Под крылом Ангела
Алиса Лунина


Как Барбара Лесневская ждала Рождество и Новый год! Как надеялась, что Эд, ее возлюбленный, наконец сделает ей предложение! Но — увы! — ее ждало разочарование: Эд бросил ее, позорно сбежал.

А тут еще в ее квартире разыгрывается странная комедия, рискующая превратиться в трагедию.

Кажется, лимит счастья исчерпан.

Но Ангел, парящий над снежным городом, уже придумал счастливый поворот в сюжете ее жизни…


Алиса Лунина

Под крылом Ангела


ЧАСТЬ I


Глава 1

ЖЕНЩИНА НЕ В БЕЛОМ, ИЛИ МОЗГИ НАБЕКРЕНЬ


«Напряжение нарастало… Граф понял, что сейчас произойдет нечто непоправимое. Наконец в свете луны он увидел лицо женщины в белом.

— А-а-а!.. — Ночь поглотила его душераздирающий крик».

— Ха-ха-ха!.. — нервно расхохоталась Бася. Вот ведь ерунда какая! Совсем ты опошлилась, товарищ писатель. Не стесняешься и такой сто раз пережеванной жвачки, как привидения и женщины в белом!

Жевали-жевали этот сюжет сто тысяч раз, однако он до сих пор пользуется успехом, любит у нас народ что-нибудь этакое… Надо бы еще парочку трупов впихнуть и нагнать страху побольше… А главное — продумать начало.

Как писатель, Барбара знала, что одна из главных задач — грамотно начать, чтобы сразу взять читателя в оборот, заинтриговать, задурить ему голову, не позволить отбросить книжку.

Гм… А вот возьмись она рассказывать свою собственную историю, то с чего бы начала? Рассказала о встрече с Эдуардом? Или о приезде Зои? Или о романе с Павликом? Или о ночи, когда появилось привидение в красном домино? Пустить, что ли, кота в трамвае, как делал великий мастер? Вот гениальное начало! Но Бася не мастер, а всего лишь скромный писатель средней руки, и нет в ее истории говорящего кота, и великого противостояния сил света и тьмы тоже нет. А есть пара-тройка разбитых сердец, несбывшихся женских ожиданий, немного мистики и юмора — смешно, но не весело.

Впрочем, имеется и противостояние сил света и тьмы, только происходит оно в Басиной душе. Сейчас. Именно в этот момент. Потому что их отношения с Эдом, кажется, зашли в тупик…

Ладно, к черту начало… Начнем, как получится, а там по ходу дела разберемся…

Так, что там в романе?.. Ах да, женщина в белом…

Наступает самый ответственный момент. Надо бы достоверно и по возможности изящно убить героя! Бася задумалась. Какой избрать способ убийства? Как бы его убить так, чтобы наверняка, да еще чтобы в финале все срослось? Заколоть ножом, застрелить, сжечь, повесить, четвертовать, подослать коварную змею?

Ход Басиных кровожадных мыслей совершенно некстати прервал телефонный звонок.

Бася чертыхнулась — надо было отключить телефон хотя бы на время работы.

— Алло…

Тишина. И вдруг:

— Я тебя убью, подлая тварь!

Бася поперхнулась — ничего себе заявление! — и на всякий случай поинтересовалась, кто это.

В трубке раздался уничижительный смех. Мол, так мы себя и выдали! Может, тебе еще и паспортные данные назвать, глупая курица?

— Что хохочете? — спросила Бася нарочито спокойным голосом.

Ответили без всякой логики, но с апломбом:

— Ты зато скоро плакать будешь!

Странно было, что голос не распознавался, то есть нельзя было наверняка сказать, кому он принадлежит — женщине или мужчине. Эти металлические, неживые звуки напоминали урчание игрушечного медведя. «Наверное, как-то специально искажает», — подумала Бася.

— Я тебя уничтожу! — для верности повторили в трубке.

— Кстати, а как?

Любопытно все же знать, на каком способе убийства остановился ее невидимый враг. Вдруг пригодится в работе над книгой?

— Что — «как»? — угрюмо переспросил злой металлический голос.

— Ну, каким образом убьете?

— Зарежу бритвой! — раздался торжествующий смех.

— За что? — сочла возможным спросить Бася.

— За все! — мстительно ответил голос.

Короткие гудки, видимо, оно решило, что разговор окончен.

Бросив трубку и выдернув телефонный шнур из розетки, — черта с два вы сюда позвоните! — Бася честно попыталась забыть это странное происшествие: мол, нелепость какая-то, мало ли идиотов на свете! Однако не получилось. Разговор не шел из головы, даже настроение испортилось. Любопытно было бы знать — кто ее достает? С какой радости и, как говорится, чем обязаны?

Вот она, оборотная сторона славы и популярности, — у любой известной личности есть поклонники, недоброжелатели и персональные маньяки. Неужто и она наконец разжилась собственным маньяком?

Ха, стало быть, действительно стала популярной!

Неприятно, однако… Где-то же оно ходит, сопит и строит против нее козни. А ну как она выйдет завтра из дома пройтись по любимой Мойке, а оно бросится с бритвой наперевес из ближайшей подворотни!

И что Басе с того, что наутро все газеты, в особенности желтушные, будут пестреть заголовками «Известная писательница Барбара Лесневская была убита маньяком!» или «Загадочная смерть Барбары Лесневской!»?

Понятное дело, продажи ее книг на этой волне возрастут в сотни раз, и издатели, алчные акулы, конечно, наживутся — неплохой пиар-повод. Да только Басе что с того?

Она будет лежать в гробу, молодая и прекрасная, вся в цветах…

Бася живо представила эту картину, благо богатое воображение писателя позволяло… Вот рыдающий любовник с цветами, отдельно стоящая группа безутешных друзей, за оградой многочисленные почитатели ее таланта… «Тьфу, дура, не каркай, — разозлилась Бася на саму себя. — Лучше направь энергию на работу. Роман давно надо было сдать, а ты все тянешь! К черту маньяков! Не сдашь рукопись в срок — издатель убьет наверняка. Зарежет бритвой!»

Бася вернулась к своему покинутому графу и постаралась сосредоточиться на его судьбе, однако убить беднягу не удалось и на этот раз — снова зазвонил телефон, на сей раз сотовый: Басин любовник поздравил ее с Рождеством и предложил поужинать в ресторане.

— Почему в ресторане? — удивилась Бася, поскольку они еще несколько дней назад условились провести Рождественский сочельник у нее дома. Эд даже — исключительный случай — обещал остаться до утра.

Любовник промычал что-то невнятное, мол, у него телевидение, вечером лишь пара свободных часов, а ночью он уезжает на съемки в Москву.

В общем, у него было заготовлено вполне убедительное объяснение. Бася фыркнула и всерьез подумала, не обидеться ли ей. В самом деле — в последний месяц они стали встречаться совсем редко, зато все чаще у нее появлялись подозрения, что Эд что-то недоговаривает. Вот и сейчас на ее вопрос, все ли в порядке, он бойкой скороговоркой ответил: «Да, конечно, все в полном порядке, впереди чудесный романтический вечер. Не о чем беспокоиться! Встретимся в нашем любимом ресторанчике… Целую, жду не дождусь».

Произнесено бодро, хорошо натренированным актерским голосом и, пожалуй, как-то дежурно.

Печально, но факт — в его словах и жестах стала проскальзывать фальшь. Бася попыталась сосредоточиться на работе, но через пару минут с раздражением выключила компьютер и встала из-за стола — какие, к черту, женщины в белом, когда личная жизнь не клеится!

В голове никаких мыслей, кроме одной — что все-таки происходит с Эдом?

На душе сопливо, муторно и хочется плакать… Опять же не спала полночи, думала про Эда… Опять Эд, снова Эд, она так с ума с ним сойдет!

А потом снились кошмары: любовницы Эда в ассортименте, и на закуску — его чокнутая жена! В общем, проснулась в холодном поту.

М-да, надо признать, нервишки ни к черту! Совсем ты, мать, дошла до ручки. Бурный роман и богемная жизнь не доведут тебя до добра!

Хотя, может, всему виной полнолуние? В полнолуние Бася всегда сама не своя: нервная, плаксивая, и кошмары в виде законной жены любовника мерещатся. Между прочим, давно известно, что полная луна влияет на людей, в особенности на женщин.

Ну и потом, в ее возрасте уже надо начинать заботиться о своем здоровье! Пора выписать себе самой пару рецептов: здоровый образ жизни, утренние пробежки в парке, строгая диета с исключением любимых углеводов, на ночь вместо вина или, того хлеще, коньяка — кефир, и, глядишь, здоровый сон обеспечен.

Как там говорят: «Лучшие врачи — доктора Диета, Покой и Веселье». Ага, Веселье. С этим она совершенно согласна! Бася — законченный оптимист. До идиотизма.

А что делать? Приходится в кучах дерьма, щедро подкладываемых судьбой, пытаться видеть хорошее и перерисовывать минусы в плюсы, потому что больше их взять просто неоткуда. Так что с доктором Веселье у нее давние отношения.

Что касается остального, то тоже придется взять на заметку. Впрочем, тридцать ей пока только с кокетливым маленьким хвостиком. Если для анкеты, то тридцать плюс два. Вполне подходящий возраст для того, чтобы начать заботиться о здоровье. Она и начнет, вот только накачает себя крепким кофе с коньяком — и сразу начнет!

* * *


Бася поплелась в свою роскошную кухню. Кофе она теперь варит себе сама. Раньше, случалось, ей его варили и приносили едва ли не в зубах в постель, виляя хвостом. Потом все изменилось. И что прикажете делать одиноким женщинам? Разве что последовать рецепту любимого юмориста: встать, одеться, сварить себе кофе, раздеться, лечь в постель и выпить.

В общем, вот вам рецепт от автора дамских романов Барбары Лесневской: кофе надо пить крепким, непременно под джаз и в обществе любимых кошек. Их у нее, между прочим, две: большая и роскошная Чуча, голубая, с головой, круглой, как бильярдный шар, и Буба, полосатая, обладающая меньшими достоинствами, но столь же любимая. Кошки — Басина слабость, любовь всей ее жизни. Ей просто необходимо тискать их, гладить, мурчать им что-то невразумительно-нежное и предпринимать отчаянные попытки научиться у них пресловутой кошачьей грации.

В самом деле, какая женщина, пусть даже немыслимо красивая, может похвастаться такой грацией? Разве что Соня, Басина любимая подружка.

Между прочим, на Новый год Эд обещал подарить ей третью кошку. «Может, хоть это обещание выполнит», — мрачно усмехнулась Бася.

С чашкой горчайшего свежесваренного кофе (коньяк по вкусу) она подошла к окну.

Река Мойка несла свои воды, шел снег, город выглядел красивым и вполне готовым к встрече Рождества.

Кстати, сегодня двадцать четвертое декабря, Рождественский сочельник. Надо сказать, что Бася всегда отмечает католическое Рождество. Ей и положено — по бабкиной линии сплошные ляхи, да и в имени угадывается гордая польская кровь. Она ведь по паспорту Барбара. Басина матушка имела польские корни, да еще и попала под очарование прекрасной актрисы Барбары Брыльска. Ну и вот, нате вам, — Бася! Довольно странное имя для петербургской девочки, хотя ей самой оно жутко нравится.

Сложно сказать, что в Басе от гордой польской пани. Но, как бы там ни было, католическое Рождество она всегда отмечает. Все как полагается: наряженная ель, свечи, пирог, вино, апельсины и, самое главное, — ощущение праздника.

Вот и сегодня, в этот сочельник, Бася хотела устроить для них с Эдом настоящий праздник: украсила квартиру, обдумала меню праздничного ужина, а любовник, подлец этакий, все разрушил и скомкал. Съемки у него, видите ли!

Она включила телевизор, и, словно по мановению волшебной палочки, на экране возник Эд. Прямо-таки материализовался.

Ну как же — он теперь нарасхват в рекламе. Телезвезда! Герой дурацких рекламных роликов!

Экранный Эд улыбнулся одной из своих самых обольстительных улыбок — смерть домашним хозяйкам — и принялся уверять последних, а вместе с ними и Басю, что им нужен именно такой чай, который они видят на экране.

«Мне нужен ты, придурок, — усмехнулась Бася. — А ты в последнее время что-то темнишь, дорогой!» Может, пришла пора оформить отношения, как часто делают герои ее романов?

Решено! Сегодня она поговорит с Эдуардом начистоту и расставит все точки над i. В конце концов, пусть он знает, что она согласна не меньше чем на любовь!

После рекламного блока стали передавать очередную серию мыльного сериала по Басиному роману с Эдом в главной роли. Между прочим, в одной из ролей засветилась и сама автор.

Глядя на экран, Бася погрузилась в ностальгические воспоминания. Да, золотые были времена — именно на съемках этого фильма она познакомилась с Эдом.

Прошлой весной ее роман взялся экранизировать молодой, но, как говорится, подающий надежды режиссер. Собственно, это была уже третья экранизация ее произведений, и Бася отнеслась к сему факту гораздо спокойнее, чем в двух прошлых случаях, хотя, что и говорить, славы много не бывает, да и деньги за экранизацию платят хорошие. Накануне съемок они с режиссером созвонились, чтобы обсудить рабочие моменты.

— Кто будет играть прожженного героя-любовника?

— Эдуард Соколов! Наша петербургская знаменитость! Того и гляди в Москву переедет. Конечно, слышали о нем?

Бася честно призналась, что о каком-то там без пяти минут московском Соколове ничего не знает, и прямо сказала, что ей было бы любопытно увидеть, как снимают фильм. Кстати, у нее уже тогда возникла идея самой сыграть роль подруги главной героини.

Режиссер, молодой да ранний, выказал уважение к автору и пригласил Басю на съемки.

Она приехала на «Ленфильм» вся такая красивая и разодетая, что режиссер даже удивился — наверное, ожидал увидеть неопределенного возраста клушу, а нарвался на интересную блондинку.

Тут-то Бася ему и сказала без всяких комплексов:

— Вот меня и возьмите на роль, я все-таки автор, мне, как никому другому, понятны переживания и настроения героини. А потом, эта роскошная блондинка просто выписана с меня! Разве нет? Вы приглядитесь! — Она обольстительно улыбнулась, хищно подмигнула невозможно голубым глазом и повела плечом. — Ну? Хуже ваших актрис, что ли?

Режиссер вздохнул, промямлил, что у него правило — не работать с непрофессиональными актерами, потому что нет ни времени, ни желания учить их во время съемок.

А Бася ему:

— Правила для чего созданы? Чтобы их нарушать! И потом, представьте, это ж какая фишка: в главной роли снимается сама автор! Народ валом пойдет!

На это режиссер ответил, что если Бася прямо сейчас удачно сыграет любовную сцену с исполнителем главной роли Эдуардом Соколовым, то он ее возьмет.

— Без проблем, — усмехнулась Бася, — где этот ваш герой-любовник?

Нет, вы не думайте, что она вот так вышла на съемочную площадку и махом продемонстрировала актерское мастерство. Дело в том, что в Басе всегда было нечто актерское.

В детстве она много занималась балетом, и с пластикой у нее все было в порядке. Кроме того, когда-то она подолгу репетировала перед зеркалом, отрабатывая приемы «подачи себя». Оттачивала женские чары, так сказать. Оп-ля — взгляд в стиле Веры Холодной. Или вот так — трогательная нежность Одри Хепберн. Добавим страсти, ну, скажем, стервозинки Дитрих. Отлично! Готовый образ!

К тому же Басе удалось невероятное — почти полностью изжить комплексы.

Когда-то она была из смущающихся барышень: бледнела, краснела, мекала и бекала невпопад. Это ей страшно мешало реализоваться и хоть что-то получить от жизни.

А потом она прочла несколько советов из области прикладной психологии и начала выдавливать из себя робость. Например, провела не один день на Невском проспекте, выясняя у прохожих, где можно купить крокодила. В ходу был также вопрос «Простите, а вы не братья Ивановы?», который надлежало задавать двум дамам или даме с кавалером.

После того как ее раз десять послали куда подальше, а она только захихикала в ответ, Бася сочла, что университеты закончены с красным дипломом и с комплексами покончено.

Короче, она вышла на съемочную площадку уже подготовленной.

Встала, подбоченилась… И тут появился он. Высокий, косая сажень в плечах, глаза какие-то ненатурально синие и с прищуром. Да еще и элегантный, как вампир! В общем, имелось все, что положено самому отъявленному и беспощадному герою-любовнику.

Он подмигнул Басе и поцеловал ей ручку.

— Здравствуйте, я Эдуард, играю главную роль!

Ну все! Этот сыграет главную роль в ее жизни, поняла Бася. Сердце сразу застучало, и девушка поплыла. С концами!

— Готовы играть? — крикнул режиссер.

А что играть, что играть, я вас спрашиваю?

Она ж совсем искренне, томно так, на одном выдохе, произнесла фразу: «Ах! вы нужны мне! Без вас жизнь моя не имеет ровным счетом никакого смысла!»

— Талант, что ли? — проворчал режиссер. — Самородок, видать! Это ж надо так натурально сыграть! Можно подумать, и впрямь любовь!

А оно и впрямь, представьте, — любовь! Накрыло Басю любовью, как взрывной волной. В общем, она получила роль и Эдуарда в качестве любовника.

* * *


Уже в этот же вечер, после ужина в ресторане, они поехали к Басе и повели себя в высшей степени буржуазно (еще В.И. Ленин утверждал, что неумеренность в сексе есть буржуазность).

Красиво все было, как в Басином самом коммерческом романе. Цветов — море, шампанское исключительно французское, секс — на грани фантастики!

В общем, Бася переживала самый ошеломительный роман в своей жизни!

Влюбилась она, что называется, без башки, на полную катушку, чего с ней прежде никогда не случалось.

Нет, конечно, у нее и прежде были романы: Бася — дама «с историями». Она даже один раз замуж сходила, но ей не понравилось! Почему? Ну, вот если попробовать определить ее замужество одной фразой, то тут идеально подойдет высказывание классика: «Она была некоторым образом замужем». Иными словами, и замужем, и нет, понарошку, что ли. Муж попался сильно занятой, все по командировкам, а когда приезжал, то на правах третьей кошки, а скорее кота, валялся на диване. Толку от него не было никакого!

«Зачем мне это, — однажды всерьез задумалась Бася. — Наверное, не так мне и надо, чтобы этот человек лежал на моем диване. Пусть себе лежит в каком-нибудь другом месте…»

В итоге она развелась и жила себе счастливо целых полгода. Потом, правда, стало чего-то не хватать, и завелись любовники. А с ними, как с туфлями, — одна пара жмет спереди, другая сзади, и так, чтобы идеально подходило, не бывает. В каждом что-нибудь, да не так. А случалось и совсем печальное несовпадение.

Вот, скажем, последний Васин роман, с мальчиком Павликом, кончился весьма грустно. Впрочем, про Павлика повременим рассказывать, он еще выйдет на авансцену, а пока пусть посидит, поплачет о том, что Бася его бросила.

В общем, Бася дожила до тридцати двух лет, но настоящей любви не знала — может, еще и потому, что была озабочена карьерой — стряпала себе сюжеты, один круче другого, много писала, а подумать о личном счастье было некогда.

Наверное, стоит рассказать о том, как Бася стала писателем. Ведь не стань она писателем, то не встретила бы Эда, а не встреть она Эда, не было бы всей этой безумной истории…

Ну ладно! Помучим читателя еще немного за его же собственные деньги.

Начнем с того, что ее путь в популярные писатели оказался долгим. В семнадцать лет, поддавшись на уговоры родителей, Бася, девушка из приличной семьи: папа — дипломат, мама тоже посольский работник, — поступила в некое высшее учебное заведение, где из нее обещали слепить инженера.

Покинув альма-матер, она честно отправилась работать по специальности и год таскалась на службу в скучнейшую контору, где просиживала от звонка до звонка, большую часть дня мечтая, чтобы звонок отбоя прозвучал поскорее. Ясно было, что инженера из нее ну никак не выйдет. И тут случай, который на самом деле является мощным орудием провидения, помог ей вырулить на нужную дорожку. Знакомая редакторша журнала предложила ей написать статью. Бася написала одну, потом другую — и пошло-поехало!

Дальше — больше. Бася замахнулась на повесть. Сделала она это, что называется, из спортивного интереса, а ее взяли да и напечатали в одном крупном издательстве.

Бася до сих пор не может забыть, как прибежала в Дом книги на Невском и долго смотрела на свою книгу в бесстыже-красной обложке. Незабываемые ощущения — неужели мое, неужели я?!

На следующий день снова пришла в магазин, подошла к заветной полочке, наткнулась на даму, листавшую ее книжку, и искренне растерялась. Ей было совершенно непонятно, что делать. Ну не сообщать же даме: «А знаете, это я написала!»

Та бы подумала, что Бася того… ку-ку. Сумасшедшая, не иначе. В общем, она еще долго привыкала к своей новой роли.

Волнение, смущение и что-то еще неясное ухало в груди, и было страшно любопытно знать, что думают, чувствуют люди, читая ее романы. Нравится ли им книга или они возмущаются: «Надо же, какая ерунда! Зря отвалили сто пятьдесят рублей! Лучше бы купили новые колготки или тортик». Бася надеялась, что, может, хоть одной женщине ее книга понравится, хоть в одной она что-то всколыхнет, заставит всплакнуть, посмеяться, вызовет какие-то эмоции. Хотелось писать лучше, преодолевая себя, поднимая планку… В общем, это были беспокойные времена поиска себя и своего стиля.

Давно это было. Ныне все спокойно. У нее теперь иной взгляд на творчество и собственную популярность. Ну да, продаются ее книжки и даже на несколько языков переведены. Ну сняли по ним три фильма и вроде собираются снимать четвертый. Ну пишут про нее порой в желтых газетах. Так и что с того?

Думаете, проблем стало меньше? Ничего подобного! Приходится много работать, выдумывать сюжеты, стараться уложиться в жесткие сроки, а это такая нервотрепка!

Писатели, они же все на голову больные — нервные, раздражительные. Слишком много энергии уходит в книжки, на личную жизнь совсем ничего не остается.

К тому же весьма долго она вообще сознательно отсекала все личное, сосредоточившись исключительно на работе, следуя рецепту успеха от известной актрисы.

Мегазвезда рассказала о своем первом в жизни кастинге. Она, тогда юная, никому не известная старлетка, отстояв большую очередь из претендентов на роль и получив вердикт «Спасибо, вы нам не подходите», вместо того чтобы уйти, снова встала в конец этой очереди. И вставала до тех пор, пока ее не взяли!

На Басю эта история произвела большое впечатление. Стало понятно, что добиться чего-то можно только так — не отступая, а буквально преследуя свою цель.

И все эти годы она постоянно вставала в конец очереди. Ее отфутболивали, а она снова вставала. Прочная оказалась. Верила, что однажды и ей повезет оказаться в нужном месте в нужное время. Но с неба, понятное дело, ничего просто так не падает, и она много работала…

Вскоре ее книги стали расходиться как горячие пирожки, а Бася работала, как на конвейере: пока в тонусе — надо писать.

Возможно, поэтому она и в любовники выбирала мужчинок, от которых нельзя потерять голову и можно держать эмоции под контролем. До поры до времени у нее это получалось, пока не появился Эдуард.

Тут-то ей и стало не до женщин в белом! Такие страсти, что ничего не соображаешь и мозги набекрень!

Ей казалось, что внутри нее провода, по которым бежит ток. Эдуард с этим соглашался: «С тобой, дорогая, как под напряжением: того и гляди, шарахнет даже не 220, а все 440 вольт, и никаких шансов на спасение!»

Да, совсем барышня потеряла голову!

Соглашаясь с невероятно красивой метафорой Блейка, утверждавшего, что страсти — это тигры, Бася представляла свою историю с Эдом так: все ее тигры вырвались на волю и готовы ее, бедную, сожрать.

Причем с самого начала было ясно, что Эдуард — тот еще фрукт! Об этом ее сразу предупредили и костюмерши, и прочие доброжелатели: «Да что вы, Бася, разве не знаете? Эдик у нас известный ловелас!»

За ним тянулся шлейф романов, и Бася догадывалась, что в его донжуанском списке она не на первой странице.

Но ведь можно стать последней в череде безликих любовниц, не так ли? На это она и надеялась. Надо сказать, что с ее появлением Эд на самом деле остепенился и не замечал никого вокруг, кроме нее. Безутешные поклонницы скрипели зубами от злости!

А тут еще прошла премьера сериала, в котором он сыграл одну из главных ролей, и его настигла просто бешеная популярность.

Поклонницы сходили с ума пачками и готовы были отдаться тут же, не сходя с места, мерзавки этакие…

В общем, ей все время приходилось быть начеку, следить, чтобы нереально синие глаза возлюбленного смотрели только в ее сторону.

Правда, имелось объективное обстоятельство, с которым Басе все же приходилось мириться. Обстоятельство звалось Марианной и являлось женой Эда. Да, увы, герой был давно и безнадежно женат.

Эту самую Марианну Бася никогда не видела, но неоднократно слышала от киношных барышень, что про нее ходят странные слухи — дескать, своеобразная дама, эксцентричная, гм… хм… не сказать больше… Да нет, не чокнутая, ну, чудаковатая, ага…

Присутствие чудаковатой и эксцентричной Марианны в жизни возлюбленного Басю, конечно, огорчало. Ей бы очень хотелось переписать эту страницу жизни его романа, вычеркнуть оттуда жену за ненадобностью. Но жизнь не книга, исправить ничего нельзя, Басе приходилось мириться и делить Эда с какой-то там чужой женщиной.

До поры до времени законная супруга вела себя прилично и весьма кстати уехала куда-то на курорт на пару месяцев, что позволило Басе с Эдом провести это время, полностью растворившись друг в друге.

Любовники не разлучались: Бася сопровождала Эда на съемки и спектакли, можно сказать, своим телом выставив заслон всем этим бесстыжим бабам, которые так мечтали заполучить его.

После вечернего спектакля — а Эд в ту пору играл почти каждый день — Бася ждала его у служебного входа театра, замирая и волнуясь, сама не веря своему счастью. Наконец появлялся Эд, садился в ее машину, и они ехали к ней.

И любили, любили…

* * *


Конечно, у них было некое несходство характеров. Кроме того, Эд порой, что скрывать, выглядел в ее глазах э… недостаточным интеллектуалом, но она была настолько погружена в счастье, что эти нюансы представлялись ей чем-то совершенно второстепенным. Ничего удивительного — отношения мужчины и женщины вообще загадочная штука, а когда безумно влюблен, не станешь вдаваться в тонкости и всякие там сложности взаимопонимания и прочие закавыки! Тебе хорошо с человеком — и все. Разве этого мало?

Лето показалось бесконечным и сказочным: три волшебные недели с любовником в Греции, потом Венеция. Чистая классика жанра — венецианские каналы, гондольеры и ночи любви!

Было ощущение, что еще немного — и она умрет от невозможности выдержать такое напряжение и счастье.

Однако выдержала и даже благополучно вернулась в Петербург. Теперь, впрочем, думает: «Ах, зачем я не умерла в Венеции от любви и счастья!»

В октябре отдыхали на Мальдивах. Именно так себе Бася представляла рай: море, солнце и Эдуард! Потом, правда, последовало изгнание из рая — промозглый Петербург, и Эдуард дозированно — три раза в неделю, потому что по возвращении в город он перешел в собственность законной супруги, вернувшейся с курорта.

В ноябре на выходные летали в Париж, и Бася снова получила свой кусочек счастья. А в декабре… Какие-то тучки стали набегать на их безоблачный прежде небосвод. Эдуард явно чем-то тяготился, и это омрачало их отношения.

Она терялась в догадках, пытаясь понять, что же с ним происходит. Он как будто боялся, что Бася оттяпает слишком большой кусок его неприкосновенного личного пространства — принесет свои вещи, кинет тапки, расставит вазы и чашки и поселится навсегда.

Басе подобные игры и недомолвки были неприятны, ей, как любой женщине, хотелось искренности. Отчужденность и холодность возлюбленного оскорбляли в ней женщину и омрачали счастье. К тому же бедную Басю кольцами обвили ядовитые змеи догадок и сомнений, вполне способные убить наповал: а может, у него появилась другая женщина, а может, его чокнутая жена поставила ультиматум, и Эд колеблется, не зная, кого выбрать, а может, он попросту разлюбил ее.

В общем, кажется, сегодня она дошла до критической точки, потому и решилась на серьезный разговор с Эдом.

«Вот в ресторане и поговорим, а потом пусть едет на свои съемки!» — усмехнулась Бася.


Глава 2

ЗАГНАННЫХ ЛОШАДЕЙ ПРИСТРЕЛИВАЮТ


Собираясь на встречу с любовником, Бася тщательно продумала вечерний наряд — все-таки предстоял серьезный разговор, и ей хотелось явиться во всем блеске, сразить Эда наповал!

Она перемерила пять платьев, пока наконец не остановилась на классическом черном, купленном в Париже.

Взглянув в зеркало, она осталась довольна — эффектная, холеная барышня, и, что немаловажно, больше двадцати пяти не дашь. Спасибо природе, маме с папой, ну и себе самой. Бася, кстати, абсолютно согласна с мнением, что если к тридцати годам женщина не стала красавицей, значит, она полная дура.

Все-таки настоящая дама в таком возрасте уже должна уметь себя подать нужным образом.

Конечно, кому-то это и не требуется — имеются в виду девушки с внешностью олимпийских богинь, — но таких единицы, и непонятно, где их выводят. Большинству же, то бишь нормальным женщинам, надо заботиться о том, чтобы там подкрасить, тут подтянуть, тут замазать и в итоге сойти за красавицу. Умным — удается.

Что касается Баси, будем объективны: отличные внешние данные! Глаза, большие и выразительные, кстати, с чертовней, что особенно нравится мужчинам, и фигура в целом заманчивая, с формами, даже тюнинг не требуется!

Можно было бы, казалось, и примкнуть к тем самым небожительницам модельной внешности, однако где-то программа дала сбой в виде отдельных недостатков. Например, нос можно было бы вылепить поизящнее и ноги подобрать подлиннее, а еще рост подкачал — метр сто шестьдесят по нынешним меркам очень уж маловато. Она бы к какому угодно Гудвину отправилась попросить прибавить росту, но…

Нет, конечно, Бася себя уговаривает, что мал золотник да дорог. Вон, Мадонна, например, такого же роста, однако это ничуть не помешало ей стать Мадонной! И тем не менее ей приходится считаться с этим обстоятельством. Собственная миниатюрность заставляет Басю: а) мчаться по жизни на высоких каблуках; б) следить за весом, потому что при таком росте даже пара лишних килограммов способны испортить впечатление; в) одеваться сложносочиненно и изысканно, дорого и с шиком.

Возможно, будь она такой тощей дылдой, как ее подруга Соня, которая как раз из той самой породы моделей, ей бы не пришлось сильно заморачиваться насчет одежды: надел джинсы и майку — и уже хорошо, красоту ничем не испортишь! А лучше вообще ничего не надевать. Но Басе, с ее сложной фигурой, приходится тщательно продумывать образ и подбирать одежду. Чуть ошибешься, и всё, скажут: «А Лесневская-то — так себе… Не комильфо, обычная, в общем, баба!»

Кстати, раньше Бася боялась: вдруг кто-нибудь поймет, что на самом деле она не красива. А потом стала из себя этот плебейский страх и неуверенность выдавливать по капле. Удивительно, но стало получаться. Появились свобода и нормальный, здоровый пофигизм.

И все-таки миф о собственной красоте Бася старается поддерживать, питать, что ли… Кроме того, она любит при случае напустить тумана, войдя в образ загадочной роковой героини, тем более что по загадочным и роковым она мастер (сколько их вышло из-под ее пера!).

Вхождению в образ в значительной степени способствовало превращение в блондинку. На самом деле Бася в своей жизни достаточно поэкспериментировала с цветом волос — красилась то в светлый, то в темный. У нее были разные периоды, прямо как у Пикассо. Сейчас, например, белый (выкрасилась в блондинку), но в душе черный, из-за проблем на личном фронте. Тем не менее чисто внешне это никак не проявляется. Выглядит Бася о-го-го, вполне можно и дальше в фильмах сниматься!

Итак, держим равнение на гламур и изо всех сил стремимся стать образцом воплощенной красоты и сексапильности, а для этого изысканно одеваемся, тратим приличные деньги на шмотки и стилиста.

В смысле трат она вообще безнадежна — проматывает все, что заработала. Гонорары за книги вроде приличные, а спускаются все подчистую.

Одежда, путешествия, недавно купленная новая машина — все-таки надо марку держать, про нее, вон, в светской хронике пишут, и люди на улицах узнают! У публичного человека и расходы другие. Постоянно надо что-нибудь себе подкрашивать, заворачивать себя во что-то красивое. Стилисты, салоны — а как иначе?

Вот и выходит, что не умеет она бюджет как-то там планировать, откладывать копейку на черный день, дебет с кредитом сводить — у нее эти дебил с кретином никогда не сходятся.

Бывший Басин муж, за которым она была «некоторым образом замужем», между прочим, любил повторять, что ей сколько ни дай, все мало будет. В ответ на это она мрачно спрашивала: «А ты пробовал?»

Теперь, слава богу, сама зарабатывает и сама за себя отвечает, хотя честно признает, что по средствам жить не умеет, увы-увы.

В общем, как говорится, денег едва хватало на безбедную жизнь.

Ну да что поделаешь, с деньгами всегда так: они либо уже кончились, либо еще не начинались.

«Ладно, вся страна так живет, чего жаловаться!» — лукаво улыбнулась Бася и отправилась ужинать в один из лучших ресторанов города.

* * *


На столике горели свечи, за окном отражалась Нева.

Барбара любила этот ресторан, они с Эдом часто проводили здесь вечера.

Подняв бокал, ее возлюбленный произнес со значением:

— За тебя, дорогая!

Бася сдержанно улыбнулась и пригубила вино.

Выяснять отношения прямо сейчас было как-то неловко, и она решила повременить с разговором.

Эд пригласил ее на танец.

Медленная красивая музыка, любимый мужчина и почти болезненное ощущение счастья, от которого ей захотелось плакать.

— Что с тобой, дорогая?

Она не знала, что ему ответить — в самом деле, что с ней?

Вернувшись за стол, Эд предложил сделать заказ и, виновато улыбаясь, пояснил:

— Извини, у меня не так много времени, к полуночи надо успеть на московский поезд!

Романтический настрой у Баси как рукой сняло, и она фыркнула:

— Ах, вот как? Может, мне стоит засечь время? Еще скажи, как советская проводница в поезде: «Спите быстрее — мне подушки нужны!» Любимая, поспеши с ужином, у меня мало времени!

Он смутился:

— Дорогая, ну ты же знаешь, обстоятельства порой выше нас!

— Не слишком ли много этих самых обстоятельств? В последнее время они прут из всех щелей, как тараканы! — распаляясь, проговорила Бася.

Он промолчал.

— Эд, почему мы теперь так редко встречаемся? — продолжила она.

— Ты же знаешь, я много работаю!

— Да, знаю, но неужели хотя бы сегодня ты не мог отменить съемки? Ведь ты обещал, что Рождество мы встретим вместе!

— Ну как я могу отменить съемки? — с изрядной долей раздражения отозвался Эд. — Ты не представляешь, что говоришь! Я так давно ждал масштабного фильма и вдруг начну диктовать режиссеру условия! Это невозможно!

— Роли, популярность, поклонницы! У тебя насыщенная жизнь, дорогой! Скажи, а для меня в ней есть место? — Басе было неловко и даже немного стыдно, она понимала, что ведет себя неправильно, наперекор всем законам психологии. Сколько раз в своих романах она высмеивала женщин, которые слишком давили на мужчин, унижаясь до требований и упреков. И вот теперь она сама выступает в этой нелепой и жалкой роли. Неужели ей придется вымаливать его любовь?

Она почувствовала сильное раздражение на себя. Надо как-то собраться и вести разговор иначе. Однако легко сказать! Попробуй оставаться бесстрастной и гордой, когда внутри все кипит.

— Когда ты вернешься? Надеюсь, Новый год мы будем встречать вместе?

Услышав ее вопрос, Эд помрачнел:

— Дорогая… Тридцать первого я, безусловно, заеду поздравить тебя, но потом… Ты же понимаешь…

— Ну, конечно! Новый год — семейный праздник! — вспыхнула Бася. — Поспешишь домой к женушке?

— Я никогда не скрывал, что женат!

— Да, но это обстоятельство ты прежде не очень-то принимал в расчет!

— Прошу тебя, не надо! — довольно решительно попросил Эд. — Не надо устраивать сцен!

Ах, вот даже как: «Не надо устраивать сцен!» Да к черту психологию и тонкий расчет. Вот сейчас самое время спросить его прямо: «Что происходит?!»

— Эд, ты любишь меня?

В ответ он пробормотал что-то невнятное — мол, при чем здесь это.

Бася горько усмехнулась — его жалкий лепет мало соотносился с любовным признанием. С уст рвался второй вопрос, логически вытекающий из первого, однако как раз его задавать было нельзя. Ну нельзя женщине спрашивать мужчину об этом. Но все-таки… Бася почувствовала, будто летит с горы. В груди болело, и эта боль не оставляла места расчету и рассудку.

— Ты разлюбил меня?

Выражение лица Эда стало совсем постным, и он устало выдохнул:

— Конечно нет, дорогая! Странно, что подобные мысли вообще приходят тебе в голову!

Бася едва справилась с гомерическим смехом — что это с ним? Вроде неплохой актер, мог бы сыграть и получше. Если бы он так объяснялся в любви на съемочной площадке, режиссер явно сказал бы «не верю» и поставил ему «незачет». Вяло и неубедительно! Нет намека не то что на страсть, но даже на уважение! Но ведь было же когда-то по-другому! Бася вспомнила Венецию и едва не задохнулась от боли — какой страстью горели глаза Эда в то время, какие слова он тогда говорил…

«Разлюбил» — прозвучало, как приговор.

— Что происходит, Эд?

— Видишь ли, все это очень сложно…

Его красивое лицо, растиражированное в десятках журналов, затуманилось.

Бася почувствовала, что сейчас он скажет нечто, и ей станет еще больнее. Она внутренне сжалась.

— Ты очень дорога мне, Барбара!

Фраза была произнесена со значением, и после нее последовала пауза. «Черт побери, — ругнулась Бася. — Все-таки сколько в нем театральщины и как это фальшиво, право!»

Эд выдержал паузу — Станиславский был бы доволен — и продолжил:

— Я боюсь обидеть тебя, но, пожалуй, должен кое-что объяснить… Видишь ли, я привык быть один, ценю свою внутреннюю свободу, и мне сложно переделать себя!

«Что? — она внутренне возмутилась. — И это говорит Эдуард, про которого болтают, будто он не пропустил ни одной юбки!»

— А как же твоя жена? — мстительно вставила Бася.

— Жена здесь совершенно ни при чем! Мы давно существуем отдельно друг от друга! И потом, мой образ жизни, моя занятость не позволяют мне связать свою жизнь с кем-то э… — он растерялся, подыскивая слова, — …серьезно. Понимаешь?

Почему-то больше всего ее оскорбило это блеянье «э…».

— Встретив тебя, я подумал, что у нас все может получиться, но не учел многих вещей…

Бася растерялась и даже не знала, что сказать.

— Прости, я потерял голову, но жизнь есть жизнь…

Какие невыразимые банальности и штампы он произносит, ужаснулась Бася. Как все это мелко и пошло… И неужели в этой дешевой водевильной сцене она играет главную роль?

С нотой подлинного трагизма Эд произнес:

— Я ничего не могу тебе дать. Наверное, я не достоин тебя!

Бася растерянно промолвила:

— Эдуард, я ничего не понимаю…

Он молчал, глядя куда-то в сторону. Ей вдруг показалось, что земля уходит из-под ног.

Подошел официант, важный, как пингвин, и спросил, чего господа изволят.

— Яду, — мрачно ответила Бася.

— Что, простите? — вылупился пингвин.

— Яду! Чтобы отравиться наверняка и сразу!

— Ах, дорогая, прошу тебя, давай без истерик, — сморщился Эд и подал официанту знак удалиться.

— Ты отказываешься от меня?

Он молчал.

Надо же, как больно! Она и не думала, что может быть так больно… Столько писала о любви, а об этой боли ничего не знала… Да, хорошая школа! Писатель должен страдать, только тогда он сможет написать нечто значительное. Давай, Эд, помучь меня еще…

— Что ты молчишь? — сказала она и почувствовала, что вот-вот брызнут предательские слезы, но усилием воли заставила себя сдержаться: — Со мной не надо играть, милый! Мы не на сцене и не на съемочной площадке! Ты увлекся и никак не выйдешь из образа. Меня не интересует журнально-экранный напомаженный Эдуард! Где ты настоящий?!

Последнюю фразу она выкрикнула так, что на них стали оглядываться люди за соседними столиками.

Эдуард сконфузился.

— Прошу тебя!

— Да к черту все! — крикнула Бася не менее громко. — Давай будем живыми людьми! С чувствами и эмоциями!

— Ну, — мрачно отозвался Эдуард. — И при чем здесь это?

— При том! Я хочу прежде всего искренности! Или ты перестанешь играть и отдашься своим чувствам целиком, или нам придется расстаться. Конечно, я понимаю тебя — не так-то легко изменить жизнь в нашем возрасте, но я не согласна на меньшее, чем любовь.

— Зачем же так ставить вопрос? Какой-то, извини, юношеский максимализм.

— А как ты хотел? Что я буду ждать, когда ты вспомнишь обо мне и, может быть, уделишь минутку своего звездного внимания? Нет, Эд, так не будет! Или все, или ничего — и точка!

Он вспыхнул:

— Вот оно, твое любимое выражение: «И точка!» Как часто ты его произносишь! Тебе надо, чтобы всегда было по-твоему! Но неужели нельзя хоть на минуту представить, что может быть не точка, а, скажем, многоточие, тире или вообще…

— Междометие! — закончила фразу Бася и смачно ругнулась. — Примерно такое.

Эд ошалело посмотрел на нее:

— Ну, знаешь, не ожидал от тебя!

— А я и так могу, представь себе! — отрезала Бася.

Эд укоризненно покачал головой и строго заметил:

— Ты ставишь мне в вину мою занятость и стремление сделать карьеру, но разве ты сама не свихнулась на своих книгах и популярности?

— Неправда! — слабо запротестовала Бася. — Личная жизнь для меня на первом месте!

— Ты действительно в это веришь? — ухмыльнулся Эд, и его ухмылка оскорбила ее до глубины души.

— Да если хочешь знать, с тех пор как мы встретились, я не написала ничего приличного, потому что была переполнена любовью и у меня не оставалось сил на работу! — с горечью воскликнула Бася.

— Очень плохо, — пожал плечами Эд. — Извини, но я не могу позволить себе настолько раствориться в чувствах, чтобы забыть обо всем остальном! И потом, Барбара, жизнь — это не дамский роман!

Бася поперхнулась: какого черта он себе позволяет?!

— Кроме того, проблема в том, что ты сама не знаешь, чего хочешь! — продолжал Эд. — Я уж не говорю о том, что тебя вообще никогда не интересовало, чего хочу я!

«Потрясающая способность перевернуть все с ног на голову и обвинить в происходящем другого! — усмехнулась Бася. — Мало того, что он меня бросает, даже не стараясь обставить это хоть как-то изящно, так еще и утверждает, что во всем виновата я сама! Нападение — лучшее средство защиты, так, что ли?»

— Эд, если у нас много претензий друг к другу, не значит ли это, что нам лучше расстаться? — Она задала вопрос спокойно, хотя в конце фразы голос сорвался.

— Ну что ж, — сдержанно кивнул Эдуард. — Возможно, так будет лучше для нас обоих.

Бася заставила себя улыбнуться. Его прицельная стрельба достигла цели, и она, можно сказать, оказалась убита наповал.

Как больно и трудно дышать… Почему-то вспомнился фильм «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». Она — хрипящая, загнанная лошадь. Больно…

Еще никогда ее не бросали, сама она расставалась с мужчинами легко и безболезненно, иногда чувствуя признательность и благодарность, но чаще ничего не ощущая, кроме равнодушия.

А ведь были случаи, когда мужчины валялись у нее в ногах, умоляя остаться. Она вспомнила сцену разрыва с Павликом, его бледное лицо, мольбы и угрозы, ярость и слезы, собственную неловкость и неприятное чувство вины: «Ах, бедный мальчик! Мне жаль тебя, но… Нельзя заставить любить. Прости, я не смогу…» И вот теперь она на собственной шкуре узнала, каково это — быть отвергнутой.

А может, эта боль — плата за счастье? Вот было огромное невероятное счастье, которое не дается просто так, и теперь она должна заплатить за него болью? Или это возмездие, плата за то… За что, черт побери?! Ну, хотя бы за то, что она так обошлась с Павликом.

Ладно, у нее еще будет время подумать и разобраться со всеми «за что» и «почему». Пока надо где-то взять силы, чтобы встать, гордо пройти по залу, дойти до машины и уехать к чертовой матери.

Бася вспомнила сцену из фильма про загнанных лошадей: один из участников танцевального марафона падал, потеряв силы, рефери склонялся над ним и начинал считать. Самое главное было успеть встать, пока не сосчитали до десяти.

Один, два, три, четыре… Ну, давай, ты должна!

Пять, шесть.

Она встала.

— Куда ты? — вскинулся Эд.

Семь. Восемь.

Вышла из зала. Не забываем идти с высоко поднятой головой.

Десять. Уже в машине. Завела мотор — и понеслась вдаль!

Сложно, конечно, в одной главе оформить всю драматургию их отношений, передать нюансы, выписать обертона… Получается довольно сухо, что-то в стиле Шелли: «Они встретились. Они расстались. Чего же более?»

Ну вот так…

* * *


Бася остановила машину на набережной у Академии художеств и только тогда дала выход эмоциям. Она рыдала с чувством и надрывом, по-бабьи — в голос! Перед глазами, как в калейдоскопе, мелькали картинки прошлой жизни — их с Эдом свидания, путешествия…

Кончено, надо разбить этот чертов калейдоскоп, постараться стереть из памяти, но… Как это возможно?

И вновь взахлеб и навзрыд, с соплями и причитаниями…

Подумать только — в первый раз она полюбила, захотела прожить с этим мужчиной всю жизнь, а он бросил ее! Да как он смел так с ней поступить!

Отчаяние сменялось гневом, потом вновь накатывала тоска…

Раздался звонок сотового. Меньше всего Бася сейчас хотела с кем-нибудь разговаривать, однако на вызов ответила.

— Алло!

— Тварь! — вместо приветствия проговорил голос в трубке. — Ты подлая, бесстыжая тварь!

Опять оно, с металлическим, искусственным голосом.

— Да что вам от меня надо? — крикнула Бася.

— Я тебя убью! — сразу с места в карьер заявила трубка.

— Это становится предсказуемым! Придумали бы что-нибудь новенькое!

— Все равно убью! — пообещали ей с еще большим апломбом.

— Знаете, а я была бы вам благодарна! — Бася не смогла сдержать нервный смех.

На том конце провода замолчали, видимо, обдумывая ее неожиданное заявление, потом собрались с ответом и сообщили:

— Ты за все заплатишь!

— Вы больны! — крикнула Бася и нажала отбой.

Накатила новая волна рыданий, просто девятый вал какой-то. Почему мир так жесток и несправедлив к ней? Прорыдавшись, Бася вышла из машины.

Броситься, что ли, в Неву? Утопиться? Не выйдет — придется сначала лед продолбить. И неприятно — там холод такой… Да и вообще не выход. Глупо как-то кончать с собой. Это же чистая классика жанра! Бася вспомнила, как Павлик заявил, что покончит с собой, а она расхохоталась:

«Но это глупо, детка!» Теперь вот сама до чего дошла — на полном серьезе собиралась долбить лед головой! Нет, это не вариант. Но если подумать — что такое страшное и непоправимое произошло? Эд ее бросил, подумаешь!

Бросил!

— А-а-а, — опять заголосила на луну Бася.

Господи, откуда в ней столько слез, выревела уже, кажется, годовой запас!

Она вернулась в машину за сигаретами, закурила… Вроде успокоилась.

Надо как-то жить дальше, найти в себе силы… Но как? Сосредоточиться на работе, писать, писать… Переплавить страдание в творчество… Ее ждут новые книги, успех и почитатели… Но зачем ей все это, если в ее жизни не будет Эда!

Мобильный телефон просигналил, что пришло эсэмэс с анонимного номера. Три слова: «Лесневская — чертова сука!»

Ясно, опять оно, маньякам неймется! Кому она так насолила? И ведь не успокаивается, мерзость этакая!

Телефон опять зазвонил. Увидев высветившийся номер подруги, Бася с неохотой ответила и услышала сдавленные рыдания и вопли Сони — Бася смогла разобрать только свое имя.

— Если будешь орать — я ничего не пойму! — проговорила она.

В ответ опять нечленораздельные вопли.

— Хорош орать! — крикнула Бася, теряя терпение.

Молчание. Видимо, Соня собирала всю волю в кулак и наконец выдавила:

— Меня хотят убить!

— Подумаешь! Меня тоже, — мрачно усмехнулась Бася.

— Но меня правда хотят убить!

— Ну и кто? — без особого энтузиазма поинтересовалась Бася.

— Чувалов!

— Тоже мне, новость! Я тебя предупреждала, нечего было связываться с бандюганом! Чем ты думала, заводя себе любовника-уголовника?

— Это была ошибка! Роковая ошибка! Вчера я сказала ему, что между нами все кончено, а он пришел в дикую ярость! Сказал, что убьет меня! Я боюсь идти домой! Там наверняка его громилы уже устроили засаду!

— Да ладно, расслабься, все будет нормально, он просто тебя пугает!

— Ты не понимаешь! — проорала Соня, срываясь на визг. — Это не просто угрозы! Говорю тебе, он способен на все!

— А я-то здесь при чем? — устало выдохнула Бася. — У меня вон своих проблем полно!

— Ты черствая и бездушная!

— Может быть. А может, просто надоело. На моей памяти вы ругались уже раз пять, а потом снова сходились!

— На этот раз все по-другому!

— Ну а от меня-то ты чего хочешь? — Бася почувствовала, что теряет терпение.

— Можно я пока поживу у тебя?

— Давай, валяй!

— Я приеду к тебе завтра!

Ну вот, только этих проблем ей не хватало! Еще и Соня со своим придурочным любовником! Не слишком ли много для одного вечера? А Эд, наверное, уже поехал на вокзал. Садится в свой СВ, а она тут захлебывается соплями!

Бася почувствовала невозможную злость и раздражение. В этот момент снова раздался звонок.

Не сдерживая эмоций, она проорала в трубку:

— Ну что надо?

— Привет! — раздался голос любовника Сони Чувалова.

— Чего тебе?

— Где Сонька?

— Откуда мне знать? — фыркнула Бася.

— Между прочим, она твоя подруга!

— Слушай, Семен, я не отвечаю за нее, и где она, мне неизвестно! Но вообще хотела бы предупредить тебя, так, на всякий случай, оставь ее в покое!

— Не нарывайся! А не то я тебе такие проблемы устрою! — пообещал Чувалов. — Не обрадуешься!

— Хамло блатное!

— Будешь дерзить — ноги переломаю! — добродушно сообщил Чувалов.

— Да пошел ты! — Барбара нажала «отбой».

Еще одна сигарета по случаю того, что мир сошел с ума: любовник бросил, какая-то тварь грозится ее убить, а подруга связалась с бандюганом.

И за что ей все это? В то время как нормальные люди готовятся к встрече Нового года, веселятся и радуются, ее бросает любовник, а со всех сторон доносятся обещания перерезать ей горло или переломать ноги (а вы что предпочитаете?).

Бася спустилась к реке. От Невы дул ледяной ветер. Распластанные во времени сфинксы застыли в вечности.

Она долго, до головокружения, всматривалась в их равнодушные лица. Та еще парочка! Презрительные и жестокие, как время… Что им Бася, с ее мелкими страстишками и ничтожными проблемами!

Совсем не то — грифоны. Они добрые, и с ними можно разговаривать. Можно даже желание загадать, и они обязательно его исполнят.

Бася обняла ледяного грифона за морду и попросила его устроить чудесным грифоньим образом так, чтобы Новый год она все-таки встретила с любимым мужчиной.

Луна плыла над городом, гороскопы были составлены, грифон и кое-кто еще услышал ее желание, и бедная Бася даже предположить не могла, что произойдет дальше и какие водовороты страстей ее закрутят…


Глава 3

ПРОТЕКАЮЩАЯ КРЫША


Пробуждение оказалось мучительным… Бася застонала — голова раскалывалась, на душе скребли тридцать три кошки самой черной масти.

Не вставая с кровати, она потянулась за сигаретами и позволила себе такое свинство, как курение в постели.

Черт, неужели все, что было вчера, — правда? Разрыв с Эдом, рыдания на набережной, раздумья, как лучше продолбить в Неве лед, чтобы похоронить себя в реке вместе с несбывшимися женскими ожиданиями?

М-да, заснуть бы опять, и чтобы вчерашний день оказался только сном… А в реальности — вечер с Эдом и планы относительно новогодней ночи…

Однако даже если Бася не просто заснет, а, скажем, впадет в кому, реальность не изменить.

«Он тебя бросил», — снова застучало в голове.

Вчера она вернулась домой уже к полуночи и решила с горя напиться. Наполнила ванну, зажгла свечи, а потом сидела в пене, пила вино и ревела. Жизнь кончена, бабоньки, кончена, потому что этот первостатейный подлец и распоследняя гадина Эд ее бросил! А как ей, скажите, жить без этого подлеца?

В итоге заснула Бася прямо в ванне.

Проснулась среди ночи в остывшей воде, холодная и несчастная, как замороженная курица. Еле доплелась до спальни и забылась сном в обнимку с кошками.

Теперь, значит, с добрым утром! Добро пожаловать в новую жизнь брошенной женщины!

В чем теперь искать смысл, если прежде она видела его лишь в их с Эдом любви?

Бася честно попыталась найти точку сборки и выступить в роли психотерапевта для самой себя (в конце концов, на что ей природный оптимизм и жизнелюбие?). Было очевидно, что придется перерисовывать плюсы в минусы.

Ну да, Эд ее бросил, зато теперь у нее куча свободного времени! И его можно потратить на работу! Какой удивительный роман она сможет теперь написать!

Впереди маячила Нобелевская премия, или на худой конец будем признательны и за Букера. Вот теперь и начнется настоящая работа, о которой она забыла, закрутив роман с Эдом. Влюбившись, она действительно стала писать меньше, а недовольным издателям со смехом повторяла чью-то умную фразу: «Я много раз собирался заняться метафизикой, но каждый раз меня останавливало счастье!» Басино счастье было таким всепоглощающим, что вытеснило из ее жизни все прочее.

Ну вот, теперь счастья больше нет! Оно испарилось, улетучилось, или Эд прихлопнул его рукой, как назойливую муху! Зато теперь самое время заняться метафизикой и написать роман, который перевернет чью-то жизнь…

Она призадумалась… С другой стороны — зачем ей переворачивать чьи-то жизни, если она не может обустроить свою?

Нет, эти постыдные жалкие мысли — лишь проявление слабости, их надо гнать от себя! У нее впереди целая вечность свободного времени, какое счастье!

Бася представила эту целую вечность свободного, никем не омраченного времени и залилась слезами.

Проплакавшись, она заставила себя выпить крепкий кофе и уселась за компьютер. В конце концов, граф в ее романе так и остался неубитым, надо бы закончить сегодня хотя бы эту главу.

Однако сосредоточиться на творчестве не получалось. Фразы выходили рублеными, как из-под топора, а в голове свистел ветер.

