Хорошие девочки получают все Алисия Холлидей Кирби Грин – стерва. Настоящая стерва, каких по пальцам можно пересчитать даже в офисах крупных компаний. Довольно долго ей все сходило с рук. Но когда Кирби ухитрилась разом уволить целый отдел, новый шеф поставил вопрос ребром: либо она за тридцать дней научится ладить с людьми, либо вылетит с работы. Тридцать дней на то, чтобы полностью изменить свое поведение… Кошмар! Но Кирби вынуждена вступить в рискованную игру. С одной стороны, ей до смерти не хочется терять отличную работу. С другой – хотя в этом она пока не признается даже себе самой, – шеф так чертовски привлекателен, что просто грех его упустить. Итак, время пошло… Алисия Холлидей Хорошие девочки получают все Эта книга, как и все остальные, посвящается Джадду, который любит меня даже тогда, когда я бываю не очень хорошей, а также читателям, которые шлют мне приятные послания, поддерживая в минуты, когда у меня «мозги плавятся». Добро пожаловать на мой сайт www. alesiaholiday.com, где вы сможете подписаться на персональную рассылку и овладеть десятью уникальными способами, как определить, что вы не являетесь хорошей девушкой. Приятного чтения! Выражаю благодарность самой «славной девушке» во всем издательском мире, Синди Хвон, – огромное спасибо за веру в меня и за проявленное понимание, когда болезни детей и четыре урагана выбили меня из графика. Мне так повезло, что я работала с вами! Моему потрясающему агенту, Стиву Аксельроду, который однажды пригласил меня в ресторан, действительно заслуживающий название «Мясная горка», но я обожаю его, несмотря на это. (Да-да, он того стоит!) Спасибо за спокойствие, с которым ты переносишь мои неврозы, и за превосходное чувство юмора. Старик, ты прямо как Вольф Блитцер![1 - Вольф Блитцер – известный американский журналист, ведущий программы «Ночные новости» на телеканале Си-эн-эн. – Здесь и далее примеч. пер.] Выражаю огромную благодарность Лесли Гельбман, а также Паоле Сото и всем сотрудникам отделов продаж, маркетинга и рекламы издательства «Беркли» за их талант и энтузиазм. Хизер Хиггинботэм, замечательной подруге и талантливой певице. Спасибо за то, что познакомила меня с ярким и пленительным миром оперы. Все ошибки (или творческие вольности) в переводах исключительно на моей совести. Благодарю Кейт Уайт за выступление на национальной конференции Американской ассоциации писателей сентиментального жанра – она подтвердила мои подозрения в отношении хороших девушек. Мишель Гунна, спасибо за критику в процессе работы и глубокую проницательность. Благодаря вам моя книга стала намного лучше. Спасибо Лейни Дайан Рич за сайт literarychicks.com, а также за дружбу и трезвость ума; Беверли Брандт – за поддержку, в которой она мне никогда не отказывала; моим мудрым наставникам и критикам Сьюзан Брокманн и Эду Гаффни; всем женщинам-писателям мира – долго перечислять, за что именно; Элизабет Дженнингс – за то, что нашла время проверить фразы на итальянском (все ошибки исключительно мои собственные); Барбаре Феррер – за смех и веселые посиделки за чашкой кофе; Марианне Манкьюзи – за дружбу и энтузиазм; Джеральду Смиту – за знакомство с весьма забавным миром грузовиков-монстров (прошу прощения за некоторые художественные преувеличения); Мэри Брэзью – за ответы на вопросы о «Сиэтл-опера». Коннору и Лорен – спасибо за то, что гордитесь мамочкой. Я люблю вас на все сто тысяч процентов. И, как всегда, Джадду – за все. 1 Кирби Pono prersentsrmi? (Позвольте представиться?) Трудно познакомиться с хорошим парнем, если зарабатываешь на жизнь продажей эротических игрушек. То есть я, конечно, не продаю их лично, а работаю в компании, которая ими торгует. Более того, занимаю должность вице-президента. Но мужчин это все равно отпугивает. Им кажется, я всех их мысленно сравниваю с товарами нашей ассортиментной группы: «Да, в обхвате он, конечно, потолще, чем модель «Александр Великий», но ни что не сравнится по выносливости с «Самцом-супертурбо»». Как будто можно сравнивать живого человека с устройством, работающим от четырех пальчиковых батареек! И даже если мужчина ухитряется переступить через это, есть еще материнский фактор. Ну разве такую, как я, можно пригласить домой и познакомить с мамой? До настоящего времени ничего подобного не случалось. Ни разу. Не сказала бы, что действительно горю желанием пообщаться с чьей-нибудь мамочкой. Я не сижу без дела, с тоской разглядывая страницы журналов свадебных нарядов, и не записываю на видеокассеты серии «Свадебной истории[2 - «Свадебные истории» – документальный сериал о паре влюбленных, готовящихся к свадьбе.]» на телеканале Ти-эл-си, чтобы после просмотра предаваться грезам о бракосочетании Кирби Грин и… (впишите сюда фамилию жениха). Не хочу, чтобы меня заставляли соответствовать чьему-то представлению о том, какой должна быть жена. Мне все известно о превращении человека в безвольную тряпку, о которую вытирают ноги. Черт возьми, именно такая тряпка меня и вырастила! Но все равно это было бы здорово. Нет, не выйти замуж, а просто чтобы кто-нибудь пригласил меня на воскресный обед к своей маме. Хоть раз. – Здравствуйте, Кирби! Как дела? Все еще слушаете кассеты на итальянском? Когда у вас отпуск? Поедете в Рим? Я всегда мечтала побывать в Италии. Это так романтично. Хорошо встретили Новый год? – Это болтушка Брианна, моя новая секретарша, встает на соседнюю беговую дорожку и прерывает мои размышления. Да, кстати – разве в семь утра разрешается быть столь ослепительной? Карие глаза сияют, блестящие золотисто-каштановые кудри подпрыгивают в такт бегу. Трудно не испытать к ней чувство ненависти или по крайней мере не желать, чтобы она ходила в другой спортзал. Вздыхаю. Громко. И если вы именно об этом хотите спросить – нет, на собеседовании она столько не болтала, иначе я бы никогда ее не взяла. Мне срочно нужно было найти кого-то после увольнения надзирательницы с железной пастью, доставшейся мне по наследству вместе с новой должностью в производственной корпорации «Кнут и кружево». (Новый корпоративный девиз: «Больше наслаждения с любимым человеком». Старый – «Ваша боль – наша радость» – слишком отдавал садомазохизмом, и это было одно из первых изменений с того момента, как пять месяцев назад я стала вице-президентом по маркетингу.) Старуха Железная Челюсть была из тех, что считают ниже своего достоинства подчиняться (о, ужас!) женщине, да еще и младшего возраста. Примерно неделю она развлекалась невинными шалостями, например, во время совещания подавала кофе всем, кроме меня, не замечала, что мой почтовый ящик переполнен, и вообще постоянно строила козни, стараясь показать, что именно она здесь главная. Но когда почтенная дама произнесла фразу «это не входит в мои обязанности», мое терпение лопнуло. В тот день я находилась в офисе с четырех утра, пытаясь подготовить предварительный отчет для акционеров к заседанию совета директоров – в нем говорилось об огромном успехе недавнего размещения акций нашей компании. (Правда, цветных фотографий вибраторов и зажимов для сосков приложено не было – неизвестно, выдержали ли бы такое зрелище акционеры.) Начиная с шести часов напечатала шестнадцать экземпляров, мужественно сражаясь с копировальным аппаратом, который заклинило, наверное, раз тысячу. В восемь тридцать наконец явилась Железная Челюсть. Я попросила ее подшить материалы, пока буду второй раз проверять комплектность текстов, так у нее хватило наглости заявить, глядя мне прямо в глаза, что придется ждать девяти тридцати, когда придут ребята из копировального отдела. Можете не сомневаться – к девяти часам она навсегда исчезла из нашего офиса. Да, кстати об увольнениях: сегодня мне предстоит нелегкое утро. Замечаю, что Брианна уставилась на меня. – Ах да. Через тридцать один день мы с моей лучшей подругой Джули уедем и проведем три незабываемые недели в Италии. Не могу дождаться. – Почти пробежала свою дневную норму – три мили; должно быть, бомбардирующие мозг эндорфины сделали меня такой разговорчивой. Брианна смотрит на меня с изумлением, медленно переступая по беговой дорожке. – Целых три недели? У меня никогда не бывало отпуска длиннее одной. И я никогда не отдыхала за границей. – Улыбается и слегка краснеет. – Если честно, я штат Вашингтон покидала всего раз – когда мы с подружками ездили после выпускного в Лас-Вегас. В это трудно поверить. Из заявления о приеме на работу я знаю, что Брианна окончила среднюю школу и больше нигде не училась. Значит, она почти семь лет не выбиралась за пределы штата? – Как, ты не любишь путешествовать? Наверное, ощущаешь себя как в тюрьме, всю жизнь просидев в Сиэтле? – Джули упрекает меня в отсутствии такта, и в чем-то она, наверное, права, потому что Брианна вдруг задирает нос и обжигает меня злобным взглядом. Во всяком случае, пытается это сделать, потому что через мгновение на ее лице появляется растерянная улыбка. Внезапно чувствую себя бессердечной тварью, из тех, кто мучает маленьких щенков и котят. А я ведь не хотела ее обидеть… – Я не как в тюрьме, и не говорила, что безвылазно сижу в Сиэтле. Каждое лето мы на неделю уезжаем на Уидби-Айленд, и я часто навещаю бабушку с дедушкой в Спокане. Я даже поднималась на Рейнир.[3 - Рейнир – вулкан в северной части Каскадных гор, самая высокая гора штата Вашингтон и популярное место отдыха.] Так что при чем тут тюрьма?! Брианна отворачивается и начинает возиться с кнопками на беговой дорожке. Вероятно, ее мысли где-то далеко, потому что установленный ею уровень сложности теперь почти соответствует нагрузке при подъеме на Рейнир с трупом. Я молча схожу с тренажера. В любом случае я ведь ее начальница, а не подружка. Не очень люблю неформальное общение с персоналом. Сначала вы вместе обедаете, потом ведете разговоры за чашкой кофе. Затем узнаете, что про вас распускают сплетни, будто вы поднимаетесь по карьерной лестнице через постель, а дальше подчиненные сказываются больными четыре дня в неделю и ждут понимания, ведь вас связывают дружеские отношения. Я, конечно, не из тех, кто плачет, когда люди, которых я считала друзьями, меня просто используют… Во всяком случае, такое случалось нечасто. И больше не повторится. Да и кому нужно множество друзей? Я никогда не буду прежней ловкой тринадцатилетней девочкой. Накидываю на шею полотенце и отправляюсь в душ. Хорошо, что в здании, где находится наш офис, открыли спортзал – теперь не приходится топать через три квартала, как раньше. Никогда в жизни не занималась спортом. Пока мне не исполнилось тридцать и сила земного тяготения не начала подлое наступление, я спортом вообще не нанималась. Исааку Ньютону жилось проще – приходилось иметь дело лишь с падающими яблоками, а не с обвисшей грудью и задницей. Мне всего тридцать три, и я не желаю выглядеть дамой средних лет. Даже когда действительно ею стану. Я понимаю, придется трудиться не покладая рук, чтобы позволить себе любую пластическую операцию, если потребуется, и выполнить личный пенсионный план Кирби Грин. Иначе в ближайшие двадцать лет моя медицинская страховка вряд ли сможет покрыть даже подтяжку бровей. Девушка должна думать о будущем, так ведь? Входя в душевую кабинку, очень, очень сильно стараюсь не думать о том, верят ли окружающие, что я и в самом деле такая крутая, какой пытаюсь казаться. Интересно, когда же я наконец смогу убедить в этом себя? 2 Брианна Ария – произведение для одного голоса – Бри, где она их держит? Я отвела взгляд от загадочных иероглифов, которые моя начальница Кирби хотела выдать за рукописный текст. Я пыталась расшифровать нацарапанные как курица лапой каракули, что она представила как проект маркетингового плана на четвертый квартал, но удача от меня отвернулась. Впрочем, уверена, Кирби старалась. Просто у нее полно дел. Пришлось переключить внимание на Джейми, моего коллегу и приятеля по работе. – Что? Кто, где и что держит? Тот улыбнулся той самой чарующей улыбкой, которая всегда выручает его в трудных ситуациях и заставляет всех одиноких женщин Сиэтла выпрыгивать из трусиков – по крайней мере так утверждается в бессчетных легендах о нем. – Где Кирби держит своих летучих обезьян? Я судорожно оглянулась и бросила взгляд в сторону кабинета Кирби, надеясь, что моя начальница не слышала прозрачного намека Джейми, сравнившего ее со Злой Ведьмой с Запада.[4 - Имеется в виду злая волшебница из сказки Л. Ф. Баума (1856–1919) «Волшебник страны Оз».] Не знаю, подчиняется ли Кирби бухгалтерия, но мне бы не хотелось, чтобы его уволили. – Тсс! Замолчи! Кирби у себя, и у нее отвратительное настроение. Ты что, хочешь, чтобы она тебя услышала? – Хочет ли он, чтобы я услышала что? – спросила Кирби, как всегда, вовремя выглядывая из-за перегородки. Звук ее голоса на мгновение заставил меня зажмуриться. Мама всегда говорила, что я главный миротворец в семье, но даже у меня иногда возникают проблемы с моим новым боссом. Иногда отвергнутое мной предложение о работе секретарем в строительной компании казалось все более привлекательным. Надо было идти туда, так нет, мне ни хотелось чего-то другого… – … чего-нибудь экзотического, – пробормотала я. Кирби влетела ко мне. Как обычно, она выглядела так, будто только что сошла со страниц журнала «Вог». Правда, сегодня Кирби была чуть-чуть бледновата. Это была настоящая красавица, похожая на Дженнифер Гарднер,[5 - Дженнифер Гарднер – американская киноактриса, снималась в фильмах «Поймай меня, если сможешь», «Где моя тачка, чувак?» и др.] с длинными, шелковистыми темными волосами и неправдоподобно высокими скулами. Все мужчины в офисе пускали слюни, когда она проходила мимо. Что касается меня, я, к сожалению, не вызывала повышенного слюноотделения даже у моего парня. То есть я хотела сказать – жениха. Никак не могу привыкнуть к этому слову, да и к самой мысли о свадьбе. Начальница между тем пролистала свои записи, которые я пыталась расшифровать. – Что значит «экзотического»? Кстати, вы беседовали о работе? Или просто обменивались сплетнями? Джеймс, вам разве нечего посчитать? Брианна немного занята, знаете ли. Джейми высунул язык – прямо над ее склоненной головой – и подмигнул мне: – Слушаюсь, госпожа вице-президент! Удаляюсь в мир бухгалтерского учета. Увидимся за обедом, Бри. Кирби небрежно черкнула еще одну фразу в верхней части пятой страницы, подрисовав стрелку к абзацу, в котором говорилось что-то о демонических верблюдах. А может, о демографическом взрыве. С ее почерком никогда нельзя быть уверенной. – Думаю, пойдет. Брианна, в течение часа мне необходима копия этого отчета. У тебя какие-то проблемы? – Она взглянула на меня с тем чуточку нетерпеливым, чуточку раздраженным видом, который, по-видимому, был для нее характерен, и мне захотелось предложить ей печенья с соком и отправить поспать. Вероятно, я слишком много времени провожу с племянниками и племянницами. Но раз Кирби считает, что я «чувствую себя как в тюрьме» здесь, в Сиэтле, то пусть сама добывает себе сок. – Нет, никаких проблем. Э-э… вообще-то мне трудновато разбирать ваш почерк. Конечно, дело во мне, а не в вас. Я хочу сказать, это у меня трудности с чтением ваших записей. Уверена, как только привыкну, смогу читать все, даже самый ужасный… Ой, нет! Конечно же, не ужасный! Просто… торопливый. Да, точно! Торопливый почерк. Вы наверняка писали в спешке, а я… Кирби прищурилась. Ой… – Вообще-то я ничуть не спешила. Если вы плохо разбираете мой почерк, это может обернуться серьезной проблемой. – Нет! Я разбираю ваш почерк. Просто мне нужно расшифровать несколько слов… Гм… а вы не думали о том, чтобы диктовать документы с помощью нового оборудования, которое я для вас заказала? Она взглянула на меня, но не ответила, и я поняла, что лучше закончить, пока в счете веду я. Ну, во всяком случае, пока не слишком отстала… Несколько минут мы вместе изучали ее записки. «Демонические верблюды» оказались «демографическим взрывом», как я и подозревала, а «москиты, спаривающиеся с гремучими змеями» превратились и «методы осуществления маркетинговых исследований». Как только у меня появился ключ к шифру, я довольно быстро разгадала текст сама. Кирби бросила листы обратно мне на стол: – Все понятно? Теперь сможешь закончить самостоятельно? – Да, конечно. Постараюсь все сделать как можно быстрее. – Издав беззвучный вздох облегчения, я посмотрела па страницу файла, открытого на экране компьютера. – Прекрасно. Только пусть «как можно быстрее» займет не более тридцати минут. И прекрати вздыхать. Видимо, вздох был не таким тихим, как мне показалось. Я снова на секунду зажмурилась, глубоко вдохнула, за тем открыла глаза и увидела Кирби, которая выглядывала из-за перегородки моего отсека. – И еще – хорошая идея насчет диктофонного оборудования. Молодец, что проявила инициативу. Спасибо. Она исчезла, захлопнув дверь кабинета, а я откинулась на спинку стула. Неужели это была похвала? Да! Самая настоящая. И «спасибо» в придачу. Я догадывалась, что в глубине души моя начальница – славная девчонка. Улыбнувшись в первый раз за всю неделю, я подумала, что, возможно, дела на новой работе могут пойти неплохо. И тут дверь кабинета Кирби с грохотом распахнулась. – Брианна! Что это за кошмар такой, черт побери?! Может, она действительно славная девчонка, но заметить это под силу лишь избранным. Я опустила голову на стол, стараясь не думать, что еще только время обеда: возникло чувство, будто я уже лет десять сижу на работе. Ой, обед! Нужно позвонить Джейми и отменить встречу. По какой-то странной причине у меня совсем пропал аппетит. А Кирби в течение ближайшего часа поочередно встретилась со всеми сотрудниками отдела маркетинга, и каждый выходил из ее офиса с ошеломленным видом. Одна женщина даже плакала. Зазвонил телефон, я схватила трубку. Это была внешняя линия. – Офис Кирби Грин, чем могу помочь? – Бри, это ты? У тебя странный голос. Все дело в твоей сумасшедшей начальнице, да? Она тебя расстроила? Может, мне прийти и поговорить с ней? Я вздохнула: – Привет, Лайл. Все хорошо. Ответ – нет. Разве я когда-нибудь предлагала поговорить с твоим боссом? Я ведь уже большая девочка, забыл? Мы с Лайлом встречаемся почти два года, но он все еще не может полностью осознать, что я предпочитаю решать свои проблемы самостоятельно. Мне двадцать пять, но в прошлом году он подарил мне на день рождения плюшевого медвежонка. Поэтому я стараюсь не задумываться, считает ли он меня вообще взрослым человеком. – Не обижайся, я знаю, что ты самостоятельная и взрослая. Я ведь подтвердил это с помощью той кружевной штучки из твоего каталога, страница тридцать три, разве нет? А? Лайла очень позабавило, когда я сообщила о решении устроиться в «Кнут и кружево». Почему-то он счел, что с моей стороны это шаг на пути к полному сексуальному рабству. Ощущение, знаете ли, довольно противное. – Да, конечно. Ну, ладно, Лайл, мне пора. Я очень занята. Позвоню позже. – Подожди! Мы сегодня поужинаем вместе? Я не прочь отведать твоего мясного рулета. Могу захватить пива и мороженого, если хочешь. «Сердце замерло в груди. Мясной рулет с пивом». Так, что это за язвительный голосок звучит у меня в ушах? Лайл хочет провести время со мной, вместо того чтобы выпить с друзьями, как делают многие парни, а я недовольна? Я переложила трубку в другую руку. – Лайл, милый, извини, но ты же знаешь – сегодня понедельник. Вечером у меня занятие с преподавательницей по вокалу. Но я приготовлю тебе мясной рулет в выходные. Может, подберешь к нему бутылочку хорошего вина для разнообразия? – Опять? У тебя разве не было занятия пару недель назад? Сколько времени ты собираешься проводить с этой женщиной? Когда мы поженимся, Бри, все изменится. Я знаю про твою идею стать оперной певицей, но ведь петь колыбельные нашим деткам тебе будет гораздо приятнее, чем исполнять старые скучные песенки для толпы незнакомцев. Так что все эти занятия просто блажь. Я с недоумением заморгала, глядя на телефон. Неужели мой будущий муж только что свел мечту всей моей жизни к «исполнению старых скучных песенок»? Опять? Понизив голос, так как в моей полуоткрытой кабинке сложно уединиться, я бессовестно солгала, предварительно шепотом попросив у Бога прощения: – Лайл, последний раз я занималась с ней еще до Рождества. В любом случае не могу сейчас говорить – начальница идет. Позвоню тебе завтра, после урока. Опять струсила. И почему я не такая, как Кирби? Уж она бы ему задала… Повесила трубку и строгим тоном начала обсуждать свои проблемы с гудком телефона: – Я устала от этого разговора. Наша помолвка не означает, что ты имеешь право управлять мной. Ты вообще хотя бы представляешь, что такое мечты? Или цели, которые нужно ставить перед собой, просто чтобы было к чему стремиться? – Я изо всех сил старалась изобразить строгость, как делала Кирби. И тут вдруг услышала звук аплодисментов – неловко пристраивая трубку на место, я увидела, как из-за утла вышел Джейми, продолжая аплодировать. Мое лицо залила краска. Он же ничуть не смутился. – Так держать, девочка! Неужели ты наконец сообщила Лайлу, что мы живем в двадцать первом веке? И что он может вернуть в магазин жемчужное ожерелье и пылесос, купленные тебе на Рождество? – Джейми широко улыбнулся – от уха до другого уха, того, что с серьгой. Мой приятель не вписывался в расхожие представления о том, как должен выглядеть бухгалтер, но я была помолвлена и старалась не замечать даже его светлых, красивых, удлиненных волос. И самых голубых глаз, которые я когда-либо видела у мужчины. И морщинок, которые появлялись вокруг этих глаз, когда он улыбался. Они, правда, были не слишком заметны. Я опустила голову, чувствуя себя побежденной: – Нет, я репетировала на телефонном гудке. Представляешь? Он ведь хочет как лучше, просто… – … просто хочет контролировать тебя во всем, и образ «босой и беременной» для старины Лайла не столько пережиток прошлого, сколько картинка светлого будущего. Я прав? – Его улыбка постепенно превращалась в насмешливую гримасу. Я никак не могла взять в толк, почему он всегда так добр со мной, хотя за ним бегали все свободные женщины в офисе (да и некоторые замужние), включая Полли из транспортного отдела, которой было лет шестьдесят. Хотя, возможно, разгадка крылась в том, что я не представляла угрозы и не была потенциальной любовницей. Он мог относиться ко мне исключительно по-дружески. Вот так: я всего лишь «свой парень» для офисного сердцееда и будущая жена солидного, надежного человека. Я вздрогнула, осознав, что в течение десяти 20 минут у меня в голове уже второй раз промелькнула переломная мысль в отношении Лайла, и повертела на пальце массивное обручальное кольцо. Смущение переросло в недовольство. (Хорошие девочки не сердятся – они бывают недовольны.) – Послушай, Джейми, ты мне нравишься, но твое замечание было неуместно, и это слишком личная тема. Буду признательна, если ты не станешь оскорблять мужчину, за которого я выхожу замуж. Не каждый хочет всю жизнь резвиться, как какой-нибудь… э-э… плейбой. Просто Лайл придерживается традиционных семейных ценностей. – Обозвав Джейми плейбоем, я не могла заставить себя взглянуть ему в глаза, но, услышав смех, подняла голову. – Ты права. Этот человек просто образец добродетели. Должно ведь в нем быть что-то хорошее, раз ты любишь ого? Так что пойдем пообедаем, пока я не умер с голоду. Я угощаю, это компенсирует мою бестактность. – Он вновь ухмыльнулся, и вертевшийся у меня на языке отказ превратился в улыбку. – Хорошо. Но больше ни слова о Лайле. И я сама оплачу свой обед. – Я вытащила из ящика сумочку, поставила телефон в режим «меня нет» и встала. – Секундочку. Вышла из-за перегородки и заглянула к начальнице: – Я на обед. Вам что-нибудь принести? Та оторвала взгляд от отчета: – Что? Нет, не нужно. Спасибо. До встречи. Я поскорее отошла от двери, чтобы она не успела передумать и не дала мне какое-нибудь срочное поручение. – Быстрее, Джейми! Пойдем. Когда мы уже стали спускаться в холл, меня окликнула Кирби: – Брианна! Ради всего святого, объясни: что такое «демонический верблюд»? 3 Кирби La disturbo? (Я вам не помешаю?) – Грин! Ты где пропадаешь? Почему у тебя не отвечает сотовый? Не очень приятно, возвращаясь с обеда, столкнуться в холле с рассвирепевшим начальником ростом в шесть с лишним футов, стремительно идущим тебе навстречу. Особенно после самого напряженного начала рабочего дня в своей жизни, когда пришлось уволить сразу троих человек. Меня все еще подташнивает от волнения. – «Здравствуй, Кирби! С Новым годом! Хорошо провела выходные?» – «Да, Бэннинг, прекрасно, спасибо, что спросил. А ты?» – Я пытаюсь шутить, хотя поддевать начальника – не лучший способ общения с ним, если рассчитываешь сделать карьеру. Пусть знает – я никому не позволю орать на себя. – Мне плевать на твои выходные, – заявляет шеф. – Да и новый год начинается не слишком удачно, во всяком случае, для тех троих, кого ты только что уволила. Ко мне в кабинет. Сейчас же. – Он круто разворачивается, явно ожидая, что я последую за ним. Учитывая, что все-таки Бэннинг – мой босс, решаю повиноваться. Мы доходим до его углового кабинета, он нетерпеливо машет рукой, загоняя меня внутрь, и хлопает дверью – чуть сильнее, чем нужно. Робко располагаюсь в кресле для посетителей: похоже, взрыв произошел раньше, чем я ожидала. – О чем ты думала, черт возьми? Нет, не отвечай! Ты явно вообще не думала. Вряд ли хоть какая-то мысль промелькнула в твоей безмозглой голове, когда сегодня утром ты, ни с кем не посоветовавшись, избавилась от всех сотрудников отдела маркетинга. – Он принимается расхаживать по кабинету, потом плюхается в кресло по другую сторону стола и впивается в меня взглядом. Хочу ответить, но Бэннинг обрывает меня: – Ничего не желаю слышать. Ты здесь чуть больше четырех месяцев, а уже уволила четверых. Участвуешь в конкурсе «Увольняйте в среднем по работнику каждый месяц, и выиграете путевку на Барбадос»? По какому поводу новая серия казней? Скрещиваю руки на груди и грозно прищуриваюсь. Каждый раз, встречаясь с шефом, я не менее пяти минут размышляю о том, что Бэннинг Стюарт, президент и главный исполнительный директор компании «Кнут и кружево», удивительно напоминает Хью Джекмана (очаровательного, каким тот был в фильме «Кейт и Лео», а не мохнатого урода из «Людей Икс»); интересно, а смогла бы я уговорить его (Бэннинга, а не Хью) пригласить меня на вальс? Сейчас не самый подходящий для этого момент, хотя на нем великолепный кремовый свитер крупной вязки и темно-синие брюки. – Ты закончил? Если твоя тирада завершена, мне хотелось бы дать объяснение своим полностью оправданным действиям. Он сверкает своими – признаюсь честно – изумительными зелеными глазами. Тесса, мой дизайнер по интерьеру, наверное, сейчас назвала бы такой оттенок арктически-ореховым. Ой, я опять не о том думаю… – Нет, я не закончил. Моя, как ты авторитетно заявила, «тирада» продлится еще минут десять, не меньше, но давай представим, исключительно для порядка, будто ты понимаешь, что я твой начальник, и у тебя действительно были законные основания, чтобы одним ударом ликвидировать весь свой штат. Что ж, послушаем твои доводы. – Он проводит рукой по темным, волнистым волосам (во избежание недоразумений позвольте добавить: никогда не любила брюнетов, вот блондины – другое дело) и смотрит на меня. – Ну? – Хорошо. Я предоставила Микки и ее команде дополнительные три недели на подготовку основ плана по продвижению новой линии. Делала им предупреждение за предупреждением, с самого Дня благодарения. Сегодня назначаю собрание, а у них ничего не готово. Пусто. Ничего. Ноль. И никто даже не соизволил смутиться. «Кирби, Рождество ведь было совсем недавно. Кирби, у меня же дочка болела. Кирби, мой пес сожрал все бумаги». Жалкие оправдания! Слишком мелко и слишком поздно. Встаю, теперь моя очередь расхаживать туда-сюда. – Мы должны были выпустить эту линию в конце месяца, до моего отъезда в Италию, и я хотела, чтобы перед моим отъездом все было сделано и многократно проверено. Меня не будет три недели, и я не хочу, чтобы мой мобильный разрывался от звонков, когда я буду плавать на гондоле по Венеции с каким-нибудь пылким красавцем в тельняшке. – Я резко поворачиваюсь, вижу, что шеф уставился на мои ноги, и чувствую, как мой и так не слишком управляемый нрав окончательно выходит из-под контроля. – Примерно на три фута выше, если ты заблудился. – Что? – хмурится Бэннинг. – Мое лицо. Оно примерно на три фута выше, а не там, куда ты смотрел. – Ну… Я не… Черт, Кирби, не уходи от темы! И как, скажи на милость, ты собираешься отправиться в трехнедельный отпуск, да еще за границу, уволив всех, кто может управлять работой отдела в твое отсутствие? Твой отпуск отменяется, если только ты не извинишься перед теми тремя сотрудниками и не восстановишь их. – Он вскакивает и делает шаг ко мне. – Кстати, твои ноги не так уж и впечатляют, так что будь поскромнее. Ха! У меня потрясающие ноги. Я очень, очень много над этим работаю. Три часа занятий пилатесом и двадцать миль трусцой в неделю – думаю, это немало. Но все это совершенно не имеет отношения к делу. – Я не собираюсь их восстанавливать. Они не сделали буквально ничего за все время моего пребывания в компании. В действительности, если судить по числу поощрений в личном деле каждого, они вообще мало что сделали с момента приема на работу. При этом все они получают громадные премии по случаю праздников, так что на время поиска новой работы денег им хватит. Сжимаю руки, сдерживая желание толкнуть шефа в грудь, и продолжаю: – Бэннинг, я хочу точно знать границы своих полномочий. Ты обещал полный контроль над отделом, а теперь указываешь мне, как управлять подчиненными. Тебе это не кажется неразумным? – Не хочу быть уволенной, но и работать так не могу. Бэннинг, однако, наживку не заглатывает. – По-моему, у тебя уже нет подчиненных. Либо ты восстанавливаешь всех, либо остаешься без отпуска. Хоть я и согласен, что эти трое работали не очень эффективно… Ха! – … я все равно не позволю тебе на три недели покинуть страну, не оставив для страховки никого. Рядом со мной он смотрится угрожающе огромным, даже когда я в сапогах от Стива Мэддена с трехдюймовыми каблуками. Не слишком приятное ощущение. Раздражает. Однако я стараюсь, чтобы мой ответ звучал примиряюще. – Послушай, Бэннинг, я целый месяц буду работать за троих и подготовлю все так, чтобы оставшиеся сотрудники могли осуществить запуск товара и без меня. И еще найду новых людей – таких, кто действительно хочет работать и зарабатывать. Мой отпуск не обсуждается – он был одним из условий, на которых я согласилась на эту работу. Бэннинг погружается в кресло, и на его лице появляется ухмылка, заметив которую маленькие дети с ревом убежали бы к своим мамочкам. – Вам пора бы понять, мисс старший вице-президент, что в бизнесе все может быть предметом переговоров. Если бы ты помягче относилась к подчиненным, может, они больше старались бы, видя в тебе хорошего человека. Кстати, что случилось с твоей секретаршей? – Хорошего? А что значит «хороший»? Скучное слово, которое употребляют скучные люди! Моя секретарша не хотела работать на женщину, а уж тем более – на женщину моложе ее. Ее час пробил, когда она отказалась помочь мне сшить документы для заседания совета директоров, заявив, что это, видите ли, не входит в ее обязанности, после того как я сама всю ночь просидела у копировального аппарата. Впрочем, это – давно позади. Приятно, что у моей новой помощницы, похоже, действительно есть мозги. – Значит, прошлый месяц давно позади? Так это теперь расценивается? Вновь нарезаю круги по кабинету и чувствую, как во мне пробуждается итальянка. Бабушка бы мной гордилась. – Я слишком много работаю сама, чтобы мириться с чужой ленью. Вот дерьмо! Не могу поверить, что произнесла это, – точно так говорил мой отец. Он уже пять лет как умер, а я все еще ясно слышу, как он орет на маму по среди ночи, выпив кружку пива, а точнее – кружек семь. «Я слишком много работаю, чтобы жрать эту бурду». «Я слишком много работаю, чтобы слушать твою болтовню о детях». «Я слишком много работаю, чтобы мириться с твоей ленью». Мотаю головой, пытаясь выбросить из нее эту дрянь. Бэннинг продолжает говорить, но до меня долетает лишь окончание фразы: – … быть хорошей? Глубоко вздыхаю: – Прости – я не расслышала, что ты сказал? Он удивленно смотрит на меня: – Я… С тобой все в порядке? Ты какая-то бледная. «Никогда не показывай слабости. Лучшая защита – нападение». – Все отлично. Просто не привыкла начинать неделю с выслушивания крика придирчивого начальника. Что ты там говорил? – Пытаюсь говорить нежнейшим голосом – «слаще, чем мокко с тройным шоколадом и дополнительной порцией сливок», но это не действует. Видимо, Бэннинг принадлежит к категории фанатиков здорового питания, которые не едят сладкого. Опять он встает со стула. – Здорово. Тогда как можно более придирчиво проанализируй то, что я сейчас скажу. Думаешь, ты – замечательная начальница? Так давай заключим пари. – Что? Пари? Какое пари? – Кажется, у него поехала крыша. Вероятно, от перенапряжения – нелегко все же быть главным исполнительным директором круп ной корпорации, когда тебе тридцать пять. Может быть, он не выдержал и надорвался? И теперь я могу рассчитывать на его место. Осматриваюсь по сторонам. После небольшого ремонта мне бы здесь было вполне комфортно. Думаю, надо позвонить Тессе и… – Кирби? Ты меня слушаешь? Проклятие! Придется слушать, по крайней мере пока его действительно не увезут отсюда в смирительной рубашке. – Да, конечно. Какое пари? И еще, позволь спросить, из самых лучших побуждений: ты, случайно, не принимаешь какие-нибудь лекарства? – Широко улыбаюсь, надеясь, что моя улыбка неоднозначно выражает мысль: «Все будет хорошо, просто подожди – сейчас принесут ксанакс[6 - Ксанакс – психотропное лекарственное средство.]». Бэннинг вскидывает голову и смотрит так, будто это не у него, а у меня нервный срыв. – Что? Нет. Хотя да, я принимаю витамины, но… А-а-а, черт! Опять я попался на твои уловки! Я говорю о твоей должности. О поездке в Италию. О твоих офигенных организаторских способностях. И предлагаю заключить пари. – Не знаю, что ты имеешь в виду, но если тебя это успокоит, то, пожалуйста, объясни мне. – Прислоняюсь к стене и прячу руки за спину, чтобы он не видел, как я впиваюсь ногтями в ладони. «Никогда не показывай страха, трусишка». Прекрасно. Это тоже из репертуара моего отца, человека, чье представление об организаторских способностях сводилось к тому, чтобы бить по голове каждого, кто ему возражал. – Ну, давай, говори. Какое пари? – Если за ближайший месяц сумеешь добиться, чтобы хоть один человек – любой – назвал тебя хорошей, милой, славной, доброй и тому подобное, можешь ехать в Италию. Если нет – останешься здесь и будешь работать. – Он складывает руки на груди, и вид у него при этом делается удивительно, тошнотворно, омерзительно самодовольный. – Спятил? Думаешь, я рискну давно запланированной поездкой в Италию – и билетами, не подлежащими возврату, стоит добавить, – ради какого-то ребяческого пари? Мы что, в младших классах? – Я так разъярена, что почти чувствую, как мои волосы встают дыбом. Интересно, можно ли умереть от ярости? – Эй, это ведь ты считаешь себя и большой начальницей, и душой компании. Думаю, ты сама понимаешь: почти невозможно всего за четыре недели найти кого-нибудь, кто сочтет тебя славной девушкой. Такое кардинальное изменение личности займет пару лет, не меньше… Бэннинг, раздвинув губы, демонстрирует безупречные зубы, но на улыбку это не очень похоже. По крайней мере, на приятную улыбку. – Ты просто невменяем. Я ни за что не поставлю на карту свой отпуск ни в споре, ни в любой другой твоей гл пой затее. Разговор окончен. Поворачиваюсь к двери, обдумывая, насколько сильно нужно хлопнуть ею, чтобы одна из картин слетела со стены. – Совсем-совсем слабо? – Голос очень тих, и я едва его слышу. Но все-таки слышу! Гнусный подонок. Как раз перед Рождеством мы обе дали с Бэннингом, и я упомянула, что мы с Джули обожаем фильм «Рождественская история» и с каким изумлением обнаружили, приехав однажды в Нью-Йорк за покупками, что окна «Мэйси»[7 - «Мэйси» – торговая фирма, имеющая сеть универмагов, главный из которых, самый большой в мире, расположен в Нью-Йорке и занимает целый квартал.] оформили в точности как в том фильме. Мы совершенно обезумели, в результате накупили тонны елочных игрушек и других украшений для дома. Кукла Ральфи с качающейся головой до сих пор стоит у меня на столе. Шеф бросает мне вызов, сразу перейдя к «совсем-совсем слабо», минуя просто «слабо». Это не только серьезное нарушение этикета, но и весьма нелепый оборот речи для взрослого человека. И я этого так не оставлю. – Ты, наверное, шутишь. Мы только что обсуждали будущее новой товарной линии нашей компании, а ты подначиваешь меня детской дразнилкой? – Все правильно, Грин, А что такое? Кишка тонка? Хорошо, давай увеличим ставку. Забудь про Италию. Если выиграешь – если кто-нибудь, кто угодно, назовет тебя хорошей, милой, приятной или как-нибудь вроде того, – то останешься на своей должности. Теперь на его лице ни тени улыбки, никакой, даже зловещей. От удивления я раскрываю рот. Босс явно не шутит. Он грозится меня уволить. – Я не могу… Ты не можешь… – Еще как могу. Этот человек не знает, с кем связывается. Я гордо поднимаю голову: – Хорошо. Я принимаю твое дурацкое пари. Давай уточним ставки. Бэннинг садится за свой стол и тянется к телефону. – Мы только что их уточнили. Я занят, Кирби, и я уверен, у тебя в отделе еще остался кто-нибудь, способный помочь спасти ситуацию. Не забывай про отчеты. Нужно проявить твердость. Так просто он от меня не отделается. – Нет, я хочу знать, какова твоя ставка. В случае проигрыша. Готова выслушать предложения. Он откладывает телефон и смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом. – Мы только что договорились. На кону твоя должность. – Она у меня уже есть. Я хочу больше. – Что ты задумала? Улыбаюсь, стараясь как можно больше походить на акулу. – Я хочу публичного извинения. Ты устроишь собрание персонала и публично извинишься за то, что подверг сомнению мою компетентность. – Идет. – Бэннинг вновь хватается за трубку. – И не спорь со мной, я… э-э… Что? – Я сказал – идет. Теперь, если не возражаешь… – Он набирает номер и указывает мне на дверь. Уходя, забываю хлопнуть дверью, ошеломленная столь быстрым согласием. Я готовилась к сражению, а он… Ах вот оно что! Он полностью уверен в победе и даже мысли не допускает о том, что ему придется передо мной извиняться. Кажется, что из легких, свистя, разом вышел весь воз дух, и я в изнеможении прислоняюсь к стене рядом с закрытой дверью его кабинета. Мысли стремительно мчатся, будто белки бегают в колесе. Бэннинг абсолютно уверен. Неужели у меня и впрямь такой ужасный характер? Устало иду к своему кабинету и понимаю, что мне придется выяснить это за четыре недели. 4 Брианна Баритон – певец-мужчина, обладающий не очень низким голосом, или наиболее распространенный голос среди мужчин Езда на автомобиле по серым, слякотным дорогам Сиэтла в течение сорока пяти минут, необходимых, чтобы добраться до дома мадам Габриэллы, не способствовала поднятию моего настроения. Сначала эта глупая ошибка с демоническими верблюдами, потом у Кирби было плохое настроение – весь день, начиная с обеда. Я пыталась узнать, не нужна ли ей моя помощь, но ответом был лишь ее изумленный взгляд. Думала, что Кирби набросится на меня, но она вдруг осеклась, не успев открыть рот, и вздохнула, а потом пробормотала что-то насчет того, что люди переоценивают добродетель. Наверное, я никогда не узнаю, что она имела в виду. Вот и показался выстроенный в сельском стиле дом моей преподавательницы по вокалу, где та жила с тысяча девятьсот пятидесятого года. Прелестная постройка из красного кирпича, с белыми ставнями, навевающими мыс ли о сказках и имбирных пряниках. Летом в крошечном дворике распускались цветы, радуя глаз буйством красок и форм. Я припарковала автомобиль и сделала глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться перед грядущим не легким вечером. Мы не занимались почти неделю, и мне предстояло поплатиться за то, что мадам Габриэлла называет ленью. Я точно знала, что услышу. «Настоящий талант никогда не отдыхает, Брианна». Я с грустью вздохнула. Бьюсь об заклад, что великие оперные дивы вроде Марии Каллас не теряли драгоценное время за расшифровкой отчетов по маркетингу, зарабатывая на оплату квартиры. Иногда мне было просто необходимо чуть-чуть отдохнуть. В занавешенном кружевным тюлем окне показалось личико мадам – морщинистое, как печеное яблоко. Я улыбнулась, подхватила стопку листов с нотами и выбралась из машины, стараясь не обращать внимания на тревожное урчание где-то в районе моего несчастного ненакормленного желудка. Вторая смена. Никто не скажет, что я не страдаю ради искусства. Постучала из вежливости и вошла в дом, где всегда жарко. Голосовые связки нужно держать в тепле, но я считаю, что девяносто градусов[8 - По Фаренгейту. Примерно 32° по шкале Цельсия.] – это все-таки слишком. – Здравствуйте, мадам! С Новым годом! Она появилась в арочном проеме, ведущем в гостиную, пока я снимала новое пальто фирмы «Лондон фог», подаренное мне Лайлом на Рождество. Вешая его в прихожей, я любовно разгладила рукав из красной шерсти. Лайл любит меня по-настоящему. Нам просто нужно поработать над достижением взаимопонимания, вот и все. По крайней мере, я надеялась, что все именно так. – Ха! Настоящий талант никогда не отдыхает, Брианна. Я не видела тебя шесть дней. Целых шесть дней! Надеюсь, твой голос не заржавел от длительного простоя. Ты ведь занималась все это время? Или нет? – Не дожидаясь ответа, мадам с неодобрением прищелкнула языком и метнулась в гостиную; ее длинное платье из черного шелка струилось как бы позади, словно не успевая за ней. Лицо мадам все еще хранило следы ослепительной красоты, которой та обладала в свое время, и она вела себя как неувядаемая королева бала. Обычно ее манеры вызывали у меня улыбку, но в тот момент меня хватило лишь на усталый вздох. – Скорее, дорогая. Начнем разминку. Я проследовала за ней в гостиную, как обычно, ощущая прилив радости от встречи с видавшим виды роялем, подставка для нот уже стояла рядом. От непреодолимого желания петь по телу побежали мурашки, руки так и тянулись к нотным страницам. Мне почти не нужно было читать ноты – они были заучены наизусть несколько месяцев назад во время скрупулезной работы по переводу текста с итальянского на английский. Нельзя ощутить эмоции, заложенные в словах, которых не понимаешь. «А если ты не чувствуешь музыки, Брианна, то и зрители ее не почувствуют. Ты канал, передающий эмоции, дорогая». За долгие годы работы с этой преподавательницей в моем сознании записалась звуковая дорожка под названием «Мудрость оперы. Наставления мадам Габриэллы». Усмехнувшись, я решила немного размяться. Когда тело – твой инструмент, то нужно его разогреть. Я чувствовала напряжение, тяжелым грузом давившее на плечи и шею после целого рабочего дня, и по старалась расслабиться, подняв руки за голову и медленно, осторожно вращая шеей. Мадам присела за пианино и поглядывала на меня, пробегаясь по клавишам тонкими пальчиками: – Ты видела открытки, дорогая? Рене Флеминг прислала очень милую. А мой бесценный Лучано – вон ту, восхитительно красную. Хоть я прячусь в глуши и не пою больше, великие все равно не забывают меня. Я рассказывала, как работала с Марией Каллас? Я сдержанно улыбнулась: – Да, рассказывали. Я любила мадам почти как родную мать, но иногда меня так и подмывало спросить, кто подхватывает упоминания о знаменитостях, которые беспрестанно срываются с ее губ. Впрочем, раздражало меня это, только когда я сильно уставала в офисе. «Мадам столько дала мне, и самое малое, что я могу для нее сделать, – выслушать ее рассказы и воспоминания. Я молюсь о будущих триумфах, а ее удел – воспоминания, проигрываемые для призраков зрителей прошлого». Возможно, круговые движения плечами помогут стряхнуть стресс и унылое настроение. По-видимому, за последние две недели я злоупотребляла яичным коктейлем и спела слишком много рождественских песен. – Но я с удовольствием послушаю снова, если расскажете. Мария Каллас была приглашена поработать в «Метрополитен-опера», а вы… Мадам фыркнула и махнула рукой: – Забудь. Если ты уже слышала, я не собираюсь надоедать тебе. Готова к распевке? Нисходящую гамму, милая. Не говоря больше ни слова, Габриэлла коснулась клавиши рояля, показывая, что недовольна мной и что мне пора начинать. Условный знак, передаваемый с помощью ноты «ре». Я глубоко вдохнула и начала распеваться, подумав, что после следует извиниться. Хорошие девочки не обижают преподавателей по вокалу. – Это было ужасно. Что ты сегодня ела? Ты вообще когда-нибудь спишь? А в праздники хоть чуть-чуть занималась? Ссутулившись, я выдала заключительную ноту. Мадам не из тех, кто готов подсластить горькую пилюлю критики. «Прекрасно. Если она укажет на подушку, я точно повернусь и уйду». Мадам указала на подушку. К сожалению, у меня не осталось сил на бурный протест. Но душа кипела ненавистью к этой идиотской подушке, которая буквально измывалась надо мной, демонстрируя отвратительно вышитый лозунг: «Если хочешь петь на круизном судне, не отнимай у меня драгоценное время». Закрыв глаза, я вздохнула: – Я не хочу петь на круизном судне, мадам. Пожалуйста, хватит с меня круизного судна. За семь лет занятий вы должны были узнать о моих намерениях. Может, перестанете все время показывать мне эту подушку? Пожалуйста! У меня сегодня был очень длинный, трудный день. Мадам встала из-за рояля и начала расхаживать по комнате, размахивая руками. – Ничего не хочу слышать о твоих трудных днях. Руководство «Метрополитен-опера» ничего не захочет слышать о твоих трудных днях. В «Сиэтл-опера» никого не будет интересовать, насколько тяжелый у тебя выдался день. Для тебя не должно быть ничего важнее искусства. Если позволишь своей жалкой работе стать препятствием на пути к мечте, значит, ты не заслуживаешь большего, чем место певицы на круизном судне. Я приду в порт, помашу тебе рукой и подарю на память подушку. Будешь блистать в лучах славы, исполняя песни под караоке на «Корабле любви», а я умру в одиночестве, облаченная в покровы стыда – из-за того, что бесцельно потратила лучшие годы жизни на воспитание круизной певички. Она упала на парчовый диван и театрально закрыла лицо рукой. В такие минуты мадам смахивала на женщину, чей портрет был в словаре, рядом со словом «истеричка». Я знала это и успела привыкнуть, но почему-то так и не научилась видеть смешное в подобном сходстве и все еще вздрагивала при словах «круизное судно», втайне допуская ее правоту. Не исключено, что все это время я обманывала себя и у меня нет качеств, необходимых для успеха. Может, лучше просто выйти замуж за Лайла и петь малышам колыбельные? Я открыла рот, чтобы высказать свои мысли, но почему-то не смогла облечь их в слова. Возможно, мои перегруженные, перетренированные голосовые связки просто не были готовы произнести их. То, что вырвалось у меня, удивило нас обеих: – Это же телевидение. Мадам убрала руку с лица и украдкой бросила взгляд на меня: – Что ты имеешь в виду, дорогая? Причем здесь теле видение? – «Корабль любви». Это вымышленный корабль из телесериала. Я смотрела его с мамой, когда была маленькой. Она хотела, чтобы я выросла похожей на Джулию, руководительницу круиза. Джулия была хорошей, положительной героиней. Это выдуманный корабль, и я не собираюсь быть певицей на круизном судне. Я стараюсь изо всех сил, и я обожаю вас, но перестаньте постоянно меня запугивать, очень прошу. Пожалуйста. На мгновение ее взгляд подобрел; а может, мне просто показалось. Я все еще продолжала верить, что под показной суровостью эта женщина скрывает доброту, любовь и участие. По крайней мере, продолжала на это надеяться. – Брианна, ты не понимаешь самого главного: ты сегодня никуда не годилась. Ты даже брала не все ноты. У тебя напряжены спина и плечи, и ты ни разу не взяла верхнее фа. Кто из певиц с колоратурным сопрано может не взять верхнее фа? Джоан Сазерленд? А может, Кэтлин Бэттл? Я пыталась ответить, но она подняла руку, призывая молчать. – Я приказываю тебе дышать – и ты дышишь грудью. Или, может, горлом. Что это такое? Нужно дышать влагалищем, дорогая. Ты знаешь это. Знаешь, что воздух должен проходить по всему телу. У тебя нет оправданий, ты даже не рожала. И где сегодня была твоя лобково-копчиковая мышца? У нее тоже выходной? Я не знала, как ответить. Однажды сказала мадам, что иногда мое влагалище не хочет дышать, так она вышвырнула меня на улицу и целую неделю отказывалась со мной разговаривать. Во всем, что касается оперы, чувство юмора у моей ненаглядной учительницы напрочь отсутствует. К счастью, мадам не стала дожидаться ответа, а продолжала говорить, будто выплевывая слова: – Твоя шея – сосуд. Ты знаешь это, но сегодня пела шеей. Я даже не хочу говорить о передаче эмоций. Эмоции? Ха! Да ты пела Пуччини, будто зачитывала наизусть перечень товаров бакалейной лавки. «Chi il bel sogno di Doretto» – это страстная песня, где речь идет о любви, утрате, осмыслении жизненных ценностей. А не о беконе, молоке и хозяйственном мыле. Я решила, что сейчас неподходящий момент напоминать мадам, как однажды она заставила меня исполнять арию, где нужно было рыдать об утрате любимого стола. Точно. Именно стола. (Я отнюдь не шучу, именно поэтому обычные люди считают, что в опере все сумасшедшие. Некоторые авторы, без сомнения, напивались дешевым итальянским вином, когда сочиняли слова.) Спасибо усталости, притуплявшей боль от ее слов. Я заговорила так тихо, что она не сразу меня услышала: – Может, вы и правы. – Что? – Я говорю, может, вы и правы. Может, я зря все эти годы отнимаю у вас время. Наверное, мне стоит залезть в Интернет и побольше узнать о круизных лайнерах. Как вы думаете, если я устроюсь в круиз «Диснея», мне позволят петь, нарядившись персонажем мультфильма? – Я покачала головой, признавая поражение, и направилась в прихожую за пальто. Мне был необходим сон, И свежий воздух. И новая жизнь. Возможно, перечислять нужно в другом порядке. Стоит ли упорно гнаться за мечтой, которую никто не одобряет и не верит, что она может сбыться? Маму ужасает сама мысль о том, что я окажусь на сцене, в центре внимания. «Брианна, хорошие девочки не привлекают к себе внимания. Мы – цемент, который скрепляет семью, а не… лента на упаковке». (Моя мама не слишком сильна в метафорах, но я поняла, что имелось в виду.) И Лайл не хочет, чтобы я пела. «Как ты сможешь проводить вечера в театре, если я буду на пожарной станции? Кто останется с детьми? Мать – опора семьи, Бри». Я почувствовала, как к горлу подступают слезы, и резко повернулась к мадам, стиснув в руках пальто. – Я не хочу быть цементом. – Что? Каким цементом? – На лице Габриэллы отразилась тревога. – Я не хочу быть цементом. Не хочу быть опорой. Я хочу быть певицей, оперной певицей. И у меня это хорошо получается. Так что я не сдамся и не стану гигантской поющей мышью, а вы не умрете в одиночестве, под покровом стыда. Я смогу, Я добьюсь. Стану великой. – Подбородок затрясся, но я сдержала слезы. Я уже слышала это раньше: «Глупая Бри. Слезливая Бри». Нет, не в этот раз. Мадам Габриэлла сложила руки на груди и посмотрела па меня долгим, испытующим взглядом. Затем улыбнулась: – Bella[9 - Прекрасная (ит.).] Брианна. Конечно, ты всего добьешься. Я никогда и не сомневалась. А теперь ступай домой и отдохни. На ночь – горячий чай с лимоном и медом. Можно немножечко водки. Увидимся завтра и изумительно проведем вместе час. – Она обняла меня и подтолкнула к двери, тихонько посмеиваясь и покачивая головой. – «Поющая мышь». Вот сумасбродная девчонка. Ступай домой, отдыхай. Я улыбнулась, почувствовав себя лучше, и вышла на улицу, на ходу набрасывая пальто и ощущая, как под него пробирается сырой и холодный воздух Сиэтла. Хорошо бы он раз будил меня настолько, чтобы я сумела доехать до дома. – Да, и еще, Бри… Я настороженно поворачиваюсь. Мадам обязательно говорит что-нибудь на прощание, оставляя за собой послед нее слово. – Если хорошо споешь завтра; мы сожжем подушку. Наконец-то! Прощальная фраза, которая дает надежду. 5 Кирби Una bottiglia di vino locale, per favore (Бутылку местного вина, пожалуйста) «Джули, позвони мне. Позвони сейчас же. Позвони. Как можно скорее. Позвони. Мне. Сейчас». Оставляя на автоответчике сотового телефона Джули третье сообщение в течение трех часов, чувствую, как в глубине души ревную и завидую ее счастью с новым парнем, Сэмом, и злюсь, что теперь подруга не всегда в моем полном распоряжении, как было раньше. А кто возился с ней во время неудачного романа с Марком, бросившим ее перед самой свадьбой? «Если бы не я с обильным запасом вина, она не пережила бы этого», – обиженно думаю я, открывая вторую бутылку из частного резерва «Беринджера».[10 - «Беринджер» – одна из старейших виноделен Калифорнии.] Прекрасно, осталось только выпятить губу посильнее, и превращение в обиженного ребенка трех лет от роду будет завершено. По крайней мере, я еще достаточно трезвая, чтобы посмеяться над собой. Ну, или вроде того. Осторожно ставлю фужер на антикварный кофейный столик красного дерева и плюхаюсь на роскошный, мягчайший диван, обтянутый кожей цвета жженого сахара. Тот факт, что я могу позволить себе страдать в двухэтажной квартире, в окружении заботливо подобранных предметов, накопленных за последние несколько лет, дает мне странное, извращенное утешение. Отсюда далеко до Якимы, это уж точно. Воспоминание о первых двенадцати годах жизни, проведенных в захолустном городке штата Вашингтон, в доме с поли этиленовыми чехлами на кушетках, покрытых шотландскими пледами (чтобы не пролить виноградный «Кулэйд»[11 - «Кулэйд» – фруктовый прохладительный напиток, готовится из порошка.] на превосходную материю, пригодную как для дома, так и для выездов на природу), заставило меня издать вопль. В переводе он означал: «Зачем покупать отличные занавески за пару сотен баксов, если можно украсить окна настоящим итальянским шелком, отдав за него чуть больше тысячи?» Поверьте, я не зря содрогаюсь каждый месяц, когда приходится просматривать счета по погашению кредита. С тех пор как я обналичила свой «401 (к)»,[12 - Имеется в виду «План 401 (к)» – разновидность сберегательного плана, позволяющего работнику вносить часть зарплаты до уплаты налогов в инвестиционный фонд под управлением работодателя.] оставшийся со времен работы в рекламном агентстве, чтобы оплатить долги по кредитным картам, все могло бы пойти замечательно, если бы не проблема с «дворниками» на лобовом стекле моей машины. Они сломались. Поэтому, конечно, придется купить новый автомобиль. Нельзя ведь ездить по Сиэтлу, где всегда идет дождь, без «дворников», правда? А маленький красный кабриолет, который я каждый день вижу в салоне «Мерседес» по пути на работу, тут совсем ни при чем. Так или иначе, обещанная зарплата на новой работе на тридцать тысяч больше, чем раньше, и я заслужила новый автомобиль. Правда, когда дошло до дела, оказалось, что тридцать тысяч включали в себя премию по результатам работы. Так что мой чистый месячный заработок увеличился лишь на пару сотен долларов по сравнению с доходами в агентстве, а это мало что меняет при выплате кредита за автомобиль. И при оплате счетов по карточке «Виза». И по «Мастер-кард». И при погашении студенческого займа. В сущности, у меня есть прекрасный дом, полный красивых вещей, великолепный автомобиль, но при этом я вся в долгах, по самые мои красивые ушки и глазки (кстати, воск для бровей из бутика «Наташа» – тридцать два доллара, хватает на три недели). Полагаете, все дело в комплексе, выражающемся в попытке компенсировать пережитые в детстве лишения? Вы действительно так считаете? Во всяком случае, так говорит мой консультант по профориентации. Он вроде психотерапевта, но оплата его услуг включена в налоговый вычет, как часть предпринимательских затрат. И как гласит мудрость Налоговой службы, да сэкономлю я себе на пару новых туфель. Может, именно это должно стать моим новым девизом? Надо заказать майку с соответствующей надписью. Я бросаю взгляд на свою потрепанную и выцветшую синюю футболку. На ней прошлогодний девиз: Если не можешь быть хорош им примером, стань зловещим предостережением. Персональные лозунги полезны для личностного роста, полагает доктор Уоллес, консультант с завышенной зарплатой, он же психотерапевт, он же мой налоговый вычет. Не уверена, правда, что личностный рост так уж важен. Меня все устраивает, если не считать небольших долговых обязательств. Я вдали от Якимы. Вдали от дома, куда стыдно было привести подруг. Вдали от одноклассников, которые смеялись надо мной или еще того хуже – жалели. «Мне так жаль твою маму, Кирби», – сказала тогда Ханна, подмигивая подружкам, стоявшим в раздевалке у своих шкафчиков. Те избегали смотреть мне в глаза – значит, она им все рассказала. Ханна фальшиво улыбалась, глаза из-под крашеной белокурой челки сияли притворным участием. «Надеюсь, она поправится? Она… не налетела снова на дверь?» «Вот стерва», – подумала я, сжимая кулаки и чувствуя, как ногти впились в ладони. «Она в порядке. Но я не смогу пойти с вами в магазин – у меня дела. Я вас потом найду». Я быстро зашагала прочь, с трудом сдерживая желание пуститься бегом и стараясь не заплакать. Накануне вечером я подумала, что мы одни в доме. Родители должны были уйти к Майерсонам играть в карты. Иначе я ни за что никого не пригласила бы домой. Даже Джули. Но Ханна очень захотела в туалет, когда мы шли с ней в библиотеку, а мой дом был рядом. И как я могла отказать, даже если бы знала, что на самом деле она просто хочет туда проникнуть, сгорая от любопытства? Как только Ханна закрылась в ванной комнате, послышались крики – родители никуда не ушли. Они были дома. «С чего ты взяла, что если идешь играть в карты, то можно одеваться как шлюха? Ты что, запала на Майерсона? Или на Руди? На кого из них?» Мама бормотала что-то в оправдание, пытаясь успокоить отца, но он продолжал: «Мне никогда не нравилось это платье! Уйди с глаз долой!» Мамин крик. Папа в бешенстве сбежал вниз по ступенькам и хлопнул дверью. Я затаила дыхание, разрываясь между желанием посмотреть, как там мама, и желанием поскорее выпроводить Ханну. Шагнула к лестнице, и тут же открылась дверь ванной комнаты. Ханна смотрела на меня, вытаращив глаза. «Что случилось?» «Я…» Мамины шаги на лестнице. Изумленный вздох Ханны. Я медленно повернула голову. Не хотелось этого видеть. Но пришлось. У мамы из носа капала кровь. Гримаса, замаскированная под улыбку. «Ой, Ханна! Рада тебя видеть. Кирби никогда не приглашает друзей. Девочки, приготовить вам что-нибудь перекусить?» Снова крик. На этот раз мой. «Нет! Нет! Нам пора. Надо идти. Прямо сейчас!» Я потащила Ханну за собой, рассказывая историю о покоробленной дверной коробке, из-за которой дверь очень резко хлопает. Лицо, разбитое деревянной дверью. Ничего особенного. Никаких пьяных отцов. Никаких мигалок и полицейских раций, хрипло вещающих о семейной ссоре, – код «Что там, черт побери, у них опять стряслось?». Просто большая дружная семья. Я щурюсь и пристально смотрю на подушку в шелковой наволочке, теребя и сжимая ее. Разглаживаю складки ткани, давлю все сильнее и сильнее и смеюсь, стараясь не слышать, как горько звучит мой смех. Большая, дружная семья. Я даже не была на его похоронах. Послала цветы, но не смогла лицемерно притворяться, будто скорблю по нему. Джули уверяла, что потом я буду об этом жалеть. Может, когда-нибудь. Но не сегодня. Сегодня я радуюсь жизни, сидя дома, в своем собственном доме, где не нужно опасаться дверей, которые бьют по лицу. Но вскоре моя радость меркнет от сознания, что всего полторы зарплаты отделяют меня от положения бездомной. Это не способствует душевному равновесию, особенно если учесть, что мое дальнейшее пребывание в компании под очень большим вопросом. Сую подушку под голову и закрываю глаза. Самое время поиграть в Скарлетт О'Хара. Я подумаю об этом завтра. Я танцую на Соборной площади с мужчиной неописуемой красоты – должно быть, это одна из древних статуй Флоренции, чудом ожившая. Темноволосый, темноглазый римский бог, со скулами, точно высеченными из мрамора, крепко держит меня в мускулистых руках и шепчет на ухо: «Vende assorbenti igienici?» Пока я поднимаю глаза, стараясь выглядеть соблазнительной и передавая телепатическое сообщение о том, что на мне нет трусиков, и одновременно пытаюсь точно понять, какую восхитительно порочную разновидность полового сношения он предлагает попробовать, мужчина необычно высоким голосом переводит вопрос: «У вас продаются гигиенические прокладки?» Затем его нога начинает звенеть. – Вот дерьмо! – Падая с дивана, ударяюсь головой о кофейный столик. Держась одной рукой за висок – вероятно, у меня сотрясение, – пытаюсь нащупать проигрыватель компакт-дисков, чтобы выключить запись урока итальянского языка (материал явно устарел – какой дурак в наше время будет спрашивать про гигиенические прокладки?). Потом понимаю, что звенит моя нога. То есть телефон лежит на полу, у ног, там, куда я его сбросила, разбуженная звонком, не давшим досмотреть прекрасный, хотя и немного странный сон. Хватаю его: – Ну, и что вам от меня надо? – Привет, я тоже рада тебя слышать, Кирби. Еще только семь, какого черта ты сидишь дома в такую рань? Так недолго остаться без премии «Трудоголик года»! – Джули смеется, и я почти вижу ее лукавое лицо. Скучаю по ней. – На этот раз я действительно облажалась, Джули. Та кого натворила… – Поднимаюсь с пола и направляюсь в кухню поискать льда – в голове пульсирует боль после столкновения с кофейным столиком и, судя по пустой по суде на столешнице, распития почти двух бутылок вина менее чем за четыре часа. – Кирби, я не уверена, что правильно поняла: твои слова звучат весьма таинственно. Но кажется, ты что-то на творила? – О-о-ой… Помнишь мою маленькую проблему в отношениях с начальством? – Я плечом прижимаю трубку к уху, роюсь в ведерке со льдом, заворачиваю пару кусков во влажное кухонное полотенце и прикладываю ко лбу. – Аи! – Вот это действительно больно. Наверное, у меня на лице будет громадный черно-зеленый синяк, для полного счастья. Да уж, год начался – лучше некуда. – Что значит «аи»? Что у тебя стряслось? Может, ты прекратишь наконец стонать и изложишь факты? – Могу поспорить, что именно новая работа в качестве пастуха для толпы подростков с играющими гормонами в одном из самых популярных реалити-шоу Америки превратила мою подругу в новую Джули с твердым и властным голосом. – Ладно. Сегодня я умудрилась настроить против себя новую помощницу, уволить трех человек и поссориться с шефом. А еще я поставила свою работу на кон глупого пари. Последовало молчание. Длительное. – Джули? Эй, ты здесь? Слышу ее дыхание. О нет! Если Джули приходится дышать по Ламазу,[13 - Имеется в виду дыхательная техника для беременных.] значит, у меня неприятности. (Нет, она никогда не рожала; долго рассказывать.) – Ты хотя бы выиграла? – Что выиграла? – Пари, Кирби! Ты хотя бы выиграла пари, сохранив работу? – Мы бы не дружили с двенадцати лет, если бы я не научилась определять значение ее интонаций. Сейчас это был многострадальный, с трудом сохраняющий терпение голос. Подруга давала понять, что лучше мне поскорее рассказать всю историю или она разозлится. – Э-э… не совсем. Но это легко. Просто в течение следующих четырех недель кто-нибудь должен назвать меня хорошей, славной, милой и тому подобное, или я не поеду в Италию, вот и все. – Это действительно все? – Ее голос определенно становится громче. – Ну, вообще-то нет. Я еще и потеряю работу. Но если… когда я одержу победу, Бэннингу придется передо мной извиниться. Публично. Перед всем отделом. Ха! – Я очень довольна поставленными мной условиями. В конце концов, Джули моя лучшая подруга. Уж если в данной ситуации кто и будет на моей стороне, так это она. И снова долгое молчание. – Ты можешь заставить его отказаться от пари? – Что? Не верю, что именно ты говоришь мне это, Джули. Ты же моя лучшая подруга! Или по крайней мере была, пока не стала знаменитостью и не забыла о тех твоих друзьях, кто не может похвастаться регулярным появлением на страницах «Энтертейнмент уикли». – Я с силой бросаю лед в раковину, разбивая фужер, который только что сама туда поставила, и злобно кричу: – А-а-ах! – Я остаюсь твоей лучшей подругой, ты, глупая, обидчивая, вздорная особа! Теперь прекрати искать со мной ссоры, чтобы не рассказывать о случившемся, и выкладывай все. Так я и сделала. Рассказала все, без обиняков и прикрас, что вряд ли улучшило мою репутацию. Джули глубоко вздохнула: – Эх, Кирби, Кирби! Неужели ты думаешь, что можешь так говорить с людьми – особенно со своим начальником – и тебе за это ничего не будет? Неужели плохие отзывы в течение многих лет ничему тебя не научили? «Слишком агрессивна, не уважает начальство, не умеет работать в команде»? Удивляюсь, что он сразу тебя не уволил. – Меня любит новый председатель совета директоров. Точнее, председательница. Говорит, я похожа на нее, какой она была в старые, добрые времена, – молодую и не обремененную сомнениями. – Ухмыляюсь, вспоминая неутомимую воительницу Матильду Джеймисон. – Кирби, я бы не назвала это комплиментом, ну да ладно. Предположим, ее расположение спасло тебя от немедленного увольнения. Но твой шеф тут же обошел это препятствие, предложив «глупое пари», не так ли? Не слишком ли скоро ты перебралась из ранга всеобщей любимицы в черный список Стюарта? Я понимаю, что скоро протопчу на ковре тропинку, и снова плюхаюсь на диван. – Сегодня я уволила трех человек, практически всех оставшихся сотрудников моего отдела. Наверное, он немного удивлен этим. Мы болтаем еще какое-то время, но у Джули не возникает никаких идей, кроме «никогда не доверяй мужчине по имени Бэннинг[14 - Игра слов: одно из значений слова banning – проклинающий, предающий анафеме, отлучающий от Церкви (англ.).]». В любом случае после общения с ней становится легче, хотя, вешая трубку, я не припоминаю с ее стороны ни одной попытки убедить меня в том, что найти того, кто назовет меня хорошим человеком, совсем не трудно. Озираясь и видя в раковине немытую посуду после завтрака, а на столе два пустых фужера и остатки пиццы, вздыхаю и думаю: не лучше ли пойти спать и разобраться со всем этим утром? Моя лень начинает побеждать в ожесточенной схватке с пуританскими принципами трудовой этики, присущими среднему классу, и тут раздается звонок в дверь. Подавляю стон. Я никого не жду и уж точно не в настроении трепаться с кем-нибудь из моих чрезмерно общительных соседей. Каждый день кто-нибудь приглашает меня на барбекю, или на благотворительную вечеринку, или… впрочем, это, кажется, было прошлым летом. Но праздничные вечеринки и тусовки, посвященные совместной обрезке деревьев, последний месяц устраивались практически через день. Я, правда, не была ни на одной из них. На самом деле нет ничего хорошего в слишком тесных контактах с соседями. А вдруг вы кому-то не понравитесь? Тогда придется ловить на себе неодобрительные взгляды, подбираясь к общему столу. Гораздо лучше держать дистанцию и ограничиваться сдержанной улыбкой, когда проезжаешь мимо на своем автомобиле, по пути на работу. Иду к двери и замечаю свое отражение в зеркале у входа. На этот раз стон сдержать не удается. Как я могу так ужасно выглядеть? Растекшаяся тушь образовала рисунок, напоминающий глаза енота, – причиной тому, наверное, nappus interruptus,[15 - Шутливая стилизация под латынь от слов «nap» – короткий сон и «interrupt» – прерывать (англ.).] волосы, как в рубрике «До» телевизионного шоу «Экстрим мэйковер»,[16 - Имеется в виду телевизионное шоу, где участникам изменяют образ: подбирают новый гардероб, макияж, используют пластическую хирургию и т. д.] красные глаза с мутным взглядом. Отлично. Да, если я покажусь кому-либо в таком виде, можно забыть о назойливых приглашениях. Глубоко вдыхаю и выдыхаю. Зря я это сделала. Неужели этот запах исходит от меня? Дышу в ладонь и тщательно принюхиваюсь. Святые угодники – я воняю дешевым вином, как алкоголичка. Превосходно. Еще один шаг к безжалостному истреблению остатков самоуважения. Теперь остается лишь усесться на Пайк-стрит и пить «Бунз фарм»,[17 - «Бунз фарм» – недорогое яблочное вино, сделанное в Калифорнии.] спрятанное в коричневом бумажном пакете. Впрочем, кому какое дело? Может, мне повезет и человек, звонящий в дверь уже третий раз, просто хочет что-нибудь продать. Тогда мое лицо окажется красноречивее множества табличек «Не попрошайничать». Злобно усмехаясь, рывком распахиваю дверь: – Чего надо? Женщина на крыльце отступает на полшага назад и смотрит на меня, вытаращив глаза, потом опускает взгляд на зажатую в руке папку. – Гм… Кирби Грин? – Да. Что вам нужно? – Я даже не пытаюсь изобразить любезность. Наверняка ей требуются деньги или подписи под каким-нибудь прошением (свободомыслие в здешней округе в большом почете), а у меня совсем неподходящее настроение. – Э-э… Я Мария Эстобан. От «Почетных братьев и сестер», помните? Пришла провести последнее собеседование, перед тем как вас утвердят. 