Так просто сказать люблю
Алена Любимова








Известная писательница — автор любимых народом криминальных мелодрам — вполне счастлива. Огромные тиражи, популярность, спокойная налаженная жизнь с надежным человеком… И вдруг — случайная встреча, после которой героиня постепенно понимает, что в ее жизни не хватало главного — любви. Неожиданно ей открывается новый мир, полный настоящей страсти. В драматической и яркой любовной истории Алена Любимова заодно открывает читателю закулисные тайны большого издательского бизнеса…






Алена Любимова

ТАК ПРОСТО СКАЗАТЬ ЛЮБЛЮ





Глава I


Я вышла из туалета и тут же услышала, как что-то звякнуло о плитку пола. Я опустила глаза. Браслет. Мой любимый золотой браслет. Старинный, доставшийся мне в наследство от бабушки. Два выпуклых золотых широких полукружья, покрытых узорами, в сплетении которых поблескивают мелкие бриллиантики. Счастье, что он упал тут, где относительно тихо и плитка на полу, а не в зале. Там гремит музыка, да и пол деревянный. Наверняка ничего не услышала бы.

Я наклонилась. Из глаз у меня посыпались искры. Ужасная боль! Мы столкнулись лбами с каким-то мужчиной, который одновременно со мной нагнулся за браслетом. То ли хотел проявить галантность, то ли… На всякий случай покрепче вцепившись в семейную реликвию, я принялась пристально разглядывать незнакомца. Пожалуй, на похитителя браслетов, свалившихся с рук беззащитных женщин, он не похож. Уж я-то, написавшая двадцать криминальных мелодрам, кое-что в этом смыслю. Конечно, я понимаю: не у каждого злодея злодейство прямым текстом написано на лице. Однако у злодея просто не может быть таких добрых и красивых зеленых глаз, да еще опушенных потрясающими ресницами. Правда, ресницы довольно светлые, но такие длинные и густые… То есть красивые глаза и ресницы у преступника вполне могут быть, и даже очень часто бывают. Но таких добрых глаз — никогда! К тому же, у него вообще на лице просто написана порядочность, действительно прямым текстом. И губы такие пухлые, мягкие…

— Извините, пожалуйста. — Он потер ладонью ушибленный лоб. — Что вы на меня так смотрите? Я совсем не собирался его украсть. Честно-честно! Мне хотелось вам помочь…

Лицо его озарила обезоруживающая улыбка. Сердце мое заколотилось с удвоенной силой. «Глупое сердце!» — рассердилась я и свирепо буркнула:

— Вы разве не знаете? Добро наказуемо.

— Теперь знаю. — Продолжая улыбаться, он опять потер лоб. — Но вы ведь тоже пострадали. Можно сказать, совсем ни за что. Вам не очень больно? Может, примочку какую-нибудь попросить? Или лед? Приложим…

Взгляд его сосредоточился на моем лбе. Я забеспокоилась:

— Там уже синяк? — Только этого мне сегодня не хватало!

— Да вроде бы нет. Хотя… Дайте-ка я рассмотрю получше.

Легонько взяв меня обеими руками за лицо, он повернул его к свету. Какие нежные руки! От их прикосновения у меня по телу побежали мурашки. Я вздрогнула, как от удара током.

— Я сделал вам больно? Простите, — смущенно пробормотал он, однако рук не отнял.

Лицо его оказалось совсем близко от моего. «Сейчас поцелует», — пронеслось у меня в голове. Я решительно закрыла глаза. Дура! Похоже, я написала слишком много своих мелодрам. Надо с ними завязывать. А если и продолжать, то прекратить относиться к ним всерьез.

— Вам плохо? — тем временем продолжал суетиться он. — Давайте-ка вот сюда, на банкеточку. У меня-то самого лоб чугунный, а вы такая… хрупкая…

«Хрупкая, — не открывая глаз, подумала я. — Метр семьдесят пять роста, семьдесят кило веса. Да и лоб отнюдь не фарфоровый. Но, черт возьми, как же приятно, когда о тебе так беспокоятся!» Честно сказать, не помню, когда меня в последний раз называли хрупкой. По-моему, в пятилетнем возрасте. Я тогда подряд перенесла свинку и коклюш. И действительно исхудала как скелет. После чего мама с бабушкой принялись в четыре руки меня откармливать. И добились ощутимых результатов, с которыми я борюсь до сих пор. И до победы мне ох как далеко!

Он легонько похлопал меня по щеке.

— Вы слышите, что я говорю?

— Слышу, — пролепетала я и открыла глаза. Как бы с трудом. Что там говорят в такие моменты мои героини? Ага. Вспомнила! — Ничего, ничего. Просто немножечко голова закружилась, — почти умирающим голосом молвила я. — Сейчас, надеюсь, пройдет.

К выражению испуга на его лице прибавилось сострадание.

— Простите. Простите меня, пожалуйста. Ну, почему я всегда такой неловкий!

Надо же. Действует! Не только в моих романах, но и в жизни! Никогда бы не подумала! Раньше я уже давно сама прикладывала бы лед ко лбу мужика, об которого стукнулась. А оказывается, надо всего-навсего вести себя, как мои дурехи-героини. Впрочем, такие ли уж они дурехи, если мужики именно на это и ведутся? И вот ведь чудо: сразу становишься и нежной, и хрупкой, и пляшут вокруг тебя. Прия-ятно! Попробуем продолжить в том же духе.

Он продолжал суетиться.

— Может, водички? Или… — лицо его озарилось. — Шампанского?

— Ну конечно, лучшее лекарство от сотрясения мозга, — автоматически сострила я, тем самым выскочив из образа романтической героини.

Он настолько смутился, что мне сделалось его жалко.

— Извините, совсем не подумал.

— Ничего страшного, — улыбнулась я. — Нет у меня никакого сотрясения мозга.

— А вы, наверное, врач? — он восхищенно взирал на меня своими прекрасными глазами.

Я млела. Ну, просто «остановись, мгновенье»!

— На данном этапе я скорее филолог, — мне не хотелось вдаваться в подробности своей профессии. — Однако сотрясение мозга однажды заработала. И хорошо помню свои ощущения. Тут нужно что-то покрепче вашего лба.

— А что с вами тогда случилось?

— Нырнула в Крыму неудачно. И стукнулась о бетонную балку.

— Но вы ведь вообще могли утонуть! — воскликнул он.

— Как видите, обошлось.

— Слава Богу!

«Похоже, его уже волнует моя судьба», — не без удовольствия отметила я.

— Кстати, забыл представиться, — словно подтверждая мою догадку, продолжал он. — Игорь Ратмирович. Можно просто Игорь.

— Очень приятно. Таисия Никитична. Можно просто Тася, — в тон ему откликнулась я.

— Таисия, — его голос прозвучал словно эхо. — Какое красивое и редкое для нашего времени имя.

— Ну, сейчас довольно часто стали им девочек называть. Мода пошла на старинные имена. А вот когда я росла, действительно была единственной.

— Таис Афинская, — мечтательно произнес он. — В юности с ума сходил по этой книге.

— Вам нравилось? — Я обрадовалась. — Мне тоже. Страшно хотелось быть такой же смелой и сильной!

— И получалось?

— Не всегда, но я старалась.

Глаза у Игоря вдруг задорно блеснули.

— Тася, у вас голова совсем прошла?

— Если нет синяка, то, считайте, совсем.

— Синяка нет, — его лицо снова опасно приблизилось к моему. — Тася, вы не против, если мы пойдем и потанцуем?

— Куда? — От неожиданности я испуганно сжалась.

— Да что вы, ей-богу! У нас там большая компания. — Он указал на дверь, ведущую в синий зал ресторана. — Пойдемте, пойдемте.

Мне очень хотелось принять его приглашение, но…

— Видите ли, Игорь, — пуще прежнего смешалась я. — У нас там, — я указала в сторону банкетного зала, — у нас там тоже большая компания, и боюсь, меня скоро начнут искать.

— Понимаю. — Он даже не попытался скрыть раздражение. — Вы тут не одна.

Я просто молча кивнула. Объяснять ничего не хотелось. Разочарование на лице Игоря сменилось мольбой.

— Тася, всего один танец. Это же совсем недолго. Думаю, вам простят.

Я со своей стороны сомневалась, что мне простят, но согласилась. Соблазн был слишком велик.

Мы станцевали не один танец. И с каждым из них мне все меньше хотелось возвращаться в банкетный зал. В конце концов, взяв себя в руки, я с трудом проговорила:

— Игорь. Теперь мне действительно очень пора.

Он вздохнул.

— Все равно. Мы не можем так просто расстаться. Вот. Возьмите.

Игорь протянул мне визитную карточку.

— Будет возможность и настроение, позвоните. Вашего телефона не прошу. Пусть все зависит от вас.

Я кивнула и взяла визитку.

— Пойдемте, провожу.

Он было двинулся к выходу, но я остановила его:

— Лучше не надо.

— Как хотите.

Игорь вернулся к своей компании, а я вышла в холл. Удивительно, но, похоже, меня не искали. Я остановилась возле двери с цветными витражами, ведущей в банкетный зал. За ней громко вопили: «Горько!» Я удивилась. Кому «горько!», если невесты там нет? Я распахнула дверь. Передо мной шумела и гуляла моя собственная свадьба.

— Куда ты девалась? — подлетела ко мне моя самая близкая подруга Лялька. — Я уже все тут оббегала. Пришлось мне Толю натравить на твоего Виталия. Чтобы он не заметил, что тебя нет. Знаешь, я уже, если честно, решила, что ты смылась с собственной свадьбы.

— Ты почти права.

— Сбежала и вернулась? — Лялька округлила глаза.

— Меня увели. Можно сказать, похитили. Но, как видишь, я снова с вами.

— Мужика подцепила! — потрясенно охнула моя подруга. — Совсем с ума сошла. Пятнадцать лет была совершенно свободна и ото всех мужиков нос воротила. А не успела замуж выйти, и на тебе.

— Так получилось, — развела руками я. — Кстати, спрячь в сумочку, потом мне отдашь. — А то у меня ни сумки, ни кармана, ничего.

Я сунула ей в ладонь визитку Игоря.

Лялькины глаза сделались совсем как плошки.

— Ты, Таська, и впрямь как с цепи сорвалась. Решила в один день и мужа и любовника завести?

— Ничего я не решила. А карточку эту просто хочу на память оставить. О свадьбе.

Лялька хихикнула.

— На память о свадьбе карточку от чужого мужика. Слушай, он хоть ничего?

— Очень даже, — я не видела смысла скрывать.

— Нет. Ну никак от тебя не ожидала. Где ты его подцепила?

— Потом, — скороговоркой бросила я. — А то к нам наши ясны соколы направляются. Кажется, твой Анатолий немного переусердствовал с отвлеканием. Уж очень они веселые.

— Он, между прочим, не для себя, а для тебя старался, — обиделась за своего без пяти минут мужа Лялька.

Ясны соколы уже радостно бросились к нам. Мой новоиспеченный муж, пропев дурным голосом: «Где моя любимая?» — довольно грубо обнял меня. Признаюсь, никакого восторга я при этом не испытала. Скорее мне сделалось неприятно. А он к тому же чмокнул меня мокрыми губами в ухо. Целился-то, конечно, в губы, но я успела увернуться.

— Тася, а как же «горько!»? — мигом насупился он.

— По-моему, тут уже «горько!» кому-то орали, — ответила я. — Ты вместо меня с кем-то другим целовался?

— Да это моим родителям кричали, — еще больше надулся он.

— У них разве тоже сегодня свадьба? — не поняла я.

— Нет. Но когда женятся дети, так принято. Родителям тоже кричат «горько!» — серьезно объяснил мне новоиспеченный муж.

— Он пр-рав, — заплетающимся языком подтвердил Толя и икнул. — Стар-ринная р-руская традиция.

— Между прочим, если бы ты своего отца пригласила, — обиженно пробурчал Виталий, — то они с твоей матерью…

Договорить я ему не дала:

— Если ты помнишь, мои отец с матерью уже тридцать лет не общаются. Полагаю, они при встрече друг друга вообще не узнали бы. И уж целоваться бы точно не стали. Как бы им ни было горько и противно видеть друг друга.

Виталий досадливо передернул плечами.

— Дело, конечно, твое. Но, по-моему, это в корне неправильно.

— Р-родители — дело святое, — опираясь на Ляльку, немедленно подтвердил Толя. — В-виталька, за это надо выпить. П-пойдем. За р-родителей.

— Нет, — погрозил ему пальцем мой муж. — Сперва наше «горько!», потом за родителей.

— У меня есть контраргумент, — не согласился Толя. — За родителей надо сначала. Потому что если бы не было ваших с Таськой родителей, не было бы сейчас и вашего «горько».

— Логику мысли усматриваю, но сначала наше «горько», — в свою очередь упирался Виталий.

А я смотрела и думала: «Зачем я вышла за него замуж?» И сама же себе отвечала: «Потому что он хороший, надежный. Любит и терпит меня уже шесть лет. И с женой ради меня развелся. Даже сына оставил». Между прочим, я на этом совершенно не настаивала.

Меня вполне устраивали наши отношения. Это он непременно захотел на мне жениться. Чтобы, по его собственным словам, «сделать из меня честную женщину».

Другая бы на моем месте прыгала от радости. Но мне почему-то не прыгалось. Не оставляло ощущение, будто совершаю непоправимую ошибку. Хотя, в общем-то, что для нас с ним менял этот штамп в паспорте? Мы уже и так два года жили вместе. С тех самых пор, как Виталий ушел от жены. Штамп лишь юридически закреплял статус-кво.

Но почему я не сказала, что люблю его? Ведь женятся, наверное, в первую очередь, из-за этого. И я ведь люблю Виталия. Я точно знаю. Иначе не было бы шести лет вместе. Только вот… Например, Лялька. Она по уши влюблена в своего Анатолия. Чувство из нее так и брызжет. А моя любовь какая-то спокойная, пресная. Может, именно из-за того, что мы уже так долго вместе? Но ведь и вначале никакого неба в алмазах не было. Познакомились, стали встречаться. Потом выяснилось, что у него есть жена и сын. Странно, меня это известие даже не особо расстроило. Есть и есть. Может, так даже и лучше, чтобы не чувствовать себя слишком связанной. Вместе нам хорошо, а обязательств никаких. И вины перед его женой я не ощущала. Они давно жили плохо. Еще задолго до меня. Виталий и из семьи-то не уходил только из-за сына. Потом жена про меня узнала. Они с Виталием еще немного помучились. А потом он решил: сын достаточно большой, и постоянные ссоры отца с матерью на него влияют не лучшим образом. И предпочел уйти ко мне. В конце концов с сыном он и так может общаться.

Все он решил правильно. Я целиком его поддерживала. А вот радости отчего-то не испытывала. Может, дело во мне? Неспособна я на глубокие чувства?

Мы добрались до места во главе стола, и нам, конечно, тут же пришлось исполнить «горько!». Омерзительный обычай! Хотя на чужих свадьбах мне тоже доставляло прямо-таки садистское удовольствие орать в общем хоре. Почему, не знаю. Сейчас я чувствовала себя крайне нелепо. Одна надежда, что это в последний раз.

— Горько! Горько! — заходились воплями гости.

Толя тоже орал. По-моему, громче всех. А потом еще, сволочь, громко отсчитывал секунды, пока мы целовались. Ну, ничего. Ему-то я отомщу. У них с Лялькой всего через две недели свадьба. Вот и оттянусь вволю.

Утром меня разбудил телефон. Виталий даже не шелохнулся. Трубку пришлось взять мне. Я с трудом до нее доковыляла. Это оказалась Лялька.

— Погоди, — пересохшими губами прошептала я. — Сперва доберусь до кухни и попью. А то во рту как кошка накакала.

Жадно осушив стакан воды пополам с грейпфрутовым соком, я плотно прикрыла дверь и вытянулась на диванчике. Как же хорошо, что я его не выкинула. Мама мне все уши прожужжала:

— Избавься от этой рухляди и оставь одни стулья. Так будет гораздо более стильно и современно. А из-за этого гроба у тебя в кухне теснотища.

Ну и где бы я тогда сейчас лежала? Не говоря уж о том, что здесь ночует сын Виталия, Егор, когда гостит у нас с ночевкой. Замечательный и очень полезный диванчик. В особенности наутро после собственной свадьбы.

— Ты, слышу, опять заснула? — полюбопытствовала Лялька. — Сколько мне тебя еще ждать?

— А что случилось? Я вся внимание.

— Ты карточку читала? — выдохнула она.

— Какую еще карточку?

— Ту самую, которую я тебе должна отдать.

— Ничего не понимаю. Вы что, уже фотографии сделали?

— При чем тут фотографии? Совсем ничего не помнишь? Визитную карточку кто мне сунул?

— Я-то откуда знаю?

— Ну мужика визитку кто мне вчера отдал на хранение, а потом просил вернуть?

— О, Господи!

Я все вспомнила, и мне сделалось стыдно. Вроде и выпила в тот момент немного. Что меня дернуло выкинуть такой фортель?

— Лялька, выброси ее и забудем, — решительно произнесла я.

— А вот это ты зря, — сказала подруга. — Там, между прочим, написано, что он независимый продюсер. Компания «Миллениум-С».

— Плевать. Я не актриса, а, если ты помнишь, писательница.

— Дура, он может тебя экранизировать! — захлебнулась от возмущения Лялька.

— Ты думаешь, он меня узнал, поэтому и клеиться начал? — от этой догадки меня почему-то охватило ужасное разочарование. — Хотя нет, Лялька, не похоже. — Я и сама толком не понимала, кого убеждаю: ее или саму себя. — Он мое имя спрашивал.

— Может, узнал, а может, и нет, — откликнулась моя подруга. — Сам он вряд ли твои криминальные мелодрамы читает. Эти продюсеры вообще не по части чтения. Они деньги ищут для проектов. С другой стороны, ты у нас теперь фигура известная. По телевидению и в газетах мелькаешь. Так что, в принципе, мог и узнать.

— Выбрось эту карточку, — повторила я. — Если он меня действительно узнал и я понадобилась ему по делу, он сам появится на моем горизонте. А если нет, мне тем более его телефон не нужен. Я теперь замужем.




Глава II


Всю жизнь я делала все назло матери. И замуж первый раз вышла исключительно наперекор ее воле. Ей активно не нравился мой избранник, а мне, как теперь понимаю, он, в основном, потому и нравился, что мать невзлюбила его с первого взгляда. Наконец-то я смогла настоять на чем-то своем!

Впрочем, даже назло ей я не смогла долго с ним прожить. Полгода мы с первым мужем дрались и жутко ругались. А потом развелись. Совместное проживание с моей дорогой мамой, конечно, разводу способствовало. Однако, полагаю, и отдельная жилплощадь наш брак не спасла бы. Очень уж мы были разные.

За моим разводом, разумеется, последовала волна сетований, нравоучений и упреков со стороны матери. «Если бы ты меня слушала!», «Когда же ты наконец перестанешь считать себя умнее всех!», «Вот настояла на своем и получила! А ведь тебя предупреждали!» И ведь выходило, что она права. Мне ничего не оставалось, как молча все это выслушивать.

Правда, не во всем она была права. Например, в институт я поступила именно по ее совету. Мама моя, Софья Александровна Артамонова, физик. Доктор наук. Профессор. И дедушка мой, ее папа, тоже был известным физиком. А значит, в соответствии с логикой моей мамы, мой священный долг — продолжить семейную династию, чтобы она не угасла. При этом мама очень любила рассуждать на тему, что каждый должен заниматься своим делом и развивать способности, данные ему от природы. Не важно какие — лобзиком по дереву выпиливать, или высшей математикой заниматься, или шить бальные платья.

Главное — призвание. Единственным исключением из этой теории стала я. Мама упорно заталкивала меня в физику, словно не замечая, что у меня к ней нет ровно никаких способностей. Родительница моя будто ослепла. А я пошла у нее на поводу. Наверное потому, что у меня тогда не было ровным счетом никаких желаний и предпочтений, и десятый класс застал меня совершенно врасплох. Мне-то казалось, что выбор жизненного пути еще далеко. И вот пожалуйста: надо срочно решать, куда готовиться.

Институт я кое-как закончила, однако с физикой вышло не лучше, чем с первым замужеством. Любви у нас с профессией не получилось. Кстати, крах семейной и профессиональной жизни постиг меня одновременно. И я осталась, подобно героине сентиментального романа, без мужа и без работы. Впрочем, последнюю я очень быстро нашла, а потом так же быстро сменила, потом еще раз, и еще…

Кем я только не была. Секретарем. Менеджером. Помощником президента компании, которая состояла ровно из трех человек, включая меня, — президент, коммерческий директор и помощник президента. Через три месяца, после того как через нее прокачали все предназначенные для этого деньги, компания благополучно закрылась. Президент и коммерческий директор как свои люди получили солидные отступные, а я, человек наемный и посторонний, получила шиш. И с пустыми карманами радостно пошла дальше по жизненной дороге.

На некоторое время я довольно удачно устроилась менеджером еще в одну фирму, занимавшуюся оптовыми закупками продовольствия, а вскоре даже едва не вышла второй раз замуж. Однако все же не вышла. Опять назло маме.

Молодой человек мне очень нравился. Но, увы, еще больше он понравился моей маме. Мол, это был именно тот мужчина, который мне требовался. Идеальный муж для меня. Подобного я стерпеть не могла. Любовь моя куда-то испарилась, и мы расстались. Мама до сих пор не может этого забыть. По ее мнению, я совершила тогда роковую и непоправимую ошибку, о которой стану сожалеть всю оставшуюся жизнь. Я и впрямь поначалу слегка раскаивалась, однако чем чаще моя родительница повторяла свою сентенцию, тем меньше оставалось от моих сожалений.

Потом разразился кризис 1998 года, и я лишилась работы. Сгорела моя фирма. Новые места никак не подворачивались, чем не преминула воспользоваться мама. Вопреки всякой логике, она все еще мечтала вернуть меня в физику. И уговорила! Я вернулась в институт. Нет, не в преподаватели. Для этого там слишком хорошо помнили мои успехи. Взяли меня лаборанткой. Мать моя ликовала:

— Годик, Таисия, поработаешь, все привыкнут к тебе, и в аспирантуру поступишь. Тем более, сейчас конкурсы небольшие. Диссертацию напишем. Защитишься и преподавать станешь. Это не твои шарашкины конторы. То открылись, то закрылись, то разорились. А престиж высшего образования сейчас повышается. Значит, кусок хлеба тебе обеспечен.

Возражать ей не имело смысла. Но мне было смешно. Как я смогу преподавать то, в чем ровным счетом ничего не понимаю! На должность лаборантки я, однако, согласилась: пересижу трудное время, а там посмотрим. Глядишь, экономика устаканится, тогда и найду что-нибудь поинтереснее.

Работа на кафедре оказалась не пыльной, хотя платили мне за нее сущий мизер. Можно даже сказать, почти совсем не платили. Зато свободного времени — хоть отбавляй. И почитать успевала в свое удовольствие, и компьютером халявным попользоваться. А главное, там я познакомилась с Виталием и написала свой первый роман.

Виталий как раз устроился к нам почасовиком. Основные деньги он зарабатывал в каких-то коммерческих фирмах, а преподавал у нас, чтобы, по его собственным словам, не потерять квалификацию.

— Понимаете, Тася, хобби у меня такое, — смеясь, объяснял он мне. — Люблю, видите ли учить. Ну, нравится мне это.

В общем, слово за слово, и у нас с ним завязался роман.

С написанным мною романом вышло гораздо сложнее. Писать я вообще-то любила с детства. Первый свой опус — сказку про плачущий ландыш — я сочинила в семилетнем возрасте и преподнесла маме на Восьмое марта.

Родительница моя прочла и почему-то ужаснулась. У нее прямо лицо пошло красными пятнами, хотя ничего страшного в моем произведении не было. Наоборот, это была трогательная история о том, как все мы должны беречь природу. Учительнице моей безумно понравилось. Ей, но не моей маме.

Аккуратно сложив листочек с моей писаниной, она прямо при мне порвала его. У меня от потрясения полились слезы.

— Таисия, это ужасная сказка, — отчеканила моя бескомпромиссная мать. — Главное, бабушке не рассказывай, что ты такое написала. Она очень расстроится.

Тут она и поведала мне первый раз теорию, что каждый человек должен заниматься своим делом. Я уже навзрыд плакала и, всхлипывая, промямлила:

— А может, это и есть мое дело.

— К делу должны быть талант и призвание, — с апломбом заявила мама.

До сих пор не могу понять, как она умудрилась разглядеть отсутствие или присутствие таланта в сочинении первоклассницы. Но приговор был суров:

— Таисия, ты к литературе бездарна. У тебя способности к физике.

Еще большая загадка! В первом классе о физике я имела представление куда более туманное, чем о литературе. Но, наверное, моей матери было виднее, а я в те годы еще не подвергала сомнению ее авторитет. Поэтому несколько последующих лет писала лишь сочинения, которые мне задавали в школе. И, кстати, получала за них сплошные пятерки.

Потом я опять не выдержала. Мне было десять лет, мы жили летом с бабушкой на даче. Я прочла «Затерянный мир» Конан Дойля и под сильным от него впечатлением принялась писать собственный фантастический роман.

Обратив внимание, что я, несмотря на великолепную погоду, часами просиживаю в своей комнате за столом, бабушка встревожилась:

— Вам разве в школе дали задания на лето?

— Нет, просто я…

К моменту нашего разговора у меня накопилось четыре исписанных мелким почерком школьных тетрадей.

— Вот, почитай, — протянула я ей начало своего детища.

Эпизод со сказкой у меня практически стерся из памяти. Как же я была глупа и наивна! Бабушка, нахмурившись, прямо в моей комнате села в кресло и начала читать. Я следила за ее лицом. Вскоре на нем воцарилось брезгливое выражение, с каким она обыкновенно убирала лоток за кошкой. Сердце мое сжалось от недобрых предчувствий.

— Да-а. — Отбросив тетрадку в сторону, бабушка, наконец, подняла на меня глаза. — Не ожидала я от тебя такого, внучка. Просто стыд. А еще девочка из интеллигентной семьи. Дедушка крупный физик, лауреат Государственной премии, а ты веришь в такую белиберду. Давай-ка мы с тобой, Тася, это порвем и сожжем в камине. Чтобы никто случайно не увидел. А главное, твоя мама. Она ужасно расстроится. Дедушка, конечно, расстроился бы еще больше, но он, увы, уже умер.

Я тогда так и не поняла, о чем бабушка больше сожалеет. Что дедушка умер или что он уже не сможет как следует расстроиться по поводу моего бездарного сочинения? В общем, рукопись полетела в огонь, а писательская карьера моя снова прервалась на много лет.

Потом, в старших классах, мы вместе с моей ближайшей подругой и одноклассницей Лялькой сочиняли сценарии для капустников, однако ни маме, ни бабушке я об этом не докладывала. Да и успех капустников относила целиком за счет исполнителей, а не своего литературного дара.

В институте мне было не до литературы. Все силы уходили на преодоление физики и сопутствующих ей предметов. А вот лаборанткой на кафедре я получила неожиданный, но сильный творческий импульс.

У импульса были имя, отчество, фамилия, а также ученая степень и звание. Эмма Никифоровна Чайкина, кандидат физико-математических наук, доцент. Классическая старая дева лет пятидесяти. Сухопарая страшная как смертный грех, да к тому же занудная и вредная. Меня она возненавидела буквально с первого взгляда. Полагаю, моей вины в этом не было. Скорее, когда-то в молодости они столкнулись на какой-нибудь узкой дорожке с моей мамой, Никифоровне пришлось уступить ей дорогу, а я теперь отдувалась.

Что я ни делала, все ей было не так. Ее ядовитые выпады по поводу моих умственных способностей меня не особенно обижали. Понятия «умный» и «глупый» вообще весьма спорны и эфемерны. К примеру, гениальный физик умный человек или нет? С точки зрения его науки, бесспорно, да. А вот с точки зрения бытовой этот гений может оказаться полным дебилом. Будет расхаживать в рваных штанах, поглощенный своими высокими материями, и просто не догадается, что их можно зашить или купить новые. Вот вам и ответ. Так что по этому вопросу я с доцентом Чайкиной в полемику не вступала, раз и навсегда решив: у нас с ней разные точки отсчета.

