Денниса Росса. Остановились на жителе Техаса Роберте Страусе. Горбачев воспринял это как занижение значимости Советского Союза. Относительно Страуса задавались вопросы, тот ли он человек, чтобы быть в данное время в Москве. Каков его российский опыт? Знает ли он русский язык? Проявляет ли интерес к СССР?

Между тем в Вашингтоне растет ожесточение в отношении ГКЧП. Во втором заявлении Буша переворот в Москве назван «неконституционным». На следующее утро президент Буш звонит Ельцину и устанавливает с ним непосредственный контакт. Но ГКЧП продолжает ретранслировать первое заявление Буша. Перепуганные заговорщики появились на экранах с трясущимися руками, не умеющие объяснить свои действия, запутавшиеся в детском обмане («Горбачев заболел» и т. п.). Они никого не смогли убедить в приемлемости своих действий. Группа перепуганных людей без руля и ветрил, без здравого смысла и мужской твердости, никак не смотрелась ответственным органом, взявшим на себя ответственность за судьбы страны. (В сравнении с ними заговорщики Октября 1917 г. были не меньше чем гении).

Робкий Янаев постоянно извинялся за свое присутствие и настаивал на временном характере ГКЧП. На вопрос о состоянии здоровья Горбачева у этих людей не было никакой версии. Хунта погибла, когда Янаев извиняющимся голосом пообещал, что «Горбачев скоро поправится». Ложь рядом со святым делом спасения отечества была нетерпима. Вручить свою судьбу в руки неосененных праведным гневом, лишенных таланта людей было просто невозможно. Не трепетная готовность жертвовать: «На том стою, и не могу иначе», а стылая вода пустых глаз, трусость в самом начале, отсутствие всякого мировидения, Жалкость потуг. Понимали ли эти люди, эти перепуганные бюрократы, что они осуществляют государственный переворот, спасают государство как творение веков, как итог доблести бесстрашных предков?

Как пишет в мемуарах Мэтлок, «русские могут терпеть многие недостатки в своих вождях, но слабость и трусость — никогда»


. А в данном составе преобладали именно эти два качества. Премьер Павлов ушел со своего поста якобы по болезни. Та же болезнь — жестокая русская болезнь — поразила номинального нового главу государства — Янаева. Заговор потчевал страну «Лебединым озером» в то самое время, когда нужно было открыть народу глаза на наступившее смутное время. Только рвущая все любовь к Отечеству способна вызвать искру симпатии и волну поддержки. Но никто ничего не объяснял онемевшему народу (кроме CNN, дававшей картинку, и «Свободы», вставшей за Ельцина) суть происходящего.

Это молчание покусившихся на власть стало подлинным символом наступившего смутного времени. Одна сторона говорила безостановочно, не стесняясь перебора. Вторая надеялась на то, что «все понятно и так».

Произошло истинное идейное смешение. Отсюда молодежь на баррикадах вокруг Белого дома и ожесточенность москвичей в отношении голодных танкистов, не понимающих, что они делают на московских улицах.

* * *


Запад уже начал осознавать картонный характер московских заговорщиков. В Лондоне Мэйджор предсказал новому режиму в Москве короткую жизнь. Миттеран назвал Янаева «просто игрушкой в чужих руках» — трудно было представить, что за переворотом, как этот, не стоит никто. Они что, эти новые «декабристы», желали «разбудить» нового Герцена и рассчитывали на исторический цикл в сто лет — в то время когда судьба страны требовала решительности и сыновнего самоотречения сегодня?

Американцы полагали, что Горбачев «дал заговорщикам надежду на то, что он будет сотрудничать с ними» — такой вывод они сделали из общего «поворота вправо», сделанного президентом СССР осенью 1990 г. Атака на вильнюсскую телевизионную башню в январе 1991 г. была не только репетицией захвата власти Комитетом по чрезвычайному положению, но и проверкой степени легитимации Горбачевым использования силы.

Западному уму было трудно представить себе, почему Горбачев, после Вильнюса и Риги, Баку и Тбилиси, отказался сотрудничать с ГКЧП. Западу трудно было оценить его боязнь потерять западную поддержку. Горбачев при этом не исключал полностью введения в СССР президентского правления при определенных обстоятельствах. Те, кто был ближе всего к нему — Крючков, Болдин, Павлов (со времени своего премьерства) — сконцентрировали свои силы на убеждении его в необходимости обратиться к силе. Горбачев согласился с ними, в частности, в марте, когда приказал войскам войти в Москву. Все больше (партийных) деятелей присоединялись к убеждению, что Горбачев должен использовать либо железный кулак, либо покинуть свой пост. Он делал вид, что готов применить силу, но затем убеждал соратников отступить…

21 августа Буш обратился по телефону к Ельцину. Впервые Буш сказал: «Борис, мой друг!» Хьюэтт сказал, что Ельцин ныне — ключ к ситуации в Москве. К полудню того же дня президент Буш связался и с Горбачевым, как только связь с Форосом была восстановлена, но это уже была дань пошлым сантиментам.

Финал


Утром 22 августа 1991 г. Верховный Совет Российской Федерации выслал к Горбачеву в Форос делегацию, чтобы привести президента СССР в Москву. Во главе делегации был герой Афганской войны полковник Александр Руцкой, основу «делегации» составляли сотрудники российского КГБ. Трагедия имела и некий полукомический оттенок — параллельно Руцкому в Крым летели «мастера заговора» — маршал Язов и председатель КГБ Крючков — с невероятной целью: получить аудиенцию у Горбачева, объясниться и получить искупление грехов.

Горбачев, вне сомнения, понимал, что его политическое спасение зависит от степени дистанцирования от ГКЧП, и он, разумеется, не принял Крючкова и Язова. Слова министра обороны бывшей мировой сверхдержавы о том, что ему «стыдно перед Раисой Максимовной», в достаточной степени характеризуют мыслительный код забывших, в чем же все-таки их воинский долг военачальников. Маршал Жуков в 1953 и 1957 гг. вел себя более определенно.

Финал ГКЧП означал завершение исторического периода, характеризуемого словом перестройка. Оставался вопрос, вынесет ли разброд своих сыновей огромная и застывшая в недоумении страна, где инициативу немедленно взяла на себя группа лиц вокруг Ельцина, среди которых было немало авантюристов. Под лозунгом спасения конституционного порядка эти люди несколько месяцев держали страну в состоянии полного отсутствия конституционного порядка и захвата движимого и недвижимого имущества.

Столь симпатизирующее Ельцину Центральное разведывательное управление США, в отличие от многих, весьма жестоко оценило поведение в прошедшем кризисе Горбачева: «Он продемонстрировал черты наивности и эгоцентризма и был неспособен воспринять новости, противоречащие его амбициям»


.

* * *


24 августа 1991 г. в своем кремлевском кабинете повесился маршал Ахромеев. Достоинство офицера заставило его написать предсмертную записку, объясняющую свой поступок утерей всего, чему была посвящена его жизнь: Советский Союз, Советская Армия, социализм. «Все это разрушено».

Бейкер выразил соболезнование, обращаясь к Шеварднадзе. Он ошибся адресом, Шеварднадзе не проявил великодушия. О покойнике он сказал: «Он был одним из тех, кто нам мешал». Напомним, что именно Ахромеев после согласования параметров ОВСЕ сказал в Женеве: «А не попросить ли нам местное подданство?». Что- то мучило старого солдата, и нетрудно догадаться, что Шеварднадзе и Горбачев до определенной степени олицетворяли для него государство, которому он преданно служил. Эта лояльность завела его слишком далеко. Но даже в своем трагическом конце он показал наличие совести, столь недостающей тем, кому он «мешал»…

Стоя перед российским парламентом, президент Горбачев вынужден был выслушивать торжествующего Ельцина, заставляющего его прочесть донос одного из горбачевских министров на других союзных министров, поносящих их поведение во время т. н. «путча» (кстати, фальшивый документ — чистая выдумка). Ельцин пытался политически убить Горбачева и, как минимум, прилюдно оскорбить его. Текст, который Ельцин в присущей ему безапелляционной манере заставил Горбачева с трибуны читать всему Совету РСФСР, был, повторяем, фальшивкой, о чем ни Ельцин, ни ликующие депутаты-победители никогда почему-то не вспомнили с тех пор. Их режим начался с этой фальсификации.

Скаукрофт печально покачал головой. «И это все. Горбачев более не является независимой политической фигурой. Ельцин указывает ему, что нужно делать. Не думаю, что Горбачев понимает, что происходит». Никому не понравилось это ненужное прилюдное унижение. Кроме Ельцина. Его Скаукрофт без обиняков назвал «эгоистом, демагогом, оппортунистом»


.

Американская сторона обращалась с Горбачевым в эти дни не менее безжалостно. Буш потребовал немедленного признания независимости прибалтийских республик. Униженный Горбачев пообещал признать три балтийские республики до 30 августа 1991 г. Горбачев не выполнил обещания, и 2 сентября США (до СССР) признали суверенитет прибалтов.

6 сентября 1991 г. Государственный Совет СССР признал независимость прибалтийских государств. Это создало прецедент для других республик. Вот теперь уже точно стало ясно, что Москва, Центр не готовы охранять целостность великой страны. К концу сентября все союзные республики, за исключением России, Казахстана и Туркмении, объявили о своей независимости.

Ельцин и его окружение воспользовались событиями августа для уничтожения государственного Центра страны. И сделали это с жестокостью неразумных детей.

Первое — запрет Коммунистической партии Советского Союза. Политический вакуум молниеносно заполнили люди, которым для этого нужно было лишь назвать себя «демократами».

Второе — дезинтеграция Советского Союза в четырехмесячный период между августом и декабрем 1991 г. О Союзном договоре уже никто и не вспоминал. Ельцин, строго говоря, не декларировал независимости России сразу после августовских событий, но он в полной мере воспользовался благоприятным стечением обстоятельств. Он, собственно, взял в свои руки рычаги управления прежним Советским Союзом. Горбачев огрызался в сторону, что «все происходит слишком быстро», но руль власти он уже потерял, и его мнение имело, в основном, академическое значение.

Третье — окончание исторического украино-российского союза, который в 1654 г. сделал их общее государство величайшим в Европе, а в 1991 г. распад которого превратил обе братские страны в страны среднего уровня. Не все ожидали столь быстрой победы националистов на Украине. Во многом сказалось нежелание видеть себя «под скипетром» лишенного позитивной ауры Ельцина. Украина стремительно шла от декларации о независимости 24 августа 1991 г. до референдума об украинской независимости 1 декабря 1991 г., ознаменовавшем окончание «сверхдержавной» фазы развития Советского Союза.

Четвертое. Несмотря на отсутствие массового движения в направлении независимости, ельцинская Россия фактически «вытолкнула» своих партнеров по союзу из общего государственного образования. Особенно это относится к Казахстану, Узбекистану, Киргизии, Туркмении и Таджикистану.

* * *


И все же. Судьба Союза, в конечном счете, зависла не от Украины, а от борьбы между Ельциным и Горбачевым. 28 августа 1991 г. Горбачев хотел — признавая возросшие полномочия Ельцина — восстановить центральную власть над едиными вооруженными силами, над КГБ, МВД на российской территории, чтобы как бы отделить российские и общесоюзные дела. Но в тот же день Ельцин посредством односторонних действий взял в свои руки Государственный банк, Министерство финансов, Банк внешнеэкономических расчетов СССР. Ельцин не только сыграл центральную роль в поражении путча, но использовал все возможности для реализации своего рода контрпутча, эффективно узурпируя власть союзного Центра. Ельцин приложил все силы для ослабления существующих структур. Это был ельцинский контрпутч, значительно более мощный, чем жалкие потуги ГКЧП


.