6 Кирби Vorrei qualcosa contro il mal di testa (Мне нужно что-нибудь от похмелья) Я с ужасом смотрю на весьма официально одетую женщину, стоящую у двери моей квартиры. Вид у нее нетерпеливый. Более того – она то и дело смотрит на часы. Пытаюсь заставить свой мозг работать. – Но кажется, встреча была назначена на… – … семь тридцать, – перебивает она, вновь демонстративно глядя на часы. – Сейчас уже семь тридцать пять, но я задержалась из-за пробок. Если я пришла в неподходящее время… Она окидывает взглядом мою помятую одежду, волосы и лицо, и в ее глазах появляется что-то похожее на отвращение. А еще она поджимает губы и морщит нос. Замечательно. Я ждала всего-то шесть месяцев, почему бы и здесь все не испортить? О-о-ой… – Нет, нет, что вы. Входите, пожалуйста. Простите, я немного растерялась. Я… э-э… больна. Да, точно! У меня грипп, и я пришла домой пораньше, чтобы немного поспать. От этой микстуры от кашля мне стало еще хуже. – Приглашая Марию Эстобан в дом, изображаю легкое покашливание, прикрыв рот рукой, и тут же вспоминаю, что у меня изо рта пахнет так, будто я только что из бара. – Садитесь, пожалуйста, на диван. Я как раз собиралась выпить чаю – сейчас принесу нам обеим. Строгое выражение лица мисс Эстобан смягчилось при слове «грипп». Вероятно, тем, кому собираются доверить роль почетной сестры в созданной в Сиэтле доморощенной версии программы «Старшие братья/Старшие сестры Америки»,[18 - Имеется в виду общественная организация по оказанию помощи детям из неполных семей.] не запрещено болеть. Но вот пить им уж точно не стоит. Она ставит портфель на пол возле дивана, но садиться не спешит. – Может, вам помочь? Вы, наверное, отдыхали. Мисс Грин, я могу прийти позже, если сегодня неудачное время. Просто мы хотели устроить вам встречу с Лорен в среду. Я бросаюсь на кухню – спрятать бутылки из-под вина, пока мисс Эстобан их не увидела. – Нет, нет, все хорошо. Пожалуйста, садитесь, устраивайтесь поудобнее. Я почти выздоровела, грипп уже не заразен. Щелкаю кнопкой чайника, засовываю бутылки под раковину, за мусорное ведро, и захлопываю дверцу шкафа. Дзинь. Ну вот… Звон бутылок, бьющихся одна о другую и падающих на пузырьки с чистящими средствами, не придает мне мужества. – Что случилось? Как вы себя чувствуете? Уверены, что вам не нужна помощь? О Господи, она идет сюда! Запах у меня изо рта – сто процентная улика. Что же мне… на столешнице лежит луковица. Это лучше, чем ничего. Можно… – У-у-у… – Мисс Грин? Кирби? Я могу перенести встречу, если… – Женщина огибает угол, входит в кухню и останавливается как вкопанная. – Что вы делаете? – Э-э… м-м-м… хрум-хрум… уф-ф… Парень из продуктового отдела «Альбертсонс», обманувший меня, умрет медленной и мучительной смертью. Эта луковица совсем не сладкая. К тому же только сейчас я понимаю, что правильнее было бы ее очистить. Выплевываю остатки лука и шелухи в раковину под взглядом мисс Эстобан-черта-с-два-вам-удастся-стать-почетной-сестрой, у которой постепенно отвисает челюсть, примерно до уровня папки в ее руках. Включая кран и набирая в рот воду, мысленно даю себе пинка за промелькнувшую в голове мысль: «Интересно, могли этот день пойти еще хуже?» Экстренное сообщение: «Сегодня слову «хуже» дано абсолютно новое определение». Хватаю полотенце, вытираю рот. – Это семейный рецепт. Известен в Якиме. Считается, что сырой лук очень полезен при гриппе. Знаете, говорят: кормите жар, морите голодом озноб, а при гриппе жуйте сырой лук. Или наоборот: кормите озноб, а жар морите голодом? Все время путаю. Сверкаю своей самой ослепительной улыбкой, пытаясь обезоружить собеседницу, и вдруг соображаю, что луковая шелуха могла застрять между зубами. Поджимаю губы. – О, вода закипела! Давайте выпьем чаю в гостиной, вы не против? – Быстро ставлю на поднос чашки и все, что положено, кидаю на тарелку немного печенья, оставшегося с Рождества, и провожаю совершенно сбитую с толку социальную работницу в гостиную. – Э-э… гм… вы сказали, что я могу на этой неделе встретиться с Лорен? – Я наливаю чай и сразу перехожу к главной теме, надеясь избежать разговоров о целебных свойствах корнеплодов или о предрасположенности к умственным расстройствам представителей моей большой семьи. – Да. Да. Я знаю, что, когда вы встречались с миссис Деннисон, она была у бабушки. Эта неделя – удачное время, чтобы вам троим встретиться и посмотреть, как пойдут дела. – Мисс Эстобан потягивает чай, затем вытаскивает из портфеля папку: – Это фотография Лорен. Как вам известно, ей шесть лет, учится в первом классе. Правда, по моим данным, тут есть проблема. Она довольно одаренный ребенок, и на обычных уроках ей скучно. Одной рукой тянусь за фотографией, хоть уже и видела Лорен прежде, на низкокачественном школьном фото, а другой подношу чашку ко рту и чувствую, как на моем лице рождается гримаса. У-у-у-уй, чай «Эрл Грей» с луком… Какая гадость! – Вам не нравится Лорен? – В голосе мисс Эстобан появилась холодность, и она опять смотрит на меня как на человека, потенциально способного зарубить кого-нибудь топором. – Что? Нет, просто чай с луком – это… э-э-э… Я… Ух ты! Первый раз в жизни ощущаю себя влюбленной с первого взгляда. Девочка просто плохо вышла на той школьной фотке. Это самый прекрасный ребенок, которого я когда-либо видела. Одна из тех глупых постановочных фотографий, когда фотограф одевает детей в старинные шляпы и одежды с кружевами, но у Лорен на лице едва заметная улыбка, будто она смеется над претенциозностью действа. У нее громадные голубые глаза и длинные полосы, слегка вьющиеся на концах. Блондинка? Шатенка? Не поймешь по фотографии, сделанной в коричневатых тонах, под старину. Внизу заглавными буквами написано: «Пробный отпечаток». Похоже, мать Лорен не взяла портрет, но не смогла преодолеть желание увековечить свою дочь. Сам Боттичелли не устоял бы перед этим личиком. – Она самая красивая девочка, которую я когда-либо видела, мисс Эстобан. То есть внешность, конечно, не имеет значения, я хотела бы помочь любому ребенку, не обязательно хорошенькому, но… А, черт! Опять я что-то не то ляпнула, да? – Бью себя по лбу, на этот раз в буквальном смысле слова. – Называйте меня Мария. – Она начинает смеяться. – И я прекрасно понимаю, что вы имели в виду. Лорен – удивительно красивая девочка и очень умная. Такой ребенок – большое испытание для мамы, но миссис Деннисон – потрясающая мать. Она мать-одиночка – приходится трудиться на двух работах, чтобы сводить концы с концами, но она твердо решила сделать все возможное, чтобы Лорен получила лучшее образование и прожила лучшую жизнь, чем она сама. – Мария улыбается. – Именно поэтому миссис Деннисон и подключилась к программе «Почетные братья и сестры», но при этом боится наткнуться на человека, который может привить ее дочери ложные ценности – «деньги решают все» и тому подобное. На собеседованиях нам очень понравилось, что вы не такая. Я киваю, левой пяткой заталкивая под диван свои туфли за пятьсот долларов. Мария отставляет чашку, смотрит на меня и опять смеется: – Не знаю, интересно ли вам это, но я тоже плохо соображаю, когда болею гриппом. Вы уверены, что поправитесь до среды? Я думаю, сколько всего нужно сделать до конца месяца, чтобы выиграть пари, сохранить работу и поехать в Италию. Затем еще раз смотрю на фотографию Лорен и вижу оттенок печали в глазах, хотя она и улыбается. – Да, среда меня вполне устроит. Где мы встречаемся? К моей чести, первый раз я подумала о том, будет ли считаться победой в пари, если я понравлюсь шестилетнему ребенку, лишь после ухода мисс Эстобан, успев к тому же убраться на кухне (трудовая этика победила) и улечься в ванну с пеной «Ваниль с пряностями». Медленно погружаясь с головой в пену, мысленно размышляю: не это ли называется «дойти до ручки»? Где-то далеко судьба умирает со смеху. 7 Брианна Колоратура – виртуозные вокальные пассажи, состоящие из быстрой смены нот, рулад и трелей; основной элемент стиля бельканто Я моргнула и внезапно поняла, что паркую автомобиль на стоянке у моего дома. Интересно, как я здесь оказалась? Страшновато осознать, что вела машину, поставив мозг в режим автопилота, и потому теперь не помнила большую часть пути. К тому же это небезопасно. Устало поднимаясь по лестнице на второй этаж (лифт, как всегда, оказался неисправен), лениво подумала о том, что, попав в аварию и оказавшись в больнице, я смогла бы всласть поваляться в постели, Потом засмеялась, понимая, что от усталости начала бредить. Все, что мне было нужно на самом деле, – это чашка горячего чая и горячая ванна с пеной. А потом – фланелевая пижама и кровать. Слава Богу, что сегодня я не назначила свидание с Лайлом. Только вставила ключ в замок, как дверь кто-то распахнул. – Наконец-то пришла! Передо мной стоял мой жених. Перед моим мысленным взором долгожданная ванна с пеной исчезала где-то за горизонтом, и я тяжко вздохнула. После помолвки я долго терзалась мучительными раздумьями – давать ли ему ключи от квартиры? «Неправильное решение, Бри». – Здравствуй, Лайл. Что ты здесь делаешь? Он взял у меня из рук сумочку и портфель и отступил, пропуская меня в квартиру и улыбаясь той самой плутовской улыбкой, которую я обожала. (Впрочем, волнистые черные волосы и ярко-голубые глаза тоже были неплохи. Ладно, признаю – он красавчик.) – Эй! Разве так приветствуют будущего мужа? Особенно когда он приносит пищу? При слове «пища» у меня включилось обоняние, и аромат чего-то вкусного и томатного достиг моих ноздрей. Желудок запел арию собственного сочинения. – Что это за чудесный запах? Ой, прости! Привет, дорогой. И все-таки что ты здесь делаешь? Ты ведь знал, что у меня занятия. – Я выбралась из пальто и мягко обняла его, пока он ставил мои вещи на столик. – Да, знал. Но почувствовал себя неловко после нашего спора по телефону, ведь у тебя сегодня и так был паршивый день. Вот я и принес ужин. Думаю, ты забыла поесть, как всегда. Я улыбнулась, увидев на столе пакет с надписью «Pasta Delicioso».[19 - «Восхитительная паста» (макаронные изделия) (исп.).] Вот это парень! Цыпленок с винным соусом усыпил мою бдительность, внушив ложное чувство безопасности, – это единственное оправдание. Потому что я была совсем не готова к фланговой атаке, последовавшей за ужином. Я уютно устроилась на диване, под мышкой у Лайла, усердно пытаясь держать открытым хотя бы один глаз. Восемнадцатичасовой рабочий день и полный желудок при вели меня в состояние, близкое к коматозному. Лайл гладил мои волосы и что-то шептал на ухо. Я придвинулась поближе. Наличие жениха определенно имеет преимущества. – М-м-м? – Я сказал, нам нужно поговорить о будущем. В голове сработала тревожная сигнализация. Громко и звонко. Наш последний «разговор о будущем» произошел в тот вечер, когда Лайл праздновал Рождество на пожарной станции, и наша помолвка чуть не стала самой короткой в истории человечества. Шесть часов, если вдаваться в цифры. Я отодвинулась и спросила: – А? У него был довольно серьезный вид. О нет! Уже полночь, а нам придется вести серьезный разговор о будущем. Я едва сдержала жалобный стон. – Милая, нам нужно назначить дату свадьбы, чтобы ты могла начать подготовку. Я же знаю, тебе понадобится много разных дамских штучек, тем более что у нас будет пышная свадьба. – Да? – Похоже, мне было просто необходимо хоть немного проснуться. Пышная свадьба? – Что ты имеешь в виду под «пышной свадьбой»? Я думала, мы договорились отпраздновать свадьбу в узком кругу, может, даже на природе. – К этому моменту я почти проснулась и вновь пожалела о решении, принятом относительно ключей. Ради святого Петра, мне же через шесть часов вставать на работу! Лайл закусил губу и почему-то отвел глаза: – Ну… э-э… Короче, дело вот в чем. Я говорил с ребятами, и Вине сказал, что я не отделаюсь скромной свадьбой, иначе он решит, будто я боюсь не дотянуть до их с Куки свадьбы, ну, я и оглянуться не успел, как пригласил всех. – Он прокашлялся. – С семьями. Я смотрела на него, раскрыв рот. – Что? Лайл, мы же обсуждали это! Ты знаешь, у моих родителей не хватит денег на столь же масштабный праздник, как у семьи Куки, – Боже, разве взрослую женщину могут звать Куки?[20 - Игра слов: cookie (англ.) – букв.: печенье, булочка; перен. миловидная девушка, «киска».] В любом случае мы не можем позволить себе того, что могут ее богатые родичи. Любимый, это просто невозможно. – Ну, Вине сказал, что мы можем взять кредит. – Кредит? Взять кредит?! То есть начать семейную жизнь с долгов – и лишь ради того, чтобы твои приятели могли лишний раз выпить? Этот Вине просто… настоящий кретин, у которого вместо головы задница! Если он спрыгнет с моста, ты тоже прыгнешь следом? Ухмылка Лайла не помогала мне успокоиться. – Чему ты улыбаешься? – Ты такая милая, когда злишься. Я спрыгнула с дивана и попыталась сделать страшное, злое лицо. (К сожалению, у меня это никогда не выходило.) – Я не хочу быть милой! Я хочу, чтобы меня воспринимали всерьез. Чтобы ты перестал относиться ко мне как к ребенку. Я просто… то есть, я хочу сказать… в общем, я не знаю, что хочу сказать. – Вздохнула и, ссутулившись, направилась к двери. – Не желаю сегодня обсуждать это. Я очень устала – знаю, что кажусь злой и невежливой, и мне очень жаль. Пожалуйста, давай поговорим завтра, а лучше – в выходные. Мне предстоит очень напряженная неделя, я едва успела начать работу на новом месте. – И обернулась, взявшись за дверную ручку. Лайл все еще сидел на диване, он не верил своим ушам. – Ты что, выгоняешь меня? Не завершив разговор? Лишь потому, что устала? Я всегда усердно старалась не злиться. Мама говорит, женщине не подобает испытывать гнев. Но сейчас я чувствовала, как сквозь усталость, которой был окутан мой мозг, пробивались ростки безудержной ярости. – Мой рабочий график отличается от твоего. Я сегодня не спала до полудня. Мне пришлось встать в шесть, чтобы собраться, пойти на работу и разбираться там с иероглифами, летучими обезьянами и демоническими верблюдами? Потом я целый час занималась с мадам у нее дома, и там мне пришлось столкнуться с подушкой, вопиющей о круизном судне. Я не могу сейчас разговаривать. Прошу тебя, пожалуйста, пойми это. Лайл так посмотрел на меня, будто я потеряла рассудок, закрыл рот, вскочил с дивана и схватил пальто. Вид у него был не очень счастливый, и я почувствовала, как мой бунтарский порыв угасает. – Дорогой, подожди. Ты прав. Я очень устала, но не должна была так срываться, особенно после того, как ты проявил заботу и принес мне ужин. Подожди. Все хорошо. Давай поговорим. Я только сварю кофе. – Дотронулась до его руки, и он остановился, но не отдал пальто. Затем пока чал головой: – Эта работа портит тебя. Ты же самая славная девушка, которую я когда-либо встречал. Или по крайней мере была такой. Иногда я перестаю понимать, кто ты теперь. Закрывая за Лайлом дверь, я ощутила подступавшие к горлу слезы. Я самая славная девушка, которую он когда-либо встречал. Да. Но при этом я хочу иметь право на собственную жизнь. Неужели я прошу слишком много? Иногда я и сама не понимала, кто я теперь. А иногда слишком уставала, чтобы думать об этом. 8 Кирби Mi lasсi in pase (Оставьте меня в покое) Десять утра, а я уже пять часов торчу на работе. В одиночку заниматься запуском новой линии гораздо сложнее, чем мне казалось. Почти нет времени по учить итальянский перед поездкой. Я, конечно, не считаю себя супербизнес-леди, но, вероятно, действительно не представляла объем работы, который выполняли мои сотрудники в промежутках между перерывами на чашку кофе. Кофе они пили раз двенадцать в день. Да, кстати о кофе… Одно из фантастических преимуществ жизни в Сиэтле заключается в том, что здесь через каждые пять ярдов можно наткнуться на заведение, где подают кофе. Мне срочно нужно получить дозу латте. Лучше даже тройную. Едва начинаю со скрипом распрямляться над столом, как звонит телефон. Вздрагиваю, видя слово «Стюарт» на экране дисплея. Можно притвориться, что меня нет. Нет, это будет означать, что я струсила. А уж в чем меня точно нельзя упрекнуть, так это в трусости. Однако телефон звонит снова, а я все продолжаю пристально смотреть на него. Брианна интересуется: – Кирби, мне ответить? Заманчиво. Так заманчиво, но… Поднимаю трубку и корчу перед ней рожу, прежде чем поднести к уху. – Кирби Грин. – Где предварительные расчеты по проекту маркетингового плана на четвертый квартал? Ты, кажется, собиралась сдать их вчера? Или работать за троих, не считая выполнения непосредственных обязанностей, – это для тебя слишком круто? – Его слова звучат с легким оттенком сарказма. Скотина. Может, он и красавчик, но могу поспорить, Хью Джекман никогда не разговаривает с людьми подобным образом. – Доброе утро, Бэннинг. Только что явился? У нас сегодня короткий день, да? А некоторые сидят здесь с пяти утра, пытаясь все в компании держать под контролем. – Смеюсь фальшивым смехом, означающим «я пошутила», чтобы он меня не уволил прямо сейчас. – Нет, я был тут. Знаешь ли, усердно работал, думал – где же наш маркетинговый план? Ну, и о прочей ерунде вроде этого. Не подскажешь расчетное время его появления? Тереблю телефонный провод и, взвешивая аргументы за и против, размышляю – нужно ли говорить, куда ему стоило бы засунуть себе маркетинговый план. Я должна вести себя как вице-президент и не позволять себе мелочных выпадов, какое бы удовольствие они ни доставляли. – Он на подходе. Пришлось внести несколько незначительных исправлений. Например, убрать «демонических верблюдов». Я уже не уверена в деловых качествах новой помощницы. Кажется, она рассеянна. – … прогресс? – Ой! Бэннинг опять что-то вещает. Ненавижу постоянный треп. Куда делись сильные и молчали вые мужчины? – Э-э… извини, я не поняла. – Я спрашиваю – есть ли прогресс? Относительно того, чтобы кто-нибудь хорошо о тебе отозвался? У тебя осталось всего три недели и шесть дней, и я думаю, потребуется немало усилий. – Он, кажется, очень доволен и уверен в своей правоте. Проблема в том, что я почти готова с ним согласиться. Выдавливаю смешок: – А, ты вот о чем! Не волнуйся, это сущая безделица. – Вдруг в голову приходит мрачная мысль, и я судорожно сжимаю шнур телефона. – Что именно ты ожидаешь в качестве доказательства? Письменное показание под присягой или что-нибудь в этом роде? Бэннинг смеется. Если бы он не был таким придурком, я бы заметила, что у него сексуальный смех. Но не замечаю. – Нет. Достаточно твоего слова. Ты так амбициозна, что не сможешь простить себе, если не сделаешь все возможное, чтобы выиграть; а твоя честность никогда не подвергалась сомнению. Проблема лишь в твоей вспыльчивости. Кажется, это был комплимент, хотя и несколько странный? Хм… – Хорошо. Нет проблем. Маркетинговый план будет у тебя через час. Это все? – Ну… нет. Еще мне нужны образцы этих… штучек. – Штучек? Пожалуйста, чуть поконкретнее. Каких штучек? Молчание. Шелест бумаги. Покашливание. – Ну, ты знаешь… эти штучки. С покрытием. Чертовски забавно. Неужели наш бесстрашный вождь забыл, что именно мы выпускаем? Или… Не может быть. Но… – Штучки с покрытием? Ты имеешь в виду новую линию дамского белья? – Я специально говорю не то с целью проверки теории, которая все четче вырисовывается и все больше озадачивает меня. – Нет, – раздосадованным тоном отвечает он. – Я имел в виду… сексуальные игрушки. Э-э… со смазкой. Мне все труднее и труднее не расхохотаться. Глубоко вздыхаю, дрожа от еле сдерживаемого смеха. – Четырехскоростные фаллоимитаторы интенсивного действия с переменным давлением и стимулятором клитора, к которым прилагается съедобная согревающая смазка? – спрашиваю весьма невинно. По крайней мере с той степенью невинности, с которой вообще можно произнести слова «фаллоимитатор» и «стимулятор клитора». Со «смазкой» я еще как-то справляюсь. Похоже, это удается и Бэннингу. – Да, правильно… Э-э… смазка и все такое. Не могу сдержаться и заливаюсь смехом: – Бэннинг, тебе что – трудно произносить названия наших изделий? – Сканирую данные своей памяти и вспоминаю, что на собраниях он всегда говорит что-то вроде «изделие» или «предмет». Хм… Интересно. Он взбешен. – Конечно, нет! Просто я… м-м… не считаю нужным болтать о таких вещах на работе. – Это и есть наша работа, забыл? Тебе кто-нибудь говорил, чем занимается «Кнут и кружево»? – Наверное, в меня вселился злой, но очень веселый чертенок, иначе ничего подобного я себе не позволила бы. – Бэннинг? Если тебе неловко говорить о сексуальных игрушках, потому что, к примеру, ты никогда ими не пользовался, то… знаешь, в этом нет ничего плохого. – Я не… – О, не пользовался! Я должна была сразу понять. Но тебе нечего стыдиться. Даже в наши дни не возбраняется быть девственником. Если честно, я прониклась уважением. Какая у тебя должна быть потрясающая сила воли! – Что?! Девственником?! Да что ты… Нет, я не… – Он почти переходит на крик. Вкладываю в интонацию своего голоса нотки мудрости и искушенности. – Ты не обладаешь большой силой воли? Ой, прости. Наверное, просто не представилось возможности, а это еще обиднее. Зато здесь, в «Кнуте и кружеве», у всех сотрудников равные возможности, если верить тому, что мне наговорили в отделе кадров. Никто не будет презирать тебя за то, что ты… целомудренный и… не можешь произносить названия изделий. Слыша, как он брызжет слюной от злости, я удваиваю усилия в попытке не разразиться диким хохотом. Хорошо, что разговор происходит по телефону. – Я не девственник! К тому же это вообще не твое дело! И я могу произносить названия наших изделий! Фаллоимитатор! Вибратор! Смазка! Зажимы для сосков! Соски, соски, соски! – Успокойся, Бэннинг. Нет необходимости так яростно отпираться. Я сохраню твою тайну. – Аккуратно вешаю трубку, едва не упав со стула. По крайней мере, если меня и уволят, мой уход будет ярким. Очень ярким. Господи, я сейчас лопну от смеха! Сжимая в руке огромный стакан латте, по пути из «Старбакса» останавливаюсь у стола Брианны: – Ты отнесла Бэннингу окончательный вариант маркетингового плана? Она отрывает взгляд от компьютера, и я замечаю темные круги под ее глазами. Похоже, Брианна спала меньше меня. Еще только вторник, так что вряд ли это результат вчерашней попойки. Красный свитер должен прекрасно подходить к ее темным, вьющимся волосам (которым я втайне завидую – всегда хотела иметь копну кудряшек, а мне достались от мамы абсолютно прямые волосы, на которых завивка не держится дольше пяти секунд), но изможденная бледность портит вид. Пребываю в нерешительности, напоминая себе о собственном правиле: «Никогда не задавай вопросов о личной жизни». А, к черту правила! – У тебя все в порядке? Выглядишь ужасно. Она выдавливает беспомощную улыбку: – Кирби, не ходите вокруг да около. Просто скажите прямо. Не считайте, что обязаны подсластить пилюлю. Я немного смущена. Эта девушка так мила и застенчива, что иногда при общении с ней я чувствую себя Аттилой. – Извини. Я просто заметила, что у тебя усталый вид. Ты здорова? – Да, и спасибо, что спросили. Просто поздно легла спать. – Брианна внезапно выпрямляется. – Но на качестве работы это не отразится, не волнуйтесь. Я отдала отчет лично мистеру Стюарту, а не его секретарше. – Ее голос превращается в заговорщицкий шепот. – Вам стоит знать – она иногда теряет документы. На всякий случай, если вдруг надо будет что-то срочно ему передать, а меня не будет на месте. – Спасибо. Полезная информация. Я… Глаза Брианны внезапно округляются. – То есть это, конечно, маловероятно, что меня не будет! Я всегда на месте. Я редко хожу пить кофе. Да и вообще почти не пью кофе – он вреден для связок. Но если я простужена, он очищает носовые пазухи, а это уже полезно для связок. – Она хлопает себя по лбу и бормочет: – Молодец, Бри. Болтай больше. Можно подумать, вице-президента по маркетингу очень интересуют твои носовые пазухи. Просто великолепно. Мимоходом удивляюсь, почему все меня так боятся, потом вспоминаю эпопею с «хорошим человеком». Вздыхаю. Внезапно мысленно возвращаюсь на шаг назад. – Связки? Что значит – вредно для связок? Каких связок? И пожалуйста, не вздумай рассказывать мне о проблемах с внутренними органами или что-нибудь в этом роде – это лишняя информация. Ненавижу такие подробности. – Улыбаясь, даю понять, что это лишь шутка. Брианна начинает перекладывать на столе бумаги. – Ой, надо же! Да нет, ничего такого. Я имела в виду голосовые связки. Я пою. – Правда? А где? В церкви? В группе? – В голову лезет нехорошая мысль. – Ты не из тех, кто мечтает стать поп-звездой? Моя лучшая подруга работает в программе «Стань поп-звездой», она говорит, там все сумасшедшие. – Эх! Опять забыла, что нужно быть милой. – Ну, я, конечно, не считаю тебя сумасшедшей. Ты, наверное, абсолютно нормальная певица, правда? – Идиотка, тоже мне, выкрутилась! Но видимо, ничего плохого я не сказала, потому что на этот раз она смеется по-настоящему. – Нет, я не мечтаю стать поп-звездой. Я хочу стать оперной певицей, а это еще более сумасшедшая идея. Так что вряд ли меня можно назвать нормальной. Но спасибо, что поинтересовались. Опера? – Оперной? Правда? Знаешь, я думала, что все оперные певицы – это женщины в странной одежде, весящие по триста фунтов. Как ты собираешься носить костюм Брунгильды? У тебя какой размер, четвертый? – Шестой, и мне придется набрать дополнительный вес перед прослушиванием. Не хватает примерно тридцати пяти фунтов. Но до этого, наверное, еще далеко. Я пока не готова. – Внезапно Брианна вновь начинает беспокоиться. – Я никуда не ухожу, если вы об этом. Меня вполне устраивает моя работа. Я не собираюсь вас покидать. – Рада, что тебе здесь нравится, – улыбаюсь я. – Ты хорошо работаешь, за исключением редких случаев, когда упоминаешь демонических верблюдов. – На этот раз мы смеемся вместе. Мне почему-то не хочется возвращаться к работе. Раз говаривать с секретаршей оказалось довольно весело. Я окидываю взглядом ее кабинку, замечаю фотографию темноволосой красавицы и наклоняюсь, чтобы взять ее. – Это твоя мама? Брианна смеется: – Нет, хотя я бы не прочь унаследовать ее гены. Это Мария Каллас. Она… – Я знаю, кто такая Каллас. У нас в Вашингтонском университете, кроме бизнес-курса, были занятия по истории музыки. Она, наверное, самая знаменитая оперная дива двадцатого века, правда? «Кармен», «Богема» и все такое? – Копаясь в глубинах памяти, вспоминаю, что кое-что из классики мне даже нравилось. Только не Вагнер. Терпеть не могла Вагнера. Содрогаюсь от одного воспоминания о том, как приходилось от начала до конца слушать «Кольцо нибелунга». Этой музыкой можно пытать заключенных, вытаскивая из них государственные тайны. Брианна пристально смотрит на меня. Наверное, с самого ее появления здесь я так долго не говорила с ней о том, что не касалось работы. Превосходно. Теперь она подумает, что я превращаюсь в душку или… Хм-м… Широко улыбаюсь, даже демонстрирую зубы, играя роль доброй начальницы. Можно и поболтать. Это даже забавно. – Ты ведь не поешь Вагнера? Это было бы преступлением. Знаешь Вагнера? Этого пижона с расистскими взглядами, который любил шелковое белье? – Именно такую ерунду обычно и запоминают из курса истории музыки. Моя секретарша улыбается: – Нет, я не поклонница Вагнера и ничего не слышала о его шелковом белье. Надо будет рассказать преподавательнице по вокалу. Я смотрю на часы и понимаю, что если хочу встретиться с моей новоиспеченной сестрой, то мне предстоит до середины завтрашнего дня выполнить работу, которой хватило бы на целую неделю. – Мне пора возвращаться к делам. Давай как-нибудь пообедаем вместе, и ты расскажешь о своем увлечении оперой. Я почему-то думала, что опера – это для снобов. Хотя это, наверное, здорово – иметь работу, для которой нужно набирать вес. Отправляюсь в кабинет, едва сдерживая порыв тихо напеть что-нибудь. Не так уж и трудно быть доброй. Нужно говорить с людьми, проявлять интерес к их жизни. А жизнь Брианны действительно интересна, так что мне далее не пришлось притворяться, в отличие от оргазма в прошлом месяце, с этим, как там его… О-ох! Соберись! Будь милой! У меня получится. Я выиграю пари. Нужен лишь план. 9 Брианна Aficionado – увлеченный, восторженный почитатель, поклонник (исп.) В английском языке часто используется в отношении любителей оперы Я потрясенно смотрела своей начальнице вслед. Что произошло? Неужели она действительно была любезна со мной? Я бы даже назвала это – от такой мысли у меня даже дух захватило – непринужденной беседой. Я недоверчиво покачала головой. Несколько месяцев работы с Кирби прошли достаточно необычно, и не последней проблемой являлась необходимость скрыть от мамы название фирмы (можете себе представить, как она рассказывает подругам, что малышка Бри работает в «Кнуте и кружеве»?). Но новое настроение моей начальницы было, наверное, самым поразительным явлением. Что-то здесь явно нечисто. Зазвонил телефон – определитель номера сообщил, что это Джейми. Мне не очень хотелось отвечать: после вчерашнего вечера совсем не было настроения слушать язви тельные замечания в адрес Лайла. Неужели такова одна из разновидностей измены – проводить время с людьми, которым не нравится Лайл? А может, я уже испортилась и перестала быть «правильной»? А вдруг нечто вроде флирта с Джейми плохо повлияет на мою судьбу и на успехи в вокале? Пожалуй, пора прекратить думать о ерунде и ответить, наконец, на звонок. Я подняла трубку и сделала серьезную мину. – Привет, Джейми. Послушай, я не буду больше с то бой разговаривать, если ты собираешься плохо отзываться о Лайле. Я выхожу за него замуж, и мне не подобает дружить с теми, кто не уважает мое решение. Ты мне нравишься, и я ценю нашу дружбу, но не могу поступить иначе. Гробовое молчание. «Вот дерьмо. Я обидела своего единственного друга по работе. Только этого мне не хватало для полного счастья! Может, пора устраиваться на круизный корабль?» – Джейми? Ты слушаешь? Прости, если мои слова прозвучали грубо. Может, мы поговорим об этом… – Бри, я вообще-то позвонил насчет плана маркетингового бюджета для новой линии «Камасутра», над которой работает Кирби, – хотел спросить, готов ли он. Говорю по громкой связи, и Бэннинг рядом со мной. О. Боже. Мой. Вжимаясь в кресло и думая, сколько времени потребуется, чтобы забронировать место на военном корабле под названием «Куда глаза глядят», прошептала что-то насчет «бюджета», «цифр» и «скоро», потом нажала на рычаг. Если Кирби узнает об этом, то общению со мной предпочтет электронный почтовый ящик. Я же поклялась больше никогда, никогда не отвечать на звонок телефона. Как и следовало ожидать, он прозвучал быстрее, чем я нашла ручку для записи вопроса: «Что такое «Камасутра»?» Я открыла один глаз и попыталась прочесть надпись на определителе, одновременно стуча головой о стол, но не вышло. Кроме того, голова начала болеть. Внешняя линия. Глубоко вздохнула и ответила: – «Кнут и кружево». Здравствуйте, я Брианна. Чем могу помочь? – Милочка, это я тебе помогла. Скоро ты окажешься на вершине успеха. На самой высокой вершине. В зените славы. Настоящее, усыпанное звездами небо осеняет теперь высохшую пустыню твоего тягостного прозябания. Тягостного, за исключением, конечно, одного яркого пятнышка, то есть меня. Bсe цвета радуги на сером и мрачном… – Мадам могла продолжать в том же духе еще минут десять. Это не шутка. – Прекратите! Та есть – да, конечно, звезды, радуга и мокрое пятнышко. О чем речь, мадам? – Я, конечно, казалась немного нетерпеливой, а терпение, как известно, есть высшая добродетель, но все-таки… Высохшая пустыня? Вспомнила Джейми и мистера Стюарта. Честно говоря, в данный момент было бы неплохо спрятать голову в песок. – Не мокрое пятнышко, дорогая! Яркое пятнышко! Не знаю, зачем я вообще вожусь с тобой. Надо отдавать талант и делиться обширными связями со звездами на небосклоне оперного искусства, с теми, кто ценит меня. Может, Магда, моя новая ученица, проявит ко мне надлежащее уважение – за то, что ради нее я в могилу загоню себя до времени, – в отличие от некоторых неблагодарных чад. Теперь необходимо ее утешить. – Мадам, вы же знаете, как я ценю все, что вы для меня сделали. – «К тому же все эти восемь лет я плачу за уроки; ваша забота не так уж и бескорыстна». – Уверена, Магда тоже вас ценит, но она новенькая. Может, она и поет как соловей… – Скорее уж как ворона с больным горлом! – Но она еще неопытна. Пожалуйста, ну, пожалуйста… – Два «пожалуйста» на сегодня – это предел. – Скажите, зачем вы звоните. Я сильно занята… – Последние бесценные мгновения, пока у меня еще есть работа и мистер Стюарт не рассказал Кирби, что у ее помощницы плохо с головой. – Поэтому говорите, что случилось. Хорошие новости? Хорошая новость всегда пригодится. Даже сейчас. – Ладно, я слишком взволнована, чтобы тянуть время, даже с такой неблагодарной ученицей. Ты получила! Ты получила его! Я была уверена, что получила разрыв барабанной перепонки – так громко кричала мадам. На миг отвела трубку от уха, подержала на расстоянии, пытаясь избавиться от звона в голове, затем сменила ухо, с опаской держа трубку на расстоянии. – Что я получила, мадам? Записи, на которые мы посылали заявки на «И-Бэй»?[21 - «И-Бэй» – известный интернет-аукцион.] – Да нет же, глупышка! Приглашение на прослушивание! На прослушивание в «Сиэтл-опера»! Я обратилась к паре моих должников, и всего через семь недель у тебя назначено прослушивание с самим концертмейстером! Я уронила телефон. В прямом смысле. Даже наблюдала, как он, будто при замедленном просмотре, ударился об стол, подпрыгнул и грохнулся на ковер. Думаете, я его подняла? Ошибаетесь. – Бри? Что с тобой? – Пребывая в оцепенении, я подняла голову и взглянула на Джейми, приоткрыв рот. Трубка издавала недовольное урчание, напоминая зловеще скорчившегося на полу зверька. «По-моему, я теряю рассудок. Совсем спятила. Мне померещилось, будто мадам сказала, что у меня через семь недель прослушивание». – Брианна? Почему телефон на полу? У тебя все в порядке? – Джейми присел передо мной на корточки, посмеиваясь, но в глазах у него отражалась тревога. Не получив ответа, он процедил несколько очень плохих слов и поднял телефон: – Алло? Это Джейми. Брианну только что отозвали по срочному делу. Она вам перезвонит. Спасибо. – И повесил трубку, не дожидаясь ответа. «Ха! Он только послал подальше саму мадам Габриэллу. Да она его слопает на обед. Странно, почему я не чувствую под собой ног?» Джейми нежно взял мою руку и попытался разжать пальцы. – Бри? Дорогая? Тебе сообщили что-то плохое? Кто-то из твоих близких попал в беду? О Боже, надеюсь, ты сейчас говорила не с кем-то из родственников или с Лайлом? А я повесил трубку… Какой же я идиот! – Он отпустил руку и схватил меня за плечи. – Бри! Я в самом деле волнуюсь. Что происходит? Истерический смех вырвался из моей груди. Черт, а может, из влагалища? Так или иначе, звучал он довольно пугающе, даже я содрогнулась. – У меня скоро прослушивание. В «Сиэтл-опера», через каких-то семь недель. И это после того, как моя преподавательница по вокалу заявила прошлым вечером, что мое место – на круизном судне. Как ты думаешь – у них в «Сиэтл-опера» есть караоке? Я как-то умудрилась снова переговорить с мадам и успокоить ее, напомнить Кирби о бюджете и даже обработать кое-какие документы, и все это – за час, оставшийся до обеда. Я собиралась съесть что-нибудь с большим содержанием углеводов. И оливкового масла. А еще лучше – углеводов, пропитанных оливковым маслом. Надо же как-то набрать тридцать пять фунтов за семь недель! Пока ждала лифт, за спиной незаметно возник Джейми. Я совсем не была готова к прослушиванию. Думала – может, на следующий год. Или даже через год. Но не в следующем месяце. – Здравствуй, красавица! Как обычно – на заправку углеводами? Чтобы взглянуть на него, пришлось задрать голову. Невольно подумала: «Как меня раздражают высокие люди!» – Ты даже не представляешь, – простонала я. – Где можно взять тарелку хлеба и макарон, политых оливковым маслом? И тефтелей. Мне срочно нужны тефтели. И еще бифштекс, большой, жирный бифштекс. Он ухмыльнулся: – Только меня не съешь! Как насчет «Джанни»? Я тоже не откажусь от пары тефтелей, если, конечно, мне еще позволено обедать с тобой – я помню, что ты сказала сегодня по телефону. О нет! Волнение из-за прослушивания заставило меня забыть об этом унизительном эпизоде с громкой связью. Я опустила голову на руки и опять застонала. Джейми похлопал меня по плечу: – Все нормально, малыш. Бэннинг говорил с секретаршей и вряд ли что-нибудь слышал. Я просто хотел остановить тебя, пока ты еще что-нибудь не сболтнула. – Он покачал головой. – Особенно после его нервного срыва. Представляешь – вхожу, чтобы спросить кое-что про отчет о расходах, а он орет в трубку: «Соски, соски, соски!» Я уставилась на Джейми, стряхивая с себя его руку: – Ты все придумал! И не называй меня малышом. Сколько тебе самому – двадцать семь? У меня достаточно знакомых людей, которые относятся ко мне как к ребенку. Надоело! Он шутливо поднял руки в знак капитуляции: – Эй, притормози! Я просто хотел помочь, о, мудрая, зрелая женщина. И совсем не хотел обидеть. И еще – обещаю никогда не упоминать имя Лайла всуе. Ну, может, пойдем, раздобудем оливкового масла? Двери лифта распахнулись, а я все удивлялась: почему мечта всей моей жизни вдруг превратилась в кошмар? – Можешь забрать это с собой, навынос. – Джейми присвистнул, изучая остатки моего обеда. Я почувствовала, что краснею. – Это не так ужасно, как кажется. Я съела только половину салата. – На салат не хватило времени. Надо было оставить место для бифштекса по нью-йоркски, макарон и тирамису. Не сочтите меню недостаточно изысканным, но после поедания за обедом двухдневной дозы калорий я напоминала гигантский, раздутый аэростат. Может, стоило пересмотреть план набора веса? Пусть это происходит мед ленно, с чувством, с толком, с расстановкой. Но сейчас я не знала, от чего меня тошнило – от макарон, пропитанных оливковым маслом, или от мысли о предстоящем провале на прослушивании в одном из лучших оперных театров страны. Вероятно, и от того и от другого. Ик! Официант принес счет, и не успела я наклониться – мешал увеличившийся живот, – как Джейми уже схватил его: – Я заплачу. Я нахмурилась: – Ни в коем случае! Мы решили, что каждый будет платить за себя. Это не свидание, Джейми. Мой приятель засмеялся: – Да, я не такой счастливчик. Девушки, с которыми я хожу на свидания, съедают половину рисового пирожного, и то если сильно проголодаются, и запивают водой. Так что грех не заплатить за привилегию пообедать с женщиной со здоровым аппетитом, которая не побежит тут же в сортир, чтобы расстаться там со съеденным. – Какая гадость! Неужели ты действительно встречаешься с такими женщинами? Надо найти тебе хорошую девушку, Джейми. Знаешь, не все ведь мечтают быть худыми, как манекенщицы. Он вложил в маленькую папку свою кредитку и взглянул на меня без тени веселья: – Забавнее всего, Бри, что худые мне не нравятся. Я предпочитаю девушек с формами, похожих на женщин, а не на десятилетних мальчишек. И мне действительно очень хочется встретить хорошую девушку. Но все они, похоже, заняты. – Голос Джейми звучал почти тоскливо, но через мгновение он опять усмехнулся: – По крайней мере, через три месяца я хотя бы сумел заставить тебя смеяться над моими плоскими шутками. Разве после такого я смогу обедать с кем-нибудь еще? Официант забрал счет, мы замолчали. Не знаю, о чем думал Джейми, но лично я старалась подавить отрыжку и опасалась сделать что-нибудь очень неприличное, что на веки испортило бы его мнение обо мне. Внезапно он наклонился ко мне: – Кстати, о хороших девушках: сегодня утром прошел очень забавный слух… Я покачала головой: – Джейми, ты же знаешь – распространять сплетни… – Знаю, это нехорошо, – перебил он. – Но очень уж смешно. Говорят, будто Бэннинг поспорил с Кирби, что за весь следующий месяц она не найдет ни единого человека, кто назовет ее милой, доброй или хорошей. В случае проигрыша она останется без отпуска. И еще, представь себе, – потеряет работу! Ошеломленная, я откинулась на спинку стула. – Это точно неправда. Зачем мистеру Стюарту такое пари? Кирби работает больше всех в компании. И она всегда хорошо относится ко мне… ну, или почти всегда. Джейми взглянул на меня, молча приподняв бровь. – Ну ладно, иногда! Иногда она действительно любезна со мной. Сегодня утром мы даже поболтали! Было приятно. – Я ломала голову, пытаясь вспомнить, когда еще моя начальница проявляла любезность. – Как скажешь, Бри. Правда, именно Кирби уволила народ из отдела маркетинга. Впрочем, этого они и заслуживали… Что за кучка неудачников! Ты не поверишь, какие финансовые проблемы у нас были из-за этих ребят, когда они завалили отчеты о расходах. Мы все аплодировали, узнав, что у кого-то хватило духу от них избавиться. Но Стюарт, наверное, все равно разозлился – Кирби ведь с ним не посоветовалась. А он как-никак главный исполнительный директор. – А она отвечает за отдел маркетинга. Это входит в ее полномочия. В любом случае пари – какое-то детство! Будет ли оно вообще иметь силу, если она решит оспорить его? Как же трудовое законодательство и тому подобное? Джейми подписал принесенный официантом чек, убрал кредитную карту в бумажник и отодвинул стул. – Черт, я не знаю. Но нахожу интересным то, что, даже защищая ее, ты исходишь из предположения, что она проиграет. Я приподняла свою отяжелевшую тушу со стула. Последняя ложка тирамису, вероятно, была лишней. – Но я не считаю, что Кирби проиграет. Она очень хорошая и обязательно выиграет пари. Джейми остановился, и на лице его появилась широкая заговорщицкая улыбка. – Хочешь, заключим свое пари? Если Кирби проиграет, ты позволишь мне пригласить тебя на ужин. Я пыталась не обращать внимания на волнение в области желудка, возникшее при слове «пригласить». Конечно, это не из-за интереса к Джейми, а из-за бифштекса весом в восемь унций. Правда-правда. К тому же я помолвлена. Пора прекращать эти совместные обеды. – Джейми, она ни за что не проиграет, поскольку я по могу ей. Он захохотал: – Бри, ты так заблуждаешься! Чтобы кто-нибудь хорошо отозвался о Кирби? Взгляни правде в глаза – это невероятно. «Все равно что заставить кого-нибудь поверить, что меня примут в «Сиэтл-опера». Невероятно». 10 Кирби Mi chinmo Kirby (Меня зовут Кирби) От: KGreen@WLM.com Джули, это безнадежно. У меня даже нет плана. Думаю, нужно просто поскорее уволиться и покончить с этим. Сегодня я пыталась быть милой со своей помощницей, и дело закончилось тем, что я выразила сомнение в ее нормальности. Взглянем правде в глаза: я не подхожу на роль хорошей девочки. Зато могу выиграть поездку на Барбадос! LOL.[22 - LOL – аббревиатура, принятая в чат-форумах, от Laughing Out Loud – умираю от смеха (англ.).] От: julievernon@popstarlive.com Всегда остается надежда. Я только что уговорила ипохондрика века по имени Роджер пойти на пресс-фуршет, где не будет штатного медработника. Если я способна даже на это, значит, ловиться того, чтобы кто-нибудь назвал тебя милой, для меня сущий пустяк. LOL. Кстати, при чем здесь Барбадос? И как поживает девушка с демоническим верблюдом? От: KGreen@WLM.com Брианна молодец. Она действительно милая. Надо попросить у нее совета. Вздыхаю. А насчет Барбадоса – это просто дурацкий прикол Бэннинга. От: julievernon@popstarlive. com Слушай, а это идея! Никогда не помешает привлечь кого-нибудь на свою сторону. Хочешь, я приеду и мы вдвоем одолеем этого козла Бэннинга? От: KGreen@WLM.com Не поможет. Ты не в счет, поскольку знаешь о пари. Я справлюсь. Придумаю что-нибудь. Впереди еще почти целый месяц. Как там Сэм? Все еще занимаетесь диким, необузданным, обжигающим сексом? Получила мой последний набор? От: julievernon@popstarlive.com Кирби, хватит уже присылать мне вашу продукцию! Я не из тех девушек, кто носит трусики с прорезью. От: KGreen@WLM.com Лержу пари, Сэму они понравились. <Лукавая улыбка.> От: julievernon@popstarlive. com Давай НЕ БУЛЕМ об этом, Кирби. И ты еще удивляешься, что никому не нравишься??? P. S. У меня новости насчет того случая… От: KGreen@WLM.com Ну, давай, давай, сыпь соль на рану. По крайней мере, я не попала с вибратором в руке на обложку журнала «Пипл». Насчет какого случая? От: julievernon@popstarlive.com ЭЙ!!! Это произошло исключительно по твоей вине! И еще… От: KGreen@WLM.com Джули, мне пора. Много дел. Работа, завоевание мира и все такое. Пока. Передай Сэму мои объятия и слюнявые, мокрые поцелуи. <Хихикаю.> От: julievernon@popstarlive.com Я уже перехватила твои мокрые, слюнявые поцелуи, вонючка. Слушай, давай серьезно: позвони мне, если понадоблюсь. У тебя же есть мой сотовый. Мне придется прошвырнуться по магазинам перед нашей поездкой. А может, просто взять два пустых чемодана и накупить новой одежды в Италии? Хм, мне нравится эта идея. TTYL.[23 - TTYL – аббревиатура от Talk To You Later – поговорим позже (англ.).] От: KGreen@WLM.com Чао, крошка! Закрываю окно чата и улыбаюсь, представляя Джули на ее сумасшедшей работе. Подруга стала координатором-постановщиком телепрограммы «Стань поп-звездой!» – довольно заурядного реалити-шоу, и каким-то образом и она, и шоу добились большого успеха. Хотя мне всегда казалось, что Джули и карьерные достижения – абсолютно несовместимы. Безнадежно несовместимы. До сих пор она не могла продержаться на одной работе хоть сколько-нибудь значительный срок. Дверь моего кабинета распахнулась. – Нет, это не безнадежно. – Запыхавшаяся и почему-то растрепанная Брианна с разгону тормозит прямо перед моим столом. – Что? – Я пугаюсь. Откуда она знала, что я думала о Джули. И ее безнадежно… Бри кладет руки на стол и наклоняется ко мне: – Сделать вас хорошей. Это совсем не безнадежное дело. То есть я, конечно, не имела в виду, что вы нехорошая. Или что вы можете быть безнадежны, то есть я хотела сказать, что надеяться – это хорошо… Ладно, Бри, переведи дух. Она закрывает глаза и делает глубокий вдох, а я в очередной раз задаюсь вопросом, почему мне всегда достаются ненормальные секретарши. Брианна распахивает глаза и таращится на меня: – Ладно, это не важно. Я просто… м-м… хотела взять данные для финансовой сметы. Чтобы напечатать. Они готовы? С достойным восхищения самообладанием я не хватаюсь за голову и даже не закатываю глаза. – Да, Брианна. Данные у тебя на столе. Я положила их туда, пока ты обедала. Пожалуйста, займись ими в первую очередь. Моя помощница сияет. – Конечно, займусь. Это так любезно с вашей стороны – сказать «пожалуйста». Мне было очень приятно. Вы такая хорошая. На самом деле… ой! – Тут Брианна внезапно замолкает и оглядывается на дверь, которая после ее бурного вторжения осталась полуоткрытой. Потом осторожно, будто украдкой, придвигается к ней, распахивает ногой во всю ширь и встает вполоборота ко мне и к раскрытой двери. – Кирби! Это так любезно с вашей стороны – дать мне все цифры заранее, чтобы у меня осталось побольше времени на работу со сметой! Вы такая хорошая! У оперных певиц явно богатое воображение. Она, на верное, слышала, что в Орегоне… О черт! – Брианна, закрой, пожалуйста, дверь и сядь. – Но… – Сейчас же. Пожалуйста. – Скрещиваю руки на груди и вздыхаю, думая, как быстро Бэннинг распространил слухи о нашем пари. Наверное, он здорово посмеялся с приятелями, рассказывая о нашем споре. Однако внутренний голос мне возражает: «Это на него не похоже. Вы уже несколько месяцев работаете вместе, и ты относилась к нему с уважением, пока не началась вся эта ерунда со спором». Приказываю голосу заткнуться. Снова вздыхаю, а моя помощница робко садится на краешек кресла. – Ладно, выкладывай. Как ты об этом узнала? Я стала основной темой офисных сплетен? Бэннинг, наверное, от души смеется над тем, что моя должность под угрозой? Давай начистоту. – Я не знала, что вы… – Брианна, не тяни время. Пожалуйста. Она немного сникает, сутуля плечи. – Я кое-что слышала о пари. Но не от мистера Стюарта. Наверняка эта любопытная крыса, его секретарша, подслушала ваш телефонный разговор и теперь распространяет дурацкие сплетни о споре, о том, что кто-нибудь должен назвать вас хорошим человеком, и… э-э… о том, что на кону ваша должность. – Завершая тираду, Бри так низко опускает голову, что почти касается подбородком груди. Затем она вскидывает голову и устремляет на меня огненный взгляд: – Но я в это не верю. И я не распространяла этот слух. Кроме того, даже если это правда, вы победите. Я уверена. – Настолько уверена, что хвалишь меня, используя свой уникальный голос, долетающий до последних рядов в театре, чтобы все слышали? В чем дело, Брианна? Ты думаешь, больше никто не считает меня хорошей? – Нет! Я не… то есть я просто хотела помочь. Вот так я и влипаю в неприятности. Все время пытаюсь помогать людям, хотят они того или нет. Мама постоянно называла меня маленьким миротворцем. По-видимому, я еще не выросла из этой роли. Огромные карие глаза Брианны так печальны, что я не могу на нее сердиться. Это все равно, что злиться на олененка Бемби. Но все-таки стараюсь говорить строго: – Все понятно. Ты думаешь, что у меня получится, но не уверена, поэтому хочешь помочь. Но это бесполезно – если хороший отзыв поступит от тебя, он не будет засчитан, ведь тебе известно о споре, правда? Она вскакивает и начинает расхаживать по моему кабинету, тихо что-то напевая: – М-м-м… думай… м-м-м… ля-ля-ля… м-м-м… хоро-ошая… м-м-м… я думаю, ду-умаю… – Эй, Брианна, что ты делаешь? Это весьма мелодично, но не поможет в подготовке финансовой сметы для Бэннинга. Моя помощница застывает на месте, густо краснея. – О, Боже мой! Простите, пожалуйста. Я часто напеваю, когда нервничаю. Однажды, ожидая собеседования при приеме на работу, я спела государственный гимн. Это было так… впрочем, вряд ли вам интересно. – Ну, как тебе сказать… – Ладно, все это пустяки. Я постараюсь вам помочь, и покажем этому… этому… противному мистеру Стюарту, кто тут хороший человек. – Она задирает подбородок, объявляя противнику войну. Хорошо, что она на моей стороне. Но разве это не проявление слабости – впутывать в свои личные дела секретаршу? Я обычно справлялась сама. «Да, и посмотри, к чему ты пришла. Одна-единственная подруга в лице Джули, парня нет, да и работы не будет, если не выиграешь пари». Откидываюсь на спинку кресла и улыбаюсь Брианне: – Что ты задумала? 11 Кирби Vuole andare a ballare? (Хотите потанцевать?) Скоро пять, и я почти двенадцать часов на работе. Маркетинговый план по «изделиям», названия которых невинный юноша Бэннинг стесняется произносить вслух, обретает черты гениального произведения. (Да, и еще – я бы не прочь стать той самой… кто лишит его девственности… если, конечно, моя догадка верна.) План получения благожелательных отзывов о Кирби так и не разработан. Принцип «всем не угодишь» в данном случае почему-то не помогает. Дверь опять с шумом открывается. Интересно, преподают ли сотрудники отдела кадров новым сотрудникам курс «Как открывать дверь не хлопая»? – Ой! Извините, что хлопнула дверью. Просто я так взволнована! Это уже вызывает серьезные опасения. Оперные певицы обладают способностью к телепатии? Или я сама окончательно теряю рассудок? – А как насчет второй двери? – бормочу я. – Что? Я не расслышала. Впрочем, не важно, взгляните! – Брианна с торжествующим видом швыряет мне на стол газету, сияя блаженной улыбкой. – Вот решение на шей проблемы! Поднимаю голову, пытаясь не завидовать ее энергии и энтузиазму в конце убийственного рабочего дня, чем я… не могу похвастаться. – У нас проблемы? Снова демонические верблюды? Моя помощница заливается легким румянцем, но не двигается с места. Это явный прогресс – когда Бри начала здесь работать, мне стоило лишь немного нахмуриться, что бы обратить ее в бегство. Одно дело быть милой, а совсем другое – трусливой, как мышь. Спросите у моей матери. Зажмуриваюсь и качаю головой. Не время об этом думать. Я совсем на нее не похожа. Ни капельки. – Кирби? Э-э… вы не сможете прочитать газету, не открыв глаз… Открываю один глаз – Брианна все еще здесь. Очко в ее пользу. В данный момент она рассудительнее меня. Открываю другой глаз и смотрю в газету, не понимая, в чем дело. – «Собачья полька от местного общества защиты животных»? Хочешь, чтобы я завела собаку? Гм… собаки, конечно, придерживаются принципа безусловной любви, но не умеют говорить, поэтому вряд ли Фидо сделает мне комплимент. – Но… – Не знаю, в счет ли виляние хвостом? Бэннинг сказал, письменных подтверждений не нужно – может, и невербальное выражение подойдет? – Но… – Виляние хвостом и облизывание лица. Только… нет, обойдемся без облизывания. Собаки ведь постоянно лижут себе задницу, да? В детстве у меня не было собаки, так что не могу сказать точно, но не хочу, чтобы у меня на лице были микробы из собачьей задницы. Знаешь, сколько стоит основа под макияж от «Эсте Лаудер»? Нет, собаки, безусловно, милые создания, но я не пойду танцевать польку. Приличная девушка не должна переступать определенные границы. А как насчет… – Хватит! – Брианна ударяет рукой по газете и тут же приходит в ужас. – Извините, мне так неловко. Я не хотела кричать. Ой, теперь вы меня точно уволите, и я даже не успею рассказать вам, как я сказала мистеру Стюарту, что не могу обедать с Джейми, поскольку он плохо отзывается о Лайле. И мне сейчас нельзя потерять работу. Просто я хотела, чтобы вы меня выслушали, и… ой, не могу больше! Она опускается в кресло для посетителей, и наступает моя очередь пугаться. Затем я понимаю всю абсурдность происходящего и усмехаюсь: – Брианна, мы похожи на пару сумасшедших, несущих какую-то чушь. Кроме того, для двух чрезвычайно талантливых женщин мы слишком часто с ужасом думаем об увольнении. А теперь успокойся и расскажи, что мне следовало увидеть в газете и какую проблему это поможет решить. Склонившись над моим столом, Брианна показывает колонку в левой части страницы, у сгиба. Это газета «Сиэтл тайме», и ноготь Брианны постукивает по размытому черно-белому заголовку колонки Си-Джей Мерфи, одного из забавнейших авторов, чьи статьи я когда-либо читала. Си-Джей выпускает «пособие по переводу с мужского на общечеловеческий». Другими словами, на язык, доступный пониманию женщины. – А, Си-Джей? Обожаю ее. Что она пишет на этой неделе? После трагического ухода Дэйва Бэрри[24 - Дэйв Бэрри – американский журналист и писатель, автор юмористических колонок во многих изданиях.] «Голая правда о мужчинах» стала самой веселой газетной колонкой на свете. – Смотрю на Брианну и вновь улыбаюсь: – Ты читала, как она перевела «Я тебе позвоню»? «Было здорово, но я толком не запомнил твоего имени, и позвоню тебе лишь в том случае, если обезьяны-убийцы захватят мир и все женщины в возрасте от шестнадцати до семидесяти лет погибнут. Да и то лишь при условии, что мне не удастся поладить ни с одной из самок обезьян-убийц». Ее губы даже не дрогнули, выражение лица призывало к серьезности. – Кирби, я о «быстрых свиданиях» в клубах знакомств. Это вроде игры «Любовь с первого взгляда», когда в течение часа знакомишься с десятью парнями и назначаешь свидания тем, кто понравится тебе и кому понравишься ты. Ты так красива и умна, что покоришь толпы мужчин. Прищуриваюсь и вновь смотрю в газету. Клубы знакомств, несомненно, изобретены каким-нибудь парнем, потому что «быстрое свидание» – это мужская мечта. В помещении собирается с десяток отчаявшихся женщин, а мужчине нужно лишь провести с каждой из них по десять минут, чтобы понять, улыбнется ли ему удача. В данном контексте «удача» отнюдь не означает «найти девушку своей мечты, купить кольца и жить долго и счастливо». Разве может уважающая себя женщина клюнуть на такую дрянь? – Это не похоже на громогласное одобрение «любви с первого взгляда». Ты намекаешь, что мне не хватает самоуважения? – Не самоуважения, а времени. У нас осталось всего три с половиной недели. – Едва успев произнести эти слова, Бри зажимает себе рот. – О Господи! Я, конечно, не считаю, что никто не изъявит желания хорошо о вас отозваться. Просто стараюсь помочь. Слишком хорошо помню мамины указания: «Будь хорошей девочкой, Бри. Хорошие девочки помогают другим. Хорошие девочки не приходят домой с засосами. Хорошие девочки не хотят петь на сцене». Захлопываю рот, ощутив, как он непроизвольно стремится открыться. Похоже, не у меня одной проблемы в семье. Пытаюсь принять шутливый тон. – Так чьи комплексы мы тут обсуждаем? Она отводит глаза: – Извините. Я думала, может, это вас заинтересует. Уже больше пяти – мне пора. Увидимся утром. Смотрю, как Брианна бредет к двери, и размышляю: не вернуть ли ее? Гордость яростно бьется с отчаянием. Отчаяние побеждает. Наверное, Си-Джей права. – Брианна! Моя помощница останавливается и оборачивается: – Что? – Спасибо. Эта рискованная затея может закончиться для меня грандиозным провалом, но вдруг сработает? Позвоню туда утром и запишусь. Бри улыбается: – Уже все готово. Вы записаны на эту пятницу. В восемь часов в «Эль-Гаучо», в джазовом баре на первом эта же. Бар называется «Пампасы». Она осторожно закрывает за собой дверь, а я разражаюсь удивленным смехом. Может, моя новая помощница вырабатывает характер? Я могу научить ее, как перестать быть слишком хорошей девушкой… О! Если я могу научить ее стать хуже, то она, наверное, сможет научить меня… Пронзительный телефонный звонок прерывает мои размышления. Смотрю на определитель номера, затем на часы и думаю: надо ли после пяти отвечать на звонок с внешней линии? В этом раунде побеждает Кирби-трудоголичка. – Кирби Грин. – Здравствуй, сладкая. Хочешь протестировать со мной что-нибудь из новой коллекции? – Голос Дэниела бархатным теплом растекается по моему телу. То самое ощущение, которое я всегда испытывала, прижимаясь к нему. Как жаль, что он отъявленный прохиндей и мерзавец! Испытываю гордость за то, что не бросила трубку, не смотря на сильную дрожь в руках. – Дэниел, что тебе надо? Подожди – дай угадаю. Последняя возлюбленная и ее банковский счет больше не обслуживают твою жалкую задницу? – Эх, Кирби, Кирби! Когда ты успела накопить столько горечи? Ты ведь еще скучаешь по мне? Я скучаю, моя красавица. Как насчет ужина? Или ты прикована к столу цепями? – Он смеется своим особым смехом, который – я это точно знаю – много раз репетировал перед зеркалом. Орудия Дэниела – соблазн, обаяние и лесть, и он чрезвычайно хорошо владеет всеми тремя. Да, и еще секс. Дэниел непревзойденный любовник. – Кирби? Я бы не прочь увидеть тебя в цепях. Помнишь, у меня были наручники, и ты… – Дэниел! Я вешаю трубку. Когда мы встречались последний раз, я сказала: все кончено. Не будет больше ни денег, ни секса, ни совместных пирушек, и «нас» тоже больше не будет. Разберись, наконец, с самим собой. Я перевернула эту страницу. И у меня новый парень – очень крутой и ужасно ревнивый. Дэниел всегда проявлял трусость и избегал столкновений с достойными противниками, поэтому я полагаю, что маленькая невинная ложь поможет избавиться от него. – Конечно, Кирби. Новый парень! Только когда тебе знакомиться с мужчинами, если ты работаешь по восемьдесят часов в неделю? Ты забываешь, с кем говоришь, любовь моя. Я тебя хорошо знаю. Знаю о тебе все. Даже о твоей тайной мечте написать роман. – Смеется. – Нет никакого парня. Так-так, и сколько это длится? Пять, шесть месяцев без секса? По крайней мере без секса с живым партнером? У тебя, конечно, есть все эти милые игрушки с новой работы… Меня сейчас стошнит. Я пришла в эту компанию уже после того, как последний раз его бросила. Как Дэниел узнал? Неужели следит за мной? Делаю глубокий вдох, пытаясь выиграть время, и тут опять с грохотом открывается дверь и в кабинет стремительно входит Бэннинг, уткнувшись взглядом в бумаги, что у него в руках: – Кирби, я хочу обсудить с тобой… ой, извини! Не за метил, что ты занята. Поговорим завтра. – Нет, постой! Сейчас вполне подходящий момент. – Даю знак, чтобы он вошел, и поднимаю руку, частично закрывая лицо и телефонную трубку. – Между нами все кончено, Дэниел. Кон-че-но. Не звони больше. Кладу трубку, пожалуй, с излишним усилием, потому что Бэннинг подпрыгивает на стуле и первый раз, с тех пор как вошел, пристально смотрит на меня: – Что-то случилось? Можем поговорить завтра. Это не так уж срочно. Я вновь глубоко вздыхаю сожалея, что не умею медитировать, не изучала технику самогипноза или еще что-нибудь действительно полезное. – Нет, все в порядке. Просто ошиблись номером. А я ошиблась с мужчиной. Кругом сплошные ошибки, ошибки и еще раз ошибки. Неужели я хочу слишком многого – чтобы хоть что-нибудь у меня в жизни сложилось правильно? Какое-то время Бэннинг продолжает удивленно смотреть на меня, потом пожимает плечами и вновь принимает угрюмый вид. – Ладно. Нам нужно поговорить – и не о моем сексуальном опыте или его предполагаемом отсутствии, а о цифрах. – Он делает едва заметную паузу, затем продолжает: – О цифрах, касающихся снятия с производства линии кожаных хлыстов. – Затем смотрит мне прямо в глаза: – Там все неправильно. Да. Я слишком многого хотела. 