Но ее постоянные замечания по поводу моей фигуры страшно меня задевали. Девушка я, конечно, крупная, однако комплексов по этому поводу никогда не испытывала. Между прочим, мои формы многим нравились. Разумеется, противоположному полу. Я лишь следила, чтобы форм не становилось больше. Укрупнение грозило перебором. А так все нормально. Для меня и противоположного пола, но не для этой сушеной воблы — Эммы Никифоровны.

Она почему-то считала идеальной свою фигуру и мерила всех своими стандартами. Я уже на стенку от нее лезла. Убить была готова, до того она меня замучила!

А Лялька как раз очень кстати подкинула мне популярную книжку по психологии, и я в ней вычитала совет: если вы не хотите копить и постоянно пережевывать обиды, а стремитесь расстаться с ними раз и навсегда, напишите честно все, что вы мечтали бы сделать со своими обидчиками, затем уничтожьте бумажку, и вам сразу станет легче.

Я последовала рекомендации. Легче, однако, не стало. Видимо, недостаточно подробно написала, решила я, надо бы подетальней. Когда же я расписала подетальней, вышел роман, и мне действительно сделалось легче.

Роман я решила никому не показывать. Ни маме, ни бабушке, даже от Виталия сохранила в тайне. Впрочем, ему было в тот момент совсем не до моей писанины. У него случился конфликт с заведующим другой кафедрой, и тот в отместку выжил его из института.

Я страшно сочувствовала Виталию и жутко злилась на проклятого завкафедрой. Мерзейший мужик! Глупый, бездарный, да к тому же страшный бабник! Его я убила в своем втором романе. Описание его зверски расчлененного тела заняло у меня целых три страницы (на смерть Эммы в первом романе я потратила только полторы!) Позже, когда обе книги опубликовали, сцену убийства Никифоровны оставили без изменений, а смерть завкафедрой сократили до двух абзацев, однако мне уже было все равно.

Первой и единственной моей читательницей стала Лялька. После второго романа она заявила:

— Одну книгу вообще-то любой может написать. А вот две — это уже симптом. Точнее, диагноз. Неси в издательство.

— Кто же меня туда пустит? — засомневалась я.

— Не боги горшки обжигают. Ты посмотри, кто сейчас только не пишет! И милиционеры, и прокуроры, и врачи, и журналисты.

— Ну, журналистам-то сам Бог велел.

— Да они хуже всех и пишут!

— Скажешь тоже. Но, предположим, ты даже права. Куда мне все это нести? У меня совершенно никого знакомых в издательствах нету.

— Иди в самое крупное, — посоветовала подруга.

— Думаешь? — все еще колебалась я.

— Уверена. Чего мелочиться. Чем крупнее издательство, тем больше возможностей.

И я пошла. В издательство «Атлантида», всплывшее на горизонте года три назад, а теперь занявшее добрую треть книжного рынка. Дальше все пошло на удивление гладко. Мне даже не пришлось им звонить. Они позвонили сами. Женский голос назвался редактором отдела отечественной криминальной прозы.

— Таисия Никитична, когда вы смогли бы к нам зайти?

— Что, уже можно забирать рукопись? — решила я облегчить ей задачу.

— Зачем забирать? — к моему изумлению, в ее голосе послышалось беспокойство. — У вас появились другие предложения? Учтите, мы самое крупное издательство, и вряд ли чьи-нибудь предложения окажутся лучше наших, — без перехода добавила она.

Я про себя возликовала: «Им понравилось, и они боятся конкурентов!» Такой поворот представлялся мне совершенным чудом, однако я изо всех сил постаралась не выказать своих чувств. Голос у меня, конечно, предательски дрожал, но не зря же я работала менеджером по продажам.

— Предложения вообще-то есть. Но у вас «право первой ночи».

— Вот как! — оценила мой юмор моя собеседница. — Ну, замечательно. Думаю, мы с вами договоримся. А кстати, в других издательствах вас уже прочли?

Мне не хотелось заходить во вранье чересчур далеко, и я ограничилась спасительной в таких случаях полуправдой.

— Читала неофициально знакомая, которая работает в издательстве. Но она готова в любой момент начать официальные переговоры.

В ответ моя собеседница поспешила назначить день встречи.

Приняли меня достаточно любезно. Гонорар предложили весьма скромный, зато на будущее обрисовали самые радужные перспективы. Главных условий поставили два. Во-первых, мои романы будут выходить под псевдонимом. Меня такое вполне устраивало. Я совершенно не хотела, чтобы о моем тайном занятии раньше времени прознали родные. Добьюсь успеха, тогда пожалуйста, а провалюсь — никто и не узнает о моем позоре. Во-вторых, «Атлантида» хотела от меня не меньше шести книг в год. Тут я уперлась насмерть. Не больше четырех, и точка!

В глубине души я совсем не была уверена, что и четыре смогу сочинить, однако попытка не пытка. На четыре романа врагов, которых хотелось бы убить, наскребу. А если совсем станет туго, еще раз прихлопну в другом обличии Эмму Никифоровну. Эта стерва по-прежнему мне досаждает, вот пусть и получит.

Четыре книги их тоже устроили, хотя и согласились они со скрипом. Мол, массовый читатель не любит слишком больших перерывов. Тут я позволила себе огрызнуться: массовый писатель все-таки не автомат.

— Ну, как писателю вам еще предстоит утвердиться, — осадил меня крупный и вальяжный зам главного редактора.

— С вашей помощью, надеюсь, получится, — решила я капнуть ему бальзама на душу.

— С нашей помощью у всех получается, кого мы, конечно, выбираем.

Я поняла, что в «Атлантиде» не страдают от ложной скромности. Впрочем, какая разница. Меня выбрали, мои романы хотели печатать, и я была счастлива.

Псевдоним мы придумывали вместе с Лялькой.

— Ты, можно сказать, моя литературная крестная мать, в издательство меня заставила идти, вот я и хочу псевдоним в честь тебя, — заявила я.

— В смысле имени или в смысле фамилии? — уставилась на меня Лялька.

— Естественно, имени. Фамилия точно не подойдет. Они потребовали ярко выраженную русскую.

— Ну, тогда мое имя сгодится. Только, по-моему, Людмила для литературного псевдонима скучновато.

— Да вот мне тоже так кажется, — согласилась я. — Я-то хотела для живости Лялей назваться.

— Какой-то детский псевдоним. Ты же, Таська, не сказки пишешь.

— Сказки, но только не детские. А от чего еще Ляля сокращенно бывает? — продолжала я размышлять вслух.

— От Ольги, от Елены… Погоди-ка, — она кинулась к стеллажу. — У меня ведь есть книжка про имена. Давай почитаем. Вдруг попадется что-нибудь интересное.

И нам попалось имя Евлалия.

— Такое необычное! — восхитилась Лялька. — Во-первых, сразу запоминается; во-вторых, ни у кого из нынешних писательниц наверняка такого нет; в-третьих, ты погляди, что оно означает в переводе с греческого. Красноречивая! — воскликнула она. — Для будущей великой писательницы лучше не придумаешь.

Я тоже оценила наш выбор. Теперь красноречивой Евлалии осталось придумать русскую фамилию.

— Может, Иванова? — предложила я.

— Банально и примитивно, — поморщилась Лялька.

— Ну, Петрова, Сидорова… Они просили русскую и попроще.

Фамилию мне придумал Персик — Лялькин шикарный палевый перс. Вспрыгнув на стол, он замяукал дурным голосом.

— Совершенно верно! — воскликнула я. — Ты, Персик, гений. Евлалия у нас будет Котова.

— Евлалия Котова… — задумчиво, словно пробуя словосочетание на зуб, проговорила Лялька. — А ведь звучит.

В «Атлантиде» тоже сказали, что звучит. Ярко, по-русски и душевно. Так состоялось мое второе рождение.

Первая моя книжка прошла совершенно незаметно, и я радовалась, что скрыта под псевдонимом. Писать, однако, я продолжала, ибо в издательстве по моему поводу царило полное спокойствие. Проект мой никто закрывать не собирался, а мне говорили: «Наберитесь терпения, все идет нормально».

Успех я ощутила по выходе шестого романа, когда, случайно зайдя на соседнюю кафедру, увидела свою книгу в руках у лаборантки. Она читала взахлеб.

— Интересно? — словно бы невзначай полюбопытствовала я.

— Очень! — Она отвела от текста осоловелый взор. — Легко читается, и прямо как в жизни. У меня все подруги Евлалию Котову обожают. Вот. — Она продемонстрировала мне мое собственное творение. — Это уже ее шестой. И пять предыдущих у меня тоже есть. Хочешь, Тася, завтра тебе принесу?

— Сама куплю, — с трудом выговорила я.

Меня охватило сложное чувство. Смесь пьянящей эйфории оттого, что меня так упоенно читают, с некоторым злорадством, ибо я живо вообразила ее лицо, когда она узнает, кто на самом деле автор ее любимых романов. Ведь рано или поздно это произойдет.

Вершиной моего торжества стал день, когда мой последний роман выпал на пол из открытой сумочки Эммы Никифоровны.

— Вы это тоже читаете? — не удержалась я от вопроса.

— Когда в метро еду, — ханжески поджав губы, откликнулась моя врагиня. — Надо же быть в курсе современных тенденций.

«Ё-моё, Тася, ты уже современная тенденция!» — воскликнула я про себя.

Между тем я по-прежнему работала лаборанткой и даже, не без маминых, конечно, усилий, поступила в аспирантуру. Для конспирации. Чтобы родительница ничего не заподозрила. В учебе была своя выгода. Теперь я могла писать сколько угодно и когда угодно.

Это называлось: «Таисия занимается». Да и мучителей, которых хотелось убить, благодаря аспирантуре в моей жизни прибавилось. Тоже полезно.

Жизнь моя, однако, день ото дня усложнялась. Чем мои книги делались популярнее, тиражи больше, а гонорары выше, тем больше у меня возникало проблем. Во-первых, очень сложно оказалось равномерно совмещать писание книг, работу на кафедре, учебу в аспирантуре и Виталия. Как я ни старалась, что-то из этого обязательно провисало. Во-вторых, мне было все труднее скрывать свои реальные доходы. Каждая покупка вызывала шквал вопросов у мамы. Приходилось все списывать на щедрость Виталия. Ситуацию это не разряжало, скорее наоборот. Мама на дух не выносила Виталия. Он, естественно, был мне не парой, даже то, что он физик, его не спасало. Ведь он был женат! Когда же от него ко мне якобы потек ручеек подарков, моя родительница немедленно заподозрила, что он занимается каким-то сверхкриминальным бизнесом.

— И как маскируется! — возмущалась она. — Ходит в чем-то потертом и старом, ездит на раздолбанном «Москвиче». А тебе сапоги за четыреста долларов дарит. Предупреждаю, Таисия, ты играешь с огнем. Добром это не кончится. Не говоря уж о том, что ты превращаешься в продажную женщину.

Вопрос ребром поставило издательство. Они категорически требовали увеличения моей годовой выработки как минимум до пяти книг.

— Таисия Никитична, мы вас просто не понимаем, — убеждал меня генеральный директор. — Мы готовы значительно повысить вам гонорар. Что вы цепляетесь за свою копеечную лаборантскую работу? Зачем она вам нужна?

— У меня еще аспирантура.

— Зачем она вам? — простонал главный редактор. — Вы же известная писательница. По своей специальности никогда ведь таких денег не заработаете. У нас сейчас намечен грандиозный проект вашей дальнейшей раскрутки. Начнем с Московской книжной ярмарки, затем везем вас во Франкфурт, на международную книжную ярмарку.

— Туда-то зачем? — удивилась я.

— Наши западные партнеры вами очень интересуются.

— Они же меня не знают.

— Мы вас пропагандируем, — обиделся главный редактор. — И чтобы о вас узнало как можно больше людей, между ярмарками будет целая серия материалов в прессе, большие интервью с вами и непременно ваши выступления на телевидении.

— Значит, все меня увидят? — Это в корне меняло мою жизнь.

— Естественно! — подтвердил генеральный директор. — Для того и затевается. Вы разве не рады?

— Я — нет. Мне и так хорошо.

— А нам нужно, чтобы стало еще лучше, — возразил генеральный. — Мы уже столько в вас вложили. Пора вам отдавать долги.

Они на мне наживаются, а я им, видите ли, еще должна!

— Вы тоже не пожалеете, — кажется, генеральный разгадал мое состояние. — Доходы ваши значительно вырастут. Опять-таки и слава… Обратного хода уже нет. Вы в бизнесе. А вложенные деньги должны работать. Хорошая пиар-кампания — удовольствие не из дешевых. И колесики уже завертелись. Ну, так что мы приуныли?




Глава III


Приуныла я совершенно не зря. Слава и популярность, конечно, вещь замечательная, и против них я, в общем-то, ничего не имела, однако известной я должна была стать не только для множества посторонних людей, но и — о ужас! — для мамы с бабушкой. И для Виталия. А это совсем другое дело. Выход из подполья сулил мне гораздо больше неприятных моментов, чем приятных. Я знала это совершенно точно. И не ошиблась.

Перво-наперво я постаралась подготовить мать. Расчет мой был прост: оправившись от удара, моя родительница возьмет разговор с бабушкой на себя. Но разве мыслимо кого-нибудь подготовить к подобному известию. Мои окольные разговоры об абстрактных неизвестных писателях, кои потом в одночасье становятся известными и процветающими, вызывали у матери лишь глухое раздражение.

— Таисия! Ты вроде бы уже взрослая женщина! В твоем возрасте нормальные люди уже вовсю сами детей воспитывают, а у тебя в голове какая-то чушь! Писатели! Что тебе за дело до них! Ты лучше свою диссертацию напиши. Мне все на тебя жалуются. Думаешь, я за тебя кандидатскую буду писать?

— Все, что надо, я пишу. А до защиты мне еще далеко.

— Это просто какой-то ужас! — она продолжала кипеть. — Писатели! Ее волнуют какие-то неизвестные писатели!

И я убеждалась: выход из подполья придется отложить до следующего раза. А время поджимало. Поэтому в следующий раз я решила идти напролом.

— Мама. Ты знаешь, я скоро с кафедры, наверное, уволюсь.

— Нашла себе другую работу?

— Да, собственно, это случилось уже давно.

— Так и знала, — небрежно отмахнулась мать. — Давно подозреваю, что ты где-то подрабатываешь. Думаешь, я дурочка? Как бы не так. Виталий ей подарки дарит. Да у твоего Виталия прошлогоднего снега не допросишься.

— Мама, как ты можешь так уверенно судить о человеке, которого видела два раза в жизни?

— Мне и одного раза было достаточно. С радостью больше вообще никогда с ним не увижусь.

Слушать это мне удовольствия не доставляло, однако дискуссию о Виталии я предпочла отложить на потом. Важно было не поругаться прежде, чем я сообщу ей главное.

— Мама, сейчас разговор о моей работе.

— Ты уже взрослая, и такие вопросы способна решать сама. Хотя не понимаю, почему еще не посовмещать, раз прежде это выходило.

— Именно потому, что, боюсь, дальше не получится. У меня, м-м-м, на новой работе статус повышается, и она теперь начнет отнимать гораздо больше времени.

— Ну да. Из младшего менеджера в старшие переводят в очередной шарашкиной конторе.

— Мама, я не менеджер.

— Понятно. Другое красивое иностранное название. Только суть-то ведь та же. Весьма незавидная.

— Как раз напротив. Очень завидная. Я теперь писатель.

— Кто-о?

Никогда раньше не слышала, чтобы моя родительница так громко и искренне смеялась. У нее даже слезы заструились по щекам.

— Ну и что же ты пишешь? Этикетки на маринованные огурцы?

Я разозлилась. Почему она вечно меня унижает? Хорошего же она обо мне мнения!

— Дорогая мама. Я пишу романы. В жанре криминальной мелодрамы.

— Перестань пороть чушь! — в свою очередь разозлилась она. — Ты в школе с трудом с сочинениями справлялась.

Кинувшись к себе в комнату, я вернулась со стопкой собственных книг, которые раскидала по журнальному столику.

— Вот. Смотри. Между прочим, многие твои подруги зачитываются.

Мать брезгливо повертела в руках одну книжку.

— Тут какая-то Евлалия Котова. С какой стати я должна думать, что это ты. Ни фотографии, ничего…

Я снова побежала к себе, на сей раз вернувшись с кипой издательских договоров.

— Так как ты человек высокообразованный, то видимо, сможешь прочесть, что Евлалия Котова и я, Таисия Никитична Артамонова, одно и то же лицо.

Мама водрузила на нос очки и уткнулась в текст договора.

— Вот подписи. Вот печати, — я не давала ей опомниться.

Она схватилась за сердце, и разразилась трагедия в античном стиле.

— Какой ужас! Какой позор! В нашей семье бульварная писательница! Какое счастье, что дедушка этого никогда не узнает. Теперь наша первоочередная задача — скрыть все от бабушки. Она этого не переживет.

— Уже не скроешь, — победоносно развела я руками. — Даже если ты, мама, меня сейчас убьешь, мои издатели обязательно используют этот факт в рекламных целях. И бабушка все равно узнает. К тому же ты, мама, станешь детоубийцей. А этого не понял бы не только наш дедушка.

— Таисия, как у тебя поворачивается язык шутить на такие темы?

— А что мне остается?

— Поступить согласно своему долгу! — отрезала мать.

— И в чем же он заключается?

— Тебе следует немедленно прекратить писать эту дрянь. — Она с таким видом потыкала пальцем в мой роман, будто на журнальном столике кто-то наложил смердящую кучу. — И прервать всяческие отношения с издательством. Говори что угодно. Заболела, уезжаешь. Главное, сделать все до того, как они оповестят весь мир, что Евлалия Котова — это ты.

— Поздно и бесполезно, — с большим удовольствием выдала я. — Если я такое сотворю, они нас «на счетчик» поставят. И меня, и тебя, и бабушку…

— Какой еще счетчик? — перебила мама.

— Образное выражение, бытующее в криминальной среде. На счетчик ставят должников…

— Но это же издательство!

— Мама, в первую очередь это бизнес, и там крутятся огромные деньги, часть которых потратили на меня. Понимаешь, на меня. Они уже договорились и проплатили интервью в газетах и журналах, мое участие в передачах на телевидении…

— А я полагала, что за это должны платить тебе! — с апломбом изрекла моя родительница. — Твой дедушка за выступление по радио и телевидению получал неплохие гонорары.

— Мама, ты отстала от жизни. Любое появление на экране — это реклама моего товара, то есть книг. В общем, как теперь говорят, продвижение бренда.

— Тьфу! Какие-то сплошные собачьи клички, а не терминология. Ну, и что же этот твой бренд делает?

— Бренд, в данном случае, я. Иными словами, марка. Я, Евлалия Котова. Меня продвигают к покупателю. Приближают к нему. Чтобы он увидел, влюбился и покупал меня до потери пульса.

— Пульс, кажется, сейчас пропадет у меня! — заломила руки мама. — Как мне теперь смотреть в глаза людям!

— Если тебя это так мучает, не смотри, отводи глаза. Хотя я не понимаю, что позорного я совершила? Другая бы на твоем месте гордилась. Дочь нашла свое место в жизни и без посторонней помощи сумела пробиться на определенные высоты. Кстати, не всех авторов выводят на телевидение и, уж тем более, везут во Франкфурт.

— Зачем тебе во Франкфурт? — ужаснулась мама.

— Меня там будут демонстрировать как достижение нашей современной литературы!

— Разве ты достижение? Твои книги воплощают падение.

— Разве ты их читала?

— Одну проглядела. Ленуся дала.

— Видишь! — я не могла скрыть торжества. — Твои приятельницы меня читают. Если Ленуся тебе мою книгу дала, значит, ей понравилось. Я точно знаю.

— А мне не понравилось, — отрезала мама.

— Но раз твоим приятельницам нравится, они станут тебя поздравлять и, самое главное, завидовать.

— Это меня волнует меньше всего, — трагическим голосом произнесла она — А вот что делать с бабушкой, ума не приложу.

— Лучше нам самим довести до ее сведения правду, иначе все равно чужие люди доложат.

На удивление, с бабушкой получилось проще, чем с мамой. Оказывается, она тайно от нас вовсю читала Евлалию Котову, и когда моя дорогая родительница решилась преподнести ей «кошмарную новость», впала в бурный восторг.

— Внучка в кои-то веки меня обрадовала. Такой подарок на старости лет. Буду перед всеми хвастаться. В физике-то мало кто понимает, а Евлалию Котову читает каждый. — Задумчиво на меня поглядев, она добавила: — А мне случайно нельзя на какой-нибудь твоей передаче выступить в качестве бабушки Евлалии Котовой? Жить-то с гулькин нос осталось, а на телевидении так еще и не побывала. Дедушка твой ни разу с собой не взял. На всю ведь страну покажут. Хоть помру знаменитой.

— Бабушка, я постараюсь. Хоть один человек в семье меня, оказывается, понимает и поддерживает!

Маму бабушкино поведение повергло в шок.

— Как можно в твоем возрасте проявлять такое легкомыслие?

— В моем возрасте уже можно абсолютно все, — отрезала бабушка. — Тем более, в данном случае я ничего не теряю, а только приобретаю. А вот тебе, дорогая дочь, не мешало оторваться, — хихикнула она. — Совсем тебя твоя физика засушила.

Родительница моя вспыхнула.

— Мама, я так рассчитывала на твою поддержку, а ты ведешь себя хуже Таисии.

Бабушка лишь весело махнула рукой. С тех пор у меня в семье появился верный союзник и самый первый читатель. Бабушка поглощала мои новые опусы еще в рукописи. И с нетерпением ожидала следующего романа.

Самая сложная реакция оказалась у Виталия. Сперва он вообще ничего не понял и отнесся к моему новому занятию со снисходительным презрением.

— Понятно. Мозги народу мылишь. Ну, деньги какие-то платят, и ладно.

Подобных книг он никогда не читал и даже из-за меня менять свои склонности не собирался. Читала ли Евлалию Котову его жена, я не знала. Виталий мне не докладывал.

Но вот на экранах телевизоров замелькало мое лицо, пошли одно за другим интервью в прессе, и Виталий занервничал. Тем более, что из-за широкой и напряженной рекламной кампании мне уже несколько раз приходилось жертвовать встречами с ним.

Кульминация наступила, когда он, решив преподнести мне сюрприз, предложил провести вместе недельку в Тунисе, а я была вынуждена отказаться. Меня ждали на Франкфуртской книжной ярмарке. Мой любовник впал в бешенство.

— Я тебя приглашаю. В кои-то веки мне удалось вырваться. Плюнь ты на эту ярмарку. Книг, что ли, не видела? Недавно ведь на Московской книжной на стенде своего издательства до посинения красовалась. Мало тебе? На что ты надеешься? В Германии твоих книг не знают и не читают. У них своего такого барахла на немецком навалом. Зачем им наше на русском?

Мне стало обидно до слез, но почему-то одновременно смешно.

— Но они вроде хотят меня переводить.

— Вранье! — со злобой бросил он. Внезапно его и без того небольшие глубоко посаженные карие глаза сузились до двух щелочек, и он прошипел сквозь зубы: — Понимаю. Теперь мне ясно. У тебя там, в издательстве, кто-то завелся. Ну, тогда все складывается. А я-то ломаю голову, откуда что берется. Рекламная кампания, за границу повезут. Такого за красивые глаза никому не делают. Удивляюсь, чего ты передо мной ваньку валяешь? Мы люди взрослые. Вот прямо бы и сказала, что я тебе не нужен.

Терпение у меня лопнуло, и я заорала в ответ:

— Отелло из себя строишь? Плохо у тебя выходит! И глаза мои тут ни при чем! Заруби себе на носу: у меня никто не завелся. Может, к счастью, а может, и к сожалению. Им не мои красивые глаза нравятся, а мои красивые тиражи, которые они стремятся сделать еще красивее. Вот и лезут из кожи вон! Пойми, это моя работа! Я ведь тебе истерики не катаю, когда ты в командировки мотаешься. Хм-м! — Я мстительно ухмыльнулась. — Если уж на то пошло, это не у меня кто-то есть, а у тебя. И совсем не тайно, а на вполне законных основаниях. Я, между прочим, с этим мирюсь и ни разу тебя не упрекнула.

— Мне казалось, тебя вполне все устраивает. Ты сама говорила…

— Я говорила? — Остановиться уже не было никакой возможности. — Мало ли что я говорила! Одно дело оставаться в семье из-за ребенка, а другое дело с ней спать!

— Откуда ты знаешь? — с ошарашенным видом уставился на меня он.

— А-а! Значит, это правда! — Меня вмиг захлестнули ярость и ревность.

— Так она ведь моя жена. И я никогда не утверждал, что мы с ней не спим.

— Но ты… Ты врал, что у вас ужасные отношения!

— Они действительно ужасные.

— Зачем тогда ты с ней спишь?

Он растерянно пожал плечами:

— Не знаю. Просто так получается. Куда же мне деться?

— Это уж тебе решать.

— И решу, — вдруг твердо произнес он. — Только с одним условием: ты поедешь со мной, а не на свою ярмарку.

— Ты еще смеешь ставить мне условия! — на меня накатила новая волна ярости. — Да кто ты вообще такой? Это я должна ставить тебе условия. Хоть раз задумался, в каком положении я нахожусь? Я уже давно не та жалкая лаборантка, с которой ты когда-то познакомился! У меня каждый день интервью берут и, между прочим, спрашивают, замужем я или нет? Есть ли у меня муж, жених или хотя бы бой-френд? И что я, по-твоему, должна им отвечать? Правду или соврать? А потом нас с тобой где-нибудь какой-нибудь папарацци снимет, проведут журналистское расследование и ославят на весь мир. И всем станет жутко приятно. В особенности, твоей любимой нелюбимой жене. Может, у нее даже тоже интервью возьмут.

— Ты серьезно?

— Вполне. Между прочим, такое с одной нашей спортсменкой уже случилось.

Виталий заметно скис.

— Уговорила. Езжай в свой Франкфурт. А мы… Может, после Нового года куда-нибудь съездим?

— Там видно будет.

Вообще-то меня подмывало спросить: «Новый год встретишь в законной семье, а потом удерешь?» — однако я сдержалась. Во-первых, не хотела перед отъездом еще больше обострять отношения, а во-вторых, Виталий отчасти был прав. До недавнего времени характер наших отношений и впрямь меня устраивал. Просто теперь моя личная жизнь все явственнее переставала быть моим сугубо частным делом.

Во Франкфурте меня заняли, что называется, под завязку. Несколько дней, проведенные там, были забиты встречами, выступлениями и прочими мероприятиями подобного рода. «Атлантида» мечтала запродать меня на Запад. У них самих это не получилось, зато там возникла бойкая дама из бывших наших, оказавшаяся литагентом. Ее заинтересовали мои криминальные мелодрамы и она обещала вплотную заняться их продвижениями в Германии, Франции и Швейцарии. Я, естественно, ничего не имела против, но при этом решила пока на успех не настраиваться, чтобы потом не переживать, если не выйдет. В результате я, как пишут в плохих школьных сочинениях и еще более плохих романах, усталая, но довольная возвратилась домой.

В Москве меня ожидал сюрприз. Виталий, оказывается, открылся жене. Теперь у них каждый день скандалы. Он бы с удовольствием вообще ушел, да некуда. Кроме того, он ждал моего приезда.

— Зачем? — спросила я.

— Хотел выяснить, согласна ли ты, чтобы мы стали жить вместе?

— Интересно, где? У меня, что ли? — ляпнула я первое пришедшее в голову. Вопрос его застал меня врасплох.

— Естественно, нет, — ответил он. — Снимем квартиру. Думаю, если поднапрягусь, денег как-нибудь наскребу.

— Деньги не проблема, — заверила его я. — Я сейчас зарабатываю все лучше и лучше.

Он нахмурился.

— Нужны мне твои деньги. Сам как-нибудь заработаю. Мне главное, ты согласна?

А я и сама не знала, согласна или нет? Столь решительный шаг значил для меня полную перестройку всей жизни. До сих пор я по-детски жила с мамой, и, как бы трудно ни складывались наши взаимоотношения, быт наш давно устоялся, я к нему привыкла. У каждого свои обязанности, и каждый почти автоматически их исполняет. А тут я буду вынуждена нарушить все свои устоявшиеся привычки. И приспосабливаться к привычкам другого человека. Родного? Чужого? Я не знала. Встречались мы от случая к случаю. С другой стороны, это длилось уже несколько лет. Я привыкла к нему, не представляла себя без него. Виталий уже был частью моей жизни. Но мы ведь никогда еще не пробовали жить вместе. Лишь несколько раз ночевали в чужих квартирах и на дачах. Но это не в счет. Это — как праздник, который случается раз в году. Быт наших отношений никак не касался.