В общем, сегодня с творчеством ну вообще никак. Бася сама себе казалась полной дурой — вот уже час бьется над одной-единственной фразой, не в силах выстроить ее хоть сколь-нибудь изящно. И то не так, и это не этак. М-да, бывают и у мастеров слова такие э… провалы.

Эх, нелегка ты, судьба писательская!

Мало того, что Басю бросил любовник, так она еще и как писатель полное ничтожество! «Бездарность!» — вынесла она себе приговор и поняла, что сейчас опять разревется.

И в этот самый неподходящий момент позвонил издатель Павловский.

— Я понимаю, ты у нас прима и все такое, но наглеть тоже не надо! — с места в карьер взял он. — Где новый роман? Дорогуша, все сроки вышли!

— У меня драма! — пожаловалась Бася.

Павловский позволил себе быть жестким и заявил, что ее личные драмы к делу, как говорится, не пришьешь, и читателей это не волнует. Они хотят новых романов со страстями и лихо закрученными сюжетами.

— Ты злой! — угрюмо констатировала Бася.

— Я бизнесмен, детка, — отрезал Павловский. — Короче, срок тебе до конца января. Потом не обижайся! Расторгну контракт, и будешь платить неустойку! С наступающим!

Ну вот, еще этого не хватало для полноты ощущений! А что, если она так и не сумеет собраться и закончить роман в указанные сроки? Или того хуже — вообще никогда больше не сможет писать? Уйдет в переживания, депрессуха затянет в болотную трясину, и все — привет!

Бася включила свою любимую Сезарию Эвору и, погружаясь в клубы сигаретного дыма, принялась слушать затертый до дыр диск с ее песнями.

В песнях старушки Эворы были слезы, любовь на разрыв, дружба без компромиссов, тоска по чему-то утраченному, самые светлые надежды и боль женщины, которая знает мужское предательство. В общем, в них было все.

Бася всхлипывала — ей было отчаянно жалко себя. Ну почему он с ней так обошелся? Бросил ее, такую красивую и талантливую! Наплел с три короба про свободу и независимость, прикинулся тонким, глубоко чувствующим, а на самом деле его слова — просто отмазка. Скорее всего, увлекся какой-нибудь новой киношной шлюхой, а ее побоку! Хотя, может, вернулся к жене?

А не все ли равно тебе, дорогая Барбара, в чем причина, когда следствие вот оно — беспощадно и непоправимо? У вас теперь разные пути и разные жизни! Ничего с этим не поделать, и никак этот роман не переписать. Смирись, гордая женщина!

«Знаю, как тебе больно, — вторила ее мыслям Эвора, — а жизнь и состоит из боли…»

На невыносимо прекрасной «Бессаме мучо» раздался звонок.

— Где Сонька? — проскрипел Чувалов.

— Слушай, оставь меня в покое! — попросила Бася.

— И не надейся! Пока эту суку не найду и мозги ей не вправлю, покоя никому не будет! — честно пообещал Чувалов.

— Сволочи вы, — грустно подытожила Бася.

— Кто — мы?

— Вы, мужики! Запредельные сволочи! Судьболомы! Прете, как танки, по нашим хрупким девичьим судьбам!

— Ха! А вы, женщины, вообще враги рода человеческого! Одни пакости от вас!

— Тогда объясни мне, зачем ты ищешь Соню? Ну ушла она от тебя — и хорошо! Одним врагом меньше! Живи себе и радуйся! Или вон в голубцы подайся! Будешь любить мужчин!

— Ты что?! — искренне возмутился Чувалов. — Я натурал, в натуре!

— Влачи свой жизненный путь в одиночестве или поищи другие варианты! Так ведь нет, ты зачем-то непременно хочешь ее вернуть!

— Любовь! — вздохнул Чувалов. — А с ней хрен что поймешь!

— Ну, это точно, — согласилась Бася. — С этим спорить не буду.

— Человеку надо, чтобы его кто-то любил! Любому человеку! — Голос Чувалова неожиданно прозвучал проникновенно и нежно.

— Надо! Но так не всегда получается! — кивнула Бася, думая о своем.

— Ага! Вот потому найду ее и первым делом оторву ей башку! — сказал Чувалов своим обычным голосом.

— Ладно, Чувалов, бай! И будь человеком, Сема, богом прошу, ну не звони мне больше!

Бася отключила телефон и снова задымила под Эвору. Вот женщина — невиданного масштаба! Говорят, она одна целый остров кормит! В том смысле, что бюджет ее родного острова целиком оплачивается всемирной славой Сезарии.

Ах, как поет — все-все на свете знает. И наверняка была не однажды брошена каким-нибудь знойным островитянином и так же хотела утопиться — не в Неве, так в каком-нибудь водоеме, или что там у них.

* * *


В дверь позвонили. Соню, что ли, принесла нелегкая? Бася накинула халат и отправилась открывать дверь.

— Вам телеграмма! — сообщила с порога женщина пожилого возраста.

— Телеграмма? — изумленно переспросила Бася. — Ей казалось, что такой вид коммуникации, как телеграф, давно стал архаичным и ушел в небытие. Можно же позвонить или отправить электронное письмо. Дичь какая-то…

Бася даже брать эту телеграмму не хотела, но женщина ей настойчиво ее всучила и попросила расписаться.

— Но от кого?

— А я почем знаю? — очень советским «почтовым» голосом буркнула почтальонка и удалилась восвояси.

Бася раскрыла телеграмму. Смысл прочитанного до нее дошел не сразу: «Пиастры, пролаял попугай!»

«Какой попугай, чего он там пролаял, — охнула Бася. — Форменное безобразие! Чей-то нелепый розыгрыш? Типа, шутка такая?»

Почему-то было совсем не смешно, а очень обидно. Телеграмма с лающим попугаем окончательно выбила ее из колеи. Она сидит и благородно предается страданиям под песни Эворы, никому не мешая и никого не трогая, а над ней кто-то потешается, телеграммы дурацкие шлет! Телеграмма, кстати, без подписи. Только номер почтового отделения стоит! Да чтоб у тебя руки отсохли, товарищ аноним!

Господи, ну что ж такое? И главное — за что?

Да еще накануне Нового года! Веселенькие праздники, ничего не скажешь. Но неужели так и сдаться без боя? Может, она еще восстанет, как Феникс из пепла? Что советует народный фольклор? Какие есть способы, чтобы выкинуть из головы любимого мужчину?

Говорят, надо сфокусироваться на плохих воспоминаниях, вспомнить о нем что-нибудь плохое. Ха, так далеко в прошлое и ходить не придется! Вот, пожалуйста, память сразу услужливо подсказала событие буквально месячной давности.

Бася лежала дома, больная и несчастная, с сильнейшей простудой, ну абсолютно больная, а Эд позвонил и сказал: «Извини, я не могу к тебе приехать! Вдруг у тебя грипп, а это заразная штука. Понимаешь, у меня завтра премьера…»

Это что — достойный поступок? Разве любящий мужчина испугался бы гриппа или хоть даже чего похуже? Люди ради любви жизнью рискуют, а этот…

Вот тогда и надо было его послать ко всем чертям, ясно же было — гнилой тип, гнилой! Так нет, она, дура, давай ему оправдания искать. И нашла ведь!

Еще одно «приятное» воспоминание. Как-то пришла к нему за кулисы без предупреждения — а у него там девка модельной внешности трется. Сидит, ноги в три версты одну на другую закинула, деловая такая — типа, пришла поговорить с любимым артистом об искусстве. Эд Басю увидел, засуетился и девку быстро вытолкал. А не приди она вовремя, то что? Остается только догадываться… А сколько раз странные эсэмэс самого гнусного содержания ему посылали! Причем Бася спрашивала, пылая праведным гневом, мол, от кого, а он, потупившись: «Дак от жены, от нее, законной!»

И пойди проверь — на самом деле от жены или совсем даже не от жены!

Да, конечно, он ей изменял — что тут сомневаться, тем более столько соблазнов вокруг!

Ага, теплее, уже теплее, вспоминаем плохое дальше!

А жлобство его, вошедшее в историю? Эд — ужасная жаба, всем известно. Он же ей нормальных подарков не дарил, если подумать. Ну там парфюмы, цветы — это не считается. А серьезных даров волхвов не было. Конечно, она и сама не нищая, в содержанки никогда не метила, но все же обидно… Не корысти ради, а токмо подтверждения любви для. А он решительно ничем ее не подтверждал.

Вот, скажем, Чувалов: валенок валенком, но ведь засыпал Соню подношениями! На жемчугах не экономил, машину подарил из очень недешевых, квартиру ей прикупил на Крестовском.

А Бася что? Ездит на своей честно заработанной машине, живет в родительской квартире… Так что Эд выезжал на одних парфюмах. А между прочим, человек не бедный, гонорары получает немаленькие, мог бы и раскошелиться!

Ну а что ему еще, скажем, записать в послужной список? Что-нибудь положительное для разнообразия! Может быть, какие-то особенные мужские достоинства? Необычайную сексуальность? Мастерство в амурных делах?

Ну было ей с ним в постели хорошо. Ну ладно, очень хорошо, божественно хорошо первые два месяца, а потом то, се… Эд стал приходить на свидания усталым (он много снимался в то время), и стало все как у нормальных людей. Раз ничего не было, никакого секса — «давай просто поговорим», два — ничего… Бася не роптала, чтобы упрекнуть любовника — ну что вы, ни-ни…

Потом наладилось все. Опять стали буржуазными и невоздержанными, но тем не менее сказать, что Эд наделен какой-то особенной сексуальной мощью, она не может. Да, внешность героя и сложен божественно, но любовники небось и получше бывают.

Ну-с, что ему еще в зачетку? Самовлюбленный, эгоцентричный тип, с которым решительно не о чем поговорить! Его же, кроме ролей, ничего не интересует. Вот хоть раз он поинтересовался, как живет Бася, чем живет Бася? Нет!

Да ладно любовь, но ведь он даже никакого уважения к ней не испытывал… К ее творчеству относился весьма снисходительно.

Допустим, она и сама не слишком серьезно к нему относится, слава богу, мании величия у нее пока что нет, но любовник мог бы относиться к тому, что она делает, иначе, тем более что получил немалый гонорар, снимаясь в фильме по ее, подчеркнем, сценарию. И вообще на ней зарабатывает целая куча людей в издательстве!

Она, конечно, не Эвора — остров не прокормит, но все-таки…

А он ей запросто мог сказать, этак с пренебрежением:

— Вот ты все пишешь, пишешь… А когда наконец мы (зачем-то это дурацкое «мы» ввернул) дождемся от тебя чего-нибудь значительного?

Бася в ответ угрюмо: мол, осмелюсь спросить, вы о чем?

— Ну когда ты выдашь какую-нибудь нетленку?

— Нетленка, нетленка! Для начала объясни мне, что это такое!

— Ну, — задумался Эдуард, — например, Маркес, «Сто лет одиночества».

М-да! Разве любящий мужчина будет Маркесом глаза колоть, намекая на несопоставимость масштабов?

Вот именно! Между прочим, в народе говорят, что надо избегать людей, которые лишают нас веры в себя, а Эд явно пытался ее этой веры лишить. И вообще, если посчитать и все припомнить, то плохого, может, даже больше, чем хорошего, наберется!

Как ни крути, а Эд в качестве любовника — дурной вариант.

Она с ним как тот зайчик в анекдоте, который дерьмо и понюхал, и на вкус попробовал, осталось только еще наступить.

И вот получается форменный казус, и без этого дерьма она жить ну никак не может! Болезнь, что ли? Наваждение?

* * *


Опять дверной звонок.

На пороге возникла уже знакомая тетка-почтальонка.

— Снова здрасьте! — не слишком доброжелательно отозвалась Бася.

Но тетку советской закалки не проймешь — тычет своей телеграммой.

Бася хвать — и прочла быстренько.

Послание и на сей раз поражало воображение: «Балканы беременны войной!»

И все. Без разъяснений.

— Вы что мне носите? — едва не рыдая, спросила Бася.

Тетка зыркнула с вызовом:

— Что не так, женщина?

«Женщина!» Самой лет шестьдесят в обед!

— Что вы мне за ерунду носите?

— Что посылают, то и носим! — с вызовом ответила почтовый работник.

— Так вот, не носите больше! Не возьму!

— Не орите, гражданка! — строго одернула ее тетка. — Много вас таких орущих, никаких нервов с вами не хватит! — И ушла.

Бася осталась в полном замешательстве.

«Балканы беременны войной!» Каково? Видать, совсем решили ее доконать.

Она закурила и погладила кошку, чтобы снять стресс, — не помогло. С такими тотальными уродами никаких сигарет и кошек не хватит!

Она представила Эда, его приторно-красивое лицо и яростно затушила окурок. Вот так! Кончено. Жирная точка.

А ему, наверное, глубоко плевать на ее страдания. Небось новой дуре вешает на уши романтический бред, произносит монологи из заученных ролей! Жалкий, ничтожный лицемер, повторяющий слова любви в бесчисленных фильмах, как попугай, зазубривший три слова. На самом деле он понятия не имеет о любви! И страдал в этой жизни, наверное, только от мигрени!

Это она знает, что такое любовные страдания! Это она сидит с сорванной крышей, в которую хлещут дожди и ветра!

Бася всхлипнула, однако разреветься не получилось — похоже, выревела весь годовой лимит. От сигарет уже тошнило. Алкоголь тоже не казался утешением. В общем, Бася серьезно задумалась о спасении души.

В этих невеселых раздумьях прошло три дня, а утром двадцать восьмого декабря она задумалась: поехать, что ли, к стилисту, поменять голову, соорудить что-нибудь новенькое, вдруг поможет, крышу поправит?

Иначе она совсем закиснет…

* * *


Как известно, жизнь женщины полна предательств и разочарований, до тех пор пока однажды она не встретит своего парикмахера. Басе повезло — она встретила. Со стилистом Мариной у них полное взаимопонимание.

Вот и сегодня, увидев Басю, Марина сразу спросила:

— Что-то случилось?

— Разве у меня на лбу написано?

Марина смутилась и перевела разговор:

— Что будем делать?

— Перемен требуют наши сердца! — выдохнула Бася.

Марина понимающе улыбнулась, ага, мол, понятно, мужик бросил, не иначе.

Бася мрачно усмехнулась: «Оно самое!»

— Ну, значит, будем менять голову! — Марина решительно чикнула ножницами.

— Причем радикально! — подхватила Бася. — А давай, — она на минуту задумалась и вдруг решила: — Огненно-рыжий! Как «Пятый элемент»! Менять так менять! И голову, и жизнь!

— Ты точно решила? Так радикально…

— Приступай без лишних рассуждений! — отрезала Бася.

— Ну ладно, — вздохнула Марина. — Как скажешь, не плачь потом…

Через два часа Бася получила «новую голову», взглянула в зеркало и остолбенела — довольно необычные ощущения: на нее смотрела апельсиново-яркая девица с короткой стрижкой. В комплекте с голубыми глазами вроде выглядело неплохо.

Минусы — Басин гламур явно ушел в минус. Вот просто весь вышел. Плюс — она потеряла где-то лет десять. Молодило — это факт.

Бася быстро оценила минусы и плюсы, но так и не поняла, в чью пользу счет. Похоже, с жаждой перемен она погорячилась…

— Ну? — нервно спросила Марина. — Не убьешь?

— Живи пока! — рассмеялась Бася. — Как ты думаешь, какая жизнь может быть у женщины с такой головой?

— Яркая, — робко предположила Марина.

И Бася устремилась навстречу новой яркой жизни…

* * *


Сев в машину, она задумалась: куда податься одинокой женщине? Домой возвращаться не хотелось. Может, шопинг в качестве верного средства для снятия стресса? Собиралась же она на днях купить вечернее платье к Новому году! Конечно, платье представляло ценность именно потому, что в праздничный вечер его должен был увидеть Эд, а теперь, когда намечается Новый год в одиночестве и слезы под елкой, необходимость в нем вроде отпала. Хотя почему, собственно? Плакать в одиночестве — так хоть красивой! Вот пойдет сейчас — и купит платье! Будет несчастная, но красивая!

В дорогом бутике Бася перемерила несколько нарядов и наконец остановилась на очень изысканном платье от известного дизайнера. «К нему отлично подойдет нитка любимого жемчуга», — с удовлетворением отметила она.

В таком платье будет, пожалуй, приятнее заходиться в рыданиях новогодним вечером! Платье правильное — выгодно подает ее и облегает, будто обнимает, не выпячивая, а подчеркивая то, что хочется подчеркнуть!

Вот не сдаст она рукопись в январе, и закончатся брендовые шмотки от Армани! Придется ходить в изделиях фабрики «Славяночка», бывшая «Большевичка».

— Ваш мужчина будет поражен! — зачем-то сказала идиотка-продавщица, упаковывая наряд.

«Какая грубая дешевая лесть — сморщилась Бася, — уволить бы тебя, милочка, за такой сервис. Ладно, прощаю…»

Она притормозила неподалеку от дома и зашла в ресторан пообедать. Есть, впрочем, не хотелось, даже любимые фруктовые пирожные не радовали.

Она сидела у окна, разглядывая проспект, украшенный к празднику.

Шел снег. Почему-то вспомнилось, как в этом самом ресторане они когда-то ужинали с Эдом, и в чашку с кофе упала слеза…

* * *


В парадном Бася вытащила из почтового ящика конверт. Адрес отправителя не значился.

Бася задумалась — открывать или нет? Кто его знает, вдруг какая-нибудь вражина применила бактериологическое оружие? Бася, значит, хвать лапкой листок, а его заботливо обработали спорами чумы или еще какой-нибудь пакости. Рассылали же в Америке подобные «письма счастья»!

После минутного раздумья она махнула рукой на безопасность — один черт, жизнь не радует — и разорвала конверт.

В письме оказался вырванный из какого-то журнала листок с Басиной фотографией. Соль была в том, что на снимке кто-то выколол ей глаза. Аккуратненько так продырявил, иголкой, наверное.

Больше в конверте ничего не оказалось.

Послание изрядно опечалило Басю. Неприятно. Очень даже неприятно. Мысли нехорошие сразу возникли: мол, а что будет завтра? Вымажут ей дверь дерьмом?!

Еще с порога она услышала, как заливается телефон. Прямо в сапогах побежала к аппарату и, запыхавшись, схватила трубку.

— Ха-ха, — гнусно рассмеялся хорошо знакомый металлический голос. — Ну как ты там?

— Слушай, оставь меня в покое!

— Ага! Нервничаешь! — обрадовался голос.

— Это ты мне всякую гадость посылаешь?

— Погоди, то ли еще будет! Ты это… По улицам ходи осторожно!

— А то что?

— Не ровен час — плеснут серной кислотой в рожу!

Смешок, и короткие гудки…

Что делать? Поменять телефон? Заявить в милицию, пусть вычислят этого доморощенного маньяка? Сейчас у нее и сил нет куда-то звонить, заявлять, заниматься этим…

Странно все-таки — вот живешь, ничего плохого никому не делаешь, не так чтобы строго следуешь христианским заповедям, но точно не подличаешь, не воруешь, а при этом тебя все равно кто-то ненавидит!

«Хотя так ли ты безгрешна? — остановила саму себя Бася. — Прелюбодействовала, матушка, имеешь грех… Но неужели за невинные женские слабости так уж сразу нужно наказывать серной кислотой в морду? Сурово и несправедливо!»

А тварь своего, между прочим, добилась — настроение, которое Бася так отчаянно пыталась поднять, стремительно ухудшалось, как говорят в физике, стремилось к нулю.

Прошлое разбито неверным любовником, в настоящем — протекающая крыша, а будущее пугает своей неопределенностью и мрачными перспективами!

Кстати, о будущем и мрачных перспективах. А не пойти ли к оракулу? Попытать о будущем, разогнать туман, прояснить разные непонятности?

Тем более что далеко ходить не придется. Персональная гадалка имеется, можно сказать, прямо под боком — в соседней квартире.


Глава 4

ДЫШИТЕ ГЛУБЖЕ, ВЫ ВЗВОЛНОВАНЫ!


В старом доме на Мойке, где проживала Барбара, на лестничной клетке располагалось две квартиры — Басина и профессора психиатрии Павла Петровича Дубровского. С ним проживали внук Павел и дальняя родственница Наина, дама весьма средних лет и весомых достоинств, как в смысле габаритов, так и широты души. Не имея собственной семьи, Наина опекала профессора, а заодно Павлика и вела домашнее хозяйство Дубровских, поскольку после смерти супруги профессор остался один.

В прошлом Наина была швеей, и, видимо, довольно успешной, поскольку и сейчас к ней обращались старые клиентки, однако главный ее талант составляло умение гадать на картах.

К услугам Наины Бася обращалась неоднократно и убедилась, что многие предсказания на самом деле сбывались, то есть врала Наина примерно через раз.

Например, в свое время она предупредила Басю, что ее связь с профессорским внуком плохо закончится: «Баська, шельма ты этакая, и карты бросать не надо, чтобы понять — не к добру ты с мальчишкой закрутила… Поиграешь и бросишь, а ему страдать!» И вот надо же — так и вышло.

И про Эда Наина предупреждала: «Из-за этого брюнета тебе плакать придется!» И вот, пожалуйста, плачет, прямо заливается! Как в воду тетка глядела!

Увидев Басю, Наина охнула.

— Это что, теперь так носят?

Басина новая апельсиновая голова явно произвела на Наину впечатление.

— Нравится?

Бася кокетливо пригладила волосы.

— Экстравагантно! — фыркнула большая, грузная Наина и прищурила черные, всегда насмешливые глаза.

— Кстати, где Павлик? — поинтересовалась Бася.

Встречаться с бывшим любовником ей решительно не хотелось — мальчишеские слезы и попытки разбудить в ней былые чувства сидели у нее в печенках.

Наина понимающе кивнула:

— Избегаешь его?

Бася сморщилась: мол, что за чушь! Ничего не избегаю, просто спросила. Наина усмехнулась: дескать, знаю я тебя как облупленную!

— Ладно, проходи смело, Павлика нет дома!

Бася вздохнула с облегчением: встречаясь с Павликом, она чувствовала душевные муки палача при встрече с жертвой — не самые приятные ощущения!

Квартира Дубровских, как и Басина, была большой: четыре комнаты на ста метрах. Но если Бася сделала серьезный ремонт, и ее сто метров стали очень современными, то в квартире профессора время, кажется, остановилось. Там только что слоников и комодов не хватало. Крепкий ретростиль с дубовыми буфетами, диванные подушечки, расшитые покойной женой Дубровского, старинные фотографии на стенах, накрахмаленные скатерти: войдешь — и вроде не двадцать первый век на дворе.

Бася любила бывать у Дубровских. Наина казалась ей весьма колоритным персонажем, к тому же с ней можно было поговорить обо всем на свете.

Бася пила фирменный Наинин чай на травах и рассказывала о своих бедах. Узнав, что Бася рассталась с Эдуардом, Наина лишь пожала плечами: «Я тебе говорила, что там ловить нечего».

— А почему нечего?

— Потому. Не твой человек, и все!

— А где он — мой человек? — едва не всхлипнула Бася.

— Не переживай, и на тебя найдутся желающие. А про актеришку сразу было понятно! Да и то сказать — что с актером может быть серьезного?

— А коммивояжер — это серьезно? — расхохоталась Бася.

— Зря иронизируешь! Советую впредь искать любовников другой профессии!

— Можешь быть спокойна — с актерами покончено! Погадай мне, что ли, чернявая… Позолочу ручку!

Наина достала колоду карт и разложила на круглом столе. Вглядываясь в причудливые сплетения Басиной судьбы, она вдруг всплеснула руками:

— Ну, наверчено! Чистый Шекспир!

— Что, что такое? — сильно разволновалась Бася.

— Да вот есть какая-то дама, которая тебе зла желает!

— Ну, точно, это баба! Я так и думала! — обрадовалась Бася. — Ты понимаешь, какая-то сволочь мне строит всякие козни и пакости! Звонит, говорит, чтобы я, значит, сдохла, потом вот телеграммы дурацкие стали приходить, про попугаев и Балканы. Что за ерунда такая? Точно бабские штучки! Меня преследует какая-то сумасшедшая маньячка! Главное, я не понимаю за что!

— А чему ты удивляешься? Ведешь такой образ жизни, пишешь откровенную чушь, вот и притягиваешь всяких больных!

— Ну уж и чушь! — Бася было подумала обидеться.

— Форменную чушь, — фыркнула Наина. — Видела я тут твой фильм «Грезы любви», ну чисто сахарный сироп, рахат-лукум! После него даже хотелось рот прополоскать!

— Да это режиссер идиот все опошлил! На самом-то деле книга куда масштабнее! И написана не о том!

Но спорить с Наиной было решительно невозможно.

— Ерунду пишешь! А писать надо жизненно! Вот раньше какие книги были?

— Ну ладно, перестань! Мне уже один тыкал Маркесом в глаза. Пишу, как умею! Давай дальше смотри, чего там, помимо злодейки?

— Да тут у тебя много всего намешано! Трагическая любовь молодого человека… А его какая-то дивчина любит, прямо сохнет по нему!

— Павлик, что ли? — виновато вздохнула Бася.

— Кстати, я про Павлика хочу с тобой поговорить, — строго сказала Наина, отложив карты. — Зачем ты мальчику голову морочишь?

— Ты же знаешь, я давно ему сказала, что между нами нет ничего и быть не может! Ой, ну что ты так смотришь на меня? Как будто укоряешь…

— Вот именно! — Наина поджала губы.

— Ну представь, я была одинока, а тут весна, солнце, все влюбленные ходят, мне, как назло, не пишется вообще, блин, тридцать два года исполнилось, я еще подумала — ну все, старушка! А тут появился Павлик. Юный, трепетный… Глаза горят… И красивый. Ну, ты же понимаешь…

— Нет, не понимаю! — отрезала Наина.

Не понимает она! Ну и как объяснить этой старой корове, что значит «буйство глаз и половодье чувств»?

Вот же сказала: весна, солнце, и так муторно было на душе, что просто умереть хотелось, поскольку уж очень ясно ощущалось, что эта весна и солнце не имеют к ней никакого отношения. А тут нарисовался Павлик, сам такой весенний и солнечный, что ей захотелось приобщиться, так сказать, к прекрасному и юному, что сулило вдохновение. Вот.

Ну и случай приобщиться как раз представился — у Дубровских появился новый жилец, Павлик, внук Павла Петровича, и однажды, в день чудесный весенний, он зашел к ней в гости. Они поговорили о книгах, выпили чаю, прогулялись по городу, и все как-то само собой закрутилось. Между прочим, Бася была честна с мальчиком — сразу сказала, что на серьезные чувства не подписывается — слишком у них большая разница в возрасте. «Прости за цинизм, малыш! Просто получай удовольствие!» Ей самой эта связь дарила радость, помогла снова почувствовать себя женщиной и даже зарядила энергией на новый роман.

И все было хорошо и мило до тех пор, пока Павлик не начал чудить. Вбил себе в голову какие-то очевидно нелепые мысли, что она принадлежит ему и он имеет на нее права. Начал диктовать условия, спрашивать: «Какого черта ты так надолго задержалась, где и с кем?» и нести тому подобную дичь, которую Бася никак не могла вынести.

Сначала она вполне деликатно ему сказала: мол, притормози, малыш, здесь горит красный, не нарушай правила, но потом, видя, что товарищ прет мимо всяких правил, поняла: это сигнал, пора ставить точку. Однако легко сказать — «закончить отношения». А как сделать это так, чтобы не уязвить юное трепетное сердце?

Не людоед же она из сказки, который обижает маленьких детей?

В общем, она долго собиралась с духом и наконец предельно тактично и нежно сообщила, что им нужно расстаться. Нет, конечно, ей было очень жаль мальчика, но что делать? Лучше сразу отсечь, честно и жестко признать, что будущего у них нет. Правда, она и представить не могла, что он воспримет это столь болезненно. А еще говорят, что нынешние молодые люди бесчувственные. Ничего себе, бесчувственные! Мальчишка оказался таким чувствительным! Сначала, конечно, бросил ей в лицо, что вообще ее не любил, а только использовал. Она, кстати, ничуть не обиделась и даже обрадовалась — раз так, то и проблем меньше, не надо заморачиваться насчет всяких там угрызений совести. Но он пришел на следующий день, предложил все забыть и «начать сначала»: «Пожалуйста, любимая, я не могу без тебя».

Бася терпеливо, как доктор пациенту, снова объяснила, что «никак невозможно». Тогда Павлик попытался поиграть в «Кармен», объявил, что убьет и ее, и соперника.

Бася расхохоталась — это было правда очень смешно. Павлик разрыдался и ушел, а потом стал приходить каждый день и падать ей в ноги. Лучше бы зарезал — ей-богу. Все что угодно, только не это мучительное чувство вины и осознание себя распоследней дрянью… Нет, с мальцами она больше иметь дела никогда не будет… Исключаем также актеров. Да здравствуют зрелые мужчины приземленных, брутальных профессий!

От райдера с требованиями к будущему френду ее отвлекла Наина, которая грозным, беспощадным голосом подвела черту под историей Басиных отношений с Павликом:

— Соблазнила, задурила голову и выкинула на помойку!

Бася сконфузилась:

— Зачем так грубо?

— А ты заслужила! Вот скажи, на кой черт ты его обольстила?

— Ой, ну как объяснить… — Бася вздохнула. — Он пришел ко мне… Чаю выпить… Потом я его взяла с собой на фестиваль — не идти же одной, потом как-то попросила сходить со мной в ресторан, ну и переспала с ним. Наина, не смотри на меня так, будто я падшая женщина и стерва!

— Падшая женщина и стерва! — отчеканила Наина.

— А ты ханжа! Что плохого в том, что первый любовный опыт мальчик получил со взрослой роскошной женщиной!

— Ты, что ли, роскошная? Курица драная! Посмотри на свою прическу! — хмыкнула Наина.

— Ты злая! Обвиняешь меня, а я, между прочим, была искренна в своих чувствах! И это были именно чувства!

— Распутство, и ничего более! Вскружила пацану голову, а теперь в кусты!

— Ладно, ладно, сама каюсь, — улыбнулась Бася. — Чего теперь делать-то?

— Грехи замаливать! Мальчишка совсем голову потерял. Все твоими старушечьими прелестями грезит!

— Ну уж и старушечьими! — фыркнула Бася. — Не дерзи! И вообще — от старой карги слышу!

— Зоя-то твоя прямо сохнет по нему. Такая хорошая девочка, как раз ему подходит!

— Кстати, я тоже об этом думала! — обрадовалась Бася. — Я очень даже за!

— Но он ни о ком, кроме тебя, и слышать не хочет! Крепко задурила парню голову! Как бы их с Зоей гм… развернуть друг к другу?

— Может, сыпануть чего? Ты же умеешь всякие привороты делать?

— Нет, не хочу так, — замахала руками Наина. — Не богоугодное дело. Пусть все развивается естественным образом.

Бася пожала плечами:

— Пусть… Ладно, ты давай дальше гадай! Что там еще?

Наина вгляделась в карты и расхохоталась:

— Ага, смотри-ка, скоро на твоем горизонте появится другой мужчина! И это будет такая любовь!

Бася недоверчиво прищурилась:

— Ну уж это вряд ли.

— Не веришь? Еще скажи, что не хочешь этого!

— Вот уж не знаю. Не задумывалась. Мне бы для начала Эда забыть! А потом, не верю я в подобные дары судьбы! Я, может быть, теперь в любовь вообще не верю! Вот есть, скажем, любовь к Родине или родительская любовь, а любви мужчины и женщины не существует!

— Как не существует?

— Так! Ее придумали. Она всего лишь иллюзия, миф, сказочка про белого бычка!

— Чего ж ты людям голову дурила? Книжонки-то твои все про любовь!

— Так я сама в нее верила! А теперь всё — дудки! Разуверилась! И писать про это больше не буду! Перейду на детективы!

Наина пожала плечами:

— Молодая ты еще, чтобы с концами разувериться! Ишь, придумала — любви нет!

* * *


В комнату заглянул хозяин дома, Павел Петрович Дубровский. Бася расплылась в непритворной улыбке — она всегда питала к старику исключительно нежные чувства.

Павлу Петровичу было около семидесяти, хотя выглядел он лет на десять моложе — крепкий, поджарый, с отличной выправкой. Сейчас таких людей и не делают. Смотришь — в сорок лет уже расплывшиеся какие-то, сутулые, разболтанные. А Павел Петрович старой закалки человек, одет всегда исключительно опрятно, не без элегантности.

Бася полагала, основываясь на женской интуиции, что в молодости Павел Петрович был записным красавцем и женские сердца покорял бессчетно. Конечно, в свободное от работы время, ибо на своей работе Павел Петрович, профессор, известный авторитет в области медицины, был совершенно (нет, ну нельзя о профессоре психиатрии сказать «помешан») сосредоточен.

— Здравствуйте, девоньки!

— Вот, батюшка, полюбуйся! — хмыкнула Наина. — Посмотри на эту дурищу!

— В чем дело?

— Во-первых, башка оранжевая, как мандаринка, — хмыкнула Наина.

Павел Петрович рассмотрел Басю со всех сторон и вынес вердикт:

— А по-моему, очень славно! Свежо как-то, оригинально.

— Угу, — усмехнулась Наина. — В твоей больничке много таких свеженьких, наверное, курс лечения проходит.

— Злая тетка! — вспыхнула Бася.

— Но башка — это еще полдела! — невозмутимо продолжала Наина. — Главное, что у нее в башке.

— А что? — заинтересовался Павел Петрович, специалист в области психиатрии, то есть в аккурат в том, что «в башке».

— Она, понимаете ли, в любовь не верит!

— Ну? — укоризненно покачал головой Павел Петрович, как будто ему сообщили, что Бася, скажем, предала родину. — Что же вы так, детка? Ай-ай-ай! В ваши-то юные, нежные годы!

Бася зарделась: ну уж и юные, скажете тоже! А впрочем, с высоты его возраста, наверное, и впрямь между ней и Павликом в смысле возраста и разницы нет.

— А еще людям втирает про всякие чувства и страсти-мордасти в своих книжонках! — Наина окончательно заклеймила Басю.

— Должно быть, временное разочарование? — подмигнул профессор. — Это пройдет, не печальтесь! У вас вся жизнь впереди! А хотите, я расскажу вам поразительную историю любви? Тем более вы писатель, деточка, вам должно понравиться.

Бася заинтересовалась, забормотала: «А что такое, что такое?» Писателю всегда полезно послушать интересную историю, ведь он в свою литературную копилку все на свете готов тащить, подсматривать, пионерить у других писателей и в итоге выдавать за свое.

Профессор выдержал эффектную паузу и начал:

— Пару лет назад появился у меня довольно странный пациент. Молодой парень, весьма интересный, такой, знаете, славянской красоты. Мы его Есениным прозвали.

— Тот самый, Сергей Александрович? — усмехнулась Бася.

Профессор пожал плечами:

— Все может быть. Во всяком случае, очень похож на того. Светловолосый, голубоглазый, и главное, в нем было много нежности, переливающейся через край. Прямо в стихи. Да! Главное дело — он стихи писал, и, насколько я понимаю, не бездарные. При этом на челе печать трагедии. Подлинной, заметьте, трагедии.

— Он что же, псих? — спросила Наина.

Профессор достал трубку и закурил. Бася невольно залюбовалась — сколько достоинства в каждом жесте!

— Ну что ты говоришь, душенька… Псих! — рассердился Павел Петрович на родственницу. — У нас душеспасительное заведение, в котором проходят лечение пациенты, а психов, заметь, у нас нет! Называть так больных в высшей степени неэтично! В общем, парень этот оказался с не совсем обычной историей. Судите сами — страстно любил женщину, они жили вместе, любовь, чистая поэзия, ну это по вашей части, Барбара. В общем, произошла трагедия — его подружка отправилась в царство теней, разбившись в автокатастрофе. Наш Орфей был безутешен и год спустя после смерти Эвридики как-то ночью отправился на кладбище да и разрыл могилу своей возлюбленной. В общем, домой он вернулся уже не один и жил с ней неделю, может, больше, запершись от всех, пока это не стало известно. Поднялся переполох, ну там, знаете, вызвали милицию, докторов. В общем, его определили в нашу клинику.

— А ее? — спросила потрясенная Бася.

— Вернули на прежнее место обитания, — хмыкнул профессор.

— Так он действительно сошел с ума?

— Скорее, временное помутнение рассудка на фоне сильного стресса. А кроме того, как мне кажется, вся штука здесь в другом, и слово здесь нужно другое. — Профессор вздохнул. — Может, вот это — «верность»? Он остался верен своей подруге. Верность… Состояние, когда хочешь бросить вызов беспощадному времени. Доказать, что есть вещи, над которыми оно не властно. Думаю, так было с королем Португалии Педро.

— С кем? — изумилась Бася.

— Не знаете… А вот Есенин знал историю Инес де Кастро. В каком-то году, кажется, тысяча триста пятидесятом, впрочем, не суть важно, став королем, Педро короновал свою мертвую жену Инес де Кастро, которая была убита за два года до этой невероятной коронации. Взойдя на трон, король извлек тело любимой жены из могилы и приказал признать Инес королевой. Вот такая своеобразная история любви и верности. Наш молодой пациент, от которого я и узнал ее, захотел повторить сей подвиг, взял в руки лопату, ну и…

История трагической любви безумного Есенина и одновременно короля Педро, с его полуистлевшей королевой, произвела на Басю неизгладимое впечатление.

— А что с этим Есениным было дальше?

— Мы его вылечили, — усмехнулся профессор. — Стал нормальным здоровым человеком. Выписался. Стихи писать перестал. Работает где-то в банке. И, представьте, женился!

— А надо ли было его… вылечивать? — даже как-то укоризненно заметила Бася. — Может, он был счастлив в своем безумии, а вы! Душеломы!

— Не знаю, детка… Может, и не надо было, — развел руками профессор. — Так что насчет любви вы горячитесь со всем пылом молодости. Кстати, как-нибудь при случае расскажу вам еще одну занятную историю.

— Из собственной практики, надо полагать? — ухмыльнулась Наина.

Профессор сдержанно улыбнулся.

— Петрович, а правда, что у тебя была любовь на сто романов, но ты с этой дамой расстался? — не выдержала Наина.

Профессор достал сигарету и закурил.

— Что за дурная привычка — курить в комнате! А еще профессор, уважаемый человек! — заскрипела Наина. — И Пашка от тебя набрался этой дури! Дымит как паровоз! Кстати, Петрович, ты бы поговорил с парнем, что-то с ним неладное творится! Мальчишка сам не свой! Страдает! Потому что некоторые задурили ему голову!

Наина хмуро посмотрела на Барбару.

Павел Петрович сделал вид, что не понимает, о ком идет речь, хотя прекрасно знал, что предметом страданий Павлика была Барбара.

— Страдает? — хмыкнул он. — А ему и положено страдать! Только страдания могут сделать из человека что-нибудь путное, хе-хе… А уж любовные страдания юноше и вовсе необходимы.

— Какие вы бездушные. — Наина укоризненно поджала губы. — Мальчик разрушает себя, а вы говорите, что это ему во благо!

— У человека всегда есть выбор, дорогуша, — улыбнулся Павел Петрович. — Выбор Павлика — разрушать себя. В конце концов, безответная любовь может стать настоящим даром, если уметь его принять и оценить, а может быть чем-то разрушающим… Зачем же парень выбирает второе? Ему повезло — влюбился до одури, это ж удача какая, счастье! А он, чудак, обиделся на весь мир… Капризный, испорченный мальчишка! И почему-то считает, что все ему должны! М-м-м… Одна скидка — на возраст. Повзрослеет, перестрадает, глядишь, станет человеком. — Павел Петрович поднялся. — А теперь, барышни, пожалуй, оставлю вас. Прошу извинить — дела.

* * *


— Любовь-любовь, — задумчиво произнесла Бася. — Ну и где найти такую любовь, чтобы потом бежать труп выкапывать? Вот скажи мне, Наина, как наколдовать великое чувство?

Наина хмыкнула:

— Да очень просто! Сейчас придешь домой, возьми лист бумаги и напиши, какого мужчину ты хочешь встретить. Прямо представь, вот по-серьезному представь! Ты же писатель, воображение богатое! И под елку себе этот листочек положи!

— И что, неужели сбудется?

— Не будешь сомневаться — сбудется! Вот и карты тебе сулят встречу века!

«Хорошо, — подумала Бася, — сегодня составлю райдер „Мой избранник“. И честно внесу туда сто обязательных пунктов».

Между тем Наина вернулась к картам, рассказывающим о крутых виражах Басиной судьбы — видимо, таких крутых, что Наина даже присвистнула.

Бася в ужасе схватилась за сердце.

— Не томи, старая карга!

Наина сморщилась:

— Боже! Да ты беременна!

— Что? — заорала Бася, едва не хлопнувшись со стула.

— Что-что! Беременна!

— Этого не может быть!

Наина пожала плечами, мол, тебе виднее, может или не может, но тем не менее насмешливо спросила:

— А что, у тебя с твоим актеришкой совсем ничего не было?

Бася покраснела:

— Почему? Было…

— Ну вот, — хмыкнула Наина. — Чего ж удивляешься? От любви иногда случаются дети! А ты не знала?

Бася с тревогой стала прислушиваться к себе. Беременна? Неужели Эдуард способен и на такую подлость?

Да! Точно! Как она могла забыть — критические дни позавчера не нагрянули! А должны были! Точно, беременна! Какой ужас!

Бася побледнела так, что и Наина заметила.

— Да чего ты пугаешься? Подумаешь! Родишь, давно было пора!

Бася схватилась за голову: «Родишь!» Чушь какая!

Во-первых, она о ребенке никогда и не задумывалась. Ну разве что теоретически допускала возможность материнства, но чтобы на практике подгузники и пеленки — боже упаси!

А во-вторых, рожать от мужчины, который тебя бросил, — сомнительная радость!

— Ой, — всплеснула руками Наина, снова заглянув в карты. — У тебя гость на пороге!

Бася невольно поглядела в сторону входной двери и затравленно сказала:

— Я вроде не жду никого! Но раз так — пойду.

Подбитая и контуженная ошеломительным известием о нежданной беременности, Бася поплелась к себе в расстроенных, разумеется, чувствах. А на пороге ее действительно ждал гость, вернее, гостья — подруга Соня с большим понтовым чемоданом …

— А я тебя жду! — сообщила Соня.

Вместе с ней Басю ждали большие проблемы…


Глава 5

ИНТЕРЕСНОЕ СОЧЕТАНИЕ АТОМОВ


Увидев подругу, Соня ахнула:

— Офигеть! Что у тебя с башкой?

— Новый имидж!

— Ну, ничего, — пожала плечами Соня, — веселенько так… Молодит опять же…

Баська, а что случилось-то? От хорошей жизни, поди ж, в такой колер не выкрасишься.

— Я тебя сейчас убью! — ласково пообещала Бася.

— Сначала хоть чаем напои…

Бася оглядела подругу: та, как всегда, выглядела сногсшибательно — легкомысленная копна светлых волос, выкрашенных у очень правильного колориста, безупречный ровный загар, глаза голубые, как «неба бездонного синь», антропометрические параметры в модельном исполнении, в смысле рост и обхваты где надо равняются чему надо. Одета, по обыкновению, ярко и вызывающе. Короче, столичная штучка, или, как она сама себя называет, «модное клубное животное». Понятно, почему Чувалов ее по всему городу ищет! Персик, а не девушка!

Этот персик уже много лет числился единственной и любимой Басиной подругой. Они познакомились еще в институте, который Бася честно окончила, а Соня благополучно смоталась после третьего курса, заявив, что ей институты на фиг не нужны, ей, слава богу, внешность позволяет и так жить, и вообще, не всем же быть такими умными, как Барбара.

Бася, может, и сама не вполне понимала, что их связывает, просто принимала Соню такой, какая она есть, и радовалась.

Соня работала танцовщицей в шоу-балете у новомодного хореографа. Впрочем, о работе она распространяться не любила: «Нормальная работа. Вряд ли я смогла бы заниматься чем-то другим. Таскаться в какую-нибудь тухлую контору каждый день — жуткая скука! Богемная жизнь мне нравится, работенка устраивает, не бог весть что, конечно, но пока потянет!»

Всякий раз, глядя на Соньку, Бася вспоминала анекдот про физика, который, увидев эффектную блондинку, задумчиво произнес: «Надо же, какое интересное сочетание атомов!»

Вот и Бася, видя подругу, думала примерно о том же: «Какое интересное сочетание атомов!»

Губы у Сони, как у Джоли, и есть в ней что-то кошачье: глаза зеленые, раскосые и такая невероятная гибкость, что Бася рядом с ней чувствовала себя неуклюжей. В общем — сплошной сексапил.

От чрезмерного сексапила и легкомыслия Соня постоянно находила на свою голову сомнительные приключения. А с личной жизнью ей катастрофически не везло: у нее был просто какой-то дар отыскивать придурков, которые слетались на нее, как мухи на мед, при этом ей они казались летчиками, прямо как в старом анекдоте про упыря с крыльями и перепонками.

Басе все время хотелось сказать подруге: «Так это ж упырь, дура!» И иногда она так и делала.

Последний Сонькин хахаль в галерее упырей вообще занял почетное место — Семен Чувалов, блатной авторитет, парень весьма горячего нрава.

В свое время Бася подругу честно предупреждала: «Ты с кем связалась, милая? Глаза разуй! Это ж „ансамбель Бутырка“, и там других песен не жди! Наплачешься потом!»

Но та и слушать не стала — любовь, и все дела!

Как — то в Сониной блондинистой голове атомы неправильно сочетались, отсюда и проблемы.

Оказалось, на сей раз предметом ссоры любовников стал флирт Сони с каким-то афроарабом из подтанцовки.

— Все было безобидно, ну совершенно по-детски, верьте мне, люди! — хлопая глазами, заверила Соня. — Мы же просто коллеги и разговаривали о своем, профессиональном. Понимаешь?

— Понимаю, — хмыкнула Бася.

— Ну вот! А этот гамадрил Чувалов ворвался в мою гримерку, и тут такое началось, просто ужоснах! Афроараб стал белым от страха, представляешь?

— А Чувалов с охраной был?

— Ну! Эти его дебилы — Митя и Витя. Они втроем афроараба по всей гримерке катали. Тот на следующий день вообще из России уехал к себе в Африку. Дикая страна, говорит, дикие нравы! А потом Чувалов за меня взялся! — Соня всхлипнула.

— Он тебя ударил? — встревожилась Бася.

— Хуже! Сказал, что вообще убьет в следующий раз или ноги переломает! Ну если я еще с кем-нибудь буду разговаривать на э… профессиональные темы!

— А потом что?

Соня сморщилась:

— Потом было еще хуже. Я ему говорю: «Не поеду с тобой, оставь меня, между нами все кончено». Ой, ну он достал меня, реально достал, не могу больше! А он смеется: никуда, говорит, ты от меня не денешься! Я тебя из-под земли достану, ноги переломаю, моргалы выколю, пасть порву и все в таком роде. И ведь, Баська, правда выколет и порвет! Он, когда в гневе, такой бешеный становится, мама дорогая! А теперь что мне делать? — захныкала Соня, размазывая тушь по щекам.

— Теперь — не знаю! — усмехнулась Бася. — Я тебя предупреждала! Прямо как у Зощенко: «У одной докторши умер муж. Ну, думает, ерунда. Оказывается, не ерунда!»

— Это тут при чем? — поперхнулась Соня.

— При том! Ты всегда думаешь — ерунда, а оказывается вон как!

Соня потупилась с видом кающейся Магдалины: да, мол, сознаю, что не в то наступила, но вы-то проявите христианское сострадание к заблудшей душе и поддержите несчастную.

Бася усмехнулась:

— Дура ты, Сонька! Зачем такие любовники вообще нужны? Надо вот чтоб так… — И Бася рассказала историю о португальском короле, выкопавшем из могилы возлюбленную. — Вот это чувства! А ты кого нашла? Урку какого-то, который тебя, наоборот, в могилу закопает!

Соня опять похлопала глазами:

— Да понимаю я… Сама уже поняла, что сглупила. А что теперь делать? Чувалов меня преследует, а ты сама знаешь его возможности! Мне теперь и домой не сунуться, он там засаду устроил, его парни мою квартиру пасут. И чего?

Бася вздохнула:

— У меня пока поживешь. Выделю тебе комнату. На улицу не выходи, сиди дома, считай, что ты под домашним арестом. Авось пронесет, со временем забудет про тебя, какую-нибудь другую идиотку себе найдет.

— Нет, он однолюб! — как будто даже с гордостью проговорила Соня.

— Посмотрим… Сюда он точно прийти не посмеет, хотя… — Бася задумалась, прикинув и оценив свои возможности и Чувалова. Выходило вроде не в ее пользу — за Сониным любовником стояла мощь уголовного мира.

— Ладно, сиди тихо, двери никому не открывай, телефон отключи.

Только Бася упомянула про телефон, раздался звонок. Звонили на ее городской номер. Соня в ужасе замахала руками — мол, не поднимай трубку.

Тем не менее Бася на звонок ответила.

— Ха-ха-ха! — мерзенько захихикали в трубке. — Еще не сдохла?

С трудом сдерживая ярость, Бася отчеканила:

— А вам очень хочется?

— Да, — честно ответили в трубке. — Очень.

— Ничем не могу помочь. Вам придется подождать лет пятьдесят! — рявкнула Бася и швырнула трубку на рычаг.

— Это он? — завопила Соня. — Уже вычислил, надо же!

— Успокойся! Это по мою душу кто-то сильно беспокоится и, представь себе, даже грозится убить!

Соня вытаращилась:

— Ты что, Барбара? Кому надо тебя убивать?

— А я знаю? Живу себе тихо-спокойно с кошками, и вот на тебе! Убью, говорит, тварь, и все. Без вариантов! Бескомпромиссно и кровожадно!

— Что делать-то будем? — тоскливо спросила Соня.

— Окопы рыть, — фыркнула Бася.

* * *


С окопами пока повременили. Вместо этого расположились в комнате с чаем, пирожными и кошками прямо на пушистом белом ковре. Фоном звучали песни Эворы.

Под Сезарию Бася принялась повествовать о своих последних злоключениях.

Слушая рассказ подруги (сочный и красочный — как-никак литератор!), Соня закатывала глаза, вставляя «Да ну!», «Да ты что…» и отдельные неприличные междометия.

Ну и наконец Бася добила несчастную сообщением:

— Но вообще-то проблема не в этом! Понимаешь, я беременна, вот какая штука!

— Да ты что? — взвизгнула Соня. С минуту она вглядывалась в подругу, видимо, пытаясь понять, какую реакцию ей следует выдать — радость или сочувствие. По кислой Басиной физиономии, наверное, все-таки было понятно, что бурная радость точно неуместна.

— Поздравляю! — осторожно проговорила Соня.

— Спасибо!

— А от кого?

Бася фыркнула — вопрос был глупым даже для Соньки.

— От святого духа! Ну, от Эда, конечно! Он приложил руку и кое-что еще!

— А он знает?

— Нет. Я сама узнала час назад!

— Какой срок?

— Понятия не имею. Я не была у врача!

Соня захлопала наклеенными ресницами — мол, не понимаю.

— Наина сказала. Она мне гадала.

— Так, может, это неправда? — предположила Соня. — Ты что же, ей веришь?

— Верю, — серьезно сказала Бася. — И знаешь почему? В моей беременности есть какая-то логика. В этом поступке весь Эд! Достойный финал нашей истории! Он меня бросает, и я узнаю, что беременна! Это же песня песней!

— Все равно ты к врачу-то сходи…

Бася махнула рукой — еще успеется.

— И что, будешь рожать?

Последовал тяжкий вздох.

— Ну, я не знаю… Понимаешь, теоретически против материнства я ничего не имею. Так и быть — согласна исполнить свое предназначение. Но желательно позже.

— Когда позже-то?

— Не знаю… Я как-то не задумывалась.

— По-моему, пора хотя бы задуматься! — рассмеялась Соня.

— У меня в голове от всех этих событий полный бенц, — честно призналась Бася. — Я вообще ни о чем думать не могу, кроме как…

— Об Эде? — подсказала Соня.

— А по-твоему, просто — взять и списать в архив привязанность и чувства? — И Бася залилась слезами…

Соня мгновенно поддержала подругу, и их слаженный рев заглушил Эвору.

И почему мы такие несчастные, и почему нас никто не любит, и почему решительно все в этом мире против нас?

Отрыдавшись, подруги занялись пирожными — ну хоть что-то хорошее осталось в насквозь жестоком мире.

— Знаешь, мне иногда хочется его убить, как какого-нибудь героя из своего романа, — честно призналась Бася. — Только более изощренным образом.

Соня, наворачивая «тирамису», кивнула с пониманием.

— И ты знаешь, я поняла, что женщина, если ее довести, способна на все! — Бася сверкнула глазами. — Хватит! Кончилося мое терпение, как говорил один слесарь. Довели женщину черт знает до чего, ну так и получайте! Я всем устрою веселую жизнь! Ха! Точно, убить подлеца — и нет проблем! Да я его отравлю! Позову к себе на прощальное свидание и в вино ему яда подсыплю. Этого… дихлофосу!

— Ты чего? — охнула Соня.

— А ничего! — вдруг закричала Бася так, что Соня вздрогнула. Ни слова больше не говоря, она опрометью бросилась вон из гостиной. Перепуганная Соня поскакала за ней.

В спальне Бася кинулась к шкафу и начала выгребать оттуда рубашки, брюки и даже белье Эда, крича:

— У меня здесь что, хранилище для всякого дерьма?

Как разъяренная фурия, она отрывала у рубашек рукава и топтала брюки.

Соня, застыв в дверях, молча наблюдала за происходящим. Потом Бася сгребла одежду бывшего любовника в кучу и выкинула в окно.

— Полегчало? — мрачно спросила Соня.

— В какой-то степени! — кивнула совершенно обессиленная Бася, понимая, что ей действительно стало легче.

Подруги улеглись на широченной Басиной кровати и долго еще, до самой полуночи, говорили о своем, о девичьем, то есть о любви.

— Не понимаю, почему все так несправедливо, — вздохнула Бася, уже почти засыпая. — Зоя любит Павлика. Павлик любит меня. Я люблю Эда, а Эд любит только себя. В сущности, мы все похожи на огромную многоугольную фигуру, состоящую сплошь из трагических несоответствий и несовпадений: он любит ее, она — другого, а другой никого, кроме себя, не любит и так далее, бесчисленные вариации! И все на самом деле далеки друг от друга, как звезды. А вообще, ужасно хочется спать, — честно призналась Бася и заснула.

И снились ей в ту ночь какие-то странные геометрические фигуры на фоне космических декораций.

* * *


Проснувшись утром, Бася прислушалась к своим ощущениям — появилось ли в ней нечто новое в связи с беременностью, или как. Похоже, что нет. Все та же знакомая тоска и раздражение на весь мир.

Что, однако, делать с этой внезапно выявленной беременностью? Ведь вряд ли пройдет, как ОРЗ или там насморк! Ладно, в конце концов, Новый год на носу. Даже если принимать какие-то радикальные меры, все больнички в праздники закрыты, и, стало быть, вопрос, быть или не быть, повиснет как минимум до восьмого января, пока доктора не очухаются от праздников. А может, и к лучшему — хоть будет время подумать…

Есть еще надежда на то, что Эд одумается и вернется. Ага! Вот они, твои тайные мысли и желания! Надеешься, что вернется? Дура набитая! Но вдруг действительно все, что случилось в день разрыва, было спровоцировано каким-то временным помутнением Эда? Может, он съел что-нибудь и был нездоров? Да, именно! А сейчас выздоровел, пришел в себя и торопится к ней… Появится и скажет: «Баська, в тебе вся моя жизнь!»