12 Брианна Маэстро: буквально – «хозяин». Дирижер оркестра Наконец-то я дома. Великолепное ощущение облегчения охватило меня. Я аккуратно положила ключи в оловянный кубок на столике вишневого дерева, стоявшем у двери, подошла к окну и задвинула жуткие шторы в оранжево-зеленую клетку, в очередной раз удивляясь, почему не снимаю их и не покупаю что-нибудь по своему вкусу. Например, шторы, действительно подходящие к цветовой гамме интерьера. Вздох. Тетя Лаверн сама сшила их для меня, несмотря на артрит, в подарок на новоселье. Это было так мило с ее стороны, и я не смогла выбросить их. «Прошло уже три года, Бри. Пожертвуй их благотворительной организации, и, возможно, они обретут новый дом в бедной семье, где любят зеленый с оранжевым». В последнее время мой внутренний голос стал все меньше напоминать совесть и все больше – вопль бунтующего подростка. В бытность подростком я, правда, не отличалась бунтарским характером, так что не могу сказать точно. Я плюхнулась на диван и стала размышлять: заказать пиццу «пепперони» с двойной порцией сыра или «вегетарианскую особую»? Набрала номер и разорилась на большую пиццу по особому рецепту: две разные начинки на каждой половине. Примерно через полчаса затрещал телефон, вырывая меня из оцепенения, навеянного просмотром Си-эн-эн под пуховым одеялом. Потянулась было к трубке, но отдернула руку, мысленно просматривая список тех, с кем не хотела в тот момент разговаривать. Он был достаточно длинный: мама, Лайл, мадам, мать Лайла и любой коллега с работы. Да, и еще сотрудники службы телефонного маркетинга. Я поместила свой номер в список тех, кому не нужно звонить, но от этого никакого толка. Третий звонок. О Господи! Нужно поставить определитель номера. Завтра же. Обязательно. Четвертый звонок. А-а-а! Я сдаюсь. – Алло? – Бри? Это Эрика! Как ты? Все еще позволяешь мадам запугивать тебя подушкой? Я засмеялась и вновь откинулась на подушки. – На этой неделе у нас был разговор о круизном судне. Эрика Кауфман, талантливая певица и замечательная подруга, завизжала от смеха. – Не уверена, что насмешки над теми, кому повезло меньше, – удачное начало карьеры в «Атланта-опера», Эрика. Есть кому на тебя пожаловаться? В какую-нибудь полицию этикета, например? Голову даю на отсечение, благовоспитанные южные девушки не знают, что с тобой делать. Она хихикнула: – Южные парни тоже не знают, и я еще долго буду держать их в неведении. Подожди, дай угадаю: «Не знаю, зачем я вообще вожусь с тобой… Я умру раньше времени…» Я вздохнула: – Нет, на этот раз «в могилу загоню себя до времени»… Прошло несколько минут, прежде чем мы перевели дух и перестали трещать, как две полоумные. – Я по тебе очень скучаю, – произнесла я. – И я. Эти ребята из оперы слишком серьезные и высокомерные, у всех на лицах написано «в опере вся моя жизнь». Скучно! Я усмехнулась. Уж какой-какой, а скучной Эрика не была никогда. Она одевалась и вела себя скорее как поп-певица, а не как восходящая звезда оперной сцены. Всего два года в Атланте, и какой-то критик уже назвал ее «преемницей Рене Флеминг». (Это вряд ли способствовало налаживанию отношений с коллегами.) Мы обе учились у мадам, но Эрика начала на несколько лет раньше, что означало… – Она подначивает меня новой ученицей. Какой-то Магдой. – Эрика знала, что мадам пыталась устроить соперничество между старшими ученицами и новичками. – Не может быть! Уже? Похоже, мадам считает, что не за горами твой звездный час, Бри. Она не ставила мне в пример тебя, пока не организовала прослушивание в Атланте… Боже мой! Наверное, у тебя то же самое? Прослушивание? Когда? Расскажи скорее! – Откуда ты…. ну, в общем, да. Прослушивание назначено на следующий месяц! Осталось всего семь недель. Если бы хоть семь месяцев. Но семь недель? Не получится. К тому же мне не хватает тридцати пяти фунтов. На другой стороне провода воцарилось длительное молчание. Я издала смешок: – Только не спеши говорить, что я не права и что я уже вполне готова, и так далее, и тому подобное. Пауза не прерывалась. – Бри, понимаешь… ты ведь знаешь, что я люблю тебя, милая. И ты действительно готова. Полностью – что касается голоса. Ты неотразима, и сама знаешь. Я не раз говорила, что с твоими способностями можно стать одной из лучших колоратур мира, просто… Если разговор начинается со слов «ты ведь знаешь, что я люблю тебя», а в конце звучит «просто…», это не сулит ничего хорошего. От волнения у меня подвело живот. – Просто что, Эрика? Что значит «просто»? У меня есть голос, но нет… чего? Подруга вздохнула: – Прости. Не хотела тебя расстраивать. Но, пообщавшись два года с этими барракудами, я не уверена, хватит ли у тебя твердости. Слово «дива», знаешь ли, употребляют не просто так. Теперь была моя очередь молчать. Тяжело признавать это, но она поняла, чего я боюсь больше всего. Я не могла не заметить иронии ситуации, особенно вспоминая о своей атаке на Кирби, но все же терзалась сомнениями, что у меня слишком мягкий характер для успеха на оперной сцене. – Бри, извини. Я уверена, что у тебя хватит твердости. Видимо, я перестраховываюсь. Не обращай внимания, у меня сегодня неудачный день. Я и позвонила в основном для того, чтобы получить поддержку от кого-нибудь, кто не говорит «да благословит тебя Бог», имея в виду «поцелуй меня в задницу». Моя постоянная готовность заботиться обо всех вокруг снова востребована! Я тут же отодвинула свои проблемы на второй план. – Ладно, забудь об этом. Что стряслось? Ты же говорила, тебе нравятся коллеги и окружение. Как насчет соседки, которая испекла тебе ореховый пирог? Не хочу сказать ничего плохого, но Эрику всегда можно отвлечь разговором об Эрике, так что мы очень мило поболтали, пока в дверь не позвонил посыльный, который принес пиццу. У подруги не было ни малейшей возможности вернуться к разговору о моей грядущей гибели. То есть о предстоящем прослушивании. – Ой, мне пора! В дверь звонят. Я скоро перезвоню. И помни – не давай этим злодеям доставать тебя. Тебя ждет блестящее будущее! Не могу дождаться лета, чтобы увидеть тебя. Не пропадай! – Но… Вновь раздался звонок. – Мне правда надо бежать, а то останусь без пиццы, и ты услышишь рыдания взрослой женщины. Целую. Скоро еще поболтаем. – Ладно. Поцелуй за меня Лоуэлла. – Эрика повесила трубку. – Вообще-то его зовут Лайл, – возразила я телефон ному гудку. Лайл и Эрика невзлюбили друг друга с первого взгляда. Она считала его тупицей, а он терпеть не мог ее чрезвычайно смелого стиля в одежде и артистизма и манерах. И ее друзья-геи его тоже не очень-то радовали. Многие из них были и моими друзьями, что заставляло задуматься – не был ли консерватизм Лайла синонимом предубежденности? Боже, надеюсь, что нет. Не знаю, смогу ли… Разносчик пиццы постучал в дверь, выводя меня из транса. Я нажала рычаг телефона и кинулась к двери, схватив по пути сумочку. «Это мне-то не хватает характера? Ха! Пиццу принесли на пятнадцать минут позже. Я им покажу характер! Никаких чаевых». Слишком скромна, чтобы преуспеть в опере. Слишком мягкосердечна, чтобы устоять перед разносчиком пиццы. Какая жалость! Сидя на диване и сжимая в руках полупустую коробку, я предавалась угрюмым размышлениям о не хватающей мне твердости, безжалостно отметая оправдания, изобретаемые моей сердобольной натурой. «Он так молод – ему, наверное, нужны деньги на учебу». Ему не меньше тридцати. «Я дала не слишком много». Двадцать пять процентов. «Он симпатичный». Ну, в общем, да. Почему я не такая, как Кирби? Если бы только мы смог ли поменяться телами, как в одном кино, только не полностью, а так, чтобы немного моей мягкости перешло к ней, а немного ее твердости – ко мне. «О! Вот именно! Я могу попросить ее научить меня стать жестче, а сама помогу ей выиграть глупый спор. Конечно, если начальница не найдет подобную просьбу слишком личной или оскорбительной или не сочтет меня бесхарактерной трусливой мышью». Вздохнула, взглянув на уродливые занавески. Я и была трусливой мышью. Но люди меняются. Январь – лучшее время для принятия радикальных решений, не правда ли? Я распрямила плечи и полезла искать лист бумаги, что бы написать список. КАК СТАТЬ ЖЕСТЧЕ: 1. Не бойся отвечать на звонки собственного телефона. Будь вежливой, но твердой, если нужно закончить разговор. Окружающие должны понимать, что у тебя есть своя жизнь. 2. Отныне не давай больших чаевых за доставленную не вовремя пиццу. (Даже если разносчик красавец!) 3. Не успела придумать третье правило, как зазвонил телефон. Это была прекрасная возможность проверить себя! Помня о правиле номер один, подняла трубку: – Алло? – Здравствуй, милая, это мама. Как у тебя дела? Мы так долго не общались – я боялась, что ты заболела или что у тебя неприятности. Все в порядке? Тебе нужен куриный суп? А деньги? Я сейчас же пошлю к тебе папу – он принесет суп и немного денег. Я еще не произнесла ни слова, а мама уже громко звала отца: – Генри! Упакуй для Брианны вот эту кастрюлю с супом, а потом остановись у банкомата и сними ей денег. Бри, дорогая, сколько тебе нужно? Двух сотен хватит? Генри, сними двести долларов. А лучше триста, на случай, если ей нужно купить теплое белье. Давай скорее! Ой, суп еще горячий, тебе понадобится… – Мама! Мне не нужны ни суп, ни деньги. Спасибо, у меня все в порядке. Просто была занята на работе, вот и все. Скажи папе, что не нужно никуда бежать и ничего мне везти, но все равно спасибо. Спасибо вам обоим. И еще, мам, – я уже выросла. Пожалуйста, перестань волноваться о моем белье. Мне неловко. Я в отчаянии смотрела в список. Могла ли судьба проявить большую несправедливость? Моим первым подопытным кроликом оказалась мама. Почему не позвонил страховой агент или продавец виниловой обшивки? Они названивали всю неделю, когда мне совсем не хотелось разговаривать. Но нет, не сегодня. Сегодня пришлось следовать правилу «Будь вежливой, но твердой, если нужно закончить разговор. Окружающие должны понимать, что у тебя есть своя жизнь» в беседе с родной матерью. Я смяла лист и швырнула через кофейный столик, в сторону мусорной корзины. Пробормотала: – Промахнулась. Вполне объяснимо. Даже на это меня не хватает. – Что, милая? Что объяснимо? Ты уверена насчет де нег? Папа рядом. Ему осталось надеть пальто, обуться и выскочить… – Мама, у меня все в порядке, не надо супа и денег, и пусть папа никуда не выскакивает. На самом деле мне нужно работать – я сегодня еще не занималась пением. Можно, я перезвоню… – Детка, ты слишком много работаешь. Зачем заниматься каждый вечер, если ты скоро выходишь замуж? Дочка моей подруги Коринны, помнишь – та, у которой неудачный нос? В смысле – у дочери, а не у Коринны; хотя, кстати говоря, нос Коринны, кажется, стал немного другим после того, как она вернулась из поездки в Африку, с сафари. Ты не знаешь – может, у них там в воде содержится что-то такое, что уменьшает носы? Впрочем, не важно. Ее дочь вышла замуж в июне. Помнишь, я подарила ей ту прекрасную керамическую вазу ручной работы, а та так и не написала благодарственного письма? Как невежлива нынешняя молодежь! Клянусь, если ты когда-нибудь так поступишь, я буду считать себя плохой матерью. Она не прерывалась даже на глоток воздуха. – Мама, мне действительно… – Так о чем это я? Ах да. Дочь Коринны уже беременна. На этой неделе она ушла с работы, чтобы полностью посвятить себя беременности и обеспечить здоровую среду для ребенка. – Похоже, она слово в слово повторяла слова Коринны, произнесенные за игрой в бридж. – Разве ты не захочешь того же, когда вы с Лайлом поженитесь? – Мам! Не хочу быть невежливой, но я семь лет училась, чтобы стать оперной певицей. Дочь Коринны работала на полставки в закусочной. Надеюсь, ты понимаешь, что нас нельзя сравнивать? Сейчас было самое время выполнить правило «Будь вежливой, но твердой, если нужно закончить разговор». – Мама, мне правда пора идти. Позвоню на неделе. Я люблю тебя! Целую вас с папой. – Но, Бри, я… – Мам, в самом деле. Уже поздно. Я потом позвоню. Пока. – Я крепко зажмурилась, стиснула зубы и нажала на телефоне клавишу «Откл.». Поняв, что потолок не рухнул мне на голову в качестве возмездия за непочтительное отношение к матери, я немного расслабилась и приоткрыла один глаз. Ни молний, ни грома, ни нашествия лягушек. Открыла второй глаз. Никакой катастрофы, вокруг порядок, за исключением объедков пиццы, оставшихся после моего пира. Наверное, есть что-то в этом решении быть твердой. Я прошлась по комнате, чтобы поднять с пола смятый лист, раз уж ангел-хранитель уберег его от попадания в мусорную корзину. Разгладила бумагу и стала задумчиво постукивать по ней карандашом. Номер три, номер три. Гм-м… Опять раздался звонок, и я закатила глаза, понимая, что определитель номера – это не роскошь, а необходимость. – Алло? – Милая, это снова мама. Наверное, связь прервалась. Я рассказывала, что тетя Лаверн хочет сшить тебе свадебное платье, чтобы ты не брала его напрокат? Надо приду мать, как отказаться, чтобы ее не обидеть, ведь ты, конечно же, наденешь мое платье. Может, Лаверн сошьет что-нибудь для подружек невесты. Что-нибудь приятного баклажанного цвета, как тебе? Мой взгляд наткнулся на последнее произведение тети Лаверн – жуткие занавески а оранжево-зеленую клетку, и я попыталась вспомнить человека, которого ненавидела до такой степени, чтобы попросить надеть темно-фиолетовое платье подружки невесты. Затем сгорбилась на диване, вполуха слушая мамину трескотню о свадебных приготовлениях, при этом складывая и разворачивая жалкий маленький список. – … и мы можем получить скидку на торт… – Угу. – … органиста… Дослушав до половины ее рассуждения о преимуществах поездки к морю по сравнению с поездкой на лыжный курорт – с точки зрения как можно более раннего появления внука, – я сдалась окончательно. Все они были правы: и мама, и Лайл, и Эрика, и даже мадам с ее глупой подушкой. «Я не смогу. Мне не хватит твердости. Позвоню Габриэлле и сообщу ей об этом». В течение следующих двадцати минут, пока мама планировала мою свадьбу, я кивала и мычала в знак согласия и, держа на коленях листок со своими новыми правилами, методично раздирала его на мелкие клочки, не обращая внимания на стекающие по щекам слезы. Подумаешь, мир ведь не рухнет, если в нем не появится еще одна оперная певица? Велика важность! Когда мама, наконец, попрощалась, я сделала еще один звонок. Ни к чему было откладывать дальше. – Алло? Мне позарез нужен определитель номера. 13 Кирби Posso vedere il menu, per favore? (Дайте меню, пожалуйста) Мой двенадцатичасовой рабочий день (сегодня я хотя бы увижу наконец Лорен; нервничаю, как перед первым свиданием, честное слово) в разгаре, и тут ко мне в кабинет входит Бэннинг. При нормальных обстоятельствах я была бы не прочь полюбоваться на него, но пари все изменило. К примеру, никогда раньше не замечала, что у него слишком близко посаженные глаза. К тому же он, скорее всего из тех, кто быстро лысеет. Никогда не любила лысых. Фу! Не хочу даже представлять, как он будет усердно зачесывать волосы, прикрывая плешь. Моя голова точно взорвется и разлетится на тысячу мелких осколков, если еще хоть раз на этой неделе он начнет талдычить о моих недостатках. Последние четыре часа я провела в попытках обнаружить ошибку в расчетах. Либо все, чему нас учили в школе, напрочь выветрилось из моих мозговых клеток, либо первоначальные цифры верны. – Грин! Ты все правильно посчитала. Опять. Пора перестать проделывать со мной эти фокусы! Я что, передаю всем свои мысли телепатическим путем? Сначала Брианна с разговорами о безнадежности, теперь Бэннинг говорит, что все правильно. Может, я мутант-экстрасенс? – Прием! Земля вызывает Кирби! Как слышно? – Он улыбается и облокачивается о дверной косяк. – А, я понял! Ждешь официального извинения. Хорошо, ты его заслужила. Ты была права, а я – нет. Я целую ночь проверял предыдущие отчеты в поисках источника несоответствия и обнаружил, что руководитель уволенной тобой группы месяцами скармливал мне неверные цифры. – Он смеется, но невесело. – А я-то все удивлялся, почему наши маркетинговые затраты приближаются к национальному долгу маленького государства. Давно надо было проверить. Ты молодец. Хотите – верьте, хотите – нет, но я теряю дар речи. К счастью, ненадолго. Но все же решаю сохранять сдержанность. – Спасибо, что сообщил. А то я волосы рвала, пытаясь понять, где ошиблась. Опускаю глаза, борясь с порочным желанием исполнить дикую пляску, прыгая по кабинету и разбрасывая бумаги. Однако злорадствовать непрофессионально. И уж точно не пристало хорошим людям. – И это все? – вопрошает Бэннинг, удивленно уставившись на меня, и выражение его лица говорит: «Это не та Кирби, которую мы знаем и любим». (Хорошо, хорошо – «и любим» я, наверное, прибавила от себя.) Вежливо улыбаюсь: – Тебе еще что-то нужно? Босс качает головой, все еще растерянный. Неужели я действительно так склонна к злорадству? Вот незадача. Он собирается уйти, но останавливается и снова поворачивается ко мне: – Может, пообедаем вместе? Стоп! Это еще что такое? Внезапный возврат к прежним отношениям в стиле «мы просто коллеги, которые начинают становиться друзьями и, откровенно говоря, неравнодушны друг к другу»? В отличие от новой стадии «ты – злобная стерва, которая не может проявить скромность даже во имя спасения собственной задницы, отпуска или должности»? По-видимому, мое лицо принимает странное выражение, потому что Бэннинг пожимает плечами: – Если ты занята, ничего страшного. Я просто хотел обсудить сумму твоей страховки на время поездки в Италию. – Да, мне нужно… Нет, подожди! Ты только что сказал «на время поездки в Италию». Значит, считаешь, что я выиграю пари? Ага! – Откидываюсь в кресле, скрещиваю на груди руки и широко улыбаюсь. – Не верится, что ты так поступаешь со мной, зная… – Я хотел сказать «если». Если ты поедешь в Италию. – Но уголки его губ дрогнули, так что я считаю это своей моральной победой. Наслаждаясь видом удаляющихся от меня упругих ягодиц Бэннинга, я думаю, что надо было принять предложение пообедать. Может, у нас действительно сложатся дружеские отношения, потенциально ведущие к чему-нибудь вроде «мы взрослые люди, действуем по взаимному согласию, и ничего в этом нет плохого»? Очень заманчиво. Только вот… нет. Никаких романов с начальником. Просто деловой обед коллег. Смотрю на часы, прикидывая, сколько времени понадобится Бэннингу, чтобы добраться до своего кабинета. Тогда я смогу позвонить и принять его предложение. Но тут поднимаю глаза и вижу Брианну – она нерешительно топчется у двери. – Э-э… Кирби, может, нам с вами… то есть, я хотела спросить – не хотите пойти пообедать? Нужно обязательно почитать что-нибудь об экстрасенсорных способностях. «Горячая линия «Телепатия»: не мистификация, а новые перспективы профессионального роста». Пока мы спешим к ресторану «Океанариум», сутулясь под холодной изморосью, я пытаюсь обдумать темы разговора с Брианной. Никогда не была сильна в светских беседах. Наверное, этому можно научиться. В старших классах, когда дети моего возраста приобщались к жизни в социуме, я училась антисоциальному поведению. «Неприязнь окружающих лучше, чем жалость». Порой гордость – единственное, что всегда принадлежало только тебе, а не получено как благотворительная помощь от церкви и не куплено в магазине товаров секонд-хэнд. Кроме того, она не имеет размера и никогда не выходит из моды. Правда, не очень-то согревает. Толкаю дверь ресторана, и мы торопливо заходим в теплое помещение. Интерьер отдает пятидесятыми, зато тут самые лучшие блюда из морепродуктов в округе. – Ой, здесь так здорово пахнет! – восхищается Брианна. – В таком месте я не откажусь заняться набиранием тридцати пяти фунтов. Она тут же покрывается забавным румянцем, но официантка приглашает нас за столик, и я не успеваю спросить, в чем дело. Набрать тридцать пять фунтов? Она что – беременна? Радуюсь, что заказала столик заранее: в заведении, как обычно, полно народу. Сидя у окна, листаю меню и поглядываю на Брианну, думая, политкорректно ли будет спросить о цели набора веса. В отделах кадров различных фирм меня заставили выслушать немало нудных лекций о юридических вопросах. Можно подумать, будто я помню, грозят ли мне неприятности, если я спрошу у своей секретарши, не беременна ли она. Или даже если поздравлю ее в случае утвердительного ответа. Хотя Брианна очень скромная девушка, вероятно, из тех, кто уходит с работы, чтобы сидеть с ребенком. Так что придется нанять другого человека, который не сможет разобрать мой почерк, не будет понимать мое чувство юмора, и уж точно не придет с проектом похода в клуб знакомств с целью перехитрить главного исполнительного директора. Вздыхаю, и тут мне в голову врывается мысль, от которой я чуть не опрокидываю стакан с водой. Вот дерьмо! Она же мне нравится. Нравится как подруга, а не просто как «девушка, с которой мы вместе работаем». Это не сулит ничего хорошего. У меня, наверное, странное выражение лица, потому что Брианна поднимает голову и смотрит вопросительно: – Что случилось? – Э-э… ничего. Просто я… думаю, что взять: крабовый салат или махи-махи.[25 - Махи-махи – рыбное блюдо; гавайское название самца корифены.] – Сверлю взглядом меню, притворяясь, будто читаю. «Никогда не демонстрируй желания подружиться с ними. От этого им станет еще приятнее над тобой издеваться». Приказываю девчонке-подростку, все еще живущей во мне, заткнуться. Теперь у меня есть карточка «Виза-платинум», я давно не прежняя слишком высокая девочка в слишком коротких джинсах, стоящая в тесной толпе на автобусной остановке, пока одноклассники со смехом проносятся мимо на собственных автомобилях. Смеясь надо мной. Всякий раз смеясь надо мной. Встряхиваю головой, пытаясь сбросить дурное настроение. Я, наверное, голодна. Низкий уровень глюкозы в крови – вот в чем дело. Надо заказать что-нибудь поплотнее. И закуску. И даже десерт. Кстати, о заказе – цены здесь довольно высокие. Не хочу, чтобы моя помощница переживала из-за денег. – Брианна, я угощаю. – Что вы, не стоит! Это же я вас пригласила. Давайте хотя бы пополам. У нее обеспокоенный вид. Может, не стоило выбирать морепродукты. Если Бри тошнит по утрам, она может помчаться в туалет от одного запаха крабового пирога, который я собираюсь заказать. Н-да, идея с морепродуктами явно была неудачной. – Можем пойти еще куда-нибудь, если не любишь рыбу, – говорю я, отклоняясь назад и облокачиваясь о спинку кожаного сиденья, на случай если Брианне внезапно станет плохо. Она все еще погружена в свои мысли, но уже смеется и начинает вертеть в руках салатную вилку. – Что? Нет, я обожаю морепродукты. И побольше сливочного масла и чеснока. – Не могу не согласиться. Впрочем, по-моему, любая еда вкуснее со сливочным маслом. К сожалению, почтенный возраст заставляет меня платить за каждый съеденный кусочек масла дополнительной милей на беговой дорожке, так что я закажу крабовый салат с отдельной заправкой. А ты? Рядом возникает официант, мы делаем заказ, и я прошу еще и крабовый пирог на закуску. Не стоит слишком фанатично относиться к здоровому питанию, правда? Брианна заказывает лосося, и мы молча ждем, пока официант унесет меню. А затем одновременно начинаем: – Ну, в общем… – Я хотела… И она, и я издаем нервный смешок, это довольно странно, учитывая, что за много лет Брианна – единственный человек, с которым я действительно сработалась. Здесь что-то не так. Делаю глубокий вдох. – Давай начистоту, Брианна. Почему мы здесь, почему ты так нервничаешь и зачем тебе поправляться на тридцать пять фунтов? Ты – извини заранее, что спрашиваю, вдруг это не мое дело, – но ты беременна? Собираешься увольняться? – Беременна? – изумляется она. – О Господи, нет! Это последнее, что я… Уволиться? Нет, нет, нет. То есть, конечно, если бы я действительно… но этого не будет, ведь я не пойду туда, и вообще… короче говоря… – Бри хватает стакан и залпом проглатывает целую пинту воды со льдом. – Ну хорошо. Почему вы решили, что я беременна? Я поправилась? Говорила ведь Лайлу – хватит ездить в «Криспи крим».[26 - «Криспи крим» – знаменитая компания, продающая кофе и пончики.] Хотя теперь это не имеет значения. Ой… Я смеюсь, на этот раз по-настоящему. – Нет, ты все так же изящна. Просто у входа обмолвилась, что хочешь набрать тридцать пять фунтов, и я не знала, в чем дело. Единственное, что пришло в голову… – … это беременность, – понуро заканчивает она. – Ну да. А что ты имела в виду? Бри выдерживает небольшую паузу, вертя в руках столовые приборы. – Это долгая история, к тому же не имеющая отношения к делу. Я хотела поговорить вне офиса, поскольку у меня возникла еще одна мысль насчет этой ерунды с пари. Не уверена в своей готовности к ее новым идеям. Последний раз это кончилось тем, что я влипла в историю с клубом знакомств. А что дальше? Конкурс красоты? Съемки в рекламно-информационном ролике? Реалити-шоу?! Меня передергивает. Похоже, она это замечает, потому что начинает говорить, причем очень быстро. – Нет, ничего плохого или вульгарного. Просто… э-э… все, кого я встречала, считают меня хорошей. «Брианна славная». «Брианна – добрая девушка». «Брианна, ты такая милая!» В моем голосе появляются холодные нотки. – Ну и радуйся! Это же здорово. – Но я не рада. В том-то и дело. Меня это бесит. Ужасно постоянно слышать, какая я милая. Особенно когда люди видят во мне лишь это. Как будто я вся состою из сладкого ванильного крема. – Ее лицо искажает гримаса. – «Милая»! Какое глупое слово! Хочу выразить согласие, но мое внимание отвлекает крабовый пирог. Улыбаюсь, благодарю, с нетерпением жду, пока официант нальет нам воды, и наклоняюсь к Брианне: – Не сочти меня тупицей, но я понимаю, что ты нравишься окружающим. Только как это поможет мне победить? Хочешь уговорить Бэннинга спорить не со мной, а с тобой? Вряд ли он на это пойдет. Моя помощница глотает кусок пирога и откладывает вилку. – М-м-м… Какое блаженство! Простите, вкусные крабовые пироги так отвлекают от дела… Нет, нет… Я просто подумала… Подумала, что мы могли бы… ну, в общем… Перебиваю, не дожидаясь, пока она, наконец, мучительно сформулирует фразу. – Бри, – говорю я как можно мягче, – ты робеешь со мной? Мне казалось, мы неплохо находим общий язык. Но если даже ты не способна выдавить полноценное предложение в моем присутствии, то мне не стоит надеяться на победу в пари. «Или вообще на то, чтобы стать человеком, который может по-настоящему кому-то понравиться», – мысленно добавила я. Весьма печально, не правда ли? Она открывает рот и опять заливается краской. Ни когда не видела взрослую женщину, которая бы так час то краснела. – Ой, какая я бестолковая! Просто мне иногда трудно… ладно, не важно. Хорошо. Просто скажи то, что хотела, Бри. – Выпрямляется и смотрит мне прямо в глаза. – Я научу вас, как стать милой, если вы… – … если я научу тебя, как стать не такой милой, – заканчиваю я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Она предложила именно то, о чем я думала вчера вечером. – Точно! – отвечает Брианна, вне себя от восторга. – Кирби, вы, случайно, не телепатка? Накалываю на вилку здоровенный кусок пирога и замираю, не донеся вилку до рта. – Честно говоря, начинаю думать, что так и есть. 14 Кирби Danno anche lezioni? (Здесь дают уроки?) Вытирая вспотевшие ладони о брюки, поднимаюсь по ступенькам, ведущим к квартире семьи Деннисон на втором этаже, в доме, расположенном в той части города, где я никогда не бывала. Невольно задумываюсь, пытаясь понять, что в первую очередь побудило меня стать почетной сестрой. У меня очень много работы и мало свободного времени, и совсем нет опыта в воспитании детей. И я уж точно но являюсь хорошим примером для подражания. Хорошая Кирби не верит: «А разве причина не в этом? Когда я взрослела, передо мной никогда не было достойного образца. Никто не говорил мне, что женщина должна быть сильной и независимой. Мне пришлось прийти к этому самостоятельно, отвоевать себе это право, наделав кучу ошибок. Зато теперь я стала тем, кем теперь являюсь. Может, достаточно будет просто проводить с девочкой время. По крайней мере, я так думала, когда записывалась. И продолжаю думать сейчас». Я замедлила шаг перед дверью и увидела кривоватые цифры, приклеенные под дверным глазком. «2Б». Плохая Кирби впадает в панику: «Вот он. Мой последний шанс отказаться. Я могу повернуться, сбежать вниз, позвонить мисс Эстобан из машины и заявить, что у меня слишком много работы, и я отказываюсь. Конечно, после такого «Почетные братья и сестры» меня никогда не примут обратно, но разве мне это нужно?» Я уже начинаю разворачиваться, но вдруг останавливаюсь. Я знаю, ради чего подписалась на это. Пока не могу понять, почему мне так важно победить в чертовом споре с Бэннингом и доказать, что я хороший человек, но уж точно не собираюсь начинать новую жизнь, в которой стану добрее и лучше, с отказа от встречи с этой маленькой девочкой. Глубоко вздыхаю и поднимаю руку, чтобы постучать, – и тут дверь распахивается. В проеме стоит самый прекрасный ребенок на свете и смотрит на меня огромными серьезными глазами. Фотография, которую мне показывали, не дает ни малейшего представления об истинной красоте девочки. По какой-то странной причине мне кажется, что Лорен сейчас запоет ангельскую мелодию, сделает реверанс или заговорит с британским акцентом восемнадцатого века. Девочка прищуривается: – Вы собираетесь входить или как? Мы уже заждались. Вот так. Есть другой вариант – угрюмое раздражение. Не то, чего я ждала, но как раз по моей части. Улыбаюсь и произношу нежным голосом, который обычно использую при общении с маленькими: – Да, милая. Твоя мама дома? Лорен смотрит на меня еще раз, закатывает прекрасные синие очи, а затем отвечает, с жутковатым сходством копируя мою претенциозную манеру: – Да, мама здесь. Вы со всеми так разговариваете или только с детьми? Она бросает на меня еще один косой взгляд из разряда «вы, наверное, шутите» и распахивает дверь, приглашая войти, прежде чем я успеваю придумать ответ. Я осторожно прохожу мимо нее. Как бы чего не ляпнуть! Сюсюкающая манера общения взрослого с ребенком явно не годится. Эта девочка слишком умна для своих шести лет. Останавливаюсь, наклоняюсь к ней и шепчу на ухо: – Послушай, малышка, давай начнем все сначала. Я нервничаю не меньше лягушки в комнате, полной принцесс, ожидающих поцелуя. Слушай, это же, наверное, так мерзко – целовать земноводных! Представляешь – у тебя весь рот в слизи, полной лягушачьих глистов, и все лишь ради того, чтобы выйти замуж за королевского отпрыска, который считает, что весь мир ему чем-то обязан. Фу! По-моему, ничего хорошего. Она продолжает смотреть на меня е подозрением, но при упоминании о лягушачьих глистах разражается звонким хихиканьем. Стараюсь сдержать улыбку и сохранить притворно-суровое лицо, чтобы не сдать позиции, слишком быстро перейдя к дружеским отношениям. Из-за угла выходит мать Лорен, вытирая руки кухонным полотенцем. Она, кажется, немного удивлена моему появлению. – Ой! Я не слышала звонка. Здравствуйте, мисс Грин. Проходите, пожалуйста. Я приготовлю кофе. – Пожалуйста, зовите меня Кирби, – говорю я, следуя за ней в кухню и осматриваясь. В крошечной квартирке безупречная чистота, и повсюду свидетельства любви хозяйки к дочери. На кофейном столике аккуратно сложены игрушки и настольные игры, на всех свободных поверхностях – фотографии Лорен, начиная с младенчества и заканчивая последними, где она улыбается «как большая». Холодильник до последнего квадратного дюйма покрыт художественными произведениями девочки. Миссис Деннисон поворачивается ко мне, и я вижу в ее лице прекрасные черты Лорен, омраченные следами беспокойства или усталости. Возможно – и того и другого. Мы садимся за стол, приступаем к кофе, а Лорен устраивается чуть позади матери, положив миниатюрную ручку ей на плечо. Едва заметно улыбаюсь, видя перед собой отражение собственных воспоминаний. Объединенный фронт. Мы с мамой против целого мира. Я всегда была готова защитить маму, когда приезжала полиция, как бы ни злилась на нее за неспособность пост ять за себя. «Ваши соседи заявили о скандале у вас дома, миссис Грин». «Нет, что вы, просто телевизор громко работал». «Что у вас с лицом?» «Ах это? Опять налетела на дверь в кладовой. Я такая рассеянная». «Где ваш муж, миссис Грин?» «На работе». Или: «У него важная встреча». Или: «В командировке». Он не был в командировке, и я понимала это даже тогда, будучи примерно в возрасте Лорен. Но лишь гораздо позже узнала, что в те минуты он, скорее всего, отсыпался после очередной попойки с кем-нибудь из тех женщин, с которыми гулял «на стороне». – Мисс Грин? Кирби? Как вы себя чувствуете? – Миссис Деннисон смотрит на меня с беспокойством, и в этом нет ничего удивительного. Можно подумать, вы доверите самого дорогого для вас человека женщине, внезапно впадающей в прострацию прямо в вашем присутствии. Пытаюсь вернуться к действительности, вновь запихивая непрошеные воспоминания в дальний уголок мозга. Нельзя позволять им овладевать мной. – Хорошо. Я бы даже сказала, замечательно. Просто немного устала после работы, но ваш кофе возвращает меня к жизни. Всегда поражалась чудодейственному воздействию этого напитка… – Слышу журчание собственной болтовни. – Впрочем, это не важно. Мы уже виделись дважды, но оба раза – под наблюдением и руководством коллег мисс Эстобан из офиса «Почетных братьев и сестер». Сегодня наша первая встреча без них, и я первый раз вижу Лорен, и все мы, наверное, нервничаем. Решаю, что лучший способ избавиться от волнения – начать разговор. – Ну что ж. Мы договорились? У меня есть телефон вашего колледжа, а у вас – мой сотовый. Вы будете на занятиях до восьми, а я приведу Лорен домой в полдевятого, потому что ей завтра в школу. Правильно? Все это было давно запланировано, проверено и перепроверено, так что я говорю больше для поддержания разговора. Мать Лорен улыбается – немного робко, но не слишком – и встает: – Да. Сейчас я иду учиться, мой колокольчик, чтобы ты могла гордиться тем, что твоя мама окончила колледж. Надеюсь, вам с мисс Грин будет весело. И веди себя хорошо, слышишь? Девочка пытается улыбнуться в ответ: – Мам, я всегда себя хорошо веду. И не зови меня колокольчиком. Я уже не маленькая. Помни, ты не глупее других, кто учится в твоем колледже. И не давай профессору Рухасу тебя мучить. Они обмениваются улыбками, выражающими полное взаимопонимание, и что-то в области моего сердца сжимается, мешая дышать. Полюбит ли меня кто-нибудь когда-нибудь так? Смогу ли я сама кого-нибудь так полюбить? Вспоминаю, как говорила Джули, что, поскольку я не хочу детей, участие в программе «Почетные братья и сестры» поможет обмануть материнский инстинкт, если он вдруг даст о себе знать, и направить энергию в конструктивное русло. Глядя, как Лорен обнимает на прощание маму, я внезапно теряю эту уверенность. Иду вместе с ней к выходу, захватив по пути ее пальтишко и рюкзачок, и пытаюсь не обращать внимания на все более громкое тиканье собственных «биологических часов». «Черт! Кажется, это была очень плохая идея». Пьеса «Вечер в Художественном музее». Автор – Кирби Грин. Лорен. Что значит «абстратный»? Я. «Абстратный», то есть «абстрактный», значит не со всем реальный, то, что нельзя буквально увидеть глазами, но можно почувствовать. Лорен. А что такое «буквально»? Почему нельзя увидеть глазами? Разве художник, когда рисует, ими не пользуется? Я. (Бормочу что-то нечленораздельное, глядя на самую жуткую картину.) Видимо, не всегда. Лорен. Плохая картина. Написано «На-тюр-мор-т с па-хо-тью»… Что это значит? Я. Э-э… ничего. Ты права, это плохая картина. (Не собираюсь объяснять ей, как правильно произносится слово «похоть», и уж тем более его значение.) Лорен. (Переходит к следующему экспонату.) Почему на картине только попа осла и цветы? А где остальной осел? Я. Думаю, музеев нам на сегодня хватит. Может, пойдем поедим мороженого? Лорен. Хорошо, только мне не терпится рассказать маме про ослиную попу. Я. Замечательно. Еще одно многообещающее первое свидание провалилось к дьяв… ой! Да, милая. Давай купим мороженого. (На заметку: следи за своим языком.) Лорен. А что такое свидание? Я. Мама объяснит тебе лет через десять. – Лорен, не стоит этого делать. – Мы стоим перед маленькой танцевальной студией, разглядывая сквозь стекло крошечных балерин в одинаковых черных костюмчиках и малюсеньких туфельках. – Но я хочу стать балериной, – говорит девочка, прижимаясь носом к окну так сильно, что я поражаюсь, как ей не больно. – Я знаю. Но действительно ли ты этого хочешь, или просто увидела балерин на картине в музее и подумала: «А почему бы мне тоже не стать балериной?» – Меня слегка коробит от собственной нравоучительной интонации, но я не уверена, что имею право записывать ее в балетную школу. Миссия почетной сестры подразумевает множество самых разных правил, и я не хочу в первый же день навлечь на себя гнев мисс Эстобан, особенно после случая с ослиной задницей. Вспоминаю Марию Эстобан, ее взгляд, способный растопить огнем глыбу льда, и содрогаюсь. Нет, я не хочу навлекать на себя ее гнев, никогда. И почему мы не пошли из музея к машине другим путем? Не наткнулись бы на студию, более того – не увидели бы вывеску «Идет набор новых учеников». Пока я пытаюсь придумать, как выпутаться из сложившейся ситуации, одна из маленьких танцовщиц видит прижатое к стеклу лицо Лорен, хватает за руку подружку и указывает на нас. Обе смеются, а Лорен отскакивает от окна, прижимаясь ко мне. Ну уж нет, с этой маленькой девочкой такого не будет. Не в мою смену. Хватаю ее за руку, веду ко входу, распахиваю дверь и подхожу к женщине, которая, похоже, здесь главная. – Мы хотим записаться. Улыбка на лице Лорен озаряет всю студию, и я понимаю, почему дети всегда добиваются своего. Если бы я могла по собственной воле включать такую улыбку, мощностью в тысячу ватт… Я пропала. Раз в пятидесятый перенося свою задницу с места на место в попытках устроиться поудобнее на твердой деревянной скамейке, выписываю чек за регистрацию, за первый месяц обучения, за костюм и за проведение показательных выступлений. Видя, как Лорен во взятых напрокат балетных тапочках усердно отрабатывает только что выученное плие, улыбаюсь, ощущая непривычный ком в горле. Я не могу вернуть ей отца, покинувшего их с мамой, когда Лорен была еще грудным ребенком, но почему бы мне хотя бы не подарить ей возможность заниматься балетом? Делаю мысленную заметку: нужно купить ей сумку красивее, чем у того гадкого гнома, ой, то есть ребенка, насмехавшегося над ней. Интересно, делает ли «Прада» сумки для танцевальных костюмов? Может, я и не очень милая, зато обладаю хорошей кредитоспособностью. 15 Брианна Сопрано – самый высокий женский голос; певица, обладающая таким голосом Домой я добралась крайне усталой, и мои мысли путались. «Нет больше сил. Плохо пела – мадам на меня рассердилась. В личной жизни тоже все плохо, потому что Лайл зол на меня. Установила определитель номера – недовольна мама. Не хочу об этом думать. Лучше займусь домашним заданием». ДЕСЯТЬ СПОСОБОВ СТАТЬ ДОБРЕЕ – ДЛЯ КИРБИ: 1. Попробуйте каждый день улыбаться десяти… пяти… хотя бы ОДНОМУ человеку. 2. Помните, что каждому человеку небезразлична его (или ее) собственная жизнь, и рассказы о ней далеко не всегда предназначены исключительно для того, чтобы докучать вам. 3. Если женщина не находится в процессе исполнения трудовых обязанностей в течение каждой секунды рабочего дня, это еще не означает, что она бездельница. Может, она просто любит общение. 4. Общение не является «предвестием грядущего краха капитализма». 5. Пожалуй, лучше не произносить фраз вроде «предвестие грядущего краха капитализма». По крайней мере, вслух. 6. Увольняйте людей только в том случае, если они действительно этого заслужили. И почему бы для начала не посоветоваться с мистером Стюартом? 7. Помните, что хорошие девушки всегда добиваются своего. 8. Если вы назовете мистера Стюарта дьявольским отродьем из генштаба преисподней, это может привести к нежелательному результату. 9. Хотя бы ПОПРОБУЙТЕ поработать с новым диктофонным оборудованием. (Согласна, этот пункт – проявление моего эгоизма, но попробуйте, пожалуйста!) 10. Неужели станцевать польку с собачками – страшное преступление??? Зазвонил телефон, я взглянула на определитель номера. Тетя Лаверн? – Алло? – Бри, милая, ты дома! Я нашла превосходный тюль баклажанного цвета на платья подружкам невесты! Он так хорошо сочетается с красно-коричневой атласной лентой, которую я купила за полцены в магазине тканей на прошлой неделе. Не могла удержаться, чтобы не рассказать тебе! Через двадцать минут она, наконец, отпустила меня, и я с мстительным чувством начала работу над вторым списком. ДЕСЯТЬ СПОСОБОВ СТАТЬ ЖЕСТЧЕ – ДЛЯ МЕНЯ: 1. Делать злое лицо, как Кирби, если кто-нибудь произнесет в мой адрес следующие слова: а) пышная свадьба; б) недостаточно твердый характер; в) круизное судно; г) баклажан. 2. Уметь постоять за себя! Перестать быть ковриком на пороге жизненного пути, о который каждый может бесцеремонно вытереть ноги. 3. Перестать употреблять глупые метафоры вроде «порога жизненного пути». 4. Не забывать, что моя работа не менее важна, чем чужая, даже если это работа Лайла – за исключением тех случаев, когда он бросается в горящие дома и спасает стариков и детей. Впрочем, он не так уж часто делает это, а я не умею спасать людей, к тому же я слишком миниатюрна, чтобы таскать пожарный шланг, даже если наберу еще 35 фунтов. 5. Перестать слишком часто говорить слово «даже». 6. Прекратить бояться секретарши мистера Стюарта, даже несмотря на ее сходство со злобной хищной птицей. 7. Сказать тете Лаверн, что я куплю платья для подружек невесты в свадебном салоне и ей не нужно их шить. 8. Быть настойчивой при выполнении п. 7, даже если тетя расплачется. (Вспомни о шторах!) 9. Попробовать хотя бы раз в неделю превращать «предвестие грядущего краха капитализма» в беседу. 10. Поговорить с Лайлом! (О сексе.) Возможно, стоит использовать книгу с рисунками. Господи, кого я хочу обмануть? Да я умру со стыда – что с книгой, что без нее. А для мертвеца отсутствие оргазма, наверное, не так уж важно… Так что в любом случае окажусь не внакладе… (А вдруг эта самая «Кама с утра» поможет? Я попросила прислать из отдела готовой продукции образец подарочного издания, чтобы просмотреть, а заодно и знать, как правильно пишется название. Подозреваю, что в этой книге должны быть какие-нибудь советы по улучшению интимной жизни.) 16 Кирби Mi piase quello in vetrina (Мне нравится тот, что на витрине) Уважаемая мисс Грин! Благодарю за проспекты и рекламные образцы, присланные Вами для продвижения коллекции белья «Зимняя сказка». В этом сезоне продажи в нашем магазине возросли на тридцать пять процентов по сравнению с показателями предпраздничной реализации в прошлом году. В настоящее время мы проводим новую кампанию по моей разработке. Принципиальный лозунг акции «Дай ему пинка» такой: «Если Вы решили в новом году избавиться от надоевшего вам неудачника, купите себе этот комплект новомодных трусиков, и пусть он знает, что никогда Вас в них не увидит!» Отклик поистине фантастический! Именно поэтому я решила написать Вам и поинтересоваться, не хотите ли Вы провести подобную рекламную акцию в масштабе страны. Если пожелаете подробнее обсудить мою идею или если Вам нужен новый сотруднике отдел маркетинга, пожалуйста, свяжитесь со мной. Искренне Ваша, Шейн Мэдисон. Помощник управляющего бутика «Чувственность», Джексонвилл, Флорида. – Да, вот это настоящее проявление инициативы, – восхищаюсь я, третий раз читая электронное послание от Шейн Мэдисон. – Почему никто из моих бывших сотрудников не был таким? – Каким? – интересуется Брианна, входя с охапкой конвертов. Здорово. Прибыла утренняя почта. Следующие десять минут я могу не думать о том, как много предстоит сделать, как медленно тянутся собеседования с новыми кандидата ми, как плохо обстоит дело с пари, и о том, сколько неприятностей мне доставят «Почетные братья и сестры», если окажется, что уроки балета не входят в список разрешенных занятий. К тому же, по словам балетного преподавателя, брошенным вчера вечером при оформлении внесенного мной громадного платежа, небольшое показательное выступление с участием Лорен состоится как раз перед моим отъездом в Италию. Сами понимаете – день перед дальней поездкой иначе можно назвать днем неистового укладывания в чемоданы всего принадлежащего вам имущества. Вздыхаю. Еще раз. – Вот, смотри, – письмо из одного магазина, торгующего нашим бельем. Помощница управляющего проявила инициативу и сама организовала рекламную акцию, проявив весьма творческий подход, а затем еще и написала об этом мне. Вероятно, закидывает удочки в надежде получить здесь место. Жаль, что она живет в Джексонвилле. Брианна складывает письма в лоток для входящих документов и выгребает бумаги из лотка для исходящих. – Джексонвилл? Где это? На востоке штата? Возле Спокана? Это недалеко. Можем оплатить ей дорогу – пусть приедет на собеседование. Качаю головой, удивляясь представлениям Брианны о мире, с трудом выходящим за рамки родного штата. Эту девушку просто необходимо хоть раз вывезти куда-нибудь. – Это во Флориде. Лететь почти целый день. Да и кто согласится переехать из солнечной Флориды в штат, где все время дождливо и пасмурно? Брианна замирает, с трудом сдерживая негодование. – Вашингтон – красивейший штат в стране. Здесь есть и горы, и океан, и природа, и… – Да, да. Не нужно рекламы. Здесь также триста с лишним дней в году идет дождь. Что, знаешь ли, угнетает. Так или иначе – почему бы тебе не изучить присланные резюме и не поискать местные таланты, а потом уже закидывать сеть дальше? Покажи мне всех, кто, по твоему мнению, потенциально пригоден. Начинаю просматривать почту, но вскоре замечаю, что она не уходит. – Что-то еще? – Я просто… м-м… вы хотите сказать… я должна сама прочесть резюме и выбрать подходящие? Даже не показывая вам? – Бри кажется растерянной. – Конечно. А почему нет? Вчера ты очень удачно разложила их по порядку – начиная с самых перспективных и заканчивая посланием парня, чей опыт работы в области маркетинга состоял лишь в том, что в третьем классе он помогал сестре-герлскауту продавать печенье. По-моему, ты в этом хорошо разбираешься. Спасибо. Какое-то время она продолжает стоять, уставившись на меня, и я даже вновь начинаю подозревать, что она со странностями. (Помимо увлечения оперой.) Но тут Брианна улыбается: – Нет проблем. Спасибо. – Не за что. Можешь не закрывать дверь. Спасибо. – Бри уходит, а я, прикусив губу, задумываюсь: а нравится ли ей у меня работать? Сам собой напрашивается еще один вопрос: «Считала бы она меня хорошим человеком, если бы не знала о глупом пари?» Вдруг осознаю, что впервые ответ на этот вопрос меня действительно волнует. Ай-ай-ай! Пора к доктору Уоллесу. Опять сворачиваю на старую дорожку, мечтаю завести друзей, а ведь все мы знаем, как плохо это всегда кончается. Отодвигаю в сторону письма, делая мысленную заметку: после работы позвонить Джули. Она – единственный друг, на которого я могу положиться, пусть нас и разделяют тысячи миль. Но разве не печально иметь одну-единственную подругу? Стискиваю зубы, хватаю еженедельник и крупными прописными буквами вывожу: «Доктор Уоллес». Хватит жалеть себя. Надо работать. Вращений головой явно недостаточно, чтобы снять напряжение в плечах и спине. Но я продолжаю их делать, одновременно пытаясь нашарить в ящике стола что-нибудь обезболивающее. Головная боль от стресса и перегрузки – это не слишком приятно, к тому же у меня сейчас просто нет на нее времени. Звонит телефон. На экране определителя высвечивается «Б. СТЮАРТ», и показатели моего напряжения подскакивают еще пунктов на пятьдесят. Хватаю трубку той рукой, которая в данный момент не занята флаконом с лекарством, и стараюсь, чтобы голос звучал бодро. – Здравствуй, – говорю я. (В нашем офисе у всех есть определитель номера, ни к чему притворяться, будто я не знаю, кто звонит.) – Здравствуй, – отвечает Бэннинг. Далее пауза. Хм… разве это не он позвонил? – Ты что-то хотел? – задаю я наводящий вопрос. – Ах да. Я насчет обеда. У тебя есть время пообедать со мной? Хотелось бы обсудить кое-что. Это звучит угрожающе. Заставляю себя не паниковать, пока не начала задыхаться. – Да, конечно. В час? – Я смотрю на часы. – Мне удобнее в двенадцать тридцать, если ты сможешь, – говорит он. Первые собеседования назначены на время после обеда, так что я равнодушно пожимаю плечами, потом соображаю, что Бэннинг меня все равно не видит, и бросаю: – Хорошо. Встречаемся внизу. – Отлично. До встречи. Положив трубку, я стараюсь вспомнить, какие документы посылала ему недавно. За исключением того небольшого недоразумения с цифрами, проблем не должно возникнуть. Может, он хочет поговорить о нашем пари? К моему боссу вернулся разум и он понял, что главному исполнительному директору не пристало вести себя как восьмилетний ребенок? «Но если он откажется от пари, позволит ли тебе гордость принять его решение?» Еще один вопрос, на который невозможно ответить. Целых два за одно утро. И это ровно на два вопроса превышает мои возможности. Набираю номер. – Офис доктора Уоллеса. Чем могу помочь? – отвечают мне. Придвигая к себе еженедельник и выискивая в нем целый час свободного времени, бормочу: – Очень надеюсь, что хоть кто-нибудь сможет помочь мне. – «Юнион-сквер гриль»? Ну что ж, хоть не промокнем. – На выходе из лифта Бэннинг слегка касается моей спины, будто хочет оградить от толпы спешащих на обед голодных сотрудников. Хочу отметить, что считаю это вполне нормальным порывом мужчины, который никогда не раздражал меня. Я не возмущаюсь, если мужчина открывает передо мной дверь. Быть независимой деловой женщиной – это одно, а придерживаться глупых принципов, доходя в них до крайности, – совсем другое. Но сегодня я впервые в жизни испытываю неловкость от невинного прикосновения коллеги мужского пола и почти сразу отстраняюсь. И не оттого, что мне неприятно. Скорее наоборот – потому что приятно. Я даже ощущаю легкое возбуждение. Возбуждение – совсем не то слово, с которым мне хотелось бы ассоциировать этого человека, и уж точно не то ощущение, которое хотелось бы рядом с ним испытывать. А может, связь с шефом – это не так уж страшно: вряд ли «Кнут и кружево» станет для меня чем-то большим, чем очередная ступенька на карьерной лестнице. Разве кто-нибудь мечтает всю жизнь торговать эротическими игрушками? Или я опять отрекаюсь от своих убеждений? Все-таки нехорошо встречаться с начальником. И вообще – это ведь тот самый мужчина, который однажды пришел на работу в носках разного цвета. Только подумать! Нет, такой нам не нужен. Я невольно улыбаюсь. Он останавливается у дверей ресторана, приподняв бровь: – Ты почему улыбаешься? – Да так. Тебе это неинтересно, – отвечаю я, адресуя ему одну из своих самых широких улыбок, и прохожу мимо него к старшей официантке. Пусть для разнообразия полюбуется на мой зад. Естественно, необходимо сдержать желание оглянуться, чтобы увидеть, смотрит ли он, потому что если он увидит, как я оглядываюсь, смотрит ли он, то получится… Ой! Едва успеваю остановиться. Ну и нелепые мысли! Почему мы не можем просто пообедать вместе, как коллеги? Так делают все нормальные люди. Садимся за стол, и первое, на что я обращаю внимание, зеленая рубашка Бэннинга почти безупречно сочетается с его глазами. Затем, примерно раз в триллионный, отмечаю, что его темно-каштановые волосы имеют золотистый оттенок, и они такие густые, что хочется запустить в них пальцы и замурлыкать. Хватаю стакан воды и вливаю в себя не меньше восьми унций, надеясь, что вода со льдом остудит разыгравшиеся гормоны. Ловлю на себе веселый взгляд Бэннинга, и возникает неприятное ощущение, что он прекрасно знает, о чем я думаю. Он переводит взгляд на мой палец, по которому стекает на руку конденсат со стакана, смотрит, как я облизываю его… Готова поклясться – в этот момент он напрягается! Хм… Вот это действительно интересно. Может, не у меня одной пляшут гормоны? Неплохое развитие отношений. Нет, нет, сколько раз можно себе говорить? Нехорошо встречаться с начальником! – Здравствуйте, меня зовут Бет. – Это появилась официантка, чтобы предложить блюдо дня. Речь идет о лососе и свиных отбивных. Изучаю Бэннинга, глядя поверх меню. Что мне так нравится в нем? Он ведь совсем не в моем вкусе. Не люблю менеджеров, чиновников и прочих служащих – меня всегда тянуло к бедным богемным художникам, подобным мужчине, здесь и далее упоминаемому как «Дэниел – хитрая сволочь». Проблеск таланта так и манит меня, лучший афродизиак – беседа об искусстве и философии. Никто не заставит меня раздеться быстрее мужчины, способного обсудить Толстого и Сократа в течение одного вечера. Согласно моему опыту, «белые воротнички» не принимают активного участия в культурной жизни, за исключением приобретения сезонного абонемента на игры «Маринерз».[27 - «Маринерз» – бейсбольная команда Сиэтла.] (Для меня это не в счет.) Не могу сказать, что финансисты всегда плохи в сексе – был у меня один работник инвестиционного банка… да здравствует множественный оргазм, Бэтмен! Поймав на себе пристальные взгляды Бэннинга и официантки, чувствую, как к лицу приливает жар. – Э-э… порцию лосося, пожалуйста, – говорю я и возвращаю Бет меню. – Спасибо. – Пожимаю плечами и виновато улыбаюсь: – Извини, отвлеклась. Просто думала о… рентабельности инвестиций. Улыбка сходит с лица шефа, он наклоняется ко мне: – Понятно. Ну что ж, ты, наверное, хочешь перейти прямо к делу. Хотя я надеялся, что мы сможем узнать друг друга получше. Мы ведь почти не разговариваем с самых праздников, за исключением… – Бэннинг замолкает, и у него такой вид, будто галстук стал ему тесен. Так кто перед кем испытывает неловкость? Думаю, что ответить. Вокруг гул разговоров за другими столиками, слышится мелодичное позвякивание приборов. Наконец улыбаюсь и вновь пожимаю плечами: – За исключением нашего глупого спора? Ты ведь сам это затеял. Впрочем, давай объявим перемирие и поговорим о другом. Ты никогда не рассказывал, что привело тебя в «Кнут и кружево» после пяти лет успешной карьеры во Всемирном банке.[28 - Имеется в виду Международный банк реконструкции и развития.] Он смеется: – Честно говоря, я и сам не понял, почему так случилось. У меня не очень-то получалось вписаться в схему сложных отношений гигантской корпоративной машины, и в один прекрасный день, когда напыщенность и высокомерие – хочу отметить, не мои! – меня просто достали, позвонил «охотник за головами». Скажите, можно ли трактовать буквально выражение «огонек в глазах»? Потому что я готова поклясться, что вижу пляшущие огоньки в глазах Бэннинга. О Боже! Пора вспомнить о своей неприязни к нему, иначе мне конец. – Ты? – восклицаю я в притворном смятении. – Не смог вписаться? Что-то не верится. Ты такой правильный, хоть раз забыл бросить банку из-под содовой в контейнер для переработки? – Смейся, Грин, – с улыбкой отвечает он. – На самом деле я просто хотел внедрить систему премий вместо прежней контрактной системы. Платить сотрудникам за хорошую работу, а не за то, что они дольше других трудятся. Но старой гвардии это пришлось не по нраву. Меня как следует отчитали за «выход за рамки моих полномочий», и тогда я понял, что не хочу работать в компании, где люди – лишь винтики. А тут мне сделали предложение, я согласился пройти собеседование, и теперь работаю здесь. – Так просто? – Подпираю рукой подбородок, поставив локоть на стол. – Да, так просто. Хотя… в общем, на самом деле я предпочел бы заняться улучшением экологии. Ладно, давай поговорим о тебе! То есть я, конечно, знаю, как ты попала сюда – я тебя взял. Но почему ты выбрала такую компанию, как «Кнут и кружево»? Интересно узнать истинную причину, а не указанную в резюме. Рассматриваю его, пытаясь понять, насколько можно приоткрыть мой десятилетний план. Ведь все, что я скажу, может быть использовано против меня, и так далее. – На самом деле это просто этап карьеры. К тому же хотелось участвовать в управлении компанией. Я ведь тоже не большая поклонница правил, как ты понял. – Мы оба хохочем, и у него это сердечный, искренний смех, не насмешка. Поверьте, я чувствую разницу. – Как ты тактично заметил, я не из тех людей, к кому тянутся. Не считаюсь «милой». Не умею работать в команде. Вот и решила, что лучше мне самой режиссировать спектакль – тогда это не будет иметь значения. Может, когда-нибудь закончу роман и стану писательницей… – Замолкаю, понимая, что рассказываю ему то, о чем предпочла бы молчать. Можно было бы списать все на водку с мартини, но я не пила. Пока. А ведь это можно исправить! Ищу глазами официантку. – Бет! Бэннинг морщился, когда я говорила о том, что люди ко мне не тянутся, но теперь очень серьезен. – Кирби? Насчет того, что ты не нравишься людям… Просто в тот день я был жутко зол, переживал за наши проекты и волновался перед советом директоров. Прости, что сорвался на тебя. Теперь я понимаю, ты правильно сделала, что уволила этих лентяев. – Глубоко вздохнув, продолжает: – Единственное, что меня удивляет, – почему никто не сделал этого раньше? Так что позволь попросить у тебя прощения, и давай забудем про наше дурацкое пари. Раскрываю рот. Такого поворота я точно не ожидала. Но это же здорово, правда? Меня сняли с крючка. Что может быть лучше? Теперь не нужно беспокоиться об отпуске в Италии и о потере работы. А также о собственной самооценке, которая сейчас находится на небывало низком уровне, потому что, если я соглашусь отменить наш спор… – Если я соглашусь забыть о пари, это будет означать, что я сама не верю в победу. Ты думаешь, я безнадежна и у меня нет никаких шансов? Почему бы просто не обозвать меня неудачницей с большой буквы? Или ты вынашивал коварную идею – раздразнить меня, а потом изобразить благородство, отказавшись от пари, которое я все равно не смогу выиграть? У него странное выражение лица. Похоже, он в шоке. Удивлен и уязвлен тем, что я не сдаюсь? Мне плевать, к тому же меня теперь все равно уволят. Кидаю на стол салфетку и поднимаюсь: – Давай, увольняй, если так хочешь избавиться от меня. Но пока я не уволена, пари в силе. Мы еще посмотрим, кто из нас хороший человек. Бэннинг встает одновременно со мной: – Кирби, я не… Нет, ты не уволена. И не было у меня никакого злобного умысла. Я просто хотел… Внезапно понимаю, что не могу больше. Никогда в жизни не плакала в присутствии коллеги и не собираюсь делать этого при Бэннинге. – Хорошо, как скажешь. Извини, что приняла все слишком близко к сердцу. Мне пора. Много работы. Спасибо за обед. Вихрем разворачиваюсь, едва не столкнувшись с ошеломленной Бет – у той поднос, полный тарелок. Почему-то пропал аппетит. Поспешно выскакивая из ресторана, чтобы никто не видел моих слез, понимаю: телепатических способностей у меня точно нет. Я и подумать не могла, что все так выйдет. 