Любила ли я Виталия? Да, конечно. Любила. Только это была не та восторженная влюбленность, когда люди только знакомятся и начинают встречаться, а спокойное ровное чувство, которое во многом зиждется на привычке. Разумеется, нашим отношениям придавало остроту то, что встречаться нам удавалось нечасто, и из-за этого они не успели стать пресными, как у людей, живущих друг с другом каждый день.

Я любила его, привыкла к нему, мы понимали друг друга, нам интересно было друг друга слушать, нам хорошо было вместе в постели, мы каждый раз с нетерпением ждали, когда удастся встретиться вновь, каждая встреча для нас оказывалась и наградой, и подарком. Но выдержим ли мы испытание каждодневным общением? До сих пор я, если была не в настроении или плохо себя чувствовала, могла отказаться от встречи. У меня всегда оставался выбор. И я всегда представала перед ним в наилучшем виде. Да и он, наверное, тоже. А когда живешь вместе, выбора лишаешься. Извольте принимать друг друга такими, какие вы есть. В любом состоянии. В горе, в радости, больными, с распухшими ногами и трещащими головами. А у меня еще теперь столь специфическая профессия. Писать книги — не у станка стоять. Смена кончилась, станок выключил, работу из головы выкинул — и все мысли о доме и о семье.

Книжка то пишется, то не пишется. И когда дело стопорится, меня лучше не трогать. К тому же у меня жесткие сроки сдачи. В конце романа я обычно вообще с утра до ночи, не разгибаясь, сижу за компьютером. А Виталию наверняка захочется внимания. Сможет ли он понять меня или примется обиженно бубнить, что у него тоже работа, и не менее серьезная, чем моя.

И еще одна проблема: у него жена такая хозяйственная, а я, прямо скажем, не великая кулинарка. Элементарные блюда готовить — еще куда ни шло, однако закатывать разносолы в банки… Нет уж, увольте. Впрочем, я теперь их могу покупать. Если только не забуду и времени хватит. Но как все-таки страшно начинать новую жизнь! Страшно и одновременно очень хочется. Ведь тогда я смогу, наконец, официально объявить каждому, что Виталий — мой жених. И ходить мы всюду сможем вдвоем, ни от кого не скрываясь, и отдыхать станем вместе. Конечно, его бывшая жена и сын никуда не денутся. Тогда лучше пусть приводит Егора к нам. Надо на этом категорически настоять. Иначе будет по выходным туда таскаться и разносолы ее есть. Уж она наверняка постарается на контрасте сработать.

Зато теперь я каждое утро буду просыпаться рядом с ним! Рядом с родным человеком. И в любой момент смогу уткнуться в его плечо. Прижаться к нему, вдохнуть его запах, целовать его, ласкать. В любой момент, когда захочу, а не когда выкроится время для встречи и найдется свободное помещение. Мы будем вместе завтракать, и по всей квартире распространится запах свежесваренного кофе. А потом я буду провожать его на работу, а вечерами — встречать и кормить ужином, после которого мы сможем даже куда-нибудь пойти — в кино, театр, в гости, наконец.

Конечно же, я согласилась. Виталий, мы будем жить вместе!

Поиск квартиры занял немалое время. Тому было сразу несколько причин. Жилище должно было нравиться ему и мне и, к тому же, соответствовать его весьма скромным материальным возможностям. Дешевле всего стоили однокомнатные квартиры у кольцевой дороги, однако я не могла позволить себе забираться в такую глушь. Слишком много у меня было обязательств.

Можно, конечно, купить машину. Денег у меня хватило бы даже на приличную подержанную иномарку. Но тогда придется учиться водить. А ни сил, ни времени у меня на это не оставалось. Проще платить за более дорогую квартиру в центре, где я жить привыкла, но против этого категорически восставал Виталий. Он не желал, чтобы я хоть немного добавляла собственных денег к квартплате. Мол, ты их зарабатываешь, ты и трать. И мы продолжали поиски до той самой поры, пока мне не нашлась квартира, которая мне ужасно понравилась. Тут я и пошла на хитрость. За спиной Виталия сговорилась с хозяйкой. Она делает вид, будто скинула цену, а я ей выплачиваю разницу сразу за год вперед. Хозяйка охотно пошла навстречу. Она узнала меня и просто лопалась от гордости, что сдает квартиру самой Евлалии Котовой.

— Только, пожалуйста, никому не говорите, — предупредила я. — Иначе меня тут фанатки одолеют.

Хозяйка испугалась:

— Надеюсь, они стены дома не станут расписывать?

— Ну я же все-таки не рок-группа. Мои читательницы, в основном, приличные женщины. Но пусть они лучше не знают, где я живу. Это останется нашей с вами маленькой тайной.

Хозяйка зарделась от гордости.

— Не беспокойтесь. Я в смысле тайны — могила.

— А если хотите, могу вас описать в следующем романе, — решила я еще немного подсластить пилюлю. — Кем вам больше нравится? Убийцей или жертвой?

— Нет, нет, нет. У вас же получается прямо как в жизни. Еще беду накличем. — Увековечиться ей, тем не менее, явно хотелось, и она добавила: — А давайте я у вас в новом романе буду самой собой. Ну квартирной хозяйкой.

— Пожалуйста. — Мне-то какая разница.

— Только вот. — Она совсем засмущалась. — Если, конечно, можно, сделайте меня помоложе. И красивой.

— Конечно, можно.

На ее потухшем от времени и забот лице отразилось полное счастье.

— Спасибо большое! Я вам тогда свою фотографию в молодости принесу. У меня были такие роскошные волосы. Натуральная блондинка, между прочим. И талия пятьдесят пять сантиметров.

Произнеся это, она испуганно ойкнула, запнулась и уставилась на мою, с позволения сказать, талию.

— Вам повезло, — с усмешкой отреагировала я. — У меня и в ранней молодости до пятидесяти пяти никогда не доходило.

— Зато у вас талант, — нашлась она.

— Компенсация, — я опять усмехнулась.

— С талантом не пропадешь, — философски изрекла она. — Всегда на жизнь иметь будете. А талия что? Была и нету. Одно воспоминание осталось. Да еще эта квартира. В мужней сами живем, а эту сдаем.

Прямой логической связи между утраченной талией и квартирой я не прослеживала, однако, видимо, это было как-то связано с замужеством.

— Давайте радоваться тому, что у каждого из нас есть, — сказала я. — На свете ведь куча людей, у которых нет не то что таланта и талии, а даже приятных воспоминаний и жилплощади.

— Какая вы мудрая и тонкая женщина! — восхитилась хозяйка, не преминув выпросить у меня полный комплект моих книг с автографами. С посвящениями ей и мужу, иначе он обидится.




ГлаваIV


Что сказала жена Виталия, когда он уходил, мне неизвестно. Он не докладывал, а я не спрашивала. Позже, однако, узнала, что разговор состоялся тяжелый и проводили его неласково. Явился он сам не свой и, крепко поцеловав меня, принялся молча распихивать вещи по шкафам. Впрочем, вещей у него оказалось совсем немного.

Мама устроила мне жуткий многоэтапный скандал. Мое вполне естественное решение жить отдельно и строить жизнь с любимым человеком вызвало у нее гневный протест.

— Таисия, ты разбила семью!

— Мама, ты ведь говорила, что прежде, чем со мной встречаться, Виталий должен, по меньшей мере, уйти из семьи и развестись. Вот он именно это и сделал. Теперь мы будем честно жить вдвоем, а с женой они подают на развод.

— Раз он бросил одну семью, бросит и тебя, — заявила моя родительница. — И в результате ты останешься ни с чем! Почему нельзя было, как другие нормальные люди, найти порядочного неженатого человека?

— Мама, где ты видела порядочного ни разу не женатого человека, которому уже за тридцать? Если он ни разу не женился, скорее всего у него какой-нибудь дефект.

— Так раньше, дорогая моя, следовало подумать, а не дожидаться, когда тебе стало за тридцать!

Мою родительницу всегда отличала железная логика!

— Думала и даже замуж вышла. Был у меня муж. Ни разу не женатый, — сочла своим долгом напомнить я. — И, как показало время, вполне порядочный. Ничего криминального он до сих пор, между прочим, не совершил.

— Ты с ним до сих пор встречаешься? — всплеснула она руками.

— Вовсе нет. Просто общие знакомые рассказали. Женат. Двое детей. Не богат, но и не беден. Вполне банальный средний класс. Так сказать, оплот нормальности и добропорядочности.

Мама молчала — контраргументы, видимо, исчерпались. Пауза затягивалась Я уже было подумала, что мне удалось доказать свою правоту. Как бы не так. Софье Александровне Артамоновой никто ничего доказать не может, ибо только она одна в целом мире носитель непререкаемой истины в первой и последней инстанции.

— Все равно он был тебе не пара, — наконец веско изрекла она.

— Как ни странно, тут я с тобой согласна. Я с ним просто со скуки бы сдохла. И уж наверняка не стала бы писательницей.

— Положим, последнее было бы не так плохо, — до сих пор не могла смириться с моей новой профессией мама.

— Что бы я ни делала, тебе всегда будет плохо.

— У тебя была замечательная профессия.

— Профессия-то замечательная, но никак не моя, а твоя, дедушкина и еще множества других людей, одаренных в этой области. А я была полным нулем.

— Лучше нуль в настоящей науке, чем автор бульварщины, — брезгливо сморщилась она.

— А я полагаю, что лучше с удовольствием заниматься делом, к которому лежит душа. Ничего плохого в том, что ты называешь бульварщиной, я не вижу. Да, мои книги — легкое чтение, ну и что? Людям нужно не только трудиться, но и развлекаться. Вот я им и помогаю снять усталость от работы и хоть на некоторое время забыть о трудностях.

— Слышал бы тебя наш дедушка!

— Он, между прочим, тоже не только трудился, но и развлекался. Прекрасно помню, какие у нас были шумные сборища. И рюмочку он любил пропустить, и не одну, кстати. И детективы обожал. И журналы «Play-boy» привозил из заграницы.

— С чего ты взяла? — вытаращилась моя родительница.

— На даче на чердаке обнаружила. В общем, нашему дедушке ничто человеческое не было чуждо.

— Дедушка имел право. — Мама поджала губы. — Он очень много работал.

— Все имеют право! — надоело мне. — И ты, и я, и остальные люди. Вот я и работаю, чтобы им было с чем отдохнуть. Раз миллионы читателей меня покупают, значит мои книжки им нужны. Иначе они бы пылились на полках в магазинах.

— Ты всегда все так вывернешь, что оказываешься права. Но предупреждаю: добром твое решение жить с Виталием не кончится.

— Мама, если я не попробую, то и не узнаю.

— Ах, поступай как тебе угодно. Только вот что мы скажем бабушке?

Эта старая песня меня давно не трогала. Тем более, что бабушка уже была в курсе и полностью меня поддерживала. С тех пор, как я устроила ей выход на телевидение и ей обзавидовались все подруги и знакомые, она вообще поддерживала меня абсолютно во всем, даже там, где, строго говоря, меня, вероятно, надо было бы осадить. По поводу Виталия она мне сказала:

— Давно, Тасенька, пора. А то я уже тревожилась, как бы ты до старости с матерью не осталась. Софка-то любого отвадит. На отце твоем обожглась и теперь на твою воду дует. А вы еще, глядишь, с Виталием детишек заведете, мне правнуков понянчить удастся.

— Бабушка, на правнуков особенно не надейся, — засмеялась я. — Сил моих нету. И без того каждые два месяца по роману рожаю.

— Кстати, когда следующий-то будет? — тут же спросила она.

— Подожди чуть-чуть. У меня столько времени отняли поиски квартиры, что пришлось взять тайм-аут.

Ну, ничего. Сейчас обустроимся, и сяду. Будешь приезжать к нам в гости и читать.

То, о чем мы мечтаем, даже когда исполняется, всегда оказывается не совсем таким, как рисует наше воображение. Вот и моя семейная жизнь мало напоминала ту, о которой я грезила, когда согласилась съехаться с Виталием.

Когда мы стали жить вместе, я, как и девяносто девять процентов женщин после свадьбы, очень скоро пришла к банальнейшему выводу. Оказывается, я совершенно не знала своего любимого и не имела ни малейшего представления о его образе жизни и о его привычках.

Семейные завтраки с ароматом свежесваренного кофе, витающим по квартире, продлились ровно одно утро. Это был форменный ужас. Из-за того, что любимый мой работал в трех местах, расположенных не только в разных точках Москвы, но и частично в Московской области, вставал он каждый день в шесть утра, а порой и раньше. Для меня же в шесть утра даже запах кофе, не говоря уж о запахах еды, хуже газовой атаки. Меня мутило весь завтрак. Добро бы уж Виталий ограничился булочкой. Так нет. Он любил перед тяжелым трудовым днем и дальней дорогой плотно поесть! Его неизменным утренним блюдом была яичница из четырех яиц с колбасой, помидорами и… на сале. Когда я, превозмогая спазмы в желудке, мужественно предложила ему приготовить ее, он решительно отказался. Мол, никто еще не сумел сделать яичницу так, как ему нравится, а у него отработана технология.

Как же я была благодарна ему за отказ! Ведь это позволило мне в самый критический момент, когда миазмы скворчащего сала наполнили кухню, скрыться в ванной и немного там подышать. Однако меня мутило и там. Ощущение было столь сильным, что я грешным делом забеспокоилась.

«Неужто бабушка правнуков накликала? — сидя на бортике ванны, растерянно размышляла я. — Ах, как не ко времени! С таким токсикозом роман писать невозможно. А я уже и так сдачу одной книги пропустила. „Атлантида“ меня четвертует. Они в последний наш разговор по телефону весьма прозрачно намекали на штрафные санкции. Хотя нет. Никак не могу я быть беременной. Просто слишком рано встала. И еще эта чертова яичница. Я ведь запах жареного сала вообще не переношу. Ни в какое время дня».

В дверь ванной забарабанили.

— Готово. Иди. Потом домоешься.

От звуков какие-то умные люди изобрели беруши. А вот против запахов… Существует, конечно, противогаз, но не наденешь же его на завтрак с мужем, пусть пока и неофициальным. А он еще к тому же предложил:

— Тася, хочешь кусочек? Я на твою долю сделал.

— Мне еще рано есть … Спасибо…

Он пожал плечами и, уткнувшись в какую-то толстую книгу, начал жевать.

На всем дальнейшем протяжении завтрака Виталий не проронил ни слова. Вот вам и милая беседа! Впрочем, у меня самой на нее не было сил. Они все без остатка ушли на борьбу с запахом жареного сала.

Визуальный, так сказать, ряд тоже удовольствия не доставил. На окружающий мир в моем лице Виталий взирал тяжело и мрачно, челюсти его двигались мерно, но с каким-то поскрипываньем (днем этого точно не было!), губы неприятно блестели от растопленного сала. Тут я задумалась: а есть ли мне смысл так рано вставать? Ради чего над собой издеваться? Если бы ему доставляло хоть какую-то радость мое присутствие, но он ведь в основном смотрит в книгу. И я спросила напрямик.

Виталий, оторвавшись от книжки, удивленно пожал плечами:

— А зачем вставать просто так? Тебе-то куда торопиться? Все равно потом целый день дома сидеть. Вставай когда хочешь. Мне так даже сподручней. Жена тоже всегда позже вставала.

Я дернулась, словно от пощечины, а он даже не заметил и, шумно отхлебнув кофе, снова уткнулся в книжку. Лишь когда я поднялась, чтобы отправиться обратно в кровать, он сказал:

— Ты уж меня извини. Я с утра мало коммуникабелен. Шарики за ролики цепляются, и, пока не смажешь, голова плохо варит.

О, утро открытий! Поистине, за первым семейным завтраком я узнала о своем суженом больше, чем за два года встреч, романтических и не очень.

Когда я пробудилась в следующий раз, на кухне от Виталия и от завтрака не осталось ни следа. В прямом смысле слова. Он не только вымыл всю посуду, но к тому же протер и плиту, и раковину, и даже клеенку на столе. Кто говорит, что все мужчины ужасно неаккуратны? Дорогие женщины, знайте и верьте мне: неаккуратный мужчина — это счастье. Потому что встречаются аккуратные. А аккуратный мужчина — это маньяк чистоты. У такого все вокруг должно быть стерильно, хрустеть и скрипеть от чистоты и стоять ровненько, по линеечке, каждый предмет на раз и навсегда определенном для него месте. Малейшее нарушение установленных правил вызывает у маньяка чистоты шок и глубочайший нервный стресс.

Я и сама не халда. Однако мы с мамой вопрос гигиены воспринимали всегда спокойно. Убирались, конечно, по мере необходимости, но культа из этого не делали. Есть время — пропылесошу и пройдусь тряпкой по всем доступным поверхностям. Нет — до определенного момента могу и потерпеть. Пыль меня не пугает. Убеждена: испарения от современных чистящих средств, досей-мосей и прочих, гораздо вреднее для организма, чем легкий налет пыли на комоде или даже клубок из нее же под ним.

Вид кухни после отбытия Виталия на работу меня глубоко потряс. Я лично эту сковородку кинула бы в раковину. Но я успокоила себя тем, что, наверное, он так постарался, стремясь в первый день совместной жизни показать себя с лучшей стороны. Увы, я недооценила масштабов грозящей мне катастрофы.

На исходе того же дня, не успев открыть дверь и чмокнуть меня в щеку, мой благоверный озабоченно поинтересовался:

— Ты разве сегодня не пылесосила?

Я даже не поняла, о чем он.

— Виталий, мы ведь вчера с тобой вымыли всю квартиру.

— Вот именно, вчера, — многозначительно произнес он.

— А что со вчерашнего дня изменилось? — с изумлением посмотрела я на ковровое покрытие в прихожей. Может, я что-то просыпала и не заметила? Да нет. Совершенно чисто. Ни пылинки. О чем я Виталию и объявила.

Он скривил губы.

— Пыль образуется каждый день, и пылесосить следует ежедневно. Вот ты сегодня этого не сделала, а завтра будет уже заметно.

— Глупости, — отмахнулась я. — Мы с мамой пылесосили не чаще раза в неделю. И ничего. Нормально.

На лице его воцарились скорбь и сострадание, с какими суровый, но справедливый пастырь выслушивает исповедь прихожанина, погрязшего в тяжких грехах. С трудом сдерживаясь, он отчеканил:

— Твоя мама вольна поступать как знает. А я привык дышать свежим воздухом.

— Для этого надо жить не в Москве, а на Тибете, — парировала я. — Да и там при современном состоянии экологии наверняка не всегда чистый воздух. Слушай, милый, что мы спорим из-за какой-то ерунды. Ты пришел, я по тебе соскучилась. К тому же я так устала, целый день работала.

Он скинул куртку, пиджак, снял ботинки, извлек из кладовки пылесос и принялся наводить порядок. Смотреть на это у меня не было сил. Я ушла на кухню. Возможно, мне полагалось в это время протереть там пол, но начало романа отняло у меня сегодня все силы, и я просто заварила себе чай.

Четверть часа спустя божественное жужжание смолкло, — Виталий одолел и прихожую, и комнату, и, тщательно убрав орудие труда, появился на кухне. Там он кинул неодобрительный взгляд на стоящую передо мной уже пустую чашку и бодро осведомился:

— Ну, что у нас сегодня на обед?

— Не знаю, — его вопрос застал меня врасплох. — Там вроде яйца еще остались, колбаса, сыр. Я бутербродами обошлась. У меня сегодня так хорошо начало книги пошло, даже на улицу не выходила. Думала, ты на работе уже пообедал. Неужели целый день не ел?

— Ел, естественно, но казенное. А теперь хочу домашнего. Я устал и голодный.

Я посмотрела на часы.

— Виталий, девять вечера уже. Плотно есть поздно. Вредно ведь на ночь. Перекуси чем-нибудь. Давай я тебе заварю чаю, бутербродов наделаю.

— Я хочу есть, а не бутерброды.

Я опять почувствовала себя заблудшей овечкой, которой читают проповедь о праведной жизни.

— Ну, сделай свою яичницу.

На его скулах заходили желваки.

— Яичницу я привык есть по утрам. А после работы мне нужны суп и второе.

Мне стало стыдно. В конце концов он не обязан из солидарности со мной после восьми вечера ограничивать себя в еде. Целыми днями ведь работает и по городу мотается. Я приняла решение.

— Подожди. Сейчас быстро переоденусь и поужинаем в ресторане. А завтра обещаю к твоему возвращению приготовить что-нибудь вкусное.

Глаза его сузились в щелки.

— Я не зарабатываю на ужины в ресторане.

— Но раньше-то мы ходили. — Я растерялась.

— Раньше мы не снимали квартиру! — рявкнул он.

— Деньги есть. У меня. Не проблема.

— Твои деньги, и для меня это проблема…

— Будем считать, что прокол с обедом мой и я плачу штраф, — пришла мне в голову спасительная отговорка.

— Уговорила, — со вздохом откликнулся он.

Видно было: ему неприятно, но очень хочется есть.

Я пошла в комнату переодеваться, и шок случился со мной. Мой письменный стол был девственно чист!

— Где? — влетела я на кухню. — Где мои бумаги?

— Я все их собрал и убрал в ящик стола, — невозмутимо откликнулся он. — В таком беспорядке, как ты развела, работать нельзя.

— Это не беспорядок, а порядок! — взвизгнула я. — Там все было разложено так, как мне надо! Наброски трех следующих глав! Ты все мне испортил!

— Там были какие-то грязные клочки и огрызки.

— Что подвернулось, на том и набрасывала, когда в голову приходило. Почему ты меня не спросил, можно это трогать или нет?

— А почему я должен спрашивать?

— Потому что это мой труд и моя работа! Убирай и пылесось что угодно, кроме этого. К моим столу и компьютеру не прикасайся!

— Ради Бога. Только, окончив работу, убирай свои записи, чтобы они не разлетались при малейшем дуновении по комнате.

— И не подумаю! — крикнула я. — Как привыкла, так и буду работать. Я не твоя бывшая жена.

— Она еще пока даже не бывшая!

— Кстати, подумай. Может, вернешься? — Меня трясло.

— Знаешь, Тася, есть я уже не хочу, — сухо произнес он. — И вообще ничего не хочу. Лягу, пожалуй, спать. Устал.

Так он и поступил. Правда заснуть ему удалось не скоро. Я ведь тоже легла в кровать, прижалась к нему, и вскоре мы помирились.

Постепенно мы начали привыкать друг к другу, но как-то так вышло, что хозяйственные заботы в основном взял на себя он. У него это лучше получалось. Мне было его жалко. Зачем так надрываться? Можно нанять приходящую домработницу. Пусть убирается и готовит, когда я зашиваюсь с работой. Виталий категорически отказался. Все упиралось, конечно же, в деньги, но довод мой благоверный привел другой. Мол, он терпеть не может присутствия в доме посторонних людей, которые роются в его вещах. Да и квартира маленькая. Убрать ее после работы для него даже в охотку. Замечательная разрядка после целого дня умственных трудов. А продукты на неделю будем закупать вместе по выходным. Так мы и стали жить.

Правда, наша совместная жизнь оказалась короткой. Сперва сломал ногу Егор, с которым я так и не успела тогда познакомиться, и Виталий на какое-то время вернулся в прежнюю семью, ибо лечение сына сразу не задалось и с ногой у него начались какие-то осложнения. Пришлось Виталию возить сына по врачам и на процедуры. А едва Егор пошел на поправку, удар обрушился на меня.

Внезапно тяжело заболела бабушка. И теперь уже мне пришлось покинуть нашу с Виталием едва обжитую квартиру. Мама продолжала работать, а за бабушкой теперь требовался круглосуточный уход. Я-то могла писать, не отходя далеко от ее постели.

Слава Богу, у меня была теперь возможность нанять для нее и сиделку, однако совсем отдать бабушку в чужие руки я не могла. Нанятая женщина приходила готовить, стирать, убираться в квартире, в общем, делала всю «черную» работу, а моральная поддержка легла на мои плечи.

Бабушка умирала счастливой. Я сидела рядом с ней и писала, а она, прямо по горячим следам, читала написанное. Это был для меня совершенно особый роман. В нем я со страстью и изощренностью убивала персонажа по фамилии Раков, который олицетворял для меня страшную болезнь, пожиравшую бабушку. Как я надеялась, что справлюсь. Мне упорно казалось: стоит убить проклятого Ракова, и врачи одолеют бабушкину болезнь. Увы, не помогло. Бабушка таяла на глазах.

А еще я очень скучала по Виталию, который, хоть и навещал меня, но никогда не оставался, да и негде было. Поэтому любовь в этом романе расцвела особо пышным цветом.

В издательстве мне сказали:

— Слишком сильный перекос в сторону мелодрамы. В дальнейшем, пожалуйста, остерегайтесь, Таисия Никитична, читатели могут не понять.

Я разозлилась:

— Позвольте мне, наконец, писать то, что мне хочется!

— Да пишите, пожалуйста, — великодушно согласилась моя редакторша. — Только в свободное от контракта с нами время. Потому что по контракту вы должны писать то, что хочется нам. За это мы вам и платим деньги.

Мне оказалось нечего возразить, и я лишь поинтересовалась:

— То есть вы мой роман не одобряете?

Редакторша вздохнула:

— Ладно уж. В виде исключения издадим как есть. Однако на будущее просим серьезно отнестись к нашим замечаниям.

Ну прямо «Мы, Николай Второй»! Правда, редакторша, видимо испугавшись, что несколько переборщила, уже гораздо более вежливым тоном добавила:

— Таисия Никитична, мне-то, в общем, понравилось, однако читатель привык получать от вас определенный продукт, и любое отклонение от привычного стандарта способно вызвать разочарование и отторжение.

Я снова начала закипать:

— Это ведь книга, литература, пусть даже и массовая! А вы так о ней говорите, будто я вам кирпичи леплю.

Она развела руками:

— Таисия Никитична, это товар. Вы ведь не хотите, чтобы вас стали меньше покупать. А книги продают по тем же законам, что и любую прочую промышленную продукцию. Необходимо выдерживать стандарты.

— А что если мой новый стандарт понравится читателям больше старого?

— Сомневаюсь, — у редакторши сделался обиженный вид. — Поверьте моему опыту, читатель очень консервативен.

Кто был из нас прав, а кто нет, история так до конца и не рассудила. По выходе романа издательство завалили письмами. Читатели разделились на два равных лагеря. Одни восприняли любовную часть книги восторженно и уговаривали Евлалию Котову продолжать в том же духе, а другие гневались, что мало детектива. Как бы то ни было, роман разошелся быстро, и больше издатели ко мне не придирались.

Я не только писала при бабушке роман, и она не только читала мною написанное. Мы еще много разговаривали, и мне все отчетливей открывался в ней совершенно иной человек, которого я раньше не знала. От этого мне делалось еще больнее. Надо же, всю свою жизнь провела с ней, а по-настоящему мы познакомились только в самом конце. Прежде-то она мне казалась совершенно такой же, как мама. А она другая — живая, веселая, остроумная. Я постоянно корила себя, что даже не попыталась в более юные годы по-настоящему узнать ее. Наверняка с таким верным союзником жить мне было бы гораздо уютнее. Но, видимо, и бабушка раньше была другой. А может, не хотела вносить разнобоя в мое воспитание. Поэтому и поддерживала маму. А может, с течением времени и изменением внешних обстоятельств она сама стала более открытой и больше себе позволяет? Как знать.

Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Болезнь, отнявшая у меня бабушку, бабушку мне и дала. Бабушку, которую буду любить и помнить до конца своих дней.

Она очень много рассказывала мне про свою жизнь. В ее памяти всплывали все новые и новые истории. Одни веселые, другие грустные, третьи забавные или курьезные, четвертые трагические. Один случай почему-то особенно запал мне в душу. Я не могла выкинуть его из головы, все время думала, как такое могло случиться. В результате родился роман — последний написанный мною при бабушкиной жизни.