Они вдвоем встретят Новый год, и начнется новое, ничем и никем не омраченное счастье.

«Ага, торопится к тебе! Бежит, прямо башмаки стоптал, — раздался где-то на задворках Басиного подсознания голос с металлическим звучанием, похожий на тот, что говорил гадости в телефоне. — Да он про тебя уже и думать забыл! А ты сидишь, несчастная и беременная, и даже — вот глупость какая — еще на что-то надеешься!»

Подействовало. Никакое это было не временное помутнение с его стороны, и ничего такого он не ел, а объяснение его подлости самое простое — он просто сволочь. И не надо ей Новых годов со сволочами и совместного с ними нового счастья! И детей от сволочей тоже бы рожать не надо!

Бася в самых расстроенных чувствах поплелась пить кофе.

Соня продолжала дрыхнуть. У этой богемы ведь как заведено — до двух часов дня вообще не беспокоить.

Зоя из рейса вернется только вечером. И вот вам, пожалуйста, полон дом компаньонок, а поговорить не с кем!

Бася вздохнула — поработать, что ли? Не хватало еще из-за этих переживаний остаться без средств к существованию! Она честно уселась за стол и уже открыла папку с романом, подзывая вдохновение, как вдруг где-то в непосредственной близости от нее — по крайней мере, в ее парадном точно! — начали сверлить стены, потолок или что там еще. Не иначе как перфоратором. Грохотало все это довольно гнусно, прямо-таки высверливая мозг. Вдохновение съежилось от ужаса и заявило, что в таких условиях оно не живет.

В комнату заглянула заспанная Соня в черных кружевных трусах.

— Приветик! Ты где живешь, Баська, на стройке? Что делаешь?

— Пытаюсь работать! — усмехнулась Бася.

— Не получается?

— Представь себе!

Бася крепилась, а потом, не в силах больше сдерживаться, заорала, стараясь заглушить перфоратор:

— Прекратите! Уроды! Ну что вы за уроды такие!

Уроды ответили новой взрывной волной шума.

Бася прямо застонала: господи, что же это, люди добрые? И главное, за что? И все ей, все ей!

— Сонька, ты понимаешь, — проникновенным и жалостливым голосом начала она, — ведь я литератор! Человек творческий! Каждое утро мне надо прийти в себя, организовать голову, привести в порядок мысли! Послушать «Чакону» Баха, выпить литр кофе и только тогда, только тогда, понимаешь, я смогу накропать четыре-пять страниц качественного текста, который, может быть, купит какое-нибудь издательство! — Бася стукнула кулаком по столу, распаляясь все больше. — Да! Я не какая-нибудь там конторская служащая! Я довольно-таки сложносочиненная женщина, а этот негодяй разрушил мой богатый внутренний мир! Сонька, ты понимаешь, я уже месяц не могу работать! Вообще не могу!

— Может, как-то настроить себя? — робко предположила Соня.

— А ты думаешь, я не пробовала? Даже начала пить коньяк. Если звездочки суммировать, то прямо карта звездного неба получится! Чувствую — спиваюсь, а результата нет! Никакого вдохновения! На бумаге только глупое пьяное «гы-ы-ы» получается! Потом подсела на всякие там допинги в виде энерготоников, чтобы наконец роман закончить… Ну и что? Я, как сломанный лифт, езжу то вверх, то вниз. А теперь я вообще в подвале. А мне сосед-доктор сказал, что такой лифт — верное транспортное средство до Пряжки доехать. В смысле, до психушки. А вот вылечат ли меня — это еще вопрос.

Соня вздохнула и ни к селу ни к городу заметила:

— Вот точно, беременная!

— Почему? — изумилась Бася.

— Психуешь много и не по делу! Что ты, кстати, с бебиком решила? Быть или не быть?

— Не знаю, — отмахнулась Бася. — Еще не думала. Просто нет сил. Все надеюсь, что само собой рассосется.

— Это вряд ли, — пробормотала Соня и отправилась принимать душ.


Глава 6

ШМЫГАЮЩИЕ СУЩНОСТИ


Прежде Бася не замечала за подругой такой дурной привычки — во время завтрака рассуждать на философские темы. Только представьте эти темы в исполнении блондинки и танцовщицы! Представили? То-то! Аппетит отшибает начисто.

Хотя, с другой стороны, они прежде и не завтракали вместе. Обедали и ужинали вдвоем бессчетное количество раз, а вот завтракать не приходилось, и слава богу, потому что Соньку явно не туда понесло. Может, съела что-нибудь несвежее.

Она долго рассуждала о смысле жизни, потом стала причитать, что жизнь проходит и годиков им уже ой как много, а закончила и вовсе неаппетитной сентенцией о том, что им бы уже пора, наконец, задуматься о вечном!

Бася, которую гораздо больше абстрактной вечности интересовало собственное конкретное настоящее, неодобрительно спросила:

— Это в каком, позвольте узнать, смысле?

— В прямом! Зрелость на пороге… — Соня с обреченным видом глотнула кофе. — Я вот думаю, надо мне из балета сваливать.

— Почему? Кажется, прежде тебя все устраивало?

— Ну, знаешь, все-таки тридцатник, пора бы уже… — Она повертела в воздухе изящной наманикюренной рукой, силясь найти слова, потом оставила попытку, не закончив фразу.

— Да брось, кто тебе вообще даст твой возраст?

— Против природы не попрешь, время идет, задница обвисает! Что я, в самом деле, и в пятьдесят лет буду в трусах на сцене скакать! — Она хихикнула. — А может, в качестве варианта замуж податься? Или продаться?

Бася усмехнулась:

— Есть кто на примете?

— Да откуда? Где в наше время найти достойного мужчину, такого, как твой португальский король? В богемном кругу, что ли, этом занюханном? Одни голубцы кругом, веришь? А если с нормальной ориентацией, то орангутанги, как Чувалов!

А Чувалов между тем не заставил себя ждать. Его помянули, а он вот вам, пожалуйста, «Восставший из ада-2». Даже кофе не дал допить девушкам и спокойно осмыслить категории вечного.

Дзинь…

— Салют! Сонька у тебя? — раздался в трубке его хамоватый голос.

— Здравствуй, Семен! — вежливо ответила Бася.

Соня мгновенно погрустнела. Только что в шкаф не полезла прятаться от своего назойливого настоящего.

— Я сама ее обыскалась. Звоню ей, звоню. Понимаешь, нет нигде. Куда это она запропастилась? — приторно-любезно продолжала Бася.

— Я это выясню, будь спокойна! — угрюмо пообещал Чувалов и бросил трубку.

— Ну что? — пискнула испуганная Соня.

— Плохо дело! Говорит, что из-под земли достанет!

Завтрак закончился отчаянным Сонькиным ревом.

«Да, все плохо, да, попали по полной программе, дорогая подруга, но через два дня, между прочим, Новый год, и надо бы, да хотя бы всем назло, устроить себе настоящий праздник!» — примерно что-то такое психотерапевтическое Бася напевала Соне.

А Соня ныла: «Какой, к черту, Новый год, давай, что ли, повесимся вместе на твоей люстре в гостиной, раз все равно всякие уроды не дают подумать о вечном».

«Нечего портить мою люстру, — терпеливо отвечала Бася. — И вообще, смерть через повешение, утопление, отравление либо каким иным способом не есть выход из ситуации. Поищем другой. Красивый, изящный и через другие двери». Кажется, начало действовать — Соня задумалась и даже высказала предложение встретить праздник в ресторане.

Бася, конечно, тут же отмела это нелепое предложение — мол, про Чувалова забыла? Только мы в ресторан в новогоднюю ночь, а он тут как тут вместе со своими скаутами Митей и Витей! Сцапает тебя и сам повесит на люстре!

Нет, нет, нет! Новый год мы будем встречать вдвоем у меня дома! Накупим всякой вкуснятины. Два, нет, три торта, к черту фигуру, мы теперь девушки одинокие и самодостаточные, можем предаться чревоугодию!

— Шампанского надо взять побольше! — пискнула Сонька.

— Точно!

— И будет у нас с тобой самый лучший Новый год!

Бася давно заметила: у Соньки есть очень ценное качество — она никогда долго не унывает. Бывает, разревется, жалуясь, что какой-нибудь ее «лучший, вот точно лучший» (она решительно все свои любовные романы начинает с этой фразы) ее бросил — и тут же смеется. Веселый человек, жизнерадостный. Вон уже и на люстре вешаться передумала, и про Чувалова подзабыла — хохочет, и щеки раскраснелись, и мысли какие-то стала высказывать вполне жизнеутверждающие. Давай, говорит, в новогоднюю ночь напьемся в хлам и будем смотреть старые добрые комедии!

Иногда и подруга-блондинка может сказать что-то дельное. Бася это предложение приняла на ура:

— А давай! Ударим по хаосу тяжелой артиллерией из Шурика и Ивана Васильевича в придачу!

Наивная — она еще не знала, что хаос тоже кое-что приготовил. На закуску, так сказать…

* * *


Впрочем, всему свое время. Хаос нанесет ответный удар чуть позже, а пока погрузимся во внутренний мир героини.

На душе-то у Баси было ох как тоскливо. Утешала Соню, подбадривала, а как только за той закрылась дверь, она тут же ушла в самые что ни на есть депрессивные переживания.

А все потому, что перед глазами уже в который раз замаячил образ неверного возлюбленного. Кто о чем, а Бася, как вшивый о бане, снова про свою несчастную любовь.

Удивительно — за полчаса она успела подумать о нем по меньшей мере в нескольких эмоциональных категориях, причем взаимоисключающих.

Да, Бася думала о бывшем любовнике разнообразно. С ненавистью. С обидой. С нежностью. С раздражением. С обожанием. С презрением. С любовью, черт побери!

В общем, ясно — она еще долго будет испытывать к нему все возможные чувства, кроме одного — равнодушия, а стало быть, до исцеления еще очень далеко.

А самое скверное во всем этом то, что она, несмотря ни на что, продолжает надеяться на то, что он вернется. Даже осознав, что это очевидная глупость, даже утратив все иллюзии насчет Эда, она отчаянно желает и ждет его возвращения. Вот почему так?

Кстати, она давно задумалась об одной закономерности — почему-то большинство женщин влюбляются в «плохих парней» — порочных, развязных, самоуверенных, эгоистичных!

Летят себе бедные барышни на их свет, как мотыльки на пламя, будто себе на погибель… При этом срабатывает общий механизм, единый для умных и дурочек. Хотя умные, которые больше понимают, просто не дают хода своим чувствам или играют в любовь с «плохим парнем» по правилам (а правило тут только одно — общаться с избранником осторожно, соблюдая дистанцию, понимая, что чувства — это тигры, которые могут вырваться из клетки и, вдоволь порезвившись на воле, сожрать тебя вместе со всей твоей безумной любовью). Ну а дурочки, такие, как Бася, например, позволяют сожрать себя сразу и превращаются в итоге в безвольное, сломленное, молящее о любви существо.

И суждено им, несчастным, корчиться в судорогах, испытывая невероятную ломку от того, что их лишили незаменимого наркотика — общества любимого «плохого парня».

Нет бы искать себе правильного спутника жизни — положительного, умного, тонко чувствующего… Чтобы без единого намека на пороки!

Ну ладно — она вовсе не имеет в виду скучного лысого дядьку. Возможен же компромисс в виде приличного внутреннего содержания и приличной же наружности (ну там рост, бицепсы, трицепсы, голливудская улыбка… и не надо говорить, что я слишком много хочу!), или все-таки решительно невозможен?

Кому как повезет, видимо… Ей не повезло — подвернулся ну очень плохой парень, просто засада для девушки.

Причем забавно — она сама прекрасно понимает, что их с Эдом совместная жизнь в скором времени превратилась бы в ад для них обоих, так что, с точки зрения здравого смысла, оно и к лучшему, что расстались, чего греха таить! Но она никак не может справиться с эмоциями и успокоиться. Идиотизм какой-то. А впрочем, разве с этой любовью что-то поймешь?

Вот и выходит, что, измусолив тему любви в пух и прах в своих романах, ничего-то она про нее не узнала. Прав был классик, говоривший, что про любовь с точностью можно лишь сказать, что тайна сия великая есть.

Эх, хорошо бы сейчас опять влюбиться, чтобы клин клином вышибить. Но где же найти такого человека, который сумеет затмить Эда?

Что там Наина сулила, старая вруша? А! Любовь и вздохи на скамейке. Неужели и для Баси такое возможно?

Где он, ее родной и любимый, исключительно хороший парень, чтобы через тридцать лет совместной жизни идти с ним по аллеям и шуршать листьями, чтобы она, значит, такая Шапокляк в нафталиновой горжетке и он — седой, заботливый старичок — уже ни бицепсов, ни трицепсов, и голливудская улыбка э… изрядно поредела, зубы примерно через один, но зато осталась душа! И отношения! И трогательная забота друг о друге! И чтобы спустя тридцать лет супружеской жизни ни чуточку друг от друга не устать, и даже — о боже! — ни разу не захотеть друг друга прикончить!

Ладно, об этом мы думать не будем — до старичков еще, слава богу, далеко. Лучше загадаем, как произойдет их встреча… Ну как… Пусть он появится в новогодний вечер. Откуда — неважно. Да хоть с неба упадет самым чудесным образом!

Постучат в дверь. Она откроет, а там — стоит он и говорит: «Здрасьте. Я из Лапландии. Меня к вам прислали на северных оленях. Я ваш новогодний подарок. Хотите — любите, хотите — так ешьте!» И начнется ее безоблачная жизнь с хорошим парнем, а на плохих поставим крест. Сгодится также осиновый кол.

И вот Бася себе все это так подробно расписала, представила, себя по пунктам убедила, после чего, противореча всякой логике, схватила зачем-то фотографию этого самого, осиновым колом пришпиленного, да слезами и залилась. Люби-ма-а-ай…

Ну не дура ли?

В комнату вошла Соня. На сей раз настал ее черед дудеть психотерапевтические песни подруге в уши.

* * *


В дверь позвонили.

Бася обнаружила на пороге женщину лет сорока в клетчатом пальто и экстравагантной шляпке.

— Здрасьте! — сказала она. — Я от Натальи Петровны!

— Лучше скажите, по какому поводу? — усмехнулась Бася.

Вместо ответа дама протянула Басе нечто.

— Вот, возьмите. — И она горько вздохнула.

Бася испугалась:

— Что это?

— Лягушачьи лапы!

Бася попятилась:

— Да на что мне сдались эти лапы?

— Умоляю, сделайте приворот! — прошептала незнакомка.

От всего ее облика веяло какой-то безнадежностью и затяжной депрессией. «Сто к одному — жертва несчастной любви», — подумала Бася.

— Вы, наверное, ошиблись дверью? Вам, должно быть, к Наине? Это она у нас отвечает за волшебную часть!

Дама закивала, рискуя уронить шляпку с головы.

— Дверь напротив! Если бы вы знали, как я вас понимаю! — зачем-то сказала Бася и, совсем расчувствовавшись, всхлипнула. — Я бы сама чьи угодно лапы съела, лишь бы присушить милого сердцу подонка! Вот навсегда присушить! Так присушить, чтобы эта зараза больше никуда дернуться не посмела!

Дама растерянно улыбнулась.

— А лучше забудьте его! — крикнула Бася, уже сбиваясь на рыдания. — Забвение станет для него лучшей местью!

— Я пробовала! — застенчиво призналась дама. — У меня не получается!

— Тогда идите. — Бася указала рукой, как перстом указующим. — И пусть вам повезет!

Расстались с дамой практически родными людьми.

* * *


Ночью Бася долго не могла заснуть, ворочалась, а потом раз — и провалилась в сон, как в пропасть.

Пробуждение оказалось ужасным. Ее разбудил дикий крик Сони, от которого, натурально, кровь стыла в жилах.

«Чувалов, — первое, что мелькнуло в Басиной голове, — прорвался-таки, скотина, и убил Соньку!»

Она бросилась на крик, выскочила в холл и тут же сама завопила от ужаса. По коридору бежало некое существо в красном балахоне. Можно сказать, неслось прямо на нее. Бася отскочила в сторону. Существо устремилось к входной двери и выскочило в парадную.

Бася бросилась в спальню к подруге. Голая Соня сидела на полу и орала.

— Живая, слава богу, живая, — запричитала Бася. — Господи, что это было?

— Ужоснах! — прорыдала свое любимое слово Соня.

Бася поспешила согласиться — действительно ужас. И на самом деле, нах…

Минут пять подруги сидели обнявшись и выли от отчаяния.

Бася пришла в себя первой и попросила Соню рассказать, что случилось.

Из сбивчивого рассказа подруги, перемежающегося иканием и стонами, выяснилось, что она проснулась от шороха в спальне, зажгла ночник и обнаружила нечто — «вот эту самую тварь в красном», которая склонилась над ее кроватью. А потом тварь развернулась и выбежала из комнаты. Закончила Соня сакраментальным: «Что это может быть, по-твоему?»

Бася пожала плечами:

— Откуда мне знать… Выглядело оно действительно устрашающе.

— А лица у него нет вовсе! — прошептала Соня. — Только щелки!

— Да, у него были прорези для глаз в маске, как у ку-клукс-клана! — Бася поежилась. — А что, если эта тварь в красном вернется?

Соня дернулась, как от электрического разряда, и закричала:

— Господ-я-я, ничего себе, я нашла пристанище! Да на улице в тысячу раз безопаснее, чем у тебя тут! Сейчас Чувалову позвоню, пусть приедет заберет меня отсюда!

Бася строго приказала ей успокоиться, заткнуться и ни в коем случае не звонить Чувалову.

— Слушай, Сонька, а может, это какая-нибудь инфернальная сущность? — предположила Бася.

— Какая еще сущность?

— Ну, из иных миров.

— Привидение, что ли?

— Да. Говорят, в Петербурге их пруд пруди!

— Предупреждать надо было, что у тебя привидения водятся!

Вместо ответа Бася предложила пойти в холл и осмотреть входную дверь. Подруги вышли из спальни, вздрагивая от собственных шорохов и осторожно двинулись к двери.

— А ты проследила, куда оно потом исчезло? — шепотом спросила Соня.

— Выскочило в дверь!

— Ну а потом? В парадном?

Бася растерялась. Воспользоваться нехитрым дедуктивным приемом: проследить маршрут красной твари и таким образом ее вычислить и, может, даже изловить — отчего-то это не пришло ей в голову в тот момент. Хотя чему удивляться «тот момент» вообще не давал возможностей для мыслей.

— А давай откроем… — Соня кивнула на входную дверь. — Может, чего найдем?

— Может, и найдем, — тоскливо отозвалась Бася. — И очень может быть, найдем то, чего лучше и не находить вовсе. Ну, давай… Ты первая…

Соня пробурчала что-то и с обреченным видом открыла дверь. Практически сразу раздался ее крик.

Бася схватилась за сердце и сползла по стене:

— Силы небесные, что там?

В холле появилась Соня с розой в руке.

— Вот… Цветок… Под дверью валялся…

Бася взяла цветок в руки, как будто это была змея, и оглядела с подозрением. Вроде роза как роза — красная, свежая.

— Что все это значит? — застонала Бася. — Сначала от меня сбегает любовник, потом кто-то грозится меня убить, потом у меня поселяется беглянка-подруга, которую разыскивает разъяренный гангстер, наконец, в моей квартире по ночам бродит черт знает кто в красной накидке, а в промежутках между всем этим весельем я узнаю, что беременна!

Да нет, определенно, я сошла с ума! И мне все это чудится!

— Вдвоем с ума не сходят! — заверила ее Соня. — Я подтверждаю, что все правда. И не приснилось, и не причудилось, а случилось на самом деле!

— Ты лишила меня последней надежды, — горько кивнула Бася и заплакала.

* * *


— И это не в каком-нибудь там моем романе, — кричала Бася (на смену ее отчаянию пришло сильнейшее раздражение), — а здесь, в моей квартире, бродит красная инфернальная тварь! Бродит, понимаешь, как у себя дома! Мне надоели все эти странности! Я вообще сейчас милицию вызову!

— Правильно, — без особого энтузиазма поддержала Соня. — Только умоляю: про Чувалова ни слова! Узнает — точно убьет!

Бася решительно схватила трубку.

— Алло, милиция?

Ей недовольно ответили заспанным голосом:

— Мы-то милиция, а вы хто?

— Пришлите мне наряд или группу, что там у вас, — нервно выкрикнула Бася.

— Что случилось? — спросили на том конце провода.

— У меня в квартире… — Бася задумалась, как бы это сформулировать, — …э… Посторонний! Проник неизвестным образом! И ходил здесь! В чем-то красном!

— Что происходит сейчас?

— Ничего не происходит. Я валокордин пью, а оно убежало. И вот розу под дверью оставило.

— В красном, говорите? — каким-то ехидным тоном поинтересовались в милиции.

— Ну да. Знаете, как балахон. Лица вообще не видно. Только прорези для глаз. Вот раньше у ку-клукс-клана такие были. Только те в белом, а этот в красном!

— У вас что, негры живут? — уже с откровенной издевкой спросили на том конце провода.

— Прекратите иронизировать, — взбеленилась Бася. — Мне не до шуток! Меня, между прочим, грозятся убить! Уже третий день угрожают! И потом, вы даже не представляете, с кем разговариваете! Я известная писательница Лесневская!

— Ах, вы еще и известная писательница?! Тогда все ясно, — расхохотался милиционер.

— Ваша обязанность приехать и защитить меня, — с отчаянием выкрикнула Бася.

— Гражданка, перестаньте хулиганить! — озлился страж порядка. — Мы-то сейчас приедем, но за вами! Будете потом у нас в отделении свои байки рассказывать!

* * *


— Нет, ты представляешь, они решили, что я сумасшедшая! Каково! — Бася была не на шутку возмущена и взволнована. В стакан полетела убойная доза валокордина.

История с обращением в милицию имела неожиданное продолжение.

Утром Бася проснулась от звонка в дверь и со стоном сползла с кровати. Руки и ноги подрагивали, голова трещала, так как ночью подруги почти не спали (лежа вдвоем в постели, они готовились ко второму пришествию существа в красном и заснули только под утро, когда стало ясно, что оно не придет). Зато пришел участковый милиционер.

— Прохоров, — представился невысокий щупленький парень в милицейской форме. — Ваш участковый. Разрешите войти?

Бася с недовольной гримаской кивнула: ну входите, раз уж пришли, хотя что-то вы припозднились, надо было ночью приезжать!

— Кто хозяйка? — строго спросил участковый.

Бася с достоинством кивнула: мол, я, прошу любить и жаловать.

— Вы чего хулиганите? — с места в карьер взял милиционер.

— Я хулиганю? — возмутилась Бася. — Разве я похожа на хулиганку?

Прохоров с подозрением оглядел ее — растрепанная дамочка в легкомысленной пижаме, голова яркая, как апельсин, руки, кстати, отчего-то трясутся, как будто с перепоя. А пожалуй что и похожа!

Из спальни выглянула полуголая Соня и застыла с нелепой улыбкой.

— Это кто? — хмуро поинтересовался Прохоров.

— Моя подруга! Мы живем вместе! — ответила Бася.

— Я проснулась, а тебя в кровати нет, — ни к селу ни к городу сообщила Соня, сконфузилась и нырнула обратно в спальню.

— Так… — совсем мрачно произнес Прохоров.

Бася поспешила объясниться:

— Да нет, вы не подумайте плохого, ну что там… У нас с ней… — Она сбилась и замолчала.

По лицу Прохорова было понятно, что он как раз подумал именно плохое.

Бася неожиданно рассердилась и заявила:

— А вообще-то моя личная жизнь никого не касается!

— Вы зачем, гражданочка, ночью в милицию звонили? — с недоброй интонацией спросил милиционер. — Вот диспетчер зафиксировал ваш телефонный номер, попросил разобраться на всякий случай.

Бася вздохнула и пересказала историю про существо в красном.

— На дверях есть следы взлома? — поинтересовался Прохоров, внимательно выслушав Басину историю.

— Нет, абсолютно!

Прохоров хмыкнул:

— Как же оно сюда попало?

— А я знаю? — обиделась Бася. — Вот вы и разбирайтесь!

— Разберемся! — отрезал Прохоров.

— Да уж, будьте любезны! — фыркнула Бася. — Разберитесь, прежде чем записывать людей в сумасшедшие!

Участковый достал бумагу и ручку:

— Давайте-ка я запишу кое-что.

Барбара пригласила Прохорова пройти в кухню. Они расположились за столом напротив друг друга.

— Так, фамилия, имя, отчество, род занятий, место регистрации, — забубнил Прохоров и застрочил по бумаге.

Услышав про род Басиных занятий, он притормозил:

— Писатель, говорите? Что пишете? А! Дамские романы? Подумываете перейти на детективы?

На лице участкового как будто мелькнуло озарение, и он почти ласково проговорил:

— Понятно. Это многое объясняет!

— Ни хрена это не объясняет! — рявкнула Бася, чувствуя, что валокордин перестает действовать и состояние заторможенности сменяется знакомым чувством раздражения. — Разве это может объяснить факт угроз, которые мне постоянно поступают?

— Вам угрожают? — усмехнулся Прохоров.

— Именно! Притом с поразительной регулярностью!

— Кто?

— Если бы я знала кто, то давно сама бы разобралась. Звонит очень смелый аноним, ехидничает и говорит гадости металлическим инопланетным голосом!

— И часто звонит, говорите? — Прохоров смотрел на нее даже с каким-то сочувствием.

— Каждый день. И по нескольку раз! — Бася нервно стукнула кулаком по столу. — Понимаете, это все так некстати! У меня тяжелый период — крах личной жизни, разрыв с любовником, в общем, все к одному. — Она махнула рукой и разревелась.

— Гражданка, прекратите реветь! — строго одернул участковый.

— А что мне делать, скажите, что? — рыдала Бася. — Вы помочь не хотите! Небось думаете, что я сумасшедшая?!

— Ну почему же, — фальшиво улыбнулся Прохоров.

— Тогда почему не приехали ночью? Ведь то существо в красном балахоне может вернуться снова и убить меня. А от вас никакого толку! Талдычите, как попугай: «Разберемся, разберемся!» — а сами и не думаете!

— Разберемся, — машинально сказал Прохоров.

— Ну, вот опять! А между прочим, мне ничего не причудилось. Вон цветок, видите?

Она подбежала к помойному ведру и вытащила оттуда розу.

— Вот! Это от него!

— От кого? — тоскливо спросил Прохоров, уже горько сожалея, что зашел на этот огонек.

— От привидения в красном! Оно оставило под моей дверью! Как вы думаете, что бы это могло означать?

— Ох, не знаю…

Прохоров торопливо поднялся и направился к выходу.

— Вот вам мой телефон, — сказал он на прощание, почему-то стараясь не смотреть на Басю. — Если что — звоните!

— Имейте в виду, — угрожающе предупредила Бася, — «если что», так ведь я позвоню! Непременно!

* * *


Барбара долго стояла у окна, глядя на падающий снег.

Удивительно — небо как будто прохудилось, и через дыру в мироздании падали тонны снега. Странно и противоречит всем статистическим нормам по осадкам, но как красиво!

Прохожие, наверное, вязнут в сугробах…

Вот мужчина бредет едва ли не по колено в снегу… Кстати, остановился у ее дома.

— А что такое? — заволновалась Барбара. Чудится ей или и впрямь он смотрит в ее окна? И даже как будто именно на нее?

Неприятно… Еще и эта недобрая полная луна… Барбара вздрогнула и нервно задернула штору.

Она не знала (да и откуда ей знать?), что волшебный период, когда ангелы, демоны, статуи, львы, грифоны и прочие петербургские вестники оживают, уже начался.

Да, да, раз в году, под Новый год, происходит невероятное — открываются ходы в параллельные миры, и в то самое время, когда Бася смотрела на снег, рядом с ней, в пяти минутах от ее дома, на крыше Зимнего дворца…

* * *


Смешливая, вечно юная Нимфа сказала своему соседу Рыцарю:

— Придумаю-ка я для них новогоднюю историю… Забросаю город снегом, подгадаю полнолуние, устрою самые невероятные встречи и сплету узел из таких событий, что надолго запомнятся!

— Только потом ни во что не вмешивайся — пусть сами разбираются, — улыбнулся Рыцарь. — А мы посмотрим, чем все закончится!


ЧАСТЬ II


Глава 7

ПРОВОДИМ СТАРЫЙ ГОД, ДОРОГАЯ!


Утром тридцать первого декабря позвонила Зоя.

Сообщила, что в каком-то аэропорту на Севере нелетная погода, ее рейс задерживают, и когда она теперь появится в Петербурге — одному богу известно.

— Хотелось бы верить, что к полуночи я буду с вами и мы встретим Новый год вместе.

Голос у Зои был грустный — того и гляди расплачется.

— Бедная девочка, — искренне расстроилась Бася.

— У вас все в порядке? — спросила Зоя.

Бася задумалась: что ответить? Правду? Но, представив одинокую печальную Зою в неизвестном северном городе, ответила нарочито бодрым тоном:

— У нас все замечательно! Готовимся к празднику! Уже охлаждаем шампанское! Да, мы будем встречать Новый год вдвоем с Соней. Надеемся, ты все-таки к нам присоединишься.

Жаль, если Зоя не успеет. А вот ведь говорила она ей в свое время — не фиг идти в стюардессы! Работенка та еще, хлебнешь по полной программе — хамство пассажиров, задержки рейсов в чужих городах, варикоз как профессиональное заболевание и постоянный стресс от неупорядоченного графика (ночью надо спать, дорогуша, а не бегать чаи подавать на высоте девять тысяч метров над землей). А только кто бы ее, умудренную опытом взрослую женщину, послушал?

Девчонка вбила себе в голову: «Небо. Самолет. Девушка» — и вперед, к покорению небесных высот. Вот уже три месяца покоряет.

Бася ее жалеет. Можно даже сказать, что в Басином отношении к Зое есть нечто материнское. Она и в самом деле успела привязаться к девочке.

А ведь складывалось все непросто, и, если отмотать пленку чуток назад, к эпизоду появления Зои в Басином доме, картинка не выйдет пасторальной и идиллической.

* * *


Однажды раздался звонок. Звонила Басина тетушка из далекого города в среднерусской полосе: «Дорогая Барбара…» — и мур-мур-мур, все полагающиеся нежности, прежде чем перейти прямо к делу.

Наконец прозвучало «оно самое».

— Басенька, прошу, дай приют нашей общей близкой родственнице (тетка намеренно подчеркнула «нашей», хотя, по правде сказать, речь шла о родственнице ее мужа, которого Бася видела один раз в жизни).

Родственники — это вообще странное явление вещей в природе. Что ты с ними будешь делать? Они стихийны, как извержение вулкана или тайфун с нежным женским именем, — настигнут и не помилуют, наказав собой.

Бася закашлялась.

Тетка угадала внутренние Басины колебания и быстро-быстро защебетала, желая стереть у Баси даже малейшее сомнение. Последовал трогательный рассказ о нелегкой судьбе девушки, которая «чистое золото, вот прямо тургеневская барышня».

— Да я-то здесь при чем? — вяло вставила Бася.

Тетка даже слегка удивилась:

— Как?! Кто же, если не ты? Ведь ты — наша гордость! Знаменитость! Ты будешь опекать бедную девочку, выведешь в свет, пристроишь куда надо!

— А куда ей надо?

— Ну, я не знаю, — растерялась тетка, — тебе лучше знать! Там на месте разберетесь!

— Но почему я? — простонала Бася.

— Помимо всего прочего, у тебя жилищные условия позволяют принимать гостей!

Бася хмыкнула — ну да, четыре комнаты, пора раскулачивать! Господи, как в семнадцатом году!

— А потом, мы уже купили ей билет! — с ехидцей сообщила тетушка.

И за что ей все это? Бася уныло повесила трубку. А через три дня появилась Зоя.

Утро… Бася никак не может прийти в себя, спать хочется — ну просто жуть… А в дверь звонят. Ну разве приличный человек может приехать в десять утра, когда все еще спят?

Бася поплелась открывать.

Худая, высокая, зеленоглазая, волосы каштановые, одета, как лохушка. Нет, пожалуй, как хипушка.

— Заходи!

Они пили чай и разговаривали.

Девочка уж точно была не наглой, скорее застенчивой — смущалась, краснела. Обещали же тургеневскую барышню — так вот вам. Бася даже хотела посоветовать ей отправиться на Невский, узнать у прохожих, где можно купить крокодилов, но пока воздержалась.

Она ненавязчиво и деликатно предложила девочке свои услуги: «Давай, приоденем тебя?» Та — надо же! — отказалась.

— Ну ладно, — пожала плечами Бася, — как хочешь! Кстати, Зоя, мне скоро надо будет уйти по делам, идем, покажу твою комнату!

Совсем смущенно Зоя спросила:

— Может, мне лучше уйти в гостиницу?

Бася усмехнулась: мол, перестань, места много — всем хватит!

Зоя улыбнулась и невпопад предложила:

— А хотите, я вам буду помогать по хозяйству? Я все умею!

— Ну и замечательно! Там разберемся!

И стали жить…

Басе, конечно, понадобился определенный период привыкания к нежданно обретенной компаньонке, но, в общем, все, на удивление, шло гладко. Зоя оказалась какой-то правильной. Есть такие редкие люди, которые не напрягают — это ценное качество. Зоя не напрягала, к тому же Бася об ту пору и дома бывала редко, они с Павликом как раз уехали в Египет.

А когда вернулись — она окунулась в работу над новым романом. Издательство поставило жесткие сроки — закончить книгу за два месяца, и у Баси уже ни на что, кроме романа, не оставалось времени, даже на Павлика.

Тот злился, психовал, устраивал сцены, и Бася, чтобы отвлечь его, попросила «заняться Зоей» — показать ей город, поводить девушку по музеям.

«Ты пойми, ей здесь так одиноко! Ты, как никто другой, должен понимать, сам же знаешь, что это такое — оказаться в чужом городе!»

В общем, Павел на уговоры поддался, и два месяца, пока Бася писала роман, молодые люди провели в обществе друг друга.

Так что в совместной жизни с Зоей Бася нашла много плюсов — во-первых, девочка взяла на себя все заботы по домашнему хозяйству, и даже настояла на том, чтобы Бася отказалась от услуг домработницы; а во-вторых, «нейтрализовала» Павлика, чему Бася была несказанно рада.

В подробности их отношений она не вникала. Она даже не сразу поняла, что с Зоей что-то происходит, не до того было.

Сдав книгу в издательство и вернувшись в обычную жизнь, Бася вспомнила про Павлика и пригласила его в ресторан — отметить окончание работы. Все было очень мило, и Павлик — такая душка.

Бася спросила про Зою — мол, как там моя девочка? Он ответил, что Зоя — отличный товарищ и они подружились.

«Ну вот и хорошо, вот и славно!» — пропела Бася и то ли от выпитого вина, то ли от двухмесячного воздержания прониклась вдруг к Павлику нежностью и предложила поехать к ней.

Поздоровавшись с Зоей, они уединились в Басиной спальне и предались любви.

Когда далеко за полночь Павлик уснул, Бася вышла на кухню покурить и услышала плач, доносившийся из Зоиной комнаты.

— Ты чего? — удивленно спросила она, входя туда.

Зоя молчала и смотрела зверем, Бася даже испугалась.

— Да что случилось-то?

Хотя чего спрашивать, когда тут и без слов все ясно.

— Ты в него влюбилась, что ли? — продолжала допытываться Бася.

В ответ новая порция рыданий.

— Понятно. — Бася мрачно кивнула. — Ну дела! — Она присела рядом с Зоей.

Кончилось все тем, что они вместе долго ревели, а потом Зоя рассказала Басе о своих чувствах к Павлику. Они и уснули в ту ночь в одной кровати, а утром Бася сообщила своему юному ухажеру, что встречаться они больше не будут. Павел оказался понятливым, хмуро спросил: «Из-за Зои?»

Она честно ответила: «Да. Хотя это все равно бы произошло рано или поздно…» Павлик упрямо покачал головой: «Лучше поздно!» Но Бася была не намерена пускаться в обсуждения — все кончено.

С того самого утра в их с Зоей отношениях появилась какая-то близость. Подругами они, конечно, не стали, но Зоя перестала быть для Баси посторонней.

Она заботилась о девочке, ей искренне хотелось помочь Зое, тем более что у той был сложный жизненный период метаний и поисков себя. Она даже собиралась уехать из Петербурга, но Бася ее отговорила: «Куда собралась? В Задрючинск всегда успеешь. А сейчас уезжать — смысла нет. Это будет просто капитуляция! Большой город дает много возможностей, вот и используй их!» И про Павлика Бася сказала ей довольно жестко: «Хватит ныть. Любишь его? Хочешь быть с ним? Ну так и борись за свое счастье!»

Ха! Сказать «Хватит ныть!» всегда просто. Сама вон уж как ноет: «Эдуард, Эдуард, вернись!» Едва в соплях не захлебнулась!

Но тогда она и не представляла, каково это — быть отвергнутой, вот и давала советы, на правах старшей подруги, так сказать.

Кроме советов, она пыталась помочь Зое и чем-то конкретным, что называется, «направить ее в правильное русло». Правда, с Зоей все непонятно. Она вообще странная девушка, немного не от мира сего. Басе сложно представить ее, к примеру, в каком-нибудь офисе.

Наконец Бася через приятельницу нашла для своей наперсницы работу в престижном модельном агентстве — у Зои была необычная внешность — при модельных параметрах она выглядела как угловатый подросток, и ее пригласили демонстрировать одежду для тинейджеров.

Но вскоре она оставила карьеру модели, сказав, что модельный бизнес ей не интересен.

«А что интересно?» — хмыкнула Бася, порядком разозлившись на девчонку, которая сама не знает чего хочет.

Зоя не ответила, а вскоре сообщила, что устроилась работать стюардессой. Басе оставалось лишь пожать плечами — как хочешь.

Итак, Зоя летала где-то в небесах, встречалась с Павликом, а возвращаясь из рейсов, жила в Басиной квартире.

И Басю все это устраивало.

* * *


— Представляешь, Зойка застряла в какой-то жопе мира и едва ли поспеет на Новый год! — сообщила Соне Бася.

Соня фыркнула:

— Ей не надоело мотаться по аэропортам? Не может найти себе занятие получше?

— Скорее, не хочет! А я не хочу на нее давить. Пусть сама выбирает. Правда, подумываю перевести ее на международные линии. Все-таки поприличнее.

— А что у нее с этим… Павликом? — поинтересовалась Соня.

— Ох, не знаю. Боюсь, их отношения — это игра в одни ворота. То есть она готова отдать ему всю себя, а он…

— По тебе сохнет?

— Надеюсь, это когда-нибудь пройдет! — вздохнула Бася.

— Все когда-нибудь пройдет, — философски заметила Соня.

— Хорошо бы поскорее прошла эта черная полоса в нашей жизни! Признаться, отчаянно тянет на светлую! — невесело усмехнулась Бася.

Господи, как она устала! Вчера целый день с Соней приходили в себя, отсыпались, ночью, понятное дело, опять почти не спали, вздрагивая от любого шума. Сегодня уже Новый год, и совсем некстати — потому что для праздника нет ни сил, ни настроения.

Соня вдруг встрепенулась:

— Слушай, Новый год, можно сказать, на носу, а мы не готовы! Еды нет! Выпивки нет! В холодильнике только засохший кусок сыра! А где деликатесы, фейерверки и шампанское? О чем ты думаешь вообще?!

Бася задумалась: а и правда, неприятностей, конечно, вагон и маленькая тележка, и потусторонние твари по дому бегают, как домашние животные, но, с другой стороны, что им теперь — отказаться от Нового года? В конце концов, торт и шампанское явно не помешают. А всего-то и надо — смотаться в правильный супермаркет, запастись едой и…

Ну, там разберемся.

Бася уже собиралась выходить из дома, когда раздался телефонный звонок.

«Если это опять та тварь, я не выдержу!» — подумала Барбара и осторожно взяла трубку, как будто из нее могла выползти змея.

— Добрый день! — раздался не металлический, а обычный человеческий голос, мужской и даже приятный.

— Ну, — отозвалась Бася, которая никак не считала сегодняшний день добрым.

Незнакомец назвал ее адрес и поинтересовался, действительно она здесь живет.

— Да. А в чем, собственно, дело? — Бася почувствовала, что сейчас взорвется.

— Меня зовут Иван! — вместо ответа зачем-то представился он.

— Ну и на здоровье! — усмехнулась Бася. — А при чем здесь я?

— Понимаете, я когда-то жил в вашей квартире! Много лет назад. Потом мы уехали… И вот теперь я оказался в этом городе… Скажите, можно мне прийти к вам сегодня? Понимаете, ностальгия и все такое… Я просто зайду, посмотрю на эти стены и уйду…

Ага, жил! Кажется, ее просто разводят! Этак можно к кому угодно подъехать — типа, я жил тут у вас много лет назад, хотел бы прижаться к родной стене и оросить ее слезами! Ага, старых квартир в Петербурге много, выбирай любую! А может, это вообще тот, кто ей угрожает, или засланный казачок от Чувалова!

— Извините, Иван, вынуждена отказать, — отрезала Бася. — Я очень занята. Всего хорошего! — И бросила трубку. Мало ей своих проблем!

Она строго-настрого запретила Соне открывать дверь кому бы то ни было, быстро собралась и вышла из дома.

Вернувшись через пару часов с пакетами, которые приятно оттягивали руки, Бася сообщила подруге, что намерена назло всем тварям на свете устроить самый веселый праздник:

— Будет замечательно, если ты поможешь мне накрыть на стол! И кстати, елку бы надо нарядить!

* * *


Стол накрыли весьма прилично — изысканно и разнообразно. На двух барышень — так, пожалуй, даже чересчур.

Соня только зубами щелкала, предвкушая пиршество, и постанывала, глядя на аппетитные, из лучшей кулинарии, салаты и закуски.

Уже шампанское было отправлено в холодильник и наряжена елка (на европейский манер одинаковыми шарами золотого цвета, получилось исключительно красиво), и по ТВ вовсю произносили милые, добрые речи с поздравлениями, и пора было наконец привести себя в порядок.

Новое вечернее платье несколько портили тени под глазами — сказывались стресс и бессонные ночи. Да что там говорить — подлые тени диссонировали с Басиным обликом, прекрасным и праздничным. «Ну и ладно, — вздохнула она. — В конце концов, все равно посторонних не предвидится, а Соня потерпит меня и такую». Тем не менее она постаралась замаскировать тени корректором, и отчасти ей это удалось.

Вскоре появилась Соня в чем-то умопомрачительно фиолетовом, сильно облегающем и в пол, с эффектно оголенной спиной.

— Чувалов бы умер на месте! — расхохоталась Бася.

Соня замахала руками: мол, не поминай к ночи!

Подруги зажгли елочную гирлянду и уселись за стол.

— Как ты думаешь, мне можно шампанское? — спросила Бася.

— А почему нет? — изумилась Соня.

— Ну, из-за беременности? Хотя можно, наверное. От бокала ничего страшного не случится.

Соня откупорила бутылку и наполнила бокалы. Но выпить барышни не успели — раздался звонок в дверь. Бася отправилась в прихожую. На вопрос «Чего и кого изволите?» ей ответили, что нужен профессор Дубровский.

Из уважения к Павлу Петровичу Бася открыла дверь (ну чтобы объяснить, что профессор живет напротив) и застыла в немом изумлении. В парадном обнаружилась странная парочка (ребята явно играли на контрасте) — мужик средних лет, высоченный и худой, и второй, средних же лет, но маленький и толстый. При этом одеты они были одинаково — в полосатые куртки и штаны, как у лыжников.

Толстый зачем-то держал в руках палку, к которой проволокой были привязаны редкие еловые ветки.

— С Новым годом! — деловито сказал длинный.

Бася с трудом разлепила губы и пробубнила:

— Да, и вас так же…

— Генрих Плантагенет! — с достоинством поклонился толстый пришелец и шаркнул ножкой.

— Кто? — переспросила Бася.

— Плантагенеты мы! — доброжелательно пояснил длинный.

— Колядуем! — добавил толстый. — Пришли профессора поздравить! Вручить ему зеленое миртовое дерево! — Он помахал палкой.

«Ну все! Вот тебе, матушка, и белая горячка!» — с тоской подумала Бася.

— Хотите, мы вам споем рождественскую колядку? — весело спросил толстый и, не дожидаясь Басиного согласия, резво запел:
		— Жили у бабуси в голове два гуся.


		Один серый, другой белый,


		Я ее боюся!


— А сейчас мы пойдем поздравлять профессора! — развел руками длинный.

Бася решила внести хоть какую-то ясность в ситуацию и с надеждой спросила:

— Вы его пациенты?

Длинный строго и со значением ответил:

— Бывшие пациенты! За излечение и пришли благодарить доктора, так сказать!

— Понятно, — кивнула Бася. — Мои новогодние поздравления профессору!

— Кто приходил? — поинтересовалась Соня.

— Генрихи Плантагенеты. Я, можно сказать, увидела свое будущее! Если не прекращу психовать и нервничать, то скоро сама заделаюсь коронованной особой, а сосед-профессор возьмет меня к себе на излечение.

* * *


Под Новый год, как правило, за несколько часов до полуночи, Басино настроение начинало резко меняться: то нахлынет детская радость — вот просто до пронзительного ощущения счастья, — то почему-то становится грустно, и что-то щемит в груди, так, что хочется плакать.

Сейчас хотелось плакать…

Бася взглянула на часы — начало десятого. Пора садиться за стол! Она подмигнула подруге:

— Ну что, проводим старый год, дорогая?

Своим самым задушевным голосом Бася произнесла обращение к нации, которая в этот вечер была представлена Соней и кошками. Барбара говорила о том, какой это прекрасный, совершенно особенный праздник — праздник надежд, ведь все в этот день надеются на лучшее будущее.

Соня внимательно слушала, согласно кивая головой. Кошки мурлыкали на диване.

— Но прежде чем обратить взор в будущее, по традиции надо выпить за год уходящий, который, следует отметить, лично у меня был совершенно безумным: встреча с Эдом, бурный роман, на закуску разрыв и, наконец, ударная последняя неделя декабря! Но надо уметь быть благодарной!

Бася расчувствовалась и уже собиралась отпить шампанское, как вдруг застыла с бокалом в руке, потому что раздался звонок в дверь.

Подруги переглянулись: кого это опять принесла нелегкая?

— Надеюсь, что это Зоя! — Барбара рванула к дверям.

Не думайте, что она распахнула дверь просто так, даже не поинтересовавшись с въедливой бабуськинской интонацией, кто там.

Нет, она честно спросила, честно уставившись в глазок.

Ей ответили:

— Дед Мороз!

— Какой такой Дед Мороз? — изумилась Бася.

— С подарками!

В глазке виднелись белая борода и красный нос. Ну, еще тулуп и мешок.

Должно быть, и впрямь с подарками.

И ведь она купилась! Мать честная, так дешево купилась на какого-то фальшивого Деда Мороза!

Бася открыла дверь и…


Глава 8

ТРИ КИТА И АЛАЯ РЫБА ДЛЯ НЕЖНОЙ ДЕВУШКИ


Перспектива встретить Новый год в чужом городе, в неуютном номере холодной гостиницы приводила Зою в отчаяние. Она уже три дня торчала здесь, и во всем была виновата нелетная погода, она чувствовала себя моряком, которому никуда не деться с подводной лодки. В первый день она просто отсыпалась в гостиничном номере, погрузившись в мечты и сны с участием Павлика, на второй стала плакать, а на третий, который пришелся — вот в чем беда-то — на 31 декабря, принялась сходить с ума от отчаяния.

Более всего ей сейчас хотелось оказаться с Павликом, чтобы провести с ним новогоднюю ночь. Чтобы только он, она, и никого больше! Зоя почему-то подумала, что если все-таки чудесным образом устроится так, что они встретят Новый год вместе, то в будущем году у них все будет хорошо, любовь и счастье.

Утром она спросила второго пилота Костю, есть ли надежда, что вылет разрешат. Костя ответил, что надежда весьма призрачная, разве что произойдет чудо, и тут же предложил ей свою помощь.

— Раз уж так сложилось, что Новый год у нас вдали от дома, мы могли бы устроить праздник друг для друга. — Он выразительно подмигнул…

Зоя вздохнула.

— Все с вами, Костя, понятно! А у вас, между прочим, жена и двое детей!

— А при чем здесь двое детей, когда Новый год? — искренне удивился и даже обиделся Костя. — Завтра уже все будет по-другому.

Смысла этой таинственной фразы Зоя не поняла, да и вникать не стала, просто обдала Костю вежливым ледяным молчанием: мол, Новый год я с вами встречать не стану в любом случае. Уж лучше изойду на слезы и сопли, а потом выпрыгну из окна под бой курантов…

Однако же Костя прав: завтра все будет по-другому. Чудо и любовь Павлика возможны лишь сегодня, в волшебную новогоднюю ночь. Вот если она сегодня сумеет оказаться в Петербурге, увидеть любимого, значит, они всегда будут вместе.

Отчего Зоя это вбила в голову — непонятно, но повторяла как заклинание, и сама в эту магию свято уверовала.

Что же делать? Увы, она не может переместиться к любимому на ковре-самолете, их разделяют сотни тысяч километров и много-много снега, из-за которого закрыт аэропорт в этом маленьком городке, который, кажется, окончательно замело. И в другую жизнь уже не вырваться.

Днем она села в своем номере у окна и стала смотреть на падающий снег. На самом деле это со стороны так казалось, что Зоя просто смотрит на снег, а она проводила очень серьезную внутреннюю работу — повторяла заклинание, обращаясь к богу? Ангелу-хранителю? Мастеру снега? Небесному диспетчеру? В общем, не суть — к неким высшим силам, чтобы они разрешили полет. Она вообще верит в то, что силой энергии, если просчитать и направить заряд, можно о-го-го-го что сотворить.

И вот…

Стук в дверь, входит немного растерянный Костя.

— Зоя, аэродром открыли! Летим!

Она подбежала к нему вне себя от радости и расцеловала его, так что Костя озадачился и сказал: «Гм».

— Не «гм», — рассмеялась Зоя, — а вуду сработало! Значит, я увижу Павлика, и мы встретим Новый год вместе, и…

Через всю страну на высоте девять тысяч метров над землей она летела к любимому, как Маргарита. Правда, не на ведьминской палке, а на «Яке», но это уже детали.

В аэропорту было настоящее столпотворение. «Ну вот откуда взялись эти толпы, скажите на милость? Сидели бы уже дома под елками, к Новому году готовились», — с отчаянием подумала Зоя, обнаружив в очереди на маршрутку нереальное количество людей. А до Нового года всего час. Как же ей успеть к Павлику?

Зоя заметалась, снова повторяя заклинание, что непременно надо и очень важно успеть. Она побежала ловить такси. Легко сказать — «ловить такси»! За час до Нового года это все равно что поймать птицу удачи за хвост.

Очередь двигалась еле-еле. Зоя уже едва не плакала.

И наконец, вот ее «карета в счастье» — она рванула к желтой в шашечку машине, но не тут-то было! Вперед уже втиснулся солидный господин с кейсом. Неужели он стоял впереди? Да, похоже, что так.

И Зоя, сжавшись, отступила.

Но вуду работало! В господине неожиданно проснулось что-то человеческое, и он поинтересовался, куда ей, собственно, надо.

— В центр! — крикнула Зоя.

— Повезло! — усмехнулся он. — Поехали!

И вот она уже ехала в машине, а перед глазами мелькали огни города, украшенного к празднику, улицы, перекрестки, елки на площадях…

От всего этого кружилась голова и бешено стучало сердце, совсем как тогда, весной, когда она приехала сюда в первый раз.

* * *


Город обрушился на нее, как лавина… Он оказался таким сумасшедшим, ярким и невозможным, что Зоя растерялась.

Ничего удивительного — своеобразие большого города она вообще открыла для себя впервые.

Все девятнадцать лет своей жизни она прожила в небольшом городке, где не было так невозможно и ярко, где можно было прожить жизнь, не поняв, как много прошло мимо и упущено навсегда.

Приехав в Петербург, она почувствовала, что настоящее начинается только сейчас. От осознания новых возможностей в буквальном смысле кружилась голова.

Плюс ко всему ей досталась столь необычная родственница, как Барбара. Зоя, конечно, попыталась психологически настроить себя на встречу со знаменитой Барбарой Лесневской, но тем не менее, увидев ее, оробела. Та оказалась слишком стильной, избалованной, высокомерной (до Зои, ей кажется, вообще не было никого дела).

В роскошной квартире Барбары на фоне хозяйки Зоя почувствовала себя классической бедной родственницей из провинции, свинаркой-пастушкой-замарашкой и так далее.

Поначалу ей от стеснения хотелось забиться в какую-нибудь щель, ну или хотя бы поскорее свалить из этой квартиры, но вскоре общение между барышнями стало налаживаться. Чтобы хоть чем-то быть полезной Барбаре, Зоя предложила взять на себя хлопоты по домашнему хозяйству. Она сразу сообразила, что в бытовых вопросах Барбара абсолютно беспомощна, даже обед себе не приготовит, а скорее всего, вообще забудет про еду, потому что увлечена своими придуманными литературными мирами.

О ней надо заботиться — поняла Зоя. Стеснение и естественное недоверие, возникшие по отношению к Барбаре, у Зои довольно быстро сменились восхищением и симпатией.

С Барбарой было интересно. Не сказать, что та уделяла юной родственнице много времени, но те часы, что они проводили вместе, были для Зои настоящей радостью.

Она обожала гулять с Барбарой, слушать ее рассказы о городе, воспоминания из детства. В такие минуты Зоя чувствовала себя юной кошкой, которой все любопытно.

В кафе и дорогих магазинах, куда они заходили, все были с ними любезны и старались угодить. День складывался удачно, получался наполненным, щедрым на события и впечатления.

Но так происходило, лишь когда она была с Барбарой, потому что ее саму город принял не сразу. Может быть, даже до сих пор не принял. Например, часто бывало так, что, гуляя по городу, она чувствовала себя неприкаянной и ненужной. Она словно разглядывала картинки чужой жизни: фасады прекрасных дворцов, гранит набережных, красивые витрины магазинов, подворотни, дворы-колодцы — и проходила мимо… Как будто все это было не для нее. В такие дни она возвращалась домой усталая и опустошенная. Казалось, что все эти львы и сфинксы злобно ощерились, замыслив против нее что-то недоброе. Зоя чувствовала, что ей никогда не стать своей для этого города. Она здесь чужая, ее никто не любит, и она в сотый раз давала себе обещание завтра же взять билет и уехать. Тем не менее всякий раз ее что-то останавливало. Может быть, надежда на то, что однажды ей удастся доказать этому городу, что она своя — как Барбара.

Для Барбары город был огромной коммунальной квартирой, и Петербург любил ее — Зоя это сразу почувствовала. Дело было не в том, что Барбара красива и удачлива, нет. То есть красота и удачливость, вполне возможно, являлись как раз следствием любви города к этой женщине, но не причиной. И когда они с Барбарой гуляли, Зоя чувствовала, что ловит на себе отблески любви Петербурга к Басе — настоящей петербурженке с примесью невской воды в крови. В Басе, несмотря на холерический темперамент, порой проблескивало нечто русалочье, как луна на дне реки. Она часто была задумчива и молчалива, и Зоя в такие минуты понимала, что писательница пребывает в своих придуманных мирах. Возвращаясь в реальность, Барбара придумывала для них какие-то удивительные развлечения. Она могла пригласить Зою покататься по городу на машине глубокой ночью — посмотреть развод мостов или посидеть на крыше их дома. Зоя очень полюбила посиделки на крыше, с которой открывался удивительный вид на город, и даже был виден парящий в небе Александрийский Ангел.