17 Брианна Контртенор – певец, имеющий диапазон, соответствующий женскому голосу; обычно исполняет партии, написанные для кастратов Я вздрагивала от каждого телефонного звонка в офисе. Не знала, кого больше бояться – Лайла, желающего устроить посиделки с пивом и мясным рулетом, или мадам, не понимающей, почему я исчезла именно после сообщения о предстоящем прослушивании. Я еще не сказала ей, что не справлюсь. Или все-таки справлюсь? До момента, когда придется звонить Габриэлле, осталось недолго. Определитель номера творил чудеса, помогая избежать любых конфликтов. У домашнего телефона лежал список пропущенных звонков: Лайл – 3 Мадам – 5 Эрика – 2 Мама – 13 (Моя матушка не из тех, кем можно пренебрегать, скоро она появится на пороге. Интересно, бывают ли определители посетителей для дверных звонков?) Пока я размышляла, не побиться ли головой о компьютерный монитор (в очередной раз), объявилась начальница. Сногсшибательный наряд, выражение лица – как у киллера, готового поупражняться на случайных прохожих, если жертва не появится в ближайшие десять минут. Пронеслась мимо моего стола, зашипев: – Не могу поверить, что ты меня в это втравила! «Любовь с первого взгляда»! Не переживу, если кто-нибудь об этом узнает. А я-то думала, что опозорилась на собрании Торговой палаты, где присутствовала в качестве нового вице-президента «Кнута и кружева». Но сегодняшнее мероприятие – худший вариант социального самоубийства. Сверкнула глазами и прошествовала в кабинет, продолжая что-то бормотать. Я осмелилась выдохнуть, в первый раз с того момента, как увидела Кирби. Фу-ух! И отметила, что та не приказала мне отменить назначенный визит в клуб знакомств. Значит, она все же пойдет туда. Это будет очень, очень длинный день. Мне было необходимо оставаться невозмутимой, чтобы помочь Кирби избежать нервного срыва. Все, о чем я мечтала, – провести хоть один день в тишине и спокойствии. Естественно, тут же зазвонил телефон. Внешняя линия. Я коротко помолилась о том, чтобы у меня хватило духу не отвечать, но тут мимо прошла секретарша мистера Стюарта, возвращаясь из буфета, где она обычно проводит большую часть дня. И бросила неодобрительный взгляд, заметив, что я не беру трубку. Так хотелось спросить, кто отвечает на звонки вместо нее, когда она в рабочее время председательствует на обсуждении сплетен в комнате отдыха. Но я не сделала этого, а просто подняла трубку: – «Кнут и кружево». Брианна слушает. – Наконец-то, дорогая! Где ты была целую неделю? Болела? Была при смерти? Наверняка сама матушка-земля устроила тебе персональное стихийное бедствие, раз ты ни разу не перезвонила мне, да еще на такой благословенной неделе. Я ожидала по меньшей мере букета роз в благодарность за использование такого количества связей, чтобы организовать для тебя прослушивание в «Сиэтл-опера». – Мадам издала превосходно отрепетированный страдальческий вздох. – Но не беспокойся об этом. Когда мы встретимся? У нас меньше семи недель на подготовку к самому знаменательному дню твоей жизни! Естественно, за исключением дня встречи со мной. Закатив глаза, я подумала, что у нее явные проблемы с самооценкой. – Мадам, кстати о прослушивании. Я хотела перезвонить, но… Звонок на другой линии. Спасена, в последнюю секунду! – Мадам, прошу прощения, но вам придется чуть-чуть подождать. – Но… Щелк. – «Кнут и кружево». Брианна слушает. – Ну наконец-то! Ты где пропадаешь, черт побери? – Голос Лайла звучал слегка раздраженно. – Прошу прощения? – Я произнесла это довольно холодным тоном. Обручальное кольцо не давало права на грубость. – Я оставил на твоем автоответчике с полдюжины сообщений. У тебя все нормально? – Неправда, всего три, – тихо проворчала я. Дзинь! «Ой, черт!» – Лайл, подожди немного. Щелк. – «Кнут и кружево». Брианна слушает. – Бри, это ты? Солнышко, я боялась, что до тебя добрался какой-нибудь серийный убийца, раз ты не звонишь родной матери. Едва не отправила папу к тебе на работу. У тебя все хорошо? Где ты была? Может, у тебя телефон сломался? – Мама была взволнована, и меня начало грызть чувство вины. Пи-ип. «Ужас!» – Мама, подожди немного. Извини, у меня все хорошо, я должна ответить на звонок по другой линии. Щелк. – Алло? – Наконец-то! «Только три» чего? Милая, тебя плохо слышно. Я так беспокоился. У тебя все хорошо? – Голос Лайла действительно был скорее озабоченным, чем раздраженным. Боже мой! Я тут же почувствовала себя подлой злюкой. Бедный Лайл извелся, а я просто дулась, как капризный ребенок. Может, Кирби не стоит у меня учиться. В последнее время я не являюсь хорошим примером. – Прости, Лайл, но… Пи-ип. «Паршиво. На другой линии мигает огонек – это мадам. Или мама?» – Мадам? Вы еще здесь? – Да, но уже почти готова положить трубку. Неужели что-то может быть важнее твоего будущего? Разве эта идиотская фирма, в которой ты бессмысленно выкладываешься, поможет осуществить мечты о славе оперной певицы? Разве, работая там, ты попадешь на обложку «Новостей оперы»? Попадешь? Попадешь?! Пи-ип. – Да, то есть нет. Я хотела сказать, что вам придется секундочку подождать, это очень важно. Обещаю, обещаю сейчас же вернуться. Щелк. – Я тебе перезвоню. Мадам на другой линии, ты ведь знаешь, какой она может быть. Я… – Что?! Что ты хочешь этим сказать: «Ты ведь знаешь, какой она может быть»? Какой я могу быть, дорогая? – Из трубки вырывался пронзительный, скрипучий голос мадам. Вдвойне паршиво. Очевидно, я еще не разобралась как следует с клавишами режима удержания. – Извините, мадам, я так сожалею… – Перед кем ты порочишь мое доброе имя? Что ж, хорошо. Замечательно. Если у тебя нет времени на меня, то, на верное, у «Сиэтл-опера» нет времени на тебя. Можешь по пробовать позвонить мне, когда выкроишь минутку в своем чересчур плотном графике, мисс Слишком Важная Персона, которой некогда поговорить с преподавателем вокала! – Но… Щелк. «О Боже, я погибла! Она никогда, никогда не простит меня». Пи-ип. О-о-ой… – Алло? – Бри, милая, если у тебя нет времени поговорить с собственной матерью, ничего страшного. Я всего лишь та, что девять с половиной месяцев носила тебя под сердцем, но это, конечно, не в счет. Занимайся своей важной работой и отвечай на важные звонки. – Но… Щелк. Ой-ой… Я устало нажала кнопку ожидания еще раз, надеясь, что на этот раз на проводе Лайл, а, скажем, не мистер Стюарт, губернатор Вашингтона или еще кто-нибудь, кому я могу сказать что-нибудь не то и не вовремя. – Э-э… Лайл? – Кто это еще может быть? Брианна, что происходит? – Я… э-э… просто слишком много всего приходится держать в голове. Молчание. – Лайл? Молчание затянулось. Наконец он глубоко вздохнул: – Бри, дорогая, я знаю, что тебе о многом приходится думать, о свадьбе и обо всем прочем. Но ведь сейчас как раз подходящее время, чтобы разговаривать с женихом, а не избегать его. – Он добродушно рассмеялся низким голосом, от которого у меня все внутри трепетало. (На самом деле он милый и очень красивый парень. Правда. И целуется, как прекрасный принц из сказки. М-м-м…) – Да. Сейчас самое время для поцелуев. Он рассмеялся еще громче: – Для поцелуев? Бри, может, я заберу тебя после работы и мы поговорим о свадьбе, и о поцелуях, и обо всем остальном за хорошим ужином? Я почувствовала, как мое лицо приобретает приятный оттенок вареного омара. Я что, произнесла это вслух? На счет поцелуев? Ой-ой-ой! – Ужин… Ужин – это здорово. – Может, я все-таки смогу, если Лайл поддержит. И, собрав все свое мужество, произнесла: – У меня тоже есть новости. Мадам устроила для меня предварительное прослушивание в «Сиэтл-опера» – даже не придется ждать официального начала прослушиваний. Это всего через семь недель, и… думаю, что хочу попробовать. Здорово, правда? Готовая ко всему – по крайней мере, мне так казалось, – я все же не ожидала безмолвия. (Теперь я знала, что имеют в виду под «оглушительной тишиной». Раньше я находила это высказывание довольно глупым. Но в тот момент молчание Лайла буквально рвало мне барабанные перепонки.) – Э-э… – Не могу в это поверить! Я-то думал, ты волнуешься из-за свадьбы, а ты, оказывается, не можешь отказаться даже в такой момент от своей оперной чепухи? – Оперной чепухи? Лайл, ты сказал «оперной чепухи»? Милый, я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж, но, как бы ты здорово ни целовался, тебе придется уважать дело, которым я занимаюсь, или… или… я не знаю, что сделаю! – Брианна, ты знаешь, что мне нравится твое пение. У тебя самый прекрасный голос на свете – я постоянно повторяю тебе это. Но речь идет о нашем будущем, крошка. Ты не можешь немного отложить свою оперную… э-э… свое прослушивание? К тому же ты, наверное, еще не готова? Услышав, как Лайл облек в слова мысль, всю неделю крутившуюся у меня в голове, я окончательно укрепилась в своем решении. Внезапно ответ прозвучал у меня в ушах так громко, словно его пропел тучный контртенор, под которым трещит сцена. «Я знаю, что мне нужно. Хватит прятаться от собственных желаний, как страус. Сделай это, Брианна». – Ты прав, Лайл. Я перезвоню позже. Пока. – Мягко опуская трубку на рычаг, я услышала, как Лайл недовольно крякнул, и улыбнулась. Еще успеет узнать обо всем. Стряхнула со свитера воображаемые пылинки, пригладила волосы и снова взялась за телефон. Принимая самое важное решение всей своей жизни, девушка должна выглядеть безупречно, не правда ли? Одну за другой я стала набирать семь цифр телефонного номера, который отлично помнила. Мадам придется меня понять. Один. «Это моя жизнь». Два. «Никто не заставит меня делать то…» Три. «… к чему я еще не готова». Четыре. «Они должны понять». Пять. «Всегда ведь можно попробовать еще раз, правда?» Шесть. – Брианна! Ты слезешь когда-нибудь с телефона? Иди сюда, поможешь мне составить расписание собеседований. И еще – с нетерпением жду объяснений, почему ты сочла распространителя продукции «Амвей» подходящим кандидатом на должность заместителя руководителя отдела маркетинга. Подумать только – «Амвей»! Я замерла, держа палец на последней, седьмой цифре, в буквальном смысле слова – с дрожащей рукой. Затем отложила трубку и встала. Спасена. Благодаря начальнице. Пятница, пять часов вечера; вы в курсе, чем занят ваш босс? Мой смотрелся (точнее, смотрелась) в маленькое зеркальце на стене, за дверью. Кирби называла его приспособлением для проверки зубов. – Безнадежно, – простонала она. – Что, ваши зубы? У вас очень красивые зубы, – произнесла я, пытаясь поднять ей настроение. Она кольнула меня злым взглядом, обнажив свои превосходные зубы в гримасе. – Не смешно. Совсем не смешно. Слушай, у меня еще есть три недели. За три недели-то найдется дурачок, который сочтет меня славной девчонкой? Пора прекратить унижаться. Кроме того, у меня куча работы, и надо еще забежать в магазин, купить книжку про балет. – Про балет? Собираетесь заняться балетом? У меня есть подруга, прима-балерина; если хотите… Кирби повернулась, горделиво прошествовала к своему столу и рухнула в кресло. – Нет, я не собираюсь заниматься балетом. Только представь меня в пачке! Я тебя умоляю… Это для… Впрочем, не важно. Забудь. Ну давай, «четыре-один-один», приступай. Я смотрела на нее, не понимая, чего она… ах да. Четыре-один-один. Справочная служба. – Я распечатала для вас инструкцию. Начало в восемь часов. Хм… Думаю, мы могли бы… э-э… обсудить… Может, нам стоит поговорить о… Она вздохнула и покачала головой: – Знаю, что пожалею о том, что спросила, но что ты хочешь обсудить? Последний раз, когда ты так мялась и хмыкала, я оказалась втянутой в этот дурацкий план. Что на этот раз? Прыгать нагишом с моста на «тарзанке»? Заинтригованная, я подняла глаза от бумаг, которые вертела в руках: – Серьезно? Такое бывает? А все эти ремни и веревки не… натирают? Кирби схватилась за голову и опять застонала: – Брианна, я пошутила. Никто так не прыгает. Так вот, может… Я улыбнулась: – Все понятно. Просто хотела разрядить обстановку. Это лишь поход в клуб знакомств, а не расстрел. И если уж мы собираемся дружить, зовите меня Бри. Каждый раз, когда кто-нибудь называет меня Брианной, я начинаю оглядываться в поисках мамы или учительницы из третьего класса. Она посмотрела на меня так, будто я шокировала ее или что-нибудь в этом роде. – А мы собираемся стать подругами? «Ой-ой-ой… Кажется, я перешла границы. Неужели Кирби из тех, кто не вступает в дружеские отношения с подчиненными? Вообще-то она кажется именно такой, но я подумала… ой, как глупо». Я выдавила непринужденный смешок: – Во всяком случае, я на это надеюсь. Я же не составляю для всех подряд руководства вроде «Десять способов расположить к себе любого собеседника при знакомстве». Кирби расхохоталась, и на ее лице отразилось что-то похожее на… облегчение? Хм-м… – Здорово. Вот до чего докатилась. Женщина, про которую в БШ говорили, что она любого без яиц оставит, докатилась до изучения каких-то пошлых способов. Я закусила губу: – Простите, если чем-то вас обидела. Я, конечно, не думаю, что вам очень нужны эти способы или вообще нужна помощь. Короче, забудьте об этом. Я просто… хм… а что такое БШ? И это правда? Ну, то, о чем вы… – Я перешла на шепот: – Про яйца? Она опять засмеялась и протянула руку за листком. – БШ – это бизнес-школа. А про яйца потом расскажу. Давай начнем, а то мне еще надо успеть кое-что сделать, прежде чем пережить унижение в компании отчаявшихся одиночек. – Хорошо, приступим. Я выбрала самые лучшие, на мой взгляд. В статье говорится… Она перебила: – В статье? Да ты целое исследование провела? Чувствую, как начинает гореть лицо. – Ну не то чтобы… Просто небольшое путешествие по Интернету во время обеда. Я, конечно, не искала каких-то особых сведений о свиданиях, просто нехитрые приемы, помогающие растопить лед. Сама я, конечно, не читаю такого – я ведь уже почти замужем, скоро будет пышная свадьба… Кирби оживилась: – Эй, вот и повод поболтать о тебе для разнообразия! Что там у нас с пышной свадьбой? Сама серьезность, я покачала головой: – Нет, нет, О свадьбе потом. Сейчас – о «правилах съема». Вот они. Я, правда, не соблюдала никакого порядка. – Тут я выложила на край ее стола страницы с выделенными маркером строчками. – Первое – комплименты. Здесь говорится: «Мужчины любят комплименты не меньше женщин. Мужское эго…» – … впитывает их, словно губка. Да-да, я не шучу. Дэниел мог бесконечно выслушивать восхищенные отзывы о размере его… э-э… ноги. – На этот раз покраснела Кирби. – Ладно, забудем про Дэниела. Я поняла – комплименты. Номер два? – Спорт. «Обсуждайте с ними последние новости спорта. Упоминайте знаменитых игроков или продемонстрируйте знание…» Ага, здесь написано «правила инфилд-флай». – Я с недоумением посмотрела на Кирби: – Вы не знаете, что это? Та тоже растерялась: – Понятия не имею. Что у нас сейчас – бейсбольный сезон? Баскетбол? А «Суперкубок» скоро? И кто самые популярные игроки «Маринерз»? После ухода симпатяги Алекса Родригеса я никого и не знаю. Все эти ритуалы, сопровождаемые плевками и почесыванием промежности, не для меня. В общем, спортом не увлекаюсь. Дальше. «Это будет о-очень долгий вечер». – Смех. Мужчин привлекает чувство юмора. Но они ни в коем случае не должны думать, что вы смеетесь над ними. Юмор выделяет вас в толпе и делает приятной даже невзрачную женщину. – Я подняла глаза на свою ослепительную начальницу. – Впрочем, вас это вряд ли касается. Но все же от юмора хуже не будет. Веселые женщины нравятся мужчинам. Кирби задумчиво постукивала по столу ручкой. – Ясно. Ублажать эго. Смеяться вместе с ними, но не над ними. Помнить о правиле «не зевай». Дальше. – Вообще-то речь шла о «правиле инфилд-флай»… Впрочем, не важно. Номер четыре: «Просите помощи. Мужчины обожают демонстрировать превосходство». Это, наверное, для «быстрого свидания» не очень подходит. – Точно. В чем я могу попросить помощи? В обращении с таймером? Кстати о времени: давай еще раз обсудим, как там все организовано. Со сколькими мужчинами я сегодня встречаюсь? Разыскивая нужные сведения в своих записях, я услышала самый нежеланный для меня в тот момент голос. Ну, может, не самый, но в первую тройку «изгоев» он точно входил. – «Со сколькими мужчинами ты сегодня встречаешься»? Я не ослышался? – Это был мистер Стюарт, он казался несчастным. – О чем это вы? Лицо Кирби стало непроницаемым. Она приподняла брови, будто хотела сказать: «Эй, полегче. Вы находитесь в моем офисе». (Все на свете бы отдала за умение делать такое лицо.) Я поднялась, собираясь уйти, и заметила, как она судорожно сжала подлокотники кресла. Хм… Может, Кирби вовсе не такая хладнокровная? – Не буду мешать. – Нет, Брианна… то есть Бри. – Она улыбнулась, прямо-таки воплощение собранности и спокойствия. – Мы еще не закончили обсуждение. Думаю, у мистера Бэннинга все равно мало времени. Шеф улыбнулся, облокотившись о косяк двери, и скрестил руки на груди. – Времени у меня полно. И я восхищен размахом вашей дискуссии. Учитывая срок выпуска новой продукции, предполагаю, что темой этой необычной беседы является маркетинговое исследование? Я бочком приближалась к двери. – Да. Знаете, мне все же пора бежать. Нужно заниматься… и все такое. До свидания, Кирби. И… э-э… удачи. В том деле… ну, вы понимаете. – Взглянула на бумаги, которые все еще держала в руках, и метнулась обратно, чтобы положить их на стол. – Это записи. Относительно того дела. Все, до свидания. Кирби кивнула в знак прощания и опять улыбнулась, однако не оторвала рук от подлокотников. Похоже, перед мистером Стюартом все трепещут. И у этого человека еще хватило наглости упрекать Кирби в излишней жесткости. Ха! Я пронеслась мимо него, всем своим видом выражая презрение. (На самом деле скорее прокралась, молчаливо умоляя «пожалуйста, не увольняйте»; но по крайней мере презрение присутствовало в моих мыслях.) Мистер Стюарт попрощался со мной, вошел в кабинет Кирби и закрыл дверь. Я разрывалась между желанием остаться для моральной поддержки или удрать отсюда как можно скорее, пока шеф не вспомнил про конфуз с громкой связью. Всплеск сестринской любви спасовал перед перспективой сокрушительного унижения. В конце концов, уж кто-кто, а Кирби сумеет постоять за себя, если кто-нибудь вздумает задать ей взбучку, – даже перед грозным мистером Стюартом. «Если хочешь стать настоящей оперной дивой, тебе придется общаться с людьми пострашнее мистера Стюарта», – прошептал внутренний голос. Я была так занята размышлениями, что забыла о взбучке, предстоящей лично мне. Но тут человек, готовый расправиться со мной, вдруг подошел ко мне и сгреб в охапку. Это, конечно, был мой жених. – Лайл? Что ты здесь делаешь? Он рассмеялся и поставил меня на пол. (Я упоминала, что он намного выше?) – Я, конечно, надеялся на более теплый прием, но оно и понятно, после той беседы по телефону. Лайл был просто восхитителен в потертых джинсах, рубашке с длинными рукавами и в коричневом кожаном пиджаке, который мне очень нравился. На мгновение я выкинула из головы все наши проблемы и конфликты и просто стояла, радуясь, что он здесь, такой красивый и сильный. – Лайл, я так рада тебя видеть! Но нам действительно нужно серьезно поговорить. За спиной послышались шаги, и я увидела, как Лайл смотрит – поверх моей головы – на приближающегося человека. Затем зазвучал другой голос, который мне сейчас не хотелось слышать: – Привет! Вы, должно быть, тот самый знаменитый Лайл? Я наслышан о вас. Я почувствовала, как кровь отхлынула от головы куда-то в область коленных чашечек. Конечно же, это Джейми. Только его мне и не хватало! 18 Кирби E la prima volta che lei e qui? (Вы здесь впервые?) Собранная, спокойная и невозмутимая. Спокойная, как удав. Мысленно произношу избитую фразу, пытаясь отодрать пальцы от подлокотников. «Вот черт! И принесло же его именно сейчас!» После поспешного отбытия Бри разжимаю зубы – ровно настолько, чтобы суметь улыбнуться Бэннингу. Помощница покидает тонущую… начальницу, собравшуюся в клуб знакомств. Разве можно винить ее? – Чем могу помочь? Вообще-то я занята, и мне пора уходить – есть дела… – «Во что бы то ни стало нужно купить книгу о балете, чтобы было о чем поговорить с Лорен в среду, только это не твое дело, Бэннинг». – Так что если это может подождать… Начинаю перебирать бумаги на столе, в надежде, что шеф отбудет, поняв намек. Через секунду бросаю на него осторожный взгляд. Видно, он не очень хорошо понимает намеки. Стараюсь не обращать внимания на его широкие плечи. Это трудно – когда Бэннинг стоит, прислонившись к двери и скрестив руки на груди, он выглядит потрясающе. Вообще-то я не особенно люблю мускулистых мужчин и не понимаю, почему созерцание его фигуры (поистине восхитительной), хоть и в нелепой позе, рождает во мне сладкую дрожь. Глупые феромоны. Сдаюсь, поднимаю глаза, тоже скрещивая руки на груди. (В основном с целью спрятать выпирающие соски. Ой, что-то здесь холодно стало – и дело совсем не в тайном влечении к Аттиле, то есть главному исполнительному директору.) – Понятно. Видимо, это срочно. Что стряслось, Бэннинг? – спрашиваю спокойным, бесстрастным тоном, хотя очень боюсь, как бы он не вознамерился обсудить наш так и не состоявшийся совместный обед. Он распрямляется, демонстрируя до неприличия красивое и стройное тело, подходит к столу, присаживается на краешек кресла и наклоняется в мою сторону: – Именно это я и хотел узнать. Что происходит? Думаю, вряд ли ты пожелаешь говорить о сегодняшнем неудачном обеде, но меня зацепила фраза, которую я случайно услышал. Так со сколькими же мужчинами ты сегодня встречаешься? Дай угадаю: это маркетинговое исследование? (Как он прав насчет обеда!) Мысленно перебираю названия согревающих масел новой линии и думаю, какие из них я бы не отказалась протестировать на Бэннинге. Бах! Температура в комнате подскакивает до миллиарда градусов. А я откидываю волосы с внезапно вспыхнувшего лица. Страница тринадцать? Изделие номер четыре-семнадцать? Впрочем, мне почему-то кажется, что в постели мой шеф обходится без электронных устройств… Борюсь с откровенными мыслями, пытаясь вернуться к теме беседы. Но как приятно было бы ощутить его руки на своем… – Маркетинговое исследование? Точно. Да, именно. Разве можно найти лучшее время, чем вечер пятницы, чтобы проанализировать перспективы продвижения наших товаров? – Выпячиваю подбородок и устремляю на него красноречивый взгляд, означающий: «Здесь главная я». Бэннинг широко улыбается, но его глаза остаются серьезными. – П-понятно… Маркетинговое исследование. Знаешь, я тоже озабочен перспективами новой линии; может, и меня прихватишь с собой? Две головы лучше, чем одна, как известно. Даже если одна из этих голов – твоя, без сомнения, – светлая. – Я… э-э… – Помогите! Что-то моя светлая головушка отказывается меня выручать. – Ты знаешь, это исследование мне лучше провести в одиночку. Трудно будет знакомиться с мужчинами, если рядом будет околачиваться породистый самец вроде тебя. На этот раз и его глаза улыбаются. – Самец? Ты считаешь меня породистым самцом? Из твоих уст это, конечно же, комплимент. – Шеф откидывается в кресле, давая мне возможность беспрепятственно созерцать его мускулистые бедра. Очевидно, этот мужчина занимается спортом. И немало. Делаю глубокий вдох. – Комплимент? Нет, просто констатация факта. Ты ведь и сам знаешь, что хорошо выглядишь, я ничего особенного не сказала. На самом деле, кого бы я ни взяла с собой – мужчину или женщину, это будет помехой моим сви… то есть я хотела сказать – сбору сведений. Так что спасибо, но… нет, спасибо. – Вытаскиваю из ящика сумочку, поднимаюсь и обхожу стол. – Спасибо, что зашел, но мне пора. Увидимся в понедельник. Бэннинг внимательно смотрит на меня, наклонив голову, затем тоже встает. К несчастью, при этом он оказывается на расстоянии ближе двух футов. Я чувствую пряный, отдающий древесными нотками аромат бальзама после бритья. Интересно, меня уволят, если я слегка укушу начальника в шею? У меня, наверное, легкое помутнение рассудка, потому что я действительно успеваю подступить еще ближе к нему, прежде чем успеваю выйти из транса, навеянного долгим отсутствием оргазма. Быстро отодвигаюсь от Бэннинга. – Всего доброго. До встречи. Пока. Стремительно проскакиваю мимо шефа, пока он не сказал еще что-нибудь, и почти успокаиваюсь. Уже взявшись за дверную ручку, слышу за спиной негромкий смех и оборачиваюсь, а зря: он продолжает стоять на том же месте, уставившись на меня. – Кирби! Э-э… желаю продуктивно провести вечер. Увидимся в понедельник. Киваю и убегаю, недоумевая: почему в злодейские планы судьбы вошло наслать на меня такой мощный прилив желания? Почему меня так волнует само присутствие Бэннинга Стюарта, главного исполнительного директора? Направляясь к лифту, понимаю, что мне просто нужна хорошая доза грубого секса, и улыбаюсь, представляя счастливого победителя сегодняшнего вечернего шоу. Он получит намно-о-го больше, чем ожидал. Может, я даже испробую на нем наше изделие номер четыре-семнадцать. И тогда мне удастся выбросить Бэннинга из головы, а мой гормональный фон придет в норму. – Потом эта сыпь стала чесаться, все сильнее и сильнее; я чесался, но чем больше чесался, тем хуже становилось, пока я весь не покрылся волдырями. Уставившись на имеющий форму луковицы нос Гарри, моего третьего кавалера за вечер, чувствую, что больше не могу скрыть отвращение. Прошло уже шесть минут из положенных десяти, а он все описывает дерматологические последствия своего туристического похода. Исходя из предположения, что этот парень, должно быть, стремится предстать передо мной в наилучшем виде, стараясь произвести благоприятное впечатление, содрогаюсь при мысли о целом вечере с таким недоумком. Собеседник склоняется ко мне, его тощая шея сиротливо вылезает из свитера ядовитого грязно-коричневого оттенка с тошнотворно-зеленым рисунком. – А потом пошло заражение. В панике отпрыгиваю вместе со стулом. – Надо же! Ну все, достаточно. Хватит с меня. Гарри всматривается в мое лицо невидящим взглядом. Наверное, оставил очки в машине, абсолютно безуспешно пытаясь казаться более привлекательным. – Что? Ты что-то сказала? – Да, я просто… хочу сделать перерыв. Мне нужно в дамскую комнату. Прямо сейчас. – Встаю, слабо машу рукой женщине-координатору, призывая на помощь. Она бросается ко мне, едва не спотыкаясь в своих модных черных балетках. – Хочу сделать паузу. Нужно в дамскую комнату. Я не знала, надо ли предупреждать вас. Женщина встревоженно изучает меня. Неужели на этих мероприятиях еще ни разу никому не захотелось пописать? Или она боится, что я вылезу в окно туалета, чтобы удрать от Гарри? Она так пристально смотрит в свой блокнот, будто там содержится ответ на все вопросы о смысле жизни (или на худой конец пропуск в туалет). – Э-э… вы уверены, что не можете подождать? Перерыв будет в конце этого раунда. Бросаю еще один взгляд на Гарри. Да, наверное, немало потенциальных партнерш для «быстрых свиданий» исчезают через окно в туалете, если тут много таких классных ребят. Еще малая толика общения с Гарри – и меня не удержат даже решетки на окнах. Содрогаюсь при мысли об этом. – Да. Уверена. Прошу прощения, Гарри. Надеюсь, вам больше повезет в следующем раунде. Убегаю в направлении туалета, не дожидаясь, пока нервная координаторша решит, можно ли мне туда. Я что, в третьем классе? Да, мне предстоит нелегкий долгий вечер. Почему-то законы физики оказались нарушены, и первые сорок пять минут «быстрых свиданий» длились этак года полтора. Неужели ради этого я переодевалась в маленькое черное платье от «Донны Каран» с новыми туфлями на шпильке? Пытаюсь расслабиться и наслаждаться игрой превосходного джазового квартета, музицирующего в углу, но быстро вспоминаю, что не люблю джаз. Сначала был Боб, работающий в управлении ресурсами; потом оказалось, что на самом деле он – Бобби Ли, мусорщик. Дело не в снобизме (ладно, вообще-то я действительно сноб, но сейчас выбирать особенно не из чего), но этот парень мог хотя бы переодеться. Не отличающийся тонкостью аромат гниющих рыбьих потрохов меня не прельщает. А слюнявая похоть, отразившаяся на его лице после упоминания о моей работе в компании «Кнут и кружево», – он не просто знал это название, но и стал перечислять изделия и номера страниц так омерзительно, будто хотел сказать: «Я провел немало приятных минут, уединившись у себя в комнате с вашим каталогом, активно действуя левой рукой», – окончательно выводит меня из терпения. Холостяк номер два был бесцветен. Скучен, неприметен, неинтересен. Уже не помню, как его звали. Тусклые волосы, бесцветные глаза и бесцветная личность. Такого парня я легко могла бы очаровать и заставить восторгаться моей добротой, просто позволив заглянуть в декольте и изобразив интерес к его занудной жизни. Но терпения не хватило. Час общения с таким человеком, и я начала бы трясти его за шиворот, пытаясь расшевелить хоть немного. Мы обсудили великолепного Гарри, сидящего за соседним столиком и, судя по долетающим обрывкам фраз, излагающего перепуганной женщине предание о запущенном ногтевом грибке. Та отодвигается от стола и, вытаращив глаза, жалобно озирается. Бедняжка! Неужели тут не проводят предварительного отбора среди мужчин? Две минуты до перерыва, но мой четвертый кавалер еще в баре – заказывает напитки. Я бы разозлилась за опоздание, если бы не хотелось выпить – так, как никогда не хотелось. Никогда. Честное слово. Ух ты! Если это он направляется сейчас в мою сторону, то стоило пройти первый круг ада. Красиво встрепанные золотисто-каштановые волосы, хороший (читайте – не из синтетики) костюм, убийственно мужественные скулы… И вот он идет сюда… останавливается, выдвигает стул… О да! – Привет, вы, должно быть, Кирби? Координатор описала мне вас, – произносит он и ставит передо мной порцию коктейля из водки с мартини. Я одариваю его улыбкой, означающей: «Здравствуй, ненаглядный, я уже и ноги побрила», – и едва заметно встряхиваю головой: – Да, это я. А вы?.. – Чуть опускаю голову, изображая милого, застенчивого и совсем не агрессивного вице-президента компании. М-м-м, отлично. Этот парень кажется привлекательным и на второй взгляд. Возможно, именно он поможет мне выкинуть из головы Бэннинга. То есть я, конечно, и не собиралась думать о Бэннинге. Нет, серьезно. – Райан. Приятно познакомиться с вами, несмотря даже на то, что я чувствую себя здесь дураком. Он ухмыляется и пожимает мне руку; идеальное рукопожатие – уверенное, но не слишком крепкое («Постоянно доказываю всем свою мужественность»), и не слишком слабое, что было бы еще хуже («Вовсе не обладаю мужественностью, так что нечего и доказывать»). – Расскажите, как это вас угораздило? – спрашиваю я. – Меня уговорила прийти сюда секретарша, с целью… маркетингового исследования. Он выглядит немного смущенным. – Маркетинговое исследование? Можно было догадаться, что такая красивая девушка вряд ли будет здесь искать кавалеров, но признаюсь – я все же разочарован. О, как он мне нравится! Мысленно показываю язык Бэннингу и тут же задаюсь вопросом: с какой стати я опять о нем думаю? Бр-р-р! Забудь о Бэннинге! Возвращайся к Брайану. То есть к Райану. Поспешно исправляюсь: – Нет, нет. Я здесь действительно хочу с кем-то познакомиться! Я так загружена на работе, что на личную жизнь катастрофически не хватает времени; вот я и подумала – может, кто-нибудь из друзей по несчастью тоже сюда заглянет. – Оглядываюсь и заговорщицки понижаю голос: – Стараюсь не думать о потенциальной возможности публичного позора и превращения в парию прямо сейчас. Мы оба с иронией смеемся, будто говоря друг другу: «Как же мы отличаемся от всех этих неудачников, собравшихся здесь!» – и проводим несколько минут в болтовне ни о чем, оценивая друг друга. Он работает в строительной отрасли, я – руководитель по маркетингу в производственной корпорации, названия я, конечно, не сообщаю. Когда таймер, отсчитывающий минуты нашего мини-свидания, показывает, что оно почти завершено, Райан делает глоток и откидывается на спинку стула. – Не могу поверить, что столько времени потратил впустую, сидя в баре, когда меня ожидала прекраснейшая из женщин. Может, сбежим отсюда и по ужинаем вместе? Ух ты, он к тому же весьма обходителен. «Пожалуй, чересчур», – думаю я, вспоминая хитрую сволочь Дэниела. Кроме того, не хочу показаться слишком доступной. – Спасибо за комплимент и за приглашение, но мне нужно завершить маркетинговое исследование. Но я с удовольствием пойду на настоящее свидание с вами, если хотите. – Скромничать ни к чему – с Райаном можно весело провести время, и, возможно, я добьюсь от него благоприятного отзыва. Он улыбается мне, слыша звонок таймера: – Да, определенно хочу. Не забудьте большими буквами написать «Да» рядом с моим именем в списке. Не терпится узнать что-нибудь о вашем загадочном маркетинговом исследовании. – Райан протягивает руку и убирает с моего лба прядь. Но к сожалению, при этом я не ощущаю ни дрожи, ни прилива жара или возбуждения, подобных тому, что пронзили меня, когда к моей спине прикоснулся Бэннинг. «Черт побери, когда ты перестанешь думать об этом человеке? Вспомни, кто твой босс, если успела забыть! Как насчет правила – никогда не смешивать работу и личную жизнь? А что будет дальше? Начнешь вертеть задницей на корпоративной вечеринке?» Временами моя совесть проявляется гигантской занозой в этой самой заднице. 19 Кирби Puo venire a cena? (Вы придете к нам на ужин?) Мужчины с пятого номера по восьмой были так скучны, что, сидя напротив номера девять, я уже не могу вспомнить их имена. – Значит, вы работаете в области управления природными ресурсами? Надеюсь, это не означает, что вы мусорщик? – Приподнимаю бровь и пристально смотрю на Бадди, расположившегося передо мной за столом. – Я уже с чем-то таким сталкивалась. Бадди смеется. Не могу не признать: смех у него приятный, вопреки тому факту, что его, несомненно, назвали в честь золотистого ретривера, любимца семьи. Взрослый мужчина по имени Бадди? Я вас умоляю! Он даже чем-то смахивает на золотистого ретривера – светлые, немного взлохмаченные волосы и большие карие глаза. Как раз то, что мне нравится: предпочитаю блондинов. Никогда не любила мужчин с темно-каштановыми волосами, как у Бэннинга. Опять. Вот дерьмо! Бадди заговорил: – Ага, до меня дошел душок от того мусорщика, когда я входил. Мог бы на худой конец хотя бы переодеться. Улыбаюсь, слыша собственные мысли, произнесенные вслух. Или ко мне опять вернулись телепатические способности, или у нас с Бадди похожий ход мыслей. Это неплохо. – Ладно, расскажите мне об управлении природными ресурсами. Чем конкретно вы занимаетесь? Если это, конечно, не связано с мусором. Он качает головой, продолжая веселиться. На вид ему примерно столько же лет, сколько мне, но вокруг глаз видны милые морщинки, какие обычно бывают от смеха. Если парень часто смеется, он мне должен понравиться – это ведь значит, что у него есть чувство юмора, правда? (К тому же приятно видеть рядом мужчину, у которого хватает ума заиметь морщины раньше меня.) – Нет, Кирби, пора поговорить о вас. Чем вы зарабатываете на жизнь, когда не стоите у всех на виду и не блистаете красотой, заставляя простых смертных падать ниц и молить о пощаде? Хм… Красивая фраза. Скорее всего, он уже использовал ее раньше, но мне трудно устоять перед столь откровенной лестью. Впрочем, Бог с ней, с лестью, надо ответить на вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов: «Чем Кирби зарабатывает на жизнь?» Давайте подумаем. Сегодня я сообщила пяти разным мужчинам, что работаю в «Кнуте и кружеве». Реакция была разной – одни нервно хихикали (не к добру, если взрослый мужчина так делает), другие выдавали грубые шутки (тоже мало приятного) или пускали слюни, тут же начиная перечислять изделия из каталога (эти мне точно не подойдут, пусть отправляются домой, к мамочке). В правилах ничего не говорится о том, что я должна быть абсолютно… правдивой. Отлично. Буду бессовестно врать. Продолжу разговор, а тем временем все обдумаю. – Мне понравилось – «падать ниц», надо же! Вы умеете говорить комплименты. И многие женщины попадаются на эту красивую фразу? Может, я учительница? Это очень серьезная профессия. О нет, все эти мальчишеские фантазии… А вдруг Бадди из тех, кто надевает короткие штанишки и просит, что бы его отшлепали? Фи! Мой собеседник вновь улыбается, нисколько не обескураженный моим ответом: – Мне не часто выпадает возможность произнести ее – в наши дни в ночных клубах Сиэтла можно встретить не так уж много богинь. А вы… почти богиня. – Здорово. Вы обходительны и умеете обосновать сказанное. Люблю, когда мужчина быстро соображает. А если сказать, что я певица? Брианна, например, очень мила. Но вдруг он попросит спеть что-нибудь? Мое пение подобно воплю посаженной в мешок беспризорной кошки. Певица точно не подойдет. – Я заметил, что вы избегаете ответа на вопрос о работе. Может, вы тайно занимаетесь сбором мусора? Или танцуете стриптиз? Или и того хуже – работаете страховым агентом? От такого известия у меня бы, пожалуй, случился сердечный приступ. – Бадди смеется и наклоняется в мою сторону. На языке движений и жестов это означает явную заинтересованность. «Думай, Кирби, думай! Сердечный приступ, болезнь, благородная профессия… медсестра. Точно. Я…» – Медсестра. Я медсестра. Не люблю признаваться в этом, потому что… ну, потому что нередко люди тут же начинают рассказывать о своих больных родственниках, наростах на теле или… э-э… о проблемах с кожей. Но я действительно медсестра. По-видимому, это произвело на него впечатление. Эх, почему я раньше не догадалась? Тогда не пришлось бы отвечать на вопрос парня номер пять: «Как лучше – с живым мужчиной или с фаллоимитатором?» – Здорово! Моя сестра тоже работает медсестрой, в Шведском медицинском центре. Вы ей понравитесь. Похоже на мелодраму, правда? Пойти на свидание с парнем лишь для того, чтобы вытянуть у него хороший отзыв о собственной персоне. – Раз вы собираетесь познакомить меня с сестрой, значит, мы оба пишем «Да» в списке против имен друг друга? – Приятно улыбаюсь, надеясь, что примерно так улыбаются медсестры. – О да! Вы спасли сегодняшний вечер. Я уже жалел, что не остался дома, чтобы еще раз посмотреть диск с Дейлом Эрнхардтом,[29 - Дейл Эрнхардт – знаменитый автогонщик, входил в десятку лучших автогонщиков XX века.] а тут появляетесь вы. Это самый приятный сюрприз за долгое время. – О, и я обожаю сюрпризы! – Если бы Бадди догадывался насколько. Но все же готова поспорить, что успею заставить его назвать меня милой до того, как он узнает правду. – Дейл Эрнхардт – это тот самый джазовый пианист из Чикаго? Он принимает изумленный вид, затем хохочет, но звонок таймера отсекает все возможности для объяснения. Два кандидата из девяти оказались весьма перспективными – намного лучше, чем я ожидала. Встаю, потягиваюсь и сажусь обратно, ожидая прибытия кавалера номер десять. Каким бы невменяемым он ни оказался – это уже не важно. Потерплю десять минут и смогу спокойно вернуться в свою тихую, уютную квартирку, где съем пинту шоколадного мороженого «Годива» с трюфелями. Номер десять явился точно по расписанию. Высокий, симпатичный, хотя и слегка неуклюжий, как какой-нибудь долговязый профессор. И у него потрясающая улыбка. Правда, лучше воздержаться от комментариев на тему оранжевой рубашки. Может, тут принято оставлять лучшее напоследок? – Привет! Я Стив, и у вас сегодня со мной свидание. Впрочем, для вас это уже десятое свидание, что, наверное, ужасно, и вы, наверное, до смерти устали от светских бесед. Однако с точки зрения психологии и статистики – кстати, я говорил, что преподаю статистику и социальную психологию в Вашингтонском университете? – о последнем кавалере вы будете помнить дольше, чем о других. И это неплохо, если, конечно, я вам хоть немного понравлюсь, но ужасно – если нет. Хотя, что может во мне не понравиться? – Сверкает зубами в широченной улыбке и плюхается на стул. – Я говорил, что учусь на артиста разговорного жанра? Хотите что-нибудь послушать? Пришел парень в бар; ой, нет, на самом деле их было двое. Два парня вошли в бар… хотя это мог быть и ресторан, потому что по сюжету совсем не обязательно, что бы в заведении подавали пиво, но… ах да, сюжет. Позвольте, я начну сначала. Приходят два парня в… скажем, назовем это учреждением общественного питания, и попугай говорит… Вздыхаю и откидываюсь на спинку стула, сдерживая порыв закрыть руками лицо. Ладно, два из девяти – это не так уж плохо. Кто знал, что «свидание» с десятью мужчинами в течение двух часов окажется таким изнурительным? Быстро заполняю бланк, выбирая Райана (естественно), Бадди (несомненно) и – после непродолжительного раздумья – Стива. Может, этот парень просто склонен много болтать, когда нервничает? Все-таки он чертовски привлекателен. С другой стороны, если он всегда так разговорчив, то вряд ли у него много поклонниц. Так что на Стива легко будет произвести впечатление: он решит, что если женщина согласилась куда-нибудь с ним пойти, то это очень… мило с ее стороны. (Представьте себе громадную улыбку продавца подержанных автомобилей или какую-нибудь пошлую музычку за кадром, как во второсортном фильме категории «Б», и вы в точности поймете мое настроение.) Закутываюсь в махровый халат и, устроившись на диване, думаю о прошедшем вечере и о том, что, к счастью, не встретила никого из знакомых. Репортер из «Сиэтл таймс» хотел щелкнуть меня с одним из тех ребят, для статьи Си-Джей. Но я зло посмотрела, давая понять: это вмешательство в частную жизнь, а я не являюсь публичной фигурой, и тот сразу отступил и направился к блондинке с пышной прической, похожей на девушку из группы поддержки, которая только рада попозировать. Вероятно, ее звали Фифи или Бинки. А может, Маффи. Улыбаюсь и вновь тянусь за мороженым, наслаждаясь, что можно наконец снять маску сестры Грин, спасительницы человечества и очень хорошей девушки, и снова стать вредной и сварливой. Полагаю, многие сильно переоценивают значение добродетели и любезности. Никто не ждет от мужчины-бизнесмена, что тот будет играть роль Хорошего Парня с большой буквы. Извечный двойной стандарт: агрессивные мужчины – это требовательные начальники, сильные люди, добивающиеся своих целей, и так далее, и тому подобное. А агрессивные женщины – стервы. Не скажу, что мне уж очень обидно… Очередная реклама очередного средства вроде виагры сменяется картинками самодовольных парочек, рука об руку уходящих в закат, и я нажимаю кнопку включения звука на пульте дистанционного управления. Правда, не вовремя – в результате приходится все-таки выслушать длительное нравоучение о побочных эффектах: «Не используйте данное средство совместно с лекарствами от… (бла-бла-бла). Может вызвать повышение кровяного давления, повышенную нервную возбудимость, или ваш Вилли внезапно вскочит и исполнит ирландскую джигу». Или что-то в этом роде. Начинается вторая часть записанной на кассету про граммы «Стань поп-звездой!», и я делаю два открытия. Первое: Джули все равно не узнает, посмотрела ли я запись полностью, так что можно переключиться на канал научной фантастики. Второе: можно было перемотать рекламу. Тьфу! Нацеливаю пульт на видеомагнитофон и нажимаю кнопку – не без некоторого чувства вины, Джули ведь моя лучшая подруга. Но разве нормальный человек может долго выдержать это шоу? И тут раздается звонок в дверь. Звонок в дверь в одиннадцать тридцать вечера не предвещает ничего хорошего. И вообще, единственный человек, когда-либо приходивший ко мне без приглашения поздно вечером, – это… вот дерьмо! Подпрыгиваю, мчусь к двери и выглядываю в глазок, держа перед собой мороженое, точно щит. Но сама леди Годива не спасет меня, если это хитрая сволочь Дэниел. Это он, можно не сомневаться. Да еще улыбается. Я погибла. Прислоняюсь лбом к двери, думая: почему бывшие любовники не могут испаряться так же быстро и безвозвратно, как делают после первого свидания те, от кого ждешь звонка? Отправить бы их всех разом куда-нибудь, скажем, в сказочную страну под названием «Со мной случилось загадочное происшествие – я сломал палец, которым обычно набираю телефонные номера, поэтому в ближайшие две недели позвонить не смогу». Это здорово облегчило бы мне жизнь. Количество надоедливых мужчин значительно уменьшилось бы. Дверь сотрясается от ударов, и я отскакиваю назад. – Кирби, любовь моя, открывай! Я знаю, ты дома. Видел на стоянке твой милый маленький «мерседес». Поменяла машину, красавица? – Должно быть, Дэниел пьян, потому что говорит очень громко. Он снова стучит, потом звонит, раз семь под ряд, а я трусливо прячусь за дверью, не зная, что делать. Нельзя оставлять его там, он точно всех соседей разбудит. Раздумываю, не стоит ли вызвать полицию, но боюсь, что любые неприятности могут отразиться на моем участии в программе «Почетные братья и сестры». Снова трезвонит дверной звонок, на этот раз еще громче, если такое возможно. Черт, черт, черт! Что же делать? – Кирби, у тебя мужчина? А он знает о том, как ты любишь, когда я сую язык тебе в… Ставлю мороженое на стол и распахиваю дверь, пока вся округа не узнала о моих предпочтениях в отношении его языка. Я убью эту скотину. – Входи скорей, идиот. Какого черта ты заявился в полночь? Точнее сказать – что ты вообще тут делаешь? – Хватаю его за воротник и втаскиваю в квартиру, надеясь, что мои пожилые соседи ничего не услышали. Дэниел, спотыкаясь, входит, и каким-то образом одна его рука оказывается у меня на правом плече, а другая – на левой груди. Если бы на его месте оказался кто-то другой, можно было бы подумать, что это случайность, – ну не соображает человек спьяну. Но только не в случае с этим мерзавцем – он начинает ласкать меня! Отбрасываю его руки и захлопываю дверь. – Дэниел, убери свои грязные лапы! Сколько раз нужно сказать, что у нас все кончено, чтобы до тебя наконец дошло? Неужели в тот раз, когда я пришла домой и увидела, как ты трахаешь не одну, а сразу двух обнаженных натурщиц в моей постели, и попыталась проломить мольбертом твою башку тебя не посетила догадка… Вздрагиваю и пытаюсь отбросить воспоминание об этом прелестном событии назад, в подсознание, где оно может спокойно разлагаться вместе с остальными эмоциональными травмами. Поверьте, такое не скоро забудешь – увидеть своего парня, обвитого четырьмя длинными двадцатилетними ногами, абсолютно лишенными целлюлита и покрытыми золотистым загаром. Я уже говорила, что он хитрая сволочь? – О, прелесть моя! Давай не будем об этом снова. Когда ты меня наконец простишь? На самом деле все было не так, как могло показаться. – Он неуверенно приближается, а я опять отступаю. – Ага. Ну ты и скотина! А как это могло быть? Ты упражнялся с двумя натурщицами – одновременно! – в нашей постели, пока я торчала в офисе, пытаясь заработать денег, чтобы ты мог вести свой дурацкий богемный образ жизни. – Сердито тру глаза, чувствуя, как наворачиваются слезы. – Нет, Дэниел, я просто круглая дура. Думала, ты любил меня. Какая наивность! Ну и ладно. Прекрасно. Теперь выметайся, и никогда больше не приходи сюда, или я позову полицию. Он уже не кажется настолько пьяным. – Кирби, любовь моя! Не нужно полиции. Успокойся, любимая, не надо плакать. – Внезапно он хватает меня за руки, резко и неожиданно, но я не боюсь, потому что он все еще улыбается – доброй, приятной улыбкой, которой обворожил меня три года назад. – Если бы я был тебе безразличен, ты бы не плакала. Знаешь, кто старое помянет… Давай начнем все сначала! Тебе ведь ни с кем не будет так хорошо, как со мной, и ты это прекрасно знаешь. – Он склоняется ко мне и дышит в шею, напоминая, как я заводилась, когда он покусывал меня именно в это место. Поверите, я прекрасно это помню, но теперь все изменилось. Свобода! В первый раз я не испытываю рядом с ним возбуждения. Лишь печаль. И легкое отвращение. Страха пока нет. Поднимаю руки, высвобождаясь из его объятий, и поворачиваюсь спиной к двери: – На этот раз не сработает, хитрая… э-э… то есть Дэниел. Твои чары больше не действуют. Я дважды прощала твои «невинные шалости». «Кирби, но мы же недоговаривались хранить верность!» «Кирби, мои чувства к тебе так сильны, что я боюсь этого, вот мне и пришлось трахнуться с владелицей галереи, которая по чистой случайности смогла помочь мне в карьере». Проклятие! Я и впрямь была круглой дурой. Качаю головой, поражаясь собственной глупости. На протяжении долгих лет изо всех сил стараться не уподобляться матери – ив итоге влюбиться в этакого мерзавца. «Мам, представляешь? Мы с тобой, оказывается, очень похожи». Дэниел заходит сзади и хватает меня за плечи. Я ощущаю, как его пальцы впиваются в кожу, даже сквозь ткань пижамы. – Да, я знаю, – произносит он нетерпеливо, будто возмущаясь, что я смею напоминать об этом. Пытаюсь вырваться, но тщетно. Вот теперь я немного напугана. Он ведь на шесть дюймов выше и на восемьдесят фунтов тяжелее меня. Крупный мужчина, и это нравилось мне и даже возбуждало, когда он катал меня на своем «харлее» или нес на руках в спальню. Теперь его сила вызывает лишь страх. Сопротивляюсь, пытаясь освободиться, но притворяюсь спокойной. – Дэниел, тебе лучше уйти. Ты начинаешь действовать мне на нервы, а мне не хотелось бы вызывать полицию. Ты ведь понимаешь, что я могу это сделать? Он бросает меня к стене, и я уже не просто напугана – я в ужасе. Только бы не начать задыхаться. Если он только попробует что-нибудь сделать, я так дам ему коленом по яйцам, что… Дэниел придвигается ближе и рычит мне в лицо: – Хорошо, я уйду! Ты всегда была хладнокровной сукой. Но не думай, что все кончено. Ты самое лучшее, что у меня когда-либо было, и я не отпущу тебя. Тебе придется с этим смириться. В следующее мгновение он, овладев собой, отпускает меня и отступает. Маска Дэниела-обаяшки снова появляется на его лице, и я осознаю, что человек, которого, как казалось, я любила, на самом деле лишь опасный лицемер. Хочу, чтобы он убрался. Прямо сейчас. Снова превращаюсь в деловую Кирби, в кабинете которой на видном месте стоит книга «Как поступил бы Макиавелли?», и изображаю деланное спокойствие: – Хорошо, мы обсудим это позже. Может, поужинаем вместе или выпьем что-нибудь? Позвони в понедельник, и мы договоримся о встрече. «Скорее в аду откроют ледовый каток, чем мы увидимся снова, мерзавец». Улыбаюсь и иду к двери. На этот раз Дэниел позволяет мне открыть ее. На его лице отражаются сомнение и самодовольство одновременно. Он достаточно хитер, чтобы удивиться столь быстрой капитуляции, но непомерно раздутое эго заставляет его поверить, что я вновь во власти его чар. Это же Дэниел. – Ладно. Сделаем по-твоему, дорогая. Ты уверена, что не хочешь, чтобы я остался и доставил тебе удовольствие? Кстати, о том фокусе с языком, про который я говорил… ты ведь не зря звала меня Королем Оргазма? – Он бросает на меня плотоядный взгляд, и мне стоит больших усилий сдержать тошноту и не разразиться истерическим хохотом. Но все же это победа. Я сильнее. К черту мягкость и доброту! Я сильная женщина. Сейчас я просто обязана быть такой. Улыбаюсь и даже касаюсь его руки: – Конечно, не зря. Просто сегодня я слишком устала, чтобы представлять для тебя интерес, а в пять утра вставать на работу. Поговорим на днях. У меня даже хватает присутствия духа подождать, пока Дэниел дойдет до конца лестничной клетки и обернется, улыбнуться вслед и лишь после этого закрыть дверь. Я захлопываю ее, поспешно задвигаю засов и бросаюсь в ванную комнату, боясь, что меня все же стошнит. Страх, злость и облегчение неистово бурлят в животе, и я падаю на колени перед унитазом. Смываю нечто, сильно смахивающее на желудочный сок, и с трудом поднимаюсь, чтобы вымыть руки, умыться и почистить зубы. В голове одна мысль: «На помощь! Мне нужна Джули». 20 Брианна Ансамбль – буквально: «вместе», когда одновременно поют несколько человек Слава Богу – сегодня суббота. Хороший, долгий сон в сто раз приятнее секса. Не могу сказать, что имею большой опыт в сексе, дающий возможность сравнивать, но сон все-таки лучше. И шоколад. И еще много чего. Поэтому я вообще не понимаю, что такого особенного все находят в сексе. А может, я что-то не так делаю? (Обязательно нужно достать книгу с рисунками.) Но Лайл все равно выглядит удовлетворенным, когда ночует со мной. Пару минут, пока не заснет. Это я долго, иногда часами, лежу, вытянув руки по швам, не в силах уснуть, и размышляю, действительно ли неземное блаженство и мир, который внезапно взрывается фейерверком, мне недоступны и почему. В сущности, моя интимная жизнь похожа на анекдот, который Джейми как-то рассказал за обедом о двух пожилых женщинах. Одна спросила другую, был ли когда-нибудь у той одновременно оргазм с мужем. Вторая ошеломленно взглянула на нее и сказала: «Нет, а что это? У нас, кажется, есть страховка». Сама я определенно принадлежу к категории девушек со страховкой. «Довольно. Прекрати упиваться жалостью к себе. Если думаешь, что у тебя сейчас отвратительное настроение, дождись часа дна, когда явишься к мадам и объявишь ей о своем решении». Я застонала, залезла головой под подушку и попробовала снова заснуть. Если я могу взять верхнее фа, самую трудную ноту во всех музыкальных произведениях, то смогу заставить себя уснуть. Закончив отмывать ванну (после того как навела порядок в платяном шкафу, покрасила ногти и целых два раза убралась на кухне), я решила, что проснуться в десять пятнадцать утра в субботу на самом деле не так уж плохо. Это дает человеку возможность убрать в доме и подумать о жизни. «Если я стала говорить о себе в третьем лице, значит, у меня большие проблемы». Я сняла огромные желтые резиновые перчатки, бросила в мусорное ведро и рукавом вытерла со лба пот. Увидев в зеркале свое отражение, вздрогнула. Мне непременно нужно сходить в душ, перед тем как позавтракать и отправиться к мадам. Естественно, тут же раздался звонок в дверь. Иногда мне кажется, что моя жизнь – сценарий, написанный для комедийного телесериала. Не хватает лишь смеха за кадром. Я схватила полотенце, вытерла с лица почти весь пот и направилась к двери, гадая, кому взбрело в голову заявиться в субботний полдень. Скорее всего, Лайлу или маме. Пожалела, что не успела сходить в душ раньше, и распахнула дверь. И сразу закрыла. «Ужас! Но нельзя же захлопывать дверь у него перед носом!» Набрала в грудь воздуха и снова открыла дверь, готовая выдать удивленному Джейми какое-нибудь глупое оправдание, вроде того, что у меня временное помешательство. Открыла рот, но сумела лишь сказать: – Господи, откуда ты взялся? Он улыбнулся, затем наклонился и поднял с пола две банки с краской: – Краску принес. Помнишь, ты говорила, что хочешь покрасить гостиную, а я сказал, что у мамы от спальни для гостей осталась лишняя краска? Я таращилась на него, ничего не понимая. Тут крупная капля пота скатилась с кончика моего носа, и я вспомнила, как отвратительно смотрюсь в одежде, предназначенной для уборки. Тихо застонала, пытаясь не думать о том, что от меня, должно быть, и пахнет плохо. – Что? Краску? Какую краску? Джейми вновь улыбнулся – обаятельной, уверенной безупречной улыбкой – и совершил маневр, обойдя меня и проникнув в квартиру. – Та самая краска, забыла? Ты согласилась взять, вот я и решил занести ее. Вот она, небесно-голубой цвет. А у тебя мило, – подытожил он, поставив банки с краской и оглядываясь по сторонам. – Прикольные шторы! Потрясенная, я продолжала стоять у открытой двери. Потом, наконец, стряхнула с себя оцепенение и закрыла ее. – Но как… То есть спасибо, конечно, но как ты узнал, где я живу? – Ну, я же работаю в бухгалтерии, – немного застенчиво произнес Джейми, – У> нас есть список всех сотрудников и их адреса. Я заглянул туда вчера вечером, на случай, если в выходные буду проходить мимо. Я скрестила на груди руки: – И?.. Ты просто проходил мимо? – Ну да. Вроде того. В любом случае я уже здесь, и краска тоже, и я с удовольствием помогу тебе покрасить комнату после обеда. И еще я хотел бы куда-нибудь тебя пригласить. В смысле – на обед. – На его лице было написано: «Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, соглашайся». Такое выражение я много раз видела на мордашках своих маленьких племянников и племянниц. – Нет, – ответила я. – Нет? – Нет. Джейми, послушай, я очень ценю, что ты потратил время, чтобы узнать мой адрес, что в общем-то довольно мило, но сейчас мне нужно поскорее сходить в душ и бежать на урок пения. У меня просто нет времени на обед и покраску комнаты. Джейми немного напрягся при слове «душ», и я не смогла понять, почему его насторожило мое желание вымыться. Если только это было не от обиды, а… Нет. Не может быть, чтобы я нравилась этому ослепительному красавцу. Он просто изображает бойскаута, и визит ко мне – это его добрый поступок на сегодня. «Так ведь?» Я закусила губу и заметила, что он это заметил. Здесь явно что-то не так. «К тому же я помолвлена». «И ты только сейчас об этом вспомнила?» Джейми прервал внутренний диалог голоса разума и безрассудного чувства, пока он не успел перерасти в громкую перебранку. «Интересно, могла бы я испытать с ним те восторги, про которые все говорят? Бьюсь об заклад, что Джейми обойдется без книжек с рисунками». – Нет! То есть – нет, я не могу с тобой пообедать, но все равно – большое спасибо, я очень ценю твою заботу, даже если ты просто бойскаут, который хотел сделать доброе дело. Просто все нужно делать по плану, а фейерверки нужны только Четвертого июля, а «Каму с утра» можно ведь обсудить и на работе, правда? Я поспешно вытолкала ошеломленного Джейми из комнаты, неустанно повторяя слова благодарности и бормоча что-то насчет краски и «хорошего парня». Закрыв за ним дверь, прислонилась к ней и с облегчением прикрыла глаза. Затем мои глаза распахнулись, и я уставилась на банки с краской, стоявшие на полу. «Я только что размышляла о том, как сильно преувеличивают люди значимость секса, а потом практически вышвырнула мужчину из своего дома, поскольку рядом с ним меня тянет попробовать самой испытать неземное блаженство. У меня серьезные неприятности». – У тебя серьезные неприятности, дорогая, – изрекла мадам Габриэлла, выхватив у меня из рук пальто и швырнув на диван. – Как ты могла заставить меня ждать всю неделю? Неужели в тебе больше нет Огня? Желания, Стремления, Страсти? Если мадам произносит слова так, будто начинает их с большой буквы, значит, у меня действительно неприятности. Я ссутулилась и рухнула на диван рядом с пальто, готовая принять возмездие. – Нет, мадам. Во мне есть огни, без сомнения. Ой, то есть я хотела сказать – во мне есть огонь. Даже Огонь с большой буквы. Мне просто нужно было принять решение самостоятельно, без сторонних влияний, перед тем как обсудить его с вами. Габриэлла дрожала от злости, как маленький разозленный воробушек, и расхаживала перед роялем. – Прекрасно. Ты побыла Наедине с Собой. Теперь готова принять от жизни самый драгоценный подарок – за исключением, конечно, встречи со мной? Или мы опять возвращаемся на первую клетку? Я склонила голову, забыв заготовленные слова: – Первая клетка? Ах да… Исходная позиция. Нет, мы не возвращаемся в исходную позицию. Просто иногда в жизни женщины наступает момент, когда она должна… «Опять говоришь о себе в третьем лице. Ну и ладно». – Я согласна. Я хочу попробовать. И пойти на прослушивание. Сделать карьеру, стать дивой и все такое. Хочу стать оперной звездой. Хочу попасть на обложку «Новостей оперы». Я действительно хочу всего этого, мадам. Габриэлла стояла передо мной, потеряв дар речи. На верное, ждала, что я отвечу «нет». Все от меня этого ждали. Даже я сама. Вот все удивятся. Я вскочила с дивана и крепко обняла мадам: – А вы, моя дорогая мадам, действительно звезда на оперном небосклоне, раз сумели предоставить мне этот шанс. Уж мы постараемся не упустить его, правда? Тут я услышала звук, чрезвычайно похожий на хлюпанье носом, и мадам подняла на меня сияющие глаза. Открыла рот… Я застыла в ожидании заслуженных слов одобрения и похвалы. – Теперь, Брианна, нам придется трудиться намного усерднее. Время отдыха и веселья закончилось. Осталось шесть недель, и я буду мучить тебя, пока не попросишь пощады, но ты у меня будешь готова к прослушиванию. Наверное, на какой-нибудь далекой планете нашей необъятной Вселенной похвала и одобрение звучат именно так. Я сидела за столом и смотрела, как непривычно хозяйственный Лайл убирал посуду после ужина с мясным рулетом, ради приготовления которого я спешила домой. Он даже не забыл про вино, хоть это и был белый зинфандель[30 - Зинфандель – сорт винограда из Калифорнии, отличающийся выраженным фруктовым вкусом, а также вино, изготовленное из него.] в картонной коробке – что-то вроде фруктового пунша, только для взрослых. «Брианна, хорошие девочки не должны быть неблагодарными». Я встряхнула головой, стараясь избавиться от звучавшего в ушах маминого голоса и думая, когда же ее напутствия перестанут сопровождать каждое принимаемое мной решение. Лайл вернулся к столу с коробкой мороженого и двумя вазочками. Мадам заставила меня работать до изнеможения, но в сегодняшнем вечере появилась и светлая полоса: много мороженого, столько, сколько я в состоянии съесть. Весь день пришлось слушать ворчание Габриэллы по поводу моей худобы и тридцати фунтов, которые необходимо набрать. При случае я могу есть, как водитель грузовика (если, конечно, водители грузовиков любят макароны, бифштексы и шоколад), но тридцать фунтов за шесть недель – многовато даже для меня. Я вздохнула при мысли, что придется снова доставать одежду, которую носила, когда была толстой. Не надевала кое-что со времен последнего прослушивания – для гастрольного бродвейского шоу, а это было примерно два года назад. (Мой голос всем очень понравился, но девушек, похожих на горку масла, на Бродвее не берут на роли красавиц, покоряющих мужские сердца. Предупреждаю на случай, если решите сходить на кастинг.) – Что ты так вздыхаешь, малышка? Тебе не нравится «Роки роуд»? Ты же любишь с зефиром, я знаю. – Лайл взъерошил мне волосы, сел за стол и стал наполнять вазочки мороженым. Мне не нравилось такое обращение с волосами. За исключением случаев, когда Лайл хотел провести время в постели, возникало неприятное ощущение, что он воспринимал меня как свою младшую сестру или Лабрадора шоколадного цвета по кличке Бисквит. Впрочем, в постели не было никаких фейерверков, а уж вне ее вообще не наблюдалось любовного трепета. «В отличие от твоих ощущений, когда здесь был Джейми», – прошептал мой зловредный внутренний голос. Я сделала вид, что не слышала его, и взяла ложку. Можно сказать Лайлу все после десерта. Зачем портить удовольствие от хорошей порции мороженого? И снова вздохнула. Бесполезно: аппетит не появится, пока я не выложу все. И есть подозрение, что после этого Лайл пропадет очень надолго. Я отодвинула мороженое и, собрав все свое мужество, произнесла: – Лайл, нам нужно поговорить. Он ухмыльнулся: – Ой-ой-ой… Звучит зловеще. Ну-ка, подумаем, что я натворил на этот раз? Не опустил сиденье унитаза? Не-а, сегодня я не забыл. Или… – Улыбка померкла, и на ее месте появилось озабоченное выражение, что-то среднее между ужасом и ликованием. – Господи Иисусе! Бри, ты беременна? – Что? С чего ты взял? Нет, я не беременна. Мы же предохранялись! Ну, за исключением того раза, когда… – Я почувствовала, как лицо покрывается густой краской. – … когда у нас порвался презерватив, – закончил Лайл мою фразу. – Я просто… уф! Не знаю, почему я так решил. Просто ты очень странная в последнее время, а Винс рассказывал, как необычно вела себя Куки… В общем, это предположение мне показалось логичным. Да я и не против. Ты сама знаешь, я хочу поскорее завести детей. – Да, и мы много раз обсуждали это, Лайл. Помнишь, я говорила, что не планирую иметь детей, по крайней мере, в ближайшие десять лет, в начале моей карьеры? И объясняла тебе, какое влияние на мой голос окажут беременность и роды? Почему ты не можешь принять тот факт, что… Куки? Уже? – Я покачала головой, представив команду нянек в количестве пятнадцати человек, которых, вероятно, ее отец уже нанял. – Почему меня это не удивляет? Впрочем, я не об этом. Мы отошли от сути. Лайл тоже отставил свою вазочку, но я заметила, что он все же успел слопать четыре ложки, да еще с верхом. – Да, знаю, мы говорили об этом. Но тебе не кажется, что это немного… эгоистично? Ты не хочешь детей прямо сейчас. Тебе пока не хочется становиться матерью. А как же мои желания? Я разве не имею права на собственное мнение по этому вопросу? Потрясенная, я уставилась на него: – Лайл, ты не можешь… То есть – да, конечно. В чем-то ты прав. Да, ты имеешь право принять участие в решении вопроса о том, когда заводить детей. Но не за счет меня, моей карьеры и моей мечты. Ты прекрасно знаешь: я тоже хочу детей. Я их обожаю. И когда-нибудь обязательно стану матерью. Я даже пыталась предложить тебе усыновить ребенка, но ты и слушать не хочешь. Лайл оттолкнул стул и выскочил из-за стола: – Прекрасно. Усыновить! И что я получу в результате? Ребенка, похожего на чужого дядю? А как насчет мальчика, похожего на меня? Которого я буду учить играть в бейсбол и ездить верхом? – Он плюхнулся на диван с той стороны, где стоял мой стул, и погладил меня по голове. – Как насчет маленькой девочки, прекрасной, как ее мамочка? Которая будет играть с папой в званый вечер, разливать чай и ходить в крошечных кружевных платьицах, с лентами в волосах? Но у меня есть два варианта: пытаться полюбить чужого ребенка или ждать лет десять – пятнадцать, пока не состарюсь на столько, что не смогу поиграть в мяч со своим собственным? Я пыталась отстраниться, но он ухватил меня за руки: – Бри, разве это справедливо? Такой ты видишь нашу семейную жизнь? Хочешь отказаться от возможности стать матерью или отложить ее на неопределенный срок ради мечты, которая скорее всего никогда не сбудется? Вот, значит, как. Наконец все ясно. Лайл абсолютно не верит в мой успех. Больнее всего, что он высказал это вслух. – Вот через шесть недель и увидим. Я приняла предложение прослушивания в «Сиэтл-опера». Если провалюсь, вернемся к нашему разговору. Он хотел еще что-то добавить, но с меня уже было достаточно. – Нет. Довольно, Лайл. Раз ты не веришь, что у меня есть хоть какой-то шанс, значит, можешь не беспокоиться. А теперь мне необходимо хоть немного поспать. Пожалуйста, уходи. Ошарашенный Лайл встал и сунул руки в карманы. – Ты серьезно? Пойдешь на прослушивание, забросив подготовку к свадьбе? А я должен просто сидеть и ждать, чем дело кончится? Это что, ультиматум, Бри? Должен предупредить – я не собираюсь такое терпеть. Я тоже встала и попыталась рассердиться как следует, но почему-то меня хватило лишь на печаль. – Почему все всегда должно быть так, как ты хочешь? Впрочем, поступай, как знаешь. Но я пойду на прослушивание. И если меня примут, то соглашусь. Так что нам придется как-то жить с этим. Зазвонил телефон. Я взглянула на определитель номера. – Это мама, Лайл, и придется с ней пообщаться, пока она не прислала за мной спецотряд полиции. Поговорим потом, ладно? Взяла трубку и опустилась на диван, не глядя на Лайла. Бормоча маме что-то успокоительное, услышала его шаги и звук открывшейся и закрывшейся входной двери. Слезы заструились по моим щекам. Быть помолвленной оказалось совсем не так приятно, как я предполагала. – Нет, мама, я не больна. Знаю, у меня странный голос – просто аллергия или что-то вроде того. Нет, не нужно посылать папу в аптеку. Ничего серьезного. На улице сыро и холодно – тебя не беспокоит артрит? Отвлекшись на обсуждение собственных проблем со здоровьем, мама забыла расспросить меня, как прошла неделя. Зажав трубку между плечом и ухом, я убрала со стола посуду из-под мороженого, слушая, как она радостно щебечет обо всем на свете и ни о чем. Глядя на вазочку с растаявшим «Роки роуд», хотела придумать какую-нибудь выразительную метафору, сравнив жизнь с кусочками зефира и шоколадной крошкой. Нет. Ничего не пришло в голову. Щелкнув выключателем мусоромолки, подумала: почему я не могу жить полной жизнью, как Кирби? В тот самый миг она, наверное, наслаждается обществом одного из множества красивых, богатых и чутких мужчин, с которыми назначала свидания прошлым вечером в клубе знакомств. Одним достается все, а другим… 21 Кирби Sono in vacanza (Я в отпуске) Если фортуна не прекратит отворачиваться от меня, дело закончится моей смертью. Вглядываясь в экран компьютерного монитора, пытаюсь понять, как вещь, за которую я всего три месяца назад выложила четыреста долларов, могла умереть столь ужасной скоропостижной смертью. Черт! Почему я не могу жить яркой жизнью, как Джули у себя в Голливуде, или Бри, которая, наверное, сейчас поет где-нибудь? Интересно, она знакома с Джерардом Батлером? Все-таки в шотландском акценте есть что-то, а как хорош он был в «Призраке оперы»… Вздыхаю, сетуя на несправедливость жизни, и подчиняюсь необходимости мчаться в офис, чтобы закончить работу над шестью проектами, взятыми на дом на выходные. Роюсь в комоде в поисках свитера (не собираюсь наряжаться, отправляясь на работу в субботний день, – вряд ли там еще кто-то будет), и тут звонит телефон. Раздумываю – не проигнорировать ли его, чтобы не выливать на окружающих свое раздражение, но на всякий случай подхожу проверить определитель номера. Том Верной? Обожаю отца Джули, но не понимаю, с чего он решил позвонить. Снимаю трубку: – Том? Это вы? – Да, Кирби. Как поживает моя любимая вторая дочка? – Я обожаю родителей Джули и в детстве проводила гораздо больше времени с ними, чем с собственными родителями. Оба известные писатели, но у них всегда хватало времени поддерживать мои подростковые писательские амбиции. Содрогаюсь при воспоминании о поистине жутких стихах, которые им приходилось читать. – Лучше всех! Очень рада вас слышать. А как у вас дела? Как поживает невеста? Уже назначили дату свадьбы? – По словам Джули, последней любовнице отца – Эмбер, ставшей теперь его невестой, лет было эдак… двенадцать. Но Том счастлив, так что мы решили относиться к ней благосклонно. (На заметку, может, хоть Эмбер сочтет меня милой?) В его голосе появляются нотки раздражения. – Нет, нет. Мы… э-э… думаем над этим. Тебе привет от Эмбер. Но я звоню по другой причине. Не хочу задерживать, так что перейду прямо к делу. Мне понравился твой рассказ, и я бы почитал еще что-нибудь. Мой агент полагает, что это самое оригинальное произведение из того, что она видела за последнее время, и хочет, чтобы ты написала полновесный роман. Я кидаюсь на кровать, точнее, в сторону кровати, но безнадежно промахиваюсь и падаю на пол и неподвижно лежу, уставившись на телефон. – Кирби? Ты меня слышишь? – Да, то есть нет, то есть… что? Что вы… Какой рассказ? О чем это вы? И почему мне кажется, что первым пунктом в списке моих дел на сегодня должно быть «убить Джули»? – Твой рассказ – впрочем, по объему он тянет скорее на новеллу, – «Возвращение стервы». Он потрясающий! Обычно я не увлекаюсь книгами подобного рода, но все же хороший рассказ есть хороший рассказ. Цепляет с первой страницы. – Он издает тихий