История эта произошла с ее двоюродным дядей. Сам он жил в Москве, но однажды по каким-то делам поехал в Ленинград и там, в Эрмитаже, познакомился с девушкой. Они приглянулись друг другу и на прощание обменялись адресами. В тот же день они оба уезжали. Девушка в Псков, а бабушкин двоюродный дядя — в Москву.

Около года они переписывались. Затем он не выдержал и сделал ей предложение. Она приехала к нему. Он встречал ее на вокзале. Она сразу узнала его и подошла. А он ее не узнал. Совершенно. И долго отказывался верить, что эта Нина — его Нина, которая запомнилась ему совсем другой, о чем он с изумлением сообщал родственникам и знакомым. Тем не менее они поженились и счастливо прожили душа в душу до конца своих дней.

Я так и сяк прокручивала в воображении бабушкин рассказ, и в результате сочинила сложнейшую детективную коллизию с подменой людей на основе мимолетной встречи мужчины и женщины, полюбивших друг друга с первого взгляда, которым обстоятельства долго мешали соединить свои жизни. Книга так и называлась: «Невеста была не та…».

Бабушка продержалась до последней ее страницы, после каждой прочитанной главы восторженно повторяя:

— Выходит, мы с тобой вместе роман придумали!

— Да, бабушка, — я изо всех сил старалась не разрыдаться.

Едва последняя фраза была дочитана, бабушка умерла. Я осталась одна. Роман я посвятила ей.

Я осталась одна, но теперь у меня была собственная отдельная квартира. Бабушка завещала ее мне. После похорон я сделала небольшой ремонт и теперь уже навсегда уехала от мамы.

— Только не вздумай там прописывать своего Виталия, — не удержалась от напутствия моя добрая родительница. — После хлопот не оберешься. Уверена: рано или поздно он тебя обязательно бросит.

— Кого что волнует! Ты забываешь: ему не нужна прописка. Она у него уже есть.

— Зато жилплощади нету. Сама говоришь, он квартиру жене оставил, так что отхватить при случае кусок от твоей ему не помешает.

— Мама, если мне понадобится его выселить, я другую ему куплю. Денег хватит. Тиражи мои растут не по дням, а по часам.

— Процветание не вечно, — зловещим голосом Кассандры изрекла моя мать. — Советую не мужикам квартиры дарить, а на черный день откладывать. Вот я помру, и тебе совсем не на кого будет рассчитывать. Одна останешься на белом свете.

Вот как интересно повернула! Ведь это я давно уже постоянно ей деньги подкидываю, а не наоборот. Может, она имела в виду моральную поддержку? Тогда я вообще молчу. Нет, я совершенно не жажду ее смерти, однако давно привыкла рассчитывать только на себя, и в моей жизни без нее мало что изменится.




Глава V


И мы с Виталием снова, можно сказать, с чистой страницы начали совместную жизнь. Теперь уже на моей территории. Официально моей. Возразить Виталию было нечего. Не снимать же квартиру, когда есть своя. Впрочем, на сей раз он отнесся к этому даже с некоторым облегчением: дела на его многочисленных работах шли как-то не очень. На одной практически не платили, на другой, хоть и платили, но там у него возникли какие-то сложности, и он собрался уходить. Заработков его едва хватало на содержание сына.

Я вообще его уговаривала уволиться со всех трех мест и найти одно, но нормальное. Он возражал: не получится; сейчас все крутятся на нескольких местах. Я продолжала убеждать. Пусть даже ему платить будут меньше, главное, чтобы на Егора хватало. Иначе выходит, что он целыми днями надрывается, достаточных заработков это все равно не приносит, а мы с ним из-за этого практически не видимся. Он говорил, что не может жить за мой счет. Тогда я его попросила поступить по-моему хотя бы на год.

— Будем считать, что ты берешь творческий отпуск. Устройся в какой-нибудь институт преподавать то, что тебе нравится. Ну если так хочешь побольше получать, возьми вдобавок учеников, порепетиторствуй. Даже с этим у тебя останется для нас уйма свободного времени. Во всяком случае, гораздо больше, чем сейчас. Пойми, надоело мне постоянно сидеть одной!

— Ну да, — он с недоверием посмотрел на меня. — Я освобожу кучу времени, чтобы смотреть, как ты сидишь, уткнувшись в компьютер.

— Обещаю немедленно прекращать работу, как только ты будешь возвращаться домой.

Я видела, что он заколебался. И, крепко прижавшись к нему, ласково добавила:

— Ну, Виталий, пожалуйста. Послушайся меня хоть раз.

— Ты действительно этого хочешь?

— Конечно! — я усилила натиск. — По-моему, если уж есть такая возможность, тебе нужно заниматься любимым делом, а не растрачивать себя на халтуру.

— Видишь ли… — Вид у него стал задумчивый. — Мне тут как раз бывший однокурсник предложил место у себя в институте. Замдекана. Я даже еще не успел отказаться. Позволил себе помечтать.

Он смущенно отвел глаза, будто признался мне в тайном, порочном и неблаговидном поступке.

— И ты еще думаешь! — воскликнула я, ибо действительно за него обрадовалась. — Только дурак на твоем месте от такого откажется.

— Нда-а, но зарплата…

— Плевала я на твою зарплату! Ты же не виноват, что у нас так платят преподавателям! И зачем тогда я зарабатываю, если никто этим не пользуется? Думаешь, мне приятно все время думать, что могу на себя потратить сколько угодно, а ты вместо своего любимого дела зачем-то мучаешься, берешься за всякую неинтересную ерунду! И для чего? Только чтобы не быть мне обязанным. Давай хотя бы на год попробуем по-другому. Ладно я, но у тебя и на Егора больше времени останется. Он ведь растет, ему не только деньги твои нужны, но и внимание.

Почти запрещенный прием, однако подействовало.

— Знаешь, меня самого Егор волнует. Парню нужен отец. Мать-то последнее время совсем его избаловала. А я, получается, вроде как откупаюсь. Ладно, Тася, уговорила.

— Ур-ра!

Я кинулась ему на шею, и мы закружились по комнате в дикарском веселом танце. Давно я не видела у Виталия такого счастливого лица. Бедный, как же ему, оказывается, хотелось пойти на новую работу, но чувство долга не позволяло. Боюсь, не заведи я сама этот разговор, он ничего бы мне не сказал, мы бы по-прежнему мучились, и у него копилось бы раздражение. Ибо чувство долга — это одно, а любимое дело — совсем другое.

Ближайшие месяцы показали, насколько я была права. Виталий просто расцвел. Во-первых, потому что не так уставал как прежде, а во вторых, его лекции пользовались популярностью и собирали полную аудиторию студентов. Ему даже административная работа нравилась. Он что-то там сразу организовал по-другому, разрешив застарелый конфликт, и по этому поводу все его полюбили.

И сил у Виталия теперь оставалось столько, что он взвалил на себя целиком работу по дому. Сперва я немного стеснялась. Но он возразил:

— Должен же порядочный муж чем-то компенсировать то, что его содержит жена.

— Перестань! — крикнула я.

— Ты, Тася, не кипятись, а спокойно выслушай, — с улыбкой продолжал он. — Давай взглянем на вещи трезво. Ты пишешь отличные романы.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я. — Сам ведь говорил, что подобную литературу не приемлешь.

— Почитал, пока ты за бабушкой ухаживала. Понимаешь, скучал очень, вот случайно и начал читать. Как-никак частичка тебя.

— И ничего не сказал!

— Вот теперь говорю. Мне понравилось. А главное, тебе нравится этим заниматься, да еще хорошо платят. Вот и трать на это силы. Потому что убираешься ты и готовишь, прямо скажем, не очень здорово. А у меня как раз это получается. К тому же благодаря тебе у меня образовалось свободное время. Вот давай я и возьму решение этих проблем на себя.

Я не долго колебалась, а вскоре вообще перестала себе представлять, как могло быть иначе. Исключая утреннюю яичницу, готовил Виталий действительно очень вкусно и к тому же разнообразно, благо средства позволяли, а он любил поэкспериментировать и попробовать новые продукты. Про уборку вообще не говорю: теперь наше жилище постоянно находилось в стерильном состоянии. Мне даже иногда хотелось, чтобы в нем стало чуть погрязнее, однако мой благоверный явил столько достоинств, что со столь мелким недостатком я вполне могла смириться.

Минул год. Я, признаться, немного нервничала, мысленно готовясь к ожесточенному спору. Вдруг Виталий решит повернуть все назад? Однако он даже не вспомнил о нашем разговоре и ни о каком поиске более прибыльного места даже не заикался. Я вздохнула спокойно. Жизнь наконец-то наладилась и обрела может быть, несколько скучную, но такую важную для общего состояния духа стабильность.

Но окончательно я убедилась в своей победе, когда Виталий однажды мне объявил, что будет писать докторскую диссертацию. Диссертация — это надолго, а значит, ближайшие года два в нашей семье ничего не изменится.

Как бы не так. «Покой нам только снится». Первый разговор о моем замужестве завел, как ни странно, совсем не Виталий, а генеральный директор издательства «Атлантида» Феликс Салаватович.

Подъехал он к проблеме исподволь:

— Таисия Никитична, тут вот новая серия интервью с вами намечается. Так сказать, очередной залп нашего пиара. Недурно бы что-нибудь новенькое вашим читателям подбросить.

— Так новый роман как раз на подходе, — напомнила я.

— Ну, в этом-то ничего новенького нет, — покачал головой Феликс Салаватович. — Вы же романы регулярно пишете.

— Может, давайте потрясем читателя? Я сделаю на несколько месяцев перерывчик. Так и объявим в средствах массовой информации.

— Вы что, собираетесь?!.

— Я-то нет. Это вы хотели читателя потрясти.

— Нам нельзя прерываться! — он почти впал в панику. — Нарушение графика смерти подобно.

— Тогда что вы от меня хотите? — растерялась я.

Генеральный задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Видите ли, Таисия Никитична, в последнее время стала наблюдаться некоторая стагнация роста ваших тиражей.

— Так стагнация или рост? — решила выяснить я. — Одно противоречит другому.

— Ну рост вообще-то есть. Но практически очень незначительный. Надо бы чем-то подогреть аудиторию. Каким-нибудь интересным, сильным и даже, я мыслю, душевным ходом. Вы ничего такого не планируете? Мы могли бы подключиться.

Я с интересом слушала. На что он намекает? Вроде бы мой живот изучал, но с ужасом. Значит, ему этого не очень хочется. Да и совершенно неясно, как они к этому могут подключиться. Перед моим мысленным взором вдруг развернулась совершенно неприличная картина: Феликс Салаватович совместно с главным по пиару помогают Виталию в весьма деликатном и интимном деле зачатия ребенка. Бр-р! Я усилием воли отогнала от себя красочную сцену чуть ли не свального греха.

Тут меня ждало новое испытание: как только я подняла взор на генерального, меня начал душить смех. Он, ничего не замечая, проникновенно продолжал:

— Мы могли бы взять на себя материальную сторону.

«Это еще о чем? — тщетно пыталась сообразить я. — По-моему, явно не о ребенке. Никак загородный дом мне решили построить? Вообще-то дача у меня есть, но все равно я не против».

— Конечно, некоторые неудобства вам предстоят, — весьма туманно добавил он. — Вам придется допустить прессу.

«Да ладно. Пускай, — подумала я. — Снимут мой дом, напишут про него, от меня не убудет».

Тут он произнес совсем уж загадочное:

— Целесообразно разделить на две части. Одну публичную — для прессы. А вторую для себя, для друзей, для души…

«То есть они что, собрались построить мне два загородных дома? Абсурд! К тому же дома строят долго, а интервью предстоят вот-вот. Нет, он явно о чем-то другом…»

Тем временем мой собеседник замялся.

— Во-первых, мы наверняка обрадуем читателя, интерес к вам поднимем. А во-вторых, вы сами должны понимать: хотя у нас сейчас страна свободная, без предрассудков, все же вы человек публичный, с уже международной известностью, за рубежом со дня на день начнут ваши переводы выходить. В общем, так сказать, властитель дум и душ. Молодежь опять-таки на вас равняется.

«Боже! А я что, уже старуха?» — продолжая гадать, к чему же он клонит, подумала я.

— А у вас… Ох, как-то даже неудобно сказать… Но в статусе вашем семейном какая-то неопределенность. Вы в этом смысле не планируете на ближайшее время никаких изменений?

«Господи! Да он замуж меня официально хочет выдать! Свадьбу мою организовать, укуси его черт за лысину! Ну, дожила ты, Тася. Если так дальше пойдет, действительно скоро ребенка начнут тебе делать!» Тут меня посетила другая, не менее пугающая догадка. Может, их Виталий не устраивает, и они для пользы дела мне более подходящего жениха присмотрели? Или жених по моему усмотрению, а свадебное торжество — по их? Сейчас поинтересуемся!

— Феликс Салаватович, — вкрадчиво начала я, — а кандидатуру жениха уже утвердили?

— А вам разве не за кого? — он испугался.

— Совершенно, — съехидничала я.

Лицо его, обычно розовое, как у младенца, стало землисто-белым.

— Вы что, с Виталием расстались? Впрочем, — цвет тут же вернулся на его лицо, — можно и это обыграть…

— Ни с кем я не расставалась, типун вам на язык! — шикнула я на него. — Просто мы с Виталием не собирались в ближайшее время оформлять свои отношения. А вы, Феликс Салаватович, уж извините за прямоту, кажется, лезете не в свое дело.

Он совершенно не обиделся, лишь головой покачал.

— О-о, Таисия Никитична, как же вы ошибаетесь. Вся ваша жизнь, включая и личную, глубоко мое дело.

Мы с вами давно уже повязаны. Прочно повязаны. Был бы холостой, сам бы на вас женился.

— Как, без любви? — я решила поиздеваться над ним.

— Ну, что вы. Я вас обожаю! — И галантно перегнувшись через стол, он поцеловал мне руку.

Я содрогнулась от омерзения. Какое счастье, что он женат! А насчет замужества, может, действительно подумать и расписаться с Виталием? А то вдруг найдут в своих рядах какого-нибудь неженатого и примутся мне навязывать. Им если что втемяшится, не отстанут, пока не осуществят. Я их знаю.

— Таисия Никитична, может, все-таки поделитесь вашими планами на ближайшее будущее? — снова заговорил он. — Если вы хотели выйти замуж не теперь, а, скажем, в будущем году, нельзя ли пойти нам навстречу и слегка подкорректировать сроки?

Да что же это такое? Мать всю жизнь мной командовала, но она хоть меня родила и уже потому имела какое-то право распоряжаться. Хотя они, вероятно, тоже считают, что родили меня в виде Евлалии, и значит…

— Конечно, ответ не обязательно давать прямо сейчас, — по-своему расценил мое затянувшееся молчание генеральный. — Обсудите с будущим супругом. Я вас, естественно, не тороплю, но, сами понимаете, сроки поджимают. А какая-нибудь фишка для новой рекламной кампании нам нужна просто как воздух. В конце концов это в ваших же интересах.

Хорошо, что я не беременна. Иначе они с их энтузиазмом устроили бы мне преждевременные роды как раз на пике рекламной кампании.

Чтобы отделаться, я обещала подумать, надеясь, что долго не получая от меня ответа, рекламные гении «Атлантиды» сами изобретут что-нибудь менее для меня обременительное. С Виталием я говорить на столь щекотливую тему не стала. Не хватало еще, чтобы он подумал, будто я ему навязываюсь. После его официального развода вопрос о нашей женитьбе ни разу не поднимался. Жили вместе и жили. Меня подобное положение вещей вполне устраивало. Полагаю, и его тоже. Никаких оснований думать иначе у меня не было. Жизнь наша устаканилась, стала комфортной и уютной. Так зачем что-то в ней менять. Да и что может изменить штамп в паспорте?

Однако разговор с Феликсом заставил меня задуматься: а хочу ли я вообще замуж? Нужно ли это мне? По длительном размышлении я пришла к довольно странному и неоднозначному выводу. С одной стороны, моя женская гордость, оказывается, была уязвлена. Почему, собственно, Виталий не делает мне предложение? Никаких препятствий-то теперь нет. В себе он, что ли, не уверен? Или во мне? Или не хочет себя связывать, считая наш союз временным? Непонятно. Ведь даже Егор успел привыкнуть ко мне, и у нас с ним сложились вполне хорошие отношения. В чем же дело?

С другой стороны, я вполне отдавала себе отчет: сделай он мне предложение, я принялась бы отчаянно выискивать благовидные предлоги для отказа. Почему, точно не знаю. Видимо, в самом акте постановки печати крылась какая-то окончательность. Мне так и слышался этот глухой звук — удар штемпеля. Словно гвоздь в крышку гроба заколачивают, после чего все окончательно понимают: человек действительно умер. А я, получается, умерла бы как женщина для всех остальных мужчин. Нет, я, конечно, знала: в нашем мире ничто не вечно, и для опостылевших браков существует развод, сама через это прошла. Однако свадебное канцелярское действо все равно наводило на меня ужас. Я не была к нему готова, и точка. Мне хотелось оставаться свободной. Пускай лучше другие от меня зависят, а не я от них.

Может, Виталий интуитивно чувствовал это, поэтому и остерегался делать мне предложение? Боялся отказа и связанного с ним неизбежного унижения? Все равно обидно. Я сердилась на него и одновременно радовалась. И избрала тактику страуса. Спрятав голову в песок, сделала вид, будто проблемы не существует, а если и существует, то с течением времени сама собой рассосется.

Как бы не так! Видимо, энергетика нашей задушевной беседы с Феликсом оказалась столь сильной, что дошла до Виталия, и неделю спустя после моего разговора в издательстве его прорвало. Он вдруг заговорил о женитьбе. Настойчиво и «по полной программе» — с шампанским, цветами и даже с заранее приобретенным кольцом. Очень недешевым кольцом. Я даже, грешным делом, задумалась, откуда у Виталия на него деньги. От сына, наверное, урывал и копил. Поэтому так долго и предложение не делал. Потом я встревожилась. Вдруг он взятку какую-нибудь взял? Вообще-то на него непохоже, но тогда откуда дровишки на ювелирку? Я пристала к нему с расспросами. Он обиделся, однако источник дохода скрывал как партизан, ответил только, что мне не следует волноваться. Деньги он заработал, и честно.

Одна часть меня ликовала. Он любит меня и хочет жить вместе, «пока смерть не разлучит нас». Хотя бы теоретически. Женская моя гордость была удовлетворена и захлебывалась от счастья в шампанском и розах. Вторая же моя половина пребывала в полном унынии. Как теперь отказать, чтобы Виталий не обиделся? Ведь после его предложения я отчетливее прежнего осознала: не хочу я за него замуж! И расставаться тоже не хочу. Верните, верните мне все назад! Хочу жить так, как последние два года!

Увы, время вспять не повернешь. Никак не повернешь. Мы следуем по жизни вперед, и каждый день ставит нас перед каким-нибудь выбором. Стоило мне заикнуться, что я не могу решить серьезный вопрос с бухты-барахты, надо серьезно подумать, как на его лице воцарилась такая обида, что я поняла: если откажусь, то навсегда потеряю Виталия. Даже если я просто сразу не отвечу «да», наши отношения окажутся безнадежно испорченными.

Но я ведь не хотела его терять и остаться одной. Я уже успела привыкнуть, что он всегда рядом. Крепкий, верный, надежный, готовый защитить меня от всех невзгод. Всегда могу ему поплакаться, и он поймет меня, поддержит, успокоит, приготовит что-нибудь вкусненькое… Да меня мама никогда так не баловала, как он. Другого такого мужчины мне не найти. И зачем мне свобода, если я останусь одна? Все это капризы и издержки глупой женской эмансипации!

Заткнув таким образом свою протестующую половину, я, просияв, ответила:

— Милый, я просто шучу. Конечно же, я согласна.

Как ни странно, мое решение поддержала даже мама.

— Наконец-то, Таисия. Естественно, выходи. Я так этого ждала. Только боялась, что он никогда не решится.

— Он ведь тебе не нравился, мама.

— Раньше не нравился, когда был женат. А в результате у вас с ним неплохой союз получился. Виталий и о тебе заботится, и вернулся в профессию. До этого он был какой-то недооформившийся и запущенный, а теперь вполне солидный мужчина. Любо-дорого смотреть. В общем, Таисия, совет вам да любовь. Я за вас рада.

Моя было утихомирившаяся вторая половина, мигом подняв голову, начала мне нашептывать: «Тася, тебя ничего не настораживает? Если идея брака с Виталием нравится твоей матери, ничего хорошего тебя не ждет. Это, можно сказать, аксиома!»

Мое первое «я» вступило в дискуссию: «Какие глупости! Тася, ты уже взрослая женщина и должна делать то, что нравится тебе, даже несмотря на то, что это понравилось твоей матери. Прекрати поступать ей назло! Ты уже однажды так сделала. И что хорошего?»

Вторая половина не замедлила с новым контрдоводом: «Тася, ты и тогда ничего не потеряла. Выйдя замуж за того человека, ты, во-первых, никогда бы не стала известной писательницей, тебе даже в голову бы это не пришло, а во-вторых, никогда бы не встретилась с Виталием, который во всех отношениях лучше того парня!»

Моя первая половина промолчала, и я, переполненная сомнениями, отправилась плакаться на пышной Лялькиной груди.

Лялька сперва тоже страшно обрадовалась и принялась говорить приблизительно то же, что моя родительница. Мне даже стало немного тошно. Я, дуреха, считала себя счастливой, а они, оказывается, все исстрадались по поводу моего будущего. Лялькино ликование было куда сильнее маминого.

— Наконец-то мы с тобой что-то делаем вместе! Ведь мы с Толей тоже собрались заявление подавать. А давай одновременную свадьбу устроим! И общих знакомых у нас полно. Хотя нет, — откликнулась она. — Куда там. У тебя наверняка всякие важные гости будут.

Важные гости меня волновали меньше всего. Я вообще пока не думала о самом торжестве. Зато меня поразило другое.

— Лялька, ты собираешься опять свадьбу со всеми прибамбасами устраивать? Пятый раз? Может, еще и фату наденешь?

— Разумеется, — с идиотически счастливой улыбкой подтвердила она мою догадку. — Я выхожу за любимого человека! Это же праздник! И я хочу радоваться! И чтобы все вокруг радовались! Все друзья и близкие! Когда еще соберу их всех вместе! Только на похоронах. Только меня там уже как бы не будет. Нет уж! Устрою свадьбу по полной программе! В последний раз.

— Будем надеяться, — с большим сомнением произнесла я.

— Ты что, Толе не доверяешь? — Лялька гневно уставилась на меня.

— Не знаю. — Я пожала плечами.

— Ты ему не доверяешь?

— Слава Богу, он не в моем вкусе. Но главное, чтобы ты ему доверяла и чтобы он тебе нравился.

— Это мужчина моей мечты! Я ждала его всю жизнь!

Мое недоверие легко понять. Подобные восторженные речи я уже слышала от Ляльки ровно четыре раза. Перед каждым из ее четырех предыдущих замужеств Лялька влюбляется только навсегда и с намерением прожить с этим человеком всю оставшуюся жизнь, до гробовой доски. Каждый раз!

Только, пожалуйста, не подумайте, будто я плохо отношусь к Ляльке. Наоборот, я ее обожаю. Она моя самая любимая и самая близкая подруга. За долгие годы дружбы, которая длится со школьной скамьи, мы превратились с ней почти в сестер. Я вообще без нее жизни не мыслю, и есть множество вещей, о которых я могу рассказать только ей.

Однако стоит мне взглянуть на Ляльку как бы со стороны, и я неизменно поражаюсь: что только мужики в ней находят? На что клюют? Да, человек она замечательный, но внешне… Представьте себе Пятачка из мультфильма про Винни-Пуха, нашего, российского мультфильма. Большая голова, маленькое круглое тельце и коротенькие тоненькие ножки. Вот вам и Лялька. Тельце у нее, правда, попухлее, чем у Пятачка. Если к вышеописанному приделать профиль Пушкина, получится вылитая моя подруга. Один в один!

Единственная и впрямь роскошная деталь ее внешности — это густые черные завивающиеся крупными кольцами волосы. Однако ни у нее самой, ни у ее ухажеров не возникает никаких сомнений: Лялька — писаная красавица, и все тут. Вероятно, секрет заключается в том, что женщина такова, какой она себя видит и воспринимает. Лялька сама считает себя красавицей. У нее была очень умная мама, которая так ее воспитала. И, по-моему, моя дорогая подруга способна убедить в собственной неотразимости любого приглянувшегося мужика.

А я вот периодически вздрагиваю, когда она выдает пассажи, вроде следующего:

— Представляешь, Тася, вчера снималась на паспорт, и такой получился ужас. Ты только погляди, что эта фотографша из меня сделала! Вылитый эскимос в ветрянке! Я ей говорю: «И вы считаете, меня тут можно узнать?» А эта хамка отвечает: «Поглядите на себя в зеркало». Я и гляжу: ничего, даже хорошенькая.

Конечно, Лялька не эскимос в ветрянке, однако и слово «хорошенькая» мало к ней применимо. Ну как прикажете реагировать? Я обычно в подобные моменты отмалчиваюсь и мычу что-то невразумительное.

Впрочем, Лялькиного гипноза хватает у мужиков ненадолго. Так, года на два — на три. Потом что-то случается. То ли она остывает, то ли они. Или у них зрение зорче делается? В общем, каждый раз выходило, что они из Лялькиной жизни испарялись. Безо всякого следа. У нее даже детей нету. Тоже для меня совершеннейшая загадка. Потому что и мужья ее бывшие успешно на стороне размножались, одни до, другие после совместного с ней пребывания, и Лялька совершенно здорова, да и против обзаведения потомством ничего не имеет…

Однако подруга моя большая оптимистка и ни по какому поводу не унывает. Мужик бросил, а у нее уже на подходе новый. Детей нет — Бог даст, потом будут. Какие, мол, наши годы. Сейчас бабы и в шестьдесят рожают. А что от прошлого не получилось, так даже к лучшему. Все равно ведь разошлись, ребенок без отца бы остался. С новым-то любимым обязательно все получится!

И каждый раз это был наконец-то мужчина, которого она ждала всю жизнь, и каждый раз Лялька начинала жизнь с белоснежно чистой страницы, меняя все, включая фамилию. Ныне ее подлинную, девичью фамилию Гогоберидзе помнила только я. По-моему она сама о ней давно забыла. Теперь мне придется опять привыкать к ее новой фамилии. Единственная надежда, что с Толей у нее наконец получится надолго. Мне он нравился куда больше, чем все четыре ее предыдущих мужа, вместе взятых. Хоть он и не в моем вкусе, но Ляльке очень подходит.

Правда, на сей раз меня гораздо сильнее волновала собственная судьба, и я надеялась, что подруга поможет мне справиться со всеми моими сомнениями.




Глава VI


Увы, надежды мои оказались тщетны. Это был тот редкий случай, когда Лялька меня совершенно не поняла.

— Слушай, Таська, а в чем проблема? Вы уже два года живете вместе, как муж и жена. Тебе с ним плохо?

Ты, по-моему, до сегодняшнего дня была абсолютно всем довольна. И он, насколько я знаю, тоже. Да и сам факт, что он сделал тебе предложение, свидетельствует: ему кроме тебя никого не надо.

— В том-то и дело, что все именно так, — вздохнула я. — Вот мне и не хочется ничего менять.

— Почему? — округлила она глаза.

— Страшно.

Лялька расхохоталась.

— Логика у тебя сегодня чисто женская. Тебе страшно что-то менять, хотя как раз менять ничего и не потребуется. Замужество закрепит именно то состояние, которое тебе нравится.

— А вдруг нам с Виталием хорошо именно потому, что мы формально свободны?

— Не понимаю, — покачала головой Лялька. — По-моему, это пустая философия. Свобода ведь понятие такое. Ну, относительное. Ее ведь на самом деле не существует.

— Нет, Лялька, она существует. Просто мы ее не замечаем, пока не потеряем.

— Я, например, не хочу никакой свободы от Толика, — при упоминании о женихе она вся засветилась.

— Между прочим, с другими ты тоже так говорила, — жестоко напомнила я.

— Ошибки, — она махнула рукой. — Кстати, если твой Виталий в результате тоже окажется ошибкой, разведешься в конце концов.

— Боюсь, Лялька, в моей ситуации это будет не так просто. — У меня снова вырвался вздох. — Если они с помпой подадут мою свадьбу, представляешь, какой ужас они устроят из моего развода.

