Цветок Дракона
Алиса Уэллес








В любви и заботе растил единственную дочь Сарину отец-проповедник, который не мог и предполагать, сколько придется пережить прекрасной девушке после его смерти. Судьба заносит Сарину в Китай, таинственный и странный, пугающий и манящий, – в страну, где ей предстоит испытать и боль утраты, и счастье материнства, и долю наложницы китайского аристократа, и опасные приключения, и великую любовь к бесстрашному морскому волку Дженсону Карлайлу…






Алиса Уэллес

Цветок Дракона





Пролог


В свинцовой полутьме утра шелковый полог тумана окутал склоны холма. Темные ветви ощетинившихся елей, казалось, отделились от стволов и повисли в воздухе. Среди каменных надгробий и деревянных крестов возле свежевырытой могилы священник заканчивал чтение двадцать третьего псалма.

Сарина Пейдж закрыла отцовскую, в кожаном переплете, Библию и прошептала: «Аминь». Первый ком влажной земли со стуком ударился о крышку гроба, и Сарина вздрогнула, вновь с горечью подумав о том, как внезапно, вдали от родного дома, ее отца призвал к себе Всевышний. Ему следовало бы покоиться рядом с женой, ее матерью, на берегу реки Уилламетт, где бы его оплакали друзья, а вместо этого его зарыли на вершине мрачного холма в Сан-Франциско, и ему суждено теперь всегда лежать среди чужих.

На прощание священник ободряюще сжал руку Сарины и направился к двум могильщикам, только что закончившим свою работу. Те тут же вскинули на плечи заляпанные грязью лопаты и, почтительно опустив глаза, поспешили вслед за священником. Сарина подождала, пока они скроются за деревьями, приподняла узкую юбку длинного строгого платья и опустилась на колени возле могилы. За все свои девятнадцать лет она впервые и навсегда рассталась с отцом.

Она с горечью посмотрела на второпях вырезанную деревянную табличку, извещавшую о том, что здесь покоится преподобный Томас Джон Пейдж, родившийся 3 июля 1833 года и умерший 17 мая 1882 года. Что толку от этих слов? Разве они говорят о том, какой добротой и любовью была полна душа этого человека? Каким нежным бывал его голос, утешавший ее в минуты обид и одиночества? А колыбель его рук, дававшая защиту и покой среди самого страшного ночного кошмара? Рук, переворачивавших страницы Библии, когда она училась читать Священное писание.

Большие золотистые глаза Сарины наполнились слезами.

– Отец, – еле слышно прошептала она. – О, отец, что мне теперь делать?

Но ей больше не услышать ответа.

– Должна ли я продолжать в одиночку?..

Произнося эти слова, Сарина с покорным вздохом медленно поднялась и машинально отряхнула комья земли, приставшие к ее серому муслиновому платью. Она снова почувствовала угрызения совести, за то что не оделась в подобающий скорбящей цвет. Но она не взяла с собой черного платья, а шить его не было времени.

Время. Сарина с тоской подумала, как мало его осталось: американский клипер «Алкиона», на котором отец заказал для них каюту, завтра утром отплывает в Китай. Именно в Шанхае ее отец-священник хотел продолжить дело своей жизни, а Сарина собиралась учить детей в миссионерской школе доктора Таунсенда. Сейчас ей предстояло решить, продолжать ли путешествие в одиночку или вернуться домой в Орегон. Но тогда мечта отца пойдет прахом.

Словно пытаясь сбросить навалившееся на нее горе, Сарина расправила плечи и выпрямилась. Именно такой хотел видеть ее отец: строгой, сильной, с гордо вскинутой головой. Решение придет позже. Сейчас она должна попрощаться. Она коснулась пальцами губ и наклонилась, чтобы дотронуться до деревянного креста. Проведя кончиками пальцев по буквам на табличке, она в последний раз прошептала «прощай», повернулась и медленно пошла по тропинке вниз с холма.

Экипаж, который наняла Сарина, помчался в город с такой скоростью, что пассажирку трясло неимоверно. Пока они ехали по узким улочкам, Сарина пыталась найти доводы в пользу того или иного решения: возвращаться ли ей домой или отправляться в Китай. Теперь, когда отца не стало, возвращение в Орегон не сулило ничего хорошего. Дом приходского священника епископальной церкви Святого Климента уже занял новый молодой священник, и теперь его жена учит тех мальчиков и девочек, с которыми раньше занималась Сарина в крохотной школе на Берчтри-роуд в двух кварталах от церкви. В Орегоне ее не ожидало ничего, кроме сочувственных улыбок и плохо скрываемой жалости в глазах тех, кто осуждал преподобного Томаса Джона за решение покинуть своих верных прихожан.

Крепче прижав к себе Библию, Сарина подумала о детях, ждущих в школе миссии приезда нового учителя, и о Таунсенде, рассчитывающем на нового священника, и у нее задрожала нижняя губа. Разве она может обмануть их надежды? Как и ее отец, она жила, сгорая от непонятной другим жажды деятельности. Их с отцом объединяла общая цель, ради которой они отправились в это, оказавшееся для одного из них последним путешествие. Неужели она осмелится предать их с отцом мечту?

Китай… Притягивающий и пугающий одновременно, таинственный и развращенный, земля красавиц с раскосыми глазами и ароматных цветов, храмов, странных обрядов и языческого поклонения давно усопшим предкам. Этот мир, чарующий и манящий, звал ее. Сарина со вздохом положила Библию на сиденье и закрыла глаза, но тепло книги, словно клеймо, продолжало жечь ей руки.

Несколько мгновений спустя коляска остановилась перед ветхим коричневым зданием с неровной крупной надписью «Гранд-отель» на фасаде. Взяв Библию, Сарина вылезла из коляски и по шатким ступенькам поднялась в гостиницу, разбудив дремлющую в тени крыльца дворняжку. Зайдя в комнату, служившую отцу спальней, она почувствовала, как горе вновь наваливается на нее, и, торопливо пройдя к себе, быстро закрыла дверь и задвинула щеколду.

Развязав желтые ленты маленькой серой соломенной шляпки, Сарина положила ее на поцарапанный туалетный столик. Потом распустила волосы и потерла пальцами ноющие виски. Она наклонилась к зеркалу, висевшему над столиком, и скривилась, глядя на свое отражение: глаза припухли, на щеках дорожки высохших слез.

Она налила немного воды из белого китайского кувшина, стоявшего на умывальнике, в такой же белый тазик и намылила душистым лавандовым мылом, которое захватила из дома, руки и лицо. Ополоснувшись, она на мгновение прижала полотенце к щекам и вновь посмотрела на себя в зеркало.

В окаймленном позолоченной рамой зеркале сияло золото ее льняных волос, а светло-карие глаза под тонкими дугами светлых бровей пылали, словно расплавленная бронза. Кончиком полотенца она вытерла последнюю каплю воды, затаившуюся возле дерзко вздернутого носа, и печально усмехнулась, отчего ямочки на щеках стали еще глубже. Полные, обычно постоянно готовые к улыбке губы придавали ее красивому лицу проказливое выражение, но сейчас они припухли и уголки рта уныло смотрели вниз. Нижняя губа предательски задрожала, и Сарина, отшвырнув полотенце, поспешно отвела взгляд.

Ее щеки запылали от стыда, когда она вспомнила, как часто отец бранил ее за то, что она слишком много времени проводит перед зеркалом. Он считал такое поведение непристойным, нескромным и, уж конечно, не подобающим человеку, который собирается нести слово Божье несчастным язычникам на другом конце земли. С горьким вздохом Сарина упала на кровать, протестующе заскрипевшую всеми пружинами, и уронила голову на смятую подушку.

Ее усталый взгляд блуждал по маленькой невзрачной комнате и наконец остановился на отцовской Библии, лежавшей на туалетном столике. Как она может повернуть назад, когда находится только у порога их мечты? Сарина сама удивилась возбуждению, которое вдруг охватило ее. Она вновь почувствовала тепло, исходящее от Святой книги. Как будто какая-то сила наполняла Сарину, и она ощутила тот единственно верный путь, которым ей предстояло пройти.

Она повернула голову к раскрытому окну. В двух кварталах от дома начиналась гавань, и там среди сторожевых кораблей и шхун, рыбацких лодок и мелководных фелюг в ожидании утреннего прилива на якоре стоял клипер. Сарине показалось, что она уже почувствовала морскую соль на кончике языка и легкие касания бриза, освежавшего лицо. Она видела перед собой необъятную синь – бесконечное шелковистое одеяло с белыми морщинками волн.

Когда на рассвете «Алкиона» отплывет в Китай, Сарина будет на ее борту.




Глава 1


Сарина стояла на палубе корабля и вдыхала резкий морской воздух. Соленые брызги орошали лицо, а выбившиеся из прически белокурые прядки прилипали к щекам. Внезапный шквал ветра послал через борт обжигающий душ морской пены, испещряя брызгами тонкую муслиновую юбку светло-коричневого платья. Сарина крепче вцепилась в поручни, вглядываясь в расстилающуюся перед ней всхолмленную ветром парусину волн.

Все паруса были подняты, и клипер с завораживающей легкостью прорезал воды Тихого океана. Капитан гордо называл «Алкиону» морской гончей, и теперь Сарина поняла, что это не пустая похвальба. Клипер был достойным соперником неутомимого, бескрайнего моря, и здесь, на палубе, Сарина могла воочию наблюдать битву, которая разыгрывалась между ними.

Никто из прочих пассажиров не осмелился выйти на палубу, предпочитая проводить время в маленьком, но уютном салоне. Мужчины курили сигары, потягивали бренди и говорили об охоте, железных дорогах и бесчисленных препонах, возникающих на пути их бизнеса, а их жены вышивали на пяльцах и сплетничали. Эта вполне довольная собой компания состояла из семи супружеских пар, которые открыто выражали Сарине свое неодобрение и ясно давали понять, что она не может претендовать на их избранное общество. Путешествуя одна, без родителей или хотя бы компаньонки, она представала в их глазах женщиной, чья репутация вызывает сомнение, а стало быть, не грех было на всякий случай подвергнуть ее презрению и осуждению.

Но несмотря на свое вынужденное одиночество, Сарина переносила морское путешествие легче, чем все остальные. Когда масляные лампы в салоне раскачивались взад и вперед, тарелки скользили от одного края стола к другому и матросы с трудом удерживались на ногах, Сарина обычно обедала в одиночестве. Стойкость перед лицом морской болезни давала ее уязвленной гордости хоть какое-то удовлетворение, но, когда она снова оказывалась в своей крошечной каюте, удовлетворение уступало место горечи.

– Вот вы где, мисс Пейдж, – раздался мелодичный голос, прервавший мысли Сарины. – Я вижу, вы снова любуетесь на нашу своенравную мать – море.

Сарина повернулась к мужчине, из-за качки и ветра с трудом приближавшемуся к ней. Его ботинки беззвучно скользили по мокрой палубе, а черный шелковый пиджак и широкие брюки трепетали вокруг тщедушной фигуры под порывами ветра.

– А вы, мистер Лу? – спросила она, плотнее закутываясь в коричневую шерстяную шаль. – Вы так же храбры и безрассудны, как я?

– Если человек бросает вызов морю, он одновременно и храбр, и безрассуден, – кивнул Лу, поравнявшись с ней. Его круглое, без единой морщинки лицо оказалось вровень с ее лицом. Умные черные глаза светились теплотой. – Вы знаете, мисс Пейдж, что в Китае моряки поклоняются богине по имени Ма Чу?

Сарина покачала головой, ожидая услышать очередную историю. Их было так много в запасе у добродушного торговца шелком, и он щедро делился ими, одновременно скрашивая ее одиночество и используя повод лишний раз рассказать о своей прекрасной стране. Как и Сарина, он ехал в Шанхай один. Но целью его поездки была покупка шелка для принадлежащей ему ткацкой фабрики в китайском квартале Сан-Франциско. Будучи азиатом, он, как и Сарина, был отвергнут надменным обществом пассажиров клипера, и, вероятно, именно это сдружило их.

– Многие моряки носят с собой маленькие красные мешочки с пеплом из курильницы, которую они зажигают перед образом богини, прежде чем сесть на корабль и отправиться в новое путешествие, – начал рассказ Лу Ван. – Нося их с собой, они надеются на ее защиту во время плавания. Если разыгрывается шторм, моряки, стоя на коленях на носу корабля и держа в руках свои мешочки с пеплом, просят Ма Чу не дать им погибнуть. Говорят, что во время шторма богиня часто показывается тем, кто ей верен, в виде огненного шара на главной мачте корабля.

Сарина как зачарованная посмотрела на высокую деревянную мачту и раздуваемые ветром белые квадратные паруса.

– Если огненный шар опускается в море, – продолжал Лу Ван, – моряки считают это добрым предзнаменованием и верят, что все обойдется. Если же шар поднимается – это знак надвигающейся беды.

При этих словах Сарина вздрогнула и лицо ее побелело.

– Я испугал вас, мисс Пейдж? – В глазах мистера Лу появилось озабоченное выражение.

– Я раньше никогда не плавала на корабле, мистер Лу, – растерянно призналась Сарина, – и не знаю, что нужно предпринять, если шар, вместо того чтобы опускаться, поднимется вверх.

– Я полагаю, что, если до этого дойдет, – ласково произнес китаец, – вы будете молиться вашему Богу о спасении, не так ли?

Сарина не могла не улыбнуться.

– Да, – согласилась она. – Вероятно, так и будет.

Лу Ван напоминал Сарине отца, а она сейчас скучала по нему больше, чем за все время, прошедшее со дня его смерти.

– По вашему лицу я вижу, что еще слишком свежи горестные воспоминания и вы живете только ими, мисс Пейдж. – Слова Лу Вана застали ее врасплох. – Позвольте старому человеку разделить ваше горе. Поделившись им, вы, возможно, испытаете исцеляющие мгновения покоя.

Его участие разбередило рану, и Сарина прерывающимся голосом поведала ему о смерти отца и о том, как решилась в одиночку воплотить в жизнь его давнюю мечту. В глазах Лу появилось тревожное выражение, но Сарина, увлеченная собственным рассказом, не обратила на это внимания. Она была благодарна чужестранцу, который с таким сочувствием, так внимательно слушал ее.

– Вы едете в школу при миссии? – переспросил Лу Ван, когда Сарина закончила свой рассказ.

– Да, в школу доктора Таунсенда на улице Сыновней Почтительности.

На его высоком лбу появились морщины.

– Боюсь напугать вас, мисс Пейдж, но вы, вероятно, не знаете, какие трудности пришлось пережить в последнее время миссионерам в Шанхае.

Сарина покачала головой, и он продолжил:

– Хотя сам я родился в Сан-Франциско, почти вся моя семья до сих пор живет в Шанхае. Всего месяц назад я слышал от своего кузена, что двое миссионеров-христиан были там недавно сожжены. Многим сотрудникам миссии удалось бежать, но некоторые были не столь удачливы и поплатились за это жизнью.

Сарина вспомнила о последнем письме, которое получил отец от доктора Таунсенда, письме, в котором рассказывалось только об успехах миссии и ни слова не говорилось о трудностях. Она судорожно вздохнула. То письмо они получили больше трех месяцев назад.

Ветер вдруг показался Сарине слишком пронизывающим, ее пробрал озноб. Неужели доктор Таунсенд в опасности? Возможно, и ее жизнь окажется под угрозой, когда она приедет на место. Охваченная ледяной волной страха, она задрожала и нервно затеребила пальцами край мокрой шали.

– Примите мои самые искренние извинения за то, что именно от меня вы услышали эти огорчительные новости, мисс Пейдж, – пробормотал старик, – но, может быть, Бог был благосклонен к доктору Таунсенду и спас его, так же как спасает многих других? – Китаец поспешно взял ее под руку. – Ну же, моя дорогая, отбросьте свои страхи. Вас отделяют от правды еще столько миль, и ненужное беспокойство не сможет изменить то, что Бог уже предначертал.




То ли корабль качнуло, то ли причиной стал ночной кошмар, но Сарина внезапно проснулась. Сердце ее бешено колотилось, полупрозрачная батистовая ночная сорочка прилипла к мокрому от пота телу. Время близилось к полуночи. Дрожа, она приподнялась на узкой койке и потянулась к длинной, тяжелой накидке, висевшей в углу на вешалке. Сунув босые ноги в мокрые после прогулок по палубе туфли и с трудом открыв неподдающуюся задвижку, она выскользнула из маленькой душной каюты.

Раскинув для равновесия руки, Сарина медленно шла по узкому коридору. Воздух наполнял запах прогорклого дыма, вившегося из стеклянных масляных ламп, висевших на стене на медных гвоздях. Проходя мимо последней перед лестницей на палубу каюты, Сарина услышала звук бьющегося стекла. Эта каюта принадлежала Дженсону Карлайлу, владельцу «Торговой компании Карлайлов» и этого самого клипера, на котором она плыла. Сарина никогда не видела его и полагала, что он либо пожилой мужчина, плохо переносящий морское путешествие, либо просто предпочитает одиночество сомнительной компании на корабле. Может, что-то случилось, подумала Сарина, останавливаясь возле двери. Но в каюте было тихо, и она проворно поднялась по узкой лестнице на открытую палубу. Может быть, звездное небо даст успокоение ее мятущейся душе?




Дженсон Карлайл со злостью посмотрел на разбитую бутылку. Хватит бренди, решил он, открывая верхний ящик бюро и доставая джин. Наполнив бокал, он сразу осушил его до половины, отчего у него на глазах выступили слезы и перехватило дыхание. Он взял золотые карманные часы, принадлежавшие его отцу, и посмотрел, который час. Полночь. Он захлопнул крышку часов и снова поднял бокал.

– За тебя, Дженсон Тайрон Карлайл! – торжественно произнес он, прежде чем выпить.

Стало лучше, но не настолько, как ему хотелось бы. Ноющая боль немного утихла, и осталось просто неприятное ощущение. Обычно мало пьющий, он решил, что эта ночь больше всего подходит, чтобы напиться. В конце концов, мужчина не часто отмечает одновременно тридцатилетний юбилей и то, что должно было бы стать его первой свадебной ночью.

Он поставил пустой бокал и взял бутылку, чтобы снова наполнить его, но, промахнувшись, вылил джин прямо на ногу.

– Черт бы тебя побрал, Хилари! – рявкнул Дженсон. – Будьте вы все прокляты! – простонал он, и в его глазах заблестели слезы.

Он проклинал своего отца, скончавшегося в двадцать девять лет от сердечного приступа, и своего старшего брата Маркхама, умершего в том же возрасте и по той же причине. Было ли это случайным совпадением или фатальной особенностью мужчин рода Карлайлов, Дженсон не знал, но с тех пор в нем поселился страх, так же как и в его младшем брате Гаррете.

Сейчас, в возрасте двадцати восьми лет, перепуганный Гаррет жил как преклонных лет инвалид: осторожный, боязливый, он ограничивал себя во всем и почти нигде не бывал. Отказываясь сделать хоть мало-мальски рискованный шаг, подозрительный к переменам, он каждую неделю отправлялся к доктору, надеясь, что режим ограничений, который он сам себе прописал, подарит ему долголетие. Дженсон, напротив, по причине того же отчаяния с безжалостным усердием пришпоривал лошадку жизни.

Он оставил Гаррета вместо себя в главной конторе «Торговой компании Карлайлов» в Сан-Франциско и, развязав таким образом себе руки, отправился путешествовать по миру, одновременно расширяя свою торговую империю. Он вел себя как нищий, дорвавшийся до богатого стола и изысканных блюд, быстро и жадно поглощая любое новое впечатление. Вся его жизнь стала вызовом, перчаткой, которой он пытался отхлестать по бледным щекам неизбежную смерть.

Налив новый стакан джина, он нетвердой походкой пересек каюту и подошел к круглому иллюминатору. Изрядно повозившись с металлическим засовом, он наконец открыл его и потянул на себя тяжелое стекло. Глубоко вдохнув свежий ночной воздух, он попытался сосредоточиться на неотложных делах, которые ждали его в Шанхае, и перспективах новых контор, которые он в конце концов откроет в Гонконге. Бизнес, утешал он себя, – это единственное, что достойно внимания мужчины.

Но думать о делах Дженсон сейчас не мог. Он снова поднял бокал, но его рука замерла в воздухе. Он отчаянно заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, но от этого видение, которое только что мелькнуло в полупрозрачных брызгах лунного света, не исчезло. У него перехватило дыхание. Это опять была она – девушка, неутомимо бродившая среди брызг и вздымавшихся волн.

Он вспомнил, как впервые увидел ее: на второй день морского путешествия она вышла на палубу в сопровождении пожилого китайца. Дженсон не сомневался, что она одна из тех златоволосых красавиц, которых запутанные жизненные обстоятельства или утерянная невинность толкнули на внезапный шаг – сесть на корабль, идущий в Китай. Конечные пункты их путешествия были различны, но судьба всех ждала одна и та же. Завлеченные в Китай мечтой о браке с богатым американцем или перспективой получить работу в состоятельных британских семьях, эти молодые женщины, щедро наделенные красотой, оказывались в публичных домах.

Он жадно глотнул крепкого джина и тут же закашлялся. Его взор затуманился, и белокурая красавица медленно превратилась в свою противоположность. Теперь она предстала перед ним в облаке черных, как вороново крыло, волос. Ее горящие глаза, полураскрытые губы и шелковая кожа будили в нем самые острые чувства и возбуждали страсть, слишком сильную, чтобы можно было сдержать ее. Хилари Вудтроп – девственница-искусительница, невинная чародейка. Она околдовала его, заставляя трепетать наглухо закрытое сердце, выманила обещание вечной любви.

«Давай подождем!» – умолял он ее в ту ночь два года назад, когда они лежали без сил на скомканных простынях. Нужно подождать, пока ему не исполнится тридцать, и тогда они поженятся. Главное – перейти границу двадцатидевятилетия. Ведь если ему остался всего один год жизни, как он смеет обнадежить любимую женщину, чтобы затем так жестоко обмануть? Да, она обождет, обещала Хилари, прильнув теплыми губами к его щеке; ее тело, словно факел, разжигало его. Но даже тогда он в глубине души ощущал леденящий страх. Как он может жениться и подвергнуть риску умереть от болезни сердца сыновей, которые родятся от их союза?

Это случилось через четыре месяца после того, как ему исполнилось двадцать девять. Хилари сделала его любовь оружием против него же. Холодный чужой голос, холодное прикосновение. Она сказала, что ей уже двадцать пять. Если с ним теперь что-нибудь случится, что станет с ней? Он лишил ее невинности, и теперь она не нужна ни одному мужчине. Некоторые уже называют ее старой девой, другие считают падшей женщиной – ведь она так долго поддерживает близкие отношения с мужчиной, который официально не сделал ей предложения. Между ними все кончено. Она выйдет замуж за кого-нибудь другого.

Он почувствовал, как все его мужество куда-то исчезает и силы покидают его. Ее предательство обезоружило Дженсона, его гордость скомканной тряпкой валялась у ее ног. И тогда он собрал все, что осталось в нем мужского, и ушел из ее жизни. Пока он в мрачном одиночестве утихомиривал свое горе, она объявила о помолвке с богатым пятидесятилетним вдовцом по имени Прескотт Грей, и вскоре они сыграли пышную свадьбу.

Жених происходил из старинного рода Греев и являлся владельцем торгового центра с филиалами в Нью-Йорке, Париже и Лондоне. Там продавали произведения искусства и антиквариат, который Грей сам отбирал во время ежегодных путешествий по экзотическим столицам мира. Этого человека, по-видимому, не заботила запятнанная репутация Хилари, ибо он женился на ней, одел в шелка, увешал драгоценностями и обходился с ней как с самым бесценным из своих сокровищ.

Бокал Дженсона опустел. Он думал о случайных наслаждениях, в которых теперь никогда не отказывал себе. Бурная страсть, пара слезинок и неизбежное расставание без сожалений. Больше ни одна женщина не поймает его в ловушку, не заберет в полон его израненное сердце, не выманит обещаний вечной любви.

– За тебя, моя призрачная лунная богиня! – Он поднял пустой бокал и обернулся в сторону палубы, где стояла женщина. – Здесь ты не найдешь страстного поклонника, нежная Артемида. Партнера на ночь – может быть, но лишь такого, который не дает обещаний, столь легко нарушаемых.

Он увидел, как девушка повернулась и прислонилась спиной к поручням. В лунном свете она казалась еще прекраснее. Будто искры летели с серебристых прядей ее волос и пронзали его тело, оставляя на коже странное покалывающее ощущение. Он почувствовал, как тонкие, невидимые нити протянулись от него к ней, и понял, что не в силах сопротивляться. Глубоко в паху зажегся язычок желания.

– Нет!.. – застонал он, прикрывая глаза, и желание с неистовой силой овладело им.

Это колдовское существо подобно сирене, завлекающей глупых моряков на рифы, где их ждет смерть. Она пробудила в нем чувственный голод, который он никогда больше не хотел испытывать. Голод, который мог лишь погубить его.

– Нет! – вырвался у него крик, и, отвернувшись от иллюминатора, Дженсон, шатаясь, направился к бюро. Схватив бутылку, он поднес ее прямо к губам. Вот так он погасит пламя предательской страсти. Только так и не иначе.

Он сделал слишком глубокий глоток и закашлялся. Он глубоко вдохнул, но это лишь усилило кашель.




Сарина слышала кашель Карлайла. Значит, он болен. «Может, ему нужна помощь?» – подумала она и бросилась с палубы вниз по лестнице. Подойдя к каюте, она услышала, что кашель стал громче, и без колебания постучала в дверь. Кашель не утихал. Она снова постучала. Ответа не было, и Сарина просто толкнула дверь.

Он стоял спиной к ней, опустив голову, и, облокотившись на столик, ловил ртом воздух. Дверь за ней захлопнулась.

Дженсон обернулся и застыл. Его кашель внезапно стих.

Сарина похолодела, не веря своим глазам. Мужчина, стоявший перед ней, вовсе не был больным стариком, как она его себе представляла.




Глава 2


При свете единственной в каюте масляной лампы Сарина увидела молодое загорелое, чуть удлиненное лицо и длинные, густые черные волосы, щедро подернутые серебром. Похожий на демона, он стоял перед ней в черном парчовом халате, небрежно схваченном поясом. От неожиданности она опустила глаза и увидела его босые ноги, которые, словно якоря, приковали к дощатому полу его, как показалось Сарине, слишком большое тело.

Она словно высечена из слоновой кости, подумал Дженсон, проклиная себя за то, что слишком много выпил и теперь алкогольный туман мешает ему как следует разглядеть прелестное видение. Идеальная фигура незваной гости напомнила ему мраморную статую Дианы, которую он видел когда-то в греческом храме и вовсе не рассчитывал когда-нибудь увидеть наяву.

Сарина украдкой взглянула ему в глаза – зеленые, словно листья, стряхнувшие капли росы. Лицо, будто высеченное из гранита: дерзкий нос, твердый квадратный подбородок. Когда он улыбнулся ей хитроватой пьяной улыбкой, его белые зубы словно приготовились вонзиться в нее. Сарина хотела тотчас уйти, но что-то будто удерживало ее. Хотя Карлайл не сделал ни одного движения в ее сторону, ей казалось, что она чувствует железную хватку его руки.

– Я… я подумала, что вы больны – еле выговорила она наконец и сама не узнала своего голоса.

– И, подобно ангелу милосердия, пришли, чтобы спасти меня, – продолжил он.

Его резкий тон вернул ее к действительности.

– Я думала, что вам плохо и нужна помощь, – вымолвила Сарина и повернулась к двери.

– Уже уходите?

Насмешка, звучавшая в его голосе, разозлила ее.

– Теперь вы уже, без сомнения, сами сможете о себе позаботиться.

Она ведь сама пришла, подумал Дженсон. Значит, точно такая же, как и все остальные. Они приходили к нему либо по собственной инициативе, либо их приводили к нему услужливые китайцы – это не имело значения. И сейчас не имеет. Важно лишь то, что она здесь и он ее хочет. Но к его досаде, стоило ему протянуть руку, как она отпрянула назад.

– Я не сделаю тебе больно, – пообещал он, касаясь ее лица.

Тело Сарины запылало. Она увидела в его зеленых глазах свое отражение и почувствовала, как тепло, словно ртуть, растекается у нее по жилам. В одно мгновение она растаяла перед этим мужчиной, что так нагло водил кончиками пальцев по ее щеке, но уже в следующее она с протестующим криком оттолкнула его. Однако, вместо того чтобы охладить Дженсона, она, похоже, только воспламенила его.

– Так, значит, ангелочек еще и дерется? – усмехнулся он и, схватив ее за плечи, прижал к стене. – Должен сказать, ты не похожа на других, моя дорогая. Никто еще не изобретал таких причин, чтобы прийти ко мне в каюту.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – задыхаясь, вымолвила Сарина, пытаясь высвободиться.

– Неужели? – улыбнулся Дженсон. – Тогда, может, теперь поймешь.

Он навалился на нее всем телом, крепче прижимая к стене, и, обхватив ладонями ее лицо, медленно приблизил к нему свои губы. Запах можжевеловой водки обжег ей рот, заставляя задрожать от ощущения, которого она никогда раньше не испытывала. Сначала это было только жжение на губах, но когда он скользнул языком ей в рот, она почувствовала жжение и там. Грудь Сарины оказалась притиснутой к его крепкой груди, и неизведанное ощущение растекалось оттуда по всему телу, поглощая ее, лишая сил сопротивляться и парализуя волю.

Он словно проник ей в самую душу и раскупорил бутыль с ее одиночеством. Он был ей не отец, не друг, а совсем посторонний человек, но вдруг она ощутила свою необъяснимую связь с ним. Трепещущее сердце Сарины предостерегало ее: когда эта запретная близость окончится, она станет еще более одинока, чем раньше, но она не представляла, как остановить все это.

Сарина вздрогнула, словно холодная, отрезвляющая волна окатила ее с ног до головы. Он отпустил ее, но лишь затем, чтобы получше разглядеть ее лицо, и озадаченно выгнул бровь.

– Ты, похоже, разочарована, – задумчиво произнес он.

– Я… – Дрожащая и смущенная, Сарина не могла вымолвить онемевшими губами ни единого слова.

– Тогда, может быть, мой ангел вовсе не ангел и на самом деле желает большего?

Прежде чем она успела ответить, его губы снова впились в нее, и силы снова покинули Сарину.

– Разве это не лучше, чем говорить друг другу колкости? – пробормотал он, скользя губами по ее коже.

– Пожалуйста… – прошептала она.

– Пожалуйста? – повторил он, медленно исследуя языком каждый изгиб ее шеи.

– Не…

Его губы вновь не дали ей договорить. И вновь она почувствовала, как тает от странного, незнакомого, но, безусловно, приятного ощущения. Он взял ее на руки, и она вскрикнула, но, даже испугавшись, она почему-то желала, чтобы он продолжал держать ее.

– Отпустите меня! – потребовала она, стуча по его груди ослабевшими кулаками. – Отпустите, я сказала!

– Я сам этого хочу, – заверил он, всего раз споткнувшись на пути к узкой кровати.

– Вы не имеете права…

– У меня есть все права, – возразил он. – Ты сама дала их мне в тот момент, когда вошла сюда.

– Но я вошла только для того…

– Чтобы помочь мне, – оборвал он ее. – Вот я сейчас и покажу тебе, как ты можешь мне помочь.

Она бесстыдно искушала его и теперь будет за это наказана. Его тяжелое тело прижало ее к кровати, изящные пальцы изучающе касались ноющей кожи – в таком положении она была беззащитна. И все-таки чутье подсказывало, что она должна сопротивляться, иначе погибнет. Она не сравнится с ним ни в силе, ни в решительности, но, может быть, если ей удастся остудить его, она сможет убежать?

– Пожалуйста… – прошептала она, вновь пытаясь отодвинуться. – Пожалуйста, мне больно. – Она подняла полные слез глаза. – Не могли бы вы сначала просто обнять меня?

– Что ж, раз ты такая застенчивая, – пробормотал он, оставив на время попытки расстегнуть ее накидку. Он лег на спину, положил ее голову себе на грудь и обнял ее.

Боясь вздохнуть, она застыла. Стук его сердца эхом отдавался у нее в ушах. Слегка повернув голову, она украдкой глядела на его красивое лицо: прикрытые в полудреме глаза, тяжелые черные ресницы, бахромой лежащие на щеках. Похоже, он уснул. Сарина для проверки глубоко вздохнула и решила, что пора освобождаться. Затаив дыхание, она приподняла голову и попробовала сесть.

Он мгновенно открыл глаза, и в их зеленой глубине зажегся предостерегающий блеск.

– У меня затекла рука, – поспешно объяснила она, пытаясь вытянуть из-под него свою накидку.

Он, похоже, удовлетворился ее ответом, поскольку хмыкнул и снова закрыл глаза. Но его объятия теперь стали крепче. Сарина чувствовала, что попала в ловушку. Если она все же попытается вырваться, накидка помешает ей это сделать.

– Какого черта ты там возишься? – проворчал Дженсон, приподнимаясь на локте.

– Накидка, – пробормотала Сарина, пытаясь ослабить завязки вокруг шеи.

– Пусти. – Он отстранил ее руки. – Если бы ты не подняла такой крик, я бы давно тебя от нее освободил.

Сарина тщетно старалась не замечать легких прикосновений его пальцев, будто угли обжигающих ей шею, пока он ловко развязывал проклятые завязки. Накидка упала, и она поняла, что совершенно беззащитна. Оставшись в тонкой ночной сорочке, она под его взглядом чувствовала себя совсем обнаженной, словно на ней ничего не было. Наклонясь, чтобы подобрать накидку, которую она по глупости сняла, Сарина незаметно оценила расстояние до двери. Остается молить Бога, чтобы ей удалось спрыгнуть с кровати и добежать до двери быстрее, чем отреагирует его затуманенный алкоголем разум.

Она пошевелилась и услышала треск рвущейся сорочки: край ткани был прочно придавлен его телом. Испуганно вскрикнув, она дернула тонкую материю, и Дженсон, приподнявшись, схватил ее за запястья.

– Я полагал, ты хочешь, чтобы я обнял тебя, – буркнул он, укладывая Сарину на спину и удерживая ее руки над головой.

Сарина, как могла, извивалась под ним, пытаясь отбить новую атаку.

– Мне кажется, ты сопротивляешься слишком энергично, моя сладкая, – задыхаясь от борьбы, сказал он. – Девушкам следует точно знать, когда следует прекратить игру, становящуюся утомительной.

Она собралась гневно возразить, но яростный поцелуй помешал ей. Какую глупость она совершила, какую ужасную глупость! Она была ребенком, игравшим во взрослую женщину, и эта игра завела ее в ловушку. Но когда его губы принялись обследовать мочку уха, новый отчаянный план родился у нее в голове. Она сделает вид, что согласна, а когда он потеряет бдительность, она попытается убежать. И Сарина перестала сопротивляться. Она тупо и неподвижно лежала под ним, заставляя себя не реагировать на его прикосновения и ожидая, когда он расслабится.

Но руки и рот Дженсона не уставали. Где бы ни побывали его губы, везде рождалось сладкое, теплое ощущение. Под его ласкающими пальцами кожа становилась подобной позолоченному атласу. Он расстегнул крошечные пуговки ее ночной сорочки и отогнул тонкую ткань, как отгибают наружные лепестки розы.

– Боже, как ты прекрасна! – выдохнул он, обдав теплым дыханием ложбинку между ее грудей.

По своей наивности Сарина терпеливо ждала, когда его пыл иссякнет, но от этого внезапного дуновения у нее перехватило дыхание. Он расстегнул до пояса лиф ее сорочки и обнажил грудь. Его голодные губы накрыли нежное возвышение в центре одного из белоснежных холмов, и Сарина, вздрогнув, выгнулась дугой навстречу ищущему языку Дженсона. Дрожь сотрясла ее тело, и Сарина вцепилась пальцами в широкие плечи, но вместо холодной ткани халата она неожиданно почувствовала влажную теплоту его кожи и вдохнула незнакомый мужской запах.

Сарина взглянула ему в глаза и утонула в них. Она страстно желала скорейшего окончания этой чудесной агонии, но могла лишь беспомощно ожидать ее. Он гладил каждый изгиб и каждую ямку на ее теле, опаляя нежным пламенем ее кожу. А потом его рука проникла в самое потаенное место, в котором и сосредоточились все эти неизведанные ощущения. У Сарины перехватило дыхание, потому что именно здесь пылал огонь, воспламеняющий все ее тело и сжигающий душу.

Он осторожно раздвинул руками ее ноги. Она в ужасе вскрикнула. Неужели она сдастся этому дьяволу и будет навечно проклята?

Дженсон, чей чувственный голод дошел до предела и вожделение было столь велико, что его больше невозможно было сдерживать, со сдавленным стоном проник в нее. Он полагал, что она готова к этому так же, как и он, и не понял, почему она вжалась в постель. Он никогда не был в роли насильника и считал ее своим более чем жаждущим партнером. Немного смущенный и готовый взорваться от желания, он, откинув в сторону дурные предчувствия, начал безумную скачку.

Ее попытки оттолкнуть его лишь заставили его сильнее прижаться к ней. Тяжелое тело Дженсона вдавило ее в кровать. А может, это ее страх, боль и потребность в человеческом тепле приковали ее к нему? С каждым толчком, с каждым соприкосновением их противоборствующих тел Сарина чувствовала, как ее увлекает в водоворот, кружит все быстрее и быстрее. И вдруг, с последним самым сильным толчком она воспарила – рассыпалась кусочками радуги, в каждом из которых, как в чистейшем кристалле, отражался ее восторг.

Затем она снова услышала плеск моря о борт корабля и тихий звук ровного дыхания Дженсона. Дрожащий свет лампы отбрасывал размытые тени. Она лежала на кровати в объятиях любовника. Ее тело, покрытое странной, липкой влагой, ныло и болело.

Она повернула голову к стене, прочь от танцующих теней, в темноту, которой отныне принадлежала она и ее черная душа. Рыдания застряли у нее в горле. Она оказалась не лучше обычной проститутки, дочери тьмы, отродьем самого Люцифера.

Увидев, что Дженсон крепко спит, она осторожно выскользнула из кольца его расслабленных рук. Мгновение постояв на ватных, дрожащих ногах, она подобрала валявшиеся на полу сорочку и накидку. Поспешно застегивая пуговицы, она услышала его стон. Он перевернулся на бок и вытянул руку, словно во сне хотел убедиться, что она все еще здесь. Оставив пуговицы незастегнутыми, она набросила накидку и беззвучно выскользнула из каюты.

Сарина снова пробралась на верхнюю палубу и устало облокотилась на деревянные поручни. Полный добродушный круг луны висел в вышине среди звезд, но глаза Сарины наполнились слезами, и луна вместе со звездами расплылись в серебристом тумане. Ни один мужчина теперь не женится на ней. Ее девственность украдена, добродетель потеряна. Она подумала о невинных детях, которых ей предстоит учить, и ей стало еще горше. Она теперь нечиста и не может направлять их на путь добра и справедливости.

Пока она стояла, заново переживая свое горе и позор, резкие порывы завывающего ветра высушили слезы. Его холодное дыхание, казалось, проникало внутрь. Оно остудило ей сердце, охладило душу и заморозило все, что было нежно и ранимо. Она больше не сможет защититься детским неведением. В качестве женщины она проиграла первую же битву, и непорочность больше никогда не вернется к ней.

Сарина плотнее запахнулась в накидку, пытаясь собраться с силами и успокоить ноющее сердце. Она не может тратить драгоценное время на оплакивание содеянного. Ей нужно собрать все силы и все мужество, чтобы подготовиться к тому, что ждет ее в Шанхае. Твердая в своем решении, она перегнулась через перила и вглядывалась в пенящиеся гребни волн, словно ища в них утешения. Но оно не приходило.

Дженсон, шатаясь, поднялся на палубу, уверенный, что найдет ее здесь. Удовлетворение, дарованное его изнывавшему телу, мгновенно улетучилось, лишь только он увидел следы утраченной девственности на смятых простынях. Она сопротивлялась, потому что была невинна! Смущение и угрызения совести боролись в его затуманенной алкоголем голове, хотя и то и другое затмевалось неожиданным чувством облегчения, которое принесло ему это открытие. Он стоял на дрожащих ногах, и ветер хлестал его, мешая дотянуться до Сарины. Стоит ветру подуть сильнее, и бедняжка полетит вниз, в бурлящее море.

– Что ты собираешься делать, черт побери? – прорычал он, грубо схватив ее за талию и оттаскивая от перил.

– Оставьте меня!

– Это так ты благодаришь человека, который только что спас тебе жизнь?

– Моя жизнь не нуждается в спасении, – отрезала она.

– Ты просто не знаешь, как надо вести себя на корабле, мой ангел. Один резкий толчок – и ты уже в холодной ванне.

В лунном свете ее глаза горели, словно расплавленное золото, жесткие и беспощадные, как глаза животного, ведущего смертельную схватку. Он попытался оттащить ее от перил, но она вырвалась и в гневе повернулась к нему.

– Не смейте прикасаться ко мне! – выкрикнула она. – Грех, в который вы ввергли меня, мне предстоит нести всю оставшуюся жизнь. Я никогда не прощу вам этого, Дженсон Карлайл, никогда!

Ветер взметнул ее волосы золотистым нимбом вокруг головы и раздул накидку, словно огромное черное крыло, у нее за спиной. Не произнеся больше ни слова, Сарина прошла мимо него.

– Знаешь, что говорят китайцы? – бросил ей в спину Дженсон. – Спаси жизнь, и ты будешь навсегда в ответе за нее. Это значит, что с этой минуты я отвечаю за тебя, хочешь ты того или нет, мисс…

Он внезапно остановился. Черт, теперь он ее спаситель, а он даже не знает, как ее зовут.




Глава 3


Совсем не из-за сильной качки Сарина весь следующий день не выходила из каюты. Чувство вины и угрызения совести, от которых ныло в животе, заставляли на время забыть о голоде. Свернувшись калачиком над Библией, она не получала успокоения, и руки, привыкшие переворачивать знакомые страницы в надежде найти утешение, сейчас, казалось, были недостойны касаться этой святой книги. К тому времени, когда первые алые лучи вечернего солнца окрасили небо, она уже больше не могла бороться с голодом, со всей настойчивостью заявлявшим о себе. Горестно вздохнув, она отложила Библию на деревянную полку возле узкой кровати, разгладила складки смявшегося платья и медленно вышла из каюты.

Она не была готова к тому, что, войдя в зал, обнаружит свой столик занятым. И уж во всяком случае, не Дженсоном Карлайлом. При виде его у нее застучало в висках, ноги сделались ватными, и она на какое-то время застыла в дверях, не решаясь войти. Как сделал бы любой джентльмен, Дженсон проворно вскочил, отодвинул свободный стул и сделал приглашающий жест рукой, Сарина же тоскливо озиралась в поисках другого свободного столика. Но тщетно.

Держась за стул с видом, который, по мнению Сарины, выражал издевку, он изогнул губы в ленивой полуулыбке и вопросительно выгнул дугой черную бровь, словно недоумевая, почему же она медлит. Глаза всех присутствующих в столовой обратились к ней, в их взглядах читалось удовлетворение: их первая оценка оказалась правильной! С решимостью, продиктованной отчаянием, Сарина выпрямила плечи, гордо вскинула голову и приняла вызов. Наградив Дженсона ледяной улыбкой, она поплыла через зал, легким кивком поблагодарила его за галантность и села на жесткий, с высокой спинкой стул, который он ей подвинул. Пока Карлайл возвращался на свое место, Сарина, чтобы как-то занять трясущиеся руки, развернула льняную салфетку и положила на колени.

– Моя каюта показалась мне сегодня вечером особенно тесной, – сказал он так тихо, что Сарина еле удержалась, чтобы не податься вперед. – И поскольку вы единственная на этом корабле, с кем я пока познакомился, я счел возможным предложить вам разделить этим вечером мое общество.

– Вы мне льстите, – в тон ему холодно ответила Сарина. – Но мне кажется, что за другими столиками вы стали бы более желанным гостем.

– Иными словами, вы не одобряете мой выбор?

В ответ она поджала губы и перевела взгляд на масляную лампу, висевшую на стене. Сарина не могла смотреть на него: Дженсон оказался еще более красив, чем ей казалось. Он был в белой батистовой рубашке, на шее – небрежно завязанный шелковый зеленый шейный платок, от которого его загар казался еще более золотистым, а волосы темными. Его бутылочно-зеленые глаза словно гипнотизировали ее. Отведя взгляд, она как зачарованная уставилась на его руки. Дженсон лениво вертел ножку бокала, а Сарина думала только о том, как эти руки, такие сильные и вместе с тем такие неожиданно нежные, перевернули весь ее мир.

– Вы действительно возражаете против того, чтобы я сидел рядом с вами, мисс Пейдж? – внезапно нарушил молчание Дженсон.

– Если бы у меня была возможность выбирать, я бы предпочла компанию кого-нибудь другого, мистер Карлайл, – ответила она, язвительно подчеркнув слово «мистер».

– Например, вашего друга Лу Вана?

Она прищурилась.

– Вы знаете мистера Лу?

– Можно сказать, что знаю, – ответил он, лениво отхлебнув вина. – Выпейте и вы, мисс Пейдж. Я думаю, нам есть что отметить. После прошлой ночи вы и я…

– Я бы предпочла, чтобы вы не вспоминали о прошлой ночи, – перебила она.

– Как пожелаете. – Он сделал знак стюарду, чтобы тот наполнил его бокал.

Сарина заерзала на стуле: все ее тело отозвалось на его слова.

– Мои разговоры испортили вам аппетит или вам не нравится еда? – спросил Карлайл, указывая на ее нетронутую тарелку.

Сарина тоже взглянула на нее, словно впервые увидела, и желудок сразу возвестил о своих желаниях, но вместо того, чтобы поесть, Сарина решила сначала выпить вина. Она не спеша делала глоток за глотком, а Дженсон тем временем непринужденно отрезал кусок за куском от своей порции жареной телятины и, подцепив вилкой, отправлял их в рот. Словно загипнотизированная, Сарина смотрела, как его губы смыкаются вокруг кусочка мяса, как работают челюсти, когда он жует. Никогда раньше она не думала, что это простое действие может содержать столь непристойный намек.

Она снова взглянула на свою полную тарелку. На этот раз ее желудок жалобно заурчал, напоминая Сарине, как она голодна. Она потянулась за вилкой, но та как назло выскользнула из ее руки и со звоном упала. Все головы, как по команде, повернулись в ее сторону. Щеки Сарины запылали. Звук удара вилки об пол снова и снова эхом отзывался у нее в голове. Она бы наклонилась, чтобы поднять ее, если бы Дженсон не схватил ее за запястье.

– Сейчас вам принесут другую, – сказал он.

В его тоне больше не было издевки, но Сарине все еще казалось, что ей преподают урок хороших манер. Но нет, ее сосед был внимателен и серьезен. Молодой стюард, который раньше наполнил Дженсону бокал, принес чистую вилку и положил ее слева от тарелки.

– Спасибо. – Она чуть кивнула юноше и изобразила вежливую улыбку, но не смогла удержать ее на лице, когда поворачивалась к Дженсону.

Телятина была безвкусной, картофель холодным, горох и бобы сморщенными и пересушенными. Она вскоре оставила тщетные попытки поесть и решила выпить второй бокал вина.

– Капитан сказал мне, что вы собираетесь преподавать в Шанхае в одной из школ американской миссии, мисс Пейдж, – неожиданно прервал молчание Дженсон.

– Да, – через силу ответила она.

– А вы не слишком молоды, чтобы в одиночку отправляться в такие путешествия?

– Я сама так решила, мистер Карлайл, и, несмотря на свой возраст, вполне в состоянии позаботиться о себе.

Его скептический взгляд дал ей понять, что он в этом сомневается, и Сарина почувствовала, что он считает ее по меньшей мере наивным ребенком. Он, должно быть, угадал ее мысли, потому что внезапно протянул руку и накрыл ею ладонь Сарины. Вынести это теплое, знакомое прикосновение было выше ее сил.

– Что касается прошлой ночи, – тихо сказал он. – Я был пьян и принял вас за кого-то другого. То есть я решил, что вы совсем другой человек. И я хочу извиниться за это. Если…

– Я не знаю, за кого вы меня приняли, мистер Карлайл, – резко оборвала она его, отнимая руку, – но ваши извинения никогда не смогут исправить то, что вы себе позволили, пусть и под влиянием выпитого.

На мгновение можно было подумать, что ему знакомы угрызения совести, но уже в следующую секунду его глаза снова осветила упрямая гордость.

– Я от чистого сердца принес вам свои извинения, мисс Пейдж, и если бы вы действительно были леди, каковой вы, несомненно, себя считаете, вы бы знали, как вести себя в подобной ситуации. – Он допил остаток вина в бокале и поставил его на стол. – Вам стоит научиться тому, что вчера – это вчера, моя дорогая, иначе вся ваша драгоценная жизнь пройдет в оплакивании прошлого. Этот урок я усвоил достаточно хорошо.

С этими словами Дженсон с шумом отодвинул стул. Все головы снова повернулись в их сторону. Он сдержанно кивнул и быстро вышел из столовой, оставив позади себя гул взволнованных голосов.

Уязвленная его проповедью, Сарина заставила себя остаться на месте, пока окончательно не собралась с духом. Тогда она встала и со всем достоинством, на какое сейчас была способна, глядя прямо перед собой, направилась к двери. Оказавшись наконец в коридоре, она издала долго сдерживаемый стон и плечи ее поникли. Не помня себя она добралась до каюты и упала на кровать. Только теперь она могла дать волю слезам.




Дни тянулись ужасающе медленно, монотонно перетекая один в другой. Сарина опасалась, что ей снова придется терпеть за своим столом соседство Дженсона Карлайла, но он больше не появлялся. Иногда во время редких прогулок по палубе она ловила на себе его беглый взгляд, но тут же поворачивалась к нему спиной и делала вид, что разглядывает раздувающиеся паруса, скрипучие мачты или просто отворачивается от колючего ветра.

До Шанхая оставалось всего три дня пути. Сарина и Лу Ван пили чай, когда корабль вдруг зловеще заскрипел и опасно накренился. Со столов посыпались тарелки, образуя на полу груду битого фарфора. Сарина чуть не вскрикнула – ее стул поехал по полу. Лу Ван вовремя схватился за стол и поэтому остался на месте. В следующее мгновение корабль так же внезапно выровнялся.

Единственный матрос, находившийся в помещении, принялся поспешно собирать разбитые тарелки и ставить на место стулья. Две пары, сидевшие за соседним столиком, немедленно воспользовались минутой покоя, чтобы выйти, оставив Сарину и Лу Вана одних.

– Я вам уже рассказывал о празднике, который отмечается в Китае в этом месяце, мисс Пейдж? – вежливо спросил Лу, наливая чай.

– Нет, – неуверенно ответила Сарина, все еще держась руками за стол.

– Май – это месяц, когда проходит праздник «Лодки Дракона», – сказал китаец. – О начале праздника возвещают венки из листьев артемизии и флаги, которые каждая семья вывешивает на окнах и дверях своих домов. Затем все покидают жилища и проводят день на берегу близлежащих озер или рек, где проходят гонки. На каждую пятидесятифутовую лодку требуется тридцать мужчин-гребцов. Нос лодки вырезан в виде дракона и раскрашен в яркие цвета.

Масляная лампа над их головами бешено закачалась. Пламя зашипело и вдруг вспыхнуло еще ярче. С пустого соседнего столика посыпались тарелки и с грохотом разбились.

– Мужчины гребут короткими, плоскими веслами, – продолжал Лу Ван, слегка возвысив голос. – На носу рулевой показывает курс, а еще два человека сидят в центре лодки и бьют в гонг и барабан.

Не успела Сарина поставить свою чашку на стол, как с ужасом увидела, как та за компанию с сахарницей летит на пол.

– Когда гонка заканчивается и победители получают награды, по кругу пускают пироги и вино, и…

– Мне кажется, нам лучше разойтись по каютам, мистер Лу, – прервала его Сарина и попыталась встать.

– Возможно, вы правы, – согласился Лу, отодвигая стул и беря Сарину под руку. – Я думаю, мы хорошо сделаем, если вознесем молитвы богине Ма Чу о нашем спасении. – Он говорил непринужденно, но Сарине показалось, что он напуган больше, чем намерен признать.

Они пошли по узкому коридору, держась за стены, чтобы не потерять равновесие. Мимо них пробежал матрос, который гасил лампы. Он предупредил их, чтобы они не зажигали свет: лампа может разбиться, и вспыхнет пожар. Это предостережение взволновало Сарину больше, чем ужасающая качка, и, когда они достигли дверей ее каюты и Лу Ван церемонно простился с ней, Сарина едва удержалась, чтобы не попросить его остаться. Но смущение взяло верх, и, добравшись в темноте до кровати, Сарина упала на нее, перебирая в голове молитвы, которые могли бы сейчас ей помочь.

Время, казалось, остановилось, а мир вокруг Сарины качался и крутился, словно обезумевший дервиш. Морским богам надоело играть с кораблем, и теперь они обрушили на беспомощное судно всю силу своего гнева. «Алкиона» взлетала ввысь и затем со всего размаху вновь погружалась в воду, вверх и вниз, вверх и вниз, пока перед глазами Сарины не осталось ничего, кроме вспененных волн, которые бились и хлестали о борт корабля.

Сдавив руками желудок, который уже расстался и с двумя блюдами, съеденными днем, и с чаем, который она выпила с Лу Ваном, Сарина беспомощно свернулась калачиком на кровати. Сквозь полузакрытые веки она видела вспышки молнии, освещавшие неверным серебристым светом стены каюты. А вслед за ними вдалеке рождался гром, который становился все сильнее и сильнее, пока оглушительный грохот не раздавался прямо у нее над головой, заставляя дрожать стекло иллюминатора.

Сарина зажала уши ладонями.

– «Отче наш… – словно испуганный ребенок, зашептала она пересохшими губами, как шептала всегда в трудные минуты, – …Да святится имя Твое…»

Неужели она, пустившаяся в это путешествие во имя Бога, должна в нем и погибнуть? Она не верила, что Бог может быть так жесток. Она отказывалась верить, что Он отправил ее в этот путь, не намереваясь провести до конца целой и невредимой.

– «Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как мы прощаем должникам своим…»

Продолжая молиться, она вдруг подумала: захочет ли Бог выслушивать мольбы падшей женщины? И еще она подумала: возносит ли Лу Ван сейчас молитвы своим богам в надежде на спасение? Внезапно Сарину охватил такой ужас, что она почувствовала, что больше не вынесет одиночества. Она встала с кровати с намерением покинуть темную каюту, превратившуюся для нее в одиночную камеру, и неуверенными шагами направилась к двери.

В огненном свете молнии Сарина увидела в зеркале над умывальником свое отражение: на нее глянула ведьма. Лицо как белая маска, волосы спутаны, а глаза, тлеющие, словно угли, походили на черные провалы в голове мертвеца. Зажав рот, чтобы не вскрикнуть, Сарина толкнула дверь и, пошатываясь, вышла в темный, скользкий от морской воды коридор.

Звук шлепающих по воде ног предупредил ее, что навстречу кто-то идет. Она поспешно вжалась в стену, давая дорогу. Чья-то рука ткнулась ей прямо в лицо.

– Что за черт! – Дженсон Карлайл потерял равновесие и повалился на стену. – Кто здесь? – рявкнул он.

Вздрогнув от болезненного, хоть и ненамеренного тычка, Сарина с трудом выговорила свое имя.

– Как я сразу не догадался, – пробормотал он, ведя рукой по стене, пока не коснулся ее сжавшейся фигуры. – Я вас не ушиб?

Сарина в темноте покачала головой.

– Вы испугали меня, вот и все.

– Могу сказать вам то же самое. А теперь возвращайтесь в каюту и схватитесь за что-нибудь тяжелое, если вас не прельщает путешествие за борт.

Не успел он произнести эти слова, как корабль накренился и они оба полетели на пол. Сарина с трудом поднялась на четвереньки и выплюнула соленую морскую воду. Пытаясь встать, Дженсон наступил на край ее платья и чуть не отдавил руку. Он рывком поднял ее, и платье с треском порвалось. Сарина была счастлива, что темнота скрывает ее бедственное положение.

– По-моему, это ваша каюта, мисс Пейдж. – Он распахнул ногой дверь и втолкнул Сарину внутрь как раз в тот момент, когда корабль снова глубоко нырнул, отчего они оба опять оказались на полу.

Сарина упала на живот и вскрикнула от боли, Она пыталась выровнять дыхание, судорожно втягивая воздух. Всепоглощающая темнота пугала ее и, казалось, мешала вздохнуть.

– Не дышите так часто, от этого будет только хуже, – предупредил ее Дженсон, беря за руки и усаживая на полу. – Старайтесь дышать медленно и ровно. Медленнее, еще медленнее. Вот так. А теперь еще. Настоящий глубокий вдох. Молодец. А теперь еще раз.

Она пыталась делать, как он говорил, и постепенно ее дыхание стало реже и каждый новый вдох ровнее, чем предыдущий. Когда она наконец успокоилась, он обнял ее и осторожно притянул к себе. Сарина обвила его за шею и крепко сцепила руки. Он встал на одно колено и, бережно прижимая ее к груди, положил на кровать, но и тогда она не разжала объятий.

– Я боюсь, – прошептала она. – Я боюсь оставаться здесь одна. Пожалуйста, побудьте со мною чуть-чуть.

Молча Дженсон лег рядом, чуть отстранясь, и снова обнял, но она придвинулась к нему, словно маленький зверек, ищущий защиты, и в это мгновение он понял, что пропал.

– Пожалуйста, поговорите со мной, – попросила она, зная, что его голос успокоит ее и развеет страхи.

Он перебирал в путаном сознании слова, которые были бы сейчас уместны.

– Вы знаете, что греческого царя, повелителя ветра, звали Эол? – тихо спросил он.

Она кивнула.

– Вот, а у Эола была дочь по имени Алкиона. Когда она узнала, что ее муж умер, она решила броситься в воду, чтобы не жить без него. Но боги сжалились над ними и превратили обоих в пару птиц, наделив их силой успокаивать разбушевавшееся море.

– Поэтому вы назвали корабль «Алкиона»? – спросила она.

– Именно так, – улыбнулся Дженсон, убирая с ее лба мокрую прядь.

Его прикосновение разбудило в ней чувства, которые она так старалась побороть. Его лицо было так близко, что стоило ей приподнять голову, и она сможет поцеловать его. Медленно, очень медленно она потянулась к нему. Почувствовав тепло его губ, Сарина приоткрыла рот. Эта теплота рассеяла холодный страх, окутавший ее, и воспламенила тело. Вокруг них неистовствовала стихия смерти, а в его объятиях и поцелуях в ней пробуждалась жизнь.

Дженсон снял с себя и с нее мокрую одежду, и Сарина была благодарна ему. Сейчас их тела свободны. Темнота каюты обволакивала ее, как липкий туман. Сарина выгнулась, чтобы почувствовать его тело, и в отчаянном объятии снова сцепила руки.

Он разорвал ее объятия и стал ласкать тело Сарины сначала губами, потом языком. Она вскрикнула и сжалась, пытаясь защититься от этой внезапной атаки. Но он, не обращая внимания на ее протесты, продолжал ласкать и соблазнять ее, посылая волны тепла в каждый уголок ее тела. Ноги Сарины ослабели и сами собой раздвинулись, даруя доступ к пульсирующему лону.

Она больше не сопротивлялась ощущениям, охватившим ее. Их закружил водоворот, все быстрее, все глубже, пока она не почувствовала себя туго натянутой пружиной. Головокружительная дрожь пробежала по ее телу, она взлетела и ощутила себя белой пеной на гребне самой высокой волны штормового моря. Не в силах больше переносить волшебную агонию, она жаждала избавления.

В темноте она почувствовала, что он склонился над ней, и потянулась к нему. Она приподнялась, чтобы вобрать его в себя целиком. Влажные губы Дженсона прижались к ее рту, их языки сплелись. Она следовала за ним везде, куда он вел, а потом, когда она поманила его, он сдался и последовал за ней.

Он скользил туда и обратно с возрастающим бешенством. Приблизившись к наивысшей точке, за которой ее ожидало освобождение, Сарине захотелось остановиться и начать все сначала. Но назад пути нет. Вокруг нее раскинулся небосвод звезд, и она превратилась в такую же звезду и, забыв себя, взорвалась в волшебном экстазе.

В индиго-черной ночи ее душа стала так же черна. Золотистая аура ушла, ушла изысканная паутина девственной чистоты. Вероятно, Дженсон угадал в ней чувственный голод, требующий, чтобы он отдал то, что никому не удавалось выманить у него, – новую жизнь. Откинув голову, Дженсон выругался и отдал частичку себя.

Сарина мучительно содрогнулась, возвращаясь в бушующий мир. Чудесное тепло их союза уступило место леденящему холоду, слезы беззвучно полились у нее из глаз, и она безвольно опустила руки вдоль тела. Она добровольно отдала себя, очарованная обещанием жизни, и только теперь обнаружила, что это на самом деле была смерть. В этот момент она презирала Дженсона Карлайла почти так же сильно, как и себя. Она не только сама предложила себя мужчине, которому безразлична. Она отдала себя мужчине, который, лаская ее, выкрикнул имя другой женщины.

Женщины по имени Хилари.




Глава 4


В жемчужном сиянии океана, освещенного восходящим солнцем, воды казались почти совершенно спокойными. Наступил желанный штиль, но смятение в душе Сарины только нарастало. Она притворилась спящей, когда Дженсон тихонько покидал ее каюту, оставляя ее в этот предрассветный час наедине с очередными постыдными воспоминаниями. Даже теперь, когда мрак в каюте развеялся, предвещая солнечный день, Сарина вновь переживала каждое мгновение этой предательской любви.

Она знала, что вина поровну лежит на них обоих. Дженсон Карлайл – мужчина, которым правит похоть, а вот она позволила страху и извечной женской потребности в мужской защите толкнуть ее в страстное, но лишенное любви соитие. Женщина. Это слово пронзило ее мозг. Отправившись в это путешествие невинной, как ребенок, она теперь ясно осознала, что этого ребенка больше не существует.

Сарина вылезла из-под смятой простыни и опустила ноги на пол. Нет, время сожалений прошло. Она сделает, как советовал ей Дженсон Карлайл: научится не жалеть о вчерашних ошибках и направит все силы на то, чтобы прожить день сегодняшний по возможности счастливо.

Одеваясь, она вопреки своим стараниям не могла избавиться от чувства уязвленного женского самолюбия. Дженсон смертельно оскорбил ее: в момент наивысшего наслаждения и находясь в ее объятиях, он произнес имя другой женщины! Кто такая эта Хилари? Сарина задумчиво убрала последний локон белокурых волос в уже собранный пучок. Интересно, она очень красива? Сарина выпустила несколько небольших прядей и распушила их так, чтобы они обрамляли ее лицо. Может быть, он обручен с этой Хилари? Она чуть надула губы, сосредоточенно выпуская на волю еще несколько прядей у самой шеи.

Разглядывая строгие линии своего простенького муслинового платья, она представляла, что у этой таинственной Хилари одежда, конечно же, из тончайшего шелка и наверняка расшита самыми изысканными кружевами и чудесным жемчугом. А нижнее белье у нее из полупрозрачного батиста, все в оборках и кружевах. Диковинные шляпы с перьями и лентами и непременно маленький зонтик, защищающий ее изумительную кожу от солнечных лучей, а ее скромность – от восхищенных взглядов прохожих.

Разозлившись на свои непрошеные фантазии, Сарина накинула шаль и вышла из каюты, громко хлопнув дверью, таким образом подчеркивая, что разговор с собой закончен. Сделав шаг по коридору, она обнаружила, что путь ей преграждает Дженсон Карлайл, только что вышедший из собственной каюты.

Увидев ее замысловатую прическу и яркое, все в цветах, летнее платье, он не сдержал улыбки.

– Собираетесь на вечеринку, мисс Пейдж?

Сарина плотнее закуталась в шаль, пытаясь защититься от его оценивающего взгляда.

– Я всего-навсего собираюсь погулять по палубе, – холодно ответила она.

– В таком наряде вам лучше было бы провести время в помещении. После ночного шторма вся палуба в грязи.

– Спасибо за заботу, мистер Карлайл, – процедила она сквозь зубы, – но вам не стоит волноваться о моем платье.

– Какой же я дурак! – ухмыльнулся он. – Я забыл, что вы из тех, кто сам может о себе позаботиться. Извините, мисс Пейдж.

Два розовых пятнышка вспыхнули у нее на щеках.

– Не могли бы вы посторониться и дать мне пройти? – поинтересовалась она.

– И лишить себя вашей очаровательной компании?

– Может, вам моя компания, мистер Карлайл, и кажется очаровательной, но не приходило ли вам в голову, что я могу не жаждать вашей?

– Мне кажется, прошлой ночью вы были другого мнения, – произнес он язвительно. – Насколько я помню, вы даже попросили меня остаться с вами.

– Неужели я забыла отблагодарить вас за заботу, мистер Карлайл? – Она решила сменить тактику и скромно посмотрела на него. – Какая же я эгоистка! Сейчас исправлюсь.

Сарина поманила его пальцем, делая знак наклониться. И когда он послушно наклонил голову, она ловко обогнула его и, подхватив юбку, легко взбежала по лестнице. Но ее радость длилась лишь до тех пор, пока она не достигла верхней ступеньки. Его ехидный смешок заставил ее лицо разочарованно вытянуться. Снова он вышел победителем в очередной стычке!




Она не видела Дженсона до самого утра, когда «Алкиона» царственно вплыла в прибрежные воды Шанхая. Стоя у перил рядом с Лу Ваном, Сарина едва сдерживала возбуждение: вот он, долгожданный, чарующий мир, который ей так красочно описывали. Вокруг них кипела жизнь, гавань, словно лоскутным одеялом, была покрыта лодками всех размеров. Чаще всего мелькали огромные трехмачтовые джонки, их большие квадратные паруса чуть вздувались под легким бризом. «Алкиона» медленно проплывала среди мелких одномачтовых суденышек и домиков на воде. Клипер миновал один из них, и Сарина заметила на борту стайку играющих ребятишек. Каждой лодкой-домиком правил мужчина, стоящий на носу с длинным деревянным шестом; женщины в это время готовили обед либо развешивали на выгнутой, покрытой циновкой крыше выстиранное белье.

Вдоль пристани тянулись ряды деревянных складов, домики из красного кирпича и ветхие фанерные и картонные лачуги. На пирсах толпились люди. Несколько недавно прибывших кораблей ждали разгрузки, другие уже готовились к отплытию – на них вереницы обнаженных по пояс китайцев и европейцев заносили груз. Взгляд Сарины скользнул выше, мимо складов и лачуг, где сияла яркая, манящая зелень. Между пятнами зелени виднелись небольшие опрятные здания, сверкающие белизной. Выше по склону холма зелени становилось все больше. Дома здесь были побольше, на их красных черепичных крышах торчали глиняные трубы.

– Это, – пояснил Лу Ван, – жилища богатых.

Сарина вряд ли заметила, когда они причалили, и только мягкое прикосновение Лу Вана вернуло ее к действительности: багаж уже понесли на берег. Сарина со смешанным чувством предвкушения и страха смотрела, как три ее чемодана вместе с другим багажом отправились в новый мир. Впереди ее ожидала новая жизнь. А старая заканчивалась. Отвернувшись от берега, Сарина ладонью загородила глаза от палящего белого солнца. И тут она увидела его. Странное, томительное чувство сжало ей сердце, и в горле застрял горький комок.

При таком освещении ей показалось, что у него серебряные волосы и бронзовое лицо. Безупречно одетый – в светло-коричневом сюртуке, расшитом белом жилете и белых брюках, с полосатым, бело-коричневым шейным платком, аккуратно завязанным под подбородком, – он смотрел на всех свысока. Но Сарина видела только завораживающе широкие плечи и сильные, скрещенные на груди мускулистые руки. Его самоуверенный взгляд был прикован к ней.

Под этим взглядом она вновь почувствовала, какую дурную власть он над ней имеет, лишая силы и возбуждая страстное, мучительное желание. Рассердившись, Сарина отвернулась, нетерпеливо ожидая, когда придет время покинуть корабль. Она не хотела даже прощаться с человеком, который похитил у нее то, что, как подарок, должно было быть преподнесено в свое время другому мужчине. Ни слова этому самонадеянному нахалу, одним взглядом превращающему ее в слабое, не способное думать существо!

– Сарина, вы даже не хотите попрощаться со мной?

Она настолько не ожидала услышать из его уст свое имя, что обернулась. Она была готова увидеть что угодно, только не тревогу, которую излучали его зеленые глаза, так внимательно смотревшие на нее. Этот взгляд привел ее в замешательство, а вовсе не насмешливый тон. Она внезапно смутилась и не нашлась что сказать.

– Ну? – Черная бровь нахально изогнулась, а голос снова стал дерзким. – Или вы действительно не хотите сказать мне «до свидания» после всего, что было?

Теперь он снова стал Дженсоном Карлайлом, которого она знала и которого ненавидела всей душой. Надменно вскинув голову, она ответила ему более холодно, чем сама ожидала.

– Конечно, я скажу вам «до свидания», мистер Карлайл, – сказала она, – и сделаю это с большим удовольствием.

Он улыбнулся и чуть склонил голову набок.

– Будь у нас немного больше времени и еще один шторм, я бы заставил вас изменить свое мнение на этот счет, мисс Пейдж. – Он вежливо поклонился и отошел от нее, сунув руки в карманы жилетки и на ходу бросив: – До встречи.

Она была благодарна Лу Вану, который держал ее под локоть, помогая сойти по трапу на заполненный людьми пирс. У нее колотилось сердце и дрожали колени, потому что откуда-то с корабля, который она только что покинула, на нее смотрела пара зеленых глаз. И вовсе не солнце жгло ей спину, а их обжигающий взгляд. И в ушах у нее звенели не крики портовых грузчиков и разносчиков овощей, а дразнящий звук его смеха. Решительно подняв голову и расправив плечи, Сарина поклялась оставить Дженсона Карлайла в прошлом, которому он теперь принадлежал. Но все время, пока она шла с Лу Ваном сквозь бурлящую толпу, тихий голос, исходивший откуда-то изнутри нее, настойчиво повторял его имя.




Дженсон смотрел, как она с гордо поднятой головой идет по трапу и ее золотистые локоны подпрыгивают под маленькой серой соломенной шляпкой. Она двигалась с завораживающей грациозностью, и от этого щемило сердце, потому что каждый ее шаг был шагом из его жизни. Что-то заныло у него в груди, и он машинально потер ее ладонью.

– Вам нехорошо? – спросил Карлайла стоящий рядом капитан.

Дженсон вздрогнул и поднял на него глаза.

– Все в порядке, Саундерз, – заверил он его. – Все отлично.

Что он сделал не так в ту штормовую ночь? Почему Сарина отвернулась от него? Неужели он ошибся, когда решил, что она его хочет? Разве не она сама просила заняться с ней любовью? Его губы расплылись в презрительной улыбке. Несмотря на свое детское неведение, она весьма быстро освоила тонкости общения с мужчиной и способы воздействия на него, чтобы он удовлетворил ее желания. Его просто преследуют женщины, скрывающие под маской праведного благочестия хитрость и коварство. Дженсону Сарина Пейдж и Хилари Вудтроп Грей казались двумя сторонами одной потускневшей монеты.

Он громко фыркнул, вспомнив поспешное обещание, которое дал ей в ту ночь на палубе. Тоже мне спасатель! Это его надо спасать от причуд капризных и двуличных женщин. Нужно последовать собственному совету и оставить ее в прошлом. Он бросил на Сарину последний взгляд и обругал себя за то, что с удовольствием повторил бы все заново.




Сарина стояла на причале вместе с Лу Ваном и смотрела, как пассажиры один за другим покидают «Алкиону», рассаживаются в ожидающие их кареты и отъезжают. Вытирая влажное, разгоряченное лицо уже намокшим платком, она с возрастающим нетерпением оглядывалась вокруг в надежде увидеть невысокого, с круглым брюшком доктора Таунсенда, чьи снежно-белые волосы выделят его из любой толпы.

– Вам не стоит ждать меня, мистер Лу, – заметила она, поворачиваясь к старику китайцу, который терпеливо оглядывал кишащий людьми порт. – Если доктор Таунсенд не сможет прийти сам, он наверняка пришлет за мной кого-нибудь из школы или миссии.

– Будет неразумно, если я оставлю вас здесь одну, – ласково ответил Лу Ван. – Я подожду, чтобы убедиться, что вы в целости и сохранности оказались под покровительством вашего доктора Таунсенда.

– Но ведь у вас свои дела, – запротестовала она.

– Да, – кивнул он, – но они подождут.

В душе Сарина, конечно, была благодарна Лу Вану за компанию, потому что время шло и ее волнение возрастало. Неужели доктор Таунсенд забыл, что они с отцом сегодня утром должны прибыть? А может, он даже не получил их письма и не подозревает, что она уже приехала в Шанхай?

– Мисси Сарина Пейдж!

Сарина и Лу Ван одновременно подняли головы.

– Мисси Пейдж! Мисси Сарина Пейдж!

Молодой китаец в сером пиджаке, по которому струйками тек пот, и мешковатых штанах, сжимая в руке смятый листок бумаги, сбежал с трапа «Алкионы» на пирс и направился в их сторону.

– Слава Богу! – вздохнула Сарина, подняла руку и помахала платком юноше, который продолжал выкрикивать ее имя.

Он совсем запыхался, его круглое лицо раскраснелось и лоснилось от пота. Наконец он подбежал к ней.

– Вы мисси Пейдж? – задыхаясь произнес он и, когда она кивнула, продолжил: – Я Ку Чжэнь, садовник в школе миссии. Ваш отец не приехать в Шанхай?

– Мой отец умер, – ответила Сарина, и ее голос едва заметно задрожал.

– Какое несчастье, мисси! – пробормотал он, опуская в знак сочувствия темные глаза.

Чтобы сгладить неловкость, Сарина поспешно представила Ку Чжэня Лу Вану, и мужчины поклонились друг другу.

– На прошлой неделе я обещать доктору Таунсенду, что приду сюда сегодня, – объяснил молодой садовник. – И вот, – он отвел взгляд, – я здесь.

– А что с доктором Таунсендом? – спросила Сарина. – Прошло больше года, с тех пор как я видела его последний раз.

Снова странное выражение мелькнуло в глазах Ку Чжэня. Не понимая, Сарина внимательнее вгляделась в его лицо и внезапно почувствовала, будто чья-то безжалостная, холодная рука с силой сдавила сердце.

– Мисси проделать долгий путь, – произнес наконец юноша. – Я очень жаль, но доктор Таунсенд мертв.

У Сарины перехватило дыхание. Солнце перед ее глазами превратилось в гигантский пылающий шар.

– О Боже, нет, – прошептала она, тряхнув головой. – Нет, этого не может быть! – Ее тело словно одеревенело от ужаса, а солнце становилось все ярче и жарче.

– Четыре дня назад школа миссии сгорела. Три женщины и пять детей убежать в Кантон. Один мужчина вернуться в Америку.

Сарина даже не почувствовала, как пальцы Лу Вана впились ей в локоть – старик пытался поддержать ее.

– Вы тоже уехать в Кантон, мисси? – спросил Ку Чжэнь.

Лу Ван крепче сжал ее руку. Сарина попыталась собрать ускользающие мысли, но не могла связать их в единое целое.

– Вы вернуться в Америку, да?

Юноша, казалось, отдалялся от нее все дальше и дальше, его фигура становилась меньше, голос тише.

– Мисс Пейдж?

Сквозь отделившую ее от мира пелену Сарина попыталась увидеть Лу Вана. Она проделала тысячи миль по чужим морям, оставив далеко позади все дорогое и знакомое, чтобы оказаться среди чужих людей, которым она собиралась нести слова мира и любви. Если кто-то из них не задумываясь лишил жизни такого мягкого и благочестивого человека, как Иезекииль Таунсенд, что помешает им взять и ее жизнь?

Внезапно огромное серое покрывало заслонило безоблачное небо и опустилось ей на плечи. Под его тяжестью она упала на колени. Круг солнца потускнел, и через мгновение Сарина лежала на земле.

Она поискала глазами солнце и удивилась, куда оно подевалось. Сарина тщетно попыталась сесть, но мир вокруг тут же покачнулся и расплылся, и она снова легла на спину и закрыла глаза. Когда она в следующий раз их открыла, то увидела склонившегося над ней Лу Вана.

Он помог Сарине сесть и положил поудобнее у нее за спиной шелковые подушки, затем вручил белую фарфоровую чашку, украшенную изящными голубыми фигурками, с дурманяще-ароматным зеленым чаем.

– Пейте медленно, – посоветовал он, – тогда вы лучше почувствуете весь букет и успокаивающее действие чая.

Она делала маленькие глотки обжигающе-горячего напитка и пыталась оглядеться. Она лежала на низком шелковом диване в углу какого-то помещения, которое, по-видимому, было огромным складом. Повсюду на деревянных полках от пола до потолка аккуратно лежали рулоны ткани – на каждой полке определенного цвета. По всей комнате стояли низкие столики, на которых также были разложены рулоны ткани, другие, частично размотанные, стояли на полу, покрывая его переливающимися шелковыми волнами.

– Вы выбрали весьма удачное место, чтобы упасть в обморок, мисс Пейдж, – с улыбкой сказал Лу Ван и вновь наполнил ее чашку. – Этот огромный склад принадлежит человеку, у которого я покупаю товар, так что мне не составило никакого труда перенести вас сюда.

Сарина смущенно уставилась в чашку.

– Я так благодарна, мистер Лу, за вашу доброту и за доброту вашего друга.

– Первейшая забота любого хозяина – чтобы его дорогим гостям было как можно удобнее, милая леди.

Эти слова, произнесенные тихим, мягким, бархатистым голосом, будто заполнили все помещение уверенностью и покоем. Сарина взглянула на говорящего, и у нее перехватило дыхание. Мужчина, направляющийся к ней, казалось, не шел, а плыл: из-под длинного, до пола, великолепного красного халата не было видно ног. Несмотря на изящное сложение, он благодаря гордо вскинутой голове, широким плечам и прямой осанке производил впечатление человека сильного и мускулистого. Высокий гладкий лоб и черные волосы, заплетенные в длинную косичку, прикрывала круглая, без полей красная шляпа.

Он подошел ближе, и Сарина увидела, что на халате, как живой, шевелится огромный, с открытой пастью дракон, вышитый синими, зелеными, черными и золотыми нитками на тяжелом красном шелке. Где-то в свободных складках рукавов терялись руки. Он в традиционном восточном приветствии протянул ей маленькую бледную ладонь со сжатыми вместе пальцами и низко поклонился, а когда выпрямился, его бездонные черные глаза встретились с ее золотистыми. Улыбка осветила его лицо, и легкая краска залила бледные щеки, отчего Сарина сама невольно улыбнулась ему в ответ.

– Мисс Пейдж, – раздался, как показалось Сарине, издалека голос Лу Вана, – позвольте вам представить хозяина склада Во Шукэна.

Мужчина снова поклонился.

– Я благодарна вам, мистер Во, – пробормотала она, еще более смущаясь оттого, что он внимательно вглядывается в ее лицо, словно пытаясь запомнить, – и должна извиниться за неудобства, которые вам доставила.

Во Шукэн королевским взмахом руки остановил ее.

– Надеюсь, чай вам понравился? – поинтересовался он. – Этот чай делают на плантации неподалеку от моего имения, и хотя мой старый друг Лао Хунхань до сих пор отказывается раскрыть мне его состав, он признается, что здесь использованы цветки жасмина и лепестки роз.