смешок. – Кто бы мог подумать, что ты станешь великолепной писательницей, особенно после дрянных стихов, которые ты нас заставляла читать, учась в старших классах? Охаю и чувствую, как пылает лицо. – Мистер Верной, то есть Том, вы же отец. Вы не мог ли признаться в том, что считаете мои стихи полным дерьмом. Тогда вы говорили, что я подаю надежды. Том принимает более серьезный тон. – Правильно, Кирби. Ты была подростком с… скажем так, со сложной ситуацией в семье, и в то же время – очень умным, но трудным ребенком, лучшей подругой моей дочери. Мы с Сильвией скорее дали бы отрезать себе языки, чем сказали тебе, что твоя поэзия – глупая писанина человека, зацикленного на самом себе. Но ты ведь была подростком! Естественно, что стихи были эгоцентричными, касались твоих переживаний – такими они и должны были быть. – Он смеется. – Проблемы начинаются, когда писатели не могут перерасти это. В таких случаях мой агент говорит, что подобные опусы заставят ее поседеть раньше времени. Я хорошо помню его агента. Это единственная бизнес-леди, сумевшая вселить страх даже в меня. Но она помогла Тому попасть в обзор «Нью-Йорк таймсе», и теперь у него на счету бог знает сколько миллионов долларов, по его книге снимают фильм. Так что литературному агенту, наверное, полезно быть хищником. – Но каким образом? Конечно, это сделала Джули, приговоренная мной к смерти, – но когда? Она обещала никому не показывать этот рассказ. – Поверить не могу, что Джули провернула такое за моей спиной, ух, она у меня получит… – Радуйся, что все-таки показала. Вопреки нашим с Сильвией надеждам Джули никогда не станет писательницей. Но она феноменальный читатель и сразу поняла – в этом рассказе что-то есть. И еще она точно знала: ты ни когда не пришлешь его мне. Так что перестань ныть, давай лучше выясним, что еще ты прячешь у себя под кроватью. Дитя мое, у тебя превосходный стиль! Вскарабкиваюсь на кровать, продолжая пребывать в шоке. Том Верной, чья книга находится в верхних строках рейтинга бестселлеров «Нью-Йорк тайме», и его агент – одна из влиятельнейших персон в издательском мире – полагают, что у меня превосходный стиль. Сегодня мне улыбнулась удача. – Тебе везет, Кирби Грин! Я здесь и готов оказать тебе любую помощь, – произносит Бэннинг. Неужели я вижу сон? Встряхиваю головой и протираю глаза; Мои мозговые клетки, должно быть, поджарились за шесть часов, проведенных в офисе в попытках то поработать над маркетинговыми планами, то отвязаться от навязчивых размышлений о новом романе, который я хочу написать, чтобы послать Тому и его агенту. Невозможно, чтобы мой босс стоял в дверях моего кабинета в потрепанных джинсах с толстовкой и предлагал «любую помощь»! Прекращаю тереть глаза и украдкой бросаю взгляд. Это действительно он. Вопиюще странная ситуация. – Что ты сказал? Какую помощь? Нашей фирме необходима помощь? Он ухмыляется, продолжая смотреть на меня: – Да нет же, Кирби, просто я хотел узнать, успеваешь ли ты. И еще: могу ли я пригласить тебя на огромную, на полненную всякой всячиной пиццу, которую только что отобрал в фойе у разносчика? – Думаю, не стоит… ты сказал «пицца»? Надеюсь, в ней нет лука? Или ананасов? Фрукты совершенно не идут к пицце. – На вопрос о луке отвечу «есть», а вот ананасов нет, хоть время от времени я и бываю замечен в поедании странного блюда, именуемого «пицца по-гавайски». Но готов с радостью выбрать лук из твоей половины, если избавишь меня от необходимости есть в одиночку. – Бэннинг опять улыбается, и я в сотый раз удивляюсь – почему этот парень до сих пор не женат? Он же настоящий красавец, просто обжигающий сексапильностью. Ах да. Наверное, ему мешает деспотический, властный характер. Как и мне? – Спасибо, я могу сама выбрать лук. Неизвестно, когда последний раз ты мыл руки. Я даже сгоняю за содовой. «Ой-ой-ой! Никакого флирта, никакого флирта. Не забывай – с этим человеком у тебя пари, от которого зависит твоя жизнь». (Если вам интересно – у меня огромный талант игнорировать то, что говорит голос здравого смысла, совести и/или другие спутники образа мыслей скучных взрослых людей.) Бэннинг открывает дверь пошире и делает приглашающий жест: – Тогда пойдем в конференц-зал. Пицца ждет. Я улыбаюсь и встаю, но ему просто необходимо все испортить. – Захвати с собой папку, можем обсудить за едой маркетинговый план. Отлично! Надо было догадаться, что шефа интересую не я, а мои ведомости и таблицы. Состояние приятного ожидания в моей душе медленно увядает, но я все же хватаю папку. Правильно, лучше сосредоточиться на работе. Удовлетворяю потребность в мести, пропуская Бэннинга вперед и любуясь его ягодицами. Может, он и болван, но у него есть пицца и поистине шикарная задница. Меня ждет не самый худший час в жизни. * * * (На заметку: съесть перед мужчиной четыре ломтя пиццы с обильной начинкой – не лучший способ продемонстрировать привлекательность, знаете ли.) Борюсь с желанием расстегнуть верхнюю пуговицу на джинсах и пытаюсь держаться непринужденно, откинувшись назад, чтобы дать немного места увеличившемуся животу, и созерцая остатки пиццы. Бэннинг тоже потягивается и ерзает в кресле, и я прихожу к заключению, что шесть кусков, которые он слопал, привели к тем же проблемам, что у меня. (И еще я также с грустью понимаю: он не старается произвести на меня впечатление, если, конечно, не рассчитывал удивить меня – как он может столько есть и не весить при этом четыреста фунтов?) – Ну что ж. – Шеф смотрит на меня задумчиво и не много серьезно. – Расскажи мне про свой роман. Я краснею. – Да нечего рассказывать. Правда, нечего. Ну вообще-то кое-что меня волнует, но это ничего не значит. Бэннинг смеется: – Да, теперь все ясно. – Конечно. – Я ухмыляюсь. – Просто хочу попробовать. Я писала с детства – всякую эгоцентрическую ерунду, как мне сообщили недавно, – но на днях узнала из вполне надежного источника, что у меня, возможно, есть талант. Так что поживем – увидим. – Единственной возможностью не сгореть со стыда – было сменить тему, что я и постаралась сделать: – А как твои взаимоотношения с окружающей средой? Скоро начнешь обниматься с деревьями или что-нибудь в этом духе? На его лице появляется плутовская ухмылка, и я почти забываю предмет разговора. – Не совсем. Просто хочу попытаться что-нибудь изменить. Я вырос здесь, на тихоокеанском северо-западе, и мне надоело смотреть, как уничтожают наши природные богатства. Я вхожу в одну группу, и она становится все больше. Это не коммерческая организация, но, возможно, ты что-нибудь посоветуешь нам по части маркетинга, как привлечь людей и дополнительные источники финансирования. – Он задумчиво передвигает по столу стакан с содовой, затем смотрит на меня с улыбкой: – Я слышал – ты обалденный специалист по маркетингу. Пытаясь скрыть, что не растаяла от его комплимента, бросаю взгляд на часы и понимаю, что мы потратили полтора часа на разговоры о чем угодно, кроме работы. И что еще более странно – мне это очень понравилось. И он сам мне очень нравится. Надо же! С Бэннингом и впрямь приятно поговорить, когда он не строит из себя крутого начальника. Вы уже знаете, что он привлекателен и сексуален. А я не забыла упомянуть, как он красив? Но теперь придется добавить, что он интересный, веселый, с ним легко и приятно общаться. Так недолго попасть в историю. Но я следую правилу не встречаться с начальниками, поэтому я в полной безопасности, даже если Бэннинг проявит ко мне интерес. К счастью, его вовсе не тянет ко мне. И от этого мое эго ни капельки не страдает. Ну хорошо – не сильно страдает. Тогда что во мне не так? Почему я ему не нравлюсь? Прекрасно, мы опять в третьем классе начальной школы. Скоро я докачусь до того, что отправлю Брианну узнать у его секретарши, не хочет ли он продавать со мной на детской площадке бутерброды с арахисовым маслом. Закатываю глаза, выпрямляюсь и придвигаю к себе папку с маркетинговыми планами, убирая в сторону использованные салфетки. – Мы успешно уничтожили пиццу и убили полтора часа субботнего вечера – и давай не будем высказывать сожаление по этому поводу, – но так и не приступили к обсуждению маркетинговых планов. Думаю, откладывать больше нельзя. Так что тебе понадобилось узнать? Бэннинг смотрит на меня, долго и пристально, затем улыбается, решительно демонстрируя, что в данный момент он не начальник, а друг. – Мне понадобилось узнать, как прошло твое… маркетинговое исследование прошлым вечером. Много разбитых сердец? Раскрываю рот от удивления и изумленно пялюсь на него: – Ну… Я просто собирала информацию. Ничего особенного. И никаких разбитых сердец. – Тогда кто такой Райан и почему он был уверен, что в субботу утром ты окажешься на работе? Пытаюсь вспомнить кого-нибудь из знакомых по имени Райан. Нет, не припоминаю… ой! Конечно же. Райан. С ним я познакомилась вчера вечером. Неужели я сказала ему, где работаю? Как всегда, фокусируюсь на наименее важном. – Ты отвечал на звонки в моем кабинете? Тебе больше нечем заняться, кроме как работать за секретаря? Или ты это из любопытства? – Улыбаюсь, но не слишком по-доброму. – Просто хотел помочь. Я проходил мимо твоего кабинета, когда ты еще не пришла, а телефон трезвонил без умолку. Почему ты не настроишь автоответчик так, чтобы он включался после четырех звонков? – Бэннинг наклоняется ко мне: – Видно, ты не хочешь признаваться, кто такой Райан. Участник маркетингового исследования? Брось, Кирби, мы же друзья. Я ведь рассказывал про моих приятелей-олухов, с которыми дружу со студенческой скамьи и до сих пор играю в софтбол; самое меньшее, что ты можешь сделать в ответ, – поведать правду о загадочном Райане. Хотя он, по-моему, тебе не подходит. Ну и ну! Теперь мой рот открывается и закрывается, точно у рыбы, – весьма непрофессионально с моей стороны. Я решительно захлопываю его. – Пару веселых историй про Болвана и Тупицу вряд ли можно назвать откровениями из области личной жизни. Впрочем, меня не слишком интересует твоя личная жизнь, а также женщин, у которых хватает глупости связаться с тобой. И с чего ты взял, что Райан мне не подходит? Ты способен определить это по короткому телефонному разговору? Шеф нежно похлопывает меня по руке и забирает за жатую в ней салфетку. – Это были Чурбан и Дубина, а не Болван и Тупица. Отсюда ясно, насколько внимательно ты выслушивала мои интимные тайны. – Ну да! Интимные тайны – как вы с ребятами воровали белье у девчонок и пили пиво? Тебе лет-то сколько? Двенадцать? – Забрасываю в коробку из-под пиццы остальные салфетки. – Ладно, что сказал Райан? Кстати, спасибо, что сразу сообщил. – Пожалуйста. – По-видимому, Бэннинг Стюарт не восприимчив к сарказму. – Судя по голосу, это какой-то изнеженный тип. Слишком благовоспитанный. Вероятно, из тех парней, что всегда боятся испачкаться. С преувеличенным усилием запихиваю коробку из-под пиццы в мусорную корзину, которая слишком узка для нее. – Изнеженный? В тебя что, Арнольд Шварценеггер вселился? И что это значит – «боятся испачкаться»? Бэннинг встает, изящно вытягиваясь в полный рост, точно большая кошка или спасающий всех вооруженный герой из старого вестерна, какие любил смотреть мой папа. Явный альфа-самец. У независимой деловой женщины такие должны вызывать отвращение. Что еще хуже, поднявшись, он оказывается слишком близко ко мне. Да кого я хочу обмануть? Мне приятно, когда он рядом. Еще чуть ближе, и между нами вспыхнет пламя, сравни мое с лесным пожаром. В принципе я не отказалась бы заняться этим прямо здесь, на столе переговоров. К несчастью, ничего подобного не происходит. Вижу, как напряглись у него желваки, затем он отступает назад: – Это значит, Кирби Грин, что люди переоценивают значение вежливости и добродетели. Это значит, что, проработав с тобой вместе почти пять месяцев, я понял: тебе нужен мужчина, такой же сильный, как ты. И еще это значит, что мы не будем обсуждать этот вопрос, пока я работаю здесь. Бэннинг поворачивается и удаляется из конференц-зала не оглядываясь, и поэтому не видит выражения моего лица. Да уж. Сегодня определенно удачный день. Позднее, вечером, после недолгого визита в компьютерный магазин, из-за которого сумма на моей карточке «Виза», и так уже небольшая, уменьшается еще на четыреста долларов, я подключаю к компьютеру новый монитор с плоским экраном и создаю документ. А затем набираю на клавиатуре два слова, которые приводят меня в ужас: «Глава первая». 22 Кирби Dove sono I migliori locali notturni? (Где здесь лучшие ночные клубы?) Когда трудишься всю субботу и целое воскресенье, то даже понедельник не может испортить вам на строение: вы уже втянулись в работу. Даже если, просыпаясь, в глубине души вы еще ощущаете счастье, то езда по Сиэтлу сквозь омерзительный дождь и пробки напрочь высосет из вас это чувство. Приближаясь к группе беседующих в дверях столовой секретарей, испытываю желание остановиться и поздороваться; можно поинтересоваться, как прошли выходные. Даже слегка замедляю шаг, но вижу недоверчиво прищурившуюся секретаршу Бэннинга и тут же меняю решение. Нет, никаких неформальных бесед. Только не здесь. Она продолжает сверлить мою спину своими маленькими круглыми глазками (я действительно чувствую это, проходя мимо), что заставляет задуматься: а не известно ли ей о наших с Бэннингом посиделках с пиццей? Кажется, у меня паранойя. Так или иначе – это не ее дело. И я не планировала проводить в попытках проанализировать загадочные слова Бэннинга, произнесенные перед уходом из офиса, большую часть субботнего вечера. И не только вечера, но и того времени, что не возилась с фразами зарождавшейся первой главы. Уже придумала весьма неплохое название – «Хорошие девочки не получают ничего», но пока не определилась с сюжетом и главной идеей. Серьезно восприняв слова Тома, не хочу писать ничего, основанного на личном опыте, но в ведущих героях слишком много от меня, что вызывает определенный дискомфорт. (Не у них, у меня – они ведь всего лишь литературные персонажи, которые ничего не делают без моих приказов. Вроде бы.) В конце концов, я решила – черт с ней, с идеей, и просто начала писать, чтобы проверить, не разучилась ли. Способна ли до сих пор чувствовать ритм и поток повествования, ощущать, как слова роятся в голове, прося выхода через пальцы, стучащие по клавиатуре. Нет, не разучилась. Это пугало, волновало, и не исключено, что выходила полная дрянь, но я все еще могла писать. Просидев до двух часов, написала двенадцать страниц. Такой объем может показаться небольшим – при условии, что это не вы выуживаете из собственного воображения характеры и поступки героев. Двенадцать страниц – это очень много. Поэтому в перерывах между написанием двенадцати страниц романа и двадцатью часами работы на «Кнут и кружево» я не смогла посвятить много времени изучению истории балета, чтобы было о чем поболтать с Лорен. И развеять печальную ауру, которой та окружила себя вечером в среду, словно непроницаемой оболочкой, прикрывающей ее осторожную, скрытную душу, пожалуй, слишком осторожную для маленькой девочки. Этим она мне очень кого-то напоминала. Сворачиваю за угол и наблюдаю, как запах кофе и радушная улыбка Брианны соревнуются за право считаться самым теплым приветствием. Побеждает Брианна, потому что именно она стоит передо мной с двумя чашками кофе из «Старбакса». – Ну и как? – вопрошает она, подавая мне чашку побольше. – Со вкусом имбирного пряника, и кстати – без взбитых сливок. Ну и как? – Спасибо огромное! Ты просто подарок небес. Завтра моя очередь покупать кофе. – Сладко зажмуриваюсь, отхлебывая из чашки. Ароматизированное счастье мгновенного приготовления. «Старбаксовцы», наверное, провели массированную промывку мозгов покупателям, раз заставляют нас платить по четыре бакса за чашку кофе, но все же латте с пряностями – это так здорово! Бри идет за мной в кабинет и стоит там, нетерпеливо притопывая ногой. – Ну и как? Я смотрю на свою помощницу, опасаясь, что от пения у нее повредились мозги: – Что – как? Ты о чем? Она закрывает дверь и что-то шепчет. «Клуб чудаков?» Э-э… что это еще за… Ах да. Клуб знакомств. Кажется, пятница была уже очень, очень давно. – А, так ты хочешь узнать, как прошел вечер в клубе знакомств? Это не военная тайна, Бри. Можно без шепота. Она немного робеет. – Извините. Не хотела выглядеть дурочкой. Просто после того, как в пятницу к нам ввалился мистер Стюарт, я пытаюсь… ну, знаете… проявлять сдержанность. Поменьше болтать. – Да уж, вот сам Бэннинг – просто образец сдержанности. Как-нибудь расспроси его про Болвана и Тупицу. – Закатываю глаза, но не пускаюсь в разъяснения. – Возьми стул. Я расскажу тебе историю о Кирби и десяти гномах. Нет, скорее о семи гномах и трех вполне сносных парнях. – Вспоминаю Стива в оранжевой рубашке и качаю головой: – Нет, пожалуй, сносных парней было лишь двое. Брианна продолжает таращиться на меня, с очень знакомым мне выражением лица – как у выброшенного на берег карпа. – Но… вы… то есть… – Бри, выкладывай. Что ты хочешь сказать? – Откидываюсь на спинку кресла и готовлюсь к худшему. (Если хотите знать, добродетельные девушки – самые строгие судьи.) – Почему вы выбирали симпатичных? – изумляется она и продолжает: – Я хочу сказать… красавчики слишком заняты собой. А другие мужчины, не такие… э-э… привлекательные на первый взгляд, могут оказаться гораздо более… то есть… вы же не собираетесь вступать с ними в серьезные отношения? Внезапно у меня в мозгах все проясняется, словно там зажгли свет. Конечно, Бри права. – Да, нужно было выбирать неудачников – ими гораздо легче манипулировать. Брианна качает головой, затем обхватывает ее руками. – Нет, нет. Кирби, хорошие девушки не обзывают людей неудачниками. Помните список? – Какой список? И я же не только их обозвала неудачниками; я и сама неудачница, раз попала в такой переплет. Так что у нас равные возможности. – Я преисполнена гордости – никто не может обвинить меня в несправедливости. – Тот самый список. Я разве вам его не давала? Я… взяла на себя смелость составить список советов, как работать над нашими… э-э… проблемами. Проверенные способы стать жестче – для меня и стать добрее – для вас. Неужели не отдал? – Степень ее волнения явно превосходит тяжесть проступка, если суть его состоит лишь в потере списка. Странно… – Бри, что с тобой? Скажи честно. На прошлой неделе с тобой явно что-то творилось – может, у тебя дома проблемы? Может, тебе хочется с кем-нибудь их обсудить? – Сама с трудом верю своим словам. С каких это пор меня волнуют чужие проблемы? Наверное, это осмос,[31 - Осмос – прохождение и взаимный обмен жидкостей и растворов твердых веществ через пористые мембраны.] или фотосинтез, или еще что-нибудь в этом роде – но, кажется, ее доброта переходит и на меня! Фу! Какое странное ощущение! Опять становлюсь третьеклассницей. Вздыхаю и едва не сползаю с кресла, борясь с желанием выпятить нижнюю губу. Ужас! Все-таки выпятила. Брианна складывает на груди руки и сурово смотрит на меня. Честно говоря – не уверена, стоит ли радоваться тому, что у нее вырабатывается характер. – Кирби Грин, вы похожи на надувшегося ребенка, – заявляет она и тут же прикрывает себе рот. – О нет, неужели это я сказала такое?! Простите! Наверное, мы сходим с ума от всей этой истории с хорошими девушками. Я чувствую себя недоделанным Франкенштейном. – Она вскакивает со стула и пятится к двери. – Я действительно сожалею. Лучше пойду работать. Хотя удивительно, что никто из них до сих пор не позвонил. – Успокойся, Брианна. Я действительно вела себя как капризный ребенок. Просто не люблю, когда мне указывают на мои ошибки. Ты совершенно права – нужно было соглашаться на общение с неуд… э-э… с менее привлекательными мужчинами. Просто я увлеклась. – Приободряюсь, вспомнив Стива. Не то чтобы он неудачник, но все же… – К тому же я выбрала нервного болтуна в оранжевой рубашке. Он целых семь минут рассказывал анекдот – даже не помню о чем, настолько это было не смешно. Кажется, что-то про попугая в баре. Первый раз с того момента, как села за стол, обращаю внимание на телефон. – Эй! Автоответчик светится. Может, кто-нибудь и звонил. – Затем вспоминаю субботнее открытие Бэннинга. – Бэннинг сказал, что звонил Райан. Хоть один проявился. Неплохо, правда? Бри прислоняется к двери и смотрит на меня с подозрением: – Бэннинг? Бэннинг сказал, что звонил Райан? Не желаете объяснить, что это значит? Я краснею и опускаю глаза, затем вспоминаю, кто здесь главный. – Нет. Ничего не хочу объяснять. А Райан – один из трех кандидатов. Так что давай послушаем сообщения. Может, он снова звонил. – Жестом приглашаю Брианну сесть рядом и начинаю прослушивать записи. Наверняка хоть один из моих новых знакомых должен был позвонить. – Вы получили семь новых сообщений, – звучит механический голос. Семь? Это уже интересно. – Привет, Кирби, это Райан. Я звонил в субботу утром и попал на вашего… секретаря? Он показался мне рассеянным, и я не уверен, что сообщение передано. В любом случае решил позвонить еще раз, Вы действительно мне понравились, и я был бы рад поужинать с вами на этой неделе. Перезвоните, когда найдете время. Я быстренько записываю его номер, пытаясь при этом не выглядеть чрезмерно самодовольной. Конечно, он позвонил снова. Так что у меня все в порядке – и с декольте, и с мозгами. Мысленно показываю язык Бэннингу, затем в очередной раз осознаю, что много, слишком много времени провожу в мыслях о нем. Сообщения со второго по четвертое оказались пустыми – абонент вешал трубку. Довольно странно. Вспоминаю, какое лицо было у Дэниела в пятницу вечером, и стараюсь не паниковать. Спокойствие. Нужно оставаться спокойной. Кроме того, угроза вызвать полицию всегда раньше срабатывала. Дэниел никогда не поставит под угрозу свою репутацию, а обвинение в нападении ее точно испортит. Стираю пустые сообщения и нажимаю кнопку, чтобы прослушать послание номер пять. – Сообщение, переадресованное из телефонной службы клуба знакомств: «Привет… э-э… телефон работает? Ха-ха, поняли? Телефон работает? Сейчас лопну от смеха! Ах да. Привет! Это я, Стив. Впрочем, вы, наверное, узнали меня по голосу, потому что мы говорили в пятницу, и прошло всего два дня, впрочем, даже неполных два дня, поскольку сейчас три часа утра субботы, ой, то есть сейчас, наверное, уже воскресенье, ха-ха! Вы, наверное, удивлены, что я звоню посреди ночи, но у меня бессонница и я люблю оставлять людям сообщения на автоответчике рабочего телефона, потому что их нет на месте, а мне проще разговаривать с машинами, чем с живыми людьми… Ой… Ха-ха… То есть я, конечно, не хочу сказать, что вы не живая или похожи на робота, но…» Пи-ип. Нажимаю клавишу с цифрой семь, чтобы сохранить сообщение, не знаю, правда, зачем – оно ведь не содержит никакой полезной информации, вроде номера телефона, к примеру. Слышу подозрительное сопение, поднимаю взгляд и вижу, как Брианна безуспешно пытается унять хохот. – О Боже, Кирби, вы н-не шутили насчет н-нервного болтуна! Лайл больше молчит, и меня это всегда доставало, но теперь я постараюсь быть т-т-те-ерпи-имее! – Она складывается пополам и начинает жадно хватать ртом воздух. – «…я, конечно, не хочу сказать, что вы не живая…» О, это бесподобно! Бри опять разражается смехом, а я смотрю и жду, пока она успокоится. – Рада, что тебя так забавляют мои проблемы. Хочу заметить: когда я потеряю работу, у тебя будет новый начальник – вероятно, какой-нибудь старый хрыч со слуховым аппаратом и ужасным запахом изо рта. Она еще пару раз фыркает, делает глубокий судорожный вздох и кивает: – Извините. Давайте продолжим. Бью по кнопке, включая сообщение номер шесть. Опять повесили трубку. Страх усиливается. Нужно проверить определитель номера. Прослушиваю последнее сообщение, которое также прислано из телефонной службы клуба знакомств: – Привет, красавица! Это Бадди. Если не передумала сходить куда-нибудь, хотел бы пригласить тебя на ужин, а может, еще куда-нибудь – потанцевать. Пожалуйста, позвони, чтобы я не умер от тоски, вспоминая твой голос. Записываю оставленный номер, думая, что три попадания из трех – неплохо. Вешаю трубку и смотрю на Брианну. Слава Богу, она перестала смеяться, зато теперь выглядит озабоченной. – У последнего слишком хорошо отточены манеры. «Позвони, чтобы я не умер от тоски, вспоминая твой голос»? Тьфу! Мне больше понравился парень, который говорил про робота. Не могу не согласиться. Бадди кажется чересчур опытным. Где он работает? Это как-то связано с охраной природы? Следовало быть внимательнее. – Ладно, я же за него замуж не собираюсь. Что плохого случится от одного ужина? У меня есть четкая цель, так что миссия будет выполнена успешно. Отлично. Свидание с целью стратегического наступления. Нужно поменьше смотреть телевизор. А то скоро начну строить планы захвата Фолклендских островов. Так какая там у меня миссия? Ах да. Кто-то должен назвать меня хорошей, милой или приятной. Может, хватит упорствовать и забыть о ребячестве? Бэннинг ведь готов отказаться от пари. «Но если он так поступит, ты проиграла. Нежели ты действительно такая безнадежная стерва, что ни один человек не сможет о тебе хорошо отозваться за целый месяц? Пошла лишь вторая неделя, а ты уже планируешь сдаться?» – Нет, я не сдамся, – произношу я. Брианна поражена: – Никогда и не думала, что вы можете сдаться. Драться, кричать, строить интриги и сражаться до последней минуты последнего часа последнего дня – да, такое вероятно. Но сдаться? Никогда. Вы не способны на это. – Она встает, внезапно став серьезной, и направляется к двери. – И знаете что? Начинаю думать, что я гораздо больше похожа на вас, чем мне раньше казалось. – И это хорошо? – смеюсь я. Она останавливается и оборачивается ко мне: – Еще как хорошо, клянусь своей задницей! Моя помощница выходит и закрывает за собой дверь, оставляя меня предаваться размышлениям о парадоксальности устройства Вселенной. Брианна только что произнесла слово «задница», а я собираюсь на свидание с парнем, предпочитающим общение с роботами. Неделя обещает быть интересной. 23 Брианна Opera buffa: буквально – «комическая опера». Комические персонажи – обычные люди Я очень гордилась собой. Первый раз в жизни открыла порнографический интернет-сайт, не вскрикнув и не подпрыгнув на стуле, как девчонка. Но, читая, полузакрыв глаза, название сайта – «Испорченные девчонки – большегрудые лесбиянки из группы поддержки», – все-таки подумала, что передо мной не то зрелище, которым хочется наслаждаться с утра, не успев выпить первую чашку кофе. Я быстро закрыла сайт, стерла все временные файлы, вычистила кэш-память и все такое (компьютерщики научили, как это делать, – довольно сложная процедура, которая спасла меня от получения тысяч электронных посланий, касающихся больших грудей, лесбиянок и девушек из группы поддержки, нагишом садящихся на шпагат), в очередной раз поражаясь необычности моей работы. Большинство людей, гуляющих по порносайтам в рабочее время, нарываются на неприятности. У меня же это входит в должностные обязанности. Ну, вообще-то суть состоит не в просмотре порнографии. Просто нашей продукцией желают торговать многие, и я отслеживаю их для Кирби. «Кнут и кружево» – компания серьезная; мы не реализуем свои изделия через сомнительные порносайты. (Хотя голову даю на отсечение, что если бы мама увидела наш каталог, то я не смогла бы объяснить ей, в чем тут принципиальное отличие.) Так или иначе, набрав первый раз нужный адрес в адрес ной строке и получив результат, я взвизгнула так громко, что прибежал Джейми, бросивший свои расчеты. Не стоит и говорить о появлении всех остальных, кто находился в тот момент в пределах слышимости. Я едва не умерла со стыда. Но, обнаружив, что «Девочки с фермы» – это совсем не то, что можно было подумать, что у этих девочек по четыре ноги, кудрявая шерсть и они блеяли, я неделю промучилась кошмарами. Ужас! Кирби сказала, чтобы я больше этим не занималась, она не хотела заставлять меня страдать и испытывать отвращение. Но я решила преодолеть себя. Если собираюсь работать в таком месте, то уж должна хотя бы научиться произносить вслух слово «соски»? Смотрю по сторонам: никого нет. Шепчу: – Соски, соски, соски… «Вот видишь – это совсем не страшно». – Вот это да! Надо переводиться в отдел маркетинга, – произнес Джейми, появившись из-за угла. – У нас в бухгалтерии никто и не вспоминает про соски. – Он покачал голо вой. – Сначала Бэннинг, теперь ты. Я что, пропустил какой-то важный приказ насчет сосков? «Непременно найти другую работу. Желательно с кабинетом, оборудованным настоящей дверью. Отныне я никогда не смогу поднять глаза на Джейми. Интересно, если я очень сильно пожелаю этого, пол может разверзнуться и дать мне возможность провалиться этажом ниже? Вдруг там есть вакансии?» – Бри? Ну, давай, расскажи, о чем это ты говорила. Разве можно мучить такого парня? – Джейми засмеялся, но мне было не до смеха. Я вперила взгляд в пол. Нет, пока никаких отверстий. – Уходи, Джейми. Я не в силах ничего объяснить. Сначала были лесбиянки, потом овцы; то есть овцы были вначале, но из-за них я чуть не бросила все, потому что, устраиваясь на работу, не имела ни малейшего представления о том, чем занимается «Кнут и кружево», а у моей мамы случился бы инфаркт при одном упоминании о зажимах для сосков, не говоря уж о голых девушках из группы поддержки; и я просто не в состоянии больше говорить об этом. Так что уходи. Сейчас же. Тишина. Она длилась так долго, что я украдкой смотрела, надеясь, что Джейми сбежал. Но не тут-то было. Он стоял на том же месте и так пялился на меня, будто я потеряла рассудок. Наверное, он был прав. Вспомнив, какой бред несла только что, вываливая все, что было у меня в голове, я решила: единственное возможное решение данной проблемы – переехать в Китай. «Я слышала, Пекинский оперный театр очень неплох. Там я даже буду казаться высокой». Я повернулась к компьютеру и вновь плотно зажмурилась, мысленно дав клятву не открывать глаза, пока не услышу звук удаляющихся шагов или, в самом худшем случае, треск молнии, бьющей прямо в мой стол. Но тут почувствовала, как он наклонился ко мне, его волосы коснулись моей щеки, и попыталась избавиться от охватившей меня мелкой дрожи. – Бри? Ты самая очаровательная женщина, которую я когда-либо встречал в жизни. Я так и не открыла глаза, даже после того, как Джейми отодвинулся. Затем он решил удалиться. Очаровательная? Ха! Скорее – глупая. Я колотилась головой о стенку своей кабинки, страстно желая «прокрутить назад» последние пять минут своей жизни и повести себя так, чтобы выглядеть уверенной в себе, утонченной и искушенной, а не… не… в общем, непохожей на меня. Кирби, естественно, появилась в этот самый момент. Я застыла, а она лишь приподняла бровь: – Сдается мне, что у тебя опять проблемы с моим почерком? Не успела я сформулировать хоть сколько-нибудь внятный ответ, зазвонил телефон, и Кирби ушла. Прекрасно. Просто замечательно. По части искушенности и уверенности в себе счет два – ноль, и не в мою пользу. Я подняла трубку, исполненная решимости улучшить показатели, и ответила уверенным голосом специалиста по маркетингу: – «Кнут и кружево», Брианна слушает. Чем могу помочь? – Милочка, это всего лишь я, парень из транспортного отдела. Неужели не можешь отличить внутреннюю линию от внешней? Тебе тут вроде кто-то прислал цветы, так что приходи и забирай, пока не завяли. – Цветы? Но я… Щелк. Уставилась на телефон. Три – ноль. Какой-то бестолковый мальчишка, подрабатывающий в службе доставки, только что повесил трубку, не закончив разговор со мной. Я беспощадно застучала по кнопкам, набирая номер начальника того парня, чтобы пожаловаться на грубость, но внезапно пришла мысль: «Может, у него просто неудачный день. Может, это я реагирую чересчур остро, из-за конфуза с сосками в присутствии Джейми. А может, просто я размазня и никогда мне не стать дивой. Замечательно. Присущий мне оптимизм дает о себе знать. Теперь дела должны пойти лучше». Так и не связавшись с начальником, я встала с кресла и отправилась за цветами, которые скорее всего были предназначены кому-то другому. «Может, я действительно рождена быть певицей на круизном судне? По крайней мере там будет солнечно!» – М-м… красивые цветы. – Кирби склонилась над огромным букетом из розовых роз, занявшим половину моего стола. – Спасибо, я тоже так думаю. Это от Лайла, – ответила я, вертя в руках присланную им карточку. Он написал лишь одно слово «прости», но и этого было достаточно. Все-таки мои чувства не были ему безразличны. Лайл не из тех, кто постоянно дарит цветы, и ему, наверное, пришлось поломать голову, размышляя, что послать, поскольку розы этого цвета – мои любимые. Я улыбнулась и вновь удивилась – почему он до сих пор не позвонил. Сотовый не отвечал, хотя Лайл как раз дол жен был освободиться после двухсуточной смены. Вероятнее всего, он спал. Наверное, позвонит после обеда. Кирби сунула в мой лоток для входящих документов еще одну кипу бумаг: – Здесь кое-какие идеи насчет новой линии белья, их нужно напечатать к завтрашнему утреннему совещанию. Успеешь? Думаю, оно вряд ли начнется раньше одиннадцати. Я взяла бумаги и пролистала их, оценивая объем и почерк. – Совещание перенесли на десять тридцать, Бэннинг недавно прислал вам электронное сообщение. Я изменила ваше расписание. Кроме того, совещание будет проходить не в его кабинете, а в главном конференц-зале – придет кое-кто из совета директоров. И – да, я успею закончить к концу дня, чтобы вы прочли и внесли исправления. Кирби усмехнулась: – Хорошо. Раз придут из совета, то демонические верблюды нам не нужны. Будет забавно, если придется объяснять, что это значит, особенно в связи с коллекцией шелковых бюстье. Я засмеялась вместе с ней, качая головой: – Вы этого никогда не забудете, да? – Не забуду. Я даже подумываю подарить тебе на день секретаря плюшевого верблюда. Кирби удалилась, что-то тихо напевая, а я вновь подумала о том, как сильно она изменилась за последнее время. И дело не только в пари. Просто она немного ослабила хватку безжалостной и требовательной бизнес-леди, и теперь с ней действительно приятно общаться. «Так что если провалишься на прослушивании, у тебя по крайней мере есть хорошая работа, в которой можно найти утешение». Я нахмурилась. Зачем пророчить себе поражение? Достаточно уже наслушалась от остальных. Маму пугает мысль, что мне, возможно, придется отложить свадьбу, пока я не укреплю позиции в опере. Она мечтает о множестве внуков. Мать Лайла тоже выразила недовольство; впрочем, она никогда не считала меня достойной своего сына – это главное. Думаю, все матери так относятся к своим ненаглядным взрослым мальчикам. Вздохнула и приступила к расшифровке записей Кирби, ведь любой участник совещания может поинтересоваться – с чего это вдруг шелковые бюстье и подвязки будут способствовать повышению развратного абордажа. Что?.. Ах да. Рентабельности продаж. Просто необходимо убедить Кирби воспользоваться диктофонным оборудованием. Было только шестнадцать часов сорок восемь минут, а я уже закончила отчет, который, когда прошел испуг, вызванный «развратным абордажем», стал значительно менее интересным. Потянулась, пытаясь избавиться от напряжения в плечах и шее, потому что прекрасно помнила о вокальных упражнениях, которые придется проделать вечером у мадам. Кирби тоже собиралась уйти в пять на какую-то загадочную встречу, причем это время было расписано в ее календаре на год вперед на каждую среду. Она не хотела говорить об этом, и, само собой разумеется, мой интерес от этого только возрос. Может, Кирби посещает врача? Я покачала головой, испытывая легкое отвращение к собственному чрезмерному любопытству. Такими темпами недолго превратиться в офисную сплетницу – такие целые дни торчат в буфете и обсуждают, кто с кем спит. Какая мерзость! Вытащила отпечатанные страницы из принтера и сунула в папку, Кирби тем временем поспешно накидывала пальто. – Вот, возьмите с собой. – Спасибо, Бри. Ты золото. Тебе тоже пора. По радио только что передали, что движение на дорогах кошмарное. Можно подумать, когда-нибудь бывает по-другому! – Она схватила папку и метнулась к выходу. – Пока! Я решила воспользоваться тем, что Кирби на этот раз ушла раньше меня, и прибраться в её кабинете перед завтрашним визитом члена совета директоров. Путь в конференц-зал лежал как раз мимо нас. А Кирби из тех, кто живет по принципу «мой кабинет выглядит так, будто здесь только что прошел смерч, но я точно знаю, где лежит каждая бумажка», поэтому навести порядок было непросто, к счастью, я уже почти научилась разбираться в разнообразных системах организации рабочего места, применяемых ею. Приготовилась взять быка за рога, но зазвонил телефон. «Внешняя линия, одна минута шестого. Должна ли я отвечать?» Этические принципы хорошей девушки победили во мне новоприобретенную боязнь разговаривать по телефону, так что я вздохнула и подняла трубку: – «Кнут и кружево»… – Получила цветы? – Голос Лайла был очень сексуальным и немного хриплым спросонья. Я улыбнулась: – Да, получила, они просто классные! Большое спасибо. Ты так мил, и эти розовые розы… – Да, прости, что не красные – просто розовые были со скидкой, в цветочном магазине возле станции. Рад, что тебе понравилось. Я хотел извиниться за то, как мы расстались в воскресенье. Конечно, ты должна идти за своей мечтой, и я поддерживаю тебя на все сто. Он замолчал, а я не знала, что отвечать. Фраза «розовые были со скидкой» оглушила меня. Как прекрасно быть невестой человека, покупающего подарки в магазине уцененных товаров! – Бри? – Прости. Я просто… э-э… не важно. Ты действительно передумал? А как же насчет маленького мальчика, похожего на тебя, ультиматумов и всего остального? – Мой голос дрожал, но я была не в силах сдержать эту дрожь. – Да, знаю, я наговорил глупостей. Я так сожалею, любимая. Просто… черт, не знаю. Я же мужик, и мне хочется, что бы твой мир вертелся вокруг меня. Но мы слишком молоды, чтобы прямо сейчас заводить детей, и ты обязательно должна попытаться претворить в жизнь свою мечту. Твоя мечта стать певицей была одной из причин, по которым я влюбился в тебя, так ведь? А теперь я начал вести себя как капризная девчонка и пытаться изменить тебя. – Лайл засмеялся, но смех был какой-то странный. Неискренний, невеселый смех. «А может, ты просто ищешь повод расстаться с ним?» – Я… я не знаю, что сказать, милый. Очень рада твоему решению поддержать меня. Обожаю тебя за это! Я так волнуюсь перед прослушиванием и просто умираю от желания рассказать, как готовлюсь к нему… – Очень интересно, – перебил он. – Но у меня тоже есть новости, так что можно – я первый? – Я… Да. Конечно. Какие новости? Ты получил повышение? – Я перебирала карандаши на столе, стараясь не думать о том, каким образом «я поддерживаю тебя на все сто» вдруг превратилось в «только не доставай меня этим сейчас». – Решен вопрос с церковью! – Лайл казался очень взволнованным, только я не имела ни малейшего понятия, о чем речь. – Какая церковь? Был пожар в церкви? О чем ты? – Я выключила монитор компьютера, ломая голову, что бы это значило. Причем здесь церковь? – Я о свадьбе! Куки пустила в ход свои связи. Ее отец, кажется, имеет какое-то отношение к церковному руководству. Так или иначе, кто-то отказался, и мы записаны на апрель – у нас будет весенняя свадьба! И после твоего прослушивания пройдет почти два месяца, так что тебе хватит времени как следует отдохнуть! Я держала трубку телефона на расстоянии вытянутой руки и ошеломленно смотрела на нее. Он что, издевается? Как я могла подготовиться к свадьбе за восемь недель, тем более попав в оперу? «Так вот в чем дело. Он полагает, у меня никаких шансов. Это просто такая стратегия: «Потакай Бри, пока она не провалит свое маленькое прослушивание и не откажется от своей маленькой, пустяковой мечты»». Я даже не понимала, что плачу, пока слеза не скатилась по щеке и не шлепнулась прямо на стол. Хотелось взвыть, пронзительно завопить, или по крайней мере разбить о стол телефон. Но я не сделала ничего подобного, а лишь произнесла, стараясь быть максимально вежливой: – До свидания, Лайл. Потом повесила трубку и разрыдалась, положив на стол голову. «Почему это случилось с нами? С каких пор мужчина, который радовал меня, водил на хоккейные матчи, учил кататься на лыжах, а однажды подарил сто розовых воздушных шаров без всякого повода, вдруг стал чужим человеком?» Я не знала больше таких добрых и смелых людей; и меня очень трогала забота, с которой Лайл относился к своим родным и друзьям. Возникшее между нами напряжение оказалось неожиданным и непрошеным, но я не могла заставить себя уступить и разделить его принцип «семья превыше всего». «Потому что если мы начнем семейную жизнь с этого, то дальше станет еще хуже». Вечером в ванной комнате я мысленно составляла список событий этого безукоризненно прожитого дня. 1. Не успев с утра выпить кофе, я уже искала в Интернете информацию о лесбиянках из группы поддержки. 2. Джейми слышал, как я говорила «соски». 3. Кирби видела, что бьюсь головой об стену. 4. Меня обхамил посыльный. 5. Развратный абордаж. Комментарии излишни… 6. Жених купил мне букет цветов со скидкой, пытаясь скрыть свое мнение, что я никогда не попаду в «Сиэтл-опера». 7. Мадам сказала, я не успею подготовиться к прослушиванию, поскольку эмоций у меня не больше, чем у бумажного пакета. 8. Ничего. Пункта восемь нет. Ничего больше не произошло. Никаких событий. «Бри, будь честной. Хотя бы сама с собой». «Ну хорошо, хорошо». 8. Джейми едва не поцеловал меня в копировальной. И я ему почти это позволила. Я отложила зубную щетку, пристально посмотрела на себя в зеркало и практически увидела на своей фланелевой пижаме огромную алую букву «А».[32 - В старину алая буква «А» прикреплялась в знак позора на грудь женщины, нарушившей супружескую верность (от англ. adulteress – прелюбодейка).] «Ой! Я, кажется, кое-что пропустила?» 24 Кирби Dov’e in Signor Coniglietto? (Где же мистер Кролик?) – Нужно было сначала спросить меня – это все, что я хочу сказать. – Мать Лорен дико на меня разозлилась, но пытается сохранить вежливый тон. Мы сидим в маленькой кухоньке, пьем кофе из кружек с надписями «Я люблю маму», а Лорен последний раз отправилась в туалет перед выходом. Я ерзаю на стуле, понимая, что она права. – Миссис Деннисон… – Вы столько времени проводите с моей дочерью, что вполне можете звать меня Энья, мисс Грин… Кирби. Еще кофе? – Она еле заметно мрачновато улыбается. Я киваю, и Энья идет к плите за кофейником. – Послушайте, я знаю, что вы хотели как лучше. Но уроки балета дорого стоят, а еще нужен костюм, пуанты. У нас довольно ограниченный бюджет, особенно учитывая мои затраты на обучение и книги. Ой! Я даже не подумала об этом. Вот дерьмо! – Энья, мне очень жаль. Если совсем откровенно, я просто не подумала, что нужно вначале посоветоваться с вами. Так привыкла всегда самостоятельно принимать решения. Это была моя ошибка. Но я буду платить за уроки, раз уж сама все затеяла, к тому же они проходят по нашим с ней дням. – Сжимаю обеими руками вновь наполненную кружку с кофе. Нужно было подумать об этом. Я не могу… Не хочу поплатиться за свою глупую ошибку возможностью проводить время с Лорен… Энья качает головой: – Во-первых, вы не будете платить за уроки. Это сделаю я. Во-вторых, вдруг вы решите, что вам не подходит роль почетной сестры? Тогда мне придется либо найти няню, Которая будет водить Лорен на балет, либо заставить дочку бросить занятия. Вы представляете, как девочка расстроится? Я целую неделю только и слышу, что о балете. – Она бросает взгляд в коридор и понижает голос до шепота: – Всегда нужно думать о последствиях, когда имеете дело с детьми. Наверное, вам стоит запомнить это. Да, меня решительно поставили на место, во мне закипает негодование, но я понимаю, что Энья абсолютно права. Приходится это признать. – Вы совершенно правы. Я не мать, поэтому не всегда все делаю правильно. Но я не из тех, кто не сдерживает обещания. Мне нравится Лорен, я хочу с ней общаться. И не собираюсь отказываться от участия в программе «Почетные братья и сестры» и бросать Лорен. – Смотрю Энье в глаза. – Или вас. Я знаю, как важно для вас свободное время, которое можно посвятить занятиям в колледже. Если хотите сами оплачивать занятия балетом, то я прекрасно вас понимаю. Мне известно, что такое гордость. Одно занятие стоит шесть долларов. На самом деле цена вроде бы баксов двадцать пять, но кто будет считать? Я понимаю Энью и не хочу уязвить ее гордость. Она берет сумочку и достает чековую книжку. – А пуанты и костюм? – Костюм входит в стоимость. Мне было бы очень приятно, если бы вы позволили хотя бы подарить Лорен пуанты, тем более что именно мне выпадает удовольствие смотреть, как она танцует по средам. – Сама пугаюсь, насколько легко мне удается, не моргнув глазом, произнести эту невинную ложь. На самом деле костюм обошелся в сто долларов, включая колготки, а я готова поспорить, что для Эньи эти деньги отнюдь не лишние. Она долго смотрит на меня, затем кивает и отрывает чек. – Думаю, это справедливо. Вот чек за первые пять уро ков. Посмотрим, как пойдет дело дальше, ладно? Улыбаюсь и киваю. Уж я-то обеспечу, чтобы Лорен училась столько времени, сколько захочет, и на каждом занятии буду с ней. – Я не подведу ее. Обещаю. Услышав топот ножек Лорен, бегущей по коридору из ванной комнаты, Энья слегка касается моего плеча: – Я почему-то уверена, что не подведете. Вы хороший человек, Кирби. Я никогда этого не забуду. Неужели она… В комнату, подпрыгивая, вбегает Лорен: – Что не забудешь? Мы идем? Вам нравятся мои косички? А вы можете сделать мне пучок, как у балерины? Как у тех девочек? Как думаете – мой костюм уже готов? А мы пойдем в магазин покупать балетные туфельки? Пойдем? А? Кирби, мы пойдем в магазин? Еще не оправившись от потрясения, вызванного разговором с Эньей, я с тоской перевожу взгляд на взволнованное личико Лорен. Она в нетерпении дергает меня за рукав: – Пойдемте, а то опоздаем! Мам, нам пора. Удачи тебе в колледже. Я люблю тебя! Лорен бросается к маме, чтобы обнять и поцеловать ее. На прощание, а я размышляю – считается ли, если человек назвал меня хорошей сразу после того, как я солгала ему. Дурацкая нравственная дилемма. Впрочем, моей вины в этом не было. Серьезно. Просто этой ночью я не проспала и пяти часов, а в балетной студий было ужасно жарко, к тому же целый час чечетки под мелодию «Индюк в соломе» – это гораздо больше, чем может выдержать нормальный человек. Такова моя версия, и я твердо намерена ее придерживаться. «А-а-а-а!» – А-а-а! Я… не сплю? Что… с-случилось? – Просыпаюсь под вопли сотни, плачущих детей. Ну или по меньшей мере дюжины. Оглядываюсь вокруг и с трудом понимаю, что нахожусь в комнате ожидания балетной студии, где занимается Лорен, а на меня злобно смотрят десять разгневанных женщин. Ой! И один мужчина! Ужас! Что я на этот раз натворила? – Позвольте, – громко произносит ближайшая ко мне мамаша, выдергивая что-то из моей сумочки, которая почему-то валяется на полу, а не висит на подлокотнике кресла, куда я поместила ее, когда садилась. Она поднимает длинную ленту, запутавшуюся в моей сумочке. К ней прикреплена какая-то штуковина, ужасно похожая на резиновый сосок, приделанный к пластиковой основе. Есть ли в нашем каталоге такое изделие? Ой, так это же детская пустышка! Еще не легче! И эта обслюнявленная вещица побывала в моей cyмочке от Кейт Спейд? Мамаша наскоро вытирает соску какой-то тряпицей, оказавшейся у нее под рукой, и засовывает в широко раскрытый рот орущего малыша, которого держит у себя на коленях. Тот, в свою очередь, слегка посапывает, а затем начинает издавать самый омерзительный чавкающий звук, какой я только слышала со времен фильма ужасов про гигантского осьминога-убийцу. Затем родительница маленького осьминожки вновь обращает на меня свой грозный взор и, обращаясь к остальным, подчеркнуто говорит что-то про безответственных родителей, позволяющих своим сумочкам выхватывать пустышки изо ртов беззащитных детей, когда танцуют их собственные отпрыски. Я наклоняюсь поднять сумочку, стараясь разлепить глаза, выгнать сон из отяжелевшей головы и понять, что все-таки произошло. Должно быть, моя сумочка упала с кресла и зацепилась за ленточку, привязанную к слюнявой соске. Остальные дети в комнате подняли вой, будто желая подчеркнуть масштабы моего проступка. Детский плач подобен падению восточноевропейских коммунистических режимов: стоит устранить один, и остальные рухнут, как костяшки домино. Но кто же знал? Выпрямляюсь и смотрю сквозь стекло на Лорен, сосредоточенную на сложных движениях чечетки. Затем – на стерву, сидящую справа. – О, ничего страшного! Я не ее мать. – Адресую женщине свою самую зловещую ухмылку; та пыхтит от злости, но быстро отступает. Одетая в костюм от Энн Кляйн и обутая в туфли на каблуках от Гуччи, я не очень вписываюсь в компанию, состоящую из мамочек в футболках (и, по-видимому, одного папы), но не собираюсь заставлять себя или Лорен считаться с их стадным менталитетом. Урок подходит к концу, детский плач тоже затихает, но не настолько быстро, чтобы уберечь меня от головной боли, долбящей череп, как отбойный молоток. Ох, оказывается, возня с малышней может быть очень утомительной! Откуда мне было знать? Выбегает Лорен, ее глаза сияют. – Кирби, вы меня видели? Видели? Вы видели, как я танцевала? Мисс Альма сказала, я очень способная. И на концерте мне дадут роль побольше – я буду настоящей танцовщицей, а не одним из цветочков. Она в буквальном смысле слова подпрыгивает, как мячик, от возбуждения, и ее лицо кажется мне прекрасным. Улыбаюсь и сгребаю девчонку в охапку: – Да, я все видела! Злая стерва презрительно фыркает. Бросаю через го лову Лорен один угрожающий хищный взгляд, говорящий «лучше не связывайся со мной», и мамаша вдруг обнаруживает что-то очень интересное на дне пакета с подгузниками. Еще раз обнимаю Лорен. – Ты была великолепна! На показательном выступлении ты будешь блистать, не важно, в какой роли. Не забывай заниматься дома, хорошо? Не могу дождаться, когда увижу фотографии с концерта. Девочка поднимает на меня изумленный взгляд: – Кирби, вы разве не придете на концерт? Вы должны прийти! Я бы не стала заниматься балетом и танцевать чечетку, если бы не вы! У нее дрожат губы. О нет! Не могу на это смотреть. – Кирби, мы только что обнялись в первый раз. Как вы можете после этого говорить «нет»? Отлично. Теперь я чувствую себя человеком, способным оторвать крылья бабочке. Однако все же пытаюсь убедить ее: – Милая, я уезжаю в Италию на следующий день после твоего выступления. Помнишь, я говорила на прошлой неделе? Нам придется пропустить несколько встреч, но я пришлю тебе много красивых открыток и привезу подарок, договорились? Лорен скрещивает на груди маленькие ручки. – Не надо мне подарков. Мне нужны вы. Вы должны там быть. – Солнышко, мне ведь нужно собрать вещи. Давай переоденем туфельки и пойдем поедим чего-нибудь. – Рассудительная речь в сочетании с небольшой взяткой – должно сработать. Девочка плюхается на стул и начинает развязывать тесемки пуантов, затем смотрит на меня с улыбкой: – Кирби, глупенькая, вы же можете собрать вещи за день до концерта. Мама всегда говорит, что лучше паковаться заранее. И она вновь наклоняется, чтобы разуться, а я беспомощно смотрю поверх ее головки. Меня только что переспорил ребенок ростом в четыре фута. – Да, ты права. И как я сама не додумалась? Конечно, я приду на твое выступление. А сейчас пойдем, ладно? Тут из комнаты ожидания появляется преподавательница и хлопает в ладоши, привлекая всеобщее внимание: – К сожалению, у нас небольшая проблема с помещением для отчетного концерта. Зал, где мы его всегда проводили, на ремонте. И к тому времени они не закончат. Подрядчики постоянно переносят работы из-за дождя. – Она вздыхает и оглядывает нас. – Единственное помещение, которое мы смогли найти за столь короткий срок, намного меньше. К сожалению, с каждым ребенком может прийти только один родитель. У нас есть профессиональный оператор, так что каждый сможет по очень разумной цене приобрести видеозапись. Мы также просим не приносить свои видеокамеры – однажды у нас была большая проблема: слишком многие хотели снимать и никому ничего не было видно. Все присутствующие набрасываются на бедную женщину, крича, пожалуй, даже громче, чем их дети несколько минут назад. Знаю, это ужасно, но я испытываю некоторое облегчение. – Понимаешь, Лорен, на концерт пустят только по одному зрителю на каждого участника. Так что для меня там в любом случае не будет места. Ты же не хочешь, что бы мама пропустила твое выступление, правда? Она смотрит на меня громадными печальными глазами. Ну вот, опять эти печальные глаза. Грустные глаза и дрожащие губы. Этот ребенок хорошо знает, как добиться своего. – Кирби, мама работает по субботам. Пока вы будете в Италии, за мной будет присматривать бабушка, но она не умеет водить машину. Так что я, наверное, вообще не попаду на концерт, если вы не отвезете меня. Бац! Раз, два, три, и Кирби Грин, вице-президент по маркетингу с двумя дипломами, выбывает из игры. Отправленная в нокаут чувством вины, внушенным ей маленькой Земляничкой.[33 - Имеется в виду маленькая девочка из сказочной страны, чей образ используется на поздравительных открытках и в серии игрушек, а также в мультсериале и компьютерных играх.] Не могу не улыбнуться. Лорен молодец. Кого-то она мне напоминает. После ужина в китайском кафе «Уок энд ролл» мы садимся в машину и направляемся в сторону дома Лорен, продолжая болтать. Она пребывает в отличном настроении (закатываю глаза: конечно же, у нее должно быть хорошее настроение – она ведь добилась своего, правда?) и засыпает меня рассказами о кролике своей школьной учительницы. – Я тоже мечтаю о кролике. Я бы о нем так хорошо заботилась! Кормила бы его, рассказывала сказки и… – … и убирала бы за ним тонны какашек, – перебиваю я, пытаясь опустить на землю. Останавливаюсь на красный свет – это уже раз пятидесятый, не меньше. Дорожное движение в Сиэтле – настоящий кошмар. – Фу! Какая гадость! О чем это вы? – У меня был кролик, когда я училась в колледже. Я прочла в книге, что его можно научить пользоваться кошачьим лотком. Но мне не повезло – кролик не читал этой книги. Он гадил по всей комнате! Даже через месяц после того, как избавилась от него, я продолжала находить под кроватью или за диваном маленькие какашки. Ужас! – Содрогаюсь от одного воспоминания. Ой! Чуть не пропустила по ворот. Только бормочу нехорошее слово и, едва не врезавшись в указатель, с трудом вписываюсь в крутой поворот. Сидящая на заднем сиденье Лорен этого не замечает. За моей спиной раздаётся звонкий смех: – Ой, Кирби, какая гадость! Какашки, наверное, воняли? И… ой, подождите-ка. – Ее голос становится очень серьезным. – Что значит – вы избавились от него? Вы его разлюбили? Он надоел вам? Делаю глубокий вдох и тяну время, пытаясь найти подходящий ответ. Вряд ли шестилетней девочке понравится правда: я просто вернула кролика в зоомагазин. В мои судорожные размышления врывается тоненький голосок: – Кирби? А что, если я надоем вам? Как мы с мамой надоели папе? О милосердный Боже! Я совсем не готова к этому. Мысленно прошу у Господа прощения, а затем выдаю чудовищную ложь насчет кролика: – Во-первых, ты никогда мне не надоешь. Кто еще даст мне возможность целый час слушать «Индюка в соломе», любуясь девочкой в фиолетовой пачке, у которой обе ноги левые? Лорен опять хихикает: – Это Мишель. Она немного путается, это точно. Но она очень хорошая. – Конечно, и я плохо делаю, что смеюсь над человеком, который старается, правда? – Спасибо, что напомнила – я ведь должна быть хорошей. Ну слава Богу, наконец-то я добираюсь до стоянки у дома Лорен. Выключив двигатель, отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь к девочке, чувствуя себя так, будто у меня на лбу наклейка с надписью «Предупреждение: бессовестная лгунья». – Во-вторых, я отдала кролика очень хорошим людям, у которых есть ферма с морковным полем, чтобы он мог бегать на свободе и есть столько овощей, сколько захочет. Ему ведь там было лучше, чем целый день сидеть взаперти в моей квартире, пока я была в колледже. Как ты думаешь? К тому же, – продолжаю я, увлекаясь собственной выдумкой, – у него теперь есть жена-крольчиха и маленькие крольчата, и все они очень счастливы. Выходя из машины, поздравляю себя с тем, что сумела справиться с опасной ситуацией с кроликом. Направляясь к дому, Лорен надевает на плечо новую балетную сумку от «Дуни энд Борки» и вкладывает мне в ладонь свободную руку. – Кирби? Мы сможем поехать в следующую среду на морковную ферму – навестить мистера и миссис Кролик с их детьми? Я погибла. 25 Кирби Una confezione di aspirine, per favore (Пачку аспирина, пожалуйста) – Алло? – Привет, мам. Это Кирби. – Кирби? Боже, детка, это правда ты? – Кажется, будто она вот-вот расплачется, и я беспокойно перекладываю телефонную трубку к другому уху, страстно желая, чтобы кто-то, хоть кто-нибудь, ворвался ко мне, распахнув дверь, как это обычно бывает. Нет, не везет. – Да, это я. Не узнаешь мой голос? – Стараюсь говорить беззаботным, шутливым тоном, но попытка с треском проваливается. Я уже давно не звонила маме и не отвечала на ее звонки. Почти два месяца. – Конечно, узнаю, милая. Просто… ну, знаешь, так много времени прошло. Не успеваю я выложить свои неубедительные оправдания, как она бросается мне на помощь: – Знаю, что ты была занята – на такой важной должности это естественно. Я не предъявляю претензий. По какой-то глупой, непонятной причине это злит меня. – А почему нет? – Почему нет – что? – Почему бы тебе не предъявить претензии? Зачем ты придумываешь мне оправдания? Я плохая дочь. Мы обе это знаем. Или ты так привыкла выгораживать всех, что решила распространить это и на меня? Она хочет что-то вставить, но я не даю. – Мама, я не он. Тебе не нужно придумывать мне оправданий. Похоже, мама ошеломлена и обижена, и я чувствую себя отвратительно. – Ты не кто? Не твой отец? Я знаю. Ты очень сильно от него отличаешься, но ты… Не могу больше. Это большая ошибка, вызванная тиканьем биологических часов, которое я стала замечать после общения с Лорен. – Мам, мне пора. Звонок по другой линии. И еще у меня совет директоров. Но я скоро обязательно позвоню. – Кирби… – Мам, мне пора бежать, правда. Обними за меня всех, пока. Кладу трубку, поворачиваюсь, сидя в кресле спиной к двери, и пытаюсь справиться с будоражащими меня эмоциями. Почему мне так больно с ней разговаривать? Почему я все время обижаю маму? Что со мной? Если весь этот сплав боли, любви и гнева, приправленных обидой и сожалением, называется процессом взросления, то я понимаю, почему взрослеть не хочется никому. И как только я вообще решилась стать руководителем? Едва дверь закрывается за последним из шести кандидатов на должность заместителя директора по маркетингу, я устало разваливаюсь в кресле. «Я умею работать с людьми…» Они что, издеваются? Мне казалось, эта избитая фраза успела устареть еще в восьмидесятые годы. А тот парень из Йельского университета? Первый раз в жизни услышала, как человек пользуется сносками в устной речи. Серьезно. Я не выдумываю. Ничего, я нахохоталась на неделю вперед, а завтра придется проводить собеседования еще с шестью кандидатами. Хватаю трубку и нажимаю клавишу ускоренного набора номера, желая поговорить со своей помощницей: – Брианна, пожалуйста, скажи, что завтрашние кандидаты будут лучше! О чем ты думала, направляя ко мне этих клоунов? – Э-э… сейчас приду. Щелк. Она распахивает дверь и входит, избегая смотреть мне в глаза. – Лучшие кандидаты будут завтра, я вроде как решила оставить хорошее напоследок. Сегодняшние были более… э-э… они… В моем мозгу срабатывает сигнализация. Если Бри говорит с запинками, это обычно означает, что у меня неприятности. – Опять прыжки с моста? Она озадаченно смотрит на меня, потом смеется: – О, нет, нет! Просто… э-э… некоторые очень расстраивались, когда я сообщала, что мы не можем вызвать их на собеседование, и мне приходилось менять решение. Здесь что-то не так. – Что значит «расстраивались»? – Внезапно до меня доходит. – Ты звонила, чтобы сообщить об отказе в собеседовании? Зачем? Мы всегда отправляем краткое письмо: «Спасибо, но Вы нам не подходите», и так далее. Господи, Бри, ты не должна никому звонить! – Знаю, но письмо такое обезличенное, а искать работу так сложно, вот и я подумала, что смогу приободрить людей разговором по телефону, – оправдывается она. – Знаете, что-то вроде: «Жаль, что вы не подходите нам, но я уверена, для вас найдется более подходящее место. Удачи! Просто продолжайте искать!» Я хватаюсь за голову, думая, что у всех наших юристов, услышь они это, случились бы сердечные приступы. Ведь мы могли получить сотни жалоб в духе: «Вы попросили секретаря позвонить и определить по моему голосу – вдруг я принадлежу к национальным меньшинствам, или слишком стар, или отношусь еще к какой-нибудь категории, подпадающей под действие закона о дискриминации при найме на работу». Открываю глаза и вижу перепуганную Брианну. Ладно, можно попробовать и по-другому. Делаю глубокий, успокоительный вдох. – Э-э… Бри, думаю, тебе стоит вначале обсудить кое-что с сотрудниками отдела кадров, прежде чем продолжать звонить. Могут возникнуть проблемы, связанные с судебными процессами по поводу дискриминации, а это нужно учитывать, принимая людей на работу. Если до этого Бри казалась испуганной, то теперь она просто пришла в ужас. – Успокойся, ничего страшного не случилось. Просто нужно убедиться, что у нас расставлены все точки над «i» и черточки поперек «t», вот и все. Она едва заметно усмехается при моей слабой попытке пошутить, но это уже хоть что-то, и я продолжаю ободряюще улыбаться, пока Бри не покидает пределы мое го кабинета. Затем начинаю ритмично биться головой о стол. Для чего, ну для чего я стала начальницей? 