Если у Барбары выдавалось свободное время и было тепло, они брали бутылку вина и шли на крышу. Однажды летом они просидели на крыше всю ночь. Зоя долго рассказывала Барбаре о своей любви к Павлику, плакала, жаловалась. Бася пила вино и слушала. Они и не заметили, как наступило утро. Когда рассвело, Зоя спустилась домой и вернулась на крышу с термосом кофе и булочками. Они пили кофе прямо на крыше, глядя на просыпающийся город.

Их отношения уже тогда подверглись серьезным испытаниям, потому что в Зоиной жизни случился Павлик, но в то утро Зоя подумала, что за эту ночь она готова простить Басе все, что угодно…

В общем, после приезда Зои в Петербург ее мир обрел точку опоры на трех китах: город, Барбара, Павлик. И непонятно, в какой последовательности о них рассказывать. В хронологической или в зависимости от степени важности. И как ее определить — эту степень важности.

* * *


В ту весну Зоя открывала для себя город и новую жизнь и пока не знала, зачем она здесь. Она вообще очень мало знала о себе. Ей казалось, что она долгое время спала или готовилась к чему-то важному, и вот скоро случится нечто такое, отчего ее жизнь изменится.

И появился Павлик.

Барбара как-то сказала, что начинает работу над романом и не сможет уделять Зое много внимания: «Не сердись, когда я работаю, даже поесть забываю. Ты же знаешь! Сейчас на два месяца выпаду из жизни — буду ходить по квартире, как сомнамбула, никого не замечая, и ты меня не дергай — научись понимать! А чтобы тебе не было скучно и одиноко, я нашла для тебя компаньона. Очень славный мальчик. Павлик. Да вот он в дверь звонит!»

Дверь открылась, и вошел он. Воплощение всех ее девичьих грез. И жизнь действительно переменилась.

В Павлике был какой-то надлом — Зоя это сразу почувствовала. Какой-то он был неприкаянный, наполненный до краев опасными мыслями. Как однажды сказала Барбара, «типичный Раскольников, с таким, как он, однажды старушек не досчитаешься».

Красивый, манерный, молчаливый, может часами угрюмо молчать. «Страдает!» — поняла Зоя и пропала, потому что в девятнадцать лет настоящая девушка и должна, встретив красивого страдающего демона, влюбиться и пропасть.

Поначалу между ними вроде бы ничего не происходило — гуляли, разговаривали, ходили на концерты. Он познакомил ее с дедом и другом Мишей, и она даже не подозревала о его романе с Басей. Павлик первое время ничего не рассказывал об этом, а когда Зоя узнала правду, уже было поздно. Хотя, наверное, если бы она знала все с самого начала, это ничего бы не изменило, потому Зоя была уверена: она приехала сюда затем, чтобы спасти Павлика своей нежностью и любовью. Спасти от самого себя.

За красивой внешностью, иронией как частью жизненной эстетики, саркастической всезнающей улыбкой: «плавали — знаем», жизненной философией в стиле «я так давно живу, что перестал различать разницу между добром и злом» Зоя разглядела растерянного мальчика. Она почувствовала, что все это — лишь стена, заслон искренности и чувствам, что на самом деле Павлику страшно, одиноко, непонятно. Этот мальчик поверил в любовь, полюбил, а когда его дар отвергли — обиделся на весь мир и ушел в скорлупу своей обиды. Ей надо разбить скорлупу, помочь ему увидеть себя, пробиться на волю, где больно и страшно, но где можно жить и чувствовать. Вот только Павел почему-то не позволял ей его спасти, и все Зоины попытки искренности пресекал жестко и сразу.

Она не смогла долго скрывать свои чувства и в летний вечер, с сиренью и нереально прекрасным закатом, переходящим в романтическую белую ночь, призналась ему в своих чувствах.

Пасторальный закат омрачили невесть откуда взявшиеся тучи: «Я люблю другую женщину. Ты что, не знала?»

Тучи сгустились, сверкнули молнии. Но дальше было еще хуже. Выяснились две вещи, сильно затруднившие Зоину миссию по спасению страдающей души. Во-первых, Павел любил слишком сильно. Вот просто до помешательства. Во-вторых, выяснилось, что ее соперница — Барбара. И значит, по всем законам жанра Зоя должна была Басю возненавидеть.

Она честно попыталась увидеть в Барбаре соперницу — удержаться от такого соблазна, сами понимаете, сложно, тем более что Барбара была не просто соперницей, а более красивой, опытной, удачливой, наконец, желанной!

«Бездушная эгоистка, повернутая исключительно на собственных переживаниях и проблемах!» — повторяла Зоя, как мантру.

Иногда в ее мыслях даже проскальзывало: «Старая шлюха, стерва — охмурила Павлика, совратила его, а потом бросила!» К чему отрицать такие мысли и эмоции, вполне способные взорвать изнутри, присутствовали.

Зоя все-таки не ангел, а живой человек, к тому же женщина, а значит, ей присуща ревность.

Однажды она даже не сдержалась.

В тот день у них с Павликом произошло очередное выяснение отношений, и выяснилось все совсем не в Зоину, а в Басину пользу. Павлик сказал, что, как он ни старается забыть Барбару, ничего не получается. Любовь!

В результате домой Зоя пришла совсем в расстроенных чувствах. Чтобы как-то успокоиться, взялась за уборку, стала вытирать пыль и начала с кабинета Барбары, где на полке стояла какая-то жутко дорогая огромная алая рыба. Но главное, Зоя знала, что рыба эта для Барбары не просто дорогой сувенир, а прямо-таки предмет культа, потому что подарена ей любовником Эдуардом, да еще во время какого-то значимого путешествия, — то ли в Венецию, то ли еще куда-то.

В общем, Зоя по полке тряпочкой раз-два, раз-два… Потом непонятно что на нее нашло — три — и она скинула рыбу с полочки. Предмет культа рассыпался на алые осколки. И ведь Зоя, страшно признаться, глядя на них, почувствовала какое-то удовлетворение…

А тут и Барбара пришла. Увидела осколки и разревелась. Но странное дело — когда Зоя наблюдала за тем, как Барбара безутешно плачет над своей рыбой, будто над разбитой жизнью, уже никакого удовлетворения или тем паче радости не чувствовала. Только жалость и стыд…

Зоя даже сделала неуклюжую попытку утешить Барбару:

— Да ладно тебе, Бася. Что так убиваешься. Ну рыба и рыба!

— Отстань, бестолочь безрукая! — ответила Барбара. — Тебе не понять!

Когда успокоилась, предложила Зое пойти на крышу:

— Вечер хороший. У меня есть бутылка отличного красного вина. Заодно рыбу помянем.

Они сидели на крыше — вечер и впрямь был чудесный — и молчали.

Зоя долго смотрела на закат через рубиновые огни в бокале, а потом призналась:

— Сегодня Павлик сказал, что никогда не сможет меня полюбить. — А через паузу в три вздоха, вдруг добавила: — Я твою рыбу специально разбила.

Бася дернулась, как от удара, и вспыхнула:

— Я тебя сейчас скину с крыши, на фиг!

Но сказала как-то так… Беззлобно. Растерянно даже, может быть.

— Слушай, а зачем ты это сделала?

Зоя совершенно искренне ответила, что сама не знает. А правда, зачем? Ну что ей эта рыба, мешала, что ли? Да бог с ней, с рыбой! Неужели дело в другом — Барбара ей мешает самим фактом своего существования?

И Зоя так расстроилась, так расстроилась… Что прямо стало хуже, чем было до рыбы.

— В следующий раз, если захочешь разбить что-то из того, что мне дорого, лучше пойди и отрави меня, — совершенно серьезно сказала Бася. — Тем более что я тебе доверяю. Можно сказать, ем из твоих рук. В смысле, тобой приготовленное. Так что сожру, и все нормально будет!

Зоя заплакала. Бася обняла ее и засмеялась.

— Ладно, проехали, не реви! Смотри, над Ангелом какая закатная дымка… Алая, как моя рыба. Давай, что ли, выпьем?!

Барбара — яркая, невозможная, еще и талантливая, еще и богатая! Ну и как тут удержаться от ненависти?

Бедная Зоя — серьезное испытание!

Но странное дело — после истории с рыбой Зое стало легче. Она будто разбила тогда не рыбу, а свою ревность и ненависть.

Что ты будешь делать — плохое к Зое не липло! Она не могла испытывать ни зависть, ни злобу по отношению к Барбаре. Напротив, чувствовала к ней искреннюю благодарность и, как ни странно, жалость.

Просто однажды Зоя поняла, что блестящий любовник Эд Басю не любит.

Для Зои это было очевидно, как и то, что Барбара этого не понимает и со всей своей красотой-статусом-талантом в отношениях с любовником играет роль жертвы и, будучи любящей, но не любимой женщиной, испытывает страдания и боль, как и Зоя…

И тогда она Барбару пожалела. Хотя, наверное, если кому-то сказать, что Зоя испытывает к Басе жалость, — ей рассмеются в лицо. Люди придают слишком большое значение внешнему блеску. Бася весьма удачно вошла в образ красивой успешной женщины, но при этом оставалась живым, уязвимым человеком, искренним и с большим количеством проблем. Но об этом, кроме Зои, вряд ли кто догадывался.

А еще Зоя прочла книжку писательницы Лесневской. Не сказать, что ей уж очень понравилось, но Зоя не могла не признать, что в ней было что-то настоящее. Искреннее. Конечно, там были и балаганчик, и клюквенный сок, и водевильные мужчины и женщины, но и желание сказать что-то еще. И за смехом там угадывались слезы. Зоя это угадала, почувствовала и в Басю поверила.

Да, она ее жалела, потому что знала — успех и слава не падают с потолка, не даются просто так. За свой успех Барбара платит каторжной, монотонной работой. Зоя часто наблюдала за тем, как та часами сидит, уставившись в одну точку, и понимала, что ей трудно, страшно, потому что не пишется.

В такие дни Зоя старалась быть тихой и полезной — приготовить что-нибудь вкусное, навести в доме чистоту и уют, чтобы Басю ничто не отвлекало от работы. Делала она это не потому, что жила в Басиной квартире и чувствовала себя обязанной, а потому, что искренне хотела помочь, быть нужной. Все дело в том, что она Басю полюбила и захотела стать для нее подругой, сестрой — равной, потому что ей никогда и ни с кем не было так хорошо, как в то летнее утро, когда над городом плыл Ангел.

Больше всего на свете Зоя хотела, чтобы Павлик и Барбара были счастливы, потому что искренне любила обоих. Ради них она даже была готова пожертвовать своим счастьем, и, возможно, будь у Барбары с Павликом хоть какой-то шанс на общее счастье, Зоя нашла бы в себе силы устраниться, уйти в тень, уехать, но…

Было ясно как день — Бася никогда не полюбит Павлика, и он обречен на страдания. Стало быть, миссия Зои — в его спасении, даже ценой собственных страданий. И дело не в том, что ей намеренно нравится мучить себя, доставлять себе боль — она вовсе не мазохистка какая-нибудь. Просто так получилось. Любовь полетела стрелой, и прямиком в Зоино сердце. Ее согласия никто не спрашивал.

Она, если подумать, рассчитать и прицелиться, сочинила бы для себя какой-нибудь более удобный вариант — вон хотя бы в Мишу влюбилась.

Кстати, о Мише. Полгода назад Павлик познакомил Зою со своим другом.

Очень симпатичный, тонкий и интересный — много читает, занимается йогой, исповедует вегетарианство. У него свой вегетарианский ресторанчик, в котором Зоя теперь любит бывать. Часто по вечерам они с Мишей садятся за столик и разговаривают обо всем на свете, и вместе им хорошо. С Мишей Зое гораздо легче, комфортнее, удобнее, чем с Павликом — насмешливым и колючим.

А недавно у них случился особенный вечер. Зоя вернулась из рейса и, обнаружив, что Павлика нет дома, позвонила Мише. Он обрадовался и попросил ее зайти в ресторан.

На столе стояли цветы. Миша смотрел на нее как-то по-особенному. И когда он коснулся ее руки, Зоя, поняв все, испугалась:

— Зачем нам эти проблемы, Миша? Ведь все было так хорошо, давай не будем ничего портить, ты знаешь про Павлика.

Миша помрачнел:

— А ты знаешь, что он любит другую?

— Знаю.

— И все-таки надеешься?

Зоя грустно улыбнулась.

Тогда Миша спросил, зачем она сознательно выбирает несчастье? Странный выбор.

Зоя серьезно ответила, что она ничего не выбирает, просто так получилось, и она сама не знает почему. Это как смена времен года. Или генетический набор, данный человеку от рождения… Словом, то, что не можешь изменить.

— Тогда страдай… Будет плохо — приходи. Я всегда у тебя есть! — сказал ей тогда Миша.

Зоя кивнула и проговорила не вслух, а про себя: «Спасибо, Миша… Это важно знать, что кто-то у тебя всегда есть. Хотя я, конечно, больше не приду к тебе. Даже если будет совсем плохо. Ну, потому что совесть-то надо иметь. Сама научусь справляться. Я сильная!»

А между тем она понимает, что если бы по-правильному, ей бы надо было влюбиться в Мишу, а не в Павлика, и все было бы хорошо — Зоя точно это знает, но… Она любит Павлика, который любит другую женщину.

Странная штука жизнь… Вот почему так?

Нет бы устроить, чтобы Барбара полюбила Павлика, а Зоя — Мишу, и было бы всем счастье, красота и гармония! А только нет… Для чего-то завернули всем четверым такую сущую поганку. А им теперь мучиться!

* * *


И мучились, уж вы не сомневайтесь… Павел бредил Барбарой и совершал в злом любовном бреду всякие глупости. Зоя страдала, потому что догадывалась о похождениях Павлика, и когда видела, как он, пропахший блудом, возвращается домой под утро, чувствовала немыслимую боль.

У Барбары не складывалось с Эдом, отчего она неделями не могла написать ни строчки. И даже сильный, волевой Миша грустил из-за любви к Зое, хотя светлая грусть не толкала его на разрушительные глупые поступки.

В эту печальную пору Зоя определила для себя формулу любви: любовь — это когда ты забываешь мобильный телефон дома, если любимый человек рядом с тобой.

Кто ей может позвонить, раз Павлик рядом? Все прочие ей неважны и неинтересны. Да хоть Папа Римский пусть звонит, ей-то что! Папа, конечно, вряд ли бы позвонил, а вот из модельного агентства, где она тогда работала, насчет важного кастинга вполне могли. Только Зою это не волновало.

А вот если Павлик, по своему обыкновению, пропадал куда-нибудь, Зоя, ожидая его звонка, часами вглядывалась в телефон, который издевательски молчал. Зачастую она так ничего и не дожидалась. Павлик не заморачивался по поводу элементарной вежливости или заботы — мог исчезнуть без предупреждения, заявить, что у него сегодня онегинская хандра и он никого не хочет видеть, высмеять ее восторженность: «Ну, в самом деле, Зоя, это смешно! Ты как будто восемнадцать лет провела где-то в темнице или в выгребной яме, а теперь дорвалась до настоящей жизни и кудахчешь, как курица: „Ах, „Щелкунчик“ в постановке Шемякина, прелесть, прелесть!“ „А выставка майолики — это же кусочек рая здесь, на земле, как ты не понимаешь!“ Как ты не понимаешь, что я устал от твоих щелкунчиков и кусочков!»

Он мог позволить себе критиковать ее одежду: «Господи, Зоя, ты невыносимо провинциальна! Ну что в твоем Скотопригоньевске, совсем не существовало понятия стиля и моды?! На кого ты похожа вообще?»

Он многое мог себе позволить. И она разрешала, искренне старалась не реагировать на его иронию, не позволяла себе рассердиться, обидеться, смеясь, отвечала, что насчет провинциальности — ну да, пусть так, но она хочет остаться самой собой.

В общем, они были очень разные, эти Кай и Герда, как две параллельные прямые, которым никогда не пересечься. Единственной точкой пересечения могла бы стать любовь, которая, как известно, не имеет никакого отношения ко всяким доказанным теоремам и правилам. Любовь могла бы стать чудом, но Зоя верила в чудеса и не отчаивалась. Однажды она совершенно серьезно сказала Павлику: «Ты меня не любишь. И может, даже никогда не полюбишь. Ладно… Это ничего. У меня хватит сил любить за двоих. Я поняла — тебя просто надо любить и спасать от самого себя».


Глава 9

С НОВЫМ ГОДОМ, ФРЕЙДЫ!


Дед Мороз оттолкнул Барбару, как ненужный предмет, стоящий на пути, и ворвался в коридор.

— Да вы что? — возмутилась она, но тут же поняла, что Морозу решительно плевать на ее крики протеста.

Следом за новогодним Дедом в коридор вбежали две гигантские Снегурочки — ростом под метр восемьдесят, в типичных снегурочьих костюмах и с фальшивыми косами.

— Ну, где гостей принимаете? — зычно крикнул Дед Мороз и, не дожидаясь ответа, ломанулся в гостиную.

Снегурочки ринулись за ним. Замыкала шествие Бася.

— С Новым годом, девочка! — пробасил Дед.

Соня, испуганно моргая, уставилась на него. Кошки бросились врассыпную.

Бася снова попыталась выяснить, в чем дело.

— Дак Новый год! — простодушно объяснил Дед Мороз. — У нас, Дедов, задача какая — всех обойти и не оставить без подарка. А для вас у нас такие подарки!

Он развязал красный блестящий мешок, нашарил там что-то и вытащил пистолет. Черный и всамделишный.

Бася с Соней отреагировали синхронно — душераздирающим криком. Их крик потонул в громовом раскате хохота Деда Мороза.

— Перейдем к следующим сюрпризам! — хмыкнул он. — Итак, делай раз, делай два, делай три! — Он эффектно стянул бороду и шапку.

Узнав Чувалова, Соня заверещала так, будто увидела по меньшей мере Кинг-Конга. Чувалов с удовлетворением отметил:

— Ага, узнала! И на том спасибо! — Он стянул маскарадный тулуп. — Ух, жарко! Совсем запарился!

Семен Чувалов обладал весьма колоритной внешностью: высокий рост, исключительно крепкое, мускулистое сложение. Добавьте сюда цыганскую смуглость лица, большие темные глаза и взрывной холерический темперамент.

В нем даже было нечто привлекательное, и Бася охотно верила, что Соню в нем прельстили не только его деньги. Объективно в Чувалове было какое-то грубое животное обаяние.

— К чему этот маскарад, Семен? — мрачно поинтересовалась Бася.

— А что, хозяюшка, ты мне не рада? — издеваясь, спросил Чувалов, с трудом сдерживая ярость.

Семен уже несколько дней разыскивал свою любовницу Соню по всему городу. Он и сам не ожидал, что ее уход окажется для него таким ударом, словно бы весь мир перевернулся! Притом что он не из тех мальчиков-колокольчиков, которые верят в любовь, читают стихи и захлебываются от телячьей нежности к какой-нибудь глупой бабе. В том, что все бабы дуры, а кроме того, еще и подлые стервы, с большей или меньшей погрешностью, Семен был убежден незыблемо.

И вот надо же было ему, Семену Чувалову, всеми уважаемому человеку, впасть в зависимость от какой-то дуры и стервы!

А ведь и впрямь настоящая зависимость! Ни есть, ни спать, ни тебе желать других дур и стерв! Нужна именно эта, что ты будешь делать! Тут, конечно, надо учесть и уязвленное мужское самолюбие, и гордость — как это она посмела его бросить! Да с Чуваловым еще никто так не поступал!

И поскольку Семен был не из тех людей, что понапрасну изводят себя на пустую рефлексию, он в первый же день после ухода Сони решил найти негодницу и разобраться с ней. Как именно разобраться — он и сам пока не знал, но следует отметить, что с каждым новым днем безрезультатных поисков любовницы его намерения становились все более недобрыми. Ну а к сегодняшнему дню Семен уже чувствовал, что готов на все.

— К чему, говоришь, маскарад? А что мне прикажете делать? — усмехнулся Чувалов. — Я Соньку по всему городу разыскиваю, обращаюсь к тебе, товарищ подруга, за помощью, разговариваю с тобой, заметь, по-хорошему! А ты врешь мне!

Последняя фраза была произнесена с откровенной яростью, так, что Бася и Соня едва не присели от испуга.

— «Сама не знаю, где она, Семен!» — передразнил Басю Чувалов. — Какие вы, бабы, лживые! Ну вот сегодня вы мне за все и ответите! Обе!

— Как ты догадался, что я здесь? — пролепетала Соня.

— Где тебе быть-то, курица безмозглая?! — хмыкнул Чувалов. — Беглянка гонимая! Нашла приют у подруги! Здесь тебе вечный приют и обеспечен!

— Ты о чем? — нервно дернулась Соня.

— О том! Тут навеки останетесь! В стену замурую! Обеих! — сверкнул глазами Чувалов.

— Мама! — горестно всхлипнула Соня.

— Думали провести меня?! А вот — дудки! Я решил Новый год встретить в обществе любимой женщины, а хочет она того или нет — дело десятое, перетерпит! Дай, думаю, приятное девушкам доставлю, позабавлю их! Сам в Деда Мороза вырядился, Митю-Витю — в Снегурочек!

Чувалов кивнул на Снегурочек-гигантов:

— Знакомьтесь, Митя и Витя!

Бася содрогнулась, взглянув на охранников Чувалова — в образе Снегурок те выглядели прямо-таки устрашающе.

— Взяли мы, значит, подарки для девочек и пошли! Консьержка на входе спросила: «Вы к кому?» А я ей: «С Новым годом, тетенька!» — и шоколадкой рот закрыл, и пошел поздравлять милых, дорогих людей! — Чувалов загоготал.

— Понятно, — горестно кивнула Бася. — А в красном балахоне это ты бегал у нас по квартире прошлой ночью?

— Чего? — Чувалов так искренне удивился, что та поняла: видимо, все-таки это был не он.

— Хотел бы я знать, какую вы дурь принимаете, товарищи женщины, что у вас по ночам кто-то в красном бегает!

— Ничего мы не принимаем! — возмутилась Соня. — Живем себе тихо-мирно! Страдаем! А ты приходишь к нам, приличным женщинам, и начинаешь орать, оскорблять нас!

— Приличные! — насмешливо повторил Чувалов. — Знаем мы таких «приличных»! Я вашего брата много повидал, прямо-таки ассорти из всяких разных дамочек, и понял, что оберток много, а начинка на самом деле одна. Притом дерьмовая!

Донжуанский список Чувалова и впрямь был обширным. А разочаровался он в женщинах давным-давно, еще когда в начале буйных девяностых загремел за решетку. Жена его возвращения дожидаться не стала, прислала письмо, мол, извини, ждать не буду, никто никому ничего не должен, развод — и чужие люди.

Чувалов сильно переживал и даже всерьез решил, что, когда выйдет через пять лет, переломает ей ноги.

Отсидел, вышел, пришел к бывшей жене. Поглядел на нее и понял, что — странное дело — ничего ему ни от нее, ни с ней не хочется. Даже ноги ломать. Она за пять лет в какую-то тетку превратилась, смотрит на него и ревет. «Ну, хрен с тобой, живите, тетя Мотя!» — подумал Чувалов и ушел.

И начался у него бурный период поисков идеальной женщины. Тем более что вскоре жизнь стала налаживаться: появились деньги, а с ними определенный статус. Это, как ни крути, женщин привлекает. Так что ему было из кого выбирать.

— Ну и иди в педики, какие проблемы! — с обидой выкрикнула Соня. — Чего ж ты жрешь эти конфеты, раз они дерьмовые?!

— Заткнись! — отрезал Чувалов. — Лучше послушай, что я скажу, тебе полезно будет узнать! Я такого добра, как ты, перебрал видимо-невидимо. Устроены вы, прямо скажем, незатейливо, как автоматы для приема купюр. И всегда в режиме ожидания. Бросишь туда денежку — счавкает в момент. Ни благодарности тебе, ни чувств, ни эмоций. Да ты на них и не рассчитываешь, — чего ж от автомата ждать? Тут все просто: денежка — взамен услуги. Как автомат с чаем, кофе или, скажем, сникерсом. Бросил денежку — оттуда сникерс, и все довольны. И я так жил, но потом в системе произошел какой-то сбой. — Чувалов развел руками. — Встретил я вот это чудо, — он указал на Соню, — и мне захотелось в придачу к сникерсу получить что-то еще, чего раньше не было. И она, дрянь такая, дала мне все основания думать, что это возможно. И что вы думаете? Я начал с ней строить отношения! Не как с автоматом, а как с нормальным человеком, как с женщиной, твою мать! Для начала изменил порядок расчетов. Вместо установленной таксы платил сверх, притом значительно! Купил ей весь набор Барби: шмотки, шубы, машину, наконец, квартиру на Крестовском, заметьте, острове! А мог бы где-нибудь на проспекте Павших комиссаров! А взамен практически ничего не требовал. Ну разве что самую малость — каплю нежности. Но эта подлая тварь, копеечная душа, сочла, что это слишком много, и отплатила мне черной неблагодарностью… Захожу я тут давеча к ней в гримерку с цветами и идеями насчет предстоящего вечера, а она с каким-то, понимаешь, черным Нигером фортеля выплясывает! Этого я, понятное дело, стерпеть никак не мог. И понеслось! Поучил ее маленько, арабу этому черному кости размял, тем и успокоился. Уже готов был все забыть, но эта дура в позу встала — я, мол, не вещь, как ты смеешь?! Я, говорит, уйду от тебя! И ведь ушла! Но ты живой-то от меня не уйдешь, имей в виду, — крикнул Чувалов. — Не выйдет!

— Ты любишь ее, Семен? — спросила Бася.

Чувалов почему-то рассвирепел:

— А вот не надо меня на понт брать, уважаемая! Люблю не люблю, тебя не касается!

— Может, и меня не касается? — с вызовом спросила Соня.

— И тебя не касается! — подтвердил Чувалов. — Твое дело такое — быть рядом — и все! Желательно молча. И на афроарабов не заглядываться.

— Семен, но ведь если человек тебе дорог, ты должен стремиться к тому, чтобы ему было хорошо! — Бася ласково попыталась указать Чувалову направление для правильных мыслей. Но шагать в этом направлении Семен не захотел и хмыкнул:

— Ну и что?

— Ну а если ей хорошо без тебя? — задала наводящий вопрос Бася и тут же по реакции Чувалова поняла, что это была неудачная реплика.

— Как это ей может быть хорошо без меня? — разозлился Чувалов. — Думай, что говоришь!

И Бася стала думать. Поняв, что дело серьезное и с Чуваловым шутки плохи, она постаралась вспомнить, как надо правильно вести себя в переговорах с террористами — когда-то читала в книжке, — и начала говорить с ним вкрадчиво и нежно, буквально как доктор с пациентом:

— Уважаемый Семен…

А вот Сонька, дура, изначально выбрала самую безнадежную, проигрышную стратегию — ушла в эмоции, стала орать, что она-де не вещь какая-нибудь, какого черта он о себе возомнил, и вообще, если он хочет оторвать ей голову — пусть отрывает, а ей наплевать!

Бася охнула — идиотка! Сейчас и впрямь ее глупую голову оторвут и скажут, что так и было.

Она изо всех сил пнула Соньку ногой, мол, окстись, закрой рот и сиди себе, молчи в тряпочку!

От удара Соня взвизгнула, залилась слезами, но апломба не растеряла, все равно выкрикивала что-то гоношистое.

— А что же дальше, Семен? — ласково поинтересовалась Бася. — Какие, позволь узнать, у тебя намерения в отношении нас?

— Пока не знаю, — пожал плечами Чувалов. — Человек я неуравновешенный, так что намерения могут измениться. Может, сам вас перестреляю, а может, парней попрошу. А пока отдыхайте — Новый год будем встречать! Чего такие кислые, дамочки? Смотрю, и ребята мои скучают! — Он кивнул на Митю с Витей. — Хорошие парни, только без башки совсем! Прикажу Мите вас утюгом пытать — сделает! Да, Митя?

Митя кивнул головой, похожей на бильярдный шар с приклеенной косой: мол, усе нормально, шеф, сделаем в лучшем виде.

«Этот и впрямь сделает, — внутренне содрогнулась Бася. — Бред какой-то… Надо что-то делать, пока он нас не перестрелял».

* * *


— Семен, мне надо в туалет!

Чувалов с подозрением уставился на Басю, но, поразмыслив, видимо, решил, что иногда действительно бывает нужно в туалет, и в этом нет ничего странного.

— Ладно, иди. Митя тебя проводит, чтобы не убежала. И кстати, давай сюда свой сотовый телефон! — с иезуитским коварством потребовал Чувалов.

Бася вздрогнула — вот сволочь, раскрыл ее план! Она-то, конечно, надеялась, что в туалете наберет знакомый номер милиции и…

Не тут-то было! А она еще считала Чувалова тупорогим! Он, оказывается, и думать умеет!

Вернувшись, она спросила:

— Семен, можно мне позвонить?

— Куда? — усмехнулся Чувалов.

Бася улыбнулась: мол, как бы тебе это объяснить…

— Одному поклоннику. Поздравить человека, все-таки Новый год…

— Валяй! — великодушно согласился Чувалов. — Только в моем присутствии! И имей в виду: я базар фильтрую. — Он протянул ей ее же сотовый телефон.

Первым делом Бася попыталась позвонить Зое, предупредить, чтобы та ни в коем случае не приходила домой, но, как назло, ее номер не отвечал.

Тогда Бася набрала номер, оставленный участковым Прохоровым, и тот сразу отозвался.

— Здравствуйте!

— Здрасьте. Это кто? — настороженно спросил Прохоров.

— Это я, неужели не узнали?

Бася широко улыбнулась, потому что в этот момент Чувалов уставился на нее с подозрением.

— Кто — «я»? — раздраженно уточнил Прохоров.

— Барбара Лесневская! Бася! Вы меня помните?

Прохоров вздохнул.

— Помню. И что вам надо?

— Помните, я вам сказала: если что — я вам позвоню?

— Ну и?

«Тупой, тупой!» — едва не застонала Бася, еще приторнее улыбнулась и нежно выдохнула в трубку:

— Ну так вот! Если что уже случилось!

— Послушайте, — очень нелюбезно начал Прохоров. — Сами разбирайтесь со своими проблемами!

— А вы что же, ко мне не зайдете?

— Как-нибудь потом, после праздников, — буркнул Прохоров.

— А я думала, вы придете сегодня, сейчас!

— Извините, не имею желания! — отрезал участковый и нажал отбой.

— Сволочь! — рявкнула Бася.

Итак, никто не придет и не спасет их! Кажется, и до Соньки дошло, что дело дрянь. Она даже решила сменить тактику переговоров и вполне миролюбиво и отчасти заискивающе сказала Чувалову:

— Семен, а почему бы нам не договориться по-хорошему?

— Это что значит? — заинтересовался Чувалов.

— Выпьем за Новый год, пожелаем друг другу нового счастья, да и разойдемся! — Соня подкрепила предложение самой обольстительной улыбкой.

— Ты мне зубы не заговаривай! — Чувалов стукнул кулаком по столу, и всем стало ясно, что его представление о хорошем расходится с Сониным. — И на новое счастье не рассчитывай! Небось того негра имеешь в виду?

— Ну при чем тут он! — всплеснула руками Соня. — Да и не было у нас с ним ничего!

— Ну, если это называется, что ничего не было, то я — российский патриарх! — усмехнулся Чувалов.

— Господи, да мы просто отрабатывали движения, танец!

— Ах, танец?! Ламбаду, что ли? Ну да, я же забыл — ты у нас танцорка! — Казалось, воспоминание о злосчастном афроарабе вызвало у Чувалова очередную волну гнева. Он вдруг закричал:

— А ну, танцуй, танцорка дешевая!

— Не хочу, — потупилась Соня, — настроения нет!

— Танцуй, я сказал! — рявкнул Чувалов. — Фильм индийский «Танцор диско» смотрела? Там так было: «Пока ты танцуешь, он живет». Какая-то фигня в этом роде! Вот пока ты танцуешь — вы с подружкой живете! А потом — прощайте, девушки!

Соня всхлипнула.

— Лучше давай по-хорошему! — предупредил Чувалов.

Соня встала с дивана, вышла на середину комнаты и начала танцевать.

— Пошустрее! — крикнул Чувалов. — Чего как полудохлая?

Соня прибавила темп.

— А почему без улыбки? — не унимался мучитель.

Соня нацепила на лицо вымученную улыбку, похожую на гримасу.

— Так-то лучше! — удовлетворенно крякнул Чувалов.

Зазвонил Басин мобильный.

— Не брать! — грозно приказал Чувалов.

Телефон попиликал и смолк, однако вскоре за мобильным подал голос городской.

— Ладно, ответь, — разрешил Чувалов. — Но без глупостей!

Бася подняла трубку.

— С Новым годом, дорогая! — раздался голос, от которого Бася мгновенно впала в ступор.

— Эд? — переспросила она, не веря своим ушам.

* * *


— Как ты, Барбара? — поинтересовался ее бывший любовник.

Бася молчала, не зная, что ответить на этот вопрос.

Эд истолковал ее молчание по-своему:

— Сердишься? Зря… Знаешь, Барбара, я много думал о нас… Наверное, мы погорячились и оба были не правы…

— Ты называешь это «погорячились»? — с горечью выдохнула Бася. Мысленно она добавила примерно следующее: «Да ты просто убил меня, без ножа зарезал! Пустил всю жизнь под откос! С того самого дня, как мы расстались, моя жизнь, кстати, туда и катится, и даже разъяренный бандит с пистолетом, который слушает сейчас наш разговор, — это продолжение и следствие того дня, когда ты бросил меня. Вот так-то, любимый!»

Вслух же она сказала:

— Как мило, Эд! Убить человека, а потом позвонить поинтересоваться — все ли у него в порядке! Нет! У меня далеко не все в порядке!

Чувалов сделал угрожающий жест в ее сторону: мол, не вздумай распространяться в подробностях, что именно не в порядке.

— Я понял, Барбара, — мягко отозвался Эд. — Поверь мне, я сожалею… Скажи, мы могли бы встретиться в ближайшее время? Нам необходимо многое обсудить и, возможно, кое-что пересмотреть.

Сердце Баси застучало, конечно: вот оно, спасение! Эд — сильный, смелый, он столько раз играл в фильмах настоящих мачо и мастерски крушил врагам челюсти направо и налево. Вот ее спаситель! Ей захотелось крикнуть: «Эд, пожалуйста, приезжай, спаси меня, тут три бандита, моя жизнь в опасности, и вообще мне очень плохо без тебя!». Но, заметив взгляд Чувалова, она осеклась, и ее мысли понеслись в другом направлении: в неравной борьбе с Чуваловым и лже-Снегурочками Эд обречен — они убьют его. И Бася принесла себя в жертву любви — отказалась от последней возможной надежды на спасение. «Нет, мой неверный возлюбленный, не надо лететь ко мне на помощь, живи и будь счастлив! Потом ты узнаешь, что мой хладный труп нашли под новогодней елкой, и, может быть поймешь, как жестоко и подло ты поступил со мной, но будет уже поздно, слишком поздно…»

— Нет, Эд, мы не можем встретиться. Ни сейчас, ни завтра, ни вообще когда бы то ни было. Почему? Потому. Без объяснения причин. Прощай! — Бася положила трубку и залилась слезами.

Сонька даже танцевать перестала, притормозила и с сожалением уставилась на подругу.

— Пляши! — приказал Чувалов.

Соня послушно задергалась вновь то ли в танце, то ли уже в конвульсиях. А вот Бася после разговора с Эдом словно с цепи сорвалась. Сложно сказать, что на нее так подействовало — возможно, осознание того, что она чуть было не обрела потерянного возлюбленного и тут же потеряла его вновь, навсегда.

У нее пропало всякое благоразумие, равно как желание вести с террористами переговоры, и она проорала Чувалову:

— Слушай, ты, Хосе-Педро, фиг ли ты приходишь в мой дом со своей бразильской мелодрамой и отравляешь мне праздник? Между прочим, у меня тоже личная жизнь полетела под откос, и может, мне бы тоже хотелось бегать по городу с пистолетом, чтобы вернуть любовника!

— Не ори! — добродушно попытался остановить ее Чувалов.

— А вот буду! — усмехнулась Бася. — И ты не сможешь мне это запретить!

Чувалов сделал угрожающий жест рукой, как будто замахнулся.

— Не смей! — закричала Бася. — Меня вообще нельзя трогать! Я беременна!

Чувалов посмотрел на нее с недоумением.

— Да, представь себе, беременна! — с гордостью повторила Бася. — Неужели ты, Семен, можешь поднять руку на беременную женщину?!

— Врешь, поди! — предположил Чувалов. — У вас это самая коронная отмазка, чуть что — «я беременна»!

— Не врет! Правда беременна! — подтвердила Соня.

— Может, и ты беременна? — усмехнулся Чувалов.

— Еще чего! Не дождешься! — Для большей выразительности Соня показала кукиш.

— Жаль, — искренне расстроился Чувалов. — Это бы тебя спасло.

— От чего? — изумилась Соня.

— От моего гнева!

— И что было бы? — Соня перестала танцевать.

— Ничего, — развел руками Чувалов. — Пошли бы домой отмечать Новый год. После праздников поженились бы и зажили как люди: дети, то-се!

Соня упрямо покачала головой:

— А я не хочу то-се! И замуж за тебя не хочу, и вообще ты мне противен! И плясать я больше не буду!

И тут Чувалов озверел. Подскочил к столу, сбросил пару салатниц, хорошо еще, что пустых.

— Молчать, бабы! — Он гаркнул так, что вздрогнули даже его Снегурочки.

— Поубиваю и закопаю в снег!

— А при чем здесь Барбара? — воскликнула Соня, у которой проснулось чувство долга. — Почему она должна страдать из-за меня? Баську не трогай! Она вообще неприкосновенная!

— Обеих порешу! За компанию! — усмехнулся Чувалов. — Чтобы тебе одной скучно не было!

— Она беременна!

— А я здесь ни при чем! — отрезал Чувалов. — Все, харэ, девушки, заткните свои пасти. Кстати, поесть, что ли?! Я, пока Соньку разыскивал, оголодал. Да и мужики не откажутся. Так, чего тут у нас?

Чувалов оглядел стол и остался доволен.

— А пожрать вы, дамочки, не дуры! Ишь, как подсуетились! — Внезапно на его лице мелькнула тень сомнения. — Да точно ли вы собирались Новый год встречать вдвоем?

— Точно! — заверила Соня.

— А чего жратвы столько?

— Господи, — вздохнула Бася. — В кои-то веки решили завязать с диетой и поесть по-человечески! Успокойся, Семен, мы никого не ждем! Сказали же тебе!

— Хорошо, — кивнул Чувалов. — Верю. Но имейте в виду, если кто из мужиков сейчас придет, вам всем будет один большой жестокий капец!

— Прийти может только Зоя, — сказала Бася, — моя родственница, и больше никто.

— На Зою капец не распространяется, — великодушно решил Чувалов. — А вот на мужиков… — Он пододвинул к себе тарелку с салатом и пригласил Митю и Витю присоединиться.

Раздался звонок в дверь. Бася вздрогнула: неужели Зоя? Бедная девочка, и она попадет в эту заварушку!

— Сиди, я сам открою! — велел Чувалов. — А лучше идем вместе!

В сопровождении Чувалова и Вити Бася подошла к дверям.

— Открывай! — скомандовал Чувалов, спрятав пистолет за спину.

Бася открыла дверь и вскрикнула. На пороге стоял молодой мужчина в длинном пальто, с цветами и тортом.

— Это кто? — спросил Чувалов тоном, не предвещающим ничего хорошего.


Глава 10

ЗАЛОЖНИКИ ЛЮБВИ


— С Новым годом! — ослепительно улыбнулся незнакомец.

— Угу, — буркнул Чувалов, — проходи! У нас тут весело!

Гость доверчиво вошел в прихожую. Чувалов тут же захлопнул за ним дверь и для надежности закрыл ее на замок.

— Мышеловка захлопнулась, — удовлетворенно кивнул Чувалов. — А теперь, девки, отвечайте, что это за хмырь?

«Ну попали!» — с тоской поняла Бася.

— Я не знаю, Семен, в первый раз его вижу!

— Значит, он не к тебе, а к шалаве Соньке пришел? — закричал Чувалов, утверждаясь в своих худших подозрениях.

В коридор выскочила Соня.

— Я здесь ни при чем, — пролепетала она, вспомнив сцену дикой расправы над афроарабом.

Пришелец с цветами изумленно наблюдал за происходящим.

— Слышь, хмырь, ты к кому пришел?

Незнакомец улыбнулся:

— Да, собственно, ни к кому!

— Ты мне сказочки не рассказывай! — крикнул Чувалов, теряя всякое терпение. — Типа, шел мимо и решил зайти на огонек?

Незнакомец протянул цветы и торт Чувалову.

— Это вам!

— Мне?! — обиделся Чувалов.

— Ну, раз вы хозяин, значит, вам.

Чувалов хмыкнул, указав на Басю:

— Хозяйка — она. Только не надо делать вид, что ты этого не знаешь. Ненатурально играешь, не верю! Сейчас детектор лжи подключим и выясним правду! А детектор у нас знаешь какой? Утюжком тебя прижжем, и сам все расскажешь!

Незнакомец пожал плечами:

— Суровый вы какой! Сразу утюгом. Зачем же так? Видите ли, я жил в этой квартире много лет назад. Ну, то есть я был тогда очень маленьким… А потом мы с родителями уехали из России, и я не был здесь целую вечность.

— Так это вы звонили днем? — поняла Бася.

Незнакомец вручил ей цветы.

— Признаюсь, я. Извините, вы мне отказали, а я все-таки проявил настойчивость, пришел… Наверное, это назойливость. Но вот в Европе, например, даже традиция есть — в Рождество каждый может прийти в гости к незнакомым людям и его примут; и утюгом пытать не будут.

— У нас тут не Европа! — мрачно проговорил Чувалов. — Это Россия!

По лицу незнакомца было видно, что кое-что о различиях культурных традиций он уже начал понимать.

— Ну кто же знал, что у вас в России такие нравы… Плохого-то я не хотел ничего… Думал, зайду на пять минут, поздравлю хозяев и уйду. Ну раз я не вовремя, то, очевидно, мне лучше удалиться. Всего наилучшего! — Он направился к двери. — Откройте, пожалуйста!

— Стоять! — рявкнул Чувалов. — Кто сюда попадет, отсюда уже не выйдет! Тут по моим правилам Новый год встречают. Останешься с нами!

Гость вопросительно взглянул на Басю. Она печально улыбнулась:

— Делайте, что вам говорят. Мы все здесь — заложники.

Они вернулись в гостиную.

Чувалов усадил гостя за стол напротив себя.

— Рассказывай!

— Да рассказывать-то нечего, — усмехнулся незнакомец. — Главное уже рассказал. Давно не был в России, а тут представилась возможность провести здесь рождественские каникулы. Позавчера прилетел в Петербург, можно сказать, открыл для себя и страну, и город, захотел побывать в квартире, где жили мои родители, бабушки и дедушки, и вот пришел… Кто же знал, что мой визит окажется так некстати?

Пока он говорил, Бася рассматривала его. Высокий, стройный, возраст около тридцати пяти, черты лица, пожалуй, неправильные — лоб слишком высокий, нос немного длинноват — в общем, все по отдельности далеко от идеала, а в целом смотрится гармонично. Глаза красивые — темные, выразительные… Улыбка обаятельная — стоит ему улыбнуться, и лицо как будто преображается. Тщательно, не без шика, одет — дорогое классическое пальто, хороший костюм…

Бася и букет оценила — на цветах мужчина не экономил. Букетик из приличной цветочной лавки.

— Как зовут-то тебя? — спросил Чувалов.

— Иван.

— Ну очень нерусское имя! — усмехнулся Семен. — А ну, парни, давайте проверим Ванины документы. Посмотрим, из какой такой Европы он пожаловал!

— Гони пачпорт, — ухмыльнулся Снегурочка Витя.

Иван достал из внутреннего кармана портмоне и протянул Чувалову.

Тот просмотрел предъявленные документы.

— Таможня дает добро, Иван! Только почему ты по-нашему здорово шпрехаешь? Вообще без акцента?

— Так ведь я русский и есть. Меня и воспитывали так, чтобы я знал родной язык. Рад, что вы оценили!

Чувалов усмехнулся:

— Ладно, допустим, я тебе верю. Предположим, ты действительно Иван из (во дает!) Лос-Анджелеса. Ну и что? Может, ты Сонькин хахаль и пришел, чтобы увезти ее туда?!

Иван взглянул на Чувалова с укоризной:

— Простите, я даже не знаком с этой женщиной!

— Кажется, не врет, — задумчиво проговорил Чувалов. — Ладно, отдыхай, Ваня. Извини, но до утра ты отсюда не выйдешь, придется здесь Новый год встречать, а то кто тебя знает — побежишь, глупостей наделаешь, заявишь куда-нибудь, а тут дело пахнет международным скандалом.

— Но мне надо идти! — вскинулся Иван.

— Сидеть! Не суетиться! — строго приказал Чувалов. — Видел, какой у меня серьезный аргумент имеется? — Он показал пистолет.

Иван послушно сел.

— И вообще, Иван, знаешь первый пункт устава публичного дома? — Чувалов расхохотался: — Не суетиться под клиентом! Суетиться вообще не надо. Расслабься, Ваня! Сиди, отдыхай культурно. Поешь чего-нибудь, вон «Огонек» по телику посмотри. А мы тут пока дальше разбираться будем.

— А что здесь вообще происходит? — поинтересовался Иван.

— Любовная драма! — пояснила Бася. — Мы все — заложники любви!

— А, — улыбнулся Иван. — Я про это много читал: Достоевский, Толстой, страсти и чувства на разрыв!

— Это точно, мы такие, — с гордостью подтвердил Чувалов. — Вот я, например, уговариваю эту женщину быть со мной, а она, тупая курица, отказывается. И что мне остается сделать? Только свернуть этой тупой курице шею!

Услышав угрозу в свой адрес, Соня вновь закружилась в танце.

* * *


«Тяжелый, горячечный бред, — вздохнула Бася, — куда там Плантагенетам до меня, по степени безумия я их давно обскакала! В новогоднюю ночь оказалась заложницей в собственной квартире, моя лучшая подруга танцует, как заведенная игрушечная обезьянка, за столом сидят чужие неприятные люди, и прекратить это сумасшествие совершенно не в моей власти! А ведь как чудесно я встречала прошлый Новый год! Каким прекрасным и гармоничным был тот праздник!» Тридцать первого вечером Бася отправилась на новогодний концерт в Мариинский театр, а ближе к полуночи заехала в гости к старым приятелям, где ее ждали и где ей обрадовались. Там была елка, веселились дети, и Бася, уже пьяная, расчувствовавшись, слушала рождественские стихи в их исполнении. В общем, отметили Новый год душевно и славно. Потом вышли на Дворцовую площадь, пускали фейерверки, пили шампанское. Было ощущение того, что живешь как-то правильно, и что жить, вообще говоря, — стоит, и что впереди еще много хорошего, целая череда даров судьбы.

А сейчас что?

М-да, Барбара, как далеко ты зашла в поисках собственного стиля! Прав Чувалов — ноги бы тебе переломать!

Господи, много ли надо человеку для счастья? Просто чтобы сейчас все посторонние испарились, исчезли, истлели, наконец, а Бася с Соней, выпив шампанского, вышли потом на улицу, в ночь, туда, где снег. Зажгли бы бенгальские огни на Дворцовой площади. И было бы им хорошо. Только отчего-то эта малость невозможна.

Нет, ну надо же — сколько раз Бася сама создавала «обстоятельства» для своих героев в виде конфликтов и разнообразных преград — ведь писатель обязан героя слегка притопить, придушить, обрушить на него град всяческих препятствий! И вот сама выступает в этой роли! Со всех сторон на нее сыплются дерьмо и препятствия, — только успевай уворачиваться, и совершенно непонятно, как со всем этим справиться и что ждет в финале…

— Представляете, это мой первый Новый год в России! — гордо сообщил Иван присутствующим, которые, к сожалению, никуда не испарились и не истлели, а сидели себе за Басиным столом с наглыми мордами хозяев квартиры и жизни и жрали салат. У Снегурочки Мити конец фальшивой косы попал в тарелку.

«И что этот заграничный придурок сидит и улыбается! — Бася чувствовала сильное раздражение именно к Ивану, хотя он только улыбался и ничего более, даже не ел ничего. — Принесла его нелегкая! — Бася пробуравила его взглядом. — И улыбается, как дурачок! А еще рассматривает нас, как зверей в зоопарке, с каким-то анатомическим интересом! Небось в Лос-Анджелесе за такой показ деньги платят! А тут бесплатное кино! И чего, спрашивается, приперся со своими романтическими бреднями? Жил он тут, видите ли! Да это вообще дом девятнадцатого века! Тут много кто жил и умер! Если все приходить начнут, то нынешним хозяевам никакого покоя не будет!»

Бася поняла, что закипает, и гневно сказала Ивану:

— Что вы все время улыбаетесь? В кино попали? Я вообще не понимаю, чему вы радуетесь! Это кино может для всех нас плохо закончиться!

— Но что же мне делать? — растерялся Иван. — Впадать в истерику, кричать, умолять о пощаде? Я не так воспитан.

— Воспитан он, видите ли, не так! — фыркнула Бася. — Тоже мне, потомок королей! Возможно, мне тоже воспитание не позволяет встречать Новый год в обществе бандюганов и наблюдать, как они чавкают за моим столом! — Бася метнула ненавидящий взгляд в сторону Мити и Вити.

— Давай-ка без шума и бунта, дорогуша! И революцию мне тут не устраивай! — предупредил Чувалов.

Иван смутился и пробормотал, что приносит Басе свои извинения, в том числе даже за то, в чем лично он не виноват.

Бася смягчилась, махнула рукой — ладно, мол, прощаю. Живите, пока Чувалов нам всем разрешает.

— А почему эта женщина все время танцует? — спросил Иван, с интересом наблюдая за Соней.

— Это я ей приказал! — сказал Чувалов. — А прикажу — будет ползать!

— Зачем же так? — удивился Иван. — Красивая женщина… Танцует хорошо. А вы — «ползать»… Знаете, я большую часть жизни прожил не в России, и мне все-таки непонятны вот эти ваши страсти, максимализм. Неужели нельзя как-то по-другому?

Чувалов философски вздохнул: дескать, по-другому никак нельзя, да и не получается.

— Мы, русские, такие — или все, или ничего! Ты, кстати, кто по профессии?

— Юрист.

— Вот! — почему-то обрадовался Чувалов. — Выходит, законы хорошо знаешь?

— Знаю, — подтвердил Иван. — И могу сказать со всей ответственностью, что нет такого закона, чтобы захватить женщину и удерживать против ее воли!

— Двух женщин! — мрачно добавила Бася.

— Слышь, юрист, не гони! — усмехнулся Чувалов. — Есть один закон — закон силы!

Бася вздохнула — этого несостоявшегося русского из Лос-Анджелеса даже жалко, наверное, и сам пока не понимает, во что вляпался. Тьфу — опять улыбается! Интересно, его вообще что-то может вывести из себя? Вот люди! Гвозди бы делать из этих людей!

— Хотите посмотреть квартиру? — предложила она Ивану. — Раз уж вы пришли облобызать эти стены, я вам их покажу! Семен, будь другом, окажи любезность — дозволь мне походить по моей собственной квартире! Все равно ключи от двери у тебя, этаж третий, в окно не выпрыгнем, так что не бойся!

Чувалов согласился:

— Валяйте, только без глупостей! Витек, присмотри за ними. Кстати, Иван, гони свой телефончик!

Иван усмехнулся:

— Все-таки нравы у вас дикие… Ни в одной стране мира со мной так не обращались! — Он вытащил из кармана телефон. — Извольте!

* * *


— Насколько все это серьезно? — шепотом спросил Иван, когда они вышли из гостиной.

— Боюсь, более чем. Знаете, Чувалов и всегда был психом, а тут совсем спятил.

— А кто он?

— Бандит!

— В смысле, мафия?

— Не совсем… Как бы это вам объяснить? Он раньше был бандит, уголовник, а теперь уважаемый человек, доверенное лицо депутата, но от этого ничего не изменилось, замашки у него все равно остались бандитскими!

— Сложно у вас все, — вздохнул Иван. — А можно ли как-то сообщить в полицию?

— Ой, наша милиция — это такой кошмар, извините… Я пробовала им рассказать о происходящем, так мой рассказ никто не воспринял всерьез. Меня почему-то сочли сумасшедшей.

— Но ведь должен быть какой-то выход, — предположил Иван. — Есть возможность выбраться из квартиры?

Бася, едва не плача, ответила, что входная дверь закрыта на ключ, все телефоны Чувалов отобрал, и этаж третий, так что вариантов практически нет.

— Мы обречены! — с нотой подлинного трагизма подытожила Бася.

— Будем надеяться на лучшее, — оптимистично отозвался Иван.

«Это у вас там, в Америке, можно надеяться на лучшее, — подумала Бася, — а каждому родившемуся в Петербурге ясно, что уповать на лучшее даже вредно — с идиотской оптимистичной философией гарантированно попадешь впросак. Гораздо правильнее все время ждать подвоха, не расслабляться, тогда, глядишь, и пронесет…»

— Слушайте, а если с ним договориться по-хорошему? Например, дать денег?

Как хреново ни было Басе в этот момент, она не смогла удержаться от смеха:

— Денег! Да он сам кому хочешь денег даст!

— Ну, тогда остается только положиться на волю провидения и ждать, чем все закончится! — Иван подошел к окну — там открывался потрясающий вид на Мойку. — Смотрите, снег все идет! — Иван обрадовался совершенно по-детски: — Знаете, я так давно мечтал о снеге… Представлял, как я приеду в Россию именно зимой, чтобы увидеть снег!

— Мне вас жаль, — вздохнула Бася. — Получается, вы тоже вляпались ни за что ни про что! Мечтали о снеге, наверное, представляли себе какой-то особенный русский Новый год — очень веселый и душевный, а на деле попали в такую идиотскую ситуацию!

Иван махнул рукой и рассмеялся:

— Да будет вам сгущать краски! Я лично не чувствую себя жертвой обстоятельств. Ну не попал бы я сегодня в этот дом, и что? Сидел бы сейчас в своем номере в отеле и в полном одиночестве пил шампанское…

Бася взглянула с удивлением:

— А что, простите, плохого в том, что можно спокойно выпить шампанского в одиночестве, без суеты и бандитов? Я бы лично не отказалась…

— Наверное, вы думаете, что я идиот или настолько изнемогаю от скуки, что жажду любых впечатлений? Ну, признайтесь?!

Бася натянуто улыбнулась:

— Да ничего такого я вообще-то не думала…

— Думали! — улыбнулся Иван. — И скорее всего вы правы. Наверное, действительно в Россию я ехал не только за снегом, но и за впечатлениями, и вот даже, как оказалось, за приключениями. Знаете, идея посетить квартиру, в которой я когда-то жил, возникла совершенно спонтанно… Можно сказать, этой ночью… Я оказался в одном прелестном ресторане и выпил несколько больше обычного… А когда вышел в ночной город, совершенно расчувствовался, знаете ли. Шел снег, и Ангел плыл над городом… И это были такие волшебные декорации, ну просто идеальный фон для того, чтобы почувствовать себя проснувшимся, растревоженным, захотеть впечатлений и странностей, каких у меня в моей размеренной жизни уже давным-давно не случалось. Гуляя по набережной, я остановился у дома, где жили когда-то мои близкие. В окне увидел силуэт женщины. Захотелось узнать, кто она, побывать в нашей бывшей квартире, и я решил, что завтра непременно приду сюда…

— Ну надо же, как романтично! — не удержалась от иронии Бася.