Америка без соперника


Среди семнадцати тысяч сотрудников Центрального Комитета КПСС не нашлось ни одной кроткой и наивной души, которая ощутила бы мир перевернувшимся, ощутившей бы невозможность жить в мире, где вся прошлая жизнь потеряла смысл. Плотного сложения чиновники выносили из подъездов Старой площади объемистые портфели, и в их глазах вовсе не было истовости, ощущения крушения…

Прибывший в «новую страну» Горбачев дважды увольнял уже назначенных после августа премьер-министров, подчиняясь воле Ельцина; пиком было призвание на пост премьера ельцинского посланца Ивана Силаева. Редчайшим прилюдным позором, монументальной капитуляцией государственного самосознания было видеть, как Горбачев уговаривал Верховный Совет СССР самораспуститься. А ведь Горбачеву требовалось немногое: стоило ему сказать, что «мы — единственная легитимная сила и власть на огромной территории страны», как вся ельцинская абракадабра переворачивалась, подчиняясь логике соподчинения в единой стране, которую парламентарно еще нужно было разрушить. Но для этого нужно было обладать личной смелостью. Нужно было любить страну больше себя. Среди буйства самозванцев нужны были простота Минина и гордость Пожарского.

Пунцовыми были уши у телезрителей феноменального спектакля: депутатам Верховного Совета СССР пообещали невиданные личные льготы — бесплатный поезд на ж/д и подобные благоглупости (их потом у глупых детей природы немедленно забрали), и 5 сентября 1991 г. парламент СССР проголосовал за свой роспуск. Только 43 депутата отказались произвести публичное политическое харакири — слишком мало по сравнению с 1683 покорными депутатами, потерявшими всякое представление о реальности.

* * *


Сразу же после августовских событий 1991 г. глава американской дипломатической службы говорит президенту СССР: «Время разговоров ушло. Мы нуждаемся в действиях. У вас сейчас большие возможности для действий… Важно действовать решительно»


. Как вам нравится слово «мы»?

Во время визита государственного секретаря США Джеймса Бейкера в сентябре 1991 г. Горбачев пошел на последние возможные уступки американской стороне. 11 сентября он подписал соглашение, запрещающее советской стороне поставлять оружие какой бы то ни было партии в Афганистане. Это соглашение, в конечном счете, привело к падению близкого советской стороне режима Наджибуллы семью месяцами позже. Гражданская война началась здесь задолго до советского вмешательства и не закончилась многие десятилетия позже.

На общей пресс-конференции Горбачев отдал приказ о выводе всех советских войск из Кубы. Речь шла о выводе советской «тренировочной» бригады численностью 2800 человек, которая находилась на Кубе с 1962 г. Горбачев сказал, что Советский Союз трансформирует свои отношения с Кубой в нормальные и «взаимовыгодные». Советский Союз готов убрать все препятствия, созданные в период «холодной войны».

Случилось то, что с трудом можно было представить себе прежде. Ведущий деятель антикастровской эмиграции Хорхе Мае Каноса вылетел из Майами в Москву для встречи с президентом РСФСР Ельциным и новым (сменившим Бессмертных) министром иностранных дел СССР Борисом Панкиным.

Возглавлявший Комитет государственной безопасности Бакатин поразил и изумил американцев. Он прибыл в американское посольство и представил американскому послу Роберту Страусу схему подслушивающих устройств нового здания посольства. Бакатин принес и чертежи их установки, и собственно сам прибор подслушивания. Это был бы замечательный жест, если бы американская сторона немедленно представила свои схемы и приборы подслушивания советского посольства в Вашингтоне. Но как одностороннее действие, это был акт покорности и измены. Любой американский контрпартнер Бакатина лишился бы в своей стране за подобный жест карьеры — и простого уважения. Более того, ему не избежать бы тюремной камеры. В Москве же безумные «демократы» упивались государственной изменой.

Еще одним необычным жестом было посещение 9 сентября 1991 г. двадцатью двумя советскими генералами и адмиралами, а также шестью полковниками двухнедельных курсов по американской системе национальной безопасности при школе Джона Кеннеди в Гарвардском университете.

Тем временем, руководители американской дипломатии активно знакомились с новыми лидерами СССР. Госсекретарь Джеймс Бейкер 16 сентября посетил казахского лидера Назарбаева в Алма-Ате. Неделей позже Леонида Кравчука принимали в Белом доме. 26 октября президент Буш впервые по телефону обсудил с президентом Ельциным взаимные экономические проблемы.

Задачи американской дипломатии, пожалуй, детальнее других осветил заместитель государственного секретаря Роберт Зеллик в выступлении перед комитетом по иностранным делам палаты представителей США 2 октября 1991 г. Главной он назвал задачу активного вторжения в дела московского Центра, а затем в дела союзных республик


.

В глобальном плане американское руководство интересовали, прежде всего, вопросы советского ядерного потенциала. 27 сентября, в широковещательном выступлении, транслировавшемся на всю страну, президент Буш объявил о новых элементах своего курса. Он «снял» состояние тревоги с некоторых стратегических авиационных частей и некоторых ракетных подразделений (призывая СССР сделать то же самое). Президент Буш указал, что «новые лидеры в Кремле и в республиках ныне выражают сомнения относительно необходимости столь большого ядерного потенциала. В результате мы владеем сейчас бесподобной возможностью изменить ракетно- ядерное соотношение сил между Соединенными Штатами и Советским Союзом»


.

Буш предложил советско-российской стороне уничтожить все наземные МБР в разделяющимися головными частями (1) и разрешить создание противоракетной обороны (2)


. Остановимся на секунду, послушаем американского специалиста. «Предложение модифицировать либо отставить вовсе договор ПРО (чего Буш не упомянул), разрешить создание системы обороны при помощи баллистических ракет — многими в США, Европе и в Советском Союзе не рассматривалось как стратегически необходимая или стабилизирующая инициатива. Что касается второго пункта, то уничтожение всех наземных МБР с разделяющимися головными частями, составлявших основу стратегических сил СССР, не касаясь при этом ракет, размещенных на подводных лодках (составляющих основу американских стратегических сил), не создавало необходимого равновесия»


.

В середине ноября 1991 г. Горбачев назначил своего блестящего министра Шеварднадзе министром иностранных дел Союза. И здесь оба блестящих государственных деятеля попали в лужу. Ельцин — не предвидеть этого мог только слепой — объединил министерство внешних дел Союза с Министерством иностранных дел Российской Федерации, сделав Шеварднадзе подчиненным своего прежнего сотрудника среднего ранга — Андрея Козырева.

Собственные аналитики доложили Бейкеру цель горбачевского назначения Шеварднадзе — заставить нас играть более активную роль в сохранении Союза. Но «нам все это уже надоело, — думает Бейкер, — потому что наша цель — защищать собственные интересы»


.

Особенно дикой казалась задача «помочь в сохранении Союза» министру обороны Р. Чейни. «Дик хотел развала Советского Союза, он видел в Украине ключ к этому и полагал, что, если Америка поспешит с признанием, украинское руководство будет более настроено в пользу положительных отношений с нами»


.

* * *


5 октября 1991 г. Горбачев провозгласил, что «Советский Союз уничтожит все свои наземные тактические ядерные и снимет все тактические ядерные устройства с кораблей и самолетов и наземных установок военно-морской авиации. Часть этих боевых средств будет уничтожена, а часть складирована». Он указывал также, что СССР уберет с установок воздушной обороны все ядерные боеголовки в центральные склады. Горбачев снял с боевого дежурства 92 ракеты, расположенные на подводных лодках.

И это не все. Горбачев предлагал ликвидировать состояние боевой готовности в отношении всех стратегических бомбардировщиков. Он декларировал свою готовность прекратить работу над всеми новыми ракетными проектами. Президент СССР объявил, что отменяет увеличение существующих мобильных ракет СС-24, расположенных на специальных железнодорожных путях, а существующие ракеты этого класса складирует.

Наиболее радикальным было предложение «контролируемого прекращения» производства всех расщепляющихся материалов, изготовляемых для ракет. Президент СССР декларировал годичный односторонний мораторий на ядерные испытания. Советские вооруженные силы сокращались на 700 тысяч человек


.

Сокращение вооруженных сил Горбачев предполагал осуществить за счет вооруженных сил прежде всего расположенных на территории прилегающих к России республик. Они как бы разделили обязательства: Горбачев сокращал советские вооруженные силы, а Ельцин готовился их отводить. Уже в октябре 1991 г. Министерство иностранных дел СССР рекомендовало ввести все советские межконтинентальные баллистические ракеты на территорию Российской Федерации, но Генеральный штаб тогда воспротивился этому. Но в любом случае сентябрь — октябрь 1991 г. знаменуются выходом Горбачева и Ельцина далеко за пределы подготавливаемого (уже давно) договора по СНВ (что и будет зафиксировано в Договоре СНВ-1, который будет подписан 3 января 1993 г.).

29 октября 1991 г. президенты Горбачев и Буш встретились в последний раз в привычном для себя качестве. Американская сторона торопила с решением проблем контроля над ядерными вооружениями — американцы отчетливее кремлевских мечтателей видели крен советского государства. Было решено создать рабочие группы, главная из которых была группа по стратегической стабильности. Вольно или невольно, но главной темой стали радикальные перемены в СССР; Джордж Буш желал знать, в какой мере катаклизмы в пределах советских границ ослабят (или не ослабят) центральный контроль над огромным ракетно-ядерным потенциалом тонущей страны. Буш поднимал вопрос об экономической помощи, но было ясно, что с ним заокеанский благодетель несколько опоздал. Последующие акции в этом направлении уже не имели прежде возможной значимости: 12 ноября Отдел частных инвестиционных кредитов одобрил гарантии фирмам, торгующим с Советским Союзом. А 20 ноября президент Буш выделил дополнительные 1250 млн. долл. в качестве кредитов на покупку американского зерна. 12 млн. долл. пошли по статье гуманитарная помощь Советскому Союзу.

Мы видим инициативу, которая позже вызреет в весьма значимое предприятие. Сенатор Ричард Лугар предлагает вотировать 500 млн. долл. для ликвидации советского ядерного и химического оружия. Этот билль прошел 25 ноября 1990 г.

Смерть Союза


Тем временем Горбачев и Союз превратились в анемичные политико-экономические величины. К 30 ноября 1991 г. правительство СССР уже не имело источников дохода; Ельцин несколько «исправил» ситуацию, выделив часть ресурсов Центру. Это был своего рода «поцелуй смерти», так как в результате ресурсы СССР и России были сведены воедино. Было объявлено о скорой ликвидации ряда министерств. Теперь советские служащие получали зарплату от российского правительства.

25 ноября 1991 года проект союзного договора был послан во все республиканские парламенты. Но, как уже считали американцы, «это было просто прикрытие, участники переговоров просто не хотели открыто признать, что их встречи завели их в тупик. В то время как Горбачев стремился к самому быстрому завершению процесса, он все еще не хотел признавать такого решения вопроса, которое лишало Центр существенной власти, а его самого — значительного поста. Республиканские лидеры — Ельцин в особенности — вовсе не спешили; до тех пор, пока они не знали решения референдума на Украине, им трудно было представить, какого рода ассоциация создается»


. До тех пор, пока существовало вероятие того, что Украина станет частью единой страны (или конфедерации), надежда на сохранение великой державы не угасала.

В этот момент ради спасения великой страны можно было объявить украинский язык вторым государственным языком, перенести столицу в Киев, подарить Кравчуку «шапку Мономаха», вспомнить о единой истории, сохранить единство армии. Обделенные Богом строители государств молчали. Их немота в момент призыва истории — преступление перед Родиной.

Накануне общеукраинского референдума, 27 ноября президент Буш принял пятнадцать деятелей украинской диаспоры. Два ближайших советника Буша разошлись во мнениях. Госсекретарь Джеймс Бейкер рекомендовал ожидать результатов выборов в Украине и даже выполнения обещания реализации статуса безъядерной державы. Министр обороны Чейни, напротив, полагал, что следует «ковать железо пока горячо» и крушить советскую мощь, пока бедные разумом не опомнятся: следует немедленно признать независимую Украину. Буш постарался пройти средним путем, заверяя американцев украинского происхождения, что он «будет двигаться вперед на пути к признанию»


. В то же время, двумя днями позже из Белого дома поступило заявление, что после голосования американское правительство вначале пошлет на Украину своего комиссара.

Пресс-атташе Горбачева выступил с заявлением, что одиозная, явно пристрастная американская позиция накануне столь важных выборов является преждевременной и нежелательной, удивительной «в свете настоящего уровня отношений между двумя странами, ввиду многочисленных официальных заявлений о том, что США не будут занимать позиции, которые можно истолковать как вмешательство во внутренние дела СССР и до тех пор, пока республики не пришли к финальному решению»


.