26 Брианна Либретто – отпечатанный текст оперы Черт возьми, ты всего лишь пытаешься отнестись по-доброму к одному-двум претендентам на рабочее место, а в результате – принудительный визит в отдел кадров. Я знала, что Кирби просто хотела помочь, но все равно чувствовала себя наказанной, когда она отправила меня в отдел кадров, чтобы мне там объяснили, почему ни в коем случае нельзя звонить людям домой. Слова вроде «дискриминация» и «судебный процесс» не внушали мне радости и уверенности в себе. Я прожила долгий, мучительный день, а впереди меня ожидало одно из самых сложных дел недели. Нужно было позвонить будущей свекрови. Я вздыхала и теребила корешок записной книжки, потом страничку с номером Элинор и пыталась оправдать промедление со звонком ей. Чем? Ну, например, лунным затмением, или появлением голубой луны, или похолоданием в… Мексике. Не могу сказать, что эта женщина вызывала у меня страх. Просто я ей не очень нравилась и она не особенно стеснялась это показывать. Совсем не стеснялась. Никогда. А Лайл совершенно не замечал ее отношения, и это создавало между нами определенную напряженность. Он постоянно старался свести нас, чтобы мы могли «заняться женскими штучками», как он это называл. Я пыталась, но у нас было очень мало общего, за исключением любви к Лайлу. При этом Элинор была убеждена, что любит его гораздо сильнее, и обращалась со мной так, будто я недостойна ее любимого сыночка. Ее единственного сыночка. Ее единственного ребенка. Я долгое время беспокоилась, размышляя о том, что это не являлось хорошей основой для взаимоотношений свекрови и невестки. Но, к сожалению, самоанализ не помог мне наладить с ней понимание. Наконец я вздохнула, сняла трубку и набрала номер. – Алло? – Здравствуйте, Элинор, это Бри. Как у вас дела? Лайл сказал, вы хотели поговорить со мной, поэтому я решила поймать вас до обеда. В ответ – ее тихий дребезжащий смех, который, если быть совсем честной, всегда немного меня бесил. Знаю, не хорошо раздражаться, когда кто-то смеется, особенно если это ваша будущая свекровь. Конечно, я понимаю, она ничего не может с этим поделать, но факт остается фактом. В последнее время я была не очень хорошей девушкой, и это проявлялось во многом. «Кроме того, держу пари – Элинор сильно заинтересовал бы тот факт, что я почти поцеловала парня, который не является ее сыном». Я съежилась и попыталась сосредоточиться на ее словах. – … после церкви? – Ой, простите… э-э… меня отвлек мой босс, и я пропустила фразу. Что там насчет церкви? В голосе на другом конце провода появился лед. (Элинор не выносит, когда ее игнорируют.) – Я сказала, что в воскресенье, после церкви, ты и твоя мама обедаете у нас. В час дня. Не опаздывайте! – Но… – В воскресенье у меня назначена репетиция, и я ничего не знала о маминых планах. Моя мама тоже не испытывала особо теплых чувств к матери Лайла, так что обед на территории Элинор обещал быть напряженным. – Нет, нет, нет. Ничего не хочу слышать. Нам нужно заняться планированием свадьбы, она ведь уже не за горами! Увидимся в воскресенье. Я расскажу тебе о своих идеях насчет твоего платья и платьев подружек невесты. Захвати бумагу, чтобы записывать. Пока! – Но… Щелк. Да уж, мое участие в разговоре было весьма существенным. Вот так я и оказалась приговоренной к воскресному обеду с мамой и будущей свекровью, где мне придется наблюдать за их поединком. А еще Элинор низвела меня до уровня секретарши при планировании моей собственной свадьбы. «Что может быть приятнее? Впрочем – вдруг мне повезет, и до воскресенья я успею поскользнуться на льду и сломать бедро. Надежда умирает последней». Когда я собиралась домой, зазвонил телефон. Начальник бухгалтерии? А, наверное, по поводу финансовой сметы на вибраторы «два в одном». – Брианна слушает. – Пожалуйста, не вешай трубку. Бри, нам нужно поговорить, – произнес Джейми. – Джейми? Я думала… – Знаю, я пробрался сюда, чтобы позвонить, поскольку ты не отвечаешь на мои звонки, не замечаешь меня, когда мы сталкиваемся в коридоре, и делаешь вид, что чрезвычайно занята, если я останавливаюсь у твоего стола. Он был прав. Я старательно от него скрывалась, желая избежать беседы на тему «давай обсудим то, что едва не случилось у ксерокса». – Бри? Пожалуйста. Мне действительно нужно поговорить с тобой. По крайней мере позволь принести извинения. Может, выпьем кофе или что-нибудь в этом роде? – Мольба в его голосе остановила автоматическое «нет», уже почти готовое слететь с моих губ. – Ладно. Только без спиртного. У нас и так хватает проблем, чтобы еще и сдабривать их алкоголем. Как насчет чашки кофе внизу через десять минут? – Хорошо. Прекрасно, Бри. Огромное тебе спасибо. Через десять минут. – В его интонации улавливалось неимоверное облегчение, и это лишь усилило мое чувство вины. Должна ли я встречаться с Джейми? Вдруг это только подогреет его? Или меня? Ведь не он один был участником несостоявшегося поцелуя. Я теребила в руках салфетку. На столе передо мной стояла нетронутая чашка латте. Джейми пристально смотрел на меня своими большими глазами. Как несправедливо, что он так невероятно красив! Должно быть, в детстве ему сходили с рук любые проделки. Ни одна мать не смогла бы устоять перед таким личиком. Я вздохнула, вспомнив, что примерно тоже думала о Лайле, когда у нас все было хорошо, пока не обнаружила, с каким пренебрежением он относился к моим мечтам, и решила, что буду встречаться только с некрасивыми мужчинами. С уродливыми, как жабы. Джейми наконец поставил свою чашку и прервал неловкое молчание: – Слушай, я проигрывал все это в голове множество раз, но иногда так трудно заставить себя произнести вслух то, что хочешь сказать. Я прошу прощения за то, что воспользовался твоим настроением и попытался поцеловать тебя. – Задумчиво взъерошил волосы, и на его лице появилась болезненная гримаса. – Ты одна из моих лучших друзей, Бри. Я могу говорить с тобой обо всем. И мне очень не хотелось бы думать, что я разрушил нашу дружбу. Я взглянула на него с оттенком легкого скептицизма: – Ты, наверное, многих из своих приятелей целуешь неподалеку от ксерокса? Он засмеялся: – Нет, не целую. Уж точно не Джадда – он бы мне врезал. – Тогда почему ты поцеловал меня? Я не утверждаю, что ты один во всем виноват, Джейми. Как ни тяжело в этом признаваться, я тоже принимала участие. И теперь, поверь мне, расплачиваюсь угрызениями совести. Он схватил чашку и разом выхлебал половину кофе, затем очень аккуратно поместил чашку в самом центре салфетки. – Ладно. Ты заслуживаешь того, чтобы знать правду. Ты, наверное, заметила, что у меня к тебе есть определенные чувства. И это намного сильнее дружбы. О, нет, нет, только не это… – Но… Джейми поднял руки, останавливая меня: – Я знаю, знаю. Прости. Знаю, ты помолвлена, и отношусь к этому с уважением, несмотря на то, что сделал на днях. Обещаю уйти со сцены и с сегодняшнего дня никогда больше не говорить об этом. Просто ты выглядишь та кой подавленной, и… Ну, в общем, я считаю, ты заслуживаешь человека, который будет любить тебя такой, какая ты есть. Со всеми мечтами и так далее. – Он сильно выдохнул, и на его лице появилось выражение «ой, черт, неужели я только что признался в собственных чувствах?», очень характерное для большинства мужчин. Честно говоря, при таких обстоятельствах выживание человечества кажется мне великим чудом. Минуточку! Он произнес слово «любить»? Я ощутила, как от лица отхлынула кровь. – О, Джейми, я не злюсь на тебя. Не хочу врать, что это не повлияет на нашу дружбу, ведь, если честно, я теперь довольно странно чувствую себя рядом с тобой. Но ты не можешь бросать такие слова женщине, которая скоро выходит замуж. – Понимаю. Больше не буду. Я просто хотел, чтобы ты знала о моих чувствах и знала, что все это не было для меня игрой. Я имею в виду попытку поцеловать тебя. Просто я… внезапно почувствовал, что не смогу больше дышать, если не узнаю, каковы твои губы на вкус. Я приоткрыла рот. Разве люди так разговаривают? Это самые романтичные (и, давайте взглянем правде в глаза, – очень страстные) слова, когда-либо произнесенные в мой адрес мужчиной. (А также самые вульгарные, Но все равно приятно.) – Ты не должен… Никогда больше не вздумай говорить мне ничего подобного. – Я поднялась, отодвигая стул. – Мне правда пора. Я выхожу за Лайла, Джейми. Он прекрасный человек, хотя и чуть-чуть старомодный. Но у нас все получится. Пожалуйста, не мешай. Если я тебе действительно небезразлична, ты не будешь смущать меня. У меня сейчас и так хватает проблем. Джейми тоже встал, на его лице появилась улыбка. – Думаю, вряд ли я мог получить более откровенное подтверждение того, что мои чувства небезответны, чем твое признание в смущении. Значит, придется откланяться. Желаю вам с Лайлом жить долго и счастливо. – На короткий миг он едва ощутимо коснулся моей щеки. – Ты, заслуживаешь самого лучшего, Бри. Не забывай об этом. Он швырнул чашку в мусорный контейнер и удалился из буфета, не оглядываясь, а я смотрела ему вслед и удивлялась. Удивлялась тоске, пришедшей вместо ожидаемого облегчения. 27 Кирби Non ho ordinato questo (Это не мой заказ) Свидание номер одни: Стив Зачем, ну зачем я согласилась? Наверное, была не в своем уме. Пожалуй, прыгать нагишом на тарзанке, с веревками, которые натирают, приятнее, чем про вести целый вечер с этим невротиком. Подрезав минивэн, протискиваюсь на стоянку перед магазином дешевой обуви «Обувное изобилие» (ситуация не лишена иронии). Припарковавшись, проверяю адрес. Да, встреча назначена именно здесь. Перед этим маленьким, паршивым торговым центром. «Если он хочет попросить меня сходить с ним в магазин – присмотреть пару дешевых ботинок, то не дождется». Делаю глубокий вдох и напоминаю себе: «Будь хорошей. Будь милой, будь милой». Вообще-то Энья уже назвала меня хорошим человеком, но я решила не засчитывать очко в свою пользу, потому что бессовестно соврала насчет стоимости занятий балетом. Если не можете оставаться до конца честным даже в спорах «на слабо», то кто вы вообще после этого? Самым большим удовольствием будет честно выиграть это пари и назначить Бэннингу дату публичного извинения. «Ты серьезно так думаешь? Он ведь уже извинился. Разве тебе не достаточно? А ты все пытаешься представить пари как ужасную травму». Загоняю голос здравого смысла назад, в подвалы души, где он обычно хранится, и даю себе клятву разобраться с этой бедой в понедельник, во время визита к доктору Уоллесу. У него наверняка найдутся какие-нибудь мыслишки, и, возможно, он посоветует мне забыть о вопросе, хороший ли я человек. Выбираюсь из автомобиля и закрываю дверь, попутно отмечая, что хорошо бы вымыть машину и избавиться от слоя зимней грязи Сиэтла, приглушающего красный цвет. Не самая блестящая мысль – купить автомобиль с откидным верхом, живя в городе, где солнце светит всего два-три дня в год. – Привет, Кирби! – Вот и он, вприпрыжку направляется в мою сторону. Такие долговязые люди обычно ходят вприпрыжку. Должна признать – издалека он действительно симпатичный, но эти оранжевые рубашки… Просто никуда не годятся. «Ты же не собираешься выходить за этого человека замуж, тебе нужно лишь очаровать его и заставить восхититься твоими душевными качествами, разве нет? Оставь свою критику. И проверь обувь!» Чуть не забыла. Бросаю короткий взгляд на его ботинки и вздыхаю с облегчением. Уж точно не из магазина напротив. Но все же мы здесь – почему? – А, Стив, привет! Я боялась, что остановилась не в том месте. Мы разве не идем ужинать? – Оглядываюсь по сторонам и издаю фальшивый смешок: – Вы ведь не собираетесь покупать ботинки? У него озадаченный вид. – Что? Ботинки? Ах да – магазин. Нет, нет. Хотя каждый раз, когда я прихожу сюда, тут постоянно какие-то интересные предложения. Смотрите – вон, в окне, написано: «Полторы пары по цене одной». Представьте – пол пары ботинок! Это значит – придется ходить в одном ботинке? Или в половине ботинка на каждой ноге, то есть полубосым? – Он вытаскивает из кармана пальто маленький блокнотик и ручку, быстро что-то записывает. – Пригодится для моей программы. – Какой программы? Я думала, вы профессор. И – не хочу торопить, но, может, мы все-таки пойдем куда-нибудь? Я замерзаю. – Жакет у меня не настолько теплый, чтобы в холодную и сырую январскую погоду стоять на тротуаре. – Ах да, простите, Кирби. Давайте… вот, я убираю все это в карман. Да, я профессор, но не забывайте – я мечтаю о карьере артиста разговорного жанра. Знаете, как Джей Лино, Джерри Сейнфелд или Джонни Карсон. Ну и ну! Вы когда-нибудь замечали, что имена всех знаменитых коми ков начинаются на букву «д»? Может, мне стоит сменить имя и стать не Стивом, а Джеем, или Джерри, или Джимми? Как вы считаете? Я уже пританцовываю, переминаясь с ноги на ногу. – Звучит прекрасно, Джимми. Но давайте наконец спрячемся где-нибудь! Куда мы собирались? Стив бьет себя по лбу и берет меня под руку: – Простите ради Бога. Меня иногда заносит. Да, конечно, пойдемте. Нам туда, вниз по улице. Нужно было заказать столик заранее, но по четвергам там обычно немного народа. Вот пятницы – совсем другое дело. Хотя летом заведение забито и по четвергам, когда все эти лиги софтбола собираются поесть барбекю. Но зимой ведь никто не играет в софтбол? Я одуреваю от холода и от попыток уследить за непрекращающимся потоком слов, поэтому лишь киваю и поспешно шагаю вперед, пока мы не добираемся до последней двери здания. Он открывает ее и втаскивает меня внутрь. В нос бьет запах горелой говядины. – Э-э… Стив, где это мы? – Озираюсь и вижу маленький… ресторанчик? Или забегаловку? В общем, помещение, стены которого украшены пестрой мозаикой. На них замечены металлические подковы, и изображения выступающих в родео ковбоев, и что-то, напоминающее настоящие, живые (точнее говоря, мертвые) звериные головы. Да уж, о гигиене здесь явно не имеют представления. «Умерь свой снобизм. Здесь наверняка питаются совершенно нормальные люди. Посмотри, вот целые семьи. К тому же, если бы тут водились вши от мертвых оленьих голов, министерство здравоохранения давно бы закрыло это заведение». Не замечая внутренний голос, желавший поговорить о вероятной непомерной занятости инспекторов по здравоохранению, следую за Стивом и старшей официанткой к столику в дальнем углу. Та с сияющим видом кладет на стол пару меню и лучезарно улыбается, словно говоря: «Я не сумела найти лучшей работы, поэтому притворяюсь счастливой». А может, у меня опять разыгрывается воображение? – Все прекрасно. Большое спасибо, Фрэнси. Фрэнси? Ищу бейдж с именем. Его нет. По-видимому, Стив часто бывает здесь, раз называет официанток уменьшительными именами. Ее ответ подтверждает мои подозрения: – Не за что, Стиви. Добро пожаловать в «Мясную горку», мэм. Я пришлю кого-нибудь принять ваш заказ. Осторожно присаживаюсь на краешек обтянутой по трескавшимся винилом скамьи, напротив «Стиви». – «Мясная горка»? Она серьезно? – Это, должно быть, шутка. Разве кто-нибудь может додуматься пригласить женщину на первое свидание в ресторан под названием «Мясная горка»? Кончиками пальцев беру засаленного вида меню. Вот дерьмо! Это не шутка. А если и шутка, то подшутили не над кем-нибудь, а именно надо мной. «МЯСНАЯ ГОРКА» ПРИВЕТ! БЛЮДА ДНЯ: A. СЕМЬ ВИДОВ МЯСА, КАПУСТНЫЙ САЛАТ И ЖАРЕНЫЙ КАРТОФЕЛЬ Б. ШЕСТЬ ВИДОВ МЯСА, КАПУСТНЫЙ САЛАТ И ЖАРЕНЫЙ КАРТОФЕЛЬ B. ПЯТЬ ВИДОВ МЯСА, КАПУСТНЫЙ САЛАТ И ЖАРЕНЫЙ КАРТОФЕЛЬ Г. ЧЕТЫРЕ ВИДА МЯСА, КАПУСТНЫЙ САЛАТ И ЖАРЕНЫЙ КАРТОФЕЛЬ Д. ДЕТСКИЕ ПОРЦИИ: ТРИ ВИДА МЯСА, ЖАРЕНЫЙ КАРТОФЕЛЬ И ИГРУШКА Да уж! Розыгрыш космических масштабов. Вздыхаю и кладу меню на стол. Стив смотрит на меня, явно охваченный беспокойством. (При таком освещении его встревоженное лицо приобрело зеленоватый оттенок.) – Вам нравится? Готовят здесь хорошо, хотя меню не много однообразно; но там есть не все. Если хотите, можно заменить жареный картофель и капустный салат печеным картофелем и каким-нибудь другим салатом. – Он прикусывает губу. – Просто тут очень хорошо готовят и приятные люди. Вот я и подумал, что, возможно, мне будет не много спокойнее, если мы придем сюда. Вы, вероятно, заметили, ха-ха, что я нервничаю и много болтаю, особенно с девушками, то есть с женщинами. Знаете, у меня никогда в жизни не было свидания с женщиной вроде вас. Мой кавалер так громко барабанит пальцами по столу, что у меня появляется опасение – как бы он не пробил в нем дырку. – Стив, Стив! Стиви! Успокойтесь. Все хорошо. Просто замечательно. Я не прочь попробовать что-то новое. Не хочу вас расстраивать, но что, если бы я оказалась вегетарианкой? Обилие мяса в меню могло бы все испортить, не говоря уж о развешанных на стенах головах убитых животных. – Улыбаюсь самой милой улыбкой, какую только в состоянии изобразить, но у него все равно такой вид, будто кто-то помешал ему устроить вечеринку. (Ну или как там это называется у мужиков.) – Я так сожалею! Даже не подумал об этом. Просто вы такая симпатичная, а я всегда нервничаю в присутствии женщин, даже некрасивых. То есть это, конечно, не значит, что я постоянно общаюсь с некрасивыми женщинами; к тому же не бывает некрасивых женщин, потому что красота – это не что-то внешнее, это более глубокое понятие. Вы очень красивы, а мне не часто доводится встречаться с женщинами, обладающими не только внешней, но и внутренней красотой… – Стив! – Как у него получается? Не замолкает даже для того, чтобы вздохнуть! – Хватит! Рада, что вы считаете меня красивой. Спасибо за комплимент. – Вновь улыбаюсь и накрываю его руку ладонью, пытаясь заставить прекратить стучать пальцами. – Я не вегетарианка. Мне вполне подойдет какое-нибудь мясное блюдо. Хотя вам придется объяснить мне, откуда берутся семь видов мяса. По-моему, здесь нет ни чего, кроме говядины, свинины и курицы. Стив смотрит на мою руку, лежащую на его руке. Я замечаю, что он немного дрожит, и аккуратно убираю свою. Ощущение как от попытки приручить дикого зверя, прав да, здесь, в «Мясной горке», вряд ли кто-нибудь способен это понять. Здесь диких животных просто отстреливают, а потом вписывают в меню. Стив судорожно глотает воздух и медленно выдыхает, затем оживляется от появившейся возможности просветить меня относительно тайн разделки мяса. – О нет, не все так просто. Есть говяжий огузок, есть бок, есть свиной филей, есть… Слушая, как он все это перечисляет, вздыхаю: чего ради я рассуждаю о мясе с парнем, у которого, наверное, не было девушки лет с двенадцати? Тут меня осеняет: ближайший понедельник отличный день для встречи с доктором Уоллесом. Оказывается, нет ничего невозможного в том, чтобы съесть пять видов мяса за один ужин. Стив только что доказал это. – Здорово! Это мой самый… интересный ужин за последнее время. А третий сорт мяса был определенно… занятным. – Пытаюсь вести светскую беседу, но нелегко общаться с человеком, который то беспрестанно щебечет, то молчит, будто подавился. Кроме того, я ощущаю некоторые угрызения совести – на самом деле он милый парень, и каждый его взгляд исполнен надежды. Вот как сейчас. Стив смотрит на меня и улыбается: – Я уже очень давно так здорово не проводил время. Это самый приятный вечер за последние, наверное, лет десять. А как вам это? – Он усмехается, забрасывает в рот небольшой кусочек мяса и глотает. – Спасибо, что согласились со мной поужинать, Кирби. Знаете, как только вы позволяете человеку проникнуть за завесу вашего устрашающего вице-президентского образа, становится ясно, что вы очень ми… м-м… хыик-к-к… – Я «м-хыик»? А, ясно – это, наверное, профессиональный жаргон, которого я не знаю. Может, расшифруете? – Широко улыбаюсь, затем понимаю, что не вижу ответной улыбки. Он смотрит на меня, выпучив глаза, и издает странные клокочущие звуки. Ой, зря я подумала, что он подавился… – Что такое? Что с вами? Стив начинает колотить одной рукой по столу, другой показывать на горло. Его лицо наливается красным цветом, вызывающим большую тревогу и совершенно не подходящим к цвету рубашки. О Господи! Задыхается! Он же действительно подавился! – Вы подавились? Стив судорожно кивает, обхватив шею обеими руками и подпрыгивая на сиденье. – Держитесь! – Я вскакиваю, чувствуя, как безнадежно рвутся колготки, зацепившись за неровность виниловой обшивки, огибаю стол и поднимаю его с сиденья. Резко отворачиваю от себя, лицом к остальным столикам, и обхватываю за туловище. Затем сцепляю руки и мгновенно давлю вверх, прямо под грудиной. Раздается странный глухой шлепок, а за ним – женский крик. И тут я слышу и чувствую глубокий, на грани кашля, вздох Стива, а все посетители аплодируют и издают радостные возгласы. Только одна женщина продолжает вопить. Выглядываю из-за плеча Стива и вижу Фрэнси, которая прыгает и кричит: – Волосы, мои волосы! Вытащите это из моих волос! Восхитительно. Полусъеденный кусок мяса. Ей понадобится очень хороший шампунь. Стив поворачивается ко мне, при этом, правда, избегая смотреть в глаза. – Спасибо, – бормочет он. Его лицо все еще горит, но мне кажется, этот оттенок красного разительно отличается от того, что я видела перед этим. Я касаюсь его плеча: – Стив, ничего страшного не случилось. Если бы ты знал, сколько раз я давилась едой! Собственно, из-за этого я и решила научиться приему Хеймлича. Он продолжает смущаться и не спешит сесть обратно. – Э-э… ну да. Спасибо. Нам, наверное, пора. У меня с утра лекция, и все такое. – Сгребает со стола счет и направляется к кассе, оставляя меня в растерянности созерцать его быстро удаляющуюся спину. Здорово. Просто прекрасно. Я только что спасла человеку жизнь – и вот как он себя ведет в ответ. Схватив сумочку, следую за ним через весь ресторан, на ходу бормоча «спасибо» в адрес людей, уступающих мне дорогу, и вдруг вспоминаю, что именно Стив пытался сказать перед катастрофой со Смертоносным Куском Мяса. Он хотел назвать меня милой. Магазин дешевой обуви – ерунда по сравнению с таким невезением. 28 Кирби A che ora finisce? (Когда все закончится?) Все формальности завершены! Я взяла сотрудников на три вакантные должности, включая своего заместителя. При желании могла взять и больше, благодаря проделанному Бри тщательному изучению резюме и наведению справок. Она не шутила – лучшие шесть кандидатов действительно были оставлены на сегодня; жаль только, у меня не нашлось шести вакантных мест. Откидываюсь на спинку кресла и забрасываю ноги на стол, ощущая небывалое облегчение. Первый раз за весь день чувствую себя превосходно, особенно после переживаний за бедного Стива из-за вчерашнего случая. Он и так сильно нервничал, еще до злополучного летающего куска мяса. Три раза пыталась ему позвонить, но неизменно включался автоответчик. Оставила сообщение, причем очень короткое, поскольку в тот самый момент Бри позвала очередного кандидата. Сказала Стиву: «Было приятно пообщаться, надеюсь – у тебя все в порядке». Ведь, к моему собственному изумлению, мне действительно было с ним приятно. Довольно здорово просто расслабиться и не вступать в игру под названием «Кто красивее, богаче, активнее, популярнее или в большей степени трудоголик». Пришлось лишь оправиться от шока, вызванного блюдом из семи видов мяса, а дальше я искренне веселилась. Общение было не из разряда «не терпится поскорей увидеть тебя без одежды», а скорее что-то вроде «ты отличный парень, давай будем дружить». Парни, правда, обычно не стремятся к таким отношениям. Вот облом! А теперь, хоть эта мысль и высасывает из моей души всю радость, нужно готовиться к сегодняшнему свиданию. (Да, я назначила три свидания на три дня подряд: наверное, в тот день перепила таблеток.) Встаю, приподнимаю юбку, чтобы проверить, все ли в порядке с колготками, и тут распахивается дверь кабинета. Ну конечно. Никто не объявляется, когда я говорю с мамой по телефону, а вот если я стою с задранной до неприличия юбкой – вот они, тут как тут. Мгновенно поворачиваюсь спиной к визитеру, поспешно опуская юбку, и гавкаю через плечо: – Неужели во всей компании никто не приучен стучаться в дверь? В ответ слышу голос Бэннинга, выражающий приятное удивление: – А зачем мне стучаться? Чтобы упустить возможность посмотреть, как ты… э-э… выполняешь такой красивый разворот? Закатываю глаза. Ну конечно, кто же это еще мог быть! Поворачиваюсь, складываю руки на груди и вызывающе смотрю на него: – Тебе что-то нужно? Или ты просто слышал, что я взяла трех сотрудников, и зашел поздравить меня? – Серьезно? – Он удивлен, но старательно пытается это не показывать. – То есть я хотел сказать – да, конечно. Я слышал об этом. Замечательно. У тебя еще есть целых две недели перед отпуском, чтобы обучить их. Здорово, правда? Я киваю, потом плюхаюсь в кресло и бормочу: – Да, все отлично, за исключением того, что один раз, когда меня назвали хорошим человеком, не считается, а другой был прерван изгнанием из организма куска мяса. – Какое еще мясо? О чем ты? Кирби, позволь спросить из самых лучших побуждений: ты, случайно, не принимаешь какие-нибудь лекарства? Поднимаю изумленный взгляд, вижу, как подрагивают его губы, и понимаю, что Бэннинг просто припомнил мне мои же собственные слова. – Да, очень смешно. Ха-ха. Однако если ты пришел не затем, чтобы поздравить, то зачем? Теперь его очередь испытать некоторую неловкость, хотя конфуз с поднятой юбкой, ясное дело, ему не грозит. – Я подумал, может, ты захочешь… Последовала пауза, грозившая несколько затянуться. – Голой попрыгать с моста на тарзанке? – интересуюсь я. – Что?! Ухмыляюсь: – Ничего. Долго рассказывать. Что ты хочешь мне предложить? Бэннинг отходит от двери на пару шагов. – Пойти со мной сегодня на собрание природоохранных организаций Северо-Запада. То самое некоммерческое предприятие, о котором я упоминал. Это не свидание. Просто я подумал, ты можешь проконсультировать нас по маркетингу и привлечению источников финансирования. Он слишком суетится для человека, просто приглашающего меня на собрание. Хм… Однако это не свидание. Как бы ни был Бэннинг красив и сексуален – более того, я думаю, что он, подобно мне, ощущает наше взаимное притяжение, – он все-таки четко заявил, что это не свидание. Значит, дав согласие, я не нарушу свое правило не встречаться с боссом. Вздыхаю. Я в любом случае не могу пойти, так как у меня встреча с Бадди – очередная попытка найти кого-то, кто даст обо мне благоприятный отзыв, хотя вся эта затея кажется мне глупой и бесполезной. «Неужели я еще не доказала себе все, что хотела? Стоит ли продолжать?» Мой отец сказал бы: «Конечно, ты была трусишкой в детстве, вот и сейчас отступаешь перед лицом трудностей. Кому какая разница, хороший ты человек или нет? Ты все равно ничего не добьешься в жизни». – Кирби? – Бэннинг склоняется ко мне с озабоченным видом. – Как ты себя чувствуешь? Я не хочу ставить тебя в трудное положение или что-нибудь в этом роде… Короче, просто забудь все, что я говорил, ладно? Потом увидимся. – Нет, подожди! Дело не в этом… Уже взявшись за дверную ручку, он замирает. На какую-то долю секунды на его лице отражается надежда. – Бэннинг, я… Дз-зи-инь. Он открывает дверь: – Я вижу, ты занята. Поговорим на следующей неделе. Молодец, Кирби, что выбрала перспективных кандидатов. Желаю приятно провести выходные… – Но… Бэннинг удаляется, осторожно закрывая дверь за собой. От злости мне хочется передать полномочия на телефонный разговор автоответчику, но вдруг при ходит в голову, что это может оказаться Стив. – Кирби Грин. – Привет, красавица. Я уже подъезжаю к конференц-центру. Знаю, что рановато, но не хотел застрять в пробке. Твоя медицинская конференция уже закончилась? (Долго рассказывать – это был просто тактический ход. Что я там собиралась сделать – доехать на такси до больницы, чтобы он забрал меня оттуда? Оказывается, в реальной жизни притворяться кем-то другим гораздо сложнее, чем в кино.) – Тебе везет. Мы как раз заканчиваем последнюю лекцию о… э-э… новых разработках, касающихся подкладных суден. Через десять минут буду на подъезде к стоянке. Увидимся. Вешая трубку, думаю о Бадди с его отточенными фразами и понимаю, какой чертовски скучный вечер меня ждет. Затем вспоминаю о Бэннинге и о Стиве и о том, что я, похоже, разбиваю надежды всех хороших парней, оказывающихся в радиусе пятидесяти миль от меня. Может, я и не заслуживаю большего, чем вечере Бадди? Свидание номер два: Бадди – Ты бывала в «Такома-доуме»?[34 - «Такома-доум» – крытый стадион в городе Такома, одно из крупнейших в мире сооружений для проведения массовых мероприятий.] – спрашивает Бадди, выезжая на региональную трассу номер пять, ведущую на юг. Устраиваюсь на мягком кожаном сиденье его нелепого автомобиля. (Взрослый мужчина за рулем «корвета» с гигантским спойлером на крышке багажника? Я вас умоляю…) – Не могу сказать с уверенностью. По-моему, однажды в детстве, на ледовом шоу, с родителями подруги Джули, но это могло быть и в Сиэтле. По крайней мере, если я там и была, то давно. Слишком много работы, нет времени выбираться из города. Он оглядывается на меня с улыбкой: – Вы, медсестры, слишком много работаете. Моя сестра два раза в неделю остается на сутки. А какой у тебя график? Ах да. Я же медсестра. Медсестра, медсестра. Ну и дерьмо! Зачем только ввязалась в эту историю? – По-разному бывает, он часто меняется, – беззаботно отвечаю я. – Сам знаешь, эти больничные графики… Но моя жизнь действительно очень скучна. Лучше расскажи о себе. Бадди обгоняет грузовик и снова замедляет скорость. До «Такома-доума» не так уж близко, так что мы успеем узнать друг друга поближе. Или по крайней мере Кирби узнает что-нибудь о Бадди. – Ты говорил, что работаешь в области охраны природных ресурсов, правильно? Тогда почему ты сегодня не на собрании? – Сама удивляюсь – как умудрилась запомнить, чем он занимается. Я ведь тем вечером знакомилась с десятью мужчинами. Кстати о знакомствах… Достаю из сумочки сотовый телефон и ставлю на виброзвонок. Я действительно хочу пообщаться со Стивом, если тот позвонит, и плевать мне на Бадди. – Надо же – я поражен! Ты запомнила, где я работаю! Я только из-за сестры запомнил, что ты медсестра, а большую часть разговора пялился на твои ноги. – Он ухмыляется и подмигивает мне; можно подумать, что вести себя как пещерный человек очень достойно и правильно. – Итак? Стоит заметить, ты опять едва не уклонился от ответа на мой вопрос. В какой организации состоишь? Или ты штатный корпоративный эколог? – Должен же он где-то работать, раз у него нашлись деньги раскрасить свою смешную машину и нанести на нее гоночную символику. (Кстати, о комплексах и стремлении их компенсировать – мне уже интересно: насколько мало его «мужское достоинство»? Если увижу золотые цепи, когда Бадди снимет пиджак, то подумаю, что оно просто крошечное.) Он глубоко вздыхает: – Ладно, скажу. Я вроде… продавца товаров для садоводства. – Хм… Довольно таинственно. Это означает, что ты выращиваешь травку на заднем дворе? Или целыми днями носишься с граблями и удобрениями? Бадди бросает на меня вороватый взгляд и барабанит пальцами по рулю. Нет, только не это. Что за странное действие я оказываю на мужчин? Он делает резкий маневр вокруг «мини-купера», затем подрезает «БМВ», и все это – на скорости около шестидесяти миль в час. В этом не было бы ничего плохого, если бы остальные ползли, делая не больше двадцати миль. Обеими руками хватаюсь за ремень безопасности. – Эй, успокойся, гонщик! Мы что, на пожар спешим? Ненавижу лихачей. Честно говоря, не вижу ни одной причины, кроме смазливой внешности Бадди, которой могла бы объяснить себе, зачем я отправилась на эту встречу. Медсестра. Прекрасно. Глупая одержимость глупым спором. Да, точно. Глупым. Хорошо хоть Бадди понимает мой недвусмысленный намек и едет медленнее. – Извини. Просто я всегда нервничаю, когда приходится говорить новой телке, где я работаю. Обычно они не проявляют понимания. Новой телке?! Где же мистер Обходительность, которого я встретила в клубе знакомств? – Я постараюсь не стать одной из этих… телок. – Мой тон весьма язвителен, но Бадди явно не собирается пасовать перед легким сарказмом. И вообще, непохоже, что он способен понимать сарказм. У меня вдруг возникает некое подозрение, и я задаю вопрос: – Бадди, не хочу прерывать нашу интереснейшую беседу о садовых инструментах, но… сколько раз ты ходил на встречи в клуб? Он хохочет: – Ну, десять или двенадцать. Первые шесть или восемь раз я с треском провалился, представляешь? Но потом друзья сказали, нужно стать более вежливым и обходительным. Они научили меня, что говорить при знакомстве. И это здорово помогает! Обычно я произвожу впечатление на пять-шесть девушек за вечер. – Он очень гордится своей сообразительностью и не замечает, как сообщил мне, что я одна из целой группы женщин, приглашенных им на свидание лишь за неделю. К тому же он бесстыжий лгун. Сами посудите: использовать заранее заготовленные фразы, чтобы казаться ум нее и привлекательнее, – это обман потенциального партнера, отвратительнейшее надувательство. Это… Но такое знакомо и тебе, сестра Грин. «Скорее, мы его теряем» Опять вздыхаю: – Молодец. Поздравляю с успехом. Так что там насчет садовых шлангов? Бадди снова смеется, но на этот раз немного нервно. Может, моя догадка о продаже наркотиков на заднем дворе не так далека от реальности? Теперь и я начинаю тревожиться. И окончательно выхожу из себя: – Бадди, выкладывай все! Что ты продаешь, черт бы тебя побрал? Похоже, я напугала его, поскольку он поспешно выпаливает: – Мочу койотов. – Что?! Кажется, я слишком много работала на этой неделе, потому что мне послышалось, будто ты сказал «мочу койотов». – Смотрю на него, не веря своим ушам. Нет, этого не может быть. – Да, именно это я и сказал. Теперь понимаешь, что я имел в виду? Девчонки обалдевают. Но я неплохо зарабатываю на этом. Рысья моча тоже стоит хороших денег, но ее труднее собирать. – Он глубокомысленно покачивает головой, вероятно, размышляя о нелегком процессе сбора мочи от крупных, клыкастых зверей. Ладно, где там у вас скрытая камера? Не может быть, чтобы я просто так сидела в «корвете» со спойлером и разговаривала со взрослым мужиком по имени Бадди, который торгует звериной мочой. А может, и собирает ее. Лихорадочно раскрываю сумочку и смотрю на крошечный экранчик мобильника. Пожалуйста, пожалуйста, пусть окажется, что кто-нибудь мне звонил! Стив, Джули, да хоть идиотская Зубная Фея. Мне нужно восстановить контакт с реальностью. Нет – ни маленького конвертика на дисплее, ни указаний на пропущенные вызовы. Смотрю на Бадди – он пытается сосредоточиться на вождении и, конечно, шутит. – Ты ведь пошутил, да? Решил обмануть наивную Кирби. Я не верю, что ты торгуешь звериной мочой. Во-первых, как ты ее собираешь? И какой дурак ее купит? Да и для чего? – Я разражаюсь диковатым смехом. Но он совершенно серьезен. – Моча хищников может быть очень полезна, и здесь нет ничего смешного. Ее применяют для имитации жизни в дикой природе. Хищники метят мочой свою территорию. Это позволяет оленям и другим травоядным понять, безопасна ли для них данная территория. Пытаюсь подавить смех и забыть десять тысяч очень грубых шуток, которые вертятся у меня на языке. – Ты серьезно? Разве это не вредит самим койотам? Неужели они не додумались мочиться там, где не ищут добычу? Впрочем, койот Вили[35 - Вили – персонаж серии короткометражных мультфильмов из цикла «Веселые мелодии».] вряд ли был самым умным из стаи. Он все время покупал изделия «Акме»,[36 - «Акме» – вымышленная корпорация из того же мультфильма, где койот приобретал разные несуразные устройства, пытаясь с их помощью поймать своего противника – кукушку-подорожника.] хотя столько раз от них пострадал. – Не могу удержаться. Едва успев договорить, беспомощно хохочу. Бадди мой смех явно неприятен. – Смейся, смейся. Но все очень серьезно. Человек не просто покупает порцию плюс дозатор на тридцать дней. Потом ему требуется перезаправка. Мочу нужно обновлять примерно раз в месяц. Ее ставят на уровне носа, а потом… – Чьего носа – койота? Или человеческого? – Рассуждая о носах, я громко и некрасиво фыркаю. – Нет, носа енота, конечно же. Весь смысл в том, что моча хищника отпугивает животных вроде кроликов, оленей и енотов от твоего сада, чтобы они не поели цветы и прочие растения. В детских садах этим часто пользуются. В каком-то далеком, параллельном мире, но только не в моем, кому-то это может показаться вполне разумным. Стараюсь успокоиться, затем завожусь от очередной мысли. – А насчет детских садов – жаль, что детская моча не годится. Только подумай – сколько ее там и как легко собирать. Кстати, я так и не дождалась ответа – как же ты, черт побери, добываешь свой товар? В довершение всего разговоры о моче заставляют меня осознать, что я очень сильно хочу в туалет. – Бадди! – Что? – Он с опаской косится на меня, потом опять переключает внимание на дорогу – как раз вовремя, что бы успеть свернуть на дорогу, ведущую в центр города. – Еще не приехали? Кстати, я почти забыла спросить – увлеклась обсуждением проблем мочи, – что за представление мы едем смотреть? – Какое представление? – Представление в «Такома-доуме»! Это концерт? Ледовое шоу? Бадди качает головой, поворачивая на Двадцать шестую улицу: – Не-а. Это гонки грузовиков-монстров. У меня отвисает челюсть, и я забываю о смехе. Вот оно как. Меня ждет официальный визит в ад. Я прячусь в туалете, скрючившись в кабинке, и удивляюсь – почему Джули никогда не берет трубку. Слышу щелчок автоответчика. – Джули! Я в ловушке. Сижу в туалете и надеюсь, что мой кавалер никогда, никогда не найдет меня. Джули, я попала на гонки грузовиков-монстров. А может, в ад. Так или иначе, здесь ужасно воняет. Выхожу из кабинки, чтобы вымыть руки, и меня пронзает недобрый взгляд женщины, на чьем теле красуется штук семьдесят татуировок. – Милочка! Ты, наверное, нечасто выходишь в свет, если ждешь, что в туалете «Такома-доума» будет приятно пахнуть. Она совершенно права. Мне в нос ударяет жуткая вонь. Такое ощущение, будто меня заперли в выхлопной трубе. И в придачу острый привкус… серы? Когда мы проходим под аркой (ладно, скорее Бадди втаскивает меня туда), в центре арены взрываются фейерверки. Вот откуда запах серы! Хотя на ад все равно похоже. Оглядываюсь, рассматривая трибуны, и поражаюсь; они заполнены. Не могу поверить, что люди действительно платят деньги за то, чтобы посмотреть, как огромные грузовики давят легковые автомобили. Неужели большинство мужчин не проходят этот этап развития в возрасте пяти лет, играя в машинки? А здесь к тому же немало женщин, и похоже, многие пришли сюда добровольно. Ужасно, не правда ли? – Проклятие! Мы пропустили гаражную вечеринку – Бадди досадливо качает головой, не отпуская мою руку. – Что пропустили? – Гаражную вечеринку. Это один из лучших моментов! Когда идешь за сцену – прямо в логово зверя, – фотографируешься с водителями, берешь автографы и все такое. – Он ухмыляется. – Хотя ничего страшного. Я знаю одного парня из экипажа «Могильщика». Потусуемся с ними в конце. – Круто, – бормочу я. «Логово зверя»? По-моему, кое-кто слишком часто смотрит телевизор. Несмотря на мое очевидное недовольство самой идеей просмотра шоу с участием грузовиков-монстров, Бадди тащит меня вниз, чтобы сесть почти на уровне пола. В случае с фигурным катанием это было бы классно, а когда грузовик высотой в одиннадцать футов обдает тебя струей выхлопных газов – не очень. Я с ужасом смотрю самое причудливое зрелище, которое когда-либо имела возможность наблюдать. Пять или шесть громадных – поистине как монстры – грузовиков с грохотом проносятся по арене, и она покрывается грязью. Около дюжины легковых автомобилей, такого вида, будто их уволокли с ближайшей свалки, выставлены в ряд. С одной стороны, где два чудовища разогревают двигатели, расположены надписи и финишная черта. Скорее, наверное, водители разогревают двигатели, но я не уверена в этом. Может, это, как в плохих фильмах, сбесившиеся грузовики, которые захватили власть и ездят сами по себе, заставляя слабеньких людишек влачить жалкое существование, качая для них бензин. А может, мне нужно чаще выходить в свет? – Знаешь, что самое интересное? – Ну хоть у кого-то происходящее вызывает воодушевление. Лицо Бадди светится, как у Лорен во время занятий балетом. Кстати о Лорен: нужно позвонить ей на выходных, сказать «привет» и напомнить о занятиях дома. На неделе я скучала по ней. Очень хотелось бы вспомнить, кого же она мне все-таки напоминает… – Эй! Земля вызывает Кирби! Ты меня слышишь? – Бадди кричит примерно в шести дюймах от моего уха, но я все равно с трудом разбираю его слова. Грохот невероятный. Мои барабанные перепонки готовы в любой миг разорваться. Я зажимаю руками уши, киваю и кричу в ответ: – Да, слышу, но сама удивляюсь как! Может, передвинемся на несколько рядов назад? А лучше – на несколько десятков. Уши не выдерживают. Кстати, разве не опасно сидеть так близко? – Не-а, здесь интереснее. И совсем не опасно. В послед нее время травм стало гораздо меньше. Теперь на каждом грузовике есть ДВЗ – дистанционный выключатель зажигания, срабатывает в случае аварии. И вообще, я слышал только о двух смертельных случаях, но это было давным-давно, еще на соревнованиях тягачей. – Широкая улыбка сияет на его лице, немного подпорченном огромным комком грязи, долетевшим с арены. – Видишь? Мы прямо в центре событий, – заявляет этот идиот. Нет, я не намерена здесь оставаться. – Бадди! Если мы прямо сейчас не перейдем в другое место, я вызываю такси и еду домой. Понятно? Он хмурится, но в конце концов угрюмо кивает, и мы пересаживаемся подальше, где мне хотя бы не грозит опасность остаться без глаза. Тут даже частично возвращается слух, хотя звон в ушах, наверное, не пройдет неделю, а то и две. Ну что ж, сама напросилась. Раз уж попала сюда, нужно хотя бы постараться получить удовольствие. Беру Бадди под руку и наклоняюсь к нему: – А что тебе здесь нравится больше всего? Он полностью захвачен действом, происходящим на стадионе внизу. У всех грузовиков на дверях причудливые надписи с названиями. По-видимому, «Могильщик», «Разрушитель» и «Хищник» выступают против «Бандита», «Мстителя» и «Голубого Грома». Красивые названия, явственно свидетельствующие о попытке психологической компенсации маленького размера кое-чего… Бадди смотрит на меня, немного ошалев от передозировки тестостерона: – А? А, ну да. Больше всего мне нравится си деть рядом с горячей цыпочкой вроде тебя. А когда они включали этот стробоскопический свет вокруг трибун, я видел твои соски сквозь блузку. Ой, смотри – это же «Безумный Бык»! Обожаю эту машину! Подняв от колен голову, встаю и машу Бадди рукой, показывая в сторону лестницы и жестами изображая что-то вроде «Я иду в комнату для горячих цыпочек». Во всяком случае, надеюсь, что именно так он истолкует мою пантомиму. Затем бросаюсь вверх по ступенькам, избегая столкновения с огромным мужиком, несущим картонный поднос с пивом, хот-догами и лепешками, и, едва достигнув двери вестибюля, раскрываю телефон: – Дайте номер службы такси Такомы. Срочно. По моим расчетам, я буду дома прежде, чем Бадди заметит мое отсутствие. 29 Кирби Chiami la polizia! (Вызовите полицию!) Дом, милый дом. Последний раз я так смывалась от кавалера еще в колледже, когда один футболист из команды университета Вашингтона пытался заставить меня ловить ртом суспензорий. Поверьте – существуют вещи, которые я ни за что на свете не возьму в рот. Жадно откусываю очередной кусок черничного пирожного. Звон в ушах не прекращался еще почти час, и пришлось три раза наносить шампунь, чтобы смыть с волос запах выхлопного газа. Одежда лежит в полиэтиленовом пакете у двери, ожидая химчистки. Содрогаюсь при воспоминании о Бадди и его словах о том, что ему больше всего понравилось. Наверное, стоит сжечь блузку, через которую при стробоскопическом освещении видны соски, чтобы никогда больше не вспоминать этот вечер. Все, хватит с меня этих глупостей! Позвоню Райану и отменю встречу. Я хороший человек. Да, это так. И мне не требуются оценки посторонних, особенно идиотов, посещающих клуб знакомств. Если бы количество здравого смысла во мне перевешивало количество гордости, я бы давно поняла это. Испытываю какое-то странное, муторное ощущение, размышляя, что же я так усердно стремилась доказать, а главное – кому. Внезапно на ум пришли слова доктора Уоллеса, сказанные на последнем сеансе: «Кирби, нет необходимости стараться, пытаясь доказать что-то своему отцу: он умер». В тот момент его слова казались очень суровыми – суровыми и равнодушными. Но теперь я начинаю понимать, что он прав. Папа не продолжал бы довлеть над моей жизнью, если бы я не стремилась постоянно что-то доказывать. Не важно – ему или себе. Отказываюсь от потуг самоанализа и вскакиваю, что бы поискать еще чего-нибудь вкусного и вредного. Эй, мы со страховой компанией платим доктору Уоллесу сто пятьдесят баксов в час, чтобы он разбирался с подобным дерьмом. Так зачем мне тратить выходные на эти проблемы? Распахиваю холодильник, надеясь обнаружить там волшебную пиццу и домашнее шоколадное печенье, если, конечно, в мире есть хоть какая-нибудь справедливость. Нет, справедливости не существует. Захлопываю дверцу, приняв решение поискать среди мусора меню для заказа еды на дом, и вдруг вспоминаю, что не проверила авто ответчик. Подхожу к черной машинке, будто затаившейся в ожидании, – она зловеще сверкает красным огоньком. Ой-ой-ой! Семь сообщений? Это не предвещает ничего хорошего. Нажимаю кнопку воспроизведения, тут же начиная сожалеть, что не прошла мимо кухни и не отправилась прямо в постель. Необычные способности, вроде как проснувшиеся во мне недавно, громко кричат: «Не слушай!» А может, просто дело в том, что на моем домашнем телефоне никогда раньше не было больше двух сообщений одновременно. Так или иначе – готовлюсь к самому худшему. Сообщение номер один: «Кирби, это Джули. Перезвони мне. Тебе понравилось в аду с грузовиками-монстрами? (Она смеется.) Слушай, мне до сих пор кажется, что вы с Роджером были бы отличной парой. Он столько времени проводит у врача, что не успевал бы тебе надоедать. Целую!» Господи, как я по ней скучаю! По-моему, на этой неделе она в Нью-Йорке. Который час? Наверное, уже слишком поздно. Завтра точно перезвоню. Сообщение номер два: «Где ты, любовь моя?» Черт, опять Дэниел! «Я видел, как ты шла к конференц-центру и садилась с тем парнем в недоразумение, притворяющееся машиной. Мне неприятна мысль, что он к тебе прикасался. Мне обидно, Кирби. А когда кто-то обижает меня, я отвечаю тем же. Позвони, как только придешь домой». Страх перехватывает горло, и я нажимаю кнопку «Стоп». Впервые действительно верю, что мне грозят серьезные не приятности. Тот эпизод по пьянке был первым сигналом – путающим, но я отмела его, решив, что мой экс-бойфренд просто перебрал виски и туго соображал. Но сегодня Дэниел, оставляя это сообщение, был трезв как стеклышко. Осознаю еще один малоприятный факт: Дэниел видел, как я садилась в машину. Он что, следит за мной? Начинаю набирать «девять-один-один», потом понимаю, что для начала лучше прослушать остальные пять сообщений. Может, Дэниел извинился за свое глупое поведение, и тогда я смогу успокоиться. Сообщение номер три: «Кирби, дорогая, где ты? – Опять он. – И почему твой мобильник недоступен? Ты никогда не забываешь его дома, значит, изменила номер. Я хочу знать его, Кирби, милая. Два раза проехал мимо твоего дома, а тебя все нет и нет. Надеюсь, что ты скоро появишься». В его голосе чувствуется ласковая угроза, и с каждой минутой мне все страшнее. Черт, черт, черт! Вновь нажимаю «Стоп», кидаюсь к окну, отодвигаю уголок жалюзи и осторожно выглядываю. Машины не видно, но он может стоять за углом. Или прятаться где угодно. Необходимо успокоиться, потому что я начинаю задыхаться. Сообщение номер четыре: «Ну, хватит, мне это надоело. Нужно ехать в Портленд – у меня там выставка. Но я вернусь на этой неделе. Не думай, что все кончено, Кирби. Тебе ведь известно, что ты значила для меня». Опускаюсь в кресло, дрожа от страха. А вдруг это уловка? Если на самом деле Дэниел поджидает меня где-то поблизости, надеясь внушить ложное ощущение безопасности? Постойте. Выставка. Я знаю! Он говорил мне. Достаю мусорное ведро и копаюсь в бумагах. Вот он, на самом дне. Флаер на выставку Дэниела в Портленде, назначенную на январь… о да! Во флаере указан срок с завтрашнего дня по следующую субботу. Он сказал правду. Дэниел ни за что на свете не пропустит свою выставку. К счастью, он не способен к длительной концентрации внимания, поэтому скорее всего встретит на выставке другую женщину с длинными ногами и толстым кошельком и исчезнет из моей жизни. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. «Но все же не сообщить в полицию будет полным сумасбродством с твоей стороны». На мгновение откладываю принятие решения и снова нажимаю кнопку воспроизведения. Сообщение номер пять: «Кирби, это я, Стив. У меня все: в порядке. Перезвоните мне, если хотите». Да уж, он краток, как никогда. Сообщение номер шесть: «Привет. Это Бэннинг. Просто хотел сказать, что на сегодняшнем собрании нам действительно пригодилась бы твоя помощь. Впрочем, извини, если мое предложение показалось тебе странным. Может… э-э… скоро у меня будет новость. Новость, касающаяся и тебя. По крайней мере я надеюсь, она будет иметь к тебе отношение, но мне кажется… впрочем, поживем – увидим, правда? В общем, дурацкое сообщение. Увидимся в понедельник. Пока». Новость, имеющая ко мне отношение? Господи! Он собирается уволить меня, не дожидаясь результатов пари. В последнее время я стала поистине ясновидящей. Закрываю глаза и со стоном прячу лицо в ладонях. Сообщение номер семь: «Это опять Бэннинг. Извини, забыл, что в понедельник День Мартина Лютера Кинга. Увидимся во вторник. Если, конечно, ты не захочешь поработать в понедельник. В этом случае приглашаю тебя на обед. Хотя это не означает, что ты обязана выйти в понедельник или что-нибудь в этом роде. Просто… о Боже! Почему я себя так веду? Со мной такого никогда не было. Ты сводишь меня с ума. Забудь всю эту ерунду. До встречи во вторник». Я открываю один глаз и смотрю на автоответчик. Странно. Бэннинг слишком нервничал для человека, который собирается меня уволить. Или он всегда нервничает, когда приходится увольнять людей? Вспоминаю его секретаршу, похожую на грифа, и думаю, что все дело в ней. Никто не стал бы добровольно терпеть рядом с собой эту старую ведьму. В конце концов, я сегодня взяла трех новых сотрудников, сходила на свидание с торговцем мочой и побывала на шоу грузовиков-монстров. Поэтому я заслуживаю того, чтобы пораньше улечься в постель с бутылкой вина и посмотреть научную фантастику. Забираю телефон, вино и сырные шарики и направляюсь в спальню, представляя, как приятно будет прижаться к электрическому одеялу. Какое же я жалкое создание! Свидание номер три: Райан Сама с трудом верю, что согласилась на это. Неужели мало мне прошлых страданий? Вместо того чтобы сделать то, чего действительно хочется, а именно – поскорее убежать в противоположном направлении, я изображаю приветливую улыбку и протягиваю руку: – Здравствуйте, Райан, Рада снова вас видеть. Он берет мою кисть и совершает неловкое полупожатие-полупохлопывание – так делают некоторые мужчины, не знающие, как правильно пожать руку даме. – Кирби, вы великолепны. Он тоже неплохо выглядит. Этот костюм либо от Армани, либо очень, очень качественная подделка. Все те же золотисто-каштановые волосы и красивые скулы. Хотя – уж не другого ли цвета у него корни волос? Медленно перевожу взгляд с волос на лицо. – Спасибо! Этот ресторан мне нравится. И ни одного гигантского грузовика в поле зрения. – Внимательно осматриваю помещение, ступая вслед за старшей официанткой на пол «Палисада». Из огромных, от пола до потолка, окон в дневное время открывается дивный вид: суда на пристани и мерцающие отблески солнечного света на поверхности воды (а ведь это тихоокеанский северо-запад, солнце здесь бывает нерегулярно). Но даже вечером огни на воде сверкают, добавляя изысканности обстановке, в дополнение к ароматам превосходной еды. – Я будто оказалась в другом мире, совсем не похожем на вчерашний, где пахло серой и продавались лепешки. На мгновение переношусь еще дальше в прошлое, в тот ресторан, где много разного мяса, и вздыхаю. Я пыталась перезвонить Стиву, но в конце концов пришлось прийти к выводу, что он, вероятно, избегает меня. Весь день на его мобильном телефоне включался автоответчик (я звонила ему целых четыре раза – как вам это нравится?), и хотя есть вероятность, что Стив вообще весь день ни с кем не разговаривал по телефону, я все же сомневаюсь в этом, учитывая его словоохотливость. – Да уж, Снежная Королева из бизнес-школы, – бормочу я. – Прошу прощения? – отодвигая для меня стул, спрашивает Райан. – Нет, ничего. Просто мысли вслух. Ну, расскажите, как прошел ваш день. – Мне нужно немного времени, что бы настроиться и вспомнить, сообщила ли я Райану правду о себе, или он тоже считает меня медсестрой. – Вряд ли он был активнее вашего. Наверное, вам покоя не дает перспективная оценка прибыли компании за второй квартал, – учтиво произносит он. Слава Богу! Нет необходимости изображать медсестру. Честно говоря, испытываю определенное облегчение. Я слишком устала сегодня, чтобы играть роль. – Приятно, что вы запомнили, чем я занимаюсь, – отвечаю я улыбаясь. – Не каждый мужчина стал бы тратить на это время. Райан улыбается в ответ, и мне вдруг кажется, что его зубы напоминают акульи клыки. Вероятно, это эффект отраженного света огней пристани, но впечатление все равно зловещее. – Знание – сила, а сила и власть управляют всем. Вам это должно быть известно. Вы так молоды, и уже вице-президент по маркетингу – таких успехов не добиваются одной красотой. Хм… Он ловко сделал комплимент по поводу моих деловых качеств и моей внешности. И ни слова про грудь. Тогда почему я думаю, что гораздо приятнее было бы поужинать с Бэннингом? Или даже со Стивом? Мысль о Стиве заставляет меня взглянуть на ботинки Райана, на которые я прежде не обратила внимания. Итальянская кожа. Явно не из «Обувного изобилия». Снова вздыхаю; и когда только я успела стать такой ограниченной? Давайте посмотрим в лицо правде – я уже встречалась с акулами бизнеса и устала плавать с ними рядом. Хорошо бы хоть раз встретить простого хорошего парня. О черт! Теперь я за это взялась. Хорошего парня. Надо же! Но у меня ведь никаких видов на этого мужчину, правда? А почему бы нет? Это как раз мой тип. Успешный, богатый, судя по «ягуару», на котором подъехал. Он не приводит меня в смущение непрестанной болтовней, и ему уж точно не придет в голову пригласить меня на ралли груз виков-монстров. И рядом с ним я смогу забыть мечты о романе с начальником. – Кирби? Вы меня слышите? – Он кажется раздраженным. Наверное, любит быть в центре внимания. Держу пари – с таким начальником неплохо работать. Нет, наверное, все-таки плохо. Изображаю смущенный смешок: – Простите. Просто… все время думаю об этих оценках прибыли. Можете называть меня Девушка с Прибылью. Это странно, но Райан, кажется, не находит в моих словах ничего глупого. – Девушка с Прибылью. Мне нравится. Наверное, рас считываете одним прыжком допрыгнуть до верхней строчки котировок НАСДАК?[37 - NASDAQ – одна из трех основных фондовых бирж Америки, специализируется на акциях высокотехнологичных компаний (англ.).] О! Эта улыбка, наверное, означает: «Посмотрите на меня – я красив, сексуален и обладаю прекрасным чувством юмора». Ищу глазами кого-нибудь из обслуги. – Так, и как здесь обычно поступают девушки, чтобы раздобыть что-нибудь выпить? Видя, как он властным жестом подзывает официанта, прячусь за меню и вздыхаю. «Ну вот, опять двадцать пять. Как бы мне сейчас пригодился «Могильщик»!» – «Как бы поступил Дональд»?! Пожалуйста, скажи, что это мне просто послышалось. – Изумленно смотрю на Райана поверх тарелки с остатками вяленой тилапии. Тот изящно вытирает салфеткой рот и кладет ее на стол рядом с тарелкой. (По всей видимости, десерта не будет.) – Дональд Трамп – выдающийся бизнесмен, более того – он застройщик, как и я. Как только попадаю в трудную ситуацию, в бизнесе или просто в жизни, я сразу думаю: «КБПД?» А затем действую соответствующим образом. Я смотрю на него, вытаращив глаза, завороженная омерзительностью услышанного. – «КБПД»? И в личной жизни тоже? Чему Дональд Трамп может научить в этой области? Он улыбается, сверкая глазами: – Как правильно составить брачный контракт. Пока я пытаюсь придумать хоть что-нибудь вразумительное в ответ на это заявление, Райан машет рукой официанту: – Десертное меню, пожалуйста. И мне понадобится чистая салфетка. Мы заказываем десерт – черт, если он уже намекает на брачный контракт, я имею полное право развести его на огромный творожный пудинг, – и Райан склоняется ко мне. Наверное, сейчас начнется вторая часть беседы – «расскажи мне что-нибудь о себе». Но я ошибаюсь. – Расскажу про свою последнюю сделку. Уверен, вам будет интересно. – Он улыбается, чрезвычайно самоуверенно, будто кот, слопавший мелкого предпринимателя-мышонка. Я тоже улыбаюсь, внезапно вспомнив, что с недавних пор являюсь писателем. Можно использовать это в книге. Затем серийный убийца пронзил страдающего манией величия застройщика его же собственной десертной вилкой. Кровь брызнула во все стороны! Она била струей! Алые искры брызг вступали в кричащий (ужасающий?) контраст с… * * * – Кирби? – Самодовольная улыбка немного померкла – Райану необходимо безраздельное внимание женщины в любой момент времени. Да, он явный приверженец религии Дональда Трампа: «Я, я и снова я». – Ой, извините! Да, было бы интересно послушать. – Скрещиваю под столом пальцы: когда-то в детстве Джули сказала мне, что скрещивание пальцев дает разрешение на любое вранье. А я сейчас бессовестно лгу. Сбрасываю туфлю, чтобы скрестить пальцы и на ноге тоже. – Я был уверен, что вы так ответите. – Он откидывается на спинку стула; его королевское величество готово снизойти до верноподданных. А я еще думала, что у Стива мало женщин. Но кто согласится пойти на свидание с таким напыщенным типом? «Ты, неудачница». Да, правильно. Ой, он все еще что-то рассказывает! – Потом мы обнаружили, что принадлежащий мне многоквартирный дом заражен плесенью. Очень гадкая штука, она черная и почти не поддается уничтожению. Жильцы, конечно, жалуются. Мы посылаем менеджера счистить ее и нанести поверх краску, но плесень нарастает вновь. Маленький упрямый грибок, – добавляет он, будто восхищаясь живучестью плесени. Силюсь сохранить нейтральное выражение лица, чувствуя, как непроизвольно кривятся губы. К тому же именно сейчас официант решил принести творожный пудинг с темным шоколадом, а история о плесени не улучшает аппетит. Отодвигаю тарелку в сторону и притворяюсь увлеченной повествованием. (В принципе его рассказ действительно увлекает – по-своему, примерно как вид потерпевшего крушение поезда. Как недавнее крушение моей карьеры и личной жизни. Мне есть чему поучиться у плесени.) – А теперь слушайте внимательно, – говорит Райан, полностью вжившись в образ. – Я нанимаю целую толпу адвокатов для борьбы с недоумком, который собирается подать иск от имени всех жильцов. Он теперь всю жизнь из суда не вылезет. – Разве не дешевле просто устранить плесень, чем нанимать толпу адвокатов? – недоумеваю я. Райан качает головой и принимается ножом и вилкой резать тирамису. – Нет, они хотят еще и потребовать возмещения ущерба. Некоторые заявляют, что подхватили какую-то инфекцию дыхательных путей. Жалкая кучка бездельников и симулянтов! Одна только госпитализация ребенка обошлась мне в пару сотен тысяч. – Какого еще ребенка?! – Мое впечатление от этого человека портится все сильнее и сильнее. Он беззаботно машет рукой: – Да так, ерунда. Какой-то ребенок лежит в отделении интенсивной терапии – кажется, его подключили к искусственному легкому или что-то в этом роде. Я не вникал в детали. Слышу ледяную холодность в собственном голосе: – А кто из них ребенок – бездельник или симулянт? Вот так печально закончилось третье свидание, а с ним и мои жалкие попытки поиграть в «любовь с первого взгляда». За эту неделю я сильно потратилась на такси. Держу пари, в этот самый миг Бри обнимается с красавцем женихом. Вот бы мне жить, как она! 30 Брианна Веризм – оперный реализм; опера, где льется кровь и кипят страсти Воскресный обед с самкой дракона, ой, то есть с будущей свекровью. Что может быть приятнее? И почему у меня не получается проводить выходные весело, как это делает Кирби? За три вечера подряд – три свидания с тремя привлекательными мужчинами. – Как бы мне хотелось жить, как она, – пробормотала я. Подъехала к дому Элинор, припарковала машину, угрюмо созерцая, как дворники размазывают по стеклу мелкую изморось. Мама тем временем отстегнула ремень безопасности. – Не бубни под нос, дорогая. О чем ты? Жить, как кто? – Ни о чем, мама. Я только возьму с заднего сиденья картошку с сыром. Не стой под дождем, иди вперед. – Я подожду тебя. Вдвоем безопаснее, – ответила она смеясь. – Мама! Как ты можешь! – Я упрекнула ее, но втайне порадовалась, что мы с мамой опять в одной команде. До помолвки с Лайлом она всегда была на моей стороне. А теперь почему-то чаще всего стала соглашаться с ним, невзирая на мои чувства. Я закрыла дверцу машины, и мы заспешили по короткой дорожке к маленькому кирпичному домику, в котором мать Лайла жила с тех самых пор, как лет тридцать назад вышла замуж за его отца, да упокоит Господь его душу. Лайл вырос в этом домике и до сих пор (если вам, в отличие от него, интересно знать мое мнение) проводил там слишком много времени, особенно после того, как несколько лет назад умер его отец. Он обедал у мамы каждое воскресенье, когда не работал, и еще проводил с ней один вечер в неделю. Плюс незапланированные визиты по случаю сломанного водонагревателя или крана, картины, которую нужно повесить, или выполнить одно из тысячи других поручений, ради которых мамаша держала его номер в списке ускоренного набора. После первых пяти или шести малоприятных воскресных обедов втроем я сказала, что не хочу мешать матери и сыну общаться наедине и предпочту использовать это время для репетиций. Я ожидала хотя бы символического протеста от Элинор, но та лишь победно улыбнулась, когда Лайл вышел из комнаты, отчего я немного упала духом. – Какая превосходная идея, дорогая, – заявила она. – Не хочу тебя обидеть, но ты сама видишь: нам иногда хочется провести время… в кругу семьи. По-моему, наша с Лайлом помолвка не изменила ее представления обо мне как о человеке, не входящем в число членов семьи. Я даже сомневалась, что оно переменится после свадьбы. Не исключено, что, когда у нас с Лайлом будут дети, Элинор потребует, чтобы он привозил их к ней в гости один, для сугубо семейного общения. «Ладно, Бри, ты просто становишься истеричной. Успокойся, а то обед пройдет еще хуже, чем должен». Мама хотела позвонить, но Элинор открыла дверь раньше. Она была разодета по-воскресному – в тренировочном костюме, расшитом золотом по бокам и с розовым фламинго на левом плече. В лучших традициях клубов любителей шаффлборда[38 - Шаффлборд – игра с передвижением деревянных кружочков по размеченной доске.] из Флориды и в память о зимних путешествиях на остров Санибел, которые она регулярно совершала с отцом Лайла. – Ну давайте, входите. Вы ведь, артисты, любите появляться эффектно и с опозданием! – заявила она с дребезжащим смешком, которым обычно маскировала ехидные замечания. Последние два года я усердно пыталась быть выше этого и делать скидку на скорбь Элинор по мужу, но время от времени ее выпады все равно злили меня. Особенно дождливыми воскресными днями, когда мне следовало бы заниматься музыкой. Я вошла в дверь вслед за мамой. – Элинор, вы приглашали к часу, а сейчас всего десять минут второго. Как всегда, ужасные пробки – хотя я не понимаю, куда все едут в воскресенье днем, да еще и в дождь. Элинор взяла миску у меня из рук и принюхалась: – О, опять картофель с сыром? Ладно, милая, не волнуйся. Я уверена: как только вы с Лайлом поженитесь, у тебя появится больше свободного времени, чтобы научиться готовить другие блюда. Я изобразила улыбку и мысленно попросила Господа дать мне терпения. Тут через заднюю дверь в дом шумно ворвался Лайл. Элинор поставила еду на стол и бросилась к нему, чтобы обнять: – Милый, ты весь промок! Рано или поздно ты умрешь от простуды, если не будешь носить куртку потеплее и брать зонт. Проходи, сейчас поедим. Ты как раз вовремя. (Вот это новость! Он «как раз вовремя», а я опоздала? Не хочу ныть и жаловаться, но здесь явно попахивает двойным стандартом.) Я вздохнула: – Привет, Лайл. С момента того злополучного телефонного звонка, когда речь шла о церкви, весенней свадьбе и розах, купленных со скидкой, мы беседовали лишь однажды, и то лишь о погоде и прочих пустяках. Изящно, будто танцуя менуэт, мы избегали упоминаний о принципиальных разногласиях, и я не знала, с чего начать серьезный разговор, хотя необходимость в нем была очевидной. Самым печальным во всей этой истории было то, что я действительно любила Лайла. «Но если бы я и правда его любила, то не целовалась бы с другими мужчинами». «Нет, я почти целовалась с другими мужчинами. То есть с мужчиной. С одним мужчиной. И я люблю Лайла». «Больше оперы? Потому что если так все и будет продолжаться, он поставит меня перед выбором». Именно в тот момент, стоя на кухне у его мамы, рядом с принесенным мной раскритикованным картофелем, я задалась вопросом: а каков будет мой выбор? – Лайл, не хочешь помочь мне с посудой? – Я бросила на сидящего за столом Лайла многозначительный взгляд. Разговор был необходим, а мне скоро нужно было ехать к мадам. Элинор разразилась своим надоедливым дребезжащим смехом: – Ну уж нет, дорогая. В этом доме Лайл мыть посуду не будет. Он, знаешь ли, вообще-то мужчина, – напомнила она – наверное, на случай, если мне казалось, что я помолвлена со страусом эму. Я рассмеялась ей в ответ: – Зато в моем доме Лайл часто моет посуду, и, естественно, будет мыть, когда мы поженимся. Мы хотим создать брак, основанный на равном партнерстве. «Скорее, это будет триумвират. Я, Лайли его мать. Смогу ли я выносить ее ближайшие сорок – пятьдесят лет?» Моя мама решила высказаться. Она становилась все немногословнее, пока Элинор неиссякаемым потоком метала в меня свои маленькие изящные шпильки. Похоже, к этому моменту мама уже готова была взорваться. – Правильно, именно на партнерстве и держится удачный брак, Бри. Хорошо, что вы оба стремитесь начать совместную жизнь на равных и, разумеется, продолжать ее дальше. Я была благодарна за поддержку, но с трудом подавила усмешку. Бедный папа уж точно не был с мамой на равных. Думаю, фразу «высокие эксплуатационные расходы» придумали про нее. Я и папа любили ее, но иногда нам очень хотелось уйти куда-нибудь в тихое место и перевести дух после длительного воздействия «мамы в ударе», как он называл это. В таких случаях мы с ним обычно ходили на рыбалку. И часто ходили. Я, наверное, единственная оперная певица в мире, которая быстрее всех в лодке завязывает поводковый узел. Элинор снова задребезжала. Да простит меня Господь, но этой женщине просто необходимо научиться смеяться по-другому. (Если только она не ставит целью окончательно свести меня с ума. В таком случае ее смех как раз то, что нужно.) Я сидела, угрюмо представляя бесконечную череду семейных ужинов, сопровождаемых дребезжащим смехом Элинор, и содрогалась. – Дорогая, дело в том, что у Лайла очень ответственная работа – он пожарный. И когда Бри оставит свою работу в «Кей и кей», чтобы вести хозяйство… ой, кстати, Брианна, как все-таки называется твоя компания? У Лайла начался приступ кашля, продолжавшийся так долго, что он покраснел, а мать стала колотить его по спине. – Мам, не нужно, все хорошо. Бри, а почему бы тебе не рассказать маме, что означает сокращение «Кей и кей»? Уверен, она будет в восторге. Он ухмыльнулся той самой ухмылкой, которую я обожала когда-то, Но в тот момент, за столом, совсем ей не обрадовалась. И внезапно с необычайной четкостью осознала ужасную истину: Лайл очень похож на свою мать. Мама взглянула на меня, отвлекшись от обсуждения равных отношений в браке. – Да, дорогая, скажи. Коринна на днях спросила об этом, когда мы ходили по магазинам за вещами для ее дочки, – произнесла она, затем повернулась к Элинор: – Просто с ума можно сойти – какие милые вещички сейчас делают для новорожденных! – О да, я знаю. Не могу дождаться, когда мы пойдем покупать приданое для детей Лайла, – ответила та, подтверждая мои подозрения относительно места, отведенного мне на генеалогическом древе. «Дети Лайла»? – Вообще-то они будут и детьми Бри тоже. – В голосе мамы зазвучала сталь. Ой-ой-ой! Сначала я обрадовалась, что разговор ушел в сторону от названия компании, но не хотела, чтобы между будущими родственницами началась битва не на жизнь, а на смерть. В разговор вступил Лайл, который, вероятно, думал также: – Конечно, это будут наши дети – мои и Бри. Толпы внуков будут бегать вокруг – и очень скоро, если мне дать волю. Бри, но ты ведь собиралась рассказать нам, как расшифровывается сокращение «Кей и кей»! «Я побью его за это. И еще за шпильку про внуков». Я злобно сверкнула на него глазами, но было поздно. Мама и Элинор смотрели на меня, и в их взглядах читалось слишком сильное любопытство. – На самом деле это очень просто. Буквы «Кей и кей» означают… э-э… изделия, которые мы выпускаем. Поэтому компания так и называется – производственная корпорация «Кей и кей». – Я улыбнулась веем присутствующим, надеясь, что этого будет достаточно. Но нет. – И?.. – прозвучал предательский мамин вопрос. – Какие изделия вы выпускаете? «О Боже. Думай, Бри. Мы выпускаем… выпускаем… производство… вспомни бизнес-курс, экономику предложения… пушки и масло… нет, не то… техническое оснащение… комплектующие… комплектующие начинаются с буквы «кей»…» – Комплектующие! Э-э… «Комплектующие и……. м-м… – Я вытерла рот салфеткой, стараясь потянуть время, и заметила на столешнице вазу с лакричными леденцами. – Конфеты! Точно. «Комплектующие и конфеты». Отодвинула стул и встала убирать со стола, радуясь, что сумела подобрать слова, начинавшиеся с нужных букв. Мама взглянула на меня с озадаченным видом: – Конфеты? И комплектующие? Какие еще комплектующие? – Э-э… Ну, разные детали… м-м… для компьютеров. Да, именно. Я подбоченилась, весьма довольная собой. Ни мама, ни Элинор не отличались особым интересом к технике, так что я рассчитывала избежать дальнейших вопросов. Элинор с удовлетворением кивнула: – Надо же, как интересно… Но мама ответила лишь пристальным взглядом. Она гораздо лучше знает меня и всегда понимает, когда я не со всем откровенна. В школьные годы мне никогда не удавалось ее обмануть. Впрочем, я и не пыталась – слишком старалась быть хорошей девочкой. «Тьфу, какая же я скучная! Держу пари, Кирби в старших классах отрывалась по полной». – Бри, – наконец произнесла мама с выражением, подразумевавшим: «Тут что-то не так, и я это знаю». – А при чем здесь конфеты? По-моему, странно, когда одна и та же фирма производит и компьютерные детали, и кондитерские изделия. Да, кажется, я облажалась. Нужно было предвидеть, что она обратит внимание на несоответствия в моем объяснении. Лайл вмешался: – Миссис Хиггинс, они делают и много других съедобных вещей. – Он подмигнул, и я поняла, что он подумал о съедобных трусиках из весеннего каталога, которые заказал для меня. Затем мой жених вновь сильно закашлялся – до слез, в буквальном смысле этого слова. «То есть заказал для себя. Я никогда и ни за что не надену съедобные трусики. Даже если у них и в самом деле клубничный вкус. Это просто мерзость». – Пойду принесу Лайлу стакан воды и начну мыть посуду, потому что мне скоро на репетицию, – сказала я и отправилась на кухню, едва сдерживая желание влепить ему по пути подзатыльник. «Ох, я потом и выскажу все, что о нем думаю». – Я помогу, – сказала мама, вскакивая, чтобы помочь убрать со стола, а Элинор тем временем самозабвенно лупила по спине все еще кашлявшего Лайла. Я надеялась, что ему было больно. Вот сволочь! Осознав, что сама толком не знаю, кого имела в виду под сволочью, сделала глубокий вдох и вновь попросила у небес терпения. Затем наполнила водой стакан и поставила на стол, за которым сидел Лайл, постепенно оправляясь от кашля. У меня имелось смягчающее обстоятельство – я все-таки не вылила воду ему на голову. Элинор встала, собрала оставшиеся тарелки и последовала за мной на кухню. – Не беспокойся, Бри, – сказала она. – Я сама все вымою: чем мне еще заняться? Ведь я целый день одна в этом доме. Ты уверена, что не можешь хотя бы раз отменить занятие с той женщиной и побыть с нами подольше? Нам ведь пора готовиться к свадьбе. Она просто умница. Мученичество – удар слева, самоотверженность – удар справа. И то и другое выставляет меня плохой. Опять. – Нет, к сожалению, не могу. Скоро прослушивание, и мне необходимо использовать любую возможность поработать с мадам. – Я решила поймать Элинор на слове и составила тарелки в раковину. Зачем лишать ее возможности побыть Жанной д'Арк, вооруженной жидкостью для мытья посуды? – Что за прослушивание? – Как, Лайл вам ничего не сказал? – На самом деле я не особенно удивилась. Вероятно, мое прослушивание занимало не самую высокую позицию в рейтинге тем для разговора. А вот то, насколько такое безразличие меня обидело, казалось удивительным. Я рассказала о прослушивании, о том, когда оно состоится, и о том, что мне необходимо несколько ближайших недель полностью посвятить подготовке. Во время моих разъяснений Лайл вошел в кухню, встал там, привалившись к холодильнику, и на его лице не было видно ни тени радости. – Тебе необходимо… что? – изумилась возмущенная Элинор. – Бри, это ужасно! Ты должна отказаться. Я вытерла руки, мысленно считая до десяти. До двадцати. Ладно, так и быть – до тридцати. Затем решила, что пар уже не так сильно идет из моих ушей, и попыталась говорить спокойно: – Отказаться? Отказаться от блестящей возможности осуществить мечту, к которой я шла всю жизнь? Отказаться от прослушивания, которое мадам организовала для меня, подключив свои связи? Отказаться?! Я должна отказаться?! – Нет, спокойно все же не получилось. Я резко повернулась и взглянула на Лайла: – Ты назначил дату свадьбы, не посоветовавшись со мной. Вот и займись подготовкой, раз так торопишься. А я буду вести себя так, как обычно делают женихи, и просто появлюсь в нужный день в церкви, после хорошего завтрака в компании друзей. А потом впервые в жизни гордо развернулась, вышла из дома и хлопнула дверью. К сожалению, мой эффектный уход был подпорчен тем, что на улице пришлось ждать маму. Она села в машину и посмотрела на меня: – Бри, он очень хороший парень. Почему ты с ним так ужасно поступила? – Мама, я не хочу больше этого слышать. Пока мы молча выезжали с подъездной дорожки, я вдруг поняла, что Лайл даже не подошел к двери помахать мне на прощание. «Если придется выбирать между совместной жизнью с Лайлом и карьерой певицы, что я выберу? И долго ли буду сожалеть о том, от чего откажусь?» 