Иван усмехнулся:

— Да, вы правы! Наверное, какой-нибудь писательнице, автору дамских романов, должно понравиться!

Бася хмыкнула:

— Не скажите! Лично мне не нравится! Никогда бы не использовала такую банальность в своих книгах! Больше подходит для детской литературы!

— А вы что, пишете дамские романы?

Бася кивнула.

— Боже, какой ужас! — расхохотался Иван. — Ну тогда понятно!

Бася вскипела: «Да что им всем понятно? Стоит кому-нибудь сказать, что она писательница — и в ответ сразу снисходительная понимающая улыбка, мол, это многое объясняет. А что это по большому счету может объяснить?»

Она взглянула на Ивана с откровенным неодобрением, и он смутился.

— Извините, я вовсе не хотел вас обидеть… А что касается моей истории, она не подходит даже для дамских романов!

— Ладно, извиняю! Значит, вы здесь в первый раз?

— Да. Конечно, я всегда хотел сюда приехать, и вот, наконец, сбылось! Да еще под Новый год и при таких обстоятельствах… — Он улыбнулся.

— Извините, но я все равно не понимаю вашей радости. Вот перестреляют нас всех, как куропаток, и окажется ваше первое путешествие в пространства мятежного русского духа последним!

Он улыбнулся:

— Чтобы понять, надо знать, почему я приехал в Петербург.

* * *


Он и сам знал, что это нехорошо. Неправильно. Вообще не достойно настоящего мужчины. Рефлексию, ипохондрию и прочую ерунду надо бы оставить женщинам. Пусть пользуются. Но понимая все это и стараясь следовать правилам, прописанным для настоящих мужчин, Иван вступал в противоречие между «знаю, как надо» и «делаю, как надо», потому что свой сплин, затяжную депрессию одолеть не мог.

Как это вообще случилось, что взрослый тридцатитрехлетний мужчина, с крепкой нервной системой и внушительным жалованьем в преуспевающей компании, живущий в одном из красивейших городов мира, вдруг занедужил беспричинной тоской и томлением в стиле героев русских классических романов?

А вот так — накрыло, как стихией или болезнью, гриппом или там ветрянкой. Возможен еще вариант — сразило пулей. В общем, внезапно, безжалостно и не выбирая жертву.

Симптоматика: тоска, ипохондрия, апатия (когда ничего не хочешь и ничто не радует), пресыщенность, ощущение большого внутреннего конфликта. Вдобавок к этому некая русская червоточинка (это когда какой-то червячок подсасывает — все не то! не так! жизнь проходит! оказался в сумрачном лесу! как быть и что делать?! Ну и так далее).

Насчет русских сомнений и вопросов — этим он обязан родителям. Сказывается славянская кровь предков, да и русская матушка нашпиговала его, как рождественского поросенка, русской классикой и разнообразными опасными идеями (даже отец-американец не спас ситуацию).

Мать и обожаемые Иваном тетки впрыснули ему яда в кровь этой русскостью, и он теперь обречен до скончания века маяться всякими проклятыми вечными вопросами (а оно ему надо?) и алкать встречи с какой-нибудь Наташей Ростовой (в дозамужнем, разумеется, периоде), а на обычную женщину, получается, и не согласен.

Может, поэтому он недавно расстался с подругой-американкой. Три года были вместе, его все устраивало — и вдруг взял и разорвал отношения.

Хотя женщина, в сущности, была хорошая. С другой стороны, это не повод для серьезных и длительных отношений!

Что ты будешь делать — ему хотелось чего-то большего! Например, любви. Он где-то читал, что это бывает. У некоторых.

Нет, вы не подумайте плохого — прочь китчевый образ тоскующего демона или угрюмого мизантропа. На самом деле, все в его жизни было не столь печально.

Жил Иван в солнечном Лос-Анджелесе, зарабатывал приличные деньги в адвокатской конторе, много путешествовал по миру, сибаритствовал, увлекался прекрасными дамами, и — главное — до поры до времени все это его радовало. А потом вдруг — упс! — и перестало радовать. Система, что ли, дала сбой, но только радость закончилась. Жить, конечно, можно и без нее, и даже функционировать, но, согласитесь, это сказывается на качестве жизни, снижает общий фон.

Конечно, печалиться и рефлектировать Ивану приходилось и прежде (он ведь не идиот, который всегда и при любых обстоятельствах весело пускает слюни и жизнерадостно смеется), но раньше подобные напасти проходили довольно быстро, быстрее, чем легкая простуда.

Тем более когда жизненный маршрут задан на годы вперед, а рабочий день расписан по минутам, не до рефлексии. Для нее, родимой, нужно много свободного времени и нерастраченных душевных сил.

Но в этот раз его прижало серьезно — он впал в затяжную депрессию, и даже работа перестала являться смыслом. К тому же рождественские каникулы, стало быть, много свободного времени.

Иван стал думать, чем бы его заполнить.

Поехать куда-нибудь? Раньше, когда становилось пусто, он брал билет и в самолете-поезде-автомобиле начинал чувствовать, как пустота отступает и наполняется жизнью, впечатлениями. Но теперь, кажется, приехали, с концами. Потому что ехать никуда не хочется, даже в любимую Италию. А хочется чего-то такого… Необыкновенного. Он и сам не знал, что это вообще может быть. И пустота не отступала — заняла оборонительную позицию и ни в какую… Мол, черта с два меня подвинешь!

С жиру беситесь, батенька, сказал бы кто-нибудь и, возможно, оказался бы прав…

Да только что разбираться в причинах, когда следствие — вот оно: в канун Рождества ему стало одиноко, тоскливо и скучно. Смешно — человек заскучал в Лос-Анджелесе, о котором во всех путеводителях пишут как об одном из «крупнейших мировых центров индустрии развлечений».

Он вернулся из ресторана, немного почитал, включил фильм про Бонда. Вот настоящий мужчина! Все время бежит куда-то, кого-то спасает. Молодец, что тут скажешь! Таких молодцов делают героями комиксов и таких любят женщины. Вот если бы Иван с детства воспитывался на подобной мифологии для масскульта, а не на романах Толстого и Достоевского, глядишь, у него и проблем было бы меньше.

Он благополучно проспал вторую серию Бондианы, а проснувшись, понял, что надо что-то менять. Срочно.

Он где-то слышал, будто депрессию можно лечить холодом, а значит, снегом. Может, как раз вариант? Да и в чем проблема? Снег пока еще радость, вполне доступная в определенных географических широтах. Нужно просто взять и поехать туда. Швейцария? Канада? Не то… Какого-то особенного снега хочется. Неужели Россия, куда он много раз собирался, но всякий раз что-то останавливало… Россия. Раша. Родина его матери. Что он вообще о ней знает как о реальной стране? Не совсем же он сентиментальный идиот, чтобы считать соответствующим действительности тот частью романтизированный, частью демонизированный образ страны, сложившийся в его воображении благодаря книгам и музыке.

Почему бы и не отправиться туда?

Собственно, у него даже не было времени подумать, — настолько быстро все произошло. Уже на следующий день он вылетел в Россию.

В самолете он спросил себя: «А зачем я туда лечу?»

Ответ пришел сам собой: «Посмотреть на снег».

* * *


Прилетев, Иван попал в царство снега. В эти дни на Петербург обрушился фантастический снегопад. Засыпанные до самых крыш машины, бредущие по колено в снегу пешеходы. Все это напоминало город из сказки, в которой волшебный горшочек варил кашу и она текла по улицам и площадям.

Иван радовался как ребенок — вот оно, чудо! Столько снега он никогда не видел!

Он даже спросил у портье — всегда ли здесь так? Тот растерянно ответил, что подобного не припомнит.

В первый же день он отправился гулять по городу и застыл, глядя на Александрийского Ангела, что через снег и метель плыл над городом.

В какой-то момент у Ивана закружилась голова, и он перестал понимать, где он и кто он. Что-то в этой истории было от вечности, отчего действительно могла закружиться голова…

На Дворцовой площади лежали огромные снежные горы — их убирали несчастные, замерзшие солдатики, и это, учитывая количество снега и то, что он продолжал идти, выглядело прямо-таки сизифовым трудом.

Неподалеку от них подросток закапывал юную спутницу в снежную кучу. Та верещала и явно не имела ничего против. Иван, улыбаясь, смотрел на влюбленную парочку…

Пробили часы на Зимнем дворце…

Иван вдруг почувствовал странное волнение и шальную радость.

Озябнув, он зашел в милое кафе, выпил согревающий имбирный чай и долго смотрел, как за окном набережную реки Мойки засыпает снег.

Ему казалось, что он — затерянный в пространстве и времени пленник снега.

На следующий день он вновь долго бродил по городу.

Вечером опять оказался на Дворцовой. В этот раз площадь произвела на него еще большее впечатление. На ней выстроили фантастическую театральную декорацию — лес из сосен и елей (как выяснилось, для предстоящего новогоднего праздника), а Эрмитаж подсвечивали волшебным сиреневым цветом.

Над всем этим царила абсолютно полная, огромная луна, и Александрийский Ангел плыл над городом…

По дороге в отель он остановился возле одного из домов на набережной Мойки. Это был тот самый дом.

Вспомнились рассказы матери: «Дом был удивительный. Этажом выше жил сын князя Н. С ним соседствовал красный комиссар К., который ухаживал за внучкой князя. Такая очень петербургская тема, когда все перемешано и параллельно проживаются самые разные жизненные истории…»

Он еще раз взглянул на окна. В одном был виден женский силуэт.

«Интересно, кто эта женщина?»

Воображение заработало, и ему захотелось побывать в той самой квартире…

* * *


Но даже в самом смелом воображении не могла бы возникнуть такая история и такая женщина, которая сейчас стояла напротив него.

— Послушайте, Барбара, а может, все еще наладится?! Ну, в смысле, этот мужчина с вашей подругой о чем-нибудь договорятся, ведь что-то же их раньше связывало?

Бася махнула рукой:

— Вряд ли…

Иван прислушался к разговорам в соседней комнате.

— Кажется, там вполне спокойно и мирно беседуют.

Как только он произнес эту фразу, из комнаты донесся разъяренный крик Чувалова, который кричал, что Соня его не понимает и надо бы настучать по ее безмозглой голове.

Иван усмехнулся:

— М-да, прямо-таки закон Мерфи: если вам показалось, что ситуация улучшилась, значит, вы просто чего-то не заметили.

— Я уверена — они не договорятся! Надо что-то придумать. Должен же быть какой-то выход!

— Не переживайте. В крайнем случае я вас спасу, пожертвовав собой!

Бася взглянула на него с удивлением — шутит он или как?

Иван заверил, что все серьезно.

Бася фыркнула, ну-ну, мол, ловлю вас на слове!

— Эй, гаврики! — На пороге возник Чувалов. — Чего шушукаетесь? Идите в общество. Нам без вас скучно!

* * *


До Нового года оставалось всего ничего. Чувалов неожиданно раздобрился и пригласил присутствующих сесть за стол.

Только Соня продолжала танцевать, как заведенная.

— Помилуйте, ну это уже явный перебор, вступился за даму Иван. — Я, например, не смогу ни есть, ни пить, видя, как она танцует!

— Чего на рожон лезешь? — нахмурился Чувалов.

Иван усмехнулся:

— Да я бы не только на рожон, я бы и драться полез, и, возможно, даже драка завершилась в мою пользу, но как-то глупо бросаться на дуло, все-таки у вас пистолет, а я не Рэмбо и не Крепкий Орешек. Но предупреждаю, Семен, если вы сделаете этим женщинам что-то плохое, я вынужден буду вмешаться, уже не раздумывая, чем это закончится лично для меня. Впрочем, продолжаю надеяться на мирный исход… Ну вот скажите, чего вы хотите от своей подруги? Любви, взаимности? В лучшем случае вы заставите ее ползать, пригрозив пистолетом, но сомневаюсь, что при этом она будет вас любить.

Чувалов погрустнел и после долгого молчания сказал с обидой:

— Слышь ты, умник! Не надо думать, что я безмозглый баран и так примитивно устроен, что сразу начал угрожать любимой женщине пушкой. Нет, я перед ней и так, и этак, старался, подарки делал — она, между прочим, принимала! А потом — раз! — и мне под дых, предала!

Иван кивнул с пониманием:

— Да, разочарования всегда неприятны, понимаю вас, Семен.

Бася улыбнулась: «Молодец, выбрал правильную тактику, разговаривает с Чуваловым, как с пациентом, вкрадчиво и нежно».

Иван продолжил в той же манере:

— Но, возможно, вам следует поступить принципиально иначе?

Чувалов ухмыльнулся:

— Это как же?

— Постарайтесь удивить свою женщину! — предложил Иван.

— Удивлял, — кивнул Чувалов. — Причем так, что даже сам удивился, что на такое способен. Машину купил — и мне не жалко! Квартиру купил — и мне не жалко! Как этот, блин, истинный христианин!

— Нет, я не про материальные блага! Вы сделайте что-нибудь такое, чего она от вас точно не ожидает!

— Что, например? — вполне искренне заинтересовался Чувалов.

Иван задумался и наконец обрадовался удачно найденному решению:

— А возьмите да и отпустите ее на все четыре стороны!

— Не понял, — хмуро отозвался Чувалов. По его лицу было видно, что предложенный вариант ему не нравится.

— Ну отпустите, и пусть женщина идет, куда хочет, и строит свою жизнь, с кем хочет! Сделайте ее свободной!

— У вас там, в Лос-Анджелесе, все такие умные? — обиделся Чувалов. — Слушай, американец, засунь свои советы знаешь куда! Без тебя разберусь!

— Ну я и вижу, как вы разобрались, — беззлобно заметил Иван. — Сделали несчастными как минимум двух женщин!

— Вторую мне не приписывай, — хмыкнул Чувалов. — Баська сама себе неприятностей нарыла!

— Я тебе не Баська, — гордо отрезала Барбара. — Мы с тобой на брудер, Чувалов, не пили. Для тебя я — Барбара Ивановна!

— Ну ладно, нехай Ивановна! Так вот, Ивановну прошу мне не шить. Ее любовник бросил. И я здесь ни при чем!

Иван внимательно посмотрел на Басю — мол, это правда?

Бася зарделась.

— Никто меня не бросал! Любовник, кстати, звонил недавно. Предлагал встретиться. Говорил, что сожалеет.

Почему-то Басе не хотелось выглядеть в глазах Ивана жалкой брошенной женщиной. А почему — она и сама не знала.

Видимо, Чувалов все-таки решил взять совет Ивана на вооружение и удивить любимую женщину. Он разрешил ей перестать танцевать и пригласил сесть за стол.

Тем не менее предупредил, так, на всякий случай, что это ничего не значит и планы его «не ждите — не изменятся!».

— Эх, Семен, Семен! — с надрывом произнесла Соня. — А люди-то почему должны страдать из-за наших отношений?!

— Ша! Не дави на жалость и совесть! — усмехнулся Чувалов. — Раньше надо было о людях думать!

Соня решила принести себя в жертву и с интонацией Жанны д'Арк сказала:

— Чего же ты хочешь, Семен? Говори — я все исполню! Хотя бы даже ради этих несчастных людей…

Чувалов рассмеялся:

— Да что ты можешь исполнить? Нет, дорогая, не выйдет! Я понял — ты меня в очередной раз хочешь обдурить. Мол, идем домой, начнем все сначала! Я куплюсь на эту дешевую приманку, мы пойдем домой и что-нибудь попробуем начать, а через несколько дней ты опять сбежишь, но уже так, чтобы я тебя не нашел. Нет, Соня, не выйдет. Не надо мне таких жертв. Мне вообще так не надо.

— А как надо? — удивилась Соня.

— А так… Чтобы искренне… — тихо сказал Чувалов. — По-настоящему. Не под пистолетом!

— Но так не получится, — заплакала Соня.

Чувалов вздохнул:

— Выходит, не судьба!

«Ну надо же, — изумилась Бася. — Как будто даже что-то подлинно трагическое в его голосе прозвучало! Прямо позавидуешь — ведь он любит Соньку со всей искренностью и страстью — сыграть, сымитировать это невозможно! Действительно любит безумно! Ах, если бы Эд меня так любил!»

Чувалов сидел растерянный и тихий, крутил в руках вилку, а она вдруг возьми да упади…

— О! — оживился он. — Примета такая — вилка упала, значит, к нам спешит женщина!

— Это Зоя, — вздохнула Бася, — очень жаль, что я так и не смогла ее предупредить!

Раздался звонок в дверь.

— Надо же, как быстро примета сработала! Точно, Зоя! — кивнул Чувалов и дал Вите команду открыть дверь и впустить Зою.

Витя ушел, а вернувшись через минуту, растерянно объявил:

— Там какая-то хрень!

Практически одновременно с его словами в комнату вошло, вернее, вплыло, некое существо в красном балахоне.

— Это оно! — закричала Бася так, что вздрогнул даже Чувалов.

Существо в красном безмолвно протянуло к ней руки.


ЧАСТЬ III


Глава 11

ТРОЛЛЕЙБУС, ВЗЛЕТАЮЩИЙ В НЕБО


Новые знакомства, любовь, но ведь были еще поиски себя… В огромном городе и мире Зое предстояло угадать свое место.

Кроме того, здесь был и практический вопрос — ей не хотелось находиться на иждивении у Барбары. Надо было зарабатывать на жизнь.

Правда, Барбара предложила ей поступать в институт: «Зойка-зайка, тебе надо учиться, знаешь ли, высшее образование никогда не помешает, не беспокойся, я все устрою, а про деньги вообще не думай — положись на меня! Куда бы ты хотела поступить?»

А Зоя сама не знала. В результате решила, что с институтом повременит — в конце концов, несколько лет у нее еще точно есть в запасе, а пока ее задача — найти себя.

Весной она устроилась работать. Когда Барбара узнала кем — чуть не упала в обморок, а Павлик расхохотался, что, учитывая его ипохондрическую натуру и вообще редкую расположенность к смеху, говорило само за себя.

Зоя стала кондуктором в троллейбусе очень интересного десятого маршрута. Дело в том, что путь его пролегал через самый центр города, то есть Зоя целыми днями раскатывала по исключительно красивым местам — Невский проспект, набережная, Дворцовый мост, Васильевский остров и обратно в центр. Красота! За два месяца она узнала город так, как при иных обстоятельствах не смогла бы узнать и за годы жизни в нем. Зоя с восторгом делилась впечатлениями с Басей и Павликом, а те не могли удержаться от иронии.

Павел так тот вообще откровенно насмехался над ней: «Ну, ты, Зойка, даешь! Нет, конечно, кому-то кататься в „Роллс-Ройсе“, а кому-то — на тралике, закон жизни! Все правильно — „Роллс-Ройсов“ на всех не хватит, траликов объективно больше, но непонятно, чему ты радуешься, прямо светишься от счастья!»

Зоя, улыбаясь, отвечала, что город для всех одинаков, смотришь ты на него из окна «Роллс-Ройса» или тралика — неважно. А радуется она потому, что каждый день видит город.

Павлик усмехался — он не любил Петербург и уж точно не находил его красивым: «Унылый, серый, провинциальный, грязный, невозможный, ничуть не похожий на европейскую столицу город! Ну разве что по контрасту с твоим Скотопригоньевском может казаться красоты неземной!»

Зоя смеялась в ответ: «Дурак ты, Павлик, и ничего не понимаешь…»

В общем, те два весенних месяца в десятом троллейбусе она вспоминает как очень хорошее время.

Она уволилась, когда придумала для себя новое место — следующим пунктом в Зоиных поисках стал Эрмитаж. Ей настолько нравилось там бывать, что однажды она всерьез задумалась — а почему бы не устроиться работать, по крайней мере, не придется всякий раз платить за входной билет. И главное — она сможет узнать этот удивительный мир изнутри.

Когда она устраивалась на работу в качестве смотрителя, ей на выбор предложили несколько мест. Можно было выбрать тихий дремотный зал Древнего мира, который рядовому работнику представлялся, вероятно, более удобным вариантом — посетителей там всегда меньше, в иные дни — вообще единицы, сиди себе, посапывай на пару с каменными идолами, они компания нешумная, особо не напрягают. Но Зоя выбрала, пожалуй, одно из самых «хлопотных» мест, популярных и проходных, — залы импрессионистов на третьем этаже, а там, в особенности в весенне-летний период, настоящее столпотворение — смотреть приходится в оба.

«Тебе не скучно? — спрашивала Барбара. — Целый день на одном месте, это ж сдуреть, наверное, можно!»

«Ты что?! — искренне изумлялась Зоя. — Как может быть скучно, когда у меня целый день для радости! Я среди этих картин… А потом, мне интересно наблюдать за людьми! Знаешь, у некоторых такие просветленные лица, когда они входят в зал и видят это чудо! На днях мальчик лет пяти, увидев картину Гогена, застыл перед ней, раскрыв рот. У него даже, представляешь, слюна потекла! Вот настоящий, ненаигранный, восторг! Уж точно — волшебная сила искусства! Знаешь, я где-то слышала историю о том, как дети пришли в театр, а после спектакля у всех стульев были лужицы, потому что малыши описались. Вот это настоящее искусство, понимаешь? И эти картины — они настоящие… А еще во время рабочего дня я часто подхожу к окну и смотрю на площадь. Из моего окна виден Ангел. И я его наблюдаю как бы с другого, чем с твоей крыши, ракурса».

Барбара только вздохнула в ответ: «Чудная ты, Зоя!»

Павел тоже не понимал Зою: «Работу нашла какую-то бабуськинскую! Не спеши, туда ты всегда успеешь! Вот станешь нафталиновой старушкой, тогда и будешь днями напролет беседовать с Ангелом, а пока найди себе что-нибудь такое… Чтобы если уж амбиций нет, так хоть бабло зарабатывать!»

Но что поделаешь — беседы с Ангелом ей были дороже бабла, хотя в какой-то момент она уступила… Нет, не из-за бабла, а скорее из-за мыслей, которые стали нет-нет да появляться: «Что, если Павлик не может меня полюбить из-за того, что я не такая, как все? Он говорит, что я чудачка и в пяти минутах от титула городской сумасшедшей, что ему меня жаль. А все это явно лежит в иной плоскости, чем любовь… Возможно, надо забыть чудачества, закрыть глаза на то, как невыносимо прекрасен город, и просто жить — совершить над собой волевое усилие, начать зарабатывать деньги и постараться, как они говорят, реализоваться».

* * *


Именно тогда Барбара предложила ей работу в модельном агентстве. Зоя удивилась: она всегда скептически относилась к своей внешности, тем не менее предложением воспользовалась — чем не сфера для реализации? Да и Павел горячо поддержал эту идею. Кажется, даже взглянул на нее с уважением — надо же, моделька!

Зое с ходу предложили рекламировать косметику и одежду для подростков, объяснив, что у нее подходящее лицо — рисуй что хочешь — плюс фигура в полном соответствии с модельными параметрами.

Ей неплохо платили и отнеслись к ней лояльно, тем не менее Зоя чувствовала себя здесь не так комфортно, как в троллейбусе десятого маршрута. Ей вообще было сложно представить себя в индустрии моды. Не то чтобы этот мир казался ей неправильным, искусственным или нечестным — нет, просто он был не для нее.

Она постаралась принять правила игры, решив, что на какое-то время предоставляет лицо и тело в аренду, не более того. У нее были показы и сессии, но она понимала, что никогда не сможет заниматься этим всерьез. Когда ей предложили поработать за рубежом, она отказалась. Многие из девушек сочли бы этот контракт весьма выгодным, а перед ней даже не встала проблема выбора: «Оставить город, Павлика и уехать куда-то от них? И речи быть не может!»

Барбара пыталась ее направить: «Зоя, у тебя есть все шансы состояться в модельном бизнесе! Ну, посмотри на себя — конфетка, а не девушка! Мир будет у твоих ног, не говоря о каком-то Павлике!»

Бася повторяла, что Зоя должна серьезнее отнестись к этой работе, постараться получить хорошие контракты, а для этого «немного измениться» — начать стильно одеваться, завести полезные знакомства, перестать витать в облаках.

Понимая, что щедрая, великодушная Барбара желает ей только хорошего и хочет помочь бедной провинциальной родственнице, Зоя тем не менее отвергала любые попытки себя переделать: «Я такая, какая есть, и хотела бы позволить себе роскошь остаться собой. Полезные знакомства? Бася, но это пошло и скучно! Контракты? Ну я же не отказываюсь от того, что предлагают, а специально выискивать не умею. Хорошо одеваться? Бася, мне все равно никогда не стать тобой! Все это замечательно: флакончики, платья, дорогая обувь и шелковые платочки, но… Это не мое. Буду самой себе напоминать ворону, сдуру напялившую павлиньи перья!»

Кстати, когда Зоя только приехала в город и познакомилась с Барбарой, та предложила ей подобрать эффектную дорогую одежду и посетить своего стилиста. После недолгого размышления Зоя отказалась. Тогда Барбара захотела подарить ей что-нибудь из своего гардероба и щедро распахнула дверцы шкафа. Зоя заглянула туда, а там смешались все цвета радуги и бренды. Шкаф ну очень уважающей себя женщины. Зоя поняла, что ей при всем желании не дотянуться даже до нижних полок (а желания и нет, как ни странно!), и от подарка отказалась.

В общем, любуясь Барбарой, восхищаясь ее женственностью и шиком, Зоя тем не менее не стремилась ей подражать. Она слишком ценила свою независимость и предпочитала оставаться самой собой: чистое, без всякого макияжа, лицо, длинные волосы, собранные в хвост, джинсы.

В первый раз, увидев себя в придуманном для сессии образе, Зоя неприятно поразилась — это не я, а какая-то раскрашенная стерва! Потом стала привыкать к метаморфозам, хотя после съемок или показов ей всегда хотелось быстрее умыть лицо и стянуть с себя неудобные тряпки.

Но главное, работая в агентстве, Зоя все время как будто ждала какого-то подвоха и наконец — надо же — дождалась!

А начиналось все довольно симпатично… Одна из Зоиных коллег-моделек неожиданно проявила инициативу на сближение — улыбнулась ей, подмигнула, завязался разговор, хотя разговаривать с девушкой Милой было особо не о чем. Она и двух слов не могла связать, правда, ей и не надо было — с такой-то внешностью! Мила обладала фантастической красотой: огромные синие глаза, белая фарфоровая кожа, кроме того, совершенно роскошное тело с такими округлостями и формами, что в агентстве она считалась моделью особого формата. В отличие от Зои она могла рекламировать не только подростковую одежду, но, скажем, чулки или белье. И рекламируемый ею товар покупался, потому что Мила была убедительна в роли соблазнительницы!

Зоя любовалась ею, как произведением искусства, правда, предпочитала делать это, когда новая знакомая молчала — стоило красавице раскрыть рот, как из него бессчетно вылетали «блины», междометия и прочие жабы.

Вряд ли этому знакомству суждено было перерасти в дружбу — оно держалось лишь на энтузиазме Милы (кстати, Зоя подозревала, что интерес вызывает не она сама, а факт ее родства с известной Барбарой Лесневской).

Однажды, когда Мила в очередной раз пригласила Зою на «клевую вечеринку», та из вежливости сделала ход конем: «У меня сегодня встреча с друзьями, хочешь, идем со мной?»

Мила согласилась, и вечером они поужинали вместе с Павлом и Мишей в ресторане. Потом гуляли по городу, катались на пароходике.

Все бы ничего, но у Зои остался какой-то неприятный осадок, ей показалось, что на Павла красота Милы произвела большее впечатление, чем следовало. С него даже слетела ипохондрия, весь вечер он был исключительно любезен и весел, отчего Зоя невольно погрустнела. Странная все-таки штука — любовь…

Ну ладно — на следующий день Зоя постаралась забыть об этом вечере и изжить ревность (оно и правильно — нехорошее чувство, разрушает!), но история имела неожиданное продолжение.

Зоя вдруг стала замечать, что Павел внезапно стал чем-то сильно занят. Один вечер — занят, второй — занят, после третьего, проведенного в обществе Миши, Зоя сочла возможным поинтересоваться, а чем, собственно, занят Павлик. В ответ — ледяное молчание. Но вскоре все выяснилось само собой.

Соседи же по лестничной клетке, что очень мешает сохранять конспирацию.

Как-то не вполне добрым утром Зоя вышла из квартиры — и столкнулась нос к носу с Милой.

— А ты что же здесь, Мила?

У той был такой смущенный взгляд, что, в общем-то, стало понятно, что она здесь…

Зоя благородно дала Миле уйти без склок и выяснения отношений, однако тут же постучала в дверь Дубровских. Отодвинула сонную Наину, открывшую ей, и промчалась прямиком в комнату к Павлику.

А он, неверный, спал, безмятежно и сладко. И выражение лица у него было… Одним словом, такое, что Зоя утвердилась в своих худших подозрениях. Ей стало так больно — просто на разрыв.

Она представила Милу — красивую, с фарфоровым лицом и бездумными глазами, и задохнулась от обиды: «Ну ладно, ты любишь Барбару, и на это я внутренне согласна, понимая ее масштаб. Но Мила! Это ничтожество! Пустое, смешливое существо!»

Она разбудила Павлика, чтобы сказать слова, которые прозвучали хлестко, как пощечина:

— Как ты мог?! С ней! Это все равно что заниматься любовью с резиновой куклой из секс-шопа!

Павлик даже опешил:

— Ты что? Сдурела?

Тогда она подкрепила слова настоящей пощечиной. Наотмашь!

И ушла.

Три дня ей было так плохо, что не передать — до физической боли, когда без пауз и передышек, на износ — больно, больно, сплошной комок боли…

А на третий день Павлик вдруг сам пришел к ней, как ни странно — тихий и словно виноватый. Они долго сидели рядом. Молчали. Потом он сказал:

— Знаешь, она ужасная дура. Я, веришь, сам пожалел…

— Пожалуйста, избавь меня от подробностей! — сморщилась Зоя.

Уходя, он предложил поехать завтра в Павловск. Погулять. Зоя кивнула. Вот и все. Как будто ничего не было.

Она никогда потом не напоминала ему про Милу. Кстати, больше у него с ней ничего не было. Это Зоя знала точно.

А вот ей было сложно встречаться с Милой в агентстве и еще сложнее — удержаться от вполне объяснимых негативных эмоций. Зоя не хотела чувствовать раздражение, злобу, нечто разрушающее. Не лучше ли просто исключить Милу из своей жизни, уйдя из агентства? Да и что ей здесь делать? Ясно же, что этот мир никогда не станет для нее своим. Зачем терять время?

И Зоя ушла из модельного бизнеса.

Барбара ей чуть плешь не проела: «Ты с ума сошла! Бросила перспективную работу!»

Потом попыталась помочь — то одно место предлагала через знакомых (солидная компания, и деньги неплохие!), то другое. Зоя вежливо отказывалась: «Ну как ты не понимаешь, это все не мое!»

Тем не менее ей было приятно, что Барбара о ней заботится — она уже тогда поняла, как сильно изменилось отношение Барбары к ней.

В самом начале их знакомства это была лишь дежурная вежливость, не более того. А потом, очень не сразу, стали, как трава сквозь асфальт, медленно и трудно пробиваться теплота, сердечность, привязанность, забота…

Зоя поняла это, когда заболела — простудилась, просидев всю ночь под дверью Павлика, который появился лишь под утро.

Барбара, увидев утром замерзшую несчастную Зою, кричала не останавливаясь: «Дура-дура-дура!»

А когда Зоя свалилась с тяжелейшей ангиной, оставила все дела и трогательно за ней ухаживала. Молоко в постель, чаи с малиной и всякие душеспасительные беседы. Трогательно — Барбара даже отменила поездку с Эдом на съемки, что, как догадывалась Зоя, было для нее нешуточной жертвой.

Барбара давала ей лекарства и говорила исключительно правильные вещи о том, что нельзя чего-то столь страстно желать и нельзя в ком бы то ни было так — до полного забвения себя — растворяться. Зоя слушала и выздоравливала. От ангины. Увы, излечиться от опасных мыслей и еще более опасных, горячих, как лихорадка, чувств было невозможно.

А тут еще наступила осень, с хандрой и затяжными дождями. И город открылся Зое с иной стороны. Он словно испытывал ее на прочность. Жестко и безжалостно: «А ну-ка, посмотрим, что ты собой представляешь!»

В какой-то момент ей захотелось уехать, сбежать: «Я сдаюсь, потому что этот город меня так и не принял».

Она уже собиралась взять билет и вернуться домой, но ее намерение жестко пресекла Барбара: «Нельзя сейчас уезжать. Это будет капитуляция! Поняла?»

Барбара окружила Зою вниманием и заботой, и, возможно, именно из-за нее Зоя осталась.

* * *


Ей захотелось изменить жизнь, по возможности — стремительно и необратимо. И она устроилась работать стюардессой.

На самом деле она страшно боялась самолетов, то есть просто до колик. Боязнь летать была ее единственной, зато очень сильной фобией.

Но поскольку ей было так плохо — просто до физической боли — от осознания того, что Павлик любит не ее, а другую, что она задумалась: а может, в лечебных целях, сознательно сделать себе еще хуже?

К тому же если она пересилит себя, научится каждый день «входить в зону стресса», побеждать страх, и — мимоходом — себя, ей удастся справиться и с другими проблемами.

Первый рейс оказался трагикомическим. В середине полета ее вызвал пассажир, мужчина вполне брутальной наружности, и, стуча зубами от страха, признался, что у него аэрофобия.

Зоя лучезарно улыбнулась:

— Ну что вы?! Согласно статистике, самолет — самый безопасный вид транспорта! Сейчас я принесу вам успокоительное!

Накапав товарищу валерьянки, Зоя тут же осушила ее сама.

Первое время ей приходилось преодолевать себя — выглядеть уверенной, спокойно выполнять свои обязанности, в то время как отчаянно хотелось где-нибудь в салоне поискать пятый угол или вообще закричать: «Остановите, я передумала, дайте выйти!»

В общем, пересилить себя — задача не из легких.

Кстати, первое время, уходя в рейс, она совершенно серьезно прощалась с Павликом так, будто — кто его знает — могла не вернуться. Вот из-за этого «кто его знает» Зоя на прощание целовала Павлика особенно нежно. Он, конечно, ничего не понимал. Но ему и не нужно было понимать.

Она часто вспоминала красивый фильм про странную девушку-стюардессу и невольно проецировала трагичный финал той истории на свою собственную жизнь — представляла, что когда-нибудь не вернется из рейса, и Павлик, узнав о ее гибели, будет жестоко страдать. Что-то такое безусловно сладостное было в подобных фантазиях.

Барбара, узнав о ее выборе, пожала плечами:

— Не понимаю… Романтика, не иначе?

Зоя совершенно серьезно ответила:

— Да какая романтика? Так… Подай, принеси. А если кого стошнит в салоне — совсем грустно. Но я привыкну!

И действительно привыкла… Даже страх как-то стал растворяться, что ли…

Вот такой долгий путь — от троллейбуса до самолета.

Зое казалось, что это немало.

* * *


Сейчас, в такси, события этого года пронеслись перед ней, как улицы и дома за окном машины.

Она чувствовала шальную радость; настроение было как в детстве, когда от Нового года ждешь чего-то необыкновенного. Хотелось всех поздравлять и желать всем нового счастья.

В чемоданчике лежали подарки (Зоя взяла их с собой в рейс): платок Наине, редкая книга для профессора и нечто особенное для Павлика.

Зоя выбирала подарки с любовью — она искренне привязалась к родным Павлика и любила бывать у Дубровских.

Промчались набережные, площади, яркий, сверкающий огнями Невский, и наконец такси остановилось возле дома, в котором живет ее счастье.

— С наступающим! — выдохнула Зоя.

Таксист улыбнулся:

— С Новым годом, барышня! Удачи и самой красивой любви!

Она взбежала по ступеням. Сердце ухало — вот сейчас откроются двери, и она увидит его…

* * *


— Ну, снега им насыпали! — расхохотался Рыцарь. — Ни пройти ни проехать, последние сто лет такого не припомню! Все бы тебе, Нимфа, шутки шутить! Снегу-то столько зачем?

— Затем! Декорации должны быть красивыми и настраивать на лирический лад. — Нимфа вздохнула. — Слушай… Тут такая история. Женщина, скажем деликатно, в возрасте… Ну, по человеческим меркам. Приехала специально на Рождество издалека. Когда-то жила в этом городе. Любила. Не без страданий.

— Давай короче, — попросил Рыцарь. — Суть в чем?

— Она очень хочет увидеться с тем, кого любила, о ком страдала, кого не забыла… Хотя, кажется, дама и сама себе боится в этом признаться… А старик профессор был бы счастлив. Как раз сейчас о ней мечтает!

— Ну и что?

— Ну и то. Как думаешь, устроить им встречу в веках?

— Устрой, — улыбнулся Рыцарь. — Жалко, что ли… Все-таки Новый год. Чего-то они всегда ждут от этих дней. Не будем разочаровывать!


Глава 12

МАТЕРИАЛИЗОВАВШИЕСЯ СУЩЕСТВА


Это действительно было оно — то самое…

Бася стала кричать так, будто через нее пропустили электрические разряды, а Сонька от ужаса прыгнула на колени к Чувалову, позабыв про все разногласия.

— Чего вы орете, идиотки? — недовольно спросило существо и гневно сверкнуло глазами в прорезях маски.

Бася застыла, услышав знакомый голос, но кому он принадлежит, так и не поняла. В этот момент она вообще начисто утратила любую способность соображать. Ее внутреннее состояние можно было описать одним словом (помните, как Ватсон сказал Холмсу: «Это не страх, Холмс, это ужас!»). Вот. Внутри Баси ожил и приподнял голову ужас.

— Кто это? Ради всего святого — кто это? - спросила Соня, чье внутреннее состояние было сродни Басиному.

— Кто, кто?! Конь в пальто, — рассмеялось существо. — Возьмите!

И оно протянуло Басе огромное блюдо, которое держало, как бы точнее сказать… в своих инфернальных руках. Или лапах?!

На блюдо Бася вообще вначале не обратила внимания, даже не рассмотрела, что на нем, а когда существо в красном предложило ей его взять, в ужасе отшатнулась, как будто там лежала говорящая голова или еще что похуже… В отчаянии взмахнув руками: мол, изыди и блюдо свое забери, Бася задела его и выбила из рук существа. Блюдо не понятно с чем упало на пол.

— Да какого черта? — заорало существо. — Дура безмозглая! Я этот торт полдня пекла! — И оно схватилось за голову от отчаяния.

Оцепенев, Бася разглядывала гору из крема и ягод на ковре и наконец спросила:

— Что это было?

— Мой фирменный торт! — с болью в голосе отозвалось существо и рывком стянуло с лица маску.

Бася уже была готова завопить от ужаса с удвоенной силой, но вдруг замерла, увидев перед собой… Наину!

— Ты?

Наина, чертыхаясь, принялась расстегивать свой длинный, до полу, балахон. Сняв, бросила его на диван, оставшись в обычной женской одежде — кофта, юбка, ничего инфернального или необычного.

— Зачем ты это сделала? — спросила Бася, едва не плача.

— Тьфу! Стоило ли метать бисер перед свиньями?! — возмутилась Наина. — Хотела, понимаешь, удивить ее, устроить венецианский карнавал! Пришла к ней, как к человеку, с тортом! А она — идиотка! — разоралась, как будто увидела привидение, и даже сказать ничего не дала! Наполнила дом какими-то придурками! — Наина кивнула на Витю. — Я его спрашиваю, где хозяйка, а он, как баран, мычит, ответить ничего не может, только пальцем тычет! Ну ладно, думаю, сейчас разберемся. Прохожу в комнату, а тут такое начинается! Вопят, торты из рук вырывают! Безобразие!

Бася возмутилась:

— Так, значит, это ты бегала у меня по квартире прошлой ночью?

Наина уставилась на Басю во все глаза.

— Перепила, что ли, матушка?!

— Я тоже вас видела! — сказала Соня.

Наина оглядела Соню и, судя по всему, осталась недовольна.

— Это что за лахудра с голой спиной? Вы что, девки, на пару принимали? Это ж надо придумать — я бегала у них ночью по квартире!

— Но это была ты! — настаивала Бася. — Ты зачем-то проникла к Соне в спальню, а потом подбросила нам под дверь розу!

— Так, — мрачно произнесла Наина. — Ясно. Это по профессорской части. Надо старика попросить о помощи. Значит, розу… Ну-ну… Что вам еще померещилось?

— Подождите! — В разговор вступил Чувалов. — Когда я сегодня пришел, дамочки меня спросили, не я ли это ночью расхаживал у них в красном плаще.

— И что? — рявкнула Наина.

Чувалов достал с дивана балахон, рассмотрел, ничего примечательного в нем, впрочем, не обнаружил.

— Но вот у вас-то тоже красный плащ, — заметил Чувалов. — Значит, они его действительно видят не в первый раз!

— Да! — обрадовалась Бася неожиданной поддержке Чувалова. — Балахон, между прочим, редкий! Не джинсы все-таки! Мало кто додумается такой напялить! Где ты его, кстати, взяла?

— Во-первых, не балахон, а домино! Во-вторых, оно у меня уже лет сто валяется. Я заказы беру на шитье, сама знаешь… Давным-давно клиентка заказала для какого-то спектакля в самодеятельности. Заказать-то заказала, а забирать не стала и не заплатила. Вот оно у меня и осталось, столько лет валялось без дела. А тут Новый год, дай, думаю, надену… На днях вытащила из шкафа, повесила в комнате…

— Ну хорошо, допустим, это была не ты, но тогда кто? — с отчаянием спросила Бася.

Наина пожала плечами:

— Да откуда мне знать? Я, слава богу, по ночам имею обыкновение спать, а не шастать по чужим спальням с розами, тьфу, гадость какая! Впрочем… — Она застыла, как будто что-то припоминая. — Неужели этот засранец?

— Какой засранец, о ком ты говоришь? — заинтересовалась Бася.

Наина выглядела растерянной. Наконец призналась, что на днях Павлик пришел домой с розой.

— С розой? — воскликнула Бася.

— Ну да. Роза. Обычная, красная. Я не придала этому значения, ну не с удавом же он пришел. Думала, он хочет ее Зое подарить.

Басю внезапно осенило: ну конечно, все сходится! Этот мерзавец Павлик напялил дурацкий теткин балахон, воспользовался тем, что у него еще со времен их связи остались ключи от ее квартиры, и ночью проник к ней! Специально чтобы ее напугать! Отомстить за то, что она его бросила!

Бася поделилась своим блестящим дедуктивным умозаключением с присутствующими.

Наина возмутилась:

— Ну и ну! Надо надрать мальчишке задницу!

— Ничего, я с ним еще разберусь! — мстительно пообещала Бася. — Ха! Сто к одному, что этот неизвестный в трубке — это тоже он!

— Ты о чем? — удивилась Наина.

Бася в подробностях рассказала о странных звонках и телеграммах.

Наина расстроилась, поняв, что ее любимец, кажется, натворил больших глупостей, и с надеждой предположила:

— Слушай, Баська, а может, это не он? Мне кажется, Павлик на такое не способен. Хотя черт его знает… Ты ему так задурила голову, что от отчаяния он мог решиться и не на такое.

— От отчаяния? — взвизгнула Бася. — Не оправдывай его! Я из-за этих шуточек с ума схожу, чуть в милицию не угодила!

Наина поспешила вставить нечто примиряющее: мол, ладно, мы во всем разберемся и поговорим с парнем.

Бася была жутко зла на Павлика, и все-таки она успокоилась, получив вполне логическое объяснение этой мистической истории. Можно даже сказать, обрадовалась — все-таки приятно знать, что убивать ее никто не собирается, разве что в шутку, и привидения у нее в квартире не водятся — слава богу, не в каком-нибудь шотландском замке живем! А с мальчишкой надо провести разъяснительную беседу, а еще лучше отхлестать по щекам, чтобы впредь неповадно было шутки шутить!

— Ну ладно, я, пожалуй, пойду! — объявила Наина. — Не ожидала, что у тебя столько гостей!

— Не надо никуда уходить! Садись с нами за стол, тетя, — улыбнулся Чувалов и показал пистолет. — Сейчас познакомимся поближе.

* * *


Выслушав сбивчивый рассказ Баси о захвате их в качестве заложников, Наина выдала неожиданное резюме:

— Совсем ты, Баська, дописалась! А я тебе говорила, что твои книжонки до добра не доведут.

— Ну при чем тут мои книжонки? — простонала Бася.

— При том! Слово материально. Все материализуется! Вон уже какая шваль материализовалась! — Наина кивнула в сторону Чувалова со Снегурками.

— Полегче, тетя, — проговорил Чувалов.

— Я тебе не тетя, — фыркнула Наина. — Тоже мне, племянничек нашелся!

Бася, несмотря на трагизм ситуации, улыбнулась — Наину даже пистолетом нельзя пронять. Ведет она себя с Чуваловым довольно бесцеремонно, впрочем, с остальными тоже. Например, оглядев Соню, Наина сказала, что эта голоспинная лахудра отнюдь не тянет на роль роковой женщины, и вообще, было бы за кем с пистолетом бегать.

Соня обиделась — возможно, где-то в глубине души ей льстило, что из-за нее разыгралась такая шекспировская трагедия. И вдруг какая-то старая тетка говорит, что никакая она не роковая женщина, а драная курица. Каково!

— А это что такое? — Наина пренебрежительно ткнула пальцем в Ивана.

Бася махнула рукой:

— А этот вообще с неба свалился! Пришел и говорит, что он здесь когда-то жил. Попросил квартиру показать, Семен его впустил — ну и добро пожаловать в заложники.

Наина всплеснула руками:

— Слушай, Баська, ты не представляешь, что у нас сегодня было!

— Тоже случилось что-нибудь?

Наина вздохнула:

— Не то слово! Сначала к Петровичу пришли бывшие пациенты, совершенно недолеченные, на мой взгляд. Заявили, что они Плантагенеты, пели песни, елкой трясли, в общем, насилу выпроводили! И только мы с Петровичем собрались старый год проводить, как случилось уж нечто совсем несусветное!

— Что может быть несусветнее безумных Плантагенетов в лыжных штанах? — изумилась Бася.

Торжественно, словно смакуя каждое слово, Наина произнесла:

— К Петровичу пришла дама! Я открываю дверь, а на пороге стоит она! Такая вся из себя! В годах, но очень-очень ухоженная, статная! Безумно элегантно одета! Главное дело, я ее не знаю, — усмехнулась Наина. — Спрашиваю ее: «Что вам, гражданочка?» А она отвечает: «Я к Павлу Петровичу!» И как только Петрович вышел в коридор и даму эту увидел, я сразу поняла — что-то тут нечисто! Потому что он так разволновался, задышал, так весь и забегал вокруг нее, будто ему вовсе не семьдесят лет! Я даже испугалась — как бы моего старика удар не хватил!

— Злая ты! — улыбнулась Бася. — Может, она его давняя любовь?!

Наина неодобрительно поджала губы:

— Может, конечно, и давняя, откуда мне знать? Братец со мной подробностями личной жизни не делится, да и живу я с ним только пять лет, стало быть, о его прошлом ничего не знаю! Одно обидно — зачем он мне начал сигналы всякие подавать, чтобы я, дескать, удалилась куда-нибудь? Руками замахал, как лебедь, сделал большие значительные глаза и мне подмигивает — мол, нам бы с дамой уединиться! В общем, не ожидала я от него такой прыти! Конечно, я всего наготовила, на стол собрала, теперь можно меня и послать куда подальше! Ну, я не стала дожидаться, пока пошлют, и сама пошла. Прихватила с собой торт (еще чего — всяких неизвестных дам моими тортами кормить) и отправилась к тебе встречать Новый год. А у тебя тут какой-то вестерн из жизни Дикого Запада. Сейчас думаю, уж лучше бы дома осталась, даму перетерпела бы как-нибудь!

— Ну, теперь все, поздно! — припечатал Чувалов. — Вы свой выбор сделали, так что придется с нами кантоваться! Ладно, всё, ша! Отставить разговорчики! Через пять минут Новый год! Будем встречать, я сказал!

* * *


Все засуетились — Новый год как-никак! Великая национальная идея: куранты, шампанское, оливье — святая троица, объединяющая всех россиян без исключения.

А ежели кто из русских выкажет неуважение к нашей великой национальной святыне, скажем, не пожелает слушать бой курантов или откажется от оливье — сто к одному, отмыть его, и он непременно окажется басурманином!

За Басиным столом таковых не было. Все на удивление дружно, слаженно, позабыв о недавних разногласиях, подняли бокалы и от души чокнулись.

Даже Иван показал себя своим в доску русским парнем. Опрокинул шампанского и крикнул «ура!».

— Кушайте, кушайте! Можно! — с видом радушной хлебосольной хозяйки пригласил Чувалов, словно компания собралась у него в гостях.

Народ с готовностью откликнулся на призыв.

В общем, минут на двадцать воцарилась всеобщая гармония и чистый ренессанс.

Бася расчувствовалась и очень проникновенно сказала Ивану, который сидел рядом с ней, что очень любит этот праздник — сразу вспоминает себя маленькой.

Иван в ответ погладил ее руку — да-да, мол, конечно, понимаю, всегда к вашим услугам! А еще добавил, что Бася красивая и ему очень нравится цвет ее волос — яркий цитрусовый.

Чувалов с Соней развивали тему ренессанса, вполне дружелюбно улыбаясь друг другу, в то время как Витя и Митя налегали на спиртное, пользуясь тем, что босс разрешил им выпить, хотя и предупредил, чтобы не вздумали назюзюкаться.

Наина тоже выпила пару рюмок водки, правда, брезгливо отказалась чокаться со Снегурочками.

Бася, улучив момент, шепотом спросила Наину, как она находит Ивана.

Наина подмигнула ей:

— Так это ж, наверное, он!

— Кто — он? — удивилась Бася.

— Ну, помнишь, я тебе нагадала!

Бася застыла в изумлении — мысль о том, что появление Ивана как-то связано с недавно полученным предсказанием, не приходила ей в голову.

Она задумалась и взглянула на него иначе, чем прежде. Он даже смутился и перестал жевать салат.

Наина решила провести разведку боем и с интонацией следователя по особо важным делам поинтересовалась его профессией. Полученный ответ — юрист — был одобрен и пошел в зачет претенденту.

Впрочем, на всякий случай Наина переспросила:

— Точно не актер? И не писатель? И не какой-нибудь — не приведи господи — режиссер?

Иван упорно отрицал принадлежность к богемному миру.

Следующий вопрос должен был внести ясность в семейное положение Ивана. Улыбнувшись, тот ответил, что холост.

Наина выразительно посмотрела на Басю — мол, подходит, надо брать!

Бася смущенно зарделась.

Чувалов попросил включить какую-нибудь музыку. Бася, не раздумывая, поставила Эвору.

— Что это? Язык какой-то птичий! Не поймешь, о чем песня! — сморщился Чувалов, потом махнул рукой. — Ну ладно, пусть себе поет! — Однако всякий ренессанс когда-нибудь сходит на нет. Настал конец и этому. Что тому послужило причиной, неясно — возможно, Эвора не понравилась Чувалову, возможно, Соня повела себя неподобающим образом, возможно, нечто иное вызвало у него раздражение — неизвестно. А только он вдруг опомнился, решительно стряхнул с себя благостное настроение и заявил общественности: — Встретили Новый год, и хватит с вас! Теперь самое время вернуться к нашим баранам!

Присутствующие, уже расслабленные застольем и праздником, встрепенулись: дескать, к каким таким баранам?

Чувалов, не вдаваясь в объяснения, достал из кармана пистолет и положил его перед собой на стол. При этом он как-то угрюмо и мрачно оглядел присутствующих. Те мгновенно погрузились в ипохондрию.

«Ну вот, опять начинается, — с тоской подумала Бася. — А я-то расслабилась, дура, как будто уже все миновало!»

Одна Наина, кажется, ничуть не смутилась. Поглядела на Чувалова насмешливо и произнесла в командно-приказном тоне:

— А ну давай сюда свою руку, господин хороший!

Чувалов возмутился:

— Ты что, умом тронулась?

— Она гадалка, — пояснила Бася. — Наверное, хочет тебе погадать.

— Неужели не интересно, что ждет в будущем? — тоном профессиональной Кассандры спросила Наина, пристально глядя Чувалову в глаза.

— Ты что, тетка? Я тебе, значит, руку дам, а ты пистолет хвать — и в дамки?

Неожиданно в разговор вмешалась Соня:

— Семен, ну пусть погадает… Жалко, что ли? Мне вот тоже интересно, что там у тебя намечается.

Чувалов смягчился:

— Ладно, дама, гадайте.

Наина взяла его руку, долго рассматривала и наконец изрекла:

— Все нормально!

— В каком смысле?

— Во всех, — щедро пообещала Наина, не размениваясь на мелочи.

— Хотелось бы знать в подробностях, — заявил Чувалов. — Получить, так сказать, развернутый ответ.

Наина зевнула:

— Ждут тебя всякие профессиональные успехи… Кстати, чем занимаешься-то, батюшка?

— По коммерческой части, — ответил Чувалов.

— Бандит он! — выпалила Соня.

Наина пожала плечами — ей кажется, было все равно — бандит так бандит.

— Ну, стало быть, еще успешнее станешь людей грабить или чего там…

— Никого я не граблю, — обиделся Чувалов. — Давно уж покаялся и занялся легальным бизнесом. Между прочим, помощник депутата!

— Детей у тебя будет трое! — посулила Наина.

— Они уже есть или будут? — заинтересовался Чувалов.

Соня уничижительно рассмеялась:

— Да уж, уточните! У него небось в каждом населенном пункте по ребенку!

— Цыц, — прикрикнул Чувалов. — Дай послушать! Так что с детьми?

Наина вгляделась в многодетное чуваловское будущее и, выпустив его руку, подытожила:

— Окажешься счастлив в браке. В общем, вполне счастливое будущее вырисовывается. Вот и подумай — стоит ли его ломать криминалом и тыкать пистолетом в невинных людей?

Чувалов задумался.

Наина зевнула:

— Ох, устала я… Спать хочу. Баська, раз такое дело, я у тебя в спальне лягу!

— Да ложись, конечно, — кивнула Бася.

Чувалов прикрикнул:

— Оставайтесь здесь! Нечего рассредоточиваться по помещениям! А то начну вас скоро убивать, а вы разбрелись по всей квартире!

— Ишь, раскомандовался! — хмыкнула Наина. — Да наплевать мне на тебя! Сейчас опрокину рюмочку — и всем до свидания!

Выходя из комнаты, она бросила Чувалову:

— Убивать начнешь — разбудишь! Я в соседней комнате, тут недалеко… Спокойной ночи! — И гордо удалилась.

— Вот тетка! Ну и самообладание! — восхищенно проговорил ей вслед Чувалов.

Вскоре после величественного ухода Наины обнаружилось, что Витя с Митей таки нарушили приказ босса и назюзюкались до неприличия, вступив в финальную стадию опьянения, которая в просторечии называется «упиться в хлам». Оба заснули прямо за столом, опрокинув буйны головы в тарелки, и захрапели. А Витя даже издал во сне неприличный звук.

— Вот уроды! — ругнулся Чувалов. — Ни на минуту нельзя оставить без присмотра. Как дети малые! Тоже мне, телохранители! Завтра в расход пущу сволочей!

Он обратился к Ивану:

— Слышь, помоги, браток! Давай, что ль, их в коридор вынесем, все равно они теперь до утра будут отдыхать!

— Да уж сделайте одолжение, уберите из гостиной эту дрянь, — брезгливо сморщилась Бася. — У меня тут не вытрезвитель!