Ах, как мы обидчивы! А кто довел государство до слабости, когда американское правительство получило возможность осуществлять вмешательство безнаказанно.

Находясь под определенным давлением, Буш позвонил 30 ноября 1991 г. в Кремль Горбачеву, чтобы заверить того, что вышеприведенное заявление он намеревался сделать после подсчета голосов на Украине. Он заверил, что Соединенные Штаты не считают голосование на Украине «обрывом связей с союзом».

Буш не сдержал своего слова. Принимая своих советников 27 ноября 1991 г., он сказал, что решил признать независимость Украины. Это было за четыре дня до украинского референдума. Горбачев сказал, что услышав об этом, «почувствовал себя опустошенным». Советский Союз отныне был мертв. Горбачев — Черняеву: «Как мог Буш сделать это?» Вокруг советники говорили Горбачеву, что Буш предал его. Горбачев, звоня Бушу, старался сохранить самообладание, но горечь его слов говорит сама за себя.

* * *


Мало кто из специалистов сомневался в итоге украинского референдума 1 декабря 1991 г. Мэтлок пишет, что до августа 1991 г. «поддержка украинской независимости не была преобладающей, за исключением западных областей Украины. Когда я был в Киеве весной, большинство политических обозревателей думали, что народное голосование будет против независимости, если альтернативой будет союзный договор, уважающий украинский суверенитет. В конце концов, в марте (1991) большинство на Украине выступило за сохранение Союза»


.

Не было ничего удивительного в том, что ситуация после августа изменилась очень значительно. Украинская коммунистическая партия, приложившая огромные усилия для сохранения Союза, была запрещена. Огромное большинство населения, включая миллионы русских, не хотели связывать свое будущее с борьбой Горбачева и Ельцина в Москве.

Украинский референдум


1 декабря 1991 г. Леонид Кравчук всенародным голосованием был избран президентом Украины (61 процент голосовали за него). Восемьдесят четыре процента избирателей пришли к урнам для голосования, и более девяноста процентов проголосовали за независимость и за Кравчука как президента. За это голосовала даже космополитическая Одесса и русский Крым. Ельцин через три дня признал независимость Украины — самый важный фактор в уравнении. Россия впервые на протяжении трех столетий отказалась от утверждения, что Украина — это просто часть России.

Апогеем поддержки идеи Союзного Договора было решение Верховного Совета РСФСР 4 декабря 1991 г., содержащее призыв ко всем республикам сохранить Союз. Пустые хлопоты. Метался лишь Горбачев, призывавший Украину подписать договор, в который вошли бы, как минимум, еще семь республик: Россия, Белоруссия, Казахстан и четыре среднеазиатские республики.

Происходящее (понимали американцы) соответствовало внутренним планам Ельцина с середины ноября 1991 г.: «Использовать отказ Украины войти в союз как оправдание своего (лживого) обещания не быть инициатором коллапса союза. Теперь он мог утверждать, что Украина, а не Россия положила конец Советскому Союзу. Украинские политические лидеры были рады играть свою роль. 5 декабря 1991 г. парламент Украины аннулировал вхождение Украины в договор 1922 года о создании СССР, а на следующий день он проголосовал не подписывать союзный договор и создать собственные вооруженные силы»


.

После оглашения результатов выборов американский Белый дом выступил с «приветствием» результатам демократических выборов. Американская дипломатия весьма неумело попыталась связать украинское голосование с путчем — «это плата за поражение путча, в крушении которого Борис Ельцин сыграл заглавную роль… Мы намерены продолжать наше сотрудничество с президентом Горбачевым и его правительством наряду с укреплением и расширением связей с президентом Ельциным и российским правительством».

В обращении говорилось о посылке заместителя государственного секретаря Томаса Найлса в Киев и Москву. Вопрос об американской помощи Украине будет обсуждаться в соответствии с другими обязательствами Америки. Но США определенно помогут Украине в налаживании связей с международными организациями, они будут уважать границы Украины, ее обязательства по отношению к ОБСЕ, помогать украинским лидерам «реализовать свое желание достичь безъядерного статуса и создать ответственные планы в области достижения безопасности»


.

Как признает Раймонд Гартхоф, «достойно сожаления то, что президент Буш не подождал украинского голосования, провел в соответствующем духе встречу в американскими украинцами, что, несомненно, способствовало скороспелым, преждевременным и не всегда точным публичным заявлениям по крайне чувствительному вопросу»


.

Беловежъе


На волне этих перемен Кравчук принял приглашение Шушкевича и Ельцина встретиться в Белоруссии. Перед отбытием он самым ясным образом обозначил свою позицию на пресс-конференции после принятия присяги. Украина согласна подписать соглашение, но она не войдет в какой-либо союз, имеющий центральный орган. Это играло против Горбачева и на данном этапе в пользу Ельцина.

Накануне Ельцин обсуждал ситуацию с Горбачевым, и они сошлись в том, что союз невозможен без Украины. Горбачев по-прежнему (и это отмечают американцы) занимался самообманом: украинское голосование за независимость есть ничто более как выражение желания быть на равных с другими республиками в будущем союзе. «Я уверен, что сегодня на Украине народ думает о союзе точно так же, как об этом думают народы всей нашей огромной страны».

После украинского референдума Ельцин говорит Горбачеву, что «если они (Ельцин и Шушкевич) не сумеют вовлечь Украину в предполагаемый союз, «то они вынуждены будут думать о чем-нибудь другом»


. 7 декабря 1991 г. сначала Ельцин, а затем Кравчук, прибыли к председателю Верховного Совета Белоруссии Станиславу Шушкевичу и немедленно отбыли на крайний запад республики. К северу от исторически столь значимого Бреста, на границе между Белоруссией и Польшей стоит созданное по приказанию Хрущева угодье «Беловежская пуща». Именно здесь, а не как ранее было объявлено — в Минске — встретились последние разрушители огромного государства. Среди первобытного леса, повинуясь первобытным страстям, крушители единой державы держались как заговорщики.

Еще существовала единая армия и единое национальное сознание, но помыслы всех трех заговорщиков сводились к уходу от опеки Центра и созданию новых национальных центров. Огромное государство не породило ни одного убедительного для большинства идеолога, который бы хотя бы идейно, хотя бы словесно защитил всю прежнюю великую историю распадающейся страны. Великая Россия, заслужила ли ты свою горькую судьбу?

В Беловежье «злой гений» перестройки добил ее инициатора. Жалкое состояние Горбачева и его центральных органов никак не трогало «уральского потрошителя». Он и сейчас сконцентрировался на том, чтобы ликвидировать власть центра, власть Горбачева полностью и забыть обо всех поползновениях типа союзного договора. Приведем слова документа: «Переговоры, направленные на выработку Союзного договора, зашли в тупик… Объективный процесс выхода республик из СССР, и образование независимых государств стало реальностью». Три лидера объявили о создании содружества независимых государств», состоящего из Белоруссии, России и Украины и открытого для вступления других стран». Были даны «гарантии уважать международные обязательства бывшего СССР и обеспечивать общий контроль над ядерным оружием и его нераспространением»


.

Основная масса оговоренного и подписанного в Беловежской Пуще была пожеланиями: кооперация во внешней политике, в экономической стратегии, транспорте и коммуникациях, защите окружающей среды, миграционной политике, борьбе с преступностью. Каждое государство может выйти из новосозданного Содружества независимых государств, предупредив остальных за двенадцать месяцев до выхода.

Сокрушить и доложить


Американцы отметили историческую значимость «отказа России от территорий бывших ею столетиями». 8 декабря 1991 г. — когда беловежцы еще не закончили свои дела, перейдя к алкогольной фазе, госсекретарь США Бейкер заявил в телевизионном интервью: «Советский Союз больше не существует».

Первым, кому сообщил о крахе Советского Союза Ельцин, был американский президент Джордж Буш — по прямому телефону из Беловежской Пущи — тогда, когда об этом не знал даже президент СССР Горбачев. Американцы были, безусловно, поражены тем, что Ельцин сообщил о Беловежских соглашениях президенту Бушу раньше, чем Горбачеву. Но Горбачев был больше огорчен другим — тем, что госсекретарь Бейкер «слишком поспешил сказать «Советского Союза больше не существует». Ситуация быстро меняется. Мы пытаемся навести порядок, а Соединенным Штатам кажется, что они уже все знают! Я не думаю, что это лояльно»


.

А советскому президенту сообщил о содеянном белорусский лидер Шушкевич позднее, уже из Минска. Первой реакцией Горбачева было: «А что будет со мной?» Такой вождь не мог призвать страну не подчиниться раскольникам, он слишком много думал о себе. Да страна за ним уже и не пошла бы, она видела судьбу всех, кто пытался быть лояльными, кто дорожил общей честью. Можно ли было надеяться на Горбачева как на борца?

Содеянное в Беловежье было шоком для Горбачева. Он обвинял российского президента в саботаже Союзного договора. И по американскому мнению, «Ельцин несет на себе основную долю ответственности за конечное крушение попыток создать Союзный договор в 1990–1991 годах в свете своей неустанной борьбы по созданию собственной силовой базы — Российской Республики, крушению основ власти Горбачева — Советского Союза»


.

12 декабря 1991 г., отправляясь в турне по «старым и новым» государствам, государственный секретарь Джеймс Бейкер выступил в своей alma mater — в Принстонском университете с лекцией «Америка и коллапс Советской Империи: Что следует сделать»


.

Бейкер говорил о проблемах, которые придется решать внутри бывшего Советского Союза в процессе направляемой трансформации. Что заменит СССР? Госсекретарь говорил о конфедерации, содружестве наций, или еще менее обязательной констелляции наций. «Самой поразительной характеристикой происходящего» Бейкер назвал «драматическое смещение политической власти от центра к республикам». Он назвал «новыми партнерами Америки» национальные республики и более мелкие формирования, которые могут оказаться краткосрочными элементами того государства, которое сменило Советский Союз. Акроним «Некоторое Временное образование» получил в госдепартаменте своего рода популярность как НВО.

Центральным тезисом Бейкера было то, что «Соединенные Штаты будут работать с этими республиками, руководствуясь ответственной политикой безопасности, демократической политической практикой и экономикой свободного рынка». Бейкер отметил, что некоторые республики больше готовы к такому курсу, чем их соседи, а именно: Россия, Украина, Казахстан, Армения и Киргизия. Таким образом, мы видим в американской внешней политике стремление дифференцировать свой политический курс в отношении регионов распадающегося Союза.

Наиболее важными для Соединенных Штатов Бейкер считал страны, имеющие на своей территории ядерное оружие — Россия, Украина, Казахстан и Белоруссия. Именно на эти страны глава американской дипломатии желал направить острие своей дипломатии. Туда он и направлялся с миссией. Главная задача — оставить на территории прежнего СССР лишь одного владельца ядерного оружия. Впервые государственный секретарь США провозгласил, что администрация намерена истратить 400 млн. долл., выделенных конгрессом для уничтожения советского оружия массового поражения. Бейкер призвал к созыву международной конференции, посвященной выработке общей политики Запада в отношении России.

На следующий день после выступления Бейкера ему позвонил (13 декабря 1991 г.) президент Ельцин с уведомлением, что к СНГ намерены присоединиться еще несколько республик. Чтобы не ожесточать еще существующий центр, Джеймс Бейкер позвонил Горбачеву и попросил его оценить внутреннюю ситуацию в стране. (Они говорили и о ядерном оружии.) 14 декабря Бейкер отбыл в смятенную столицу России, чтобы на месте оценить ситуацию в России и других ключевых республиках.

Послание гласило: «Президент (Г) сохраняет все варианты открытыми. Возможно, он сможет принять какую-то роль в Содружестве, но он не примет этого, если это будет делаться каким-то унизительным путем. Лидеры США и Запада должны найти способ повлиять на Ельцина и других, убеждая в пользе сохранения президента вовлеченным в происходящие процессы и в важности делать это таким образом, чтобы не ущемлять его достоинство.