– Да, жасмин чувствуется, – согласилась Сарина. Что бы там ни было в этом чае, она чувствовала, что он успокоил ее и придал силы.

– Лу Ван рассказал мне о прискорбных обстоятельствах, в которых вы оказались, мисс Пейдж, – сказал Во Шукэн, слегка растягивая английские слова. – Вы уже оказали мне честь, приняв эту скромную чашку чая, но вы окажете мне еще большую честь, если примете мою помощь и в остальном.

– А чем вы можете мне помочь, мистер Во? – спросила Сарина.

– Вы собирались учить детей в школе миссии, так ведь?

Сарина кивнула и сразу вспомнила все свое ужасное, бессмысленное путешествие.

– Вы раньше учили детей чему-нибудь, кроме Священного писания?

– В Америке, – тихо сказала Сарина, – я учила детей читать, английской грамматике и произношению, арифметике, географии и немного истории.

– Понятно. – Он в задумчивости сцепил пальцы, и Сарина была очарована изяществом его рук с гладкой белой кожей. – У меня три дочери, мисс Пейдж, которым, несомненно, пойдет на пользу изучение английского языка. Их мать немного знает английский, потому что я учил ее, но она не способна передать им свои знания. Я большую часть жизни общаюсь с англичанами и американцами, и английский для меня стал как второй родной язык. Но я занят делами, и у меня нет времени обучать языку своих детей, к тому же девочек.

Сарину поразило и озадачило такое откровенно пренебрежительное отношение Во Шукэна к дочерям.

– Не согласились бы вы учить моих дочерей английскому языку, мисс Пейдж? – Не дав ей времени обдумать свое внезапное предложение, он продолжил: – Вы будете жить в моем особняке, пользоваться всеми привилегиями учителя и считаться почетным членом нашей семьи. Занятия будут проходить, как заведено, в летнем домике. И еще хочу добавить, мисс Пейдж, что если вы решите принять мое предложение, то найдете во мне благодарного и ценящего вас главу дома.

У Сарины закружилась голова, а тело как-то расслабилось, но она заставила себя встать и сделать несколько шагов. На протяжении всего разговора Лу Ван стоял чуть поодаль и не проронил ни слова. Теперь, когда Сарина вопросительно взглянула на него, его темные глаза ответили, что это решение ей придется принять самой.

Сарина подумала: неужели провидение уготовило ей именно такую судьбу? Она подошла к столу, на котором лежали рулоны ткани, и машинально провела пальцами по белому шелку, густо расшитому крошечными золотыми бабочками, золотыми розами и переплетенными ветвями с золотыми листочками. Ткань текла по ее пальцам, как солнечный свет по ветвям ивы.

Не поворачивая головы, Сарина ощутила, что Во стоит рядом. Они были примерно одного роста, но Сарина чувствовала себя рядом с ним совсем маленькой.

– Может, если мы договоримся об испытательном сроке в три месяца, мисс Пейдж, – его голос окутывал ее, словно теплое облако, – вы не будете так нерешительны с ответом?

Она снова попыталась спокойно все взвесить, но его близость лишала ее способности думать. Теперь она осталась одна, рядом с ней не было ни одного знакомого человека, и, если она все же решится искать приют в другой школе миссии, впереди маячила лишь перспектива ужасной смерти.

– Три месяца? – повторила она, и он кивнул головой.

Стоя совсем близко от него, Сарина заметила, что его лицо так же гладко и лишено волос, как и руки. Ноздри широкого плоского носа раздувались и сжимались, словно обладая собственной силой, а тонкий рот, очевидно, мог по желанию становиться то жестким, то нежным.

Но истинная сила заключалась в его эбонитовых глазах, там, где жил скрытый огонь. В их чернильной глубине светился намек на обещание – обещание безопасности и крова. Именно это она так глупо бросилась искать в объятиях Дженсона Карлайла, но не нашла ничего, кроме пустоты и боли.

Сарина проглотила подступивший к горлу комок и отправила Дженсона назад в прошлое. Она решила довериться тому, что увидела в глазах Во Шукэна, и тихо сказала:

– Я принимаю ваше великодушное предложение, мистер Во, и благодарю от всего сердца.




Глава 5


Легкий ветерок донес до Сарины волнующий запах жасмина, и, вдохнув его чудесный аромат, она улыбнулась. Она словно очутилась в очаровательной беседке, густо увитой распустившимися цветами, виноградными ветвями и прикрытой широкой кроной деревьев. Листья белых лилий и розовых лотосов плавали на поверхности крошечного, окаймленного цветочным орнаментом пруда, и в свете сгущающихся сумерек Сарина все еще могла разглядеть редкие всплески воды там, где били хвостом золотые рыбки. За прудом начинался сад с декоративными каменными горками, где росли карликовые деревья и кустарники. На каждом тщательно подобранном камне располагалась клумба с мелкими бледными цветами, а пространство между ними заполнял желтый губчатый мох.

– Мы называем такой внутренний двор «тьен чин», или «райский уголок», – пояснил Во Шукэн, пропуская Сарину вперед через черные железные ворота в сад. – И внутренний двор, и сад восхитительно выглядят в последний час уходящего дня, вот почему я решил первым делом показать вам именно их. А посмотреть дом можно в любое время, потому что и при ярком солнце, и при свете ламп он все равно остается для меня одинаково мрачным и унылым.

Они прогуливались по огромному, тщательно ухоженному саду, тропинка то поднималась вверх, то шла вниз, словно по маленьким горным хребтам. Ни рощицы, ни разлапистые кустарники, ни цветочные горки – ничто не выбивалось из общей картины. Каждый клочок зелени был взращен человеческими руками, и, хотя от вида такой красоты у Сарины захватывало дух, ее несколько коробило, что вся эта красота не создание природы, а плод человеческого ума.

– Сады, – сказал Во, окинув широким жестом пространство вокруг, – это окно в мир природы. Это то чудо, которое поражает нас всякий раз, когда мы выходим из кирпичных стен наших жилищ. Только здесь можно обрести истинную гармонию с природой.

Его голос, словно мягкая подушка, защищал ее от ужасов мира за пределами этого сада. Завернувшись в шелковый кокон его слов, Сарина почувствовала уверенность, что именно здесь она и найдет тот ускользающий покой, который так долго искала. Здесь ее израненная душа исцелится и боль прошлого будет побеждена. Ее вера снова станет сильна, а мысли чисты.

Они прошли по узкому, расписанному китайскими узорами мостику через журчащий ручей и продолжили путь по извивающейся тропинке, ведущей через рощицу цветущего миндаля. Обратно они вернулись по другому мостику, высеченному из цельного большого камня. Когда они подошли к дому, уже почти стемнело, но очертания двухэтажного особняка все еще можно было разглядеть. Здание было построено из белого кирпича, каждое крыло имело собственную, покрытую красной черепицей крышу, по углам которой высились причудливые ярко раскрашенные головы драконов. Темные деревянные колонны поддерживали карнизы, образуя на каждом этаже просторные веранды. Все комнаты отделялись от балконов раздвижными панелями из густо навощенной белой бумаги, и хотя они сохраняли в доме тепло, но не пропускали света. Вот почему, объяснил Сарине Во Шукэн, в доме в любое время дня горят масляные лампы.

Они ненадолго задержались во дворике, где уже зажглось несколько фонарей.

Оглядевшись, Сарина от восхищения всплеснула руками.

– Только подумать, что на свете существует столько замечательных цветов, о которых я до сих пор даже не подозревала! – воскликнула она.

Бриллиантово-зеленые бутоны гранатов в горшках, карликовые апельсины и бледно-розовые олеандры окаймляли дворик, а гладкие белые стены дома украшали китайские розы, пурпурные глицинии и желтый жасмин. Она гордо назвала по имени каждое растение, снискав теплую, одобрительную улыбку Во Шукэна.

– У вас хорошая память, мисс Пейдж, это редкий дар. Но пойдемте… – он сделал ей знак следовать за ним, – вы, наверное, устали и хотите приготовиться к ужину, за которым я буду иметь честь представить вас другим членам моей семьи.

– А для этого нужно как-то особенно готовиться? – удивилась она.

Внезапно его взгляд стал жестким, и Сарина растерялась.

– Вас должно беспокоить только мое одобрение, дорогая леди. Я глава этого дома, и я в нем непререкаемый авторитет. Вы это поймете, как только лучше познакомитесь с нашими обычаями. Возможно, многие из них вам не понравятся, возможно, вы даже попробуете изменить некоторые из них. Но знайте, Сарина Пейдж, наши традиции выдержали тысячелетние испытания и, как и китайский народ, выжили.

Она в смущении искала подходящий ответ на этот неожиданный монолог, но внезапный звук приближающихся шагов избавил ее от необходимости что-либо говорить. Изящный юноша в довольно потрепанной одежде остановился в футе от того места, где стояли Сарина и Во Шукэн. Тяжело дыша, он поклонился Во, и Сарина заметила, как лицо ее спутника потемнело от гнева.

– Я вижу, Чен, тебе больше нравится проводить время вне стен нашего дома, – произнес Во с горькой улыбкой на губах. – Что на этот раз задержало тебя?

– Извини, папа, – все еще задыхаясь, произнес молодой человек, – но сегодня мне весь день пришлось заниматься кормом для шелковичных червей.

– Но почему же, сынок?

– Янь У, который следит за этим, утром заболел и лежит в лихорадке, и мне пришлось работать за двоих. Его жена, На, вот-вот родит, и ей уже трудно наполнять корзины листьями. – Он замолчал, чтобы перевести дыхание. – Поэтому я днем отправил ее домой.

– Но зачем? – грозно спросил Во. – Раньше На, как и другие женщины, работала в саду до того самого момента, когда ребенок появляется из утробы.

– Она уже не так молода, отец, и нездорова.

– Я поговорю завтра с Янь У о его жене, – сказал Во.

– Нет, отец, пожалуйста, он болен, и она…

– Хватит! – Во поднял руку, делая сыну знак замолчать. – Ты позоришь меня каждый раз, когда не соглашаешься со мной. Ты позоришь меня, продолжая перечить мне. Ты позоришь нас обоих, когда споришь со мной в присутствии посторонних.

Юноша озабоченно оглянулся, словно искал, куда бы скрыться от гнева отца.

Во тем временем повернулся к Сарине.

– Этот молодой человек, который оскорбляет меня и своими манерами, и своим видом, мисс Пейдж, – к несчастью, мой единственный сын Во Чен.

Сложив ладони вместе, Во Чен поклонился. У Сарины заныло сердце: этот красивый юноша был явно чем-то очень расстроен. Одетый в выцветшие мешковатые серые брюки и порванную куртку песочного цвета, в разбитых кожаных ботинках на грязных, исцарапанных ногах, он больше походил на простого крестьянина, чем на единственного сына богатого землевладельца.

– Можешь идти, Чен, – приказал отец и сделал повелительный жест рукой, – и появись к ужину одетый, как подобает сыну Во.

– Хорошо, отец, – покорно кивнул Чен и снова поклонился, уже смиренно и даже подобострастно, удивив Сарину внезапной переменой поведения.

Когда он ушел, Во повел Сарину в дом.

– Сыновей с самого детства учат почтительности, – тихо сказал он. – Правильно воспитанный сын с готовностью принимает наказание отца, даже самое тяжкое. А Чен, как норовистый жеребенок, испытывает терпение хозяина и время от времени дергает уздечку. Хоть он и упрямится, но знает, что отец должен управлять семьей, как император нацией.

Его глаза на мгновение расширились, а голос стал суровым.

– Вы знаете, мисс Пейдж, что отец может приказать сыну покончить с собой и его за это никто не осудит?

Испуганная тем, что услышала, Сарина засомневалась, поймет ли она когда-нибудь этих людей и их странные, варварские обычаи. Только что начавший охватывать ее покой разлетелся в клочья, как лепестки цветка под порывом ветра, от этих слов. Так же как она выучила название цветов в саду, ей придется научиться и всему остальному. Слово Во Шукэна – закон, и горе тому, кто пойдет ему наперекор.

Когда они поднялись на второй этаж и остановились у закрытых дверей, мрачное настроение явно оставило Во. Распахивая перед ней дверь, он сказал:

– Меня беспокоит ваше молчание, мисс Пейдж. Если это я поверг вас в уныние, то смиренно прошу простить за то, что мне не удалось выполнить обязанности радушного хозяина. – Он сделал ей знак войти в комнату. – Пожалуйста… – Он поклонился. – Я надеюсь, эта спальня вам понравится. В доме живет только женская прислуга, а рабы и крестьяне имеют отдельные домики неподалеку.

Значит, и она теперь прислуга? Сарина оглядела комнату. Мгновенно была забыта и ссора Во Шукэна с сыном, и ее сомнения по поводу собственного положения в доме Во, потому что раньше она никогда не видела такой большой, богато обставленной спальни.

– Какая красивая комната! – прошептала она и медленно, словно в трансе, поплыла по паркетному полу.

Освещенные четырьмя резными медными светильниками, висевшими по углам комнаты, белые стены и потолок были усеяны крошечными оспинами теней. У дальней стены стояла низкая кровать, покрытая толстым белым одеялом, расшитым голубыми ирисами и розовыми цветками сливы. В изголовье на полу стояло то, что китайцы называют подушкой, – маленькая прямоугольная бамбуковая рама с глубоким вырезом для шеи. Невольно потерев затылок, Сарина подумала: не будет ли слишком неуважительно попросить обычную перьевую подушку?

По обе стороны кровати стояли черные лакированные столики. Строгость черной лакировки смягчали белые, в форме тыквы, фарфоровые вазы с водой, в которых плавали розовые цветки сливы. Два резных стула из красного дерева с толстыми розовыми подушками стояли один напротив другого возле раздвижных панелей, ведущих на веранду, а у противоположной стены находился длинный невысокий, тоже из красного дерева, шкаф с медными ручками на ящиках. Возле двери, где терпеливо ждал Во, стояла черная лакированная, расшитая жемчугом ширма и висело узкое зеркало в раме.

– Вам нравится, мисс Пейдж?

– О да! – еле вымолвила она, расплываясь в улыбке под его понимающим взглядом.

Он едва заметно кивнул, поклонился и направился к двери.

– Когда пробьет гонг, мисс Пейдж, это будет означать, что начинается ужин. Я встречу вас в холле.

Сарина едва успела помыть руки и лицо и поправить прическу, когда услышала звук гонга. Поспешно отбросив гребень, она выбежала из комнаты и, боясь опоздать и вызвать у Во приступ гнева, понеслась по длинному коридору.

– Вы мчались по лестнице, как испуганный зайчонок, – с упреком сказал ей Во, встречая у нижней ступеньки. – Неужели я так напугал вас своим разговором с сыном?

– Я…

– Дорогое дитя, вы вся дрожите. – Он впервые дотронулся до нее, и Сарина чуть не подпрыгнула. – У вас нет причин бояться, – мягко сказал он, все крепче сжимая ее плечо.

Тяжесть его руки наполнила ее тело странным теплом и вернула силу, и, когда он направился по тускло освещенному коридору в столовую, Сарина обнаружила, что может спокойно и уверенно идти рядом с ним. Они остановились перед резными, красного дерева дверями, подождали, пока двое одетых в черное слуг откроют их, и вошли в залу.

В теплом свете ламп расшитый шелк драпировок на стенах казался инкрустированным драгоценными камнями. В каждом углу комнаты на низком из красного дерева постаменте стояли огромные имбирного цвета кувшины с сине-белыми фигурками, а в них – розовые побеги цветущих слив и длинные изогнутые ветви тутового дерева. Вокруг прямоугольного, покрытого черным лаком обеденного стола располагались пять стульев из красного дерева с высокими спинками, и за каждым на почтительном расстоянии стоял молодой слуга. Как и двое слуг у дверей, они были одеты в свободные черные куртки с длинными рукавами, широкие черные брюки, схваченные у щиколотки тонкой полоской ткани, и мягкие черные тапочки.

Лишь когда Во громко назвал ее имя, Сарина пришла в себя и обратила внимание, что три стула из пяти уже заняты. На негнущихся ногах она последовала за хозяином к столу, где, склонив голову и опустив глаза, сидела маленькая робкая женщина.

– Моя достопочтенная супруга Сюе, – сказал Во, и женщина еще ниже опустила голову и пробормотала что-то по-китайски. – Она знает по-английски только то, чему я ее научил, – пояснил он, – и страшно смущается в присутствии посторонних. Но она сказала, что рада приветствовать вас в нашем доме.

Женщина на мгновение подняла голову, и Сарина воспользовалась этим, чтобы послать ей теплую улыбку. Круглое гладкое лицо жены хозяина покрывал густой слой пудры, два ярких круга румян только подчеркивали и без того широкие скулы, но рот был удивительно нежен, а глаза чисты. Ее черные волосы были собраны в изящный узор, будто состоящий из узелков и петель, и украшены крошечными, вырезанными из слоновой кости цветами. Одежда Сюе была менее яркой, чем у мужа: бледно-зеленое шелковое платье с длинными рукавами и круглым вырезом, изящно расшитое маленькими белыми цветами магнолии и более темными, чем платье, зелеными листьями.

– А этот изящный цветок, – по голосу Во Сарина поняла, что слишком долго разглядывает его жену, – моя любимая наложница, Ли.

Сарина посмотрела на молодую женщину, сидящую напротив Чена, одетого теперь в торжественный черный костюм.

– Мои дочери от Ли: Лян, Хуэй и Чуй – будут вашими ученицами, мисс Пейдж.

Пораженная сообщением Во и неприкрытым презрением в ледяных черных глазах наложницы Во Шукэна, Сарина машинально перевела взгляд на прическу женщины. Ее блестящие черные волосы были уложены кольцами так, словно в них гнездилась черная птица с пышными перьями. Волшебная черная птица, украшенная бриллиантами.

Сарина с трудом заставила себя посмотреть на ее лицо. Ли, по-видимому, было лет тридцать, но фигурой она все еще напоминала молодую девушку. Лишь чрезмерно большая грудь говорила о том, что перед ней зрелая женщина. Розовое шелковое платье, замысловато расшитое бирюзой, серебряными журавлями и серебряными листьями, было схвачено широким розовым поясом, который подчеркивал изящество талии. Пояс скрепляла огромная серебряная застежка, тоже в форме журавля, голову и хвост которого украшали бриллианты, а вместо глаз сияли две маленькие бирюзинки. В ушах женщины висели тяжелые бриллиантовые серьги, а кольцо на указательном пальце правой руки украшала бирюза размером с перепелиное яйцо. К удивлению Сарины, ногти на обоих указательных пальцах маленьких бледных рук покрывали длинные золотые чехольчики.

Но при всей потрясающей красоте ее платья и украшений они не затмевали красоту изящных черт ее слегка припудренного лица. Ее глаза под тонкими черными бровями, тщательно очерченные черной арабской тушью, сверкали, как горошинки оникса. Изящный нос был надменно вздернут, изгиб верхней губы крут, нижняя же, полная и чувственная, чуть выступала над округлым подбородком. Высокие скулы казались еще выше благодаря еле заметной тени румян, что придавало раскосым глазам Ли странное, кошачье выражение. Сарина представила, как это сверкающее животное царапает ее душу золотыми когтями, и вздрогнула.

Внезапно уголки тщательно очерченного рта женщины потянулись вверх, и от ее улыбки Сарина смутилась еще больше.

– Мы рады видеть вас здесь, мисс Пейдж, – донесся из ее нежных губ тихий голос. Женщина нараспев, но правильно говорила по-английски. – Окажите мне честь и сядьте рядом со мной. – Она взмахнула крошечной рукой и указала золотым ноготком на стул справа от себя.

Сарина неуверенно посмотрела на Сюе, полагая, что это ее обязанность – усадить гостью, но не смогла ничего прочесть в ее опущенных глазах.

– Мисс Пейдж?

Во кивнул Сарине, предлагая последовать просьбе наложницы, и сделал шаг назад, чтобы слуги смогли отодвинуть для Сарины стул. Пока Во шел к своему месту во главе стола, Сарина взглянула на Чена. Он сидел стиснув зубы, и на его щеке билась жилка, но, как только он заметил, что Сарина смотрит на него, его лицо снова превратилось в бесстрастную маску. Сарина нахмурилась и поспешно отвела взгляд. Лишь только Во сел, Сюе взяла со стола обитый кожей молоток и ударила в маленький медный гонг, стоящий перед ней. Двери отворились, и вереница слуг внесла в столовую подносы, полные еды.

Обед проходил в тишине, и Сарина была этому только рада. Процесс еды на этот раз потребовал концентрации всего ее внимания и сил. Слуги поставили подносы с горячими овощами, мясом и рыбой в центре стола, а рядом с тарелкой каждого присутствующего – чашу с горячим белым рисом. Как только слуги отошли, все, кроме Сарины, начали есть.

С помощью пары палочек из слоновой кости, длиною в фут, они ловко хватали с подносов в центре все, что им хотелось, и бросали аппетитные кусочки на горку риса в чаше перед собой. Затем, поднеся чаши к самым губам, ловко отправляли еду в рот, не уронив на колени ни единого рисового зернышка.

Неуверенно оглянувшись, Сарина решилась наконец ткнуть кончиком своих палочек в большую креветку. Сжав ее палочками, она ухитрилась перетащить ее на тарелку, оставив на столе всего лишь маленькую каплю подливки. Надеясь, что все слишком заняты едой, чтобы заметить ее неудачную попытку, Сарина попыталась поднять креветку из риса и положить в рот. Креветка тут же выскользнула и упала назад в чашу. Закусив от напряжения нижнюю губу, она храбро повторила попытку. Несколько зерен риса рассыпалось по черной лакированной поверхности стола, но креветка снова выскользнула.

– Мне кажется, нашей молодой гостье нужно объяснить, как пользоваться куайцзе. – Ли сказала это очень тихо, но Сарине показалось, что она крикнула на всю комнату. – Вот, моя дорогая, – она обернулась к помертвевшей от смущения Сарине и сделала жест тонкими, ловкими пальцами, – все дело в том, чтобы научиться удерживать равновесие.

Сарина попыталась зажать гладкие палочки между пальцами точно так, как показала Ли, и затем, уже увереннее, свела и развела их несколько раз.

Во одобрил вмешательство Ли легким кивком головы и поднял маленькую фарфоровую чашку, давая понять, что она пуста. Молодой слуга, молча стоящий позади хозяина, мгновенно взял большой серебряный чайник и наполнил чашку Во горячим рисовым вином. Сарина робко подняла и свою пустую чашку и в изумлении наблюдала, как она тут же наполнилась.

Десерт состоял из сухих фруктов и орехов, и Сарина справилась с ним гораздо лучше, поскольку можно было есть руками, а не палочками. Завершил трапезу черный чай, гораздо более крепкий, чем зеленый, который предложил ей Во сегодня утром. Сделав маленький глоток горького варева, Сарина подумала, как поразительно изменилась вся ее жизнь всего за один день.

Слуга, стоящий за стулом Сарины, помог ей встать, и Сарина с удивлением заметила, как и Сюе, и Ли тяжело оперлись на руки своих слуг и медленно, крошечными шажками, прихрамывая пошли к выходу. Когда Ли проходила мимо, Сарина поняла почему. Из-под края ее элегантного платья выглядывала пара крошечных туфелек – таких маленьких Сарина никогда еще не видела. Не более трех дюймов в длину, из розового шелка, с узкими лентами, туго обвившими изящную лодыжку Ли, они опирались на непомерно возвышающийся скошенный каблук.

Сарина невольно бросила взгляд на собственные ноги. Она всегда считала их достаточно маленькими, но сейчас они показались ей огромными, неуклюжими и не идущими ни в какое сравнение с ножками обеих китаянок.

– Не завидуйте их ногам, мисс Пейдж, – сказал Чен, как только женщины вышли из комнаты. – Забинтованные с самого детства, ноги наших женщин настолько изуродованы, что бедняжки проводят всю жизнь как инвалиды, хромают и охают от боли при каждом шаге. Здесь такое уродство считается красотой.

– Боюсь, мой сын ценит красоту еще меньше, чем своего отца, – оборвал его ледяным голосом Во, обращаясь к Сарине. Потом бросил уничтожающий взгляд на сына. – Я благодарю богов наших предков, мой недостойный сын, что никто за пределами этих стен не знает о позоре, который ты навлек на меня и на весь дом своими предательскими мыслями и поступками.

Лицо Чена, сочетавшего мягкость матери и твердость отца, помрачнело.

– Я навечно проклят за единственную собственную мысль, которая противоречит законам наших предков? – спросил он. – Если я отказываюсь восхищаться увечными ногами, меня уже считают предателем?

– Ноги женщин не увечны, – продолжил Во, – они красивы и достойны названия «бутон лотоса».

– Бутон лотоса, – хмыкнул Чен. – Если бы я был лотосом, я бы расплакался, услышав, как оскверняют мое имя.

– Во Чен!

Казалось, меч прорезал воздух над головой юноши, и он послушно замолчал.

– Из четырех сыновей, которых мне родила твоя мать, ты остался один, и тебе носить славное имя Во. – Голос главы семьи дрожал от ярости. – Только ты передашь это имя своим сыновьям, и только те, кто носит имя Во, смогут преклонить колени перед могилами наших славных предков. Как ты хорошо знаешь, мой непослушный сын, без уважения ни один человек не сможет жить после смерти. Я боюсь смерти имени Во больше, чем своей, потому что, если мой собственный сын не почитает меня при жизни, кто станет почитать меня, когда я присоединюсь к нашим предкам?

Сарина молча стояла, ожидая, что ответит Чен, но лицо юноши снова превратилось в непроницаемую маску. Низко поклонившись сначала отцу, потом Сарине, он со спокойным достоинством направился к двери.

– Куда ты идешь? – крикнул Во ему вслед.

– К Янь У, – раздался сдержанный ответ. – Надеюсь, у него спала лихорадка.

– Его лихорадкой займутся врачи, которые лечат крестьян. Это не твое дело.

Чен обернулся, и легкий румянец гнева окрасил его бледные щеки.

– Здоровье каждого крестьянина – это мое дело, отец, поскольку они связаны с нами так же крепко, как и мы с ними. Если они заболеют и не смогут работать, кто будет обрабатывать землю? Кто позаботится об урожае? Кто проследит за кормом для твоих бесценных шелковичных червей? Может, ты сам, отец?

Какое-то мгновение Сарина была уверена, что отец и сын сейчас бросятся друг на друга, но этот ужасный миг быстро прошел.

– Иди к своим крестьянам, – сказал Во, подавив гнев, – потому что, видят боги, наставить на путь истинный тебя невозможно.

Когда Чен ушел, Во взял Сарину под руку и грустно улыбнулся.

– Может, я, сам того не ведая, прогневал богов, когда был молодым, и за эти прегрешения они наказали меня, лишив остальных сыновей. Моя наложница рожает только девочек. У нее дважды появлялись на свет мертвые мальчики и три раза здоровые дочки, – говорил он, ведя Сарину по длинному коридору. – Хоть женщины этого дома и не способны подарить мне сыновей, они радуют меня красивой музыкой. Идемте – и вы сами услышите.

Они вошли в маленькую комнату, украшенную множеством глиняных горшков с растениями, единственную мебель которой составляли два стула с низкими спинками и большие парчовые подушки, разбросанные на голом полу. Раздвижные бумажные панели, ведущие во двор, были наполовину открыты, и легкий ветерок гулял по комнате, шелестя листьями растений. Указав Сарине на один из стульев, Во сел на подушку рядом с ней, и в ту же минуту в комнату вошли Сюе и Ли в сопровождении слуг. Как только женщины сели на шелковые подушки, один из слуг вручил им маленькие инструменты, по форме напоминающие скрипку. Настроив их, они, вместо того чтобы начать играть, положили их на колени и замерли в ожидании.

Несколько минут спустя дверь отворилась и в комнату вплыла молодая девушка в свободной серой блузке и длинной, в складку серой юбке. Ее одежда свидетельствовала о том, что она из прислуги. Девушка поклонилась Ли, но лицо наложницы осталось холодно-невозмутимым, тогда как Сюе в ответ на поклон тепло улыбнулась.

– Это Мэй, личная служанка моей жены, – тихо сказал Во Сарине. – У нее такой нежный голос, что порой ей удается выжать слезы из самых сильных мужчин.

Интересно, не себя ли он имеет в виду, подумала Сарина, но в этот момент Мэй к ней повернулась, и она мгновенно забыла слова Во. Она никогда не видела такой совершенной красоты и изящества. Рядом с Мэй Ли выглядела размалеванной куклой, пародией на истинную красоту.

Ее густые, блестящие черные волосы, заплетенные в две толстые косы, были уложены кольцами вокруг маленьких, изящных ушек. На лице не было и следа рисовой пудры, и румянец, заливавший чуть припухлые щеки, был подарен ей природой. Ее маленький широкий нос казался еще меньше благодаря необычно большим и выразительным миндалевидным глазам, а когда она с улыбкой поклонилась Сарине, а затем Во, ее крошечные розовые губы обнажили жемчуг зубов.

Во поманил ее пальцем и представил Сарине, которая совсем растерялась, когда Мэй приятным голосом с легким акцентом поздоровалась с ней по-английски.

– Я очень рада познакомиться с вами, мисс Пейдж, – сказала девушка с ясной улыбкой, – и молю богов, чтобы они благословили ваше пребывание здесь.

Очарованная красотой и искренним дружелюбием, Сарина решила, что в Мэй она уж точно обретет друга. Но лицо Во выражало недовольство. Все время, пока Мэй говорила, он с нескрываемым раздражением смотрел на нее.

– Кажется, я слишком поторопился, – сказал он наконец, – пригласив мисс Пейдж в качестве учителя, ибо в этих стенах обитают другие люди, чей английский день ото дня становится все совершеннее.

Румянец на щеках Мэй стал ярче, и на мгновение она пришла в замешательство, но быстро овладела собой и, почтительно опустив глаза, пробормотала:

– Хозяин так добр ко мне.

Затем она направилась к своему месту напротив Сюе и Ли. Теряясь в догадках, что, собственно, вызвало недовольство главы семьи, Сарина перевела взгляд на задумчивое лицо Во. Но уже в следующее мгновение Сюе и Ли ударили по струнам, и маленькая комната наполнилась мелодией невиданной нежности. Мэй сцепила руки перед собой, чуть откинула голову, закрыла глаза и вдруг запела.

Она пела так проникновенно, что Сарина как завороженная застыла на стуле и ее сердце бешено забилось. Она не понимала слов, но чувства, наполнявшие эти слова, пробудили в ее груди нежное и горестное томление. Очевидно, Мэй пела о запретной любви, и странные, полузабытые ощущения охватили Сарину.

Пара сильных рук держала ее в объятиях, крепкое, мускулистое тело прижималось к ее телу, склоняя уступить и сдаться. Она чувствовала, как желанные губы приближаются к ее губам, и затрепетала, когда ощутила удивительное чувство единения. Сарина с силой тряхнула головой, и видение рассыпалось на маленькие кусочки мозаики, но золотистые глаза выдавали ее. Они сверкали бусинками слез, точно такими же, как те, что проложили серебристые дорожки по щекам Мэй.

Мэй продолжала петь, и Сарина украдкой бросила взгляд на Во. Он сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал. Отведя взгляд, она вздрогнула и выпрямилась на стуле. На одной из полупрозрачных белых панелей, ведущих во внутренний двор, обозначился темный силуэт. Через мгновение силуэт расплылся, и в дверном проеме появилась фигура мужчины. И в этот момент, словно какая-то сила поманила ее, Мэй открыла глаза. Она неуловимым движением – или это только показалось Сарине? – чуть повернула голову, посмотрела на вошедшего и еле заметно кивнула.

Фигура мгновенно исчезла, и ледяные иголочки страха вонзились Сарине в спину. Она успела узнать незнакомца. Это был Чен.




Глава 6


Измученная за день и едва ли сознающая, что ее сон более не сопровождается ударами волн о борт корабля, Сарина крепко спала до самого утра. Лишь только скользнув в страну небытия, она увидела бегущую девушку, чьи черные волосы летели над головой, словно гигантская черная птица. Она бежала к темному силуэту, ожидавшему ее среди цветов, туда, где переливался малиновый шар заходящего солнца. Он распахнул ей навстречу руки, и они вдруг превратились в челюсти ужасного дракона. Сарина откинула голову и завизжала, но столб огня из ноздрей дракона заглушил ее крик, а его глаза из угольно-черных стали ярко-зелеными.

Тяжело дыша, Сарина испуганно села на кровати, не сразу сообразив, где находится, и обнаружила, что жар, который опалял ее в ночном кошмаре, исходил не из пасти дракона, а от яркого солнца, пробивающегося сквозь вощеную бумагу раздвижных панелей. Но даже встав с постели и сделав несколько неуверенных шагов по комнате, она все еще ощущала на себе взгляд горящих зеленых глаз.

Сарина отодвинула одну из панелей, надеясь, что ароматный утренний воздух развеет остатки сна. Но ночные образы никак не уходили. Оглядев пустынный двор, она не могла отделаться от ощущения, что мимо окон крадется какая-то пригнувшаяся фигура. Что связывает Чена, единственного сына землевладельца, и Мэй, изящную молодую служанку его матери?

Во Шукэн и Чен завтракали рано, а Сюе и Ли еду по утрам подавали к ним в комнаты, так что Сарина ела одна. Она уже вставала из-за стола, когда в дверях появился Во.

– Надеюсь, вы хорошо спали, мисс Пейдж? – спросил он.

– Да, благодарю вас, – ответила Сарина. – Я вчера очень устала.

В нем ощущалась живость, сдерживаемая энергия, которые передались и Сарине, когда он взял ее за руку.

– Мне сейчас нужно отправляться в город, – сказал Во, – но позвольте сначала показать вам летний домик. Именно там вы в скором времени познакомитесь с моими дочерьми.

Нервное возбуждение охватило Сарину.

– Я с нетерпением жду встречи с ними, – сказала она, скрывая улыбкой смутную догадку, посетившую ее, когда они пошли в глубину сада.

Недалеко от большого дома, среди розовых и белых азалий, притаилось маленькое белое деревянное строение с двускатной крышей с загнутыми краями. Многочисленные окна дома закрывали ставни, придавая ему заброшенный вид, а потрескавшаяся и осыпавшаяся краска, покрывавшая стены, свидетельствовала о том, что здесь давно никто не жил.

– Это и есть летний домик, – пояснил Во, поднявшись по белым скрипучим деревянным ступеням, чтобы отпереть дверь. – Когда-то здесь занимался с учителями мой сын, но, как вы сами видите, – он сделал рукой неопределенный жест, – в этой комнате давно поселилась одна только пыль.

Сарина заметила, что у него, как и у Чена, так же забилась жилка, и по тому, как боль исказила его лицо, могла догадаться о горько-сладких воспоминаниях, нахлынувших на него. Пытаясь развеять мрачные мысли, она поспешила к окну.

– Давайте откроем ставни, – сказала она, насколько могла, весело. – Я бы не хотела, чтобы мои ученицы в первый же день споткнулись в темноте.

Вздрогнув, Во ответил Сарине легким кивком головы.

– Очень трогательная забота, мисс Пейдж, – улыбнулся он. – Конечно, это будет совсем ни к чему.

Они вместе открыли ставни и окна, и комната наполнилась солнечным светом, разогнавшим тени прошлого.

– Кто еще учит ваших дочерей, мистер Во? – спросила Сарина, отряхивая с рук пыль.

Похоже, его удивил этот вопрос.

– Их никто не учит, мисс Пейдж, кроме матери.

– Я не совсем понимаю… – начала Сарина и нахмурилась.

– Ли учит наших дочерей всему, что они должны знать, чтобы в один прекрасный день стать достойными женами и матерями. Для этого необходимы четыре добродетели, – терпеливо объяснял Во, загибая пальцы, – скромность, послушание, правильная речь и смиренное поведение. Они также должны хорошо усвоить три правила: дочь зависит от отца, жена зависит от мужа, и мать зависит от сына. Их также учили ткать и вышивать, готовить и быть радушными хозяйками. Видите ли, мисс Пейдж, мы считаем дочерей временным украшением дома отца, пока девушке не придет пора перебраться в дом мужа. В древнем изречении об этом говорится более красноречиво: дочь подобна молодому побегу бамбука, который растет вне ограды твоего сада.

– Но раз вы считаете, что дочерям не обязательно образование, зачем вы наняли меня учить их английскому языку? – спросила Сарина в замешательстве.

На его глаза словно опустилась пелена, сделав их бездонными и непроницаемыми.

– Возможно, это просто проявление моего тщеславия. – Он пожал плечами, но его глаза вдруг вспыхнули и голос стал тверже. – Если бы какой-нибудь изящный цветок, столь же поразительно красивый и говорящий по-французски, оказался в таком положении, как вы, я бы выбрал для моих дочерей французский язык вместо английского. Сказать по правде, моя дорогая мисс Пейдж, не так часто нам даруется случай найти счастливое разрешение чьим-то проблемам.

Значит, Во дал ей эту работы из сострадания? Это одновременно польстило Сарине и смутило ее. Но она понимала, что продолжать эту тему бесполезно. Во Шукэн дал ей ответ, какой пожелал. Подумав о детях, которых она могла бы учить где-нибудь в Америке или Англии, она вздрогнула от предчувствия, что здесь она не принесет никакой пользы и, возможно, просто станет еще одним украшением дома Во. Она с грустью оглядела маленькую, ярко освещенную комнату с наклонным потолком и голыми стенами. Четыре маленьких деревянных стола и стоящие возле них низкие скамейки располагались вокруг большого прямоугольного стола с высоким стулом. Интересно, насколько это отличается от школы миссии? Ее взгляд упал на две стопки выцветших сине-зеленых полосатых шелковых подушек, лежащих в углу комнаты.

– Ими пользовался еще мой сын, – негромко пояснил Во, найдя удачный способ прервать неловкое молчание, воцарившееся между ними. – Обучение девочек будет начинаться в девять утра, а в полдень им сюда принесут легкий завтрак. Потом дети час будут спать на этих подушках, а став постарше, просто отдыхать на них и размышлять о том, чему их учили утром. Занятия заканчиваются около четырех часов, после чего девочки возвращаются в дом, чтобы принять ванну и приготовиться к ужину.

– А мне тоже следует придерживаться этого распорядка? – поинтересовалась Сарина, чувствуя, как холодно прозвучал ее голос.

Если Во и заметил перемену в ее тоне, ничто в его голосе не выдало этого.

– Это целиком на ваше усмотрение, – ответил он. – Несомненно, вы обнаружите, что заниматься с ними гораздо труднее, чем с мальчиками, но если вы опытный и терпеливый педагог, то преодолеете все препятствия, которые они перед вами воздвигнут. Это ваша вотчина, мисс Пейдж. Управляйте ею хорошо и будете более чем прилично вознаграждены за свои усилия. А сейчас я больше не могу откладывать свой отъезд, потому что в городе меня ждет множество неотложных дел. – Он поклонился Сарине и направился к двери. – Я прикажу, чтобы сюда немедленно прислали двух рабов. Они выгребут эту многолетнюю пыль и приготовят дом для моих дочерей. – Во снова поклонился и вышел, оставив ее наедине с пылью, воспоминаниями и собственными тревожными мыслями.

Вскоре после того, как двое молодых слуг закончили уборку, Сарина услышала раздававшиеся неподалеку звонкие голоса. Несколько минут спустя в комнату в сопровождении неулыбчивой, одетой в серый халат служанки с бледным мрачным лицом вошли три девочки. Сарина уже знала, что ее зовут Лань Тай и что она «амах» девочек.

Все три девочки выглядели, как миниатюрные копии красавицы Ли. Их густые черные волосы с подстриженной челкой походили на блестящие шапочки на их маленьких головках. На девочках были одинаковые блузки из бледно-розового шелка и такие же штаны, а на ногах крошечные тапки, какие носили Сюе и Ли. Они вошли в комнату прихрамывая, маленькими шажками, и Сарину охватило негодование: она, как и Чен, считала завязанные ноги неоправданной жестокостью. Но она скрыла свои чувства за теплой и дружелюбной улыбкой и, когда все три девочки по очереди поклонились ей, поклонилась им в ответ.

– Я Сарина, – медленно и отчетливо произнесла она, показывая на себя и тщательно выговаривая каждый слог. – Са-ри-на.

– Са-ли-на, – с робкой улыбкой повторила самая высокая из трех девочек.

Сарина покачала головой и снова произнесла свое имя:

– Са-ри-на.

На этот раз все три девочки сделали попытку повторить его:

– Са-ли-на.

Сарина улыбнулась и кивнула головой. Салина. Пусть пока будет так, решила она. По крайней мере для начала. Она посмотрела на старшую из девочек, показала на себя и снова громко повторила свое имя. Потом показала на девочку и вопросительно приподняла бровь.

Девочка без колебаний ответила:

– Лян.

– Лян. – Сарина повторила имя девочки, и Лян гордо кивнула.

Потом Сарина показала на девочку, стоящую рядом с Лян, и та полушепотом произнесла:

– Хуэй.

Сарина повторила ее имя и заставила Хуэй назвать себя еще раз, но уже в полный голос. Удовлетворившись, она показала на самую маленькую из трех и была вознаграждена визгом:

– Чуй.

Старшие сестры рассмеялись, прикрывая рты крошечными ручками. Мрачная женщина, все еще стоящая позади них, постучала поочередно рукой по их плечам и строго покачала головой. Смех мгновенно смолк. Посмотрев на сопровождающую, Сарина сначала показала на нее, а потом на дверь. Женщина заморгала и оглянулась на дверь, но осталась на месте. Сарина снова показала на дверь и сделала просительный жест руками.

Лян, похоже, догадалась, что хотела сказать Сарина, потому что повернулась к служанке и что-то быстро произнесла по-китайски. Та смутилась, но Лян заговорила снова, и она, кивнув головой, поклонилась девочкам. Затем с упреком посмотрела на Сарину, еще раз поклонилась и шаркающей походкой вышла из комнаты. Сарина положила Лян руку на плечо и четко произнесла:

– Спасибо.

Лян нахмурилась. Сарина повторила и с улыбкой чуть поклонилась девочке. Лян поклонилась в ответ, и с ее крошечных, как почка розы, губ слетело робкое:

– Паси-бо.




Несмотря на свободу, данную ей Во, Сарина следовала тому же распорядку, который когда-то был установлен для его сына. К ее радости, симпатичные дочки Во полюбили ее. Шли дни, и Сарина обнаружила, что с каждым новым английским словом, которое запоминали девочки, она узнавала его китайский вариант. Оказалось, что это самый легкий и эффективный способ учить ее подопечных. Каждое утро она приносила в летний домик какие-нибудь предметы: ювелирные украшения, что-нибудь из одежды, домашнюю посуду или утварь и по очереди показывала им. После того как кто-нибудь из девочек называл слово по-китайски, она медленно произносила его по-английски, и сестры повторяли за ней. Вскоре несколько утренних часов они стали проводить в саду, изучая названия цветов и деревьев. Из всех трех девочек одиннадцатилетняя Лян оказалась самой любознательной и помогала Сарине увлечь девятилетнюю Хуэй и восьмилетнюю Чуй, когда их энтузиазм начинал иссякать.

День был настолько насыщен делами, что Сарина к вечеру еле добиралась до постели. Но в темноте, когда звуки дня становились тише и замирали, ее охватывала прежняя тоска, которую, казалось, не могло смягчить время. Пара крепких рук выхватывала ее из темноты, заставляя вспомнить все, что она старалась забыть. Открыв раздвижные панели, Сарина лежала на кровати и смотрела на тени, которые в лунном свете отбрасывали плывущие облака. Иногда ей виделся в них корабль, качающийся на волнах, иногда два тела, слившиеся в любовной игре.

Во вздохах ветра ей слышалось ее имя, произнесенное его голосом. Но затем ветер становился холоднее, его завывания громче, и ей слышалось уже не ее имя, а совсем другое. Хи-ла-ри. Хи-ла-ри. Она закрывала глаза, поворачивалась на бок, подставляя ветру и луне спину, и пыталась убедить себя, что однажды ее боль пройдет навсегда. Но довольно часто она просыпалась утром с чувством одиночества, холодившим душу, а знакомые зеленые глаза по-прежнему жгли ей сердце.

Однажды днем, в четыре часа, когда девочки вернулись к строгой и сумрачной Лань Тай, Сарина отправилась погулять по саду. Бродя среди раскидистых тутовых деревьев, она увидела Чена, выходящего из деревянного домика, где разводили шелковичных червей. Окликнув его по имени, она поспешила к нему навстречу, радуясь возможности возобновить знакомство с неуловимым молодым человеком, которого она теперь видела только за ужином. Противоречивые чувства отражались на лице Чена: похоже, он разрывался между желанием поговорить с ней и необходимостью быть осторожным. Сарина подошла ближе, и лицо юноши стало непроницаемым. Сарина в очередной раз восхитилась его способностью так легко скрывать свои чувства и снова вспомнила, как он притаился в тот вечер за окном музыкальной комнаты. Интересно, в какую опасную игру он играет?

– Ваших юных подопечных сегодня уже отпустили, мисс Пейдж? – спросил Чен с легкой улыбкой.

– И вернули под надзор Лань Тай, которая столь неодобрительно ко мне относится, – вздохнула Сарина.

Чен рассмеялся.

– Не обращайте внимания на бедную старуху, – сказал он. – За двадцать четыре года, что она живет у нас в доме, еще ни один человек не снискал ее одобрения. Но она «амах», которой нет равных, и дети, которых она опекает, – это ее дети, своих у нее никогда не было.

Сарина сразу почувствовала нежность к этой женщине и почему-то вспомнила о несчастных крестьянах, к которым Чен выказывал такое же сострадание. Она попыталась вспомнить их имена.

– На, – пробормотала она, не сообразив, что произносит имя вслух, – и Янь У. Как они, Чен? – спросила она и была награждена его удивленным взглядом.

– Только подумать, вы даже запомнили, как их зовут! – Он улыбнулся и заглянул ей в глаза, словно впервые увидел. – Рад сообщить вам, что Янь У совсем поправился, а На все еще очень меня беспокоит. Ребенок, который у нее скоро родится, десятый по счету, и я боюсь, что это будет стоить ей жизни. У нее почти не осталось сил, и она проводит весь день в доме под присмотром своей старшей дочери. Если отец узнает об этом, он страшно рассердится, потому что его шелковичными червями сейчас занимается на два человека меньше обычного.

– Но если эта женщина так больна, ваш отец наверняка не будет против того, чтобы ее собственная дочь ухаживала за ней.

Чен стиснул зубы.

– Вы не знаете моего отца, – буркнул он.

– Возможно, я знаю его лучше, чем вы думаете, – возразила она. – Любой мужчина, способный проявить сострадание к постороннему человеку, каким для него была я, наверняка выкажет гораздо большую заботу о своей крестьянке, которая столько лет проработала на него.

– Несчастный крестьянин, пусть и самый преданный, не идет ни в какое сравнение с посторонним человеком, если им оказывается красивая молодая женщина вроде вас, мисс Пейдж.

Сарина внезапно разволновалась.

– Чен, я не…

– Вы не находите странным, что мой отец, который всегда считал дочерей бесполезной обузой, теперь настаивает на том, чтобы они изучали английский язык? – прервал он ее, и щеки Сарины стали медленно наливаться краской. – Лян уже одиннадцать лет, мисс Пейдж, и ее скоро обручат. Все эти одиннадцать лет отец ее почти не замечал, и вдруг она и ее младшие сестры получают привилегию, которой пользуются только сыновья. Вы не задумывались почему?

Лицо Сарины запылало: его слова были эхом ее недавних мыслей, но она все-таки встала на защиту Во Шукэна.

– Своими домыслами вы оскорбляете нас обоих, Чен, – с упреком сказала Сарина. – Вы лучше других знаете, как опасно говорить о вашем отце таким неуважительным тоном.

Его лицо вновь стало непроницаемым, и он слегка поклонился ей в знак безмолвного извинения.

– Вы были когда-нибудь в домиках, где мы разводим шелкопряда, мисс Пейдж? – спросил он ровным, спокойным голосом.

Сделав над собой усилие, чтобы выбросить из головы их предыдущий разговор, Сарина покачала головой.

– Тогда идемте, – он легко взял ее под руку. – Позвольте мне показать вам неприглядное происхождение чудесного шелка, который предпочитает для своих платьев даже императорская фамилия. Они покупают шелк только у нас.

Он открыл дверь в одно из длинных, лишенных окон строений, и Сарина вошла в прохладную, тускло освещенную комнату.

– Рассказывают, что много тысяч лет назад императрица Сы Лин, жена императора Хуан Ди, первая распорядилась выращивать тутовое дерево и разводить тутового шелкопряда, – поведал Чен. – Она была замечательная женщина, ей даже приписывают изобретение ткацкого станка для шелка.

– Тогда почему же, – спросила его Сарина, – если некоторые из женщин столько сделали для вашей страны, их здесь так низко ценят?

– На это, мисс Пейдж, – он печально улыбнулся, – у меня нет ответа. Это лицемерно, глупо, но, как бы сказал мой достопочтенный отец, это традиция, на которой держится наша культура.

Они некоторое время в задумчивости молча бродили по обширному зданию, заставленному от пола до потолка полками, как на складе Во в Шанхае. Но вместо рулонов шелковой ткани на полках находились сотни плоских плетеных подносов, на которых тысячи маленьких черных червячков поедали зеленые листья тутового дерева.

– Гусеницы едят круглые сутки в течение сорока двух дней, – пояснил Чен, – и становятся толстыми и белыми и достигают примерно трех дюймов в длину. За это время они четыре раза впадают в глубокий сон, который длится ровно сутки. Пока они спят, их кожа лопается, и, проснувшись, они выползают из старой оболочки и снова едят, до новой линьки. После четвертой спячки гусеницы в последний раз наедаются.

– А потом? – нетерпеливо спросила Сарина.

– Они как бы привстают и начинают покачиваться из стороны в сторону, – продолжал Чен, – и это означает, что они готовы плести кокон. Тогда мы сразу помещаем в центр полки кустик, чтобы гусеницы могли взобраться на него и устроиться на ветке. Потом они начинают выделять липкую нить, из которой и плетут кокон. Через восемь дней кустик вынимают и коконы отрывают от веток. Потом их варят в кипятке и высушивают горячим воздухом, чтобы все куколки погибли. – При этих словах Сарина вздрогнула. – Это самый важный этап, мисс Пейдж, – пояснил Чен. – Иначе мотылек, выбираясь из кокона, порвет шелковую нить. Видите ли, червь сплетает кокон из одной непрерывной нити, и если нить рвется, ее уже нельзя использовать.

– Понятно, – кивнула Сарина, жалея несчастных червей.

– Коконы складывают в большие мешки и везут в город, где нить распутывают и наматывают на барабан. Потом ее сматывают в катушки и, наконец, ткут шелковую ткань.

Темные глаза Чена светились, и лицо стало таким оживленным, каким Сарина его никогда не видела. Ясно, что именно эта область стала средоточием интересов Чена, двадцатидвухлетнего сына человека, чья собственная жизнь делилась поровну между делами в городе и управлением имением и который ожидал от единственного наследника того же самого. Когда они вышли во двор, Сарина поймала себя на том, что еще больше боится за своенравного юношу. Ведь он, по словам его собственного отца, рисковал поплатиться жизнью за свою независимость.




Вечером, когда Сарина уже собралась переодеться к ужину, раздался робкий стук в дверь. Поспешно завязав пояс халата, она босиком подошла к двери и, открыв ее, увидела Во Шукэна. Прежде чем она успела поздороваться, он властным движением оттолкнул ее в глубь комнаты. Войдя, он повернулся к двери и дважды хлопнул в ладоши.

К удивлению Сарины, в дверном проеме тут же появились три молодые служанки и, поклонившись ей, проскользнули в комнату. Первая девушка несла пару белых атласных туфелек без каблуков и что-то похожее, по мнению Сарины, на белое шелковое нижнее белье. Вторая держала в руках большую черную лакированную шкатулку, а третья несла на вытянутых руках чудесное платье. Сарина чуть не вскрикнула, узнав шелк, который привел ее в такой восторг в день ее пребывания на складе Во в Шанхае.

– Я надеюсь, вы не сочтете меня наглецом, мисс Пейдж, – произнес наконец Во, – но мне захотелось сделать вам сюрприз. – Он указал пальцем на девушку с лакированной шкатулкой и пояснил: – Это Ин Хань. С сегодняшнего дня она будет вашей личной служанкой. – Он что-то сказал двум другим девушкам, и те, мгновенно положив принесенную одежду на кровать, поклонились сначала Во, потом Сарине и поспешно вышли из комнаты.

Пока Ин Хань доставала из шкатулки ее содержимое, Во наклонился над платьем, аккуратно разложенным на кровати, и осторожно провел по нему изящными пальцами. Сарина следила за ним взглядом, и ей казалось, что это ее кожу, а не ткань платья он так нежно ласкает.

– У вас тонкий вкус, – пробормотал Во, продолжая гладить сверкающий шелк. – Эта ткань предназначалась для принцессы, но я отправил ей рулон очень похожего шелка, так что она никогда не узнает о подмене. – Его пальцы на мгновение замерли на лифе платья. – Вы настолько стали частью нашего дома, мисс Пейдж, что, надеюсь, окажете нам честь и согласитесь время от времени одеваться согласно нашим традициям. Если вы сочтете эту просьбу неприемлемой, смело скажите мне об этом, но если вам это не трудно, мне будет крайне приятно, как и всей моей семье, видеть вас облаченной в нашу национальную одежду.

Пойманной в тонкую паутину его слов Сарине оставалось лишь кивнуть в знак согласия. Во вышел из комнаты, а Ин Хань усадила ее на стул перед висевшим на стене зеркалом, чтобы Сарина могла видеть каждый этап изысканного обряда. Сначала ее золотистые волосы были зачесаны назад, смазаны прозрачной помадой и скручены в замысловатые узлы и кольца, которые Ин Хань осторожно закрепила на голове шпильками. Затем с помощью большой пушистой кисточки служанка нанесла на лицо и шею Сарины тонкий слой белого рисового порошка. Она покрыла ее щеки и губы красными цветочными румянами, а с помощью тонкой палочки нарисовала черной арабской тушью соблазнительный изгиб в уголках золотых глаз Сарины. Затем Ин Хань сделала ей знак встать. Сарина поспешно поднялась, и молодая служанка принялась развязывать пояс ее халата.

Непривычная к подобному, Сарина едва совладала со смущением: она еще никогда не стояла перед кем-то обнаженной. Но Ин Хань надевала на нее шелковое нижнее белье с такой поразительной ловкостью и таким бесстрастным выражением на приятном молодом лице, что стыд, охвативший Сарину, уступил место изумлению: она как зачарованная следила за собственным перевоплощением. Холодный шелк длинного, до пола, платья коснулся ее тела, и Сарина вздрогнула. Белая прозрачная ткань, изукрашенная золотыми бабочками и розами с золотыми листочками, шурша, окутала ее. Когда широкий, из золотистого шелка, пояс сомкнулся вокруг талии, Сарина сделала глубокий вдох и поняла, что поесть в свое удовольствие ей теперь вряд ли удастся.

Ин Хань скрепила пояс большой золотой булавкой в виде бабочки, чье тело и крылья были инкрустированы крошечными бриллиантами, а глазами служил золотистый топаз. Потом она украсила парой золотых сережек уши Сарины и пришпилила еще с десяток бабочек на ее золотистых волосах. Наконец служанка наклонилась, чтобы завязать атласные ленты туфель, дав возможность изумленной Сарине посмотреть на себя в зеркало. После этого Ин Хань разогнулась и с довольной улыбкой оглядела дело рук своих. Вынужденная теперь передвигаться маленькими, неловкими шажками, Сарина направилась поближе к зеркалу. Глядя в него, ей показалось, что она без всяких усилий грациозно плывет по полу.

– О Боже! – прошептала она.

Перед ней стояла красавица – ошеломительное золотистое видение. Сарина коснулась своих щек, словно желая убедиться, что это ее собственное лицо. «Узнал бы он меня сейчас?» – подумала Сарина, разглядывая в зеркале свое отражение. Она прижала палец к красным губам: если бы он сейчас поцеловал ее, узнал бы он ее губы? Опустив глаза, она побранила себя за подобные мысли. Самонадеянный наглец, не желающий становиться не более чем смутным воспоминанием, наверняка уже давно забыл о ней.

– Вы еще более прекрасны, чем я осмеливался представить, – донесся до Сарины тихий восхищенный голос.

Сарина вздрогнула и, обернувшись, увидела Во Шукэна. Она не заметила, когда он вернулся, и теперь гадала, как давно он здесь стоит.

– Наконец-то вы превратились в золотую бабочку. Я ждал этого с того самого мгновения, когда увидел вас в глубоком обмороке.

Его лицо находилось так близко, что она чувствовала на щеках тепло его дыхания.

– Вы подарили мне радость, которую нельзя выразить обычными словами, но я молю богов, чтобы со временем они помогли мне найти достойные слова.

Взяв Во под руку, Сарина вплыла в столовую. Все трое, сидящие за столом, в изумлении посмотрели на нее, и Сарина дрожащими губами улыбнулась в ответ. Потом ее глаза встретились с глазами Чена, и что-то мелькнуло и исчезло в их чернильной глубине. Ее улыбка померкла, когда она увидела, как он опустил голову и как предательски забилась жилка. Садясь на свое место рядом с Ли, Сарина на мгновение взглянула на нее, и сердце сжалось у нее в груди. На ее похожем на маску лице она увидела то, что меньше всего ожидала увидеть.

На лице Ли застыл страх.




Глава 7


Под опекой Во Шукэна Сарина выпорхнула из кокона, сотканного ее добропорядочным, но слишком осторожным отцом, и впервые почувствовала себя красавицей. Каждый раз, возвращаясь после занятий в свою комнату, она находила там новое чудесное платье, туфли, украшения, аккуратно разложенные на кровати, и Ин Хань, терпеливо дожидавшуюся свою госпожу. Сарина была на седьмом небе от счастья, как ребенок, которого долго держали в строгости и вдруг неожиданно стали баловать. В платьях из снежно-белого шелка, искусно расшитых золотом, в бриллиантах, топазах или молочно-белых жемчугах, она величаво вплывала каждый вечер в столовую, ощущая себя прекрасным цветком лотоса, сотворенным Во и умелыми руками Ин Хань. И все же ее триумф не спасал от одиночества. Чен теперь почти не замечал ее, Сюе все так же бледной тенью ходила по дому, а Ли встречала ее ледяным молчанием, а в ее бездонных глазах попеременно вспыхивали то ненависть, то страх.

Прежде чем лечь спать, Сарина каждую ночь замирала перед зеркалом и, стоя в одной простой батистовой ночной сорочке с распущенными по плечам волосами, внимательно разглядывала свое лицо, ища признаки перемен, которые уже коснулись ее души. Неужели она так порочна, что ее легко купить за дорогие тряпки, хотя ее всю жизнь учили пренебрегать мишурой? Неужели ее черная душа теперь навсегда лишится надежды на искупление из-за этих новых прегрешений? Не было даже нужды прибегать к Святому писанию, чтобы понять, какого строгого осуждения она заслуживает. Поэтому однажды утром после особенно тяжелой, бессонной ночи Сарина вошла в кабинет Во и попыталась вернуть ему подарки.

Он встал из-за стола и подошел к ней, протягивая руки, словно в смиренной молитве.

– Подарок – это часть души того, кто дарит, моя дорогая Сарина, – сказал Во, понизив голос так же, как когда впервые назвал ее по имени. – Если подарок возвращают, это как маленькая смерть той частички души, которая надеялась принести радость.

– Но я выросла совсем в другом мире, – запротестовала Сарина, – где подарки – проявление доброты, благородный жест, рука помощи тому, кто нуждается. У нас не принято дарить платья или драгоценности. Мой отец учил меня, что важны чистота помыслов и дел и что жажда богатства или незаслуженного внимания – признак слабости духа и того, что ваша душа в опасности.

Во с нежностью опустил руки на плечи девушки и посмотрел ей в глаза.

– Возможно, ваш мудрый отец учил вас этому, чтобы уберечь от тех, кто мог бы употребить вам во зло вашу редкую красоту. Следует ли розу растить в тени, лишая улыбки солнца только потому, что ее красота может привлечь глупца, прогуливающегося рядом? Вряд ли, потому что в тени роза погибнет и ее красоту не увидит не только глупец, но и никто другой. Сарина, ваша красота – это дар великодушных богов. Не стоит иссушать ее в тени ложной скромности, мой прекрасный лотос. Вы созданы, чтобы цвести под веселыми солнечными лучами.

И снова его слова развеяли ее сомнения и успокоили волнение в груди. Она покорилась его желаниям и продолжала каждый вечер одеваться согласно воле главы семьи.




Однажды вечером, когда Во после обеда привел Сарину в музыкальную комнату, вошел слуга и отозвал хозяина.

– Сегодня вам придется начать без меня, моя дорогая, – сказал он Сарине. – Похоже, мой деловой партнер уже ждет меня в кабинете. Если мы закончим достаточно быстро, я приведу его с собой. Он давно не слышал, как поет наша прекрасная Мэй.

Сарине было не по себе оттого, что она являлась единственным зрителем, но ее неловкость исчезала с каждой новой песней, которую пела Мэй. Затем, как обычно, она почувствовала, что ее уносит куда-то. Она сидела, закрыв глаза и откинув голову на спинку стула, когда наконец услышала, что Во сел на подушку рядом с ней. Немного погодя Он сделал знак, и музыкальный вечер окончился. Сарина открыла глаза, несколько раз моргнула, чтобы прийти в себя, и задумчиво поднялась. Она хотела увидеть глаза Мэй, но девушка смотрела мимо нее, и восторженная улыбка горела на ее лице. И тут, к полному изумлению Сарины, Мэй радостно вскрикнула и бросилась к дверям.

Сарина обернулась, чтобы посмотреть, что происходит, и у нее перехватило дыхание. В голове зазвенело, колени подогнулись, и ей пришлось схватиться за стул, чтобы не упасть. Не более чем в пяти футах от нее стояла высокая загорелая фигура, сошедшая со страниц книги ее памяти.

Дженсон Карлайл перестал быть размытой тенью, отправленной в прошлое. Это был поразительно красивый мужчина из плоти и крови, мужчина, протягивающий Мэй руки, как отец протягивает их своему ребенку. Ошеломленная, Сарина посмотрела на Во, но он, скрестив руки на груди, стоял как молчаливый наблюдатель, и насмешливая улыбка блуждала по его губам.

Дженсон. Она повторила про себя его имя. Дженсон Карлайл и Во Шукэн ведут общие дела. Невероятно! Как часто Дженсон гостит здесь? Знал ли он о ее присутствии, или так же удивлен, как и она? Сарина заставила себя взглянуть в его зеленые глаза и опешила, обнаружив, что он смотрит словно сквозь нее. Неужели он не узнал ее в китайском наряде или просто уже забыл?

Щеки Сарины запылали. Она оторвала взгляд от его лица и оглядела целиком. На нем были льняная рубашка цвета слоновой кости с длинными рукавами, заправленная в серые нанковые бриджи, и высокие черные ботинки для верховой езды. Весь его облик казался воплощением мужественности. Она решилась снова, взглянуть ему в глаза и обнаружила, что он также изучающе смотрит на нее. И если раньше в его глазах не было ничего, кроме равнодушного любопытства, теперь в них зажглись дразнящие искорки, которые она так хорошо знала……

Эту пытку прекратил Во, хлопнув Дженсона по плечу со словами:

– Ну, мой друг, подойди и познакомься с изысканным цветком, о котором я тебе говорил.

Мэй поклонилась и почтительно отошла, а Дженсон перевел взгляд на хозяина.

– Я и мисс Пейдж уже имели удовольствие познакомиться, – спокойно произнес он.

Сарина вспыхнула и пронзила его надменным взглядом.

– Вы встречались раньше? – Лицо Во застыло, эбонитовые глаза сузились в щелки.

– Да. – Дженсон поклонился Сарине и поднес ее руку к губам, и там, где он коснулся ртом ее кожи, возникло жжение. – Мисс Пейдж ехала на «Алкионе» от самого Сан-Франциско, и наши каюты располагались рядом, – пояснил Дженсон, отпуская руку Сарины, которая, как ей показалось, стала свинцово-тяжелой.

– Понятно. – Во, кажется, немного успокоился, но продолжал пристально глядеть на нее сквозь прищуренные веки.

– Один раз мы вместе обедали, – холодно добавила Сарина. – Но не более того.

В ответ на эту откровенную ложь Дженсон ехидно усмехнулся, в золотистых же глазах девушки Во не увидел ничего, кроме ярости.

– Дженсон сегодня днем приехал из Гонконга, – пояснил Во, пока Сарина пыталась взять себя в руки. – Он сообщил мне, что открыл здесь свой филиал. По-видимому, наш самонадеянный молодой друг собирается положить конец преуспевающей монополии, контролирующейся компанией Джордана и Матсона. Правильно, Дженсон?

– Я не собираюсь идти так далеко, – возразил тот. – Ты сам знаешь, что есть груз, который я никогда не взвалю на плечи.

– Но если один человек переходит в наступление, мой друг, другой защищается всеми доступными средствами, – заметил Во. – Придет день, Дженсон, и даже ты, возможно, согласишься перевозить товар, гораздо более выгодный, чем шелк, чай или специи.

Подбородок Дженсона напрягся, и он отрезал:

– Никогда.

Во понимающе кивнул и сменил тему.

– Ты сочтешь меня негостеприимным хозяином, если я сейчас отправлюсь изучать бумаги, которые ты привез? – спросил он медовым голосом. – Мисс Пейдж проводит тебя в гостиную и проследит, чтобы тебе подали чай.

– Надеюсь, вы извините меня, – торопливо произнесла Сарина, – но я очень устала.

– Что поделаешь, дорогая, – заметил Во. – Мы ведь не хотим, чтобы наш гость плохо подумал о нас и о нашем гостеприимстве.

– Шукэн прав, мисс Пейдж. – В тоне Дженсона послышалась насмешка. – И кроме того, разве вам не интересно узнать, как я проводил время, с тех пор как мы последний раз видели друг друга?

Сарина холодно взглянула на него.

– Как вы проводили время, мистер Карлайл, меня совершенно не интересует.

– Сарина! – с укором произнес Во. – Я буду очень признателен, если вы проводите нашего гостя в гостиную и проследите, чтобы ему подали чай, прежде чем он вернется в город.

Уязвленная его тоном, Сарина гордо вскинула голову, посмотрела в эбонитовые в глаза главы дома и наконец сдержанно кивнула.

– Спасибо, моя дорогая. – Во легонько похлопал ее по руке и повернулся к Дженсону: – А когда я снова смогу встретиться с тобой?

Дженсон пожал плечами.

– Когда захочешь. – На мгновение его взгляд остановился на Сарине. – Возможно, я даже стану твоим постоянным гостем, после того как ты сделал такое соблазнительное дополнение к своей челяди.

– Это будет очень мило с твоей стороны. – Во кивнул и вежливо улыбнулся. – Этот молодой человек вообще-то не слишком общителен, – пояснил он Сарине. – Он всегда спешит. Наверно, он думает, что если ставить ботинок на циновку слишком часто, то его след невозможно будет стереть. – Во снова повернулся к Дженсону: – Мой дом – твой дом, дружище. Пользуйся им как своим собственным. И помни, что моя рука всегда гостеприимно протянута тебе.

– Спасибо, Шукэн, я запомню это, – улыбнулся Дженсон и сдержанно поклонился в ответ.

– А теперь мисс Пейдж проследит, чтобы ты утолил жажду, прежде чем покинешь нас.

Маленькая гостиная освещалась всего двумя медными лампами. Сарина и Дженсон стояли друг против друга в центре комнаты, а слуга молча наливал им чай. Сарине показалось, что ее тело само качнулось к Дженсону, хотя она точно знала, что стоит неподвижно. Только подумать, он и Во – деловые партнеры! И главное, несмотря на хвастливое обещание Дженсона, она не ожидала когда-нибудь снова его увидеть. И вот он стоит здесь, и сила, таящаяся в его глазах, превращает ее в хрупкий стебелек, качающийся по воле ветра.

Когда слуга наконец вышел, Сарина молча предложила гостю сесть. Дрожащей рукой она поднесла хрупкую золотисто-голубую чашку к губам и чуть не расплескала чай. Разозлившись на себя, она обхватила ее обеими руками и решительно отхлебнула глоток горячего напитка. Это было неосмотрительно: она обожгла язык и горло и поспешно поставила чашку обратно на низкий деревянный столик.

– Никогда не думал, что ты можешь выглядеть еще более прекрасной, – заметил Дженсон. – Шукэну удалось превратить тебя почти в богиню.

Покраснев от неожиданной похвалы, она попыталась найти слова для ответа.

– Сначала я думала, что задохнусь, – сказала она с нервным смехом, показывая на широкий шелковый пояс вокруг талии. – Боялась, что не смогу есть и даже сидеть, но оказалось, что это не так. Теперь мне даже нравится такая одежда. – От лукавой улыбки ямочки на ее щеках стали глубже, когда она добавила: – Но одной вещи я все-таки очень рада.

– Какой?

– Что я слишком стара, чтобы мне забинтовывали ноги.

Он рассмеялся, и Сарина была благодарна ему за это: напряженность, возникшая между ними, растаяла, и Сарина позволила себе немного расслабиться. Она молча наблюдала, как он пьет чай, чувствуя такое же тепло в груди, как в тот вечер на корабле. Она не могла оторвать глаз от его сильных рук, сжимающих изящную чашку, и вспоминала, как нежно эти руки ласкали ее тело. Каждый раз, когда он делал глоток, чуть откинув голову и приоткрыв рот, она чувствовала прикосновение его губ, теплых и требовательных, прижимающихся к ее губам. Сарина окинула взглядом всего его целиком и ощутила силу, беспощадно подавляющую ее и воспламеняющую сильнее, чем солнце.

Она заерзала на стуле, ощутив, как чертики желания заплясали у нее внутри. А Дженсон в это время медленно провел по золотистому ободку чашки кончиком языка. Широко раскрыв глаза, она смотрела, как он ласкает край чашки так же нагло, как когда-то ласкал ее сосок. Она также потянулась к чашке своего уже остывшего чая и поднесла ее к губам. Но именно в этот момент Дженсон поставил свой недопитый чай на стол.

– Сарина?

Это был и вопрос, и предупреждение одновременно. Он просил ее позволения, но вместе с тем заявлял о намерении действовать, разрешит она или нет. Ее тело наполнялось сладким пламенем, но мозг все еще отказывался сдаться, и она покачала головой. Она боялась его власти над собой не меньше, чем возмущалась своей беззащитностью перед ним.

Дженсон встал и рывком поднял ее со стула. Слабеющими руками она попыталась оттолкнуть его, но он коснулся губами ее шеи, и Сарина выгнулась дугой в последней попытке отстраниться. Дженсон запустил пальцы в золотистые волосы и притянул ее голову к себе. У нее перехватило дыхание. Чашка выпала, из ослабевших пальцев и, упав на пол, разлетелась на кусочки. Его губы были совсем рядом. С чуть слышным вздохом она закрыла глаза и подставила рот.

– Мисси больно?

Озабоченный голос слуги вторгся в их уединение. Сарина отшатнулась от Дженсона и посмотрела на разбитую чашку. Потом, сама удивившись своей смелости, сделала слуге знак уйти. Почтительно склонив голову, тот попятился из комнаты и закрыл за собой дверь. Сарина сжала руки в кулаки и, не глядя на Дженсона, открыла раздвижные панели, ведущие во внутренний двор, и вышла.

В тишине двора она надеялась собраться с силами. Стрекотали сверчки, вдалеке квакала лягушка. Робкий ветерок шелестел листвой гранатов и карликовых апельсинов и доносил до нее сладковатый аромат плывущих по сверкающей поверхности пруда лотосов. Над ее головой на бархатистом покрывале неба сверкали миллионы звезд. Она услышала за спиной шаги и поняла, что все это время ждала, когда горячие руки Дженсона обнимут ее.

– Имение Во Шукэна совсем не похоже на школу миссии в Шанхае, не так ли, Сарина? – Его резкий тон удивил ее. – Может быть, праведная жизнь совсем не для вас?

– Что вы этим хотите сказать? – возмущенно спросила она, оборачиваясь.

– Мне кажется, я ясно выражаюсь, – ответил он. – Что случилось с чистой молодой учительницей, собиравшейся нести слово Божье язычникам в этом уголке земного шара? Только не говорите мне, что уступили тем самым искушениям, которым всегда так яростно сопротивлялись. – Он с презрением провел пальцем по ее серьге, украшенной жемчугом и бриллиантами, и Сарина вздрогнула не столько от его прикосновения, сколько от колкой правды его слов. – Вы убеждали меня, что ваши единственные идеалы – благочестие, доброта и человечность. Какой же вы оказались лицемеркой, мисс Пейдж!

– Как вы смеете так разговаривать со мной! – воскликнула она. – Когда я приехала в Шанхай, здесь уже не было школы миссии. И меня не ждал доктор Таунсенд. Но на моем пути оказались Во Шукэн и три маленькие девочки, которых я могла учить. Я не авантюристка в отличие от вас, мистер Карлайл. В течение девятнадцати лет мой мир ограничивался Орегоном, и большинство моих знаний я получила от отца. – От гнева ее лицо запылало. – Как вы смеете поучать меня! Вы, укравший у меня самую ценную из женских добродетелей! Вы считаете, что я должна была скрыть свой позор и учить невинных детей слову Божьему? А в семье Во я учу английскому языку – на это я гожусь.

– Сарина, я…

– Не прикасайтесь ко мне! – прошипела она. Она знала, что если проявит хоть малейшую слабость, то опять подчинится его воле. – Не говорите мне о добродетели, чтобы потом высмеивать ее. Играйте в свои хитрые игры с кем-нибудь другим, но не со мной!

Увидев, какой эффект возымели ее слова, она немного остыла и голос ее стал спокойнее и холоднее. Чуть приподняв бровь и прищурив глаза, она сказала:

– Кажется, я даже могу подсказать вам подходящую кандидатуру. – Она помедлила, дав ему время смутиться еще больше. – Да, похоже, так. Можете поиграть в эти игры с женщиной по имени… – Она снова помедлила, затем задумчиво поскребла пальцем по подбородку. – Хилари? – сладко спросила она. – Да, именно так. Хилари.

Дженсон чуть не задохнулся.

Сарина со злорадством наблюдала, как он попятился назад. С кошачьей улыбкой на лице она надменно вздернула подбородок и повернулась к нему спиной. Сквозь вздохи ветра она слышала над ухом его тяжелое дыхание. Она не помнила, как долго они так стояли, пойманные в ловушку собственной гордости, но, услышав его удаляющиеся шаги, в панике обернулась, чтобы удержать его.

Но Дженсон уже вошел в дом и широкими, решительными шагами пересек гостиную. Он закрыл за собой дверь, даже не обернувшись, и Сарина перевела взгляд на насмешливый круг луны. На ее ресницах заблестели слезы.

Поначалу она скорее почувствовала, чем увидела в саду тень. То, что она приняла за олеандр, было вовсе не деревом. Перед ее изумленными глазами тень вдруг распалась на две отчетливые половины. Но почти тут же они снова слились в одну, покачиваясь в пятнистой от лунного света темноте, чтобы в следующее мгновение снова распасться. Силуэты держались за руки, и, по мере того как они отдалялись друг от друга, связующая их нить становилась все длиннее, а потом их руки разомкнулись и связь распалась, как порванная лента, и пространство между ними тут же заполнила темнота.

Луна отдернула завесу облаков и окрасила траву и деревья сверкающим серебристым светом. Его нежные брызги осыпали удаляющиеся фигуры, и Сарина зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Сердце ее бешено забилось, тело взмокло от страха, и она попятилась в дом, подальше от уходящих влюбленных. От Чена и Мэй.

Разрозненные образы вереницей прошли перед мысленным взором и связались воедино. Чен, спрятавшийся в саду. Мэй, поющая о запретной любви. Чен больше никогда не появлялся в музыкальной комнате. Мэй говорит по-английски: вероятно, Чен – ее тайный учитель. Сарина шатаясь вошла в дом, моля Бога, чтобы она оказалась единственным свидетелем их безрассудства и единственным человеком, знавшим о них правду.

Где-то вдалеке чуть слышно хлопнула закрывающаяся дверь.




Глава 8


Сарина все больше убеждалась, что любовь Чена и Мэй – это роковая любовь. Чен и Мэй оба во власти темных сил. Плотская любовь между хозяином и слугой испокон веков допускалась в Китае, если только женщина не считалась «плохой», чем могла понизить статус мужа и его потомков.

Позволяется это или нет, но двадцатидвухлетний Чен никогда не сможет жениться на Мэй, потому что он уже обручен с Лао Куатай – старшей дочерью Лао Хунханя, владевшего большой чайной плантацией по соседству с имением Во. Назначить официальный день свадьбы было лишь делом времени. Единственное, что мог сделать Чен, – так это поступить с Мэй так же, как его отец двенадцать лет назад поступил с Ли, – взять в наложницы.

– Мисс Пейдж, – раздался у нее над ухом чей-то шепот.

Сарина от неожиданности чуть не оступилась. Прижав указательный палец к губам, Чен поманил ее к себе.

Он взял ее под локоть и быстро провел через холл в ее спальню.

– Теперь вы все знаете, – произнес он по-прежнему шепотом, и Сарина кивнула. – Как лунный свет открыл вам нашу тайну, так он же сообщил мне о вашем присутствии.

– Вы пришли из опасения, что я могу рассказать вашему отцу о том, что я видела? – спросила она тоже шепотом.

– Я знаю, что вы скорее будете верны ему, чем мне, – ответил Чен, – но я также надеюсь, что вы, возможно, сохраните наш секрет. Я пришел сюда, мисс Пейдж, не для того, чтобы умолять вас ничего не говорить отцу, а для того, чтобы вы не думали плохо о Мэй.

– Не думала плохо о Мэй? – вздрогнув, повторила Сарина и обрадовалась, что он так заботится о репутации девушки.

– Она служанка, приученная во всем подчиняться воле хозяина. Но вам следует знать, что она никогда не приходила ко мне, как прислуга, по приказу, а только по своей воле и из любви ко мне. Она любит меня, и я тоже ее люблю, но она осталась нетронута и чиста.

Значит, их любовь вовсе не плотская. Не сумеречная страсть, остывающая при дневном свете.

– Не бойтесь за нас и, более того, не жалейте нас, – добавил он. – Мы знали о всех преградах, прежде чем решились переступить границу, нас разделяющую.

– Как давно вы тайно встречаетесь? – спросила Сарина.

– Два года, – ответил Чен. – Мэй было всего десять лет, когда ее отец продал ее в Кантоне нашей семье как кухонную прислугу. Он был бедным фермером, а Мэй – младшей из двенадцати детей. Хотя ее учили петь и она одна из самых почитаемых певиц города, именно в нашем доме, а не в чайных Кантона звучит ее волшебный голос. Я просыпаюсь каждое утро от ее чудесного пения, и последний звук, который я слышу перед сном, – это песни, которые она поет в музыкальной комнате моим родителям. От кухонной прислуги она поднялась до прислуги в гостиной, а в прошлом году стала личной служанкой моей матери, и это настоящая честь, потому что Мэй всего восемнадцать.

Сарина была благодарна Чену за рассказ, но все же не удержалась и спросила:

– Но, Чен, вы же обручены с кем-то?

Он опустил глаза.

– Я знаю, что должен следовать воле отца и жениться на женщине, которую он для меня выбрал. Это гложет меня день и ночь. Думаете, я не понимаю важности этой женитьбы? Наши семьи смогут укрепить могущество своих предков. И как послушный сын, я должен склониться перед этой традицией, мисс Пейдж, но в моем сердце живет только Мэй и будет жить вечно.