Чувалов с Иваном выволокли в коридор сначала Митю, потом Витю. Обнявшись, те продолжали блаженно храпеть.

* * *


«Какая странная ночь, — подумала Бася. — Невероятно — неделю назад у меня имелись вполне определенные планы, а их вдруг в одночасье неизвестно кто и непонятно с какой целью разрушил. В моей истории появились совершенно новые персонажи, невесть откуда взявшиеся. Нас соединили пребыванием в одной пространственной точке и зависимостью друг от друга. Попробуй пойми, отчего все случилось именно так, а не иначе. То ли звезды так выстроились, то ли гороскопы так кто-то составил, изрядно посмеявшись над нами, а то ли всю эту цепь случайностей можно определить любимым русским словом „судьба“. А встречать Новый год под елкой с любимым Эдом, выходит, была не судьба. А почему — кто ж знает…»

Недолго думая, Бася предложила выпить за судьбу.

Иван тут же налил ей шампанского. И под шампанское Бася рассказала ему свой любимый анекдот. Про то, как навстречу друг другу из-за недосмотра диспетчера по одноколейной дороге вышли два поезда. И они, представьте, не встретились. Потому что не судьба!

Иван, рассмеявшись, сказал, что этот анекдот представляется ему очень русским. У русских вообще манера — все списывать на судьбу или не судьбу. Вот и его матушка часто повторяет с фатальной обреченностью: «Не судьба!» или, наоборот: «Судьба!» — и сразу становится ясно: никаких усилий, чтобы переменить ситуацию она не предпримет, потому что идти наперекор судьбе вроде как бессмысленно.

Усмехнувшись, Бася заметила, что лично она с этим согласна. Особенно после всего случившегося, потому что, уж извините, она несколько иначе представляла себе Новый год и имела, заметьте, иные планы в связи с праздником! А в итоге в коридоре храпят пьяные Снегурки, в ее спальне спит соседка, на полу в гостиной размазали торт, а она вместо свидания с любимым человеком рассуждает о фатуме и роке невесть с кем! И можно ли после всего этого верить, что хоть что-то зависит от наших желаний и возможностей и всерьез строить планы?

На «невесть кого» Иван не обиделся, да и в спор вступать не стал. Выпил водки и честно признался, что он и сам не из той породы людей, которые относятся к себе слишком серьезно, рассчитывают жизнь и строят планы. Например, желание поехать в Россию на Новый год вообще возникло внезапно. В сочельник он подумал — отчего бы не сделать себе такой рождественский подарок? А через день уже вылетел в Петербург. В сущности, тоже можно списать на судьбу, разве нет?

Услышав про сочельник, Бася замерла — надо же! В тот вечер она как раз простилась с Эдом и, обливаясь слезами, просила у грифонов послать ей человека… Неужели Иван… Вот и Наина ее уверяет, что…

Она так посмотрела на Ивана, что он даже смутился и спросил, все ли в порядке?

Бася улыбнулась:

— Да, кажется, в порядке… Вполне…

— Слышь, юрист, я смотрю, ты на нашу Ивановну заглядываешься? — ухмыльнулся проницательный Чувалов. — Так вот, я тебе скажу: выкинь эту дурь из головы. Ивановна — она даже хуже Соньки будет! Та еще штучка!

Бася вспыхнула:

— Семен, воздержись от подобных комментариев!

Чувалов налил себе водки.

— Давай, Иван, выпьем русской водочки за твое здоровье! Это у вас там черт знает что пьют, а при наших условиях черт знает что не помогает! Ну, сам посуди — девять месяцев промозгло и холодно, заняться нечем, тоска, что аж наизнанку всего выворачивает, а выпьешь беленькой — и вроде теплее становится. И это как раз тот случай, когда не пьют, а лечатся! Мы душу лечим, понимаешь?

Иван кивнул вполне искренне — кажется, действительно понял.

Чувалов опрокинул рюмочку, прислушиваясь к Эворе, и вдруг расчувствовался и даже пустил слезу:

— Эх, хорошо поет, зараза! По-нашему, по-русски! И все понятно без слов! О чем поет? О любви!

Сонька взглянула на него растерянно и с жалостью, а потом тихо сказала:

— Ну что ты, Семен, не расстраивайся… Ведь все хорошо… Вот и дети у тебя будут, гадалка говорила!

— Так если бы от тебя… — махнул рукой Чувалов и едва не всхлипнул.

Семен с Соней уже готовы были разрыдаться на пару, и, возможно, в истории их отношений произошел бы какой-то переворот, но тут, видимо, как в случае двух поездов, которые не встретились, оказалось «не судьба!», ибо история получила совершенно иное развитие.

Раздался звонок в дверь.

Бася вздохнула:

— Наконец-то, Зоя!

Семен, смущенно вытирая скупую слезу, сказал, что не стоит беспокоиться — он сам откроет дверь.

Вернувшись в гостиную через несколько минут, Чувалов объявил:

— Ну, вот она — твоя Зоя!

В комнату вошла невысокая толстенькая женщина лет сорока.

— А это вовсе не Зоя! — удивленно сказала Бася.

Она оглядела незнакомку: круглые голубые глаза, рыжие волосы, как будто крашенные хной, взбиты в популярную в шестидесятые прическу «Бабетта идет на войну». Бася также отметила, что одета дама довольно странно: пальто в крупную розовую клетку, дурацкие, какие-то детские, сапоги, тоже розовые, и розовые колготки — не по сезону. А на голове корона с фальшивыми камнями, как у Снегурочки.

Женщина оглядела присутствующих с вызовом и улыбнулась. Ее улыбку было сложно назвать доброжелательной…

— Кто же это? — недоуменно спросил Чувалов.

— А это я! — металлическим инопланетным голосом сказала новоприбывшая, и Бася схватилась за сердце.


Глава 13

ЮНОША БЛЕДНЫЙ СО ВЗОРОМ ГОРЯЩИМ…


Настроение у Павлика было кислое, совсем не для Нового года.

Последние несколько дней он вообще сходил на нет — такая тоска, что хоть волком вой, какой уж тут праздник…

Мысли о Барбаре, как рой злых пчел, — налетят и искусают больно, а ему останется только валяться в своей комнате и корчиться от боли. Главное, с этим ничего нельзя поделать… Сколько давал себе зарок — забудь о ней! Мужчина ты или размазня какая-то?! Хорош страдать и жевать сопли, сам себе противен, а уж Барбаре-то как — и представить страшно… Надо успокоиться и взять себя в руки… Но вот не получается, хоть ты тресни…

Порой даже на очевидно глупые поступки тянет… Вон пару дней назад такое отжег! Забрался ночью к Барбаре в квартиру!

Незадолго до этого Павел прочел в книге о поэте Белом, как тот, страдая от неразделенной любви к жене поэта Блока, надев на себя красное домино, бегал по городу, пугая и прохожих, и сам предмет страсти.

А как раз нечто похожее на красное домино Павел недавно заприметил в шкафу среди вещей Наины. Весьма фактурный театральный балахон пунцового тревожного цвета. Павел не удержался, примерил. Завораживает… Что-то карнавальное и не из этого времени…

В воображении Павла вмиг нарисовалась весьма яркая красивая картинка: как он ночью в красном домино, с розой в руках (да, да, непременно с розой!) проникает к любимой в квартиру и в ее спальне падает на колени, держа розу в зубах (идиотизм какой-то). Нет, лучше все-таки в руках!

Далее, по замыслу Павла, следовали признания в любви, и завершалась история уже в постели Барбары. Страстным хеппи-эндом, разумеется…

(Ну что поделаешь — парень начитался литературы Серебряного века… Такое бывает, даже в наше циничное, чуждое всякой романтики и декаданса время.)

И вот прошлой ночью Павел-таки осуществил свой замысел. Воплощению смелой идеи способствовало то, что у него имелись ключи от квартиры Барбары. Когда-то, в пору нежных отношений, она сама вручила ему дубликат своих ключей. Правда, после разрыва ключики попросила вернуть, но он предусмотрительно сделал дубликат — так, на всякий случай.

Ночью он спустился во двор, чтобы проверить, спит ли любимая (Павел почему-то особенно уповал на эффект внезапности своего появления, хотел застать Басю врасплох — сонную и тепленькую). Убедившись, что свет в ее окнах не горит, он поднялся на этаж, тихо открыл входную дверь и прямиком направился в спальню любимой.

Только было собирался сказать: «Бася, я люблю тебя!» — и театрально встать на колени с розой в руках, как лежащая в кровати женщина вдруг зашевелилась, приподнялась и выставилась на него. Он взглянул — а это вовсе не Бася! Голая блондинка! Он от ужаса чуть розу не выронил, а блондинка как заверещит!

«Дело плохо!» — подумал Павел и — бежать по коридору! А тут и орущая Бася появилась откуда-то сбоку, из другой двери.

В общем, он выскочил на лестничную клетку, захлопнул дверь и рванул к себе в квартиру. А розу кинул Басе под дверь. Чтобы не подумала плохого, так сказать.

Позже, поразмыслив, Павел понял, что голая блондинка — это, наверное, Басина подруга, кажется, Соня.

В общем, Серебряный век не удался, а жаль… После той ночи у него исчезла последняя надежда на то, что удастся встретить Новый год с Барбарой. А без нее ему этот праздник вообще не нужен, хотя он сегодня честно старался поднять настроение, даже решил, что разделит застолье с дедом и Наиной. Но за час до Нового года случилось нечто странное…

К деду пришла гостья, причем Павел мог поклясться, что дед ее прихода ну никак не ожидал, но страшно взволновался — это факт.

Услышав женское чирикание, Павел выполз из своей комнаты («Интересно, кого это там принесла нелегкая?»), заглянул в гостиную, а там дед обихаживает неизвестную даму, шампанского ей подливает и всячески расшаркивается. Павел сделал попытку просочиться к ним — интересно все-таки, что это за дама такая пожаловала, но дед, уловив движение у дверей, проявил недюжинную для пенсионного возраста ловкость — метнулся к двери и замахал на Павлика — дескать, пшел вон, брысь!

Павел хмыкнул — дедуля хоть бы из вежливости пригласил войти, познакомил с гостьей…

А ничего так дама, похожа на какую-нибудь симпатично состарившуюся актрису, скажем, на Одри Хепберн.

Но дед-то каков! Удивительно! Только что не порхает вокруг нее, а от радости прямо светится.

Павел даже раздражение почувствовал. Кажется, пробиться к праздничному столу не удастся — дедок прочно держит оборону.

Ну и ладно… Павел счел за лучшее ретироваться. Прихватил с собой шампанского и закуски и отправился к себе.

* * *


Однако получается, что Новый год встретить решительно не с кем. Деда на амурные дела потянуло, ему не до него, Наина куда-то ушла (как подозревал Павел, к Барбаре), с единственным приятелем Мишей разругался (из-за Зои самым глупым и пошлым образом!), да и Зоя продинамила.

Странное дело — все уши прожужжала со своей любовью, только что сама на шею не вешалась, а как Новый год встречать — нет девушки! Пропала куда-то, он ее уже три дня нигде не может найти.

А, понятно… Они, наверное, с Мишкой скооперировались… На пару будут веселиться. Видать, Мишка ее все-таки уговорил. А ему не сказали из жалости… Ну и пожалуйста…

Однако же ему стало досадно и обидно — неужели правда?

«Какой я все-таки, — усмехнулся Павел, — сам не ем и другим не даю. Ни себе ни людям! Собака на сене! Зою как девушку вообще всерьез не воспринимал, а когда она, возможно, ушла к другому парню, так вроде жалко — вдруг в хозяйстве на что-нибудь сгодилась бы?»

Он налил себе шампанского и выпил. Ну, за старый год! А год, надо отметить, был для него ого каким щедрым на события, страдания и счастье, как будто за один год он прожил целую жизнь, по экспресс-методу.

Началось все, конечно, с его переезда на Мойку.

Раньше Павел жил где-то на окраине города, на проспекте очередной доблести, а потом вот раз — финт судьбы — удачно вписался в пространство профессорской квартиры.

На самом деле профессору он не родной внучонок. Это вообще довольно долгая и небанальная история. Родство-то между ними, прямо скажем, седьмая вода на киселе.

У жены профессора был сын от первого брака, который и приходился Павлу батюшкой, но поскольку папаша свинтил, еще когда мальчик пребывал в глубоком младенчестве, с родственниками отца ни Павел, ни его мамаша отношений не поддерживали. Мать стремилась устроить свою личную жизнь (она и до сих пор в активном поиске, который не оставляет ей возможности заниматься сыном. Тут либо личное, либо сын — суровые законы жизни!), а Павел рос как-то сам по себе. Когда он вырос, то решил познакомиться с папашей, и выяснилось, что знакомиться не с кем — его отец погиб несколько лет назад. За подробностями его жизни и смерти Паша отправился к родственникам по батюшкиной линии, так и познакомился с профессором Павлом Петровичем.

Тот принял юношу весьма радушно, велел величать дедом и с ходу предложил поселиться у него, чем Павел не преминул воспользоваться.

Отношения с дедом у него складывались удивительно гладко и ровно.

Он уважал деда — не без этого — и, может, даже испытывал к нему нежную привязанность, на какую вообще был способен. Прислушивался к его мнению, под его давлением (чтобы тот от него отстал) поступил этим летом в институт, ясен пень, медицинский — типа, династия.

А какой из Паши получится психиатр, когда он на полном серьезе считает, что мир обречен и все психически больны, только самые наивные и бесхитростные уже в дурку попали, а большинство умело маскируется и ждет своего часа, чтобы туда попасть. И зачем их лечить?

Но этими размышлениями Паша с Павлом Петровичем не делился, предполагая, что дед его не поймет. Кроме всего прочего, учеба в институте сама по себе являлась для Павла неплохой отмазкой — профессор фактически содержал внука, и Паше не приходилось думать о деньгах.

Конечно, он не позволял деду полностью контролировать свою жизнь и ко многим требованиям Павла Петровича относился, скажем так, с ироническим сопротивлением, не позволяя себя ломать, но в общем и целом они сосуществовали вполне гармонично.

Итак, в этом году (чем не повод выпить еще шампанского?) он обрел деда, переехал в эту квартиру и встретил женщину своей мечты, которая перевернула всю его жизнь… Да ладно, что там в его жизни и было-то до Барбары? Так, подготовка к недолгому счастью и последующим продолжительным страданиям.

На самом деле психологически Паша был ориентирован на связь со взрослой женщиной. К девочкам-сверстницам он относился весьма прохладно, хотя и чувствовал на себе их пристальное внимание.

А его они не возбуждали. Какие-то они были… пластмассовые. Можно, конечно, попользоваться, но так чтобы заинтересоваться — это нет.

Глупые, пустые и, что хуже всего, совершенно ужасно смеются: верещат, как будто их сто тысяч чертей щекочут. Ни загадки, ни тайны, ни содержания…

Однажды Павел узнал, что первой женщиной поэта Блока стала зрелая дама, подруга его матери. У Паши забилось сердце — вот к чему надо стремиться!

И он стал ждать свою Незнакомку. В шелках и туманах. А вскоре увидел Барбару, которая смеялась красиво и загадочно, как будто видела одного черта и ему обольстительно улыбалась.

Павел взглянул на нее, и все… Свершилось в веках. Любовь как стихия, болезнь, наваждение или даже «случайная смерть». И посыпались звезды из глаз…

Несколько месяцев невозможного счастья и королевской милости, а потом королева его разлюбила, о чем беспощадно, по-монаршему, не преминула сообщить. «Мой мальчик, мы больше не можем быть вместе».

Типа, всем спасибо, все свободны.

А то, что у него в душе как после атомного взрыва — на это ей, конечно, наплевать. Не королевская забота…

Растерянный, да что там — раздавленный, он жалко умолял, кричал, взывал к ней: «Но ты не можешь так со мной поступить, я не верю, что кончилось, исчезло, ведь любовь была! Была! Или?..»

Вместо ответа презрительно и холодно: «Павлик, зачем ты меня мучаешь? И без того хреново…»

«Потому что я тебя люблю!» — а что еще он мог ей ответить?

Кончилось тем, что она запретила ему приходить. А он ничего не мог с собой поделать — бежал к ней как одержимый. Тупость какая-то или наваждение. Но ему необходимо было слышать любимый голос. Чувствовать запах ее духов. Любить ее, ненавидеть, обожествлять и проклинать.

Совсем стало плохо — до умопомрачения, — когда у нее появился любовник, жеманный и напомаженный актеришка, снимающийся в дурных, отстойных сериалах. Павел даже был разочарован: «Ну как она могла прельстится такой дешевкой? А ведь прельстилась! Смотрит на актеришку с бараньим обожанием в глазах, только что слюни не пускает… Дура. Забыть бы тебя, как кошмарный сон, старая идиотка… Но… Не могу — не могу…»

И он снова шел к ней, презирая себя… И плакал, и падал в ноги, и был отвергнут. А потом появилась Зоя. Дальняя родственница из захудалой провинции.

«Солнце! Помоги мне, — капризно сказало божество по имени Барбара. — Я сейчас занята. У меня работа. Есть девочка. Славная, наивная такая. Ей скучно. Займись ею».

Сказала «займись ею» с какой-то особенной интонацией.

И он решил на самом деле «заняться» девочкой. Барбаре назло.

А девочка оказалась чистая Татьяна Ларина, любимая героиня русской классической литературы, такая наивная, прямо до дури… Нелепая. Смешная… Охи-вздохи: «Ах, как красиво — дворцы, ангелы, смотри, как светится шапочка Исаакиевского собора, и Ангел плывет над городом, ах!»

Ох, ах! Надоела!

Да, в итоге она ему надоела. Да еще на кой-то черт влюбилась в него… Глазенками хлопает и смотрит с восторгом, как болонка на хозяина. А его это не трогает.

Вообще-то девчонка, конечно, ничего: фигурка, ножки — модельный стандарт. Ну хоть в чем-то бедняжке повезло. Но какая-то провинциальная, что ли… Лоску нет. Шику нет. Флеру нет. А он, после Барбары, уже знал в этом толк.

Самое паршивое, что эта идиотка Зоя вбила в голову, что его непременно нужно спасать — от несчастной любви, самого себя, простуды и инопланетян. От всего сразу, и неважно, хочет ли он быть спасенным.

Прямо МЧС, а не Зоя. Точно любимая героиня русской литературы! Пушкин, Тургенев, Островский и хрен знает кто еще — в одной девушке.

«Графиня бежала в слезах к пруду топиться». Нелепость какая-то…

Его раздражали Зоина непосредственность и восторженность, он усматривал в этом провинциальность. «Ах, буддистский храм! Павлик, надо непременно ехать в дождь к храму и слушать, как капли барабанят по крыше!»

И ведь не забыла — через несколько дней, в сильный ливень, снова заныла:

«Храм, капли по крыше…»

Да с какой радости в дождь он должен тащиться куда-то в Старую деревню, смотреть буддистский храм?! Спасибо, видели. И в дождь, и в ясную погоду.

Или, скажем, ее бесконечные восторженные восклицания: «Павлик, в Манеже выставка… (очередного непризнанного гения), нам непременно надо пойти!»

Он, не в силах сдержать иронии: «Для чего? В твоей жизни что-то изменится, если ты увидишь эти каки-маляки?»

Она хмурится в ответ и готова расплакаться: «Зачем ты так?»

А недавно предложила в сильный мороз ехать в Кронштадт. При этом за окном, между прочим, минус семнадцать, метель, и все замело снегом.

«Зоя, ты совсем больная?»

«Ну, как ты не понимаешь, Пашенька! Финский залив — белый берег, только ветер и снег! Это чудесно!»

Нет, Пашенька не понимает. Пашенька предпочитает в такую погоду сидеть дома. Чай пить, телик смотреть. А ты, Зоя, Мишу позови, он тоже на всю голову больной… Вот и будет вам ветер и снег на пару.

Кстати, Миша-то и впрямь Зойкиными бреднями проникся и совсем не против с ней по белому берегу гулять.

Павел недавно заговорил с ним про Зою, а Мишка и говорит:

— Слышь, Паша… Хорош девочке мозги пудрить…

Павел ему лаконично:

— А тебе не все равно?

— Ты же по этой своей писательнице сохнешь?

— Ну, допустим. И чего?

— Оставь Зою в покое.

— Сам подкатываешься?

— У меня все серьезно, — отрезал Миша.

Павел расхохотался:

— Не обломится! Она от меня прямо млеет. Готова отдаться по первому зову.

Миша ничего не сказал, но так посмотрел, что Павел осекся (правда, что ли, серьезно?) и ушел. И дружбе конец. Ну и ладно.

Достали… И Наина, и дед постоянно дудят ему в уши, какая Зоя хорошая и как она ему чудесным образом подходит.

А хуже всего, когда эту волынку заводит Барбара: «Павлик, ты такой хороший, славный мальчик, а Зоя чудесная девочка, вы просто созданы друг для друга! Приглядись к ней — тебе нужна она, а не я!»

Павла от этого ее мамочкиного тона просто корежит.

Отстаньте от меня с вашей Зоей…

* * *


До Нового года меньше часа… Вот ведь придумали себе праздничек — смена времен… Павел хлебнул еще шампанского — прямо из бутылки.

Надо же — еще один год коту под хвост. Что-то он все ищет, ищет, а чего именно, и где — непонятно. Пока только Барбару нашел и с ней нарыл себе соплей и страданий…

Между прочим, он честно пытался себя организовать, построить — ать-два, забудь про любовь, найди себе смысл или хотя бы какое-то дело, но что-то пока не получается.

Хорошо, наверное, быть цельным, целеустремленным человеком. Очень хорошо. Вот Миша такой. Исключительно положительный тип. Читает кодекс самураев, знает чего и как. По вечерам медитирует, смотрит общеобразовательные фильмы и спасает планету. Молодец. Ну очень волевой и организованный человек. Сознательно избрал для себя путь воина. Опять же при деле — кормит вегетарианцев и зарабатывает на этом — на жизнь хватает. А Павел до сих пор на дедовой шее сидит, стипендия-то сущие гроши.

Он, положим, тоже бы не отказался стать волевым и целеустремленным, да и в воины податься — плохо, что ли? Кому ж приятно быть плаксивым жалким Пьеро?

Но что-то с воином у него не выходит… Это, наверное, надо сразу таким родиться, как Миша, а вылепить из себя воина усилием воли не получится, да и нет ее, силы воли-то. Сила есть, воля есть, а силы воли нету.

Может, потому и год был такой суетливый — слишком много очевидно лишних движений. Так подумать — все ушло на эмоции и сопли.

Тоска, переживания, раздражение, зачастую ярость. Когда становилось совсем невмоготу, Павел выходил в город и до утра бродил по улицам, беспорядочно, потерянно… Не в красном домино, но тоже очень нервно… Сплошной комок нервов.

Несколько раз напивался в стельку, но алкоголь был не его вариантом, не помогал забыться даже на время.

Он всерьез обдумывал другие варианты, казавшиеся ему более предпочтительными. Какие-то даже опробовал на практике.

Например, попытался вышибить клин клином — забыть Барбару, заведя отношения с сокурсницей. Месяц они разнообразно и бурно «отношались» после, а иногда вместо занятий у нее в общаге. Потом ему это наскучило, и они расстались вполне мирно и даже не без благодарности друг к другу.

Потом на какой-то вечеринке он по случаю переспал еще с одной сокурсницей, и в институте его записали в плейбои. Девушек это заводило, и вскоре, безмерно скучая, Павел внес в свой донжуанский список еще пару трофеев.

В отношениях с девушками он изначально исключал всякие эмоции, оставаясь бесстрастным и равнодушным. Физиологическая разрядка, и ничего более. Так — для здоровья.

Параллельно со всем этим в его жизни существовала Зоя…

Участливая, самоотверженная Зоя, с повадками сестры милосердия и внешностью модели, готовая принести себя в жертву, в смысле отдаться по первому зову! А он-то, дурак, ни разу не воспользовался ее жертвой…

Кстати, она то ли не догадывалась о его связях, то ли делала вид, что о них не знает.

Правда, не столь давно у них состоялось нечто вроде объяснения.

В тот вечер в кафе он заприметил симпатичную девицу. В сущности, ничего особенного — в сравнении с Барбарой они все казались ободранными, но все же что-то в ней было… После стремительного знакомства они отправились к ней домой. Девица оказалась прогрессивных свободных нравов. Глубокой ночью, когда барышня заснула, Павел решил уйти домой — сбежать от утренних объяснений или, того хуже, нежностей.

Уже светало… Утро было промозглое… Поеживаясь от холода и усталости, он вошел в свое парадное и увидел Зою, которая сидела на ступенях у дверей его квартиры. Она дремала…

— Ты чего здесь?

Зоя проснулась, открыла глаза…

Он спросил первое, что пришло в голову:

— Барбара тебя выгнала?

Зоя улыбнулась, помотала головой, да нет, мол, какие глупости…

Он крикнул, теряя терпение:

— Так чего ты здесь сидишь?

— Тебя жду!

— Зачем?

— Я волновалась, Павлик… Пришла вечером, а тебя нет… Я решила подождать, когда ты придешь…

— Не могла ждать у Барбары в квартире? Непременно надо было здесь, на полу, как собака?

О, этот ее взгляд, который он никогда не может выдержать…

— Тогда бы я не узнала, что ты пришел!

Он сел рядом с ней… Его мутило от выпитого накануне, неожиданной страстности ночной знакомой, удушливого чувства вины (чего ради я спал с той девкой!). Было неловко, противно, а главное — бессмысленно, его мутило от самого себя…

Он усмехнулся:

— А если бы я вообще не пришел?

Зоя молчала.

Он заметил на себе ее пристальный взгляд и все понял. Ясно — на шее засос (девица попалась темпераментная), футболка измазана помадой… Еще и весь провонял какими-то приторными духами…

В общем, кажется, Зоя обо всем догадалась. Застукали тебя с поличным, Паша. Ну и пусть, в конце концов, он ничем ей не обязан.

— Зоя… Я хочу, чтобы ты знала: однажды я могу не прийти… Вообще не прийти, понимаешь? Ты должна быть готова к этому.

Она пожала плечами:

— Я знаю, что однажды я могу умереть… Но быть готовой к этому вряд ли возможно…

— Понятно, — обреченно кивнул Павел. — Идем… Уже утро… Пора спать.

— Кстати, а где ты был, Павел?

— Изучал параллельные миры…

Как ни странно, после той утренней сцены с сексуальными похождениями было покончено. Можно сказать, что он утратил интерес к случайным связям как варианту спасения от своей тоски и начал искать другие варианты.

В самый тяжелый депрессивный период, когда Барбара закрутила роман с актеришкой, он задумался о наркотиках. Попросил у знакомого дозу. Ничего серьезного — травка, так, слегонца, дурь-лайт. Попробовал. И ведь действительно стало легче!

Повторил дурь-лайт на бис, но надо же, такая незадача — Зойка засекла, приперлась без предупреждения:

— Паша, а что ты тут делаешь?

Чего делает… Медитирует… В нирване.

А когда до нее дошло, что он, собственно, делает, тут такое началось! Зоя орала-вопила:

— Как ты мог, как ты мог?!

Как будто он изнасиловал школьницу или еще чего-нибудь страшное сделал.

Самое скверное, что на ее истошные вопли прискакал дед. Профессор как-то резво сообразил, что к чему, и заявил, что если внучок повторит подобное еще раз, он его выкинет из квартиры. Без раздумий и сомнений.

А Паше как-то не хотелось возвращаться на свою окраину, делить жилплощадь с озабоченной поисками мужа матушкой.

Нет, страдать, разумеется, можно и там, но здесь, в профессорской квартире на Мойке, как-то комфортнее. Так что пришлось с дурью на время завязать.

Но ведь есть, в конце концов, еще один выход из сложных жизненных ситуаций — тот, что «насквозь». Девять граммов свинца — и никаких проблем.

Не хотелось бы, конечно, хотя, если припрет, как вариант — возможно…

Паша давно понял: когда сильно припрет, как вариант возможно все.

* * *


Раздался звонок в дверь. Потом еще. Ну понятно, дед не слышит, увлечен своей гостьей. Павел пошел открывать.

На пороге стояла Зоя. Радостная, прямо вся сияет…

— С наступающим, Павлик!

Они расположились в его комнате. Павел налил Зое шампанского, она расплылась в улыбке: «Ах, как я счастлива!»

Подпортить ей настроение, что ли?

— Что ж ты не встречаешь Новый год с Мишей? — зло и едко спросил Павел.

Зоя не перестала улыбаться — такие стрелы в нее не долетали.

— Я хочу встречать Новый год с тобой!

— Не понимаю! Такой парень, засада для любой девушки, а ты… А может, у вас что-то было? А?

Зоя нахмурилась:

— Павлик, перестань. Сам знаешь, что не было. И знаешь почему.

Он усмехнулся — ему почему-то нравилось мучить ее, хотя он сам себя за это презирал…

— Знаю! Потому что кто-то вбил себе в голову всякую чушь про любовь?

— А ее нет, ты хочешь сказать?

Павел пожал плечами:

— Не знаю. Откуда мне знать. Но точно знаю другое: Миха — надежный, как танк. У его родаков нехилая квартира в историческом центре, у него в двадцать лет уже овощная забегаловка, годам к тридцати, глядишь, забьет на вегетарианство и откроет пару прибыльных шаверм. Короче, по всему выходит — выгодный жених! Удивляюсь я тебе — чего ушами хлопаешь?

— Хочу и хлопаю. Отстань!

Зоя отпила шампанского — закашлялась… Раскраснелась… Стала оживленно о чем-то рассказывать — какие-то северные города, снег, полеты…

А Мишке-то не обломилось! Знал бы он, что она пришла к Павлу, небось сильно бы огорчился…

Зоя вдруг всполошилась, полезла в сумку.

— Кстати, у меня для тебя новогодний подарок!

И протянула ему какую-то белую куклу. С крыльями. Вполне в Зоином стиле. Он усмехнулся:

— Мило… Очень мило.

Стрелки сошлись на самом верху… Пора…

— С Новым годом, Павлик!

— С Новым годом, Зойка!

Он все думал: спросить — не спросить… И понимая, что этим вопросом унизит себя даже не в Зоиных глазах, а в своих собственных, медлил. Не надо спрашивать, нельзя, но…

— Как там Барбара? — спросил с подчеркнутым безразличием.

— А я не знаю… Я ее не видела уже неделю. У меня ведь рейсы были один за другим. А сейчас я приехала и сразу к тебе, — как-то даже виновато ответила Зоя.

Ну что, доволен? Барбара… Да она про тебя давно забыла!

Еще бокал шампанского, которое неожиданно ударило в голову…

Павел с обидой подумал, что там, за стеной, так рядом, но так далеко от него, его любимая женщина сейчас встречает Новый год с другим мужчиной. Этот актеришка с обезьяньими ужимками, наверное, уже затащил ее в постель и…

— Что с тобой? — испугалась Зоя.

— Мне плохо, — честно сказал он.

Боже! В ответ она разразилась потоком самых нежных, бессвязных слов:

— Все будет хорошо, ну что ты, Павличек, вот увидишь — в новом году будет только самое хорошее, Ангел устроит…

Одного движения оказалось достаточно, чтобы заставить ее замолчать. Взволновать, напугать. Он резко и даже грубо привлек ее к себе.

Глядя в ее испуганные глаза, он понял — стоит ему захотеть, и все произойдет прямо сейчас. Проверить?

* * *


Лихорадочные, суетливые движения… Попытка любви… Но что-то не сложилось, не совпало. Два поезда не встретились. Не судьба.

И Зоя какая-то неловкая — не может или не хочет ему помочь… А, ну да, она же, как это принято говорить, невинная девушка, что подразумевает с его стороны некий такт и экивоки…

А он так набрался, что на экивоки, уж извиняйте, нет ни сил, ни желания.

— Извини меня… Я действительно хотел, чтобы у нас что-то получилось… Но, видимо, это невозможно…

Ничего не поделаешь — форменный казус, — с первого раза вам «незачет»!..

Она, обнаженная, сидела в постели, закрыв лицо руками.

Павел невольно залюбовался — красивая. Потом отвернулся, оделся и подошел к окну. Чтобы справиться со смущением, закурил.

— Тебе плохо? — спросил он.

Зоя, уже одетая, подошла, выдернула у него сигарету и тоже закурила.

Он вдруг, ни с того ни с сего, очень зло сказал:

— Какого черта этот снег все падает? Небо, что ли, прорвало?

— Но ведь красиво, — вздохнула Зоя. — Чем тебе снег помешал?

— Да ну… Дичь какая-то. Сегодня возвращался из института, еле дошел — ноги вязнут. И все падает, падает…

После долгого молчания, длиною еще в три сигареты, она спросила:

— Хочешь увидеть ее?

Он не ответил. Но Зоя и так знала ответ.

— Павлик, пойдем поздравим Барбару с Новым годом!

Он мгновенно вскинулся, покраснел:

— Ты считаешь, это удачная идея?

И сам, ненавидя и себя, и Зою (подачку ему кинула!), тем не менее ее подарком воспользовался:

— Да, идем!

В тот момент он внутренне решился на что-то отчаянное: а почему бы не испортить им праздник, надрать актеришке задницу или, скажем, проткнуть негодяя ножом?

Проходя мимо гостиной, Павел крикнул:

— Дед, я к Лесневской!

Но, видимо, в этот вечер Павел Петрович был не способен услышать никого, кроме своей гостьи.

— Черт знает что! — пробормотал Павел.


Глава 14

РОЗОВЫЙ ВСАДНИК АПОКАЛИПСИСА


В воображении Бася наделяла своего таинственного врага самыми невероятными качествами, а его внешность и представить боялась — вырисовывалось что-то бесконечно инфернальное. На деле враг оказался обычной женщиной средних лет, весьма заурядной наружности — ни тебе рогов, ни копыт, ни метлы в руках.

— Это вы звонили мне, слали дурацкие телеграммы, выкололи глаза на моей фотографии?! — воскликнула Бася, причем прозвучало ее гневное восклицание не как вопрос, а как утверждение — крик возмущенной души.

К Басиному удивлению, дама и отрицать ничего не стала, и как будто даже с гордостью кивнула:

— Да, я!

— Но зачем? С какой целью? Кто вы?

— А ты догадайся! — с вызовом ответила дама, и губы ее сложились в змеиную усмешку.

Бася даже закашлялась от возмущения — она ей еще загадки загадывать будет?!

— Да как вы вообще посмели прийти ко мне?

Но дама была абсолютно непрошибаемая — ничуть не смутилась, лишь обдала Басю взглядом, полным ненависти и презрения.

— Кто это? — пробормотал Чувалов, недоуменно разглядывая женщину в розовых колготках.

— Кто я? — с апломбом переспросила дама и ответила с поистине шекспировской страстью: — Я — само возмездие!

Чувалов обратился к Барбаре:

— Слышь, Ивановна, у тебя тут проходной двор, что ли? Сначала этот пришел, неизвестно откуда взявшийся, — он кивнул на Ивана, — теперь и вовсе… гм… женщина.

— Не беспокойся! — отрезала дама. — Она меня хорошо знает! Просто прикидывается!

— Да не знаю я вас! — закричала Бася. — В глаза никогда не видела!

Дама бросила ей в лицо:

— Ты разрушила всю мою жизнь!

Бася вздрогнула — если бы слова были материальны, этим булыжником ее вполне могли убить — и горестно вздохнула: это какая-то сумасшедшая… Очевидно, безумная, спятившая баба… На всякий случай она отодвинулась подальше — кто знает, чего от нее можно ждать? Еще, не приведи господи, кинется и вилкой выколет ей глаза, как на той фотографии.

— Ишь, вырядилась, — неодобрительно заметила дама, — гостей назвала, Новый год встречает, веселится! Мерзавка! — Последнее слово было выкрикнуто с непередаваемым апломбом и ненавистью. Еще один булыжник в Басю. — А чего ты башку перекрасила? Ты же блондинка была? — возмутилась дама.

— Ну извините, забыла спросить вашего разрешения! — фыркнула Бася.

— Значит, стала рыжая, как я? — Даму это почему-то несказанно обидело.

— Ты все хочешь у меня отобрать, — горестно заключила она, — и тебе все мало, мало…

— Что я вам сделала? — едва не плача, спросила Бася. — Может, вы меня с кем-то путаете?

Дама расхохоталась зловещим смехом.

— Тебя, пожалуй, спутаешь!

При иных обстоятельствах Бася, наверное, расценила бы это замечание как комплимент в свой адрес, но сейчас ей было не до этого. Хотелось стать маленькой и незаметной, заползти в какой-нибудь угол, где можно было бы спрятаться от проблем и безумных пришельцев.

Что характерно — остальные почему-то молчали, напряженно следя за развитием событий, возможно, делая ставки на двух бойцов, выступающих на ринге: Барбару и неизвестную даму с «бабеттой» на голове.

— А с виду-то ты так… Уродина! — с удовлетворением отметила дама, оглядев Басю.

Бася вспыхнула — она была решительно не согласна с такой постановкой вопроса.

— Вы бы на себя посмотрели, женщина! — пискнула Соня.

В ответ дама обозвала Соню таким словом, что покраснел даже Чувалов.

Бася озвучила вслух вполне риторический вопрос:

— За что мне все это?

Дама торжествующе изрекла:

— А будешь знать, как уводить чужих мужей из семьи!

— Каких мужей? — растерянно повторила Бася и добавила, обращаясь к присутствующим: — Да она сумасшедшая! Вы же видите! Она не в себе!

После этого дама очень сильно разволновалась и потребовала, чтобы никто не смел называть ее сумасшедшей. Она топнула ногой, замахала руками, отчего корона на голове несколько сбилась, и с обличительным пафосом заявила:

— Каждому воздастся за грехи его!

Она обратилась к Ивану, указывая на Басю:

— Вы знаете, кто это?

Иван пожал плечами.

— Это — вавилонская блудница!

Бася горестно застонала: в собственном доме ее оскорбляют и попрекают какими-то чужими мужьями!

— О чем вы вообще говорите?

— А ты не знаешь? — взвизгнула дама. — Еще и притворяешься! Шкуру с тебя спустить, с мерзавки этакой!

Бася задумалась: должно же быть хоть какое-то логическое объяснение происходящему?! Вот ведь в случае с привидением в красном все выяснилось. Вполне возможно, что и эту психическую даму как-то можно объяснить.

Может, крезанутая тетка — ее читательница? Прочла какой-нибудь роман, спроецировала события на свою жизнь и вывела в итоге, что это Бася виновата в ее бедах? Ну или, следуя той же логике, скажем, посмотрела сериал по Басиному сценарию и опять-таки в своих жизненных проблемах обвинила автора?

Бася вздохнула: м-да, сюда бы профессора Дубровского! А ввиду отсутствия профильных специалистов переговоры придется вести ей.

— Послушайте, — осторожно начала Бася. — Давайте я попробую угадать: вы, очевидно, моя читательница? Должно быть, прочли мою книжку, и…

Дама покатилась со смеху:

— Да я такую дрянь, как твои книжки, сроду читать не стану, даже если мне приплатят! Размечталась!

«Вот сволочь, — ругнулась Бася, — ладно, придется по-другому…»

— И вообще ты мне зубы не заговаривай своими книжками, — усмехнулась дама. — Мужа верни!

«Ну, дело ясное — чокнутая, — угрюмо подумала Бася. — Мужа какого-то требует! Наверное, несчастная брошенная, как та, которая приходила к Наине с лягушачьими лапами. Муж ее бросил, и на почве горя и ревности бедняжка помутилась в рассудке. И теперь эта полоумная Медея ищет соперницу, чтобы отомстить. А поскольку я женщина публичная, она, прочитав мои книги или увидев меня где-нибудь на ТВ, зафиксировалась на моем образе и вбила себе в голову, что я — причина ее несчастий! Бедная… Пожалеть ее, что ли? Я ведь и сама, в некотором роде, женщина на грани нервного срыва и того и гляди тоже скачусь в обыкновенное бытовое безумие… И кстати, так же оказалась выброшена мужиком за ненадобностью…

Надо зафиксироваться на жалости к бедолаге, выпроводить ее взашей по-хорошему, а еще лучше вызвать санитаров, пусть голубушку подлечат…»

Бася вздохнула и терпеливо (спокойно, Барбара, наберись жалости, наполнись состраданием, вспомни христианские заповеди, и воздастся!) заметила, что никакого мужа у нее нет. Ни чужого, ни собственного. Соответственно — и возвращать нечего.

Однако незнакомке, в отличие от Баси, христианские чувства были неведомы, поскольку в ответ она закричала:

— Ах ты, лживая тварь! Врешь все! Верни, что украла!

Бася поняла, что не вполне готова к христианскому смирению, во всяком случае, у нее вдруг возникло непреодолимое желание стукнуть по этой орущей голове с «бабеттой», чтобы в ней от удара что-нибудь сместилось, и, глядишь, до тетки дошло, что она не там ищет виноватых.

— Оскорбляете меня в моем собственном доме, как вам не стыдно! — возмутилась Бася. — Кстати, как вы вообще узнали мой адрес и телефон?

Незнакомка усмехнулась:

— Ну, это было несложно, костюмерша Светочка с «Ленфильма» дала.

«Если выживу, — подумала Бася, — завтра пойду и убью негодяйку!»

Между тем в дело решил вмешаться Чувалов. Очевидно, в результате мучительных раздумий он пришел к выводу, что в сегодняшней истории он главное действующее лицо, и какая-то неизвестная баба совсем не вписывается в его концепцию вечера и, пожалуй, несколько снижает его собственную значимость. В роли злодея сегодня выступает он, а все прочие пожалуйте в массовку…

— Слышь, женщина, уйди подобру-поздорову! — спокойно попросил Чувалов.

— Смерть носителям пенисов! — закричала дама, да так, что Иван и Чувалов вздрогнули.

Наверное, даже Митя с Витей во сне встревожились и на минуту перестали храпеть.

— Вы феминистка? — с ужасом спросил Иван.

Дама ответила ему таким тяжелым взглядом, что Иван остолбенел.

— Я ваш бледный всадник апокалипсиса! — торжественно объявила она.

— В каком, просите, смысле? — озадачился Иван.

— В таком, что вам всем хана. Крышка. Я ваша смерть!

Чувалов вгляделся в рыжую женщину и мгновенно протрезвел — свою смерть он представлял несколько иначе.

— Ты чё, тетка?

Незнакомка стукнула кулаком по столу, и тарелки зазвенели… Было странно, что ее маленькая пухлая ручка может быть такой тяжелой.

— Вызвать санитаров из дурки, и пусть тебя, психическую, заберут, куда надо! — неосмотрительно предложил Чувалов.

Уже через мгновение он жестоко пожалел о своих неосторожных словах, потому что дама, услышав о том, что ее надо отправить в психбольницу, вдруг выгнулась, как кошка, дугой и бросилась на него с диким воплем.

Семену не раз приходилось бывать в опасных ситуациях, и он мало чего боялся в этой жизни, но вид вопящей и летящей на него рыжей женщины привел его в ужас. Он отшатнулся, пытаясь уйти от удара, и не сразу понял, что произошло нечто страшное и непоправимое.

А именно — разъяренная женщина схватила пистолет, лежащий на столе. Всего лишь на минуту Чувалов выпустил из рук оружие, и этого оказалось достаточно, чтобы коварная незнакомка смогла завладеть им.

— Ты чего, тетка, — пробормотал Чувалов. — Верни пистолет, это не игрушка!

— Настоящий, боевой? — поинтересовалась дама, помахав пистолетом.

Чувалов взмолился:

— Женщина, не надо им махать, как будто это эклер с кремом. Это оружие, и, между прочим, иногда оно стреляет! Не рассчитаете — и сделаете в ком-нибудь дырку!

— В тебе и сделаю, если не заткнешься, — разозлилась незнакомка.

Чувалов замолчал.

— Теперь вы у меня все попляшете! — мстительно пообещала она, с торжествующим взглядом усевшись за стол нога на ногу, не выпуская из рук чуваловский пистолет. — Ну вот теперь и поговорим! А теперь рассказывай, как ты моего мужа охмуряла! — И направила пистолет на Басю.

— Не знаю я никакого мужа! — с отчаянием выдохнула Бася.

Женщина, не опуская пистолета, вытащила из сумочки какую-то фотографию.

— А это что?

Бася вздрогнула — это была их с Эдом фотография, сделанная во время летнего отдыха на море.

— Как она к вам попала?

Дама усмехнулась:

— Если ты еще не поняла, тупица, я Марианна!

— Жена Эда? — вскрикнула Бася.

Марианна расхохоталась.

— Ну наконец-то! Итак, где мой муж? Отвечай, блудница вавилонская!

* * *


О-ля-ля, содрогнулась Бася, а на закуску — и впрямь бледный всадник апокалипсиса. Точнее, розовый.

Она, конечно, часто думала про жену любимого мужчины, и почему-то всякий раз в воображении возникала немолодая женщина, печальная и больная.

Эд избегал говорить о жене, и, в сущности, Бася знала лишь, что та много времени проводит в больницах.

Теперь-то ей стало понятно, что речь шла о психиатрических отделениях!

Она горько улыбнулась — все-таки Эд законченный подлец! Мало того, что бросил, так еще осчастливил ребенком и вдобавок подсунул ей свинью в виде на всю голову больной жены.

— Не знаю я, где ваш муж! И вообще не понимаю, что вы ко мне прицепились. Преследуете меня, угрожаете! Вот скажите — зачем вы мне звонили?

Марианна хмыкнула:

— Напоминала о себе! Чтобы ты не расслаблялась и знала, что я есть в твоей жизни!

— Да не знала я, что вы есть в моей жизни, — с отчаянием сказала Бася. — Я даже не знала, что вы есть в жизни Эда! Слышала, что существует какая-то жена и вроде она с приветом, но чтобы настолько…

Марианна опять сильно разволновалась, из чего Бася сделала вывод, что ей очень не нравится, когда ее называют безумной. Марианна даже пообещала немедленно прикончить того, кто еще хоть раз ее так назовет.

Бася заглянула в ее голубые водянистые глаза и поняла, что Марианна уже давно по ту сторону не только добра и зла, но и всех смыслов. То есть она действительно прикончит любого и даже не станет заморачиваться на предмет морали и нравственности.

Кажется, это поняли и все остальные. Во всяком случае, Чувалов с Иваном (не говоря уже о Соне) поглядывали на Марианну с явным испугом.

«Но, может, хоть какая-то искра разума осталась в этой голове? — не переставала надеяться Бася. — Надо бы рассказать ей о нашем с Эдом разрыве, глядишь, успокоится!»

— А позвольте узнать, отчего вы так обозлились лично на меня? — задала Бася наводящий вопрос.

Марианна ответила пренебрежительным взглядом — мол, не заговаривай мне зубы.

Бася не успокаивалась:

— Почему я-то во всем виновата? Между прочим, у Эда в любовницах кто только не значился! Почему вы именно ко мне прицепились?!

— Но ты была с ним дольше всех! Я давно про тебя узнала! Сразу заметила, что моего мужа будто подменили, опоили дурманом! Глаза блестят, пульс учащенный и смотрит в пространство. Ну, думаю, не иначе какая-нибудь ведьма его одурманила. И что обидно — воспользовалась, негодяйка, тем, что я в это время лежала в больнице!

Басе стало окончательно ясно: нет здесь никакой логики, и вообще ловить нечего — женушка Эда неизлечима.

Словно подтверждая худшие Басины подозрения, Марианна ни с того ни с сего принялась кричать. Пронзительно и долго. При этом она указывала рукой в сторону окна.

Барбара, схватившись за сердце, уставилась в направлении перста Марианны, однако же ничего сверхъестественного не узрела. Окно как окно. Штора, правда, не задернута… Чего она орет, эта психопатка?

— Видите, видите его? — спросила Марианна, перестав орать.

— Кого? — с отчаянием прошептала Барбара.

— Белый. С крыльями. Только что заглядывал в твое окно! — пояснила Марианна самым будничным тоном.

Барбара покачала головой, нет, не видели. Хотя дело так плохо, что, наверное, скоро и мы узрим… Белого. И непременно с крыльями.

— Скажите, а вам нравится розовый цвет? — неожиданно поинтересовалась Марианна у присутствующих.

Народ озадачился и даже задумался — а как правильно ответить, чтобы не навлечь на себя гнев женщины с пистолетом?

Первым догадался Чувалов (на правильный вариант ответа его, по всей видимости, навел цвет одежды Марианны).

— Я это… розовый уважаю. У меня даже рубашка есть! Розовая!

Марианна благосклонно улыбнулась.

— Да, розовый очень симпатичный цвет, такой гламурный! — угодливо подтвердила Соня.

— А сколько оттенков розового вы различаете? — с въедливой иезуитской интонацией спросила Марианна.

— Один? Два? — наугад выпалил Чувалов.

Ответ страшно разгневал Марианну, и она обозвала Чувалова идиотом.

— Теперь ты! — Она указала на Барбару. — Отвечай!

— И гадать не буду, — не знаю!

Марианна обдала Басю взглядом, полным презрения, и отчеканила:

— На свете есть тысяча тридцать восемь оттенков розового, тупица!

— Может быть… — мрачно усмехнулась Бася. — Я не подсчитывала.

— А знаете ли вы, что это такое — лежать в психиатрическом отделении? — Марианна грозно посмотрела на Чувалова.

Тот поспешно и испуганно ответил:

— Никак нет, не знаю…

Марианна сокрушенно покачала головой и даже сняла корону.

— Ужасно, когда тебя считают сумасшедшей, хотя на самом деле ты нормальная, а безумцы — они, другие! И эти безумцы издеваются над тобой, надевают на тебя смирительную рубашку и заставляют принимать всякую гадость! А в это время твой муж развлекается с блудницей, каких свет не видывал! Хорошо, что мне вовремя рассказали про это! И мне было видение — пришла Небесная Дева и сказала, что надо очищать землю от таких вавилонских блудниц, как любовница моего мужа.

Бася усмехнулась — нечего сказать, добрая Небесная Дева!

— И я пообещала Небесной Деве, что выйду из больницы и во что бы то ни стало отомщу за себя! И вот я здесь! — Марианна расхохоталась.

Барбара обратила внимание на то, что у жены Эда очень резкие, как бы изломанные движения, усиленная жестикуляция и при этом движения рук словно обгоняют речь…

Кроме того, у нее одни эмоции быстро сменяются другими — она то становится возбужденной и смеется, то погружается в угрюмую задумчивость. Сейчас она пребывала явно в приподнятом настроении. Весьма весело, жестикулируя руками (пистолет прибавлял выразительности жестам), она принялась рассказывать, как они познакомились с Эдом. Речь Марианны отличалась некоторой бессвязностью, зачастую она теряла нить повествования, потом вновь возвращалась к истории своей жизни.

Барбаре пришлось продираться через дебри странных речевых конструкций, смешков и вздохов рассказчицы, и в итоге она поняла примерно следующее: Марианна и Эд познакомились семнадцать лет назад. Отец Марианны, известный режиссер, снимал фильм, в котором Эд, тогда студент театрального института, играл эпизодическую роль. Со слов Марианны, Эд начал ухаживать за ней, и вскоре они поженились.

— Вы не думайте, в молодости я была стройной красавицей! — гордо заметила Марианна.

Бася попыталась представить низенькую, толстую Марианну молодой — неужели когда-то она была привлекательной и могла понравиться Эду? Или Эд польстился на бонусы, которые прилагались к замужеству: тесть — известный режиссер, роли и будущая слава? Неужели он настолько меркантилен?

Впрочем, Марианна также придерживалась этой версии.

— Вы только представьте, какой Эд подлец! Женившись на мне, он переехал из общежития в нашу квартиру в центре города, начал много сниматься благодаря стараниям моего отца, а потом разлюбил меня! Теперь я даже думаю, что он, возможно, и женился из-за корысти! Но это неважно! Мы могли быть счастливы и без всякой любви, если бы не эта тварь! — Марианна указала рукой на Барбару. На нее тут же уставились все присутствующие, и Бася почувствовала себя средневековой ведьмой, которую сейчас сожгут на костре.

— Все дело в том, что эта тварь охмурила моего мужа! — Марианна уже начала подбрасывать дрова в огонь для Баси. — Она одурманила моего Эдуарда! Обольстила его так, что он обо мне и думать забыл! А представьте, каково мне было узнать, — Марианна заломила руки, тем не менее не выпуская из них пистолета, — что мой законный супруг увлекся бездарностью, писателишкой, которой только сказки про колобков сочинять!

Бася вздрогнула и хотела было что-то возразить, но Марианна пресекла ее попытку выразительным жестом.

— И с этой вавилонской блудницей он ездил на море! И с ней же собирался отмечать Новый год! Вы только посмотрите, до чего эта тварь дошла в своей наглости!

Марианна полезла в карман, вытащила листок бумаги и зачитала: «Эд, пупсик! Думаю о тебе каждую минуту каждого дня. Хочу тебя страстно… Представляю, как в новогоднюю ночь ты будешь сжимать меня в объятиях под бой курантов…»

У Баси глаза на лоб полезли — она не писала это письмо. Она даже возмутилась, неужели подобный, невыразимо вульгарный слог: «лапусик», «пупсик», «нежно обнимаю» — могли приписать ей? Неужели она, Барбара Лесневская, могла унизить себя каким-то пупсиком?

— Это не мое письмо! — сухо заметила она.

— Не ври, — предупредила Марианна. — Все равно не отмажешься!

— Где вы его взяли?

— Сегодня вытащила у Эда из кармана!

— В письме есть подпись?

— Есть! — усмехнулась Марианна: — «Целую тебя сто тысяч раз, твоя зайка».

Бася задумалась: вот интересно, а кто эта самая любвеобильная зайка, которую Эд собирался сжимать в объятиях «под бой курантов»? Ушки бы ей оторвать!

— Прочитав это письмо, я подумала, что с меня хватит! — заявила Марианна. — Приду к блуднице на Новый год и застукаю ее с поличным! В конце концов, пришло время платить по счетам! Я и так долго ждала! Ведь это из-за нее Эдуард бросил меня пятнадцать лет назад!

Бася возмутилась:

— Да мы пятнадцать лет назад и знакомы-то не были! Я вообще в школе училась! Пребывала в невинном пионерском возрасте!

— Не вводи людей в заблуждение! — потребовала Марианна. — Ты живешь от сотворения мира, и все это время совращаешь мужчин!

— Вы несколько переоцениваете мои скромные достижения, — мрачно заметила Бася.

Ну, дело ясное: кончится все тем, что Марианна замочит ее из чуваловского пистолета и при этом будет считать себя мессией и спасителем человечества. Ну и пусть, ну и на здоровье… Если паршивому человечеству нужно, чтобы Бася принесла себя в жертву, пусть подавится.

А Эд, значит, бросил ее ради какой-то дебильной зайки!

Бася почувствовала сильное раздражение и злость.

Знаете, бывает состояние, когда срываешься с катушек, и уже на все наплевать: внутри бушуют шум и ярость, вполне способные заглушить страх.

— Да! Не буду скрывать, я любила Эда! Сначала все было красиво! Нереально красиво! Бессовестно красиво! Обольщал, ухаживал, дарил… Златые горы обещал, как водится! А я радовалась: как же — самый красивый роман в моей жизни!

— Прекрати! — Марианна заскрежетала зубами от ярости.

— А что ты мне сделаешь? — усмехнулась Бася. — Убьешь? Да плевала я на твой пистолет! Давай стреляй! Пострадаю за любовь! А правду все равно скажу! Вы уж послушайте!

— Боже, какая женщина! — воскликнул Иван. — Настоящая героиня русских романов! Какой накал чувств и презрение к опасности!