В то же время вполне возможно, что он будет вынужден уйти в отставку. От 30 до 50 шансов за то, что он станет частной фигурой в течение нескольких недель. Некоторые люди фабрикуют уголовное дело против него. Важно, чтобы Ельцин к этому не имел отношения и чтобы он не позволилслучиться чему-либо, что нанесет вред президенту. Еще раз напоминаю, что лидеры Соединенных Штатов должны повлиять на Ельцина по этому вопросу. Все вышесказанное является личной точкой зрения, никогда не обсуждавшейся с президентом»


.

СНГ


Горбачев лепетал, что «судьба многонационального государства не может быть решена волей лидеров трех республик». Но он никак не призывал к неподчинению граждан этого государства. Увы, последний вождь супердержавы предпочел обратиться к президенту Соединенных Штатов Джорджу Бушу-старшему. У огромной страны не осталось достойного защитника ни среди военного сословия, где царил маршал-предатель Шапошников, ни среди политиков, бешено искавших свою нишу в болоте последующего маразма.

Отсутствие четкого мировоззрения, ясного миро- осознания привело к тому, что российский, украинский и белорусский парламенты спешно ратифицировали преступное самонадеянное творчество своих незадачливых вождей. А среднеазиатским республикам не оставалось ничего иного, как принять факт создания Содружества и просить о вступлении в него.

В этом им частично содействовал Горбачев и такие лидеры республик как Назарбаев и Акаев, обеспокоенные тем, что экономическая и цивилизационная помощь России прекратится. Ельцин позволил Горбачеву и Назарбаеву предпринять совместные меры по приложению Беловежского обращения к Центральной Азии. 13 декабря 1991 г. Казахстан и четыре мусульманские республики Центральной Азии встретились в Ашхабаде и выработали общую позицию, которая «одобряла желание» трех славянских республик создать свое содружество, но потребовали создания «легальных форм» этого содружества. Они решили, что вступят в «Содружество Независимых Государств» как равноправные соучредители и в качестве независимых государств». Именно на следующей встрече в Алма-Ате 21 декабря 1991 г. эти государства открыто объявили о своем желании вступить в СНГ. Ельцин к этому времени решил «забыть» о Союзном договоре, позволил Центральной Азии присоединиться, а Украина была предоставлена своей судьбе.

Для России была важна дружественность Казахстана, где русские (38 процентов) и немцы (8 процентов населения) вначале даже превосходили 40 процентов казахов. Желание Назарбаева сохранить мультиэтничный характер республики крепило его связи с Россией. Назарбаев не хотел движения сугубо к четырем центральноазиатским республикам. Все это грозило (потенциально) расколом Казахстана на славянскую часть, тяготеющую к России, и собственно центральноазиатскую, сближающуюся с миром ислама.

Еще одним фактором, на который мог бы опереться потенциальный объединитель (которого не обнаружилось), являлись вооруженные силы. Словно прозрев на одном из этапов этой печальной эволюции, Горбачев однажды созвал совещание ведущих военных чинов со всего Советского Союза. Было это сделано уже поздно — на дворе стояло 10 декабря 1991 г. У офицеров, понятное дело, не было никакой симпатии в отношении разрушителя. Неумолимо упорная защита Горбачевым Союзного договора (а, значит, себя) не вызвала никакой симпатии людей в мундирах. Священный призыв «Отечество в опасности!» был произнесен поздно. Да и как было верить человеку, прославившемуся своими манипуляциями людьми. Они встретили холодно и Ельцина, приехавшего к ним на следующее утро и напомнившего, что государственное обеспечение идет от него. Симпатию вызвало лишь обещание «пытаться сохранить военную систему единой». Пустое, как и все ельцинское. Низменным обманом было данное тут же обещание «удвоить» заработную плату офицерам (разумеется, невыполненное) и предоставить жилье (невыполненное также). Поразительно желание не подвергать страну конвульсиям гражданской войны — в этом офицеры выступили многократно более патриотичными, чем разрушительный тандем Ельцина — Горбачева.

В конечном счете, Содружество Независимых Государств было сформировано в Алма-Ате 21 декабря 1991 г. К вышеупомянутым восьми славянским и мусульманским республикам присоединились Армения, Азербайджан и Молдавия. Отстояла лишь Грузия, которую заволакивал гражданский конфликт. В формальной декларации (принятой незаконным — революционным образом) говорится: «С созданием Содружества независимых государств Союз Советских Социалистических республик прекращает свое существование». В декларации содержится благодарность Горбачеву «за его огромный позитивный вклад»; его информировали, что первое и последнее президентство СССР подошло к концу. Было подписано соглашение о совместном контроле над ядерным оружием. «До решения вопроса о реформировании Вооруженных Сил, командование ими поручается маршалу Е.И. Шапошникову». Пожалуй, наиболее важными являются следующие слова: СНГ «не является ни государством, ни сверхгосударством — для этого у него нет необходимых структур».

25 декабря 1991 г. Горбачев покинул пост президента СССР и передал средства ядерного контроля Ельцину. На следующий день Верховный Совет СССР собрался в последний раз и распустил сам себя. Флаг с серпом и молотом был спущен с Кремля, вместо него взвился российский триколор.

Ельцин начал крушить последние инструменты и символы государственного единства. Теперь этот партиец со строительным уклоном даже не размышлял над судьбой остервенело кромсаемого им государства. Вокруг стояли ошалевшие от карьерных возможностей соратники, щебетом о демократии прикрывавшие свою общественно- политическую пустоту. Бурбулисы и Шахраи русской истории смотрели на государственную арену только с точки зрения козырных поворотов своей судьбы.

Жукову было проще всматриваться в пересекаемый немцами канал Москва — Волга, чем российскому патриоту видеть свое отечество в руках бесстыдных проходимцев.

Своими декретами Ельцин фактически ликвидировал министерства иностранных и внутренних дел Советского Союза. Вот уж теперь Россия трехпалого президента действительно отрезала себя от своих исторических соседей, от своих исторических народов-соратников, от 27 млн. русских, разъехавшихся по огромной родине.

Сумбур в умах устроителей Содружества Независимых Государств вызвал у американцев шок. «Вы говорите, что предусматриваете создание центрального военного командования, — спрашивает Джеймс Бейкер российского министра иностранных дел Андрея Козырева, — но кто будет контролировать отдельные части на отдельных территориях?» Козырев, как утверждает Бейкер, был в замешательстве. Это разозлило госсекретаря: «Мы что, должны проводить десять раундов дискуссий?» Обращаясь к Шеварднадзе, глава американской дипломатии жалуется: «Я обеспокоен тем, что члены нового Содружества не знают, что делают»


.

Президент Ельцин хотел, чтобы военная система Содружества независимых государств «слилась» с НАТО(!): «Важной частью безопасности России является вступление в ассоциацию с единственным военным союзом в Европе». Беспрецедентным для Бейкера было то, что российский президент объяснил ему, как работают системы запуска стратегических сил: «Руководители Украины, Казахстана и Белоруссии не понимают, как все это работает, вот почему я говорю это вам»


. Через 30 минут в том же кабинете Горбачев к вящему изумлению Бейкера объявил, что «процесс еще не закончен». Это прозвучало так неубедительно, что госсекретарь стал доставать веламинт, и, видя взгляды Горбачева и Шеварднадзе, дал и им по таблетке. Пожалуй, это было единственное, что они могли получить от американской дипломатии…

Когда президент Горбачев сложил с себя свой титул, президент Буш прервал Рождественские каникулы в Кемп-Дэвиде ради того, чтобы выступить с формальным сообщением из Овального кабинета Белого дома, в котором восславил «неизменную приверженность миру» первого (и последнего) президента СССР. Вот венец последовавшего славословия: «Политика Горбачева позволила народам России и других республик отвергнуть эксплуатацию и установить фундамент свободы. Его наследие гарантирует ему почетное место в истории, оно дает Соединенным Штатам возможность осуществлять конструктивную работу с его наследниками»


.

Буш приветствовал создание Содружества Независимых Государств, но более всего, создание «свободной, независимой и демократической России, ведомой мужественным президентом Ельциным». Родилась новая Россия.




Послесловие


Какое место занимает новая Россия в современном мире? По меньшей мере, ясно, что это место уменьшилось. «Хотя Россия остается важным государством, — пишет американский генерал Одом, — она уже не способна играть ведущую роль. Она не имеет внутренне связанного правительства, которое могло бы в подлинном смысле говорить от имени страны. Ее вожди редко отражают подлинные интересы Российской Федерации или ее граждан. Большинство из них… просто желает обогатиться. В Заире Мобуту, в Нигерии Абача, как и ряд других вождей, стали богатыми несмотря на то, что их страны нищали. Олигархи и процветающие бизнесмены действуют абсолютно рационально в своих собственных интересах»


.

Россия, по мнению западных специалистов, поражена синдромом послеколониального слабого государства, общим для государств третьего мира. «Это состояние ни ненормально, ни временно; оно может продлиться десятилетия»


. Россия вовсе не похожа на межвоенную веймарскую Германию — та, по меньшей мере, имела сильные государственные институты — судебная система, полиция, устоявшаяся бюрократическая система;

ее население было молодым, восстановление экономики — быстрым и без иностранной помощи. Россия же — «слабое государство без практически каких-либо институтов, абсолютно обязательных для эффективной рыночной экономики: налоговая система, царство закона, установленного процесса обращения в суд и так далее. Ее население умирает молодым, и общая численность населения сокращается»


.

Не лучшим образом обстоят дела России и на международной арене. В ответ на роспуск организации Варшавского Договора и вывод войска из Германии и Прибалтики, Североатлантический альянс ответил экспансией на Восток. Стоило ли крушить Организацию Варшавского Договора, Совет Экономической Взаимопомощи, демонтировать СССР — ради того, чтобы получить польские танки развернутыми против России, а аэродромы прибалтийских государств сокращающими критическое подлетное время боевых самолетов и крылатых ракет?

Забота Запада о безопасности абсолютна, забота России — претенциозная нервозность. Даже если в Чехии строят американскую станцию слежения, а в Польше — первые десять ракет-перехватчиков. Столь жестко американцы поставили вопрос перед страной, практически исчезавшей под давлением с Запада, в 1612, 1709, 1812, 1920 и 1941 годах, потерявшей в двадцатом веке треть своего населения.

А что Россия может противопоставить экспансии НАТО? Несмотря на все бодрые заявления российского правительства о возрастании военной мощи Российской Федерации, несмотря на принятие на вооружение новых образцов военной техники (в единичных экземплярах), соотношение сил остается далеко не в нашу пользу (см. таблицу).

Соотношение сил НАТО и России


Но строго говоря, когда мы говорим об увеличении мощи Североатлантического альянса, о расширении его на Восток, речь идет не об армейской «добавке» к многомиллионному контингенту НАТО, не о современных аэродромах в часе автомобильной езды от российских границ, и даже не о контроле над территорией, послужившей трамплином для наступлений на Москву Наполеона и Гитлера. Речь идет о неудаче курса, проводившегося демократами-западниками начиная с 1988 г., и речь идет о новой изоляции России.

Печальным фактом является довольно очевидное стремление влиятельных западных сил (и проявивших себя восточноевропейских ненавистников России) оттеснить гигантскую страну подальше от мировых центров, поглубже к вечной мерзлоте северо-восточной Евразии. Самовнушение? Сошлемся на мнение авторитетного и уравновешенного англичанина — Дж. Хэзлема: «Простым фактом является вытеснение России на задворки Европы, чего не может скрыть никакая казуистика»


.

* * *


Еще совсем недавно в международном сообществе царила убежденность в том, что постепенно ход событий выведет на прямую очевидного прогресса, что будущее, в конечном счете, не может не быть лучезарным. История и социология убаюкивали мир баснями о неизбежном прогрессе и неизбывном рае. Это теплое время ушло, конструктивное общее будущее уступает место проекциям гораздо менее гармоничным, гораздо более хаотичным. Наступает время чрезвычайно быстрых перемен, именно они, прежде всего, будут характеризовать близлежащие десятилетия. Вера в благодетельный эффект рационального реформизма, реализуемого не всегда быстро, но в верном направлении, уступает место скептицизму относительно самого направления мировой эволюции. Соответственно, и прогностика стала гораздо более трезвой, если не сказать мрачной.