31 Кирби Lei ha sbagliato numero (Вы ошиблись номером) Терпеть не могу будильники. Правда. Какая идиотка могла додуматься поставить будильник на шесть утра в праздничный день? Идиотка, желающая на две недели поехать в Италию. С трудом привожу себя в вертикальное положение и принюхиваюсь, надеясь уловить запах свежесваренного кофе. Но чувствую лишь душок несвежего тунца и майонеза, который, кажется, тоже испортился. Скверно. Вот какова награда за работу над новым романом, затянувшуюся далеко за полночь. Роман «Хорошие девочки не получают ничего» продвигается поистине неистовыми темпами, но я предвижу, что застряну на четвертой главе, если не сделаю осаждаемую, неприятностями главную героиню менее карикатурной. Ник то ее не понимает: босс плохо с ней обращается, коллеги подсиживают и так далее, бла-бла-бла. Подумаешь! Нужно сделать ее более объемной и реалистичной, иначе никто, за исключением отца Джули или его и без того перегруженного агента, не дочитает до четвертой главы. С гигантским зевком хватаю тарелку с остатками ночного пиршества, сую ноги в тапки и направляюсь на кухню. Наверное, забыла запрограммировать кофеварку. Ненавижу, когда так получается. К счастью, сегодня можно пойти на работу в каком-нибудь балахоне и старых джинсах. Там никого не будет… кроме Бэннинга. Внезапно вспоминаю странное сообщение на автоответчике, которое мой шеф оставил в пятницу вечером. Да, он там будет. Но с какой стати я должна для него наряжаться? Даже в душ не пойду. И причесываться не буду. У меня к Бэннингу никакого романтического интереса. Хотя, естественно, при этом совсем не обязательно плохо пахнуть. И почему бы не нанести на губы немного блеска? К тому же нужно тщательно чистить зубы, потому что, как пишут в «Нью-Йорк тайме», кариес приводит к болезни сердца, и… Да кого я хочу обмануть? Конечно, я хочу выглядеть привлекательно, даже если не собираюсь начинать роман с Бэннингом. Через полтора часа, приняв душ, высушив голову феном и изрядно прихорошившись, я наконец готова выйти из дому. Но на мне джинсы и спортивная кофта, даже не сомневайтесь. И вообще – кто такой этот Бэннинг? Мозги закипают. Какой надо быть дурой, чтобы позволить новым работникам начать работу со вторника? «Кирби, это национальный праздник». Да, и Мартин Лютер Кинг заслужил праздник в свою честь. Вот кто был по-настоящему хорошим человеком, вежливым, с твердым характером. Почему в наши дни так мало подобных мужчин? Опускаю голову на руки и издаю тихий стон – от несправедливости жизни и от вида лежащих на столе переговоров четырнадцати стопок бумаг, которые мне предстоит обработать. Когда приходится покидать собственный кабинет, чтобы найти стол побольше, то понимаешь, что подходит лишь тот, за которым обычно сидят двенадцать человек, – это, знаете ли, совсем не здорово. Опять стон. – Да, вид нашей продукции и меня иногда заставляет стонать и думать при этом: «Зачем только я согласился работать в компании, выпускающей шарики «бен-ва»?» – Бэннинг слишком весел для человека, вынужденного работать в праздничный день. Не оборачиваюсь. Может, он уйдет, если я не буду смотреть на него. Тот выдвигает кресло, стоящее рядом со мной, и плюхается в него. – В чем дело? Разработка рекламной стратегии для надувных женщин навевает на тебя грусть? Поднимаю голову и злобно сверкаю глазами. – Спасибо, у меня все в полном порядке. И кстати, мистер Главный Исполнительный Директор, вам следовало бы знать, что наша фирма не выпускает надувных женщин. Он смеется: – Да, точно. Забыл. У нас все делается со вкусом. Например, съедобные трусики со вкусом сахарной ваты. Неужели это подходящий вкус для белья? – Бэннинг качает головой, будто размышляя над важной проблемой. – Философия вкуса съедобных трусиков – это чрезвычайно важный вопрос, Кирби. Неужели мы до сих пор не выпустили по этому поводу пресс-релиз? И я не могу удержаться от смеха: – Философия вкуса съедобных трусиков? А как насчет дзэн-вибраторов: если «Александра Великого» включить в безлюдном лесу, будет ли он вибрировать? Бэннинг едва не лопается от смеха. – Дао зажимов для сосков! – Теология согревающей смазки! – Теперь мы оба громко хохочем. – Астрология стимуляторов клитора! – Па… Стой, ты сказал «клитор»? Палеонтология садомазохизма! – Я хватаюсь за живот. Он немного краснеет, но делает вид, что не замечает моего вопроса. – Нет, так не пойдет. Палеонтология? Ты можешь п-представить себе д-динозавра в цепях и коже? «М-миссис С-Стегозавриха, н-накажите меня, п-пожалуйста!» Мы смотрим друг другу в глаза, на мгновение потеряв дар речи, и начинаем хохотать во все горло, едва на падая друг на друга. Бэннинг удерживает меня за плечи, а я смотрю на него, продолжая смеяться. Внезапно смех прекращается. У меня перехватывает дыхание, и кажется, что температура воздуха в комнате подскочила до ста градусов по Фаренгейту. Никогда раньше не замечала, какие зеленые у него глаза. Не могу удержаться, чтобы не дотронуться до его волос. Протягиваю руку и касаюсь, сначала легонько. Затем взгляд Бэннинга прибавляет мне смелости, и мои пальцы глубже погружаются в его шевелюру – волосы оказываются такими же мягкими, шелковистыми и приятными, как я представляла. То есть я, конечно, не думала о его волосах, но если бы… А затем он целует меня. Я чувствую жар, и дрожь, и плен, и свободу, и все это одновременно. Я боюсь, я в беде, в изумлении, я тону! И целую его в ответ. Я не могу. Мы не можем, мы не должны! Но мне так хочется… Хочется, хочется… Бэннинг отстраняется и пристально смотрит на меня, и у него такой вид, будто грузовик, внезапно сбивший меня прямо здесь, в конференц-зале, переехал и его тоже. А потом он говорит: – Я не могу. Я хочу, но мы не должны. Не сейчас, не здесь. Мы не можем. И он вновь крепко целует меня, и все мое существо взрывается в пламенном фейерверке. И кому, скажите на милость, нужны эти зажимы для сосков? Дурацкое изделие… О Боже, я дрожу, дрожу, я вся охвачена пламенем – и вдруг замерзаю, когда Бэннинг опять отстраняется и встает, тяжело дыша и сжигая меня глазами, как лазером. С таким напором он обычно смотрит лишь на самых непокорных членов совета директоров. – Нет, не сейчас, – повторяет он. – Но мы сделаем это. Ты окончательно заставила меня решиться. У нас все будет. Я удивленно смотрю на него: – Что у нас будет? И к тому же – разве я не имею права высказать свое мнение по этому вопросу? Бэннинг улыбается, медленно и угрожающе, и вдруг протягивает руку, чтобы коснуться пальцем моих губ. – Да, несомненно. Обязательно будет. Он уходит, а я таращусь ему вслед как дура, прижав пальцы к губам, и думаю: что, черт побери, здесь произошло? И когда же произойдет снова? – Представьте, какой нужно быть идиоткой, чтобы целоваться с начальником в конференц-зале! – Как вы, наверное, уже поняли, «идиотка» – это тема сегодняшнего дня. Может, завтра я выберу объект поприятнее, например щеночка. Или цветок. Окидываю невидящим взглядом кабинет своего психотерапевта… тьфу, то есть консультанта по профориентации, толком не замечая ничего вокруг. Впрочем, это не создает проблем, ведь обстановка здесь совершенно бесцветная. Я однажды упомянула об этом, а он ответил, что помещение должно быть нейтральным и создавать успокаивающую атмосферу, потому что прорабатываемые в его стенах эмоции, как правило, спокойствием не отличаются. С точки зрения психиатрии в этом, наверное, есть здравый смысл. Доктор Уоллес смотрит на меня, сжимая обеими руками кружку с дымящимся кофе. Я часто думаю: интересно, чувствует ли он потребность сжимать руками предметы во время бесед с другими пациентами? Ой, то есть – с клиентами. Или только я довожу его до такого состояния? – Полагаю, данный вопрос не является риторическим? – Не совсем, – бурчу я. – Что случилось? И на каком основании вы считаете себя идиоткой? – Он опускает кружку на стол, между нами, и обращает на меня лукавый взгляд, в котором можно прочесть: «Я же ваш психоаналитик, поэтому намерен задать множество вопросов». – Нельзя плевать в колодец, из которого пьешь. Все служебные романы кончаются плохо, и расхлебывать последствия почти всегда приходится женщине. Особенно если он босс, а я лишь ишачу на компанию. Доктор Уоллес улыбается: – Кирби, он, может быть, и ваш босс, но я не могу представить себе ситуации, в которой к вам был бы применим термин «ишачить». Вы испытываете какие-нибудь чувства к нему? Вздыхаю: – Я не хочу испытывать к нему никаких чувств. Я вообще ни к кому не хочу испытывать чувств. Последний парень, к которому я что-то чувствовала, растоптал мое сердце. – Ах да. Дэниел. – Нет, если уж говорите о нем, то назовите его правильно. Теперь его черед вздохнуть: – Хорошо. Хитрая сволочь Дэниел. Но вам не кажется, что пора идти дальше? – Это будет трудно, если он не перестанет меня преследовать, – бормочу я. – Что? Что значит – преследовать? – Он наклоняется в мою сторону, и улыбка сходит с его лица. Я рассказываю о телефонных звонках, о том, как Дэниел выслеживал меня у конференц-центра и приезжал к моему дому. – Кирби, это не шутки. Что говорят в полиции? Ерзаю в кресле. – Э-э… Ну… В общем, я туда пока не звонила. – Что? Мы ведь уже говорили о нем, после того случая, когда он не хотел уходить. Кирби, я думаю – Дэниел потенциально опасен. Доктор мной недоволен. Вообще-то я тоже не слишком довольна тем, что кто-то меня преследует! – Мне нельзя обращаться в полицию. Любой намек на какие-то проблемы может помешать мне быть почетной сестрой. Опасный бывший любовник? А вдруг подумают, что и Лорен может грозить опасность? – Качаю головой. – Я много об этом размышляла, и поверьте, если бы ей действительно грозила опасность, я бы сразу позвонила в полицию. Но у Дэниела полно племянников и племянниц, он для них вроде Санта-Клауса. Мерзавец обожает детей, это привлекло меня в нем при знакомстве. – Я вскакиваю и начинаю расхаживать по комнате. – Он одержим лишь мной, и, если честно, не понимаю, из-за чего. Дэниел ведь ни капельки не расстроился, когда я его выставила вон. Просто собрал одежду, прихватил двух обнаженных натурщиц и удалился со смехом. Скотина. Какое-то время мы обсуждаем проблему Дэниела, но не находим решения. Я обещаю позвонить в полицию, если он еще раз объявится, и доктор Уоллес оставляет эту тему. Как только я снова сажусь в кресло, готовая к допросу про Бэннинга, он вдруг идет во фланговую атаку: – Итак, вы позвонили матери? Это было «домашнее задание» с последней встречи, которая состоялась более месяца назад. Я надеялась, что он забудет. – Да, звонила, как раз на этой неделе. – Хоть раз Кирби дала правильный ответ. Не могу сдержать улыбку. – Кирби, дело ведь не в том, чтобы правильно ответить на вопрос, – говорит он. – Как у вас получается? Да, кстати – вы верите в телепатию? Со мной недавно творилось что-то странное. Доктор делает глоток кофе. – Кирби, подождите. Что там с вашей мамой? Как прошел разговор? Теперь моя очередь отхлебнуть кофе. – Не так хорошо, как хотелось бы. – Что было не так? Прячу взгляд. – Не знаю. Просто я не звонила ей больше двух месяцев. Она должна была рассердиться, но почему-то начала придумывать мне оправдания, как всегда… – Как всегда придумывала ему? – очень мягко спрашивает доктор. Мне трудно говорить – огромный ком в горле от подступивших слез, тоски и печали. – Что? Нет. Ну хорошо – да. Как ему. Почему она совсем не умеет постоять за себя? Даже со мной. Не могу видеть, насколько она слабохарактерная. А ведь его уже давно нет на свете. Доктор Уоллес протягивает всегда стоящую на столе коробку с бумажными носовыми платками, которые до сей поры ни разу не пригодились во время моих визитов. Они же для слабых. Для тех, кого слишком волнует мнение окружающих. – Кирби! У меня к вам очень важный вопрос, который вы, наверное, уже готовы услышать. – Он ждет, пока я соберу все свое самообладание, выставлю его перед собой как щит и подниму глаза. – Когда вы простите вашу мать за то, что с ней сотворил ваш отец? 32 Кирби Mi sento poco bene (Я больна) – Что вы напеваете? – Бри вносит ко мне в кабинет целую тонну бумаг. Дурной знак. Хорошо хоть у меня теперь есть – в этом месте барабанную дробь, пожалуйста! – персонал в помощь. После некоторых раздумий меня, наконец, осеняет, и я отвечаю, закатив глаза: – Это «Индюк в соломе». Не спрашивай о деталях. – Недавний случай в балетной студии чуть не привел к началу холодной войны. (И лучше не вспоминать, какую чечетку пришлось потом плясать мне, когда Лорен напомнила о моем обещании проведать мистера Кролика.) Никто из родителей не хотел со мной разговаривать. Войдя с Лорен в дверь, я почувствовала, как помещение обрастает льдом. Но перед этим предприняла профилактические меры, чтобы потом сыграть перед ними «хорошую Кирби». Заглянула по дороге в «Криспи крим» и купила пончиков – на всех. Как только детишки собрались, я открыла коробку и произнесла: «Думаю, в такой вечер нам не помешают горячие, свежие пончики». Первым сдался отец-одиночка. (Парни не готовы отказываться от пончиков из-за мелкой вражды, это одно из замечательных мужских качеств.) После этого остальные переместились поближе, чтобы выбрать себе по пончику и поболтать. Даже мать осьминожки в конце концов сдалась, потому что ее ненаглядное чадо упорно пыталось отнять еду у сидевшего рядом ребенка. Оказалось, она неплохая; просто в тот раз совсем вымоталась из-за работы и возни с детьми. А кто не устал бы? Я провожу с Лорен всего вечер в неделю, не представляю, как бы я вынесла двадцать четыре часа, помноженные на семь дней. В этот раз хотя бы точно определилась дата показательного выступления. Так что мама Лорен может отпроситься утром с работы и отвезти ее, а я буду собирать вещи, как и планировала. Я уже сообщила Лорен, что она сможет показать мне концерт, комментируя оплаченную мною видеозапись. Возвращаясь к пончикам и разговорам – интереснее всего то, как подобное притягивается к подобному. Может, во всех этих «золотых правилах» и избитых клише вроде «поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой» и впрямь что-то есть? – Проблема в том, что кто-нибудь все время на тебя нападает, – бормочу я. – Что? Вы что-то сказали про еду? Я слышала, в бухгалтерии у кого-то день рождения. Держу пари, у них есть торт, – сообщает Бри, сгружая бумаги. – Да не про еду. Я сказала… впрочем, не важно. Почему бы тебе не добыть для нас пару кусочков торта? А я схожу за кофе. – Я встаю и потягиваюсь. Какая-то тень набегает на ее лицо. Затем она опускает взгляд на заполненный лоток для исходящих документов. – Нет, если можно, мне бы не хотелось сегодня идти в бухгалтерию. Надо доделать кое-что. К тому же уже пять часов – торт наверняка съели. Бри поспешно выскакивает из кабинета, и это довольно странно. Она как будто избегает разговора со мной. Почему она не хочет идти в бухгалтерию? Что-то не в порядке с моим отчетом о расходах? Пожимаю плечами. Некогда сейчас об этом беспокоиться. Нужно закончить план передачи полномочий новому заместителю. Еще неделя с небольшим – и я поеду в Италию с Джули! «Мы теперь делаем вид, что никакого пари не было, да?» О чем волноваться? Новые подчиненные меня любят. В ближайшие несколько дней они только и будут твердить, какая я хорошая. Особенно услышав рассказ о фондовых опционах. Не успеваю обдумать предположение, что им, наверное, уже сообщили об опционах в отделе кадров, как звонит телефон. – Кирби Грин. – Кирби? Это Энья Деннисон. Не хотела беспокоить, но вы не могли бы побыть сегодня вечером с Лорен? – Голос Эньи едва слышен. – Энья, что случилось? У вас такой слабый голос. Вы больны? Впрочем, это совершенно очевидно… Но что с вами? Может, отвезти вас к врачу? – Зажав трубку между плечом и ухом, собираю портфель. – Нет, спасибо. Я была у врача. Это грипп – тут ничего не поделаешь. Просто моей мамы нет в городе, она у сестры и вернется только завтра… – Она замолкает из-за ужасного приступа кашля, а потом ее голос становится еще слабее. – Вы бы меня так выручили, если бы согласились побыть несколько часов с Лорен! Тогда я смогла бы хоть чуть-чуть отдохнуть. Мне очень плохо. – Конечно, уже еду. Скажите Лорен, чтобы взяла пижаму – пусть переночует у меня. Завтра я отвезу ее в школу, а вы тем временем отдохнете. – Ой, мне так не хочется вас беспокоить. Я, наверное, слишком настойчива, но мне просто не к кому обратиться… – Еще один приступ кашля. – Энья, не переживайте, вы меня нисколько не побеспокоили. Теперь мне хотя бы не придется ужинать в одиночестве. Вчера я заставила ее пообещать, что если я съем «Хэппи мил», то в следующий раз она поест со мной нормальной еды. Мы весело проведем время и ляжем пораньше спать, потому что завтра в школу, но обязательно позвоним вам и пожелаем спокойной ночи. – Ну если вы уверены… – Понимаю, что она колеблется, но силы ее тают, – У вас хватит места? – Конечно! Комната для гостей пустует. Буду у вас минут через тридцать, договорились? Не забудьте положить дочке зубную щетку. – О, Кирби, это так мило… Вздохнув, перебиваю: – Не нужно этого говорить. Болезнь не в счет. «Так выкладываясь, я умру раньше, чем получу законное признание своих положительных качеств», – изрекает высоконравственная Кирби. «Эй, ты единственная, кто соблюдает эти глупые правила, – отвечает Кирби, которая водится с сомнительными людьми. – Почему бы и нам не взять девиз «Как бы по ступил Дональд?»?» – Ну вот, я уже думаю о себе во множественном числе – это чересчур даже для меня, – бормочу я. – А что касается «КБПД» – нет, ни в коем случае. Пока я говорила по телефону, в кабинет зачем-то заглянула Бри и теперь стоит у двери, приподняв брови. – У вас что-то случилось? – Нет, все в порядке. Просто… э-э… у подруги грипп. Она просит посидеть вечером с ее шестилетней дочкой. Нужно чем-нибудь занять девочку. – Я беру пальто и смеюсь. – И это будет непросто, поскольку у меня дома нет ни игрушек, ни настольных игр, нет даже фильмов, которые можно показывать детям. Но я что-нибудь придумаю. Мы отлично проведем время. – Мне очень грустно. – Нижняя губа Лорен так сильно выпячена, что на нее можно поставить стакан с диетической кока-колой. И я в глубине души сочувствую ей – мне и самой-то не очень весело. Ей совсем не понравился суши-бар. Впрочем, по здравом размышлении понимаешь, что это действительно не лучшее место для маленькой девочки. Выражение лица; когда она увидела сырую рыбу, было забавным и довольно веселым. Но затем Лорен показалось, что я смеюсь над ней, а не вместе с ней (что имело свой резон – она-то ведь не смеялась), и она расплакалась. Я успокоила девочку, мы ушли оттуда, но она отказалась от посещения всех заведений фаст-фуд, которые любила. Тогда мы пошли в видеопрокат, но она заявила, что фильмы там дурацкие. И вновь разревелась. Наконец я приняла решение пойти домой. Можно было заказать пиццу и что-нибудь придумать. Почему бы не поиграть, например, с моими украшениями? Девочкам ведь это нравится. Как только мы входим в квартиру, она выпячивает губу и заявляет, что ей грустно. Я вздыхаю и ставлю портфель на пол у двери, рядом с ее рюкзачком. – Скажи, что не так, Лорен, и я постараюсь это исправить, – говорю я, положив руку ей на плечо. – Все так. Просто мне грустно, – отвечает она, и в огромных голубых глазах блестят слезы. – Милая, мне так жаль. Но тебе придется рассказать, отчего тебе грустно, чтобы я сумела помочь. Может, придумаем вместе, как развеселиться? – Я усаживаю ее на диван и сама устраиваюсь рядом. Однако девочка не позволяет себя обнять. По ее застывшей позе чувствуется, что струна ранимой детской души натянута до предела. Но я не понимаю причины. – Лорен, детка, ты расстроена, что мама заболела? Или потому что тебе придется ночевать у меня? Хочешь домой? Она качает головой, но продолжает молчать. Ладно. Видно, лучше отстать и подождать, пока она сама не захочет все рассказать. – Хочешь пиццу? Я в последнее время почти не ем ничего другого. Поэтому можно со спокойной душой доводить себя до полной закупорки сосудов. Что ты думаешь насчет пиццы с двойным сыром и копченой колбасой? Лорен поворачивается, плюхается мне на колени и начинает горько рыдать. На мгновение я замираю, затем осторожно касаюсь ее волос и наконец сжимаю в объятиях маленького дрожащего ребенка. – Тсс, солнышко, не плачь. Если тебе не нравится кол баса, закажем что-нибудь другое. Плохая колбаса! Заставила Лорен плакать. Плохая! Слышу всхлипывание, сменяемое чем-то смахивающим на хихиканье, и продолжаю ломать комедию: – Гадкая, злая колбаса! Казнить копченую колбасу! Смерть всем злобным колбасам! Теперь девочка явно смеется, но слезы продолжают течь, мой тонкий свитер промокает. – Кирби, глупышка, я плакала совсем не из-за колбасы! А из-за мамы. Ну наконец-то! Я молчу, не желая перебивать ее, при этом продолжаю поглаживать по маленькой спинке. Затем спрашиваю: – Что с мамой, солнышко? Ты грустишь, потому что она заболела? Крошка, это же просто грипп. Она очень скоро выздоровеет. Лорен отодвигается: – У меня зуб шатается, дайте, пожалуйста, салфетку. Я, конечно, не понимаю смысла ее ответа, но мне ведь уже давно не шесть. А салфетка, безусловно, понадобится – лицо девочки покраснело и опухло, из носа течет. Удивительно, но это зрелище вызывает у меня сочувствие, а не отвращение, которое я обычно испытываю, увидев сопливого ребенка. Может, есть еще надежда, что мои биологические часы когда-нибудь начнут тикать? О нет! Не стоит об этом. Подпрыгиваю и бегу искать салфетки. После вытирания и сморкания Лорен забирается ко мне на колени и нацеливает на меня взгляд больших голубых глаз: – Кирби! Можете выдернуть мне зуб? Она показывает, какой зуб нужно удалить, и я, набравшись смелости, трогаю его кончиком пальца. Слегка поддается, но не настолько, чтобы можно было выдергивать. – Детка, он еще не готов, подожди недельку. Если хочешь, помогу написать письмо Зубной Фее, чтобы ты была во всеоружии. Надеюсь, Энья рассказывала дочери про зубную фею. Опять я забыла с ней посоветоваться. Лорен хватает меня за руки: – Нет, мне нужно сейчас, чтобы Зубная Фея пришла сегодня. Хмыкнув, я слегка сжимаю ее ручки в знак участия. – Милая, я знаю, как трудно ждать, но, может, нам лучше просто заказать пиццу и обсудить, что ты купишь на четвертак, который подарит фея? Пытаюсь высвободить руки, но Лорен стискивает их еще крепче и качает головой: – Нет, вы не понимаете. Когда у моей подруги Микаэлы выпал первый зуб, Зубная Фея принесла ей золотой доллар с портретом индейской принцессы. – Золотой… а, доллар с портретом Сакагавеа?[39 - Сакагавеа (Сакаджавеа) – индианка из племени шошонов, жившая в XIX веке. Была проводницей и переводчицей экспедиции М. Льюиса и У. Кларка.] Видно, инфляция коснулась и Зубной Феи. Я в свое время получала по двадцать пять центов за зуб. – Хочу улыбнуться, но мои слова вызывают новый поток слез. Я начинаю терять самообладание. Не знаю, что делать, и сердце разрывается – так больно смотреть на нее. – Лорен, солнышко, ну что опять? Я уверена, ты тоже получишь золотой доллар. Даже если мне придется обойти все банки в этом городе, чтобы достать его. Лорен делает глубокий, судорожный вдох. – Это обязательно должен быть целый доллар, Кирби. Я хочу отдать его маме, чтобы ей не приходилось так много работать, а потом болеть. На этом меня прорывает. Слезы, которых я не лила ни в старших классах, ни в колледже, когда Джули на год уехала за границу. Слезы, которых не было на моих глазах, когда хитрая сволочь Дэниел так пышно унизил меня, слезы, ни капли которых я не проронила, когда умер отец, вдруг, скопившись, разом выплескиваются наружу. Крепко прижимаю Лорен к себе, стараясь, чтобы она не увидела, как я плачу. Я ведь сильный человек, правда? Может, и сильный. Но шестилетняя девочка только что преподала мне урок сострадания. Когда Лорен, умытая, с почищенными зубами и в пижаме, засыпает у меня на руках, осторожно тянусь к телефону. – Мам, это ты? Привет. Нет, все нормально. Да, я знаю, что уже поздно. – Набираю в грудь воздуха и произношу слова, которые надо было сказать давным-давно: – Мам, я люблю тебя. Может, поговорим, если у тебя есть время? 33 Брианна Тенор – певец-мужчина с высоким голосом. (Самые известные теноры – Хосе Каррерас, Пласидо Доминго и Лучано Паваротти) Направляясь к мадам субботним утром, я думала о Кирби и ее тайнах. Может, «тайна» – не совсем подходящее слово, но она явно не любила посвящать по сторонних в детали своей личной жизни. Впрочем, это ведь не мое дело, правда? Если я сама из тех, кто готов выложить первому встречному свою биографию, это еще не значит… Хотя и тут я не совсем права. Я ведь не рассказывала Кирби о том, что мой жених повел себя как полный козел, или о том, как боюсь, что он окажется копией своей пассивно-агрессивной мамаши, и даже о том, что внезапный прилив смелости, заставивший меня развернуться и хлопнуть дверью, по-видимому, иссяк. Оно и понятно – нужно быть законченной психопаткой, чтобы говорить о таких вещах со своим боссом. Так или иначе, меня все же интересовали загадочные мероприятия по средам. Может, Кирби все-таки занималась балетом? Представив себе грозную и беспощадную начальницу в пачке, я хихикала на протяжении всего оставшегося пути. Мадам, как обычно, встречала меня у порога. Она едва не сорвала с моих плеч шаль, спеша втолкнуть в маленькую комнату, где стоял рояль. – Брианна, дорогая, это просто восхитительно! Сама знаменитая и неотразимая Рената Алессандро будет сегодня твоим зрителем. «Восхитительно» – не самое подходящее слово в данной ситуации, на мой взгляд. Перепуганная, я искала глазами Ренату, которая в тот самый миг неуклюже поднимала из-за рояля все свои триста фунтов веса. Она пренебрежительно посмотрела на меня: – Так это и есть ваша ученица? Самая лучшая в этом сезоне? Теперь я понимаю причину вашего расстройства, Габриэлла. Крепко сжимаю губы, чтобы удержаться и не ответить грубостью. (Странно – раньше это не было для меня проблемой. Может, я постепенно учусь не быть всегда и со всеми милой? Может, это возвращение Супер-Бри, хлопаю щей дверьми? Так держать!) В комнату впорхнула мадам: – Нет, нет, я никогда не расстраивалась из-за моей милой Бри. Она моя звездочка, настоящий соловей, и всего через несколько недель на прослушивании все об этом узнают. Рената фыркнула, окинув меня взглядом с ног до головы: – Если хотите знать мое мнение, она больше смахивает на тощего воробушка. Какой может быть резонанс при столь костлявом теле? Именно это больше всего меня беспокоило, так что ее комментарий попал прямо в яблочко. Оперным певцам избыточный вес необходим для усиления звука и большей выносливости. Я не выдержала бы и двух часов соревнования с трехсотфунтовой дивой. Потому и старалась набрать лишние тридцать фунтов перед прослушиванием. К несчастью, от многочисленных стрессов (включая предстоящую свадьбу) я не только ничего не набрала, но еще и умудрилась немного сбросить. Почему под рукой никогда не оказывается приличного куска шоколадного торта, когда он нужен? – Да, ей не помешало бы прибавить в весе, но поет она сказочно. Дорогая, ты пока распевайся, а мы с Ренатой пойдем выпьем чаю. А потом послушаем твое блестящее выступление. Рената обещала высказать свое мнение. Это очень любезно с ее стороны, правда? – Да, конечно, – пробурчала я, выдавливая улыбку. Честно говоря, мне бы меньше всего хотелось, чтобы именно сейчас мадам демонстрировала меня своей лучшей ученице. Единственной, кто был принят в «Метрополитен-опера» с первой попытки. Единственной ученице, которой позволено обращаться к мадам по имени. «Единственной, сравнимой по размеру с маленьким государством», – бурчал мой обидчивый внутренний голос. «Да, и эта маленькая страна сотрет тебя с лица земли своим пением, так что прекрати дуться и послушай, что она посоветует. Если тебе повезет, Ренату охватит такое сильное желание показать свое превосходство, что ее советы действительно могут оказаться полезными». Воздух еще продолжал вибрировать от завершающих нот исполненного мной отрывка, я медленно открыла глаза и улыбнулась. Я знала, что «вышибла Пуччини с поля», как сказал бы Джейми. «Почему я думаю о Джейми?» Скрестила руки и ждала, стараясь казаться кроткой и готовой принять любой совет с благодарностью. Это, правда, было нелегкой задачей, ведь я всегда знаю, хорошо или плохо спела, а на сей раз мое пение было поистине превосходным. «На прослушивании я произведу фурор!» – Ты провалишься на прослушивании, – провозгласила Рената. Мое лицо вытянулось. – Что… что вы сказали? Я заметила, что мадам раскрыла рот от удивления, и немного успокоилась. Рената подняла с дивана свою тушу и покачала головой: – Ты ужасно пела. Если это лучшее, что ты можешь… А до прослушивания так мало времени… Значит, надеяться не на что. Я не верила своим ушам. Ей что, медведь на ухо наступил? Или мне? Как я могла так ошибаться относительно своих способностей? – Но, Рената, я безупречно отработала эти отрывки. Я никогда не пела Пуччини лучше, чем сегодня. Что ты… как ты можешь… Она фыркнула: – Если это лучшее, что ты можешь продемонстрировать, то немедленно прекрати петь вообще. Поверь – я говорю это для твоего же блага. Ты никогда не поднимешься выше хористки второго состава в захолустном театре. У тебя визгливый голос, к тому же поешь ты довольно невыразительно. – Каждое слово, пронзая стрелой мое сердце, оставляло на своем пути очередную разрушенную мечту. Рената горделиво подняла голову и посмотрела на меня с гаденькой ехидной улыбочкой: – У тебя нет шансов. Лучше откажись сразу. Мадам наконец обрела дар речи, да еще какой! – Ты… ты… тупица! Как ты можешь так говорить о моей дорогой Брианне? Ее пение было прекрасно. Она пела Пуччини с таким чувством, что могла бы и статую растрогать до слез. Ты, конечно, кое-чего добилась в жизни, Рената, но в душе так и осталась унылой, завистливой девочкой, которую я долго учила. – Она вскочила и бросилась обнимать меня: – Не обращай на нее внимания, дорогая. Я надеялась, что успех излечит ее от неуверенности в себе, но, похоже, ошиблась. Уходи, Рената, и молись, чтобы твоя злобная тирада не поколебала боевой дух моей новой любимой ученицы. Рената прищурилась, окидывая гневным взглядом меня и мадам, и выскочила из комнаты, но в дверях обернулась: – Отлично, я уйду, но знайте: если моя честная оценка способна разрушить малую толику уверенности, которая у нее, возможно, есть, значит, ей не место в первых рядах. В нашей профессии выживают лишь сильные; а если воробушек думал иначе, то мне очень жаль его. Я наконец тоже обрела дар речи. – Если вы считаете, что быть злобной… ведьмой… это единственный способ доказать свою силу, то мне очень жаль вас. Рената раскрыла было рот для ответа, но ее лицо вдруг приняло странное, почти печальное выражение. Она лишь издала раздраженное сопение и удалилась, хлопнув дверью. Я выдохнула, и меня охватила дрожь – замедленная реакция на произошедшее. Я только что оскорбила человека, который вполне может влиять на мою будущую карьеру в течение многих лет. Выступила против женщины, известной своей склонностью к интригам и сплетням. «Я знала, каковы ставки, и не отступила. Хорошо бы не забыть об этом в следующий раз, когда придется обедать с Лайлом и Элинор». Пару минут я гордилась собой. Затем начала бояться, что Рената права. 34 Кирби Possiamo vederci di nuovo? (Мы еще встретимся?) Вот это выходные! Так, наверное, живут отшельники. Сижу в одиночестве, запершись в квартире: боюсь выглянуть в окно – а вдруг там курсирует Дэниел. Боюсь отвечать на звонки – а вдруг Бадди ухитрился раз добыть мой домашний номер. Бадди-то я не боюсь, а вот Дэниела… Помимо прочего, он уже должен вернуться с выставки, если, конечно, не нашел себе другую жертву. Ой, то есть женщину. Еще раз позвонила маме, и мы здорово поболтали; разговор был намного приятнее, чем в четверг, когда мы перебирали события прошлого. Позвонила также Энье и Лорен – спросить, как у них дела. Энье намного лучше, а Лорен изо всех сил занимается. Скорее бы полюбоваться на ее костюм. За исключением этих звонков (и покупки по Интернету дюжины долларов с изображением Сакагавеа) на протяжении двух дней я будто приклеилась к монитору компьютера. Этого хватило, чтобы выдумать новое изречение: «Слава Богу, что наступил понедельник». Кстати о мониторах: кажется, я стала хуже видеть. Надо сходить к врачу проверить глаза – может, потребуются новые очки. «Пожалуй, нужно еще и поинтересоваться – все ли в порядке у меня с головой, раз я взялась писать романы». Где-то в районе трех утра, обезумев от усталости, нажимаю кнопку «отправить» на адресованном отцу Джули электронном послании с вложенным файлом, где первые сто страниц моей книги. (Полагаю, он скажет, что роман – дерьмо, и тогда я смогу со спокойной душой удалить из своей операционной системы писательский вирус.) Затем падаю в постель почти на целых три часа – до звонка будильника. В шесть утра моим первым действием оказывается проверка электронной почты – явный признак надвигающегося сумасшествия. Можно подумать, Том получил мое письмо в три ночи, прочел и к шести утра уже написал ответ. Скорее всего он спокойно спал все это время. С тех пор я проверила свой личный почтовый ящик минимум шестьдесят девять раз. Ничего. А уже почти пол-одиннадцатого. Как издательский бизнес вообще не прогорает, если там все так медленно происходит? Поскольку темой дня является сварливое настроение, не стоит забывать, что мы с Бэннингом поспорили несколько недель назад, а хорошим отзывом в мой адрес даже не пахнет. (По крайней мере таким, который можно засчитать.) Я решила успокоиться и притвориться, будто пари и вовсе не было. Вряд ли шеф планирует припереть меня к стене, ведь он уже пытался взять свои слова назад. Впрочем, я была бы не против, чтобы он прижал меня… в буквальном смысле этого слова… Вздыхаю. Если очень сильно сосредоточиться, я сумею выбросить ту сцену в конференц-зале из головы… на целых десять минут. Но что же все-таки у нас «будет»? «Нельзя встречаться с шефом, нельзя встречаться с шефом…» Стоп. Пора повзрослеть и признать очевидную истину: я никогда не буду хорошей, зато ума и твердости характера мне не занимать, а этого вполне достаточно. Правда? Как по сигналу распахивается дверь. – Доброе утро, самая лучшая начальница! – выкрикивает моя слишком бойкая секретарша. Почему мне всегда хочется проводить выходные, подобно ей? В личной жизни она, наверное, счастливее всех на свете, раз постоянно приходит на работу в отличном настроении. И никто не имеет права так блистать в фиолетовом, когда я бледна и неаппетитна, как просроченный йогурт. Естественно, я на нее ворчу. Никто же ведь не думает, что страдальцы любят веселых? – Бри! Поумерь, пожалуйста, свой пыл – скажем, до обеда. Ты заливаешь светом мой безупречный мрак. И довольно меня хвалить – это ведь не считается, забыла? – Ой, так забавно… Представляете? Я действительно напрочь забыла про пари. Мы пялимся друг на друга: я – с глубоким скепсисом, Бри – с абсолютным самодовольством. – Да, кстати… – говорит она. – Молчи, – перебиваю я. – Забудь об этом. Кстати, ты очень плохая актриса. Так что ты хотела сказать? – Да я вовсе и не… – Бри испуганно качает головой, затем щелкает пальцами: – Ах да! Звонок на второй линии. Он позвонил, когда вы разговаривали с продавцом корсетов – хотя, если хотите знать мое мнение, корсетов нам и так хватает… Честно говоря, я… – Бри! Что с телефоном? Кто там? – Стараюсь не выходить из себя, но иногда мне кажется, что я единственный человек в мире, способный хоть немного сконцентрироваться на деле. – Ax да. Он просил передать, что звонит Стив из «Мясной горки». Если это какая-то садомазохистская фирма для извращенцев, то я думаю… Но я уже хватаю трубку и машу рукой, выгоняя ее. – Стив? Вы меня слышите? Простите, что заставила ждать. – Привет, Кирби. Как дела? – Его голос звучит немного нерешительно, и вообще как-то по-другому. Только я не могу понять, что именно изменилось. – Превосходно! Очень рада вас слышать. Хотела убедиться, что у вас все в порядке, после того… ну, вы помни те, после нашего свидания. – Не хочу напоминать о том, как он подавился, – ему это будет неприятно. Стив смеется: – Вы имеете в виду тот момент, когда я выхаркнул кусок мяса в волосы официантке? И когда вы спасли мне жизнь, а я оказался настолько неблагодарным, что тут же оставил вас? Ой! Похоже, ему и напоминать не нужно. – Ну, «спасла жизнь» – это громко сказано… Но в общем, да. Похоже, вам уже… лучше, – говорю я, стараясь быть тактичной. – По-моему, вы как-то… разговариваете по-другому. – Наверное, отличие в том, что я не произношу девяносто слов в ответ на одно ваше, – отвечает он. – Вы… э-э… ладно, я с ума сойду ходить вокруг да около, так что скажу прямо, как умею, – заявляю я. – Простите, если поставила вас в неловкое положение. И – да, вы правы, я не слышу нервного бормотания. Где мой Стив, что вы с ним сделали? – Мой смех тоже звучит несколько нервно. – Ваш Стив? Да бросьте, Кирби! Едва перестав сгорать от стыда за катастрофу, в которую превратился наш вечер, я понял, что у вас должен был быть в отношении меня какой-то скрытый мотив. Ну, подумайте сами. Вы – это вы, а я – это… словом, я. О черт! Неужели все так прозрачно? – Нет, Стив. То есть… ну… да, в чем-то вы правы. Но я просто… Он опять смеется, на этот раз более искренне: – Не волнуйтесь, Кирби, все в порядке. Должен признаться – у меня тоже был скрытый мотив. Но я все же хотел спросить: может, мы могли бы выпить по чашечке кофе завтра вечером, когда вы освободитесь? И я все объясню, а может, даже попрошу у вас совета. – Ого! Ну… – Стив мне понравился, но не хотелось бы давать ему надежду. Я не испытываю к нему влечения, нет того, что некоторые называют «химией». Ничего похоже го на то, как было с Бэннингом, когда нас захлестнула волна желания, сравнимая по силе с взрывом в химической лаборатории. «Никаких романов с шефом. Никаких романов с шефом». – Кирби, наша встреча не будет свиданием. Правда. На самом деле я серьезно увлечен другим человеком, и… Просто хотел увидеться и поговорить с вами. Но если вы очень заняты, ничего страшного, у вас ведь всегда много дел, и… О черт, опять я… – вздыхает он. – Стив, все нормально. Я с удовольствием выпью с вами кофе. Давайте в шесть, если вам удобно. Мы договариваемся встретиться завтра в буфете книжного магазина неподалеку от моего офиса, затем прощаемся, и первый раз за день на моем лице появляется искренняя улыбка. Стив тоже хочет в чем-то признаться. Это, наверное, интересно. Едва я встаю, чтобы долить себе кофе, – звонит телефон, и приходится снова сесть. – Кирби Грин. – Кирби? Это Энья. Хотела спросить, что понадобится Лорен для субботнего показательного выступления. Она так радуется, особенно теперь, когда выяснилось, что я тоже смогу прийти – отпрошусь утром с работы. Поедете с нами или встретимся там? Не все так просто. – Энья, разве Лорен вам не сообщила? На концерт может прийти один гость на каждого ребенка. А поскольку вы мать, то именно вам и следует посмотреть выступление Лорен. – О нет! Это ужасно! Почему не смогли найти зал побольше? Ну тогда я… тогда мне придется пропустить концерт, а вы с Лорен потом все мне расскажете. – Энья готова расплакаться, а я терпеть этого не могу. – Нет, нет. Я уже заказала видеозапись – приеду из Италии и все посмотрю. Кстати об Италии: мне нужно будет подготовиться, собрать вещи, а три недели в чужой стране – это не поездка за город на выходные. – Теперь, похоже, расплакаться готова я, хоть и не могу понять почему. Не думаю, что много потеряю, если не посмотрю на маленьких девочек, танцующих в нелепых костюмах. Я ведь хожу два-три раза в год на бродвейские спектакли, есть с чем сравнить. Горло сдавил спазм. Проклятие! Я веду себя как сентиментальная девчонка. – Нет, Кирби. Это ведь вы привели туда Лорен. Она так жаждет вашего присутствия, и я не могу… не могу… О нет! Я слышу тихое всхлипывание, сопровождаемое приглушенным сморканием. Разве я способна отнять у матери возможность посмотреть первое выступление своей дочери? Особенно у такой заботливой матери, как Энья, которая вынуждена делить свою дочь со мной. Ни за что. Включаю интонацию важной бизнес-леди: – И слышать ничего не хочу. Знаете что? Я встречу вас после концерта и угощу обедом. Таким образом я смогу полюбоваться на ее костюм и послушать рассказ о выступлении, пока впечатления еще будут свежи. Постукиваю карандашом по столу, удивляясь, что это весьма разумное решение вызывает у меня боль в груди. – Кроме того, когда вернусь из Италии, я посмотрю видео, а также замучаю вас демонстрацией своих фотографий. Да, кстати: можно, я привезу Лорен подарки из Италии? – Ладно, договорились. С нетерпением ждем возможности пообедать с вами. А в среду все как обычно? – Конечно, я ведь не могу пропустить такое – последняя репетиция, можно считать, я увижу концерт. К тому же Лорен еще должна мне ужин с «настоящей едой». – Хорошо. Спасибо. И… Кирби… – Что? – Спасибо, что спросили насчет подарков. Мне очень приятно, что вы не забыли наш разговор. И спасибо за ваше отношение к Лорен. Вы необыкновенно хороший… – Молчите, – устало прошу я. – Не стоит об этом. Я решила, что уже давным-давно наступила моя очередь вломиться к кому-нибудь в кабинет, и, естественно, выбрала кабинет Бэннинга. Я довольно успешно избегала его всю прошлую неделю после того необъяснимого случая, когда нами овладело пылкое… нечто… в конференц-зале. Впрочем, Бэннинг все равно проводил много времени с членами совета директоров. Наверное, придумывал, как от меня избавиться. Так чего же он хочет: переспать со мной или уволить? Наверное, и того и другого. – Привет! – говорю я, бесцеремонно распахивая дверь. Забавный процесс – неудивительно, что все так делают. Громко захлопываю ее – просто так, ради развлечения. – У тебя есть минутка? Бэннинг потягивается, заводит руки за голову и откидывается на спинку кресла – само спокойствие и уравновешенность. «Да, да, приятель, я все вижу. Уж я-то знаю твое спокойное отношение к моей персоне. Я ведь та, кого ты тискал в конференц-зале, разве не помнишь?» Пытаясь быть как можно более безразличной и даже хамоватой, думая об этом, добиваюсь лишь того, что краснею, так что мою стратегию не назовешь успешной. И это жутко меня раздражает. А также то, как аппетитно он смотрится в черных брюках и белой в серую полоску рубашке с закатанными рукавами. – Послушай, что я скажу. За последний месяц несколько человек, не знавших о пари, назвали меня хорошим человеком. И моя маленькая ложь не имеет значения, потому что я говорила неправду для их же блага. А если ты спасаешь кому-то жизнь, это тоже должно считаться… И наконец, отказаться от концерта – большая жертва, так что, даже если я не буду использовать свою почетную сестру или ее мать, этот случай должен обязательно пойти в счет. – Изрядно запыхавшись, замолкаю. Во время моего сбивчивого монолога Бэннинг распрямляется, встает из кресла, выходит из-за стола, приваливается к нему и складывает на груди руки. – Позволь поинтересоваться – о чем, черт побери, ты вообще толкуешь? – О пари. Я победила. Ты проиграл. И покончим с этим. – Поворачиваюсь и берусь за дверную ручку. – Не так быстро, Грин, – произносит он. Я опять оборачиваюсь – можно сказать, заставляю себя это сделать. – Что? Я еду в Италию и остаюсь на работе. Я взяла новых сотрудников, которые действительно занимаются делом и не зря получают зарплату. Отдел маркетинга ни когда еще не приносил столько пользы, и меня даже назвали хорошей. Не один человек, а несколько. Значит, ты меня не увольняешь, и я еду в Италию. Все, конец. – Не совсем, – отвечает он, улыбаясь мне. Неторопливой, таящей опасность улыбкой. Он будто говорит: «Я хочу видеть тебя обнаженной». А может, у меня просто разыгралось воображение. Я вздрагиваю. – Что еще? Ты все равно собираешься меня уволить? Для этого и собирал совет директоров? Бэннинг делает шаг ко мне. – Нет, не угадала. Я о публичном извинении. Когда и где? – Что? – Не сразу понимаю, о чем речь. Ах да! Публичное извинение, потребованное мной при заключении треклятого пари. – А, ты об этом… Ладно, забудь. Наплевать. Я просто хотела, чтобы ты понял. Я вновь порываюсь уйти, но он кончиками пальцев ловит меня за запястье. – Кирби, я тоже хотел лишь одного: чтобы ты сама поняла, какой ты хороший человек. Я всегда это знал, но ты отпугивала подчиненных и всех вокруг своими колючими шипами. Ты хоть сама понимаешь это? Моим первым желанием было поспорить насчет «колючих шипов», но сладкая дрожь, разливавшаяся по телу, начиная с запястья, которого он касался, сделала меня неспособной к трезвому мышлению. Почти. «Никаких романов с начальником, никаких романов с начальником…» – Если отвечу «да», то получу отпуск? – Поднимаю голову и смотрю Бэннингу прямо в глаза; он так близко, что я ощущаю его дыхание на своем лице. – Если ответишь «да» – получишь меня, – заявляет он, а я едва успеваю осознать, что это самая наглая фраза, которую я слышала в своей жизни, – и тут он целует меня. Бэннинг целует меня, и тот же жар, те же лед и пламя, что я чувствовала до этого, охватывают меня. Но этого мало, я хочу большего и запускаю руки в эти восхитительные волосы, притягиваю его к себе… Мне так хорошо, так замечательно… И вдруг открывается дверь. – С ума сойти! – раздается изумленный голос его ручного грифа… то есть секретаря. Я отстраняюсь от Бэннинга и в оцепенении смотрю на нее. Она таращится на нас – губы поджаты, глаза возбужденно блестят в предвкушении сплетен. Моя душа уходит в пятки. Столько лет работать – и в одночасье разрушить все, дав окружающим возможность думать, что я продвигаюсь по карьерной лестнице исключительно через постель. – Вон отсюда! – грубо, хрипловатым голосом произносит Бэннинг, но уже слишком поздно. Я наблюдаю, как за ней закрывается дверь, и будто слышу, как с грохотом рушится моя карьера, затем руки медленно сжимаются в кулаки и возникает желание по чему-нибудь стукнуть. – Как ты мог?! – Я в дикой ярости. Если бы взгляд мог обжигать, Бэннинг превратился бы в пепел. – Как ты мог так унизить меня? Ты разве не понимаешь, что теперь будет? – Отхожу, сжимая и разжимая кулаки и пытаясь сдержать слезы. – Эта стервятница уже включила линию экстренной связи и сообщает всем и каждому, как Кирби Грин проложила себе путь наверх. Завтра я стану всеобщим посмешищем, а к началу следующей недели полностью потеряю авторитет. Ты подсидел меня самым подлым образом, Стюарт! – Кирби, я не хотел… дверь ведь была закрыта… что значит – подсидел? Ты ведь тоже меня целовала! – Он потрясен до глубины души. Горько усмехаюсь: – Да, конечно. Но ты ведь большой начальник. Поэтому насмешки достанутся только мне. Большое спасибо. Если я не подам на тебя в суд за сексуальное домогательство, все будут считать меня шлюхой, которая пыталась продвинуться, предложив себя шефу. Понимаешь? Бэннинг раскрывает рот. – В суд? Ты подашь на меня в суд? О черт! – Он откидывает со лба волосы. – Пожалуйста, скажи, что ты шутишь. Я резко толкаю дверь, останавливаюсь и оглядываюсь на него: – Может, стоило подумать об этом раньше?.. И уверенно шагаю мимо стола секретарши, мучительно ощущая на себе ее алчный взгляд и слыша, как мне вслед несется ехидный смех. Очень хочется убежать, но я не позволяю себе ускорить шаг. История повторяется: опять все смеются над Кирби. Войдя в свой кабинет, я очень аккуратно закрываю дверь. Затем прислоняюсь к ней и медленно сползаю вниз, пока не оказываюсь на полу. Столько лет упорного труда – и вот мне как будто опять тринадцать! Я не могу. Не буду. Придется уволиться. И знаете, что хуже всего? Этот поцелуй обещал быть началом чего-то большего, но стал концом. 35 Брианна Брючная роль – когда партию мужского персонажа исполняет женщина Какой-то безумный день. Я поднимала по лестнице, ведущей к моей квартире, свою усталую задницу и пакеты с продуктами, размышляя, насколько дороже будет снять квартиру в доме с работающим лифтом. При этом меня грызло чувство вины за отмену вечернего занятия с мадам. Она так ревностно защищала меня перед Ренатой, и мы еще долго разговаривали после того, как эта злобная свиноматка – то есть певица-сопрано – обиженно удалилась. Но в тот вечер мне очень не хотелось ехать туда и обратно под ледяным дождем. К тому же я совсем вымоталась на работе. У Кирби какие-то странные отношения с неким садомазохистом по имени Стив, продающим горы мяса или еще какой-то жутковатый товар. А затем Злобная Стервятница запустила сплетню, будто Кирби и мистер Стюарт целовались в его кабинете. Какая несусветная чушь! Он, наверное, по-своему привлекателен, в стиле «я очень важный и очень страшный и могу раздавить тебя, как козявку», но представить их с Кирби вместе? Быть такого не может! Я видела их рядом – она с трудом выносила его присутствие. Может, это сексуальное напряжение, как в книжках, которые любит читать моя мама. «Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, давай займемся сексом». Нет, Кирби слишком умна для такого. К тому же мистер Стюарт не носит ни набедренной повязки, ни шотландских доспехов. Насколько я знаю. Я вставила ключ в замок и хихикнула, представив, как мистер Стюарт является в набедренной повязке на ближайшее заседание совета директоров. Хотя в такой компании, как «Кей и кей», все, наверное, просто решили бы, что он демонстрирует модель из новой осенней коллекции. Толкнула дверь, продолжая посмеиваться и, если уж быть до конца откровенной, стараясь избавиться от возникшего перед моим мысленным взором Джейми в набедренной повязке. И тут кто-то открыл дверь изнутри. Лайл. Опять. Даже не в форме, а в джинсах и старой футболке с надписью «Морская пехота». Эх, не придется мне поужинать, как планировала, – съев прямо из пакета пончик с шоколадной стружкой. Я тихонько вздохнула и улыбнулась ему: – Привет, милый. Э-э… я думала – ты сегодня работаешь. – Должен был, но нам нужно поговорить. Я заулыбалась еще лучезарнее: – Ой, надо же! Как все серьезно! Я-то думала, что это женщины обожают разговоры. Поверь, сегодня я вполне могу обойтись без них. Можем просто посидеть перед телевизором и пожевать что-нибудь вкусненькое. – И прошла мимо Лайла, заметив, что он даже не попытался поцеловать меня. «Это плохо. Впрочем, разве у него есть повод сердиться? Но ведь именно он доставал меня у своей матери разговорами о детях и «Кей и кей». Именно он никогда не заступается за меня перед Элинор. Кажется, у нас серьезные проблемы». – Бри, у нас серьезные проблемы. Как только я пытаюсь заговорить о свадьбе, ты уходишь от темы. Ты что – не хочешь выходить за меня? По-видимому, разговор все же назрел. Прямо здесь и сейчас, и произойдет неизбежно. Я поставила пакеты на стол и стала вытаскивать из них все, что требовало немедленной отправки в холодильник. Тесто для печенья, молоко и йогурт – проверка завершена. Собрав в охапку «продукты первой необходимости», как я их люблю называть, направилась в кухню, пытаясь тянуть время. – Бри! Опять вздохнув, сунула несчастное тесто в почти пустой холодильник и прихватила две бутылки минеральной воды. Я не собиралась предлагать Лайлу пиво в такой момент. Устраиваясь за столом напротив него, молча протянула воду, открыла свою бутылку и долго пила. Затем мы оба заговорили одновременно: – Лайл… – Бри… – Ты первый, – произнесла я. – Нет, ты, – сказал он. Я убрала с лица волосы и сделала глубокий вдох. – Ладно, дело вот в чем. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. – Лайл хотел что-то возразить, но я подняла руку, останавливая его: – Ты хотел поговорить, тогда дай мне закончить. Я даже думаю, что хочу за тебя замуж, хотя мне было бы приятно, если бы ты хоть время от времени принимал мою сторону при спорах с твоей мамой. Ты хороший человек, Лайл. Но как только началась вся эта эпопея со свадьбой, ты стал давить на меня. – Я выпила еще воды и продолжила: – Сильно давить. Мы ведь собирались пожениться осенью, помнишь? Или даже подождать до следующей весны. Но теперь ты хочешь устроить свадьбу как можно раньше, через какие-то пару недель после прослушивания, к которому я готовилась несколько лет. Зачем? Почему мы не можем вернуться к первоначальным планам? Сделала паузу и подумала – а искренне ли я говорила? Действительно ли я все еще хотела за него выйти? Лайл начал было отвечать, но осекся и взглянул на меня: – Ну теперь-то моя очередь? – Его голос звучал не то чтобы язвительно, но не вполне спокойно. Я лишь кивнула, пораженная ходом собственных мыслей. Он взял меня за руки. – Я тоже люблю тебя, милая. Потому и хочу, чтобы мы были вместе. Ты ведь не станешь жить со мной, пока мы не поженимся, а я хочу видеть тебя не только три раза в неделю по вечерам. Хочу каждую ночь засыпать и каждое утро просыпаться рядом с тобой. – Мое сердце начало таять, я собиралась ответить, но не успела – Лайл продолжил: – Я хочу быть рядом и оказывать поддержку, если у тебя будет тяжелый день, или когда провалится затея с оперой, или когда тебя замучает предменструальный синдром или другая напасть. Он одарил меня своей самой лучшей улыбкой в духе «я пожарный, мэм, и моя задача – спасти вас», но у меня уже выработался иммунитет к этим чарам. – «Когда провалится затея с оперой»? Что это значит? Хочешь сказать, ты ни капли в меня не веришь? – Я мед ленно высвободила свои руки. – Признаюсь, мне очень обидно, Лайл. Очень, очень тяжело слышать, что человек, которого я люблю, не верит в мои способности. – Я готова была разрыдаться, но решила держаться до последнего. Лайл покачал головой: – Нет, дорогая. Дело не в том, что я не верю в тебя. Просто ты… ну… у тебя не слишком твердый характер. А театральный мир очень жесток. У меня ведь двоюродный брат актер, там огромная конкуренция, толпы людей сражаются за место под солнцем. – Внезапно его лицо прояснилось. – Подожди-ка! А разве многие хотят петь в опере? Сейчас ведь никто туда и не ходит, разве что старики. Значит, не будет большой конкуренции. Я не могла больше этого терпеть. Пыталась, но не вышло. Я взбесилась: – Лайл, дорогой, свет очей моих, ты сравниваешь меня со своим кузеном, так называемым актером, который на протяжении всей своей карьеры снялся в единственном рекламном ролике, да и то рекламировал мазь от геморроя? И ты считаешь, что мне, возможно, повезет, потому что… постой, как ты сказал? – Я пыталась перевести дух, но безуспешно – такой дикий смех меня разобрал. – Подожди, я вспомнила. «Потому что в оперу ходят одни старики» и «не будет большой конкуренции»? – Тут я уже держалась за бок, потому что в нем закололо. Хуже всего было то, что он кивал. Более того – с улыбкой. Кивал и улыбался, довольный тем, как хорошо разрешил дилемму с моей «затеей». Его полная бестолковость мгновенно отрезвила меня. – Ты и правда не понимаешь, насколько сильно меня обидел? По озадаченному выражению лица Лайла я поняла, что он действительно не понимал. – Что? Я пытаюсь поддержать тебя, раз это так важно, но, надо признаться, хотел бы поставить кое-какие условия. Скажем, если тебя возьмут в «Сиэтл-опера», то можешь попеть два года, а потом обсудим перспективу рождения детей. Ты ведь не молодеешь. – Лайл вновь улыбнулся и добавил доверительным шепотом: – Винс и Куки говорят, что не стоит затягивать, – зачем нам проблемы со старыми яйцеклетками? «Не может быть. Ушам своим не верю…» – Неужели ты обсуждал… такой интимный вопрос, как мой репродуктивный статус, с Винсом и Куки?! – заорала я, окончательно выведенная из терпения. – Умоляю, скажи, что у вас с Винсом и этой глупой курицей, его женушкой, не было разговора о нашем будущем, где в одном предложении звучали бы слова «Брианна» и «яйцеклетка»! – Я вскочила, оттолкнув стул, выпрямилась во все свои пять футов и четыре дюйма (без обуви) и гневно взглянула на него: – Скажи. Сейчас же. Что. Ты. Не. Обсуждал. С ними. Мои. Яйцеклетки! Лайл ерзал на стуле, но старался не смотреть на меня. И не произнес ни слова в свое оправдание. Мне пришлось пялиться на его макушку, так как он вдруг обнаружил что-то очень захватывающее на деревянной поверхности стола, и тут мне на ум сам собой пришел четкий и ясный ответ: «Мы не сможем жить вместе. Наши желания не совпадают. Или по крайней мере не совпадает график их осуществления. Мне придется либо отказаться от мечты об опере, раз и навсегда смирившись с этим, либо жить, ненавидя Лайла за то, что он заставил меня бросить карьеру». Такая семейная жизнь заканчивается озлоблением, разводом и дележкой детей в суде. – Я не смогу так жить, – заявила я, чувствуя, как в животе пылает огромный огненный шар сожаления. – Что? – Лайл в недоумении поднял взгляд. – Не сможешь жить со старыми яйцеклетками? О чем вообще раз говор? Ссутулившись, я села подле него, чтобы объяснить, почему снимаю с руки кольцо. Забавно, раньше я не осознавала тяжести этого бриллианта: кольцо весило, на верное, не меньше пятидесяти фунтов. Во всяком случае, именно настолько мне стало легче, когда я его наконец сняла. * * * После ухода Лайла прошло несколько часов, я все продолжала сидеть на диване, злая и измученная, но способная наконец осознать и принять реальность расставания с ним. Завернувшись в старое одеяло, подумала, что, наверное, выплакала за одну ночь запас слез, рассчитанный на целую жизнь. Сомнения безжалостно терзали меня, поднимая из глубины души затаенные страхи. А вдруг я провалюсь на прослушивании? Тогда у меня не будет ни семьи, ни карьеры. А если никогда больше не найду такого преданного и заботливого мужчину, как Лайл? Тогда я закончу свои дни в тоске и одиночестве. Неужели я только что совершила самую ужасную ошибку в жизни? «Не грусти, Бри. Ты еще молода. Еще успеешь наделать более серьезных ошибок». От этой мысли я загрустила еще сильнее и решила лечь в постель, чтобы хоть немного поспать перед очередным рабочим днем. Направилась в спальню, волоча за собой одеяло, и тут меня осенила самая страшная мысль: «Придется сообщить маме, что свадьбы не будет». Я застыла, охваченная ужасом: что скажет мама? Но тут крошечная искорка оптимизма, тлевшая где-то в самом даль нем уголке сердца, заявила о себе: «Зато проблема с фиолетовыми платьями подружек невесты полностью решена». Я разразилась смехом и не могла остановиться, пока не опровергла собственное предположение: у меня еще остались слезы, и немало. 