– Если вы ее так любите, почему вы не ходите вместе с нами в музыкальную комнату? – спросила Сарина. – Во всяком случае, вы находились бы рядом с ней и могли слушать, как она поет.

– Но как же мне усидеть на стуле, сохраняя уважительное молчание, когда Мэй поет о нашей невозможной любви? – воскликнул он. – Как мне вынести слезы на ее щеках, зная, что они снова прольются при нашем очередном расставании? Как мне удержать себя от желания обнять ее и успокоить обещаниями, которые я не могу выполнить? Нет, мисс Пейдж, находиться рядом с ней на глазах у других – это слишком большой риск.

Силы внезапно покинули Сарину, и она опустилась на стул. Несколько минут никто из них не произносил ни слова, затем Чен потянулся к ней и взял за руки.

– Могу ли я надеяться, что наш секрет в надежных руках, мисс Пейдж? – спросил он.

Сарина кивнула.

– Конечно, Чен. – Даю вам слово, что сохраню это в тайне.

Он благодарно прижал к губам обе ее руки.

– Да благословит вас Бог, мой друг, – прошептал он взволнованно. – Теперь я не сомневаюсь, что могу называть вас другом.

Он закрыл дверь так быстро, что Сарина даже не сообразила, что осталась одна. Она медленно принялась раздеваться. Устав настолько, что даже не смыла с лица рисовую пудру и румяна, она с горестным вздохом упала на кровать, ожидая, когда сон сотрет тревожащие ее образы, яркой чередой мелькающие в ее мозгу.

Она спала урывками, пробуждаясь и вновь проваливаясь в тяжелый сон. Огромная рука поднимала гигантский серебряный чайник, в котором она находилась, и выливала содержимое в золотую с синим фарфоровую чашку. Вокруг нее плавно покачивались серо-зеленые волны, искушая нырнуть под безмятежную поверхность чая. Но ветер вдруг переменился и начал взбивать на гребнях волн кружевную пену. В воздухе с легким хлопком лопались крошечные пузырьки. Волна накрыла ее с головой, и Сарина глотнула чай. Он был крепкий и горячий и обжег ей язык.

Чай становился все горячее. Еще немного, и он закипел, бурля пузырями и шипя, словно кто-то развел под ним огонь. Пар поднимался ввысь, обжигая Сарине щеки и вызывая слезы в глазах. Она заморгала и, слабея, поплыла к краю, как вдруг почувствовала, что кто-то плывет рядом с ней.

Сквозь влагу, затуманившую ей глаза, она не могла разглядеть лица этого человека, но прикосновение его руки давало прохладу и успокоение. Она задрожала, потому что эти руки, коснувшись ее плеч, скользнули по равнинам и холмам ее тела. С невыразимой нежностью они ласкали ей грудь, а затем прошлись вдоль живота все ниже и ниже. Ее ноги послушно раздвинулись. Сарину бросало то в жар, то в холод.

Ледяные губы искали ее поцелуя, и пар поднимался от их прикосновения. Они вместе нырнули под поверхность волн. Все глубже и глубже увлекаемые в спираль водоворота, они медленно кружились, опускаясь в темноту, – кусочек льдинки и ее раскаленное тело. Она вздохнула, ощутив, как ледяное лезвие пронзило ее, и, раскинув руки, окончательно сдалась, позволив своей душе распасться надвое.

Она проснулась от приятного ощущения: солнечные лучи давно наступившего утра разбрызгивали тепло по ее коже. Пока сон постепенно не развеялся, она не могла пошевелиться, но мозг уже начал твердить свое. Как он посмел вернуться в ее жизнь, когда она полагала, что навсегда забыла о нем? Как он посмел вторгаться в ее сны и во сне вторгаться в ее тело, как он это дважды делал наяву? Прижав ладонь к щекам, она ждала успокоения и чувствовала, что над ней снова жестоко надругались.

За завтраком у нее совсем не было аппетита, и весь день она не могла сосредоточиться. Чувствуя себя немного виноватой, она привела Лань Тай маленьких учениц в три часа вместо четырех и, снедаемая неотвязными мыслями, направилась к себе в комнату. Сарина упала поперек кровати и бесцельно смотрела в потолок, пока в обычный час не появилась Ин Хань, чтобы одеть ее к ужину.

Она мрачно сидела за столом, играя палочками, и нетронутый кусок жареной свинины покоился в ее чаше на горке остывающего риса. Есть все еще не хотелось, и она знала, что, если даже попытается проглотить мясо, оно застрянет у нее в горле и она задохнется. Утомительная трапеза тянулась медленно. Сарина сделала маленький глоток самшу, надеясь, что никто не заметит ее очевидной апатии. Несколько раз она ловила на себе озабоченный взгляд Чена, но за столом, как обычно, все молчали. Когда подавали десерт, Сарина почувствовала, что Ли смотрит на нее, и повернула голову, чтобы ответить на ее взгляд, но изящное личико под рисовой пудрой и арабской тушью осталось абсолютно бесстрастным.

Сразу после обеда Сарина извинилась и сказала, что пойдет к себе.

– Вы себя плохо чувствуете? – спросил Во, проводив ее до дверей и выходя вслед за ней из столовой. – Вы не притронулись к еде.

– Да, простите, – извинилась она, – но я очень устала и совсем не хочу есть.

– Может быть, прислать поднос вам в комнату и вы поедите позже?

Она покачала головой.

– Все, что мне нужно, – это немного поспать.

– Вы плохо спали ночью?

Эти вопросы начали раздражать ее.

– Боюсь, я все еще не привыкла к бамбуковой подставке для головы, – поспешно соврала она. – У меня от нее болит шея.

Он с упреком посмотрел на нее.

– Разве я не предлагал вам попросить перьевую подушку, если подставка для головы покажется вам неудобной?

– Я надеялась, что справлюсь с такой ерундой, – смущенно улыбнулась она.

– Вас можно похвалить за упорство, Сарина, – хмыкнул он, – но лучше бы вы согласились на маленькое поражение и спали спокойно.

– Я попробую в последний раз сегодня ночью и, если ничего не получится, обещаю утром попросить подушку.

– Отлично, договорились.

Казалось, он был доволен собой и проводил ее до подножия лестницы.

– Пусть боги даруют вам спокойный сон, которого вы так ждете, мой прекрасный лотос, – сказал он.

Но несмотря на его молитвы, Сарина снова лежала в постели без сна. По комнате блуждали темные тени, и, даже закрыв глаза, она видела их сквозь веки. В каждой из них она узнавала Дженсона, который манил и соблазнял ее, выполняя данное когда-то обещание. Неужели он вновь вкрался в ее жизнь, чтобы мучить и причинять боль? Всякий раз, приблизившись к ней, он соблазнял ее и исчезал. Если б он только мог остаться! Пока он не вторгся в ее сны, она считала, что сможет в любой момент отправить его в свое прошлое, ведь мир и покой дают только время и расстояние.

Ночные часы тянулись медленно. Тяжело вздыхая, она ворочалась с боку на бок в поисках удобного положения и провалилась в тягостный, короткий сон, лишь когда первые розовые лучи утреннего солнца заскользили по полу ее комнаты.




Днем, когда девочки легли спать, Сарина вышла из летнего домика и села возле крыльца на траву. Солнце согревало ее, а аромат азалий наполнял сладостью воздух. Ее веки отяжелели, и вялость охватила все тело. Уступая этой приятной слабости, она свернулась на траве калачиком, положила руки под голову и закрыла глаза.

Щекотно! Она поморщила нос. Решив, что это муха, Сарина машинально отмахнулась от нее, но ее продолжали щекотать. Она осторожно приоткрыла один глаз и, вскрикнув от неожиданности, сердито оттолкнула руку, водившую тонкой травинкой по ее щеке.

– Вы лежали с таким безмятежным видом, что я почти ненавидел себя за то, что беспокою вас, – сказал Дженсон, широко улыбнувшись, – но теперь, когда вы проснулись, я очень даже рад.

– А вы не хотите спросить меня, рада ли я?

– Вы рады?

– Не думаю, что вас интересует мой ответ.

– Как вам это удается, Сарина? – спросил он, усаживаясь на траву рядом с ней. – Днем девушка с Запада, вечером – с Востока. Вам это не кажется странным?

– Конечно, нет. Я меняю одежду, но остаюсь тем же самым человеком.

– Интересно, – размышлял он, покусывая травинку, которой только что щекотал ее.

– Неужели? – съязвила она. Как всегда, она мгновенно настраивалась с ним на обмен колкостями, но сегодня Дженсон, казалось, был настолько поглощен собственными мыслями, что потерял интерес к такой игре. Вспомнив их недавний разговор и то, как внезапно он покинул ее, Сарина не могла понять, зачем он снова нашел ее. Озадаченная, она смотрела, как ветер шевелит прядь посеребренных волос у него на лбу, и боролась с желанием убрать ее на место. Чтобы избавиться от искушения и занять руки, она стала обрывать крошечные лепестки с головки клевера.

– Я разволновал вас, Сарина? – спросил Дженсон.

– Вы преувеличиваете.

В ответ он запрокинул голову и рассмеялся. Как ей нравился его глубокий, гортанный смех, когда из уголков глаз разбегались крошечные морщинки и зубы сверкали белизной на смуглом красивом лице. Но она старалась не признаваться себе в этом. По крайней мере пока.

– Так зачем же вы здесь, мистер Карлайл? – требовательно спросила она, не в силах более смотреть на него.

Смех сразу умолк.

– Нам с Шукэном нужно обсудить некоторые дела, – ответил он, – и я предпочитаю встречаться с ним здесь, а не тащиться в его городскую контору. – Он заложил руки за голову и глубоко вдохнул ароматный воздух. – Так же как я люблю море, Сарина, я люблю проводить время за городом. Здесь есть такие места, которые дают мне особое чувство свободы, неведомое горожанам. – Он бросил на нее вопросительный взгляд. – Вы понимаете, о чем я говорю, Сарина, или ваши ноги теперь перебинтованы, как и у других здешних женщин?

Его вопрос снова рассердил ее.

– Вы же сами знаете, что это не так.

– Но есть много способов заковать себя, не прибегая к услугам бинтов.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что мне будет стыдно за вас, если вы выберете ту жизнь, которую предложил вам Шукэн.

– Но он открыл передо мной новый мир, – возразила она.

– Неужели? – Он смерил ее скептическим взглядом. – Он показал вам окрестности вокруг имения?

– Нет.

– Вы ездили в город?

– Нет.

– Знакомились с семьями соседей, живущих рядом?

– Нет.

– Значит, вы весь день учите его дочерей английскому языку, – с жаром произнес Дженсон, – вечером наряжаетесь, как изнеженная наложница, чтобы поужинать с его семейством, слушаете домашнее музицирование и говорите мне, что по-прежнему свободны?

– Конечно, я свободна! – нетерпеливо воскликнула она. – Почему вы всегда стараетесь вывести меня из себя?

– Наверное, это мой способ поддерживать ваш тонус.

– У вас на все найдется ответ, правда? – Кипя от негодования, Сарина села.

– Я ведь уже говорил, что отвечаю за вас, разве не так?

– Но я не нуждаюсь в вашей опеке.

– Конечно, не нуждаетесь, – со злостью произнес он. – Теперь у вас есть Шукэн.

– Прекратите! – крикнула она.

– Вам больше по нраву, если я замолчу? – рассердился он. – Скажите мне, Сарина, чего бы вы хотели? – Он наклонился над ней и прижал ее руки к земле. – Хотите, чтобы я прошептал вам что-нибудь? Или чтобы я просто смотрел на вас? – Он приблизил лицо, щекоча ей щеки теплым дыханием. Его взгляд ласкал ее тело так, словно он касался его руками. – Так лучше, Сарина? – хрипло прошептал он.

Она закрыла глаза, чувствуя, как знакомая нега обволакивает ее.

– Поцеловать тебя, Сарина? – тихо спросил он. – Ты ведь этого хочешь?

Она ощутила прикосновение его рта. Ее губы приоткрылись, влажные, ожидающие.

– Да, ты хочешь. Она едва дышала.

– Но у меня дела, и я уже отнял у тебя достаточно времени.

Сарина в изумлении открыла глаза и увидела, что Дженсон встает. Униженная, она осталась лежать на траве. Гнев и стыд сжимали ей грудь. Он снова нанес ей удар ее же оружием, подчинил своей воле, а она, как дурочка, сыграла роль сгорающей от желания девушки, послушно уступающей ему. Она села и отряхнула травинки, прилипшие к платью. Может, таким способом он наказывает ее? Она глядела на его удаляющуюся фигуру, кипя от ярости и желания.




К ужасу Сарины, когда они в привычный час появились с Во в столовой, напротив ее места за столом сидел Дженсон. В середине ужина он повернулся к Во и спросил, может ли он после концерта пригласить Сарину на прогулку по парку. Сарина со стуком положила палочки и бросила на Дженсона уничтожающий взгляд, но он этого будто не заметил. Она посмотрела на Во, чье обычно бесстрастное лицо не скрывало недовольства, уверенная, что он откажет Дженсону в его просьбе.

Во озабоченно наморщил лоб и сказал:

– Боюсь, в этом случае тебе придется возвращаться в город в тот час, когда становится небезопасно, мой друг, – сказал китаец.

– Меня это не беспокоит, – ответил Дженсон и нахально подмигнул Сарине. – Ради столь восхитительного общества стоит рискнуть.

– Конечно, сад очень красив в вечерний час, но днем ты смог бы полнее оценить его великолепие.

– Ну, Шукэн! – В голосе Дженсона послышался упрек. – Мисс Пейдж уже знает, как сад выглядит днем. А если тебя беспокоит ее безопасность в этот час, то уверяю, со мной ей ничто не грозит.

– Я в этом не сомневаюсь, – согласился Во, натянуто улыбнувшись.

Дженсон в притворном удивлении поднял бровь.

– Тогда, может, тебя волнует моя безопасность? Но мисс Пейдж, по-моему, не способна причинить мне зла.

Сарина вся кипела от бешенства, но язвительность Дженсона, похоже, поставила Во в весьма затруднительное положение. Пожав плечами, он решил положить конец этому разговору:

– При таком упорстве, мой друг, я теперь понимаю, почему тебе удается большинство рискованных начинаний. Конечно, ты можешь сопровождать мисс Пейдж в прогулке по саду, но не задерживай ее допоздна. У нее есть три очень важные причины, чтобы как следует выспаться.

Сарина посмотрела на Во. А она имеет право сказать хоть слово? Им не приходит в голову спросить, хочет ли она идти гулять с Дженсоном? Опять он все решил за нее. Трудно представить, что ждет ее в тенистом саду за стенами этого дома. Она заерзала на стуле. Мысли путались, тело наполнилось ожиданием, словно тысяча бабочек внутри нее, покидая кокон, неистово били бархатистыми крыльями. Чуть позже, дрожа от мрачных предчувствий, она нехотя оперлась на предложенную Дженсоном руку и вышла с ним из музыкальной комнаты.

Каменные светильники, расставленные через равные промежутки, освещали им путь крошечными бутонами пламени. В чернильной глубине ночи вспыхивали светлячки, а звезды чертили для них в вышине небесное послание. Влажная трава, как душистый ковер, смягчала шаги, и Сарине захотелось сбросить туфли и пробежаться босиком по ее мягкой губке. Чуть покачивающийся от ветерка жасмин окутывал Сарину ароматной пеленой и успокаивал волнение в груди. Они медленно брели по саду, и Сарине было все труднее не поддаваться очарованию ночи.

Она бросила украдкой взгляд на словно высеченный из камня профиль Дженсона и подумала: сможет ли она когда-нибудь его понять? Он перехватил ее взгляд, и Сарина поспешно отвела глаза.

– У тебя хмурый вид, – заметил он. – Ты могла бы хоть притвориться, что тебе здесь нравится.

– Но мне действительно здесь нравится, – возразила она.

– Разве ты не знаешь, что женщины на Востоке должны всегда радостно улыбаться, независимо от того, что они на самом деле чувствуют? – продолжил он, не обратив внимания на ее слова. – Боюсь, ты не сможешь стать хорошей наложницей, моя дорогая. Сарину словно хлестнули кнутом.

– Я не собираюсь становиться наложницей! Он снова бросил на нее скептический взгляд.

– Ты уверена?

Дурные предчувствия внезапно охватили ее.

– Конечно, тебе еще предстоит научиться доставлять удовольствие мужчине, – продолжал он, – но поскольку ты с легкостью усвоила азы этой роли, есть надежда, что и дальше все пойдет неплохо.

Она была благодарна темноте, скрывшей краску, прихлынувшую к ее щекам.

– Вы, без сомнения, самый наглый из мужчин, которых я когда-либо встречала, – сказала она.

– А ты много встречала мужчин, способных соперничать со мной в этом? – съязвил он.

Она резко остановилась.

– Я замерзла, – солгала она. – Пожалуй, я лучше вернусь в дом, если не возражаете.

– С какой стати мне возражать? – ответил он. – Я волен совершать такие прогулки в любое время, когда захочу.

Она больше не стала слушать. Подобрав подол длинного белого платья, она повернула в противоположном направлении. Мгновение спустя он догнал ее.

– Ты знаешь, что у Шукэна самое большое имение в Китае? – спросил он, словно ничего не случилось. – Когда-то, четыреста лет назад, землю его предкам подарил император, и каждое последующее поколение лишь добавляло к ней новые наделы. Ты выбрала себе самого состоятельного благодетеля из всех возможных, Сарина, так же как и самого могущественного. Именно сочетание богатства и могущества делает таких людей, как Шукэн, одновременно и бесценными друзьями, и опасными врагами.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – прервала она его.

– Чтобы ты хоть что-нибудь узнала о своем покровителе.

– Вы говорите загадками.

– Вовсе нет, – настаивал он. – Просто я хочу тебя предостеречь.

– Предостеречь меня? – недоверчиво переспросила она. – От Во Шукэна? Я не нуждаюсь в ваших предостережениях, мистер Карлайл. Мне незачем бояться человека, который добр, великодушен и любит меня, – всего этого вам не понять! Если меня и нужно от кого-нибудь предостеречь, так это от вас!

Они вышли на усыпанную гравием дорожку и направились к дому, где стояла оседланная лошадь Дженсона. Он взял в руки поводья и снова отпустил их. Повернувшись к Сарине, он положил ей руки на плечи и притянул к себе.

– Сарина, я знаю, что ты мне не веришь, – сказал он, – но я отвечаю за тебя и хочу видеть тебя целой и невредимой.

Она молчала, не шевелясь, и изо всех сил старалась ничего не чувствовать. К ее удивлению, он взял в ладони ее лицо. Затем нагнулся, и его губы коснулись ее волос, скользнули по дугам золотистых бровей и замерли, прежде чем поцеловать веки, прикрывающие золотистые глаза. Она против воли вздрогнула, а он уже целовал ей щеки, нос, подбородок. Сарина нетерпеливо ждала, когда он наконец коснется ее рта. Дженсон, казалось, заколебался и отклонился назад, чтобы посмотреть на нее. Она затаила дыхание. Сердце ее гулко забилось. И затем его губы приблизились.

Поцелуй стал крепче. Дженсон прижал ее к себе, сильные руки гладили ее тело. Она обвила руками его шею и запустила пальцы в густые волосы, и они растаяли в жарких объятиях. Он снова и снова возвращался к ее губам, впиваясь в них в страстном поцелуе, словно ставил клеймо, вынуждая Сарину все плотнее прижиматься к нему.

Он разжал объятия так внезапно, что Сарина чуть не задохнулась. Она потянулась к нему, но он уклонился. Схватив поводья, Дженсон взлетел в седло и стукнул ботинками в бока лошади. Копыта застучали по гравию, и лошадь понеслась галопом по дорожке. Вскоре и лошадь, и всадник слились в единую тень и пропали из виду.

Ошеломленная и разочарованная, Сарина слегка покачивалась в дрожащем свете фонарей. Затем кончиками пальцев провела по щеке, которой мгновение назад касались его губы и где сейчас было мокро от слез.




Во стоял у окна, устало опустив руки. На его окаменевшем лице живыми остались лишь глаза. На щеке дергалась жилка. Он до боли сжал зубы, затем рот скривился в болезненной улыбке.

Слегка прихрамывая, к нему подошла Ли. Она развязала пояс его халата и почувствовала, как Во вздрогнул, а тело его снова напряглось. Он казался статуей из слоновой кости, застывшей, нечувствительной, и только тепло ее пальцев могло возродить живой ток крови в его охладевшем теле. Она терпеливо ласкала Во, бормоча нежные слова, которые могли возбудить его. Наконец он повернулся к ней, и она почувствовала, что он против воли начинает отвечать на ее искусные ласки.

Во молча стоял, позволяя ей разогреть и подготовить его. Он не видел свою наложницу: у него перед глазами в дрожащем свете фонарей стояли две обнявшиеся фигуры. Она провела языком по его телу, лаская, гладя и увлажняя.

Во застонал и, подавшись вперед, обхватил себя за плечи. Ли работала языком. Его прикосновения становились все чаще, крепче и сильнее. А когда она скользнула длинным золоченым ногтем в складку его ягодиц, Во содрогнулся, и она поняла, что он готов.

Во грубо толкнул ее на пол и, прежде чем Ли успела раздвинуть ноги, чтобы принять его, вошел в ее тело. Погрузившись в ожидавшее его тепло, он закрыл глаза, представляя, как женщина с золотистой кожей и золотистыми волосами открывает ему свои золотистые бедра. Растрачивая свое семя и любовь, он выкрикнул ее имя.

Прижатая к полу тяжестью его тела, безмолвная свидетельница его лицемерия, Ли повернула голову набок и заплакала.




Глава 9


После прогулки по саду Сарина не знала, как себя держать с Дженсоном. Особенно ее смущало внимание, которое он продолжал ей оказывать во время постоянных приездов в имение. А однажды утром, в субботу, он подъехал к дому и объявил, что собирается взять ее с собой в Шанхай.

– Как же вы хитры, мистер Карлайл, – холодно заметила Сарина. – Вы же знаете, что Во на несколько дней уехал в Янчжоу.

– Конечно, знаю, мисс Пейдж, – ответил он не менее язвительно. – Я не так наивен, чтобы рассчитывать на то, что он согласится выпустить тебя из виду на целый день. Ну, Сарина, скажи «да». Этим ты докажешь мне, что все еще независима.

– Неблагодарность вряд ли стоит называть независимостью, – фыркнула она.

– Это все слова! – нетерпеливо воскликнул Дженсон. – Ты сама не знаешь, что защищаешь. Мне кажется, ты бы с радостью нарушила монотонность своего пребывания в доме Во. Неужели тебе совсем не интересно посмотреть Шанхай, или ты считаешь, что все красоты и мудрость бытия сосредоточены в этом имении?

– А вы полагаете, что один взгляд на Шанхай сильно расширит мой кругозор? – упорствовала Сарина, наслаждаясь тем, как ловко ей удается вывести его из себя.

– Один взгляд – это только начало. – Он нетерпеливо постучал рукой по перилам лестницы. – Ну, Сарина, решайся!

А может, принять его приглашение? Возможность такого путешествия взволновала и обрадовала ее. Но некто осторожный, сидевший внутри нее, предостерег: Во рассердится, если она в его отсутствие покинет имение. И что на самом деле подумает о ней Дженсон, если она согласится? Она проведет с ним целый день и даст ему возможность быть кавалером и опекуном одновременно. Она внезапно помрачнела. Какой щелчок по носу правилам приличия!

– Ну? – Дженсон нетерпеливо покосился на карманные часы. – Неужели тебе и вправду так сложно решиться?

Она снова подумала о вызове, который он бросил ей в ту ночь в саду. Есть много способов заковать себя даже без помощи бинтов, сказал он тогда. Конечно, она ничем не связана! И она докажет ему это!

– Обождите меня, я только схожу за зонтиком, – сказала она, решительно кивнув.

Выйдя на лестницу с желтым зонтиком в руках, она увидела Ли. Глаза наложницы пылали холодным пламенем. Шелестя кремово-желтым шелком, она сделала навстречу Сарине несколько маленьких шагов и сказала:

– Женщине в Китае не подобает покидать дом без разрешения хозяина, мисс Пейдж.

– Это ваши правила, Ли, а не мои, – спокойно возразила Сарина.

– Вы работаете в этом доме и приняты его главой как член его высокородной семьи, – продолжала Ли. – Как вы осмеливаетесь так бесстыдно позорить Во в его отсутствие?

– Я не делаю ничего предосудительного, – возразила Сарина. – Сегодня суббота, и, поскольку у меня нет уроков, я вольна распоряжаться своим временем, как захочу.

– Тогда я бы посоветовала вам распорядиться им более разумно.

– Спасибо за совет, Ли, – сухо ответила Сарина, – но как я провожу время, вас не касается. – С этими словами она сунула зонтик под мышку и заспешила вниз по лестнице, где ее ждал Дженсон.

Если он и заметил слишком яркий румянец на ее щеках, то не придал этому значения. Он помог ей сесть в экипаж, который нанял для прогулки, и устроился рядом с ней на сиденье.

– Я предлагаю, – сказал он, – днем заглянуть в один из самых старых чайных домиков в Шанхае. – Он хлестнул пару гнедых, и те резво тронулись с места.

Сарина молчала, и, не получив ответа, Дженсон продолжил:

– Тебе эта идея не нравится?

Сарина сидела, сжав зубы, и смотрела прямо перед собой. Стычка с Ли испортила ей настроение, и она уже сомневалась, правильно ли поступила.

– Если эта поездка так тебя угнетает, мы можем повернуть назад прямо сейчас. – От звука его налитого металлом голоса Сарина вздрогнула, будто от удара хлыстом.

– Извините, – кротко произнесла она, надеясь, что ее робкая попытка улыбнуться смягчит его.

По-видимому, ей это не удалось: бросив в ее сторону хмурый взгляд, он совершенно перестал ее замечать. Воцарилось неловкое молчание, и Сарина, чтобы отвлечься, стала разглядывать пейзаж за окном. Когда солнце начало припекать, она раскрыла зонтик и заслонилась им от жгучих лучей, бросая украдкой взгляд на Дженсона. С той ночи в саду он больше ни разу не пытался поцеловать ее. Сказать по правде, с той ночи он стал обращаться с ней более уважительно, словно старший брат или опекун. Опекун! Сарина задумчиво прикусила нижнюю губу. Похоже, Дженсон Карлайл собирался сдержать свое дурацкое обещание. Как бы ей хотелось, чтобы он его никогда не давал! В качестве опекуна он ей вовсе не нужен!

А какую роль можно было бы отвести ему? Ведь он так непредсказуем! Он мог быть мягок и весел, а в следующий момент задумчив или сердит. Если его разозлить, как уже не раз бывало, его голос зловеще гремел, словно раскаты грома, а движения становились быстры, как летние молнии. А потом так же внезапно тучи рассеивались, лицо прояснялось, и он опять лучился улыбкой. Сарина снова мельком взглянула на Дженсона и нахмурилась. Он невыносим, решила она, и не заслуживает никакой роли в ее жизни.

В пригороде на многих улицах высились недавно поставленные газовые фонари, но дороги были такими же разбитыми, как в деревнях. Непроходимые в сезон дождей, сейчас они высохли и скрежетали под колесами гранитным щебнем и обломками кирпичей, вросшими в затвердевшую грязь. Дженсон правил упряжкой без усилий, аккуратно лавируя между другими экипажами, рикшами и портшезами, направляющимися в распахнутые городские ворота.

Город поражал мешаниной звуков и красок. Разбитые, в рытвинах дороги постепенно уступали место булыжным мостовым. Тротуаров не было, а дома лепились друг к другу так тесно, что, казалось, улицы лишены воздуха. Коляска проехала мимо мужчин с большими плетеными корзинами риса в руках. Навстречу им шли два молодых человека с деревянными ведрами, наполненными водой, выкрикивая: «Хей хо! Хей хо!» На плечах пожилого продавца фонариков балансировал длинный шест, на котором раскачивался его медный товар. Старик улыбнулся и кивнул, предлагая что-нибудь купить. Сарина улыбнулась в ответ и виновато покачала головой.

Где позволяло место, перед магазинчиками стояли шаткие столики. За одним сидел бродячий медник, за другим – лекарь, рядом устроились менялы с медными весами. Прежде чем коляска свернула, Сарина заметила человека, продающего очки, парикмахера, пекаря и предсказателя судьбы.

Затем ее внимание привлекли четверо слепых нищих, которые, держа друг друга за оборванную одежду и шаркая ногами, шли гуськом по дороге. У Сарины комок подступил к горлу, когда она увидела, как они, что-то бормоча, с протянутой рукой бредут от магазина к магазину. В этой части улицы магазинов было немного, но зато все они были большими. В основном двухэтажные, с украшенными орнаментом крышами и нависающими черепичными карнизами; на подоконниках стояли горшки с цветущими азалиями, гвоздиками и розами.

Дорога стала шире, домов меньше, и вскоре гул улицы смолк окончательно. Дженсон толкнул Сарину локтем, указывая на гавань, где сотни мачт устремились в чистое голубое небо. Слева тянулся ряд величественных кирпичных домов с ухоженными лужайками, искусно подрезанными деревьями и затейливыми каменными горками в садах.

– Это набережная, – пояснил Дженсон, когда они поехали по широкой тенистой дороге. – Не так давно здесь был огромный ров, заполненный мусором, вдоль которого теснились лачуги.

Сарина с любопытством оглядывалась по сторонам. Китайцы попадались нечасто – только рикши и носильщики портшезов, а те, кто разъезжал в колясках или прогуливался пешком, были исключительно американцами или европейцами. На всех была модная, дорогая одежда. Некоторые мужчины были в форме британских морских офицеров, другие – в безупречно белых костюмах, а все женщины – в платьях пастельных тонов и с шелковыми зонтиками с кружевной отделкой в руках.

– На тебя слишком многие оборачиваются, моя дорогая, – заметил Дженсон голосом сурового опекуна, который она так ненавидела.

Вместо ответа она лишь улыбнулась и с некоторым удовольствием отметила, что он нахмурился. Однако она быстро поняла, что он сердится совсем не на нее. Повернув голову, Сарина увидела рядом с ними коляску, в которой сидел лысеющий блондин средних лет с торчащими щеткой усами и откровенно и бесстыдно разглядывал ее. Нетерпеливым движением Дженсон погнал лошадей быстрее, обгоняя коляску наглеца. К удовольствию Сарины, мужчина весело подмигнул ей и махнул на прощание рукой.

Сарина решила больше не злить Дженсона и избегать в дальнейшем подобных неприятностей. Она поспешно взяла его за рукав и показала на здание, мимо которого они проезжали.

– Что это? – спросила она.

– Таможня.

– А рядом?

– Не знаю.

Она уселась поудобнее и решила дать ему возможность позлиться в тишине, но его настроение снова внезапно изменилось.

– Видишь тот маленький кирпичный дом рядом с высоким серым зданием? – спросил он. Сарина кивнула. – Это шанхайская контора «Торговой компании Карлайлов».

– Мне кажется, я слышу горделивые нотки в вашем голосе, мистер Карлайл? – Она думала, что подтрунивает над ним, но его вполне серьезный ответ ее обескуражил.

– Он стал слишком мал для меня. Сейчас я ищу здание побольше и еще несколько зданий под склады. А если дело будет и дальше расширяться, то, прежде чем отплыть в следующем году домой, мне придется подыскать что-нибудь еще более вместительное.

Сарина попыталась сдержать улыбку. В следующем году… Может, за это время ей удастся убедить его, что она не ребенок, а женщина и не нуждается в опекуне?..

Она не позволила своим мыслям течь дальше. Она действительно женщина. Даже зеркало подтверждает это. Ее груди с недавнего времени стали полнее, кожа – более гладкой. Она чувствовала себя более зрелой и странно спокойной.

– Ты не хочешь поделиться со мной своим секретом? – спросил Дженсон.

– Каким секретом?

– Тем, который так радует тебя, что ты не можешь сдержать улыбки.

– Но если я расскажу его вам, он больше не будет секретом, так ведь? – ответила она и улыбнулась еще шире.

– Пожалуй, ты права. – Он пожал плечами и натянул поводья.

Ее улыбка увяла, а губы недовольно надулись. Дженсон никогда не играл в ее игры подолгу. Он всегда с легкостью бросал их, словно они ему быстро надоедали и мысли его уплывали далеко-далеко. Он напоминал ей колибри, осужденную жить в вечном полете или умереть. Редкие моменты, когда он позволял себе расслабиться, длились недолго, после чего на него, словно по сигналу, который слышал только он, вновь нападала неутомимая жажда деятельности.

– Тебе действительно хорошо?

Сарина вздрогнула и виновато улыбнулась.

– Что?

– Я просто спросил: ты будешь по мне скучать? Ее рука крепче сжала деревянную ручку зонтика.

– Скучать?..

– Когда я уеду в Гонконг.

– А я подумала, что вы собираетесь остаться здесь еще на год.

Он покачал головой.

– Вероятно, я еще раз или два приеду в Шанхай, но большую часть времени проведу в Гонконге.

Сарина быстро отвернулась, в первый раз пожалев, что она не похожа на женщин Востока. Тогда бы ей легче удалось скрыть свои чувства.

– Во время моего последнего приезда в Гонконг я временно открыл там офис и снял несколько складов, – пояснил Дженсон. – Теперь мне предстоит найти помещение для постоянного офиса, нанять персонал, арендовать новые склады, познакомиться с местными торговцами и фермерами, получить место на причале для моего корабля и так далее. На все это нужно время, Сарина, так что у меня нет выбора. Я единственный человек, которой может всем этим заниматься.

Сарина внезапно потеряла интерес к тому, что творилось вокруг. Странная пустота заполнила ее. Появившись где-то в животе, она распространилась по всему телу. Сарина уже не ощущала ручку зонтика, которую держала в руках, онемели даже пальцы ног. К горлу подступила тошнота, и Сарина сглотнула, моля Бога, чтобы не потерять сознание. Несмотря на жаркий день, она почувствовала озноб. Будто внутри ее поселились холод и смерть.

Экипаж внезапно остановился, и Сарина чуть не упала с сиденья. Дженсон протянул ей руку, чтобы помочь вылезти, и сделал знак оглядеться. Она послушалась. То, что она увидела, напоминало пагоду: маленький домик с высокой двускатной крышей, покрытой бледно-зеленой черепицей, и оштукатуренными стенами, выкрашенными в теплый абрикосовый цвет. Крошечные оконца обрамляли белые ставни, а на подоконниках выстроились зеленые глиняные горшки с белыми азалиями. Они подошли к двери, и Сарина улыбнулась, увидев на ней затейливо нарисованного дракона и большую медную дверную ручку, расположенную точно в центре одного из его ярко-красных глаз.

Внутри стены маленького чайного домика тоже были выкрашены в абрикосовый цвет, но, не высвеченные ярким солнцем, они навевали покой. Маленькие круглые столики покрывали светло-зеленые хлопчатобумажные скатерти, а на придвинутых к ним стульях лежали зеленые подушки. В центре каждого стола стояло глубокое белое фарфоровое блюдо, наполненное дынными семечками и каштанами. Рядом – еще одно, помельче, с короткой белой восковой свечой, окруженной цветками сливы и тутовыми листьями.

За столиками группами сидели китайцы, пили чай и грызли дынные семечки. Большинство из них были заняты спокойным разговором, некоторые, откинувшись на стульях, попыхивали длинными бамбуковыми трубками или дремали, прикрывшись газетами. Один мужчина сидел на низком стульчике возле двери и считал на счетах. Когда Дженсон и Сарина проходили мимо, он с любопытством поднял голову, оглядел Сарину и вернулся к своему занятию. Не успели они усесться, как возле столика появилась молодая девушка, одетая в бледно-зеленую шелковую блузку и длинную, в складку, абрикосового цвета юбку. В руках она держала белый фарфоровый чайник. Поставив перед ними две маленькие белые чашки, она налила Сарине и Дженсону чай, затем каждому поклонилась и отошла. Но Сарина заметила, что ее взгляд задержался на Дженсоне чуть дольше, чем это было необходимо, и ответом девушке был такой же долгий взгляд. Ей это только показалось или они действительно приветствовали друг друга как люди не совсем посторонние? Сарина должна была признать, что девушка красива, и взгляды, которые они с Дженсоном послали друг другу, были взглядом красивой женщины и красивого мужчины, а не прислуги и клиента.

– Вы явно бывали здесь раньше, – заметила Сарина довольно едко, когда девушка ушла.

– Я часто прихожу сюда, – небрежно ответил Дженсон, отодвигая стул и вытягивая перед собой ноги.

Это опять ее фантазии или он бросил взгляд вслед той служанке? Сарина закусила губу.

– Мне нравится в этой чайной. Здесь тихо, – заметил Дженсон, отхлебнув чай. – К тому же нет женщин. – Он подмигнул. – Большинство других чайных в Шанхае заполнены болтливыми американками и европейками, которые пришли посплетничать, и любой мужчина в их присутствии начинает жалеть, что не пошел в бар.

– Но китаянок я здесь тоже не вижу, – заметила Сарина, оглядываясь.

– Ты не перестаешь меня изумлять, моя дорогая. – Дженсон снова заговорил важным, учительским тоном, и Сарина от злости заскрипела зубами. – Жизнь в имении Шукэна ничем не отличается от жизни в любом уголке страны. Забинтованы ноги у женщин или нет, они прикованы к дому и мужьям, как Сюе и Ли к Шукэну. Только некоторым наложницам иногда позволяется нарушить эту традицию. – Он назидательно посмотрел на нее. – Наложницам мандаринов, – уточнил он. – Как самым высокопоставленным представителям китайской знати, мандаринам полагаются спутницы, которые сопровождают их в путешествиях. Если мандарин отправляется в поездку, его жена остается дома почитать усопших предков, а наложница едет с ним. – Он сделал еще несколько глотков. – Так что, Сарина, если ты когда-нибудь решишь стать наложницей, выбирай мандарина.

Сарина со стуком поставила чашку на стол.

– Я нахожу ваши слова злыми и оскорбительными, – взорвалась она, и в глазах ее вспыхнули медные искорки. – Во Шукэн называет вас другом. Как бы он назвал вас, если бы услышал, что вы о нем говорите за его спиной?

– Не сомневаюсь, что он считает меня врагом, а тебя, моя сладкая, своей самой верной и преданной сторонницей. – Дженсон криво улыбнулся. – Какая верность, Сарина, какая безоговорочная преданность, с какой страстью произнесены эти слова!

– Да, я верна Во, – согласилась она, – и преданна. А почему бы и нет?

– Действительно, почему? – в тон спросил он. – Мне кажется, я слышу горделивые нотки в твоем голосе. Это уже не просто защита своего хозяина. Может, ты немного влюблена в Во Шукэна?

От такого предположения Сарина лишилась дара речи. Некоторое время она молча сидела, сжимая и разжимая пальцы, словно хватала что-то и сразу выпускала из рук.

– Влюблена в него? – переспросила она наконец. – Как вы могли такое подумать? В вашем извращенном мозгу любой невинный жест превращается в разврат, а самое скромное высказывание – в богохульство. В вас прячется какой-то демон, отравляющий все, что есть в вас доброго и порядочного. Мой отец учил меня сострадать больным и увечным, и мне кажется, что вы больной и увечный одновременно. Мне жаль вас, Дженсон, искренне жаль.

Лицо Дженсона потемнело.

– Прибереги свою жалость для кого-нибудь другого. Твое христианское всепрощение скорее понадобится Во Шукэну, а не мне.

– Если вы так презираете его, – с упреком произнесла Сарина, – почему вы ведете с ним дела?

– Потому что у него лучший шелк в Китае.

– В таком случае вы просто эгоист и лицемер, – прошипела она.

– А ты, моя дорогая Сарина, – заорал Дженсон, – маленькая слепая дура!

Все головы повернулись в их сторону. Щеки Сарины заалели, и она прижала к ним трясущиеся руки, но это не помогло. По возможности с достоинством она поднялась.

– Пожалуйста, отвезите меня домой, – произнесла она сдавленно.

– С удовольствием. – Дженсон поставил чашку, швырнул на стол горсть серебряных монет и последовал за ней на улицу.

Они возвращались в имение Во в гробовом молчании. Когда они подъехали к воротам дома, Сарина, не дождавшись помощи, первая выскочила из коляски. Она уже открывала засов, когда сообразила, что забыла в коляске зонтик.

– Мой зонтик, – холодно сказала она Дженсону и протянула руку.

Он нагнулся, чтобы достать его с пола коляски, но вместо того, чтобы вернуть ей, поднял зонт высоко-высоко, чтобы она не могла дотянуться до него.

– Сарина, быть верной, зная кому, – это одно, – сказал он ей, – но быть верной по незнанию – это совсем другое.

– На что вы намекаете? – решительно спросила она, пытаясь достать зонтик. – Почему вы не можете прямо объяснить, что имеете в виду?

– Потому что я все еще не уверен, что ты хочешь это услышать.

Ее вдруг охватил такой же ужас, какой она испытала, войдя когда-то в спальню отца и обнаружив его мертвым.

– Сарина… – Его зеленые глаза умоляюще смотрели на нее. – Сарина, Шукэн – страшный человек.

– О чем вы? – прошептала она.

– Боже мой! А как ты думаешь?

– Пожалуйста, не кричите так.

– Прости, – спохватился он, – но мне трудно тебе это сказать.

– Вы сами начали, – напомнила она.

– Что ж, тогда… – Смерив ее стальным взглядом, он произнес: – Шелк составляет лишь малую долю огромного богатства Шукэна. Основные доходы ему обеспечивают посадки мака.

– Мака? – переспросила Сарина.

– Твой великодушный хозяин выращивает мак для производства опия и снабжает этим запрещенным наркотиком большую часть Китая, весь Гонконг и Гавайи, а также некоторые западные штаты Америки. Он знает, что я не повезу на своих кораблях опий, и поэтому договаривается с Джорданом и Матсоном.

Сарина попятилась к воротам.

– Это еще не все. Он снабжает им некоторые из самых….

Сарина больше ничего не слышала. Она зажала уши руками и, сделав несколько шагов к воротам, прислонилась к ним, не в силах пошевелиться. Затем, не сумев ослабевшими пальцами открыть засов, она наконец ухватилась за кольцо большого, в форме дракона, железного дверного молотка. Горячая волна окатила ее, взор помутнел, и она медленно опустилась на колени.

Последнее, что она увидела, прежде чем потеряла сознание, был свирепый оскал железного дракона.




Глава 10


– Сарина?

Сначала она подумала, что это Дженсон зовет ее: в неверном сером свете она различала неясные очертания мужского лица.

– Сарина?

Она с трудом освободилась от пут тумана, застилавшего ей глаза, но когда наконец ее взор прояснился, она вскрикнула и попыталась сесть.

– Ляг, Сарина, – велел Во Шукэн, укладывая ее обратно на кровать. – Лежи, пока окончательно не придешь в себя.

От звука его голоса дрожь пробежала по ее телу, и пальцы, сжимавшие ей руку, показались ей сжимающимися кольцами змеи. Пристально вглядываясь в его лицо, она попыталась отыскать в нем признаки злодейства, подтверждающие, что все, сказанное Дженсоном, – правда. Но на лице Во не было следов порока, а только сострадание. И взгляд, полный нежной заботы, от которого у Сарины сердце буквально разорвалось на части.

Конечно, Дженсон солгал ей. Не может быть, чтобы человек, поднесший сейчас к ее губам чашку горячего чая и уговаривающий сделать хотя бы глоток, был действительно так двуличен. Она подалась вперед, пока он взбивал ей подушки, которыми сам решил заменить бамбуковую подставку для головы. Если кто и склонен к злодейству, так это Дженсон Карлайл.

– Полагаю, ты днем ничего не ела, – сказал Во, и Сарина кивнула. Неодобрительно посмотрев на нее, он потянулся к чаше, которую принес один из слуг вместе с чаем. – Это конги, – пояснил он, отправляя ей в рот ложку рисовой каши.

Она вспомнила, как часто отец кормил ее горячей овсянкой, и улыбнулась.

– Я не ела кашу с самого детства, – застенчиво призналась она.

– А ты и есть сейчас мой ребенок, – сказал он, – и, так же как своим собственным детям, я гарантирую тебе любовь и нежность.

От этих слов она еще больше разволновалась, тщетно пытаясь сопоставить то, что видела своими глазами, с тем, что сказал о нем Дженсон.

– Ты чем-то очень обеспокоена, Сарина, – заметил Во, отставляя пустую чашу. – Может быть, если ты поделишься со мной своими мыслями, тебе станет легче.

Она продолжала бороться со своими сомнениями. Она знала: по китайским обычаям, ту тему, которую она хотела затронуть, не осмелилась бы поднять с Во и собственная жена.

– Это правда… – Ее голос задрожал, и она на мгновение умолкла. – Это правда, что вы выращиваете мак и продаете опий по всему миру? – Ну вот. Страшные слова сказаны. Не решаясь взглянуть ему в глаза, она смотрела на свои сцепленные руки и ждала.

Он некоторое время молча сидел на краю ее постели, потом встал и подошел к окну.

– Да, Сарина, правда, – сказал он очень тихо. Внезапная боль заставила ее зажмурить глаза. Как бы она хотела, чтобы он опроверг то, в чем обвинил его Дженсон!

– Уже много лет мы в Китае называем Опий «Божье лекарство», – продолжил Во ровным, бесстрастным голосом, глядя в окно. – Это не только самое мощное из известных средств против боли, оно также способно вызывать безмятежный и спокойный сон. Если его умело использовать, оно станет источником спасения для тех, кто страдает от непереносимых мук, будь то боль тела или души. Его используют и могущественные императоры, и нищие крестьяне. Все, кто знает о силе мака, преклоняются перед ней. – Он наконец повернулся к Сарине лицом и спросил: – Это Карлайл рассказал тебе?..

– Да. – Она кивнула, не решаясь поднять глаза.

– Понятно. – Он сложил руки на груди и засунул ладони в широкие рукава бирюзово-золотистого халата. – Мой друг Дженсон, – сказал он с кривой усмешкой, – как и многие твои соплеменники, способен искать избавление от боли только в спиртных напитках. – Он с сожалением покачал головой. – Как легко смотреть сквозь пальцы на то, что привычно, и осуждать незнакомое. Возможно, вы, на Западе, считаете себя более добродетельными, чем мы, но в Китае я знаю очень мало людей, которые бы не отвергли эту мнимую добродетель в момент сильной боли.

Он подошел к кровати, приподнял подбородок Сарины и заглянул ей в глаза.

– Интересно, мой прекрасный лотос, как поступила бы ты, если бы тебе пришлось выбирать?

Он вышел, оставив ее одну разбираться в своих мыслях. Потрясение от слов Дженсона притупилось искренностью ответа Во. Подобной чести, как понимала Сарина, не удостоилась бы ни одна китаянка. В его словах была правда, которая не только успокоила ее страхи, но даже сделала лицемерным праведное негодование Дженсона.

Кто из вас без греха, первый брось в нее камень, вспомнила Сарина и почувствовала внутри какую-то тяжесть. Дженсон Карлайл в который раз доказал, что он именно тот, кем она его считала. Лицемер. Потому что при всех своих грехах он первый бросил камень.




Неделей позже, когда Сарина только что вернулась со своими маленькими подопечными из летнего домика, дверь кабинета распахнулась и из него вышел Во, а вслед за ним сам Дженсон Карлайл. Сарина попыталась вместе с девочками быстро подняться по лестнице, но они не могли бежать на своих крошечных перетянутых ножках. Она оказалась в ловушке. Во окликнул ее, и Сарине ничего не оставалось, как подойти.

Подняв голову и выпрямив спину, она направилась к Во, ни разу не взглянув в улыбающееся лицо Дженсона. Затем, словно они загодя договорились, Во слегка хлопнул Дженсона по спине, вернулся в кабинет и закрыл за собой дверь. Сарина в изумлении посмотрела ему вслед.

– Не хочешь пойти прогуляться? – спросил Дженсон деловым тоном, которого она никогда раньше у него не слышала.

– Нет, спасибо, – отрезала она, направляясь к лестнице.

Он поймал ее за руку.

– Тогда просто выйдем на минуту во двор. Она выдернула руку.

– Я уже там была.

– Как хочешь. – Он пожал плечами. – Но все-таки мне придется найти способ настоять на своем.

Она взвизгнула, потому что он поднял ее на руки, вынес из дома и только во дворе поставил на землю. Шпильки выскочили из ее волос, и легкий ветерок распушил их. Раскрасневшись и задыхаясь от злости, она вне себя набросилась на Дженсона с кулаками.

В одно мгновение он поймал одной рукой оба ее запястья, а второй потрепал по щеке, словно дикое животное, которое собирался приручить.

– Мне нравится, когда ты такая, Сарина, – сказал он, тяжело дыша. – Сейчас ты соответствуешь своему имени. Сирена, морская сирена, с распущенными по ветру волосами и настоящим румянцем на щеках. – Он медленно намотал на указательный палец ее золотистый локон. – Мне жаль мужчин, у которых разобьется из-за тебя сердце, моя прекрасная сирена. Они лишатся не только своего сердца, но и души.

Сарина предупреждала себя, что нельзя доверять речам, слетающим с его губ. Он ветреный человек, лицемер, для которого слова, лживые или правдивые, горькие или сладкие, равно ничего не значат. И пока он говорил с ней и гладил ее волосы, Сарина пришла к решению расстаться с ним раз и навсегда.

– Завтра я отплываю в Гонконг, – сказал он. Ее сердце предательски екнуло.

– Вот почему я хотел поговорить с тобой и сказать…

– До свидания? – перебила она его. – Какая забота.

– Я хотел объяснить тебе, что в тот день, когда мы ездили в Шанхай… Я хотел…

– Извиниться за то, что оставили меня там, где Во смог бы найти меня.

– Все было совсем не так. Я донес тебя до…

– Как видите, – снова оборвала она его, – я теперь здорова. А сейчас мне нужно возвращаться в дом.

– Сарина, пожалуйста…

Она отвернулась и направилась к дверям.

– Сарина!

Она слышала его шаги за спиной, но не остановилась. Ее туфли на низком каблуке ритмично застучали по гравию. Подойдя к двери, она мгновение помедлила: одна Сарина требовала идти вперед не оглядываясь, другой хотелось остановиться и обернуться. Он уезжает, напомнила она себе. Что пользы взглянуть на него в последний раз? И, решительно толкнув дверь, она вошла в дом.

Налетевший порыв ветра с шумом захлопнул дверь, и в этом прощальном звуке было что-то зловещее.




Дни шли, и Сарина обнаружила, что ей все труднее утром вставать с кровати. Она просыпалась оттого, что к горлу подступала тошнота, а в животе громко урчало. Когда тошнота проходила, она оказывалась настолько слаба, что не могла спустить ноги с кровати, не взявшись руками за лакированный столик. Каждый шаг давался ей с таким трудом, словно ноги налились свинцом. Она уставала, даже расчесывая волосы, а застегнуть крошечные пуговицы на летнем платье вскоре стало выше ее сил.

Сарина совсем потеряла аппетит, и даже когда заставляла себя сделать несколько глотков зеленого чая, чувствовала, что он вот-вот выйдет назад. Она каждый день дремала на траве возле летнего домика, когда ее подопечных отправляли спать, и просыпалась, только когда Лян выходила разбудить ее. Когда в четыре часа дня девочек забирала Лань Тай, Сарина без сил падала на кровать и спала до тех пор, пока Ин Хань не приходила одеть ее к ужину.

Сам ужин превратился в пытку. Стоило ей почувствовать запах мяса, как подступала тошнота. Застыв на стуле и вцепившись руками в подушку сиденья, она незаметно делала глубокие вдохи и молила Бога не унижать ее перед всеми.

К счастью, Во никогда не упоминал о Дженсоне Карлайле, а у нее самой не оставалось сил погружаться в горько-сладкие воспоминания о нем. Но то, что она забывала наяву, вспоминалось во сне. Он приходил к ней по ночам, зеленоглазый, загорелый. Он был так близко, что она ощущала его тепло, а когда Сарина просыпалась, то обнаруживала, что ее подушка промокла от слез. Ее союзник сон также отвернулся от нее.

Однажды днем, когда она проснулась, над ней стоял Во. Вздрогнув от неожиданности, она потерла глаза руками, разгоняя остатки тяжелого сна.

– Извини, что беспокою тебя, моя дорогая Сарина, но я надеюсь уговорить тебя на время покинуть постель и пойти со мной в домик, где мы разводим шелкопряда. Мы уже начали варить коконы, и я подумал, что тебе это, возможно, будет интересно.

Она вымученно улыбнулась.

– С огромным бы удовольствием, – ответила она, – но, боюсь, у меня не хватит сил идти так далеко.

Он сделал успокаивающий жест.

– Я уже велел принести портшез для Ли. Сейчас я прикажу принести второй для тебя.

Он, должно быть, заметил удивление на ее лице, потому что поспешно пояснил:

– Моя чудесная Ли обожает смотреть, как варят коконы. Ее обязательно приносят в домик перед началом варки. Это давно стало ежегодной традицией. Ну же, вставай, – поторопил он. – Я помогу тебе.

Портшез представлял собой большую бамбуковую кабину с двумя продетыми сквозь нее шестами. Кабина была выкрашена в черный цвет и завешена по бокам ярко-синими шелковыми занавесками. Как только Сарина устроилась внутри портшеза, четверо слуг подняли шесты на плечи и кабина поплыла по воздуху. Они медленно двигались через сад, а Во шел рядом, не сводя тревожного взгляда с Сарины, которая продолжала мужественно бороться со сном.

Когда Во и Сарина вошли в домик, Ли уже сидела там на низком стульчике из красного дерева. Может, ей и не пришлось по душе появление Сарины, но ничто в ее лице не выдало этого. Одетая в ярко-синюю шелковую блузку и длинную юбку, с сапфирами и бирюзой, сверкавшими у нее в ушах, волосах и на запястьях, она выглядела нелепо рядом с просто одетыми крестьянами.

Возле одного из котлов с кипящей водой стоял Чен. Он вежливо кивнул и улыбнулся. Сарина заметила, как он печален, и вспомнила, что он стал таким с тех пор, как на прошлой неделе умерла крестьянка На вместе со своим неродившимся ребенком. Она улыбнулась в ответ и хотела подойти к нему, но он отвел взгляд и начал перекладывать толстые серые коконы из плетеной корзины в дымящийся котел. Сарина вспомнила, что он когда-то рассказывал ей о приготовлении шелка, и сразу почувствовала тошноту. Как она позволила выманить себя из постели и лишить сна, в котором так нуждалась?

– Вам не по себе, мисс Пейдж? – услышала она звонкий медовый голос Ли. – Не все гусеницы шелкопряда обречены на смерть. Многим позволено превратиться в бабочек. Со временем они отложат яйца, из них вылупятся личинки, и все начнется сначала. Вы должны научиться, моя дорогая, принимать сей процесс как жертву этих примитивных созданий высшим существам, которым нужно красиво одеваться.

Сарина услышала, как Чен прокашлялся.

– Вы знаете, мисс Пейдж, – вмешался он, – что из примерно ста сорока фунтов коконов получится сто двадцать фунтов сырого шелка?

– Нет, – пробормотала она с дрожащей улыбкой, вытирая испарину со лба. – Нет, я не знала.

Комнату наполнил запах варящихся коконов, и Сарина почувствовала, что ее сейчас вырвет.

– Ты больна, Сарина? – Во поспешно подошел к ней и прижал ладонь к мокрому лбу. – Похоже, у тебя жар.

Она отвела его руку.

– Если не возражаете, я просто выйду на минутку. На свежем воздухе мне наверняка станет лучше, – заверила она его.

Оказавшись во дворе, Сарина прислонилась к стене домика и закрыла глаза. Медленными круговыми движениями она помассировала ноющий живот, пока спазм постепенно не прошел. Потом отправилась искать свой портшез. Во придется простить ее, но ей просто необходимо поспать. Она увидела одного из слуг, отдыхающего под раскидистым тутовым деревом, и неуверенными шагами направилась к нему.

– Мисси!

Сарина подняла глаза в тот момент, когда уже было поздно. Молодой крестьянин, спешивший в домик с большим медным чайником в руке, налетел на нее. Кипяток выплеснулся ей на платье и ноги, и Сарина вскрикнула. Ее кожа, казалось, горела пламенем. Она упала на землю, а крестьянин с перекошенным от ужаса лицом попятился от нее, потом выронил пустой чайник и бросился бежать. Через мгновение он исчез среди тутовых деревьев.

Обезумев от боли, Сарина сжала распухшие лодыжки руками и каталась по земле.

– Помогите мне, – крикнула она, увидев сквозь туман слез, что кто-то вышел из домика. – Помогите мне, пожалуйста!

Но Ли, скрестив руки на груди, неподвижно стояла в дверях, а на ее тщательно нарисованном лице змеилась довольная улыбка.

– Помогите мне! – кричала Сарина, протягивая руку к молчаливой фигуре. – Помогите…

Ее голос стал тише, а мир вокруг потускнел и провалился в черноту.




Она проснулась от странного едкого запаха. Ее начало рвать, и Во держал ее голову над большим фарфоровым тазом, а когда все кончилось, вытер губкой лицо и дал попить холодной воды.

– Это запах мазей, которыми наш врач, Ци Тифан, лечит твои ожоги, – сказал Во, отжимая свежую тряпку и кладя ей на лоб. – Твои ноги, Сарина, сейчас перевязаны, и доктор Ци велел, чтобы ты не вставала с постели до тех пор, пока раны не заживут. – Так что теперь ты сможешь спать, сколько пожелаешь, – игриво закончил он.

Сарина попыталась улыбнуться. Пульсирующая боль в ногах распространялась по всему телу. Даже в голове отдавалась. Она облизнула пересохшие губы и подумала, как бы над ней посмеялся Дженсон: сейчас ее ноги действительно завязаны. Ее рот скривился в горькой улыбке. Она прикрыла глаза, чтобы избавиться от непрошеного видения, но тут перед ней возник другой образ. Она увидела стоящую в дверях Ли, которая с жестоким безразличием наблюдает за ее мучениями.

– Я приготовил тебе чай, Сарина, – донесся до нее голос Во. – Он поможет тебе заснуть.

Она сделала первый глоток и вспомнила, что такой же вкус был у ароматного, пахнущего жасмином чая, который Во давал ей в тот день на складе в Шанхае. Она сделала еще глоток, потом еще, а когда чашка опустела, послушно выпила вторую и со спокойным вздохом легла.

Ее голова покоилась на подушке, но Сарине казалось, что она лежит на пушистом облаке. Боль почти прошла. Она покинула свое тело и воспарила. Воспарила над болью, оставив далеко внизу свое обожженное тело. Даже убаюканный рассудок впал в забытье. Она ничего не весила, ее плоть растворилась, и она могла порхать среди облаков, сама превратившись в облако.

Над ней склонился Во и осторожно поцеловал в губы.

– Ты увидишь самые красивые сны, мой драгоценный цветок, – тихо сказал он и отошел от кровати. – Прости меня, Сарина, но на этот раз выбор за тебя сделал я.

Взяв горшок с опиумным чаем, он вышел из комнаты и тихо закрыл дверь.




Глава 11


Прошло десять дней, прежде чем Ци Тифан позволил Сарине вернуться в летний домик, где девочки с нетерпением ожидали возобновления занятий. Хотя ее ноги все еще были перевязаны, боли она почти не чувствовала. Что действительно причиняло ей боль, так это то, что молодой крестьянин, нечаянно опрокинувший на нее кипяток, получил двадцать ударов плетью. Каждый раз, когда она думала о его наказании, она жалела, что Ли не может вместо него ощутить тех жгучих ударов.

К радости Сарины, в то время, пока она лежала в постели, к ней каждый день полудня забегал повидаться Чен. Вот и теперь ее подопечные спали в летнем домике, а они с Ченом сидели рядом на траве. Чен был явно сильно расстроен. Таким беспомощным она еще никогда его не видела. Это чувствовалось во всем: в натянутой улыбке, в том, как он непривычно сутулился, в нервных движениях рук, обрывавших лепестки розовой азалии. Когда он принялся за второй цветок, Сарина отобрала у него сломанную ветку.

– В чем дело, Чен? – спросила она. – Что случилось?

Он прижал кончики пальцев к вискам, словно для того, чтобы облегчить пульсирующую там боль.

– Чен?

Его лицо исказилось.

– Мой отец… – Его голос дрогнул. – Отец завел разговор о дне моей свадьбы. – Он закрыл глаза, и Сарина увидела, как на его черных ресницах блеснули слезы. – Я в отчаянии, – прошептал он. – Просто в отчаянии. Я не видел Лао Куатай с детства и теперь должен ввести ее в свой дом в качестве жены. Я должен позволить ей молиться на могилах моих предков и лечь с ней в постель. – Он открыл глаза, и слезы медленно покатились по его щекам. – Знаешь, мой друг, в Китае невестка почитается гораздо выше, чем жена. И все потому, что она будет чтить родителей своего мужа и его предков. Она входит в дом мужа и становится мостиком между его предками и потомками. А что касается мостика между ней и мужем, он строится только на ответственности, долге и традициях. А где же тогда любовь? – горестно воскликнул он. – Что станет с любовью?

Он прикрыл лицо руками, и глаза Сарины тоже наполнились слезами.

– Мой бедный Чен, – пробормотала она, – мой несчастный дорогой друг. Хотя я все еще многого не понимаю в вашей жизни, но твое отчаяние мне понятно. – Она подняла его голову и заставила посмотреть себе в глаза. – Послушай меня, – сказала она. – Даже если тебе придется жениться на Лао Куатай, тебе не обязательно расставаться с Мэй. Она может жить в твоем доме и даже носить твоих детей, она…

– Да, в качестве наложницы, – с горечью произнес он, словно выплюнул это слово. – Во многих домах наложница считается не выше прислуги, удовлетворяя потребности главы дома вместо жены. Нет, мой друг, Мэй никогда не станет заменять мне жену, она может быть только настоящей женой.

– А ты когда-нибудь спрашивал Мэй, согласилась бы она стать твоей наложницей?

– Мне не нужно об этом спрашивать. Я знаю, что она ответит, потому что она еще более гордая, чем я.

– А если ты ошибаешься? – упорствовала Сарина. – Что, если она предпочтет жить в твоем доме в качестве наложницы жизни без тебя?

Чен отвернулся, и Сарина не смогла увидеть выражение его лица.

– Ты забыл, что с некоторыми наложницами обращаются совсем не как со слугами. Не все наложницы в таком положении.

– Ах да, – презрительно фыркнул он. – Прекрасная Ли. Она очаровала моего отца и удачно захватила главную роль, оттеснив в тень мою мать. – Он печально покачал головой. – Мэй не Ли, мой друг, и никогда ею не будет. – Он вытер глаза тыльной стороной ладони и медленно поднялся на ноги. Потом несколько минут еще побродил по саду и, вернувшись к Сарине, положил руки ей на плечи.

– Сарина, друг мой, – неуверенно начал он, – могу я попросить тебя об одном одолжении?

Подавив волнение, она с готовностью кивнула.

– Позволь мне каждый день брать ключ от летнего домика.

Сарина ахнула.

– Пожалуйста, мой друг, с каждым днем у нас остается все меньше времени. Если мне вскоре предстоит жениться на женщине, которую я никогда не полюблю, я хотел бы оставить любимую с чем-то большим, чем поцелуй украдкой в темноте. Я хочу любить ее, как только может любить мужчина, и, может быть, воспоминания о мгновениях, проведенных вместе, позволят нам легче переносить пустоту лет, ожидающих нас впереди.

– Но если твой отец узнает…

– Мы будем встречаться по ночам, на часок, не больше, – с горячностью прошептал он, – а ты каждый вечер могла бы оставлять нам ключ. – Оглядевшись в поисках подходящего тайника, он указал на большой покрытый мхом камень около куста розовых азалий, недалеко от того места, где они сидели. – Прячь его здесь, а я каждую ночь буду класть его обратно.

Это был большой риск для всех, но, взглянув в измученное лицо Чена, Сарина не смогла отказать молодым любовникам в недолгом счастье. На месте Чена и Мэй ей чудилась другая пара, чьи сплетенные тела взлетали и опускались вместе с кораблем, вздымающимся и падающим в пропасть волн разбушевавшегося моря. Двое любовников, обнявших друг друга в преддверии новой жизни, когда над их головами нависла угроза смерти. Те мгновения были единственной тайной драгоценностью ее жизни, и теперь их предстоит повторить Чену и Мэй.

– Хорошо, Чен, – сказала она. – Я оставлю ключ.

Он упал перед ней на колени и торжественно поцеловал в обе щеки.

– Клянусь, мой друг, что этот долг можно оплатить только жизнью.

– Нет, Чен, не надо, – взволнованно ответила Сарина, ошеломленная такой клятвой.

– Клянусь перед тобой и перед богами моих предков, – с жаром произнес Чен, прежде чем встать.

Этой ночью, лежа в постели, Сарина думала о Чене и Мэй, сплетающихся в объятиях в темноте летнего домика. Она пыталась представить, как они лежат на полосатых подушках, утомленные долгой любовной игрой, и какие клятвы дают друг другу, расставаясь после нескольких часов безнадежной любви. Прижав подушку к груди, словно любимого, она провалилась в прекрасный сон. Несколько раз за ночь она просыпалась, не выпуская подушки из рук, а когда проснулась в последний раз, матовый свет зарождающегося утра уже освещал ее комнату, а подушка лежала на полу.




Несколько дней спустя Ин Хань слегла с лихорадкой, и Сюе на это время великодушно предложила Сарине в качестве служанки Мэй. Сарина, не разговаривавшая с Ченом с того дня, как согласилась оставлять маленький медный ключ от летнего домика под заросшим мхом камнем, со смешанным чувством ожидала прихода Мэй. Услышав легкий стук в дверь, она осторожно открыла ее, готовясь к встрече с девушкой, ради которой Чен пошел на такой риск.

Но в дверях стоял Во, и Сарина вздрогнула от неожиданности.

– Мэй еще не пришла? – спросил он и быстро оглядел комнату. – Отлично. – Он поспешно закрыл за собой дверь. – Я тебе кое-что принес, моя дорогая Сарина. Это защитит тебя от любой беды, потому что я, похоже, не сумел защитить тебя.

Он посмотрел на ее распухшие, красные и все еще не заживающие ноги и прижал что-то холодное к ее ладони.

– Ее имя Цзи Си, – сказал Во. – Это богиня, оберегающая молодых женщин. Она защитит тебя так, как не сможет ни один смертный.

Сарина разжала руку и взглянула на крошечную, всего в два дюйма, статуэтку прекрасной китаянки, вырезанную из темно-зеленого нефрита. Ее волосы и длинный подпоясанный халат покрывали сотни крошечных бриллиантов, а глазами служили два ярко-красных рубина.

– Она прекрасна, – согласилась Сарина, – но вы действительно думаете, что я нуждаюсь в защите?

– Любому человеку нужна защита богов, – ответил Во, забирая из ее рук статуэтку и кладя себе на ладонь лицом вниз. – Вот, – объяснял он Сарине, поглаживая фигурку большим пальцем, – потри ей спину, как делаю я, чтобы согреть камень и освободить его волшебную силу.

Глядя, как его палец движется по зеленой спине богини, Сарине показалось, что она на себе ощущает его прикосновение. Она посмотрела Во в лицо и увидела, что его глаза засветились, как эбонит, а кожа цвета слоновой кости порозовела. Ее бросило в жар, словно магическое тепло, которое Во извлек из нефритовой богини, согрело ее. Она попыталась отвести глаза, но не смогла даже пошевелиться, загипнотизированная его проницательным взглядом и движениями пальцев.

Осторожный стук в дверь вывел Сарину из транса.

– Извините, – пробормотала Мэй по-китайски и замерла в дверях. – Я вернусь позже.

– Заходи, заходи, крошка. – Во поманил ее непринужденным взмахом руки. – Мисс Пейдж с нетерпением ждет твоего прихода. – Он подошел к одному из лакированных столиков, стоящих рядом с кроватью Сарины, и осторожно поставил статуэтку.

– Сейчас я оставляю тебя, возможно, в еще более искусных руках, чем руки Ин Хань, – сказал он и взглянул на молодую служанку, которая ответила на его слова низким поклоном. Во улыбнулся Сарине и размашистым шагом вышел из комнаты.

Не успела Мэй закрыть за ним дверь, как равнодушную маску на ее лице сменила веселая улыбка. Раскосые глаза девушки заблестели от слез. Она схватила Сарину за руки и с жаром поцеловала ей каждый палец.

– Невозможно выразить словами, как я вам благодарна, – произнесла. Мэй на ломаном английском. – Вы так рискуете, чтобы доставить радость двум влюбленным, которые для вас совсем посторонние люди.

– Мэй… – Сарина испуганно покачала головой. – Ты не должна говорить об этом. Не здесь.

Слишком много ног крадучись ходит за дверью. Их могут услышать.

Но молодую служанку невозможно было остановить.

– Чен сказал мне, что называет вас другом, а я буду звать вас своей сестрой. И за счастье, которое вы подарили мне, я, как и Чен, отдаю вам свою жизнь. Я поклялась перед Ченом и перед богами, – продолжала девушка, – а теперь клянусь перед вами. – Она поцеловала Сарину в обе щеки, и ее лицо вдруг вновь стало бесстрастным. – Я дала клятву всегда служить вам, сестра моя. Чем я могу услужить сейчас?

Сарина наконец пришла в себя и, указав на шкаф, с деланной веселостью сказала:

– Помоги мне решить, какое платье надеть сегодня вечером.

Мэй начала причесывать Сарину и, скручивая и скрепляя шпильками пряди ее волос, запела. Сарина прикрыла глаза, плывя на волнах прекрасного, сжигающего душу напева.

Затем Мэй помогла Сарине облачиться в шелковое нижнее белье, и, встав перед зеркалом, Сарина впервые заметила, что ее живот несколько увеличился. Нахмурившись, она потерла его руками, не подозревая, что Мэй следит за ее движениями.

– Вы не знали? – прошептала Мэй, когда их глаза встретились в зеркале.

– Не знала? – еще больше хмурясь, переспросила Сарина.

Мэй потупила глаза.

– Что вы… – Она замерла в нерешительности. – Что вы ждете ребенка.

Сарина вздрогнула от внезапной боли, пронзившей ее. Ребенок! Да, она знала и в то же время не знала. Или, вернее, предпочитала не знать. С тех пор как она приехала в Шанхай, время месячных дважды миновало, а их все не было. Она наивно приписала это реакции организма на новый климат, новую еду, новый образ жизни. А теперь оказалось, что все это связано не с новой жизнью, а с короткой встречей в старой. Слезы хлынули у нее из глаз. Значит, Дженсон Карлайл не только надругался над ее телом и оставил шрам в душе. Его семя зародило в ней новую жизнь. Она теперь никогда от него не освободится! Хотя он сам ушел из ее жизни, жизнь, которую она носит в себе, будет напоминать ей о Дженсоне до тех пор, пока она жива.

Прохладные ласковые пальцы Мэй смахнули слезы со щек Сарины.

– Значит, вы, как и я, тоже знали любовь! – воскликнула она, и ее глаза засветились счастьем.

– Любовь! – Слова застряли в горле Сарины. Она покачала головой. – Нет, Мэй, это была не любовь.

Глаза Мэй потухли.

– Я надеялась, что, возможно, красавец мистер Карлайл…

– Нет! – воскликнула Сарина. В отчаянии она решилась на ложь, которая устроит всех, когда живот больше нельзя будет скрывать. – Нет, Мэй, – повторила она. – Дженсон Карлайл мне всего лишь знакомый. Я… меня изнасиловал на корабле матрос, и я даже не запомнила его лица. Он… он был пьян. Он запер меня в каюте и… Понимаешь, я путешествовала одна… Мэй крепко обняла Сарину.

– Моя несчастная сестра, – простонала она. – Как это жестоко, что тебе пришлось узнать злую сторону любви прежде сладкой и счастливой. Но как его лицо изгладилось из твоей памяти, так изгладится и сам ужасный поступок. Ты прекрасна и чиста, сестра моя, и ребенок, которого ты носишь, будет прекрасен и чист. А когда Бог наградит тебя сладкой, счастливой любовью, ты познаешь ее радость и боль навсегда останется в прошлом.

Сарина глубоко вздохнула. А Ин Хань знает? А Во? Может быть, он подозревает? Она в ужасе схватила Мэй за плечи.

– Обещай мне, Мэй, – умоляюще произнесла она, – что ты никому об этом не скажешь. Поклянись!

Девушка кивнула.

– Я никому не скажу. Клянусь перед тобой и перед богами.

Сарина повернулась к крошечной, украшенной драгоценными камнями фигурке, стоящей на столике возле кровати. Цзи Си. Еще один покровитель, опоздавший защитить ее. Пока она смотрела на статуэтку, гранатовые лучи заходящего солнца зажгли кроваво-красные глаза маленькой нефритовой богини.




Глава 12


В тот день, когда Ин Хань должна была вновь приступить к своим обязанностям, Сарина проснулась с чувством надвигающейся беды. Проворной и услужливой Ин Хань нельзя было доверять. Как только служанка обнаружит, что Сарина беременна, об этом сразу узнает весь дом. Слуги Во Шукэна, как и прочие слуги в знатных домах Китая, только и живут сплетнями о своих хозяевах, и Сарина не сомневалась, что положение, в котором она оказалась, даст им отличную тему для злорадных пересудов.

Она до сих пор не говорила Во о том, что ждет ребенка, и дальше не собиралась этого делать. Всего через две недели истечет ее трехмесячный испытательный срок, и тогда она сообщит ему о своем решении вернуться в Америку, а истинную причину ее отъезда он никогда не узнает. Ее приводила в ужас мысль, что он сам может обнаружить ее секрет и уволить, сочтя подобное поведение недостойным для учительницы его дочерей. Но больше всего ей не хотелось, чтобы об этом узнал Дженсон Карлайл. Сарина поклялась себе, что он никогда не узнает правды.

Утро было пасмурным, под стать ее настроению. Серые облака плыли по выцветшему небу, окрашивая деревья и траву свинцовыми оттенками приближающейся осени. Была суббота, а значит, Сарина могла не забивать голову мыслями о занятиях. Она решила не спускаться к завтраку, а остаться в своей комнате. Усевшись на стул, Сарина положила одну руку на свой округлившийся живот, а другой машинально поглаживала крошечную нефритовую статуэтку богини, уныло размышляя о своем будущем и о будущем своего еще не родившегося ребенка.

Получив жалованье за три месяца, она сможет заказать билет на корабль до Сан-Франциско, и у нее еще останутся деньги, чтобы добраться до Орегона. На этом ее планирование заканчивалось. Удастся ли ей убедить бывших прихожан отца, что за эти несколько месяцев она успела выйти замуж и овдоветь? Сарина закусила нижнюю губу и тут же отказалась от этого плана в пользу другого: она останется в Сан-Франциско. Нет, это тоже глупая мысль. Она тряхнула головой и начала все сначала.

– Сарина, ты не слышишь, как я стучу?

Во уже дошел до середины комнаты, когда Сарина наконец заметила его. Вздрогнув от неожиданности, она с виноватой улыбкой убрала руку с живота и принялась поправлять прическу. На Во был ярко-синий халат, а поверх него – темно-бордовый стеганый жилет, голова покрыта шелковой шапочкой в тон жилету: он, похоже, куда-то собирался.

– Надень теплый плащ, – велел он Сарине, – и идем со мной.

– Зачем? – Она крепче сжала в руке маленькую статуэтку.

– Я хочу отправиться с тобой на прогулку. Экипаж ждет.

– А куда мы поедем?

– А это, моя любопытная Сарина, сюрприз, – улыбнулся он.

Несмотря на плохое настроение, любопытство взяло верх. Хотя бы на это мгновение она выбросила из головы все свои невеселые мысли и попыталась угадать, что это за сюрприз. Сунув нефритовую фигурку в карман платья, она пошла за плащом.

К ее огорчению, дорога, по которой они ехали, вела в город. Откинувшись на спинку сиденья, она пыталась разглядывать пейзаж за окном, но воспоминания о предыдущей поездке по этой самой дороге не давали ей покоя. Она отвернулась, чтобы Во не увидел слез в ее глазах. Память неумолимо возвращала ее в прошлое, и Сарину охватила дрожь. Во поспешно укутал ей ноги большим шелковым одеялом, но она все равно продолжала дрожать. Она знала, что виной тому не ветер, а холод, поселившийся у нее внутри.




Ли отвернулась от окна и задумчиво посмотрела на смятую постель. Прошло меньше часа с тех пор, как Во покинул ее, удовлетворив свою мужскую страсть. Она поднялась как раз в тот момент, когда он помогал этой золотоволосой сесть в экипаж. Задумчиво постукивая золоченым ногтем по маленьким белым зубам, Ли размышляла, что предпринять.

Думала она недолго. Приказав принести портшез, она медленно спустилась по лестнице в холл, где ее уже ждали двое слуг. Они усадили ее в портшез, укутали ноги шелковым стеганым одеялом и задернули шелковые занавески. Решительно поджав губы, она стойко переносила тряску по ухабистой дороге, которая, петляя, вела в небольшую деревушку Дапо.

Когда они прибыли в деревню, Ли приказала носильщикам остановиться у ветхого деревянного домика с разбитой красной черепицей на двускатной крыше. Слои побелки осыпались от времени и обильных дождей. Из девяти ступенек, ведущих к покосившейся двери, уцелели только две, а остальные семь представляли собой бесформенное нагромождение камней.

Опершись на плечо одного из носильщиков портшеза, Ли осторожно поднялась по ступенькам и вошла в полутемную комнату. Из угла ей навстречу поднялся старик с поникшими белыми усами, клочковатой бородой и снежно-белой косичкой вдоль сутулой спины. Ли объяснила ему, зачем пришла, и он проводил ее в глубь комнаты, где на длинном низком деревянном алтаре стояла большая бронзовая статуя. В футе от статуи горела курильница с благовониями. Из нее клубами поднимался густой дым, наполняя воздух крепким запахом сандалового дерева.

Опустившись на колени перед статуей, Ли сначала сложила ладони вместе, а потом прижала их к груди в традиционном приветствии.

– Прогони злой дух, который непрошено явился к нам в дом, – сказала она. – Изгони ее из наших мест, умоляю тебя. – Она поклонилась статуе три раза и добавила: – Если ты исполнишь мою просьбу, я отблагодарю тебя вкусной уткой, нежным поросенком и цыпленком.

Ли вытащила из глубокого кармана своего алого платья маленькую черную лакированную коробочку. Сняв крышку, она собрала ею немного пепла из курильницы. После этого Ли сделала знак старику. Он принес пакет с тонкими желтыми бумажными полосками. Она выбрала двенадцать из них – шесть с нарисованной головой собаки и шесть с головой буйвола – и расплатилась со стариком серебряной монетой. Затем положила все полоски, кроме одной, в маленький медный сосуд с изящными резными ручками и зажгла свечой оставшуюся в руках полоску. Когда пламя разгорелось, она бросила ее в бронзовый сосуд, и бумага мгновенно вспыхнула.

Когда бумажные полоски превратились в пепел, она пересыпала часть его в маленькую черную коробочку и закрыла крышкой. Поднявшись, на ноги, она в сопровождении старика вернулась к ожидавшему ее портшезу. Весь обратный путь она крепко сжимала крошечную коробочку в руках. Щепотка пепла, если ее подмешивать в чай золотоволосой каждое утро, разрушит власть ее чар. Когда пепел кончится, золотоволосая уедет, и все пойдет, как раньше.

– Но мне не нужно новых платьев, – протестовала Сарина, удивленно оглядывая маленький магазин, уставленный полками с рулонами ткани и круглыми плетеными корзинами с пуговицами, бисером и разными мелкими украшениями.