Бася жестом остановила его: мол, рукоплесканий и оваций не надо — и продолжила:

— Так вот! Я любила, страдала, отдавала этому недостойному человеку всю себя, а что же он? Он только брал! Питался моей энергией и любовью, жалкий потребитель! Может быть, Марианна, ты думаешь, что это было счастье? Нет! Это была игра в одни ворота! Безумие с моей стороны! Я вела себя как чокнутая дура, которую надо запереть в сумасшедшем доме!

— Заткнись! — взревела Марианна. — Не разрывай мое сердце!

Но Бася мстительно продолжила:

— А ты говоришь — «отдай моего мужа!» Да забери на здоровье! Эд принес мне одни несчастья! Признаюсь — я хотела встречать с ним Новый год. И он мне это обещал! Много чего обещал! Например, обещал подарить на Новый год кошку!

— Кошку? — вскинулась Марианна. — Это что значит?

— Ну, кошки — такие зверьки, мяукают, пьют молоко, неважно, дело не в кошке. — Бася махнула рукой. — Дело в том, что он не сдержал ни одного своего обещания. И если за свою наивность и любовь я должна поплатиться жизнью, то пожалуйста — я готова! Стреляй!

Чувалов схватился за голову, и взмолился:

— Ивановна, не гони!

Иван бросился к Марианне.

— Умоляю, не слушайте ее, она не в себе! Не стреляйте!

Иван, на которого европейский менталитет и образ жизни наложили соответствующий отпечаток, все же попытался в этом всеобщем хаосе и безумии воззвать к голосу разума. Он обратился к Марианне с просьбой оценить ситуацию рационально и здраво.

Марианна ответила ему презрительной улыбкой, однако же никаких возражений ему не высказала.

Он приободрился и продолжил в том же духе — сказал, что чувства Марианны понятны: когда речь заходит об уязвленном женском самолюбии, конечно, сложно оставаться бесстрастной, и мы все понимаем, что ваш муж обошелся с вами дурно…

— А понимаете, что она — блудница вавилонская? — перебила его Марианна, ткнув в Басю пальцем.

Иван замялся, потом кивнул:

— Конечно, понимаю. Это же очевидно!

Бася послала ему ненавидящий взгляд — вот спасибо-то!

— Возможно, стоит взглянуть на случившееся с иной стороны. Ваш муж, живой человек, увлекся женщиной, поддавшись слабости. Ну что в этом такого?

— Так ведь я бы, может, и поняла его, — на удивление спокойно ответила Марианна, — если бы речь шла о приличной женщине! Но эта! — Она расхохоталась. — Вы посмотрите на нее!

Все опять уставились на Басю.

— Вот скажи, — Марианна вновь обратилась к Ивану, почему-то на роль третейского судьи выбрав именно его, — ведь она уродина! Бабенка так себе — ни кожи ни рожи.

— Ну, я бы так не сказал, — покраснел Иван, но, видя, что Марианна нахмурилась, добавил: — Дело вкуса, конечно… Кому-то, возможно, и понравится…

— Такое никому понравиться не может! — снисходительно, как ребенку, объяснила Марианна.

Иван тяжело вздохнул:

— Мне кажется, главное все-таки в другом. Как я понял, вы пришли сюда, рассчитывая застать здесь своего мужа?

Марианна утвердительно кивнула.

Бася, не выдержав, вмешалась в разговор:

— Ах, вот как?! Ну тогда где же он? Где Эдуард? Скажите, кто-нибудь видел Эдуарда?

— Нет, не видели! — сказала Соня.

Иван поспешил добавить:

— Ну вот видите? Вашего мужа здесь нет.

Марианна погрузилась в мучительные раздумья. Наконец она спросила:

— Хотите сказать, что его здесь нет?

Бася расхохоталась:

— Вот именно, что нет!

— А тогда где же он?

От удовольствия и радости Бася театрально развела руки и с дразнящей насмешливой интонацией ответила:

— Представления не имею!

— Значит, Новый год он встречает не с тобой? — все еще продолжала сомневаться Марианна.

В разговор снова вступил Иван. Он заверил Марианну, что ее мужа здесь нет, не было и не будет, и, вполне возможно, его старания увенчались бы успехом и ему удалось бы убедить Марианну, не случись вдруг нечто непредвиденное — если бы вдруг не пришел сам Эдуард, что, конечно, согласитесь, предвидеть было сложно.


ЧАСТЬ IV


Глава 15

СКЕЛЕТЫ ИЗ ВСЕХ ШКАФОВ


События развивались по законам драматургии.

Из оригинального было то, что Марианна неожиданно проявила редкую для умалишенной смекалку и находчивость. Услышав звонок, она встрепенулась, как охотник, почуявший добычу, и командным тоном, подкрепляя сказанное покачиванием пистолета, скомандовала Чувалову:

— А ну давай иди открывай! И смотри, без глупостей!

От удивления Чувалов открыл рот, дабы изречь нечто нелицеприятное в адрес Марианны, однако тут же благоразумно закрыл пасть и уныло поплелся исполнять приказание.

«Это же Зоя! — охнула Бася. — Надо помешать! Предупредить! Бедная девочка!» — и бросилась в прихожую вслед за Марианной и Чуваловым.

— Семен, не открывай! — взмолилась Барбара.

— Извини, Ивановна, такие дела… Придется открыть! — даже как-то виновато ответил Чувалов и покосился на Марианну.

Перед тем как открыть дверь, Марианна взглянула в глазок. Увиденное заставило ее расхохотаться с невероятной экспрессией (непонятно, чего здесь было больше — торжествующей радости или гневного возмущения).

«Что она ржет?» — удивилась Бася, однако ее удивление тут же сменилось еще большим — Марианна, недолго думая, приставила пистолет к ее виску.

— Слышь, ты, — обратилась она к Чувалову. — Мы с этой лахудрой подождем тебя в комнате, а ты откроешь дверь и проводишь гостя к нам! И запомни: если вспугнешь его — я этой блуднице прострелю голову.

Чувалов, который еще каких-то полтора часа назад сам обещал порешить Барбару на пару с закадычной подругой, торопливо согласился:

— Ладно, все сделаю, как говоришь. Только не дури, женщина!

Марианна, бесцеремонно тыча пистолетом Барбаре в спину, заставила ее вернуться в гостиную, где приказала сесть за стол. Барбара обреченно уселась рядом с Иваном и Соней.

В прихожей раздались голоса, и через минуту в гостиной появились Чувалов и Эдуард Соколов собственной персоной.

Увидев любовника, Бася вскрикнула примерно так же, как при виде существа в красном домино.

— С Новым годом, дорогая! — улыбнулся Эдуард.

— Ты все-таки пришел! — потрясенно озвучила Бася то, что и так было очевидно.

— Да, — кивнул Эдуард. — Как видишь, не смог совладать с чувствами!

В эти мгновения Барбара успела испытать самые разные эмоции — от бешеной радости («Он все-таки пришел! Вернулся, потому что любит меня!») до страха за жизнь возлюбленного («Безумная Марианна убьет его!»).

Эдуард оглядел стол, дружелюбно кивнул Ивану и Соне.

— Рад познакомиться с твоими друзьями, дорогая!

Иван с Соней машинально кивнули, причем Соня с неподдельным ужасом.

— А что это за хмырь? — спросил Чувалов. — Вроде где-то видел эту физиономию!

— Эдуард Соколов, известный актер, — пискнула Соня.

Между тем Эдуард продолжал безмятежно улыбаться, не подозревая о нависшей над ним опасности.

Марианна и тут схитрила — она решила не выдавать сразу своего присутствия и спряталась за тяжелую штору, если присмотреться, можно было заметить направленное на публику дуло пистолета.

«Может, еще удастся его предупредить?» — подумала Барбара и, вздохнув, начала операцию по спасению:

— Зачем ты пришел, Эд? Ведь ты не собирался!

Она намеренно подчеркнула «не собирался». Специально для Марианны.

— Почему? — не воспользовался подсказкой Эдуард. — Я как раз собирался! Я ведь даже позвонил тебе два часа назад и сказал, что приду.

За шторой раздалось едва ли не скрежетание. Бася вздрогнула и предприняла еще одну попытку спасти ситуацию:

— Но ведь мы расстались, Эд, это было нашим обоюдным, выстраданным решением!

Эд пожал плечами:

— Заметь, дорогая, инициатива разрыва принадлежала тебе! Мне оставалось лишь согласиться с твоим решением! Кроме того, я не считаю, что сейчас лучшее время для выяснения отношений. Здесь все-таки люди!

Чувалов усмехнулся:

— Люди здесь все свои!

Эд посмотрел на него с неким раздражением, дескать, уж извините, но я вас своими не считаю и выяснять отношения с любовницей прилюдно не намерен.

Вслух же он сказал (причем самым проникновенным и нежным голосом):

— Бася, зачем это все? Я пришел! К тебе! Разве это само по себе ничего не значит?

Да как не значит! Очень даже значит! Бася взглянула в глаза возлюбленного, такие печальные, синие и прекрасные, и бастион пал, и вот у нее в руках уже белый флаг: Эд, дорогой, любимый, сдаюсь без боя!

И тут же обожгло огнем — дорогому и любимому угрожает смертельная опасность!

Как предупредить?

Но предупреждать оказалось поздно.

С гомерическим смехом, театрально откинув штору, на авансцену выступила Марианна. Вывалилась, как скелет из шкафа. Или выскочила как черт из табакерки.

* * *


Сказать, что, увидев жену, Эд оказался неприятно поражен, значит назвать Джека Потрошителя всего лишь грубияном. Нет, наверное, он был и неприятно поражен тоже, но, кроме этого, парализован ужасом. Уничтожен. Введен в состояние ступора.

Бедняга замер на месте, выпучив печальные прекрасные глаза.

— Ма-а-ри-ри-ан-на…

Он заикался и не мог произнести имя жены. Та осталась довольна произведенным впечатлением. Возможно, она даже была горда таким эффектом и, приблизившись к супругу, хищно улыбнулась:

— Ну, с Новым годом, дорогой!

— С Новым годом! — пролепетал Эдуард. — Позволь спросить, откуда ты здесь?

— Пришла в гости встречать Новый год! Разве нельзя?

— Надо ли говорить, что я ее не приглашала! — усмехнулась Бася.

— Меня приглашать не нужно, — хмыкнула Марианна. — Я сама пришла! Давно, кстати, собиралась!

Она опять сделала характерный жест рукой: быстрый такой, нервный взмах.

— Но как ты узнала про Барбару? — недоумевал Эд.

Марианна посмотрела на мужа с иронией: дескать, кто из нас сумасшедший, к чему эти глупые вопросы? Думаешь, так сложно было узнать?

— А что у тебя в руках? — спросил Эд.

— Оружие, — вздохнул Чувалов. — Калибр восемь миллиметров, иногда стреляет, оставляя в человеке дырки и при этом сильно портя костюм.

Лицо Эда выражало всю гамму переживаемых чувств и эмоций — изумление, страх и черт знает что еще.

— Но откуда у тебя это, Марианночка?

Марианна махнула рукой, мол, неважно, провидение послало в руки. Или ангел. Не суть. Важно сейчас другое.

— Я хочу, чтобы ты во всеуслышание признался в блуде с этой женщиной! Отвечай — блудил?

Эд дернулся, как будто в него уже выстрелили, забубнил что-то невразумительное, пытаясь уйти от ответа.

— Отвечай четко и ясно! — гаркнула Марианна, как заправский фельдфебель.

Барбара впилась в Эда глазами — его ответ был для нее очень важен.

«Ну же, Эд, скажи, что любил меня и любишь, и пусть она застрелит нас обоих. Черт побери, это будет прекрасная смерть!»

Но Эд мешкал с ответом.

— Смотрите, мнется, как школьник, получивший двойку, — расхохоталась Марианна, — или как нашкодивший пес!

Эд вспыхнул и осмелился попросить супругу вести себя сдержаннее и не унижать его достоинство.

Однако та не приняла в расчет его пожелание и даже пообещала все достоинства — решительно все! — оттяпать под самый корень.

— Ах, Марианночка, — вздохнул Эд. — Ты всегда была несколько экспрессивна!

— Ты мне зубы не заговаривай! — рявкнула Марианна. — Отвечай, блудил?

Эд тяжело вздохнул и украдкой взглянул на Барбару.

Ему, конечно, было нелегко определиться с ответом — с одной стороны, за признание связи с Барбарой и впрямь можно схлопотать дырку в костюме, а с другой, не может же он отрицать очевидное. Тем более в ее присутствии.

— Да, — наконец решился Эдуард. — Сколь ни печально, дорогая, но я вынужден признаться — у меня были женщины, помимо тебя.

— А конкретно эта женщина? — Марианна ткнула пальцем в Барбару.

Эд запунцовел, потупился.

— Да.

Получив признание, Марианна издала торжествующий вопль, а потом очень быстро, на манер скороговорки, прокричала:

— Вдруг! Охотник! Выбегает! Прямо! В зайчика! Стреляет! Пиф-паф, ой-ой-ой! Умирает! Зайчик! Мой! — Остановившись, она задала вполне риторический вопрос: — А разве это хорошо — блудить при живой жене? Разве это правильно, нравственно, достойно?

Эд развел руками:

— Конечно, нет. Но в жизни случается всякое! Так сложились обстоятельства!

И тут раздался крик пожарной сирены. Марианна заорала так, что ее рот превратился в щелочку, стены затряслись, а присутствующие едва не скончались на месте. Кричала она долго, дольше, чем могли выдержать окружающие. Барбара закрыла уши и зажмурилась. Но все равно не помогло.

Прооравшись, Марианна встряхнулась и совершенно спокойно велела мужу:

— Не смей разговаривать со мной, как с дурочкой!

Эд затравленно посмотрел на нее и промолчал.

Марианна уселась в кресло и произнесла сакраментальное:

— А как ты думаешь, дорогой, на что способна женщина, если ее довести?

Эд не ответил, но по его лицу было ясно: он подозревает, что на многое.

— Ну-с, мой дорогой муж, может, пришла пора объясниться?

В ответ раздался жалкий лепет.

Бася решила принять огонь на себя и обратилась к Марианне исключительно доброжелательным голосом:

— Марианна, э… простите, не знаю вашего отчества.

— Тебе и не нужно, — усмехнулась Марианна. — Вот этот зато хорошо знал и отчество, и папу моего, известного советского режиссера. Не так ли, Эдик?

— Да, талантливый был человек! — кивнул Эдуард.

— Так вот, Марианна, — продолжила Бася. — Позвольте я скажу вам как женщина женщине: — Мужчины вообще по природе своей склонны к изменам и непостоянству, и это, видите ли, заложено в них самой природой…

Но Марианна довольно грубо оборвала ход Басиных рассуждений.

— Ишь! Скажет она мне как женщина женщине! Я-то женщина, можешь не сомневаться, а ты блудница подзаборная!

— Ну хватит уже! — крикнула Бася, теряя всякое терпение. — Что вы себе позволяете!

— Закрой рот, — рявкнула Марианна, — и не лезь в мои отношения с мужем. Я с ним поговорить хочу!

Внезапно Барбаре пришла в голову спасительная мысль: а что, если попытать удачу, вдруг удастся использовать этот шанс на спасение?

Она робко попросила Марианну разрешить ей сделать один звонок:

— Понимаете, моя знакомая задерживается, я хотела бы позвонить ей, может, вы будете столь любезны и разрешите?

Как ни странно, Марианна проявила любезность и разрешила:

— Звони. Только быстро!

Барбара схватила трубку и отошла к окну. На ее счастье, Марианна в это время увлеклась разговором с Эдом, и можно было говорить относительно свободно.

Участковый Прохоров ответил, что слушает. В голосе угадывалось напряжение, которое усилилось, когда он понял, что звонит Барбара.

— Ну, и чего вам?

— Мне срочно нужна ваша помощь! — быстро зашептала Бася.

Прохоров шепот не расслышал и как-то мрачно поинтересовался:

— Что вы там пыхтите?

Бася произнесла громче:

— Я нуждаюсь в вашей помощи!

— Послушайте, гражданка, вам что, заняться нечем? Скучаете?

— Если бы! Меня и моих гостей захватили в плен!

— Чеченские террористы? — хмыкнул Прохоров.

— Нет, хуже! Женщина! Жена моего любовника. Она сумасшедшая! Наверное, сбежала из сумасшедшего дома!

— А может, вы тоже оттуда? — не выдержал Прохоров. — У меня давно закралось такое подозрение!

— Ну, знаете ли! — возмутилась Бася. — Как вы смеете вообще! Тоже мне, страж порядка! Ваша обязанность — спасать людей, которые нуждаются в помощи!

— Слушайте, гражданочка, я и вижу, что вы нуждаетесь в помощи! Психиатрической!

— Да не сумасшедшая я, как вы не понимаете! Ну какой вы тупой! Как таких только держат на службе!

— Поаккуратнее в своих высказываниях! — разозлился Прохоров. — Будете хамить, я приеду с нарядом и заберу вас в обезьянник!

И тут Барбару осенило: а что, если и впрямь нахамить ему так, чтобы он на самом деле отправился с нарядом арестовывать ее за хулиганство? Милиция приедет, а тут Марианна с пистолетом, они ее по ходу дела повяжут и спасут их всех от смерти?!

Значит, надо довести Прохорова до белого каления, чтобы он действительно подорвался и поехал к ней!

— Ты грязное мерзкое животное! — с вызовом заявила Бася.

Прохоров замолчал, по всей видимости, переваривая услышанное.

Барбара быстро добавила, чтобы усилить эффект:

— Да ты, Прохоров, урод из уродов! Таких, как ты, надо топить в детстве!

Прохоров забулькал, как закипающий чайник, но промолчал.

Барбара добила участкового услышанной где-то фразой:

— Оборотень в погонах!

И тут Прохоров загудел, уже как пылесос:

— Бесстыжая! Негодяйка! — Закончил он гневную тираду выводом: — Я думал, вы больная, и относился к вам с сочувствием, а вы просто хулиганка!

— Подождите! — растерялась Барбара. — Так вы приедете?

— Куда? — простонал несчастный.

— Ко мне! Забрать меня в обезьянник?

— Нет! — рявкнул Прохоров. — На хрена ты нам нужна в обезьяннике! Все! Не звони мне больше. Я заблокирую этот номер и вообще разобью этот телефон! — И отрубился.

Похоже, и впрямь разбил. Вот гад какой! Благородным, видишь ли, оказался, не захотел сумасшедшую арестовывать.

Значит, шансов на спасение нет… Безумная Марианна их с Эдом пристрелит. Печально, но, в сущности, красиво… «Они любили друг друга и были убиты в один день из-за своей любви».

Ну и ладно — вот было счастье, огромное, невозможное, на всю жизнь счастье, и эта смерть — всего лишь маленькая плата за него… Разве я не готова заплатить столь ничтожную цену? Жаль только, что Эд так никогда и не узнает о ребенке. И жаль бедного малютку, которому не суждено родиться!

Барбара положила телефон и покорилась судьбе.

* * *


Тем временем Марианна в выяснении отношений с мужем решила докопаться до самой сути:

— До чего же ты дошел, жалкий, ничтожный человек!

Эд стоял с повинной головой, всем видом выражая согласие: дескать, да, жалкий, да, ничтожный, все, что хотите, и как вам будет угодно.

— А когда-то ты был сильным! Смелым! — выкрикивала Марианна. — Мужественным! Щедрым! Благородным! Ты только вспомни, как у нас с тобой все начиналось!

Эд с готовностью кивнул, подтверждая, что он, конечно же, помнит. Начиналось все совершенно замечательно, и в наших силах, Марианночка, сделать так, чтобы и закончилось неплохо. По крайней мере, без трупов и крови.

— Ты читал мне стихи! Про ромашки и колокольчики! Уверял, что мы будем вместе до гроба!

На лице Эда застыло страдание, он морщился, как от сильной зубной боли.

— Было? Подтверждай! — крикнула Марианна.

Эд пожал плечами, мол, было, не отказываюсь.

— Дак это обычная история! — вклинилась в разговор Соня. — Все они так — сначала ромашки и колокольчики, а потом поворачиваются задом! Как говорится, не вы первая!

— Но я не из тех, кто позволяет с собой так поступать! — гордо заявила Марианна.

Барбара не сдержалась, заметила с иронией:

— Скажите, пожалуйста, не из тех! Это потому вы так уверенно держитесь, что вам случайно попал в руки пистолет. А не будь его, кто бы вас вообще стал слушать и воспринимать ваши угрозы всерьез?

— Не в пистолете дело! Не будь его, я бы все равно справилась с ситуацией! — Марианна рассмеялась и достала из сумки какой-то пузырек.

— Что это? — вздрогнула Бася.

— Серная кислота! — доброжелательно ответила Марианна. — Думала тебе или ему, а может, обоим в рожу плеснуть!

Эд инстинктивно отклонился от Марианны.

— Хотя с пистолетом, конечно, сподручнее, — хихикнула Марианна, — удобнее! Мне этого мужика (она кивнула в сторону Чувалова) сам бог послал!

— Да, — с горечью заметила Барбара, — так всегда и бывает: меч поднявший от меча и погибнет. Ты, Семен, пришел с мечом, вот теперь и получай наравне со всеми!

Чувалов промычал, что давно сам пожалел и искренне раскаивается.

— Ясное дело, не хрен было пистолетом махать. Надо было сразу вас в расход пустить и идти в кабак отмечать Новый год!

— А главное, знаете что? — Марианна усмехнулась. — Я могу с вами сделать все, что угодно, а мне за это ничего не будет!

— Не факт, — нахмурился Чувалов. — Может, признают тебя, тетенька, вменяемой и заставят отвечать по полной!

— Не признают! — махнула рукой Марианна. — Это уж вопрос решенный!

— Но есть еще Божий суд! — со слезами на глазах заметила Соня.

Марианна хмыкнула — дескать, ну с этим мы как-нибудь разберемся, и изрекла:

— Сказано же было: «Не вожделей и не изменяй!» А ежели ослушался, так извините — глаз за глаз, зуб за зуб, и нечего на божьи суды кивать! Вот я, например, вела праведную жизнь и не изменяла мужу даже в мыслях! Я, кажется, делала все для того, чтобы ему было хорошо со мной! Как я старалась, если бы вы знали! Украшала квартиру, подбирала предметы интерьера, чтобы все в одной гамме — красиво и элегантно, в самом лучшем розовом цвете! Я следила за собой и не ела после десяти вечера. Я готовила Эдуарду супы и варила яйца именно вкрутую, как он любит. Хотя это неправильно. Это моветон, черт знает что такое, — яйца всегда надо варить всмятку. Но он ничего не оценил! Мои жертвы оказались напрасны. Уже через полгода после того, как мы поженились, этот подлый трус сбежал от меня. Наврал, что уезжает на съемки на полгода, а потом позвонил и сказал, что из художественного фильма режиссер решил сделать сериал минимум из ста серий и съемки затягиваются еще на год. А может, на два. А потом выяснилось, что он вообще в это время не снимался, а играл в театре, подлый враль! И жил с какой-то актриской! К счастью, тогда еще был жив мой папа, а он умел призвать Эдуарда к ответу! Эдик приполз на брюхе вымаливать прощение, и я его простила! Но вскоре пошли новые съемки в несуществующих сериалах и новые, как я подозреваю, актриски, одна дряннее другой! От переживаний я даже заболела, вдруг совсем расстроились нервы, много времени проводила в больнице, а он продолжал катиться по наклонной плоскости и докатился наконец до такой ямы! Бездны падения! До этой рыжей писательницы!

Барбара сморщилась, услышав о себе, но промолчала. В этот момент ее гораздо больше интересовало поведение Эда. Ей почему-то не нравилось его молчание и виноватый вид. Действительно, как будто получивший двойку школьник или нашкодивший пес.

Барбаре даже стало обидно за него и за себя. Чем так стоять, жалко пялясь, лучше бы предпочел достойную смерть на миру, которая, как известно, красна.

— А тебе что же, Эд, и ответить нечего? — хмуро заметила Бася. — Молчишь, как истукан…

Эд уловил в словах любовницы иронические нотки и смутился: оно и понятно, не слишком приятно выглядеть трусом…

Он снова заколебался — какую тактику поведения избрать?

— Да, Марианна! В твоих словах есть правда, — осторожно начал он. — Я признаю, что многим обязан тебе и твоей семье; можешь не сомневаться, я благодарен вам, как говорится, по гроб жизни! — Последнюю фразу Эд произнес довольно нервно. — Признаю также, что действительно виноват перед тобой, и искренне раскаиваюсь! Но ведь есть и другая правда! И она в том, что мне тоже есть в чем упрекнуть тебя. Да, представь, мне было очень непросто с тобой! Твои склонности к истерикам и скандалам в конце концов начали, извини за правду, доставать меня! Но невыносимее всего, Марианна, оказалась твоя любовь к розовому цвету! — Эд выкрикнул это с поистине драматической интонацией, так что все поняли, что, похоже, у мужика и впрямь наболело. — Розовые панталоны, розовые шубки, розовые сапоги, розовые подушки и простыни, жуткие искусственные цветы розового цвета, и даже туалетная бумага — розовая! Кем ты себя возомнила — куколкой Барби или свиньей? Очень скоро я понял, что схожу с ума! И ничего удивительного в том, что мне захотелось женщин в иной цветовой гамме. В желтой, например, или, там, зеленой!

— Ты не любишь розовый цвет? — потрясенно спросила Марианна.

Вместо ответа Эд застонал. Некоторое время Марианна молчала, по всей видимости, собираясь с мыслями, потом холодно заметила:

— Нелюбовь к розовому цвету не оправдывает измены и не дает тебе права при живой жене быть для кого-то пупсиком!

— Кстати, Эд, — встрепенулась Бася. — Может, расскажешь, кто величает тебя пупсиком?

Эд вздрогнул и ничего не ответил.

Марианна усмехнулась:

— Да-да, хотелось бы знать! Кроме этого, поведай почтенной публике о том, как ты хотел отобрать у меня квартиру моего отца! Даже несмотря на то, что она вся оформлена в нелюбимом тобой розовом цвете!

Эдуард густо покраснел.

— О чем ты, Марианна?

— О квартире моего папы, известного режиссера. Двести метров в центре города. Говорят, стоит немалых денег. Вот скажи, зачем же ты, мой дорогой муж, поместив меня в больницу, пытался отписать квартиру на себя? Потому что я, дескать, невменяемая и мне в больнице квартира без надобности?

— Это что, правда? — Барбара выразительно посмотрела на любовника.

Эдуард промолчал, из чего Бася сделала весьма неутешительный вывод — да, сильно похоже на правду. Некрасивую жалкую правду. Как ты мог, фи!

— Извини, но я все-таки тоже имею отношение к этой квартире, дорогая! — вспылил Эдуард. — Может быть, ты забыла, что пятнадцать лет нигде не работаешь и живешь на мои деньги?

— Так ты меня деньгами попрекать будешь? — вскричала Марианна. — Ах, ты, гадина! Сейчас ты мне за все ответишь! — Она быстро навела свое орудие возмездия на Эдуарда. Это произвело на него должное впечатление — он опять притих.

— Отвечай! — потребовала Марианна. — На квартиру претендуешь?

Эд всем своим видом показывал, что никаких имущественных или прочих претензий не имеет — себе дороже!

— Блудить перестанешь?!

После продолжительной паузы Эдуард выдал кислое:

— М-м-м… Обещаю остепениться.

Марианна удовлетворенно кивнула, но на всякий случай уточнила:

— А что насчет писательницы?

Тяжко вздохнув, Эдуард признался, что расстался с Барбарой еще неделю назад:

— Мы расстались. Все кончено. Между нами больше нет ничего общего. А сегодня я к ней так заглянул… По-дружески, можно сказать. Но пожалел об этом…

Все! Герой окончательно сделал выбор. Пусть он лучше выглядит недостойно в глазах Барбары, чем достойно лежит вот на этом заляпанном какой-то дрянью ковре. Жизнь-то дороже.

Услышав подобное из уст возлюбленного, Бася покачнулась, но устояла. Поскольку вовремя присела на диван рядом с Иваном.

— Это правда? — обратилась к ней Марианна.

Бася молча кивнула. Мол, ну раз так, то правда. Ничего общего. Любовь была, но ее втоптали в грязь. Вот именно — все кончено. С таким мужчиной не то что жить — умирать в один день не захочешь. Эх, Барбара Ивановна!

— Какой вы трус! — с презрением выпалила Соня.

Чувалов зажал ей рот рукой и прошептал на ухо:

— Сонька, ты вообще не вмешивайся! Видишь, тетка не в себе, сделает пару дырок — и привет!

* * *


— Что с вами? — тихо спросил Иван.

— Ну вы же сами все слышали! Меня, можно сказать, уже застрелили! — с надрывом сказала Бася. — Помните стихи Уайльда? Про то, что любимых убивают словами! Вот Эд меня и убил! И мне теперь, если честно, все равно — пусть сразу стреляют из пистолета или медленно отрывают от тела куски, как угодно!

Иван сжал ее руку сильно-сильно, так, что Барбара даже вскрикнула.

— Перестаньте! Ну что вы такое говорите! Подумаешь, мужчина оказался не достоин вашей любви! Найдете себе другого героя!

Бася мрачно усмехнулась:

— Может, вас?

— Да пожалуйста, — улыбнулся Иван. — Я, в сущности, не против. Но с этим мы потом разберемся, а сейчас, пока опасность не миновала, главное — вести себя взвешенно и здраво, не ныть и не лезть на рожон… Ну же, Барбара, возьмите себя в руки!

— Надоело! — громко, чтобы все слышали, призналась Бася. — Понимаете, на-до-ело! И вы все надоели. Хотите — расстреливайте. Или убивайте уже поскорее, или пошли вон!

— Не дерзи! — вскинулась Марианна.

— Послушайте, несчастная, бедная женщина, — совершенно искренне произнесла Бася. — Если хотите знать, мне даже жаль вас, но кто-то же должен сказать вам правду. Вы больны! Вам надо пойти домой, проспаться, назавтра вызвать врача… Вас, может быть, еще можно вылечить. Я вам порекомендую знакомого профессора психиатрии…

Марианна не оценила Басиной искренности, а напротив, обозлилась ужас как:

— Я же просила не называть меня сумасшедшей!

Бася встала и с вызовом объявила:

— Да мне наплевать на эти просьбы! И вообще, я сейчас уйду отсюда. Раз вы не уходите — тогда уйду я.

— Ты никуда не пойдешь! — нахмурилась Марианна и навела пистолет на Барбару.

— Пойду!

Бася даже ногой топнула — мол, стреляй, если хочешь! Все равно больше не буду вам подчиняться.

— Ну смотри! — предупредила Марианна и спустила пистолет с предохранителя.

И кто знает, как завершился бы этот поединок (вполне возможно, что не в пользу бедной Барбары), не поспеши на ее защиту Иван. Он просто встал между женщинами и заслонил Басю собой.

— Отойди, мужик! — попросила Марианна. — Что ты под дуло подставляешься? Я в тебя стрелять не хочу. Я тебя вообще знать не знаю, и ты мне не нужен. Дай с ней разобраться!

— Одумайтесь, прошу вас! — сказал Иван. — Эта женщина ни в чем не виновата!

Теперь уже никто не узнает, нарочно или вовсе даже нечаянно Марианна нажала на курок. Прогремел оглушительный выстрел. Пуля пролетела драматически близко от Ивана.

Крики, Сонин плач. Наконец все стихло, и воцарилась тишина. Мертвая тишина, которую все боялись нарушить, потому что никто не знал, что же будет дальше.

И в этой тишине вдруг раздался недовольный женский голос.

— А что у вас тут такое творится? Веселятся, хлопушками стреляют!

Барбара оглянулась и увидела высокую женщину в роскошной шубе. Кстати, известного в кинематографических кругах продюсера — Викторию М.


Глава 16

ДОМ, ГДЕ РАЗБИВАЮТСЯ СЕРДЦА И ПОСУДА


— Извините, у вас там дверь была открыта, и я вошла! — ничуть не смущаясь, объявила дама.

— Вы зачем здесь? Вы к кому? — пробормотала Бася, слегка заикаясь после произошедших событий.

Дама взглянула снисходительно, будто рублем одарила, и объявила довольно вызывающим тоном:

— Не к кому, а за кем! Вот за ним! — указала она на Эдуарда. Тот немедленно съежился, из чего Бася сделала вывод, что появление Виктории М. его сильно взволновало (хотя, казалось бы, куда еще больше волноваться?)

— А я вас знаю! — сказала Бася. — Вы Виктория Мурановская, не так ли?

Дама усмехнулась:

— Вот она, обратная сторона популярности! Ну да, Виктория. Ну да, Мурановская. Ну да, намозолила всем глаза в телике. Специальность такая — быть на виду, ничего не поделаешь. Кстати, вас я вроде тоже где-то видела! — Виктория уставилась на Барбару. — Не могу вспомнить где… Хотя та вроде была блондинистая… Ну ладно, неважно. — Она обернулась к Эдуарду: — Почему так долго? Я сижу в машине, честно жду тебя! Машину уже скоро засыплет снегом, а ты не идешь! Сказал ведь, что зайдешь в гости буквально на пять минут.

Эдуард молчал. В его молчании было что-то трагическое.

— А вы что же, вместе? — заинтересовалась Бася, подчеркнув последнее слово.

Виктория взглянула на Барбару с неодобрением, дескать, а вам какое дело, и вновь обратилась к Эдуарду:

— Ну, что молчишь? Как это вообще все понимать? Ты сказал, что забежишь к одинокой престарелой родственнице, чтобы поздравить с Новым годом, а сам задержался в гостях хрен знает насколько, веселишься тут, а про меня и думать забыл? Доотмечался уже до синих соплей? И где, кстати, эта самая престарелая родственница?

Бася хмыкнула:

— По всей видимости, это я!

Виктория недовольно пробасила:

— Чего-чего?

Бася развела руками:

— Ну, раз он пришел в гости ко мне, то по логике вещей получается так.

— А ты ему кто? — Виктория оценивающе оглядела Барбару.

— Теперь никто! А была любовница! — усмехнулась Бася.

— Так ты пошел к любовнице? — возмутилась Виктория, подступая к Эдуарду. — Значит, мне лапши на уши про какую-то старую кошелку навешал, а сам пошел к любовнице? А я, как дура, жду тебя в машине! Ты вообще помнишь, что нам рано утром вылетать?

— Помню! Виктория, я все тебе объясню! — пролепетал Эдуард. — Только не знаю, с чего начать.

— А ты начни с главного, золотце мое! — Виктория смерила Эдуарда выразительным взглядом. — Она что, действительно твоя любовница?

Эдуард тяжело вздохнул.

— Вика, отношения с этой женщиной в прошлом! Мы расстались… — Он заколебался. — Еще до Нового года…

— А тогда фиг ли ты потащился поздравлять ее с праздником?! — спросила Виктория уже с такой интонацией, словно хотела сказать: «Терпение кончается, я сейчас взорвусь!»

Барбара вдруг начала смеяться, как сумасшедшая. Хихикала и никак не могла остановиться.

— Что с вами? — встревожился Иван.

— Я поняла! — икая от смеха, пробормотала Барбара. — Это она называет его пупсиком! Эд! Пупсичек! Это было ее письмо!

Эдуарда передернуло.

— Ты давал ей читать мои письма? — Виктория заколыхалась всем телом, ища выход гневу.

И нашла!

Она подлетела к столу, схватила салатник и бросила его об стену.

Вот так! Знай наших!

— Что вы себе позволяете? — возмутилась Соня. — Не у себя ведь дома!

Вместо ответа Виктория принялась швырять на пол тарелки и бокалы. Жалкие личности, вы еще не знаете, что жизненный девиз Виктории Мурановской: «Еду, еду — не свищу, а наеду — не спущу!»

Она никому не спустит!

Барбара зашлась в новом приступе хохота.

— Бася, тебе что, все равно? — удивилась Соня.

Барбара только рукой махнула в ответ — пожалуй, что и все равно!

«Какая-то стерва бьет мой любимый дорогущий сервиз, да и хрен с ним! До посуды ли, когда разбито сердце?! В гостиной на полу устроили черт знает что? И на это наплевать! В жизни-то у меня небось бардак похлеще!»

Смех Барбары еще больше разозлил Викторию — чтобы не размениваться по пустякам, она потянула скатерть, и вместе с ней на пол полетело все, что стояло на столе.

Вышло эффектно и шумно.

Чувалов потрясенно заметил:

— Мать честная, нет ничего страшнее разъяренной женщины!

* * *


Барбара вглядывалась в Викторию минут пять, не больше, и ей этого хватило, чтобы понять, что за женщина перед ней — из тех, что своего не упустят, из их лап еще никто не вырвался. Волевой подбородок, самоуверенный взгляд — такая не знает сомнений и в принципе не склонна к рефлексии… При этом дама — к чему отрицать? — интересная, ухоженная, явно не вылезает из салонов красоты, рост, фигура — как говорится, все при ней.

Барбара отметила и оценила и общую фактуру, и одежду. Таким девушкам и в сорок, и даже в сорок с гаком больше тридцати пяти не дашь! Однако же Бася недоумевала — а чем, собственно, Виктория прельстила Эда? Вроде не его типаж. Ладно бы молоденькая старлеточка, но эта матерая волчица… Непонятно… Чем она его взяла? Статусом? Влиянием в мире синема? Обещаниями главной роли в каком-нибудь супербюджетном фильме?

Барбара что-то такое слышала о ней — тетенька, конечно, не из простых, возглавляет какую-то нехилую продюсерскую компанию, в ящике часто мелькает. Может, и впрямь у этого подлеца тут шкурный интерес?

Про саму-то Викторию все понятно: баба-робот. Спросите: «Это как?»

А так — когда ни чувств, ни эмоций, ни заморочек всяких там морально-нравственных. Прет себе, как танк, по жизни или по чужим жизням и даже не замечает. Она может быть исполнена в какой угодно модели и обладать какими угодно параметрами (Виктория все же отличается неким изяществом), но тем не менее от этого не перестает быть бабой-роботом.

И из-за этой бабы Эд ее бросил! Каково?!

А Бася, как и полоумная Марианна, о существовании Виктории и не догадывалась. Марианна, бедняжка, кажется, впала в ступор! Непонятно — то ли собственный выстрел произвел на нее такое впечатление, то ли появление Виктории ввело в транс, однако все это время она пребывает в не свойственном для нее состоянии — молчит и вполне миролюбиво прислушивается к ходу беседы, словно пытаясь понять, что вообще происходит и кто эта тетя, почему-то заявившая вдруг права на ее Эдуарда! И то сказать, остается только пожалеть бедную женщину — вот была одна блудница вавилонская, один враг, и вдруг он размножился — две блудницы, две соперницы, два врага. Ну как такое сразу переварить и осмыслить? Да что взять с Марианны, когда вон даже Барбара не может в себя прийти…

Итак, Эд завернул ей полную поганку — обрюхатил честную девушку и сбежал с продюсершей. Хорош субчик!

Кстати, Новый год, как следует из того дурацкого письма, они намеревались встречать вместе, и, судя по всему, довольно весело встретили. Что ж, теперь многое стало ясно.

Однако что-то в этой истории не вытанцовывается. Пазл не складывается. Как-то не только мимо этики (Непорядочно! Некрасиво! Скотина он после этого и подонок конченый!), но и мимо логики получается… Вот, спрашивается, при существующей (хи-хи, действующей) бабе-роботе Эд в новогоднюю ночь зачем-то пришел к ней, Басе. А на фига, спрашивается?

Вот этот пункт ей решительно не понятен. Попытаться, что ли, внести ясность? Чтобы уж во всем разобраться…

— Ну что ж, Эдуард, как говорится, очень мило! Чудесная новогодняя ночь, масса положительных впечатлений и новые, на редкость приятные знакомства, — усмехнулась Бася. — Вот только одного я никак не возьму в толк: зачем ты пришел ко мне? Поздравить с Новым годом? Но я не одинокая престарелая родственница и не нуждаюсь в твоей жалости! Сказать, что мы поспешили с решением о разрыве отношений? Но это как-то странно, учитывая тот факт, что ты поднялся ко мне, оставив в машине любовницу. Может быть, ты разъяснишь? Итак, зачем ты пришел?

— За паспортом! — ответил Эдуард.

— За чем? — изумленно переспросила Бася.

— Я оставил свой международный паспорт и несколько банковских карт в кармане серого пиджака от Армани, — пояснил Эдуард.

Бася, все еще не понимая, смотрела на него во все глаза.

— Черт с ними, с карточками, — простодушно признался Эдуард. — Но паспорт мне остро необходим! Именно сегодня!

— А при чем здесь я? — возмутилась Бася.

— Но серый пиджак висит в твоем шкафу! — теряя терпение, ответил Эдуард. — Я оставил его у тебя на прошлой неделе! Еще до всего, понимаешь?

И тут все сошлось! Бася поняла — значит, на самом деле он пришел сюда не потому, что любит ее и хочет вернуть. Нет! А потому, что хотел забрать свой паспорт.

— Понимаешь, Барбара, утром мы с Викторией вылетаем в Америку. У меня очень важные переговоры. Виктория готовит для меня контракт в Голливуде. Заказаны билеты, а я вдруг вспомнил, что оставил паспорт у тебя во время э… последнего свидания. Ну что мне оставалось делать? Не срывать же поездку! Я решил заехать к тебе и забрать свои вещи. А что ты так на меня смотришь? — Эд сморщился. — Разве я не имею права забрать свои — подчеркиваю — свои вещи?

Ну вот. Теперь ясно. Он пришел, чтобы… Чтобы уехать вот с этой гнусной бабой.

— Нет! Ты не заберешь свои вещи, — мстительно расхохоталась Бася, — и ты не найдешь ни банковские карты, ни свой дурацкий паспорт! Видишь ли, я выкинула твои вещи вон! Чтобы не разводить заразу сентиментальных воспоминаний о прошлой любви!

— Безобразие! Какое-то безобразие! — вспыхнул Эдуард. — В этом поступке ты вся, Барбара!

— Да! Именно так! — кивнула Бася. — А знаешь, как я расправилась с твоими погаными вещами? Я оторвала у брюк брючины, а у рубашек рукава, а потом сгребла это барахло в одну кучу и вышвырнула в окно! Прочь из своей жизни!

— Чокнутая! — возмущенно воскликнула Виктория. — Таких, как ты, надо держать в дурдоме!

И тут, услышав про дурдом, от ступора очнулась Марианна.

Она подскочила к Виктории и помахала пистолетом перед ее носом. Надо отметить, что для Виктории экспрессия Марианны оказалась довольно неожиданной. Кажется, она вообще только теперь обратила внимание на низенькую нелепую женщину.

— Это еще что такое? — усмехнулась Виктория. — И с чем его едят?

Между тем Марианна, порядком обескураженная визитом Виктории и открывшейся новой правдой, понемногу возвращалась в обычное состояние сильного бешенства (которое обычно сопровождалось жаждой физической расправы).

Дело в том, что Марианне потребовалось какое-то время, чтобы осмыслить эту самую новую правду, а когда это произошло, для бедной женщины начался новый виток конфликта. Марианна, пожалуй, уже свыклась с мыслью о существовании у мужа блудливой любовницы, и, возможно, ее ярость по этому поводу начала несколько стихать, однако известие об еще одной любовнице заставило уже угасающий, идущий на убыль конфликт вспыхнуть с новой силой!

И Марианна полыхнула так, что всем опять стало страшно. Всем, кроме Виктории.

— Так это ты писала ему скабрезные письма? — возопила Марианна.

Виктория удивленно спросила:

— А вам-то что, тетя? Вы кто? Мамаша, что ли, этой… рыжей любовницы?

Марианна зашлась в гневе и засучила руками.

— Женщина, что вы у меня ручонками перед носом машете? Что это у вас, кстати, в ручонках? — Удивительно, но пистолет Виктория не углядела.

— Я Марианна! — брызжа слюной от ярости, выпалила законная супруга Эда.

— Ну и на здоровье! — отрезала Виктория. — Чего так волноваться?!

— Это жена Эдуарда! — укоризненно произнесла Барбара, чувствуя даже смутную обиду за Марианну.

— Жена? — удивилась Виктория. — Вот как?! У тебя и жена, оказывается, есть? Ну ты и сволочь, Эдик! А вы что же, девочки, дружите? Вместе встречаете Новый год?! На пару — жена с любовницей?

Бася пожала плечами: мол, как хочешь, так и понимай.

— Потрясающая история! Выше отношений не бывает, — хмыкнула Виктория. — А Эдик, значит, забежал поздравить своих девочек? — Внезапно она задумалась, как будто что-то припоминая.

— Погодите, я вроде слышала что-то про жену. Вроде она больная на всю голову… И вообще — жена бывшая. В смысле, он давно сбежал от нее!

— Не смей!!! — закричала Марианна, включив свою сирену.

Однако же Викторию этот крик не впечатлил, и она спросила совершенно спокойно и насмешливо:

— Ба! Так это ты и есть?

Марианна традиционно назвала обидчицу вавилонской блудницей.

Виктории это почему-то не понравилось, и она возмутилась:

— Слышь, ты, а тебя давно из дурдома выпустили? Чего на рожон лезешь? Сиди и радуйся, пока обратно в дурку не упекли.

Как ни странно, в глазах Марианны появились проблески мысли.

Во всяком случае, она вполне осмысленно и даже с иронией поинтересовалась:

— А то что?

Виктория отрезала:

— А то могу посодействовать. Собственно, я вообще удивляюсь, почему Эд давно от тебя не избавился.

— И вам меня не жалко? — удивилась Марианна.

Виктория пожала плечами:

— Извини, так твоя фишка легла, ничего не поделаешь. Я ни при чем. Больная — надо изолировать. Дай пожить здоровым.

Барбара сморщилась — вот она модель «баба-робот» в действии! Надо же, какой картонный, однобокий персонаж эта продюсерша! Барбара в своих книжках избегает подобных типажей, считая, что однозначно черных и однозначно белых людей нет в принципе, в каждом можно найти и плохое и хорошее, все зависит от ситуации и обстоятельств. Но эта! Тварь какая… И нет такой ситуации и таких обстоятельств, чтобы она себя показала с хорошей стороны.

В противостоянии Виктории и Марианны было даже что-то эпическое — как будто сошлись в великой борьбе две стихии. Присутствующие замерли — кто кого?

— Ну, напугала! — усмехнулась Виктория, полагая, что пистолет игрушечный. — Пугачом хорош махать, тетя!

— Он настоящий! — угрюмо бросил Чувалов.

— Да ладно! — не поверила Виктория.

Чувалов хмыкнул:

— Точно говорю! И не советую проверять, дамочка! А то шубу испортишь.

Виктория пригляделась к орудию возмездия в руках Марианны и, судя по всему, сделала правильные выводы.

— Пистолет настоящий, говорите? Гм… Только вот шубу мне портить не надо. Я готова взять свои слова обратно. Извинения принимаются?

* * *


Бася за противостоянием Виктория — Марианна наблюдала отстраненно, погрузившись в собственные невеселые переживания и мысли.

До сего дня, а вернее ночи, она считала себя оптимисткой и верила, что законченно патовых ситуаций, ну так, чтобы совсем не было выхода, не бывает. Выход всегда есть, даже два, особенно если вас съели, ха-ха-ха!

А вот теперь, она, кажется, засомневалась в правильности этих оптимистичных истин, потому что ситуация теперь та самая, отвратительнее некуда.

Вот живете вы и даже что-то такое о себе думаете: мол, взрослый, уважаемый человек, при статусе и не обделенный славой, и вдруг судьба вам — раз, наплевав на ваш солидный возраст, статус и славу — хрясь! — и по морде! Или щелчка по носу. И вы стоите оплеванный, что-то жалко лепечете и возмущаетесь: «Да как же так?! Да за что?! Да почему?!»

А нипочему. По качану. По тыкве. По свекле. И еще раз, чтобы наверняка. Вот у Баси сегодня как раз такой случай, из разряда «чтобы наверняка».

«Какой Эд подонок! — думала она. — И зачем он признался! Лучше бы я ничего не знала. Его слова в меня вошли, как разрывная пуля, в смысле, мне теперь всю жизнь этой правдой мучиться. Хотя лучше уж так! А то глядишь, продолжала бы пребывать в неведении и дальше от любви захлебывалась бы соплями — розовыми, как Марианна любит. А я-то, дура, подвывала: „Вот было счастье, огромное, фантастическое, за которое и жизнью заплатить не жалко!“ Окстись, идиотка, за что платить, когда вместо драгоценности подсунули фальшивку? Дешевую подделку! Да ведь я сама его себе придумала, все придумала! И весь мой роман с Эдом был не чем иным, как придуманным литературным романом, в том смысле, что к действительности имел так же мало отношения!»

Бася постаралась взглянуть на Эда отвлеченно, как будто увидела в первый раз. Она рассматривала его, как породистого пса или предмет интерьера:

«Ну, давай, откинь прочь эмоции и сопли, взгляни на него бес-при-страст-но (если ты, конечно, на это способна!). Ну и чем он тебя прельстил, глупая курица?»

Она почему-то чувствовала злость и сильную потребность ругать себя.

Смазливый, конечно, зараза, этого не отнимешь! Морда — прямо загляденье, чудо чудное, диво дивное. И пластика удивительная, и продуманность жестов! С какого ракурса и плана ни снимай — все одно хорош! Как будто выписывали долго и тщательно. Ну очень качественно сделанный мужчина. Однако же вот недоработка природы — тщательно потрудившись над внешностью, она все же схалтурила, не доработала, вложив ему в брендовые, отутюженные штаны мало брутальности… А в то, что повыше — душу? голову? ну неважно куда, — вообще позабыла добавить чувство ответственности и прочие другие добрые чувства к ближнему, то есть ближней: женщине, которая рядом.

Красавчик… Настоящий метросексуал: тщательно делает маникюр, корректирует форму бровей и носки подбирает не абы какие — а с брендовыми значочками.

И уж так любит себя, так собой любуется!

Не дай бог полюбить такого… Скучно с таким мужчиной и кисло… И когда-нибудь захочется придушить его брендовым носочком. И вот все это зная, понимая или хотя бы смутно догадываясь об этом, ты (курица! идиотка!) тем не менее очаровалась подобным обманом, миражом, поддельным бутылочным стеклышком!

От раздумий о мужской природе вообще и самовлюбленной Эдуарда в частности Басю отвлек Иван.

Спросил участливо, как она.

— Такое ощущение, что я открыла шкаф, а оттуда посыпалась тьма скелетов! — ответила Бася.

Иван сочувственно улыбнулся.

Между тем скелеты из шкафов Барбары бурно выясняли отношения.

Марианна, конечно, никаких извинений от Виктории принять не пожелала, а услышав холодное предупреждение Мурановской насчет того, что стрелять в нее категорически запрещается и она категорически советует не портить ее шубу, еще больше разъярилась — буквально до того, что приказала Виктории шубу снять.

Та поколебалась с минуту, но, взглянув в круглые, практически бездонные глаза Марианны, молча сняла и протянула ей свои роскошные меха.

Марианна возликовала, бросила шубу на пол и полила ее шампанским, после чего рассмеялась, как довольный ребенок, осквернила шубу остатками винегрета и выдавила на нее тюбик майонеза.

Завершила Марианна акт вандализма, торжественно возложив на изгаженную верхнюю одежду соперницы соленый огурец.

— Так будет с каждой! — объявила Марианна, победно потрясая пистолетом.

В этот, наверное, самый неподходящий момент, в гости к Барбаре пришли (вот так им не повезло!) Зоя с Павликом.

* * *


Праздничная ночь была в самом разгаре. Кое-кто на крыше Зимнего дворца (скажем по секрету, это был Воин) заметил с явным неодобрением:

— Главное — пережить новогоднюю ночь. Терпеть не могу человеческие праздники. Музыка! Шум! Суета! Некоторые нажираются до неприличия, потом утром дворникам за ними убирать. Никакого покоя!

Нимфа снисходительно улыбнулась:

— Не будь таким злым — это их любимый праздник!


Глава 17

МНОГО ТОРЖЕСТВЕННЫХ СЦЕН


Зоя не без удивления разглядывала гостей и общий разгром гостиной.

— С Новым годом, малыш! — Барбара обняла ее и недовольно покосилась на Павлика: его здесь только не хватало!

Павел молчал и растерянно озирался — увиденное несколько отличалось от картины, которую он живописал в воображении и которая причиняла ему боль: Барбара и артист сидят за столом, пьют шампанское. Нет! Лежат в постели и пьют шампанское.

А в реальности оказалось, что шампанское уже выпито и, судя по всему, пошло не на пользу, а прямо на ковер. Артист не лежит в постели, обладая прекрасной Барбарой, а стоит, виновато переминаясь с ноги на ногу, в коридоре валяются два то ли пьяных, то ли мертвых мужика.

— Бася, меня не было неделю, и ты перестала прибираться в доме? — попробовала пошутить Зоя. — На полу какая-то дрянь и столько разбитой на счастье посуды… Что же здесь все-таки произошло? Землетрясение? Наводнение? Пожар?

— Хуже! — улыбнулась Барбара. — Сегодня здесь встретились любимые женщины Эдуарда Соколова.

Басе казалось, что сегодняшняя ночь так насыщена событиями, что их пересказ займет много времени, однако изложение экспресс-методом оказалось не долгим, хотя и невразумительным:

— А перед Новым годом я с этим… товарисчем (пренебрежительный кивок в сторону Эдуарда) рассталась. А тут Сонька… А ее искал вот этот… А потом Чувалов пришел с пистолетом. И захватил нас в заложники. А потом пришла чок… жена Эдуарда. И сам Эдуард. И его любовница (вот эта, чью шубу изгадили). А! Совсем забыла! Вот еще один — он из Америки приехал и совершенно случайно сюда попал. Но это долго рассказывать!

— А в коридоре кто валяется? — поинтересовалась Зоя.

— Упившиеся хранители чуваловского тела, — объяснила Бася.

— Уволить их на фиг! — вставил Чувалов.

— А кстати, в спальне еще Наина спит, пушкой не разбудишь! — вспомнила Бася.

— Прямо-таки киношка… — хмыкнул Павел. — Причем не из разряда дорогих… М-да…

Барбара недовольно покосилась в его сторону. При иных обстоятельствах она бы с удовольствием заехала ему по наглой юной физиономии, и еще раз, и еще, чтобы крепко уяснил, что негоже по чужим квартирам ночами бродить с розами! Ну да ладно — не до этого сейчас…

— Надо же — сколько людей и событий! — улыбнулась Зоя. — И чем же это закончилось?

Все как будто задумались — а действительно, чем?

— А ничего еще не закончилось, — растерянно ответила Бася. — Финал-то открытый…

Зоя грустно сказала:

— Вы меня извините, но я так устала! Через всю страну летела! Ничего сейчас не понимаю: кто пришел, зачем пришел и, главное, почему не уходит… Я только одно поняла: мы с Павликом появились не вовремя. И лучше бы нам уйти… Поэтому не знаю, как Павлик, но я (если ты, Барбара, не возражаешь), пожалуй, пойду…

— Ха! — вскинулась Марианна. — Барбара, может, и не возражает, зато я возражаю! Кто сюда попал — мой пленник!

— Ишь, какая умная нашлась! — хмыкнула Виктория. — Пойдет она! Так бы и я давно ушла… Даже без шубы, черт с ней…

— Думаешь, мы тут по своей воле сидим? — добавила Соня.

Бася объяснила Зое, что уйти никто не может. Хотя многие бы хотели.

— Что же получается, теперь и мы заложники? — спросила Зоя.

Марианна радостно кивнула:

— Получается, так. Чем больше людей — тем лучше.

— Для чего? — не поняла Зоя. — И кому лучше?

Марианна не нашлась что ответить.

— Выгнать бы их всех и проветрить комнату! — сказала Зоя.