— Погоди. Кто «они»?

Пришлось ей поведать о далеко идущих планах «Атлантиды».

— С этого и надо было начинать, — выслушав, сказала она. — А я-то голову ломаю. Ей любимый мужик едва предложение успел сделать, а она уже о разводе думает. Выкинь из головы. Не будет у вас с Виталием никакого развода. Вы столько лет вместе и все-таки решили пожениться. Значит, у вас точно на всю оставшуюся жизнь.

Такое тоже было характерно для Ляльки. Когда она сама находила «любовь на всю жизнь», ей казалось, будто ее обрели и все остальные.

— Погоди, я-то еще для себя ничего не решила, — пришлось напомнить мне.

— Главное, что мужчина решил. А замуж все женщины хотят.

— Я, например, не уверена, что хочу.

— Да хочешь! Хочешь! Любая женщина хочет.

— Но я-то не знаю, хочу или не хочу. А некоторые точно не хотят.

— Враки. Просто не признаются. А ты, Таська, если бы не хотела, первый раз замуж не выходила бы. И вообще, какие твои доводы против замужества?

— Да, в общем, никаких, — растерялась я.

— Вот именно. И получается, что замуж ты хочешь. Просто испугалась. Эти гаврики из издательства тебя затерроризировали.

— Думаешь?

— Точно. И, по-моему, ты трусишь совершенно зря. Взгляни на вещи с другой стороны. Тебе предлагают халявную свадьбу.

— Даже, кажется, две, — уточнила я.

— Тем более! — воскликнула Лялька. — Это же уникально! У всех в мире одна свадьба, а у тебя…

— И еще пресса… — я поежилась.

— К прессе она не привыкла! Ты теперь постоянно интервью даешь.

— Ну это же, в основном, о книгах, а тут все-таки личное.

— Брось. Через двадцать лет ты станешь все эти журналы листать и думать: «Какое счастье, что у нас с Виталием такая память осталась!» Господи! Кто бы нашу с Толиком свадьбу так увековечил? Слушай, на свадьбе будут только тебя для прессы снимать или гостей тоже?

— Наверное, и гостей. Готовится несколько разворотов в «Семи днях», каком-то женском журнале и еще отдельные фотографии с заметками в разных местах. И, кажется, оплатили какой-то сюжет на телевидении.

— Слу-ушай, — с мольбой протянула Лялька. — Согласись. Хоть ради меня. Это же мой единственный шанс. Больше, может, никогда не представится.

— Ну прямо как моя бабушка!

— Лялька, тебе так хочется на телевидение? Что же ты раньше молчала? Я с удовольствием возьму тебя на какую-нибудь передачу. Уж как-нибудь договорюсь.

— Против телевидения тоже ничего не имею, — ответила она. — Но там ведь мелькнешь — и все. А журнал — это как бы вечное. Потом можно каждый день любоваться. Ну, Тасенька, ну, пожалуйста. Тебе же это ничего не будет стоить.

— Совсем ничего, — мне стало смешно. — паспорт немного испорчу лишним штампом, и только.

— Не лишним, а необходимым.

В таком духе мы проговорили до позднего вечера. Не могу сказать, чтобы Лялька рассеяла мои сомнения, но я поняла: отступать некуда. Я просто обязана выйти замуж. Все вокруг этого хотят и ждут. А мне разве трудно? Чего я боюсь? Что и впрямь в моей жизни что-то изменится? Да ничего ровным счетом. Моя жизнь мне нравится? Нравится. Так за чем же дело стало? Осчастливлю всех разом. А сомнения… Видимо, Лялька права. Все сомнения из-за того, что издатели слишком активно на меня насели. А на меня нельзя так давить. У меня инстинктивно протест начинается, спасибо маме родной! Ладно. Хватит. Решила. Тем более, Виталию-то согласие я уже дала.

«Атлантида» возликовала и расшиблась в лепешку. Свадьба превратилась в кошмар. Точнее первая, официальная ее часть. Ее снимали в павильоне на Мосфильме. Мол, свет там лучше, в ресторане такого качества съемки не добьешься. Съемки проходили за две недели до всамделишной свадьбы. В павильоне устроили зал ресторана. Все там было бутафорское, начиная от стен и кончая едой на столах. Какой смысл тащить откуда-то натуральные продукты, если через пять минут после съемок «гости» разойдутся. Кстати, и гости частично были бутафорские: из настоящих некоторые прийти не смогли, и отсутствующих изображали статисты. Лялька и Толя, правда, отпросились с работы. Ляльке даже купили шикарное платье за счет «Атлантиды». Я из них выколотила. Они, конечно, сперва сопротивлялись. Жаба душила. Феликс Салаватович долго меня убеждал, что наряд подружки невесты никак в бюджет торжества не вписывается. Я встала насмерть и принялась его шантажировать. Не хотите — не надо. Но тогда и я буду сниматься в черном брючном костюме, и делайте со мной, что хотите. А ваше белое платье с фатой оставьте себе, на память или для новой звезды, которую будете выращивать и выдавать замуж.

Генеральный крякнул:

— Как-то вы, по-моему, чересчур жестко ставите вопрос, Таисия Никитична.

— Неужели я не заработала на платье для своей подруги? — воскликнула я.

Феликс Салаватович просиял.

— Вот и приобретите платье для своей подруги из собственных гонораров.

— Дудки! Идея с фальшивой свадьбой целиком ваша. Вот и оплачивайте. А от себя я Ляльке лучше на настоящую свадьбу платье куплю.

— В таком случае, может, для показательной свадьбы мы вашу подругу на статистку заменим? — Ох как ему не хотелось тратиться на дорогое платье!

— Пожалуйста, — с мнимой покорностью я развела руками. — Но тогда и меня вам придется заменить на какую-нибудь каскадершу. Между прочим, с огромным удовольствием предоставлю ей право покрасоваться в этом вашем дурацком платье. Мне оно не нравится.

— Как вы можете так говорить! — замахал на меня руками генеральный. — Оно так вам к лицу! Стилист ведь подбирал… А вообще, вы меня уговорили. Иду на ваши условия и прощаю вам все капризы. Я понимаю: у вас такой день, вы нервничаете.

Я искренне собиралась к своей настоящей свадьбе купить Ляльке что-нибудь другое. Однако платье, оплаченное «Атлантидой», так ей понравилось, что она решительно заявила:

— Его в ресторан и надену. Так хочется еще раз в нем где-нибудь появиться, а другого повода у меня в скором времени не будет.

— Тогда давай на твою свадьбу тебе платье куплю, — предложила я.

— Уже сама купила, — вздохнула Лялька.

— Тогда приплюсую эту сумму к свадебному подарку, — нашла я выход. — Купишь себе что-нибудь шикарное. Вы ведь на медовый месяц в Италию собрались. Там и отоваришься.

— Таська, ты гений! — Встав на цыпочки, она чмокнула меня в щеку. — Как раз то, что надо.

Костюм к настоящей свадьбе я купила себе сама. Не выступать же снова в белоснежном наряде с фатой. Изображать третий раз невинную невесту казалось мне перебором. Поэтому я выбрала нормальный спокойный брачный костюм, очень красивый и элегантный. Бежево-золотистый, классического фасона.

В ресторан от издательства ненадолго заскочил только неизменный триумвират — генеральный директор, коммерческий директор и главный редактор. Они вручили мне в подарок сделанную на заказ фарфоровую вазу с меня ростом. На ней, почти в натуральную величину, красовалась я в обрамлении всех своих книг. Представляете, красотища! Простенько и со вкусом, как говорится. До сих пор не знаю, плакать мне или смеяться. А самое главное, теряюсь в догадках, куда эту заразу поставить. Пришлось ее пока сплавить к маме, а после на дачу вывезем. Вообще-то, тайно надеюсь, что ее потом кто-нибудь случайно разобьет. С другой стороны, жалко. Где еще такую кичуху найдешь?

Трио из «Атлантиды» прочувствованно поздравило меня, выпило по рюмочке, крикнуло «Горько!» и, дождавшись результата, скромно удалилось. Далее свадьба пошла своим обычным чередом, как у всех людей.

Меня это очень радовало, потому что в загсе вышло не как у всех.

Когда мы подавали заявление, никто ничего не понял. Видимо, женщина, принимавшая у нас документы, меня не читала. «Какое счастье, что есть еще и такие!» — подумалось тогда мне. Чтобы не привлекать внимание, мы попросили расписать нас утром и в будний день. На процедуру явились только мы с Виталием, да Лялька с Толей — наши свидетели. Толя, к тому же, обещал запечатлеть процесс на фото— и видеокамеру. Мне не хотелось пользоваться услугами местного фотографа. Оставит себе негативы и после полжизни будет на моих фотографиях зарабатывать. Мне это совсем не улыбалось.

Мы очень надеялись: раз меня сразу не раскрыли, распишемся быстренько и по-тихому уедем, а вечером погуляем в ресторане. Однако не успели мы переступить порог загса, как я была узнана. Гардеробщица, подняв глаза от моей книги, которую как раз читала, аж взвизгнула:

— Евлалия! Дорогая вы наша! Извините, не знаю вашего отчества.

Она выжидающе на меня уставилась. Я молчала, сама не ведая, какое же у моего псевдонима отчество, наличие которого не пришло в голову предусмотреть ни мне самой, ни издательству.

— Никитична. — Я решила удовольствоваться своим собственным.

— Евлалия Никитична! — заверещала гардеробщица и, вместо того, чтобы принять у меня шубу, унеслась, размахивая моим романом, куда-то вглубь загса.

Вскоре оттуда примчалась целая толпа, естественно, во главе с их фотографом. Только он изготовился, как я гаркнула:

— Стоп! Никаких фотографий!

— Евлалия Никитична, как же так. Нам на память. Хотя бы одну. Со всеми нами.

Ну разве откажешь! Пришлось капитулировать. А потом еще оставить автографы на всех имеющихся в наличии экземплярах моих романов. А их, по странному стечению обстоятельств, оказалось в два раза больше, чем сотрудниц загса. Когда и автографы остались позади, нас наконец-то расписали. В парадном зале, в торжественной форме, в присутствии всего наличного состава вышеупомянутого учреждения, а также нескольких случайных посетителей, которые, увидев меня, категорически отказались покидать загс, невзирая на то, что тетеньки объявили его закрытым до конца нашей церемонии. Полагаю, в старости я, просматривая видеозапись, долго буду гадать, что же это за люди с таким умильным видом взирают на наш с Виталием обмен обручальными кольцами.

Потом весь состав загса высыпал провожать нас на улицу. Привез нас Толя на своей изрядно потрепанной машине. Специально на ней поехали, для конспирации. Пока я усаживалась на заднее сидение, до меня донесся тихий шепот:

— Такая известная, а какая простая. На обычной машине ездит.

Кажется, на моих глазах родилась еще одна легенда. О моей нечеловеческой скромности.

Свадьба прошла, и мне, в общем, даже понравилась, если это сомнительное действо вообще может кому-то нравиться. Главное, гости остались довольны. Все было бы замечательно, если бы не мое собственное странное поведение. Оно сильно меня смущало. Ну зачем мне понадобилось выкидывать столь странный фортель? Это же кому сказать. На собственной свадьбе завела знакомство с совершено посторонним мужиком и сперва с неожиданным трепетом ждала от него поцелуя, а потом отправилась с ним танцевать. И ведь пошла-то не из вежливости, нечего себя обманывать. Мне хотелось с ним танцевать. Мне было приятно. И вообще, если честно, позови он меня уехать из ресторана, бросила бы все и уехала.

При мысли об этом меня захлестывал жгучий стыд. Что со мной тогда случилось? Я была как одержимая. Никогда в жизни со мной ничего подобного не происходило. Наверное, это был последний всплеск протеста, усиленный алкоголем. Ладно. Хорошо еще не зашло слишком далеко. Главное, чтобы Виталий ничего не узнал. Надо Ляльку предупредить, чтобы случайно Толе не ляпнула. Так-то она могила, но лучше подстраховаться. А то, глядишь, по секрету расскажет ему, а он, из мужской солидарности — Виталию. Мол, держи, друг, ухо востро. Нет, с этой историей пора заканчивать. Похоронить поглубже и забыть, словно дурной сон. Так я и решила.

В этот день мы с Виталием впервые за долгое время завтракали вместе. Мы уже привыкли вставать в разное время, даже по выходным. Муж мой по-прежнему оставался ранней пташкой, я же любила поспать.

Но после разговора с Лялькой мне не удалось снова заснуть, а от моих ворочаний пробудился Виталий. И мы пошли завтракать. Я внутренне приготовилась к встрече с запахом яичницы, однако меня ждал сюрприз. Вместо сковородки Виталий почему-то достал маленькую кастрюльку, в которую налил молоко. Пока оно грелось на плите, он извлек из шкафчика большую пиалу и коробку с мюсли. Насыпав изрядную порцию этой смеси овсянки с сухофруктами в пиалу, он залил ее горячим молоком и принялся жевать. Ровно с таким же сосредоточенным выражением лица, как прежде поглощал яичницу.

Его самопожертвование растрогало меня до слез. Знает, как я ненавижу запах жареного сала, и решил ничем не омрачать первое утро после свадьбы. Да у меня золотой муж! Видно ведь, что ему невкусно, однако ради меня он готов на все.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я, и от полноты чувств у меня даже голос дрогнул.

— За что? — он удивленно вскинул на меня глаза.

— За все! — воскликнула я. — За то, что ты есть. — Я крепко его обняла и поцеловала.

— И за то, что ты не стал сегодня делать свою яичницу.

Он аккуратно выпутался из моих жарких объятий.

— Я давно уже не ем яичницу.

— Разве?

— Да. Это очень вредно. Холестерина в ней много. Поэтому я перешел на мюсли.

— А мне показалось, тебе невкусно.

— С чего ты взяла? — Он изумленно уставился на меня.

— Ну, по-моему, ты их как-то с трудом жуешь, будто глотать не хочется.

— Я так жую, потому что пищу полагается тщательно пережевывать, не меньше тридцати раз каждую ложку. Только тогда она правильно усваивается. Между прочим, давно хочу тебе посоветовать найти более здоровый вариант завтрака, нежели твой излюбленный пустой кофе. Это раздражает слизистую оболочку желудка. Допрыгаешься до язвы.

Я слушала его и не верила своим ушам. Неужели это говорит Виталий? Раньше для него всегда было главным поесть, когда голоден. Желательно поесть вкусно. Вкусно и много. А теперь его волнует здоровье. Когда же он решил расстаться со своей любимой яичницей? И как же я этого умудрилась не заметить? Поразительно.

Меня вдруг охватил страх. Вдруг он чем-нибудь серьезным болен? Настолько серьезным, что предпочел от меня скрыть. И я как можно ласковее спросила:

— Виталий, ты чем-то заболел? У тебя что-нибудь серьезное?

— С ума сошла? — вскинулся он. — Еще накаркаешь. Я здоров, тьфу-тьфу-тьфу, — он постучал костяшками пальцев по деревянной столешнице. — Здоров как бык.

— А мюсли тогда зачем?

— Именно, чтобы как можно дольше оставаться таким же здоровым, — назидательно изрек он. — Годы-то идут. Мы не молодеем. Нужно соблюдать диету. Слава Богу, у нас в институте отличный спортзал с тренажерами. Совершенно бесплатно, и времени тратить не приходится, чтобы куда-то специально ездить. Кстати, тебе тоже не мешало бы найти поблизости какой-нибудь фитнес-центр. А то ведь совершенно сидячий образ жизни ведешь.

Глоток черного кофе встал колом в моем пищеводе, и я ошеломленно прохрипела:

— Я ведь не поправляюсь.

— Пока вроде нет. — Он с сомнением оглядел меня. — Но риск есть. А некоторую рыхлость можно было бы убрать. Легче поддерживать себя в форме, чем избавляться потом от лишнего.

— Спасибо за предупреждение. — Я обиделась. — По крайней мере, теперь знаю, что моя фигура уже тебя не устраивает.

— Да почему? Все меня устраивает, — ринулся он разубеждать меня. — Просто сама посуди: сидишь с утра до вечера за своим компьютером, физической нагрузки практически никакой. Квартира крохотная. По ней километры не намотаешь. А на улицу ты выходишь, в основном, чтобы дойти до машины. Даже журналисты на дом приходят интервью брать. Магазины на мне. Уборка тоже. Словом, все двигательные занятия мимо тебя.

Что ж, он был прав.

— А еду ты предпочитаешь калорийную, — снова заговорил Виталий. — И сладенькое, и сдобное, и жареное, и майонезик. Пока организм еще как-то справляется. Но ведь лишний вес подбирается к нам незаметно. А на тренажерчике позанимаешься, и сгонишь избыток калорий. Очень полезно.

Я была просто потрясена и продолжала внимательно его слушать и еще более внимательно разглядывать. Когда он успел так измениться? Даже внешне. Где были мои глаза? Неужели я настолько заработалась? Нет, видимо со мной случилось то, что называют «глаз замылился». Менялся Виталий по чуть-чуть каждый день. Прямо на моих глазах. Но это чуть-чуть было почти незаметно и мной не воспринималось. Теперь же, видимо, накопилось, и передо мной сидит, тщательно пережевывая свою овсянку с сухофруктами, совершенно не тот человек, с которым я когда-то решилась на совместную жизнь.

Считается, что для того, чтобы увидеть человека, с которым знаком и близко общаешься много лет, другими глазами, необходимо какое-то сильное потрясение. Подлость, измена, обман. У меня же цунами в душе вызвала банальная овсянка. Я смотрела на Виталия и не узнавала. Сорокалетний вальяжный мужик. Аккуратно стриженный, лицо слегка загорело, в начале-то зимы. Неужели и в солярий ходит, или это остатки летнего загара? Лицо гладкое и какое-то чересчур ухоженное, даже несмотря на вчерашние возлияния. Кстати, как это у него сочетается со здоровым образом жизни? Или ради свадьбы были сделаны послабления? А между прочим, несмотря на здоровое питание, он явно поправился. Хотя нет, скорее накачался. У него никогда таких бицепсов-трицепсов не было. Вон как рельефно выпирают. Как же я ничего не замечала? Спим ведь в одной постели. Или я настолько привыкла к нему? Привычное часто кажется неизменным.

Тут я задумалась о другом: если я положительных изменений не замечала, то, вполне вероятно, не обращала внимание и на какие-то отрицательные. Пора прийти в себя, а то я уже, кажется, превращаюсь в слепо-глухой придаток компьютера. Между прочим, откуда взялся халат, который сейчас на нем? Раньше я его точно не видела, да и по виду явно новый. И покупала его уж точно не я. Я вообще последний год мало занималась его гардеробом. Он как-то сам научился с этим справляться, а мне было совершенно некогда.

Раньше наоборот, каждую вещь приходилось покупать Виталию с боем. Все новое вызывало у него бурное сопротивление. Готов был донашивать пиджак до дыр на локтях. Не приучили его обращать внимание на одежду и свой внешний вид, и он считал это стыдным. Сколько раз я ему повторяла пушкинское: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Он лишь пренебрежительно отмахивался. А теперь… Взгляд мой как раз упал на его руки, и я едва сдержала изумленный возглас. У него был сделан явно профессиональный маникюр. Никаких заусенцев, ногти аккуратно подпилены и отполированы. Вот это да!

Поход в ванную комнату потряс меня еще больше. Свежеоткрывшимися глазами я обозрела полочку с косметическими средствами. На моей половине почти ничего не было, на его же теснилось немеренное количество баночек, скляночек и тюбиков. Крем для бритья. Четыре вида пены для бритья разных фирм. Бальзам после бритья. Крем от морщин. Один утренний, другой ночной. Гель для снятия отеков под глазами. Скраб для лица. Скраб для тела. Скраб для ног. Гель для душа. И наконец два дезодоранта — один спрей, другой шариковый. Когда это все тут образовалось? Полочка Виталия еще вчера была для меня словно невидимкой. Смутно припоминаю, что в начале нашей совместной жизни тут были лишь его зубная щетка, бритва, крем для бритья и какой-то лосьон после бритья, кстати, с очень противным запахом. От него я избавилась почти сразу, а вот дальше — не помню.

Пока Виталий мылся, я продолжила экскурсию. Местом следующей моей остановки стала его секция платяного шкафа. Когда я последний раз туда заглядывала, уж и не помню, но содержимое ее с той поры сильно изменилось.

Прежде там реденько висели джинсы, один костюм повседневный и один так называемый парадный. Пара свитеров и три рубашки. Теперь вся секция была плотно забита одеждой. Я насчитала десять костюмов, все примерно в одной цветовой гамме, из-за чего мне, наверное, и казалось, будто он ходит в одном и том же. Штук пятнадцать рубашек, и это только к костюмам. Богато была представлена и одежда более вольного стиля: несколько пар джинсов, свитера, водолазки, трикотажные рубашки-поло и даже одни кожаные брюки из мягчайшей черной лайки, а к ним такой же пиджак. Оказывается, мой муж любит одеваться и очень даже следит за веяниями моды! Кто бы мог подумать. И все эти покупки прошли мимо меня. Как же так вышло?

То есть вообще-то я помню: он что-то покупал, даже вроде мне демонстрировал, но у меня почему-то именно в подобные моменты случалась какая-нибудь запарка, либо возникали какие-нибудь проблемы, и я пропускала все мимо ушей и глаз. Я пропускала, а он менялся, превращаясь в — как там назвала его моя родительница? — в солидного мужчину.

А ведь так оно и есть! Моя мать оказалась куда наблюдательнее меня. Впрочем, неудивительно: она-то смотрела со стороны. Но я-то, я-то хороша! Писательница называется! За другими наблюдаю, записываю, чтобы в книжках потом использовать, а что под носом у меня творится и непосредственно касается, не заметила. Никакой реакции. Для меня до сегодняшнего утра Виталий оставался точно таким же, каким был шесть лет назад, когда мы впервые встретились. Да-а, мне только свидетельские показания давать.

Я была совершенно ошеломлена. Не могу сказать, чтобы имела что-то против произошедших с ним перемен. Мне очень нравится, когда мужчина чист, подтянут, ухожен и хорошо пахнет, а не могуч, вонюч, пузат и волосат, согласно известной поговорке. Меня потряс не Виталий, а моя собственная слепота. А потом я испугалась, скинула всю одежду и встала перед зеркалом. Может, я и себя неправильно видела?




Глава VII


Изучение себя завершилось тайным от Виталия походом в магазин и покупкой целого набора различных антицеллюлитных и подтягивающих средств. Не то что они так уж мне требовались, просто на всякий случай, для профилактики. Виталий прав, проблему легче предупредить, чем потом с ней бороться. Но забота о красоте и упругости кожи была самой маленькой моей проблемой.

Большой же стал… Игорь. Я проводила с ним каждую ночь. Проводила совершенно помимо собственной воли. Стоило моей голове коснуться подушки, я немедленно засыпала. Это само по себе было новостью. Прежде сон приходил ко мне с трудом. Теперь же я стремительно проваливалась в него, и передо мной тут же возникали добрые, ласковые, зеленые глаза Игоря. Его пухлые губы тянулись ко мне и принимались жадно меня целовать. Сильные крупные руки нежно ласкали мое послушное тело, беззастенчиво добираясь до самых потаенных мест. Меня пронзали страсть и желание такой силы, какой я до сей поры никогда не испытывала. Даже во сне я мучилась, понимая, что совершаю недозволенное. Я не имела права так поступать и чувствовала себя преступницей. Страсть, однако, всегда в моих снах оказывалась сильнее разума, и я, раз за разом, ночь за ночью, бесстыдно отдавалась Игорю и наполнявшей и повергавшей меня в восторг страсти.

Мои пробуждения были ужасны. Просыпалась я теперь совершенно разбитая и стыдливо прятала глаза от Виталия. Ведь измена, пусть и во сне, остается изменой. Раз подобное мне снится, значит, я подсознательно этого и хочу. Но сознательно-то я отвергала саму мысль об измене Виталию, и мне было безумно стыдно за мои ночные безумства.

Больше всего я страшилась выдать себя. Вдруг во время безумных своих сновидений я кричу, исторгаю стоны или вслух повторяю: «Игорь! Игорь!» Кошмар, если Виталий такое услышит. Но либо я ничем не проявляла себя, либо мой муж слишком крепко спал. Во всяком случае, он ничего не замечал.

Напуганная неожиданным буйством своего тела, я даже сходила к врачу и выписала снотворное. Естественно, я и словом не обмолвилась об истинной причине, просто сослалась на перегрузку: мол, заканчиваю роман и, видимо, переработала.

Докторша оказалась чуткая. Получив от меня автограф прямо на журнале, где были опубликованы фотографии с моей липовой свадьбы, она выписала мне несколько лекарств на выбор.

— Попробуйте, что вам лучше подойдет.

Мне не подошло ничего. От снотворных сделалось еще хуже. Мои эротические сновидения стали лишь насыщеннее, разнообразнее и красочнее. Если раньше мне снились только наши конкретные действия, то теперь в моих снах появился фон. Залитые ярким солнцем сады с буйной тропической растительностью. Роскошные восточные дворцы из золота и мрамора, кровати с атласными подушками и простынями. Бассейны, наполненные благоухающей розовой водой. Сладко-обволакивающая тихая музыка. И никого, кроме нас с Игорем. Этот мир целиком, безраздельно принадлежал нашей любви и нашим страстным утехам. «Тысяча и одна ночь», да и только! Я боялась ложиться спать. В то же время, постель отчаянно притягивала меня. Ведь во сне меня ожидало такое, чего я даже отдаленно не испытывала в реальной жизни. Больше всего пугало, что хотелось повторять свои сонные приключения снова и снова. Я будто превращалась в наркоманку, охотящуюся за новой и новой дозой сладкого забытья, и было совершенно неясно, как избавиться от снедавшей меня зависимости.

Я не знала, что делать. Ляльке, единственному человеку, с кем я могла бы посоветоваться и кому могла доверить свою тайну, увы, было не до меня. Последние дни подготовки к свадьбе никак не располагали к задушевным разговорам. Лялька была в таком ажиотаже, словно выходила замуж первый раз. Впрочем, в первый раз она вела себя гораздо спокойнее. Я точно помню.

Свадьба прошла. Я, конечно, в отместку за свою, от души поорала им: «Горько!» Между прочим, совершенно стрезву. Пить я панически боялась. Не ровен час, опять приглянутся чьи-нибудь объятия! Я даже шампанское едва пригубила, когда мы катались по Москве на монструозных размеров арендованном «Линкольне». И вроде там было совершено безопасно — только нас четверо да шофер. Но я все равно не решилась.

После свадьбы Лялька с Толей укатили в Италию, и я осталась наедине с раздиравшими меня мучениями. Ужас ситуации усугублялся тем, что я даже работать толком не могла. Детективная линия упорно не желала выстраиваться. Ни убивать кого-нибудь, ни искать убийцу душа не лежала. Хотелось любви и бешеных сексуальных эскапад. Но это была чужая ниша. Ее уже целиком и полностью заняла в «Атлантиде» моя коллега по писательскому цеху, выступающая под псевдонимом Эмилия Гамильтон.

Сперва ее шутливо прозвали Леди Гамильтон, однако потом, и достаточно быстро, переименовали в Блэди. Уж очень она любила молоденьких мальчиков из отдела рекламы, иногда даже не без взаимности. Как говорили по этому поводу злые языки, «гонорары позволяют, вот и пользуется».

В литературную нишу Блэди Гамильтон никто бы меня не пустил. У нас как у хищников: каждый автор свято блюдет свою территорию, а издатели карают каждого, кто покусится на чужую. Так им проще. Выделили «производителю» делянку, вот и возделывай, пока она хоть что-то родит. Перейти межу считалось преступлением. Мне и так уже один раз показали «желтую карточку», и хотя ограничились предупреждением, я прекрасно знала, что второй раз не обойдется. Оштрафуют. Найдут способ. В общем, роман мой застыл. Поэтому приглашение на презентацию настенного календаря издательства «Атлантида» на следующий год с изображением ведущих авторов я приняла с удовольствием. Хоть развеюсь немного.

Виталий пойти со мной не смог, вел какие-то семинары. Пришлось мне отправляться туда одной. Мероприятие было устроено с размахом, в зимнем саду на крыше отеля с красивым иностранным названием. Точно знаю, что не «Хилтон» — такого у нас в Москве вроде пока нет.