– То, что ты носишь сейчас, годится только для лета, – терпеливо объяснял ей Во, – но приближается осень, и тебе понадобится теплая одежда более темных цветов.

– Молодая мисс еще прекраснее, чем сказать Во Шукэн, – заметила Чэн Тань, владелица магазина, стараясь правильно говорить по-английски. Одетая в розовато-лиловый вышитый шелковый жакет поверх длинной, такого же цвета юбки, женщина приложила к себе свое последнее творение. Поговаривали, что она обшивает многих членов императорского двора. Взяв кончиками пальцев длинный коричневый плащ Сарины и с трудом скрывая отвращение, она все же изобразила теплую улыбку и сделала жест в сторону кабинок, отделенных занавесками от общего зала.

– Если молодая мисс войдет, она будет очень довольна платьями, которые покажет Чэн Тань.

Но Сарина стояла на месте, не в силах пошевелиться. Портниха собиралась снять с нее мерку для новых платьев. Как она могла подвергнуть себя такому испытанию, зная, что от опытных глаз Чэн Тань не ускользнет ничего? Если бы Во хотя бы намекнул ей, куда они едут, она бы сказала, что плохо себя чувствует, или придумала что-нибудь еще, лишь бы избежать столь рискованной для нее поездки.

– У тебя последнее время очень удрученный вид, Сарина, – с упреком заметил Во. – Я хотел доставить тебе удовольствие, ведь Чэн Тань – настоящая волшебница. – Он развел руками. – Если я ошибся, смиренно прошу извинить меня.

– Пожалуйста, не думайте, что я неблагодарная, – сказала Сарина, – но вы уже и так слишком добры ко мне. Вы ведь знаете, я всегда вела простую жизнь. У меня очень скромные запросы. Если вы будете и дальше приучать меня к роскоши и еще более смелым мечтам, как я смогу их удовлетворять, когда вернусь к своей прежней жизни?

– Сарина, ты все еще остаешься невинным ребенком, – нахмурился он. – Ты ничему не научилась, как я ни пытался тебе объяснить. Ты изящный бриллиант, который нуждается в красивой оправе, чтобы им можно было восхищаться. Выкинь из головы мысли о прежней жизни. Нет таких желаний, которые нельзя было бы исполнить. Тебе нужно только попросить, и все, что ты пожелаешь, станет твоим.

В какое-то мгновение она чуть не выпалила: он может одеть ее в шикарные наряды и дорогие украшения, но сможет ли он стать отцом ее неродившегося ребенка? Сможет ли он называть его иначе чем «ублюдок»? Сможет ли он укрыть ее от взгляда пронзительных зеленых глаз, которые разыщут ее, куда бы она ни спряталась, и превратят ее силу в слабость, а решительность в томительное желание?

– Я учительница ваших дочерей, а не ваша наложница, – холодно произнесла Сарина. Она никогда еще не разговаривала с ним таким тоном.

Она думала, что Во ударит ее за эту наглость. Темные глаза Чэн Тань испуганно округлились, но на лице Во не дрогнул ни один мускул. Он все так же, не отрываясь, смотрел на нее и вдруг совершенно сбил ее с толку, разразившись громким, раскатистым хохотом.

– А ты с характером, мой прекрасный лотос, – задыхаясь от смеха, произнес он и похлопал ее по щеке. – Гордость зажигает огнем твои чудесные глаза. – Он сжал ладонями ее лицо и запечатлел на лбу нежный поцелуй. – Нет, моя дорогая Сарина, ты не наложница. Ты мое драгоценное дитя. А сейчас послушайся папу и порадуй его, потому что он мечтает только о том, чтобы доставить тебе удовольствие. Позволь Чэн Тань одеть тебя, как подобает одеваться дочери Во.

Сарина попыталась понять, в какой момент она проиграла эту битву. Ее тактика не принесла успеха и, более того, завела ее в ловушку. Она с ужасом увидела, как Чэн Тань распахнула шелковые розовато-лиловые занавески, предлагая войти в комнату, обитую таким же шелком, единственным убранством которой являлось большое овальное зеркало, свисавшее со стены на тяжелой медной цепи.

Женщина попыталась расстегнуть платье Сарины, но та оттолкнула ее руки.

– Мы сейчас ужасно спешим, – наконец промямлила она. – Давайте сэкономим время и пока только выберем материал для моих новых платьев. Не утруждайте себя примеркой. Я ничуть не изменилась.

Пока она гадала, что из ее слов поняла эта маленькая женщина, Чэн Тань решительно покачала головой.

– Зимние платья совсем не похожи на летние, – настаивала она. – Нужно снять новую мерку. Вам понадобятся пальто, накидка, жилет.

Снова ее маленькие бледные пальцы потянулись к платью Сарины, и она снова запротестовала.

– Мне холодно. Может быть…

– Почему тебе не несут ткань? – раздался из-за занавески голос Во. – Что-нибудь случилось, Сарина?

Сарина и Чэн Тань обменялись взглядами.

– Я поговорю с мистером Во, – решительно сказала портниха.

– Сарина?

– Подождите, пожалуйста, – прошептала Сарина, хватая женщину за руку. – Мы снимаем мерку! – крикнула она Во.

Может, если она втянет живот и задержит дыхание, Чэн Тань решит, что она просто поправилась, и ничего не заподозрит? Но ее груди! Они так увеличились! Коричневый плащ упал на пол, и Сарина еле удержалась, чтобы не заплакать. Чэн Тань принялась расстегивать крошечные пуговки ее платья, и Сарина выпрямила спину, готовясь втянуть живот и сделать глубокий вдох. Ее платье было расстегнуто уже до половины, когда Сарину охватил панический ужас. Схватив владелицу магазина за руки, она попыталась запахнуть полы платья.

– Я… Простите, – пробормотала она, – я очень замерзла, а у вас холодные пальцы…

Она не успела договорить, потому что занавески распахнулись и в примерочную вошел Во Шукэн.

– Я хочу знать, в чем дело! – сердито произнес он.

Чэн Тань попятилась от Сарины, которая все еще отчаянно пыталась запахнуть платье. Но по ошеломленному лицу Во она поняла, что уже слишком поздно. Он велел Чэн Тань выйти из комнаты, и Сарина приготовилась к худшему.

– Так вот в чем причина твоей скромности, – пробормотал он, не отрывая взгляда от ее красноречиво увеличившихся грудей.

Она прикрылась руками, но он отвел их в стороны и положил теплую ладонь ей на живот. В его глазах застыли такое изумление и радость, что Сарина на мгновение забыла свой стыд и недоверчиво уставилась на Во.

– Тебе скоро будет дарована самая большая радость в жизни, мой прекрасный лотос, – благоговейно произнес он. – Самый ценный подарок, который посылают великие боги женщине. – Он внимательно посмотрел ей в глаза, и то, что он увидел в их глубине, встревожило его. – Но ты совсем не рада, моя прекрасная Сарина?

Она покачала головой, призывая всю свою храбрость, чтобы произнести ложь, которой, она надеялась, ей больше никогда не придется воспользоваться.

– Это было не по моей воле, – произнесла она, удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос. – Меня силой взял моряк на корабле, ворвавшийся в мою каюту.

– И негодяй не понес наказания? – воскликнул Во.

– Я никому не говорила об этом, – прошептала Сарина. – Я была напугана и ужасно стеснялась.

– И ты не сказала об этом своему другу Дженсону Карлайлу? – удивился Во.

– Я уже объясняла вам раньше, – холодно заметила Сарина, – что мы всего один раз вместе обедали. Это вряд ли делает его моим другом, которому можно доверить свою беду. – Расправив плечи, она гордо подняла голову и смело посмотрела в задумчивое лицо Во. – Я надеялась скрыть это от вас, но теперь, когда вы все узнали, я не буду ждать еще две недели и готова покинуть ваш дом прямо сейчас.

– Покинуть мой дом? – эхом откликнулся он.

– Я хочу вернуться домой в Америку.

– Но твоим домом стал Китай, – запротестовал он.

Она опустила глаза.

– Я больше не гожусь для того, чтобы учить ваших дочерей.

– Потому что семя жизни посеяно в твоей утробе против воли? – спросил он, протягивая к ней руки. – По своей воле или нет, но ты стала сосудом священной жизни, которая вверена тебе. Нет, Сарина, выброси из головы глупые мысли об отъезде. Я не хочу об этом слышать. Семья Во Шукэна – это твоя семья, и я как отец семейства предлагаю тебе любовь и защиту.

– Но остальные? – прошептала Сарина.

– Я управляю домом, ты это знаешь. Никто не осмелится возражать мне.

Она была готова к любому повороту событий, но только не к такому. Потрясенная и глубоко тронутая, она опустила голову ему на плечо, а он нежно погладил ее по волосам. Ее измученное тело обмякло, и когда он крепче прижал ее к себе, Сарина потянулась ему навстречу. Может быть, она была не права, боясь довериться ему. Может быть, у Во она действительно обретет свой дом.

Всю обратную дорогу Во нежно обнимал Сарину и говорил ласковые слова, но в цокоте копыт ей слышалось другое имя. Цок-цок, цок-цок. Джен-сон. Дженсон. Джен-сон. Его имя звучало у нее в голове. Дженсон. Джен-сон. Джен-сон. Интересно, у ее ребенка будут такие же черные волосы и зеленые глаза? На кого он будет похож? На него или на нее? Неужели, когда время успокоит ее боль и размоет черты Дженсона, она будет обречена вспоминать о нем при каждом взгляде на сына?

Коляска резко накренилась, и Сарина больно ударилась о дверцу. Ее руки машинально прикрыли живот. Бормоча ругательства, Во постучал по крыше и приказал вознице остановиться. Потом распахнул дверцу и вылез на дорогу.

Все еще держась за живот, Сарина вздохнула и закрыла глаза. В первый раз с тех пор, как она узнала правду, ее неожиданно окутало счастливое, безмятежное спокойствие. Ее тело стало кровом и защитой для крошечной жизни, зародившейся внутри нее. Это из ее тела новый человек в один прекрасный день выйдет в мир. Сарина решительно стиснула зубы. Этот ребенок ее, и только ее. Дженсон Карлайл потерял право на него в ту самую ночь, когда зачал его.

Во влез в коляску и с шумом захлопнул дверцу. Сарина вздрогнула и открыла глаза.

– Что случилось? – спросила она.

– Так, один болван, – буркнул Во с плохо скрываемым бешенством. – Но не расстраивайся, я приказал его примерно наказать.

– Кого?

– Этого наглого крестьянина. Он гнал своего быка посередине дороги и посмел не пропустить мой экипаж!

– Его накажут?

– Он получит пятьдесят ударов плетью.

– За то, что не пропустил ваш экипаж? – Она решила, что ослышалась.

Во снисходительно похлопал ее по руке.

– Не гляди так испуганно, Сарина, – упрекнул он ее. – Есть закон, и этого наглеца накажут за то, что он его нарушил.

Отняв руку, Сарина отвернулась и с каменным лицом уставилась в окно. Неужели этот мужчина станет ее защитником? Ее снова охватили сомнения.




Глава 13


Внезапная боль разбудила ее незадолго до рассвета. Тяжело дыша, Сарина, лежа на спине, ждала. Ребенок должен появиться на свет только через месяц. Боль снова пронзила ее тело, и Сарина судорожно вздохнула. Схватив подушку, она прижала ее к лицу, чтобы заглушить крик. Сейчас еще слишком рано, а боль не так сильна, чтобы будить кого-нибудь.

Повернув голову к закрытым дверям балкона, она смотрела, как перламутровый туман январского утра растворялся в небе. Боль усилилась, возникая через равные интервалы. Дотянувшись до прикроватного столика, Сарина три раза стукнула в маленький медный гонг, который принес ей Во, и упала на промокшую, смятую простыню.

Через несколько минут дверь открылась и появился Во. За ним следовали Сюе и Мэй. Как только Во увидел перекошенное от боли лицо Сарины, он послал Мэй за Ци Тифаном и повитухой. Потом поставил возле кровати стул для Сюе, а сам встал у ног Сарины.

– Дыши так, – сказала Сюе, делая глубокий вдох, а затем короткие, отрывистые выдохи. Она показала еще раз, и Сарина, оглушенная новым приступом боли, поспешно повторила. – Хорошо, – сказала Сюе и улыбнулась. – Так будет лучше.

Сарина последовала совету Сюе, и боль стала не такой резкой. Но Сарину больше пугало то, что, когда боль усилится, она может потерять над собой контроль. Выгнув спину, она попыталась сдержать новый крик. Она не смеет терять сознание, приказывала себе снова и снова Сарина. Она должна оставаться в сознании, чтобы в бреду не назвать его имя.

Она снова удержала крик, стараясь дышать, как научила ее Сюе. Пот струился со лба и попадал в глаза. Она закусила губу и застонала. Может быть, она не права? Может, если она назовет его имя, Во накажет его, как наказал крестьянина, облившего ее кипятком, и крестьянина с быком, который не уступил дорогу его коляске? Нет. Она отчаянно замотала головой. Она сама накажет Дженсона Карлайла тем, что не скажет ему ни слова.

– Ци уже здесь, Сарина, – услышала она голос Во. – И Я Линь. Теперь о тебе позаботятся самые умелые руки.

Его слова немного успокоили ее: кроме боли, она сейчас ни о чем не могла думать. Непереносимая боль казалась ей то пляшущим гномом, то эльфом с длинными руками, ехидной улыбкой и костлявыми пальцами, которыми он барабанил по ее телу. Чем больше она извивалась и стонала, тем шире становилась улыбка гнома.

Он танцевал у нее на животе, то появляясь, то пропадая из виду, и тыкал в нее длинным пальцем.

Чувствуя, что сейчас потеряет сознание, она начала молиться. Молиться за сына. Сына, которого она в честь своего любимого отца назовет Томасом Джоном. К горлу снова подступил крик, и на этот раз она не стала его сдерживать. Отогнав от себя гнома, она вызвала в памяти образ отца. Вот они вместе гуляют по холмам вокруг родного дома. Здесь растут лавр и вербена, сладкий восковник и дикий синий касатик. Она видела сверкающую реку Уилламетт, петляющую по сосновому лесу, где, все еще не зная страха перед ружьем охотника, жили олени, лоси, рысь, медведи гризли, пумы и волки. Она услышала звон колоколов церкви Святого Климента, созывающих прихожан отца на утреннюю воскресную службу. Услышала смех детей, кубарем слетающих по ступеням воскресной школы после занятий.

– Сарина, ты должна нам помочь, – раздался откуда-то из тумана голос Во. – Пожалуйста, Сарина, ты должна нам помочь!

Она попыталась увидеть его и спросить, чем она может помочь, но туман вокруг становился все плотнее, и она не видела ничего. Она хотела повернуть голову в сторону удаляющегося голоса, но белые щупальца тумана удержали ее.

– Тужься, Сарина, тужься!

Она снова на короткое мгновение ясно услышала голос, но затем он рассыпался на отдельные звуки. Чтобы выпустить боль, она закричала, и крик эхом отозвался у нее в голове. Пожалуйста, милостивый Бог на небесах, прекрати эту…




Дым наполнил ей горло и проник в легкие. Она закашлялась, и боль ушла. Новое жгуче-сладостное облако окутало ее, и Сарина открыла рот, чтобы вдохнуть его. На этот раз она не закашлялась. Она снова и снова вдыхала странно пахнущий дым, чувствуя, как ослабевают путы боли и она взмывает ввысь, в чистейшую синеву неба.

В маслянистом свете солнца она увидела его лицо. Посеребренные волосы и сверкающие зеленые глаза. Она поплыла к нему на облаке. Он махнул рукой, маня к себе, но ее упрямое облако отказывалось поспешить. Взглянув на золоченые часы, он покачал головой, словно говоря, что осталось слишком мало времени.

Она попыталась грести в воздухе руками, чтобы облако полетело быстрее, но оно все равно двигалось томительно-медленно. Он снова указал на часы и дважды назвал ее по имени. Солнечный свет, блеснув в крышке часов, ударил ей в лицо, и Сарине, чтобы не ослепнуть, пришлось закрыть глаза.

Когда она их снова открыла, то увидела, что он удаляется. Она протянула руки, но он уплывал все быстрее и быстрее. Тогда она откинула голову и крикнула:

– Дже-енсон!




Она пробуждалась медленно. В горле пересохло. Сарина провела по губам языком, но он был совершенно сухой. Она тихо застонала, тщетно пытаясь облизать губы. Через мгновение несколько капель холодной воды упали ей на лицо и чей-то палец осторожно смахнул желанную влагу ей в рот.

Внезапно Сарина почувствовала странную пустоту внутри себя и вздрогнула. Она провела свинцовыми руками поверх покрывала и потрогала живот. Он был почти ровным. Ее ребенок. Ее сын! Она напряглась, чтобы услышать детский плач, почувствовать сладкий запах только что родившегося младенца, ощутить его крошечное тельце, теплое, влажное, прижимающееся к ней, и голодный ротик вокруг набухшего соска. Коснувшись грудей, она почувствовала их полноту и потянулась за ребенком.

– Сарина?

Ее руки упали на кровать. Она повернулась на голос и открыла глаза. Несколько раз моргнув, она снова опустила веки. Когда она их открыла в следующий раз, Во стоял рядом, и Сарина снова потянулась за ребенком.

– Сарина.

Во произнес ее имя так, что у нее забилось сердце. Он сел рядом с ней на кровать и коснулся ладонью ее щеки.

– Мой чудесный лотос, – пробормотал он, гладя ее лицо.

– Мой ребенок, – прошептала она. – Где мой ребенок?

– Твой ребенок… – начал он и остановился. Она видела, как двигался его кадык, потом он сглотнул, и от надвигающегося ужаса у нее сжалось горло. – Сарина, дитя, которое мы извлекли из утробы, не подавало признаков жизни. Мой бесценный цветок, твой ребенок умер.

– Нет! – Душераздирающий крик вырвался из груди Сарины. – Нет, нет, нет, нет, нет! – Она била Во кулаками, цеплялась, царапала, словно требуя отказаться от своих слов. Он попытался успокоить ее, но она не унималась. Выкрикивая что-то, она бросалась на него, собрав все силы своего измученного тела. – Принесите моего ребенка! Я хочу видеть моего ребенка! Почему мне не несут ребенка? – кричала она все громче.

– Сарина, пожалуйста. – Он наконец поймал ее хрупкие руки и удерживал.

– Я хочу видеть своего ребенка, – плакала она, отворачивая голову от жестокого серебряного солнечного света. Прошло всего несколько часов, как началась боль, а они уже забрали ее ребенка. – Боже милостивый, – стонала она, – где мой ребенок?

– Сарина, – хрипло прошептал Во, – твоего ребенка похоронили прошлой ночью.

– Прошлой ночью! – воскликнула она. – Это невозможно!

Как целый день мог ускользнуть от ее сознания? Целый день, в течение которого она родила своего ребенка и тут же потеряла его. Это невозможно!

– Сейчас ты должна поспать, Сарина, – сказал ей Во. – Во сне раны тела и души начнут исцеляться.

– Я не хочу спать! – рыдала она. – Я хочу увидеть своего ребенка! Пожалуйста, покажите мне его.

– Когда ты поправишься, – пообещал он, – я отведу тебя к твоему ребенку.

Он отпустил ее руки только для того, чтобы взять длинную деревянную трубку, разогреваемую на полу в маленькой жаровне.

– Вот, моя маленькая Сарина. – Он вставил конец трубки ей между губ. – Скоро ты снова заснешь и увидишь прекрасные сны.

Она почувствовала знакомый едкий, сладковатый вкус и поняла, почему целый день выпал из ее сознания. Она сделала новый вдох и стала ждать, когда наступит блаженное забытье. В конце концов Во оказался прав. Она вздохнула, и ее веки опустились. От мака нет никакого зла, только польза.

Внезапно она оттолкнула трубку и попыталась сфокусировать взгляд на качающемся перед ней лице Во.

– Скажите мне… – прошептала она, – это был мальчик?

Он кивнул.

– Да, мальчик.

– Мальчик, – повторила она слабеющим голосом. Резкая боль кольнула Сарину, она потянулась за трубкой и сделала глубокий вдох.

Во нагнулся к самому ее уху.

– Ты родила одного сына, моя прекрасная Сарина, родишь и других.




Выздоровление шло медленно. Хотя доктор Ци уверял Сарину, что она почти поправилась, обеспокоенному Во он объяснил, что душевная боль затягивает физическое выздоровление. Когда Сарине позволили встать с кровати, она стала проводить весь день сидя в кресле; сжимая в руке статуэтку нефритовой богини, она равнодушно оглядывала внутренний двор. Облака грязными пятнами плыли по мрачному зимнему небу, и редкие лучи солнца, иногда прорезывающие его, почти не скрашивали черноту ее дней.

Она разговаривала только с Мэй, которая каждый день перед обедом приходила петь для нее. Казалось, если Бог наказал Сарину, то Мэй ее боги благословили. День свадьбы Чена и Лао Куатай уже дважды назначали и откладывали: сначала потому, что Лао Куатай заболела пятнистой лихорадкой и чуть не умерла, а второй раз из-за того, что чайные плантации в Китае поразила болезнь. Будучи расчетливым бизнесменом, Во терпеливо ждал весны, чтобы проверить состояние чайных плантаций, прежде чем условиться о новой дате свадьбы.

Вечер угасал, и Сарина начинала дремать в кресле. Во сне ее мучили кошмары, и она постоянно просыпалась от детского плача. Ее глаза шарили по комнате, вглядываясь в каждую тень, в каждый темный уголок, ища спрятавшегося где-то ребенка. Но его не было нигде. В полночь Во находил ее в кресле, свернувшуюся калачиком, заплаканную, слишком слабую, чтобы подняться. Лишь его ласковые слова давали ей силу пройти несколько шагов до постели, и только чашка ароматного зеленого чая с небольшой добавкой опия дарила ей безмятежный сон, которого она так жаждала, но который уже не могла обрести без посторонней помощи.

Неуловимая нежность, растекающаяся в утреннем воздухе, подсказала Сарине, что наконец приближается весна. Была еще середина февраля, но трава под ногами становилась все мягче и зеленее, а во внутреннем дворе на растениях в горшках сквозь зелень проглядывали новые цветы. Солнце вставало раньше, а садилось позже, и небо окрасилось в чистый ультрамарин.

Была суббота, и Сарина пообещала себе, что в понедельник приступит к занятиям. Дочери Во не видели ее целый месяц и ждали уроков английского языка. Да и она нуждалась в них, чтобы отвлечься. Вместо того чтобы сидеть весь день в комнате, Сарина теперь либо гуляла по саду, либо проводила время перед крошечным камнем в семейной усыпальнице Во.

Этот маленький камень, окруженный цветущими сливами, был единственным местом, куда она могла пойти, чтобы побыть рядом со своим ребенком, которого она носила восемь месяцев, но ни разу не держала в руках. Здесь, вдали от всевидящих глаз Во и сочувственных лиц челяди, она разговаривала со своим мертвым сыном, называя его Томас Джон, и рассказывала ему о человеке, в честь которого дала ему это имя.

В этот раз, возвращаясь от могилы домой, она увидела во дворе Во с ее плащом в руках. Он взмахнул накидкой из тяжелого шелка, делая ей знак поспешить. Добежав до Во, Сарина совсем запыхалась.

– Что-нибудь случилось? – задыхаясь спросила она.

– Ничего. – Легкая улыбка тронула его губы. – Это моя маленькая хитрость, с помощью которой я попытался вернуть румянец твоим щекам. – Он наклонился ближе и сделал вид, будто внимательно рассматривает ее. Потом с удовлетворением покачал головой и сказал: – Я рад, что моя хитрость удалась. Впервые за все время Сарина улыбнулась.

– Сейчас я еду в город, – сказал он, накидывая плащ ей на плечи. – А ты, дорогая Сарина, если хочешь, можешь сопровождать меня.

Сарина отпрянула от него и, нащупав в кармане платья маленькую нефритовую богиню, принялась лихорадочно гладить ее.

– Пришло время, Сарина, – его голос звучал строго, – время жить как молодая женщина, а не высохший цветок, в который ты себя превратила.

– Это несправедливо! – воскликнула она.

– Несправедливо, чтобы ты смеялась, а не плакала? Чтобы ты бежала по саду, а не ковыляла, как старая ворона? Чтобы ты жила среди живых, а не тратила драгоценную жизнь на тех, кто умер?

Это были жестокие слова, и у нее подкосились ноги. Несмотря на слабость, что-то шевельнулось у Сарины в груди. Дженсон Карлайл ушел из ее жизни, как ушел от нее ее сын. Она сурово наказана за грехи и поплатилась жизнью своего ребенка за то, что, влекомая похотью, свернула с дороги, указанной ей отцом. Ее глаза дерзко запылали золотистым пламенем, казавшимся еще ярче от соседства сверкающих топазов на ее платье. Расправив плечи, она гордо подняла голову и посмотрела в глаза Во.

– Возможно, вы правы, – согласилась она. – Возможно, действительно пришло время.

Горестно вздохнув, Ли закрыла последний ящик и выпрямилась. Теперь ясно, что золотоволосая носит нефритовую богиню с собой. Она проковыляла к двери и осторожно приоткрыла ее. Выглянув в коридор и удостоверившись, что там никого нет, она выскользнула из комнаты и бесшумно прикрыла за собой дверь.

Волшебство не подействовало. Она дважды возвращалась в деревню Дапо за новыми снадобьями, но золотоволосая упрямо отказывалась подчиняться. Если бы только ей удалось разбить статуэтку! Без защиты Цзи Си соперницу будет легко победить. Ли злобно посмотрела на пустую черную коробку, которую держала в руках. Сегодня утром она использовала последнюю щепотку пепла. Теперь ей оставалось только ждать и молить богов о терпении.




– Я надеюсь, в этой чайной тебе будет приятнее посидеть, чем в моей конторе, – сказал Во Сарине, когда коляска остановилась. – Пока ты будешь отдыхать и пить чай, я управлюсь с делами и через час вернусь.

Он помог ей вылезти из кареты, но Сарина споткнулась и схватилась за его руку. Внезапный холод пробежал у нее по спине, колени задрожали, и она прижалась к нему.

– Что случилось? – спросил Во.

Едва заметный румянец, который Во удалось пробудить на ее щеках, исчез, как только она увидела на двери чайной нарисованного дракона с красными пылающими глазами.

– Сарина?

Она тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от тревожных мыслей, и подняла голову.

– Простите… – Она улыбнулась и погладила Во по руке, которая крепко сжимала ее запястье. – Просто меня испугал этот дракон.

Во хмыкнул и открыл перед ней дверь.

– Он действительно страшный, но совершенно безвредный.

Пока Сарина шла за Во, несколько человек подняли от чашек глаза и посмотрели им вслед, но она с холодным безразличием проследовала к столику.

– Здесь тебе будет удобно? – заботливо поинтересовался Во, когда Сарина уселась на стул в углу.

– Да, – заверила она его, несмотря на то что сердце ее бешено колотилось. – Здесь будет хорошо.

– Тогда я вернусь через час.

Он поклонился, повернулся и, шелестя пурпурно-черным шелковым халатом, вышел из чайной.

Положив на колени статуэтку Цзи Си, Сарина нервно поглаживала ее по прохладной спине. Ее пальцы постепенно нагрели камень, и он, в свою очередь, стал отдавать тепло, согревая ей кожу. Не выпуская богиню из рук, она не спеша пила чай, наслаждаясь тем, как тепло разливается внутри нее. Перейдя ко второй чашке чая, она совсем успокоилась, выпустила из рук статуэтку и принялась за каштаны и дынные семечки, которые ей не удалось попробовать в прошлый раз.

Взяв вторую пригоршню каштанов, она откинулась на спинку стула и оглядела знакомое помещение. Все было так, как запечатлелось в памяти Сарины. Свечи заливали абрикосовые стены нежным светом, несколько пожилых китайцев дымили длинными трубками, один считал на счетах, другие дремали, прикрывшись газетами. Интересно, та молодая служанка тоже здесь? Сарина отхлебнула глоток чая. Когда чашка почти опустела, Сарина внезапно замерла. Ее глаза округлились, она выпрямилась на стуле и чуть не вскрикнула.

Неужели это возможно? Вон в том углу! Чашка чуть не выпала из ее рук, но Сарина вовремя опомнилась и с легким стуком поставила ее на стол, затем схватилась руками за горло, ловя ртом воздух.

Она приподнялась и тут же вновь села. Ноги упрямо отказывались держать ее. Она вновь посмотрела в дальний угол. Да, он разговаривал с женщиной, сидящей к ней спиной, и Сарина видела только маленькую шляпку с перьями, кокетливо надетую на облако черных как вороново крыло волос. Сотрясаемая дрожью, пытаясь совладать с дыханием, Сарина собрала всю волю, чтобы встать. И в этот момент нефритовая фигурка соскользнула с ее колен и упала на деревянный пол. У Сарины екнуло сердце.

Она наклонилась и дрожащими руками подняла статуэтку. Стряхнув с нее пыль, она вскрикнула от ужаса. Один рубиновый глаз Цзи Си выпал! Не зная, искать ли потерянный камень или попытаться убежать отсюда, пока он ее не заметил, Сарина выбрала второе. Она рванулась к двери и задела соседний стол. Пробормотав извинения, она попятилась в сторону, налетела на другой стол, стоявший на ее пути, и опрокинула чайник.

Под негодующими изумленными взглядами Сарина пробежала мимо согнувшейся в поклоне служанки и толкнула входную дверь. Навалившись на нее, она неистово дергала ручку. И тут сквозь гул голосов и звяканье чашек, скрип отодвигаемых стульев и щелканье счетов она услышала, как Дженсон назвал ее по имени.

Она в отчаянии дернула ручку, открыла дверь и выбежала на улицу.




Глава 14


Дженсон огляделся, пытаясь угадать, в какой из наемных экипажей села Сарина. Нахмурившись, он засунул руки в карманы брюк и второй раз за день обругал себя глупцом. На другой стороне улицы из таверны с шумом вывалилась компания английских моряков, и он с завистью поглядел им вслед. Сейчас ему определенно требовалось что-нибудь покрепче чая, от которого его оторвала ускользающая золотоволосая тень.

Он слегка скривил рот. Дженсон всегда считал себя здравомыслящим человеком, и все же при виде Сарины Пейдж так же потерял всякий разум, как и часом раньше, когда в его жизнь неожиданно вернулась Хилари Вудтроп Грей.

Он давно уже считал ее навеки оставшейся в прошлом, когда она появилась на пороге конторы и легко поймала в ловушку ту часть его души, которая ее все еще любила. Была ли пронзившая его в тот момент молния вспышкой желания или просто реакцией на неожиданную встречу? Дженсон глядел на проезжающий мимо экипаж и не мог найти ответа.

Когда он встал, чтобы поздороваться с Хилари, и, проигнорировав призывно вытянутые губки, ограничился легким поцелуем в щечку, широкая юбка ее бархатного платья, державшая их на расстоянии, показалась ему весьма уместной преградой.

Вполне в духе Хилари, подумал он, выбрать ткань, так подходящую по цвету к кобальтовой синеве ее глаз, и усилить производимый эффект, надев сапфировые серьги и ожерелье. Он разглядывал ее глаза, благородной формы нос и губы – это сладострастное алое пятно, когда-то своей мягкостью непреодолимо манившее его, и проклинал себя за то, что он не способен противостоять паре надутых губок и тому обещанию, что таится в них.

В тот момент ему стало нечем дышать, и, прежде чем кто-либо из них успел заговорить, он схватил Хилари под руку и потащил за собой на улицу, где немедленно остановил свободный экипаж и подсадил ее в коляску. Только в окружении других людей он сможет справиться с обжигающим жаром, охватившим его чресла, и гипнотическим воздействием ее близости.

– Я ошиблась, – были первые слова, которые она пробормотала, когда им принесли чай.

Дженсон обхватил обеими руками чашку и промолчал.

– Я вышла замуж за Прескотта, потому что была напугана, – продолжала Хилари, и ее голос, словно порыв холодного ветра, потревожил давно забытые воспоминания. – Я скучала по тебе, Дженсон, и хочу, чтобы мы снова были вместе.

Он все сжимал чашку, думая, что не прочь с такой же силой сдавить ее горло. Она бросила его, чтобы выйти замуж за другого, а сейчас хочет, чтобы он простил ей эту ошибку и заключил в объятия! Почему? Неужели она думает, что, преодолев тридцатилетний жизненный рубеж, он теперь в безопасности? Или она узнала о процветании его торговой компании и решила, что быть богатой вдовой молодого человека намного привлекательнее, чем быть богатой вдовой старика?

– Дженсон? – Маленькая, вся в кольцах, ручка потянулась к нему, и он поспешно поднес чашку к губам. – Тебе нечего мне сказать?

– Нет. – Он помотал головой и через силу сделал глоток. – Что привело тебя в Шанхай?

Ее брови слегка приподнялись.

– Мой муж приехал сюда, чтобы купить фарфор и нефрит, – сухо пояснила она. – Дженсон, я…

– И он собирается воспользоваться судами «Торговой компании Карлайла», чтобы переправить товар в Америку?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

Он пожал плечами.

– Просто я решил, что именно в этом причина твоего появления в моей конторе.

Хилари понизила голос до шепота:

– Я же только что объяснила тебе, почему я здесь.

Дженсон откинулся назад и слегка наклонил голову набок.

– О да! Ты сказала что-то о том, что собираешься бросить мужа и вернуться ко мне.

– Я не говорила, что уйду от мужа, – возразила она.

– Понятно.

Хилари наклонилась к нему, и в ее голосе зазвучали нотки отчаяния.

– Я заходила в твою контору каждый день в течение недели, надеясь, что ты вернешься из Гонконга прежде, чем мы отплывем в Сан-Франциско. Я должна была повидать тебя, Дженсон! Я должна была заставить тебя понять…

– И что же, по-твоему, я должен понять? – насмешливо перебил он. – Ты сказала, что не оставишь мужа, но, учитывая, что я здоров и богат, ты решила, что можешь получить на стороне то, чего…

– Остановись! – вскричала она. – Как ты можешь быть таким грубым!

– Грубым? – Дженсон выпрямился и посмотрел ей в глаза. – Называй это как хочешь, Хилари, но смысл от этого не изменится.

– Ради Бога, говори потише, – прошипела она, опасливо оглядываясь по сторонам.

Он подумал обо всем, что мог бы сказать ей сейчас, о всех оскорблениях, которые он давно приберегал на случай подобного разговора. Вспомнил, как когда-то мечтал превратить ее в комок боли, а затем оставить в одиночестве, как однажды она оставила его. Но, сидя за столом в чайном домике и глядя на свою бывшую возлюбленную, он чувствовал, как гнев медленно исчезает, оставляя вместо себя какую-то странную пустоту. Словно он больше не сидел на стуле в чайном домике напротив Хилари, а наблюдал за ней откуда-то с высоты.

И, глядя, как она нервно теребит свое широкое золотое обручальное кольцо, он внезапно вспомнил пару золотистых глаз. Глаз, сверкающих бронзовыми искорками. Глаз, взгляд которых способен проникнуть в самое сердце мужчины и потревожить его тщательно оберегаемый покой. Ангел с нежным сердцем, словно созданный для того, чтобы его ранили, и доверчивой душой, слишком уязвимой перед жестокими реалиями жизни. Дженсон сжал зубы, но в это мгновение в его мысли ворвалась Хилари.

– Дженсон, пожалуйста, скажи что-нибудь. Поговори со мной!

Стояли ли действительно слезы в ее сапфировых глазах или это отражался свет неровного пламени свечи?

– Я никогда не хотела причинить тебе боль, Дженсон, но ты же сам знаешь, в какое положение поставили меня наши отношения.

Неожиданно он услышал собственный вздох. Все это время, пока он думал о Сарине, она сидела за столом в другом конце комнаты. Дженсон было приподнялся, но затем передумал. В это время Сарина стремительно встала. Он увидел, как она наклонилась, чтобы подобрать какую-то вещь, которую, очевидно, только что уронила.

– Дженсон, что случилось? – донесся до него голос Хилари. – Ты не заболел?

Сарина уходила. Он быстро отодвинул стул и вскочил.

Пальцы Хилари больно впились в его запястье, удерживая на месте.

– Дженсон, куда ты собрался?

Высвободив руку, он окликнул Сарину, но она только ускорила шаги.

Сарина объяснила свое неожиданное появление в конторе Во тем, что почувствовала себя плохо и не хотела больше оставаться в чайном домике. Во быстро закончил свой разговор с двумя представителями фирмы «Джордан и Матсон» и сразу же вызвал коляску. Весь обратный путь Сарина сидела, опустив голову ему на плечо, а он слегка обнимал ее. Сарина немного успокоилась, чувствуя себя под надежной защитой человека, который в ее душе занял место отца.

– Возможно, ты была права, мой лотос, – заметил Во, помогая ей выйти из коляски. – Прости меня, если я слишком поторопился в своем стремлении увидеть, как ты становишься прежней.

– Вы желали мне только добра, – возразила она, – и я благодарна за вашу заботу больше, чем вы можете себе представить.

Заметив, как он расстроен, Сарина отказалась от мысли рассказать ему о пропавшем рубиновом глазе Цзи Си. Вместо этого она легонько поцеловала его в гладкую бледную щеку.

– Это в благодарность за вашу доброту, – пробормотала она, неожиданно застеснявшись своего порыва.

Но Во буквально засветился от радости.

– Если тебя так вознаграждают за ошибки, то поневоле задумаешься, что последует, если ты окажешься прав, – церемонно произнес он.

Эти слова вызвали улыбку на лице Сарины.

– Ты не пойдешь в дом? – спросил Во.

– Я лучше еще погуляю, – сказала она, но, заметив сомнение в его глазах, поспешно добавила: – Обещаю, что всего лишь несколько минут.

Она направилась прямиком к могиле сына. Ей было необходимо побыть рядом с ним и впервые рассказать ему о его отце. Встав на колени около маленькой серой плиты, она положила руку на холодный твердый камень, жалея, что он не может стать теплым под ее ладонью, как это бывало с нефритовой богиней. На глаза навернулись слезы, и Сарина отерла их.

– Прости меня, Томас Джон, – прошептала она, – но я презираю его. Я ненавижу мужчину, которого ты называл бы отцом.

Она ненавидела Дженсона за то, что он бросил ее беременную. Возможно, если бы ее ребенок был зачат в любви, а не в похоти и рос в ее животе, чувствуя ее радость, а не стыд, он бы выжил. Она ненавидела этого человека за то, что он снова оказался в Шанхае и сидел с новой пылающей от страсти подружкой там, где когда-то сидел с ней. Но больше всего она ненавидела его за то, что он назвал ее по имени, заставив вспомнить звук своего голоса.

Спустя несколько минут Сарина насухо вытерла глаза и медленно вернулась в дом.

Небо потемнело, и вечер окутал землю сумрачным покрывалом. Она подошла к дому, окна которого сияли медовым светом ламп и который она теперь считала своим убежищем от всех неприятностей, лежащих за его кирпичными стенами и железными воротами. Во утверждал, что только вне оград, на лоне природы, человек может найти истинное спокойствие, и тогда она поверила ему, но сейчас ее охватили сомнения.

Она посмотрела на свою маленькую нефритовую статуэтку с одним блестящим рубиновым глазом и второй пустой зеленоватой глазницей, и ее охватила грусть. Словно чтобы утешить маленькую богиню, она стала гладить ее по лицу, чувствуя, как камень снова нагревается от ее прикосновений. Внезапно Сарина застыла. Она резко обернулась, ожидая увидеть кого-то за своей спиной, но там было пусто. Положив нефритовую фигурку в карман платья, она поспешно открыла дверь во внутренний дворик.

Железная решетка с шумом захлопнулась, и она снова почувствовала себя в безопасности.




Сарина проснулась в середине ночи. Повернувшись на бок, она приподняла голову и прислушалась. Услышала ли она собственное дыхание или там, в углу, кто-то прячется? Ночь была безлунная, и в непроницаемой темноте ни единая тень не скользнула по стенам или потолку. Она уже почти неделю засыпала без помощи жасминового чая, но сон у нее все еще был очень чутким.

Сарина повернула голову в другую сторону, пытаясь разглядеть таинственного посетителя, хотя в глубине души она была уверена, что это плод ее воображения, так же как и плач младенца, который она слышала каждую ночь в течение многих недель после смерти Томаса Джона. Снова опустив голову на подушку, Сарина закуталась в одеяло и вскоре погрузилась в сон.

Утром она быстро оделась и подошла к прикроватному столику, чтобы взять свою нефритовую статуэтку. Ее рука застыла в воздухе, а сердце отчаянно забилось. Кто-то действительно был в ее комнате!

Сейчас Цзи Си лишилась и второго глаза.




Глава 15


Дженсон выждал еще неделю, прежде чем появился в поместье Во. И сейчас, идя за Шукэном к летнему домику, он уже сожалел о своем порыве: зачем посещать человека, дела с которым давно завершены? Ему казалось, что тем самым он выдал свои сокровенные чувства.

В манерах хозяина проглядывал какой-то холодок, и Дженсон предположил, что Сарина рассказала Во то, о чем он когда-то поведал ей. Ну и ладно, решил он, все равно уже ничего не поделаешь. В данный момент его совершенно не волновало, останется ли он с Шукэном в дружеских отношениях.

Сарина, спускавшаяся вслед за Во по ступеням летнего домика, замерла. Как он посмел снова приехать сюда?! Как он посмел стоять перед ней с видом раскаявшегося грешника?! И только твердая рука Во, лежащая на ее плече, помешала Сарине повернуться и убежать наверх.

– Здравствуй, Сарина, – сказал Дженсон каким-то странно безжизненным голосом.

– Здравствуйте, мистер Карлайл. – Она ограничилась коротким кивком.

На нем были темно-зеленый фрак и светло-коричневые брюки. Высокий стоячий воротничок грозил удушить его, и это вызвало улыбку на губах Сарины.

– Ты прекрасно выглядишь, – заметил Дженсон. Под легкими волнами кораллового муслина ее тело казалось более округлым и женственным.

– А вы, – холодно отозвалась Сарина, – наверное, болели? – В ее глазах мелькнул злобный огонек, и Во с укором посмотрел на свою спутницу.

– Я… э… нет, – промямлил Дженсон, чувствуя себя последним идиотом. – Нет, я не болел.

Сарина помолчала, чувствуя, как уходит напряжение. Наконец тишина между ними стала невыносимой.

– Как твои ученицы? – попытался завязать разговор Дженсон, ощущая на себе проницательный взгляд Шукэна. – Они учат английский или ты изучаешь китайский?

– И то, и другое, не правда ли? – Сарина с улыбкой посмотрела на Во.

– Мудрый учитель всегда найдет, что перенять от своих учеников, – последовал загадочный ответ Во.

Дженсон почувствовал, как его захлестывает раздражение. Он демонстративно уставился на Шукэна и отвел глаза, только когда тот убрал руку с плеча Сарины.

– Извини меня. – Во поклонился Сарине и, не обращая внимания на Дженсона, направился к дому.

Сарина удивленно посмотрела ему вслед. Она никогда не видела, чтобы он так бесцеремонно обращался с Дженсоном, и задумалась: не стал ли тот полузабытый разговор с Во причиной разрыва некогда теплых, дружеских отношений между мужчинами? Сарина слегка прикусила губу, разрываясь между стремлением выглядеть равнодушной и желанием узнать, отчего так невежливо обошелся со своим деловым партнером Во.

– Сарина, я должен поговорить с тобой. – Дженсон коснулся ее руки, и она подпрыгнула от неожиданности.

– Не думаю, что мне это будет интересно. Несмотря на ее враждебность, он продолжил:

– Я закончил дела в Гонконге намного быстрее, чем ожидал, и завтра возвращаюсь в Сан-Франциско.

Ее сердце екнуло и провалилось вниз.

– Меня это совершенно не интересует.

– Когда-то я бы поклялся, что ты лукавишь.

– В таком случае вы оказались не столь проницательны, как полагали.

– Или, возможно, время меняет людей?

– Возможно. – Она пожала плечами.

– Разве ты не хочешь узнать, почему я приехал сюда? – настаивал он.

– Теряюсь в догадках, – ехидно бросила она. – Ведь груз, который вам необходим, уже ждет вас в Шанхае.

– Не будь так вульгарна, Сарина, – оборвал он, – это тебе не идет.

– Не надо меня поучать! Занимайтесь своими кораблями, а меня оставьте в покое!

– По крайней мере, Сарина, я честно работаю, и все, чего я добился, я добился сам. Я никогда не торговал ни своими принципами, ни собой.

– Значит, мы опять вернулись к старому! – Уперев руки в бока, она бросила на него разъяренный взгляд. – Ты по-прежнему винишь меня в том, что я стала одной из разукрашенных игрушек Во, которую он может подобрать или выбросить по своему капризу. Так вот, я предлагаю вам посмотреть на себя, мистер Карлайл, прежде чем с такой легкостью обвинять других.

– Я вижу, что время ничуть тебя не изменило! – рявкнул он. – Ты все еще защищаешь его.

– Если эти слова – главное, ради чего вы проделали такой долгий путь, то нам больше нечего обсуждать, – заявила она. – А сейчас – прошу прощения, мне надо идти, так как с минуты на минуту проснутся девочки.

– Сарина, подожди! – Он потянул ее со ступеней вниз, на траву. – Черт побери, Сарина, это вовсе не то, что я хотел тебе сказать.

– Тогда не будете ли вы так добры объяснить, почему вы здесь, или я должна догадаться сама?

Он провел рукой по волосам, глядя на оранжевый диск солнца и гадая, чего ради он подвергает себя такому унижению. А потом, прежде чем успел передумать и прикусить язык, выпалил:

– Та женщина в чайном домике была просто моя знакомая, которую я знал еще в Сан-Франциско.

На одно головокружительное, но короткое мгновение душа Сарины воспарила.

– Мне все равно, кто это был, – ответила она высокомерно, – и я не понимаю, зачем вы мне об этом сообщаете.

– Я хотел, чтобы ты знала о ней на тот случай, если она явилась причиной твоего бегства из чайного домика.

– Боже мой! – Сарина гордо вскинула голову. – Ваша самонадеянность намного превосходит вашу грубость.

Дженсон раздраженно рванул узел шейного платка. Все оказалось еще хуже, чем он мог предположить.

– Я часто вспоминал тебя в эти месяцы, Сарина. – Он искоса бросил на нее взгляд. – Я даже обнаружил, что тревожусь о тебе, думая, в какую еще переделку ты можешь попасть, если меня не окажется рядом, чтобы прийти на помощь.

Его слова пробудили к жизни то, что Сарина надеялась забыть навсегда.

– Как я уже говорил тебе, в моей жизни почти нет места чувствам, потому что я должен сделать так много, прежде… – Дженсон замолчал, потом нервно прокашлялся. – Но я хотел бы быть рядом с тобой. Никаких обещаний, – поспешно добавил он, – я не люблю подстраиваться под другого человека, но мы могли бы чудесно проводить время вдвоем.

– Я не понимаю, – прошептала Сарина, ощущая, как что-то ноет глубоко внутри – там, где никогда больше не должно было болеть.

– Ты околдовала меня, черт побери! – вскричал Дженсон, грубо хватая ее за плечи и встряхивая. – Я просыпаюсь утром, и первое, что я вижу, – это твое лицо. Ты сидишь рядом за столом, когда я завтракаю, сопровождаешь меня в прогулках по улицам, ты присутствуешь на каждой встрече с людьми, чьи лица я сейчас и не вспомню. Ты последнее, что я вижу, прежде чем погрузиться в сон. – Он с силой привлек ее к себе и прижался губами к ее виску. – Я хочу тебя, Сарина, – выдохнул он. – Видит Бог, как я тебя хочу!

Сарина утонула в его объятиях, прильнула к нему. Запустив пальцы в его волосы, она поднялась на цыпочки и ощутила грудью его широкую мускулистую грудь. Как когда-то давно, тело ее стало мягким и податливым.

А затем внезапно весь жар исчез. Образ их умершего сына затмил солнце вновь вспыхнувшей страсти, и ее снова окутал холод.

– Нет, – простонала она, вырываясь. – Нет, нет! Как всегда, ваши слова сладостны, а поцелуи изощренны, но вы только используете меня.

– Сарина, пожалуйста… – Он безуспешно попытался снова обнять ее. – Сарина, это неправда.

В ее глазах засверкали бронзовые искры.

– Неужели вы всерьез думаете, что я соглашусь стать вашей любовницей? – прошипела она.

– Сарина!

– Вы будете заниматься со мной любовью, когда вам того захочется. Будете путешествовать по миру, а потом, возвращаясь, ждать от меня благодарности и страсти. Так вот, – она качнула головой, и ее нижняя губа задрожала, – вам лучше поискать на эту должность кого-нибудь другого. – Глаза Сарины наполнили горькие слезы. – И пожалуйста, пожалуйста, оставьте меня в покое.

– То есть оставить тебя Шукэну? – со злостью бросил он. – Неужели ты думаешь, что он даст тебе то, в чем ты нуждаешься?

– Он стал мне отцом, – хрипло прошептала она. – Он защищал меня, оберегал…

– Я буду оберегать тебя!

Она презрительно рассмеялась.

– У вас и без того слишком много подопечных.

– У меня больше никого нет.

Сарина демонстративно выгнула бровь.

– Говорю тебе, она для меня ничего не значит. Хилари и ее муж…

Хилари! Это имя заставило слезы мгновенно высохнуть. Сарина попятилась, чувствуя, как ее переполняет отвращение. Хилари! Это имя причинило ей физическую боль, вызвав резкий полувздох-полукрик.

– Сарина… – Дженсон сделал шаг к ней, но она отступила. – Я отплываю завтра. Возвращайся со мной в Сан-Франциско.

– Нет.

– Мы будем вместе, я обещаю.

– Пока вы снова не уедете.

– Ты ведь знаешь поговорку: «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Почему ты не хочешь с этим согласиться?

– Потому что я другая! – закричала она. – Потому что то, что вы мне предлагаете, – это не настоящая жизнь.

– Тогда кто же тебе нужен? – взорвался Дженсон, – Послушный маленький клерк, прикованный цепью к своей службе в чьей-то чужой компании и навечно обремененный тобою и выводком детей, которых ты ему подаришь? Ты об этом мечтаешь? О безопасности? Если так, то ты права, я лучше оставлю тебя в покое, потому что со мной ты не обретешь ни служащего, ни детей.

Ослепленная болью и яростью, Сарина чуть было не ударила его. Ей хотелось причинить ему боль, сказав то, что она поклялась никогда не говорить: что он стал отцом и в этой роли потерпел неудачу. Но она вовремя спохватилась и, сжав зубы, промолчала.

– Я еще раз прошу тебя, Сарина, – сказал он уже более спокойно. – Возвращайся со мной в Сан-Франциско.

Гордо задрав подбородок, Сарина подобрала юбки и начала подниматься по ступеням в домик.

– Я отплываю на борту «Кориандра». Мы отчаливаем в восемь, с приливом.

Сарина достигла верхней ступени и открыла дверь.

– Я буду ждать тебя, Сарина, – крикнул он ей вслед. – Скажи мне, что ты придешь, и я дождусь тебя.

Она глубоко вздохнула и закрыла за собой дверь.




Сарина стояла на балконе, поеживаясь от холода. Звезды, мерцающие в небе, были теми же самыми звездами, по которым матросы на «Кориандре» будут определять свой путь, когда поплывут по Тихому океану.

Ее пальцы впились в перила балкона. Возможно, когда ее и Дженсона Карлайла будут разделять три тысячи миль, расстояние сделает то, что не смогло сделать время: оно поможет забыть его.

Сарина закрыла глаза и увидела себя снова в его объятиях. Она коснулась пульсирующего виска, где его губы оставили огненный след. «Я хочу тебя», – сказал он. Я хочу тебя. Она опустила руку и гневно встряхнула головой. Да, он хотел ее, так же как любой мужчина хочет обладать, не давая ничего взамен.

Ее плечи поникли. Она смотрела в темноту, силясь различить контуры летнего домика. Там ли сейчас Чен и Мэй? Занимаются любовью или просто лежат в объятиях друг друга? Слегка наклонив голову, она обхватила руками плечи, пытаясь представить, что это Дженсон обнимает ее. Как она завидовала смелости Чена и Мэй, которые приняли как должное сладость тайной любви! Она горько вздохнула. Может быть, она ошибается, а Дженсон прав? Может быть, несколько счастливых минут вдвоем лучше, чем целая жизнь, проведенная в одиночестве?

От этой мысли на душе заскребли кошки, но Сарина, сжав зубы, приказала себе прекратить. Они с Дженсоном Карлайлом совершенно не похожи на Чена и Мэй. Он ни разу не сказал ей о своей любви!

– Сарина?

Она резко обернулась и увидела Во, который бесшумно подошел к ней. На нем был надет только шелковый халат.

– Свет под твоей дверью встревожил меня, – объяснил он. – Я заволновался, не заболела ли ты.

Сарина поплотнее запахнула полы своего халата и вернулась в комнату.

– Вы тоже не можете заснуть? – спросила она. Во сделал неопределенный жест рукой.

– Разумнее, если ты будешь волноваться о своем плохом сне, а не о моем, – дружелюбно заметил он. – Сейчас уже почти три часа ночи.

В дверь легонько постучали, и вошел слуга с черным лакированным подносом, на котором стояли фарфоровый чайник и две фарфоровые чашечки.

– С помощью этого божественного напитка нам обоим будет позволено отдаться благословенному сну, – объявил Во, взмахом руки отпуская слугу.

Пока Сарина закрывала дверь на балкон, Во разлил чай и уселся на стул. Сарина взяла из его рук чашечку и устроилась напротив. Поднеся чашку к губам, она с разочарованием обнаружила, что это был не благоухающий жасмином напиток, а обычный чай, который они каждый день пили за ужином. Она подняла глаза на Во и увидела, что он внимательно изучает ее своими непроницаемыми черными глазами. Он сделал глоток, и Сарина поспешно последовала его примеру, не желая обидеть.

Внезапно Сарина поразилась тому, насколько сильным было испытанное ею разочарование. Неужели она так привыкла к жасминовому чаю, что теперь не может спать без него? Подозревал ли Во о ее постыдной зависимости? Есть ли способ от нее избавиться? Сарина нахмурилась и позволила своему хозяину налить себе еще одну чашечку.

– Мне горько видеть, как грустит мой нежный цветок. – Голос Во был так тих, что Сарине пришлось наклониться вперед, чтобы разобрать слова. – Похоже, что визит Дженсона Карлайла очень тебя расстроил.

Она заставила себя рассмеяться.

– Мистер Карлайл больше никогда не сможет расстроить меня. Он утром отплывает в Америку.

– Ах вот в чем причина твоего горя, мой лотос.

Сарина покачала головой, и комната качнулась перед ее глазами.

– Он даже имел наглость предложить, чтобы я вернулась с ним в Сан-Франциско.

Сцепив пальцы, Во изучающе смотрел на нее.

– И ты отказалась?

Сарина кивнула, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова.

– Я отказалась. – Она моргнула в тщетной попытке прояснить затуманенный взгляд.

Во улыбнулся.

– Боюсь, наш друг мистер Карлайл не самый удачливый поклонник. Но, надо сказать, редкий мужчина может одновременно служить и своим желаниям, и тем людям, о ком он решил заботиться.

Сарина опустила пустую чашку на столик и попыталась встать. Комната сейчас качалась так же сильно, как «Алкиона» ночью во время того ужасного шторма. Она протянула руку, чтобы удержать равновесие, и наткнулась на стул Во.

– Я… мне плохо…

Она упала вперед, и Во подхватил ее.

– Да, это действительно редкий мужчина, моя драгоценная, – пробормотал он, неся Сарину к кровати. – Тебе исключительно повезло, дорогая, что у тебя есть такой мужчина.

Он погладил длинные золотистые волосы, разметавшиеся шелковым покрывалом по подушке, и затем нежно поцеловал каждую черточку ее лица.

– Спи, мой лотос, а когда ты проснешься, твое прошлое будет уже полузабытым воспоминанием, так как только в будущем лежит твое истинное предназначение.




Сначала Сарина подумала, что уже утро. Но, открыв глаза и увидев склонившуюся над собой Ин Хань, она быстро села на кровати, слегка покачиваясь со сна.

– Пора ужинать? – с недоумением спросила она на ломаном китайском, и Ин Хань кивнула, указывая на платье, которое положила в изножье кровати.

Сарина прижала руки к вискам, массируя их и пытаясь избавиться от глубоко запрятавшейся боли. А потом она вспомнила. Чай. Во, очевидно, добавил ей в чай снотворного, чтобы она заснула. Сарина чуть не вскрикнула от отчаяния, когда поняла, что проспала весь день. В ее душе появилась уже знакомая пустота, которая заполнила все уголки ее тела.

– Он уехал, – глухо сказала она, едва ли замечая удивленный взгляд Ин Хань. – Дженсон отплыл в Сан-Франциско.

– Мисси, пожалуйста, посмотрите!

Удивившись возгласу служанки, Сарина медленно повернулась, и ее рот открылся от удивления. Ин Хань показывала на платье, которое Сарина никогда раньше не видела. Оно совершенно точно было сшито не из тех тканей, которые она выбрала в магазине Чэн Тань.

Сарина наклонилась вперед и протянула руку, чтобы коснуться изысканного наряда, который переливался в лучах ламп как будто тысячью маленьких цветных камней.

Роскошный солнечный сгусток желтого шелка, расшитый красными гранатами, золотистыми ноготками и широкими зелеными листьями лотоса. Шелковый пояс был таким же желтым, как и пара шелковых туфелек на низких каблуках, а украшения, которые Во выбрал к этому наряду, имели форму листьев, искусно вырезанных из рубинов, топазов и изумрудов.

Сарина смотрела на платье, поглаживала рукой шелковистую ткань, и ее удивление уступило место чему-то более тревожному, почти зловещему. Ее охватили дурные предчувствия.

Она знала, что для китайцев означает каждый цвет, и неожиданно поняла глубинный смысл их сочетания. Желтый цвет представлял землю, гранат означал изобилие, лотос – лето, а ноготки – цветок, известный десять тысяч лет, – символизировали вечную юность.

Сарина теребила стеганое покрывало, чувствуя, как растет ее тревога. Было ли это плодом ее воображения или Во с этим платьем действительно послал ей какое-то зашифрованное сообщение?

Дженсон Карлайл уехал. Возможно ли, что Во не только помог ей заснуть, но и постарался, чтобы она не просыпалась? У Сарины внезапно зачастил пульс. Неужели Во боялся, что она передумает и в конце концов уплывет вместе с Дженсоном? Внезапно Сарину пронзило словно молнией. От нового пугающего предположения боль в висках усилилась. Сарина вскочила.

Платье было символом женской плодовитости.

Она доказала, что может иметь сыновей, которых так хотел Во Шукэн! Сердце Сарины билось сейчас так сильно, что она буквально чувствовала его удары о грудную клетку. Глаза заволокли слезы. Что, если Дженсон был прав относительно Во и его намерений? Но Во всегда вел себя как отец. А если…

Ее взгляд метнулся к прикроватному столику, хотя она уже и так знала, что увидит там. Цзи Си исчезла.




Дженсон с размаху опустил полупустую бутылку на стол и встал. Раньше заход солнца в океане всегда восхищал его. Он любил это необыкновенное сочетание алых, синих, фиолетовых, оранжевых и розовых тонов. Для него это время означало битву между буйством красок и нежной пастелью, исход которой нельзя было предугадать. Но сегодня вечером он не замечал величественной красоты заходящего солнца. Он видел только опускающуюся темноту, которая как нельзя лучше подходила к его черному отчаянию.

Она сдержала слово и не пришла. А он, как дурак, ждал. Час, два. До тех пор, пока капитан не пришел предупредить его, что они могут пропустить прилив. Тем не менее он продолжал ждать, уверенный, что она передумает и поплывет с ним. Когда капитан спустился во второй раз, ему пришлось дать разрешение отчаливать. А потом он закрылся в своей каюте и медленно и методично принялся опорожнять бутылки с джином, пытаясь напиться до потери сознания.

Каким же он был дураком, когда думал, что она предпочтет его Во Шукэну! Дженсон взял бутылку, отхлебнул джина и пошел к иллюминатору. Он оперся рукой о стену, так как ноги подкашивались, и снова поднес бутылку к губам.

Внезапно сзади раздался скрип двери. Он так резко обернулся, что чуть не упал. Но удержался, опершись на деревянную стену, и, щурясь, попытался разглядеть фигуру, которая приближалась к нему в полутьме каюты. Казалось, в ее волосах и платье запутался лунный свет. Она была сделана из слоновой кости и окружена золотым сиянием. Она передумала! Она пришла!

Ее имя замерло у него на губах.

То, что он принял за золотистые волосы, было вовсе не волосами, а капюшоном желтой атласной накидки, которую гостья как раз начала снимать. Свет ламп только подчеркнул черноту ее волос и высветлил синеву глаз.

– Разве ты не знал, что Прескотт снял для нас каюту на твоем судне, Дженсон? – раздался хрипловатый голос, который он надеялся больше никогда не услышать. – Тебе не кажется, что это очень предусмотрительно с его стороны?

Она подошла ближе и превратилась в его слезящихся глазах в трудноразличимое пятно золотого, черного и мятежно-синего цвета.

– Он спит, Дженсон, – мурлыкнула Хилари, поглаживая нежной ручкой его небритую щеку. – Пожилые мужчины рано удаляются на покой, оставляя своих жен развлекаться по собственному усмотрению. Как ты думаешь, это свидетельство их глупости или, напротив, ума?

Это джин, сказал он себе. Джин, а вовсе не ее близость вызвал прилив крови к его лицу и чреслам. Он сказал ей «нет» в чайном домике и повторит это сейчас.

Дженсон прислонился к стене, вытянув обе руки, чтобы удержать свое сотрясающееся тело, когда огонь внутри него заполыхал со всей силой, грозясь окончательно лишить самообладания.

Она приблизилась к нему и коснулась набухшими под одеждой сосками его груди, оставляя на ней пылающий след. Он застонал и отвернулся, чувствуя под щекой шершавую поверхность деревянной переборки. Прикосновение ее губ жгло, словно головешкой. Каждое касание ее рта загоняло его невысказанный протест все глубже и глубже, вызывая к жизни мучительное желание.

С животным ревом он отшвырнул бутылку и, обхватив ее талию, зарылся лицом в колышущуюся мягкость груди. Затем подхватил Хилари на руки и отнес в постель. Она нежно высвободилась и приподнялась, протягивая руку к масляной лампе на столике рядом с кроватью. Хилари повернула рычажок, пламя мигнуло и пропало.

И когда каюта погрузилась в благословенную темноту, это олицетворение дьявола с ангельским лицом прильнуло к его телу.




Глава 16


За последующие несколько недель Сарина не раз думала, что ей почудились и подмешанное в чай снотворное, и скрытый смысл, таящийся в узорах подаренного Во платья, и исчезновение нефритовой богини. Ничто в поведении Во не говорило о том, что что-то изменилось с той ночи или когда-нибудь изменится. Если его и интересовало, почему она ни разу не надела новое желтое платье, он ничем не выдал этого; если и догадывался о ее подозрениях, то ничего не говорил вслух; и так как Сарина не сомневалась, что именно Во, по каким-то ему одному известным причинам, забрал статуэтку, она не упомянула об ее исчезновении.

К ее удивлению и облегчению, он вел себя с такой же добротой и предупредительностью, тем самым убедив ее, что все ее подозрения беспочвенны, а значит, заслуживают забвения.

Однажды днем, пряча ключ от летнего домика под плоский мшистый камень, Сарина с удивлением обнаружила там обрывок бумаги. У нее тут же пересохло во рту и затряслись руки. Развернув послание, она обнаружила, что оно от Чена, который просил ее прийти в летний домик в полночь.

Опасаясь брать записку с собой, она быстро засунула ее обратно под камень вместе с маленьким ключом. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что ее никто не видел, Сарина заспешила к дому. Неожиданная просьба Чена разбудила ее любопытство, и ей потребовались почти все ее терпение и воля, чтобы пережить оставшиеся до назначенного времени восемь часов.

За пять минут до полуночи Сарина натянула темно-синий халат и накинула на голову капюшон. Она надеялась, что в таком виде ей будет легче слиться с чернильной темнотой ночи. Если же она повстречает кого-нибудь из обитателей дома Во, то сможет отговориться тем, что ее замучила бессонница и она решила немного прогуляться по саду. К счастью, пока она спускалась по ступеням, ей никто не встретился.

На улице ее несколько смутил яркий свет полной луны, которая посылала свои мерцающие стрелы сквозь заросли олеандров и слив. Сарина осторожно пробиралась через сад, держась по возможности в тени и с замиранием сердца перебегая через освещенные участки. Столь знакомый днем, ночью маленький белый домик, высящийся как призрачный замок над облаком белых и розовых цветов, показался ей совершенно чужим. Она на мгновение остановилась, потом приподняла подол халата и на цыпочках взошла по ступеням.

Не успела она постучать, как Чен уже открыл дверь. Лунный свет вычерчивал четкие квадраты на полу и стенах, освещая фигурку Мэй, которая сидела скрестив ноги на лежащей прямо на полу шелковой подушке. Чен подвел Сарину к дальней подушке, а сам устроился посередине.

Сарина сняла капюшон и поразилась тихому, умиротворенному спокойствию этой комнаты. Когда весь остальной мир спал, летний домик преображался. Сарина задумчиво посмотрела на подушки и, решительно тряхнув головой, погнала воспоминания прочь.

– Мы оба благодарны тебе за то, что ты не побоялась прийти сюда сегодня ночью, – сказал Чен, положив руку на колено Мэй. Девушка улыбнулась и накрыла ее своей маленькой ладонью. – Мы хотим рассказать тебе нечто важное.

Сарина глубоко вздохнула и приготовилась слушать.

– Вскоре нам с Мэй больше не потребуется летний домик, – начал Чен, – и ты больше не будешь подвергать себя опасности.

Сарину несказанно расстроило, что они решили положить конец своим отношениям, хотя она понимала, что будущее обещало им только разлуку и сердечную боль.

– Мы с Мэй скоро уедем в Кантон.

Сарина ахнула.

– Там мы поженимся, и я куплю небольшой надел земли рядом с землей ее отца.

– Но это невозможно! – вскричала Сарина. – Твой отец может убить тебя за это.

– И рискнуть навсегда прервать род Во? – фыркнул Чен. – Нет, мой друг, несмотря на свои угрозы, отца едва ли обрадует моя смерть, так как это означает смерть его прославленного имени. Я уверен, что он предпочтет видеть своего наследника опозоренным, нежели согласится совсем потерять его.

– Мэй, этого нельзя делать, – обратилась Сарина к девушке, которая не сводила глаз с Чена. – Ты же не хочешь, чтобы он оказался перед таким выбором?

Но обращенное к Сарине лицо Мэй лучилось счастьем.

– Чен – мой возлюбленный и мой хозяин, и я последую за ним, куда бы он ни шел.

– Чен, пожалуйста, не делай этого, – взмолилась Сарина, хватая его за руку. – Пожалуйста!

– Уйти отсюда – для меня единственный способ жить в гармонии с самим собой и успокоить мою душу, – торжественно произнес Чен. – Я люблю землю, на которой родился, и сохраню эту любовь навсегда – не важно, стану ли я владельцем поместья или простым крестьянином. Отец пытался увлечь меня бизнесом, но безуспешно. – Чен посмотрел на расстроенное лицо Сарины и грустно улыбнулся. – Я слишком простой человек, чтобы быть сыном великого Во Шукэна, мой друг, и временами я даже жалею своего отца, так как мы оба не оправдали надежд друг друга.

Сарина отпустила его руку и вздохнула.

– Я боюсь за тебя, Чен, – прерывающимся голосом призналась она. – Я так боюсь за вас обоих!

– Однажды я уже просил тебя не бояться за нас, – тихо напомнил Чен. – Мы ступили на тот единственный путь, который нам позволили выбрать наши сердца.

– Когда вы собираетесь уехать?

– В первый день праздника «Лодки Дракона». Это время большого веселья, а беглецов труднее поймать, если каждая семья занята приготовлениями к празднику.

Сарина опустила голову. Праздник начнется только через три недели. Внезапно она вспомнила, что именно через три недели исполнится год с того момента, как она, находясь на борту «Алкионы», слушала рассказ Лу Вана о празднике «Лодки Дракона», а в это время судно переваливалось с боку на бок в бушующем море и на пол падали тарелки, а масляные лампы раскачивались, как маятник, взад-вперед.

Чен коснулся ее плеча, и она, подняв глаза, обнаружила, что он уже на ногах.

– Пошли, мой друг. – Он протянул руку и помог ей подняться. – Пора возвращаться в дом, не стоит рисковать понапрасну.

Сарина снова накинула капюшон.

– Когда ты расскажешь об этом отцу?

– Я не стану говорить с ним, – решительно ответил Чен. – Он сам поймет, что я ушел. Как только мы поженимся и сможем начать новую жизнь, я сообщу ему обо всем. – Он нежно охватил ладонями лицо Сарины. – Попытайся избавиться от страха, мой верный и дорогой друг, – попросил он, – и порадуйся за нас.

Сарина засмеялась и покачала головой.

– Я радуюсь, Чен, но перестану бояться только через три недели, когда вы будете далеко отсюда и в безопасности.

К Сарине подошла Мэй.

– Пусть боги вознаградят тебя любовью столь же сладостной, какую они подарили нам, сестра. – Ее взгляд был обращен сейчас только к Сарине. – Ты ведь приедешь к нам в гости? У нас будет простой дом, но в отличие от дома Во Шукэна его наполнит любовь.

Сарина провела кончиками пальцев по шелковистым черным волосам Мэй.

– Обязательно, – кивнула она, крепко обнимая девушку. – Я буду молиться за тебя, Мэй, – с силой сказала она. – Я буду молиться за тебя и за Чена так, как вы молились за меня.

Один за другим они спустились по ступеням, а потом со всей возможной осторожностью пробежали через сад, пропадая в тени и вновь появляясь на освещенных луной прогалинах, пока не оказались в доме. Сарина бесшумно прокралась в свою спальню и закрыла дверь. Она была мокрая от пота, одежда прилипла к телу. Срывая с себя халат и швыряя его на кровать, она случайно бросила взгляд на один из лакированных прикроватных столиков. Рядом с тем местом, где всегда стояла нефритовая статуэтка, лежала Библия ее отца в кожаном переплете.

Она медленно приблизилась к ней – словно закоренелый грешник, который впервые после долгого перерыва подходит к церкви. Взяв книгу и почувствовав в руках знакомую тяжесть, Сарина присела на край кровати и положила Библию себе на колени. Сегодня ночью ей требовалось утешение. Она жаждала обрести уверенность и спокойствие и хотела помолиться о безопасности Чена и Мэй.

И поэтому, в первый раз со дня смерти сына, Сарина открыла Священную книгу и обратилась к Богу.




Впервые за много лет, что она провела с Шукэном, Ли обрадовалась его дикой вспышке гнева. Если бы он не проклял ее за то, что она не дала ему облегчения (хотя на самом деле она применила все свое искусство, стараясь удовлетворить его), и не отослал назад в ее спальню, она никогда бы не стала свидетелем предательства золотоволосой и не узнала бы о двуличии его единственного сына – Чена.

Ли довольно улыбнулась. Она правильно поступила, что уничтожила статуэтку. Теперь чары развеялись, и скоро Ли будет торжествовать победу.

Золотоволосая сама пошла навстречу своей гибели.




Сарина проснулась от женского крика. За окном светало. Выпрыгнув из постели, она быстро накинула халат и босиком выбежала из комнаты. Она спешила вниз по лестнице, все еще немного пошатываясь после сна, но, увидев то, что творилось в холле, резко остановилась. Казалось, из открытых дверей кабинета Во выходит траурная процессия.

Первым шел словно постаревший за одну ночь Во, с опущенными глазами и бледным лицом. За ним, в сопровождении двух стражей, медленно двигался Чен. Он еле переставлял ноги и не поднимал головы. Еще один стражник вел плачущую Мэй, которая, закрыв лицо руками, поминутно спотыкалась и чуть не падала.

Сюе, с красными, опухшими глазами и дорожками слез на белых щеках, опиралась на руку одного из слуг. Последней шла Ли. Единственная, у кого была высоко поднята голова, она плыла, одаряя окружающих высокомерными, презрительными взглядами.

– Что случилось? – окликнула Сарина Во, но тот сделал вид, что не замечает ее. – Пожалуйста, скажите мне, что случилось?

Она схватила его за рукав, но Во стряхнул ее руку, словно назойливую лиану, которая прицепилась к его одежде. Ли внезапно разразилась торжествующим хохотом, и этот пронзивший мертвенную тишину звук ударил по нервам Сарины; кровь у нее отлила от сердца, а к горлу подступил комок. Она боялась поднять глаза, не сомневаясь, что Во смотрит на нее взглядом столь же ужасным, как мог бы смотреть Бог, когда он превращал жену Лота в соляной столб. Сарина попятилась, чувствуя, как ее душа распадается на тысячу безжизненных песчинок. Они все знают, билось у нее в голове. Они знают.

– Так как ты полноправная участница этого представления, моя дорогая Сарина, – за тщательно произносимыми словами Во скрывался с трудом сдерживаемый гнев, – то можешь сама удостовериться, как отцы поступают с сыновьями-предателями.

Он хлопнул в ладоши, и вынырнувший из-за его спины стражник схватил Сарину за руку. Процессия двинулась дальше. Сарина отчаянно пыталась вырваться из стальных пальцев своего конвоира, но ее усилия были тщетны. Ее потащили за остальными к летнему домику. Маленькое здание, омываемое нежными розовыми лучами раннего утра, выглядело таким невинным! Невинным и полным угрозы.

Она обернулась, чтобы посмотреть на главный дом, и ее глаза случайно встретились с глазами Ли: в их мерцающей глубине лежал ответ, который она искала. Ненависть, словно желчь, подступила к горлу Сарины. Буквально зарычав от ярости, она кинулась на Ли, но слуга грубо одернул ее.

– Повернись сюда, Сарина! – донесся до нее резкий голос Во. – Посмотри, как мы наказываем сыновей, которые идут против воли своего отца, путаясь со служанкой и желая взять ее в жены.

Сарина заставила себя посмотреть на Чена. Его руки привязали веревкой к деревянным перилам лестницы, потом с него сорвали рубашку, открыв тело прохладному утреннему ветерку. Рядом, расставив ноги и скрестив руки на груди, стоял стражник, ни на секунду не отводивший глаз от полуобнаженной фигуры Чена. Другой в это время отошел назад и начал разматывать длинную полоску кожи, прикрепленную к толстой бамбуковой палке. Сарина услышала низкое, приглушенное рыдание Мэй и зажмурилась, жалея, что не может закрыть и уши, чтобы не слышать того, что, как она догадывалась, должно произойти.

– Открой глаза, Сарина! – рявкнул Во.

Это не ее Во, твердила она про себя. Это не тот человек, который защищал ее, успокаивал и лелеял, не тот мужчина, который любил ее так, как только отец может любить свое дитя, мужчина, которого и она любила, как отца.

– Делай, как тебе приказано, Сарина!

Об этом Во ее предупреждал Дженсон. Безжалостный торговец опиумом, свирепый землевладелец, гордый и мстительный отец, способный убить собственного сына.

– Сарина, открой глаза и смотри!

Это был Во, которого она отказывалась видеть.

– Сарина!

Ее голова дернулась назад: стражник изо всех сил дернул ее за волосы. Сарина вскрикнула от боли и непроизвольно открыла глаза. Щелчок опустившегося на тело хлыста заставил ее снова вскрикнуть, но ее протестующий возглас заглушил крик Чена. Правда, больше он не кричал. При каждом новом ударе по спине он или стонал, или мычал, гордо отказываясь поддаваться боли и своему отцу. Сарине казалось, что удары падают на нее, и она морщилась при каждом соприкосновении ремня с кожей, испытывая сильнейшее желание проклясть переменчивых богов Чена, которые в конце концов предали его.

– Сто, – объявил Во, когда тяжело дышащий и обливающийся потом стражник опустил плетку.

Сарина в оцепенении смотрела на Чена, распластавшегося на ступенях летнего домика. Веревку перерезали, и он упал на землю. Его спина превратилась в сочащийся кровью кусок мяса, и Сарина отвернулась.

– Отнесите его в дом, – рявкнул Во, – и пошлите за Ци Тифаном.

Двое стражников взяли Чена под мышки и за щиколотки, подняли его и понесли к дому. Когда они проходили мимо Сарины, она увидела, что глаза юноши закатились, а потом и вовсе закрылись, и молча возблагодарила Бога: Чен, к счастью, потерял сознание.

И тут Во повернулся к Мэй, сидящей на земле. Ее глаза были закрыты, и она, обхватив руками колени, качалась взад и вперед и тихонько стонала.

– Ты опозорила дом Во, – прозвучал приговор хозяина поместья.

Во дал знак, чтобы ее подняли на ноги. Мэй, покачиваясь, стояла перед ним, опустив голову и глядя в землю.

– Ты воспользовалась доверием своей почтенной хозяйки и предала это доверие, избрав путь обычной шлюхи. Своим бесчестным поведением ты сама определила свою судьбу, моя глупенькая маленькая Мэй. Тебя сегодня же заберут из этого дома, и ты никогда сюда больше не вернешься. Я изгоняю тебя навсегда и отдаю в бордель – в бордель мадам Блю. Пусть те, кто изнывает по тебе, платят за услуги, которыми ты так щедро одаривала моего недостойного сына.

– Нет! – закричала Сарина, пытаясь вырваться из рук стражника. – Ты не можешь так поступить! Нет!

– Уведите ее! – приказал Во.

– Нет, пожалуйста, ради Бога, нет! – Сарина отбивалась, лягаясь, от слуги, который схватил ее за руки. – Мэй! – закричала она, когда плачущую девушку повели прочь. Мэй обернулась, и их глаза встретились.

Отвращение и гнев бушевали в душе Сарины. К ней подошел Во и взял рукой за подбородок, но она яростно замотала головой, стараясь стряхнуть его пальцы. Она никогда раньше не испытывала такой ненависти и даже не думала, что способна так сильно ненавидеть. Ослепленная яростью, она не сомневалась, что, если бы у нее были свободны руки и в них было оружие, она бы ни минуты не колебалась и использовала его. Потому что стоящий перед ней мужчина был самим сатаной.

– Слушай меня, моя полная предательства Сарина, – прошипел ей в лицо Во. – Я послал гонца в дом к Лао Хунханю с просьбой, чтобы бракосочетание моего недостойного сына и его дочери Лао Куатай состоялось через две недели. Жаль, что нам придется ждать так долго, чтобы увидеть счастливое соединение этих двух молодых людей, но столько времени потребуется, чтобы зажили раны Чена. После этого в нашей дружной семье появится еще одна женщина. – Он грубо схватил лицо Сарины обеими руками и повернул так, что она была вынуждена смотреть прямо на него. – Что касается тебя, мой обманчивый цветок, – улыбка змеей проскользнула по его лицу, – твоя служба дому Во только начинается.

У Сарины запершило в горле, во рту пересохло, и все же ей хотелось набрать слюны и плюнуть в ненавистное лицо Во. Она гордо расправила плечи и не мигая уставилась ему в глаза.

– Ты, мой золотой лотос, доказала, что можешь принести то, в чем боги слишком долго отказывали мне.

У Сарины перехватило дыхание и подкосились ноги.

– Как только закончатся свадебные торжества, наступит время нового праздника. – Он обвел указательным пальцем контур ее губ, и Сарина вздрогнула. – Тогда я окажу тебе самую большую честь, которую только мужчина может оказать женщине. Ты станешь моей любимой наложницей, Сарина, и родишь мне сыновей.