Особенно турбулентными будут ближайшие полвека — столько времени понадобится для того чтобы структурный кризис современной международной системы изменил ее полностью. В предшествующее десятилетие большим влиянием пользовалась та точка зрения, что сутью конфликта будет столкновение трех морально-этических громад — христианства, ислама и буддизма. В начале века возобладала более традиционная точка зрения: столкновение цивилизаций пойдет в более знакомой плоскости противостояния Север — Юг между зоной богатства и зоной бедности, фундаментальными реальностями современного мира. Если человечество не положит предел поляризации по этому признаку, вступление в век хаоса и борьбы практически неизбежно. Наступит противостояние тех, кто живет на ценности, создаваемые другими, и тех, кто не получает достаточной доли производимого. Невероятно быстрый рост капиталистической системы словно вырвался из-под контроля, деформируя общество.

Сутью грядущей эпохи перемен будет борьба этих двух больших лагерей: богатых охранителей неравноправной системы и сторонников создания новой исторической системы, которая будет более демократичной и более уважающей социальное равенство. По существу, битва развернется между теми, кто желает установления (или восстановления) иерархического мирового порядка, при котором меньшинство привилегированно, а большинство лишено этих привилегий — и теми, кто желает построить демократический порядок, больше ориентирующийся на равенство. Эта битва определит следующие пятьдесят лет человеческой истории.

На наших глазах создается лагерь, получающий так много от имеющегося неравенства, охраняющий сложившуюся иерархию. Этот лагерь имеет превосходную разведывательную систему и самые лучшие вооружения. Главные слабые места этого «золотого миллиарда» — слабая жертвенность и уменьшающаяся численность. При этом Север будет действовать железным кулаком, даже если кулак этот будет в вельветовой перчатке.

Ему противостоит лагерь большинства, где достигнуто минимально приемлемых результатов не только для процветания, но для гарантии выживания. Ему не свойственно единство, он разобщен, но перед лицом всемогущества меньшинства он может обрести солидарность до степени глобальной коалиции. В его руки так или иначе попадет ядерное оружие (оно уже есть у Индии и Пакистана), что обусловит остроту глобального конфликта. Мир увидит на Юге многих разочарованных «Хомейни», создающих многие Аль-Каиды.

Согласно уже сложившемуся стереотипу, Запад склонен демонизировать противостоящие силы. На данном этапе легче демонизировать ислам — и это в то время, когда исламский мир (как и западный) вошел в эру смятения и неуверенности в себе — что очевидно, если судить по зигзагообразной тактике лидеров этого мира. Секулярные силы в исламском мире разъединены, религиозные же силы не имеют четких целей, они ссорятся между собой и не выработали собственной реалистической политической программы.

* * *


Какой будет преобладающая система мира через несколько десятилетий?

Во-первых, ее вид и сущность будут зависеть от способности обеих вышеназванных сверхобъединений мобилизовать своих сторонников. Инициативу, по-видимому, возьмут в свои руки те, кто предложит реальные альтернативы.

Во-вторых, от того, как справится Запад с процессом старения населения, сокращения рабочей силы при одновременном несгибаемом желании сохранить высокий жизненный уровень. (Возьмем в качестве примера небольшую, но богатую Австрию. Непременным условием сохранения ее современных жизненных стандартов в ближайшие полвека явится увеличение в четыре раза тех ненавидимых австрийскими правыми иммигрантов, которые прибывают преимущественно с Балканского полуострова. Согласится ли Австрия, Европейский Союз, Соединенные Штаты на мирное сосуществование весьма различных культур? До сих пор белые западные христиане лишь мирились с наличием инокультурных анклавов; а речь встанет о подлинном равенстве в мульти-культурном целом.)

По мере прохождения XXI в. всемогущая Америка во все более возрастающей степени окажется окруженной конфликтами, страхом, смятением, отчаянными попытками «остановить время». А как иначе, если Соединенным Штатам не удается выполнить свое обещание создать мировую либеральную утопию. Если американцы не сумеют продемонстрировать способности к действенному и хладнокровному анализу, не сумеют соединить эффективность с гуманизмом, их будущее не может не стать блеклым. Американское будущее окажется похожим на движение автомобиля с поврежденными тормозами вниз по склону горы. Самое большее, что американцы смогут сделать, — это попытаться так сманеврировать, чтобы свести непосредственный ущерб себе к минимуму.

Помимо вышеуказанного, своего рода дополнением к битве богатых и бедных будет в первые десятилетия XXI в. соперничество между США, Европейским Союзом и Восточной Азией за место лидера мирового полюса богатства. Первым среди конкурентов дышит в спину Америке Западная Европа, которая с созданием евро и собственных вооруженных сил создала объективные возможности ослабления тесных политических связей с Соединенными Штатами. Далее последует десятилетие создания европейской армии, что предопределит и военное разъединение с США.

Есть сторонники и той точки зрения, что на место первого конкурента Америки выйдет быстро растущий Китай, возможно — Япония, а не исключено, что и страшный по силе тандем КНР — Япония. Пока лидер, демонстрируя близорукость, продолжает наращивать военные мускулы, начнется смещение сил в подлинной зоне могущества — в экономике. Разве трудно представить себе в будущем союз Японии и Китая, сразу же вытесняющий Америку из Азии?

Где место России в этом противостоянии? Пока ясно одно: ей придется делать «агонизирующую переоценку» своего опыта сближения с Западом.




Приложение


(Из статей и интервью А.И Уткина, директора Центра Международных исследований Института США и Канады РАН)

Российский капитализм оказался слабым, особенно на мозги


Американцы пеняли России за то, что она пользуется экономической мощью в своих интересах. А разве США своей экономической мощью не пользуются? Именно американцы нас учили, что на рынке надо вести себя, как на рынке. Вот мы и усвоили урок, указав Украине, что до сих пор она получала энергоносители не по рыночным ценам. Американцы сразу же объявили это политическим давлением на Киев!

И накат на Россию будет продолжаться. Американские СМИ находятся в руках людей, идущих по накатанной дорожке холодной войны. А психологическое воздействие — один из главных ее инструментов.

Мало кто отчетливо представляет, как в действительности управляются США. Америка управляется совокупностью воли различных лоббистских групп, во многом организованных на этнической основе. Очень влиятельно афроамериканское лобби: сегодня афроамериканцев в США уже 35 миллионов. Активны лобби польское, еврейское, греческое, армянское, китайское. Но не существует российского лобби — в США нет организованной силы, которая бы боролась за российские права и интересы. Хотя там проживают не менее семи миллионов человек, говорящих по-русски.

В результате побеждают те, кто питает в отношении России негативные чувства. Примером может служить польская эмиграция, Збигнев Бжезинский. Влиятельные антироссийски настроенные лоббистские группы считают, что Россия представляет угрозу Западу, а потому стоит еще разок сломать ей хребет. Налицо желание ослабить нашу страну, сделать ее послушной, в большей мере склонной делиться своими природными ресурсами. Но повторяю: Америка управляется меньшинствами. В США нет титульной нации в нашем понимании.

* * *


На каких принципах строится сегодня внешняя политика США? Принцип всегда один: что хорошо для США, должно быть хорошо и для всего остального мира. Вашингтон не желает терять уникального шанса, когда США как единственная сверхдержава стоят во главе мирового сообщества. Поэтому они так жестко ведут себя в отношении ООН, поэтому американцы отказываются принимать Россию в НАТО, считая, что двум медведям в одной берлоге не ужиться. Вашингтон препятствует интеграционным процессам на постсоветском пространстве, поощряет там антироссийские силы.

Нам действительно следует опасаться принятия Украины в НАТО с последующим созданием военных баз на ее территории. Тогда под нашим сердцем будет кинжал. Окружай и властвуй. Я своими ушами слышал заявление американского посла в Киеве, что наличие в Севастополе российской базы таким препятствием не станет. Причем пригласить Украину в НАТО могут уже в текущем году! Американцы совершенно очевидным образом не хотят видеть Украину и Россию вместе — ведь так возникнет сверхдержава.

Американцы стремятся получить дополнительные возможности контролировать процессы, происходящие внутри самой России, влиять на ее развитие, поскольку мы единственная страна, обладающая возможностью уничтожить США. Они никогда не забывают о трех с половиной тысячах ядерных боеголовок, которыми располагает Россия. Для уничтожения США хватит и двухсот.

Политика по внедрению на постсоветское пространство считается отвечающей американским национальным интересам. А натовские базы на территории бывших советских среднеазиатских республик — это еще и возможность взглянуть на Китай с севера.

Кроме того, государства Центральной Азии и Азербайджан довольно богаты ресурсами, имеют нефть и газ. С ними выгодно дружить, так как свои богатства они легко распродают. Не надо забывать, что одна из главных проблем сегодня — энергетическая. Если бы весь мир потреблял столько же энергетического и прочего сырья, сколько Соединенные Штаты, потребовались бы еще 6–7 таких планет, как наша. А на Земле запасы полезных ископаемых стремительно уменьшаются. Например, через 10–15 лет иссякнут запасы цинка и меди. Единственная оставшаяся кладовая — это Сибирь, огромная территория которой еще и слабо заселена.

* * *


Я очень критически отношусь к внешнеполитической линии России. Хоть какая-то сформулированная внешнеполитическая линия должна быть. Мы не вправе, скажем, забывать, что 25 миллионов русских проживают за пределами России. Они не понимают, какова линия России, на что им можно рассчитывать, а на что нет.

А что, например, ждет Белоруссию — нашего союзника на постсоветском пространстве? Едва ли США оставят ее в покое… Я считаю, что на этапе объединения надо демонстрировать человеческую щедрость. Не надо сейчас поднимать цены на нефть и газ, белорусы и без того находятся в сложном положении. Да, там нет своей нефти, но Белоруссия — сборочный цех Союзного государства. И потом, это в Норвегии дополнительные доходы идут на счет каждому ее гражданину. Но у нас-то они обогатят только отдельных граждан.

Белоруссия хочет войти в Союз как государство, а не шесть новых областей в состав Российской Федерации. И в самом деле, почему она должна отказаться от всех атрибутов государственности? На мой взгляд, кто это предлагает — тот враг России. Чтобы такое требовать, надо совершенно не уважать республику, в годы войны потерявшую треть своего населения.

Скажу больше: столицей Союзного государства можно было бы сделать Минск. Я понимаю, такое предложение не понравится нашим депутатам и министрам. К тому же перенос столицы в Минск нанесет удар по нашей дикой коррупции. Но Вашингтон, Оттава, Канберра — не самые большие города в своих странах. Почему бы нам не последовать тем же путем?

* * *


Что мы можем реально противопоставить США на международной арене? Очевидно, что с мировым лидером лучше не ссориться. Но против мирового лидера рано или поздно создаются коалиции. Такова логика истории, и этой логике трудно противиться стране, провозгласившей, что «все люди рождены равными».

Улучшение отношений России с Китаем укрепило наши позиции в мире. Россия и Китай провели совместные военные маневры. А если учесть, что на них присутствовали индийские и иранские наблюдатели, можно сделать вывод, что мы в союзе с половиной человечества. В Вашингтоне и Брюсселе это не осталось незамеченным.




Приведу пример из истории. Когда Франциску I стало тяжело вести войну со всей Европой, он подписал мирный договор с турецким султаном Сулейманом I Великолепным. Это не означало, что он принял мусульманство и заговорил по-турецки. Зато Франциск I стал сильнее, что вскоре ощутили и все враги Франции. Так и нам совершенно необязательно, строя свою политику, глядеть на мир через китайскую оптику. Однако если Россия и Китай вместе, то с ними нельзя не считаться.

К сожалению, сама Россия не та сверхдержава, которой до 1991 года был Советский Союз. Мы не готовы к возвращению на мировую арену в качестве самостоятельного игрока. Конечно, мы не колония, но говорить о полной самостоятельности я бы не стал. Сегодня мы продаем всего пять товаров: нефть, газ, дерево, уран и металл. Российский капитализм оказался слабым, особенно на мозги…

Где же российский Рузвельт?!