36 Кирби Arrivederci (До Свидания) Бри ужасно выглядит этим утром. Я спросила, все ли у нее в порядке, но она лишь кивнула, не глядя не меня. Лицо такое, будто она очень долго плакала, – бледное и очень… вымытое. Я никогда так не выгляжу – за исключением недавнего случая, – но умею распознавать признаки. Не стала вытягивать у Бри подробности, но подумала, что ее личная жизнь, наверное, не так безоблачна, как я представляла. По-видимому, у всех бывают трудности. Прекрасно. Теперь у меня депрессия. Хорошо хоть, что после работы я иду на загадочное «несвидание» со Стивом, – есть чем себя подбодрить. Бри стучится в приоткрытую дверь: – Кирби, на второй линии ваша мама. Она, наверное, по ошибке попала ко мне. – Спасибо, Бри. Моя помощница поворачивается, намереваясь уйти, а я делаю глубокий вдох, глядя на телефон. На днях мы с мамой выяснили кое-какие вопросы, больше всего терзавшие меня на протяжении нескольких лет. Почему-то говорить с ней, обнимая спящую Лорен, оказалось легче. Наши отношения еще не успели «полностью наладиться», но прогресс налицо. – Привет, мам. Как ты? – Кирби, я так рада, что застала тебя! Прости, что отрываю от работы. Знаю, ты очень занята… Стоп! – Она останавливается и смеется. – Нет, я не буду извиняться, что отрываю. Я тоже важная часть твоей жизни. – Да, – улыбаюсь я. – Так что случилось? – Кирби, я так рада! Твой двоюродный брат едет на выходные в Сиэтл, и он обещал подвезти меня! Так что я смогу навестить тебя и помочь собрать вещи. – Здорово, мам, – говорю я и понимаю, что не лгу. Это действительно здорово. – Я запланировала пообедать в субботу с подругами, но у нас останется вечер, а в воскресенье я провожу тебя в аэропорт. – Мама переполнена эмоциями, я тоже немного взволнована. Уж и не помню, когда меня последний раз кто-нибудь провожал в аэропорт или встречал там. Слышу громкий стук в дверь и прощаюсь с мамой, сказав, что позвоню позже, чтобы все обсудить. – Войдите, – призываю я, удивляясь, почему мой гость просто не распахнул дверь. Все ведь так делают. Вошедший Бэннинг выглядит старше и печальнее, чем в эротическом сне, приснившемся мне прошлой ночью. При воспоминании об этом на моих щеках вспыхивает румянец. Я должна поступить как хороший парень… ой, то есть – как хороший человек. Встаю. – Бэннинг, я должна кое-что тебе сказать. Он перебивает: – Нет, сначала я скажу. Хочу принести официальные извинения за свои действия. Если я чем-то тебя обидел или заставил чувствовать себя зависимой, то очень сожалею об этом. – Заканчивая речь, Бэннинг стискивает зубы, но при этом он так печален, что я невольно испытываю чувство вины. – Послушай, Бэннинг, тебе не за что извиняться. Это я хочу извиниться за свое поведение. Мы ведь уже давно шли к этому, потому что… потому что ты мне действительно нравишься, и… «Ну хорошо, теперь можешь вмешаться и помочь мне выбраться из неловкой ситуации». Но он молчит и лишь смотрит на меня. Превосходно. – Дело в том… просто… ты напугал меня, а когда я боюсь, то становлюсь агрессивной. А насчет иска – это все ерунда. Мне и в голову не придет подать в суд на тебя или на компанию из-за поцелуя, который произошел по взаимному согласию, и… – Кирби, остановись, пожалуйста. Я не пытаюсь повлиять на твое решение. Я лишь хотел извиниться, и все. Ты говоришь, что я напугал тебя, – и это подтверждает мои худшие опасения и все плохое, что я о себе думал. У меня нет никакого права давить на тебя, пугать и так далее. – Но… Бэннинг жестом останавливает меня: – Мне пора. Хватит об этом. Наши юристы, наверное, обалдели бы, узнав, что я сразу побежал к тебе с извинениями. Ведь это косвенное подтверждение моей вины или что-нибудь вроде того. Но мне плевать. Ты должна была узнать, что я сожалею. – Он прячет руки в карманы. – Я думал, между нами… а впрочем, не важно. Тебя, наверное, обрадует известие о том, что я ухожу. Я в замешательстве. – Уходишь? Откуда? Из моего кабинета? Домой? Уезжаешь в командировку? О чем ты? – Нервно притопываю ногой и пытаюсь изобразить улыбку. – Ясность должна стать твоим жизненным кредо, Бэннинг. Уголки его губ вздрагивают в слабой попытке улыбнуться. – Я сложил полномочия, Кирби, Для того и собирался совет директоров – обсуждали детали моей отставки. Так что можешь больше не бояться нападений в конференц-зале. Он поворачивается, собираясь уйти, а я стою, ошарашенная, посреди кабинета. – Но ты не можешь… это что, из-за нас? Ты не можешь уйти с поста из-за какого-то дурацкого поцелуя. Ты прекрасный директор. Бэннинг ударяет рукой по двери и стремительно поворачивается: – Из-за нас, а также из-за моих жизненных устремлений. Я хочу заниматься охраной окружающей среды, а не продажей идиотских причиндалов, названия которых с трудом выговариваю. Планировал подождать еще год, чтобы скопить побольше денег, но после… – Тут он печально улыбается. – Да, кстати, Кирби. Хочу сообщить тебе кое-что. Во-первых, я рекомендовал тебя на свое место. Ты настоящая бизнес-леди. Во-вторых, мне тот поцелуй не показался дурацким. Он был восхитительным. Прощай. Пока я пытаюсь сформулировать хоть одну дельную мысль, он уходит. Я снова одна, как была в одиночестве большую часть своей жизни. Каким-то непостижимым образом я умудрилась дожить до вечера. Новые сотрудники в курсе, что пятница мой последний рабочий день перед отъездом. Они постоянно наведываются в мой кабинет с разными вопросами и миллионами подлежащих рассмотрению и утверждению проектов. Да, еще звонила Матильда Джеймисон. Председатель правления хотела уведомить меня об уходе Бэннинга, а также о том, что, хотя он и порекомендовал меня на свою должность, они все же решили остановиться на претенденте, имеющем опыт управления компанией. «Но вас непременно ждет повышение, Кирби. Так держать! Продолжайте в том же духе, и рано или поздно станете старой волчицей вроде меня». Она произнесла эти слова с гордостью и симпатией, видимо, полагая, что подобная оценка мне должна быть приятна. Самое забавное, что прежняя Кирби была бы этому рада. А я, нынешняя, придающая значение мнению других людей, невольно содрогнулась от подобной перспективы. Матильда сменила пять мужей, и не было на свете ничего, что могло стать для нее важнее карьеры. Ничего и никого. Разве так я хочу прожить жизнь? Уставившись на дверь, через которую несколько часов назад ушел Бэннинг, я удивилась отсутствию радости от перспективы скорого повышения. Это ведь то, чего я всегда хотела. Только вот хочу ли теперь? Я изрядно запыхалась, пока добежала до книжного магазина. Из-за всех этих волнений почти забыла о встрече со Стивом. Мне совсем не хотелось идти в таком настроении, но не могла же я бросить его, раз он набрался храбрости мне позвонить. Вот и Стив. Наверное, первый раз за весь день искренняя улыбка появляется на моем лице. Он пытается удержать две чашки кофе и поднос с пирожными, и мне кажется, что вот-вот он все уронит. Но Стив умудряется донести свой ценный груз до стола в целости и сохранности, потом поднимает глаза и видит меня. Он улыбается мне в ответ, но улыбка его кажется натянутой. Подойдя поближе, делаю вид, что не замечаю его про тянутую руку, и по-дружески обнимаю его: – Привет, Стив. Я так рада вас видеть! Он смущенно покусывает губу, затем помогает мне снять пальто, и мы садимся за столик. – Я взял вам латте. Надеюсь, угадал. Если хотите что-нибудь другое, могу принести. Или можете взять мою чашку. Правда, у меня тоже латте, но без кофеина, не уверен, что вам понравится больше. Могу сходить и принести вам… – Стив останавливается и набирает воздуха. – Ой, опять я много болтаю… Простите. – И снова улыбается мне: – Нервничаю в вашем присутствии. Беру чашку и отпиваю глоток. – Нет, латте вполне подойдет – то, что надо! Спасибо. И – хотите верьте, хотите нет – я тоже нервничаю рядом с вами. Слышу его удивленный смех: – С ума сойти! Вы тоже нервничаете. Впрочем, неудивительно, что чокнутый профессор вроде меня заставляет нервничать красивую, элегантную и успешную бизнес-леди. Со мной вечно так. Беру его за руку. – Я нервничаю, поскольку вы очень хороший человек, а мне придется признаться вам кое в чем совсем нехорошем. – Смотрю на стол, недоумевая – когда же моя жизнь успела превратиться в такое дерьмо, и готовлюсь честно рассказать, какие причины заставили меня пойти в клуб знакомств. – Кирби, я первый. Удивленно поднимаю глаза. Стив приподнимает со стола мою руку и берет в ладони. – Я тоже хотел признаться. Я пошел в клуб знакомств не затем, чтобы познакомиться с женщиной. Ну, то есть, конечно, и не за знакомством с мужчиной… В смысле – с ориентацией у меня все в порядке… Просто… ох, опять ни чего не выходит. – Он отхлебывает еще кофе. – Ну в общем, дело вот в чем. Мне очень нравится эта женщина. Звучит глупо, но так и есть. У меня к ней определенные чувства. Она умная, симпатичная, с чувством юмора, и у нас общие интересы. Она профессор математики, представляете, как мне повезло? Он весь светится, и я прихожу к выводу, что у каждого в этом мире есть своя половинка. Подумать только – профессор математики! – В общем, я прочел статью Си-Джей Мерфи о клубах знакомств и подумал: почему бы не попытать счастья? Вы ведь, наверное, заметили, что я неособенно умею общаться с женщинами. Я подумал, что если приду туда и не выставлю себя полным идиотом, то это придаст мне уверенности, чтобы решиться пригласить куда-нибудь Мей Лин. – Сработало? – спрашиваю я с ухмылкой. – Да я не пробовал, – сникает он. – После позора на первом свидании с вами я подумал, что лучше забыть обо всем этом и стать монахом. Я придвигаю к нему тарелку с выпечкой: – Первым этапом стратегии завоевания дамы сердца всегда должно быть поедание пищи, способствующей ожирению. Он неуверенно улыбается: – Значит, вы не сердитесь? Честно говоря, я вообще не планировал никаких свиданий. А меня даже выбрали! В смысле – еще две женщины, кроме вас. Но им я отказал, а вот вы… Я не мог поверить, что меня выбрала такая ослепительная красавица, и подумал: если уж я смогу пойти на свидание с ней и не выглядеть идиотом, то у меня есть надежда. – Он хватает круассан с шоколадной начинкой. – Но вы же сами видели, что из этого вышло. А Мей Лин, между прочим, вегетарианка. Я вчера специально поинтересовался, потому что не видел, чтобы она ела что-нибудь, кроме риса и овощей. Можете представить? Вегетарианка в «Мясной горке». – Качая головой, он откусывает круассан и запивает глотком кофе. – К тому же вряд ли она знает приемы Хеймлича, так что сначала я бы умирал со стыда, а потом бы помер по-настоящему. Не могу удержаться от смеха. – О, Стив! Спасибо огромное за рассказ. Я-то думала, что у меня была убийственная неделя, а тут вы – с перспективой выбора между монашеством и ужасной смертью. Я вас просто обожаю. Тот улыбается, но взгляд встревоженный. – Кирби, я не хотел вас обманывать. Насчет Мей Лин… От смеха я не могу разговаривать и лишь качаю гол вой, пытаясь отдышаться. – Не волнуйтесь, все хорошо. Думаю, мы подружимся, и я помогу вам стащить трусики с Мей Лин. Теперь он серьезно встревожен. – Э-э… по-моему, обычно говорят «стащить носки»,[40 - То knock one's socks off – одержать победу, разбить в пух и прах; в смягченном варианте – сильно удивить, поразить [англ.).] разве нет? – Как вам будет угодно. Но с трусиками, по-моему, интереснее. Что ж, приступим к подготовке заговора. – Приятно для разнообразия подумать о чужих проблемах, а не о своих собственных. – Начнем с маркетинговой стратегии, Стив, а в этом я гений, как сама люблю говорить. Как только Мей Лин узнает вас поближе, непременно полюбит. – Я решительно встаю. – Но нам понадобится дополнительная порция булочек. За полтора часа произошло многое: я насмеялась на месяцы вперед, мы со Стивом разработали стратегию покорения его будущей девушки (она точно не устоит!), и мне стало немного грустно оттого, что не я объект его обожания. Смотрю на симпатичную бойскаутскую физиономию Стива и понимаю суть проблемы. Он по-настоящему славный парень. – Ведь всем известно, что хорошие парни предпочитают хороших девушек, правда? – бормочу я. – Что? Кто хороший парень? – вопрошает Стив, складывая свой конспект по стратегии обольщения (да, он записывал; говорю вам – профессор математики идеально ему подойдет). – Так, ничего. Не важно, – отвечаю я, внезапно ощутив, как меня снова захлестывает печаль, и тут же понимаю, что профессора – народ проницательный; он внимательно смотрит на меня и тихо произносит: – Мы ведь совсем не поговорили о тебе. – Что? – Я уже натягиваю пальто, но он останавливает меня, взяв за локоть. – Кирби, вы сказали, что у вас ужасно прошла неделя. Тогда колитесь. Я ведь вывернул перед вами душу и продемонстрировал, какой я ужасный зануда. С вашей стороны было бы логично поделиться проблемами и рассказать о своих недостатках, если, конечно, у вас таковые имеются. Я недовольно морщусь: – Ну что ж, ладно. Во-первых, я иногда фыркаю и громко смеюсь. Не очень женственно, правда? Но мне не удается развеять его внимание кокетством. Это видно во взгляде, и он продолжает держать меня под руку. – Расскажите. И я рассказываю. Весь нелицеприятный сюжет об увольнении, о пари и о Бэннинге. Черт, я даже делюсь некоторыми подробностями насчет Дэниела, мамы и папы – меня уже просто несет. К концу повествования по лицу моему текут слезы, а Стив придвигается поближе, вместе со стулом, прижимает меня к груди и поглаживает по спине, приговаривая: – Тсс… Успокойся. Все будет нормально. Выпрямляюсь и вижу, что совсем промочила бедняге рубашку. Оранжевую рубашку. – Стив, – сопя, произношу я. – Нам обязательно нужно купить тебе новых рубашек. Любого цвета, кроме оранжевого. Он смотрит на себя и хохочет: – Да, знаю. Мама все время присылает мне рубашки в подарок, на Рождество и на день рождения, а оранжевый – ее самый любимый цвет. Жалко выбрасывать хорошие рубашки, к тому же отпадает необходимость ходить по магазинам, вот я и… Я чуть-чуть отодвигаюсь и сморкаюсь в салфетку. – Ага. То есть – нет. Перед твоим свиданием мы непременно пойдем в магазин. Увидев тебя в голубом, она упадет в твои объятия от одного удивления. Стив награждает меня шутливым тычком в плечо: – Очень смешно. Ты тоже хороша. Легкая атака, что бы отвлечь человека от разговоров о тебе. Нет уж, извини. За десять лет общения со студентами, которые пытаются отвлечь меня при приеме экзаменов, я научился концентрироваться в любой ситуации. – Он протягивает мне еще салфетку. – Хочешь знать мое мнение? Я вновь сморкаюсь. Отлично. Я, наверное, превосходно смотрюсь с красным, опухшим носом и красными глазами. Просто красавица. – У меня что, есть выбор? – Смейся, смейся, шутница. Но я вообще не понимаю, в чем суть пари. Ты очень хорошая. И с какой стати это кому-то доказывать? – На его лице отражается неподдельное, искреннее недоумение, и я на мгновение лишаюсь дара речи. Но лишь на мгновение. – Спасибо, Стив. Однако твоя похвала не считается, раз ты знал о пари. Он пристально смотрит на меня, протягивает руку и дотрагивается до моих волос, нежно поигрывая прядкой. – Эй! Прием! Земля вызывает Кирби! Как такая умная женщина может быть настолько непонятливой? Мне плевать на ваш глупый спор. Я действительно считаю тебя добрым человеком. – Стив указывает рукой на стол, уставленный остатками углеводов, поглощенных нами во время стратегического планирования: – Иначе разве стала бы ты помогать парню, которого угораздило пригласить тебя в ресторан «Мясная горка»? Я смотрю на него, и мы одновременно разражаемся смехом. – Стив, согласись – местечко ведь и впрямь никуда не годится. Блюдо дня из семи сортов мяса? Я тебя умоляю… Он первым прекращает смеяться и касается моей щеки: – Кирби, у меня такое впечатление, что ты – единственная, кто не знает о собственной доброте. Надо же! Он практически повторил слова Бэннинга. Может, скоро и я в это поверю? Ой, не могу больше! Перегрузка сенсорной системы. Я не смогу справиться со всеми этими эмоциями без серьезной фармацевтической поддержки. Вытираю лицо салфеткой и смотрю на Стива: – Если я, по-твоему, хорошая девушка, ты побьешь его за меня? – Обязательно. Подожди, а о ком мы говорим – о Бэннинге? Или о Дэниеле? Впрочем, не важно, отлуплю обоих. Правда, придется позвать мою старшую сестру, потому что в последний раз, когда я затевал драку, ей пришлось вмешаться и оказать мне помощь. – Он немного смущен, но не так сильно, как можно было предположить. – Твою старшую сестру?! Да, однако… это очень смелый поступок для мужчины – признаться, что старшей сестре приходится его защищать. – Мне тогда было четыре года, и главный драчун на детской площадке отнял у меня игрушечные машинки. Это был вопрос чести! Пока мы, собираясь уходить, складываем посуду с ос татками еды на поднос, я устремляю на Стива подозрительный взгляд: – Машинки, говоришь? А ты, случайно, не бывал на ралли грузовиков-монстров? – А что это такое? Вздыхаю с облегчением: – Ничего особенного. Просто хотела кое в чем убедиться. 37 Брианна Дива: буквально – «богиня». В опере так называют ведущих певиц-сопрано Скоро полпятого, а я все ждала подходящего момента. Кирби по средам всегда уходила раньше, торопясь на свои загадочные свидания, и я хотела поймать ее чуть-чуть раньше, чтобы поговорить. Я взяла себя в руки (на самом деле я прижимала к груди ее отчет о расходах, но ведь нести саму себя в руках физически невозможно) и постучала в дверь ее кабинета. – Ух ты! Второй раз за неделю кто-то додумался постучать! – восхитилась она. Я восприняла эту фразу как особый «кирбийский» способ сказать «войдите», чем и воспользовалась. – Что случилось, Бри? – спросила Кирби, занятая приведением в порядок бумаг на столе. – Кстати, ты сегодня не видела Бэннинга? Я думала, она знает про мистера Стюарта. – Нет… э-э… вообще-то мистер Стюарт прошлым вечером освободил кабинет. Он уже не вернется. Полагаю, напоследок он, наверное, уволил своего ручного грифа… то есть секретаршу. Моя начальница поспешно надела маску спокойной, собранной и хладнокровной Кирби, но я уже знала, какие признаки следует искать, и как бы невзначай подошла поближе. Ну конечно – она так крепко держалась за подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев. «Неужели между ними все-таки что-то было? Нет, быть такого не может». Кирби продолжала молчать, и мужество грозило оста вить меня. – Могу зайти попозже, если вы заняты, – произнесла я, пытаясь осторожно завершить едва начатый разговор. Она подняла взгляд. – Нет, у меня есть десять минут, а потом надо уходить. Сегодня ответственный вечер. – Кирби задумчиво посмотрела на меня, потом будто приняла какое-то решение. – Я тебе как-нибудь при случае расскажу об этом. Так что ты хотела? Я стояла перед ней, прикрываясь, подобно щиту, стопкой бумаги. Может, Кирби и изменилась, но все равно это была женщина, уволившая за последние пять месяцев четырех человек. У меня в буквальном смысле тряслись колени (надо сказать – это действительно неприятно). – Ну в общем, я… э-э… вы… э-э… мы… – О нет! Неужели опять? – Она покачала головой. – Снова какие-нибудь прыжки с моста? Кирби улыбнулась, и я вдруг перестала нервничать. – Нет, все не так ужасно. И натирать не будет. Просто мне нужен небольшой отпуск. – Разумеется. – Она пожала плечами. – Бери, сколько нужно. Ой, подожди! Тебе обязательно уходить именно на этой неделе? Если у тебя какие-нибудь… кризисные обстоятельства, я пойму, но если нет, то очень надеюсь на твою помощь в наведении порядка на столе перед отъездом. – О нет, не на этой неделе, – поспешила ее успокоить я. – Скорее всего в середине февраля. На неделю, если можно. – Да, конечно. Только не забудь предупредить отдел кадров. Уезжаешь куда-нибудь? – спросила Кирби, засовывая в портфель бумаги и вытаскивая из ящика стола су мочку. Вот он, момент истины. Придется сказать правду. Я решила быть честной до конца, даже если это будет стоить мне рабочего места. «Что наиболее вероятно», – подумала я и присела на самый краешек кресла для посетителей. – Ну… Помните, я рассказывала, что занимаюсь вокалом? У меня скоро… в общем, если все получится… Я хочу сказать… Кирби постучала пальцем по циферблату наручных часов: – Время, Бри. Говори скорее. – У меня-скоро-прослушивание-в-«Сиэтл-опера», – и-мне-нужно-готовиться, – и-если-меня-примут-то-я-уйду. – Я со свистом выдохнула. Вот и все. К несчастью, Кирби не поняла ни слова. – Хм… А по-английски можно? Я откинулась назад, облокачиваясь на спинку кресла. – Извините. Я очень нервничаю. Если решите уволить меня, я вас пойму… в общем, у меня скоро прослушивание в «Сиэтл-опера», к которому необходимо готовиться. И если меня возьмут, то придется оставить эту работу, чтобы начать оперную карьеру. Я не могла смотреть ей в глаза. Просто не могла. С Кирби так здорово было работать вместе, а мне пришлось просить отпуск для подготовки к уходу от нее. Потом услышала непонятные звуки, напоминающие всхлипывание, и встревожилась: – О нет, Кирби… вы что – плачете? Я так сожалею, я не хотела… – Н-нет, я смеюсь. Какая-то сумасшедшая фирма. Главный исполнительный директор уходит, чтобы стать медвежонком Смоки,[41 - Имеется в виду принятый решением конгресса США символ борьбы за предотвращение лесных по жаров – симпатичный медведь в джинсах, шляпе и форменной рубашке лесника.] я мечтаю писать романы, а ты готовишься стать новой Марией Каллас. Обалдеть. – Она захохотала, склоняясь над столом. Через пару мгновений рассмеялась и я, хоть ничего и не поняла. – Кирби, это значит, что вы меня не уволите? Она вытерла ладонью лицо. – Что? Боже, нет, конечно. Теперь, когда Бэннинг ушел, меня все равно не наградят поездкой на Барбадос за максимальное число увольнений. Она встала, обошла вокруг стола и неловко обняла меня, что, похоже, удивило нас обеих. – Слушай, я так за тебя рада! Возьми две недели отпуска! Бери сколько хочешь и покажи им всем на прослушивании. Талантливая певица гораздо нужнее человечеству, чем административный работник компании по производству интим-игрушек. Хотя должна признаться, я буду сильно скучать по тебе, и по демоническим верблюдам тоже. Я раскрыла было рот, желая сказать, что тоже буду скучать по ней, но Кирби изобразила на лице ужас и замахала руками: – Нет, никаких бабских соплей. Терпеть этого не могу. Ой, а времени-то уже сколько! Мне пора бежать, Бри. Надо еще примерить костюм и все прочее. А ты тоже иди домой, с женихом целоваться. А лучше – на репетицию! Завтра расскажешь мне все подробно. Она выскочила за дверь, а я ошеломленно смотрела ей вслед, не поняв ничего из только что сказанного. Медвежонок Смоки? Романы? Барбадос? Однако все сложилось даже лучше, чем я надеялась. За исключением одного. И я осознала это, покидая кабинет вслед за Кирби, правда, не столь стремительно. – Жениха нет – следовательно, целоваться не с кем, – прошептала я тихо. – Ну если поцелуи – это все, чего тебе не хватает для полного счастья… – прозвучал до боли знакомый голос. Я заглянула в свою секретарскую кабинку и увидела Джейми, он сидел в моем кресле. – Привет, Бри, – сказал он. – Найдется минутка? Кирби не было, и я решила воспользоваться ее кабинетом, чтобы местные сплетники не подслушали наш разговор. Когда Джейми вошел вслед за мной, я закрыла дверь и прислонилась к ней, а он стал расхаживать по помещению, рассматривая фотографии в рамках и развешанные по стенам дипломы и сертификаты. – Ничего себе кабинетик! Ты это видела? «Summa cum laude».[42 - «С наибольшим почетом» (лат.). Самый высокий уровень отличия при получении академической награды.] – Он аж присвистнул. – Впечатляет. – Неужели ты заглянул лишь для того, чтобы повосторгаться академическими достижениями моей начальницы? – спросила я. – Нечем заняться? Джейми повернулся ко мне лицом и сунул руки в карманы. – Наоборот – дел по горло. Но не работается. Утром проходил мимо, увидел тебя грустную и целый день не мог сосредоточиться. Что стряслось? – Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. – Мы ведь друзья, правда? А друзья переживают друг за друга. Я долго и пристально вглядывалась в его лицо, пока на конец не решила, что правильнее будет придерживаться политики абсолютной честности. – Да, но они обычно не рассуждают, нужны ли кому-то из них поцелуи. – Ну, извини. Я не хотел… просто вырвалось. Я покачала головой, внезапно почувствовав себя обессиленной: – Ладно, это ерунда. Да, мне грустно. Знаешь, я расторгла помолвку с Лайлом и попросила у Кирби отпуск, чтобы пойти на прослушивание. Возможно, скоро мне придется покинуть самую лучшую начальницу, которая у меня когда-либо была. И от этого мне тоже грустно. Джейми прямо засветился. Честное слово – не хуже рождественской елки. – Слушай, это ведь классно! То есть я, конечно, не имел в виду Лайла. Не совсем же я бесчувственный. Мне очень жаль, что вы расстались. – Джейми подошел поближе, улыбаясь. – Но остальное, насчет прослушивания, Бри, это потрясающе! Я просто счастлив и очень горжусь тобой… Ну в общем, рад за тебя. – Он вдруг осекся, и улыбка померкла. – Единственное, что хреново, – ты уйдешь из «Кей и кей», и мы не будем встречаться каждый день. Но я ведь смогу навещать тебя, ходить на твои спектакли, правда? Друзья же так делают? Он напоминал мне скачущего вокруг хозяина щенка спаниеля – это было странно, но очень забавно. Немного погодя до меня дошел смысл его слов. – Ты… ты сказал: хреново, что я уйду? – М-м… да, но… Он стал оправдываться, но я прервала его речь, внезапно разрыдавшись. – О Боже! Я что-то не то сказал? Ну прости, дорогая, я был не прав. Прости дурака. Я просто глупый, бесчувственный пень. – Джейми в панике бросился обнимать меня, потом стал гладить одной рукой по голове, похлопывая по спине другой. – Ш-ш… успокойся. Прости меня. Я негодяй и заслуживаю хорошей порки каким-нибудь из наших садомазохистских орудий. Чем-нибудь покрепче – кожаный хлыст с цепями из зимнего каталога как раз подойдет. Он пытался меня рассмешить. И ему удалось. По какой-то странной причине я не сразу готова была отодвинуться, поэтому заговорила, уткнувшись Джейми в рубашку: – Заткнись, дурачок. Ты не сказал ничего плохого. На самом деле ты единственный, не считая Кирби, сказал мне что-то хорошее. Ты сказал, что будешь скучать. А нельзя ведь скучать по тому, кто все время рядом, правда? Мысль о расставании с ним вызвала новые слезы. Джейми был чертовски, невыносимо хорош. – Э-э… Бри, солнышко! Спасибо, конечно. Но все же сжалься над бедным растерявшимся парнем и объясни, почему ты плачешь. – Он не переставал гладить меня по голове и похлопывать по спине. Сначала мне было тепло и уютно, но постепенно это ощущение стало перерастать в нечто жаркое и немного пугающее. Я уже не чувствовала себя в безопасности. Скорее… наоборот. Пришлось высвободиться из его объятий. – Извини. Ненавижу, когда кто-то видит меня в слезах. Я, наверное, отвратительно выгляжу. Я посмотрела в зеркало. Да. Просто ужасно. – Ну все. Вроде бы успокоилась. Итак – ты обещал скучать. Ты бы не сказал этого, если бы не верил в мой успех. Джейми озадаченно посмотрел на меня: – Конечно, ты будешь иметь успех. Я же слышал твое пение, помнишь? На корпоративной вечеринке. Ты потрясающе поешь. В театре все будут прыгать от счастья, если сумеют заполучить тебя. Я рассмеялась: – Ты чрезвычайно повышаешь мою самооценку, Джейми. Спасибо за хорошее отношение. Он бросил короткий взгляд на книжную полку и, по-видимому, заметил там коробку с салфетками, потому что сразу пошел за ними. – Ну да, мы друзья. Кстати о дружбе. Сколько времени должно пройти, прежде чем с моей стороны не будет бестактностью куда-нибудь тебя пригласить? Две, три недели? – спросил он и широко улыбнулся. Не в силах удержаться, я снова расхохоталась: – Надо же, какой ты вежливый – спрашиваешь раз решения! Спасибо. Нет, двух-трех недель недостаточно. – Вытерла лицо и бросила салфетку в корзину. – Послушай, Джейми, – произнесла я совершенно серьезно. – Мы с Лайлом были вместе два года. Такое не забывается за две недели. К тому же мне сейчас нужно сосредоточиться на вокале. Что бы ни произошло через месяц, я больше никогда и никому не позволю мешать мне осуществлять мечты. И мне плевать, что какой-нибудь муж чина – или даже мама – подумает или скажет насчет замужества и детей. Джейми воздел руки кверху и шутливо ужаснулся: – Замужество? Дети?! А я лишь хотел пригласить тебя на свидание. Я никогда не предлагаю пожениться и не делаю девушкам детей на первом свидании – даю слово. Я вспыхнула и опустила глаза. – Извини. Но ты ведь понимаешь, что я имела в виду. Дай мне немного прийти в себя. Мне нужно найти свой путь, составить какие-то планы и самой выбрать время для их осуществления. – Бри… – Он нежно приподнял пальцем мой подбородок. – Ты очень многое хочешь сделать. И я понимаю тебя, правда. Просто знай: я буду твоим другом и подожду. И если… ну уж нет, я все-таки сохраню мужскую гордость и скажу «когда». Так вот: когда ты будешь готова взять кого-нибудь с собой в свой путь и уделить ему внимание и вр мя, то вспомни обо мне. Я любовалась его прекрасными глазами на восхитительном лице и думала, не совершаю ли глупость. – А если ты устанешь ждать и найдешь себе кого-нибудь значительно лучше? – спросила я. Его губы тронула улыбка. – На свете нет никого лучше тебя. – Он наклонился и запечатлел на моих губах нежнейший поцелуй. – Удачи, подружка. Увидимся завтра. Я смотрела вслед Джейми и с трудом преодолевала искушение вернуть его. Остаться одной страшно, одиноко и грустно. «Но с другой стороны, одиночество вынуждает человека быть сильным и смелым, а именно это мне и нужно сей час. Пора становиться дивой, Бри, – в лучшем смысле этого слова». Входя в парадную своего дома, я увидела нечто незабываемое. Двери лифта открылись, и из него вышли настоящие, живые люди. Такого еще не бывало за все время, пока я жила здесь. Видимо, это хорошая примета. Я нажала кнопку с цифрой «два» и стала ждать затаив дыхание. Как ни странно, лифт поехал. Лифт двигался медленно, со скрипом, но это лишь навело меня на мысль о том, что у нас много общего. Я едва не начала аплодировать, когда он остановился на моем этаже и распахнул двери. Еще одна хорошая примета, можно не сомневаться. Вставляя ключ в замок, я радостно напевала. Сначала Кирби, потом Джейми, а теперь вот еще и лифт. Жизнь явно налаживалась. Внезапно кто-то открыл дверь изнутри, и моя душа ушла в пятки. Только не это! Я зажмурилась, сделала глубокий вдох, готовясь вновь изложить Лайлу свои доводы (а также забрать у него ключ), и тут услышала любимый мной голос: – Бри, дорогая, почему ты стоишь в дверях с закрытыми глазами? Заходи, мы с мамой будем откармливать тебя перед прослушиванием. – Папа? Папочка! – Я радостно кинулась к нему и заключила в объятия. – Пап, как хорошо, что ты пришел! Мама! Пока папа закрывал дверь, она показалась из кухни, вытирая полотенцем руки. За ней летел восхитительный запах чего-то жирного, чесночного и очень вкусного. – Мама, какой сюрприз! – Я обняла и ее, потом сделала шаг назад и взглянула на обоих. – И все-таки почему вы здесь? Что-то случилось? – Случилось? Милая, Элинор звонила мне и рассказала, что произошло у вас с Лайлом. Мы хотели поговорить. – Мама повесила полотенце на спинку стула и пригласила меня сесть на диван. «О нет! Стоило догадаться. Бог любит троицу, поэтому лифт оказался последней хорошей новостью. Дальше по плану у нас театральный вечер. Тема спектакля: «Зачем Бри разрушает свою жизнь, упуская превосходную партию». Действие первое». Я сжала руки, стараясь помнить, что должна быть смелой. – Мама, папа, понимаю, как вы разочарованы, но это моя жизнь, и я хочу прожить ее в соответствии с собственными желаниями. Лайл и я… Мама перебила, высоко вскинув брови: – Разочарованы? В тебе? Бри, кто внушил тебе такую глупую мысль? Мы никогда в тебе не разочаруемся, правда, Генри? Папа отвел взгляд от газеты, которую, вероятно, принес с собой, и улыбнулся: – Более того, – продолжала мама, – мы очень тобой гордимся! Ведь тебя пригласили на такое ответственное прослушивание в столь юном возрасте… Когда тебя возьмут в труппу, мы будем брать абонементы в оперу всем нашим знакомым, правда, Генри? – М-м… Она похлопала меня по руке: – И еще – нельзя, конечно, плохо отзываться о людях, но Элинор, по-моему, слишком властная женщина. Тебе не кажется? Она и слова сказать никому не даст, да, Генри? На этот раз папа наклонился вперед, готовый вскочить с дивана: – Ну… – Спешить выйти замуж и нарожать детишек, имея такой талант, данный Богом? Какая нелепость! Мы счастливы, что ты одумалась. Хотя, конечно, если бы вы все-таки поженились, то мы радовались бы внукам. Когда ты наконец решишь завести детей, мы будем очень, очень счастливы и все время будем с ними сидеть, да, Генри? – К этому моменту мама уже подпрыгивала на диване от возбуждения, а я лишь переводила взгляд – то на нее, то на отца, в тысячный раз думая, что, потренировавшись на таких диалогах, можно смело становиться теннисной болельщицей. Справедливости ради следует признать, что папа все же пытался вставить словечко: – Да. И… – Итак, я позвонила мадам Габриэлле и получила список продуктов, которыми тебе следует питаться перед прослушиванием. Затем мы с папой отправились по магазинам и полностью забили твои кухонные полки и холодильник. Потом я приготовила отличный бифштекс. Каждое воскресенье ты будешь приходить к нам обедать. Да, Генри? – Да, и еще… Мама крепко и порывисто обняла меня, затем встала: – Пойду посмотрю, как там ужин. Рада, что вы с отцом хорошо поболтали. Она поспешила на кухню, а мы с папой молча смотрели друг на друга, отчаянно пытаясь сдержать смех. Наконец я не выдержала: – Спасибо, папочка. Наши с тобой беседы всегда имели для меня особое значение. Возвратившись в комнату, мама встала в позу «руки на пояс» и недовольно уставилась на нас: – Никогда вас двоих не понимала. Как только у нас какой-нибудь серьезный разговор, так непременно хохочут как полоумные. Пора ужинать, Идите, доставайте тарелки. Мы с отцом поплелись в кухню, все еще хохоча. Правда, я едва не врезалась маме в спину, когда она внезапно остановилась как вкопанная. – Бри, милая, где тебя угораздило купить эти ужасные оранжево-зеленые шторы? Если у тебя мало денег, можно было попросить тетю Лаверн сшить что-нибудь. Это же просто кошмар какой-то. Пока папа – а он прекрасно знал, откуда взялись занавески – героически хранил молчание, я прошла с мамой на кухню и улыбнулась ей: – Мама, помнишь, как ты старалась воспитать меня хорошей девочкой? Она с подозрением посмотрела на меня: – Что ты хочешь этим сказать? – Спасибо. Это правда – хорошие девочки получают все. Ой, какая прелесть! Картошка с сыром! Сидя за столом и любуясь мамой с папой в обрамлении занавесок, которые хоть и никуда не годились, но все же были сшиты с любовью, я вдруг подумала, что у всех сказок, которые родители читали мне в детстве, был правильный, хороший конец, но слишком однообразный сюжет. На свете есть много путей к прекрасному финалу – «жили долго и счастливо». И я сейчас ступаю на один из них. – Милая, – прервал мои размышления голос мамы, – когда я говорила по телефону с мадам, она вела урок и все время твердила ученице, какой-то Магде: «Посмотри на подушку, посмотри на подушку». Что это еще за ерунда? Я улыбнулась при воспоминании о последних семи годах своей жизни: – Речь шла об идеальной справедливости, мам. Об идеальной справедливости. 38 Кирби Sei una brava ragazza (Ты хорошая девушка) Пятница, семь тридцать вечера. Последний рабочий день перед тремя восхитительными неделями в Италии наконец-то закончился. Джули и я уже успели провести около дюжины телефонных переговоров. Встречаемся в воскресенье в Нью-Йорке, в двенадцать дня у регистрационной стойки авиакомпании «Алиталия». Она с ума сходит со своим шоу и засыпает меня извинениями за то, что в последнее время редко мне звонит. Боже, как здорово будет увидеться с ней! Как по волшебству, звонит телефон и на экране высвечивается номер Джули. Вспомнишь ее – она и появится. Смеясь, раскрываю свою «раскладушку». – Это у нас какой раз – тринадцатый? Нельзя останавливаться на несчастливом номере. – Кирби, позвони ему. – Это Сэм. Какого дьявола же них Джули звонит мне? И о чем это он? – Прошу прощения, Сэм, это ты? Что происходит? С Джули все в порядке? Он хохочет, и я слышу, как рядом орет на него Джули. – Тише ты, женщина-ураган! Я хочу поговорить с твоей подружкой. Кирби, не понимаю твоего желания провести три недели в чужой стране вместе с этим торнадо, но все равно – желаю удачи. Что-то сжимается у меня внутри от теплых ноток, которые слышны в его шутливом тоне. Я очень рада за Джули и Сэма, но, общаясь с ними, иногда трудно бывает не позавидовать. Прикидываюсь веселой и беззаботной. – Не волнуйся, мы оторвемся по полной. Ты еще не передумал присоединяться к нам? Буду рада вновь пообщаться, при условии, что ты готов много гулять пешком и пить много вина. – Не волнуйся. Мне уже сообщили, что придется еще и много ходить по магазинам. – Слышу приглушенный голос Джули, но ничего не могу разобрать, затем они оба начинают смеяться. Сэм снова обращается ко мне: – Слушай, не хотел отвлекать – знаю, у тебя полно дел, но Джули рассказала мне про тебя и Стюарта… – Что?! Во-первых, передай Джули, что она уже труп. Во-вторых, это не твое дело. В-третьих, почему я должна звонить ему? – Ох уж эти женщины! – Он пытается произнести это сердитым тоном, но выходит мягко. – Кирби, мужчина, занимающий ответственную должность в управлении открытым акционерным обществом, околдован тобой настолько, что не может удержаться от желания поцеловать тебя прямо в своем кабинете. И в довершение всего совершает благородный поступок – уходит с работы, чтобы избавить тебя от сплетен! – Сэм фыркает. – Кирби, он классный парень. Как раз такой, какого ты заслуживаешь. Хотя я все еще жду возможности прийти и выбить дурь из этого козла Дэниела. Джули кое-что рассказывала ему и про хитрую сволочь Дэниела, а однажды, когда они с Сэмом остались у меня на выходные, тот выкинул свой любимый фокус под названием «напиться и в три часа ночи заявиться в гости к Кирби». Сэму эта выходка веселой ею показалась, и я раз и навсегда полюбила этого человека – за то, как он защищал меня, не на шутку напугав Дэниела. Вспоминаю Стива (и его старшую сестру) и широко улыбаюсь: – Тебе придется встать в очередь, Стив. А насчет Бэннинга… ты уверен? А вдруг после всего, что я наговорила, он не захочет меня больше видеть? – Кирби, ради Бога! Мы же мужчины. Наши эмоции не так сложны и причудливы, как у женщин. Ты нравишься ему, он тебя хочет – да и кто на его месте не захотел бы? Сама посуди! Аи! Джули, ну ты и злюка, – смеясь, произносит он. – Я лишь хотел отомстить за поцелуй, который перепал вчера Карлосу во время его визита к нам. Начинаю нервно притопывать. – Эй, не хочу прерывать вашу любовную прелюдию, но мне нужно позвонить. Если ты прав, то кое у кого жизнь вскоре станет намного ярче. Пока! Созвонимся! Отложив мобильник, я размышляю о словах, только что сказанных Сэму. «Да, ярче. И круче. И без всяких комплексов». – Сюрприз! Я приехала раньше! Роняю трубку на стол и в изумлении смотрю на маму, стоящую в дверях с большим чемоданом. – Думаю, мы прекрасно проведем время! – радостно объявляет она. Я неловко пытаюсь пристроить телефонную трубку на место. Справившись наконец с этой задачей, встаю и изображаю радушную улыбку: – Да, конечно. Прекрасно проведем время. Выскакиваю из-за стола, чтобы обнять маму, и фальшивая улыбка становится искренней. – Мам, я соскучилась. Здорово, что ты здесь! Показываю ей офис, а потом мы, прихватив чемодан, отправляемся домой. Перед уходом я не забываю взять со стола бумажку с номером Бэннинга. Да, ничего яркого и крутого мне сегодня не светит. Но я могу по крайней мере позвонить. А вдруг Сэм прав? – Ну что, мам, ты устроилась? – Поднимаю взгляд и встречаю улыбкой маму, которая входит в гостиную. Она уже успела разобрать вещи и привести себя в порядок с дороги. – Да, и теперь очень голодна. Давай что-нибудь сообразим на ужин. Если хочешь, я приготовлю. Она, кажется, немного нервничает и от этого суетится. Наше примирение пока еще слишком зыбко, чтобы мама чувствовала себя уверенно, но я полагаю, мы на верном пути. По крайней мере надеюсь. – Мам, я не собираюсь заставлять тебя готовить – ты же у меня в гостях. Почему бы нам не поужинать в ресторане? Да и в холодильнике вряд ли что-нибудь найдется. Я в последнее время ничего не ем дома, кроме пиццы. Мама с беспокойством хмурится: – Кирби, ты же знаешь, как важно правильно питаться! Ты хотя бы пьешь витамины? Я… впрочем, ладно. Постараюсь не вести себя как наседка. Уровень ее нервозности, похоже, поднимается еще выше, если это вообще возможно. Я лишь смеюсь в ответ: – Действуй, мам. Может, мне пойдет на пользу, если меня отругают. Я только проверю макияж, а потом приступим. – Хорошо. А я пока сложу журналы. Направляюсь в ванную комнату, ощущая нарастающее напряжение. Каждый раз, приезжая ко мне в гости, она сразу начинает убирать, а я злюсь в ответ на ее молчаливое неодобрение. «А может, неодобрение здесь совсем ни при чем. Может, его никогда и не было. Вероятно, мама просто нервничает в твоем присутствии, а уборка помогает ей успокоиться». «А может, мне пора перестать зацикливаться на прошлом?» Улыбаюсь, вспоминая доктора Уоллеса. Не уверена, что смогу за один месяц справиться с двумя задачами; стать хорошей девушкой и повзрослеть. Вряд ли мир готов к таким глобальным переменам. Бах! Бах! Бах! – Какого черта?! – Проснувшись от громкого стука, я выскакиваю из кровати, будто меня укусили за задницу. Может, просто приснилось? Затем раздается настойчивый звонок в дверь, и я понимаю, что это не сон, а скорее кошмар. Наверное, это Дэниел. Бегом спускаюсь по лестнице, надеясь, что случилось чудо, и мама ничего не слышала. – Кирби! Что происходит? Кажется, в резиденции семьи Грин чудесам места нет. Впрочем, это не новость. – Ничего страшного, мам. Пьяные соседи. Спи. Я разберусь. Как только стук раздается вновь, я распахиваю дверь, и пьяный Дэниел, спотыкаясь, вваливается через порог, едва не угодив мне в глаз кулаком. – Надо же! Кирби, любовь моя, ты наконец-то соизволила открыть. Нехорошо заставлять беднягу Дэниела мокнуть под дождем у тебя под дверью. – Он обхватывает меня рукой – то ли пытаясь удержаться на ногах, то ли желая прижать к себе. Я выныриваю у него из-под мышки и закрываю дверь. – Тише, Дэниел. Люди спят. Какого дьявола ты опять здесь? Я ведь предупреждала, что будет, если снова заявишься посреди ночи. Я позвоню в полицию, и тебе запретят ко мне приближаться. Он поворачивается ко мне лицом, и я вижу, что он не так уж пьян, но намного злее, чем мне показалось вначале. Я делаю глубокий вдох и продолжаю: – Если сейчас же уйдешь, то можешь отделаться предупреждением. Но если будешь здесь, когда явятся полицейские, – попадешь в тюрьму. Понравится ли это твоим богатым покровителям, которые организуют для тебя выставки? Дэниел глумливо усмехается, подходит ближе и упирается руками в дверь, прижав ладони по обе стороны от моей головы. Мне не вырваться. Сердце колотится все сильнее – вот-вот выскочит из груди. И все-таки мне не особенно страшно. «Лгунья». – Кирби, – произносит Дэниел зловещим шепотом. – Эх, Кирби, Кирби… Что же нам с тобой делать? Точнее – что мне с тобой сделать? У меня в кармане наручники – думаю, следует приковать тебя к постели и подержать несколько дней, пока ты не примешь мою точку зрения. Он берет меня за подбородок и сжимает – сначала мягко, потом все крепче и крепче, до боли. – Дэниел, перестань! Ты пугаешь меня. Скажи наконец, в чем дело? Он немного ослабляет хватку, но не отпускает меня. – Проблема в том, Кирби, что ты меня одурачила. С твоим уходом от меня отвернулась фортуна. Любой предмет в моих руках обращался в золото, когда мы были вместе, а теперь я не могу продать ни одной картины, чтобы заработать на кусок хлеба и удержать душу в бренном теле. – Он горько усмехается. – Хотя от моей души, пожалуй, мало осталось. Но ты, Кирби, была моим талисманом, моей счастливой кроличьей лапкой. И ты нужна мне. Потому что моя удача ушла вслед за тобой. Я хочу, чтобы ты вернулась. – Он берет меня за волосы и рывком притягивает к себе. – И я намерен вернуть тебя. Не согласна – тебе же хуже. Я затрахаю тебя до полусмерти и буду продолжать, пока не примешь мои условия. Дэниел жадно хватает ртом мои губы и наваливается всем телом, Теперь мне очень страшно, я в ужасе, слезы струятся по моим щекам, но он не отпускает меня, а потом… Вижу, как передо мной взметается в воздухе расплывчатое пятно, и слышу глухой звук, но на сей раз это не летающий кусок мяса, а что-то тяжелое опускается на голову Дэниела. Он отпускает меня и с воплем хватается за висок. Я как во сне. Отстраняюсь от него и изумленно смотрю на маму, стоящую посреди комнаты. Она дрожит от страха, но не выпускает из рук длинную деревянную палку. – Не смей, – говорит она очень решительно, несмотря на дрожь в голосе, – прикасаться к моей дочери! И еще: в этом доме таких слов не произносят! Мой бывший любовник оборачивается и поднимает руку – наверное, для защиты, но мама понимает его жест как угрозу и наносит еще один удар палкой, на этот раз по плечу. – Не смейте поднимать на меня руку, молодой человек. Вон! Убирайся! Проваливай отсюда сейчас же! Она вновь замахивается палкой, а я наконец немного оправляюсь от шока, хватаю со стола настольную лампу с мраморным основанием и выдергиваю шнур из розетки. Теперь мы стоим, как две амазонки, с палкой и лампой наперевес, готовые сразиться с врагом. Дэниел переводит взгляд с меня на маму, держась рукой за голову, и кровь сочится у него между пальцев. – Вы просто пара полоумных! Пара долбаных психопаток! Я, наверное, из ума выжил, раз решил, что ты имеешь какое-то отношение к моей удаче, безмозглая сучка! Мама переходит в наступление, угрожая палкой: – Придержи язык, недоумок! Не смей обзывать мою дочь! Убирайся! Я тоже делаю шаг вперед, приподнимая лампу так, что бы ее можно было запустить ему в голову. Дэниел ошалело смотрит на нас, потом неловко хватается за дверную ручку и распахивает дверь. – Все, все, ухожу! Ухожу, глупые… Мама захлопывает дверь у него перед носом, отсекая все изящные комплименты, которые Дэниел готовился проорать в наш адрес. Затем закрывает засов, прислоняется спиной к двери и сползает на пол. Я ставлю лампу и подбегаю к ней: – Мама, как ты себя чувствуешь? Мам! Она смотрит на меня и улыбается. Это испуганная, но все же улыбка. – Никто не смеет трогать мою дочь… мать их! У меня от удивления вытягивается лицо. – Мам! Ты сказала «… мать их»? Мама вновь улыбается: – Я чуть не забила до смерти человека перекладиной от твоего шкафа, а тебе и сказать больше нечего? Сажусь рядом, кладу голову маме на плечо и начинаю истерично смеяться. Она присоединяется ко мне, и вот уже мы обе дико хохочем, прямо на полу, прислонившись к входной двери. Я первая перевожу дух и пылко обнимаю ее. – Мам, я люблю тебя. Не верится, что ты прибежала меня спасать. Мама улыбается мне, но в глазах стоят слезы. – Это не впервые, Кирби. Тебя не удивляло, почему папа тебя никогда не трогал? Я твоя мать. И никому не позволила бы обидеть мою девочку. Даже родному отцу. Я отстраняюсь и ошеломленно смотрю на нее: – Ты… но… мам, я понятия не имела. Тогда почему?.. Почему?.. Она вздыхает, и в этом вздохе заметна мучительная усталость. Но затем мама опять улыбается, и я вижу на ее лице проблеск надежды. – Кирби, нам с тобой о многом следует поговорить. Я уже почти год посещаю психотерапевта, чтобы хоть отчасти справиться со своими проблемами. И даже хожу на свидания, представляешь? – Мама смеется, и ее щеки становятся ярко-розовыми. – Пока, правда, я виделась с ним лишь трижды. Но он хороший человек, и нам приятно проводить время вместе. Было бы здорово познакомить вас, если бы ты приехала ко мне в гости. Я смотрю на нее и сомневаюсь – все ли у меня в порядке с ушами. Психотерапевт? Свидания? Это действительно моя мама? И если да, то разве это не прекрасно, черт побери? – Мам, я с удовольствием с ним встречусь. Расскажи о нем. Какой он? Чем занимается? Как вы познакомились? – Встаю и протягиваю ей руку. Мама улыбается и качает головой: – Может, лучше завтра поговорим? Сейчас два часа ночи, и хорошо бы поспать. К тому же нужно повесить одежду обратно в шкаф. Я опять обнимаю ее. – Об одежде не волнуйся. Завтра… то есть уже сегодня я буду собирать чемодан – все равно придется перебирать вещи. Ты пока ложись спать, а я сообщу обо всем в полицию. – Я так люблю тебя, Кирби. Поговорим об этом ужас ном человеке завтра, хорошо? – Мама испытующе смотрит на меня и улыбается, видя, что я киваю. – Я тоже тебя люблю, мам. Спокойной ночи. Пока мама поднимается по лестнице в комнату для гостей, я принимаю решение позвонить утром Марии Эстобан и все рассказать. Должны же почетные братья и сестры оценить мою честность? А я теперь ни за что не расстанусь с Лорен. Издаю стон. Кстати о Лорен – я ведь завтра должна с ней и Эньей пообедать. И нужно хоть немного поспать. Только вот позвоню в полицию. А еще, может быть, возьму пример со Стива и звякну Бэннингу на мобильный. Можно оставить голосовое сообщение, тогда не придется говорить с ним и волноваться. И мяч окажется на его половине поля, правда? «Трусиха!» «Эй, полегче! Мы с мамой только что сражались с мужчиной ростом шесть футов и четыре дюйма, вооружившись перекладиной от шкафа и лампой. В семье Грин трусов нет». Наверное, встреча с детскими воспоминаниями и их переосмысление придают мне больше храбрости, чем стремление казаться крутой. Набирая номер полицейского участка, я не в силах сдержать улыбку. «Никто не смеет трогать мою дочь… мать их!» Одна такая фраза стоит года психотерапевтических сеансов. – Кирби, я так хорошо выступила! Просто замечательно! – Огромный кролик с галстуком-бабочкой скачет вверх-вниз по ступенькам концертного зала. – Мама, ведь правда – я молодец? Я же здорово танцевала? Энья смеется, и лицо ее сияет так же, как у дочери. – Да, зайка. Ты танцевала прекрасно! Могу поспорить – Кирби будет очень интересно об этом услышать. Я наклоняюсь и стискиваю Лорен в объятиях. – Ладно, попрыгунчик. Пойдем пообедаем, и ты мне все расскажешь. Меня бросает в дрожь от собственных слов, но… не хотите съесть по «Хэппи мил»? Трудно говорить, когда в горле стоит ком. Даже не подозревала, что меня может настолько растрогать радость Лорен. По-видимому, я становлюсь сентиментальной… на старости лет. К тому же бесконечные кризисы, угроза изнасилования и прочая муть в два часа ночи не способствовали укреплению моих нервов. Ухмыляюсь, вспоминая маму. Утром она была совершенно спокойна. «Да что ты, милая, я отлично спала. Этот скандалист больше не придет. Такие всегда отступают, как только получают отпор. Я в конце концов поняла это и в отношении твоего отца – к сожалению, намного позже, чем следовало». Мы поджарили яичницу-болтунью и тосты и наслаждались первым совместным завтраком за долгое время, пока не надо было отправляться на встречу с Лорен и Эньей. Мамины друзья должны были заехать за ней и отвезти пообедать, а во второй половине дня мы планировали вновь встретиться дома. Но сначала – праздник живота. Улыбаюсь моему любимому крольчонку: – Ладно, Бог с ним, с атеросклерозом. Но чтобы никаких какашек в моей машине! Лорен рассыпается звонким смехом, а Энья удивленно приподнимает бровь. – Ой, это долгая история. Расскажу в машине. Или хотите пройтись? – Грожу Лорен пальцем: – И на тротуар тоже не какать! Она снова хихикает, затем бросается на меня и сжимает в объятиях. Ком в горле становится еще больше, и я боюсь сделать какую-нибудь глупость – например, расплакаться прямо на улице, поэтому отстраняюсь. – Пойдем, коротышка. Надо идти, пока снова не начался дождь. Как ты думаешь, у них есть «Макморковка»? Или наггетсы из крольчатины? Ой, нет, это нам не подходит – нельзя же есть представителей своего вида. А как насчет… Лорен хватает меня за руку, задирает голову, глядя мне в глаза, и ее личико светится радостью и любопытством. – Кирби, вы такая смешная! Но все равно, кроме мамы, вы самая лучшая из всех людей, которых я знаю. Я не успеваю и слова сказать в ответ, как слышу хорошо знакомый добродушный голос: – Да, это уж точно. Медленно оборачиваюсь, не понимая, каким образом мое гиперактивное воображение умудрилось материализовать Бэннинга именно здесь и сейчас, после выступления Лорен. Вижу его в паре шагов от себя, и все мысли, что приходят мне в голову, состоят в следующем: «Ух ты, мое воображение здорово поработало – он красивее, чем когда-либо. И очень, знаете ли, аппетитно выглядит». При всем при этом вид у него довольно усталый, но он улыбается мне. Той самой неторопливой, очень сексуальной улыбкой, от которой у меня мурашки бегут по спине. – Привет, Кирби. Я получил твое сообщение. Лорен выскакивает вперед и смотрит на него снизу вверх: – Вы – парень Кирби? Вы знакомы с мистером Кроликом? Бывали на морковной ферме? Я тоже кролик, видите? Хотите пойти с нами на обед и поесть «Макморковку»? Правда, на самом деле мы будем есть не морковку, а «Хэппи мил», зато я буду рассказывать, как танцевала на концерте. Хорошо? Ну, скажите уже что-нибудь! Бэннинг улыбается еще шире и обменивается с Лорен торжественным рукопожатием. – Меня зовут Бэннинг. Да, я парень Кирби. По край ней мере хочу им быть, если она позволит. Терпеть не могу морковку, зато люблю картошку фри. И с удовольствием послушаю про концерт, если Кирби разрешит мне пойти с вами. Энья подает голос: – Ну если она не разрешит, то разрешу я. Кирби, не оставляй этого красавца здесь одного. Пойдемте, иначе мы все умрем с голоду. Итак, мы топаем к «Макдоналдсу», Лорен скачет впереди нас, держа за руку маму и весело о чем-то болтая, а Бэннинг берет за руку меня. – Я звонил утром тебе домой, и твоя мама сообщила, где ты. Надеюсь, ты не возражаешь? Она сказала: «Я по голосу отличаю хорошего человека от грязной свиньи». Не хочешь объяснить, что все это значит? Я смеюсь и нежно пожимаю его ладонь. – Нет. Может, когда-нибудь потом. Зачем звонил? – По разным причинам, но вот три основные. Первая: раз я теперь не твой шеф, ты согласна со мной встречаться? Часто и долго – может быть, ближайшие лет десять – пятнадцать? Думаю, мне потребуется много времени, чтобы тебя раскусить. – Эй, притормози! – Высвобождаю руку и бью его кулаком в плечо. – Женщине нравится быть загадочной. Да, возможно, в моем расписании найдется свободное время. Давай начнем с года-двух, и посмотрим, как пойдут дела, хорошо? Мы останавливаемся на светофоре. – А вторая и третья причины? – спрашиваю я. – Вторая: моя мама приехала на неделю в наш город, и я надеялся, что ты не откажешься пообедать с нами завтра во «Временах года». Ты ей понравишься. Загорается зеленый свет, и мы переходим улицу. – Конечно. Ой, то есть – я бы согласилась, но у меня утром самолет, и… – Внезапно я замираю, прямо посреди улицы. – Ты приглашаешь меня на воскресный обед? С твоей мамой? Бэннинг пожимает плечами, затем оглядывается и тащит меня вперед через улицу, под дружный смех Лорен и Эньи, ждущих нас на тротуаре. – Да. Хотя должен предупредить: я очень редко знакомил с ней подруг, так что приготовься к допросу. Она одна из таких матерей. Ну, знаешь, из чрезмерно заботливых, которые оберегают детей от всего на свете. Я разражаюсь смехом, подумав об Энье и Лорен и вспомнив, как моя мама размахивала палкой перед носом у Дэниела. – По-моему, они все такие. А номер три? Мы наконец у «Макдоналдса». Лорен с Эньей сразу входят туда, а Бэннинг останавливает меня: – Третья причина, Кирби, состоит в том, что в течение ближайших пяти месяцев я узнавал тебя все лучше и лучше. И чем больше я узнавал, тем сильнее ты мне нравилась. Ты настойчивая, практичная, требовательная, критически подходишь ко всему, И в то же время ты великодушная: да, я слышал, что ты дала секретарше отпуск для подготовки к прослушиванию в опере. Ты умная, с потрясающим чувством юмора, а ко всему прочему – самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал. Я стою на улице, в изумлении слушая, как самый сексуальный, умный и веселый мужчина, которого я когда-либо встречала, произносит целую речь о моих достоинствах. Прямо перед «Макдоналдсом». Удивительно, но это не сон. Бэннинг нежно берет меня за плечи: – Поэтому третья причина, Кирби Грин, заключается в том, что мне почему-то нравится звук твоего голоса. Я узнал цены на билет в Италию, чтобы прилететь туда… скажем, на последнюю неделю твоего отпуска, и подумал: может, ты не будешь возражать, если кто-нибудь разбавит вашу с подругой теплую женскую компанию… А потом я целую его. Не могу удержаться. Пусть это самое неромантичное место в мире, но я целую его. И представьте, Бэннинг мне отвечает! Поцелуй выходит страстный – такой был бы гораздо уместнее где-нибудь в уютном помещении, а не на тротуаре перед закусочной, где продают гамбургеры. Отстраняюсь, смотрю в его глаза и вдруг осознаю, что идет дождь. Разражаюсь смехом, и тут открывается дверь «Макдоналдса». – Кирби! Ну, идете вы или нет? А в моем «Хэппи мил» игрушечный кролик! Представляете? Наверное, у вас телепатические способности, раз вы привели нас именно в этот «Макдоналдс», когда я в костюме кролика и мне попадается кролик! Вы, наверное, учились на экстрасенса? Пойду расскажу маме, что вы настоящая телепатка! – Лорен мчится обратно. Бэннинг вновь наклоняется ко мне и целует, потом ласково подталкивает к входу. – Так, значит, ты у нас «настоящая телепатка», Кирби? А может, даже дипломированная волшебница? – Он смеется и открывает передо мной дверь. Вхожу вслед за ним, вдыхаю аромат картофеля фри, смотрю, как Лорен в костюме кролика танцует в проходе, и вздыхаю: – Знаешь, Бэннинг, я точно не телепатка, поскольку не могла предвидеть, что буду так счастлива. Итак, меня зовут Кирби Грин, я зарабатываю на жизнь продажей сексуальных игрушек. Но знаете что? Я нашла классного парня. А может, это он нашел меня. Так или иначе, я обязательно пойду с ним на воскресный обед, только не сейчас, а три недели спустя. Я una brava ragazza. И жизнь бьет ключом. 39 Кирби Ciao! (Пока!) «В Италии». Дневник Кирби Грин, писательницы и просто хорошей девушки. Отец Джули в конце концов объявился. Первые сто страниц и синопсис моего романа очень понравились ему и его агенту, и он просит меня закончить как можно скорее. Его агент уверена, что продаст мою книгу. Гигантских продаж, конечно, пока ожидать не приходится, я не заработаю миллион долларов и не попаду в программу «Сегодня», но нужно же с чего-то начать. Том напомнил, что сам продал первую книгу всего за пять тысяч долларов, и посмотрите, как он живет теперь! Единственным, что просили изменить, было название. В издательстве считают, что заголовок «Хорошие девочки получают все» будет цеплять намного сильнее. Пребывая в своем нынешнем душевном состоянии, вынуждена согласиться. Итак, сегодня пятое февраля, я в Италии и пишу эти строки, сидя в крохотном римском кафе. Жизнь прекрасна. Немного везения (плюс очень много труда) – и, возможно, я скоро смогу реализовать писательские амбиции, взращенные родителями Джули в их «второй дочери». Только что я закончила писать открытки маме, Лорен, Энье и Бри. Придется приобрести еще один чемодан, чтобы сложить все купленные для них подарки! И теперь сижу в маленьком кафе, наслаждаясь вкусом горячего итальянского кофе и теплом жаркого итальянского солнца. (Да, здесь, конечно, зима, зато хоть дождь не идет!) Поднимаю глаза и вижу, как Джули, пританцовывая, идет по улице, держа за руку Сэма. Я радуюсь, что зависть исчезла, и теперь могу испытывать чистейшую, неподдельную радость за подругу. Удивительно, как удовлетворенность собственной жизнью развивает умение радоваться за других. Ой, кажется, мне пора. Подоспел Бэннинг с пирожными, и я планирую съесть одно. А может, два. И даже позволю ему поцеловать меня при всех. Многие преувеличивают важность самодисциплины и «приличий». Изменилась ли я? Стала ли «хорошей девочкой»? Может быть. Но парень, попытавшийся ущипнуть меня за задницу у фонтана Треви, вероятно, сейчас в больнице. С переломом кисти. Доброта, возможно, и правит миром, но немного твердости не повредит. Чао! Эпилог Из журнала «Новости оперы»: 1 марта —… художественный руководитель «Сиэтл-опера» объявил о приеме в труппу великолепной молодой певицы с колоратурным сопрано – Брианны Хиггинс. В течение последних семи лет Хиггинс училась у легендарной мадам Габриэллы… notes Примечания 1 Вольф Блитцер – известный американский журналист, ведущий программы «Ночные новости» на телеканале Си-эн-эн. – Здесь и далее примеч. пер. 2 «Свадебные истории» – документальный сериал о паре влюбленных, готовящихся к свадьбе. 3 Рейнир – вулкан в северной части Каскадных гор, самая высокая гора штата Вашингтон и популярное место отдыха. 4 Имеется в виду злая волшебница из сказки Л. Ф. Баума (1856–1919) «Волшебник страны Оз». 5 Дженнифер Гарднер – американская киноактриса, снималась в фильмах «Поймай меня, если сможешь», «Где моя тачка, чувак?» и др. 6 Ксанакс – психотропное лекарственное средство. 7 «Мэйси» – торговая фирма, имеющая сеть универмагов, главный из которых, самый большой в мире, расположен в Нью-Йорке и занимает целый квартал. 8 По Фаренгейту. Примерно 32° по шкале Цельсия. 9 Прекрасная (ит.). 10 «Беринджер» – одна из старейших виноделен Калифорнии. 11 «Кулэйд» – фруктовый прохладительный напиток, готовится из порошка. 12 Имеется в виду «План 401 (к)» – разновидность сберегательного плана, позволяющего работнику вносить часть зарплаты до уплаты налогов в инвестиционный фонд под управлением работодателя. 13 Имеется в виду дыхательная техника для беременных. 14 Игра слов: одно из значений слова banning – проклинающий, предающий анафеме, отлучающий от Церкви (англ.). 15 Шутливая стилизация под латынь от слов «nap» – короткий сон и «interrupt» – прерывать (англ.). 16 Имеется в виду телевизионное шоу, где участникам изменяют образ: подбирают новый гардероб, макияж, используют пластическую хирургию и т. д. 17 «Бунз фарм» – недорогое яблочное вино, сделанное в Калифорнии. 18 Имеется в виду общественная организация по оказанию помощи детям из неполных семей. 19 «Восхитительная паста» (макаронные изделия) (исп.). 20 Игра слов: cookie (англ.) – букв.: печенье, булочка; перен. миловидная девушка, «киска». 21 «И-Бэй» – известный интернет-аукцион. 22 LOL – аббревиатура, принятая в чат-форумах, от Laughing Out Loud – умираю от смеха (англ.). 23 TTYL – аббревиатура от Talk To You Later – поговорим позже (англ.). 24 Дэйв Бэрри – американский журналист и писатель, автор юмористических колонок во многих изданиях. 25 Махи-махи – рыбное блюдо; гавайское название самца корифены. 26 «Криспи крим» – знаменитая компания, продающая кофе и пончики. 27 «Маринерз» – бейсбольная команда Сиэтла. 28 Имеется в виду Международный банк реконструкции и развития. 29 Дейл Эрнхардт – знаменитый автогонщик, входил в десятку лучших автогонщиков XX века. 30 Зинфандель – сорт винограда из Калифорнии, отличающийся выраженным фруктовым вкусом, а также вино, изготовленное из него. 31 Осмос – прохождение и взаимный обмен жидкостей и растворов твердых веществ через пористые мембраны. 32 В старину алая буква «А» прикреплялась в знак позора на грудь женщины, нарушившей супружескую верность (от англ. adulteress – прелюбодейка). 33 Имеется в виду маленькая девочка из сказочной страны, чей образ используется на поздравительных открытках и в серии игрушек, а также в мультсериале и компьютерных играх. 34 «Такома-доум» – крытый стадион в городе Такома, одно из крупнейших в мире сооружений для проведения массовых мероприятий. 35 Вили – персонаж серии короткометражных мультфильмов из цикла «Веселые мелодии». 36 «Акме» – вымышленная корпорация из того же мультфильма, где койот приобретал разные несуразные устройства, пытаясь с их помощью поймать своего противника – кукушку-подорожника. 37 NASDAQ – одна из трех основных фондовых бирж Америки, специализируется на акциях высокотехнологичных компаний (англ.). 38 Шаффлборд – игра с передвижением деревянных кружочков по размеченной доске. 39 Сакагавеа (Сакаджавеа) – индианка из племени шошонов, жившая в XIX веке. Была проводницей и переводчицей экспедиции М. Льюиса и У. Кларка. 40 То knock one's socks off – одержать победу, разбить в пух и прах; в смягченном варианте – сильно удивить, поразить [англ.). 41 Имеется в виду принятый решением конгресса США символ борьбы за предотвращение лесных по жаров – симпатичный медведь в джинсах, шляпе и форменной рубашке лесника. 42 «С наибольшим почетом» (лат.). Самый высокий уровень отличия при получении академической награды.