Бася фыркнула:

— Как же! Их выгонишь! Они тут прочно окопались. Как у себя дома!

— Это все из-за меня, — заметил Чувалов с какой-то даже виноватой интонацией. — Можно сказать, я затупил ситуацию… Надо было сразу действовать. По-мужски. Пришел, приставил Соньке пушку к виску и увел ее без лишних рассуждений. Как корову в стойло. А я распустил либеральные сопли: то, се… Хотя, с другой стороны, откуда мне было знать, что подружка у Соньки совсем с приветом и тут сейчас такое начнется… Эх!

Павел решил выяснить обстоятельства дела:

— Так это ваш пистолет?

Чувалов кивнул.

— И ваша женщина?

Павел указал на Марианну.

Чувалова передернуло:

— Ну вот еще! Это женщина артиста!

Павел растерялся.

— Как-то странно…

— А то! — вздохнул Чувалов. — Этих писателей и артистов фиг поймешь…

— Сам кашу заварил! — усмехнулась Соня. — Не надо было приходить. Да еще и с оружием!

Чувалов пожал плечами:

— Это я от переживаний и любовных страданий… Такая любовь, что прямо убить хочется — и предмет любви, и себя самого!

Павел кивнул: мол, понимаю…

— Не огорчайтесь! Думаете, вы одиноки в своих любовных переживаниях? Возможно, мне тоже хочется кого-то убить! — Он бросил на Барбару выразительный взгляд. — Но я ведь себя сдерживаю! А потом, знаете, все это когда-нибудь пройдет! И любовь, и ненависть! А Гегель вообще сказал, что со временем все оппозиции снимаются!

Чувалов почему-то обиделся:

— Я тебе покажу Гегеля, щенок!

* * *


Зоя подошла к окну… Там, по ту сторону шумного трагифарса, тишина и снег… И скоро начнется рассвет… А эти смешные люди кричат, выясняют отношения… Это так странно, особенно если наблюдать за ними отстранившись, словно по ту сторону окна…

— Я все же не понимаю, — доброжелательно сказала она, обернувшись к присутствующим. — Только зачем нас держать здесь? В чем смысл?

— А смысл такой: во всем разобраться! — пояснила Марианна.

Зоя улыбнулась:

— Но разве нельзя разобраться в своих отношениях как-то… приватно? У себя дома. Спокойно. Выслушать друг друга, прийти к согласию, не обременяя посторонних, ни в чем не виновных людей?

— Да нельзя! Ну как ты не понимаешь! — с надрывом ответила Марианна и добавила: — Да и как я могу разобраться в отношениях дома, если я все время в больнице?

Зоя робко предположила:

— Но, возможно, не все хотят знать подробности вашей интимной жизни? Зачем нагружать ими других? Я, например, не хочу вникать…

— А тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь! — обиделась Марианна. — Может, мне одиноко! Может, мне поделиться не с кем, душу излить! Не хочет она! Эгоистка несчастная! А потом, тебе вообще полезно послушать, а то молодая еще, жизни не знаешь! Небось считаешь, что любовь — это нечто в розовом цвете?

Зоя грустно покачала головой: нет, не думаю.

Ее ответ удивил Марианну.

— А я в твоем возрасте думала именно так! Все было красивым и розовым, и мне казалось, что так будет всегда. А потом началась серая полоса! Коричневая! И даже черная! Муж начал мне изменять! Оказалось, что он изменник, предатель и жалкий волокита!

Марианну неожиданно поддержала Виктория:

— Точно! Бабник и волокита, каких свет не видывал!

И тут Эдуард взорвался.

— Да! — закричал он с апломбом. — Да! Я увлекающийся человек! Потому что я человек искусства! Мне необходимо постоянно держать себя в тонусе, гореть, фонтанировать!

— Так ты себя оправдываешь? — разгневалась Виктория. — Ха! Нечего мешать волокитство с искусством! Это разные вещи! Вон актер Н… Помасштабнее тебя личность в искусстве, а не позволяет себе такого! Или, скажем, М.!

— Жалкая бездарность! — процедил Эд.

Виктория разразилась гомерическим смехом:

— Ты что же, Эдуард, всерьез веришь в свой талант? Ах, боже мой! Держите меня! Да ведь, кроме смазливой физиономии, у тебя и нет ничего! Так… На проходные роли в сериалах для домохозяек ты сгодишься, но претендовать на что-то большее не стоит!

— Но ведь ты сама говорила: Голливуд, новые горизонты… — растерянно забормотал Эдуард.

— Говорила. Чего только не скажет влюбленная баба! И готова была пристроить тебя куда-нибудь, хоть бы и в Голливуд, по знакомству, так сказать… Что поделаешь — подпала, дура, под твое кобелиное обаяние. Устала от женского одиночества, понимаешь? Сорок пять лет, карьера удалась, на всех фронтах победы, а в личном — облом, не сложилось! Стала задумываться: а на черта мне эти победы и платиновые банковские карточки, если главного, бабьего, нет?! В общем, захотелось простых женских радостей. У меня, знаешь ли, жизненный девиз: «Если Виктория чего-то хочет — она просто берет это!» И я стала рассматривать, так сказать, достойные кандидатуры, в том числе твою! Прежде чем брать, я к тебе, конечно, присмотрелась. Ну что сказать, парень красивый, такой прямо Актер Актерович, телячья томность во взоре, с этой, как ее… поволокой. И весь такой приторный, надушенный и так себя любит, что, того и гляди, изогнется и поцелует сам себя в попку. Ножкой притопнет, ручкой прихлопнет — и все бабы его! Я, дура, купилась на эту дешевую приманку, на этот вот прихлоп ручкой-ножкой! Дала тебе офигенный контракт, ключи от своей квартиры и перспективу в виде Голливуда! Не жирно ли? А что дал мне ты, Эдик? Новогодний водевиль с участием своих прошлых и нынешних жен и любовниц?

— Это не было подстроено! — запротестовал Эдуард. — Все получилось неожиданно для меня самого!

Виктория усмехнулась:

— Да мне наплевать, было подстроено или это импровизация чистой воды. Я подобных вещей не прощаю! Считай, что твоя карьера окончена! Это я тебе устрою! Поверь — мой голос кое-что значит. Тебя теперь даже на «кушать подано» не возьмут!

— Дорогая, но послушай… — забормотал Эд.

Барбара вспыхнула: боже, как он унижается перед ней! О ничтожный, жалкий тип!

— Правильно! Да его и в массовку брать не стоит! Мой папа всегда говорил, что у него нет никакого таланта! — вставила Марианна. — Эдуард выезжает только на том, что между ног болтается!

— Вот это точно! — согласилась Виктория. — А еще на Голливуд замахивался! Хрен тебе, а не мировая слава! Будешь играть в каком-нибудь орловском драматическом театре! Или собачек в ТЮЗе! — И окончательно припечатала Эдуарда: — И вообще про таких, как ты, говорят: «Умишко и херишко с гулькин нос!»

На Эдуарда было больно смотреть. Он хватал ртом воздух, как рыба, попавшая на берег.

— Что, правда не нравится? — обрадовалась Марианна. — А хотите, я вам еще правду расскажу?

— Ой, не надо! — взмолилась Зоя.

Но Марианну было уже не остановить:

— Однажды, еще в самом начале семейной жизни, уехала я на курорт, ну… в одну больницу… Полечиться. Вернулась раньше обещанного, без предупреждения, думала сюрприз этому гаду устроить! Захожу в квартиру, и что я вижу?! Он в постели, прикован к изголовью наручниками (такие голубые, с пушком — гадость!), а рядом с ним белобрысая толстозадая девица! И он ей кричит: «Сделай со мной что-нибудь!» Ну, думаю, сейчас я тебе сделаю! Что-нибудь… «Всем — здрасьте, — говорю, — а тебе, белобрысая блудница, отдельный привет! Кстати, я как раз из сумасшедшего дома! Меня отпустили ненадолго!»

— И что вы с ним сделали? — заинтересовалась Виктория.

Марианна хмыкнула:

— Взяла здоровенный тесак на кухне и минут тридцать водила ему сами понимаете где… И орала, что отрежу все, на хрен. Толстозадая смоталась, не выдержав драматизма происходящего, а этот так и бился в истерике, скованный наручниками, ох и смешно было!

— Ну, судя по всему, не отрезала. Пожалела. И может быть, зря, — усмехнулась Виктория. — Таких, как он, надо наказывать! И я даже знаю как!

— Как? — заинтересовался Чувалов.

— Кастрировать! — рявкнула Виктория так, что все присутствующие особи мужского пола содрогнулись.

— Вы в своем уме?! — закричал Эдуард.

От волнения голос его сорвался, и он, что называется, дал петуха — закончил на тонкой ноте.

* * *


Зоя вздохнула: ну что это такое, в самом деле… Безобразие… Почему она должна выслушивать гнусности об актерах и их любовницах?

Она посмотрела на Барбару: какое у нее печальное, усталое лицо… Надо избавить ее от этого фарса. Зоя задумалась: а что, если… В конце концов, почему бы и нет?!

Решительно и громко (сама от себя не ожидала!) она заявила, что новогодняя ночь заканчивается, грядет рассвет и пора бы дорогим гостям расходиться, тем более что хозяйка дома устала.

Марианна с вызовом ответила, что, поскольку она еще ничего не решила, всем надлежит оставаться на своих местах.

— Ну тогда извините, — очень спокойно сказала Зоя и решительно направилась к ней.

Та предупредила, что будет стрелять.

Зоя улыбнулась: как угодно!

Она шла к Марианне, завороженно глядя на пистолет в ее руках, не слыша криков, не думая об опасности.

Она приблизилась к смерти очень близко, так, что ствол уткнулся ей в грудь, и отвела руку Марианны.

Присутствующие, застыв от ужаса, наблюдали за ее безрассудством.

Не растерялся только один человек (зря, что ли, смотрел фильмы о Бонде?). Иван бросился к Марианне и вырвал у нее пистолет. В общем, повторил свое геройство на бис.

— Дважды Герой Советского Союза, — сказал Чувалов после того, как Иван спрятал пистолет себе в карман. — Молодец, Ваня! Хороших мужиков в Лос-Анджелесах делают!

Сцена была торжественная — к Зое бросилась Барбара и принялась ее бранить-обнимать-целовать, Соня от избытка чувств и впечатлений крепко сжала руку Чувалова, а Марианна разрыдалась, поняв, что лишилась своего самого веского аргумента — оружия.

Впрочем, переживала она недолго. В ее бедную голову пришла новая идея, и она достала из сумки пузырек с кислотой, секунду задумчиво вертела его в руках, очевидно, прикидывая, чья физиономия достойна быть первой, однако потом спрятала его обратно:

— Да и ладно! Живите! Пользуйтесь моей добротой!

Виктория тут же не преминула «воспользоваться» и заявила, что, ежели веских аргументов (как то: пистолета, пулемета или же серной кислоты) у оппонентов более не имеется, то она, пожалуй, пойдет себе из этого гостеприимного дома куда подальше.

— А шубу, — добавила она, — так и быть, вам оставлю. Хотите, почистите и носите, от щедрот моей души!

Эдуард попытался увязаться за ней, но Виктория смерила его взглядом, от которого можно было скончаться на месте.

— Ну до чего неприятная баба! — сказала Марианна, когда за Викторией захлопнулась дверь.

Эта реплика почему-то вызвала у Барбары дикий хохот. Она смеялась просто до колик, пока из этого состояния (то ли действительно спасительного веселья, то ли истерики) ее не вывела Зоя.

Она зашептала ей на ухо что-то ободряюще-нежное — про то, что никому не даст ее в обиду и что теперь все будет хорошо. Бася кивнула, хотя ей казалось, что хорошо уже не будет никогда.

— Ой, смотрите! — вскрикнула Марианна, указывая рукой в сторону окна. — Этот белый, который все время за нами наблюдал, доволен, что все живы. Улыбается и крыльями машет! И даже похвалил меня за благоразумие, сказал, что я хорошая, добрая девочка!

— Конечно, вы хорошая, — сказала Зоя. — Вы идите домой, Марианна, отдохните, выспитесь. Завтра все наладится и начнется новая жизнь!

Марианна задумалась, и вдруг в ее лице появилось какое-то озарение:

— Я поняла! — воскликнула она. — Теперь я все поняла! Того Эдуарда — настоящего и правильного — больше нет! Может быть, он умер или его украли инопланетяне, а этот — другой! Влез в его тело и им притворяется!

Она с ненавистью посмотрела на Эдуарда и даже топнула ногой.

— Убить бы его, растереть в порошок, оторвать пару конечностей…

Эдуард на всякий случай отодвинулся от бывшей жены подальше…

— Но только зачем? Зачем он вообще мне нужен? — Последнюю фразу Марианна произнесла весьма осмысленно, озадачив присутствующих. — Писательница, забирай! Дарю! — великодушно объявила Марианна.

— Я что — новогодний подарок? — возмутился Эдуард и бочком-бочком стал двигаться к выходу.

Как ни странно, задерживать его Марианна не стала.

Услышав стук захлопнувшейся за Эдуардом двери, Бася горько вздохнула: «Да что же это, люди добрые?! Столько выкуренных сигарет, выпитого коньяка, растраченных нервов — и все ради такого бездарного финала? Чтобы я еще когда обольстилась химерой под названием любовь?! Да ни за что, никогда! Присягаю!»

* * *


К Зое подошел Павел и взял ее за руку.

— Идем!

Уверенно так сказал, по-мужски.

А Зоя, вместо того чтобы поинтересоваться, куда и зачем, спросила:

— Ты уверен? — И пошла за ним.

Барбара хотела было удержать ее, но промолчала.

Ей почему-то вспомнился день, когда она впервые увидела Зою.

Девочка, возникшая на пороге, — такая худенькая, стеснительная, — вызывала желание опекать ее, направлять… Правда, эта глупышка почему-то упрямо отказывалась от опеки и помощи. И однажды Бася не без удивления поняла, что Зоя сильная — в таких вот хрупкеньких девочках может таиться недюжинная сила, силища. Горы свернет, если есть ради чего или ради кого. А еще Зоя независимая, глубокая и сложносочиненная, короче говоря, равная ей, Барбаре. И тогда все «дежурное» из их отношений ушло, и появились искренность и сестринская теплота.

— Это ваша сестра? — спросил Иван.

Бася кивнула:

— Да. Сестра. Видите — бросила меня и ушла с этим мальчишкой, да еще с таким лицом, будто уходит навсегда.

— Там, кажется, настоящее чувство, — улыбнулся Иван.

— Вы считаете? — растерялась Бася.

Неужели она чего-то не заметила? Интересно, когда они с Павликом успели? А впрочем, что там… Любовь — материя такая… Огнеопасная. В одно мгновение может полыхнуть.

— Вот я и осталась совсем одна, — вслух произнесла Бася, в общем-то ни к кому конкретно не обращаясь.

Но Иван принял на свой счет: начал убежденно и заинтересованно говорить ей что-то ободряющее. Пожалуй, так заинтересованно, что даже окружающим стало заметно.

— Вы только посмотрите! — расхохоталась Марианна. — Писательница уже нашла себе нового хахаля! Мужчина, не поддавайтесь!

Иван улыбнулся:

— А мне можно! И «поддаваться», и встречать Новый год где угодно и с кем вздумается. И моя жена не придет, просто потому, что у меня ее нет.

Бася не удержалась от иронии:

— Боже, какое счастье! Еще и вашей жены я бы точно не выдержала!

Марианна неожиданно миролюбиво заметила:

— А может, я и не права насчет писательницы, может, она нормальная женщина и не заслуживает, чтобы ей глаза выкалывали… Кто ее знает… Вы сами тут разбирайтесь. А я пойду.

Уже уходя, она обернулась и весело сказала:

— Начинается новая жизнь! Будем считать, что тот период жизни закончился и начался другой! В голубом цвете! Все голубое-голубое. Как считаешь, Барбара?

Бася вымученно улыбнулась:

— Цвет неба? Неплохая идея!

Она простила Марианне угрозы и бранные слова — сразу все, оптом.

Ну, сошел человек с ума, что здесь такого? И то сказать — в наше время сложно сохранить трезвость ума и ясность мысли.

Надо будет потом предложить ей обратиться к Павлу Петровичу, вдруг он ей поможет? Если Марианна видит ангелов, может, ее случай не безнадежен?

* * *


— Але, а что тут происходит? — Заспанная Наина с удивлением обвела глазами порядком разоренную гостиную: — Во нажрались! — Потом осеклась: — Или что-то другое?

— Другое, — кивнула Бася, но в детали, правда, вдаваться не стала, пообещав когда-нибудь потом, при иных, более благоприятных, обстоятельствах в подробностях рассказать Наине, что произошло этой ночью и как той повезло, что она все безмятежно прохрапела.

— До чего ж ты дошла, женщина? — укоризненно поджала губы Наина.

Бася запросила пощады:

— Пожалуйста! Только не теперь! Избавь меня от нравоучений и упреков. Сейчас я этого не выдержу! И вообще — кто из нас без греха?! Имей сострадание, старая ведьма!

Наина вздохнула:

— Ладно. Помилую. Но потом три шкуры с тебя спущу, закормлю нотациями и наставлениями. Ты у меня станешь добропорядочной женщиной! — С этими словами Наина удалилась, предварительно взяв с Ивана обещание, что он присмотрит за порядком, «если что».

* * *


Протрезвели Снегурочки. Первым из забытья восстал Митя. Вошел, покачиваясь, обвел всех мутным взглядом и промычал нечто невнятное.

— А, проспались?! Уволю! — гаркнул Чувалов, отчего Митя сразу протрезвел. Тут и Витя очухался. Приполз за напарником.

— Восставший из ада-2, — прокомментировал Чувалов. — Ну что, уроды, завтра вас обоих в расход пущу! И найму себе трезвенников!

— Шеф, босс, партайгеноссе, отец родной, прости! — замямлили Снегурки и повалились Чувалову в ноги.

— А ну пшли вон, — брезгливо приказал он. — Завтра будем разбираться.

Понурые Митя и Витя удалились, храня скорбное молчание.

— Ну, вот так: остался без любовницы, охраны, оружия и смысла жизни! — грустно констатировал Чувалов.

Невеселые жизненные итоги он почему-то решил подбить под Эвору — снова включил проигрыватель и под знойные островитянские напевы, обхватив буйную голову руками, закручинился.

Семен тяжело вздыхал и бросал на Соню такие горячие, проникновенные взгляды, что та зарделась.

Непонятно, какие мысли и настроения навевали Чувалову песни Сезарии, но только он вдруг ни с того ни с сего выдал:

— Ох, и дуры вы, бабы!

Бася вяло поинтересовалось, кого конкретно из баб он имеет в виду. Оказалось — ее.

— Это почему же?

— Да потому, что не сумела распознать дешевку! — усмехнулся Чувалов. — Вот от тебя, Ивановна, не ожидал! С кем ты связалась? Ведь этот актеришка весь из себя фальшивый! Тьфу, а не человек!

Басе стало неудобно и даже стыдно. Чтобы скрыть смущение, она холодно ответила:

— Что поделаешь, Семен, где в наше время взять настоящего мужчину?

— Дак вот он! — Чувалов указал на Ивана.

Бася смутилась.

— Точно тебе говорю, Ивановна, — продолжал Чувалов, — присмотрись к нему, — и сказал фразу, которая Басю изрядно озадачила: — Понастоящее актеришки будет!

Она промолчала.

— Кстати, Ваня, верни пистолет! — попросил Чувалов.

— Без дураков? — уточнил Иван и после минутного раздумья протянул Семену его оружие.

— Зря вы это, — тихо сказала Барбара. — Кто его знает…

Чувалов положил пистолет в карман и обратился к Соне:

— Ну и что мне теперь прикажешь делать, дорогуша? И так, и этак пытался тебя вернуть, и по-хорошему, и с угрозами — все без толку! Что ж теперь?

— Да, что теперь? — усмехнулась Соня. — Опять будешь угрожать? А на меня теперь твои угрозы не действуют! Надоело! И вообще, Семен, знай, я тебя никогда не любила!

А вот это было жестоко.

Раздался рев раненого зверя. Чувалов зашатался, как от выстрела.

— Не любила?! Ну, тогда мне совсем ничего не надо!

Бездна чуваловского отчаяния произвела на Соню сильное впечатление, и она запричитала:

— Ах ты бедный мой, нехороший мальчик, хулиган! — И в обход всякой логики уселась на колени к нехорошему мальчику и хулигану.

Бася аж взвилась, когда это увидела:

— Да в своем ли ты уме, подруга, что так быстро от своих решений отказываешься, уже готова все забыть и пойти на попятную, вернуться к мучителю?

Соня застенчиво так ответила:

— Готова…

Бася вне себя от гнева, заорала:

— Не пущу! Для того ли я столько мучилась и Новый год себе испоганила, чтобы ты сейчас за ним побежала, задрав хвост! И вот с этим… ты готова прожить жизнь?

Чувалов сдержанно, но мрачно заметил:

— Зачем же так? Я вполне поддаюсь дрессировке и даже вот, пожалуйста, готов работать над собой. Не надо меня так сразу записывать в безнадежные, — и проникновенно-нежно добавил, обращаясь к Соне: — Ты скажи, каким надо — я стану!

Соня расплакалась, повторяя:

— Это любовь! Это любовь!

И что оставалось Барбаре? Только смириться.

— Ну и идите. Черт с вами!

На прощание Чувалов попросил подарить ему диск с песнями бабы, «что берет за душу».

Бася молча протянула ему диск Эворы.


Глава 18

УЛЫБКА АНГЕЛА


Странная воцарилась тишина… Такая, какую можно ощутить-представить лишь после безумной ночи, до краев наполненной событиями и людьми… А потом все ушли и стало тихо-тихо…

У Баси было ощущение, словно ее контузили.

Ага, контуженая, или, как говорят, стукнутая. В голове — полный бенц, все смешалось. Кажется, за эту ночь она прожила целую жизнь, а на то, чтобы осмыслить произошедшее и со всем разобраться, уж точно понадобится, как говорят в футболе, «дополнительное время».

Вот ведь какой форменный фокус произошел этой ночью — будто где-то в сложных механизмах Вселенной сломалась пружинка или винтик, и все вдруг закрутилось с такой бешеной скоростью, что просто страшно.

Вот — в метре от нее мужчина, с которым она знакома каких-то несколько часов! А у нее ощущение, что они знают друг друга давным-давно и ему известны все ее секреты. Ничего удивительного — на его глазах она сегодня страдала, любила и разлюбила (вот оно, то самое слово!), а такие вещи сближают людей.

Молчит, улыбается — не мужчина, а сущая прелесть. Откуда он вообще взялся такой? И почему не уходит?

— Все ушли… Безумная ночь заканчивается. А вы почему остались? — спросила она.

Иван с улыбкой поинтересовался, хочет ли она, чтобы он ушел. Как ей показалось, это прозвучало с какой-то странной интонацией.

Она тут же поспешила заверить, что нет, не хочет:

— Я вам больше того скажу — не надо никуда уходить. Может, мне, учитывая контузию и общую неустроенность в судьбе, вообще сейчас противопоказано оставаться одной. Ну что вы, Иван, кривляетесь со своей вежливостью: сказано же вам — оставайтесь. Кстати, пора перейти на «ты». Вы так не считаете? Уж вроде столько друг о друге знаем, так к чему экивоки и выканья… Ах, считаете? Ну вот, извольте… Ты, Иван, не желаешь чаю выпить? Тогда пойди на кухню, сделай даме чай… Видишь, дама совсем не в себе…

Иван уточнил — надо ли чего к чаю.

— Надо. Хорошо бы яду, но у меня нет.

Он погладил ее по руке и сказал, что вместо яда принесет какой-нибудь еды.

— Необходимо поесть — это избавит тебя от гнусных суицидальных мыслей.

Ушел. Хороший какой мужчина, дрессированный, вот бы ей раньше его встретить, глядишь, и вышло бы что…

Знобит… И сильная усталость… Да еще ребенок этот… Не рассосавшийся… За событиями этой ночи она как-то подзабыла о нем, бедняжке, но ведь он есть и, кстати, ни в чем не виноват.

Бася заревела… Холодно и одиноко… Она сама себя ощущала этим… Робинзоном Крузо. В смысле, что чувствовала себя как после кораблекрушения на необитаемом, диком острове. Куда бежать, как прикажете спасаться?

Люди, SOS!

Вместо каких-то там абстрактных людей пришел Иван, принес чай и укрыл ее пледом. Бася даже почувствовала благодарность по отношению к человечеству — наверное, лучшего представителя к ней послали. Ответственного. Надежного. Сильного.

Она глотнула чай и вмиг согрелась. А что там, кстати, сделал этот горемыка Робинзон, после того как немного оправился от шока? Вбил в землю столб и начал все сначала. Угу. Прямо психотерапия. Впору самой себе повторить слова Марианны про новый жизненный период. Голубой. А может, полосатый. Но ведь как-то и впрямь должно все устроиться… Вот был шторм. Кораблекрушение. И ощущение разбитой жизни, но надо как-то жить дальше… Собраться с силами…

— О чем ты думаешь? — негромко спросил Иван.

Она пожала плечами.

— Так, корабли, острова, чушь какая-то… Но вообще, прости за банальность, я думаю о том, как все глупо.

— Что — все?

— Эта ночь. Нелепая ситуация, в которой я оказалась.

Она всхлипнула.

Он подошел, взял ее за руку, подвел к окну.

— Смотри, как красиво! И снег до сих пор идет!

Бася вздохнула: в самом деле, волшебно, удивительно. Сходит небо с чердака.

— Да, Иван! Снегу столько, сколько не бывает. И вообще история, как будто специально кто-то подстроил. Тебе не кажется?

Иван рассмеялся и обнял ее. Не иначе пытался нагло приставать!

— Так точно, пани Барбара! Есть! Определенно есть какая-то литературность в этой истории. И со снегом намудрили. Столько насыпать, это ж с ума сойти! Не пожалели! — И без всякого перехода (обрадовался, что по морде не дала за приставания, что ли?) объявил, что остается у нее.

Главное, уверенно так сказал. Очень по-мужски. Мол, останусь — и все дела, потому что снегу намело столько, что до отеля не добраться. Хотя идти до него минут пять. Но это неважно.

Бася растерялась и даже не подумала возразить. Остаешься? Хм… Странно, конечно, и в целом неожиданно, но, в общем, почему бы и нет?

Он сказал по-мужски, а она в ответ одарила его очень женским взглядом — внимательным и оценивающим. С прицелом на будущее.

А будущее с таким мужчиной определенно возможно. Хотя, конечно, с Эдом — писаным красавцем его не сравнить. В смысле внешних данных, каковым она до сего дня придавала уж слишком большое значение, Иван — мужчина типа Бельмондо, — красивым не назовешь, зато бездна обаяния! Одна улыбка чего стоит! Плюс какая-то внутренняя сила — он словно излучает спокойствие и уверенность.

А эти красавцы… Тьфу на них.

Бася, у которой был роман с одним из самых красивых мужчин отечественного кинематографа, со всей ответственностью теперь может сказать: «Бабоньки, в эту сторону даже не глядите! Чистая засада эти писаные красавцы, сторонитесь их, как чумных. А ежели все-таки, на беду свою, уже начали встречаться с подобной заразой, то бегите прочь во всю прыть. Ибо ваш писаный красавчик, от рождения помешанный исключительно на собственной персоне, с обворожительной улыбкой на прекрасных устах, будет заворачивать вам такую поганку, что мало не покажется. Поймите, у него особый взгляд на то, как устроен космос. Центр его вселенной — это он сам, единственный и неповторимый. А вокруг вращаются прочие планеты и звездочки. И вам в его холодном космосе отведена роль маленькой планетки, которой суждено вращаться вокруг этого центра. Устраивает? Ну тогда вращайтесь… А все же бы лучше переместиться в другие планетарные системы».

Иван прервал ход ее мыслей неожиданным вопросом: что она для себя хочет в Новом году.

Бася вздохнула:

— Я не для себя, а от себя в Новом году хотела бы… Перестать суетиться, беспокоиться. Жить в гармонии с собой. Дарить себя кому-то очень важному. Отсечь все лишнее и лишних людей. Я недавно задумалась: господи, сколько времени мы тратим на чужих, абсолютно ненужных людей, условности и ничего не значащие глупости!

Иван кивнул: мол, понимаю. Выглядело это искренне, так, что было очевидно — действительно понимает. Надо же, какой тонкий, понимающий мужчина! И как хорошо с ним наблюдать снег! Так хорошо, что именно с ним хотелось бы слушать дождь. Или щуриться от солнца.

— Хочешь хокку? Недавно сочинила. В этом метельном невозможном декабре.

— Да, Бася, хочу…

— Снег… Белый… Белый…

Кружащий по Вселенной.

Сквозь наши тела.

* * *


В это утро Нового года было еще два Робинзона, которые потерпели крушение и в растерянности озирались посреди неосвоенной земли.

Они сидели в комнате Павлика и молчали. Потом курили. И опять молчали. И снова курили. А что еще делать, когда не знаешь, что сказать? Только пускать дым в потолок.

Иногда Зоя бросала на Павлика осторожные взгляды — он был хмурый и какой-то взъерошенный. Она боялась заговорить и ждала, когда это сделает он.

Поняв, что ждать придется долго — дольше, чем она сумеет выдержать, — Зоя начала первой:

— Павлик, не хочешь поговорить?

И тут же осеклась — глупый вопрос, понятно же, что не хочет. Ну какая ты дура…

Он удивленно взглянул на нее, пожал плечами.

О чем еще спросить? Павлик, а зачем ты там, у Барбары, взял меня за руку и увел за собой? Но это значит стать дурой во второй раз!

— Мне уйти?

Зоя ждала ответа с замиранием сердца, как будто от него сейчас зависела ее жизнь. Жить ей или умереть?

Вместо ответа Павел притянул ее к себе и погладил по голове, как маленькую. Что-то он при этом хотел сказать и не смог… Замялся… И жест получился хоть и искренний, но такой… неуклюжий, что ли. Словно он в последний момент смутился.

«Жалеет он меня, вот в чем штука, — поняла Зоя. — А разве мне жалость его нужна? Даже равнодушие лучше, только не жалость…»

Павел отстранился от нее, устало потер виски.

— Устал?

— Голова гудит.

— Дать таблетку?

— Лучше сразу цианид! Слушай, Зойка, давай спать. Усталость ну просто… дикая… Завтра, тьфу, вернее сказать — сегодня проснемся и…

«И что?» — чуть было не спросила Зоя, но вовремя сдержалась.

— … и во всем разберемся!

Он лег на кровать и отвернулся к стене.

«Завтра разберемся. А с чем? Эх, Павлик…»

— Только ты никуда не уходи! — вдруг попросил он. — Ложись рядом и спи.

«Хорошо. Я не уйду. Буду рядом, пока ты не уснешь. Спи, милый, отдыхай и ни о чем не печалься».

Зоя прилегла рядом и отвернулась в другую сторону.

Вскоре по его ровному дыханию она поняла — уснул.

Зоя встала, подошла к окну… Ну вот, совсем утро! Нового года. Новой жизни. Ничего, что она загадывала, не сбылось. И не сбудется.

Зоя вдруг почувствовала неимоверную усталость, как Павлик сказал — дикую.

«Зачем я здесь?! Зачем колдовала? Просила? Летела? Может, лучше было задержаться в том городе на Севере? Вообще не прийти на самолет, остаться там навсегда, чтобы здесь все обо мне забыли? Сидела бы там и смотрела, как падает снег… Вот как сейчас… И возможно, когда-нибудь мне удалось бы забыть о них?»

Какая тяжелая ночь… Ведь она с самого начала, с порога, как только Павлик открыл дверь — холодный, недовольный, — поняла, что он ей не рад, и она здесь со своей щенячьей радостью и надеждами неуместна, а ее подарок не нужен.

За Ангела ей было особенно обидно. Она весь декабрь искала для Павлика новогодний подарок, хотелось чего-то необычного, и наконец, когда совсем уже отчаялась найти что-то стоящее, увидела в сувенирном магазине нечто как раз для Павлика… Белый Ангел. Красивый и печальный. Голубоглазый, золотоволосый, с крыльями…

«Авторская работа художницы такой-то…» — заученно повторил продавец, но Зоя его не слышала. Она уже поверила, что Ангел как-то очень похож на настоящего. А Павлику, с его опасными мыслями, как раз необходим Ангел за плечом…

Вручая Павлику подарок, она думала — он поймет, что это нечто особенное, но он взял его равнодушно, повертел в руках и бросил на диван… Можно сказать, отшвырнул.

Не рад. Не любит. Ничего не сбудется. Не надо было приходить. И вообще, лучше бы ее самолет сегодня разбился. Хотя нет, там же люди, им-то за что?

«Смешная ты, Зоя… Сама с собой разговариваешь, говоришь при этом очевидные глупости! Спрашивается, зачем ждать, когда твой самолет разобьется, к тому же действительно другие люди совершенно ни при чем! Не лучше ли решить эту проблему иначе? Жаль, что тетка в розовом не помогла, ну да что уж теперь, придется самой…»

…Пора… Зоя повесила Ангела над кроватью, как будто над Павликом. Как оберег.

Она поцеловала его и ушла на крышу.

* * *


«А ты поговори со мной, Иван, поговори… Иногда бывает полезно услышать человеческую речь. Особенно если ты на необитаемом острове».

Ой, надо же — услышал! И голосом, проникновенным и нежным — самое то! — сказал, что ей надо отдохнуть:

— Ты устала, Бася! Тебе нужны солнце и новые впечатления!

Да-да! Ну конечно! Она устала, все дело в этом! Солнце — да! Новые впечатления — да! Ой, она сейчас разрыдается!

— Тебе надо устроить римские каникулы!

— Да что ты? — умилилась Бася. — Какая прелесть!

— Знаешь, когда мне становится плохо или я понимаю, что устал, то все бросаю и уезжаю в Италию. Меня туда неудержимо тянет. Я припадаю к этой земле и излечиваюсь простыми радостями: прогулками, солнцем, едой…

— Одной ехать скучно. Я как-то по-дурацки устроена, женщина системы «боюсь одиночества»!

— Понятно, — кивнул Иван. — Могу предложить себя в качестве компаньона.

Странно, в какой-то момент она и сама перестала понимать, говорит эти исключительно приятные правильные вещи Иван или ее собственный внутренний голос… Уж очень хорошо говорил, хоть бы сто лет слушала — не надоест…

«Подождите! Стоп! — себе самой сказала Бася. — Вся штука в том, что таких тонких и все понимающих мужчин не бывает! Они либо уже перевелись и вымерли, либо их еще не научились разводить и насаждать искусственно. Этот прямо соловьем заливается, с чего бы? Должен быть какой-то подвох!»

— Ты такой насквозь положительный, — фыркнула Бася. — Что даже…

— Противно? — рассмеялся он.

— Да нет… Просто не верится… Как будто тебя на самом деле из Лапландии на оленях прислали, как новогодний подарок. Неужели в тебе нет ничего отрицательного?

— Отрицательного во мне уйма! — серьезно заметил Иван. — Во-первых, я храплю. Во-вторых, весьма привередлив в еде. И в-третьих… Совершенно несносен по утрам — раздражительный и хмурый тип!

— Чрезвычайно порочная личность! — хихикнула Бася. — С тобой просто страшно иметь дело! Но у тебя есть по крайней мере одно неоспоримое достоинство — ты не актер!

— Да, это точно. Актером я никогда не был и, видимо, уже не стану!

— И это замечательно!

Ха — надо же! Непонятно откуда, но совершенно ясно, с какой целью (для тех, кто еще не понял — миссия настоящих героев заключается единственно в том, чтобы спасти героиню!), появился он. Мужчина. Супермен. И пусть не в синих трусах и красном плаще и без прочих суперменских атрибутов, не на белом коне и не в рыцарских латах, а так вот, скромно, ненавязчиво, в кашемировом пальтишке, брюках, полосатой рубашке — в обычном прикиде. Замаскировался — фиг сразу узнаешь! Зато под будничным прикидом самая что ни на есть суперменская рыцарская сущность.

Главное, вроде ничего такого особенного он не сделал, просто взял за руку, поговорил и спас героиню.

Ой, какие-то ей мысли странные приходят в голову… Влетают, как опасный ветер. А хуже того — чувства, эмоции… Вот она смотрит на хорошего мужчину Ивана, и у нее что-то екает в груди. Тревожный симптом. Але, девушка? Ты того… Не фиг тут екать. Не положено.

А оно все равно екает.

А зачем он ее за руку взял? Так нежно… Нет, ну это вообще ни к чему, она ведь не железная, не вынесет подобных нежностей!

А вот этого вовсе не надо! Не смей меня целова-а…

— Ваня, а где ты был все это время? Я же тебя всегда ждала… А ты так на меня смотришь, как будто тоже всегда ждал именно меня.

— А я действительно… Только тебя… Всегда ждал!

И после продолжительного, самого-самого поцелуя, сказал, что приехал сюда за ней. Это был долгий путь, потому что он давно хотел приехать в Россию, но почему-то оттягивал этот приезд, словно подспудно знал, что здесь с ним произойдет что-то очень важное, может, вообще самое важное, и он ждал, когда придет время. Чтобы это случилось вовремя.

Бася с горечью усмехнулась:

— Разве это «вовремя»? Ты находишь нашу встречу удачной, учитывая обстоятельства, при которых она произошла?

Иван улыбнулся:

— Я просто счастлив, и мне плевать на обстоятельства.

Глупость какая-то… Так не бывает. Чтобы сразу после кораблекрушения, еще не отряхнувшись, не придя в себя, снова броситься в океан. И в принцев она не верит. Тоже принц выискался! Наверняка, если покопаться, в нем обнаружится куча пороков, не совместимых с жизнью. Семейной, имеется в виду…

Тьфу… Так-то зачем? Зачем в нем копаться, когда вот он — открытый и насквозь искренний… Да и нет в нем никаких пороков. А просто она, Барбара, боится поверить и обмануться в очередной раз. И трагедия в том, что они с Иваном встретились не вовремя. Вот если бы раньше… До Эда. Ну или хоть после, когда она хоть немного придет в себя после этих событий. А ведь есть еще ребенок, ку-ку, не забыла, дорогуша? Каким бы Иван ни был принцем, принцесса с довеском вряд ли впишется в сказку.

Ну зачем он это делает? Взял за руку и смотрит в глаза…

Она поняла, что прямо сейчас расплачется.

— Бася… Я могу остаться… Навсегда…

А где ж сил набраться, чтобы сказать наконец то самое…

— Тебе лучше уйти, Иван!

— Почему?

Надо же — взгляд такой детский — изумленный и даже обиженный.

— Потому что… — Она задохнулась — что сказать, как объяснить: «Потому что я не готова сейчас к новым отношениям. Потому что я боюсь снова поверить. Потому что у меня нет сил».

Вслух она сказала:

— Потому что так надо.

— Кому?

— Мне. Тебе. Так правильнее для нас обоих.

— Бася, я не понимаю тебя… Мне кажется, в твоих словах есть какая-то неискренность.

— Иван, я очень благодарна тебе. За то, что ты был и есть в моей жизни. Такой вот замечательный и правильный (она сморщилась — какую чушь говорит!), но тебе действительно лучше уйти. Считай, что нам не повезло. Два поезда не встретились.

Он сжал ее руку, взволнованно и страстно сказав:

— Но мы могли бы быть очень счастливы… Бася, зачем нам расставаться? Если можно просто разрешить себе быть счастливыми? Признать за собой право на счастье и…

— Пожалуйста, не мучай меня. Уходи.

— Ты правда хочешь этого?

На решительное «да» в ответ сил еще хватило, а вот «пожалуйста» вдогонку вышло жалобным, просящим, пополам со слезами.

На прощание он притянул ее к себе и поцеловал.

Когда Иван ушел, Бася доползла до спальни и рухнула в кровать как подкошенная. У нее не было сил даже на то, чтобы плакать. Она провалилась в сон, как в пропасть…

* * *


За раскуриванием очередной сигареты он вдруг вспомнил выражение: «точка невозврата». Вот. Именно это произошло с ним сегодняшним утром, и вернуться к отношениям с Барбарой Лесневской теперь невозможно. Как будто что-то очень долго болело, саднило в душе, а потом произошло нечто, дающее если не полное избавление от боли, то облегчение точно. Да, облегчение. Он словно перегорел. Переболел. Пережил эту любовь-болезнь-страсть.

Ему даже понятно, в какой именно момент образовалась эта «точка невозврата» — когда он увидел, как Зоя идет прямо на тетку с пистолетом. На смерть. Такая вся спокойная, красивая и будто просветленная. Он почувствовал… Ну что он почувствовал — ужас, душевное смятение, да-да, и… Любовь к ней.

Тогда он, конечно, еще ничего не понял, потому что эмоции сменяли друг друга быстро, как в калейдоскопе (злость на Барбару, ненависть к ее любовнику, страх за Зою), и он не мог за ними поспеть. Но утром, когда они с Зоей вернулись в его комнату, он начал понимать — про себя, и Зою, и про их будущее. Вот только он еще не умел быть нежным, боялся признаться ей в своих открытиях и чувствах.

Утро вечера мудренее — так, что ли?

Значит, спать, спать, а утром они с Зоей во всем разберутся.

* * *


Пробуждение оказалось резким — ему что-то упало прямо на голову.

Нитка, на которой висел Ангел, лопнула, а почему — непонятно: кто их, ангелов, разберет, с ними никогда ничего не ясно.

Павел ругнулся спросонья, увидев рядом с собой Зоину куклу с крыльями. А еще он увидел, что Зои нет рядом.

И тут он почему-то сразу все понял и бросился на крышу.

Зоя стояла на самом краю в одном платье, подол колыхался на ветру.

— Нет! — закричал Павел. — Не смей!

* * *


Нимфа была безутешна:

— Подумать только, он ушел!

— Кто он? — переспросил Рыцарь.

— Этот мужчина, Иван! Ушел от нее! Как же так?! Представляешь, я им все устроила, создала условия, декорации, вон сколько снега насыпала — автомобилистов не пожалела! А они, между прочим, недовольны! Целую историю выстроила, чтобы ее с ним свести, а он ушел…

— Ты расстроена?

— Я ожидала другого финала, — грустно призналась Нимфа.

— Не огорчайся! Финал всегда можно переписать! — рассмеялся Рыцарь.


Эпилог


Отгремели праздничные фейерверки и радостные, местами пьяные, вопли. Город погрузился в сон…

В это первое утро нового года на улицах гулял ветер, и лишь изредка попадались прохожие, которые среди снега и ветра тоже казались чьим-то сном…

Бася спала долго — целую вечность, а проснулась от мяуканья. Открыв глаза, она охнула — рядом с ней лежал котенок. Рыжий, как апельсин.

— Что это, кто разрешил?!

— С Новым годом! — сказал стоящий на пороге ее спальни Иван.

— Ты?!

— Я. А почему такая реакция? Можно подумать, вернулась Марианна с пистолетом!

Бася глядела на него, не веря своим глазам.

— Но ведь ты… ушел.

Иван расплылся в улыбке и присел на краешек ее кровати.

— Ну да, ушел. Сдуру. А потом поразмыслил и решил вернуться! От таких женщин, как ты, не уходят!

Это сон или как прикажете понимать? Нежданное-негаданное счастье? Но она все еще боялась поверить.

— И долго ты думал, позволь спросить?

— Достаточно! — ответил Иван, сжав ее руку.

Руку она на всякий случай выдернула и уточнила с недоверием:

— А достаточно для чего?

— Для того, чтобы дать тебе выспаться и отдохнуть — это во-первых. Ну не мог же я объясняться в любви, в то время как дама зевала и клевала носом! Надо было как минимум позволить ей прийти в себя.

«У него потрясающее чувство юмора», — машинально отметила Бася.

— Кстати, уже три часа дня. Заметь, я долго ждал, пока ты проснешься! Кроме того, за это время я нашел для тебя кота. Ты, кажется, хотела получить такой подарок, правда, не от меня, но это уже неважно!

Кот в это время залез Басе на голову и заурчал.

— Как он тебе? Расцветка подходит? Подбирал в тон твоей.

— В новый год с новым котом? — усмехнулась Бася. — А что? Здорово! У меня теперь три кошки — я счастливая женщина!

Ей хотелось то смеяться, то плакать — нет, даже рыдать навзрыд. Невероятная, безумная радость — он вернулся! Ну конечно! Только так, и никак иначе. Да если бы он не пришел, она бы вообще не проснулась. Зачем просыпаться, если жизнь потеряла смысл?

Господи, какие у него красивые глаза! Как она раньше не замечала! А котенок… Да это самый лучший подарок в ее жизни. Она сейчас этого котенка от счастья затискает или зацелует.

Иван снова взял ее за руку, и на сей раз Бася и не подумала его остановить. Напротив, доверчиво так свою лапку ему отдала. Вместе с сердцем и бессмертной душой: нате, мужчина, владейте! Вы, кажется, меня достойны!

— Но ты не подумай, что я ограничусь только котом. К коту идет дополнительный бонус.

Иван протянул ей коробочку.

Она раскрыла ее и…

Ликуйте, девушка! Это же «Тиффани». Неземной красоты. Из самых-самых девичьих грез. Кольцо точно — как будто мерку снимали! — село на палец.

В сентиментальных романах написали бы: «Слезы счастья заструились по лицу героини…»

А в нашей истории было так — Басин пытливый ум почему-то озадачился вопросом:

— Иван… Но как? Где ты его нашел сейчас, первого января, когда магазины закрыты?

Иван махнул рукой:

— Да перестань! Волшебники работают без выходных и праздников! Кстати, я тут у тебя навел порядок, а то устроили в квартире форменное свинство! Теперь хоть можно позавтракать.

— Как ты вообще попал в квартиру?

Иван улыбнулся: а вот это пусть будет секретом.

* * *


В этом новогоднем романе есть эпизод, о котором Барбара никогда не узнает.

Уходя от нее, Иван остановился на лестничной площадке, чтобы закурить. Что-то рвалось внутри, и хотелось вернуться, но он сдержал себя. В конце концов, не этому ли его учили всю жизнь — сдерживать эмоции и чувства?

Ну да — сдержаться, взять билет и сегодня же уехать домой. Забыть эту сумасшедшую, прекрасную женщину.

Тьфу, черт, а зажигалку-то он, не иначе, оставил у сумасшедшей и прекрасной. Что ж, неплохой повод вернуться…

Совсем рядом хлопнула дверь. Иван с надеждой оглянулся — вдруг по его душу? Скажем, Барбара передумала.

Нет. Не передумала. Это вообще не Барбара, а какой-то пожилой господин. Кстати, с зажигалкой. Судя по всему (нет верхней одежды), вышел покурить.

Наверное, что-то такое угадывалось во взгляде Ивана, потому что пожилой человек смутился и вопросительно посмотрел на него — мол, чего тебе надобно, господин хороший?

Иван попросил огоньку.

Мужчина молча протянул Ивану зажигалку.

Курили. Молчали. Кто из них заговорил первым — неважно. И почему решил заговорить с незнакомым человеком, наплевав на принцип невмешательства в частную жизнь, — тоже неважно. Важно другое — Павел Петрович, а это был именно он, вдруг прямо в лоб (профессиональное, что ли?) поинтересовался, отчего у Ивана сейчас такое лицо, как будто он… Ни много ни мало — решает всю свою жизнь.

Иван вопросу не удивился и не обиделся, ответил, что и впрямь, простите за картонный пафос, здесь и сейчас наклевывается вопрос всей жизни.

И этой фразы оказалось достаточно для того, чтобы завязался разговор.

Павла Петровича переполняло счастье. Вот просто как молоко через края кувшина.

Ну да, наверное, при иных обстоятельствах, он бы никогда не стал вести с незнакомым человеком подобных душеспасительных бесед, но этим утром он вдруг взял и в обход всяких правил поделился своей радостью.

«Знаете, у меня сегодня особенное утро… Время прозрений… Есть такая фраза: „Бог сохраняет все“. Красиво звучит, не правда ли? А я только сегодня разглядел за этой красотой истину… Когда-то я очень любил женщину, а потом расстался с ней. На тридцать лет, представляете? И все тридцать лет думал: какая нелепость и глупость, что мы с ней расстались. И при этом, дурак, честно старался сдерживать свои чувства… Надо было прожить жизнь, чтобы понять — она одна, и хотя бы поэтому чувства нельзя сдерживать. В общем, сегодня ночью, спустя тридцать лет, женщина, которую я любил, вдруг пришла ко мне. Навсегда. „Бог сохраняет все“. Вы понимаете, как я счастлив?»

Иван улыбнулся.

— Какая она?

— Молодая! — твердо ответил Павел Петрович. — Удивительно, но годы совсем не изменили ее. А что касается времени… Я подумал, что с течением лет наша любовь стала чистым продуктом, выдержанным, как хорошее вино!

Павел Петрович сам рассмеялся банальности подобного сравнения.

— А я как раз сейчас — вы не поверите! — ухожу от любимой женщины, — сообщил Иван. — По-идиотски звучит, да? И сам себя за это проклинаю.

— Не об этой ли прелестнице идет речь? — Павел Петрович указал в сторону квартиры Барбары Лесневской.

Иван кивнул.

— Вы меня, извините, голубчик, но у меня профессия такая — души врачевать, и я вам как доктор скажу — если сейчас от нее уйдете, через всю вашу жизнь пойдут трещина и надлом. И ничто потом не поможет, — очень серьезно сказал Павел Петрович.

— А что же делать?

— Послушаться давно известной истины: с любимыми не расставайтесь! Вам повезло, вы счастливчик, у вас в жизни случилось такое чудо, как любовь. Вцепитесь и никому не отдавайте! Идите к ней, голубчик! Считайте, доктор прописал!

— Так Барбара меня, наверное, и не пустит, — растерялся Иван.

Профессор задумался, потом хлопнул Ивана по плечу:

— А вот тут мы поможем! У моей родственницы, кажется, есть ключи от ее квартиры. Идемте со мной…

Так Иван попал в квартиру Барбары.

* * *


— Наконец-то утро! — пробурчал Воин. — И люди угомонились! А то орали, пели, веселились всю ночь так, что наш дворец ходил ходуном!

— Не преувеличивай, — возразил ему Рыцарь. — И кстати, угомонились далеко не все. Вон, смотри — там девушка собирается прыгнуть с крыши!

— Ну пусть прыгает, раз ума нет! — сказал Воин.

— Жалко, — вздохнула Нимфа. — Может, остановить?

— Но мы не имеем права вмешиваться в их жизнь! — отрезал Воин. — Ты все время об этом забываешь!

— Но ведь сегодня особенная ночь, — подмигнул Рыцарь. — Давайте попросим его, он может все! — Рыцарь кивнул в сторону Ангела, парящего над городом.

* * *


Город, равнодушный и сонный, плыл перед Зоей… Ей оставалось сделать всего один шаг.

В этот момент она увидела Павлика — и заплакала. Он схватил ее и прижал к себе…

Дома он уложил ее в постель, укрыл одеялом, лег рядом и уснул, даже во сне крепко держа ее за руку.

Проснувшись через пару часов, они долго лежали обнявшись и молчали. А потом Павел вдруг предложил ей поехать в Кронштадт.

— Зойка, поехали?

Она взглянула на него — во взгляде удивление и как будто — страх.

— Ты что?

— Ну помнишь, ты же сама говорила: «Только я, ты, снег и ветер на белом берегу моря»? Будут снег, и ветер, и море. И мы с тобой!

— Прямо сейчас?

— Да. Сейчас! А вечером вернемся домой!

Кронштадт… Корабли… Снег… Лед…

Они стояли на набережной, обнявшись. Было очень холодно, но при этом обоим казалось, что у них что-то оттаивает внутри.

— Зоя, я люблю тебя!

Она заплакала, хотя, может, это от мороза слезились глаза.

Наина отпаивала их чаем с пирогами, когда они, озябшие и усталые, вернулись домой. А потом они закрылись в комнате Павлика и…

Все произошло само собой…

Два поезда встретились. Навсегда. И это была именно что судьба.

* * *


Барбара переоделась и вышла на кухню. Там пела Эвора и пахло кофе.

Иван поставил джезву на огонь.

Бася взглянула в окно и расхохоталась: снег до сих пор идет! Нет, это действительно чудо!

Иван подошел сзади, обнял ее, и про кофе они тут же — хм… забыли.

Через пару часов пришлось варить его вновь.

Время остановилось… Его руки, такие сильные и нежные, заставили ее забыть обо всем на свете, кроме их любви. С ним она поднималась к самым небесам, с ним она поняла, что такое по-настоящему чувствовать себя женщиной и доходить до последней черты, разделяющей сны и реальность, безумие и разум.

Позже Иван кормил ее и кошачий прайд первым завтраком в этом году.

Вот за завтраком, где-то между бутербродом и кофе, Бася сообщила:

— Слушай, тут такое дело… — она запнулась на мгновение (да к черту! не поймет, значит, не поймет!), — …я немножко беременна…

— Как? Уже? — усмехнулся Иван.

— Не от тебя!

После не слишком долгой паузы он сказал:

— Ну, значит, будем рожать!

* * *


Ближе к вечеру раздался телефонный звонок. Сняв трубку, Бася услышала радостный голос Сони.

— Баська, угадай, где я?

Теоретически Сонька могла быть в любой точке мира, поэтому Бася предусмотрительно промолчала.

— А мы в Париже! Шампанское хлещем в каком-то отеле!

— Рада за вас! Привет Чувалову! — усмехнулась Бася. — И не забудь передать ему, что на следующий Новый год я его не приглашаю!

* * *


Вечером Барбара предложила Ивану прогуляться:

— Давай поедем к сфинксам на набережную? Неделю назад на том месте я загадала желание, и, поскольку оно исполнилось, как человек вежливый, я хотела бы поблагодарить того или тех, кто чудесным образом все устроил… К тому же хороший роман должен заканчиваться тем, чем начинался! Едем?

* * *


Они спустилась к реке. От Невы дул ледяной ветер. Распластанные во времени сфинксы застыли в вечности.

Бася подошла к грифону и обняла его.

И… Опять нагло обратилась к нему с просьбой!

— Ну раз вы, грифоны, такие волшебные, то вот еще просьба — пожа-а-алуйста! Дайте мне сил и вдохновения написать хороший роман о любви. Зимний. И чтобы в нем было много снега, который:
		…Белый… Белый…


		Кружащий по Вселенной


		Сквозь наши тела.


* * *


— Вань… Я прямо чувствую, как во мне что-то зарождается…

— Немудрено! — усмехнулся Иван.

— Да нет! Я про новую книгу, — рассмеялась Бася. — В конце концов, у меня еще есть полгода, чтобы написать что-то приличное… А потом я уйду в творческий отпуск!

— Заметь, в долгий творческий отпуск, дорогая! Потому что через годик ты родишь мне еще одного ребенка!

— Договорились!

Она уже знала, о чем будет ее книга.

И пусть до нетленки ей по-прежнему, как до звезды, но какую-нибудь женщину, она, глядишь, заставит улыбнуться и поверить в то, что ангелы помогают нам, счастье возможно, а сказочные финалы — случаются.

* * *


— Простите, тут такое дело, — нерешительно начала Нимфа. — Может быть, вы разрешите мне…

— Ну что опять? — вздохнул Александрийский Ангел. — Ты мне мешаешь, отрываешь от мыслей о вечном. Все с какой-то человеческой суетой пристаешь.

— Но случай исключительный… Одна старушка в доме на Миллионной очень просит…

— Дай им всем! — нетерпеливо махнул крылом Ангел. — Просто дай им всем.

— А тому, кто не заслужил? Плохо себя вел?

— Все равно дай. Авансом. И оставь наконец меня в покое…


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.