Когда я поднялась на крышу, наши литературные дамы уже стояли кружком и оживленно щебетали. Завидев меня, они хором дежурно взвизгнули и активно изобразили дружбу, по очереди почмокав воздух вокруг моих щек.

— Тасенька, тебе очень идет замужество, — просюсюкала пышная Анна Гурманова (сборники кулинарных рецептов серии «Я все приготовлю сама»). — Чудо как похорошела!

— И похудела, — с недобрым огоньком в глазах оглядела меня с ног до головы Блэди Гамильтон. — Ну-ка, признавайся: села на диету? Какую? По группе крови? Или белковую, по американскому доктору?

— Что ты, право, смущаешь девушку, — взяла меня под ручку Мария Генералова, королева «криминального детектива», как будто детективы бывают некриминальные. Тем не менее, в «Атлантиде» именно так именуют ее делянку. — У нее медовый месяц еще не кончился, вот и похудела. — Она хихикнула. — А выглядишь и впрямь замечательно. Мне, что ли, развестись и снова замуж выйти? Ну, Тася, рассказывай, как дела.

Произнося в ответ дежурные фразы, я про себя отметила, что мои акции и впрямь значительно пошли вверх, и я окончательно утвердилась среди игроков «высшей лиги». Раньше эти дамы не были со мной столь любезны и при встречах поглядывали свысока. Но, видимо, все меняется в этом лучшем из миров.

Пощебетав еще какое-то время, мы послушали выступления, выступили сами и принялись разглядывать календарь. Он был заказан известной модной фотохудожнице Ксении Воздвиженской, чьи костюмированные фотографии известных и модных личностей украшали обложки глянцевых журналов. Не поскупилась «Атлантида» — Воздвиженская брала за работу умопомрачительные гонорары. Чести запечатления своих ликов на календаре удостоились далеко не все авторы «Атлантиды», а только двенадцать, что называется, самых-самых — конечно, с самыми большими тиражами. Одиннадцать писательниц и всего один писатель, олицетворявший декабрь. Впрочем, и он мужской пол представлял относительно, ибо был нетрадиционной сексуальной ориентации, чего не скрывал ни в жизни, ни в творчестве. Поэтому и на календаре Воздвиженская запечатлела его в образе Снегурочки, чрезвычайно смахивающей на Мерилин Монро — с огромным накладным бюстом, выглядывающим из глубочайшего декольте.

Впрочем, многочисленная публика на декабрь не особенно реагировала. Куда большую популярность снискали июль и август. Июлем была обнаженная Блэди. Воздвиженская сняла ее хоть и через сетку, но крупным планом. Эротическая писательница возлежала с загадочной полуулыбкой Джоконды на освещенном солнцем лугу, и несколько поблекшие, но все еще рельефные ее прелести ласкали ромашки и одуванчики. Выглядело это очень впечатляюще.

Август был по-августовски изобилен. Его олицетворяли пышные формы Анны Гурмановой, наполовину ню, в духе Рубенса. Антураж Воздвиженская решила как фламандский натюрморт. Королеву кулинарных рецептов окружали блюда с горами разнообразных фруктов. Не только фрукты, но даже Гурманова выглядели достаточно аппетитно. Я даже пожалела, что сама не согласилась обнажиться. А ведь меня уговаривали. И чего испугалась? В результате мне достался слякотный октябрь. Я стояла в вихре желтых листьев. Вообще-то красиво. Только меня вот почти не разглядеть.

Потом объявили благотворительный аукцион, все вырученные средства от которого должны были перевести в один из детских домов. Продавались первые десять экземпляров календаря увеличенного формата и, естественно, с автографами всех участников проекта. Торг прошел на ура. Я и не предполагала, что эти календари можно за столько продать. Оставалось надеяться, что вырученные деньги дойдут по назначению. Вообще-то, на мой взгляд, позаботиться о сиротах можно было гораздо проще и эффективнее; денег на проведение презентации ухнули куда больше, чем выручили от продажи эксклюзивных экземпляров календарей. Вот бы прямо перевести их несчастным детям. Но дело то ведь не в них, а в рекламе: издательства, его ведущих авторов, их книг, фотохудожницы и Бог весть чего еще.

Аукцион завершился. Публика потянулась к нам за автографами, правда, уже выборочно. Самые большие очереди выстроились к Блэди, Гурмановой и Генераловой. Ко мне народ, конечно, тоже стоял, но как-то реденько и жиденько. Сама виновата. Надо было обнажиться. Теперь, видно, просто быть автором популярных книг мало. Генералова, правда, тоже для календаря не обнажалась, но у нее были самые большие тиражи, самые лучшие экранизации и самая широкая популярность, которую она успела завоевать еще до того, как писатели превратились в шоуменов, словом, до эпохи писательниц-ню.

Быстро осчастливив своих немногочисленных поклонников, я уже было двинулась в сторону фуршета, когда меня тронули за плечо. Я повернулась и онемела. Передо мной стоял он. Игорь. Мужчина из моих снов, с которым я провела все ночи последнего месяца!

— Я знал, что мы обязательно встретимся, — сказал он.

— Выходит, ты все-таки меня тогда узнал?

— Нет. Я узнал только после того как заглянул в календарь.

— Неправда. Там моего лица совершенно не видно.

— Ладно. — Он махнул рукой. — Узнал, когда ты выступала на сцене.

— Ближе к истине. Пожалуй, поверю. — Я улыбнулась.

— Теперь мне известно, кто ты, и ты уже теперь не потеряешься и никуда от меня не денешься. А то я понял: твоего звонка придется ждать долго. Я уже собирался искать… Признайся, ты карточку мою потеряла или принципиально не звонила?

— Принципиально. — Произнести это оказалось очень нелегко, но все-таки я решила сразу расставить все точки над «i», хотя вся моя суть изо всех сил призывала: «Молчи! Молчи!» — Я не сказала тебе тогда самого главного: в тот день я гуляла на собственной свадьбе.

— Как теперь говорят, у-упс, — ошеломленно выдавил из себя он. — Н-да, случается и такое.

Он не мог скрыть разочарования, даже красивые его глаза вмиг потухли, словно подернулись пеленой. У меня в голове с почти физической болью пульсировало: «Ты сейчас сама все испортила!» Я схватилась за висок.

— Значит, я оказался твоим последним «прости» свободе? — спросил он, глядя куда-то в пол.

— Не знаю, Игорь, — честно ответила я.

Он резко поднял лицо. Оно оказалось почти вплотную к моему. В это время между нами решительно втиснулся Феликс Салаватович. Очень довольный.

— Друзья мои, как удачно! Я вижу, вы сами уже познакомились, и мне нет нужды представлять вас друг другу.

В руках генеральный держал бокал с вином, видимо, уже успел добежать до фуршета.

— А что это вы оба такие скучные? Пойдемте, пойдемте к столу. Там сегодня замечательные омары! — Генеральный смачно причмокнул губами. Видимо, успел уже продегустировать и омаров, однако лишь растравил аппетит, и мощный его организм срочно требовал продолжения банкета. — Пойдемте, пойдемте. — Он подхватил нас с Игорем под руки. — Заодно и о деле поговорим. Под хорошую, так сказать, выпивку и закусочку.

От того места, где мы разговаривали с Игорем, до накрытых фуршетных столов было не так уж далеко, однако, пока мы следовали туда, я успела много всего передумать. Выходит, все-таки дело. Я так и представляла себе хитрую стратегию, разработанную Салаватовичем. Возникает только вопрос: зачем? Что они такого от меня хотят, чтобы прибегать к подобным хитростям? Я вроде и так им пока ни в чем не отказывала. Даже на показательную свадьбу в итоге согласилась. Я ведь им не докладывала, что произошло стечение обстоятельств, и Виталий как раз в это время сделал мне предложение. Но ведь наше странное знакомство с Игорем, тоже, вполне возможно, стечение обстоятельств. Феликс, естественно, мог посоветовать Игорю завести со мной неформальные отношения, в ресторане же мы с ним столкнулись просто по воле случая. В прямом смысле столкнулись, лбами! Однако так как разговор обо мне уже к тому времени состоялся, он не упустил шанса и оперативно завел со мной знакомство. Осуждать я его за это не могла, он повел себя вполне профессионально. И все-таки меня словно ледяной водой окатило. Я же растаяла, как последняя идиотка! Что он теперь, интересно, обо мне думает? И как мы с ним будем вместе работать? Ничего. Поделом мне. Так мне и надо! Хотя… Он ведь явно сейчас расстроился, узнав, что я замужем. Может, намеревался совместить приятное с полезным? И дело провернуть, и романчик покрутить. Тогда, значит, я ему все-таки понравилась! Хотя какое это теперь имеет значение.

— Таисия Никитична, вам белого или красного? — вернул меня к действительности сладкий голос генерального. Глаза его блуждали между мною и Игорем. — Игорь Ратмирович, вы уже рассказали Таисии Никитичне о нашей задумке?

— Да нет. Еще не успел, — кисло отреагировал тот. И, кинув на меня какой-то странный взгляд, добавил: — Вы нас прервали.

— В таком случае, может, я расскажу? — В голосе Феликса появилось даже больше патоки, чем обычно.

«Опасный симптом, — мигом насторожилась я. — Меня хотят обмануть».

— Э-э, видите ли, Таисия Никитична, компания глубоко уважаемого нами Игоря Ратмировича решила заняться производством телесериалов. Это, так сказать, в общем. А применительно конкретно к вам они хотят выкупить права сразу на несколько ваших произведений. Конечно, мы еще на стадии переговоров. Хотели вас подключить, но у вас ведь были такие события. Поэтому решили подождать, пока вы придете в себя.

Он повернулся к Игорю.

— Вы знаете, Таисия Никитична у нас совсем недавно вышла замуж. Можете, кстати, поздравить. Так сказать, приятные хлопоты были.

— Да я в некотором роде уже поздравил, — хмуро бросил тот.

Феликс Салаватович явно ощутил напряжение, однако, не в силах разгадать причину, только еще сильнее засуетился.

— У Таисии Никитичны замечательный муж! Очень талантливый ученый! Кстати, мы с ним один грандиозный проект задумали.

Игорь при упоминании о замечательном муже болезненно скривился, а я навострила уши. Вот так сюрприз! Почему я ничего не слышала о грандиозном проекте? Не говоря уж о том, что не подозревала о контактах Феликса и Виталия без меня. Что они, интересно, задумали за моей спиной?

А из Феликса Салаватовича слова сыпались, как горох из мешка:

— Правда, вас, Игорь, наша задумка с мужем Таисии Никитичны, вероятно, мало заинтересует. Хотя как знать, нынче научно-популярная тематика на подъеме.

Игорь опять скривился, но ничего не сказал. Я же, выдавив из себя сладчайшую улыбку, нежно взяла генерального за локоток и пропела ему на ушко:

— Ох, с этой свадьбой у меня совершенно голова кругом. Забыла, в чем там суть проекта? Напомните, пожалуйста.

Глаза у Феликса заметались как вспугнутые аквариумные рыбки.

— Ну детально-то мы с Виталием Дементьевичем еще не проработали. Давайте потом, а сейчас лучше поговорим о вашем деле. А то Игорь Ратмирович, наверное, торопится.

— Что вы, что вы. Я не спешу, — будто нарочно подыграл мне он. — И научпоп меня действительно очень интересует.

Игорь весьма ехидно покосился на меня. Мигом просек ситуацию и хочет выставить Виталия в невыгодном свете. Вот, мол, нашла себе муженька, который от тебя все скрывает. Я мысленно обругала себя. Зачем надо было начинать такое при Игоре? Спросила бы у Феликса после. А теперь выставила себя на позор.

Феликс уже явно вообще ничего не понимал и лишь растерянно хлопал глазами.

— Ну-у… там… понимаете, — наконец залепетал он. — Серия книг. Физика для детей. В доступной форме. С картинками. Так сказать, в помощь школьной программе.

Глаза у Игоря плутовски блеснули. Может, мне показалось, но вроде он даже подмигнул мне. А потом, напустив на лицо серьезность, повернулся к генеральному.

— Очень занимательно. Этот проект можно подвести под госзаказ. Я вот даже подумал… Вы извините меня, Таисия Никитична. — И вновь плутовской его глаз стрельнул в мою сторону. При всей неоднозначности ситуации меня начал разбирать смех. — Так вот, Феликс Салаватович, может нам пока отказаться от идеи экранизации криминальных мелодрам и сосредоточиться на физике Виталия Дементьевича?

Генеральный спал с лица. Можно было подумать, что над его головой разверзлось небо и Бог самолично показал ему кукиш.

— К-как, к-как вы сказали, Игорь Ратмирович? Мы ведь с вами уже подписали…

«Та-ак, — мотала я на ус. Не подумайте только, будто у меня есть усы, отнюдь. Просто теряюсь в догадках, на что следует наматывать полученную информацию женщине? — Выходит, они без меня уже что-то подписали. Ну, погодите же!»

— Ну это же был просто протокол о намерениях, — своим ответом Игорь отмел мои подозрения. — Слегка изменим направление нашей совместной деятельности.

— Да нет… Я не то, чтобы не… Но Таисия Никитична… Мы это… так рассчитывали… — пробормотал Салаватович и умолк.

Я немедленно про себя отметила, что в моем проекте «Атлантида» очень заинтересована. Значит, денег можно просить по максимуму.

— Таисия Никитична нас простит. — Теперь губы Игоря кривились от смеха. — Вы не расстраивайтесь. — Он тронул меня за руку. По мне словно пробежал электрический заряд, и я вздрогнула. А он спокойно продолжил: — Все равно ведь с вашей семьей будем работать. От перемены мест слагаемых сумма ведь не меняется.

Феликс Салаватович все еще не мог прийти в себя. Наверное, с ним такое происходило впервые. Договориться о выгодном проекте и в одну секунду его потерять, да еще при этом опозориться в присутствии автора.

— Нет, друзья мои, ну как же так? — причитал он. Прямо вылитый король Лир, обманутый вероломными дочерьми. — Ведь до того удачно все складывалось. И вообще, Игорь Ратмирович, сперва посчитать надо. Прибыль-то в разы…

— Вот вы, Феликс Салаватович, пока и посчитайте, — перебил его Игорь. — А мы с Таисией Никитичной, чтобы вам не мешать, пойдем пока потанцуем.

— Потанцуете? Прямо сейчас? — Ошалело уставился на нас генеральный.

— А почему бы и нет? Слышите, музыка играет.

И обняв меня за талию, Игорь увлек меня поближе к сцене, на которой расположился оркестр.

Музыканты играли тихую нежную музыку. Игорь повел меня в медленном танце, крепко прижимая к себе. На какой-то момент я ощутила себя совершенно как там, в ресторане. Перед глазами у меня поплыло и все вокруг перестало существовать. Все, кроме Игоря. Его рук, пьянящего запаха его духов и его прильнувшего ко мне торса. Словно сны мои воплощались наяву. От счастья и неги подгибались колени.

Я пришла в себя от его голоса.

— Таисия Никитична, — жарко прошептал он мне в ухо. — Вы не волнуйтесь. От вашего проекта я отказываться не собираюсь. Просто слегка похулиганил. Видели, что с вашим генеральным теперь делается?

— А что, так выгодно? — в тон ему отозвалась я. И на меня вдруг накатило раздражение. Кто позволил ему над нами так издеваться? — Так выгодно, что расстаться не можете?

Чуть отстранив меня, он заглянул мне в лицо.

— О-о, я вижу, вы девушка с характером. Что ж, мне такие нравятся. И расстаться действительно не могу. Отвечу честно: даже если бы было совсем невыгодно, и то не расстался бы. Но, к сожалению, выгодно. В общем, не обессудьте. Придется нам с вами в ближайшее время очень много общаться. Даже несмотря на ваше счастливое замужество. Кстати, из популярной физики для школьников тоже может что-нибудь выгореть, я не шутил. Вы не против?

— Разве это имеет значение?

— Решающее. — Это он произнес уже безо всякой иронии. — Вы не против?

— Мне все равно. — Я пожала плечами. — Он испытующе смотрел на меня.

— С чего вы решили, что я собираюсь с вами дружить?

Мы как-то незаметно снова перешли на «вы».

— Из соображений совместной выгоды. — Тон его опять сделался неприкрыто ёрническим. — Раз нам предстоит длительная совместная работа, то придется и дружить.

— Не вижу связи. — Я злилась все сильней и сильней. — Продам вам права, и делайте с моими книгами, что хотите. Никакой совместной работы не потребуется.

— У-у, а я-то надеялся, что вы примете участие в создании сценария. Мы бы тогда встречались, обсуждали, спорили.

— Вдвоем или втроем? — Мне хотелось вырваться от него, убежать, раз и навсегда прекратив эту затянувшуюся комедию.

— Да хоть впятером …

— Вы прекрасно поняли, кого я имею в виду.

— Ну, это уже будет зависеть от вас. Целиком и полностью. Хотя мне почему-то кажется, вы бы с гораздо большим удовольствием встречались со мной наедине.

Я резко оттолкнула его от себя.

— А вам, Игорь Ратмирович, не кажется, что вы наглец и грубиян? Полагаете, что раз будете мне платить, то вам все позволено?

— При чем тут деньги? — Он обиделся. — Да они вообще не мои. Моя работа в том и заключается, чтобы найти их и привести. А сам я не миллиардер, если вы это имели в виду. Даже и не надейтесь. Ну, а наглец… Тут, наверное, вы правы. Спишем на издержки профессии. Вот насчет грубияна не согласен. Я вам не грубил. Только… Таисия Никитична, не обижайтесь, но, по-моему, вам перво-наперво нужно с самой собой разобраться…

— Что вы имеете в виду?

Я произнесла это несколько смущенно, поняв, что действительно хватила через край, а Игорь-то, по сути, прав. У меня и впрямь в душе полный разгром.

— Я имел в виду… — он чуть помолчал. — Понимаете, я не хочу ничего разрушать, чтобы вы потом горько не пожалели. Вы должны сами решить…

— Что вы имеете в виду? — машинально, как попугай, повторила я.

— Да прекрасно ты все понимаешь.

Он схватил меня за плечи и крепко сжал. У меня снова поплыло перед глазами.

— Тебе нужно решить, нужен тебе этот проклятый замечательный муж или ты все-таки совершила ошибку, выйдя за него? Потому что если это так, ты должна в этом себе признаться, пока не поздно.

Не зная, что ответить, я лишь растерянно лепетала:

— Вы… ты…

— Я подожду. Я умею ждать. И давай сразу условимся: никакого отношения к нашей совместной работе это не имеет. Если я тебе не нужен, действительно просто продашь права, и никакой необходимости в наших встречах больше не будет.

К нам подлетел озабоченный Феликс Салаватович.

— Игорь, я все же хотел бы у вас…

— Не переживайте, — Игорь похлопал его по плечу. — Свершилось чудо: Таисия Никитична меня уговорила, и я все-таки решил заняться ее проектом. А сейчас вынужден извиниться и откланяться. Теперь я и впрямь опаздываю.

Последовала немая сцена.




Глава VIII


Дома я никак не могла успокоиться. Первым моим побуждением было сразу по возвращении устроить Виталию допрос с пристрастием по поводу игр за моей спиной. До сих пор он такого себе не позволял и подробно делился всеми своими планами. Даже такими, которые, вроде, впрямую меня не касались. Кажется, я опять что-то в нем проворонила. Виталий и в этом плане изменился. Я ничего не имела против его намерения что-то написать и опубликовать. Наоборот, замечательно. Он человек талантливый, известный в своей области, физику обожает и преподает замечательно. Кому как не ему такой проект поднять. Я нисколько в нем не сомневалась. И то, что Виталий предложил осуществить свой замысел в «Атлантиде», вполне логично. Там его знают. Пусть даже в качестве моего мужа, но он ведь со всей верхушкой знаком. Естественно, он предпочел пойти к ним, а не к каким-нибудь посторонним. Но почему мне-то ни словом не обмолвился? В какое положение он меня поставил? Я сегодня чуть со стыда не сгорела! И еще неприятнее, что Виталий явно попросил Феликса ничего мне не говорить. Тот ляпнул лишнее, а как потом юлил! Даже от одного воспоминания мне стало противно. Я живо вообразила, как в «Атлантиде» все это обсуждали. Мол, вот вам и идеальная семья. Мужик-то тихоня тихоней, а в свою сторону одеяло тянет. Может, вопрос в деньгах? Виталию для чего-нибудь потребовалась крупная сумма, а одалживаться у меня не захотел? Но для чего? Наши траты мне вроде были известны. Большую часть своих заработков Виталий по-прежнему отдавал первой жене и сыну, а жить мы продолжали в основном на мои гонорары. Каких-то кардинальных приобретений на ближайшее время у нас вроде бы не планировалось. Может, кольцо к свадьбе? Оно было дорогим, и Виталий купил его сам…

Мне сделалось очень стыдно. Как я могла! Деньги Виталию понадобились на меня. Ему было неловко делать мне предложение без кольца, а обычных заработков не хватало. Вот он и проделал все тайком. Какое счастье, что Виталия еще нет дома, и я с порога, в запале, не наговорила ему кучу гадостей. Человек для меня старался, а я, не разобравшись, облила бы его грязью. Нет, я вообще по этому поводу ничего ему не скажу. Когда захочет, скажет сам. Полагаю, он дожидается выхода первой книги, чтоб сделать мне сюрприз.

С другой стороны, Феликс-то наверняка сообщит ему, что проговорился. Мог и уже сообщить. Позвонил Виталию на мобильный. Если так, а я стану прикидываться, будто ничего не знаю, выйдет еще хуже. Значит, придется сказать. Ну и ладно. Мне вдруг стало легко. Объявлю ему, что узнала и очень за него рада.

Успокоившись на этот счет, я расстроилась по другому поводу. Почему этот Игорь так на меня действует? Стоит ему появиться, и я, полностью потеряв голову, начинаю творить глупости. Ну просто гипнотическое воздействие. Что со мной происходит? Почему я фактически поддержала издевательства постороннего незнакомого человека над моим мужем? Как он вообще посмел? Какое его дело? И что ему вообще от меня надо?

Никакой лишней прибыли от более тесного знакомства со мной ему ведь не светит. Значит, я все-таки интересую его как женщина. Тут я вспомнила, что этот нахал мне посоветовал в первую очередь разобраться в себе. Иными словами, решил, что я в него влюблена, но мучаюсь из-за наличия мужа. Самого Игоря, видимо, наличие у меня мужа совершенно не смущает. С другой стороны, известие о моей свадьбе его не обрадовало. Однако и после этого у него явно не возникло сомнений в моем к нему расположении. Это что же выходит? На роже у меня написано, что он мне по ночам снится?

Щеки мои пылали. Хорошо еще, что я одна, и никто меня не видит! Нет, эту историю надо как-то завершать. Иначе добром не кончится. Если Виталий узнает… Мне даже страшно было вообразить последствия. Что я делаю? У меня муж, который так обо мне заботится. Из кожи вон ради меня лезет. Что мне еще нужно от жизни? Что за характер у меня дурацкий! Ну почему, когда у меня наконец по всем направлениям все наладилось, меня немедленно потянуло в опасную авантюру? Кто он такой, этот Игорь? Свалился как снег на голову и хочет испортить все, ради чего я так старалась! Из-за него я последний месяц даже писать не могу. А вдруг вообще больше не смогу? Вдруг я «исписалась»?

Из жара меня резко бросило в холод. Если я исписалась, это конец! Я ведь больше ничего не умею. Не идти же опять лаборанткой на кафедру. Я живо вообразила себе ехидную физиономию Эммы Никифоровны. Это будет часом ее торжества. В моих ушах почти наяву зазвучал голос матери: «Процветание не вечно!» С другой стороны, я уже написала столько, сколько иные классики сделали за всю жизнь. Неудивительно, что у меня кризис жанра. Да. Но я-то не классик. Их будут издавать и издавать, а меня, если я перестану делать хотя бы по новой книге в полгода, тут же забудут. И старое переиздавать перестанут. Свято место пусто не бывает. Кумиры меняются быстро. Сошел с дистанции — с глаз долой, из сердца вон. Заклюют, затопчут, забудут. А я уже не могу по-другому. Вот сейчас возьму себя в руки, сяду и напишу следующую главу. Назло всем!

Виталия все еще не было. Я включила компьютер. Экран укоряюще мерцал, но я не могла придумать ни фразы. Перечитала главу, на которой застопорилась. Не помогло. Разрыдавшись, я упала на кровать и уткнулась лицом в подушку.

Там меня и нашел вернувшийся наконец муж.

— Тасенька, на презентации что-нибудь случилось? Тебя обидели?

Его холодная с мороза рука нежно гладила мои волосы. Я зарыдала еще сильнее.

— Выкинули твою фотографию из календаря?

У меня от возмущения даже высохли слезы.

— Естественно, нет. Как ты мог такое подумать! Ерунда какая. Можешь сам полюбоваться. — Я указала на стол, куда бросила по приходе домой календарь. — Я там вся в листьях.

Он немедленно пролистнул календарь, нашел меня, одобрительно хмыкнул, затем, отвернув несколько листов назад, полюбовался на Блэди и Гурманову, после чего спросил:

— Ну и чего ты тогда рыдаешь? По-моему, горевать следует этим двоим. — И он помахал у меня перед носом обнаженной Блэди.

— Да что ты вцепился в эту ерунду! — К горлу у меня опять подступили слезы. — Я исписалась. Совсем исписалась! Не могу больше! Вообще не могу!

Он вздохнул, лег рядом со мной и ласково произнес:

— Это я виноват. Надо было все-таки нам вместе с Лялькой и Толей поехать в Италию. Устроили бы настоящее свадебное путешествие. Ты бы переключилась, новые впечатления. Вот только по времени больно неудобно получалось.

Его голос звучал так успокаивающе, что я перестала плакать. Милый, близкий, родной человек, у которого я всегда нахожу сочувствие. Мне сделалось легче.

— Наверное, лучше нам было перенести свадьбу на студенческие зимние каникулы, — сказала я. — Тогда бы тебя точно отпустили.

— Ну уж переносить… В «Атлантиде» бы не поняли. Им для рекламной кампании нужно было раньше.

— Плевать на «Атлантиду».

Виталий вздохнул.

— Плевать на них мы не можем себе позволить. Они наши кормильцы.

— Это я кормилец, а не они, — возразила я.

— Может, в чем-то ты и права, но это ничего не меняет. Как и свадьба в конце января. Устала-то ты сейчас. И отдых требуется сейчас. Слушай, Тася. Съезди куда-нибудь. Я вырваться никак не могу. Ничего. Одна отдохнешь. Или уговори какую-нибудь знакомую для компании.

— С удовольствием бы поехала, но с тобой, в крайнем случае, с Лялькой. Но ты не можешь, а Ляльки нет. Что я на отдыхе стану делать одна? И вообще, я не для того выходила замуж, чтобы отдыхать в одиночестве.

— Глупости какие. Не ходить же нам теперь везде парочкой только из-за того, что поженились. Мало ли какие обстоятельства случаются.

— Месяц как поженились, а ты меня уже одну из дома выставляешь, — возмутилась я. — Надоела? На свободе пожить захотелось?

— Какая свобода? — Он засмеялся. — Вот отправлю тебя, а к себе Егора возьму пожить в воспитательных целях. А то он, во-первых, несколько подразвинтился, а во-вторых, у них с матерью очередной конфликт. Переходный возраст.

Мне стало обидно.

— Значит, решил меня выпихнуть, чтобы заняться сыном. А разве при мне нельзя? Возьми его на недельку.

— Ты и так вся на нервах. А с ним вообще работать не сможешь. Да и парень уже стал большой. Тесновато нам будет здесь втроем целую недельку-то.

— В тесноте, да не в обиде, — усмехнулась я.

Мне было хорошо в этой квартире. Она всегда нравилась мне, потому что была памятью о бабушке. Да и мы с Виталием вдвоем как-то помещались. Большую часть дня я вообще сидела одна. Однако насчет Егора он прав: втроем нам и впрямь окажется тесновато. А вдруг Виталий мне таким образом намекает, что ему теперь тоже нужно место для работы? Не у себя же в институте он станет писать книжки. С другой стороны, готовится же он к своим лекциям на кухне. И диссертацию тоже начал там же. Или ему уже так не нравится, и он теперь хочет работать в отдельной комнате? Ведь если Егор у нас начнет жить по нескольку дней, у Виталия вообще никакого места в доме не будет. Вот, наверное, сейчас он все мне и объяснит.