Ныне даже умеренные американские издания «Уоллстрит джорнэл» и «Нью-Йорк тайме» впервые за сто лет заговорили об империи, имперском мышлении, имперском бремени не с привычным либеральным осуждением, а как о реальном факте исторического бытия.

Ведущие американские политологи триумфально возвестили, что «Соединенные Штаты вступили в XXI век величайшей, благотворно воздействующей на глобальную систему силой, как страна несравненной мощи и процветания, как опора безопасности. Именно она будет руководить эволюцией мировой системы в эпоху огромных перемен».

Страстной апологией исторической миссии американской империи является книга редактора газеты «Уолл-стрит джорнэл» М. Бута «Войны с целью достижения мира: малые войны и взлет американской мощи».

Квинтэссенция этой апологии: мы, американцы, не мечтали об империи, не строили ее, не проектировали ее контуры — она упала на американские плечи достаточно неожиданно, когда рухнул «второй мир», а затем когда в условиях общемировой мобилизации главные регионы планеты — Западная Европа, Россия, Китай, Индия предпочли войти в формируемую Америкой коалицию. Сомнений в американских возможностях в данном случае не испытывает никто.

Не будем заблуждаться, говорит президент крупнейших коммуникационных компаний мира англичанин М. Соррел, «мир не глобализируется, он американизируется. Во многих отраслях индустрии на Соединенные Штаты приходится почти 50 % мирового рынка. Что еще более важно, более половины всей деловой активности контролируется — или находится под влиянием — Соединенных Штатов. В области рекламы и маркетинга эта доля доходит до 2/3. В сфере инвестиций доминируют огромные американские компании».

Индустриальная и финансовая активность мировой экономики в той или иной степени находится под воздействием гигантов американского делового мира. Даже самые хладнокровные американские идеологи приходят к выводу, что США занимают позицию превосходства практически во всех сферах.

И империя держит марку — ее войска в долине Рейна, на Окинаве и в Центральной Азии, Америка контролирует Ближний Восток, умиротворяет Балканы и разрешает конфликты в Карибском бассейне и в Колумбии, в Тайваньском проливе и на Корейском полуострове. «Ни одна нация, — напоминал президент Дж. Буш-мл., - не может себя чувствовать вне зоны действия подлинных и неизменных американских принципов свободы и справедливости… Эти принципы не обсуждаются, по их поводу не торгуются».

По существу, американцы сейчас крушат основы международной стабильности, заложенные в 1648 году. Тогда после страшной истребительной Тридцатилетней войны был подписан Вестфальский мир, заложивший основу мирового порядка, установившегося 350 лет назад. Отголоски этого мира видны в статусе ООН — запрещено вмешиваться во внутренние дела суверенных государств. Сейчас американцы крушат эту основу, они желают вмешиваться во внутренние дела несовершенных, по их мнению, стран. И это удивительно.

Американцы (их менее 5 % населения планеты), по самым минимальным оценкам, владеют 35 % мировых богатств и, казалось бы, более кого-либо заинтересованы в сохранении статус-кво — ведь даже самые большие скептики не предвидят появления в ближайшие четверть века более или менее достойного конкурента у США. Но американцы крушат статус-кво!

Есть, правда, и критики. Например, люди типа Патрика Бьюкенена, выступающие за новый тип изоляционизма. Настоящую оппозицию волнует, прежде всего, то, что через сто лет англосаксы станут абсолютным меньшинством в стране, а половина населения будет говорить по-испански. Оппозиция выступает за то, чтобы создать «крепость Америку», резко ограничить иммиграцию и не вмешиваться в региональные конфликты.

Но такая оппозиция сегодня не пользуется поддержкой. А традиционная оппозиция в США сегодня отсутствует. Ситуация отчасти напоминает начало «холодной войны», когда республиканцы и демократы, расходясь в вопросах внутренней политики, были едины во внешнеполитических устремлениях, в желании противостоять Сталину.

Именно США создали и Лигу Наций, и ООН. По существу, они заставили всех, включая Сталина, подписать соответствующие договоренности. А теперь США их же и подрывают. В общем, нормы международного права сохраняют силу настолько, насколько американцы не утратили чувства меры, чувства самосохранения. А они все более бравируют потерей этого чувства.

* * *


Начиная с 1991 года, мы живем в американской империи, являемся частью этой империи. Министр Козырев, например, удивлялся: зачем России внешняя политика, ведь ее так хорошо делают в Вашингтоне? Мы зависим от Америки в плане инвестиций, технологий, передовых научных идей.

Мы сами завели себя в такое положение. Мы были равным партнером в войнах против Наполеона, кайзера, Гитлера. А сейчас мы младшие партнеры.

Да, было время, когда для очень большого числа государств был притягателен пример страны, модернизировавшейся фактически за время жизни одного поколения. Когда-то многие с завистью смотрели на наш образ жизни, который казался привлекательным. Но мы сами его порушили. А в реальном мире существует разительное отличие в весовых категориях. И решительное нежелание сильных связывать свою судьбу со слабыми. В этом смысле латинское «горе побежденным» — истина на все времена. Россия — колоссальная страна с самым жертвенным и очень талантливым народом. Но у нас как не было порядка, так и нет. Мы не имеем национальной стратегии…

Рузвельт тоже получил страну в состоянии депрессии. Деньги бежали из США. Но Рузвельт нашел выход, он привлек планирование, мощь государственного организма, волю миллионов и стал самым великим президентом США XX века.

А наше нынешнее руководство гордится тем, что сваливает на жалкие плечи местного руководства задачи, которые по плечу только российскому государству. Где наши 125 проектов? Или правительство думает лишь о том, как отдать оплату труда учителей и врачей местным властям? Что еще должно случиться, чтобы правительство поняло, что местное самоуправление — великая цель, но не данность? Что демократия — это инструмент, что в годы суровые требуются две вещи: консолидация и план. А верить в то, что все решит животворный бульон рыночного хозяйства, может лишь неисправимый начетчик.

Отдать на откуп свою судьбу могут лишь конченые люди. Должно случиться нечто страшное, чтобы мы посчитали, что некто в мире распорядится нашей судьбой лучше нас. В декабре 1991 года оба президента — российский и советский — докладывали американскому президенту о крахе СССР. Потеря смысла национальной истории хуже, чем чума, она крушит тысячелетнее достояние…

Российская правящая элита не готова играть самостоятельную роль даже на собственной арене. У нас есть два типа людей.

1) Тип людей, знающих, как надо говорить.

2) Неисправимые тупые люди, которые говорят как думают.

Они неудобны, никому не приятны. Западные фонды их ненавидят. А на международные форумы приглашают, как правило, представителей только первого направления. Я не хочу их ни в чем обвинять, но они явно подыгрывают. Они признают ведущую роль Запада и ведомую роль России.

Наша элита играет на международной арене в приятную игру, представляя страну, которая ее на это не уполномочивала. Международная арена — приятное место.

Подлинная драма наших людей российской элитой фактически игнорируется. Люди, шедшие на фронт в 14-м году, в 41-м, были уверены, что это не напрасно. Способность жертвовать собой неодолима в нашей душе. Для простых людей защита Родины не бессмысленна.

Почему же элита считает, что мы должны жить в мире, лишенном этих ценностей? Француз или немец отчетливо понимает, за что он готов умереть. Почему же страна со столь жертвенной историей начинает это утрачивать?

* * *


Можно ли сегодня прогнозировать судьбу России в общем контексте мировой истории в новом столетии? Я исхожу из демографических тенденций. Мы разделяем судьбу белой расы. В Европе 18 стран теряют население. Россия принадлежит к ним. Для сохранения статус-кво необходимо 2,1 ребенка на семью, у нас — 1,4 ребенка. Через двадцать лет население Вьетнама будет больше нашего. Кроме того, у нас в России доход на душу населения составляет две с половиной тысячи долларов на душу населения в год. У наших соседей в Западной Европе — примерно тридцать тысяч. И призывы догнать Португалию воодушевить не могут в принципе.

Да, Россия не в первый раз в истории оказывается в тяжелейшей ситуации, из которой прежде удавалось выйти. Удивительным чудом был Сталинград. Ведь половина населения нашей страны была захвачена немцами и так или иначе работала на немецкую военную машину. А у нас оставалось всего сто миллионов, но мы сумели выстоять.

России нужны идеология, мобилизация и т. д. Но мне говорят: «Вы что, хотите призвать омского рабочего, чтобы он к семи утра бежал на завод? Он же вам этого не простит». А я думаю, что омский рабочий нам не простит то, с какой легкостью мы отдаем все свои позиции в мире. И его самоуважение. И делаем бессмысленными игрушками латунные медали, за которые умирал его отец.

Беда России заключается в том, что ее интеллигенция, ее самые светлые умы разделены как минимум на два лагеря. Один лагерь считает, что чем хуже, тем лучше. Чем хуже сейчас, тем быстрее вызреет нечто здоровое, тот же рынок. Но так в жизни не бывает…

XXI век станет «веком Азии»


Опубликованный недавно в Соединенных Штатах, а затем и в России, доклад Национального разведывательного совета США «Контуры мирового будущего», предъявляющий картину сравнительно близких перспектив развития человечества, вызывает недоумение. Чем является этот доклад — изысканием группы прекраснодушных оптимистов или попыткой манипулировать читателями, предпринятой излишне уверенными в себе людьми?

В докладе предлагается весьма скромный выбор возможных вариантов развития. По существу, их четыре:

— равновесие Запада и Востока с постепенным подъемом последнего, но сохранением позиций первого;

— гегемония США при глухом ропоте прочего мира;

— усиление хаоса, но не до пределов формирования мировых коалиций и противостояния;

— вероятность тотальной войны ниже, чем когда-либо.

При этом, важно отметить ряд особенностей в подходах американских сценаристов. Во-первых, они рассматривают будущее сверхоптимистично. Согласно их прогнозам, 80 % прироста мирового валового продукта будет распределятся так, что это не вызовет противодействия, а душевое потребление за 20 лет увеличится вдвое.

Немотивированная блажь! Эксперты ООН делают куда более жесткие прогнозы, и практически никто не предсказывает сближение Севера и Юга, «золотого миллиарда» (со средним доходом около 30 тыс. долл. в год) и пяти миллиардов с доходом тридцатикратно меньшим.

Во-вторых, сценарий, в котором США доминируют в мире, рассматривается как естественный, без учета того, что США потребляют 40 % иссякающих ископаемых богатств, что едва ли приемлемо для остальных 95 % землян.

В-третьих, авторы отказываются видеть крепкие основы семи основных мировых культур, отстаивающих собственное видение глобальных проблем.

В-четвертых, доклад сверхоптимистичен в отношении распространения оружия массового поражения. Между тем, за последние годы в клуб ядерных держав вошли Индия, Пакистан, Северная Корея (а Иран приблизился), изменив стратегическую карту мира.

Необходимо отказаться от плоской картины будущего и рассмотреть его с учетом тревожных факторов, вызовов и угроз. Мир стоит перед фактами, от. которых опасно отворачиваться: ежедневно с лица земли исчезает 200 000 акров лесов. В атмосферу выбрасываются 13 млн. тонн токсичных химикатов. От голода умирают 45 000 человек, 38 000 из которых — дети. Исчезают более 130 видов животных и растений.

По данным ООН, за последние 100 лет уничтожена половина влажной земли, половина лесов, 80 % лугов, 40 % плодородной земли дегенерировало. Погибло 70 % рыбных запасов. Способность системы распределения пресной воды поддерживать жизнь на планете находится под угрозой.

Наступают суровые времена. Иссякает органическое топливо. Ценнейшие элементы таблицы Менделеева уходят в прошлое. Позади у homo sapiens — 40 000 лет, впереди — неполные полстолетия беззаботности на фоне неравномерного использования богатств Земли. Между тем, США потребляют 30 % сырья, добываемого на планете.

Не программирует ли все это иной сценарий — сценарий гибели индустриального мира? Войдя в клинч с этими проблемами, человечество возьмется за сохранение «статус-кво», благоприятного для «золотого» миллиарда и безнадежного для остальных пяти. Это означает проведение богатыми странами оборонительной линии и ее защиту всеми средствами, включая силовые. В итоге: либо человечество изменит взгляды на свой образ жизни и эксплуатацию сырья, либо начнет его силовой передел.