Сарина не пошевелилась и даже не открыла рта. Она просто стояла на месте, и одна половина ее души съежилась, а другая покинула тело и поднялась в заоблачные выси, где не осталось никаких чувств. Когда она услышала пронзительный крик, то подумала, что кричит она сама, но, проследив за взглядом Во, обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как лицо Ли искривила гримаса боли и гнева.




Глава 17


Ворота ее полной цветов тюрьмы захлопнулись навеки. Сарина была поймана в ловушку – нежная бабочка, лишенная сил, чтобы прорваться сквозь решетку и освободиться.

Словно маятник, ее настроение колебалось от уныния к ярости и обратно. Снова и снова она корила себя за свою наивность, за то, что выдавала желаемое за действительное, хотя внутренний голос предупреждал об опасности. Она проклинала себя за то, что отказалась поверить Дженсону Карлайлу и предпочла покровительство и защиту Во той неопределенности, что сулил ей Дженсон.

Во предал ее, и Сарина не находила ему оправдания. Он воспользовался ее доверием и любовью и повернул эти чувства так, словно они на самом деле скрывали за собой лишь похоть. Видение его бледных безволосых рук, прикасающихся к ее коже, его губ, его тела, вжимающегося в ее, были столь отвратительны, что Сарина временами думала, что лучше покончить с собой, нежели оказаться в роли его наложницы. Наложница! Само это слово, словно пика, пронзало ее кожу, и желчь подкатывала к горлу и оставалась там горьким, удушающим комком.

Будучи переполнена презрением и ненавистью к тому, которого она считала почти отцом, Сарина отказывалась с ним разговаривать и надевать подаренные им вещи. Она свалила все эти платья, накидки, обувь и драгоценности огромной грудой перед дверью спальни Во и снова стала носить только простые платья, которые привезла с собой из Орегона.

После того достопамятного утра Ли не покидала своей комнаты, так что ужинали они теперь втроем, и трапеза их проходила в молчании. Сарина ела очень мало. Она подозрительно обнюхивала пищу и упорно отказывалась пить чай.

Дни сменяли один другой, мрачные ожидания наваливались каменной тяжестью, и Сарина поняла, что скоро умрет, если не сбежит отсюда.

Несмотря на поспешные приготовления к свадьбе Чена и Лао Куатай, она сомневалась, что обручение состоится. Хотя спина Чена начала медленно заживать, он отказывался от еды и питья и ни с кем не разговаривал. Чен лежал на животе, повернувшись лицом к стене, а его глаза, хотя и открытые, были пусты и безжизненны.

Через пять дней после того ужасного утра Сарина проснулась с первыми лучами солнца и, быстро одевшись, спустилась вниз. Она направлялась в огромную комнату в задней части дома, где находились алтарь и мемориальные дощечки с именами членов семьи Во. Именно там можно было застать Сюе, которая каждое утро выполняла свой долг послушной жены Во Шукэна, отдавая дань почтения тем, кто покинул мир до него.

Сарина зашла в полутемное помещение, и в ноздри ей ударил запах сандалового дерева. В тусклом мерцании зажженных свечей она еле различила фигуру Сюе. Женщина стояла на коленях перед длинным деревянным алтарем, на котором лежали многочисленные деревянные дощечки, украшенные затейливой резьбой. Перед каждой дощечкой находились тоненькая белая свеча и небольшая серая палочка благовоний. Затемненные ниши, вырезанные в стене, тоже были полны дощечек. Китайцы считали, что именно внутри этих деревянных дощечек с именами умерших находятся души предков.

Сарина наклонилась над молящейся и легонько прикоснулась к рукаву ее бледно-голубого платья. Сюе чуть повернула голову, давая понять, что знает о присутствии Сарины, но ее губы продолжали свои беззвучные движения. Сарина терпеливо ждала окончания молитвы, наблюдая за Сюе, которая, закрыв глаза и положив руки на колени, раскачивалась взад-вперед.

Несколько минут спустя Сюе завершила ритуал и низко поклонилась. Затем она выпрямилась, сложила руки у груди и дважды поклонилась алтарю. Откинувшись назад, она наконец повернулась к Сарине. Сюе улыбалась, но в ее глазах застыла боль, а в глубоких складках около рта залегла грусть.

– Я пришла из-за Чена, – сказала Сарина, мешая английские и немногие известные ей китайские слова. На лицо китаянки набежало облачко, но Сарина продолжила: – Он умрет, если будет и дальше отказываться от еды. Во ведь не хочет смерти своего единственного сына, иначе он приказал бы умертвить его за непослушание, а не наказывал.

Она ждала ответа Сюе, но та сидела молча с непроницаемым выражением лица.

– Вы не могли бы пойти к Чену и уговорить его поесть? – спросила Сарина.

Через несколько секунд, которые Сарине показались вечностью, Сюе все так же молча покачала головой.

– Вы ведь его мать!

– Он сын Во, – последовал неуверенный ответ.

– Но его отец не хочет его смерти, – настаивала Сарина, – он же решил женить его на Лао Куатай, чтобы ваши внуки были достойны вас и укрепили могущество имени Во.

Сюе слегка пошевелилась, избегая взгляда Сарины.

– Вы хотите, чтобы ваш единственный сын умер? – настаивала Сарина.

– Смерть Чена в руках богов.

Сарина раздраженно топнула ногой.

– Если вы не пойдете к Чену, может быть, вы могли бы поговорить с Во? – предложила она. – Попросите его вернуть Мэй, чтобы она снова жила в доме. Сюе… – Она легонько потянула за длинный рукав платья китаянки. – Ваш сын умрет, если не вернется Мэй.

«Прости меня, Чен, – прошептала она про себя. – Прости меня за вмешательство в твои дела, но я не могу беспомощно ждать, пока ты умрешь».

Сюе медленно подняла голову, и хотя ее лицо хранило все то же бесстрастное выражение, ее голос был тверд:

– Сказано: если женщина берет власть, то семья умирает. Во приказывает, Сюе следует его приказам.

Бессмысленно уговаривать дальше, решила Сарина. Вид покорной Сюе с кротко опущенными глазами вызвал в ней прилив ярости. Как она презирала обычаи этой страны, которые допускали, что женщина может иметь в голове только мысли о послушании и служении мужу! Сарина заставила себя дружелюбно кивнуть Сюе, хотя ее переполнял гнев: мать отказывается помочь собственному сыну!

Сарина вырвалась из тягучей, давящей полутьмы на ярко-желтый солнечный свет, словно ныряльщик на поверхность, радуясь, что может снова дышать.

От нее несло благовониями. Запах сандалового дерева настолько сильно впитался в ее волосы и одежду, что Сарина решила вернуться к себе в комнату и переодеться. К ее ужасу, у подножия лестницы стоял Во. Она попыталась обойти его, но он схватил ее за руку и заставил остановиться. Сарина отвернулась, избегая его взгляда.

– Мне отказано вкушать сладость твоего голоса, мой лотос? – вкрадчиво произнес он.

Когда же она не ответила, он спокойно продолжил:

– Я был крайне терпелив все эти дни, Сарина, но даже самые терпеливые люди со временем устают. – Он сильнее сжал ее локоть. – Ты будешь разговаривать со мной, если я прикажу, моя упрямица, но я предпочел бы, чтобы это произошло по твоей собственной воле.

Сарина мятежно задрала подбородок, глядя прямо перед собой.

– Облако молчания опустилось на дом Во. – Он вздохнул. – Затих нежный голос Мэй, моя высокочтимая Ли отказывается впустить меня к себе, мой негодный сын не произносит ни слова, а ты, моя самая большая драгоценность, отказываешь мне в своей золотистой нежности. – Он провел большим пальцем по ее горлу, затем коснулся груди, и она вздрогнула от отвращения. – Я покинут теми, кого ценил больше всего. Возможно, я пренебрегу всеми церемониями, мой лотос, и вознесу тебя до самого почетного положения в доме прямо этой ночью. Твоя золотистая красота согреет мою спальню, и мне больше не будет так одиноко.

– Никогда! – Отчаянный крик против воли сорвался с ее губ – Сарина больше не могла выносить его прикосновений. – Никогда! – повторила она. – Я лучше умру!

Во лишь рассмеялся.

– Умереть, так и не узнав экстаза любви, – истинная потеря, мое сокровище. Как только мы станем близки, ты забудешь о своих глупых мыслях предпочесть смерть моим объятиям.

Сарина подняла руку, пытаясь расцарапать ему лицо, но он перехватил ее запястье и прижал к стене; навалившись всем телом, он просунул колено ей между ног.

– Значит, у моей розы много скрытых шипов, – протянул он, слегка запыхавшись. – Лучше бы тебе забыть про эти шипы, Сарина, и выставлять их только в те моменты, когда и я тоже могу воспользоваться ими для своего и твоего удовольствия.

Сарина с отвращением слушала слова, смысл которых был слишком ясен. Ей придется разговаривать с ним, если она собирается как можно дольше оттягивать неизбежное.

– Чего ты хочешь? – процедила она сквозь стиснутые зубы.

– Хороших манер, – бросил он в ответ. – Я требую, чтобы ты разговаривала со мной, а не смотрела в пространство, словно меня нет.

– А если я стану разговаривать с тобой, ты оставишь меня в покое?

Его брови взлетели вверх.

– Ты требуешь крайне высокую цену за простую вежливость.

Увидев опасные огоньки в ее глазах, Во криво улыбнулся.

– Я соглашусь обуздать свое нетерпение и подождать назначенного срока, но в таком случае у меня тоже есть одна небольшая просьба. – Прежде чем она успела открыть рот, чтобы возразить, он продолжил: – Время идет, и так как меня отвлекли все эти малоприятные события, что творились здесь, я запустил несколько очень важных дел в городе. Завтра ты будешь сопровождать меня туда и зайдешь в магазин к Чэн Тань, чтобы выбрать себе наряд, достойный свадьбы сына Во.

– Я могу надеть одно из тех платьев, которые у меня есть, – пробормотала она.

– После того как ты столь явно выказала свое неудовольствие ими? Нет, мой лотос, ты будешь одеваться сообразно моим требованиям, иначе я расторгну наше соглашение.

Сарина внезапно поняла, что протестовать глупо. В ее голове начал зарождаться некий план, и она почувствовала облегчение. Поездка к Чэн Тань может дать ей шанс, которого она так долго ждала.

– Хорошо, – согласилась она, тщательно маскируя свое возбуждение слабой улыбкой. – Я сделаю так, как ты скажешь.

– Ты доставила мне неизмеримое удовольствие своими словами, моя золотая, – улыбнулся Во. Он легонько поцеловал ее в обе щеки, а затем ушел.

Как только Во исчез за дверью своего кабинета, Сарина принялась тереть кончиками пальцев щеки, чтобы уничтожить следы его губ. Внезапно сверху раздался горький смех, и, подняв голову, Сарина увидела Ли, которая стояла на верхней ступени лестницы, держась за перила.

– Ты принимала его поцелуи с улыбкой на лице, – донесся до Сарины ее холодный голос, – а когда он отвернулся, брезгливо стираешь их с кожи. Ты должна научиться лучше скрывать свои чувства, наша невинная мисс Пейдж, или собственными руками разрушишь все, чего надеешься достичь.

Сарина поднялась вверх по лестнице. Ее щеки пылали, а глаза гневно сверкали. Оказавшись лицом к лицу с Ли, она со злорадным удовлетворением заметила, что та нерешительно моргнула и шагнула назад.

– Не смей думать, что я когда-либо хотела занять твое место! – прошипела Сарина. – Я пришла сюда как учительница твоих дочерей и ею же собиралась остаться. Это Во Шукэн решил иначе.

Несколько секунд Ли внимательно разглядывала Сарину, видимо, пытаясь понять, можно ли ей верить.

– Ты готова пойти наперекор хозяину дома? – спросила она недоверчиво. – Ты хочешь отказаться от привилегии стать его любимой наложницей?

– Меня учили, что должность шлюхи вряд ли стоит считать привилегией, – холодно возразила Сарина, с презрением посмотрев на женщину, всегда считавшую ее своим врагом.

Но Ли, казалось, не была обижена или раздосадована словами Сарины. Ее лицо снова застыло, как маска, однако она принялась задумчиво постукивать своими длинными, покрытыми красным лаком ногтями по перилам.

– Ты чужая и не можешь знать о том почете, который оказывается любимой наложнице хозяина, – сказала Ли сдавленным голосом. – Только несведущие назовут счастливую избранницу шлюхой.

Ее ноготки застучали быстрее, и Сарину смутила внезапная нервозность собеседницы: та несколько раз оглянулась по сторонам, словно желая убедиться, что их никто не видит. Затем она еще больше удивила Сарину, прошептав:

– Пошли со мной в мою спальню.

– Что?..

– Не спрашивай. Следуй за мной. Тоненькая фигурка в цветастом платье двинулась вперед по коридору, а удивленная и заинтригованная Сарина последовала за ней. Ли закрыла дверь в свою комнату и приложила указательный палец к губам, призывая к молчанию. Сарина кивнула. Она ждала продолжения.

– Готова ли ты покинуть этот дом и никогда не возвращаться сюда? – спросила Ли вполголоса.

Сарина едва поверила своим ушам.

– Согласна? – нетерпеливо переспросила Ли.

– Да, – с трудом выговорила Сарина, чувствуя, как в ней борются подозрение и надежда.

– У тебя есть деньги?

Сарина кивнула.

– Ты хочешь помочь мне? – прошептала она, чувствуя, как лихорадочно бьется сердце.

Ли покачала головой.

– Меня примерно накажут и выкинут на улицу. Надежды Сарины разбились на тысячу кусков.

– Тогда зачем ты задаешь эти вопросы?

Ли посмотрела прямо в глаза Сарине.

– Ты уверена, что не хочешь стать любимой наложницей Во?

– Да, уверена, – хмуро отозвалась Сарина.

– Ты можешь поклясться перед Богом, что уедешь?

– Клянусь!

Ли глубоко вздохнула.

– Тогда я немного подслащу твой отъезд, мисс Пейдж, – тихо произнесла она. – Если у тебя еще есть сомнения в правильности своих действий, то после моих слов они исчезнут.

Сарина нервно облизнула пересохшие губы, ожидая продолжения.

– Твой сын жив.

Зажав рот рукой, Сарина пошатнулась. Казалось, земля уходит у нее из-под ног. Очертания Ли расплылись в лавандово-черное пятно, и лишь там, где находились ее щеки и губы, сияли красные блики. Сарина ухватилась за косяк двери и привалилась к стене. У нее подгибались колени.

«Твой сын жив». Снова и снова она видела, как губы Ли повторяют эти благословенные слова. Ее сын жив. Неужели это правда? Сарина попыталась глубоко вздохнуть и спокойно обдумать это сообщение, но рассудок отказывал ей. Ее сын жив!

Сквозь мерцающую пелену она услышала, как Ли сказала:

– Во думает, что никто не знает об этом, но он ошибается. Тринадцать лет я делю с ним не только постель, но и трубку с опиумом, а она развязывает язык даже такому сильному мужчине, как Во Шукэн. Твой сын сейчас в семье английской пары по фамилии Дин. Они живут в Гонконге.

Губы Сарины двигались словно отдельно от нее.

– Во отдал моего сына?

– Льюис Дин – давний и верный служащий Во, – объяснила ей Ли. – Сначала он был менеджером торговой конторы в Шанхае, а сейчас управляет делами в Гонконге. Во очень ценит Льюиса, а его жена, Анна, – больная женщина и не может сама выносить ребенка.

– И поэтому он отдал ему моего сына, – прошептала Сарина, и в ее душе ужасающая пустота начала теснить радость, которую она испытала секунду назад. – Он сказал мне, что мой сын мертв, а тот все это время жил в чужом доме. Зачем? Ради Бога, почему он так поступил?

– Зачем? – презрительно повторила Ли. – Он не хотел, чтобы воспоминания о прошлом туманили твой взгляд, когда он возьмет тебя в наложницы. Он хочет, чтобы его имя носили только его собственные сыновья, а не сыновья других мужчин.

– Тогда почему он не убил его? – с горечью спросила Сарина.

– Во Шукэн дарует жизнь, – последовал едкий ответ, – а не отнимает ее. Как и его высокочтимые предки, он уважает все живое и никогда не опозорит свое славное имя убийством.

Ее сын жив! Сарина вспомнила обо всех долгих часах и днях, проведенных в разговорах с сыном, который, как она верила, был похоронен. Как Во, должно быть, потешался над нею! Она вспомнила, как он успокаивал ее и предлагал одну за другой порции жасминового чая, чтобы помочь избавиться от боли, которую сам и причинил.

Сарине хотелось вопить от ярости. Ей хотелось сбежать по лестнице и ворваться в его кабинет с криком, что она теперь знает правду и ничто не остановит ее в поисках сына. Ей хотелось, чтобы он знал, как сильно она ненавидит его и как проведет остаток своей жизни, молясь, чтобы когда-нибудь боги наказали его за ту боль, что он ей причинил.

– Сейчас ты должна уйти! – Шепот Ли вернул Сарину к действительности.

Ее онемевшие пальцы потянулись к бронзовой защелке на двери и потянули за язычок. Она уже была в коридоре, когда Ли прошептала ей вслед:

– Будь осторожна и думай быстрей, мисс Пейдж, так как сеть времени уже почти вытащена. – С этими словами Ли захлопнула за ней дверь.




Глава 18


– Я прикажу, чтобы тебя отнесли на собственную свадьбу на носилках, мой недостойный сын, – прорычал Во, – и как только брачный союз будет освящен, ты, если хочешь, можешь умереть от упрямства. Земли Во и Лао объединятся, а у меня будут сыновья, более достойные моего имени, чем ты.

Дверь в комнату Чена с шумом захлопнулась, и Сарина, поспешно прикрыв свою дверь, вернулась к кровати. Она легла и попыталась вновь собрать воедино обрывки мыслей, спутавшихся в единый клубок, когда она стала невольным свидетелем яростной атаки Во. Повернув голову к балконной двери, она тяжело вздохнула. Радость, которую она испытала, получив известие о сыне, сейчас покрылась пеленой сомнения.

Говорила ли наложница Во правду или это была лишь одна из подлых уловок Ли, вбивающая клин в отношения Сарины с Во? Может быть, Ли надеется, что ее попытка бегства окажется неудачной и так разъярит Во, что он жестоко накажет ее или даже убьет?

Сарина повернулась на бок и уставилась в стену. Если ей действительно удастся найти сына в Гонконге, как она сможет вернуть его обратно? Не имея никаких доказательств, как она войдет в дом к совершенно незнакомым людям и заявит, что она мать ребенка, которого они растят как своего собственного? Они, несомненно, тут же сообщат о ее визите Во, и ее схватят.

Но если по какой-то счастливой случайности ей удастся вернуть сына, что тогда? Должна ли она придерживаться первоначального плана и вернуться в Орегон в качестве вдовы с ребенком? А Дженсон Карлайл, ничего не подозревающий отец четырехмесячного мальчика? Несмотря на попытки убедить себя в обратном, совесть твердила Сарине, что, если их сын жив, Дженсон имеет право знать об этом.

Сарина отмахивалась от своих сомнений, как от назойливых мух, но они настойчиво возвращались и снова одолевали ее. Перевернувшись на спину, она стала разглядывать бежавшие по потолку тени. Она не ответила ни на один из своих вопросов и поняла, что если будет и дальше мучить себя, то потеряет волю и способность что-нибудь предпринять. Она глубоко вздохнула, перевернулась на живот и закрыла глаза, однако сон так и не пришел к ней.




Завернув все свои деньги в белый шелковый платочек, Сарина засунула сверток в коричневый ридикюль. Сейчас она, напряженно выпрямив спину, сидела в коляске на кожаном сиденье рядом с Во. Стук подков отзывался биением сердца в ее груди.

Во закрыл глаза и откинул голову на спинку сиденья, а его обычно невозмутимое лицо искажали попеременно гнев, горе и решимость. Столь странное расположение духа ее спутника вряд ли доставило бы Сарине особое удовольствие, если бы тем самым она не была избавлена от необходимости поддерживать разговор.

Коляска остановилась перед магазинчиком Чэн Тань, но Во, казалось, этого даже не заметил. Возница помог Сарине спуститься и постучал в дверь лавки. Вышедшая Чэн Тань поклонилась Сарине, а также Во, который остался в коляске.

– Если бы я мог тебе помочь, моя дорогая, то, несомненно, пошел бы с тобой, – сказал он до странности сухо. – Оставляю тебя в умелых руках Чэн Тань. – Он дал знак вознице. – Вернусь через три часа.

Глядя вслед удаляющейся коляске, Сарина мысленно возблагодарила Бога. В то время как Сюе и Ли не разрешалось покидать поместье и хозяева модных магазинчиков наподобие того, каким владела Чэн Тань, сами приезжали к ним или присылали своих помощников, ей, как чужестранке, оставили некоторую свободу передвижения. И когда Сарина с вымученной, но дружелюбной улыбкой повернулась к Чэн Тань, она чувствовала себя узником, которого только что передали другому, менее строгому надзирателю.

Войдя, она с удивлением обнаружила, что лавка заполнена посетительницами, оживленно болтающими между собой, в основном, как и она, американками, пришедшими сюда, чтобы запастись нарядами к грядущему сезону. Некоторые дамы деловито осматривали готовые платья, другие пытались подобрать отделку к уже отложенным тканям, но все они, казалось, лихорадочно оспаривали внимание Чэн Тань. Сарина улыбнулась про себя: подобное столпотворение, несомненно, послужит ей на пользу.

Чэн Тань провела ее в маленькую примерочную, обойдя нескольких клиенток, которые полагали, что сейчас их очередь, и Сарина с растущим удовлетворением выслушала их язвительные замечания.

Она стояла в примерочной в своем простом желто-коричневом муслиновом платье, а перед ней разворачивали один за другим прекрасные отрезы ткани. Сарина делала вид, что увлечена разглядыванием изысканно вышитого шелка. Привычным движением Чэн Тань отматывала несколько ярдов ткани и набрасывала на плечо Сарине, сама отступая назад. Сарина сосредоточенно оглядывала себя, а потом с сожалением вздыхала, отрицательно качая головой, и ждала, пока хозяйка лавки принесет следующий рулон. С тщательно скрываемой радостью она следила, как растет раздражение бедной женщины.

– Мисси нужно три платья, – сказала та с еле заметной мольбой в голосе. – Как подобрать, если не нравятся ткани?

На этот вопрос Сарина широко раскрыла глаза и ответила с видом оскорбленной невинности:

– Это особое событие, и я опозорю дом Во, если буду выбирать в спешке.

Чэн Тань пробормотала что-то себе под нос и наклонилась, чтобы подобрать с пола очередной рулон.

– Простите, пожалуйста, я нужно смотреть за другими.

Каждый раз, покидая примерочную, Чэн Тань возвращалась через все более увеличивающиеся промежутки времени. В конце концов Сарина решила, что игра длилась достаточно долго. Она выглянула из-за закрытых занавесок и встретилась с враждебными взглядами двух пожилых американок, за спинами которых стояли их служанки, нагруженные несколькими рулонами тканей, очевидно ожидавших, пока освободится кабинка. Увидев, что Чэн Тань зашла в другую примерочную, Сарина быстро выскочила из своей и направилась к двери. На мгновение обернувшись, она с трудом подавила смех, заметив, как американки, отталкивая друг друга локтями, ринулись к освободившейся кабинке.

Она быстро добралась на рикше до набережной, к зданию из красного кирпича, к которому, по воле Дженсона, была сделана такая же одноэтажная пристройка. Сарина заплатила рикше и со смешанным чувством радостного возбуждения и страха вошла в контору «Торговой компании Карлайла». Открывая дверь, она вообразила, как внутри ее сейчас встретит Дженсон, но, увы, никто ее там не ждал.

В большой комнате на побеленных стенах висели карты, пять китайцев сидели за деревянными столами.

Расправив плечи и высоко подняв голову, Сарина решительно выбросила глупые мысли из головы и подошла к молодому человеку за ближайшим столом. Ожидая, пока он обратит на нее внимание, она гадала, какое из примыкающих к этой комнате помещений отведено Дженсону.

– Да, пожалуйста? – Молодой человек посмотрел на нее и дружелюбно улыбнулся.

– Не могли бы вы мне сказать, когда отплывает следующий корабль в Гонконг? – спросила она, гадая, действительно ли у нее охрип голос или это ей только кажется.

– Минутку, я сейчас посмотрю, – кивнул он.

Юноша вытащил из кипы бумаг большую, в черном кожаном переплете книгу и открыл ее. Длинный худой палец медленно скользнул вниз по левой странице, а затем повторил свое движение на правой. Когда он переходил к очередной строчке, у Сарины болезненно сжималось сердце. Неужели она всерьез надеялась, что корабль обязательно отплывет сегодня днем? Хотя в этом случае ей пришлось бы взойти на борт без драгоценной Библии отца и не попрощавшись с Ченом.

Палец наконец остановился, и молодой человек, улыбаясь, поднял голову.

– Три дня, – сказал он. – «Нефритовая звезда» отплывает в Гонконг в двенадцать.

– Через три дня, – повторила она. Ей придется вернуться в поместье, а потом найти предлог вновь выбраться в город.

– Судно берет пассажиров?

– О да, «Нефритовая звезда» – очень комфортабельный корабль. Очень новый, – гордо сказал клерк. – Очень быстрый.

Сарина потянулась к завязкам ридикюля.

– В таком случае, пожалуйста, зарезервируйте мне каюту.

Он открыл ящик и достал несколько маленьких белых листочков с напечатанным текстом.

– Фамилия?

Она запнулась всего на секунду.

– Миссис Томас. Да, миссис Джон Томас, – повторила она.

Хорошенько запрятав билет в кошелек, Сарина вернулась в магазин Чэн Тань, вооружившись несколькими подходящими объяснениями своего отсутствия. Но ей не стоило волноваться. Когда она вошла в лавку, то обнаружила, что Чэн Тань была так занята, что едва ли даже заметила отсутствие своей заказчицы.




Самым сложным оказалось вести себя так, словно ничего не изменилось. Более всего Сарину тяготило внезапное расставание с тремя девочками, которые почти на целый год стали неотъемлемой частью ее жизни. Тем не менее, убеждала она себя, она же не может объяснить им, что должна уехать, потому что у нее есть собственный ребенок, за которым нужен уход? Она могла только надеяться, что, узнав о ее поспешном отъезде, они простят ее.

Вечером накануне побега она в последний раз пробралась в комнату к Чену. При виде юноши у нее заныло в груди, а к глазам подступили горячие слезы. Его спина, покрытая квадратом тонкой белой ткани, и землистый цвет лица составляли ужасающий контраст алому покрывалу с узором из огромных желтых хризантем, на котором он лежал. От голода и горя его красота поблекла: щеки запали, а небольшой широкий нос, казалось, поднимался словно землистый холм на лишенной жизни равнине.

– О Чен, – пробормотала она, склонившись над его кроватью. – Что ты им позволил сделать с собой? – Она прикоснулась к его щеке, похожей сейчас на засохший лист, и прошептала: – Я пришла попрощаться, Чен. Я уезжаю, так же как уехал бы и ты, если бы боги были чуть добрее. – Сарина вытерла катившиеся по щекам слезы. – Я… я уезжаю завтра, Чен.

Она погладила рукой его черные волосы и почувствовала, каким горячим стал его лоб.

– Чен, мой дорогой друг, ты не можешь умереть, – молила она. – Ты не должен умирать. Пожалуйста, борись за жизнь. Ты должен жить ради себя и ради Мэй. В любви не бывает прощаний навсегда, потому что это не смерть. Только смерть убивает веру в то, что все может обернуться к лучшему. Но пока ты жив, всегда есть надежда, что когда-нибудь, по воле богов, вы с Мэй снова обретете друг друга. Пожалуйста, Чен, пожалуйста, живи!

Веки юноши поднялись и опустились. Губы, которые отказывались произносить слова, шевельнулись.

– Сарина. – Этот хриплый шепот, казалось, вырвался из объятий смерти.

Она откинула волосы с его лба и прижалась ухом к его губам.

– Иди, и пусть твою спину греет улыбка богов, мой самый дорогой друг, – прошептал он. – Не оплакивай меня. Я любил так, как это дано немногим, и теперь решил умереть.

– Ты не можешь, – прорыдала она, с трудом удерживаясь, чтобы не схватить его за плечи и не встряхнуть. – Ты должен жить, Чен, ты должен!

Он слабо покачал головой.

– Это ты должна сейчас жить, Сарина, потому что, только когда есть любовь, есть жизнь. – Его слова на мгновение перебил кашель, но затем он продолжил: – Иди к тому, которого ты отвергла с презрением, и скажи ему то, что ты однажды сказала нам двоим. Люби его, Сарина, так, как он любит тебя.

Сарина вскрикнула. Что он говорит? У нее закружилась голова. Очевидно, мозг Чена затуманила лихорадка. Любовь? Между ней и Дженсоном Карлайлом нет никакой любви и никогда не было. Возможно ли, что, как и Мэй, Чен догадался, что произошло между ней и Дженсоном? А Во? Должно быть, он тоже что-то подозревал и провел их обоих. Внезапно Сарина почувствовала, как внутри нее что-то заныло. Неужели только она одна ничего не поняла?

Приказав себе забыть о своих сомнениях, она ладонями обхватила лицо Чена.

– Послушай меня, Чен. Если хочешь, чтобы я выполнила твою просьбу, тогда ты должен выполнить мою. – Он попытался отвернуться, но она удержала его. – Я хочу, чтобы ты жил, слышишь? Я хочу, чтобы ты жил ради женщины, которая хочет стать твоей женой, и ради детей, которые будут носить твое имя и почитать тебя после смерти. Но больше всего я хочу, чтобы ты пережил того, кто обернул против тебя твою же любовь и разлучил тебя с любимой, – и тогда в один прекрасный день вы с Мэй снова окажетесь вместе.

С его губ сорвался полустон-полурыдание. Чен закрыл глаза и позволил слезам потечь по своим впалым щекам. Он с трудом поднял руки и обнял Сарину за шею. Она прижалась лицом к его лицу и, пока он плакал, гладила его по голове, стараясь, чтобы часть ее силы перешла в это хрупкое тело и вернула его из царства сгущающихся теней.

Когда он, казалось, заснул, она нежно поцеловала его в лоб и последний раз прошептала «до свидания». Затем Сарина осторожно вышла в коридор и тихонько постучала в дверь спальни Ли.

Ли открыла дверь сразу же, словно только этого и ждала. Она по-прежнему отказывалась спускаться вниз и поэтому была одета в халат, но ее лицо было тщательно напудрено и нарумянено, а черные волосы, пусть и не заколотые, аккуратно расчесаны. Ее подведенные краской глаза подозрительно сузились, пока она изучала сосредоточенное лицо Сарины.

– Мне нужно сонное зелье, – это все, что сказала Сарина, прежде чем развернулась на каблуках и ушла.




«Нефритовая звезда» отплывала через четыре часа. Затягивая вокруг талии широкий пояс, Сарина поморщилась, чувствуя, как врезалась ей в тело отцовская Библия. Этим утром под платье она надела только пару батистовых панталон, отказавшись от корсета и турнюра ради возможности свободно дышать. Свою коричневую шерстяную шаль она набросила на плечи, расправив концы так, чтобы они полностью закрыли небольшое вздутие под ее коричневым в белую полоску муслиновым платьем. Маленький коричневый шелковый ридикюль висел на запястье.

Она твердо решила не оглядываться назад, но не удержалась и сдвинула балконную панель, чтобы в последний раз насладиться видом внутреннего дворика и цветущих садов. Затем она оглядела свою спальню.

Сарина спустилась по лестнице и направилась к кабинету Во. При каждом шаге острые углы Библии впивались ей в живот, но Сарина надеялась, что ее лицо этого не выдаст. Она волновалась: не обрисовывается ли книга под одеждой? Не дрожат ли руки? А может быть, ее глаза слишком блестят? От напряжения у нее взмокли ладони. Она постучалась в дверь кабинета и вошла, остановившись в спасительной тени дверной ниши.

Во, сидевший за столом, поднял голову и поморщился.

– Ты одета для выезда в город. Сегодня не будет уроков?

Сарина ответила ему беспомощной улыбкой.

– Иначе, боюсь, ни одно из моих платьев не будет готово к свадьбе. Ты сам знаешь, как Чэн Тань требовательна, а так как времени остается мало, она попросила меня прийти сегодня, чтобы подогнать платья.

– Почему бы ей не привезти их сюда вместе с платьями для Сюе и Ли?

Комната закружилась перед глазами Сарины.

– К несчастью, сама Чэн Тань не может приехать, – солгала она. – Вместо нее будет одна из помощниц. Она просила извиниться и передать, что из-за начала светского сезона она не может покинуть магазин на целый день.

– Она осмелилась предпочесть жен каких-то американских торговцев женщинам Во Шукэна? – взорвался он, чуть привстав со стула. – Ха! – Во сплюнул и снова сел. – Сегодня я не могу заниматься подобными глупостями. – Он потер глаза и вздохнул. – Если Лао Хунхань узнает о том состоянии, в котором находится мой недостойный сын, то не будет никакой свадьбы и тебе не понадобятся эти платья.

Мгновение он, казалось, раздумывал. Затем дважды хлопнул в ладони, нетерпеливо ожидая, когда в дверях появится один из слуг.

– Запряги коляску, – приказал Во, – и пошли за Шидуо.

Сарина была готова к подобному обороту событий и даже не вздрогнула.

– Тебя будет сопровождать Шидуо, – сказал Во, нетерпеливым жестом руки отсылая ее и возвращаясь к бумагам на столе.

Сарина задержалась в дверях еще на несколько мгновений и бросила последний взгляд на Во Шукэна – его лицо, наклон головы, сильный разворот плеч. Нисколько не сомневаясь в своем решении, она вышла, запечатлев в памяти этого человека, довольная тем, что, если все пойдет хорошо, она больше никогда его не увидит.

Проходя через холл, Сарина подняла голову, ища глазами ту, которая, как она знала, непременно будет стоять на лестнице. В платье изумрудно-зеленого шелка, красиво расшитого синими ирисами и белыми пионами, с изумрудами, сверкавшими в ее волосах и в ушах, и браслетами на запястьях, Ли готовилась снова занять подобающее ей место.

Сарина подошла к подножию лестницы. Ли осторожно огляделась по сторонам и бросила вниз маленький шелковый сверток, который приземлился у ног Сарины.

Сарина поспешно подобрала его и, спрятав в ридикюль, снова взглянула на Ли. К ее огромному удивлению, та поклонилась ей. Несмотря на то что при малейших движениях Библия больно впивалась в тело, Сарина ответила ей низким поклоном. Это было их первое приветствие и последнее прощание.




Шидуо был тем самым слугой, который конвоировал Чена в тот страшный день. Сейчас он сидел рядом с Сариной и, скрестив руки на груди и глядя прямо перед собой, хранил гробовое молчание. Сарина, чье дыхание вырывалось нервными толчками – частично из-за волнения, частично из-за впившейся в тело Библии, – чтобы занять трясущиеся руки, словно кошку, поглаживала маленькую сумочку, лежавшую у нее на коленях. Когда коляска наконец остановилась около знакомого магазинчика, Шидуо помог Сарине вылезти из коляски, а сам устроился на одной из двух скамеек около входа в магазин.

– Почему мисси здесь? – удивленно вскричала Чэн Тань, на мгновение оторвавшись от разговора с клиенткой. – Передумали?

Широким взмахом руки Сарина отвергла это предположение.

– Я решила выбрать шелк еще для двух платьев, – объявила она, оглядывая набитые тканями полки.

– Удовольствие. – Чэн Тань поклонилась. – Большое удовольствие.

Это было сказано с таким почтением, что молоденькую англичанку, которую в этот момент обслуживала хозяйка магазина, буквально перекосило от злости.

– Пожалуйста, не стоит из-за меня откладывать ваши дела, – быстро проговорила Сарина, отходя к одной из полок. – Я не хочу мешать вам и предпочла бы, чтобы вы занимались другими клиентами, пока я не сделаю окончательный выбор.

– Очень хорошо, мисси. – Женщина кивнула и вернулась к рулону бледно-серого шелка, который она начала разворачивать перед появлением Сарины.

Сарина копалась в многочисленных образцах ткани, улыбаясь Чэн Тань каждый раз, когда их глаза встречались, и с облегчением переводя дух, когда та на время исчезала в одной из примерочных в задней части магазина. Через некоторое время Сарина попросила чашечку чая, для себя и для Шидуо.

Как только Чэн Тань принесла чай, ее вызвала другая клиентка. Сарина поспешно достала из сумочки маленький пакетик и, отвернувшись к стене, высыпала его содержимое в одну из чашек. Ее сердце дико билось, когда она опустила дрожащий указательный палец в чай, чтобы удостовериться, что весь порошок растворился и на стенках чашки не осталось следов. Затем она закрыла сумочку.

– Чаю? – Она дружелюбно улыбнулась хмурому слуге, чьи темные глаза казались еще темнее из-за его черной куртки.

Он тотчас же взял чашку и кивнул, почтительно опустив глаза. Сарина подождала, пока он сделает первый глоток, а затем вернулась в магазин. Она бесцельно бродила между корзинами с пуговицами и атласной отделкой и ждала. Вскоре ее лоб покрыли капельки пота, а платье прилипло к спине. Сарина быстро вытерла лоб краешком шали и сделала вид, что рассматривает рулон сверкающего золотистого шелка, расшитого алыми маками и серебристыми ивовыми листьями. В этот момент в комнату вернулась Чэн Тань.

– Мисси не нравится? – спросила хозяйка магазина.

Сарина подпрыгнула от неожиданности.

– Д-а-а, – промямлила она. – Нет… Я имею в виду, что ткань слишком яркая. – Она указала рукой на алые маки и покачала головой.

Чэн Тань поджала губы.

– Мисси не любит чай? – Она кивнула в сторону нетронутой чашки Сарины.

– К сожалению, он остыл. – Сарина нервно засмеялась. – Я так увлеклась разглядыванием шелка, что забыла о чае. Могу ли я попросить вас еще об одной чашке?

– Разумеется. Удовольствие. – Чэн Тань поклонилась и унесла полную чашку с собой.

Сарина воспользовалась этим моментом, чтобы снова выскользнуть на улицу. Шидуо сидел наклонившись вперед, его голова упала на грудь – со стороны казалось, будто он заскучал и заснул. Сработало! Пустая чашка лежала на боку на скамейке рядом с ним. Сарина поспешно перевернула ее и, больше не оглядываясь, выбежала на улицу и махнула молоденькому рикше, который стоял у соседнего дома. Рикша подсадил ее на бамбуковое сиденье, подобрал две длинные бамбуковые палки, прикрепленные к этому сиденью, и резво побежал по улице.

Когда они добрались до порта, Сарина едва дышала и обливалась потом – словно она сама, а не рикша пробежала весь долгий путь. Она сунула юноше монету и ступила на Деревянный настил пирса. Она не слышала криков уличных торговцев и не замечала многочисленных лотков, заполонивших набережную. Она слышала только радостное биение своего сердца и видела лишь надпись «Нефритовая звезда», выведенную большими белыми буквами на темном деревянном борту стоявшего на якоре прямо перед ней клипера.

Она медленно двигалась к кораблю, чувствуя себя так, словно проходила этот путь многократно, хотя шла по нему всего один раз, и то год назад. Сарина пропустила несколько пассажиров вперед себя и чуть задержалась, чтобы обернуться и в последний раз посмотреть на гавань.

Она оглядела порт, деревья на пристани, а за ними выше на холме огромные дома, утопающие в садах, и чувства, которые ей удавалось так долго держать в узде, чуть было не вырвались наружу. Сарина опустила голову, мысленно прощаясь с далеким поместьем, которое она больше никогда не увидит. Там, где листья тутовых деревьев скармливали шелковичным червям, где три девочки ожидали возвращения своей учительницы и шли приготовления к свадьбе, которой не будет. Она подумала о Чене, и у нее упало сердце. Из всех людей, которых она оставляла здесь, только он обрадуется, узнав, что ее побег удался.

Сарина повернулась к трапу и, гордо подняв голову, поклялась навсегда оставить в прошлом эту боль. Поднимаясь на палубу «Нефритовой звезды», она думала только о будущем и о сыне, за которым она едет.




Глава 19


«Благоуханная гавань» – так переводится слово Гонконг. Увы, подобное едва ли можно было сказать об улице, на которой стояла гостиница Сарины. Столица острова Виктория была разделена на восточную и западную части улицей Квинз-роуд, а гостиница «Уоверли» находилась в некотором роде на ничейной полосе между этими районами. С одной стороны раскинулся Чайна-таун, с покосившимися деревянными хибарами и хижинами, захудалыми лавчонками и лотками, вопиющей грязью и воздухом, пропахшим сгнившей пищей и немытыми телами. По другую сторону от Квинз-роуд лежала другая Виктория, где жили европейцы и американцы, – с широкими улицами, внушительными домами, роскошными магазинами и многочисленными закрытыми клубами.

Спустившись по ступеням гостиницы на людную улицу, Сарина тут же пожалела, что слишком глубоко вдохнула. Утром воздух казался таким же зловонным, как и накануне днем, когда она выбрала эту гостиницу для своего проживания в Гонконге. Так как здесь не было ресторана, Сарина купила миску «конги» у лоточника и устроилась на ступенях, чтобы позавтракать чуть теплым рисом.

Утолив голод, она тут же поднялась и решительно зашагала вперед, направляясь к европейской части города, которая начиналась как раз за шикарным клубом «Гонконг». Над ее головой на протянутых через узкие улочки веревках сушилось белье, развевавшееся под порывами легкого ветерка. Несколько женщин, наклонившись, мыли неровный тротуар, ловко уклоняясь от прохожих. Везде, куда ни падал взгляд, прямо под открытым небом работали мастера – одни резали слоновую кость, дерево или камень, другие клеили бумажные фонарики, кое-кто разрисовывал фарфор или бумажные веера. Торгующие фруктами лавчонки предлагали любопытствующим прохожим манго, дыни, папайи и прочие экзотические плоды. Рядом были разложены огурцы, шпинат, корни лотоса и проростки бамбука. У Сарины потекли слюнки, но она быстро отвела взгляд от этого соблазнительного зрелища. Фрукты и овощи были роскошью, которую она себе не могла позволить.

Она повернула на Квинз-роуд, прошла еще два квартала и оказалась у центральной почты – величественного двухэтажного белого каменного здания с тремя широкими колоннами и свежевыкрашенными белыми дверями. Прежде чем подняться по широким ступеням, Сарина на мгновение остановилась, чтобы подобрать выбившиеся из прически волосы и разгладить юбку полосатого муслинового платья. Только оказавшись в прохладной полутьме почты, она поняла, как жарко и душно на улице.

Пожилой лысеющий мужчина с широкоскулым лицом, манеры которого подходили больше слуге, чем почтовому клерку, подлетел к мраморной конторке и с любопытством уставился на Сарину.

– Не могли бы вы сообщить мне адрес Льюиса Дина? – спросила она, ничуть не встревоженная подобным интересом.

– Разумеется, мадам. – Он медленно отошел к своему столу и открыл потрепанную книгу в синем кожаном переплете. После нескольких минут ее внимательного изучения он нацарапал что-то на листке бумаги и вернулся к конторке. – Вот, – хрипло объявил он, передавая ей лист. – Номер восемнадцать по Казуари-на-роуд.

Дрожащими руками Сарина засунула бумажку в ридикюль.

– Вы не подскажете, как туда добраться?

Он окинул ее испытующим взглядом.

– Думаю, вы никого не застанете дома, мадам.

– Почему же? – Сарину охватила паника.

– Сезон дождей, мадам. Очень редко кто остается в Гонконге на лето. – Он пренебрежительно сморщил нос. – Слишком опасно, мадам. Жара, влажность и страх перед эпидемией чумы.

Слегка разочарованная, Сарина тем не менее не отказалась от своих планов.

– Благодарю за заботу, но я по-прежнему хотела бы знать, как добраться до Казуарина-роуд.

– Хорошо, мадам. – Его тон давал понять, что он объяснит ей дорогу, но умывает руки перед лицом такой глупости.

Сарина поблагодарила его с такой же ледяной вежливостью и ушла.

Когда она закрыла за собой дверь почтового отделения, ее снова со всех сторон окутало облако влажного воздуха. Следуя рекомендациям клерка, она начала медленный подъем по Палм-Три-вэй, одной из многих улиц-лестниц, поднимающихся крутыми уступами от гавани к самой высокой части острова, получившей название Пик. Время от времени ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Вынужденная постоянно промокать кожу белым льняным платочком, Сарина начала понимать, почему более обеспеченные жители острова уезжали летом из города: сочетание жары и ужасающей влажности было невыносимым.

Заставив свои усталые ноги сделать несколько последних шагов по лестнице, Сарина с облегчением обнаружила, что находится на широкой, обсаженной деревьями Баньян-стрит, которая, как она знала, приведет ее прямиком к Казуарина-роуд. Под раскидистыми зелеными кронами ее тело ощутило благословенную прохладу: деревья не только защищали от пронизывающих палящих лучей солнца, но и вблизи них легче дышалось. В то время как на Пике жили самые богатые американские и английские семьи, этот район облюбовал средний класс, к которому относился и Льюис Дин. Дома, расположившиеся за идеально подстриженными живыми изгородями, среди ухоженных лужаек и разбитых с геометрической точностью цветочных клумб, были похожи, как близнецы.

Номер восемнадцать по Казуарина-роуд ничем не выделялся среди собратьев – белое оштукатуренное двухэтажное здание с остроконечной черепичной крышей, упрятанное за живой изгородью и окруженное со всех сторон зарослями фуксий и азалий. Мощенная каменными плитками дорожка вела к парадной двери, выкрашенной в такой же серый цвет, как и наглухо закрытые ставни.

Пока Сарина стояла и разглядывала дом, в ее душе бушевали разнообразные чувства: надежда и отчаяние, волнение и страх, радостная уверенность и ужасающие сомнения. Все, о чем она раньше отказывалась думать, обрушилось на нее одним сумасшедшим ударом.

Что она собирается сказать людям, живущим здесь? Она сделала неуверенный шаг вперед и снова остановилась. Что, если почтовый клерк прав? Сарина приказала себе забыть о сомнениях и решительно двинулась вперед. А если Ли солгала и ребенок в этом доме вовсе не ее? Сарина замерла на ступеньке, зажав кулаком рот и собираясь с силами, чтобы сделать эти несколько последних шагов и поднять дверной молоток.

Звук удара бронзового молотка о дверь показался ей невыносимо громким. Дверь открыл мальчик-китаец в белой хлопчатобумажной куртке, белых брюках и черных кожаных туфлях.

– Да? – Он вопросительно посмотрел на нее.

– Миссис Дин дома? – спросила Сарина как можно спокойнее.

Его ответ поверг ее в шок.

– Мисси Дин в Англии.

Перед ней словно разверзлась пропасть, и Сарина почувствовала, что падает в нее. Она схватилась за косяк двери, чтобы удержать равновесие.

– Гостит у родителей в Сассексе, – пояснил мальчик. – Не придет домой много месяцев. Ждать конца лета.

Клерк в почтовом отделении оказался прав. Сарина еле сдержала подступившие слезы. У нее не было денег, чтобы последовать за этой женщиной в Англию, но даже если бы они и были, где гарантия, что Анна Дин все еще будет тай, когда она доберется до Сассекса? Что, если она переедет на континент или решит пораньше вернуться в Гонконг?

– Мисси больна?

Сарина покачала головой.

– Нет… – ответила она прерывающимся голосом. – Я не больна.

Она все еще упрямо отказывалась поверить услышанному. Она надеялась поймать слугу на лжи, например, услышать крик младенца или увидеть разбросанные игрушки.

– А мистер Дин остался в Гонконге? – с надеждой спросила она.

И снова мальчик покачал головой.

– Он в Европе. Много работы.

– А он вернется вместе с миссис Дин?

Несмотря на вежливый кивок, слуга явно испытывал желание как можно быстрее захлопнуть дверь.

– А их сын? – настаивала Сарина, выставив ногу вперед, чтобы помешать двери закрыться.

Казалось, его удивил этот вопрос.

– Он с мисси Дин. Пожалуйста, извините.

Она шагнула назад, и дверь захлопнулась у нее перед носом. Несколько минут она смотрела на невыразительную серую поверхность, и чем дольше она так стояла, тем больше дверь казалась ей неким символическим препятствием, которое она обязана преодолеть. Если ее сын действительно здесь живет, никто и ничто не удержит ее!

Сарина повернулась и побрела обратно по вымощенной плитками дорожке. Она приняла решение. Она останется в Гонконге до возвращения семейства Динов, а потом сразится с ними за своего сына и выиграет!




Недели тянулись с ужасающей монотонностью, а деньги таяли на глазах. Сарина купила два муслиновых платья в недорогой лавчонке готовой одежды около гавани и вторую пару туфель, когда ее единственная пара сносилась. Эти покупки существенно истощили ее денежные запасы. На ленч она ела «конги», а потом терпела допоздна и покупала у одного из уличных торговцев суп или рыбу. К десяти часам вечера большинство продавцов уставали и горели желанием вернуться домой, поэтому ей частенько удавалось приобрести задешево подвядшие овощи или побитые фрукты, которые служили ей потом завтраком.

Но самым тяжелым испытанием для Сарины оказался климат. Ее одолевала влажная жара, которая, словно живое существо, выдыхала зловонные испарения и высасывала всю свежесть из воздуха. Гнилостные запахи таились в простынях, в самих стенах, пропитывали одежду. Плесень появлялась на спинке кровати и на зеркале, а однажды утром она проснулась и обнаружила, что на полу у двери выросли серые грибы. Хозяин гостиницы посоветовал ей воспользоваться карболовой кислотой, и ее комната вскоре пропиталась резким запахом карболки.

Монотонность существования, вкупе с постоянной тревогой, сделали сон ускользающим удовольствием, поймать которое ей не всегда удавалось. Сарина теперь частенько лежала ночью на влажном бугристом матрасе и смотрела на свои единственные три платья, развешенные на веревке, которую она протянула через всю комнату в тщетной попытке просушить наряды и уберечь их от плесени. Как она мечтала о возможности вновь почувствовать на коже шелковую прохладу роскошных платьев, которые когда-то носила! Глядя на жалкие фрукты и овощи, лежащие в щербатой фарфоровой миске на комоде, Сарина вспоминала вкус изысканных плодов, которыми наслаждалась в недалеком прошлом. И вместо полутемной духоты убогой комнатушки она воображала, что снова ощущает запах жасмина, залетевшего к ней на крыльях бриза.

Запас серебряных монет почти растаял, и Сарина пришла в отчаяние. Если она хочет дождаться возвращения Динов, ей придется искать работу. Возможно, на острове есть миссионерская школа или какой-нибудь семье нужны услуги гувернантки или няни. Сарина посмотрела на свои поношенные платья, и ее сердце упало. Никто не наймет ее, если увидит в подобной одежде. И все же тратить драгоценные деньги на новое платье без малейшей гарантии получить работу было глупостью. И так же как в свое время по поводу плесени, Сарина решила обратиться за советом к управляющему отелем – пожилому американцу, который десять лет назад бросил карьеру моряка, чтобы заменить на этом посту отпрыска одной известной английской фамилии, который доживал свою никчемную жизнь, занимая один из самых больших номеров отеля.

Управляющий уставился на нее из-за конторки, поправил на переносице очки и задумчиво пожевал кончик старой трубки. Сарина нервно переминалась с ноги на ногу.

– Работа, говоришь? – Он поскреб макушку, где все еще оставалось несколько седых волосков. – Я думаю, тебе лучше подумать о возвращении домой, юная леди. Здесь нет работы для таких, как ты.

– На острове наверняка есть миссионерская школа, – настаивала Сарина.

Он лишь покачал головой.

– Это не Китай, мисси. Насколько я знаю, здесь нет ни одной.

– Тогда, возможно, я могла бы работать гувернанткой или няней в семье англичан или американцев.

– Конечно, могла бы, – согласился он. – В сентябре ты без труда устроилась бы, но сейчас в городе не осталось ни одной достойной упоминания семьи.

Сарина глубоко вздохнула и чистым и твердым голосом сказала:

– Хорошо, в таком случае я могла бы поискать работу в одной из таверн рядом с портом или в одной из лавок…

Хриплый смех заглушил ее последние слова.

– Прежде чем ты настолько отчаешься, почему бы тебе не попробовать сходить в одно место, где можно получить приличную сумму, не тратя особых сил? Черт, тебе это может даже понравиться.

– И где же это? – сдержанно поинтересовалась Сарина, подозревая, что он просто решил подшутить над ней.

– Есть множество мест для девчонок, желающих быстренько подзаработать, но я думаю, ты отличаешься от остальных. Только самое лучшее, ведь так?

Прищурив глаза, она изучающе посмотрела на него.

– Я знаю заведение, где они сойдут с ума от женщины с такими волосами, как у тебя. Да уж, мисси, идите прямо на улицу Цветка Дракона.

– Улица Цветка Дракона?

– Да, мадам, вы едва ли заблудитесь, но если и так, достаточно просто спросить дорогу. Мадам Блю все знают.

Сарина покачнулась, словно в нее выстрелили. Ее глаза заблестели, рот приоткрылся, когда до нее дошел смысл небрежно брошенного имени. Мадам Блю! Все это время она считала, что тот бордель, куда отослали Мэй, находится в Шанхае, а ее названая сестра была рядом – в Гонконге!

– Тебе плохо? – воскликнул управляющий. – Эй, если я оскорбил твои чувства, я этого не хотел. Не убегай, я же сказал, что извиняюсь!

Сарина пулей вылетела за дверь и спустилась по ступеням, не обращая внимания на извинения, которые он выкрикивал ей вслед. То, что он сейчас говорил, не имело никакого значения, важно было лишь сказанное ранее. Сарина громко рассмеялась, поймав на себе любопытные взгляды прохожих. Впервые за многие тусклые недели ей стало по-настоящему радостно. Мэй в Гонконге! Сарина огляделась, гадая, как пройти на улицу Цветка Дракона. Внезапно она стала серьезной. Планируемый ею визит едва ли можно было считать обычным светским мероприятием. Как вообще человек приходит в бордель?

Она замедлила шаги, поддела мыском туфли камешек на дороге, догнала его и снова ударила. Ее сведения о домах терпимости были весьма скудны, но она слышала, что они открыты в основном ночью. Сарина нахмурилась. Невозможно представить, как нежную и прелестную Мэй берут за деньги то один, то другой клиент. Ее юное тело должно было знать только одного мужчину, рискнувшего ради нее жизнью. К Сарине вернулись все те горько-сладкие воспоминания, которые она, казалось, похоронила навечно. Она вытерла глаза и повернула назад. Она подождет до утра, а потом узнает дорогу к дому мадам Блю.

Сарина шла мимо кабаре, где певица развлекала посетителей, и вдруг резко остановилась. Не может быть! Это ведь Шидуо! Шидуо и тот слуга, который порол Чена. Оба мужчины показались ей пьяными: когда они заходили в кабаре, Шидуо врезался в дверь и его компаньону пришлось поддерживать его, чтобы тот не упал. Несмотря на ужасную жару, Сарину начала бить дрожь.

Она резко повернулась и не останавливаясь пробежала всю обратную дорогу до гостиницы. Вбежав в номер, она, поминутно вздрагивая и обливаясь потом, закрыла за собой дверь и обессиленно прислонилась к ней. Как глупа она была, если думала, что ей удастся так легко сбежать! Она была так поглощена ожиданием Динов, что совершенно забыла о том, что ее преследует Во.

Неужели Во заподозрил Ли и вынудил ее рассказать, куда собралась Сарина? Может быть, он сам сейчас в Гонконге? От спазма тошнотворного страха Сарина чуть не согнулась пополам. Подумать только, она с таким трудом обманула Во Шукэна, а теперь может вновь попасть к нему в лапы! Сарина не сомневалась, что второй раз она уже не сбежит.

Когда ее сердце перестало так бешено биться и дыхание восстановилось, она попыталась рассуждать здраво. У Во в Гонконге несколько контор. Возможно, появление его людей на острове вовсе не связано с ней. Это предположение принесло ей некоторое облегчение, но только на мгновение. Ведь с ними могли приехать и другие слуги Во Шукэна, которых она не помнит в лицо. Она может пройти мимо них, не подозревая об этом, но они наверняка узнают ее. Сарина подошла к окну и осторожно выглянула на улицу. Стремление найти работу ушло на задний план. Все, что ей сейчас требовалось, – это надежное укрытие.

Она легла на кровать не раздеваясь и поглядела на два своих платья, которые свисали с веревки, словно обезглавленные женщины. Сарина обхватила себя рукой за шею, нащупала бьющуюся там жилку и подумала: как же легко проститься с жизнью! Протянув руку к столику, она взяла отцовскую Библию и прижала ее к груди. Затем повернулась на бок, свернулась калачиком и закрыла глаза.

Утром она разыщет Мэй и попросит помочь ей спрятаться. Мэй должна помочь – она ведь обещала: они друг другу как сестры. Мэй найдет место, где она будет в безопасности до тех пор, пока… пока…

Сарина заснула с именем сына на губах.




Искомое трехэтажное здание располагалось на улице, похожей на все другие улицы Чайнатауна. Среди покосившихся деревянных домов, в беспорядке лепящихся один к другому, огромный оштукатуренный дом с чистыми стенами и треугольной крышей из отлично подобранной глиняной черепицы, выглядел странно и неуместно. Ставни были выкрашены в ярко-голубой цвет и, контрастируя с неряшливостью других домов, казались частичками летнего неба. Окна закрывали тяжелые занавеси, и пока Сарина поднималась по широким ступеням, решительно игнорируя любопытствующие взгляды прохожих, она заметила, что ткань на них точно того же оттенка, что и ставни.

Хорошо одетый молодой человек, явно англичанин, открыл дверь в тот самый момент, когда она подняла руку, чтобы взяться за дверной молоток. Его лицо было пунцовым, и он нервно теребил свой шелковый шейный платок. Поймав на себе удивленный взгляд Сарины, он остановился, стянул свою широкополую белую соломенную шляпу и поклонился ей.

– Ужасно сожалею, – пробормотал он, снова водрузил шляпу на голову и спустился по лестнице к крытому экипажу, который как раз подкатил к дому.

Сарина хихикнула, гадая, чьего жениха или мужа она смутила тем, что явилась невольной свидетельницей его ухода из борделя в шесть часов утра. В волнении он забыл как следует захлопнуть за собой дверь, и Сарина немедленно воспользовалась этим. Она ступила в огромный холл, из которого вели двери в несколько маленьких гостиных. Когда ее глаза привыкли к полутьме, Сарина удивленно вскрикнула.

Казалось, весь дом окрашен в ярко-голубой цвет, создавая у вошедшего ощущение невесомости и полета в безоблачном небе. Стены были затянуты голубым шелком, и одну комнату от другой отделяли занавеси из нанизанных на нити фарфоровых бусин. Маленькие бронзовые настенные лампы с абажурами из голубого шелка погружали помещение в нежный полумрак. Низкие голубые кушетки и широкие кресла с такой же обивкой располагались вокруг квадратных белых лакированных столиков, стоящих на бело-голубых шелковых коврах. Единственным исключением из сине-белой гаммы являлись голубые фарфоровые вазы в форме тыквы с букетами из серых ивовых веток, желтых роз и гвоздик.

Все в этом интерьере навевало покой. Уличный шум не проникал сюда, и дом, казалось, являл собой островок спокойствия, предлагавший мир и радость любому, кто, устав от потрясений и жестокости окружающей жизни, войдет в эту дверь.

– Вы кого-то ищете?

Сарина обернулась, услышав за спиной цоканье каблуков. В дверях стояла поразительно красивая девушка в узком синем платье, плотно облегавшем каждый изгиб ее стройного, соблазнительного тела. Густые каштановые волосы были убраны наверх в замысловатую прическу и украшены синими шелковыми цветами, а веки ее холодных серых глаз оттенены в тон платью.

– Вы уверены, что не перепутали адрес? – поинтересовалась девушка, демонстративно оглядывая поношенное и испачканное муслиновое платье Сарины.

– Это дом мадам Блю, не так ли? – вспыхнув от столь неприкрытой грубости, спросила Сарина.

– Да.

– Живет ли здесь девушка по имени Мэй?

Внезапно глаза ее собеседницы сузились, и то, что раньше можно было принять за любопытство, сейчас превратилось в подозрительность.

– Пожалуйста, – заторопилась Сарина, – если она здесь, не могли бы вы ей сказать, что ее спрашивает Сарина.

– Сарина? – переспросила девушка, и выражение ее лица вновь изменилось. – Да, – она кивнула. – Мэй здесь.

– В таком случае не могли бы вы отвести меня к ней? – обрадовалась Сарина.

Девушка помедлила.

– Не думаю, что на вашем месте я хотела бы встретиться с ней, – сказала она наконец. – Боюсь, что сейчас она вас может и не узнать.

– Не понимаю.

– Она плохо себя чувствует. Проводит все время, запершись в своей комнате и, так сказать, мечтая. – Девушка беспомощно всплеснула руками. – Видите ли, Сарина, ваша подруга Мэй не может больше жить без опиума.

– Боже мой, только не Мэй! – воскликнула Сарина.

– Поэтому я и знаю ваше имя, – объяснила красавица. – Мэй не разговаривала ни с кем со дня своего приезда, но ее комната примыкает к моей, и когда она накурится опиума, то видит сны и произносит имена тех, с кем, очевидно, была близка прежде. Она постоянно упоминает ваше имя, так же как и какого-то Чена.

– Вы должны позволить мне повидать ее, – настаивала Сарина. – Она узнает меня, я не сомневаюсь.

– Возможно, мне стоит разбудить мадам Блю…

– Нет! – Сарина была тверда. – Я хочу видеть ее. Если вы не отведете меня к ней, я сама найду дорогу.

Девушка, пожав плечами, сдалась.

– Хорошо, в таком случае следуйте за мной.

Они поднялись по лестнице на второй этаж и повернули налево по коридору, отделанному таким же синим шелком, как и комнаты внизу, и освещаемому такими же лампами. В коридор вели несколько дверей. Девушка остановилась у последней из них, дважды постучала, затем приоткрыла дверь и сделала Сарине знак заходить.

Как только Сарина оказалась внутри, в нос ей ударил сладковатый запах опиума.

Тяжелые синие шелковые занавеси были наглухо задвинуты, и единственным источником света служила маленькая бронзовая керосиновая лампа, стоявшая на белом лакированном прикроватном столике, где также лежали пустая трубка для опиума и небольшой стилет. Как и комнаты внизу, спальня Мэй была отделана голубым шелком. Два кресла, стоявшие около окна, были обиты такой же тканью, а низкую широкую кровать, на которой лежала хрупкая фигурка, застилало толстое синее покрывало.

При виде Мэй, затерявшейся в широких складках синего шелкового халата, у Сарины сжалось сердце. Фигурка на кровати казалась тенью той Мэй, которую она когда-то знала, – девушки, чей нежный голос так часто прогонял мрачные мысли и чье присутствие всегда поддерживало ее. Встав на колени около кровати, Сарина нежно погладила спутанные волосы, упавшие на впалую щеку Мэй. Не просыпаясь, Мэй махнула рукой, словно отгоняя какое-то воображаемое насекомое.

– Мэй, – позвала Сарина. – Мэй, проснись, это Сарина! Я пришла повидаться с тобой.

Фигурка на кровати внезапно пошевелилась.

– Мэй! – Сарина легонько встряхнула ее. – Проснись, Мэй, это Сарина!

Безуспешно подергав ее за плечо еще несколько раз, Сарина встала и, подойдя к окну, раздвинула занавески. Как только яркое утреннее солнце залило комнату, с кровати донеслось неразборчивое бормотание. Сарина поспешила назад и снова встряхнула Мэй за плечи, столь худые и костлявые, что она боялась повредить их.

Длинные ресницы дрогнули, и Мэй медленно открыла глаза. Под ее раскосыми глазами залегли фиолетовые тени, а белки казались желтоватыми, кроме того, их покрывала тонкая паутинка кровеносных сосудов. Мэй приподнялась на локте и уставилась на Сарину так, будто видела ее впервые. Сарина наклонилась.

– Мэй, это Сарина, – повторила она медленно и четко, пытаясь пробить стену защитного кокона, в котором укрылась от действительности ее подруга. – Посмотри на меня, Мэй, и вспомни. Я – Сарина.

– Сарина, – тупо повторила Мэй прерывающимся голосом – следствие сна и употребления наркотика. – Сарина… – Она улыбнулась раздражающе пустой улыбкой, словно увидела свою подругу в одном из навеянных опиумом снов.

– Мэй, посмотри на меня! – настойчиво потребовала Сарина. – Я здесь, с тобой, сейчас, Мэй! Открой глаза и посмотри на меня!

Внезапно дымка, застилавшая взор Мэй, исчезла. Она заморгала, а потом вскрикнула от радости и обняла Сарину за шею. Она приникла головой к груди подруги, ее тело сотрясли сильнейшие рыдания. Сарина прижимала ее к себе, пока рыдания не прекратились.

– Сарина, сестра моя, – пробормотала Мэй, – ты пришла за мной. Чен прислал тебя за мной. Я чувствовала это своим сердцем.

Сарина покачала головой, решив пока не говорить правды.

– Скоро, Мэй. Он скоро пришлет за тобой, я обещаю.

Но Мэй внезапно отстранилась и села, скрестив ноги, на кровати. Она потерла глаза, а потом голосом, похожим на шепот, спросила:

– Ты пришла сюда сказать, что Чен мертв?

– Нет, Мэй, нет! – отчаянно запротестовала Сарина, хотя к тому моменту это могло быть и правдой. – Когда я покинула поместье, он был болен, но жив. Ты слышишь меня, он был жив!

– Но ты здесь, в Гонконге, – настаивала Мэй. – Зачем ты здесь, сестра, если не для того, чтобы принести мне новости о Чене?

– Я сбежала, – пояснила Сарина. – Во Шукэн решил сделать меня своей наложницей, чтобы я родила ему сыновей, и я убежала. Но так как здесь у меня есть кое-какие дела, мне придется пока пожить в Гонконге. Мне нужна твоя помощь, Мэй. Я боюсь, что люди Во ищут меня, и я пришла просить тебя, чтобы ты помогла мне найти надежное убежище.

– Ты не расскажешь мне о том, что должна сделать? – тихо спросила Мэй, но Сарина покачала головой, и девушка улыбнулась и кивнула. – Тогда я больше не буду об этом спрашивать.

– Ты клянешься никому не рассказывать, кто я и откуда пришла?

– Клянусь жизнью. Мы все незнакомки в этом доме, сестра, и никто не рассказывает здесь о своем прошлом.

Мэй неуверенно поднялась с кровати и протянула трясущуюся руку Сарине.

– Пошли, – сказала она. – Я отведу тебя к мадам Блю.

Сарина взяла Мэй за руку.

– Она поможет мне спрятаться?

Что-то похожее на веселье на секунду промелькнуло в тусклых черных глазах Мэй.

– О да. – Она кивнула. – Она знает такое место. Она спрячет тебя там, где никто тебя не найдет, сестра моя. Она спрячет тебя среди нас.




Глава 20


Прежде чем Сарина успела оправиться от удивления, ее уже ввели в элегантную спальню женщины, содержащей один из самых известных и роскошных домов терпимости на Востоке. Сарина ошеломленно смотрела, как к ней приближается изящная фигурка в голубом. Под тщательно наложенной рисовой пудрой кожа приобрела цвет слоновой кости, а изящные черты лица соединили в себе лучшие черты европейской и азиатской рас. Иссиня-черные волосы с необычной седой прядью над правым виском были забраны назад и заплетены кольцами, в которых сверкали три огромные бриллиантовые заколки в виде птиц. Облегающее тело голубое шелковое платье с высоким воротом и короткими рукавами было отделано серебром, а по бокам узкой юбки струились вызывающие разрезы.

Когда мадам Блю подошла ближе, Сарина обнаружила, что у нее самые прекрасные голубые глаза, которые она когда-либо видела. Они походили на безоблачное небо в летний день и имели тот самый оттенок, что доминировал во всем убранстве дома. Хозяйка сложила ладони и приложила их в знак приветствия к груди. Сарина заметила, что ее руки сильно трясутся, суставы на пальцах покраснели и опухли, а сами пальцы слегка искривлены. Но даже если мадам Блю испытывала боль, это никак не отражалось на ее спокойном лице или в ее великолепных, подобных драгоценным камням глазах.

Пока Мэй что-то тихо рассказывала мадам, глаза владелицы заведения не отрываясь изучали Сарину.

Сарина неловко переминалась с ноги на ногу, стесняясь своей потрепанной одежды, особенно бросающегося в глаза на фоне вызывающей элегантности наряда мадам. Но в отличие от девушки, встретившейся ей внизу, в открытом взгляде мадам не было снисходительности. Когда Мэй закончила свой рассказ, мадам Блю кивнула, а затем мягким взмахом руки отпустила ее. Мэй поклонилась сначала мадам, потом Сарине и поспешила из комнаты, оставив двух женщин наедине.

– Мэй сообщила мне, что ты скрываешься и нуждаешься в защите, – сказала мадам Блю глубоким грудным голосом.

Сарина была несказанно поражена безупречным английским мадам, но ей удалось быстро овладеть собой и она, кивнув, объяснила:

– Я, к сожалению, поиздержалась и поэтому соглашусь на любую работу… в безопасном месте. – Она надеялась, что Мэй не говорила мадам Блю о том, чтобы Сарине остаться здесь, в этом доме.

– Пожалуйста… – женщина указала на одно из двух обтянутых голубым шелком кресел, стоящих по обе стороны чайного столика из черного дерева с искусной резьбой. Сарина с благодарностью приняла приглашение и опустилась в глубокое и удобное кресло. Мадам Блю напряженно застыла на краешке другого, и Сарина мгновенно прониклась к ней симпатией: хозяйку, видимо, беспрестанно мучила боль.

– Позволь мне сразу успокоить тебя, моя дорогая. Я ничего не знаю о тебе и о том, почему ты боишься за свою жизнь. Так и будет, пока ты сама не захочешь рассказать мне об этом. Как Мэй, очевидно, уже сказала тебе, в этом доме о прошлом забывают навсегда.

Сарина вздохнула. Похоже, Мэй все-таки говорила с мадам о том, чтобы оставить Сарину здесь.

– Я знаю о девушках, переступающих мой порог, не больше, чем они знают обо мне, – продолжала мадам, – и это залог моего спокойствия в течение последних тридцати лет. Большинство из них пришли сюда по собственной воле. Когда агенты из всех частей света рекомендуют мне девушек, единственное, что я знаю, – это имена самих агентов. Девушки же часто выбирают для себя псевдонимы, стараясь защитить свое драгоценное прошлое.

Это было сказано с ноткой горечи, и Сарина подумала: каково же было прошлое мадам Блю и какое имя она носила тридцать лет назад?

– Значит, вы не знаете, кто прислал к вам Мэй? – спросила Сарина и облегченно вздохнула, когда ее собеседница покачала головой.

– Я знаю только, что ее направил ко мне мой агент из Сингапура, и больше мне ничего не нужно знать.

– Понимаю. – Сарина кивнула.

– Не сочти меня грубой, дорогая, если я спрошу: бывала ли ты раньше в таком доме, как мой?

Сарина закашлялась.

– Нет, – воскликнула она с невольным возмущением, – разумеется, нет! Почему вы об этом спрашиваете?

Мадам рассмеялась глубоким грудным смехом.

– Я спросила потому, что ты похожа на человека, остановившегося у закрытой двери, которому одновременно и страшно, и любопытно, что же там внутри. Пожалуйста, не обижайся на мою прямоту, дорогая. У девушки твоего происхождения едва ли были причины предполагать, что в один прекрасный день она окажется в публичном доме. В юности меня самое всячески ограждали от грубых реалий жизни, и я бы возмутилась, если бы кто-то предположил, что судьба забросит меня в подобное место. Но, – мадам Блю улыбнулась и обвела широким жестом комнату, – не прошло и тридцати лет, как я привыкла к этому окружению и к своей роли.

Сарина почувствовала неожиданную симпатию к этой искренней и загадочной женщине.

– Скажите мне, мадам Блю, – лукаво блеснув глазами, спросила она, – как бы вы оформили помещение, если бы ваши глаза были черными?

В ответ она услышала уже знакомый грудной смех.

– Моя дорогая, задрапировать этот дом в траур было бы несправедливо по отношению к моим девочкам, олицетворяющим собой всю прелесть жизни.

Вторя беззаботному смеху мадам Блю, Сарина поверила, что в этой женщине она нашла друга.

– Как вы, без сомнения, уже заметили, я не столь хорошо себя чувствую, как хотелось бы. – Мадам протянула вперед руки, и Сарина увидела, как они изуродованы. – Мои руки и мое тело съедает болезнь, мне становится все труднее спускаться и подниматься по ступеням, и я уже с трудом встаю с кровати без посторонней помощи. – Хотя в глазах мадам мелькнуло озорное выражение, рот ее искривился в горькой усмешке. – Существенное неудобство для женщины моей профессии, ты не находишь?

Щеки Сарины запылали от столь явного намека.

– Моя дорогая, как ты смотришь на то, чтобы нам заключить некую сделку? – внезапно спросила мадам.

– Сделку?

– Да. – Мадам Блю наклонилась к Сарине. – Не останешься ли ты в этом доме, чтобы принимать гостей вместо меня? – У Сарины перехватило дыхание. – Ты будешь играть роль хозяйки – ничего более, это я обещаю. В черном парике, подходящих гриме и платье – да тебя не узнает самая закадычная подруга! У тебя будет идеальное убежище, моя дорогая.

– Я не знаю… – Сарина заерзала в кресле.

– Согласившись, ты очень обяжешь меня, – тихо сказала мадам. – Видишь ли, моя дорогая, в этом доме шестнадцать красивых женщин, за которых я несу определенную ответственность. Из-за моего состояния пошел слух, что в доме мадам Блю болеют и могут заразить посетителей. Другие заведения, недостойные даже сравнения с нашим, стали переманивать клиентов и сейчас угрожают самому нашему существованию. – Она взглянула на свои скрюченные пальцы. – Я так долго боролась со своей болезнью, что, возможно, мое упрямство нанесло непоправимый вред тем, кто от меня зависит. Но кто знает, может быть, твое появление здесь – это знак свыше? – Она умоляюще посмотрела на Сарину. – Соглашайся, моя дорогая, это будет выгодно нам обеим.

– Прежде чем я отвечу на ваше предложение, не могли бы вы рассказать о Мэй? – попросила Сарина. – Она… – Сарина запнулась. – Она спала со многими мужчинами после приезда сюда?

Мадам покачала головой.

– Нет, – тихо ответила она. – Мэй ни с кем не спала.

– Но я думала, что есть только одна причина, по которой вы держите девушек.

– Много лет назад я поняла, что склониться под сильным ветром намного лучше, чем быть сломленной из-за упрямства и гордости, – последовал загадочный ответ. – Мэй прислали ко мне с разбитой душой, и я не так жестока, чтобы заставлять ее работать как остальные девушки, которые делают это по собственной воле. Я надеялась, что со временем Мэй излечится, но я ошиблась. Чтобы облегчить ее страдания, я даже настояла на том, чтобы она курила опиум, но, к сожалению, сейчас она уже не может расстаться с трубкой. Боюсь, что, если опиум не будет облегчать ее страдания, она просто покончит с собой.

– И все же вы оставили ее у себя? – настаивала Сарина.

В глазах мадам Блю появилось какое-то отсутствующее выражение, словно она перенеслась в свое тщательно скрываемое прошлое.

– Бывают времена в нашей жизни, когда мы делаем не то, что хотим, но то, что нам предназначено судьбой. Если мы протянем руку дружбы тому, кто в этом нуждается, мы будем многократно вознаграждены. Кто знает, может, и нам когда-нибудь потребуется такое же участие других людей? Видишь ли, моя дорогая, девушки, которые живут здесь, для меня словно дочери, которых у меня нет, и я люблю их, как только мать может любить собственных детей.

Сарину потрясла любовь, изливаемая из самого сердца этой женщины, и именно в это мгновение она решила добровольно отдать свою судьбу в трясущиеся руки мадам Блю.




Сарина без сожаления распрощалась с жестоким миром, где она до этого существовала, и ступила в шелковую вселенную приглушенных звуков и неземных ощущений, окруженную успокаивающей синевой безоблачного неба. Единственная свободная спальня находилась на третьем этаже, но когда она попросила Джанеллу – англичанку, которую встретила в первый день, – поменяться с ней комнатами, чтобы быть рядом с Мэй, девушка с готовностью согласилась.

Пока для нее готовили одежду и парики, Сарина позаимствовала одно из платьев Джанеллы и один из париков мадам Блю, чтобы каждый вечер тихонько наблюдать за мадам в роли хозяйки заведения. Скоро она научилась говорить томным шепотом, скромно опустив глаза и слегка наклонив голову. Большей частью заведение мадам Блю посещали англичане и американцы, но изредка попадались также китайские мандарины и торговцы. Почти все они знали английский, но мадам Блю на всякий случай научила Сарину нескольким расхожим фразам на китайском языке.

Мадам Блю была терпеливым учителем, а девушки, неразговорчивые, когда дело касалось их прошлого, с удовольствием сплетничали друг о друге и знакомили Сарину с пикантными историями из жизни постоянных клиентов.

Из шестнадцати девушек пятеро были родом с Востока, четверо приехали из Англии, трое – из Франции. Две были американками, одна итальянкой и одна испанкой. Так как все скрывали свои настоящие имена за экзотическими псевдонимами, Сарина тоже выбрала себе новое имя: Цветок Дракона – по названию улицы, на которой стоял дом, ставший для нее убежищем.

Когда наконец были готовы ее платья, мадам Блю в последний раз провела Сарину по дому, повторяя то, что уже объясняла много раз прежде.

– Дом открыт каждый день, кроме воскресенья, так что у девушек остается один день для отдыха. Мы открываемся каждый вечер в восемь и закрываем двери ровно в час ночи. Таким образом, мы не обслуживаем джентльменов, которые предпочитают нагрянуть рано утром.

Они вошли в третью гостиную, и мадам Блю на мгновение остановилась передохнуть.

– Ни одному мужчине, каким бы он ни был уважаемым клиентом, не позволяется проходить наверх одному. Тебе придется следить, чтобы это правило неукоснительно соблюдалось, мой дорогой Цветок Дракона, в противном случае одному из моих слуг придется силой вывести нарушителя, приводя в замешательство всех остальных.

Сарина вспомнила шестерых огромных китайцев, которым ее представили в первый же день, и поежилась. Они, казалось, были в состоянии сломать человеку шею одним легким движением пальца и ничуть не пожалеть об этом.

Сарина и мадам Блю вошли в комнату на первом этаже, богато задрапированную голубым шелком, который образовывал нечто вроде небольшого шатра. В этой комнате не было мебели, только обтянутые голубым шелком подушки лежали на бело-голубом ковре и несколько маленьких медных жаровен стояло в центре комнаты. Это была курильня опиума.

– Как ты знаешь, некоторые наши посетители предпочитают проводить время здесь, а другие наслаждаются трубкой, прежде чем лечь с девушкой, – пояснила мадам Блю.

Сарина нашла в себе смелость спросить:

– Если мужчина сначала выкурит трубку, у него, вероятно, не хватит сил, чтобы подняться наверх?

– С некоторыми посетителями так и происходит, моя дорогая, но другие используют опиум для того, чтобы продлить наслаждение любовных игр.