Однако он начал совсем о другом:

— Тася, ты уже очень известная писательница, к нам журналисты постоянно приходят, а ты их принимаешь на кухне, потому что в комнате у нас и кабинет, и спальня. Если бы хоть раскладной диван поставили, но ты ведь сама настояла на кровати.

— От спанья на диване у меня болит спина, — напомнила я. — А кухня у нас большая, и никто пока не жаловался. Может, ты, конечно, и прав. Тесновато нам становится. Но это бабушкина квартира, и я ее люблю. Если бы, конечно, к ней можно было прирастить еще комнату, но ведь не получится…

— Соседи рядом как раз собираются переезжать из двухкомнатной, а ее продают.

Я с недоумением уставилась на него.

— Откуда ты знаешь?

— Разговор в лифте случайно услышал. Представляешь, сумей мы объединить эти две квартиры, у нас получилась бы одна, но огромная. И места бы всем хватило, и бабушкину бы не пришлось продавать. У тебя, Тася, появился бы отдельный кабинет, как у настоящего писателя.

«Получается, я, по его мнению, не настоящий писатель, — невольно отметила я про себя. — А квартиру будем покупать на мои денежки. Тоже, что ли, не настоящие?» — А ты не узнавал, сколько соседи хотят за свою двухкомнатную? — поинтересовалась я.

— Нет, но могу выяснить, — с большой готовностью откликнулся он.

— Кстати о деньгах! — На меня снова накатила тоска. — Если мои мозги не выйдут из ступора, то какая уж тут квартира. Вообще надо думать, как жить дальше. Виталий, чтобы купить квартиру, мне нужно работать. Сейчас такие цены. Ухнем на нее все накопления, а дальше что?

— Да не волнуйся. Начнешь ты работать, начнешь. Съездишь сейчас отдохнуть, месяц отсрочки Феликс тебе предоставит. Неужели не договоритесь. Да они и два дадут, если попросишь. Маленькая? Не понимаешь? Теперь ты уже можешь диктовать свои условия. Никуда они не денутся. Ты их бренд.

— У них еще целый календарь брендов, — я никак не могла успокоиться.

— В своей нише ты главная, — уверенно заявил он. — Остальные тебе в подметки не годятся.

Ох как он стал разбираться, снова невольно отметила я про себя. А еще недавно совершенно не интересовался моими издательскими делами и ничего в них не понимал. Генералову от Гурмановой уж точно не отличал.

— Так что, Тася, вытри слезы. Все у нас будет нормально, — продолжал он. — Вопрос с квартирой беру на себя. Схожу к соседям, погляжу, в каком она состоянии, выясню цену и в какие сроки они собираются уезжать. Ты же подумай, куда хочешь поехать. Я бы порекомендовал теплое море, солнце, а то у тебя явно зимняя депрессия. А когда я все выясню у соседей, думаю, осуществлю это в ближайшие два дня, не хочу откладывать, иначе вдруг упустим, то тебе доложу, и решишь, насколько для нас реальны их условия.

— Ты, конечно, узнай, упускать такой вариант действительно жалко. Но… Пойми, я не могу ничего решить, пока не удостоверюсь, что по-прежнему могу придумывать новые книги.

— Во-первых, уверен, что сможешь! — бодро воскликнул он. — Абсолютно уверен. Но даже если мы предположим развитие худшего варианта, тебе нечего бояться. Имя твое, вернее псевдоним, раскручено. «Атлантида» нипочем от тебя не откажется, пока ты им приносишь доход. Не сможешь сама писать, найдут тебе «негров». Будешь по их опусам проходиться рукою мастера. Может, денег станут платить чуть меньше, зато и хлопот меньше, а книг больше.

Я остолбенела. Да Виталия ли я слышу? Ведь ровно то же самое мне уже несколько раз, и притом в тех же, примерно, выражениях, предлагал Феликс! Как он выразился, «в целях повышения производительности труда и увеличения количества ваших названий». С Феликсом-то все ясно: соковыжималка она и есть соковыжималка. На то и запрограммирована. Глупо ждать или требовать от нее уважения к овощам и фруктам. Для «Атлантиды» мы, авторы, лишь исходное сырье из которых любым способом нужно выдавить по возможности больше сока, прежде чем выкинешь на помойку оставшийся жмых. Но то, что такое сказал мне мой муж… Неужели он до такой степени презирает мой труд? Или, выражаясь высокопарно, чего я вообще-то ужасно не люблю, мое творчество. Интересно, как бы он отреагировал, если бы я ему предложила нанять «негров», которые сделают за него диссертацию. А что такого? Не столь уж редкое явление… В бытность мою на кафедре я сталкивалась с людьми, которые этим подрабатывали. Тоже, так сказать, бизнес.

И потом, почему это идея с «неграми» стала вдруг носиться в воздухе? Специально для меня? Сперва Феликс, теперь Виталий. Это телепатия или сговор? И еще одно меня поразило: муж так и не признался, что заключил договор с «Атлантидой». Может, конечно, он и собирается преподнести мне сюрприз, но в данной-то ситуации, когда я стала бояться за будущее, на мой взгляд, самым логичным с его стороны было бы рассказать про проект. Мол, не волнуйся, жена, как-нибудь проживем. У меня дополнительные варианты появились. Пусть для начала платят негусто (а я вполне допускаю, что это негусто, хотя мне почему-то казалось, что Виталий не согласится на совсем уж маленький гонорар!), но если потом пойдет… Жили на твои книги, теперь будем жить на мои. Не хочешь писать сама, будешь мне помогать, благо в физике разбираешься… Мечты, мечты… Увы, он не сказал о своем проекте ни слова, а вместо этого строил планы, как можно и дальше эксплуатировать мои имя и популярность.

— Тасенька, ты меня слышишь? Все хорошо, все просто замечательно. И очень ладненько складывается.

Я машинально кивнула.

— Так ты успокоилась? — Этот чурбан даже ничего не почувствовал!

— Да. Ты уговорил меня.

Мне вдруг сделалось омерзительно до тошноты. И объяснять ему ничего не хотелось. Действительно, пожалуй, уеду. Хоть его какое-то время не буду видеть.

— Ты согласна взять «негров»? Вот и умница!

Как он обрадовался! Теперь я не сомневалась, что это было задание Феликса. Выходит, они сговариваются за моей спиной.

— Негров? — Я хотела улыбнуться, но губы мои словно оледенели. — Ну, если только и ты их возьмешь для своей диссертации. Могу их тебе оплатить. Деньги-то пока еще есть.

Он опешил.

— Не понимаю твоего юмора…

— И юмора не понимаешь, и меня не понял, — тихо и зло проговорила я. — Ты уговорил меня не «негров» взять, а поехать отдохнуть. Действительно хочу побыть некоторое время одна. Здесь, ты прав, стало слишком тесно. У меня клаустрофобия начинается. А сейчас я, пожалуй, лягу. Сил нет. Голова болит.

Я очень боялась, как бы он из солидарности тоже не собрался на боковую. Находиться с ним рядом у меня сейчас не было сил. Но он, кажется, понял мое состояние.

— Ты ложись, а я, пожалуй, еще на кухне поработаю. Отдыхай, Тася. Завтра обсудим, куда ты поедешь.

— Завтра у меня еще с утра журналистка. Интервью для гламурного журнала.

— Откажись или перенеси.

— Неудобно. Во-первых, они со мной договаривались заранее, а потом девочка-журналистка-то не виновата, что у меня теперь нет настроения. А интервью из номера вылетит — у нее наверняка неприятности будут. Лучше уж отделаюсь и со спокойной совестью уеду.

— Как знаешь. — Он разговаривал со мной, стараясь ни по какому поводу не возражать, словно я была тяжело больна.

В данном случае, меня это вполне устраивало. Я сразу провалилась в сон.

Всю ночь я падала в темную бездну. Когда гибель казалась неминуемой, меня вдруг подхватывали сильные, но ласковые руки. А потом все повторялось сначала. И вновь те же руки приходили на помощь. И хотя я ни разу не смогла увидеть лица своего спасителя, я была совершенно уверена: это Игорь. И несмотря на леденящий ужас повторяющихся падений, замирала от счастья: он любит меня, бережет, его руки всегда придут мне на помощь.

Увы, пробудившись, я с горечью осознала, что ночь ничего мне не принесла. Все вчерашние проблемы и сомнения остались со мной. Они никуда не делись, и их предстоит решать. Но прежде следовало еще разделаться с журналисткой.

Явилась действительно совсем молоденькая девочка. Юное создание, огромными наивными глазами взирающее на меня как на Мафусаила и небожителя одновременно. На каждый из заданных мне вполне стандартных вопросов она явно ждала невероятных откровений и рецептов, которые могли бы помочь читательницам и даже ей самой изменить к лучшему свою жизнь.

Больше всего она спрашивала о счастье. Как найти его, удержать, как добиться гармонии между личной жизнью и творчеством? Нашла подходящее время! Хотя, с ее точки зрения, конечно, это был самый подходящий момент. Еще бы! Месяц после свадьбы с любимым человеком, с которым я прожила уже несколько лет. Знала бы она, какой разлад творится у меня в душе! Какая уж тут гармония…

Мне хотелось, глядя в ее прекрасные чистые глаза, крикнуть: «Милая девушка, не выходи никогда замуж! Не верь этим сладкоголосым сволочам-мужикам. Верь только себе. И вообще, живи в свое удовольствие, плюй на все вокруг!» Решись я ей это высказать, вероятно, хоть одна женская судьба была бы спасена.

Но я, естественно, соблюдала приличия, лихорадочно придумывая банальнейшие ответы на столь же банальнейшие вопросы, которые, тем не менее, для многих являются вопросами жизни и смерти.

Вот, например, как удержать любимого? Вопрос тривиальный до крайности, однако для скольких он самый животрепещущий! Если честно, то надо бы ответить: а зачем удерживать, если он рвется тебя покинуть? Насильно мила не будешь. Бежит, значит ему с тобой плохо. Конечно, можно разобраться в причине, поломать себя, пытаясь ему угодить. Компромиссы необходимы, никто не спорит, но коренная ломка себя — это самоуничтожение, да и желаемого результата она, скорее всего, не принесет. Так или эдак, рано или поздно он все равно от тебя убежит. Так что, не тратя сил на него, лучше используй их, чтобы найти действительно своего человека, который примет и полюбит тебя такой, какая ты есть.

Но не могла же я прямо вот так. Гламурный журнал ожидал от меня другого. И я, презирая себя, пустилась в рассуждения на тему серьезных компромиссов, с помощью которых вы убедите любимого, что лучше вас для него никого нет на свете.

Или другой вопрос. Как найти своего единственного? Я-то откуда знаю? У Ляльки спросите. Правда, и у нее их, считая Толю, уже набралось пять штук, а мне вообще их искать не приходилось, вечно сами на меня как-то сваливались. Подходили, стукались лбами, как Игорь, или спрашивали дорогу в деканат, как первый мой муж, или просто знакомились: здравствуйте, я такой-то, напечатайте мне, пожалуйста, объявление, — как это сделал Виталий. А потом пошло-поехало. И какой тут дашь совет? Сидеть и ждать? Тоже глупо. Тем более, нет у меня теперь уверенности, что Виталий — мой единственный.

Девушке я, конечно, ответ наговорила. Складно так получилось, она только глазами хлопала. А мне было немного стыдно: обманываю и ее, и читательниц, да и себя, в общем, тоже.

Вопрос, как совместить напряженную творческую работу с домашними обязанностями тоже застал меня врасплох, но в тупик не поставил. На него я решила ответить честно: заботы по дому взял на себя муж. Глаза у девушки хищно блеснули, и я, немедленно поняв, что изрядно подпортила жизнь какому-то молодому человеку, на которого попытаются взвалить все хозяйство, спешно оговорилась: «Думаю, не с каждым мужем так получится, просто Виталий относится к редкому типу мужчин, любящих домашнюю работу». Может, мне показалось, но девушка после этого чуть погрустнела.

Выпроводив корреспондентку, я принялась думать, куда уехать. С одной стороны, хотелось подальше. С другой — далеко ехать лень. На теплом море я, конечно, отдохну, но потом буду долго приходить в себя. Все-таки смена климата. И в работу войти после длительного перерыва всегда трудно. Нет, лучше куда-нибудь поближе, и все же попробовать поработать, а не только отдохнуть. К тому же я стремилась уехать по возможности быстрее, не дожидаясь оформления каких-нибудь туров или поисков подходящей путевки. И я остановила выбор на собственной даче.

Она была теплой, с центральным отоплением, водопроводом и канализацией. Дачу строил еще дедушка. Теперь она принадлежала нам с мамой напополам. Потому мы с Виталием так редко там и бывали. Чтобы с родительницей лишний раз не ссориться. Любая моя попытка провести какие-то изменения в доме, например, косметический ремонт, вызывала у нее бурный протест. Поэтому дачу мы в основном сдавали, и пока я не начала зарабатывать книгами, она, можно сказать, нас кормила. В девяностые мы без нее, наверное, не выжили бы. И я, и мама, и бабушка.

К счастью, в этом году мы, наконец, решили дачу не сдавать. Вот и отлично. Поеду туда. Отопление включено, сторож за ним присматривает. Значит, мне остается только собрать продукты, вызвать такси — и в путь. Не хочу, чтобы Виталий меня отвозил. Сама доберусь. Сегодня прикину, что мне надо, куплю самое необходимое, в конце концов, в поселке есть какой-никакой магазин, соберу вещи. А завтра, когда Виталий уйдет на работу, уеду. Даже говорить ему заранее не хочу, чтобы не спорить. Начнет еще отговаривать, предлагать свои варианты. Или решит отвезти меня в выходные. Потом живи с ним там два дня. И Егора еще прихватит. А я никого не хочу видеть. Уеду и оставлю записку. И не скажу, что на нашу дачу уехала. Просто напишу, что неожиданно подвернулась горящая путевка в подмосковный дом отдыха. Иначе с Виталия станется: в гости нагрянет. Вот уж спасибо — не надо!




Глава IX


Я правильно сделала, что уехала. Два дня подряд, отключив телефон, я спала и гуляла. Еще я, конечно, ела, но мало — готовить было лень. А еще я жгла камин. Устроившись в огромном кожаном кресле деда и глядя на яркие оранжевые языки пламени, я размышляла о хаосе своей жизни. Огонь с малых лет меня завораживал и успокаивал. Вот и теперь, уехав, прервав всякую связь с городом, отдалившись от мучивших меня проблем, я наконец обрела способность спокойно взглянуть на них как бы со стороны.

Тишина. Засыпанный снегом сад. Снег шел и шел. По утрам мне приходилось прокапывать дорожку к калитке. Можно было, конечно, попросить сторожа, но мне доставляло удовольствие делать это самой. Давно забытое ощущение радости физического труда, когда потом гудят руки, а тело наливается бодростью и энергией. И как замечательно после этого, вернувшись в дом, выпить кружку горячего какао! Я словно вернулась в детство.

Проблемы, казавшиеся мне неразрешимыми, будто растаяли. Ну что, в конце концов, страшного происходит? У меня есть муж, работа, успех. Мы все здоровы, даже мама еще такая крепкая, по-прежнему работает и полна сил. Да, Виталий, конечно, сильно изменился, но ведь все люди с годами меняются. И я наверняка изменилась. Это естественно. Наверное, надо просто относиться друг к другу терпимее и стараться понять. Приеду — поговорим с Виталием по душам. Пока я к этому еще не готова.

Чем больше я таким образом размышляла, тем мне становилось яснее: я сама загнала себя в угол. Беспрерывной работой, как на конвейере, да еще эта свадьба. Кстати, психологи считают, что выход замуж вызывает стресс, не меньший, чем похороны близких.

Напряжение копилось и копилось, и в результате выбило меня из колеи. Голова забастовала, работа застопорилась, все мое существо вопило о помощи.

Замечательно, что я удрала именно сюда, а не в какой-нибудь санаторий с чужими безликими интерьерами. Как целительно возвращение в детство! Я вдыхала родной запах старого дома, трогала вещи, которые жили здесь уже много-много лет и помнили меня еще совсем маленькой, и комок внутри меня разжимался.

На третий день произошло настоящее чудо. Мои герои ожили! Я включила компьютер. Работа пошла. Я снова могла писать. Какое счастье! Я работаю!

Еще день спустя я решилась включить мобильник и позвонила Виталию.

— Со мной все в порядке. Я отдыхаю.

— Где ты? — принялся вопить он в ответ. — Мы все тут едва с ума не сошли.

— Я же оставила записку.

— Да, но почему ты не сообщила, куда едешь? Нам было совершенно непонятно, где тебя искать.

— Кому «нам»? — мне стало интересно.

— Мне, Феликсу, маме твоей, наконец!

— Маму-то зачем тревожил?

— Она сама позвонила. В каком виде ты меня выставила? Пришлось признаться, что я не в курсе, где моя собственная жена. А мобильный твой не отвечает. Я даже Ляльке в Италию позвонил, но ты и ей ничего не сказала. Где ты находишься?

Мне даже стало его жалко. Он и впрямь попал в унизительное положение. Хотя мог бы и соврать. Назвал бы любое курортное место, куда я якобы уехала. В любом случае я решила и дальше хранить тайну своего уединения. Мне было хорошо одной, и я панически боялась, как бы его приезд не разрушил моего рабочего настроения.

— Виталий, я не скажу тебе, где я. Мне еще нужно время, чтобы окончательно прийти в себя. Но могу тебя обрадовать: мне снова пишется.

— Правда? — в его голосе послышалось облегчение.

— Да. Мне уже практически весь роман ясен. Неожиданно все линии сложились. Осталось только написать.

— Очень рад. — Голос его вновь посуровел. — Только не понимаю, почему ты скрываешь от меня свое местопребывание?

— Виталий…

Он перебил:

— Мало ли что случится, а я не знаю, где ты.

— Здесь со мной ничего случиться не может. А если тебе от меня что-нибудь понадобится, звони в любое время. Я больше не стану телефон выключать.

— Все-таки…

— Нет, Виталий, — отрезала я.

— Боишься моего незапланированного визита?

Я понимала: он оскорблен, но ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось сохранить свое убежище в тайне и почему-то страшно было даже подумать, что он сюда нагрянет. Меня просто в дрожь бросало от одной этой мысли, но я надеялась, что как раз одиночество и время меня вылечат, и время необходимо было выиграть.

— Виталий, не будем ссориться. Вот напишу роман и приеду.

— Ты там не одна? — вдруг глухо осведомился он.

— Не говори глупостей. Я совершенно одна. — Мне стало смешно; оказывается, он еще способен ревновать. — Между прочим, Виталий, идея об одиноком отдыхе принадлежала тебе. Очень, замечу, здравая, спасибо за мудрый совет. Теперь тебе остается набраться еще немного терпения. А кстати, как там Егор? — нашла я удобный предлог перевести разговор на другое. — Он у нас?

— Нет пока. Не до него было. Я тебя разыскивал.

— Можешь спокойно его забирать. Недели две уж точно тут пробуду. Целую. Пока. Звони.

И, не дождавшись его ответа, я отключилась.

Я радостно погрузилась в работу. Отвлекал меня от нее только телефон. Все хотели непременно лично убедиться, что я жива и здорова, однако как только все в этом удостоверились, звонки почти прекратились, и я облегченно вздохнула.

Работа, прогулки, местный продовольственный магазин, в это время года почти без покупателей. Замечательно. Именно то, что мне требовалось. Лишние расспросы были мне совсем ни к чему.

Я ни с кем не общалась, разве что поселковый сторож иногда заходил проведать. Но это как бы не в счет. И я упивалась покоем и свободой. Из Италии возвратилась Лялька. Полная впечатлений, пылающая от любви к Толе, она рвалась нагрянуть ко мне с подарками. Но даже ее, ближайшую подругу, мне сейчас совсем не хотелось видеть. Может, все объяснялось моей завистью к ее счастью? Задавая самой себе этот вопрос, я не могла ответить на него однозначно и лишь понимала, что совершенно не в состоянии слушать Лялькины рассказы взахлеб, где через каждое слово упоминается Толечка с его высочайшими как духовными, так и физическими достоинствами.

То есть за Ляльку-то я была рада, но внимать ее откровениям удовольствия не доставляло, и даже ей я не призналась, где нахожусь. Она обиделась. Кажется, даже сильнее Виталия. Еле отговорилась, сваливая на книгу. Мол, она так хорошо пошла, боюсь отвлекаться, чтобы не сбиться. Но чем скорей я ее закончу, тем скорее мы увидимся. И Лялька неохотно, но смирилась.

— Раз здесь ничего личного, так уж и быть. Подожду. Но все-таки я чего-то не понимаю. Ну-ка, Таська, как на духу: скрываешь от меня что-то?

— Ровным счетом ничего, — заверила я. — Просто мне надо было отдохнуть, а теперь гоню роман.

Впрочем, она и дальше продолжала звонить, ежедневно информируя меня о московской жизни. Где они с Толей были, кого из общих знакомых видели, куда ходили. Этого мне было вполне достаточно для иллюзии сохраняющейся связи с миром. И книга моя успешно продвигалась все дальше и дальше.

Через неделю мне позвонил… Игорь.

— Здравствуйте, Таисия Никитична, — бодро начал он. — Что поделываете? Чем занимаетесь?

— Очень важным делом! — в тон ему откликнулась я. — Можно сказать, коммерческой важности. Изобретаю новый способ применения туалетной бумаги.

— Необычайно занимательно и высокодуховно! — Он прыснул. — Я совершенно заинтригован. Но позвольте узнать, чем вас не устраивает традиционный способ применения?

— Своей, если так можно выразиться, малой эстетичностью.

— Боюсь, не очень вас понял. Нельзя ли поподробней? А то тема уж больно интересная.

Я не выдержала и расхохоталась.

— Раз вам так уж интересно, извольте. На самом деле все очень просто. Может, конечно, я раскрываю глубокую коммерческую тайну, но вы свой человек.

— Мне, Таисия Никитична, смело можно доверить любую тайну, даже про туалетную бумагу, — раздался в трубке его заговорщицкий шепот.

— Ладно, иду с вами в разведку. «Атлантида» выдала мне наряд на «продакт плейсмент». Знаете, что это такое?

— Естественно. Эдакая ненавязчивая реклама товаров народного потребления в кинофильмах, телесериалах…

— Ага. И в книгах. Герой хватает топор, чтобы зарубить врага, но топорик у нас не простой, безымянный, а какой-нибудь известной фирмы. В кино клеймо покажут, а в книге пропишут название.

— Понятно. Тогда перед вами задачка. Туалетная бумага вещь специфическая.

— А мне, по условиям, надо упомянуть ее не меньше трех раз. Первый раз я ей промокнула кошачью лужу, второй — ребенок героини таскал бумагу в школу, нажевывал из нее шарики и плевался через трубочку в одноклассников.

— Оригинально, — одобрил Игорь. — И что, этот милый мальчик, плюясь, каждый раз восклицал: «Лучшие шарики из бумаги…» Как она у вас там называется?

— Неважно! И ничего он не восклицал, а маму попросил покупать теперь только бумагу этой марки. Другой, мол, плюется хуже.

— Чудный парень. Узнаю себя в детстве. Только я бы не стал говорить маме. Но, с другой стороны, какой же тогда «продакт плейсмент»?

— Вот вам смешно, — простонала я, — а мне еще третье появление проклятого «продакт плейсмента» изобретать.

— А если прямо по назначению? — посоветовал он.

— Дудки. В договоре прописано, что пропаганда прямого назначения настоятельно не рекомендуется.

— Таисия Никитична, зачем вы вообще на это согласились? Такой творческий человек, и занимается такой ерундой. Как-то у меня это с вами не вяжется.

— Да они пункт мне в договор внесли, не предупредив, а я не заметила и подмахнула.

— Договора, дорогая, надо читать, иначе смертный приговор себе подпишите.

— Теперь научена горьким опытом. А потом еще один немаловажный фактор, дорогой Игорь Ратмирович, за это деньги довольно приличные платят. Мне они сейчас не помешают.

— Хоть выбирайте в следующий раз для рекламы что-нибудь более приятное.

— Я выбирала, во-первых, из того, что осталось, а во-вторых, в чем была уверена. Деньги деньгами, но не желаю обманывать читательниц и навязывать им всякую гадость. Мне вот средство для похудения предлагали. Не сказать, чтобы вредное, но знакомые мои пробовали и потом из дома выйти боялись.

Игорь фыркнул:

— Что, до того исхудали, что страшно смотреть? Последняя стадия дистрофии?

— До этого не дошло, но есть им стало опасно. Любой проглоченный кусочек организм тут же перерабатывал и выбрасывал.

— Таисия Никитична, вы совершили непростительную ошибку. Реклама этого средства чрезвычайно эффектно сочетается с вашей туалетной бумагой. Правда, она бы тогда использовалась по назначению, а по контракту вам это не разрешено. И для средства для похудения вышла бы скорее антиреклама. Ой, — спохватился он. — Тема у нас с вами получается какая-то чересчур интимная. Лучше расскажите, какую продукцию вам еще предлагали? Из более интересной.

— Колбасу «Дедушкина радость».

— О-о! — восхитился он. — Чего же вы отказались?

— Как раз взяла. Ее и упомянуть-то требовалось лишь один раз. К тому же я ее пробовала. Вполне нормальная. В магазине на название купилась.

— И в вашем романе ее поедал беззубый дедушка?

— Не угадали. Кошка. Она всю ее с аппетитом съела, а потом напрудила лужу, которую моя героиня и вытерла вышеуказанной туалетной бумагой. Кстати, бумага тоже очень хорошая и мягкая.

— Да нет, колбасу лучше бы дедушке поручить, — заспорил он. — Вдруг вас теперь оштрафуют. Мол, колбаса годится только для кошек.

— Ах, Игорь Ратмирович, как далеки вы от народа. Дедушка старенький любую колбасу слопает, а избалованная домашняя кошка — только хорошую. Гадость есть не станет. Так что мой выбор точнее.

— Мудро, — признал он свое поражение. — Ну да Бог с ней, с рекламой. Что вы помимо этого-то поделываете? Понимаете, надо бы встретиться по нашему с вами будущему проекту. Возникли кое-какие вопросы.

— Встретиться с вами и с Феликсом? — Я насторожилась.

— Как раз наоборот. Я хочу предварительно с вами встретиться как раз без Феликса. Это очень важно.

— Ну вот закончу книгу, вернусь в Москву…

— А вы не в Москве?

— Скажем так, в Подмосковье.

— А-а. Медовый месяц… — Голос его поскучнел.

Сама не знаю почему, но мне захотелось немедленно его разуверить.

— Я тут совершенно одна.

— В медовый месяц! — голос его вновь обрел ехидные интонации.

— Медовый месяц давно прошел. Я тут работаю.

— Так давайте я к вам подъеду, чтоб ваше время не тратить.

— Вас Феликс ко мне подослал?

— Тася, при чем тут Феликс?

— При том, что я здесь ото всех скрываюсь. И от Феликса, и от мамы, и даже от мужа.

— Интересный поворот.

— Вы сами мне велели подумать.

— И что ты надумала?

— Пока ничего. Работаю.

— Тася, я никому не скажу ни слова, но поговорить мне с тобой надо.

Если честно, я испугалась. За последнюю неделю я почти не вспоминала о нем. Он наконец перестал мне сниться, и я подумала, что избавилась от этого наваждения. Но стоило ему позвонить, и я превратилась во влюбленную тринадцатилетнюю школьницу. Сердце бешено колотилось, руки вспотели, лицо пылало. А главное, я с ужасом сознавала, что он единственный человек, которого хочу здесь видеть. Ляльку и ту не хочу, а его хочу. Человека, с которым встречалась всего два раза в жизни, да и то мельком. Зачем, зачем мне это надо? Я только-только сумела успокоиться и прийти в себя.

В трубке послышался смех:

— Таи-исия Никитична, не бойтесь меня. Я вас не съем и даже не укушу. Приеду, поговорим, и уеду. Диктуйте адрес. Ну не узнает ваш муж, где вы прячетесь.

И я, не веря собственным ушам, словно со стороны услыхала, как мой голос диктует Игорю адрес старого дачного поселка.

— Что-нибудь привезти? — спросил он.

— Совершенно излишне, — ответила я. — У нас тут вполне приличный магазин.