* * *


Сегодня мы имеем ряд веских оснований для суждений о будущем. Первого своего миллиарда человечество достигло за 200 тысяч лет. Второго — за 130. Будущее таит ускорение — 10 млрд. человек в 2030 г., 20 млрд. — в 2070 г., 80 млрд. — в 2115 г. Как и чем их прокормить? Согласно обсуждаемому докладу, через поколение — в 2020 году — мировая экономика вырастет по сравнению с началом века на 80 %: почти удвоится. При этом в полтора раза возрастет потребление энергии в среднем на жителя планеты, вместе с долей потребления нефти.

Но ведь очевидно, что прирост мировой экономики будет неравномерен! И хотя прежние лидеры — США, Европа и Япония будут доминировать в международных политических и финансовых институтах, в военной сфере, в сфере экономики и науки, население этих стран будет сокращаться, а его прирост — идти за счет миграции других народов. Богатый материально и слабеющий этнически Запад встретит бедный и сверхнаселенный Юг, стремящийся к перераспределению богатств, и войдет в противостояние с нищими массами, атакующими его не под знаменами социальной революции, а, например, под эмблемами неохристианства и/или ислама.

Сегодня очевидно, что мир не породил планетарного правительства. Могучие державы действуют бесконтрольно, к разочарованию тех, кто рассчитывал на расширение роли ООН, ОБСЕ, Международного суда, на диалог Север — Юг.

При этом, сильные страны имеют большие военные возможности, но ни одна из них не знает определенно будущих намерений других держав. Лучший способ выжить в такой системе — быть максимально мощным. Цель каждой из сильных держав — стать единственной великой державой. Однако даже США сложно проецировать свою мощь на весь мир.

XXI век все более становится «веком Азии». Восток и Юг активно используют достижения Севера и Запада, создавая собственные центры знания — Бангалор в Индии, Силиконовую долину- в Малайзии… Возрастает значимость бразильского гиганта. Но мир будет смотреть на индустриальную ориентацию, прежде всего, Китая и Индии.

Китай по ВНП выйдет на второе место в мире, что по геополитическим последствиям будет схоже с подъемом Германии в XX веке. Бурный рост КНР уже сделал ее первым в мире потребителем меди, железной руды, алюминия и платины. США рассматривают возможности сокращения экспорта металлолома в КНР.

Готовы ли державы Северной Атлантики смириться с поминальным боем часов истории? Нет. Неоконсерваторы в США и националисты в странах ЕС стремятся сохранить мощь своего региона. В результате — пылает Средний Восток. Намечается союз конфуцианской зоны с миром ислама. Вызывает сомнения потенциал Америки. Эксперты указывают, что военная мощь глобального масштаба в большей степени, чем прежде, сконцентрирована в приходящем в упадок, но все еще доминирующем, центре силы. Не сталкиваясь с угрозой извне, он, тем не менее, не обладает достаточными средствами для решения комплексных системных проблем. Это может привести к краху его гегемонии даже в условиях отсутствия «горячих» войн.

Особенно опасна нестабильность в странах каспийского региона, в частности — вокруг Ирана, а также — в Венесуэле и странах Западной Африки. Первыми в ряду грядущих конфликтов стоят проблемы отношений континентального Китая и Тайваня, Индии и Пакистана, Южной и Северной Кореи, белых и цветных Зимбабве, сепаратистов Шри-Ланки, Джамму и Кашмира. Возрастает угроза террора с применением оружия массового поражения.

Гимны прогрессу — как будущему человечества, человеку — как рациональному существу; истории — как восхождению к миру и благополучию теряют смысл в свете оскудения планеты, на фоне насилия, захлестывающего мир.

Мы, утверждает Анатолий Уткин, стоим на грани столкновения нескольких фундаментализмов: господствующего американского и противостоящих ему центров силы в Китае, исламском мире, на индийском субконтиненте и на просторах Евразии.

Каспий


Сегодня задача номер один для США в этом регионе — это контроль за ситуацией во «Втором Персидском заливе». Дело в том, что никто точно не может установить объем углеводородных запасов Каспийского моря и каждого из секторов, принадлежащих странам региона в отдельности. Это очень сложная задача. Верно также и то, что Каспий по своим запасам вряд ли затмит Персидский залив. На сегодняшний момент ветка БТД не дает полной загрузки — это лишь 50 млн. тонн в год. При таких темпах и объемах перекачки трубопровод окупится нескоро. Свою роль играет и то, что Грузия — это лишь транзитная территория. Азербайджан является страной, добывающей нефть, но одной азербайджанской нефти также недостаточно. США возлагают надежды, в первую очередь, на Казахстан. В то же время Казахстан проводит особую политику.

В отличие от других стран СНГ у Астаны есть четкий внешнеполитический курс на многополярность — восточный сосед — Китай, традиционный партнер — РФ и США, дающие выход на внешний рынок Европы. В геополитическом смысле такая тактика «освобождает руки» Астане. Но активные двусторонние отношения Казахстана и США невольно введут Астану в орбиту Вашингтона. Вкупе с экономическими, политическими и военными рычагами, которыми обладают Соединенные Штаты, это не оставит Астане пространства для маневра. Сегодня вся совокупность политических и экономических факторов говорит в пользу этой тенденции.

На мой взгляд, Россия «упустила Астану». В 1991–1995 гг. официальная Алма-Ата была готова создавать вместе с Россией Большое Евразийское пространство, зону свободной торговли и наполнить понятие «СНГ» реальным содержанием. Но наша дипломатическая, промышленная и государственная машина затормозила весь процесс, в итоге Китай перехватил инициативу. В целом, можно говорить об опасной для РК тенденции. Проект создания «Большого Китая» может коснуться и казахской территории. Ведь в Китае живет 80 млн. казахов. В соотношении с 92 % ханьцев Китая — это чрезвычайно мало. Однако, в абсолютном значении, в случае сближения Китая и РК, 8 млн. казахстанских казахов и 80 млн. казахов китайских сливаются в единую гомогенную общность, и Казахстан исчезает как таковой.

Важно заметить, что политика, апробированная США в каспийском регионе в 1990-е гг., дала свои плоды. Ее моральный ресурс, на мой взгляд, далеко не исчерпан. Важно понять, смогут ли противопоставить этому тренду что-либо другие геополитические игроки.

Американцы большие деньги вложили в то, чего не заработали


Нынешний кризис — это кризис ликвидности, то есть кризис денег. Это кризис всех крупных инвестиционных фирм. Это кризис американского доллара. Раньше банк был местом, где можно было за железными дверьми спрятать деньги и надеяться, что ты их назад получишь. А сейчас банк — это место, куда ты можешь положить деньги с максимальной для тебя выгодой. Потому что деньги должны работать. Отличие этого кризиса от великого в 1929 году в том, что тогда было перепроизводство всего. На глазах у всех уничтожали скот, жгли посевы, бросали в воду сухое молоко.

Сейчас мы имеем дело с так называемым перепроизводством ликвидности, то есть денег. Денег слишком много. Почему? Потому что американцы решили, что лучше всего завершил свои земные дни президент Томас Джефферсон. Он умер страшным должником. Но его никто не мог прижать в угол, потому что он был дважды президентом США, автором Декларации* независимости и так далее. Американцы с охотой берут деньги в долг, покупают восьмую машину, покупают третий дом где-нибудь южнее второго. Я не хочу сказать, что современная Америка — это Содом и Гоморра. Им нужно прожить эту единственную жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитое. Это американская вариация известных нам слов. Так вот, речь идет о долларе. В конечном счете, американцы могут расплатиться со всеми, просто напечатав дополнительные доллары. Но тогда будет огромная инфляция.

Вот, например, мы с вами два американца. И мы решили жить не где-то там у бабушки, снимая уголочек, а сразу купить красивый, большой дом. На 30 лет разложив его стоимость. Сразу же решили купить себе красивую большую машину. Вот это американская черта, которая их ныне губит. Слишком большие деньги вложены в то, чего нет. В то, что еще не заработано.

Различие пирамиды Мавроди и этой пирамиды в том, что Соединенные Штаты могут напечатать деньги, а Мавроди не мог. Он мог дать обязательства, он писал даже бумажки, что он столько-то должен и так далее. А американское правительство может увеличить или уменьшить ставку платежного процента. И в конечном счете может напечатать деньги. И они будут приниматься. Ведь нефть в мире покупается за доллары. Торговля между двумя крупнейшими торговыми агентами — Соединенными Штатами и Китаем — происходит в долларах. То есть доллар, что бы мы ни говорили, является ведущей основной валютой.

Представьте себе американский банк Goldman Sachs. Сидят люди за компьютерами. Я скажу, сколько получал средний сотрудник этого учреждения — 626 тысяч долларов в год. Это много. Это значит, что вы можете купить и дом, и автомобиль, и еще неведомо что. Опять же беря у банков деньги взаймы.

А это значит, что банки вернутся к своей прежней функции. Сохранять деньги и давать их под проценты гражданам. Исчезнут те банки, которые трудно назвать банками в прежнем виде, те, чья волчья задача была найти на этой планете место, где можно было бы вложить эти деньги. Ни в одном банке деньги не лежат крупными пачками в сейфах. Деньги должны работать. Но только в солидных учреждениях они работают в солидных местах. А в авантюрных учреждениях, которые сейчас пострадали, они работают там, где приносят максимальный доход. Я думаю, что такого типа инвестиционных банков будет меньше. И они будут для тех людей, которые не могут отказаться от собственного авантюризма.

На Западе понятие «коррупция» не синоним слова «взятка»


Можно ли победить коррупцию в России, основываясь на опыте зарубежных стран, и что для этого надо предпринять? С коррупцией человечество борется давно, еще со времен Древнего Рима. Там создали своего рода полицию, которую через год были вынуждены заменить «сверхполицией»: вся старая стала насквозь продажной. И так продолжалось столетиями, пока варвары не завоевали Рим.

Гораздо позднее суть проблемы сформулировал четвертый президент США Джеймс Мэдисон. «Если бы людьми правили ангелы, — заявил он, — ни в каком надзоре над правительством — внешнем или внутреннем — не было бы нужды. Но при создании правления, в котором люди будут ведать людьми, главная трудность состоит в том, что в первую очередь надо обеспечить правящим возможность надзирать над управляемыми. А вот вслед за этим необходимо обязать правящих надзирать за самими собой».

Борьба с коррупцией в России возможна, хотя это многофакторное явление, гидра со многими головами. Борьба с ней — одна из самых сложных задач. И это — не гаишники на дорогах, а союз олигархов с высокопоставленными госчиновниками. Для борьбы с этим, прежде всего, нужна политическая воля на самом верху. Для победы над «экономикой откатов» требуются политические решения.

Если борьбу с коррупцией вести только по пути ужесточения наказания, то она ничего не даст. Еще раз повторю: это вопрос политической воли, здравомыслия и воспитания общественного мнения. Необходимо стимулировать честное поведение чиновника и общественное неприятие коррупции. И тогда это может быстро и эффективно сработать.

Но надо учитывать: на Западе понятие «коррупция» не синоним слова «взятка». Она воспринимается как система отношений между людьми. В западном понимании любое выражение дружбы уже является коррупцией. А в нашем понимании дружба — главная черта российских людей.

* * *


Существуют довольно успешные способы борьбы с коррупцией, например, сингапурская и шведская модели. В момент обретения независимости в 1965-м Сингапур был страной с очень высоким уровнем коррупции. Тактика ее снижения была построена на ряде вертикальных мер: регламентации действий чиновников, упрощении бюрократических процедур, строгом надзоре за соблюдением высоких этических стандартов. Центром борьбы с коррупцией стало автономное Бюро по расследованию случаев коррупции. Туда граждане могут обращаться с жалобами на госслужащих и требовать возмещения убытков. Одновременно с этим было ужесточено законодательство, повышена независимость судебной системы: судьям, кроме привилегированного статуса, дали высокие оклады. Одновременно ввели жесткие экономические санкции за дачу взятки или отказ от участия в антикоррупционных расследованиях. А также пошли на жесткие и неординарные акции, вплоть до поголовного увольнения сотрудников таможни и других госслужб. И сегодня Сингапур занимает лидирующие места в мире по отсутствию коррупции, экономической свободе и развитию.