Сарина почувствовала легкий жар. Она представила Дженсона среди этих подушек: длинные ноги вытянуты вперед, во рту трубка. Он втягивает едкий дым, а затем выпускает его через ноздри. После этого он воспарит, как и она сама когда-то, высоко над землей, и затем среди звезд они снова найдут друг друга. Она прижмется к нему и разделит радость его любви, которую волшебство опиума сделает для них вечной.

– Идем, моя дорогая, – мягкий голос мадам вернул ее на землю, – тебе пора одеваться.

Встав перед зеркалом и увидев себя в своем новом наряде, Сарина поняла, что мадам Блю завершила начатое Во Шукэном перевоплощение Сарины Пейдж. Она больше не была дочерью миссионера или золотым лотосом Во, теперь она стала настоящим Цветком Дракона.

Было почти невозможно определить ее настоящий рост – благодаря пышному черному парику, представлявшему собой замысловатое нагромождение локонов, и паре шелковых синих туфелек, надежно закрепленных на щиколотках узкими ленточками. Голубое шелковое платье, словно перчатка, обтягивающее тело, было расшито маленькими белыми цветками жасмина. Как и у платья мадам Блю, у него был высокий ворот, короткие рукава и разрезы до колен по бокам узкой юбки. При виде своего столь откровенно демонстрируемого тела Сарина покраснела. И как бы сильно она ни уговаривала себя, что это всего лишь маскарадный костюм, она все равно видела перед собой орудие дьявола – Клеопатру, прогуливающуюся перед Цезарем, Далилу, искушающую Самсона, Саломею, заманивающую Ирода. Сарина с грустной улыбкой вспомнила слова Во: она по-прежнему дочь своего отца-священника.

Ее лицо неузнаваемо изменилось под изысканной смесью рисовой пудры, румян и краски для век, а ногти покрывал ярко-красный лак, напоминавший цветом тот, который обожала Ли. Ее ресницы, покрытые шафрановым маслом и темной краской, стали такими же черными, как и изящные крылья бровей. Веки, как и у Джанеллы, оттенены голубым, а глаза подведены так, что, когда Сарина слегка прищуривала их, как научила ее мадам Блю, они темнели до цвета красного дерева с единичными вкраплениями бронзы. В обрамлении своего сверкающего наряда Сарина выглядела таинственным и экзотическим цветком, воплощением Запада и Востока одновременно, чье истинное происхождение невозможно определить.

– Ты великолепна, мой дорогой Цветок Дракона, – выдохнула мадам Блю. В ее глазах стояли слезы, когда она шагнула назад, чтобы получше рассмотреть Сарину. – По-настоящему великолепна.

Это мнение разделял и каждый мужчина, который ступал в вестибюль тем вечером и обнаруживал ее вместо мадам Блю. С нескрываемым удовлетворением Сарина наблюдала, как удивление на их лицах сменялось восторгом, а затем они немедленно переходили к весьма лестным предложениям, которые она вежливо отклоняла.

Ее очевидный успех у мужчин мало порадовал остальных девушек. Как только одна из них замечала, что ее постоянный клиент слишком долго задерживается в вестибюле, она тут же спешила к нему и уводила прочь. Как правило, даже в этом случае посетитель оборачивался, чтобы еще раз взглянуть на Сарину, но она быстро научилась не обращать внимания на эти взгляды.

В этот вечер Сарина узнала, что не все посетители приходят сюда из-за девушек. Некоторые почти все время проводили в курильне, где сидели, откинувшись на шелковые подушки, в обществе одной лишь трубки. Многие предпочитали азартные игры в первой гостиной, а другие клиенты выбирали вторую гостиную, где, попивая шерри и самшу, слушали, как Ариадна и Фелиция напевают песенки из модных оперетт.

В свою комнату Сарина вернулась только к четырем утра. У нее ныла спина, непривычная обувь натерла ноги, но на лице ее играла улыбка. Как без меры возбужденный после замечательного дня рождения ребенок, она считала и пересчитывала каждую из своих маленьких побед в этот вечер, словно они были драгоценными подарками. У нее получилось, радостно уверяла она себя, здесь она будет в безопасности!




За окном ее спальни природа меняла цвета. В маленьком саду за домом деревья утратили свою свежесть, азалии поникли, а розы засохли. В расставленных по дому голубых фарфоровых вазах желтые розы сменили золотистые хризантемы, а нежно пахнущие гвоздики – фиолетовые астры. До дня рождения Сарины, когда ей исполнялся двадцать один год, оставались считанные недели.

Как и прочие обитатели этого дома, она спала днем, просыпаясь обычно к часу. Временами, накинув легкое шелковое платье и натянув на голову капюшон, она гуляла по узким улочкам Чайнатауна. Иногда просто сидела в кресле-качалке в уединенном садике позади дома и смотрела, как полуденные цвета растворяются в чернильной ночи. И непременно раз в неделю она нанимала экипаж и проезжала мимо дома номер восемнадцать по Казуарина-роуд в надежде наконец застать Динов. Но за закрытыми ставнями по-прежнему не было заметно никаких признаков жизни, а вновь обратиться к мальчику-слуге она не осмеливалась, считая, что люди Во вполне могли приказать ему тотчас сообщить им о ее появлении. Она не хотела подвергать себя риску вместо Анны Дин застать в доме Во Шукэна.

Несмотря на восхищение и растущую любовь к мадам Блю, Сарина не могла заставить себя ей открыться. Не могла она доверить свой секрет и Мэй, боясь, что трубка развяжет ей язык и в опиумном дурмане она может предать Сарину. Поэтому Сарина держала свой секрет при себе, скрывая его, так же как и свое имя, за белой маской, голубым платьем и вуалью молчания.

Так было до того утра, когда она проснулась от собственного крика, вырванная им из кошмарного сна. Ее тело сотрясала дрожь, руки сжались в кулаки, а сердце с болезненной яростью билось о ребра. Во сне смерть сомкнула свои бескровные пальцы на горле ее сына и Сарина почувствовала это прикосновение так отчетливо, словно костлявая высасывала жизнь из нее самой.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Мэй в небрежно наброшенном халате и с трубкой в руках. Она подбежала к кровати и обняла Сарину за плечи.

– Я слышала, как ты кричала, – сказала она. – Что случилось, сестра моя?

– Мне приснился ужасный сон, – прохрипела Сарина, все еще с трудом дыша и держась за горло. – Боже мой, я чувствовала… он умер и я… словно я умерла, и он…

– Кто умер?

– Мой ре… мой о-отец. – Правда чуть было не выскочила наружу, но Сарина вовремя остановилась. – Он лежал там, и я не могла дышать, и…

– Вот. – Мэй протянула ей трубку. – Она прогонит преследующих тебя демонов.

– Нет. – Сарина оттолкнула ее руку. – Я не могу.

– Но она подарит тебе спокойствие, в котором ты так нуждаешься.

– Нет, Мэй, – простонала Сарина, вспоминая, как тщетно она пыталась заставить свою подругу бросить опиум. – Я не хочу. Посмотри, что она сделала с тобой.

– У меня тоже есть свои демоны, Сарина, – с горечью призналась девушка, – и я не могу жить без грез, которые дарит мне опиум.

Грезы во сне. Как хорошо Сарина помнила то утонченное чувство невесомости и покоя. Самое главное – покоя.

– Одна затяжка, сестра моя, может быть, две, – уговаривала ее Мэй. – Опиум облегчит твою боль и прогонит демонов. – Она поднесла трубку к упрямо сжатым губам Сарины. – Вдохни глубоко и почувствуй власть опиума, и он сделает твое тело легким облаком.

Сарина вдохнула и закашлялась, проглотив немного резкого белого дыма. Вторая затяжка далась легче, третья – еще легче. Один раз, пообещала она себе, только для того, чтобы заснуть. Вскоре знакомая сладостная пустота понемногу охватила ее, избавляя тело от боли, голову от страха и заменяя их сладостным, всепобеждающим спокойствием. Сарина вздохнула и закрыла глаза. Мягкое розовое облако, рожденное из лучей поднимающегося солнца, – примета еще одного летнего утра – подняло ее и понесло к благословенному забвению.

В следующий раз, проснувшись от кошмара, Сарина почти что ожидала увидеть около себя Мэй с разожженной трубкой. Но вместо этого с разочарованием обнаружила, что комната тонет в полумраке осеннего дня и что, как бы она ни пыталась, она не может заснуть. В этот вечер она впервые с трудом справилась с ролью хозяйки заведения. И теперь каждый раз, когда ночью ее одолевали ужасные сны, она проводила следующий вечер в каком-то оцепенении и валилась в четыре утра на кровать, в отчаянии призывая сон, который не приходил.

Однажды после очередного сна, в котором она гналась за мальчиком, все время ускользавшим от нее, Сарина пробралась в спальню Мэй и докурила трубку, которую та, провалившись в сон, оставила непогашенной. После этого Сарина раздобыла себе трубку и держала ее наготове на прикроватном столике. Это только на случай, если вернутся кошмары, уговаривала она себя. Но так как ужасные сны все повторялись и повторялись, трубка вскоре стала для нее печальной необходимостью.

Сарина выкуривала полную трубку опиума каждое утро, перед тем как лечь в постель, – только тогда она могла быть уверена, что страшные сны не вернутся. И уже десять дней она действительно спала беспробудно.

В то утро, пытаясь доказать себе, что она может обойтись без помощи опиума, Сарина легла спать, не притронувшись к трубке. Она просыпалась несколько раз и, в конце концов сдавшись, встала с кровати около полудня. К своему удивлению, она обнаружила, что во рту пересохло, а нос покрыли мелкие бисеринки пота. Вскоре она начала отчаянно чихать. Весь день ее снедало беспокойство, и она не могла проглотить ни куска без того, чтобы не почувствовать тошноту. Вернувшись к себе, чтобы отдохнуть перед утомительным вечером, она внезапно согнулась пополам из-за страшной рези в желудке. Сарина упала на кровать и прижала колени к груди. Спазмы не утихали.

Через несколько минут раздался легкий стук в дверь, и в комнату медленно вошла мадам Блю.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросила она Сарину, которая в ответ с трудом удержалась от стона, так сильна была боль.

– Я немного устала, только и всего.

– Ты почти ничего не ела сегодня, и я заметила, что ты дрожишь.

– Мне кажется, у меня небольшая лихорадка.

– Это не лихорадка, – грустно сказала мадам. – Ты страдаешь потому, что больше не можешь без опиума.

– Но я пользовалась трубкой совсем недолго! – запротестовала Сарина.

– Десять дней не такой уж короткий срок, мой Цветок Дракона.

– Не может быть! – вскричала Сарина. – Я ведь не впервые курю трубку.

– И как часто ты ею пользовалась раньше?

– Всего несколько раз, – призналась Сарина, всхлипнув от нового спазма.

– Понятно. – Глаза мадам Блю смотрели холодно. – К сожалению, ты убедишься в моей правоте: все твои неприятные ощущения пройдут, если ты сделаешь несколько затяжек.

– Н-нет, – с трудом сквозь стучащие зубы выговорила Сарина.

Но боль была невыносима. Поднявшись на локте, она потянулась к прикроватному столику, где лежали ее маленькая трубка и стилет. Она чуть было не опрокинула лампу, торопясь как можно быстрее схватить одну из тоненьких пластинок опиума, которые она хранила в маленькой фарфоровой миске.

– Не надо, Сарина, – попросила мадам. – Положи его назад.

– Я-я н-не могу, – простонала Сарина, борясь со слезами. Она насадила пластинку опиума на стилет. – Он необходим мне, чтобы унять боль.

– Остановись, пока еще не поздно, – молила мадам Блю. – Если ты боишься боли, я останусь с тобой и помогу тебе справиться с ней. Пожалуйста, Сарина, послушайся меня.

– Простите меня, – прорыдала Сарина, поднося стилет к пламени лампы, – но я не могу выносить эту боль.

Горестно вздохнув, мадам Блю повернулась и вышла из комнаты, оставив Сарину с ее трубкой и ее грезами.

Прежде всего Сарина увидела зеленые глаза. Он шагал к ней в густеющем тумане, и она улыбалась ему и махала рукой. Он поднял руку, чтобы помахать в ответ, но затем, казалось, передумал и вместо этого разъяренно указал на нее пальцем. Он показал на облако, которое она по ошибке приняла за туман, клубящееся вокруг нее как накидка, а потом повернулся и пошел прочь.

Она позвала его и поспешила вслед, но облако окутало ее полностью, и его прозрачная легкость превратилась в тугой кокон шелковистых нитей, и теперь она не могла даже шевельнуться. И когда тяжелое белое марево сомкнуло щупальца вокруг ее горла, Сарина снова позвала его. Тут кокон закрыл ей глаза, и она проснулась, обнаружив, что лежит, зарывшись лицом в подушку, а в ушах все еще звенит его имя.




Сжимая в руке запечатанное письмо, Мэй села в наемный экипаж и приказала вознице отвезти ее на почту на Квинз-роуд. Руки тряслись, голова раскалывалась, но мысли были удивительно четкими. Как только письмо было отправлено, она вернулась в дом мадам Блю и медленно поднялась по лестнице к себе на второй этаж. Ее тело жаждало опиума, и так как она успешно завершила свое дело, она заслужила вознаграждение – трубка ждала ее.

За стеной послышались крики Сарины, затерянной в лабиринте наркотического сна, и на глаза у Мэй навернулись слезы.

– Скоро, Сарина, – пробормотала она, устраиваясь на кровати. – Очень скоро, сестра моя, когда ты позовешь его, он будет рядом.

Удовлетворенно кивнув, она потянулась к трубке.




Глава 21


Дженсон ударил кулаком по столу, испытав какое-то извращенное удовлетворение от пронзившей руку боли. Каждый раз, когда он перечитывал письмо Мэй, его охватывали гнев и тревога.

Корабль внезапно качнуло. Дженсон чуть не упал на пол и перенес свою ярость на капитана, корабль и даже на море, стуча кулаком по столу до тех пор, пока не выбился из сил. Потирая ушибленную руку, он поднял глаза на масляную лампу, бешено раскачивающуюся над его головой, и моргнул, прогоняя набежавшие на глаза слезы.

– Проклятие, проклятие, проклятие! – Он отшвырнул письмо в сторону и начал безостановочно ходить взад-вперед по маленькой каюте. – Ты сделала большую глупость, Сарина, когда позволила мне уплыть одному. Проклятие, Сарина, я убью его! Я убью его за то, что он сделал с тобой!

Его взгляд снова упал на листок бумаги. В нацарапанном детским почерком Мэй послании говорилось лишь о том, что Во решил сделать Сарину своей любимой наложницей и поэтому она сбежала в Гонконг, где теперь живет вместе с Мэй в доме мадам Блю. Его поразило, что Мэй оказалась в борделе, удивило то, что Сарина предпочла остаться в Гонконге, а не вернулась домой в Америку, но больше всего его ужаснуло одно-единственное слово – опиум.

– Я говорил, что позабочусь о тебе, – продолжал Дженсон, в волнении проводя рукой по волосам, – а ты все твердила, что не нуждаешься в моей защите. Ха! Что ты за упрямое и безрассудное дитя, Сарина Пейдж! Не надо было мне тебя слушать!

Дитя? Он хмыкнул. Сарину Пейдж едва ли можно назвать ребенком. Его память услужливо нарисовала ее образ: прелестное лицо с золотистыми глазами и развевающимися по ветру золотистыми волосами, лукавая улыбка и роскошная фигура, затянутая в струящийся белый шелк. Жар, что так безжалостно терзал его в мечтах, словно в насмешку над всеми попытками забыть Сарину, вновь охватил его своими огненными щупальцами, медленно пробуждая желание.

Дженсон с размаху бросился на койку и, проклиная себя за слабость, вдруг вспомнил своего брата Гаррета, чью проницательность он оценил только недавно. Гаррет, вечно перепуганный и крайне благоразумный человек, выслушал своего старшего брата – искателя приключений и игрока, а затем осмелился назвать его осторожным дураком. Возможно, именно слово «осторожный» и повлияло на Дженсона, как красная тряпка на быка. Осторожный! В течение года он расширил их торговую империю, теперь их филиалы были и в Гонконге, и в Колумбии, а Гаррет осмелился называть его осторожным! Но он знал, что имел в виду брат.

Дженсон притушил лампу, радуясь наступившей темноте. Он потер глаза, охлаждая пылающие веки. Внезапно ему почудилось, что рядом с ним, на кровати, кто-то есть. Он протянул руку, но нащупал лишь пустоту. Сарина. Хилари. И та и другая побывали в его каюте.

Хилари он взял тогда, пылая от обиды, в отместку за то, что Сарина бросила его, а потом вышвырнул из своей кровати и своей жизни навсегда.

– Сарина. – Он прошептал это имя, и память о другой женщине ушла в небытие. Сжав кулаки, он потряс ими перед собой, словно заклиная невидимого Бога.

– Пожалуйста, позволь мне успеть туда, – взмолился он. – Просто позволь мне успеть вовремя.




Коляска медленно катилась по Баньян-стрит, а потом завернула на Казуарина-роуд. Сарина уже второй раз за утро приказала вознице объехать квартал. Она натянула почти на глаза капюшон своей голубой накидки и наклонилась вперед, сосредоточенно выглядывая в окошко. За последнюю неделю, после того как она обнаружила, что серые ставни белого домика распахнуты настежь, она уже в третий раз возвращалась сюда.

Пронзительный октябрьский ветер бился в дверцу коляски, дребезжал оконным стеклом, запотевшим от дыхания Сарины. С силой сжав руки, она готовила себя еще к одному разочарованию, когда увидела то, что заставило ее резко выпрямиться.

– Помедленней! – окликнула она возницу, отчаянно стуча по разделяющей их стенке.

Сарина задержала дыхание. Сквозь набежавшие на глаза слезы она увидела детскую коляску, которую везла по боковой дорожке высокая худая женщина в длинной розовой шерстяной накидке с капюшоном. Сарина впилась зубами в ладонь, чувствуя, как слезы орошают щеки и стекают по рукам.

– Наконец, – прошептала она. – Как же долго я ждала!

Когда экипаж поравнялся с женщиной, Сарина повернулась на сиденье, чтобы получше ее рассмотреть. У Анны Дин было изможденное лицо хронически больного человека, несмотря на пронизывающий ветер, щеки ее оставались впалыми и бледными. Одетая в теплую накидку, она, казалось, дрожала от холода. Когда она наклонилась вперед, капюшон сполз назад, открывая тусклые рыжеватые волосы.

Сарина приказала вознице завернуть за угол и остановиться. Она вылезла из экипажа и медленно пошла назад. Через несколько минут из-за поворота показалась женщина с коляской. Она шла, спрятав от ветра лицо, и заметила Сарину, лишь когда они чуть было не столкнулись. Женщина подняла глаза, извинилась и попыталась повернуть коляску в сторону.

– Какой отвратительный день! – воскликнула она в сердцах, сражаясь с тяжелой коляской.

– Ничего страшного, – поспешила успокоить ее Сарина. – Здесь всем хватит места.

– Спасибо, дорогая, – вздохнула женщина, явно исчерпав свои силы. – Боюсь, я слишком неуклюжа. Наша служанка справляется намного лучше.

Но Сарина уже не слышала ее. С пересохшими от волнения губами она смотрела на коляску.

– Можно? – спросила она.

– Да, да, конечно, – ответила женщина, отступая в сторону, чтобы дать Сарине возможность занять ее место.

Сарина заглянула внутрь, и ей показалось, что у нее сейчас остановится сердце. В окружении облачка мягких золотистых кудряшек она увидела лицо, которое все еще преследовало ее в ночных кошмарах, – лицо Дженсона Карлайла. Ее протяжный вздох потерялся в завывании ветра, когда пара темно-зеленых глаз открылась и с удивлением уставилась на незнакомого человека. Весь окружающий мир исчез. Она уже не сомневалась, чей это ребенок. Конечно, их – ее и Дженсона. Ли сказала правду.

– Кажется, мне пора возвращаться, – раздался чуть задыхающийся голос откуда-то сзади. – Пожалуйста, моя дорогая, сейчас ужасно холодно, и я боюсь, что он может заболеть.

– Прошу прощения, – извинилась Сарина, отступая в сторону на подгибающихся ногах.

Смотреть, как чужие костлявые пальцы поправляют одеяло, которым накрыт ее сын, было самой настоящей пыткой. Сарина боролась с невыносимым желанием оттолкнуть эту женщину, подхватить своего ребенка и убежать с ним так быстро и так далеко, как только можно.

– Вам плохо? – Тихий голос прозвучал с такой искренней заботой, а светло-карие глаза смотрели так мягко, что Сарину охватило чувство вины и сострадания.

– Я просто замерзла. – Она выдавила улыбку, украдкой бросив последний взгляд на сына. – Скажите мне… – Сарина на мгновение запнулась. – Вы здесь давно живете?

– Почти три года, – ответила та, с трудом переводя дыхание, так как только что повернула коляску.

– Я всего несколько дней назад прибыла сюда, – объяснила Сарина, – а муж сейчас в море, и он попросил меня поискать подходящий дом. Вы не знаете, в округе что-нибудь сдается?

Женщина покачала головой.

– Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Понимаете, мы сами только что вернулись из Европы… А сейчас, если вы меня извините…

Сарина снова протянула руку и остановила ее.

– Вы не скажете, как зовут вашего сына?

– Майкл Стивен, – сорвался резкий ответ с посиневших губ.

– Майкл Стивен. – Сарина медленно повторила про себя. – Майкл Стивен. Больше она не будет называть его Томасом Джоном. – Очень красивый ребенок, – тихо произнесла она.

Бледное лицо женщины вдруг озарилось такой радостью, что показалось Сарине даже красивым.

– Да, – кивнула она. – На нас с мужем действительно сошло благословение небес, как это, не сомневаюсь, произойдет когда-нибудь и с вами. – Она рывком сдвинула коляску с места. – Если вы как-нибудь снова окажетесь в наших краях, заходите на чай. – Она обернулась уже на ходу. – Дом номер восемнадцать по Казуарина-роуд. Моя фамилия Дин. Анна Дин.

– Спасибо, – отозвалась Сарина с благодарностью, – возможно, я так и сделаю.

Она стояла на холодном ветру, глядя вслед удаляющейся коляске и ощущая ужасающую пустоту в душе, где должны были быть чувства, и в руках, которые должны были держать ребенка. Но по крайней мере теперь она уверена, что Майкл Стивен Дин – действительно ее сын. И теперь она не только имеет повод снова показаться в этом районе, но и получила приглашение на чай от женщины, ставшей ее сыну матерью.

Пока Сарина медленно брела к поджидавшему ее экипажу, она с удивлением обнаружила, что ветер теперь кажется ей не таким уж и пронизывающим, а воздух не столь холодным. К тому времени когда она устроилась на кожаном сиденье коляски, к ней начали возвращаться какие-то ощущения. По телу разлилось головокружительное, ликующее тепло. Она рассмеялась так громко, что ей пришлось зажать рот рукой, чтобы не привлечь ненужного внимания.

Ее сын жив! Его зовут Майкл Стивен, а не Томас Джон, и он живет в семье Динов, а не с ней, но он все равно остается ее ребенком, плотью от ее плоти. Теперь, когда она нашла его, ничто не помешает ей хоть изредка видеться с ним. Придется пока довольствоваться этим, лучше немного, чем ничего, а проклятое «ничего» постоянно сопутствовало ей в течение десяти одиноких месяцев. Конечно, Сарина понимала, что такое положение не может длиться вечно. Она найдет способ вернуть своего сына, это лишь вопрос времени.

Сарина спала до полудня, убаюканная половиной порции опиума, и ее посетил всего лишь один кошмар, в котором, как всегда, фигурировал ее ребенок. Затем, впервые за несколько недель, она присоединилась к мадам Блю, чтобы позавтракать в ее спальне. Мадам в последнее время ела у себя в комнате и редко передвигалась по дому без помощи тросточки из черного дерева с серебряным набалдашником. Сарина с горечью замечала, как начинает увядать красота мадам и она морщится от боли, когда думает, что ее никто не видит.

– Ты сегодня выглядишь веселее, чем за все последние месяцы, – заметила мадам Блю с одобрительной улыбкой, когда Сарина налила им чай. – У тебя даже аппетит улучшился. – Она качнула головой в сторону второго куска поджаренной свинины, вслед за первым легшего на тарелку Сарины. – Неужели один из наших посетителей наконец-то вскружил голову упрямому Цветку Дракона?

– Это невозможно. – Сарина скорчила гримаску. – Цветок Дракона – это только маска, и вы это хорошо знаете. Такой женщины не существует.

– Боюсь, то же теперь относится и к самой Сарине, – вздохнула мадам Блю, отпивая чай. – Но не важно, Сарина ты или Цветок Дракона, – ты возродила интерес к дому мадам Блю, и за это я тебе бесконечно благодарна. – Она внимательно посмотрела на Сарину, и выражение ее глаз изменилось. – Несмотря на твои заверения в обратном, ты все же женщина, моя дорогая, и к тому же очень красивая. Ты поступишь весьма неразумно, если будешь продолжать игнорировать те драгоценные дары, которыми боги столь щедро осыпали тебя.

– Я не считаю, что спать с мужчиной за деньги – достойное применение этих так называемых даров, – ответила Сарина резче, чем собиралась. – Боюсь, что цена, которую я заплачу за это, превысит в таком случае доход.

– Мне кажется, ты имеешь в виду не только тех, кто готов купить себе женщину на ночь, но и всех мужчин без исключения. Неужели не найдется человека, способного освободить из добровольного заключения и тебя, и твое сердце, моя дорогая Сарина? Ты сама и тюремщик, и пленник, а значит, очень одинока.

Сарина стиснула зубы.

– Если и так, то вовсе не по своей воле.

– В таком случае ты позволила своему сердцу быть навеки прикованным к прошлому.

Сарина опустила глаза и промолчала.

– Правда – часто такой же лекарь, как и время, – продолжала мадам Блю. – Разве ты не хочешь облегчить тяжесть своих воспоминаний, разделив их с любящим тебя человеком? Я вижу, ты уже качаешь головой. Возможно, тебе стоит подумать об этом хорошенько, прежде чем принять решение. Ну же, моя дорогая, отнесись повнимательнее к словам старой женщины. Они сказаны с такой же любовью, как если бы мать разговаривала со своим ребенком.

– Я знаю. – Сарина послала ей благодарную улыбку, отодвинула стул, встала и, подойдя к мадам, обняла ее. – Вы для меня стали второй матерью, но, пожалуйста, наберитесь еще немного терпения. Я так долго хранила свои секреты, что теперь не могу заставить себя поделиться ими с другим человеком.

Собеседница ободряюще похлопала Сарину по руке и легонько поцеловала ее в лоб.

– Я подожду, моя дорогая. Я давно поняла, что нетерпеливый человек глуп и ничего не получит в жизни.

Сарина допила чай, а затем вернулась в свою комнату за накидкой. В квартале от дома мадам Блю она наняла экипаж и, устроившись на сиденье, поехала по знакомой дороге к Казуарина-роуд. День выдался теплее, чем предыдущий, и только легкий ветерок тревожил листья эвкалиптов и банановых деревьев, обрамляющих проплывающие мимо улицы.

В прошлый раз Сарина дала себе слово бывать в этом районе пореже, но сегодня она решила забыть об осторожности: она должна снова увидеть сына, чтобы удостовериться, что он не плод ее воображения, не мираж, навеянный парами опиума.

Они дважды проехали мимо дома Динов, но безрезультатно. Сарина в разочаровании прижалась лбом к прохладному стеклу окошка. Может, с ним что-то случилось? Что, если он заболел из-за того, что она задержала тогда Анну Дин на несколько минут на холодном ветру? Сарина подумала, не зайти ли и вправду к Динам на чай, но немедленно отказалась от этой мысли. Наконец, когда экипаж снова проезжал мимо небольшого тенистого парка на Баньян-стрит, Сарина увидела детскую коляску.

Вместо миссис Дин ее сегодня везла низенькая пухлая молодая девушка, по виду типичная жительница английской провинции. Ее светло-каштановые волосы были собраны в пучок на затылке, а круглые щеки и вздернутый носик слегка раскраснелись от холода. Вишневая накидка девушки ярким и радостным пятном выделялась на фоне серого дня, и когда Сарина вышла из экипажа и последовала за коляской в парк, ей даже захотелось петь.

Как только англичаночка устроилась на одной из широких каменных скамеек, покачивая одной рукой коляску, Сарина медленно, будто гуляет по парку, подошла к ней.

– Вы не против, если я присяду рядом? – вежливо спросила она. – Сегодня здесь так мало людей.

– Конечно, нет, мадам. – Девушка энергично тряхнула головой и сделала приглашающий жест рукой. – Я всегда скучаю без компании, а, видит Бог, наш малыш еще слишком мал, чтобы с ним разговаривать.

– Сколько ему? – спросила Сарина, заранее зная ответ.

– Скоро стукнет десять месяцев, и какой красавчик, не правда ли, мадам? Когда-нибудь разобьет немало женских сердец.

Как и его отец, горько подумала Сарина, глядя на прелестное лицо спящего сына. Лежащие полукругом на щеках ресницы были такими же черными, как и у Дженсона.

– У вас есть маленькие, мэм? – Этот невинный вопрос застал Сарину врасплох.

– Мы надеемся, что у нас когда-нибудь будут дети, – ответила она неопределенно.

– Это такое чудесное место для маленьких детей, мадам, – весело объявила девушка. Она оглянулась, затем, понизив голос, добавила: – Моя хозяйка, мадам Дин, она не может сама иметь детей. Этот малыш – найденыш, бедная крошка, но ему повезло: он нашел себе мамочку, которая подарит ему больше любви, чем захотела подарить собственная мать. Понимаете, мадам, маленький Майкл – это все, ради чего сейчас живет хозяйка. Бог благословил их всех.

Пылкое заявление девушки царапнуло Сарину по сердцу. Бог благословил. То самое выражение, которое употребила Анна Дин. Сейчас она не сможет забрать сына обратно, в этом Сарина уже не сомневалась. Майкл Стивен был смыслом жизни Анны Дин. Его считали подкидышем, от которого отказалась собственная мать, и пригрели чужие люди. Сарина с растущим отчаянием смотрела на сына, и чем дольше она смотрела, тем сильнее ей хотелось прикоснуться к нему.

Она жаждала потрогать каждый изгиб его маленького тельца и обнаружить все те местечки, прикосновение к которым заставит его засмеяться. Она мечтала почувствовать, как его маленькие пальчики исследуют ее лицо, дергают за волосы и смыкаются вокруг одного из ее пальцев так сильно, что их не оторвать. Толком не сознавая что делает, Сарина наклонилась над коляской и потянулась к ребенку.

– Эй, мадам, вы его разбудите!

Она почувствовала на плече руку девушки.

– Как только он просыпается, его невозможно снова уложить. Такой упрямый, наш маленький Майкл, всегда во всем имеет свое собственное мнение.

Как и его отец. Сарина откинулась на спинку скамейки и глубоко вздохнула. О чем она только думает? Может быть, пусть лучше все останется как есть и ей не стоит ощущать тяжести ребенка на своих руках? Потому что если она возьмет его хотя бы один раз, то не сможет никогда этого забыть и проведет всю жизнь, вспоминая об этом мгновении, прикованная к нему, так же как она уже прикована к другим воспоминаниям.

Она резко встала и послала девушке вымученную улыбку.

– Мне пора идти, мисс…

– Греер. Люси Греер.

– Люси, – повторила Сарина. – Спасибо за компанию.

Люси Греер дружелюбно кивнула.

– Надеюсь, скоро свидимся, мэм. – Она все еще улыбалась, когда Сарина запахнула поплотнее накидку и поспешно покинула парк.




В тот вечер, прежде чем одеться и спуститься вниз, Сарина сделала несколько коротких затяжек, чтобы успокоить нервы и облегчить боль. Если бы не это, она скорее всего осталась бы в своей комнате и ревела весь день. При поддержке опиума она была способна неспешно двигаться по дому, вести тихую и изысканную беседу и с приобретенной опытом легкостью флиртовать с каждым из мужчин, входивших к ним в течение ночи.

– Ну, кажется, я наконец-то нашел то, что искал, – протянул низкий голос, и в дверях появился высокий широкоплечий американец. Сорвав шляпу, он пригладил рукой свои густые каштановые кудри и, лукаво блеснув карими глазами, сказал: – Вы самая роскошная штучка, которая только попадалась на моем пути, мисс Цветок Дракона.

Это была игра, которую они разыгрывали каждую ночь в течение последней недели.

– Неужели, мистер Галван? – улыбнулась Сарина, склоняясь перед ним в глубоком поклоне.

– Не сомневайтесь, мисс Цветок Дракона.

– Вы, как всегда, мне льстите, мистер Галван. – Она сделала знак одной из служанок забрать его шляпу. – Покер, мистер Галван?

– Разумеется, мисс Цветок Дракона. – Он кивнул, предложил ей руку и позволил провести себя в первую из гостиных.

Сарина поймала на себе взгляд Тан Цы – слуги, приставленного наблюдать за игроками, и еле заметным покачиванием головы дала понять, что сама справится с мистером Галваном.

– Если я сегодня выиграю, мисс Цветок Дракона… – прошептал ей на ухо молодой человек, – как вы думаете, может быть, мне наконец хватит денег, чтобы купить немного времени в вашем обществе?

– Боюсь, что я, как и раньше, откажу вам, мистер Галван, – сказала она, успокаивающе похлопывая его по руке.

– Ну что ж, мисс Цветок Дракона… – Он принял отказ с улыбкой. – Но помните, рано или поздно я сломаю ваше упрямство. В любом случае вы ведь пожелаете мне удачи, не так ли?

– Удачи вам, мистер Галван, – напутствовала его Сарина и направилась обратно в холл. Она пришла как раз вовремя, чтобы приветствовать трех английских морских офицеров, которые забавляли ее тем, что всегда приходили вместе, а потом так же вместе уходили, пробыв у них ровно два часа.

Был уже почти час ночи. Легкая дрожь внутри напомнила Сарине, что осталось еще несколько тягостных часов, до того как она сможет вернуться к себе в комнату и получить благословенное забвение, которое дарила ей трубка. Подавив зевок, она как раз раздумывала, не запереть ли ей дверь на несколько минут раньше обычного, когда услышала, как кто-то поднимается по ступеням. Сарина еле слышно застонала. Все девочки заняты, и ей придется самой развлекать запоздалого посетителя, если он решит дождаться, пока кто-нибудь из них освободится.

Изобразив на лице приветливую улыбку, она решила быть как можно вежливей.

– Слава Богу, успел в последнюю минуту!

От звука этого голоса она застыла на месте.

– Здесь по-прежнему выполняется правило «не позже часа ночи»? – продолжил насмешливый голос. – Я никогда не видел тебя раньше. – Сейчас в знакомом голосе прозвучала некоторая растерянность. – Где мадам Блю?

Мысль о том, что он был хорошо знаком с заведением мадам, мгновенно остудила жар, пронзивший ее тело. Ее взгляд медленно поднялся с кончиков его черных сапог на затянутые в серо-сизые брюки ноги, пробежал по фалдам серого фрака и белому жилету, а затем резко остановился на булавке с огромной серой жемчужиной, заколотой в серо-белый шейный платок.

Все так же не поднимая головы, она произнесла свистящим шепотом:

– Я Цветок Дракона, ваша хозяйка. – Даже опустив глаза, Сарина чувствовала на себе его настойчивый взгляд и отчаянно боролась с собой, стараясь сохранить спокойствие.

– А мадам Блю?

– Она спит у себя в комнате. Если хотите, я могу разбудить ее.

– Нет, подожди.

Прикосновение его руки к запястью вызвало огненную бурю в ее теле.

– На самом деле я ищу другую женщину. Ее зовут Сарина. – Он вскинул брови, услышав ее резкий вздох. – Ты с ней знакома?

Она едва расслышала его слова за громким биением своего сердца. Он пришел за ней! Но как он узнал, где ее искать? Ни один человек на свете не знал этого, кроме… Мэй! Неужели Мэй послала за ним?

– Я спрашиваю, ты ее знаешь? – В его голосе росло нетерпение, а пальцы все сильнее сжимали ее руку.

– Нет. – Она покачала головой, не понимая, что заставило ее солгать и в какую игру она сейчас играет. Сарина с гордостью подумала, что он не узнал ее.

– Тогда отведи меня к мадам Блю. – Его голос оставался суровым, но руку он отпустил.

Все еще ощущая прикосновение его пальцев к своей коже, Сарина дала ему знак следовать за собой. Она чувствовала, как его взгляд блуждает по ее спине, следуя ритму ее соблазнительно раскачивающихся бедер, очерченных плотно прилегающим к телу синим платьем. И когда она первой начала медленно подниматься по лестнице, ее ноги, мелькавшие в разрезе платья, ощутили тепло его взгляда.

Струящийся по ее коже прохладный шелк платья казался ей теплее с каждым шагом, потому что она вела его по коридору не в спальню мадам Блю, а в свою комнату.

Она потянулась к бронзовой ручке двери, но он отодвинул ее в сторону.

– Позвольте мне, – галантно предложил он.

Он наклонился над ней, чтобы открыть дверь, и там, где его грудь коснулась ее плеча, пробежали языки огня. Сарина пропустила его в комнату первым, затем вошла, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней.

– Что это за шутки? – возмутился Дженсон, развернувшись к ней лицом, после того как увидел, что комната пуста.

– Не слишком ли стара мадам Блю для мужчины ваших лет? – пробормотала она, призывно выгибаясь и отмечая, как его глаза остановились на соблазнительной выпуклости ее груди. – Разве Цветок Дракона не сможет доставить тебе удовольствие?

– Да, Цветок Дракона, безусловно, удовлетворит меня, – прорычал он и, схватив ее за руки, с силой их сжал, – но только после того, как она отведет меня к мадам Блю.

– Ты причиняешь боль Цветку Дракона, – пожаловалась она.

– Я причиню ей еще большую боль, если она…

– А если я отведу тебя к тому человеку, о котором ты спрашивал?

– Значит, ты знаешь Сарину!

Она кивнула. Она уже устала от игр, а его пальцы могли оставить на ее обнаженных руках синяки, которые ей никак нельзя иметь.

– Сначала ты должен отпустить меня.

Его руки упали.

– Хорошо. А теперь признавайся, где она?

Не говоря больше ни слова, Сарина сняла парик, тряхнула головой, и ее волосы рассыпались по плечам каскадом мерцающего золота. Затем с легким торжествующим смешком она произнесла:

– Она стоит прямо перед тобой.




Глава 22


– Сарина! – Он пошатнулся, выкрикнув ее имя.

Сарина подняла голову, чтобы наконец-то посмотреть ему в глаза. В их зеленых глубинах удивление медленно сменилось искорками юмора.

– Для такой невинной девушки, какой ты была, ты удивительно быстро освоила роль соблазнительницы, моя дорогая мисс Пейдж, – сухо заметил он.

Она ответила ему холодной улыбкой.

– Разве не к этому, как вы говорили, меня всегда тянуло?

– Иногда человеку хочется и ошибиться, – отрезал Дженсон.

– О, по-моему, вы слишком часто ошибались, мистер Карлайл!

Внезапно его рука поднялась, и на мгновение Сарине показалось, что он сейчас ударит ее, но, к ее огромному удивлению, он всего лишь дотронулся до одного из ее золотистых локонов и медленно намотал его себе на палец. А затем начал нежно, но настойчиво тянуть ее к себе. Она покачнулась и попыталась устоять, но выбор был несложный: либо поддаться ему, либо лишиться некоторой части волос.

– Может быть, ты найдешь более теплые слова для человека, который переплыл океан, чтобы узнать, правду ли говорят мужчины двух континентов о загадочном Цветке Дракона? – Его голос звучал тихо и насмешливо, а взгляд упрямо возвращался к губам, и Сарина почувствовала, как они невольно размыкаются и увлажняются под этим гипнотическим взглядом.

– Не надо, – прошептала она.

– Это все, что говорит Цветок Дракона мужчинам, которых она приводит к себе в спальню?

Страх усилил и без того яркий румянец на щеках Сарины.

– Цветок Дракона не знает, что сказать?

Их губы оказались всего на расстоянии дюйма друг от друга. Она закрыла глаза, пытаясь уменьшить его власть над собой, избавиться от воздействия той силы, что таилась в его удивительных зеленых глазах. Сарина хотела отвернуться, но он удержал ее. Ее изголодавшееся тело жаждало тепла, которое могла дать лишь его близость, но близость Дженсона также бередила незажившую рану в душе, и она снова начинает болеть и кровоточить.

– Сарина? – Сейчас это был удивленный шепот.

Она выбрала боль и отвернулась. Его губы скользнули по ее шее, и, пытаясь совладать с собой, Сарина легонько прикусила нижнюю губу.

– Пожалуйста, отпустите меня, я должна спуститься вниз, – пробормотала она, сражаясь с набегавшими на глаза слезами.

– Разве моя компания для тебя недостаточно хороша? – обиделся Дженсон. – Или ты боишься, что я не в состоянии заплатить за столь дорогую шлюху?

– Отпусти меня, ты…

Прикосновение его губ заставило ее замолчать. Он взял ее лицо в ладони и всей своей тяжестью прижал Сарину к стене. Охваченный гневом, отчаянием и всепоглощающим желанием, он терзал ее рот, а Сарина словно оцепенела, не в состоянии протестовать или оттолкнуть его.

Послышался резкий стук в дверь. Дженсон замер. Стук повторился, и он отпустил Сарину. Она подождала еще мгновение, чтобы восстановить дыхание, и громко спросила:

– Кто там?

– Это Тан Цы, мисси.

Она нахмурилась: видимо, внизу произошло что-то непредвиденное.

– Одну секунду, Тан Цы, – воскликнула она, поспешно убирая свои волосы под парик.

Быстрый взгляд в зеркало подтвердил ее самые худшие опасения. Рисовая пудра местами осыпалась, краска с губ сошла, а парик растрепался. Не успевая как следует поправить прическу, Сарина просто пригладила торчащие пряди и поспешила к двери. Открыв ее лишь настолько, чтобы самой видеть Тан Цы, а он не мог заглянуть в комнату, она извинилась за то, что заставила его ждать.

Как обычно бесстрастный, он поклонился ей и, сосредоточенно глядя прямо перед собой, передал запечатанный белый конверт. Такие конверты наряду с другими письменными принадлежностями лежали у них на столе в гостиной.

– От мастера Галвана, – сказал Тан Цы. – Он ждет ответа.

Сарина вскрыла конверт, развернула сложенный вдвое лист бумаги, и на пол посыпались английские банкноты. Не обращая внимания на деньги, которые тотчас же поднял Тан Цы, она быстро прочитала короткое послание.

«Как вам это для начала? – писал Галван почерком таким же четким и резким, как и его манеры. – Скажите «да», мисс Цветок Дракона, и я вернусь к игральному столу и вытрясу из этих идиотов остальное».

Настойчивость молодого техасца вызвала некое подобие улыбки на ее хмуром лице. Сарина взяла у Тан Цы деньги, вложила их в письмо и засунула обратно в конверт.

– Пожалуйста, передай мистеру Галвану, что ответ по-прежнему отрицательный, – сказала она слуге, – но тем не менее поблагодари его от моего имени.

– Очень хорошо, мисси. – Он снова поклонился ей и быстро вышел из комнаты.

Сарина еще раздумывала, не спуститься ли вниз к гостям, но Дженсон принял решение за нее – захлопнув дверь. Прислонившись к двери спиной, он засунул руки в карманы и с презрительной усмешкой медленно оглядел Сарину с головы до ног.

– Не объяснишь ли ты мне разницу между тем, чем ты занимаешься сейчас, и тем, что делала у Шукэна?

– Это не то, что ты думаешь, – бросила она обиженно.

– Только не говори мне, что теперь ты предпочитаешь нескольких человек одновременно.

Сарина решила, что не следует даже и отвечать на подобное оскорбление.

Раздраженно вздохнув, Дженсон заметил:

– Хотел бы я знать, что прячется в твоей прелестной головке, Сарина. Может быть, тогда мы бы не ссорились все время.

Она искоса глянула на него.

– Тогда и мне неплохо бы узнать, что ты от меня скрываешь.

– Думаю, это справедливое требование, – сказал он, делая шаг вперед. – Хотя при чем здесь справедливость? Я хочу получить от тебя несколько ответов, Сарина, и не собираюсь больше перебрасываться словами. Почему ты здесь? Зачем ты приехала в Гонконг и как, черт возьми, оказалась у мадам Блю?

Сарина мятежно тряхнула головой.

– Я могу спросить тебя о том же.

– Хватит, Сарина! – рявкнул он. – Я хочу знать правду.

– Я тоже.

– Хорошо, в таком случае я скажу тебе. – Он глубже засунул руки в карманы брюк, подошел к окну и, не оборачиваясь, сказал: – Я здесь, потому что Мэй прислала мне письмо. В нем говорилось о том, что Шукэн хочет сделать тебя своей наложницей, что ты покинула поместье и живешь теперь у мадам Блю.

– Это правда? – пробормотала Сарина, чувствуя как у нее начинает кружиться голова. Ее желудок пронзила резкая боль, и она мельком подумала: интересно, причиной тому неожиданное признание Дженсона или ее потребность в опиуме? – Ты приехал из-за меня?

Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, и на его лице появилась лукавая улыбка.

– Ну, я мог бы сказать, что рано или поздно все равно оказался бы здесь. У меня ведь есть конторы в Гонконге, помнишь?

Она опустила глаза, чувствуя себя разочарованной.

– Помню, – ответила она.

– Мне кажется, теперь твоя очередь, мой дорогой Цветок Дракона. – И черная бровь вопрошающе поднялась вверх.

– Ты же знаешь, почему я покинула Шанхай, – протянула Сарина, пытаясь выиграть время, чтобы придумать как можно более правдоподобное объяснение.

– Но почему ты выбрала Гонконг? Почему просто не вернулась домой?

Она пожала плечами.

– У меня больше нет дома, и едва ли имело значение, куда мне ехать.

– Но ты выбрала Гонконг, – настаивал он. Сарина не отрывала глаз от точки где-то над головой Дженсона, решив предложить ему несколько откорректированную версию событий.

– Я могла сбежать только из Шанхая, и Во предоставил мне эту возможность, когда настоял, чтобы я сопровождала его в город. Единственный корабль, отплывавший в тот день, направлялся в Гонконг, поэтому мне не оставалось выбора. Пока я ждала корабль в Америку, я поиздержалась и решила поискать работу, однако чуть было не столкнулась на улице с двумя людьми Во. Я так испугалась, что они меня узнают и вернут к Во, что пришла сюда. Мадам Блю нужна была хозяйка, а мне требовалось убежище.

– И это все?

Встретив его скептический взгляд, Сарина взорвалась:

– Ты считаешь, что заслуживаешь еще чего-нибудь? Ты задал мне вопрос, и я дала тебе ответ, а сейчас, когда я удовлетворила твое любопытство, я была бы рада, если бы ты ушел. – Она метнулась к двери и широко распахнула ее перед ним: – Сейчас же!

– У меня все еще остались вопросы, которые…

– А у меня больше нет ответов, – резко оборвала она его.

– Я не уйду, пока не узнаю правды.

– Тогда я позову Тан Цы.

Он широкими шагами пересек комнату и снова захлопнул дверь. С яростным криком Сарина потянулась к дверной ручке, но Дженсон преградил ей дорогу и схватил в объятия. Она начала было вырываться, но внезапно почувствовала, как ее тело пронзила судорога.

– Ты надеешься, что я уйду, чтобы ты могла остаться наедине со своим проклятым опиумом, не так ли, Сарина? – Его слова больно ужалили ее, и Сарина отвернулась. – Если тебя интересует, откуда я это знаю, то учти: Мэй написала и об этом тоже.

Сарина закрыла глаза, с трудом подавив рыдание, и возблагодарила Господа за то, что никогда не рассказывала Мэй о своем сыне. Хотя бы на это ей хватило предусмотрительности.

– Почему, Сарина? – Он тряс ее за плечи. – Почему опиум? Это Шукэн дал его тебе? Он это сделал, черт подери? Отвечай!

– Однажды я ошпарилась кипятком, и он дал мне трубку, чтобы облегчить боль, – выпалила она первое, что пришло ей в голову.

– А сейчас?

– Я плохо спала, меня мучили ужасающие кошмары, а опиум помогал мне заснуть.

– То же самое сделал бы бокал портера или бренди, – нетерпеливо прервал он, – но у тебя не возникло бы пагубной привычки ни к тому, ни к другому. Ох, Сарина, – прошептал он, прижимая ее голову к своей груди. – Сарина, позволь мне помочь тебе. Позволь мне помочь тебе заснуть без опиума.

Она хрипло рассмеялась.

– И как ты собираешься это сделать? У тебя есть магические заклинания, чтобы входить в мои сны?

В ответ он обхватил ладонями ее лицо и с нежностью заглянул в глаза.

– По-моему, тебе не стоит плакать с этой рисовой пудрой на лице. Ты сейчас представляешь такое потешное зрелище!

– Спасибо, – всхлипнула она, невольно подняв глаза на его испачканный сюртук. Проследив за ее взглядом, Дженсон разразился громким хохотом.

Желание сопротивляться покинуло Сарину, когда его такой знакомый глубокий смех наполнил комнату, заполняя и пустоту в ее душе.

Все еще улыбаясь, он подцепил полусогнутым пальцем ее подбородок и, заставив Сарину поднять голову, легонько провел губами по ее губам. Затем он поцеловал ее – нежно, мягко и неторопливо. Она ответила, сначала осторожно и нерешительно, а потом со всевозрастающим пылом. Сарина обхватила его за шею, а тем временем его руки скользили по ее спине, сжимали ее мягкое, податливое тело.

Он прервал поцелуй, но лишь для того, чтобы пробежать губами по ее щекам, а потом нашел нежную ямочку между шеей и ключицей. Сарина еле держалась на ногах. Он поцеловал ее в мочку уха, затем обвел языком его чувствительный завиток. Соски Сарины напряглись и окаменели. Не переставая ласкать ее, Дженсон начал расстегивать маленькие пуговки на платье, открывая дюйм за дюймом ее золотистую кожу.

Когда его пальцы легли на ее грудь и начали нежно поглаживать шелковистое полушарие, Сарина застонала. Губы коснулись соска, и она содрогнулась, тело захлестнула волна тепла, и Сарина вся оказалась во власти тысячи болезненно-сладостных ощущений.

Он очертил рукой выпуклость ее бедра, провел вниз, по шелковистой коже, там, где разрез платья открывал стройную ногу. Тепло его ладони несло с собой огонь.

Громкий удар в дверь заставил их отпрянуть друг от друга. Она еле успела одернуть платье, как дверь с шумом распахнулась и в комнату вкатились два человека. Один из них был Галван, а другой – Тан Цы. Придерживая рукой расстегнутый лиф платья, Сарина отпрянула назад. Галван вскочил на ноги и размахнулся, чтобы еще раз ударить китайца. Она закричала, услышав треск ломающейся кости, и спрятала лицо на груди у Дженсона.

Мгновение спустя она почувствовала, как чьи-то руки отрывают ее от Дженсона, но торжество Галвана длилось недолго. Его улыбка превратилась в гримасу боли, когда Тан Цы ударил его сзади по затылку. Противники снова упали на пол. Из верхней губы Галвана лила кровь, но это были сущие пустяки по сравнению с алым потоком, струившимся по лицу Тан Цы.

Пальцы Галвана сомкнулись вокруг шеи слуги, и тут Сарина услышала звук взводимого курка и холодный голос Дженсона:

– Терпеть не могу вмешиваться в хорошую драку, джентльмены, но мое терпение на исходе.

Дерущиеся замерли. Галван опомнился первым и воспользовался этим преимуществом, чтобы нанести еще один удар по лицу Тан Цы. Сарина снова закричала, но Дженсон уже опустился на колени и прижал дуло пистолета к виску Галвана.

– Я не люблю повторять дважды, – холодно заметил он. – А сейчас поднимайтесь и убирайтесь отсюда. Немедленно.

Громадина американец оттолкнул Тан Цы, словно бык, стряхивающий назойливую муху, и, пошатываясь, поднялся на ноги. Дженсон подал Тан Цы руку, и китаец, с трудом приняв вертикальное положение, медленно побрел из комнаты, прижимая руку к залитому кровью лицу. Американец запустил пальцы в свою густую шевелюру и глупо улыбнулся, переводя взгляд с Сарины на направленный на него пистолет.

– Я решил, что не смогу никак иначе заполучить вас, мисс Цветок Дракона, – пояснил он, уже уходя, – но я вижу, вы без меня не скучали. – Он метнул на Дженсона завистливый взгляд.

Но Дженсон лишь с грохотом захлопнул за ним дверь.

Сражаясь с пуговицами на платье, Сарина на подгибающихся ногах добралась до прикроватного столика. Она слышала, как Дженсон запирает дверь, но, не обращая на это внимания, быстро насадила маленький шарик на кончик стилета и поднесла его к пламени зажженной лампы. Но в тот момент, когда шарик начал дымиться, Дженсон схватил ее за плечи, развернул к себе лицом и выбил стилет у нее из рук. Шарик упал на пол. Сарина, шипя, как рассерженная кошка, кинулась на Дженсона, готовая выцарапать ему глаза.

– Мне кажется, достаточно драк для одной ночи, – заметил он, удерживая ее за запястья.

– Оставь меня в покое! – крикнула она. – Это моя комната, и я хочу, чтобы ты убрался отсюда!

– И ты станешь добычей первого же жирного быка, который решит сюда ввалиться. – Дженсон укоризненно поцокал языком. – Святые небеса, Сарина, даже если дверь заперта, в подобном заведении девушка не может считать себя в безопасности.

– У нас есть охранники, которые следят за клиентами.

– Ах да, охранники, – кивнул он. – Всего минуту назад я лично убедился, сколько от них пользы.

– Ублюдок! – в гневе выпалила она. – Ты по-прежнему обожаешь все переворачивать с ног на голову.

– Я уже сказал, что хочу тебе помочь, черт побери!

– Мне не нужна твоя помощь!

– Нужна!

– Нет!

Он уронил руки.

– Бог мой, Сарина, ты мне больше нравилась в роли добродетельной учительницы. Скоро ты начнешь говорить, как портовый грузчик.

Она пропустила его замечание мимо ушей, опустилась на колени и протянула руку, чтобы подобрать стилет, но Дженсон быстро наступил на него ногой.

– Сарина… – Его голос снова стал нежным. – Сарина, позволь мне остаться и доказать тебе, что ты сможешь пережить ночь без опиума. Позволь мне помочь тебе, Сарина. Пожалуйста!

Она медленно выпрямилась. Он притянул ее к себе и, стащив черный парик, провел по мерцающей пелене ее волос, золотистой волной накрывших плечи.

– Позволь мне поддержать тебя, – пробормотал он, прижимаясь губами к ее лбу. – Я прогоню ночные кошмары, Сарина, и помогу тебе избежать боли.

Она подняла голову, чтобы взглянуть на него, и решила, что ему можно довериться, по крайней мере сейчас. Но она колебалась, страшась боли и еще больше страшась того, что он увидит, как низко она пала.

– Я боюсь, – призналась она в конце концов.

– Я знаю, – сказал он, снова начиная расстегивать пуговицы на ее платье. – Но я здесь, с тобой.

Оставшись в одной шелковой рубашке, она задрожала – как от вечерней прохлады, так и от растущей потребности в опиуме. Дженсон закрыл окно и вернулся к кровати, чтобы набросить на нее покрывало, а затем начал раздеваться. В золотистом мерцании масляной лампы его кожа, все еще покрытая летним загаром, напоминала цветом старинную бронзу. Твердость его мускулов смягчалась легким шелковистым покровом черных волос. Сарина закрыла глаза, борясь с желанием, и отодвинулась на самый край кровати. Дженсон опустился рядом и притянул ее к себе, устроив ее голову у себя на груди.

Но, несмотря на толстое покрывало и тепло его тела, ее сотрясала неудержимая дрожь.

– Дженсон… – Она произнесла его имя вслух, все еще не совсем уверенная, что он действительно лежит рядом с ней, а не привиделся ей, как обычно, в туманной дымке наркотических снов. – Дженсон, – прошептала она, уткнувшись ему в грудь и чувствуя под губами биение его сердца.

– Я здесь, Сарина, – донеслось в ответ. – Я здесь.

Ее желудок начали скручивать спазмы. Она стиснула зубы, пытаясь не закричать, но ее сопротивление слабело с каждым приступом боли. Она чихнула сначала один раз, и, хотя попыталась удержаться, скоро она чихала так часто и так сильно, что единственное, о чем она думала, – это хватит ли ей времени вздохнуть. Когда боль в желудке усилилась, Сарина свернулась калачиком, но это не принесло облегчения. Дженсон перевернул ее на спину и начал массировать живот. Снова и снова, круг за кругом, его руки гладили и согревали ее тело, разглаживая какие-то узлы внутри и принося ей временное спокойствие.

– Д-дженсон, – позвала она его сквозь красную паутину боли, мешавшую ей видеть. – По-по-говори со мной. П-пожалуйста, поговори со м-м-мной.

Он отвел упавшую ей на лоб прядь и улыбнулся.

– Наверное, тебе будет приятно узнать, что я решил не вести никаких дел с Шукэном? Когда мы вчера пришвартовались, один из моих людей отправил ему в контору послание, в котором говорилось, что «Торговая компания Карлайла» разрывает договор с Во Шукэном.

Ее боль мгновенно уступила место удивлению.

– Н-но ты сказал, что его шелка лучшие в Китае.

– Так оно и есть, – согласился Дженсон, – но если повезет, я смогу найти другие не хуже. За последние несколько лет я отказал нескольким неплохим производителям шелка, причем некоторые из них были готовы платить вдвое больше, чем я запрашивал с Шукэна, – это все равно выходило им дешевле, чем у компании «Джордан и Матсон». Не волнуйся обо мне, Сарина, я должен был сделать это еще давным-давно. Единственный, кого мне искренне жаль, – это Льюис Дин: ему, вероятно, придется испытать на себе всю силу гнева Шукэна, когда тот получит мое письмо.

При упоминании Льюиса Дина Сарина поморщилась. Ее, словно острым клинком, пронзила внезапная судорога, и расплывчатое видение жены Дина, толкающей коляску с сыном, вызвало у нее горькое рыдание. Она быстро повернулась на бок и придвинулась как можно ближе к Дженсону, облегченно вздохнув, когда его руки снова сомкнулись у нее на спине.

– Твоя очередь, Сарина, – сказал он несколько мгновений спустя. – Я хочу, чтобы ты рассказала мне о Мэй.

Собравшись с духом, она тихонько поведала историю Мэй, предварительно взяв с него клятву молчать.

– Боже, но каким дураком оказался Чен, – простонал Дженсон. – Как они могли подумать, что им удастся сбежать?

– Я даже не знаю, жив ли Чен, – прошептала Сарина, и ее сердце сжалось при воспоминании о пепельно-сером лице и пустых глазах юноши.

– Бедные, невинные дурачки, – снова пробормотал Дженсон.

Сарине хотелось спросить его, считает ли он их глупцами, потому что они осмелились пойти наперекор Во или потому что полюбили друг друга. Но она знала, что никогда не задаст подобный вопрос. Боль внутри нее начала слабеть, дрожь прошла, и она, нежась в объятиях Дженсона, повернула голову и глядела на мерцающие тени. Через несколько секунд она зевнула.

– Тебе хочется спать? – спросил он, нежно проводя губами по ее лбу, носу, губам.

Уже почти во власти сна, она повернула голову, и их губы встретились. Сарина легонько куснула его нижнюю губу. Дженсон застонал, и, хотя Сарине хотелось продолжить, она внезапно почувствовала, что уплывает куда-то вдаль. Ее веки тяжелели, она моргнула, отчаянно пытаясь удержать глаза открытыми. Ей хотелось большего, чем просто нежное прикосновение. Но ее веки снова сомкнулись.

И так, против своей воли, она – которая когда-то отчаянно жаждала сна – бесславно сдалась ему. Сарина заснула.




Глава 23


– За тебя, Сарина, и за первую полную событий неделю, – гордо сказал Дженсон, поднимая бокал с бренди и чокаясь с ней.

Она выслушала его тост с лукавой улыбкой и отпила большой глоток из своего бокала. Она не только была тронута его словами, но и по-настоящему гордилась собой. Стоило только вспомнить страдания тех первых ночей, когда Дженсон терпеливо отучал ее от трубки!

– Мне кажется, будет справедливо, если тебе достанется только половина комплиментов, – сказала она ему и немного смутилась, встретив в ответ его откровенный взгляд. Только подумать, целых семь ночей он держал ее в своих объятиях, – казалось, за это время их тела так же хорошо узнали друг друга, как и их души, – и ни разу не попытался воспользоваться ее слабостью или их близостью и заняться с ней любовью. Сделав еще один глоток, Сарина с огромным удивлением отметила, что была скорее разочарована, чем обрадована его джентльменским поведением.

– Мы вроде бы собрались праздновать, – попенял он ей. – Откуда такой пасмурный вид?

После очередного глотка она почувствовала себя необычайно раскованно и, дерзко вскинув голову, произнесла с наигранной веселостью:

– Сейчас, когда вы считаете меня полностью вылечившейся, доктор Карлайл, неужели мне придется снова спать одной?

Он вопросительно приподнял бровь.

– Ну, Цветок Дракона, я шокирован. Кажется, за этим заявлением скрывается некое неприличное предложение.

Она вспыхнула от собственной откровенности и, поднявшись со стула, подошла к окну.

– Мне кажется, я попал в точку. – Дженсон подошел к ней. Он отобрал у нее бокал и поставил на столик. – Сарина? – Он развернул ее лицом к себе и обнял.

Сарина потянулась к нему и привычно положила голову ему на грудь. Ее руки обхватили его широкую сильную спину, она вдохнула знакомый мужской запах и подумала, что готова вечно стоять вот так в объятиях Дженсона.

– Сарина? – тихо спросил он, зарывшись лицом в ее волосы. – Сарина, кто такой Майкл?

Она замерла.

– Майкл? – пробормотала Сарина, слыша, как отчаянно бьется ее сердце.

– Несколько раз за последнюю неделю ты звала во сне кого-то по имени Майкл. – Он подцепил пальцем ее подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. – У меня есть соперник по имени Майкл?

Сарина потупилась. Шок от того, что имя сына было произнесено вслух, начал проходить, и она ответила как можно более легкомысленным тоном:

– Ревнуешь?

– Ревную? – повторил он. – Я удивлен, что это только Майкл. Я ожидал, что это будет и Давид, и Вильям, и Джон, и…

Она игриво толкнула его в плечо.

– Ты избегаешь ответа на мой вопрос, Дженсон.

– Так же как и ты, моя дорогая, – парировал он, легонько щелкнув ее по носу. – Дам положено пропускать вперед.

Интересно, как он поступит, если она скажет правду? «Майкл – это имя твоего сына, Дженсон» – такой ответ он заслужил, и вместе с тем это был единственный ответ, который она не могла ему дать. Знать, что они родители ребенка, которого им никогда не подержать в руках, никогда не воспитывать, никогда… Она быстро взяла себя в руки.

– Так звали моего брата-близнеца, – в конце концов сказала она, глядя в пространство. – Он умер от дифтерии, когда нам было четырнадцать.

– О, Сарина, прости. – Он с силой притянул ее к себе. – Мне так жаль…

«Прости меня, Дженсон, – прошептала и она про себя. – Прости меня за ложь». Хотя в некотором смысле это было правдой. Майкл Стивен был мертв для нее, для них обоих. И так же, как бывает у близнецов, половина ее души умерла вместе с ним. Внезапно ей стала невыносима близость Дженсона. Она вырвалась из его объятий, схватила хрустальный графин и налила немного бренди в бокал. Трясущимися руками она поднесла его ко рту.

– Надеюсь, ты не станешь пьяницей, – поддразнил ее Дженсон, когда она одним глотком опустошила бокал. – Я предложил тебе держать алкоголь поблизости на тот случай, если ты не сможешь заснуть, а сейчас вовсе не время для сна. – Говоря это, он резким щелчком открыл крышку карманных часов и, увидев, сколько времени, нахмурился. – Между прочим, почти два. У меня на два тридцать назначена встреча, поэтому мне сейчас надо уйти. – Он легонько поцеловал ее в губы. – Увидимся, как обычно, около десяти вечера.

Он уже был на полпути к двери, когда его остановил голос Сарины:

– Я все еще жду твоего ответа, Дженсон.

Мгновение он казался озадаченным, затем ухмыльнулся и подмигнул.

– Ревность? А как ты думаешь?

Он весело махнул рукой и вышел. С размаху она швырнула бокал в закрытую дверь, и когда он со звоном разлетелся на тысячу осколков, почувствовала себя немного лучше.

Она подождала еще минут пятнадцать, а затем надела свою длинную синюю накидку и набросила на голову капюшон. Поспешно выйдя из дома, она прошла два квартала, прежде чем нашла пустой экипаж. Маршрут стал для нее настолько утомительно знакомым, что она откинулась на сиденье и закрыла глаза. Это превратилось для нее в своеобразную игру: надо было, зажмурившись, угадать, сколько они проехали. Сарина так поднаторела в этом, что открыла глаза как раз в тот момент, когда коляска подъезжала к белому домику со стального цвета ставнями и узкой, вымощенной плитами дорожкой.

Она поправила капюшон и выпрямилась. Это была ее четвертая поездка в гору на этой неделе, но она ни разу не видела ни детской коляски, ни Анны Дин или Люси Греер.

Начал накрапывать мелкий дождик, и Сарина пришла в отчаяние, понимая, что вряд ли они выйдут на прогулку в такую погоду. Экипаж покатил мимо опустевшего парка на Баньян-стрит, и Сарина начала нетерпеливо барабанить пальцами по стеклу. Она прикусила губу, когда они сделали второй, а затем и третий круг по Казуарина-роуд. Когда же они приблизились к дому Динов в четвертый раз, она приняла решение: несмотря на риск, она воспользуется приглашением Анны Дин на чай – она должна повидаться со своим сыном.

Внезапно ее глаза расширились. Перед домом Динов остановилась чья-то коляска. У Сарины перехватило дыхание. Мужчина, одетый в темно-серый сюртук и брюки, с черным маленьким саквояжем вышел из экипажа и поспешно зашагал по дорожке. Врач! Неужели Майкл Стивен болен? С ним что-то случилось? Может быть, поэтому она не видела коляску почти неделю?

Сарина приказала вознице проехать вперед и остановиться на углу улицы. Она устроилась поудобнее и стала ждать, беспрестанно поглядывая назад. Мимо них проехали пять экипажей, пока не появился тот, который она высматривала. Быстро распахнув дверь, она спрыгнула со ступенек и отчаянно замахала руками. Возница натянул поводья, и коляска с легким скрипом остановилась. Сарина постучала по стеклу, и возмущенный пассажир резко распахнул дверцу, однако при виде ее прелестного лица и умоляюще смотревших на него огромных глаз его недовольную гримасу немедленно сменила доброжелательная улыбка.

– Простите меня за причиненное беспокойство, – извинилась она перед мужчиной с колючими черными усиками и в очках с металлической оправой. – Я собиралась зайти на чай к своей подруге Анне Дин, когда заметила вашу коляску. Естественно, я не осмелюсь побеспокоить ее, если Майкл снова заболел, поэтому…

– Майкл? – переспросил он удивленно. – Да этот малыш за всю свою жизнь ни дня не проболел, моя дорогая. Нет-нет, это снова бедная Анна. Здесь, на острове, отвратительный климат, не лучше, чем у нас дома. Я много раз говорил Льюису, что легкие его жены этого просто не вынесут.

Сарина поблагодарила его и поспешила к своей коляске. Майкл Стивен здоров, он ни разу в жизни не болел! Она со вздохом облегчения опустилась на сиденье. Ее сын здоров! Зная, что он в безопасности, она была готова сразиться с любой бедой. Слова о том, что Анна Дин снова больна, на мгновение отрезвили ее радость, но это мгновение быстро прошло. Главное, что с ее возлюбленным сыном ничего не случилось. Терпение, напомнила она себе, она должна набраться терпения. Бросив последний взгляд на дом Динов, она приказала вознице возвращаться на улицу Цветка Дракона.

Сарина так привыкла к тому, что Дженсон приходит ровно в десять, что, когда высокие часы из черного дерева в холле отбили половину одиннадцатого, она решила, что они сломались и теперь спешат. Хотя она изо всех сил пыталась сделать вид, что это ее вовсе не волнует, она тем не менее становилась все раздражительней и все менее радушно приветствовала клиентов, заходивших к ним в заведение.

Вместе с волнением усиливалась и резь в желудке. Она представила себе хрустальный графин с бренди, так искушающе поставленный на столик около кровати, но поспешно приказала себе думать о другом. Она не хотела рисковать и боялась оправдать предположение Дженсона, сменив одну пагубную привычку на другую.

Чтобы унять беспокойство, она отправилась во вторую гостиную, где Мэй развлекала посетителей пением. Сарина улыбнулась, услышав знакомый нежный голосок. Эту маленькую победу они одержали вместе с Дженсоном, когда убедили несчастную девушку сделать первый осторожный шаг в мир.

Получив уверения мадам Блю, что от нее не требуется ничего, кроме пения, Мэй выступала уже три ночи. Она не только привлекла множество мужчин в музыкальный салон, но и оторвала их от игральных столов.

Проходя через полупустую гостиную, где обычно играли в карты, Сарина заметила Тан Цы, молча стоящего в углу, и послала ему теплую улыбку, на которую он ответил глубоким, уважительным поклоном. Хотя разбитое лицо китайца начало заживать, нос все еще был перевязан. Никто не обмолвился и словом о том неприятном инциденте в ее комнате на прошлой неделе, и Сарина была рада, что с той ночи Галван больше не появлялся в их заведении.

Сарина постояла в дверях музыкального салона, послушала одну из песен Мэй, а потом снова вернулась в холл, еще больше сгорая от нетерпения.

К полуночи она была в таком расстроенном состоянии, что попросила у одной из служанок чашку самши. Медленно потягивая напиток, она наслаждалась теплом, которое быстро разливалось по телу. Сарина начала уже немного успокаиваться, когда рядом с ней остановилась Мэй, чтобы пожелать ей доброй ночи.

– Он еще не приехал? – прошептала девушка на ухо Сарине, так что ни один из проходящих мимо мужчин их не услышал.

Сарина улыбнулась и поклонилась гостям, одновременно легонько качнув головой. Когда дверь за ними закрылась, она повернулась к Мэй и встревоженно сказала:

– Он всегда так пунктуален, это на него не похоже. Вдруг с ним что-то случилось?

Мэй опустила руку на плечо Сарины.

– С ним ничего не случилось, сестра моя, – уверила она ее нежным голосом. – Вспомни, ведь он переплыл океан, чтобы быть рядом. Два часа – это песчинка по сравнению с тем путешествием. Он придет, Сарина, наберись терпения.

Терпение, вздохнула Сарина про себя. Опять терпение.

– Если его до сих пор нет, то только потому, что его задержала необходимость, а не его собственная воля.

Сарина благодарно обняла Мэй.

– Надеюсь, ты права. – Она поцеловала Мэй в щеку и долго смотрела ей вслед, пока та медленно поднималась по лестнице, направляясь в свою пустую комнату – к своей трубке.

Сарина услышала, как снова открылась входная дверь, и выжидательно обернулась – так же как и весь вечер до этого, – молясь, чтобы это наконец оказался Дженсон. Она увидела фигуру в длинном халате и, поспешно спрятав разочарование под вежливой, но искусственной улыбкой, низко поклонилась в традиционном приветствии. А когда выпрямилась, ее сковал ужас.

В черном шелковом халате, расшитом красными маками, серебристыми пионами и зелеными листьями лотоса, перед ней стоял Во Шукэн.

От страха у Сарины закружилась голова. Неужели ее обнаружили? К горлу подступила тошнота, а перед глазами замелькали белые вспышки. Почему он здесь? Почему он кланяется ей так, словно приветствует незнакомого человека? Пораженная до глубины души, Сарина недоуменно моргнула. Понимает ли он, кто перед ним?

Его откровенный взгляд обежал ее с головы до ног с очевидным одобрением. Ей внезапно показалось, что она смотрит на него откуда-то издалека, в то время как ее тело само собой выпрямилось и она оказалась лицом к лицу с Во.

– Добро пожаловать, – пробормотала она хриплым шепотом. – Я Цветок Дракона, ваша хозяйка.

– Исключительно подходящее имя для такой совершенной женщины, – последовал ответ, произнесенный тем самым голосом, который она больше никогда не ожидала услышать. – Но скажи мне, Цветок Дракона, где мадам Блю, чье имя я слышал много лет назад и с кем я ни разу не имел удовольствия встретиться?

– Мадам Блю уже занята, – ответила она, как отвечала обычно в таких случаях. – Возможно, в какой-нибудь другой вечер… – Сарина позволила своему голосу затихнуть.

– Боюсь, у меня не будет других вечеров, мой прелестный Цветок Дракона, – вздохнул он. – Я завтра должен вернуться домой. Может быть, она сделает для меня исключение? – Откуда-то из глубины халата он выудил черный шелковый кошелек и несколько раз подкинул его на ладони.

Испытывая сильнейшее отвращение, Сарина тем не менее одарила его своей самой нежной улыбкой.

– Мадам Блю запрещает мне принимать подобные щедрые подарки.

Она заметила, как изменилось его лицо, когда он засунул мешочек обратно.

– Если вы будете так добры и последуете за мной, я познакомлю вас со многими радостями, которые ждут вас здесь, – предложила она.

– Разве вы не одна из этих радостей, мой изысканный цветок? – спросил он, следуя за ней в зал для игры в карты.

Она полуобернулась и, старательно прищурив глаза, ответила:

– Хотя ваши слова крайне лестны, Цветок Дракона – только ваша хозяйка.

Он задержался на мгновение около одного из игорных столов и снова полез в карман халата. Сарина воспользовалась его очевидным интересом к игре и решила не показывать ему остальную часть дома, как показывала каждому посетителю-новичку. Понимая, что пока маскарад защищает ее от человека, которого она ненавидела и боялась больше всего на свете, она не хотела подвергать себя опасности, оставаясь с ним дольше, чем необходимо. Одарив его еще одной улыбкой, она поклонилась и направилась к двери.

– Пока я развлеку себя играми, мой очаровательный Цветок Дракона, – окликнул ее Во, – но не проследите ли вы, чтобы обо мне доложили мадам Блю?

– Как пожелаете, – пробормотала она, с трудом скрывая за искусственной улыбкой презрение.

Когда она оказалась у лестницы, силы покинули ее. Чтобы подняться, Сарине пришлось взяться за перила, но она все равно споткнулась и чуть не упала. С трудом устояв на ногах, она пробежала по коридору к двери в спальню мадам Блю, а затем постучала и толкнула дверь одновременно.

Когда Сарина ворвалась в комнату, худенькая фигурка, примостившаяся в кресле с чашечкой чая в руках, встревоженно подняла голову.

– Сегодня ночью я не могу спуститься вниз, – всхлипнула Сарина, падая на колени у ног мадам.

– Дорогое дитя, чем ты так напугана?

– В тот первый день, когда я пришла сюда, – выпалила Сарина, – Мэй сказала вам, что я боюсь за свою жизнь… Человек, от которого я убегала, сейчас находится внизу.

Мадам Блю опустила чашку на стол.

– Он узнал тебя?

– Нет. – Сарина покачала головой.

– Это уже неплохо.

– Он спрашивал вас! – воскликнула Сарина.

– Тогда не будем его разочаровывать, – объявила мадам, медленно поднимаясь с кресла.

– Значит, вы сами спуститесь вниз?

– Кто-то же должен оставаться у двери, моя дорогая, и это было моей обязанностью задолго до того, как мы с тобой встретились. – Мадам потрепала Сарину по щеке и кивнула в сторону шкафа. – Помоги мне одеться, а потом опиши мне, как выглядит этот ужасный человек.

Когда мадам Блю оделась, Сарина подала ей отделанную серебром трость из черного дерева и направилась к двери.

– Возвращайся к себе в комнату, – посоветовала ей мадам, – и запри дверь. Я пришлю к тебе мистера Карлайла сразу же, как только он появится.

– Но как вы узнали, что его еще нет? – спросила сконфуженная Сарина.

Мадам Блю дружески похлопала ее по щеке и улыбнулась.

– Если бы он был здесь, дорогое дитя, ты не пришла бы ко мне. А сейчас сделай, как я сказала.

Сарина подождала, пока мадам Блю начала спускаться по лестнице, и поспешила по коридору к себе в комнату. По дороге она заглянула к Мэй и, обнаружив, что девушка уже спит, облегченно вздохнула и закрыла дверь. Запершись в своей спальне, она подошла к прикроватному столику и схватила хрустальный графин с бренди. Ее руки так тряслись, что, когда она наливала бренди, бокал звенел о край горлышка.

С бренди в руках она нервно расхаживала по комнате, проклиная Дженсона, который в такой момент оставил ее одну. Как она была глупа, когда с радостью оперлась на его крепкое плечо! Сарина стиснула зубы, продолжая метаться из угла в угол. Может быть, он не виноват? Что, если с ним что-то случилось? Возможно, Галван каким-то образом нашел Дженсона, чтобы отомстить ему? Нет. Американец на такое не способен. Сарина залпом выпила половину бокала.

Наверняка Дженсон задерживается, чтобы подчеркнуть свою независимость. Возможно, она напугала его, намекнув, что предпочитает спать с ним, а не одна. Сарина проклинала себя за глупость: зачем она призналась ему в том, что только сейчас начала осознавать сама?

Одним глотком она допила бренди. Бизнес. Только и всего. У Дженсона днем было назначено несколько деловых встреч, и любая из них могла затянуться.

Стук в дверь застал ее врасплох, Сарина даже охнула от неожиданности. Она уже была готова ринуться к двери, когда какой-то бес противоречия остановил ее. Она ждала его весь вечер. Теперь пусть он подождет. Снова раздался стук: настойчивый и быстрый. Сарина криво улыбнулась и медленно подошла к двери. Боже мой, как он нетерпелив, подумала она, опуская руку на бронзовую ручку. До нее донеслось какое-то неясное бормотание, и она решила, что достаточно помучила его. Изобразив на лице холодную улыбку, Сарина откинула засов и распахнула дверь.

Мадам Блю сделала маленький шаг вперед и упала на руки Сарины.




Сарина выжала полотенце и положила его на лоб мадам Блю. Глаза пожилой женщины открылись, а затем веки упали снова, словно усилие, которое ей пришлось затратить на это простейшее движение, оказалось слишком большим для нее. Сарина буквально на руках перенесла потерявшую сознание мадам на кровать. Сейчас оставалось только ждать, пока она придет в себя.

В конце концов необыкновенные голубые глаза мадам снова раскрылись. Сарина сняла с ее лба влажное полотенце, убрала назад несколько прядей седых волос и ласково улыбнулась ей.

– Боги проявили особую щедрость, прислав тебя в поисках убежища ко мне, моя дорогая Сарина, – сказала мадам слабым голосом. – Похоже, у нас с тобой в прошлом кроется нечто общее.

– Не понимаю, – призналась Сарина.

Небесно-голубые глаза мадам остановились на ее лице.

– Во Шукэн, – просто сказала она.

Сарина вскрикнула.

Голубые глаза ее собеседницы казались сейчас невидящими, словно мадам Блю уже погрузилась в давно забытое вчера.

– Так же как и тебя, он не узнал меня, – пробормотала она.

– Вы знали его раньше? – недоверчиво прошептала Сарина. – Вы когда-то знали Во?

Мадам кивнула, все еще отрешенно, а ее голос звучал глухо и незнакомо.