Мы договорились, что, добравшись до поворота с шоссе, он позвонит, и я его встречу у въезда на территорию. Зачем ему зря плутать по поселку?

Дождавшись звонка, я вышла и встала у шлагбаума.

— Тася! — почти сразу окликнули меня. — Как же давно я тебя не видела!

Ко мне приближалась Галина Филипповна, чья дача располагалась на углу нашей улицы. Она знала меня с детства и дружила с моей бабушкой.

— Поздравляю! Говорят, ты замуж вышла? — Она пристально оглядывала меня с головы до ног.

Я кивнула.

— Давно пора. Вот бабушка бы твоя порадовалась, Царствие ей небесное. Читаем, читаем твои книжки. Очень нравится. Еще писать будешь?

— Пишу, пишу, — прокричала я ей в ухо; она еще при жизни бабушки была глуховата.

— А стоишь-то тут что? Ждешь кого-нибудь?

— Да! — снова крикнула я.

Тут у ворот остановилась машина. Из нее высунулся Игорь. Помахав ему, я нажала на кнопку. Шлагбаум поднялся. Въехав на территорию, Игорь выскочил из салона, чмокнул меня в щеку и поклонился Галине Филипповне.

— Тася, — кивнул он в сторону магазина. — Секундочку. Забегу сигарет купить, а то у меня по дороге кончились.

Галина Филипповна проводила его завороженным взглядом.

— Муж? Красавец! Правильно сделала, что за него вышла, а не за того, с которым раньше приезжала.

Бабушкина подруга скорчила брезгливую мину, и, пока я соображала, как ей потактичнее объяснить, что она все перепутала, продолжила:

— А тот-то какой прохвост оказался. Ребенка родил, а жениться не хочет.

Я обомлела.

— Вы о ком?

— Да о твоем бывшем. — Снова брезгливая мина. — Как его там звали-то? А-а, Виталий. Он аспирантке своей ребенка сделал, а как жениться — в кусты. Встречаться встречается, деньги на дочку дает, а жить вместе не хочет.

— С чего вы взяли, что это он?

— Да сама видела. У Симановских в гостях была, когда он приходил. Он-то меня не узнал, а я-то сразу. Еще думаю: «Вот Таськин бывший хахаль дает!» Ой, Таська, так уж я за тебя рада! Такого красавца оторвала. И машина хорошая, — окинула она уважительным взглядом джип Игоря.

— Когда, вы говорите, у… — Язык не поворачивался выговорить имя Виталий. — Когда у него ребенок родился?

— Да этим летом. И главное, девочка такая хорошая. Ангелочек прямо.

Вернулся Игорь.

— Тася, поехали.

— Ну, не буду, не буду вас задерживать, — заторопилась Галина Филипповна. — Езжайте, милуйтесь. Молодые ведь. Медовый месяц небось еще не кончился.

— Да, да, спасибо, — скороговоркой бросила я.

— О чем это она? — уже когда мы сели в машину, изумленно осведомился Игорь.

Я только махнула рукой.

— Глухая старая женщина. Решила, что ты мой муж.

— И как она, наш брак одобрила? — ухмыльнулся он.

— На все сто процентов, — я с трудом выдавила на лице улыбку. — Теперь весь поселок будет обсуждать моего красавца мужа на джипе.

— И как ты потом объяснишь сие своему настоящему мужу?

— Может, еще и не придется ничего объяснять.

Меня вдруг начали душить слезы. Кто мог подумать, что это окажется так больно! Я почему-то сразу поверила Галине Филипповне!

— Таисия Никитична, Тася, что с тобой? — Игорь остановил машину. — Куда ехать-то?

Голос его звучал испуганно.

— Туда, — махнула я рукой. — Сперва направо. Потом налево.

Слезы заливали мне глаза. Горло свело от спазмов.

Больше я не могла произнести ни слова. Снова тронув машину, Игорь спросил:

— Господи, что случилось?

Я лишь головой помотала.

— Ведь только что ты была совершенно нормальной. Неужели так обрадовалась моему приезду? — он попробовал пошутить, однако, глянув на мое лицо, осекся. — Так, хоть дом-то сможешь показать?

Я кивнула.

— Ну, тогда сейчас доедем, сядем, выпьем, и все мне расскажешь.

Остановив машину возле нашей калитки, Игорь вытащил из салона меня и еще кучу каких-то пакетов.

— Все-таки позволил себе чуть-чуть затовариться, — объяснил он.

Мне было безразлично.

Дома, скинув пальто, я в изнеможении плюхнулась в дедушкино кресло и теперь не знала, плакать мне или смеяться. Игорь мгновенно освоив незнакомую территорию, метался между мною и кухней. Везет же мне на хозяйственных мужиков.

— Что мы пьем? — деловито осведомился он.

— Ничего не хочу, — отрезала я.

— Раз ничего, тогда необходим коньяк, — он сходу оценил ситуацию. — Ах, какой я умненький и благоразумненький. Ведь в числе прочего и его купил.

Налив мне полную рюмку, он властно распорядился:

— Пей! Залпом. Как лекарство!

Я подчинилась. Он тоже выпил. Затем заботливо поинтересовался:

— Тебе лучше?

Я помотала головой. Он на мгновение задумался и спросил:

— Ты сегодня что-нибудь ела?

— Обедала.

— А я нет… Так. — Он наполнил обе рюмки. — Повторяем лечебную процедуру, а потом я пойду сделаю себе пожевать. С утра голодный мотаюсь.

— У меня там есть суп. Борщ. И к нему сметана, — сказала я.

— Сама делала? — Он удивленно уставился на меня.

— Кому же еще. Я тут одна. Захотелось, и сделала.

— Отлично. С удовольствием попробую борща от Евлалии Котовой. Только сперва еще выпей. Тебе необходимо.

Я опять подчинилась. В голове слегка зашумело, но я почувствовала себя куда легче.

Игорь за обе щеки уплетал мой борщ, и меня вдруг как прорвало. Я начала ему рассказывать про Виталия; о том, как внезапно заметила, насколько он изменился; как почувствовала, что мне необходимо от него уехать, и насколько мне стало легче, когда я очутилась здесь. И, наконец, Игорь узнал, о чем поведала мне Галина Филипповна возле шлагбаума.

Вероятно, все это звучало крайне бессвязно. Ведь в моей сбивчивой истории отсутствовала одна очень важная составляющая — мое отношение к Игорю, мои сны о нем и мои мечты. Про это я никак не могла ему рассказать.

Когда я умолкла, Игорь задумчиво откусил кусок черного хлеба, закинул в рот последнюю ложку борща и, прожевав, осведомился:

— А на кой фиг ты вообще выходила за него замуж?

Я ожидала всего, что угодно, кроме подобного вопроса. Однако честно попыталась ответить:

— По-моему, это вполне естественно. Мы столько лет были вместе, два года прожили под одной крышей, как муж и жена.

— Это еще не причина, — не сводя с меня глаз, веско изрек он. — Скажи, почему вы поженились именно сейчас, а не сразу после его развода?

— Да как-то не хотели…

— Вот именно! — в глазах его вспыхнули веселые искры. — Что же теперь изменилось, и что послужило толчком?

Я пожала плечами.

— Ну, он сделал мне предложение, и в издательстве как раз захотели… Мне показалось, глупо отказываться. Для меня-то штамп в паспорте ничего не менял, а Виталия бы обидела. Он так старался. Кольцо купил. Теперь я вообще ничего не понимаю. Зачем ему это понадобилось, если у него от другой женщины ребенок родился? Может, Филипповна все же ошиблась?

— Это не она, а ты ошибаешься по всем направлениям, — уверенно произнес Игорь. — То есть насчет ребенка я лично ничего определенного сказать не могу. Свечку не держал. Сама у него выясняй. А вот по поводу свадьбы могу тебя просветить. Только пойми меня правильно. Если бы не сегодняшняя ситуация, лучше бы тебе от кого-нибудь другого узнать. Иначе выходит, будто я на соперника подло лью грязь, а это не в моих правилах.

«На соперника! Ничего себе! — пронеслось у меня в голове. — Значит, он на меня всерьез претендует». И несмотря на ужасное состояние, в котором я находилась, мне стало приятно.

— Твой Виталий продал вашу свадьбу. Это я точно знаю.

Я остолбенела.

— Продал? Кому, когда? Откуда ты знаешь?

— Продал «Атлантиде». Они там что-то вроде полубартера устроили. Виталий уламывает тебя на свадьбу, а они ему взамен — большой контракт на серию научно-популярных книг по физике. Между прочим, с нехилым авансом. Чтобы на все хватило — на кольцо тебе, на свадьбу, ну и, судя по всему, ему, любимому, и его многочисленному потомству. Информация стопроцентная. Сам Феликс похвастался. Мол, авторы — существа капризные, а мы — через родственников. Вон Таисия Никитична замуж не собиралась, а мы ее выдали. И, в общем-то, за ее же счет. Да и контракт с ее мужем совсем не убыточный. Мы уже с его проектом в госзаказ влезли. А хорошо пойдет — вообще прямая прибыль. Считай, двух зайцев убили.

— Какая мерзость! — воскликнула я и закрыла лицо руками.

Игорь тем временем продолжал:

— Знаешь, мне одно в твоих словах странно. Ты чем угодно мне объясняла, почему согласилась выйти за него замуж, но не сказала самого главного. Что ты его любишь.

— Это как раз самое простое и одновременно самое сложное, — устало откликнулась я.

— Это как раз самое естественное! — воскликнул он. — И ничего тут сложного нет. Просто ты его совсем не любишь. Может, раньше когда-то любила, но сейчас точно нет. И он, по всему судя, тоже тебя не любит. Ты вышла за него из каких угодно соображений. Из благодарности, из чувства долга. Не было только самого главного, из-за чего, собственно, и стоит выходить замуж или жениться. Любви, Тася. Ты его не любишь! — уверенно повторил он. — Но это не меняет того, что он мерзавец. Он не имел права так поступать с тобой!




Глава X


Игорь утешал меня словами. Долго и терпеливо. И я ему верила. Верила каждому его слову. Потом он утешал меня губами, долго и жарко. И я отвечала ему тем же. Слова уже были не нужны. Мы оказались в спальне. Когда последний барьер, еще разделявший нас, готов был рухнуть, я, отпихнув его от себя, спросила:

— А ты женат?

— Очень своевременный вопрос, — простонал он. — Раньше спросить не могла?

— Некогда было, — я и сама задыхалась от желания, однако без его ответа продолжать не собиралась. Мне важно было это узнать, жизненно важно и необходимо, сама не знаю почему.

— Да не женат я, не женат, — скороговоркой выдохнул он и снова прижался ко мне. — Только за паспортом не пойду, не проси. Документы проверишь потом.

— А раньше? — язык уже почти не подчинялся мне, я вся была во власти желания.

Он сердито откинулся на подушку.

— Ты бы на меня еще ведро воды вылила. Взрослая женщина. Мелодрамы пишешь, хоть и криминальные, а не знаешь, что нельзя мужикам на пике страсти задавать такие суровые вопросы. Ладно, давай уж сразу все выясним, и дальше ты вопросов не по теме задавать не будешь.

— Прости.

— Уже простил. Значит, слушай. Я был женат. Давно. Разошлись мы по взаимному согласию. Не сложилось у нас.

— А дети есть?

— Вопрос непростой. Сразу не ответишь. Дочка есть. Но когда ей было всего два года, моя бывшая жена вышла замуж за американца и уехала в Штаты. У них вышла замечательная семья. Моя дочь считает нового мужа жены папой, и я разрешил ему удочерить ее. Понимаешь, по-моему всем так лучше. То есть дочь меня знает и помнит, и я их иногда навещаю. В общем, формально я разведен и бездетен.

— И больше не женился?

— Я… ждал и искал — ту самую, единственную. И, по-моему, наконец нашел. Тебя.

— Так уж прямо и ждал, — с сомнением произнесла я. — Сколько же лет?

— Да лет десять. То есть, я, конечно, за это время еще попытался сделать несколько ошибок. Только вовремя понимал, и до женитьбы не доходило.

— Значит, еще несколько девушек обманул.

— Нет, — обезоруживающе улыбнулся он. Боже, какая у него улыбка! — Я честный. Никому из них ничего не обещал, а вот тебе…

— Замолчи. Ты же меня совсем не знаешь.

— Все, что мне надо, знаю. И абсолютно уверен: ты именно та, кого я ждал.

И я понимала, что он не кривит душой и совершенно прав. Нам было так с ним легко, будто мы знали друг друга тысячу лет. Мы понимали друг друга с полуслова, и для нас не существовало никаких запретных тем. Никакого стеснения, оглядки, что один другого неправильно поймет. Я знала, что могу поделиться с ним самым сокровенным. Я была открыта ему, а он — мне. Ни с кем и никогда еще я не чувствовала себя такой свободной. И еще: ни одного мужчину на свете я так не хотела!

— Ну, Тася, допрос окончен? — весело ухмыльнулся он. — Прежде чем отвечать, хорошо подумай. Дальше я подобного не потерплю.

Вместо ответа я крепко обхватила его руками.

Мои сновидения, представлявшиеся мне верхом блаженства, оказались лишь бледным предчувствием того, что случилось в реальности. И не надо было ни дворцов, ни садов, ни бассейнов из «Тысячи и одной ночи», и даже розовые лепестки для любви вовсе не нужны. Старая дедушкина кровать, и два жарких тела, слившихся воедино, и две души, которые уже не могут друг без друга. Вот и все, что нужно, когда приходит истинная любовь…

Разбудил меня яркий свет, вспыхнувший в комнате. С трудом разлепив веки, я пригляделась и увидела чей-то силуэт в дверях. Это был Виталий; опершись о косяк, он глядел на нас.

Игорь тоже проснулся и, лениво потянувшись, сказал:

— О-о, Тася, у нас, кажется, гости.

В ответ раздался яростный голос Виталия:

— А я-то думал: что же она так устала? На чем так надорвалась, что ей оказалось необходимо уехать и ото всех скрыться и ни в коем случае не видеть меня! Я ее, бедняжку, еще жалел, сочувствовал, а она, выходит, просто наставляла мне рога. И это чуть больше месяца после свадьбы! Зачем ты вообще выходила за меня замуж, если у тебя такой шикарный любовник на джипе?

Вскипев, не помня себя, я заорала:

— А ты, гад, зачем на мне женился, если у тебя уже ребенок был? Между прочим, твоя идея! Ты делал мне предложение, а не я тебе.

Виталий скривился в презрительной улыбке.

— А-а, значит, все же унизилась до слежки за мной. Я так и чувствовал! И решила, конечно, отомстить.

— Про твоего ребенка я узнала совершенно случайно. А вот как ты узнал, что мы здесь?

— Твоя мама позвонила. С претензиями, почему я не сообщил ей, что ты на даче, хотя и обещал, что если выясню, где ты, тут же дам ей знать. Она вообще какую-то ахинею несла. Вроде ей кто-то по телефону доложил, что ты меня встречала. И я кому-то очень понравился.

«Галина Филипповна, — поняла я. — Решила, видать, запоздало поздравить родительницу с моим удачным замужеством. Может, и к лучшему. Уж рубить, так сразу. Только бы они сейчас не подрались».

Я со страхом покосилась на Игоря, но он вполне по-хозяйски возлежал на своей половине дедушкиной с бабушкой двуспальной кровати, закинув руки за голову, и с улыбкой Чеширского Кота наблюдал за нами. По-моему, ситуация его забавляла.

— Надеюсь, ты маму сюда не привез? — спросила я.

— Нет, — огрызнулся Виталий. — И очень жалею. Ей стоило бы полюбоваться на свою высоконравственную дочь.

Ах, почему я тогда не послушалась своей интуиции! Раз он стал нравиться маме, значит уже никуда не годится. Бежать от него надо было стремглав, а не выходить замуж. Хотя не случись той свадьбы, Игоря тоже бы не было. То есть, наверное, мы все равно бы познакомились. Фильм-то по моим книгам он все равно делать собирался. Вопрос, сложились бы в официальной обстановке у нас такие отношения?

Виталий продолжал что-то злобно шипеть, а я уже завелась и отвечала ему в том же духе.

— Ребята, — вдруг вмешался Игорь. — Не надоело вам? Ну что вы как в детском саду! Препираетесь по принципу «сам дурак»! По-моему, главное ясно: между вами все закончилось. Чего толочь воду в ступе и гадости друг другу говорить? Ты мужик, как там тебя, Виталий? Кстати, меня Игорь зовут. Будем знакомы, хотя и неприятно. В общем, мой тебе совет: или домой езжай, или пойди вниз, там коньяк на кухне стоит. Выпей для успокоения и ложись. Только выбери какую-нибудь комнату подальше от нас. Мотаться ночью в таком состоянии на машине, пожалуй, действительно ни к чему. А утром решите, что дальше делать: как развод оформлять и так далее…

— Слушай, ты! — взревел Виталий и, сжав кулаки, двинулся на Игоря. — Я со своей женой как-нибудь без тебя разберусь!

— Драться не буду. — Игорь даже не шелохнулся. — Сразу предупреждаю: у меня серьезный разряд по боксу. Удар страшный. Зашибу ведь. А жена уже не твоя, а моя. Остальное — формальности.

— Одевайся! — Виталий швырнул ему валявшуюся на полу одежду.

— Нет. Я мирный. Драться не хочу. А если тебе угодно, бей так.

— Лежачих не бью, — сквозь зубы процедил Виталий.

Успев натянуть халат, я вскочила с кровати и вклинилась между ними.

— Виталий, уходи. Наши отношения и впрямь закончились, и тебе здесь совершенно нечего делать.

Он снова взревел:

— Ничего себе! Моя жена на моей кровати…

— Это не твоя кровать, а дедушкина! — перебила я. — И я не твоя. У тебя вообще мало чего своего. Только дети. Но и они не от меня. Видишь, нас с тобой ничего не связывает!

— Как знаешь, — вдруг как-то сразу обмяк он. — В общем, счастливо оставаться и наслаждаться, а я домой поехал. Хотя… — Он горько усмехнулся. — И дом-то не мой, а твоей бабушки. Так что, прошу пардона.

— Счастливого пути, — напутствовал его Игорь.

— Как ты думаешь, он доедет нормально? — спросила я.

— Ну, если это тебя так волнует, попроси его позвонить, когда доберется, — буркнул он и резко отвернулся от меня.

Внизу взревела машина. Виталий убыл.

— Да не ревнуй ты пожалуйста, — сказала я Игорю. — У меня чисто эгоистические соображения. Ведь если с ним что-то сегодня случится, это будет на моей совести. Всю жизнь потом мучиться.

— Можешь не волноваться. — Игорь наконец повернулся ко мне. — Люди вроде него очень любят себя и берегут.

— Что же он тогда с тобой драться лез?

— Лез, да не стал, — усмехнулся Игорь.

— Потому что ты не поддался на провокацию.

— Ерунда, — отмахнулся Игорь. — Если бы действительно захотел, то вытащил бы меня из кровати и морду набил.

— А твой разряд по боксу? — напомнила я.

— Наврал, — виновато откликнулся он. — То есть драться-то я умею и врезать могу. Но мужик в состоянии аффекта — дело страшное. Да и парень он, по виду, крепкий. Могло плохо кончиться. Но он вполне себя контролировал. Побушевал для виду, чтоб было потом чего рассказать. Ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Давай спать. Утро вечера действительно мудренее. Кстати, сразу предупреждаю: развод с Виталием можете освещать в прессе, это ваше дело, и я в него не лезу. Но нашу с тобой свадьбу я Феликсу не отдам.

— Это что, ты мне делаешь предложение? — Я смотрела ему в глаза.

— А разве я тебе его еще не делал? По-моему, и так все ясно.

— Тогда, может, и жениться не надо?

— Еще как надо! — четко произнес он. — И сразу оговорюсь, чтобы ты лишних вопросов в неподходящие моменты не задавала: ребенка хочу. — Он вдруг задумался и добавил: — Это возможно?

— Да вроде никаких проблем у меня по этой части нет, — откликнулась я. — Впрочем, до сих пор как-то не беременела, да и не хотела.

— Тогда будем выяснять на практике, — решил он. — Главное — не зацикливаться. Как получится, так и получится.

— Что ж, я согласна.

— Если даже вообще не получится, мне и тебя достаточно. Ты — самое главное.

— Тоже согласна, — потерлась я щекой о его руку. — Меня вот только одно удивляет. Как это ты, серьезный грамотный продюсер, добровольно отказываешься использовать нашу свадьбу для «промоушена»? Ведь это такая реклама для тебя и для меня. Феликс горючими слезами будет плакать.

Живо представив себе лицо генерального директора «Атлантиды», рвущего на себе волосы в отчаянии от того, что упустил столь лакомый кусочек, я хихикнула.

— Пошел этот твой Феликс к черту! — выдохнул мне в шею Игорь. — Кстати, и ты теперь его можешь запросто послать куда-нибудь подальше. Хватит тебе надрываться и на них ишачить. Я прекрасно один нас двоих обеспечу. А если понадобится, и троих, и четверых.

Я так и подпрыгнула.

— Домохозяйку задумал из меня сделать? И все мои усилия псу под хвост?

— Экие мы, оказывается, тщеславные! — Он чмокнул меня в бедро. — Да как хочешь. Только пиши в свое удовольствие, не надрывайся. Найдем с тобой, куда употребить свободное время.

На сей раз его поцелуй достался моему животу. Отпихнув его голову, я сказала:

— Мне криминальные мелодрамы писать надоело. Хочу что-нибудь другое.

— Ну и вперед. Флаг тебе в руки, — обрадовался он.

— Феликс не даст. Они никого из своей ниши не выпускают. Мол, читатель не поймет.

— Пошли ты его на… три буквы. Ты свободный человек. Вот и пиши, что нравится. Хочешь, пристрою тебя сценарии сочинять? По любой тематике.

— Во-первых, я сценарии писать не умею, а во-вторых, это совсем другое.

— Ну да, конечно. Никакой славы, да и деньги, наверное, не те. Хотя с последним — как повезет. Но тебе это важно?

— Не знаю. Понимаешь, читатели вроде как ждут мои новые книги.

— Решай сама. Только исходи, пожалуйста, из своих собственных желаний. Это важнее всего. И, кстати, сказывается на результатах работы. В конце концов существует компромиссный вариант: пиши пару книг в год для Феликса, а в оставшееся время попробуй что-то другое. Убежден: «Атлантида» не откажется, а если откажется, других найдем. Не проблема. И пусть только этот Феликс попробует тебя обидеть. Я ему покажу! В порошок сотру.

— Ну да. У тебя ведь удар!

— Хватит издеваться. Что-то ты обнаглела. Пора усмирять.

Усмирялись мы до самого утра, и на позднем зимнем рассвете я заснула совершенно счастливая.

С тех пор моя жизнь стала совершенно иной, и ощущение счастья с течением времени не ушло.

К великому моему изумлению, Виталий, как показали последующие дни, еще на что-то надеялся, а главное, хотел примирения. Вот уж неожиданный поворот событий! Он даже Феликса подключил и мою маму. Оба адвоката ринулись в атаку. Феликс, правда, едва узнав, кто выступает моим соответчиком по делу, мигом ушел в кусты, сказав:

— Дело это сугубо личное. Разбирайтесь сами. Мы с Таисией Никитичной обсуждаем только литературные проблемы и задачи.

Ну и ну! Кто бы мог подумать! А разве не он мне свадьбу устраивал? Но, видимо, эта свадьба у него проходила по разряду литературных проектов. Что ж, в чем-то он прав. Бракосочетание и впрямь оказалось виртуальным.

Родительница проявила куда большую настырность. Она попыталась меня убедить, что я теряю замечательного мужа, однако, узнав о его прегрешениях, немедленно повернула на сто восемьдесят градусов, вспомнив вдруг, как в самом начале наших с Виталием отношений предупреждала меня, что он меня обязательно бросит. Тщетно было ее убеждать, что это не он, а я его бросила, моя мама всегда должна оставаться права.

Впрочем, меня теперь это мало волновало. Какая разница, если у меня есть Игорь и нас ждет впереди счастливая жизнь!

Лялька с Толей из-за меня впервые поругались и чуть на развод не подали. Лялька целиком приняла мою сторону, Толя же, проявляя мужскую солидарность, заявил, что Виталий, как и любой другой человек (читай мужчина!) имеет право на ошибку. Так длилось до тех пор, пока Толя не познакомился с Игорем. Мы вчетвером так хорошо посидели, что Толя после этого признался Ляльке:

— Виталька, конечно, серьезно прокололся. Правильно Таська его выгнала. Игорь ей куда больше подходит. Надежный мужик.

В разводе я фактически не участвовала. Игорь нашел адвоката, который все за меня сделал. В общем-то, делить нам с Виталием было нечего, но я все равно дала ему деньги на однокомнатную квартиру. Надо же ему где-то жить, а когда он, учитывая его многочисленное потомство, сам на жилье заработает? Да и с контрактом его в «Атлантиде» теперь неясно, что будет. Как поведет себя Феликс во вновь сложившихся обстоятельствах? А мне и потиражные постоянно капают, и за экранизацию книг заплатили. Заработаю еще. Не пропаду. Будем считать, я с лихвой оплатила Виталию его домашний труд. Орал же он на суде, что я из него домработницу сделала! Но почему-то при этом до последнего не хотел давать развода. Привык, что ли, быть домработницей? Да нет. Привык он к хорошей жизни. Понравилось. Я-то, когда уговаривала его бросить изнурительные приработки, считала, что просто даю ему возможность заниматься любимым делом. А он в результате вошел во вкус пусть и не праздной, но сытой, жирной и безответственной жизни. Я сняла с него бремя забот о завтрашнем дне. Вот он и решил, будто ему все позволено. Сама во многом виновата. Ничего не видела и не замечала. Оглядываясь назад, удивляюсь собственной слепоте. А может, я подсознательно хотела оставаться слепой? Ведь до встречи с Игорем меня все в жизни устраивало. Только любви настоящей не было. Когда же она появилась, шоры упали с глаз, и я начала прозревать. Словом, я тоже не без греха. Виталий использовал меня, а я — его. И деньги на квартиру, по-моему, он вполне заслужил. Когда я ему их предложила, он изобразил оскорбленную добродетель, однако взял. И исчез из моей жизни.

Свадьбу мы с Игорем вообще не стали устраивать. По-тихому расписались (повезло: в этом загсе меня вообще не узнали и расписывали нас в рабочем порядке, без свидетелей и торжественности) и сразу уехали в путешествие по Европе. Не скажу, чтобы поездка оказалась совсем уж праздной. Игорь по ходу решал какие-то свои дела с французскими и итальянскими партнерами. Я шутя его упрекала:

— Мне велел поменьше работать, а сам…

— Такой уж вот я… Трудяга. — Скромно опускал он свои ресницы. — Не могу без работы. Тем более, теперь я глава семьи. Но ты отдыхай.

Я именно этим и занималась. Лондон. Париж. Рим… Но всему приходит конец. Возвратившись в Москву, мы поселились в его светлой просторной трехкомнатной квартире. Мне там ужасно нравилось. Только работалось почему-то плохо. И тогда свою старую квартиру я превратила в рабочий кабинет. Ездила туда каждый день, как на службу, и писала. Благо от Игоревой квартиры было совсем недалеко.

Сейчас я заканчиваю очередную книгу. А к следующей приступлю еще очень нескоро. Феликс уже чуть не плачет и хватается за сердце. Зато Игорь совершенно счастлив. И я тоже счастлива. Хотя стала большой толстой и неуклюжей. Теперь у меня вообще никакой талии нет. Но меня это не огорчает, наоборот, радует. Я жду ребенка.

Лялька ежедневно ко мне пристает:

— Как ты так можешь! Неужели трудно врача спросить, кого ты для моей дочки родишь, подругу или жениха? Она родится, что я ей скажу?

Они с Толей, конечно же, выяснили, кого ждет Лялька. А я не хочу. Кто родится, тому и будем с Игорем рады. И я успокаиваю свою подругу:

— Во-первых, сразу тебе ей ничего объяснять не придется. Другие проблемы будут. А к нужному моменту я уж точно рожу.

Лялька все такая же. А я чувствую, как ежедневно меняюсь. Новая жизнь во мне и любимый человек рядом заставили меня совсем по-другому взглянуть на мир. Умнее я стала или глупее, не знаю. Мне ясно только одно: жизнь моя обрела смысл. И выразить его так просто: я люблю!