В Швеции, в которой до середины XIX века коррупция была чуть ли не символом страны, пошли по другому пути. Модернизируя государство, запустили комплекс мер, нацеленных на устранение меркантилизма. Государственное регулирование касалось больше домашних хозяйств, чем фирм, и было основано на стимулах — через налоги, льготы и субсидии — нежели на запретах и разрешениях. Был открыт доступ к внутренним государственным документам и создана независимая и эффективная система правосудия.

Одновременно шведский парламент и правительство установили высокие этические стандарты для чиновников и стали добиваться их исполнения. Спустя всего несколько лет честность стала социальной нормой среди бюрократии. Зарплаты высокопоставленных чиновников поначалу превышали заработки высококвалифицированных рабочих в 12–15 раз. Однако с течением времени эта разница снизилась до двукратной. На сегодняшний день Швеция по-прежнему имеет один из самых низких уровней коррупции в мире.

* * *


Какой путь борьбы с коррупцией предпочтительнее для России? Только — чисто российский, возможно — с использованием скандинавского опыта. Там большую роль играют церковь и общественное мнение. У нас, к сожалению, довольно спокойно воспринимают предпринимателя, сделавшего за пять-шесть лет 10–15 миллиардов долларов. На Западе к нему будут относиться с подозрением, потому что там честно заработать такую сумму невозможно. Общественное мнение просто «убьет» такого богача. И, пока мы не добьемся в России подобного уровня своего общественного мнения, борьба с коррупцией может продолжаться десятилетиями, повторяя опыт Древнего Рима.

Кстати, возможно, стоит пересмотреть систему обучения? Обратите внимание, на Западе в классах нигде нет двухместных парт. Каждый ученик сидит отдельно. Ему и в голову не придет дать списать решение задачи своему товарищу. Каждый отвечает за себя, это считается этической нормой. Дал списать — это коррупция. Так с детства на Западе закладывается в юные головы понимание этого явления. Дружеское застолье, столь принятое в российском обществе, также считается коррупцией. А ведь это наши обычаи.

Поэтому не все, что хорошо Западу, может прижиться на российской почве. Ведь отечественная коррупция идеологически и экономически отличается от западного понимания. Вот это и надо учитывать при разработке российской идеологии борьбы с многовековым злом.




Примечания


1. Kolko G. The Politics of War. The World and United States Foreign Policy, 1943–1945. New York: Random House, 1968, p. 619.




2. Kolko G. The Politics of War. The World and United States Foreign Policy, 1943–1945. New York: Random House, 1968, p. 621.




3. Gaddis J.L. The Tragedy of Cold War History // «Diplomatic His tory», Winter 1993, p. 3–4.




4. Layne Ch. Rethinking American Grand Strategy. Hegemony or Balance of Power in the Twenty-First Century? // «World Policy Journal», Summer 1998, p.9.




5. Oberdorfer D. The Turn. From the Cold War to a new Era. New York: Simon and Schuster, 1991, p. 112.




6. Matlock / Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 334.




7. Baker / The Politics of Diplomacy. Revolution, War and Peace. 1989–1992. N.Y., 1995, p.78, 146.




8. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 118.




9. Matlock / Autopsy of an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 138.




10. Baker / Op. cit., p. 65.




11. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 698.




12. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 94.




13. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 568.




14. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 95.




15. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 96.




16. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 702.




17. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 869.




18. Oberdorfer D. The Turn. From the Cold War to a New Era. The United States and the Soviet Union 1983–1990. New York: Poseidon Press, 1991, p. 222.




19. Добрынин А.Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986). Москва: 1996, с. 656–657.




20. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 891.




21. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 718.




22. Reagan R. An American Life. New York: Simon and Schuster, 1990, p. 686.




23. Schultz. Turmoil and Triumph, p. 686.




24. Presidential Documents, June 22, 1987, p. 658–659.




25. Captive Nations Week, 1987, vol.23 (July 27, 1987), p. 827.




26. Добрынин А.Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986). Москва: 1996, с. 657.




27. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 985–988.




28. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 1003.




29. Shultz G. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. New York: Charles Scribner's Sons, 1993, p. 1006.




30. Oberdorfer D. The Turn. From the Cold War to a New Era. The United States and the Soviet Union 1983–1990. New York: Poseidon Press, 1991, p. 277.




31. «Литературная газета», 18 мая 1988 г.




32. Beschloss М. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 46.




33. «Andover Bulletin», January 19, 1989.




34. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p 44.




35. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 57.




36. Oberdorfer D. The Turn: From the Cold War to a New Era, the United States and the Soviet Union, 1983–1990. New York: Poseidon Press, 1991, p. 338–339.




37. Gati Ch. The Block That Failed. Indiana: University Press, 1990, p. 73.




38. Echicson W. Lighting the Night. New York: William Morrow, 1990, p. 69.




39. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 271.




40. «The New York Times», February 2, 1990, p, A16.




41. Tyler P. Webster Sees No Revival of Soviet Threat («Washington Post», March 2, 1990, p. Al).




42. Baker /. Op. cit., p. 205.




43. Oberdorfer D. The Turn: From the Cold War to a New Era, the United States and the Soviet Union, 1983–1990. New York: Poseidon Press, 1991, p. 395.




44. Oberdorfer D. The Turn: From the Cold War to a New Era, the United States and the Soviet Union, 1983–1990. New York: Poseidon Press, 1991, p. 396.




45. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 384.




46. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 188.




47. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 238.




48. Личное интервью в 2007 г.




49. Шебаршин А.В. Из жизни начальника разведки. Москва, «Международные отношения», 1994, с. 92–93.




50. Beschloss М. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 272.




51. Черняев А.С Воспоминания. Москва, 1991, с. 370.




52. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 250.




53. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador s Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 478.




54. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador s Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 481.




55. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 289.




56. Шеварднадзе 3. А. Будущее принадлежит свободе. Москва, 1992, с. 224.




57. Presidential Documents, November 26, 1990, p. 1871–1873.




58. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 294.




59. Черняев А. Шесть лет с Горбачевым. Москва: Издательская группа «Прогресс», Культура, 1993, с. 388.




60. Beschloss М. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 316.




61. «National Intelligence Daily», January 24, 1991 («Crisis at the Turning Point»).




62. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 437.




63. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 439.




64. US Department of State Dispatch, February 4, 1991, p. 71.




65. Игнатенко В. От Вильнюса до Фороса: Самые тяжелые дни Горбачева. «Новое время», № 12, март 1992, с. 22–26.




66. Beschloss М. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 311.




67. «Правда», 12 января 1991 г.




68. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 326.




69. «Washington Times», February 22, 1991, Al.




70. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 453.




71. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 349.




72. Ross D. Statecraft. And how to Restore America's Standing in the World. New York: Farrar, Straus and Giroux, 2007, p. 191.




73. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 483.




74. Брутенц K.H. Несбывшееся. Неравнодушные заметки о перестройке. Москва: «Международные отношения», 2005, с.593.




75. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 460.




76. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 460.




77. Dobbs M. Yeltsin Urges Reform Forces to «Declare War» on Kremlin Leaders («Washington Post», March 10, 1991, A14-A15).




78. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 790.




79. Черняев A.C. Шесть лет с Горбачевым. Москва, 1993, с.457.




80. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 488.




81. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 491.




82. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 508.




83. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 360.




84. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 511.




85. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 525.




86. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 531.




87. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 369.




88. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 462.




89. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 362–370.




90. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 524.




91. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 373.




92. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 376.




93. Matlock /. Autopsy on an Empire, The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 518.




94. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 520.




95. «Washington Post», June 5, 1991, p. A23.




96. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 395.




97. «Советская Россия», 27 июня 1991 г.




98. «Известия», 2 июля 1991 г.




99. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 544.




100. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 543.




101. «Washington Times», May 8, 1991, p. Al.




102. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 465.




103. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 549.




104. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 464.




105. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels. Boston: Little, Brown, 1993, p. 407.




106. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 554.




107. Черняев А. Шесть лет с Горбачевым, с. 457.




108. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 556.




109. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 407.




110. Черняев А. Шесть лет с Горбачевым, с. 462.




111. Черняев А. Шесть лет с Горбачевым, с. 463–464.




112. Garthoff R. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 463.




113. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 370–406.




114. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 411.




115. Presidential Documents, August 5, 1991, p. 1080.




116. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 467.




117. Presidential Documents, August 5, 1991, p. 1067.




118. Presidential Documents, August 5, 1991, p. 1067.




119. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 469.




120. Presidential Documents, July 1, 1991, p. 1067.




121. Presidential Documents, July 1, 1991, p. 1068.




122. Matlock J. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 560.




123. Garthoff R. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 466.




124. Whelan J. The Moscow II Summit, July 30–31, 1991. Closing on START and Opening on the New Economic Agenda. CRS Report for Congress. Washington: Congressional Research Service, 1992, p. 88- 105.




125. FBIS Soviet Union, August 5, 1991, p. 10–11.




126. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 566.




127. Presidential Documents, August 5, 1991, p. 1093–1095.




128. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Washington: The Brookings Institution. 1994, p. 471.




129. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 571.




130. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels. Boston: Little, Brown, 1993, p. 421.




131. Presidential Documents, July 30, 1991, p. 1069.




132. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels: The Inside Story of the End of Cold War. New York: Little, Brown and Company, 1993, p. 412–413.




133. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels. Boston: Little, Brown, 1993, p. 423.




134. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels. Boston: Little, Brown, 1993, p. 407.




135. Presidential Documents, August 26, 1991, p. 1159.




136. Черняев А. Шесть лет с Горбачевым, с. 457.




137. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador s Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 592.




138. Beschloss M. and Talbott 5. At the Highest Levels. Boston: Little, Brown, 1993, p. 438.




139. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels. Boston: Little, Brown, 1993, p. 441.




140. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 479.




141. Baker J. The Politics of Diplomacy. Revolution, War and Peace. 1989–1992. N.Y., 1995, p. 527.




142. Department of State Dispatch, October 7, 1991, p. 740–748.




143. Presidential Documents, September 30, 1991, p. 1349.




144. Presidential Documents, September 30, 1991, p. 1351.




145. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 491.




146. Baker /. The Politics of Diplomacy. Revolution, War and Peace. 1989–1992. N.Y., 1995, p. 559.




147. Baker J. The Politics of Diplomacy. Revolution, War and Peace. 1989–1992. N.Y., 1995, p. 560.




148. Правда», 7 октября 1991 г.




149. Matlock J. Autopsy of an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 630.




150. Washinton Post», November 28, 1991, p. Al.




151. «The New York Times», November 29, 1991, p. Al.




152. Matlock. Autopsy of an Empire. The American Ambassador s Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 631.




153. Matlock /. Autopsy on an Empire. The American Ambassador's Account of the Collapse of the Soviet Union. New York: Random House, 1995, p. 633.




154. «Department of State Dispatch», December 9, 1991, p. 1991, p. 679.




155. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 495.




156. TACC, 10 декабря 1991 г.




157. Декларация о новом Содружестве. ТАСС, 8 декабря 1991 г.




158. Baker /. The Politics of Diplomacy. Revolution, War and Peace. 1989–1992. N.Y., 1995, p. 565.




159. GarthoffR. The Great Transition. American-Soviet Relations and the End of the Cold War. Wahington: The Brookings Institution. 1994, p. 484.




160. «Department of State Dispatch», December 16, 1991, p. 887–893.




161. Beschloss M. and Talbott S. At the Highest Levels. Boston: Little, Brown, 1993, p. 455–456.




162. Baker /. The Politics of Diplomacy. Revolution, War and Peace. 1989–1992. N.Y., 1995, p. 567–8.




163. Baker J. The Politics of Diplomacy. Revolution, War and Peace. 1989–1992. N.Y., 1995, p. 572.




164. Presidential Documents, December 30, 1991, p. 1883–1885.




165. Odom W. Russia's several seats at the table («International Affairs», N 4, 1998, p. 813).




166. Ibid., p. 813.




167. Ibid., p. 814.




168. Haslam / Russia's seat at the table: a place denied or a place delayed? («International Affairs», № 1, 1998, p. 122.