– Когда я была молоденькой девушкой, меня звали Чин Лин. Мой отец был китайцем, мать – англичанкой, и мы жили вместе с двумя моими братьями на большой ферме в пригороде Шанхая. Мне уже нашли будущего мужа – сына давнего друга моего отца, который владел еще большей фермой, чем наша. Но в отличие от большинства молодых людей, которые женились по расчету, мы встретились и полюбили друг друга, и под влиянием этой любви я с радостью вручила ему свою невинность. – Мадам остановилась, чтобы облизать губы, и затем продолжила: – Незадолго до того, как должна была состояться наша свадьба, его отец – жадный и честолюбивый человек – расторг нашу помолвку и обручил моего любимого с дочерью человека, владеющего огромной плантацией чая и опиумного мака. Ее жених незадолго до этого умер от оспы. Слово отца у китайцев закон, и, как и любой послушный сын, мой возлюбленный выполнил волю родителя. Таким образом, пока я переживала горе и позор бесчестия, он и какая-то незнакомка обменялись клятвами перед дощечками предков в доме его отца. Затем, в ту самую святую ночь, когда муж в первый раз укладывает в постель свою молодую жену, он пришел ко мне и попросил стать его наложницей.

Сарина закрыла лицо ладонями и застонала. Перед ее мысленным взором предстали не только юные Чин Лин и Во Шукэн, разлученные жестокостью традиций, но также Мэй и Чен, и еще одна незнакомка по имени Лао Куатай. Ее сердце наполнилось холодом.

– Я отказала ему, – продолжала мадам Блю. – Хотя он умолял меня, плача так, как никогда не плакал мужчина, я отослала его прочь. Он осквернил наши чувства, предложив мне стать шлюхой. В своем гневе я наказала его, отвергнув нашу любовь и ничего не сказав о ребенке. Я была горда, Сарина, и, будучи наполовину англичанкой, я отказывалась признавать китайские традиции. Поэтому я покинула Шанхай и никогда больше не возвращалась туда.

– А ребенок?

– Первый сын Шукэна? – Мадам Блю грустно улыбнулась. – Я избавилась от семени, оставленного им в моем теле, и была проклята богами за это, так как больше не могла иметь детей.

По лицу Сарины заструились слезы.

– Мне так вас жаль, – прорыдала она. – Боже, как это ужасно! – Она наклонилась и поцеловала мадам Блю в лоб, затем нежно погладила по впалой щеке.

– Некоторое время после этого я позволила гневу и горю управлять собой, – продолжила мадам Блю. – Я стала той самой шлюхой, в которую меня хотел превратить Шукэн. Я продавала незнакомцам свое тело, но никого не допускала к своему сердцу. Вскоре во мне не осталось никаких чувств: ни любви, ни ненависти, одна лишь пустота. У меня уже не было ничего общего с той девушкой. Чин Лин прекратила свое существование, а ее место заняла мадам Блю.

– И это случилось тридцать лет назад? – спросила Сарина.

– Да, – кивнула она, – тридцать лет. А сегодня ночью мне пришлось вспомнить то, что я так долго старалась забыть.

– Сейчас вы снова увидели Во, – прошептала Сарина. – Как вы думаете, вы все еще любите его?

Мадам Блю рассмеялась.

– Человек, моя дорогая Сарина, не может в одно мгновение забыть всю свою прошлую жизнь. Нет, – она покачала головой, – к Во Шукэну я не испытываю ни любви, ни ненависти. Возможно, когда ты станешь достаточно доверять мне, то расскажешь о своих отношениях с мужчиной, которого я знала только юношей. И пожалуйста, дорогая, прогони страх: из моих уст он никогда не узнает о том, что ты здесь. Я люблю тебя как дочь, которую я могла бы родить, если бы боги направили меня иным путем. Позволь мне немного побыть здесь, а потом я вернусь вниз.

– Вы шутите?! – в ярости воскликнула Сарина. – Я не позволю вам снова подвергать себя этой пытке!

– Болит только мое тело, Сарина, – сказала мадам Блю, – это оно предало меня сегодня, погнав к тебе в комнату, словно слабого и глупого ребенка.

– Пожалуйста, не упрямьтесь! Вы не можете вернуться вниз!

– Есть кое-что, что я должна сделать, прежде чем закончится ночь и боги потребуют назад то мгновение, что они подарили мне. Все в мире не случайно, моя дорогая Сарина, а значит, есть смысл и в этой предначертанной судьбой встрече.

Сарина смотрела на мадам Блю и пыталась побороть бушевавшее внутри нее пламя. Могла ли она когда-нибудь признаться этой женщине, относившейся к ней как к дочери, что Во Шукэн и ее хотел превратить в свою наложницу? А Мэй? Должна ли она рассказать мадам о Мэй – девушке, которую любил сын Во и на которой он не смог жениться, потому что отец нашел ему богатую невесту? Девушке, которую Во выгнал из дома и отправил в пристанище разврата, где доживала свой век его бывшая любовь. Это сумасшествие, подумала она, настоящее сумасшествие!

В дверь тихо постучали, и женщины тревожно переглянулись. Стук повторился, и Сарина, встав с кровати, тихо подошла к двери.

– Да? – отозвалась она шепотом. Так она разговаривала, когда исполняла роль Цветка Дракона.

– Это Дженсон, – последовал такой же тихий ответ.

Сарина замерла.

– Я уже сплю.

Мадам Блю попыталась объяснить ей что-то жестами, но Сарина оставалась непреклонна.

– Я не верю тебе, – негромко сказал Дженсон. – Открой дверь.

– Спокойной ночи, Дженсон.

– Я думаю, тебе лучше впустить меня, Цветок Дракона. – Он почти с ненавистью произнес ее фальшивое имя.

Мадам Блю начала с трудом подниматься на ноги.

– Я устала, Дженсон, и, последовав твоему совету, выпила бренди, прежде…

– Ты знаешь, кто сейчас сидит внизу в зале для игр? – Его голос остался таким же тихим, но в нем зазвучало раздражение. – Он этим вечером пришел ко мне в контору прямо во время встречи с другими поставщиками шелка. Я должен был прервать дела, чтобы поговорить с ним, потому что…

– Ты знал, что Во в Гонконге?

– Он разгневался на меня за то, что я не предупредил его, и почему-то решил, что, приехав сюда лично, сможет убедить меня передумать. Я практически вышвырнул его вон…

– Ты знал, что он в Гонконге и не сказал мне!

– Во не был в Гонконге почти тридцать лет. Откуда, черт побери, мне было знать, что он приплывет сюда, заявится ко мне в контору, а потом отправится прямиком в заведение мадам Блю?

Мадам дернула Сарину за руку.

– Не будь такой упрямой, как когда-то была я.

– Кто там с тобой? – прошипел Дженсон.

– Не твое дело! – бросила Сарина.

– Не играй сердцем гордого человека, – предупредила мадам Блю, но Сарина отказалась последовать ее совету.

Он заставил ее ждать, он заставил ее волноваться, и, что хуже всего, он знал, что Во в Гонконге, и не предупредил ее.

– Сарина, – отчаянно прошептал Дженсон, – если ты решила наказать меня за опоздание, я прошу прощения, но я ничего не мог поделать. У меня шли переговоры, когда появился Шукэн, и я должен был закончить их, да еще успеть выяснить отношения с Шукэном. Я сразу же поехал сюда и, увидев его внизу, поднялся к тебе. С тобой все в порядке?

Она промолчала, и он легонько постучал в дверь.

– Шукэн не узнал тебя? – Он подождал мгновение и продолжил: – Сарина, ты слышишь меня? Ты в безопасности. Он не знает, где ты, он даже пытался выудить что-нибудь о тебе у меня. Сарина! Черт побери, скажи хоть что-нибудь!

Она услышала, как он с силой пнул дверь, затем последовал удар кулаком, и тут, прежде чем она успела вмешаться, мадам Блю отперла.

– Пожалуйста, не надо, – вскричала Сарина, но было уже поздно.

Дверь распахнулась. Коридор был пуст – Дженсон ушел.

– Сарина! – Мадам повернулась к ней, пылая от гнева. – Как ты глупа!




Глава 24


Во Шукэн приподнял голову с голубой шелковой подушки, чтобы принять вторую трубку с опиумом, которую она лично подала ему. Она задернула занавеси, окружив их стеной чистейшей синевы и отделив этой шелковой границей от внешнего шума, и он чувствовал, как спокойствие этого маленького мира постепенно проникает ему в душу и наполняет его. Во глубоко вдохнул, впуская едкий дым в легкие, а затем выдохнул его через нос. Глянув поверх струйки выпущенного дыма, он заметил, что мадам наблюдает за ним, готовая выполнить любое его пожелание. Возраст ее невозможно было определить – подобная красота не знает возраста, но следы увядания были заметны в легкой угловатости ее рук, в дрожи кистей, которую она и не пыталась скрыть.

Она не разговаривала с ним с того момента, как вернулась в игровой зал и дала знак следовать за собой. Он догадался, кто она такая, по тому уважению, которое ей оказывали остальные, а когда она дважды хлопнула в ладоши и помещение мгновенно освободилось от других клиентов, он уже не сомневался в своей догадке.

Во зевнул и поудобнее устроился на подушках, чтобы в полной мере насладиться своей победой. Ему прислуживала женщина, чье имя стало легендой в последние тридцать лет, и хотя он впервые в жизни расстался с деньгами, чтобы получить удовольствие, он знал, что эта необычайная женщина достойна самой высокой цены. Он был доволен: мужчина его положения вправе рассчитывать на услуги куртизанки такого уровня, как мадам Блю.

Она придвинулась к нему, и ее лицо казалось мерцающим светлым овалом, впечатанным в голубизну неба. Он закрыл глаза и позволил опиуму унести себя вдаль. Ее легкое дыхание, словно весенний ветерок, обдувало его лицо, и он, вдохнув полной грудью, повернул голову навстречу этому ветерку.

Кончики ее длинных выкрашенных в алый цвет ногтей, слегка царапая, начали медленно обрисовывать каждую черточку его лица, и Во вздрогнул. Следом за ее пальцами его коснулся огонь.

Он отвернулся, когда ее дыхание согрело его щеку, и ставшее внезапно очень чувствительным ухо. Ее язык описал круг около ушной раковины, прежде чем проникнуть в ее узкий проход, пробуя на вкус, отодвигаясь и снова проникая туда. Во задрожал. Ее дыхание становилось все теплее и теплее. Он застонал, и она отодвинулась. Она лениво обвела языком контур его губ, и он попытался поймать его, но она рассмеялась глубоким грудным смехом и отпрянула.

Она поцеловала уголки его губ, а затем осыпала легкими поцелуями его верхнюю губу. Он застонал, приподнимаясь, а затем вновь опускаясь на подушки.

Она все еще не коснулась его тела, а он уже был так возбужден.

Когда она сняла с него халат, Во окатила волна желания, столь неистового, что его тело начало непроизвольно покачиваться вверх-вниз, будто на настоящей волне. Он потерял себя среди голубых газовых облаков, где бесплотные духи покусывали, гладили и щипали его плоть и каждый дух делал это исключительно мастерски. Один тянул волоски на его груди, другой касался его затвердевших сосков, а третий поглаживал его живот прикосновениями столь легкими, как будто это было птичье перо.

Он задержал дыхание. Его тело ожидающе выгнулось. Сверху его накрыла какая-то нежная оболочка. Очень-очень медленно эта шелковистая влажность спускалась, приноравливаясь к форме его тела, поднимая его все выше и высасывая оставшийся у него в легких воздух. Во застонал, когда вокруг него сжались бархатные тиски. Прошло мгновение, их хватка ослабла, высвобождая его, а потом все началось снова. Он последовал за ними по этому манящему пути, умирая от желания самому исследовать их дразнящую сладость.

Он задыхался, пытаясь ответить на каждый их выпад, и ревел от ярости, его голова металась из стороны в сторону. Он кипел, охваченный безумием, сжимая зубы, цепляясь ногтями за ожидавшую его синеву. В последнем сильном рывке он приподнялся навстречу, закричав, когда взрыв выдавил медовый сок экстаза из всех пор его распростертого тела, поднимая его в бесконечную вышину. А когда он истратил свой гнев и свое семя, она отпустила его, чтобы он в одиночестве пережил свое падение на землю.

Во проснулся несколько часов спустя и потянулся к ней, но его руки сомкнулись в пустоте. Его окружала мерцающая синева шелкового тента, подсвеченная одинокой масляной лампой, свисающей с потолка. В голове было странно пусто, тело наполняла такая усталость, словно он недавно участвовал в поединке. К его огромному удивлению, он был полностью одет.

Он приподнялся и сел, гоня прочь последние остатки сна, и только тогда заметил женщину, сидящую рядом, но не на шелковой подушке, а на низком, покрытом подушками стуле. Ее руки поникли, словно раненые птицы. Глаза Во приковало великолепное кольцо на ее указательном пальце, и внутри него что-то зашевелилось.

Кольцо было сделано из редчайшего розового нефрита, вырезанного в форме цветков сливы. В центре каждого цветка находился маленький бриллиант, а между цветами извивался улыбающийся дракон. Его царственная голова и длинное тело блестели изумрудами, а глазами ему служили два рубина. Во уже видел такое кольцо и считал, что оно единственное в своем роде. Сейчас же его страшно заинтересовало, каким образом оно оказалось в руках этой женщины.

От кольца его глаза медленно поднялись к ее лицу и прищуренным глазам, которые мрачно разглядывали его. За пеленой дымчатых теней ночи, скрытые парами опиума, ее глаза казались не более чем темными прорезями на бледном лице. Сейчас же, когда она не смущаясь встретила его взгляд, они распахнулись достаточно для того, чтобы свет отразил их поразительную голубизну. В этот момент огонек лампы вдруг погас.

– О нет! – Протяжный хрип, сорвавшийся с его губ, исторгся, казалось, из самой глубины его души, эхом отразившись в его ушах, снова и снова возвращаясь, чтобы причинить ему боль. – Этого не может быть! – Что за насмешка богов: он заплатил, чтобы лечь рядом с женщиной, которую когда-то любил со всей невинностью юности и которой, как залог любви, подарил то самое кольцо. Почему боги, которым он так верно служил, обманули его?

– Нет, Чин Лин, нет! – застонал он, закрывая лицо руками и отгораживаясь от женщины, которую потерял более тридцати лет назад, женщины, чей образ потускнел в его памяти, но не исчез совсем. Он искал ее все эти годы, но не додумался заглянуть в сточные канавы Гонконга, ни разу не заподозрив, что скандально известная мадам Блю была той самой Чин Лин, которая, как он когда-то поклялся, должна стать матерью его сыновей.

Мадам Блю дважды хлопнула в ладоши, и голубой шелковый занавес раздвинулся. Во отчаянно забился в руках подбежавших слуг, но они с легкостью подняли его и потащили к выходу. Она же сидела с непроницаемым лицом и молча смотрела, как они уносят его прочь.

– Чин Лин! – Его ноги волочились по полу, как корявые ветви дерева. – Ты использовала меня так же безжалостно, как это сделали боги. Но мы еще встретимся, Чин Лин! Это еще не конец!

Его голос затих. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и позволила себе расслабиться. Она занималась с ним любовью, а сама осталась равнодушной; в представлении участвовало одно тело – отдельно от ее разума, – словно он был всего лишь очередным из мириада безликих мужчин, с которыми она делила краткие мгновения своей жизни.

Только подумать, что прошлое, которое они прожили раздельно, могло стать их совместной жизнью, если бы боги поступили по справедливости! «Это еще не конец», – сказал он. Должна ли она верить его словам? Посмеет ли он вернуться сюда? Она вздохнула. Все было закончено тридцать лет назад, а рана, когда-то кровоточащая и болезненная, зажила, не оставив даже шрама.

Медленно поднявшись со стула, она покачнулась на нетвердых ногах, не отрывая глаз от маленьких нефритовых цветов на своем пальце, напоминающих о невинности розового весеннего утра. Ей показалось, что она прожила две жизни, с тех пор как некий юноша отдал ей это кольцо в залог своей любви весенним утром тридцать три года назад, когда сливовые деревья были в полном цвету, а впереди их ждало замечательное будущее.

Пробираясь по спящему дому, она напомнила себе, что сливовые деревья скоро снова зацветут, но никогда больше не расцветет такой любви, какая была у них.

К тому времени как она добралась до своей спальни, ее сладко-горькие воспоминания снова вернулись в дальний уголок памяти, чтобы остаться там навсегда. Шукэн ошибался: между ними все кончено.

Сарине с трудом удалось поспать несколько часов. Ее разрывало желание позаимствовать у Мэй трубку и стремление доказать себе, что она может справиться без Дженсона. Краткие мгновения сна были наполнены мешаниной из халатов с черными драконами, указующих пальцев, стучащих в ее дверь кулаков и алых губ, говорящих, как она глупа. А она затыкала уши, закрывала глаза и кричала им, чтобы ее оставили в покое.

Она проснулась и посмотрела сквозь неплотно задвинутые занавески на бледно-серое небо. Сарина рассеянно погладила пустое место рядом с собой. Оно было холодным, таким холодным, как и она сама, без жарких объятий Дженсона, твердыни его груди, на которой так уютно было голове, и успокаивающего, нежного голоса.

– О Дженсон, Дженсон, – прошептала она, продолжая гладить и без того разглаженную простыню. Гнев прошлой ночи растаял, выгорев без следа, осталось только грустное одиночество.

Когда предрассветную тишину прорезал чей-то ужасный вопль, она вскочила с кровати, подбежала к двери и замерла. Она узнала этот голос. Сарина медленно отошла от двери и заткнула уши.

– Это еще не конец!

Слова, произнесенные с необычайной силой, проникли в ее уши и эхом разнеслись в голове. Что же сделала мадам Блю с Во, гадала Сарина, что довело до такого состояния мужчину, так гордившегося своим самообладанием? Раздался грохот захлопывающейся входной двери, и она опустила руки.

Ее первым желанием было побежать к мадам и по возможности утешить ее, если она в том, конечно, нуждалась. Но что-то удержало Сарину, что-то приказало не вмешиваться. По-видимому, одиночество требовалось мадам Блю больше, чем дружба. Тридцать лет ожидания были в конце концов вознаграждены несколькими полутемными рассветными часами, и этот триумф был слишком болезненный, чтобы разделить его с другим человеком.

Исполнит ли Во свое обещание, гадала Сарина, вернется ли снова в Гонконг, чтобы завершить то, что произошло сегодня между ним и мадам Блю? Дженсон уверял ее, что она в безопасности, но как надолго? Ей удалось обмануть Во и ускользнуть от него, но что если он действительно вернется и застанет ее врасплох?

Сарина грустно посмотрела на свою скомканную постель. Даже если бы Дженсон находился рядом, достаточно ли его присутствия, чтобы спасти ее от мести Во Шукэна? Она слабо улыбнулась. Ей удалось провести без Дженсона одну ночь, что было само по себе нешуточной победой, и все же именно после этой одинокой ночи она осознала: ее невольно сказанные слова были правдой – она не хотела, чтобы Дженсон Карлайл покидал ее постель.

Этим утром Сарина долго занималась своим туалетом. Она слегка подвела глаза голубым и нанесла немного краски на щеки и губы. Затем собрала волосы на затылке, оставив лишь несколько прядей, которые нежно обрамляли лицо. Она надела свое самое элегантное платье из голубой парчи с высоким воротником и длинными рукавами и терпеливо застегнула все многочисленные пуговки. Набросив поверх платья синюю накидку, она осторожно, чтобы не испортить прически, накинула капюшон и достала из ящика шелковый синий ридикюль. Выйдя из дома мадам Блю, Сарина остановила проезжающий мимо экипаж и попросила возницу отвезти ее в контору «Торговой компании Карлайла».

Длинное одноэтажное здание из серого камня на Маркет-стрит находилось рядом с портом. Плотный невысокий джентльмен, выходивший оттуда, как раз когда она поднималась по ступеням, вежливо приподнял шляпу и придержал дверь. Сарина улыбнулась ему и, скользнув внутрь, оказалась в приемной, где по стенам стояли деревянные скамейки, а мужчины, собравшись в кружки, болтали. Сарина порхнула к конторке, перед которой толпилась очередь, улыбнулась, и мужчины отошли, пропуская ее вперед.

– Мистера Карлайла, пожалуйста, – громко и четко произнесла она, обращаясь к одному из клерков-китайцев, и разговор вокруг мгновенно стих.

– У вас есть договоренность? – спросил молодой человек, не отрываясь от журнала, который он внимательно изучал.

– Вот именно, – ответила она лукаво.

– Пройдите сюда, пожалуйста. – Он неопределенно махнул рукой, продолжая листать журнал. – Третья дверь налево.

– Спасибо. – Она величественно кивнула, обогнула конторку и пошла по узкому коридору к указанной двери.

Сарина глубоко вздохнула и постучала, ожидая, пока Дженсон не попросит ее войти.

– Садитесь, – сказал он, не поднимая глаз от бумаг, над которыми работал. – Я сейчас освобожусь.

Сарина с одобрением оглядела большую, хорошо обставленную комнату. Стены были оклеены бумагой цвета слоновой кости с изображением алых ягод и ярко-зеленых побегов бамбука. Темный деревянный пол частично закрывал ало-зеленый шелковый ковер, а стоящая у стены низкая софа, так же как и два кресла возле большого стола красного дерева, была застелена алым шелковым покрывалом. Это был слишком элегантный кабинет для столь легкомысленно одетого мужчины: рукава белой рубашки Дженсона были закатаны по локоть, шейный платок незавязанным свисал с шеи, а верхние пуговицы рубашки расстегнуты.

Опустившись в одно из кресел, Сарина облизнула губы, смывая нанесенную ранее помаду, и смиренно сложила руки на коленях. Ее взгляд приковали черные кудрявые волоски, видневшиеся в распахнутом вороте рубашки, и она вспомнила, какими они казались мягкими, когда она прижималась к ним щекой и водила по ним пальцем…

– Чем могу помочь? – спросил Дженсон, опуская ручку.

– Я думаю, вы уже знаете ответ, мистер Карлайл, – мурлыкнула она.

Он резко поднял голову.

– Что за…

– Доброе утро, мистер Карлайл, – проворковала Сарина.

Хмурое выражение медленно сошло с его лица.

– И вам того же, – пробормотал он, снова подобрав ручку и откинувшись в кресле. – Вы здесь, чтобы что-то переправить по морю?

Она улыбнулась и слегка склонила голову набок.

– Если уж говорить начистоту, я здесь, чтобы передать кое-что.

– Да? – Он продолжал крутить ручку в пальцах. – И что это такое?

Она помедлила мгновение, а потом выпалила:

– Извинение. Я хочу извиниться за свое поведение прошлой ночью. – Сарина моргнула и опустила глаза, сфокусировав внимание на ручке, которой он сейчас стучал по столу. – Когда ты не появился к десяти, я начала волноваться, а затем рассердилась на тебя за то, что ты заставил меня ждать и беспокоиться. И поэтому… – она посмотрела на свои руки, – когда ты постучал ко мне в дверь, я была вне себя от обиды и решила не отвечать.

– За это время тебе удалось найти другого мужчину, который и составил тебе компанию.

Она покачала головой.

– Это не так.

– Ты уверена, что это не был наш общий друг мистер Галван, решивший помочь тебе развеять тревогу?

Ей не надо было приходить сюда и извиняться: насмешка в его голосе была еще хуже, чем гнев.

– Почему ты всегда стараешься вывести меня из себя? – воскликнула Сарина. – Неужели ты не можешь просто принять мое извинение, как истинный джентльмен, или тебе сложно справляться с подобной ролью?

Дженсон скептически приподнял бровь.

– Судя по некоторым людям из тех, с которыми ты общаешься в последнее время, Сарина, тебе вряд ли подобает судить, кто джентльмен, а кто нет.

Она вскочила на ноги, гневно сверкая глазами.

– Это недостойные слова, Дженсон! Они порочат не только меня, но и всех, с кем я знакома. А так как я, очевидно, смертельно оскорбила твою чувствительную натуру, я предлагаю, чтобы ты впредь искал кого-то другого себе для компании.

– Спасибо за совет! – Он швырнул ручку на стол. – Я так и сделаю.

Сарину охватила паника. Она пришла сюда, надеясь вернуть Дженсона, а преуспела лишь в том, чтобы еще сильнее оттолкнуть его. Спазм боли, скрутившей ее, был столь же сильным, как тогда, в первую ночь без опиума. Но она не станет унижаться! Сарина расправила плечи и бросила на него холодный, презрительный взгляд. Что-то мелькнуло в его лице, и он отвел глаза, а затем, словно придя к какому-то решению, отодвинул кресло и, обойдя вокруг стола, встал прямо перед ней. Они стояли, глядя друг на друга словно два врага, ожидая продолжения борьбы и не собираясь сдаваться, пока другой не отступит.

Сарина первой прервала эту молчаливую битву. Она повернулась и пошла к двери. Бросившись за ней, Дженсон тем самым признал свое поражение. Он схватил ее за плечо и притянул к себе. Его руки пробрались под ее накидку и сомкнулись вокруг талии. Капюшон соскользнул, когда она попыталась отодвинуться как можно дальше. Он притягивал ее все ближе, пока ее груди не соприкоснулись с его грудью и только считанные дюймы не стали разделять их лица. Их губы встретились всего лишь на мгновение, затем еще раз, пока не соединились и они не припали друг к другу, дыша и чувствуя как один человек.

Он склонил ее голову себе на плечо и зарылся лицом в шелковистые волны ее волос.

– Сарина, – прошептал он, целуя ее в лоб, нос, губы. Он не пропустил ни одной черточки ее лица и, каждый раз целуя ее, бормотал ее имя. Они были вместе, и время словно перестало для них существовать.

– Сарина, – настойчиво повторил он, обхватывая ее лицо ладонями, – я хочу, чтобы ты покинула мадам Блю. Скажи мне, где ты предпочитаешь жить, и я позабочусь об этом. Маленький домик, большой дом, в городе, на горе, где угодно, но позволь мне увезти тебя из этого места.

Казалось, прошла вечность, прежде чем сказанные им слова дошли до ее сознания. Она пришла сюда, надеясь провести с ним еще несколько ночей, а он предлагал ей намного больше. Он предлагал ей то, что не хотел предлагать никому.

– Дом? – Ее голос дрожал от возбуждения, но она приказала себе быть осмотрительной.

– Все что угодно.

– Здесь, в Гонконге?

– Или в Сан-Франциско, Шанхае, Кантоне – где ты захочешь. Как долго еще ты собираешься прятаться в борделе?

– Пока не пойму, что мне ничто не угрожает.

– Шукэн этим утром отплыл в Шанхай, но он может в любое время вернуться. Тебе нельзя больше оставаться у мадам Блю и считать, что ты навсегда скрылась от него.

– У меня нет другого выхода.

– Я только что предложил тебе его.

Она сжала кулаки, пытаясь успокоиться.

– Правильно ли я тебя поняла: ты хочешь жениться на мне и увезти меня от мадам Блю?

Брови Дженсона взлетели вверх.

– Жениться? Нет, я ничего не говорил о женитьбе, Сарина. Я просто сказал, что куплю тебе дом.

Она развернулась на каблуках и пошла к двери.

– Сарина, вернись! – Он шагнул за ней. – Это что, ультиматум: или женитьба, или ничего?

– Я уже однажды говорила тебе, что не собираюсь становиться твоей шлюхой.

– Не будь столь вульгарной, Сарина.

– Почему же нет? – холодно поинтересовалась она. – Ты сам счел меня таковой, когда обвинил прошлой ночью в том, что рядом со мной находится Галван.

– Прошлой ночью я был так же расстроен, как и ты, – нехотя признался он. – Мы оба наговорили того, чего не следовало.

Ее глаза сузились.

– Сейчас, когда моя репутация восстановлена, я стала достаточно хороша, чтобы содержать дом и изображать из себя шлюху – но только для одного тебя?

– Сарина, прекрати.

– Скажи мне, Дженсон, – продолжила она с горечью, – ты собираешься постоянно жить в том доме, который мне купишь, или просто станешь заглядывать ко мне всякий раз, когда случайно окажешься в этом городе?

– Сарина!

– И сколько еще таких городов, где женщины живут в подаренных тобою домах, высматривая на горизонте твой корабль, чтобы провести несколько благословенных дней или недель, прежде чем ты надумаешь отплыть по делам?

– Нет никаких других домов и никаких других женщин, – раздраженно отрезал он.

– Я должна тебе поверить?

– Должна.

– Почему?

Его челюсти плотно сжались, в глазах горел гнев.

– Потому что я хочу тебя, глупая маленькая дурочка! Я хочу быть с тобой, заниматься с тобой любовью, просыпаться, держа тебя в своих объятиях, и знать, что никогда не буду делить тебя с кем-то другим.

– Поэтому ты собираешься превратить меня в содержанку?

– Я не хочу иметь содержанку, – взорвался он. – Я просто не знаю, хочу ли я иметь жену.

Сарину передернуло, когда она представила, как весело смеются мужчины в конторе, услышав разнесшийся по всему зданию вопль Дженсона. Когда же она поймет наконец, что она не возбуждает в нем ничего, кроме желания? Того же, что испытывали Галван и Во Шукэн. Несмотря на уверения в обратном, она всегда знала, что хочет Дженсона не меньше, чем он ее, а сейчас она наконец-то призналась себе, что ее чувства не ограничиваются животной страстью.

Она влюбилась в Дженсона Карлайла, отчаянно и бесповоротно, и сейчас ее сердце сжималось от боли: она не могла никому признаться в своей любви, и Дженсон Карлайл не любил ее.

Изменятся ли их отношения, если он узнает, что у него есть сын, подумала она, глядя, как он гневно меряет шагами комнату. Какая разница? Майкл Стивен не мог принадлежать своим настоящим родителям, он был ребенком Анны и Льюиса Дин. Нет никаких доказательств того, что она его мать, никаких свидетелей предательства Шукэна. Какая польза в том, что мужчина, который не хочет детей, узнает о существовании своего ребенка, отданного чужим людям?

– Я не могу принять твое предложение, Дженсон, – в конце концов выговорила она глухим безжизненным голосом, – и я никогда не покину мадам Блю. Они с Мэй – мои единственные друзья в этом мире, и они обе нуждаются во мне.

Он замер, кинув на нее встревоженный взгляд.

– Я тоже нуждаюсь в тебе.

Но недостаточно, хотелось сказать ей. Недостаточно. Она дотронулась до ручки двери.

– Не торопись с решением, Сарина. Я еще побуду немного в Гонконге, так что у тебя есть время подумать над моим предложением.

Но все, о чем она думала, когда закрывала за собой дверь его кабинета, – это куда Дженсон отправится после Гонконга и через сколько дней отплывает его корабль.




Глава 25


Шли недели. Ни Сарина, ни мадам Блю не упоминали больше о визите Во Шукэна, и Сарина ничего не сказала об этом Мэй. Каждый вечер она стояла у входной двери, опасаясь снова увидеть это страшное лицо и услышать елейный голос, который когда-то находила столь успокаивающим; и каждое утро она ложилась в свою кровать, радуясь, что сегодня ее страхи не оправдались.

Она снова плохо спала, но обходилась тем не менее без трубки, без бренди и без Дженсона Карлайла. Несмотря на его настойчивые уговоры, она упорно отказывалась принять его предложение, и через неделю он перестал ее об этом просить.

Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы с той самой ночи, когда появился Во, держаться подальше от дома восемнадцать по Казуарина-роуд. Она не предполагала, что Дины знают о ней, но видеть сына было намного болезненней, чем не видеть вовсе. Она была глупа, если думала иначе. Ее не устраивали редкие встречи с сыном, как это было и с его отцом. Расставания казались слишком мучительными, жизнь в разлуке была туманной и пустой, а мгновения встреч оказывались слишком скоротечны.

Но однажды, незадолго до Рождества, она не выдержала. Майклу Стивену скоро исполнится год! Прошло почти два месяца с того дня, когда она в последний раз мельком видела его.

День выдался теплым. Неяркое солнце грело землю, и Сарина надеялась, что Анна Дин обязательно воспользуется хорошей погодой, чтобы погулять с ребенком. Но ее экипаж три раза объехал квартал, и она не обнаружила ни детской коляски, ни Анны Дин. Сарина решила приезжать сюда каждое утро, пока не увидит сына.

Через три дня ее настойчивость была вознаграждена. Когда экипаж приблизился к маленькому парку на Баньян-стрит, Сарина заметила вишневую накидку Люси Греер и приказала вознице остановиться. Подойдя к девушке, Сарина с разочарованием обнаружила, что она одна. Сарина тихонько окликнула Люси, и та обернулась. Сначала она, казалось, не узнала Сарину, но затем, хотя и вспомнила ее, улыбка не осветила ее лица. У Сарины от страха перехватило дыхание.

– Здравствуйте, мэм, – приветствовала ее Люси. – Сегодня я впервые позволила себе немного пройтись по улице. Моя хозяйка умерла почти две недели назад.

– О нет! – Глаза Сарины расширились от ужаса.

– У нее всегда были слабые легкие, – продолжала девушка. – Док сказал, что она чудом прожила так долго. Хозяин очень тяжело перенес ее смерть. Они так грустят с маленьким Майклом! Тот, конечно, еще слишком мал, чтобы понимать все как есть, но и он чувствует, что что-то случилось. Думаю, он понял, что его ма больше не придет.

Нет, она придет, хотелось крикнуть Сарине, она жива! Анна Дин умерла, но она не была матерью Майкла Стивена. Я его мать, и я жива!

– И как бы это ни было грустно, мэм, – продолжала между тем Люси, – я подала на увольнение. Неприлично юной девушке жить с одиноким мужчиной, ведь так? Я нашла себе место за четыре улицы отсюда. Буду няней у двух девочек, где есть и па, и ма, чтобы все было как положено. Может быть, вы знаете какую-нибудь вдову или кого-то еще, кто ищет место?

– Нет. – Сарина покачала головой. – Боюсь…

Она внезапно замолчала, пытаясь дать своей бедной голове время подумать. Вдова. Она чуть не рассмеялась вслух. Ее вечно путешествующий по морям муж умер исключительно вовремя. Сарина внезапно почувствовала на себе удивленный взгляд Люси.

– Я ошиблась, – выпалила она. – Я ошиблась, Люси, я знаю такого человека.

– Ну, это же замечательно! – просияла девушка. – Не могли бы вы побыстрее прислать ее? Та, другая семья ждет меня с нетерпением, вы же понимаете.

Побыстрее. И снова Сарина начала лихорадочно соображать. Она сказала Дженсону, что никогда не покинет мадам Блю, а сама собирается сделать это прямо сейчас, когда он еще в Гонконге.

Сарина поймала на себе любопытный взгляд Люси, которую явно удивляли столь долгие размышления. Она подумала о Майкле Стивене. Какими-то неведомыми путями ей выпал шанс оказаться вместе с сыном, шанс, на который она и не рассчитывала. Она сможет кормить и купать его, одевать, причесывать и гулять с ним. Она будет рядом, когда он сделает свои первые шаги и скажет первое слово. Она может заботиться о нем, учить его и смотреть, как он растет. Но что важнее всего, она сможет подарить ему всю ту любовь, что скопилась в ее душе.

Она посмотрела на Люси сквозь пелену слез и произнесла дрожащим голосом:

– Когда я говорила о ком-то, Люси, я имела в виду себя.

– Вы, мэм? – вскрикнула девушка, и Сарина кивнула. – Значит, вы вдова? – Сарина снова кивнула, и слезы в ее глазах сделали эту ложь более убедительной. – Ну, тогда вы с хозяином будете хорошо понимать друг друга, а маленький Майкл попадет в хорошие руки. – Люси Греер казалась вполне довольной. – Приходите сегодня вечером, поговорите с хозяином, а я прослежу, чтобы он не отдал это место кому-нибудь другому.

Сарина вытерла глаза кончиком кружевного платочка и благодарно улыбнулась девушке.

– Когда мне лучше всего подойти?

– Я думаю, около семи, мэм.

– Тогда я приду в семь, – согласилась Сарина. Она попросит Мэй заменить ее, и никто не узнает, где она была.

Она уже собиралась вернуться к коляске, когда ее окликнула Люси:

– Простите, мэм, но я даже не знаю, как вас зовут.

Не медля ни секунды, Сарина прокричала в ответ:

– Томас. Миссис Джон Томас!




Мебель, обитая тканью в розовых и зеленых тонах, обои с изображением сцен охоты… Гостиная показалась Сарине кусочком Англии, перенесенным в одну из ее самых удаленных колоний. Громко потрескивающий в камине огонь согревал гораздо сильнее, чем жиденький чай, который подала Люси. Отблески желтого пламени придавали уют и без того приятной обстановке.

Сарина сильнее запахнула накидку, не в силах избавиться от неприятного ощущения, что она здесь всего лишь временный посетитель. А ведь ее собственный сын мирно посапывал в детской, всего через две двери отсюда! Пила бы она чай с Анной Дин в этой самой гостиной или они бы расположились в другой комнате? Возможно, ей бы предложили то самое кресло, в котором она сидит сейчас. Сарина вздрогнула и поспешно опустила чашку с блюдцем на маленький дубовый столик.

Устраиваясь поудобнее, она внимательно изучала бледное лицо молодого вдовца, который сидел сгорбившись на софе напротив.

Блондин с густыми волнистыми волосами и небольшими усиками под тонким аристократическим носом. Светло-карие глаза заволокла пелена боли, а бледные губы напряженно сжаты.

Сарине казалось, что он не в полной мере осознает ее присутствие. Когда Люси представила их друг другу, он показался ей слегка рассеянным, но отнюдь не подозрительным. Если его и предупредили о возможном визите некоей похожей на нее женщины, он, видимо, забыл об этом. Его вопросы были донельзя рассеянными, на ее ответы он реагировал неопределенными кивками и неразборчивым бормотанием, и за весь тот час, что они провели в обществе друг друга, он едва ли хоть раз поднял на нее глаза. Ему, казалось, больше по душе неотрывно смотреть в огонь. Он выглядел таким же бледным и незаметным, как Сюе, и Сарина подумала: был ли Льюис Дин всегда таким или это внезапная смерть жены вырвала его из окружающего мира?

– Вы сказали, что вы вдова, миссис Томсон? – Он говорил себе под нос, и Сарине приходилось напрягаться, чтобы услышать его.

– Томас, – поправила она его в четвертый раз и снова ответила «да».

– Скажите… – он нахмурился, внимательнее приглядываясь к горящим в камине углям, – вы смогли привыкнуть к этому… к одиночеству?

Она была поражена вопросом и не стала этого скрывать.

– Две недели – слишком короткое время, мистер Дин. Ваше горе еще очень свежо. Мне кажется, человек сначала должен осознать свою потерю, и лишь потом наступает одиночество.

Он снова провел рукой по усам.

– Вы правы, миссис Томсон. Да, очень глупо с моей стороны… – Его голос затих.

Сарина сжимала и разжимала пальцы, гадая, как она сможет жить в одном доме с этим грустным, погруженным в себя незнакомцем. Внезапно ее охватили сомнения. Не опасно ли переезжать в дом человека, который работает на Во Шукэна? Во может в любой момент появиться на пороге дома восемнадцать по Казуарина-роуд, так же как он появился в доме на улице Цветка Дракона.

Что она скажет Дженсону? Есть ли в доме другие слуги кроме мальчика-китайца? Должна ли она будет не только приглядывать за Майклом Стивеном, но готовить и убирать? Как отнесется мадам Блю к ее решению?

Подавленная всем этими мыслями, она уже открыла рот, чтобы извиниться и сказать Льюису Дину, что она передумала, когда тишину комнаты нарушил его безжизненный голос:

– Очень хорошо, миссис Томсон…

– Томас, – автоматически поправила она, приподнимаясь.

– Да… – Он неопределенно махнул рукой. – Не могли бы вы приступить к работе сегодня же?

– Боюсь, я…

– Тогда в понедельник?

– Да, но…

– Отлично. В таком случае я жду вас через три дня. Люси покажет вам дом. – Он потянулся к маленькому фарфоровому колокольчику на столике перед софой и позвонил в него.

Сарина встала, слегка покачиваясь от волнения.

– Да-да, конечно, – пробормотала она. – Спасибо.

Она вышла из комнаты, недоумевая, что же она наделала. У нее еще была возможность передать через Люси свой отказ. Скорее всего бедняга уже забыл, что он вообще предлагал ей работу.

– Ну, мэм, вы получили место? – вскричала Люси, которая как раз вышла в холл из кухни, вытирая на ходу руки о фартук.

– Да, – протянула Сарина, все еще сомневаясь в правильности своего поступка, – но я…

– О, мэм, я так рада! – перебила ее Люси. – Вы будете здесь счастливы, мадам, и у вас будет маленький, к которому вы сможете относиться как к своему собственному.

Невинные слова Люси Греер уничтожили последние сомнения Сарины.




Сарина смотрела на лица двух сидящих напротив нее женщин и ждала их ответа. Руки она спрятала за спиной, чтобы не было видно, как они дрожат, но тревога проглядывала в выражении ее глаз. Мэй и мадам Блю молчали. Первой откликнулась Мэй. Она одарила Сарину теплой улыбкой, но эта улыбка не коснулась ее темных глаз.

– Я рада за тебя, сестра моя, – сказала она серьезно. – Ты выбрала путь, который принесет тебе успокоение.

– Но ты все же не одобряешь мой поступок? – настаивала Сарина.

Мэй опустила глаза.

– Я не имею права не одобрять сделанный тобою выбор, – ответила она осторожно, – но мне казалось, что ты уже разделила свой путь с другим человеком.

Сарина уставилась в потолок, изо всех сил пытаясь говорить спокойно и сдержанно:

– Путь, который мне предложил Дженсон Карлайл, не та дорога, по которой я хотела бы следовать.

– Значит, так тому и быть, – вздохнула Мэй. – Разумом я рада за тебя, Сарина, хотя мое сердце рыдает.

Дженсон не Чен, горько подумала Сарина, и он никогда не рискнет своей жизнью ради нее, как это сделал Чен ради Мэй. Любовь! От этого слова ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Дженсон Карлайл ничего не знал о любви.

– Дорогая Сарина… – прервала наступившее молчание мадам Блю. – Как и Мэй, я не вправе одобрять или порицать, но мне кажется, что ты бежишь, гонимая собственными страхами, и предпочитаешь скуку спокойствия неуверенности страстной любви.

Сарина хотела прервать ее, но мадам Блю подняла руку, призывая ее подождать.

– Нет ничего более утомительного, чем медленное угасание в спокойном бытии, Сарина, и ничего более восхитительного, чем страсть, даже когда она начинает блекнуть, как это обычно и бывает. Решив не сгорать в пламени желания, предпочтя вместо этого пепел чужого огня, ты отказываешь себе в одном из самых драгоценных переживаний в жизни. Что касается меня, – она вздохнула, – то я буду скучать по тебе, как мать тоскует по своей дочери, чья судьба увела ее от ворот родного дома. Но я буду также горевать за тебя, моя дорогая, ведь ты будешь отдавать свое тепло ребенку другой женщины, вместо того чтобы бороться за своего мужчину и своего ребенка.

Эти слова глубоко ранили Сарину, и ей страстно захотелось раскрыть им правду и доказать, как сильно они ошибаются, но она знала, что никогда не скажет им о Майкле Стивене, так же как никогда не расскажет о нем и Дженсону. Пусть они думают что угодно, с горечью решила она, по крайней мере она уверена в своей правоте, и на данный момент этого вполне достаточно.

– Неужели мне придется снова самой встречать гостей? – спросила мадам Блю, весело блеснув глазами и прерывая напряженную тишину легким смешком.

Сарина повернулась к Мэй, но та старательно избегала ее взгляда.

– От музыкальной комнаты до входной двери всего несколько шагов, – заметила мадам Блю, догадавшись об идее Сарины.

– А ты уже и так знаешь все необходимые китайские выражения, – поддразнила Сарина и была вознаграждена проблеском улыбки на лице Мэй.

– Но моя трубка! – запротестовала Мэй, переводя взгляд с Сарины на мадам Блю и обратно. – Моя зависимость слишком сильна. Трубка никогда не позволит мне работать.

– Возможно, только оказавшись среди людей, ты поверишь, что когда-нибудь сможешь обходиться без трубки.

– Возможно, – Мэй пожала плечами, – но я все еще не уверена, смогу ли жить без того покоя, который она мне дарит.

И тут Сарина решила вмешаться в жизнь Мэй. Если мадам Блю узнает правду о Мэй, пережитые ими обеими страдания соединят их души, что поможет облегчить боль и заполнить пустоту после ее ухода. И тогда Мэй наконец обретет поддержку, в которой она так нуждается.

Сарина повернулась к мадам Блю.

– Вы знаете, что Мэй прислал к вам Во Шукэн?

– Сарина! – с упреком воскликнула Мэй, но та покачала головой и поднесла палец к губам.

Она смотрела только на мадам Блю, отмечая ее очевидное удивление.

– Тебя прислал Шукэн? – прошептала она. Мэй, которая все еще бросала гневные взгляды на Сарину, нехотя кивнула.

– Ты впала у него в немилость?

Повинуясь ободряющему жесту Сарины, Мэй в конце концов повернулась лицом к мадам.

– Я была любовницей его сына, Чена.

На мгновение показалось, что мадам Блю не выдержит этого удара, но потом она начала медленно приходить в себя. И Сарина с радостью поняла, что, раскрыв правду о Мэй, она сделала нечто более важное, чем если бы поделилась своими секретами. Когда мгновение спустя мадам Блю взглянула на Сарину, ее глаза были полны слез и в них светилась благодарность. Мэй в недоумении переводила взгляд с мадам на Сарину.

– Он должен был жениться на другой? – прерывающимся голосом спросила мадам Блю.

– Да, – прошептала Мэй.

– А ты отказалась стать его наложницей?

Мэй проглотила комок в горле и покачала головой.

– Чен не предлагал мне этого, он считал такое предложение недостойным для своей возлюбленной.

– Но ты согласилась бы? Сарина задержала дыхание.

– Он был мой хозяин и моя единственная любовь, – сказала Мэй. – Я пошла бы за ним куда угодно. Да, – она легонько кивнула в подтверждение своих слов, – я бы пережила все, что бы боги мне ни послали, лишь бы всегда оставаться рядом с Ченом.

Сарина подавила рыдание.

– Черт бы его побрал, – простонала она, – его и его проклятую гордость! – Она вспомнила слова Чена – слова, которые он прошептал с такой уверенностью и силой. «Я знаю, что она ответит мне на это, ведь ее гордость не уступает моей». Только подумать: он потерял любовь, а может быть, и жизнь из-за своей гордости! Сарина поморщилась, вспомнив, что мадам Блю упрекала ее в том же самом грехе. Все повторялось снова и снова. Как и Чен, она была просто гордячкой, и, как и Чен, она потеряла все.

– Сарина, тебе плохо?

Голос мадам Блю с трудом прорвался сквозь окружившую ее стену, но Сарина отмахнулась от ее заботы, как от назойливой мухи. Она гордо подняла голову и выпрямилась. Сейчас она ничего не может потерять, потому что у нее ничего нет. Зато приобретет то, чего желала больше самой жизни, больше, чем Дженсона Карлайла. Своего собственного сына!

– Знаешь, Мэй, – сказала она наконец, смахнув слезы с глаз, – перед тем как я покинула поместье Во, я умоляла Чена не сдаваться смерти. Я умоляла его жить, чтобы в один прекрасный день, если боги смилостивятся, вы снова встретились.

– Пока жив Во, нам никогда не быть вместе, – с грустным вздохом ответила девушка.

– Но если это вдруг случится, вернешься ли ты к Чену на положении его наложницы?

– О да! – Глаза Мэй засияли, освещенные любовью.

– Значит, надо жить, Мэй, – сказала Сарина. – Жить ради того дня, когда, как я обещала Чену, вы встретитесь с ним.

Пока Мэй обдумывала ее слова, Сарина перевела взгляд на мадам Блю, безмолвно пообещав ей когда-нибудь рассказать и о себе, и пожилая женщина понимающе кивнула. Легонько вздохнув, Сарина встала и медленно прошлась по комнате.

– Мне лучше сейчас вернуться вниз, – сказала она. – Джанелла никогда не простит мне, если, пока она сторожит дверь, Фелисити уведет ее морского офицера.

– Подожди, Сарина, – окликнула ее Мэй. – Я пойду с тобой, – она быстро поднялась со стула, – и ты научишь меня всему, что я должна знать.

Сарина протянула ей руку, и Мэй с благодарностью пожала ее.

– Пожалуйста, Мэй, разбуди меня, когда Сарина закончит свои «уроки», – попросила мадам Блю и, опираясь на трость, с трудом встала. – У нас с тобой есть о чем поговорить.




Накануне отъезда Сарины из дома мадам Блю она послала Дженсону записку, которую Тан Цы отнес ему прямо в контору. И ровно в семь Дженсон появился на пороге ее комнаты. Сарина в последний раз облачилась в платье Цветка Дракона. Маленький чемодан, который ей подарила мадам Блю, лежал открытым возле кровати. Дженсон ворвался в комнату, как обычно, стремительно, но, увидев этот наполовину собранный Чемоданчик, внезапно остановился.

– Ты уезжаешь?

– Как ты догадлив! – раздраженно фыркнула она, но немедленно приказала себе успокоиться. На самом деле она очень боялась предстоящего разговора.

– Ты оставишь мне свой новый адрес или это секрет?

– Я делаю лишь то, что ты сам мне советовал, – невпопад сказала она. – Я покидаю мадам Блю.

Он скрестил руки на груди.

– И куда ты отправляешься?

– Недалеко отсюда. – Она лукаво улыбнулась, наслаждаясь его растущим нетерпением. – Отныне ты не сможешь придраться к моему выбору места жительства. – Сарина взяла шелковую шаль и, сворачивая ее, спокойно объявила: – Я нашла место няни маленького мальчика, у которого недавно умерла мать.

– Один из твоих клиентов, не иначе?

Она подавила смешок.

– Едва ли.

– И как тебе посчастливилось обнаружить, что этот человек, кем бы он ни был, нуждается в няне для сына?

– Я узнала это от девушки, которая работала там раньше, – ответила она, бросая шаль в чемодан. Решив, что лучше сразу покончить с вопросами, она слегка изменила тон. – Я-то думала, ты обрадуешься, Дженсон. Я даже полагала, что ты одобришь мое решение. В конце концов, – поддела она его, – разве не респектабельной жизни ты всегда желал для меня?

Он опустился на кровать и машинально пригладил волосы.

– Я не понимаю тебя, Сарина, – сказал он, отводя взгляд. – Я просил тебя переехать отсюда в свой собственный дом, но ты отказала мне. А незнакомец, какой-то вдовец с ребенком, предложил тебе стать няней и жить в его доме, и ты согласилась. Неужели ты собираешься провести остаток своих дней, прислуживая чужим людям и заботясь об их детях? Чем этот мужчина отличается от Шукэна? – разъярился он. – Ты сама сказала, что он вдовец. Как долго, по-твоему, твоя драгоценная добродетель останется в неприкосновенности?

– Если бы ты хоть раз его увидел, ты не задавал бы таких глупых вопросов, – парировала она.

– Мне плевать, как он выглядит, черт возьми! Он все равно остается мужчиной, и ты будешь жить с ним под одной крышей.

– А ты предпочитаешь, чтобы я жила под одной крышей с тобой?

– Я уже отказался от этой глупой затеи, Сарина. – Голос Дженсона изменился, и в нем появились тоскливые нотки. – Мужчина не может вечно терпеть отказы и не чувствовать себя при этом униженным. – Он встал и легонько коснулся рукой ее щеки. – Удачи тебе, Сарина. – И Дженсон вышел из комнаты.

– Дженсон! – Уронив платье, которое она держала в руках, Сарина бросилась за ним, но, добежав до двери, остановилась. Так будет лучше: все равно ничего не изменишь.

Сарина наклонилась, подобрала платье и, стиснув зубы, продолжила сборы, твердя себе, что ей наплевать, что о ней думает Дженсон Карлайл и куда он поплывет после Гонконга.

Ничто не должно интересовать ее сейчас, кроме ее любимого сына.




Глава 26


Весна была самым коротким, но самым прелестным временем года в Гонконге. Однажды мартовским утром Сарина проснулась, вдохнула аромат камелии, цветущей под ее окном, прижала подушку к груди и счастливо улыбнулась.

Сегодня воскресенье. Даже Майкл Стивен понимал, что воскресенье – это особенный день, и спал подольше, а когда просыпался, то попадал прямо в объятия Льюиса Дина. По молчаливому соглашению, по воскресеньям именно Льюис Дин по утрам занимался ребенком, что давало Сарине немного свободного времени, а Льюису возможность провести несколько минут наедине с сыном.

Мадам Блю ошиблась. Никогда раньше Сарина не испытывала такого спокойствия и умиротворения. Один день медленно и неторопливо перетекал в другой. Ее жизнь ограничивалась теперь миром Майкла Стивена, и она не хотела ничего иного. Она ела вместе с ним, играла, гуляла, когда позволяла погода, и изображала заботливую няню, обмениваясь опытом и советами с другими нянями, катящими в колясках своих подопечных. Вечерами она купала сына и укладывала его спать, часто оставаясь в его комнате еще на несколько часов, чтобы молча посидеть в большом кресле-качалке, наблюдая, как он спит. Скоро ей стало казаться, что она никогда не расставалась с Майклом Стивеном.

Каждый ее день был заполнен тысячей восхитительных переживаний, связанных с сыном, а каждую ночь она вновь перебирала их в своей памяти, словно скупец, пересчитывающий свои сокровища. Каждый новый зуб, новое слово, которое он выучил, кусочек новой пищи, которую он попробовал, были победами, пережитыми вместе, а потом она могла наслаждаться ими в одиночестве.

Майкл Стивен был красивый мальчик, необыкновенно похожий на своего настоящего отца, хотя мягкость его характера, казалось, каким-то образом была унаследована им от Анны Дин. Сарина часто гадала: что же, кроме светлых волос, досталось ему от нее, его настоящей матери?

Сарина легла на спину и посмотрела на полог кровати. В один из редких моментов общительности Льюис Дин рассказал ей, что мебель, которая сейчас стоит в ее комнате, стояла в комнате Анны, когда та была молоденькой девушкой и жила в Сассексе. Все вещи отличались необыкновенным изяществом, и хотя Дины поменяли обивку, ткань с рисунком из маленьких букетиков фиалок, перевязанных длинными розовыми ленточками, была точно такой же, как та, первая. Такой же рисунок украшал балдахин кровати и присборенные занавески на окнах. Как это не похоже на аскетичную простоту комнаты, в которой она жила в Орегоне! Сарина с грустным вздохом подумала, что комната Анны Дин была идеалом, о котором мечтает любая девушка.

Она натянула одеяло на голову, свернулась калачиком и спряталась в этом подобии гнездышка. Здесь было тепло и безопасно, так же как, наверное, было безопасно внутри тех невидимых стен, которыми Льюис Дин оградил себя от всего окружающего мира.

Как она и предполагала, он скользил тихой и незаметной тенью по своему дому и по ее жизни. Он работал шесть дней в неделю в своей конторе около порта, а вечера проводил с Майклом Стивеном, пока мальчику не наступало время ложиться спать. Он был заботливым и любящим отцом, никогда не поднимавшим на ребенка голоса или руки. Люси Греер однажды сказала, что Анна Дин живет только ради сына, и похоже, то же самое можно было сказать и по отношению к ее мужу – для него Сарина, которую он все еще иногда называл миссис Томсон, существовала как расплывчатое дополнение к сыну.

Они с Дином оставались друг другу чужими, и это устраивало их обоих. Они делили между собой только заботу о Майкле Стивене да изредка, когда случайно сталкивались, обменивались самыми общими словами. Он завтракал и обедал один в столовой, готовила ему Бриджит Бромлей – пятидесятисемилетняя вдова. Она же и убирала в доме с тех пор, когда Анна слегла в последний раз. Эта веселая англичанка уходила каждый вечер в восемь и возвращалась на следующее утро ровно в семь, и Сарина находила в ее постоянно хорошем настроении настоящее противоядие против суровости слуги-китайца. Зен спал в маленькой комнатушке рядом с кухней и занимался покупками и прочими домашними обязанностями, включая уход за садом.

Работы для слуг в доме было немного – у Льюиса Дина не было друзей, к которым он бы ходил в гости, и никто также не приходил к нему с визитом. Сплетничая с другими нянями, Сарина выяснила, что их хозяева ведут совершенно иную жизнь, посещая разгульные вечеринки и деля остальное время между скачками, игрой в поло и крикетом.

Последний раз потянувшись, Сарина откинула одеяло и наконец встала. Просмотрев свой небогатый гардероб, она почему-то выбрала самое новое и самое элегантное платье, которое недавно купила, получив жалованье. Одеваясь, Сарина тихонько запела, думая о предстоящем визите к мадам Блю и Мэй, с которыми она проводила каждый воскресный день. Сражаясь с одной особо непослушной пуговицей, она нахмурилась и замолчала, думая, как сильно сдала мадам Блю за последние два месяца.

Мадам уже не могла сама застегивать пуговицы. Наклониться вперед стало для нее сейчас невыполнимым делом, и каждый раз, когда Сарина видела ее, ей казалось, что у мадам увеличивается на спине горб. Сарине было больно наблюдать, как кожа на ее прелестном лице становится морщинистой и бледной, хотя необыкновенные голубые глаза по-прежнему сияли ярким мерцающим светом, а дух мадам не был сломлен.

Сарина в конце концов справилась с застежкой и повернулась к зеркалу, чтобы причесаться. В конце концов у мадам Блю есть Мэй, утешала она себя, потянувшись за расческой. Конечно, это была еще не прежняя сияющая Мэй, которую Сарина видела когда-то в летнем домике, но она явно расцветала, и дружба между девушкой и мадам Блю становилась прочнее с каждым днем.

Терпеливо расчесывая волосы, Сарина пожалела, как это бывало с ней каждое воскресенье, что не может взять Майкла Стивена с собой на улицу Цветка Дракона. Достаточно было бы одного взгляда на мальчика, и они бы узнали правду. К ее огромному облегчению, ни одна из них больше не упоминала в ее присутствии имя Дженсона Карлайла, а она сама упрямо заставляла себя не спрашивать о нем, хотя в последний раз они виделись почти два месяца назад.

Сначала ее дни и ночи были наполнены мыслями о нем, но шли недели, новая жизнь поглотила ее, и образ Дженсона потускнел. Вскоре единственным напоминанием о нем стали ужасные видения, приходившие к ней по ночам. Он был Гадесом, поднимающимся в клубах серного дыма и несущим ее, отчаянно сопротивляющуюся Персефону, в свое подземное царство, чтобы она разделила с ним вечность. А когда она просыпалась, ее тело горело, словно в пламени, а сердце ныло, как когда-то прежде.

Сарина медленно повернулась перед зеркалом: как на ней сидит новое платье? За окном пахло весной, комната была по-весеннему светла, и сама она, как Сарина с радостью отметила, походила на весенний цветок. Платье с высоким воротом из тафты в розово-белую полоску имело маленький турнюр и короткий драпированный перед верхней юбки, из-под которого выглядывала оборка, отделанная накрахмаленными белыми кружевами. Лиф закрывал пышный каскад кружев, ими же были оторочены длинные широкие рукава. Сарина приколола к волосам несколько шелковых белых и темно-розовых пионов и решила, что обойдется без румян: розовый цвет платья подчеркивал естественный персиковый оттенок ее кожи.

Сарина в одиночестве съела легкий завтрак и уже вставала из-за стола, когда в дверях кухни показался Льюис Дин.

– Вы выглядите как богиня весны, миссис Томас, – громко заметил он, тем самым безмерно поразив ее. – Надеюсь, перед вашим уходом мы успеем немного погулять с Майклом Стивеном?

Она еще больше удивилась, когда он подал ей руку.

Дин гордо катил детскую коляску, отвечая со все возрастающей веселостью на различные комплименты, расточаемые соседями его сыну, а смущенная Сарина старалась держаться чуть позади, как подобает служанке. Судя по словам тех, кого встречали на улице, они легко могли сойти за любящих родителей Майкла Стивена. Все трое были светловолосыми, и их несложно было принять за настоящую семью. Почувствовав от этой мысли лихорадочное биение каких-то темных крыльев внутри, она отвернулась от Дина и сконцентрировала все внимание на головке сына, сидящего в коляске в обнимку с любимой игрушкой – вислоухой собачкой, сделанной из темно-коричневой ткани и набитой пухом. Малыш с любопытством глазел вокруг.

Они приблизились к парку на Баньян-стрит, где уже зазеленели деревья, а на кустах азалий появились белые и розовые бутоны.

– Не хотите ли присесть, миссис Томас? – поинтересовался Дин, подкатывая коляску к скамейке, где когда-то сидела Люси Греер. – Тогда Майкл Стивен сможет смотреть по сторонам сколько ему вздумается. Боюсь, ему уже довольно скучно сидеть в коляске – он ее перерос.

Сарина внезапно перестала его слушать и оглянулась по сторонам, шаря глазами по зарослям деревьев, расположившимся справа от них. Еще когда они шли, она почувствовала такое же странное ощущение, как когда-то в саду Во, а потом той же ночью в спальне. Это было чувство, что за тобой наблюдают.

Страх скользнул по ее спине, словно змея. Неужели это Во или кто-то из его людей? Значит, они ее обнаружили! У нее потемнело в глазах, она покачнулась, вслепую протянув руку к спинке скамьи, чтобы удержать равновесие, но вместо этого случайно ухватилась за руку Льюиса Дина.

– В чем дело, миссис Томас? Вы выглядите очень расстроенной.

Его карие глаза были полны тревоги, он смотрел на нее так, словно видел в первый раз.

Сарина виновато улыбнулась и отняла руку.

– Прошу прощения. Ничего страшного. – Наклонившись над коляской, она продолжила самым веселым тоном: – Не пора ли нам выпустить нашего молодого человека из его тюрьмы?

– Да, конечно, – согласился Дин, одновременно опуская руку, чтобы подобрать упавшую игрушку.

Их руки соприкоснулись. Он поднял глаза, и их взгляды встретились. Дин густо покраснел.

Сарина вздрогнула, осознав произошедшее между ними. Взгляд Дина, полный неприкрытого обожания, встревожил ее сильнее, чем взгляды того неизвестного наблюдателя, который, несомненно, также не сводил с нее глаз.




Дженсон выругался. Сарина вышла на улицу вместе с Льюисом Дином! Только увидев их, идущих рядом по вымощенной плитками дорожке, он понял, что Льюис Дин и был тем самым вдовцом, из-за сына которого Сарина покинула мадам Блю.

У него сжалось сердце, и он машинально потер рукой грудь. Он подождал еще мгновение, а затем осторожно выглянул из-за ствола дерева. К горлу подступил комок, когда он увидел, как они наклонились над коляской, а затем замерли, глядя друг другу в глаза. Затем Сарина отвернулась, а Дин взял мальчика на руки. Дженсон прижался к дереву и потер кулаками глаза, словно стирая представшее перед ним зрелище.

– Боже мой, Сарина, – простонал он, – что ты, черт побери, делаешь? В какую игру играешь?

Почему Дин? Он явно не знал, кто она такая, и, судя по его взглядам, не побежит продавать ее Во Шукэну, даже если узнает. Или Сарина лгала, или ей удалось уговорить себя, что она в самом деле интересует Льюиса Дина только в качестве няни его сына. Но ведь каждому видно, что этот человек без ума от нее! Дженсон с горечью отметил, что ее платье едва ли можно было назвать обычным нарядом няни. Няня! Он фыркнул. Няня и любовница одновременно скорее всего.

Ему не следовало возвращаться. Надо было прямиком отправляться из Шанхая в Кантон, как он и собирался сделать. Он ненавидел себя за то, что тем утром следил за экипажем Сарины и обнаружил, куда она направилась, покинув мадам Блю. А сейчас он ненавидел себя еще больше: каким же идиотом надо быть, чтобы вернуться в Гонконг и целых три для шататься вокруг дома на Казуарина-роуд в надежде увидеть ее!

Он еще раз выглянул из своего укрытия и поспешно нырнул за дерево. Проклятие! От этих золотистых глаз ничего не скроется: он мог поклясться, что она смотрит прямо на него.

Боль из груди переместилась в пах. С этой болью ничто не помогало справиться: ни работа, ни планы на будущее, ни попытки забыться в пьяном угаре. Ничто не могло утолить его чувственный голод или уменьшить страсть к восхитительному золотоволосому ангелу, которого он жаждал и от которого пытался убежать уже на протяжении почти двух лет. Ни одна женщина, с тех пор как он впервые увидел Сарину, не могла с ней сравниться. Она возбуждала, дразнила и мучила его одновременно.

И вот она здесь, с другим мужчиной. Он поморщился. Сейчас она касалась лица Дина ручкой малыша. Вот они оба засмеялись. Дженсон попытался разглядеть лицо мальчика, но увидел только покрытый золотистыми кудрями затылок. Все трое такие светловолосые, с горечью подумал он, какая красивая из них выйдет семья!

Он отвернулся и до боли сильно прижался щекой к шершавой коре дерева. Любая боль лучше, чем ощущение, что его снова оставили в дураках. Сарина получила своего клерка, своего ребенка и свой дом – то, чего она всегда и хотела. Пора оставить ее в покое, пора осознать, что он не имеет права просить подобную женщину довольствоваться тем малым, что он может предложить ей.

Дженсон вышел из-за дерева и побрел к экипажу. Он вытащил из нагрудного кармана носовой платок и приложил его к кровоточащей щеке, но платок смочили слезы, о которых он и не подозревал.




Сарина, присев на корточки, смотрела, как Майкл Стивен подполз к краю покрывала, а потом встал на подгибающихся ножках.

– Хороший мальчик, – захлопала она в ладоши, – хороший Майкл Стивен!

Улыбаясь во весь рот, мальчуган повернулся к ней и тоже хлопнул в ладоши.

– Хороший, – повторил он, – хороший Стивен. – И заковылял к кусту азалии.

Они сидели на прогретой солнцем траве в садике за домом. Уже распустились цветы, и их головки казались на фоне синего неба маленькими розовыми облачками. Растения на каменистой горке – плод неусыпных забот Зена – представляли собой искусно сшитое лоскутное одеяло из розового, фиолетового, желтого, белого и зеленого, и запах различных цветов сливался в один волшебный аромат. Над ними беззвучно порхала пара маленьких белых бабочек, мохнатая желто-черная пчела немного пожужжала прямо над ухом Сарины, прежде чем улететь и исчезнуть за живой изгородью, и Сарина, довольно вздохнув, растянулась на покрывале, положив голову на руки.

Внезапно она застыла. За углом дома мелькнула какая-то тень. Она похолодела от страха. Это не мог быть Зен – он только недавно ушел на рынок. Бриджит болела, и сегодня они обходились без нее, а Дин был в своей конторе. Сарина вскочила на ноги и кинулась за сыном. Невзирая на его громкие протесты, она подхватила малыша на руки, оторвав от куста, который он с таким любопытством ощупывал.

На траву упала тень приближающегося человека. Она росла и вытягивалась – страшная, чужеродная среди кружевных теней переплетающихся деревьев. Сарина была уже на полпути к каменным ступеням, когда тень превратилась в человека.

– Дженсон! – в ужасе воскликнула она.

Прижав к себе сына, она быстрыми шагами двигалась к крыльцу. Испуганный Майкл Стивен громко заревел. В страхе, что он может задохнуться в ее объятиях, Сарина перестала так сильно прижимать его, но плач не утих. Отчаянно пытаясь заслонить от Дженсона лицо сына, она подняла его повыше и положила его головку к себе на плечо.

– Сарина… – Его глаза умоляли остановиться. – Я не хотел испугать тебя, мне просто надо с тобой поговорить.

Его лицо показалось ей бледнее, чем раньше, или это просто солнце так его освещает? Его походка, обычно столь резкая и упругая, сейчас казалась медленной, нерешительной. Может быть, он болен?

Майкл Стивен отказывался успокоиться. Он уже начал визжать и брыкаться, и Сарина, остановившись, по привычке опустила мальчика на землю. Сейчас она видела только выражение отчаяния на лице Дженсона. На мгновение их глаза встретились.

– Дженсон? – Она вглядывалась в него, пытаясь понять, что случилось.

Они стояли так близко, что, если бы ей захотелось дотронуться до него, надо было всего лишь протянуть руку. Он отвернулся, избегая ее тревожного взгляда, и впервые посмотрел на мальчика. Тот уже не плакал, а, стоя рядом с Сариной и держась рукой за ее юбку, тихонько всхлипывал. Его волосы были того же самого золотистого оттенка, как у Сарины, а глаза…

Дженсон вскрикнул от внезапной догадки, пронзившей ему грудь.

– Боже мой!

Он смотрел в ясные зеленые глаза и видел себя. Если бы он сам был ребенком, то лицо стоящего перед ним мальчика было бы его зеркальным отражением.

– Дженсон?

Он почувствовал, что удаляется от нее. Он падал назад, словно сраженный невидимой пулей прямо в сердце. Его руки поднялись, чтобы закрыть дыру в груди, куда попала пуля, и он мягко опустился на землю.

– Дженсон!!!

Она упала перед ним на колени, в ужасе оттого, что его кожа начинает приобретать землистый оттенок. Обхватив руками голову Дженсона, она звала его, повторяя его имя вновь и вновь, и ее слезы медленно падали на его запрокинутое лицо.

Он слышал, как Сарина зовет его, но в тот момент ему не хватало сил, чтобы ответить. Боль прошла, всего на несколько секунд обретя власть над его телом и напомнив о его бренности, но не более. Великий Боже, хотелось кричать ему, у меня есть сын! Сын! То самое драгоценное продолжение его существа, которого он никогда не надеялся иметь, часть его, которую он не осмеливался сотворить. Сарина подарила ему сына!

– Дженсон, пожалуйста, Дженсон, ответь мне!

Ответы. Ему нужно получить так много ответов, но сначала он должен найти в себе силы, чтобы встать и спросить. Он медленно открыл глаза, и его рука поднялась, чтобы дотронуться до ее лица.

– О Дженсон, – выдохнула Сарина.

– Со мной все в порядке, – заверил он.

– Но…

– Ш-ш-ш, все хорошо.

Он приподнялся и нежно поцеловал ее, а когда она прильнула к нему, опустил ее на траву, и она потерялась в его объятиях. Прошло несколько минут, прежде чем они оторвались друг от друга и Сарина смогла протянуть руку к сыну. Майкл Стивен тут же подбежал к ней и забрался ей на колени.

– Как его зовут? – Дженсон ни на мгновение не отводил глаз от лица сына.

– Майкл Стивен.

– Майкл Стивен, – повторил он, словно повторяя слова молитвы. – И он наш, Сарина, твой и мой?

– Да. – Она кивнула. – Он наш.

Дженсон протянул руку и коснулся макушки мальчика. Затем нежно провел кончиками пальцев по его лицу, очерчивая в немом удивлении каждую его черточку. Сарина посадила Майкла Стивена на колено Дженсону и увидела, как тот впервые обнял сына. Они молчали: Дженсон был занят ребенком, а Сарина любовалась отцом и сыном.

– Почему ты не сказала мне? – спросил наконец Дженсон, глядя на нее поверх золотистой головки сына.

– Ты говорил, что не собираешься никогда жениться, а тем более заводить детей, – сказала она и, понизив голос, добавила: – Кроме того, я сама только несколько месяцев назад узнала, что в доме Динов живет мой сын.

– Не понимаю.

Она помедлила, все еще приходя в себя после случившегося.

– Сарина, ты обязана сказать мне, – молил он, – я имею право знать.

Она кивнула.

– Да, – прошептала она, – да.

Момент, до которого она и не чаяла дожить, в конце концов наступил, и после столь долгого молчания Сарина испытала неожиданное облегчение: наконец-то можно разделить свой секрет с другим человеком! Она на секунду задумалась, пытаясь подобрать нужные слова, а потом они потоком хлынули наружу. Она рассказала Дженсону о предательстве Во, признании Ли, и о том, как она сама оказалась в доме Льюиса Дина. Когда Сарина закончила, она чувствовала себя словно марафонец: утомленный и истощенный, но радующийся, что все позади.

Дженсон поставил сына на ножки и смотрел, как тот ковыляет к заинтересовавшему его кусту азалии. Затем он потянулся к Сарине.

– Мой бедный, нежный ангел, – пробормотал Дженсон и стал гладить ее по голове и осторожно укачивать в своих объятиях, стремясь хоть немного облегчить боль, которую она так долго носила в себе. Он чувствовал себя беспомощным перед лицом ее страданий, беспомощным и виноватым, и готов был перенести любые муки, лишь бы только исправить содеянное.

– Я хочу поговорить с Льюисом Дином, Сарина, – твердо сказал он. – Я хочу сказать ему правду и потребовать вернуть своего сына.

– Нет! – Она отчаянно замотала головой. – Ты не можешь, Дженсон, не сейчас, не тогда, когда он еще полон горя. У него ничего не осталось в жизни, кроме работы и Майкла Стивена. Ты убьешь его, если заберешь мальчика.

– А как же я? – возмутился он.

– Если ты сейчас заберешь Майкла Стивена, – тихо сказала Сарина, – у Во появится повод, чтобы погубить тебя. Затем он вернет меня к себе в поместье и отдаст Майкла Стивена Дину.

– Почему ты так чертовски заботишься об этом ничтожном клерке? – спросил он сурово, изучая ее лицо. – Ты, случайно, не влюбилась в него?

Она поморщилась и слегка отстранилась.

– Я помню, как ты когда-то обвинял меня, что я люблю Во, и был так же не прав, как и сейчас.

– Разве я так уж ошибся? – настаивал Дженсон. – Оглянись вокруг, Сарина. Ты получила, что хотела, не прикладывая особого труда. Я уверен, ты даже сможешь заставить Дина жениться на тебе, и тогда все твои мечты исполнятся.

Сарина в гневе вскочила на ноги.

– Как ты можешь знать, чего я хочу? – Она повернулась к Дженсону спиной, подхватила сына и вновь направилась к дому.

– Мне нужен мой сын, Сарина! – крикнул он ей вслед.

Она помедлила на верхней ступени.

– Ты его не получишь. Он и мой сын тоже.

Дженсон поднялся и, пылая от гнева, кинулся было за ней, но внезапно остановился. Неведомая сила против его воли вмешалась в его жизнь и направила его совсем иным путем, чем тот, который он выбрал для себя. Он взглянул на пустой дверной проем и мысленно увидел их, таких красивых и златоволосых, – мать и дитя, которых он не в состоянии разлучить. Настало время менять свои планы. Когда-нибудь он наберется мужества, чтобы объясниться с Сариной, и он надеялся, что она поймет и простит его. Но это будет потом.

Дженсон бегом поднялся по ступеням. Дверь оказалась приоткрыта. Догадалась ли она, что он пойдет следом? «Как ты можешь знать, чего я хочу?» Она бросила ему эти слова – обвинение и вызов одновременно, и он наконец-то был готов принять этот вызов.

– Сарина! – Он вслепую метался по чужому дому, заглядывая в каждую пустую комнату и выкрикивая ее имя. – Сарина! – С лихорадочно бьющимся сердцем он взбежал на второй этаж. – Сарина! – Он распахнул дверь в бело-желтую детскую, но и там никого не было.

Она ошиблась. Он точно знал, чего она хочет. Он всегда это знал и поэтому стремился убежать. Он так устал от этого бега! Он рывком открыл дверь и шагнул в сноп света.

– Сарина!

Она отвернулась от окна. Солнечный свет, словно нимбом, окружал их с Майклом Стивеном. Она молчала – золотистый огонек небесного совершенства, и от ее вида у него перехватило дыхание и внутри будто рухнул последний барьер.

– Я подожду, Сарина, – тихо сказал он, медленно подходя к ней, – но недолго, а потом будь что будет – я пойду к Льюису Дину и заберу нашего сына. – Он легонько дотронулся до ее руки. – А потом, моя Сарина, моя прекрасная Сарина, мы будем вместе. Все трое, навсегда!

Она подняла голову и, заглянув в яркую зелень его глаз, обнаружила там наконец то, что так долго искала. Майкл Стивен повернулся в ее руках и протянул свою маленькую ручку, чтобы коснуться щеки Дженсона, и все трое замерли в льющемся из окна солнечном свете.

– Я люблю тебя, Сарина, – пробормотал Дженсон хрипло. – Прости меня за нанесенные тебе обиды, мой ангел, но мне кажется, что я всегда любил тебя.

Она закрыла глаза, его губы припали к ее рту, и демоны из ее ночных кошмаров исчезли навсегда.




Глава 27


Солнце мазнуло ленивым язычком света по ее лицу. Сарина перевернулась на бок и попыталась, не вставая, задернуть полог кровати, но безуспешно. Бросив искоса взгляд на Дженсона, она осторожно выскользнула из-под покрывала и сомкнула занавеси, окружив кровать прохладным шатром фиалок, перевязанных розовыми ленточками.

Дженсон застонал, провел рукой по простыне и, обнаружив, что рядом пусто, открыл глаза и сел. Увидев Сарину, которая с лукавой улыбкой наблюдала за ним, он шутливо зарычал, схватил ее золотистый локон и, подтянув к себе, заставил лечь.

– Ты думал, я сбежала? – усмехнулась она, прижимаясь к нему.

Он провел губами по нежному изгибу ее шеи.

– Я думал, что опять потерял тебя, проиграв своему сопернику по другую сторону коридора.

– Как тебе не стыдно, Дженсон Карлайл, называть нашего сына соперником! – возмутилась Сарина.

– Но так оно и есть, – настаивал Дженсон. – Он требует твоего присутствия гораздо чаще, чем я.

– Сейчас он сладко спит, сэр, и я полностью в вашем распоряжении.

– Правда, Сарина? – пробормотал он, жадно целуя ее.

В ответ она обняла его и с силой прижалась. Она водила руками по его спине, разглаживая напряженные мышцы и лаская атласную поверхность его кожи.

– Ты истинная сирена, мой ангел, – выдохнул Дженсон и приподнял голову, чтобы заглянуть в ее пылающие от страсти глаза.

Она приоткрыла рот, прося еще одного поцелуя, и он с удовольствием подчинился. Несколько мгновений спустя она разомкнула руки и прошептала:

– Люби меня, Дженсон. Пожалуйста, люби меня!

Он провел кончиком языка по ее губам, и она вздрогнула.

– Этого хочет мой ангел? – спросил он. – М-м-м… Этого он желает?

– О да, – вздохнула она, – да!

Когда его рот вновь слился с ее ртом, его руки начали свое волнующее путешествие по волнам ее тела, и огонь страсти послушно следовал за его пальцами.

Она ласкала и гладила его и жаждала ощутить внутри себя. Она хотела, чтобы он пронзил ее насквозь, приковал к себе и так и остался. Она хотела чувствовать, как он проникает все глубже и глубже, пока они не перестанут различать, где начинается одно и кончается другое тело.

– О Дженсон, люби меня! – воскликнула она. – Люби меня сейчас!

Он приподнялся. Как всегда, завораживающая красота ее лица заставила его помедлить. Ее пальцы сомкнулись на источнике его мужественности, и он закрыл глаза и позволил ей вести себя в долгожданное тепло. Медленно скользя по шелковистой влажности ее тела и чувствуя, как она открывается перед ним, он внезапно задрожал. Никогда раньше он не любил так сильно! Никогда раньше его чувственный голод не сочетался с желанием оберегать, лелеять, все разделить с другим человеком. Сжимая в объятиях Сарину, он полностью отдался ей.

Связанные взаимной страстью, они кидались вперед и отступали, льнули друг к другу и отстранялись. Сарина, как могла, помогала ему еще глубже проникнуть внутрь ее тела. Вцепившись в его плечи, она вздрагивала при каждом новом толчке, рождавшем огонь в ее лоне.

Ее захлестнула знакомая волна сладкой муки. Ноги ослабели, отяжелели веки, и она застонала, а пылавший внутри огонь превратился в тугую звенящую спираль. Это ощущение ширилось и возрастало, поднимая ее в бесконечность.

Как только Дженсон почувствовал ее состояние, он поспешил, чтобы и самому достичь неземных высот.

Первой пошевелилась Сарина. Приподнявшись на локте, она заглянула в любимое лицо: черные ресницы, прямая линия носа, скульптурно высеченные губы… И она вдруг подумала, что умрет, если он уйдет из ее жизни.

– Я люблю тебя, Дженсон Карлайл, – тихо сказала она. – Я люблю тебя больше, чем может любить человек, и временами это пугает меня. Но я ничего не могу с этим поделать, я не могу иначе.




К покою и радости жизни с Майклом Стивеном теперь добавились страсть и любовь, которые становились все сильнее и полнее с каждым проведенным с Дженсоном мгновением. Вот уже три недели они ежедневно проводили вместе по два часа, пользуясь сном Майкла Стивена, уходом на рынок Зена и воспалением легких бедной Бриджит Бомлей. Эти тайные свидания Сарина переживала потом мысленно вновь и вновь, а каждое расставание становилось для нее бессмысленным пробелом на ткани ее жизни. Сегодняшний день обещал быть самым тяжелым.

Дженсон уже много раз откладывал поездку в Кантон и в конце концов назначил следующий день днем отплытия, поклявшись, что в этот раз непременно уедет. Он будет отсутствовать по крайней мере два месяца, как можно нежнее и терпеливее объяснил он Сарине, потому что открытие филиала его компании в крупном китайском порту было задумано задолго до того, как Сарина вошла в его жизнь, а сейчас он уже и так отчаянно с этим запаздывал.

Позволив себе еще один долгий взгляд, Сарина выскользнула из кровати и начала одеваться. Вскоре с рынка вернется Зен, и уже пора будить Майкла Стивена.

– Сарина!

Она застегнула последнюю пуговицу на платье и отодвинула полог.

– Я ненавижу просыпаться, когда тебя нет рядом!

– Но я всегда рядом, – возразила она и присела на край кровати, взяв его за руку.

– Я знаю, это звучит глупо, Сарина, но временами моя любовь к тебе просто пугает меня.

Казалось, он высказывает ее собственные мысли. Пододвинувшись, она спросила:

– Почему?

– Потому что, черт побери, я все время боюсь потерять тебя! – Он притянул ее голову к себе на грудь. И голос его стал хриплым и низким. – Я потерял почти всех, кого любил, Сарина. Мне было пять лет, когда мой отец умер от сердечного приступа в возрасте двадцати девяти лет. Когда мне исполнилось восемнадцать, в заливе Сан-Франциско утонула моя мать. В двадцать четыре я лишился своего старшего брата, Маркхама. Он тоже умер от сердечного приступа, Сарина, в двадцать девять лет, так же, как и мой отец.

Она задержала дыхание. Кусочки головоломки начали постепенно вставать на место.

– Понимаешь, – в его голосе звучала боль, – я так долго жил, глядя, как умирают самые дорогие мне люди! Мы с моим братом Гарретом могли только гадать, была ли смерть Маркхама случайностью или в нас есть что-то такое, что непременно убьет нас в двадцать девять лет.

Сарина вспомнила, как он клялся, что не хочет иметь сына, и ее парализовал страх.

– Я пережил этот проклятый рубеж, – вздохнул Дженсон, – а сейчас и Гаррет тоже. Почему-то я думал, что, если мне исполнится тридцать, я окажусь в безопасности, словно это волшебным образом обеспечит мне бессмертие, но ты уничтожила эту уверенность, Сарина. Ты и Майкл Стивен. – Он поцеловал ее в макушку и запустил пальцы в роскошную гриву ее волос. – Поэтому я боюсь теперь потерять тебя.

Она вспомнила прощальные слова Чена и, обняв Дженсона в надежде, что ее близость облегчит его боль, повторила их.

К ее огромному удивлению, он засмеялся, и тогда напряжение покинуло ее тело.

– Я думаю, что обязан извиниться перед Ченом, Сарина. Он оказался умнее, чем я его считал. – Он легонько поцеловал ее в губы. – Мне пора, – сказал он сухо, словно, приоткрыв перед ней свою душу, теперь старался вновь возвести между ними барьер.

Дженсон оделся, обнял ее и с силой прижал к себе.

– Не смотри на меня так, – поддразнил он, – иначе я никогда не уеду. Не стоит дуться, Сарина, ты же не хочешь, чтобы я забросил свое дело и проводил все время, занимаясь с тобой любовью?

– Я бы не возражала. – Она бесстыдно провела рукой по его бедру.

Он схватил ее руку и легонько завел за спину.

– Я люблю тебя, Сарина. Запомни это и ни в чем не сомневайся, пока меня не будет.

– Ты все еще собираешься поговорить с Дином, когда вернешься?

– Вот-вот. Мы слишком долго ждали, Сарина, и, хотя мне жаль его, я хочу быть вместе с моим мальчиком, я хочу быть вместе с вами обоими.

Она еще на мгновение прижалась к нему, а затем проводила его до кухни и отперла заднюю дверь, через которую обычно впускала и выпускала его. Он с какой-то отчаянной тоской поцеловал ее на прощание и поспешно сбежал по ступеням, а потом не оглядываясь зашагал по саду.

– Я люблю тебя, Дженсон, – прошептала Сарина в пустоту, чувствуя, как возвращается знакомая боль одиночества.

Она немного постояла на крыльце, а затем, решительно тряхнув головой, вернулась в дом, чтобы разбудить сына.




Липкий туман, взявший Гонконг в осаду в начале июня, оказался полной неожиданностью для жителей города. Он протягивал толстые щупальца к скопищам джонок и прочих суденышек, петлял вокруг деревянных лачуг, ларьков и убогих лавчонок, теснящихся в ужасном беспорядке вдоль гавани, и медленно полз вверх, на Пик.

Отвратительная вонь немытых тел и отбросов, слишком долго гниющих на солнце, поднималась из доков зловонным облаком, которое не мог развеять даже прохладный ветерок. Плесень и грибы, дотоле незнакомые обитателям богатых кварталов на возвышенности, вырастали на шелковых обоях и бесценном антиквариате. Они проникали сквозь дверные или оконные щели, покрывали липким слоем зеркала, картины и хрустальные люстры и превращали даже самое лучшее постельное белье в нечто мокрое и скользкое.

Она появилась в обжитых крысами закоулках за лачугами и переполненных покупателями магазинчиках и протянула один палец, затем другой, забираясь в спящие дома и качающиеся на воде лодки. Ее рука выхватывала вначале самых маленьких, слабых и старых, вызывая крики боли у детей, ужас у их родителей и предсмертные стоны у стариков.

Она топталась в доках, и под покровом ночи первые ее жертвы были сброшены в мутные воды залива. А когда ночи стали слишком короткими, чтобы можно было втайне хоронить умерших, погребения начались и днем, и тогда страшную новость уже нельзя было скрыть.

Началась эпидемия чумы.

Эта весть наполнила страхом сердца всех обитателей острова. Некоторые сразу же бежали на материк, другие переехали повыше на гору, но большинство осталось в своих домах и стали ждать.

В Чайнатауне число умерших росло с каждым днем. Скоро у оставшихся в живых уже не хватало сил переносить мертвецов к гавани или на кладбище, и поэтому трупы просто оставляли разлагаться на улицах. Временами их собирали, словно навоз, и сбрасывали в огромные общие могилы, провожая в последний путь лишь коротенькой молитвой и толстым слоем извести.

Высоко на горе богатые жители Гонконга забивали ставни и баррикадировались внутри своих медленно гниющих от сырости домов.

Скоро Льюис Дин перестал ходить в контору у порта. Трое его подчиненных заболели, а один умер. Теперь, как и его соседи, он проводил дни дома, вместе с Сариной и Майклом Стивеном, и ждал. Однажды днем, несмотря на протесты Сарины, Зен схватил корзину и отправился на рынок. Он умер, и с тех пор больше некому было приносить им еду.

В доме царили сырость и жара, и Сарина отчаялась, теряя силы в бесполезной борьбе с грибами и плесенью. Стоило ей только очистить смоченной в карболке тряпкой одну зараженную поверхность, как плесень появлялась рядом. Единственной комнатой, которую она старалась держать в идеальной чистоте, была детская.

В один из дней ветер, который до этого в течение многих недель дул с моря на сушу, поменял направление, и Сарина с Льюисом прошлись по дому, открывая окна и двери, чтобы впустить свежий воздух. К сожалению, передышка длилась недолго, и всего через несколько часов вонь гниющих отбросов и разлагающихся трупов заставила их снова закрыть ставни своей добровольной тюрьмы.

На следующее утро Сарина проснулась от чьих-то громких стонов. Она в ужасе вскочила с кровати и поспешно натянула платье. Майкл Стивен! Он заболел! Им не надо было открывать окна. Паника погнала ее по коридору, но в детской было тихо и темно. Стоны стали громче, и, охваченная страхом, Сарина поняла, что заболел Льюис Дин.

– Не входите, умоляю вас, миссис Томас, – прохрипел слабый голос с кровати, когда она открыла дверь в его комнату. – Я представляю собой страшное зрелище, а вы с мальчиком можете заразиться.

Запах рвоты чуть было не заставил ее выскочить в коридор, но она зажала пальцами нос и осторожно пошла вперед.

– Пожалуйста, миссис Томас, вы должны уйти! – прошептал Льюис Дин и закашлялся. – Вам лучше избегать этой комнаты.

Сарина видела в полутьме утра, как его скручивают спазмы кашля и он хватает ртом воздух. Положив руку Дину на лоб, она обнаружила, что он весь горит, и немедленно спустилась на кухню за миской с холодной водой. Смочив полотенце, она вернулась к Дину и принялась обмывать его лицо. Не обращая внимания на протесты, она поменяла смятое постельное белье, затем раздела его, вымыла его ослабевшее тело, трясущееся в лихорадке, и помогла надеть длинную чистую ночную рубашку.

– Пить, – простонал он. Сарина дотронулась до его губ. Они потрескались и пересохли. Она наполнила стакан водой из графина, стоявшего на столике, и поднесла к его губам.

– Пейте медленно, – предупредила она, – и очень маленькими глотками, в противном случае вы не удержите воду в себе.

Он послушался, а потом она уложила Льюиса Дина поудобнее и продолжила обмывать его тело в надежде сбить жар. Скоро его снова начало рвать. Она держала его голову над фарфоровым тазиком, а он извергал из себя недавно выпитую воду и зеленые хлопья желчи. Закрыв глаза, Сарина проговаривала шепотом молитвы, чтобы хоть чем-то занять ум и самой удержаться от тошноты.

Когда Льюис Дин в изнеможении опустил голову на подушку и погрузился в сон, она закрыла дверь в его комнату, забрала его испачканное белье и одежду и сложила их в металлическую бочку, которую они использовали для мусора. Затем накипятила несколько котлов воды и наполнила ванну в своей комнате. Ступив в нее, она взяла кусок хозяйственного мыла, которое Бриджит обычно использовала для стирки, и отскребла свою кожу до красноты, а потом положила снятое платье в ту же металлическую бочку и подожгла содержимое.

На второй день болезни Льюис Дин пожаловался на сильную головную боль. Сарина обнаружила немного болеутоляющего среди многочисленных пилюль, оставшихся от его жены, и давала ему лекарство каждые три часа, чтобы облегчить боль. Когда же таблетки закончились и боль вернулась, она попыталась отвлечь его, читая из Библии.

– Анна! – кричал он в бреду каждый раз, когда Сарина обтирала его тело губкой или давала воды. – Анна, моя Анна, благослови тебя Господь за то, что ты помогаешь мне. – Затем он проваливался в беспамятство, но через несколько минут снова звал свою возлюбленную Анну.

Сбоку на шее и в подмышках образовались большие вздутия, и поэтому Дин мог лишь лежать на спине, раскинув руки в стороны. Когда Сарина незадолго до полуночи пришла обмыть его, она впервые заметила у него в паху карбункул и подумала, что, если он не прорвется, Льюису Дину осталось жить недолго.

К вечеру Сарина валилась с ног от усталости, тело ломило, кожа на руках потрескалась и покраснела от едкого мыла, а желудок сводило от голода. Они с Майклом Стивеном ели только «конги» и сухари, потому что другой еды в доме не было, а она не хотела рисковать и идти на рынок. Ворочаясь на кровати в духоте своей комнаты, она слышала, как хнычет ее сын в детской напротив. Она жаждала подбежать и успокоить его, но старалась держаться как можно дальше, боясь заразить.

Утром она с трудом поднялась с кровати и осторожно заглянула в комнату к Льюису Дину. Из полутьмы до нее донеслись слабые звуки дыхания. Легкие больного были заполнены слизью, и дышал он с трудом. В комнате было душно, и Сарина пошла открывать окно, чтобы впустить хоть немного воздуха, но, повернувшись к кровати, она с трудом удержалась от крика.

Кожа Льюиса Дина приобрела голубоватый оттенок. Он умирал. Сарина услышала, как он втянул немного воздуха, затем последовал долгий прерывистый выдох. Она ждала. Внезапно все стихло. Она прислушалась, но человек на кровати больше не дышал – его битва со смертью закончилась. Трясущимися руками Сарина закрыла смотрящие в никуда глаза и накинула покрывало на бледное лицо. Затем медленно вышла из комнаты.

Она открыла входную дверь и, как была в одной ночной рубашке, ступила через порог. Усталость и страх опустошили ее душу, и она даже не смогла заплакать по тому мягкому и доброму человеку, чье тело лежало наверху. Теперь Дженсону не придется разговаривать с Льюисом Дином: умерев, Льюис тем самым возвращал им сына. Сарина обхватила голову руками и тихонько застонала. Это не было выражение радости или отчаяния, а скорее короткий вздох полнейшего изнеможения.

Раздавшееся среди дьявольской тишины пустой улицы цоканье подков заставило Сарину обернуться. С трудом подняв руку, она слабо помахала двум мужчинам, катящим мимо в фургоне. Один из них резко натянул вожжи, заставив усталого серого конягу остановиться прямо перед домом. Оба они были одеты в мятые синие мундиры, а их лица прикрывали белые платки. Они спрыгнули на землю и пошли к ней.

Это были английские солдаты, посланные правительством острова собирать мертвецов и хоронить их в общих могилах под толстым слоем извести и земли. Не говоря ни слова, Сарина отвела их в комнату, где лежал Льюис Дин, и там тупо смотрела, как они поднимают его и уносят.

– Больше никого, мэм? – спросил один из солдат.

– Нет.

– Бог вас миловал, мадам, – заметил второй, и они ушли.

Сарина смотрела им вслед, и глаза ее были сухи, но, когда она увидела, как они швырнули тело Льюиса Дина в фургон, словно мешок картошки, из ее груди вырвался гневный крик и слезы наконец-то вырвались из заточения.




Чуть позже Сарина посадила Майкла Стивена в коляску и заперла входную дверь дома номер восемнадцать. Остаться здесь значило медленно умереть от голода, к тому же она опасалась жить в доме, где на ее глазах от чумы умерли уже двое. Она прокатила коляску по Казуарина-роуд мимо тихих, закрытых на все замки домов и зеленых лужаек с подстриженными газонами, мимо парка на Баньян-стрит, расцвеченного азалиями, розами и гвоздиками, и начала спускаться с холма.

В районе Квинз-роуд улицы сузились, а синева неба поблекла, окрашиваясь в грязно-серый цвет. После тишины и запустения, царивших на Казуарина-роуд, Сарину поразили крики разносчиков фруктов, запахи свежей рыбы и жарящейся свинины, равно как и оборванные ребятишки, играющие посреди трупов, и умирающие, оставленные родными на подстилках из бамбуковых листьев, чтобы после смерти их души бродили по улицам, а не по дому.

Вынув Майкла Стивена из коляски, Сарина с ним на руках поднялась по ступеням и постучала в дверь знакомого дома на улице Цветка Дракона.

За дверью послышался стук трости, и на пороге появилась худенькая женщина с блистающими яркой синевой глазами на морщинистом бледном лице.

– Значит, ты вернулась домой, дочь моя, – только и сказала она, обнимая Сарину.




Глава 28


Мадам Блю застонала, и Сарина, отжав полоску ткани, положила ее на пылающий лоб страдалицы. Веки пожилой женщины легонько затрепетали, открывшись лишь на мгновение.

– Может быть, вас причесать? – спросила Сарина, зная, как это порадует и успокоит больную.

Мадам Блю слабо кивнула, и Сарина потянулась к прикроватному столику за расческой. Распущенные волосы легли на подушку – чистый эбонитовый поток, разделенный широкой полосой серебра, ставшей намного шире, чем во время их первой встречи год назад.

Осторожно расчесывая шелковистые черные волосы, Сарина не умолкала ни на минуту, лишь бы отвлечь мадам Блю от ужасной боли, сотрясающей ее худенькое тело. Она рассказывала ей о своем отце и своем детстве в Орегоне, о Дженсоне, Майкле Стивене и о своей жизни в поместье Во Шукэна. Между ними больше не было тайн. В тот день, когда Сарина вернулась на улицу Цветка Дракона, она рассказала мадам Блю всю правду о себе.

– У тебя такие ласковые руки, – прошептала мадам Блю сухими, потрескавшимися губами. – Они созданы для того, чтобы держать нежный цветок любви. – Она взглянула на Сарину своими удивительными голубыми глазами, свет которых не смогла погасить даже болезнь. – Я рада, что между нами теперь нет секретов, – заметила она. – Зная, что моя названая дочь нашла любовь, которую я ей всем сердцем желала обрести, я могу спокойно отойти к моим предкам.

Силы, отпущенные на разговор, истощились. Ее глаза снова закрылись, голова склонилась набок. Смахнув слезы, Сарина положила расческу на столик и подошла к закрытому окну. В эти дни она все время смотрела на мир сквозь густую вуаль слез. Дни и ночи давно смешались в одной сплошной синеве, смерть была ей знакома как свои пять пальцев, а ужас, казалось, навечно поселился в сердце Сарины. Шесть из живших здесь девушек умерли еще до ее прихода, двое скончались в течение следующих четырех дней, а остальные поспешно сбежали из зараженного дома. Мэй и оставшиеся две девушки собирались уехать в маленький коттедж в пригороде, который принадлежал мадам Блю. Самой же мадам было поздно куда-либо уезжать.

– Сарина…

Услышав прерывистый шепот, Сарина повернулась и поспешила к мадам.

Скрюченный указательный палец был направлен на шкаф у противоположной стены.

– Пожалуйста, принеси мне маленькую шкатулку сандалового дерева, которая лежит в верхнем ящике.

Сарина нашла шкатулку, украшенную прелестным узором из листьев и цветов, и положила ее на кровать.

– Открой ее, – приказала мадам, – и надень кольцо мне на палец.

Это было самое необычное кольцо из тех, что доводилось видеть Сарине, – изящно вырезанное из розового нефрита с улыбающимся, украшенным изумрудами драконом, который извивался среди цветков с бриллиантовыми сердцевинами. Без объяснений Сарина поняла, что это за кольцо, и, когда она взялась за него, ее собственные руки дрожали так же сильно, как руки мадам Блю.

– Боюсь, оно подойдет вам только на большой палец, – с сожалением сказала Сарина.

Мадам ответила ей слабой улыбкой.

– Пусть будет так. – Кольцо было надето на большой палец ее левой руки, и мадам с удовлетворенным вздохом сложила руки на груди. – Ты похоронишь меня с этим кольцом, моя милая Сарина, – сказала она и вновь закрыла глаза.

Борясь с подступающими слезами, Сарина еще задержалась, чтобы поменять ей компресс на лбу, а потом вышла из комнаты.

Прикрыв дверь, она прислонилась к ней и беззвучно зарыдала, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать во весь голос и таким образом излить безумное напряжение последних дней.

– Сарина!

Сарина, вздрогнув, подняла глаза. Ее звала Мэй, которая поднялась, чтобы попрощаться. Сарина медленно прошла по коридору и, подойдя к лестнице, обняла Мэй. Через плечо девушки она видела Джанеллу и Ариадну с натянутыми на головы капюшонами синих накидок, которые молча стояли внизу в холле.

– Может быть, передумаешь? – спросила в очередной раз Мэй.

– Ты же знаешь, Мэй, я не могу покинуть мадам, – устало ответила Сарина. – Она нуждается во мне, и, пока она жива, я буду ухаживать за ней.

– Но ты рискуешь заболеть каждую секунду, что проводишь здесь, – возразила Мэй. – Она все равно умрет в обществе своих предков, будешь ты рядом, чтобы держать ее за руку, или нет.

– Она подарила мне дом, Мэй, – сказала Сарина, – и любовь, и дружбу. Неужели ты хочешь, чтобы я бросила ее сейчас, когда так нужна ей? Я любила ее как собственную мать, и, если ей суждено умереть, пусть она в этот момент не будет одинока.

Темные глаза Мэй наполнились слезами.

– Я тоже люблю ее, сестра моя, и все же как когда-то ты упрашивала меня жить, так сейчас я повторю эти слова тебе. Даже она умоляла тебя спасаться, потому что твоя жизнь еще впереди, а ее, мой дорогой друг, близится к концу. Пойдем с нами, Сарина, и там, вдали от неминуемой смерти, боги, возможно, смилуются над нами.

Сарина подумала о маленьком доме вдалеке от города, который описывала ей мадам Блю. Выстроенный из дерева, он стоит среди орхидей и камелий, а по обеим сторонам от входа растут большие сливы. Там есть даже маленький прудик с золотыми рыбками, около которого они с Майклом Стивеном могли бы гулять. Она почти почувствовала запах камелий, ощутила под ногами прохладу воды, а на языке медовую сладость солнца.

– Сарина! – Мэй заплакала.

Сарина схватила девушку за плечи и легонько встряхнула.

– Пожалуйста, не плачь, моя дорогая Мэй, это же не прощание. Когда-то мы уже прощались и все же снова нашли друг друга. – Она ласково обняла Мэй и почувствовала, как рыдания сотрясают ее худенькое тело. – Мы будем молиться, – сказала она, – и, когда все закончится, мы снова будем вместе, клянусь.

Мэй расцеловала Сарину в обе щеки.

– Да поможет тебе Бог, сестра моя, – прорыдала она, повернулась и не оглядываясь начала спускаться по лестнице.

Да поможет тебе Бог. Почти то же самое сказал ей английский солдат после смерти Льюиса Дина. Неужели ей придется увидеть, как умирают все вокруг, прежде чем она сама упадет замертво?

Входная дверь громко хлопнула, и Сарина чуть было не подпрыгнула от неожиданности. Внезапно дом показался ей слишком большим и тихим, а барьер между ней и смертью – слишком тонким. Прижав руку к пульсирующему виску, она поспешила к комнате, в которой жил Майкл Стивен в обществе лопоухой коричневой тряпичной собачки и нескольких деревянных кубиков.

У двери она остановилась. Боль из головы переместилась в горло. Она проглотила слюну, затем сглотнула снова и почувствовала сухость во рту, которую вот уже много дней пыталась не замечать. Ее пальцы нащупали небольшое уплотнение за ухом, и Сарина вздрогнула. За другим ухом было такое же вздутие. У нее подкосились ноги, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Она заболела!

– Боже мой! – простонала Сарина, хватаясь за голову. – О, пожалуйста, Боже, не сейчас! Не сейчас!

Майкл Стивен! Она может заразить его! Но ведь не осталось ни одного человека, кто бы мог ухаживать за мальчиком! Все ушли.

Ужас заставил ее броситься сломя голову в одну из комнат, выходящих на улицу. Она открыла окно и распахнула ставни, молясь, чтобы не опоздать. Высунувшись как можно дальше, она выкрикнула имя Мэй.

Но она увидела только задние колеса наемного экипажа, сворачивающего за угол.

– Вернись! – кричала она в бесплодном отчаянии. – Мэй, пожалуйста, вернись! Мэй!

Зарыдав, она упала на колени и прижалась лбом к оконной раме. Почему она решила не отсылать Майкла Стивена с Мэй? Какой она была эгоисткой, подвергая риску его жизнь только потому, что не желала расставаться с ним! В отчаянии она била кулаком по деревянному подоконнику, пока весь столь долго сдерживаемый страх, горе и ярость не выплеснулись в одном очищающем потоке. Она плакала, пока не перехватило дыхание. И тогда, чувствуя, что глаза распухли и превратились в две щелочки, она приказала себе остановиться.

Сарина спустилась в свою комнату, где промыла руки и лицо щелоком и водой. Вспомнив о повязках, которые носили английские солдаты, чтобы защитить себя от болезненных испарений, она оторвала широкую полосу от одной из своих нижних юбок и повязала ее наподобие маски. Затем она снова поднялась по лестнице на третий этаж и зашла в комнату сына, тихо прикрыв за собой дверь.




Во Шукэн стоял на палубе корабля, сложив руки на груди и хмурясь от нетерпения. Наконец вдали показалась гавань Гонконга. Чтобы снять растущее возбуждение, он начал прохаживаться по палубе, и полы его длинного халата волочились по деревянному настилу, когда он гневно мерил шагами это небольшое пространство. Успеет ли он вовремя? Он проклинал себя за свою гордость, которая удерживала его вдали от нее все эти месяцы.

Хотя она победила его и посмеялась над той любовью, которую они когда-то разделяли, с того дня в его чреслах поселилась ноющая боль, которую не могла облегчить даже его возлюбленная Ли. Похоть похожа на голод, который легко насытить, в то время как любовь – это редчайшее из переживаний, и ее удостаиваются лишь избранные. Они с Чин Лин были такими.

Страх завладел его сердцем, обручем сжимая голову. То, что начала его гордость, могла закончить чума.

Во с силой ударил кулаком по поручням.

– Позвольте мне успеть, – взмолился он, глядя в вышину, откуда налетел порыв ветра. – Пожалуйста, позвольте мне успеть!

И пока корабль прорезал волны, следуя в Гонконг, Во упал на колени и начал молиться.

Дженсон едва ли мог винить капитана за то, что тот распорядился бросить якорь посередине гавани, на значительном расстоянии от доков. Не мог он обвинять и моряков, согласившихся спустить на воду лишь маленькую лодочку, но наотрез отказавшихся сопровождать его на берег. «Почему они должны рисковать своей жизнью?» – спрашивал он себя, пока коляска ползла по Баньян-стрит, а затем по Казуарина-роуд. Он-то ехал за своей женщиной и ребенком, а не за их.

Все время, что экипаж катил по опустевшим улицам, Дженсон нетерпеливо постукивал пальцами по двери коляски в ритм движению лошади. Наконец коляска остановилась у дома с закрытыми серыми ставнями.

Он выпрыгнул из коляски, пробежал по дорожке и одним махом одолел ступени крыльца. Дверь была заперта. Выругавшись себе под нос, он обошел дом, подергал заднюю дверь и, не получив ответа, разбил окно кухни. Он влез в темный дом. Быстро обежав одну комнату за другой, Дженсон не нашел ничего, кроме тишины, запаха болезни и карболки. К тому времени, как он вернулся к коляске, его грудь тяжело вздымалась и он дрожал, словно больной.

Неужели они умерли? Неужели он опоздал? Дженсон прислонился к стенке экипажа. Он прервал свое путешествие, когда известие об эпидемии достигло Кантона, но слишком много драгоценного времени было потеряно на то, чтобы собрать команду, хотя он предлагал огромные суммы любому, кто согласится отплыть с ним в погибающую от чумы британскую колонию. А сейчас, когда он наконец здесь, Сарина пропала.

– Дом мадам Блю на улице Цветка Дракона, – рявкнул он вознице, опускаясь на сиденье.

Это единственное место, где она еще могла быть.




Кто-то стучал в дверь.

Сарина с трудом сфокусировала взгляд на лежавшей перед ней на кровати женщине, недоумевая, то ли это Майкл Стивен бьет по стене своей комнаты, требуя внимания, то ли ее собственное дыхание с таким шумом вырывается из груди. Она кашлянула, быстро наклонила голову и снова кашлянула. Прикоснувшись к своему лбу, она обнаружила, что он пылает и мокр от пота. Щеки горели, а голова разламывалась.

Стены снова задрожали от стука. Каждый удар болезненно отзывался в ее голове, и в конце концов она поняла, что у входной двери кто-то стоит. Бросив тревожный взгляд на мадам Блю, Сарина с трудом поднялась на ноги и медленно поплелась к двери. С каждым шагом ее тело пронзала мучительная боль. Вцепившись обеими руками в перила, она начала спускаться, но потные ладони скользили по деревянным перилам.

Она пересекла холл, остановившись лишь на мгновение, чтобы прислушаться. Яростный стук возобновился. Ей потребовалось собрать все свои угасающие силы, чтобы отодвинуть засов и слегка приоткрыть дверь.

– Сарина!

Она покачнулась и попыталась захлопнуть дверь, но Дженсон вставил в проем ногу.

– Сарина, слава Богу, ты жива! – Но при взгляде на ее раскрасневшееся, мокрое от пота лицо радость его угасла.

Ее сердце замерло: он пришел за ней!

– Пожалуйста, Дженсон, – хрипло прошептала Сарина, пятясь назад, когда он сделал движение, чтобы войти в дом, – уходи. Здесь опасно.

Он потянулся к ней, но она отошла.

– Сарина! – вскричал он, чувствуя, как его сердце разрывается от горя. Он опоздал. Опоздал!

– О Дженсон! – От жара у нее перед глазами поплыли круги. – Льюис Дин умер. Все девушки уехали, а мадам Блю умирает.

– А Майкл Стивен?

– Каким-то чудом Бог уберег нашего сына. Возьми его с собой, Дженсон. – Она обернулась к лестнице и слабо махнула рукой. – Комната в конце коридора на третьем этаже.

– Я возьму с собой вас обоих, Сарина. – Он несколькими широкими шагами пересек разделявшее их пространство и схватил ее в объятия. Она безуспешно попыталась оттолкнуть его. Его губы нашли ее опухшее горло, и он почувствовал там уплотнения и ощутил сжигавший ее жар. – Моя дорогая, моя драгоценная, – шептал он ей, – я пришел за вами обоими. Ты слышишь меня?

– Поздно. – Она покачала головой.

– Нет!

– Я не оставлю мадам Блю, – настаивала Сарина. – Нельзя, чтобы ее швырнули в общую могилу и засыпали известью. Я обещала ей, Дженсон, и я выполню свое обещание.

– Сарина, ради тебя самой, – молил он, – и ради Майкла Стивена откажись от своей клятвы. Она поймет и простит тебя.

– Но я не прощу себя! Я оставила моего отца лежать среди чужих могил и не хочу, чтобы и ее постигла та же участь.

Он положил ее голову к себе на грудь и стал гладить ей волосы.

– Я люблю тебя, Сарина, и не хочу, чтобы ты умерла. Пожалуйста, пойдем со мной… пойдем со мной сейчас.

Сарина изо всех сил прижалась к нему. Она так хотела жить! Она хотела жить для Дженсона и для своего сына. Но она уже заболела и знала, что при чуме Бог милует только избранных. Пойти с Дженсоном означало заразить их обоих – и его, и Майкла Стивена, за которого она так долго, так отчаянно боролась. Нет, покачала она головой, она не станет этого делать ради двух-трех оставшихся у нее дней жизни.

– Возьми Майкла Стивена на корабль, Дженсон, – заклинала она, борясь с приступом кашля, – и плыви прочь из Гонконга, пока вы оба еще здоровы.

– Ты готова пожертвовать собой ради старухи? – возмутился он, не в силах сдержать горечь и гнев.

– Когда умрет Чин Лин, я снова осиротею, – тихо сказала она.

– Чин Лин? – Дженсон нахмурился. – Кто такая Чин Лин?

Она улыбнулась странной грустной улыбкой, словно знала что-то, недоступное другим.

– Сарина! – Он схватил ее за плечи и потряс: неужели у нее начался бред? – Сарина!

– Когда-нибудь я расскажу тебе о Чин Лин, – пробормотала она и, высвободившись, пошла к лестнице.

Он обнял ее за талию, помогая делать один шаг за другим, пока они не достигли второго этажа. Там она остановилась, отказываясь идти дальше.

– Иди за Майклом Стивеном, дорогой, – прошептала она, держась за перила. – Поторопись. – Где-то в ней угнездилась невыносимая боль, мешая ей смотреть на человека, которого она любила и которого, как она знала, ей больше никогда не увидеть.

Он вернулся через несколько минут, неся на руках их сына, который визжал и брыкался, завернутый в одеяло. В его маленькой ручке была зажата лопоухая коричневая тряпичная собачка.

– Я вернусь за тобой, Сарина, – пообещал Дженсон. – Как только Майкл Стивен окажется на борту корабля, я вернусь за тобой. И пусть простит меня Господь, но я надеюсь, что она умрет к тому времени. А если нет, я все равно силой заберу тебя отсюда.

Он был уже на полпути к выходу, когда она окликнула его:

– Дженсон! Пожалуйста, Дженсон, не мог бы ты обнять меня еще раз?

Он поставил сына на пол и поднялся по ступеням. Схватив ее дрожащее тело, он изо всех сил прижал ее к себе. В глубине его души зародилась невыносимая боль, и он пожалел, что не может умереть прямо сейчас, держа ее в объятиях.

– О Боже, Сарина, любимая, как я могу тебя оставить? – простонал он, чуть отстранив ее, чтобы заглянуть в ее измученное лицо. – Мы возьмем мадам Блю с собой, – решил он, внезапно преисполнившись надежды. – Таким образом, мы все сейчас же сможем покинуть этот дом.

– И заразить всю команду? – Зачем она проявила слабость и окликнула его? – Не глупи, Дженсон, – прошипела Сарина, собирая последние силы, чтобы оттолкнуть его. – Разве ты не видишь, что я умираю?

Его лицо побелело.

– Спаси нашего сына, – взмолилась она. – Сейчас ты должен думать только о его жизни.

Не говоря больше ни слова, Дженсон сбежал по ступеням вниз и поднял Майкла Стивена на руки.

– Я вернусь за тобой, глупая упрямица, что бы ты ни говорила!

Его крик прорезал тишину пустого дома, и Сарина невольно улыбнулась, но ее улыбка исчезла, как только она услышала стук захлопнувшейся двери.

Вернувшись в спальню мадам, она обессиленно упала в кресло рядом с кроватью и потянулась к иссохшей руке, лежащей на одеяле.

– Сарина? – донесся до нее угасающий шепот.

– Я здесь, Чин Лин.

– Ты не уехала с остальными?

– Нет.

– Ты все так же глупа. – Мадам Блю закашлялась, и из ее рта показались капельки крови, которые Сарине не хватило сил стереть.

– Да, – вздохнула Сарина, – я знаю. – Она крепче сжала пылающую руку мадам, откинулась на спинку кресла и заснула.

Она открыла глаза и попыталась встать, но помешала отчаянная боль в голове. Комнату прорезала полоска желтоватого света, и Сарина поморщилась, когда свет ударил ей в глаза. Кто открыл ставни? Кто поднял занавеси? Сарина застонала, снова пытаясь подняться, и снова обессиленно упала на кресло. Она потерла глаза руками, но упрямые белые зигзаги по-прежнему плясали перед нею, мешая смотреть.

Казалось, где-то неподалеку от нее сквозь лес из колышущихся зеленых листьев пробираются два пурпурно-красных фазана. Сейчас они наклонились над мадам Блю. Сарина шикнула на них. Она должна их прогнать. Она ведь обещала мадам Блю, что позаботится о ней.

– Чин Лин! – вскричала она, протягивая руку, чтобы отогнать птиц. Где же Чин Лин?

Фазаны снова задвигались, и Сарина вдруг увидела, что они карабкаются по спинке халата и что над этим халатом качается бледное мужское лицо. Когда же мужчина в халате с фазанами отошел от кровати, она наконец увидела Чин Лин.

– Нет! – Хриплый вопль пронзил воздух. Фигура на кровати вся была серо-голубой.

Глаза Сарины закатились. Она почувствовала, как прохладный ночной ветерок несет к ней запах жасмина, услышала шуршание шелка и смех детей, которые бегут за ней по ступеням маленького белого домика. А наверху, с руками, запрятанными в длинные рукава халата, стоит улыбающийся дракон.

Во Шукэн закрыл ярко-голубые глаза Чин Лин, и их сверкающие глубины навсегда спрятались от него. Он опоздал, успев только один раз обнять ее, прежде чем последнее слабое биение жизни покинуло ее измученное тело. Перед смертью она звала его, так и Не узнав, что он стоит рядом. Его, который любил ее все эти годы и был готов любить и дальше. Горестно вздохнув, Во поцеловал бледные холодные губы и помолился, чтобы ее отлетающий дух без задержки добрался до дома ее предков.

Он опустился на колени около кровати и прижал руки к груди. Глубоко внутри были в равной степени перемешаны горе и радость. Он закрыл глаза и возблагодарил богов за то, что они вернули ему Сарину, хотя и отняли Чин Лин. Только подумать: в своей странной и недоступной простому смертному мудрости боги повелели, чтобы он нашел Сарину в том единственном месте, где он никогда бы не подумал искать ни ее, ни Чин Лин.

Пока он снова поднимался на ноги, его взгляд упал на кольцо. Он остановился лишь на мгновение, прежде чем снял кольцо с холодеющего пальца. Оно ей больше не нужно. Он дал ей это кольцо как залог жизни и любви, а и то, и другое она уже потеряла.

Во засунул кольцо в карман своего халата, и, когда наклонился, чтобы подхватить на руки Сарину, его сердце пело от радости.

– Когда-нибудь я узнаю правду о том, как ты оказалась здесь, мой золотистый лотос, – сказал он. – Но сейчас, с помощью богов, я заставлю тебя выздороветь. А потом, мой драгоценный бутон, – пообещал он, – ты будешь жить ради того, чтобы подарить мне много сыновей.




Глава 29


Небо поражало своей синевой. Над ними в вышине плыло маленькое белое облачко, и Сарина подняла ручку Майкла Стивена, чтобы показать ему, что облако – это всего лишь большая белая перьевая подушка. Он завизжал от радости и, собрав немного белого тумана, скомкал его в шар, который подбросил высоко в небо. Позолоченный солнцем шар медленно спустился, упав с мягким чмоканьем прямо на колени Дженсону. Тот подхватил золотистый шар и начал подбрасывать его. Шар сверкал, словно зеркало, и Сарина видела их троих снова и снова, отражающихся на его боках.

Дженсон перекинул этот шар ей, и она легко поймала его. От шара в воздухе остался след в виде золотой дуги, и Дженсон, взявшись за один ее конец, будто веревкой, обвязал их троих, пока они не оказались прижаты друг к другу. Он сделал из шара замок и закрепил его на конце веревки, говоря, что теперь они навсегда останутся связанными.

– Дженсон! – Она вздохнула, чувствуя себя теперь в безопасности.

Во Шукэн стиснул зубы от ярости, когда услышал, как она в бреду зовет Дженсона. Однако сейчас Сарина немного успокоилась, и он протер ей лицо смоченной в жасминовой воде тряпицей. Жасминовая вода поможет хоть немного вытянуть жар, что сжигал ее тело. Об этом лекарстве он узнал очень давно от Ци Тифана, а Ци был одним из немногих мужчин, которых Во глубоко уважал.

Смочив вторую тряпицу, он откинул покрывало и начал протирать ее тело. Прикасаясь к золотистой коже, он не чувствовал похоти, которую в других обстоятельствах мог пробудить в нем вид обнаженной девушки. Он поклялся держать свой ум свободным от всех недостойных мыслей, если только боги ответят на его молитвы. Сарина должна выздороветь, и все, что потребуют боги в обмен на ее жизнь, он был готов им отдать: нефрит и жемчуг, пряности и чай, шелк и самый лучший мак.

Он должен вернуть себе свой золотистый лотос. Впереди Сарину ждало то, что было ей предначертано.




Дженсон с опущенной головой стоял в маленьком саду за домом на улице Цветка Дракона, а два молодых китайских моряка бросали последние горсти земли на могилу мадам Блю. Этого хотела Сарина, напоминал он себе, с трудом удерживаясь, чтобы не броситься прочь, и вместо этого слушая молитвы, которые читали китайцы. Он изучающе посмотрел на лица мужчин. Когда он, как и обещал, вернулся за Сариной, то обнаружил их роющими могилу. Сейчас в их темных глазах горела ненависть под стать его собственной.

Они сопровождали Во Шукэна и получили приказ похоронить мадам Блю, а затем вернуться к экипажу, который будет поджидать их у ворот. Дженсону выпала незавидная честь сообщить им, что их бросили – улица была пуста.

Наконец они закончили. Потянувшись к одной из веток цветущего сливового дерева рядом с могилой, он оторвал несколько розовых бутонов и, опустившись на колени, воткнул их в свеженасыпанный холмик.

– Иди, и пусть боги улыбаются тебе вслед, когда ты присоединишься к душам своих предков, – сказал он. – И пусть они подарят тебе успокоение вечности.

Это была молитва, которую он слышал много раз во время своих путешествий по Востоку, но он никогда не думал, что в один прекрасный день ему придется самому читать ее. Он медленно поднялся и повернулся к двум китайцам. Его ждало неотложное дело – Сарина.

– Следуйте за мной, – приказал он им, и они послушно последовали за Дженсоном к его коляске.

В обмен на спасение с охваченного эпидемией острова они обещали показать ему корабль компании «Джордан и Матсон», на котором Во отплыл из Шанхая в Гонконг. И когда Дженсон откинулся на спинку сиденья коляски, его рука сама собою легла на рукоятку пистолета, а во рту он почувствовал привкус крови.




Во поднес трубку к губам Сарины, наблюдая в который раз одну и ту же картину: она вдохнула едкий дым, чтобы тут же с кашлем выпустить его обратно. Он пытался уверить себя, что немного все же лучше, чем ничего. Каждый раз, когда трубка остывала, он нагревал ее снова и подносил ко рту Сарины и уговаривал вдохнуть поглубже, чтобы опиум облегчил ее боль и уменьшил жар, дав возможность измученному телу во сне исцелить себя.

Шли часы. Он вышел из маленькой душной каюты на палубу, где мог полной грудью вдохнуть свежий морской ветерок. Он вдыхал солоноватый воздух и чувствовал, как тот очищает его тело и душу. Если бы только Сарину можно было вынести на палубу, думал он, вечерняя прохлада помогла бы и ей. Но исчезающий за облаками серп месяца предупредил его, что это всего лишь глупые надежды отчаявшегося человека.

В первые часы утра, когда над морем появилась тонкая полоска абрикосового и малинового цвета, Во снова поднялся на палубу, чтобы в подзорную трубу оглядеть окрестности. И тогда он увидел другой корабль. На нем развевался красно-бело-голубой флаг Соединенных Штатов Америки, под которым располагался треугольный вымпел с огромной золотой буквой «К» на зелено-белом поле – флаг «Торговой компании Карлайла».

Ненависть и страх вскипели в его жилах и отозвались яростным биением сердца. Как он узнал? Во лихорадочно искал ответ. Те два моряка. Собаки, предатели! Он проследит, чтобы их хорошенько выпороли… после того как раз и навсегда разделается с Дженсоном Карлайлом.

– Выбросить за борт весь груз! – рявкнул он капитану. – И если от этого скорость не увеличится, бросайте все, что не закреплено.

Он бы с легкостью вышвырнул и весь экипаж, если бы это помогло кораблю обрести крылья и улететь от преследователей. Нервно постукивая подзорной трубой по бедру, он прошелся по палубе, а затем по узкой крутой лестнице спустился к Сарине, молясь про себя, чтобы нарыв у нее в паху прорвался и началось выздоровление.




Сарина плыла по бушующему потоку, сидя на белом лебеде. Солнце ласково пригревало ей спину, перья на животе лебедя мягко обволакивали ее ноги, а длинная грациозная шея служила подушкой голове. Но вскоре над ней проплыло темное серое облако, собравшее вокруг себя еще несколько. Они заслонили, словно покрывалом, улыбающееся лицо солнца, и от внезапно наступившей прохлады ее бросило в дрожь.

Сарина дрожала так сильно, что прикусила язык. Во обтер ее тело намоченной в жасминовой воде тряпочкой, а затем, отложив тряпку в сторону, склонился над Сариной, сжав ее в объятиях, чтобы тепло его тела могло передаться и ей. Она как-то жалобно поскуливала, словно детеныш, зовущий мать, и он крепче прижал ее к себе, приказывая своей сильной воле соединиться с ее слабеющей душой и заставить ее жить.

В этот момент капитан крикнул ему, что они приближаются к гавани Шанхая. Наконец-то! Во нехотя выпустил из своих объятий Сарину и нежно поцеловал ее в лоб. Скоро они будут дома, и Ци вылечит ее, ему это удавалось и раньше.

Наконец кто-то снял ужасную тяжесть с ее груди, и Сарина смогла вздохнуть свободнее. Когда мужские губы скользнули по ее лбу и чье-то дыхание легким ветерком обдало ее щеки, она почувствовала, как ей становится теплее. Она мечтала заглянуть в лицо Дженсона и увидеть любовь в глубине его необыкновенных зеленых глаз. Глаз цвета изумрудов, цвета листвы солнечным утром. Улыбнувшись, она открыла глаза.

Ее улыбка мгновенно погасла, а его имя застыло на ее губах. Глаза, так серьезно изучающие ее, были вовсе не зелеными, а черными! Они были цвета беззвездной ночи, цвета могилы. Дженсон уехал. Он послушался ее и бежал вместе с их сыном, оставив ее навсегда с Во Шукэном. Содрогнувшись, Сарина закрыла глаза и добровольно сделала свой первый шаг в распахнутые объятия смерти.




Во снова поднялся на палубу и подошел к капитану, стоящему за штурвалом.

– Почему вы приказали приспустить паруса? – взревел он, стараясь перекричать поднявшийся ветер.

– Мы должны сбавить скорость, – последовал спокойный ответ.

Во схватил капитана за плечо.

– Я приказал тебе увеличить скорость, а не уменьшить ее. Как ты осмелился нарушить мой приказ?

– Мы слишком близки к мелководью, – возразил капитан, стряхивая руку Во. – Нужно снизить скорость, или нас вынесет на скалы и разломает на куски.

– Не смей убирать паруса! – крикнул Во. – Делай так, как я говорю, иначе я запру тебя внизу!

– Я капитан корабля, – сказал упрямец. – И это мои приказы выполняет команда, а не ваши.

Взревев от ярости, Во сбил молодого человека с ног, так что тот упал лицом на палубу. Схватившись за штурвал, Во решил сам вести корабль. В молодости он часто плавал на судах и сейчас, держа в руках рулевое колесо, почувствовал знакомое возбуждение и ощущение власти над стихией.

Капитан поднялся на ноги и бросился на Во Шукэна, пытаясь оторвать его от штурвала, но тот кликнул на помощь двух своих слуг.

– Отведите его вниз и заприте в каюте! – приказал Во. С довольной ухмылкой он наблюдал, как они волокут непокорного капитана по палубе.

Оставшись единоличным хозяином корабля, Во подставил лицо ветру и почувствовал на губах соленые брызги. Его переполняло ощущение свободы и простора, которые он не смог бы почувствовать на суше. Даже самая быстрая лошадь не могла соперничать с несущимся по волнам «конем», оказавшимся сейчас в его власти.

Внезапно корабль сильно накренился. Во не удержался на ногах и выпустил штурвал из рук. Рулевое колесо крутилось и крутилось, выскальзывая из пальцев Во. Наконец ему удалось схватить штурвал, и он, обливаясь потом, начал выравнивать судно. Корабль нехотя повернулся, на мгновение подчинившись, а затем, словно ослепшее животное, ощупью ищущее дорогу, отчаянно завилял по волнам.

По палубе, крича и размахивая руками, забегали люди. Во повернул голову налево и увидел скалы. Но что это? Сейчас они уже с правой стороны! Страх сжал его горло. Как он мог их не заметить?

Матросы бегали от борта к борту, определяя на глазок расстояние, оставшееся до скал. Повинуясь их сигналам, Во крутил тяжелый штурвал, лавируя меж предательских каменных громад.

Над кораблем разнесся пронзительный вопль, и Шукэну потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это был вовсе не крик, а звук разрывающейся обшивки корпуса. Все попытки удержать корабль терпели неудачу. Судно отказывалось подчиниться, словно обладало собственной волей. На одно ужасающее мгновение нос корабля взмыл в воздух, словно у коня, встающего на дыбы, а в следующий миг он с грохотом рухнул вниз. Нескольких моряков смыло за борт, другие попадали на палубу.

Во с трудом поднялся на ноги, беспомощно наблюдая за беспорядочным кружением штурвала. Корабль шел своим собственным безумным курсом. В воздух взлетали деревянные щепки, вода фонтанами хлестала из многочисленных дыр, а люди, окружавшие его, попадали на колени и начали молиться, стуча лбами по деревянной палубе. Многие из них держали в руках маленькие красные мешочки.

– Ма Чу! Мать Ма Чу, спаси нас, умоляем тебя! Спаси наши жизни, Ма Чу! – причитали они.

Раздался раздирающий уши грохот – это судно налетело на следующее каменное заграждение. Со свистящим скрежетом начала падать одна из трех мачт. Она свалилась на палубу, будто огромное дерево на землю, зазвучали предсмертные стоны и ужасающие крики. Во не выдержал и, зажав руками уши, бросился бежать.

Он несся по лужам воды, окрашенной кровью, к трапу. На пути ему попадались раненые и умирающие, валяющиеся на палубе, будто сломанные, испачканные в красной краске куклы, но сейчас он думал только о Сарине. Он должен ее спасти!

Он ввалился в каюту, упав на четвереньки, когда гибнущий корабль снова тряхнуло. С трудом поднявшись на ноги, по колено в холодной соленой воде, Во пробрался к лежащей без сознания на узкой койке фигурке. Намокший подол длинного халата тянул его вниз, замедляя движение, так что ему казалось, что он бредет против ветра по болоту. Достигнув койки, он с усилием поднял Сарину на руки и начал пробираться обратно к двери. Вода поднималась все выше, но в конце концов ему удалось достигнуть лестницы, ведущей на палубу. Взвалив Сарину на плечо, он поднялся на первую ступеньку. Она затрещала и сломалась. Удержав равновесие, Во из последних сил перенес ногу на следующую ступеньку и с облегчением обнаружил, что она выдерживает его вес.

Когда он вышел на палубу, корабль начал крениться набок. Во поскользнулся и, не выпуская драгоценной ноши, растянулся на деревянных досках, скользких от воды и крови. С шумом ветра по-прежнему мешались крики раненых и стоны умирающих.

Он поковылял туда, где два моряка спускали на воду маленькую спасательную лодку. Во осторожно опустил Сарину на палубу и стал им помогать. Корабль дернулся, и все трое, потеряв равновесие, упали на колени. Во первым поднялся на ноги. Когда он наклонился, чтобы поднять Сарину, один из матросов проскочил мимо него и прыгнул в лодку. Мгновение спустя за ним попытался последовать второй.

С яростным воплем Во схватил его за шею и потянул назад, на палубу. Выхватив из-за пояса маленькую, украшенную драгоценными камнями шпагу, он приставил ее к груди моряка.

– Сначала отнеси ее, иначе ты мертвец!

Тот кивнул и протянул руки к Сарине. Под внимательным взглядом Во матрос легко взвалил Сарину на плечо и перелез через поручни.

Как только Сарина оказалась в прыгающей на волнах лодке, Во убрал шпагу. Он подбирал полы своего длинного халата, когда вдруг почувствовал, как чьи-то руки вцепились ему в спину и тянут назад. Пошатнувшись, но устояв на ногах, Во снова выхватил шпагу и, когда его противник занес ногу над поручнем, со всего размаху вонзил лезвие ему в спину. Тот замертво повалился на палубу.

Корабль содрогнулся, и в его израненное тело вонзилась еще одна скала, лишив его последней из трех мачт. Мачта с дьявольски пронзительным визгом понеслась вниз, и белые паруса, словно крылья, шумно трепетали на ветру. Будто пикирующая с небес птица, она летела над головой человека, собиравшегося спуститься в лодку. Во Шукэн поднял глаза, и они расширились от ужаса.

– Нет!!! – Это был вопль человека, который понял, что боги навсегда отвернулись от него.

Мачта ударила Во по голове, и его пальцы, сжимавшие поручень, разжались. Он упал на палубу, и последнее, что он увидел, было удалявшееся расплывчатое золотистое пятно. Он не почувствовал никакой боли. Его веки затрепетали и закрыли тускнеющую черноту глаз. Руки раскинулись в стороны. С последним вздохом он произнес ее имя.

А потом Во Шукэн отпустил свой дух, чтобы он присоединился к почитаемым душам его предков.




Дженсон приказал, чтобы бросили якорь и спустили лодку. Все это время он с растущим ужасом следил за происходящим и сейчас не отрывал глаз от качающихся на волнах маленьких лодочек, покинувших умиравший на рифах большой корабль.

Руки гребцов в его лодке мелькали не останавливаясь, но в высоких волнах бурлящего моря суденышко, казалось, не двигалось с места. Дженсон наклонился вперед и поднес к глазу подзорную трубу, ища в лодках Сарину. Его взгляд блуждал в поисках хоть какого-нибудь проблеска золота, – может быть, поднятого ветром локона волос, – который приведет его к ней.

Лодка нырнула в волну и выровнялась снова, перевалила бирюзовый, покрытый белой пеной гребень и снова опустилась в темную впадину. Моряки обливались потом, их рубашки и брюки промокли насквозь. Но жаркие лучи солнца испаряли воду, оставляя на их коже соль, покрывавшую коркой веки и забивавшуюся в уголки рта. Дженсон стянул рубашку и протер ею потные лицо и грудь. Затем снял ботинки и закатал брюки по колено. Он проверил пистолет, удостоверился, что он не промок, и снова засунул его за ремень брюк.

Наконец они нагнали несколько лодок. Дженсон сжал кулаки и затаил дыхание. Прошла, казалось, вечность, прежде чем он с шумом выдохнул. Сарины не было ни в одной из них. Они миновали третью и четвертую – и снова неудача. Его сердце замерло. Неужели она погибла вместе с Шукэном? Оставались всего две лодки. Когда они приблизились к первой из них, Дженсон с трудом сдерживал панический ужас очередного разочарования.

– Сарина! – Ее имя радостным криком сорвалось с его пересохших губ.

Она была там – одинокий золотой комочек, скорчившийся на дне лодки, которая быстро двигалась к берегу. Он махнул своим людям. Лодки сошлись борт о борт. Двое китайцев с ужасом смотрели на пистолет Дженсона. Уронив весла, они подняли руки над головой.

– Держитесь за борта нашей лодки! – рявкнул Дженсон по-китайски, и, торопясь исполнить его приказ, они чуть не перевернули лодку.

Пока его люди помогали удерживать оба суденышка рядом, Дженсон встал на колени и наклонился через борт к Сарине. Лодка на мгновение качнулась, но быстро выправилась, и он наконец дотянулся. Он глубоко вздохнул, а затем поднял ее на руки. Держа Сарину в объятиях, он, дрожа от усилий, медленно опустился на дно своей лодки.

– Возвращаемся на корабль! – прокричал Дженсон своим людям. – И, ради Бога, поторопитесь!

Время мести прошло. Очевидно, Во Шукэн погиб: только смерть могла заставить его отпустить Сарину. Дженсон прижался губами к ее лбу и откинул назад упавшие на лицо пряди волос.

– Ты в безопасности, моя дорогая, – пробормотал он. – Наконец-то ты в безопасности. Тебе придется побороться, Сарина, ради меня и ради нашего сына. Пожалуйста, мой ангел, я умоляю тебя, живи!




Глава 30


«Благословен будет наш Господь, потому что он услышал мои молитвы…»

Чей-то голос проник сквозь окутавший ее туман. Это был голос ее отца, читающего один из его любимых псалмов о возвращении веры тем, чья вера пошатнулась.

«Господь – моя сила и мой щит. Ему я доверяю всем сердцем и он мне поможет…»

Это была молитва, которую отец просил повторять снова и снова, когда она в детстве свалилась с лихорадкой, которая, по словам врача, могла убить ее, так же как убила ее мать.

«… поэтому мое сердце возрадовалось, и своей песней я восхваляю Его…»

Это был любимый псалом ее отца, но голос был не его. Сарина заметалась в кровати, вертя голову в тщетной попытке увидеть лицо обладателя этого голоса.

Безнадежно. Дженсон захлопнул Библию отца Сарины со сделанными им на полях пометками. Он устало потер глаза, затем потянулся, чтобы размять затекшие руки.

Что еще можно сделать, гадал он, рассеянно водя пальцем по золотым буквам, выдавленным на потертом кожаном переплете. Что еще можно сделать, чтобы вдохнуть в Сарину волю к жизни? Он прижал к груди книгу, взятую из комнаты Сарины в доме мадам Блю, с отчаянием наблюдая, как больная в забытьи мечется на узкой койке.

Прошел целый день, с тех пор как он доставил ее на борт, – день, в течение которого он ни на минуту не отходил от нее даже для того, чтобы увидеться с сыном. Он обтирал ее тело губкой и обмахивал веером, заставлял пить и читал вслух Библию, пока у него не пересохло в горле. Но ничто, казалось, не проникало сквозь глухую стену, за которой она скрылась от мира.

Должно быть, он заснул сидя в кресле, потому что, когда он открыл глаза, услышав дикий крик, было уже темно. Дженсон вскочил на ноги, и Библия полетела на пол. Он быстро зажег масляную лампу рядом с кроватью и увидел, что Сарина пытается сорвать с себя одеяло, словно оно охвачено пламенем. Откинув его, он немедленно понял причину ее состояния.

Нарыв в паху прорвался, и по ее ногам текла белесая жидкость. Дженсон перевел дух. Несмотря на сильную боль, у Сарины появился шанс выжить. Ему потребовалась вся его сила, чтобы снова уложить ее в кровать и держать, пока она не прекратила сопротивление и не затихла. На мгновение ослабив хватку, он потянулся одной рукой за тряпкой, лежащей в миске с водой на ночном столике. Но в тот момент, когда он уже поднес тряпку к телу Сарины, он передумал и положил ее обратно.

Мокнущая рана требовала каких-то более эффективных средств, чем вода. Он вспомнил несчастный случай на охоте, когда ему в бедро попала пуля. Один из его друзей удалил пулю и влил в кровоточащее отверстие половину бутылки рома. Воспоминание об этом испытании заставило его поморщиться. Он тогда потерял сознание, и причиной тому была боль, возникшая при соприкосновении рома с истерзанной плотью.

Приняв решение, Дженсон пересек каюту и, достав из шкафчика полную бутылку джина, зубами вырвал из нее пробку. К его огорчению, Сарина снова зашевелилась, пытаясь расчесать ногтями рану. Подбежав к койке, он завел ее руки за голову, навалился на нее всем телом и приподнял бутылку.

– Прости меня, дорогая, – прошептал он ей на ухо, – за боль, которую я тебе причиню, но только так у тебя есть шанс выжить. Борись, мой ангел!

Он плеснул джин ей на место прорвавшегося нарыва, и от ее ужасного крика у него на глаза навернулись слезы. Ее тело обмякло. Дженсон вылил на рану не меньше половины бутылки, прежде чем отпустил руки, поднялся и сел рядом. Отхлебнув несколько глотков джина, он поставил бутылку на пол и отошел, чтобы принести чистые полотенца. Он вытер ее тело досуха, а потом разорвал одну из своих рубашек на узкие полоски. Тщательно забинтовав рану, он прикрыл Сарину одеялом и снова сел в кресло, ожидая исхода.




Темнота. Она затерялась во мраке его глаз. Откуда-то издалека кто-то звал ее по имени. Прикрыв глаза ладонью, она посмотрела на горизонт и снова услышала зовущий ее голос. Он, казалось, шел с края леса, граничившего с эбонитовым прудом, который держал ее в плену. И пока она вглядывалась в темноту, серебряные лучи опаловой луны высветили верхушку одного из деревьев. Когда голос снова позвал ее, она побежала к этому дереву, но холодная черная вода протянула к ней свои чернильные щупальца и попыталась вернуть ее обратно.

Лунный свет падал на ветви дерева, и его зеленые листья сверкали, как маяк в ночи. Она наклонилась вперед, заставляя ноги двигаться и борясь изо всех сил, чтобы освободиться от держащих ее цепких пальцев.

Сейчас она дрожала всем телом. Капли пота выступали на ее коже и падали в холодную воду, согревая эти бездонные глубины и ослабляя силу рук, которые хотели навечно удержать ее.

Когда она оказалась почти у берега, свет благословенной луны превратил мерцающее дерево с раскинутыми в стороны ветвями в образ мужчины, который с молчаливой мольбой протягивал к ней руки. Всхлипнув, она попыталась ухватиться за протянутую им руку. Сейчас ее удерживал в воде только один иссиня-черный палец, запутавшийся в ее золотых волосах. Когда же она упала на колени, дотронувшись наконец до руки спасителя, чернильное щупальце скользнуло прочь, исчезнув под поверхностью пруда, и навсегда освободило ее.

Она медленно подняла голову и затерялась в зелени его глаз.

– Дженсон!

Дженсон вскочил на ноги. Сарина сидела на кровати! Он немедленно заключил ее в кольцо своих рук и стал целовать и укачивать, ласково приговаривая всякие нежные слова, лишь бы успокоить ее.

– Я здесь, Сарина, – шептал он. – Я здесь, мои ангел. Ты скоро поправишься. Ты обязательно выздоровеешь.

Она пошевелилась в его объятиях и, подняв голову, заглянула ему в лицо. То, что она там увидела, заставило ее вскрикнуть. Эти глаза были зелеными, а не черными! Не веря, она зажмурилась, а потом снова быстро распахнула веки: на нее смотрели зеленые глаза! Сарина прикоснулась к его щеке и почувствовала под пальцами колючую щетину. Дженсон! Рядом с ней был Дженсон, а не Во! Она внезапно почувствовала мягкое покачивание корабля и впервые задумалась, где она и как сюда попала.

– Дженсон? – Мысли путались. Она еле слышно прошептала его имя, боясь, что если она скажет его громко, то он каким-то образом исчезнет и вернется тот, черноглазый. – Дженсон…

В ответ его руки сжали ее в объятиях, она также обняла его за шею и заплакала.

– Ты в безопасности, Сарина, – успокаивал он ее. – Ты на борту судна, и мы идем в Шанхай. Майкл Стивен здесь, на корабле. Он здоров и скучает по тебе так же, как скучал я.

Через несколько минут он нежно снова уложил ее на кровать.

В голове у Сарины стучало, нога болела, а тело казалось избитым, но она больше не боялась. Их сын плывет на том же корабле, Дженсон сидит рядом, и вместе они помогут ей поправиться. Сарина выпила немного воды, которую ей предложил Дженсон, и, когда сухость во рту исчезла, она задала ему первый из двух вопросов, которые так боялась задать.

– Где Во? – Она с трудом выговорила его имя.

– Он мертв, Сарина, – последовал тихий ответ.

Она закрыла глаза. Ее тело испытало облегчение, но радость сменилась жалостью и страхом, когда Дженсон рассказал о крушении корабля, гибели людей и ее счастливом спасении.

– Я послал людей, чтобы они подобрали всех выживших и попытались поднять тела, – продолжил Дженсон, – но Шукэна до сих пор не нашли.

– А мадам Блю?

– Мне очень жаль, Сарина. – Дженсон покачал головой.

Она подавила рыдание.

– Мы похоронили ее в саду за домом.

– Вы положили ее в могилу вместе с кольцом? – спросила Сарина.

Дженсон нахмурился и снова покачал головой.

– На ней не было кольца.

– О нет, – простонала Сарина. – Она умоляла меня, и я обещала, что не брошу ее и что она умрет в объятиях того, кто ее любит.

Дженсон посмотрел на нее и улыбнулся.

– Мне кажется, так оно и случилось.

От этих слов у нее перехватило дыхание. Да, конечно: человек в расписанном фазанами халате. Это был Во. Он сдержал свое обещание Чин Лин, но было уже поздно. Он успел лишь обнять ее последний раз перед смертью.

Сарина отвернулась к стене. Внезапно она ощутила страшную усталость. И хотя она безумно любила мужчину, что с такой заботой склонился над ней, сейчас ей хотелось побыть в одиночестве.

Почувствовав, что мысли Сарины где-то далеко, Дженсон встал и тихонько вышел из каюты.




– Я отказываюсь даже думать об еще одном кусочке, – запротестовала Сарина, отодвигая от себя поднос с едой.

– Но тебе надо есть, – настаивал Дженсон, снова пододвигая еду к ней. – Еще немного пудинга. Давай, Сарина, это же любимый пудинг Майкла. Не так ли, малыш?

Он взглянул на маленького мальчика, который сидел, скрестив ноги, на кровати и с упоением крутил глаз коричневой тряпичной собачке. При звуке своего имени он поднял глаза и улыбнулся.

– Видишь? – торжествующе заявил Дженсон, взъерошив рукой волосы мальчугана. – Он ждет своей порции пудинга. Хотя, судя по тому животику, который у него вырос, ему и вполовину так не нужна еда, как тебе.

Сарина скривилась и зачерпнула ложкой еще немного пудинга. Несмотря на свои протесты, она наслаждалась заботой Дженсона. Его внимание и ласки помогали ей пережить боль от потери Чин Лин и воспоминания об ужасе болезни и плена. Никогда еще она не чувствовала себя такой любимой, как в эти дни своего выздоровления, когда Дженсон не отходил от ее кровати и рядом с ней играл их сын. Изредка она думала: а понимает ли Майкл Стивен, что его первые родители умерли и их место заняли другие люди?

– Ну ладно, перестань изображать из себя страдалицу, – ухмыльнулся Дженсон, убирая поднос. Затем широким жестом он откинул одеяло и протянул к ней руки. – Как насчет небольшой прогулки по палубе?

Обняв ее одной рукой за талию, а другой крепко держа Майкла Стивена, Дженсон сделал с ними небольшой круг по легонько покачивающейся палубе. Сарина распустила волосы и, чувствуя, как каждый локон овевает ветерок, пила и не могла напиться свежим морским воздухом.

Она смотрела на город и вспоминала, каким она его увидела два года назад. Она снова видела переполненные людьми джонки, чувствовала запах пищи и улыбалась бронзовокожим детишкам, смеющимся и играющим на борту своих плавучих домов. В доках высились сотни мачт, пристани были забиты горами товаров, ждущих своей очереди отправиться на огромные склады рядом с портом. За ними виднелись полуразрушенные деревянные лачуги, узкие улочки, заполненные уличными торговцами, лотошниками, рикшами, коробейниками и ковыляющими слепыми попрошайками.

Она посмотрела на горизонт, и внутри нее родилось знакомое томление. Ее глаза увлажнились, и она опустила голову на плечо Дженсона, с радостью ощутив пожатие его руки.

– Сарина… – тихо сказал он. – Я хочу рассказать тебе о том, что сам узнал только сегодня утром.

Она застыла, встревоженно подняв глаза.

– Чен жив, Сарина.

Она зажала руками рот, заглушив рвущийся оттуда радостный крик.

– Когда мои люди выловили среди обломков корабля тело Шукэна и привезли его в поместье, их встретил Чен. Он спросил, на кого они работают, и прислал с ними письмо. Теперь Чен – глава дома Во, и он просил нас встретиться с ним как можно скорее, чтобы обсудить возобновление деловых отношений.

Она едва сдерживала возбуждение. Чен жив! Он прислушался к ее словам, как и она к его, и боролся, и они оба остались живы.

Словно предвосхищая ее следующий вопрос, Дженсон продолжил:

– В своем письме Чен спрашивает: не знаю ли я, где может находиться Мэй?

Сарина вздохнула.

– Ты знаешь, где она? – спросил Дженсон.

– Мне известно только, куда она тогда отправилась вместе с другими девушками. – «О Боже, – взмолилась Сарина про себя, – позволь Мэй остаться в живых! Позволь мне сдержать свое обещание!»

– Где же она, Сарина?

Она уловила нотки нетерпения в голосе Дженсона и поспешно рассказала ему о домике мадам Блю.

– Сейчас, когда Шукэн погиб, Чен может снова привести Мэй домой, – сказал Дженсон, – но как ты думаешь, она согласится быть его наложницей?

Ее сердце упало.

– Значит, он женился.

– Да.

Сарина тихо вздохнула.

– Да, Дженсон, – сказала она грустно, – она согласится. Чен однажды сказал мне, что Мэй не такая, как Ли, но она и не такая, как Чин Лин.

Дженсон нахмурился: опять эта Чин Лин! И, обняв его, Сарина наконец рассказала ему о Чин Лин.




Майкл Стивен спал, а Сарина гуляла по палубе с Дженсоном, когда им доставили письмо Чена. Затаив дыхание она наблюдала, как Дженсон сломал печать и быстро пробежал глазами строчки послания. Наконец он передал листок бумаги в ее дрожащие руки. Еще не читая короткого послания Чена, Сарина по довольной ухмылке Дженсона поняла, что Мэй жива. Ее нашли там, где сказала Сарина, вместе с Джанеллой и Ариадной, и несколько дней назад она вернулась в сопровождении людей Чена в поместье, когда-то принадлежавшее Во. Лицо Сарины засияло от радости.

– Они снова вместе, – пропела она, поворачиваясь к Дженсону. – О, Дженсон, я сдержала свое обещание, сдержала! – Она упала в его объятия, смеясь и всхлипывая одновременно.

Наконец Дженсон отстранился.

– Они хотят, чтобы мы приехали к ним попрощаться перед нашим возвращением в Америку.

– А когда мы отплываем? – помедлив, спросила Сарина.

– Послезавтра.

Сарина поморщилась.

– Я обещал своему брату, что вернусь домой к его тридцатилетию, мой ангел. – Дженсон приподнял ее подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. – Ты же не хочешь, чтобы я нарушал свои обещания?

– Нет, – храбро улыбнулась она, но затем, скорчив гримаску, пожаловалась: – Мне совершенно нечего надеть.

– Я был готов к этому, – самодовольно заявил он. – Женщина по имени Чэн Тань с готовностью согласилась сшить несколько платьев красивой золотоволосой мисси, которую она так хорошо помнит. – В ответ на ее удивленный возглас его черная бровь взлетела вверх. – Почти год назад, как я понял, ты оставила ее с несколькими недошитыми платьями, не говоря уже об одном опоенном снотворным слуге.

– А мои новые платья – они здесь?

– Разумеется.

Сарина рассмеялась и взяла его под руку.

– Тогда пойдемте, мистер Карлайл, – мурлыкнула она. – Мне очень интересно, так ли хорош ваш вкус, как вкус Во.




Дженсон снял зеркало со стены каюты и терпеливо держал его, пока Сарина разглядывала себя и свое новое шелковое платье, которое она выбрала для посещения поместья Чена. В этом платье Сарина напоминала сверкающий румянец весеннего рассвета, переливающийся перламутрово-розовым и нежно-зеленым. На бледно-розовом фоне ветки цветущего миндаля обвивали крупные пионы более глубокого розового цвета. Несколько сделанных из шелка розовых цветков миндаля подчеркивали красоту золотистых волос, а из-под подола платья выглядывала пара розовых шелковых туфелек. В ушах, на шее и на запястье сверкали изумруды – запоздалые подарки, как смущенно объяснил ей Дженсон, ко всем тем ее дням рождения, что он пропустил за эти два года.

– Довольна? – спросил он, и Сарина ответила ему счастливой улыбкой. Именно такой она хотела бы остаться в памяти Мэй и Чена.

Прислонив зеркало к стене, Дженсон подошел и обнял ее. Они жадно припали друг к другу, и вспыхнувший огонь обоюдного желания чуть не поглотил их.

– Нам лучше выехать немедленно, – прошептал Дженсон хрипло, – иначе мы никогда не скажем им «до свидания».

Когда они ехали в экипаже, сын сидел между ними. Он с интересом глазел по сторонам, держась одной рукой за мать, а другой сжимая бедного одноглазого тряпичного песика.

Переполненное радостным предвкушением, сердце Сарины лихорадочно забилось, когда они остановились около знакомых железных ворот. Она заметила ободряющий кивок Дженсона, почувствовала, как он нежно сжал ее руку, а потом сквозь слезы увидела своих друзей.

Чен лично открыл им дверцу. Сарина едва осознавала, что чьи-то руки подняли ее, а потом поставили на землю. Ей казалось, что она парит в облаках. Губы Чена коснулись ее щеки, он обхватил ладонями ее лицо, и она поняла, что это тот самый Чен, которого она знала давным-давно, а не тот человек, которого она когда-то оставила здесь на пороге смерти. Он был одет в традиционные траурные белые одежды. Вокруг его глаз появились небольшие морщины, а его мальчишеское обаяние сменилось гордой мужской сдержанностью. Во Чен наконец стал тем сыном, которым хотел видеть его отец.

– Боги с одобрением смотрели на нас, друзья мои, – сказал он. – Ты нашла то, что мы с моей драгоценной Мэй так давно желали тебе. А сейчас ты вернулась к нам, и мы приглашаем тебя в дом, о котором Мэй мечтала в ту далекую ночь. Он, правда, намного величественней, чем могла бы быть наша ферма в Кантоне, – признал он с грустной улыбкой, и в глазах его мелькнули сожаление и покорность судьбе, – но этот дом также полон любви.

И тут к Сарине подошла Мэй. Это снова была та девушка, которую она помнила по прежним счастливым дням. Ее волосы были двумя кольцами уложены над нежными ушками, а лицо сияло без помощи следов рисовой пудры или румян. Мэй надела белое платье, расшитое цветками магнолии и бирюзовыми бабочками, а на указательном пальце ее правой руки было кольцо, украшенное бирюзой размером с перепелиное яйцо.

– Ли покинула нас, сестра моя, – сказала Мэй, проследив за удивленным взглядом Сарины.

– Я удалил ее из поместья, Сарина, – вмешался Чен. – Она со своими тремя дочерьми сейчас живет в одном из многочисленных домов отца в Шанхае, и моя досточтимая мать больше не будет находиться в ее предательской тени.

– Не жалей ее, сестра моя, – добавила Мэй, обнимая Сарину, – она принесла горе каждому из нас.

– Я знаю, – сказала Сарина, думая больше о девочках, чем об их матери, – но без Ли я бы никогда не нашла своего сына.

– Возможно, боги изыскали бы какой-нибудь другой способ привести тебя к нему, – предположил Чен.

– Возможно, – неуверенно согласилась Сарина. Она пододвинулась ближе к Мэй и, понизив голос, спросила: – Ты рассказала Чену о Чин Лин?

Девушка кивнула.

– Между нами нет секретов. Хотя между Ченом и его отцом было много разногласий, Чен скорбит по нему, как скорбел бы самый послушный сын.

– А Джанелла и Ариадна?

Мэй улыбнулась.

– Как только эпидемия закончится, они попытаются найти выживших обитателей дома на улице Цветка Дракона и уговорить их туда вернуться. Джанелла собирается занять место мадам Блю и надеется, что когда-нибудь ее дом станет таким же знаменитым, каким он был при мадам.

Неожиданный плач Майкла Стивена резко вернул Сарину к действительности.

– Мне кажется, наш маленький человечек проголодался, – рассмеялся Чен, подхватывая мальчика на руки. – Пойдемте, друзья, он прав.

Сопровождаемый Дженсоном, Чен понес Майкла Стивена в дом, а Сарина и Мэй последовали за ними. В столовой постаревшая и похудевшая Сюе приветствовала их легким наклоном головы, и Сарина подумала, что эта женщина никогда не простит ей попытки откровенного разговора. Но теперь это уже не имело значения. Чен остался жив и занял место отца, а рядом с ним стояла женщина, которую он любит.

Сидя за роскошным столом, накрытым в их честь, Сарина чувствовала себя словно перенесенной в прошлое. Она будто видела в искаженном кривом зеркале тот первый день, когда она оказалась за этим же самым столом. На стуле Во расположился Чен, а место красавицы Ли заняла Мэй. Сюе устроилась на стуле, когда-то предназначенном для Чена, а на ее прежнем месте сейчас расположилась молодая жена Чена, Лао Куатай.

Несмотря на прелестное лицо, яркий наряд, сочетающий желтый, оранжевый и темно-синий цвета, и многочисленные топазы и сапфиры, украшавшие ее, она казалась бледной тенью рядом с Мэй, и Сарина не могла не пожалеть бедную девушку, обреченную на лишенную любви, блеклую жизнь.

Сарина бросила взгляд на Дженсона, который был поглощен разговором с Ченом. Почувствовав ее взгляд, он поднял глаза и улыбнулся. Ее сердце на мгновение замерло и затрепетало, а к щекам прилила кровь. Стараясь скрыть волнение, она потянулась за палочками, гадая над природой его таинственной власти над ней.

Трапеза закончилась слишком быстро. Дженсон отнес спящего сына в коляску и положил его на сиденье.

Затем повернулся к Чену и пожал ему руку, закрепляя их дружбу и решение возобновить дела.

– Тебе, наверное, будет приятно узнать, – сказал Чен, обнимая Мэй, – что я приказал уничтожить все плантации мака. Мы собираемся вместо него посадить чай. Так как Лао Хунхань упрямо отказывается доверить секрет своего жасминового чая даже зятю, я думаю, будет справедливо создать свой собственный сорт.

– Прими мое безоговорочное одобрение, – сказал Дженсон. – Наша компания будет счастлива заняться перевозками чая.

– Да будет так, – просиял Чен и двумя руками схватил руку Дженсона.

Мэй посмотрела на Сарину, и они, словно сговорившись, потянулись друг к другу и обнялись.

– Я будут очень скучать по тебе, сестра моя, – пробормотала Мэй. – Пожалуйста, пообещай, что ты вернешься прежде, чем пройдет много лет.

– Обещаю, – прошептала Сарина.

– Иди, и пусть улыбки богов согревают твою дорогу, моя возлюбленная сестра, – напутствовала ее Мэй, – и пусть боги даруют тебе и тем, кого ты любишь, долгую жизнь и счастье.

– Я желаю того же самого тебе, моя милая Мэй. Люби Чена и ухаживай за ним, как будто он твой муж, и подари ему сыновей. Обязательно подари ему сыновей!

Мэй в последний раз поцеловала Сарину, а потом, с подозрительно блестящими глазами, отошла в сторону, уступая место Чену. Заключив Сарину в объятия, он сказал:

– Храни нас в своем сердце, как сделаем и мы, наш дорогой друг, и мы никогда не расстанемся.

– О Чен, мне так будет не хватать тебя… вас обоих, – всхлипнула Сарина, пряча лицо на его плече, – но я всегда буду хранить память о вас в своем сердце и поминать вас в своих молитвах.

Он поцеловал обе ее ладони, а потом, сунув ей в руку что-то тяжелое и прохладное, сжал ее пальцы в кулак.

– Это висело на шее моего отца, когда они нашли его, – сказал он. – Мне кажется, он собирался отдать это тебе как залог любви, но боги решили иначе. Это твое, Сарина.

Он подсадил ее в экипаж и закрыл дверцу. Коляска тронулась, и Сарина обернулась, чтобы помахать им. Она махала не переставая, пока черные железные ворота не стали лишь небольшим пятном, а стоящие рядом мужчина и женщина не пропали из виду, заняв свое место в ее памяти. И только тогда она разжала пальцы.

На ее ладони лежало кольцо из розового нефрита.




Дженсон надел это кольцо на безымянный палец левой руки Сарины. Они поженились прямо на борту судна, когда оно отчалило из Шанхая. И как когда-то в прошлом, это кольцо соединило сердца юноши и девушки, ныне встретившихся в вечности, так и сейчас для двух других влюбленных оно стало залогом их вечной любви.