Мой декаданс
Алексей Александрович Перминов








Издание осуществлено на средства родителей и при поддержке многочисленных друзей

Обложка, шмуцтитулы, иллюстрации Сергея ЙОЗАЙТИСА

Форзацы, рисунки «на полях» - из записных книжек Алексея ПЕРМИНОВА




© А. Перминов, 2001 

© Т. Перминова, (составитель). 2001 

© С. Йозайтис , (иллюстрации), 2001







МОЙ ДЕКАДАНС. Стихи (1997-2000)



"Громкая грязь. Скверна в развес.

Мой декаданс - «Красный Крест»."

    

(с)Грюндиг (Алексей Перминов)









Пролетая над гнездом кукушки, Айс-Ти, Луи Армстронг, Гуммо, Чегевара, Гангстарр, Роуен Аткинсон, Кафка, Сталкер, Европа Ларса фон Триера, Роб- Грие, Блок, Латреамон, Рэмбо, французский сюрреализм, Мандельштам, хип-хоп...

На книжных полках поэта - его друзья.

В подкассетниках - от Гинзбура до Паблик Энеми.

На старые обои стен комнаты поэта наклеены плакаты и вырезки.

Вот, видимо, вырванная из какого-нибудь старого журнала страница.

С нее смотрит в приоткрытую дверь маленький мальчик. Смотрит вглубь нас. Фотография черно­белая, поэтому особенно реальная.

Море. Белесое, контрастом к синему - ультрамарин небу. Спокойное и тихое.

Мальчик давно уже вырос. Он лежит на спине, на поверхности моря, закрыв глаза и разбросав руки по сторонам. Соленая вода баюкает легкое тело. Солнце нежно разглаживает его напряженное лицо.

Выросший мальчик вспоминает. Смотрит в снова приоткрытую дверь и вспоминает.

Кто знает, о чем он думает? Можно лишь догады­ваться о том, что он думает и чувствует острее, чем все остальные. И быть уверенным наверняка, что он - один из тех редких, рождающихся на свет в малых количествах. Что он появился, чтобы сделать нечто отличное от того, что делает большинство. Прекрас­но осознающий свою непохожесть, свою «неместность».

Чувствующий себя в гостях даже дома. Не позволяющий себе любить как все, дышать как все, думать как все. Терзающийся и задающийся вопросами, заранее зная ответы. Бунтарь, желающий покоя. Про­водник «чего-то», неизвестного никому. Горящий и сгорающий, освещая и вырывая из забвенья, пусть на мгновение, но всех. Признанный или непризнан­ный, но живой. Навсегда.

Врят ли помнит поэт, когда он начал творить. Казалось, это было всегда. Поэт вспоминает, проживая заново жизнь. И в этой новой жизни он обязательно скажет близким то, что не умел сказать им раньше. 

А человечеству он уже все сказал. 

Лелик летит к солнцу, зная, что опалит крылья.

C.-Y.




ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ ЭПОХИ








Вера

		Краски блекнут скукой. Протухает время,



		И с истомой в шее расцветает лень.



		Позабыв поверья, взяв безличья бремя,



		Ты погибла, Вера. Ты - живая тень.



		Зеркала кривые. Тропы кольцевые.



		Зачерствело сердце, и потух Эмпир.



		Ты глаза закрыла в никуда пустые.



		И лукаво лестью славишь чумной пир.



		Ты давно не ходишь по помоям улиц,



		Где кирпичик каждый адово кричит,



		Где растворы яда, гепатит и пули,



		И прохожий редок, дик. Тобой забыт.










Нерест

		Стрелами до цели летят теченью в такт



		Реки - что океан. Остановить не можно.



		Не многие из всех живыми будут там,



		Где под водою ночью раз в жизни видно звезды.



		Селена подгоняет ножом, чтоб умереть,



		Оставив жизни к жизни безумную любовь.



		Плывут в удел мечты, где кроется их смерть,



		Где расползается по воде зигзагами их кровь.



		Река вскипает жизнью. Седьмая ступень ада.



		Забрызгиваясь кровью и продолжает плыть,



		На плавниках изломанных, друг к другу тесным рядом.



		Кто не доплыл - тот не хотел, тому не стоит жить.



		Обратною дорогой вернутся дети их.



		Других назавтра встретят дна каменные брусья.



		Под звон дождя, под зов мечты немой утонет крик,



		И расплываясь по воде, остынут слезы грусти.










Последняя осень эпохи

		Последнюю осень эпохи



		Бредово, бедламно, в забвеньи



		Встречает мое поколенье



		Под неба предсмертные вздохи.



		Вот яблоки падают наземь…



		Нет больше на улице прежних,



		Соратников еще меньше,



		Как будто закляты все разом.










«Не вылечат дух эликсиры и вары...» 

		Не вылечат дух эликсиры и вары



		От порчи, судьбы и божественной кары.



		Не вылечат нам не корыстно, не даром



		Экземы и язвы под чудным загаром.



		А правдой сквозят лишь ночные кошмары -



		То жизнь после смерти, то сердца удары.










Россия

		Что такое Россия -



		Белый, синий, красный?



		Злая добрая сила,



		Царство размытых красок.



		Милосердие и насилье.



		Пир благородной мысли.



		Азиатская крыша мира.



		Европейская четкость кисти.



		Только здесь мир прекрасен донельзя,



		И беда не объемна в размере.



		Здесь слезу режет пьяная песня,



		Забирают куш страха поверья.



		Общий дом примиряет все семьи,



		Когда выше ссор мелких держава.



		Когда ради спасенья терпенья



		Обнажают российское жало.



		Если станешь однажды неместным,



		Тебя прыщиком выдавит память.



		Знай, твой разум из русского теста,



		Что назначен душой твоей править.










Распятие

		Гвозди в плоть. Больнее боли.



		Кровь линяет по кресту.



		Я ушел по доброй воле,



		И увидеть слезной соли



		Не надейтесь там внизу.



		Боль буравит смерти эхом



		В растернованных висках.



		Больше, громче, дольше смеха!



		Для души всего лишь веха,



		Когда плоть уходит в прах.










«Болезны океан и континенты...»

		Болезны океан и континенты. 



		Моря - слезинки с глаз от боли и стыда.



		Лицо Земли - пустыни, города,



		Завернуто в подарочную ленту.



		Но раны, язвы, шрамы на лице,



		Разодранном проигранной победой,



		Мечом и бомбой, дротиком, ракетой -



		Твой лик калечный в багряном чепце.














Белград

		Бомбы капают топотом,



		Шепотом дышат развалины,



		Роют тракторы ропотом,



		Ищут доводы Каины.



		Цели играют с правдами,



		Картами трупы свалены.



		Ады сверкают парадами.



		Яростью разумы правлены.



		Сталями земли стелены.



		Пулями тела пялены.



		Сетями миры делены.



		Смертями жизни вялены.










Трасса

		Встречные огни вызывают во мне страх.



		Знать бы наперед, что сделаю не так.



		Мчит кабриолет вдоль желтого шоссе,



		На честном слове, туда же, куда все.



		Мотор стучит - грудью дробь выбивает.



		Я не одинок - сзади подгоняют.



		Мимо ускользают картинки прежних дней.



		Все дальше я от них. Все зримое - страшней.



		Кому-то - коку с соком, кому-то - воду с хлебом.



		На этой дороге проблема за проблемой.



		Все меньше остается до Армагеддона миль



		По желтой дороге, и после только пыль.



		Жму на тормоза, а меня несет стрелой.



		Меня угробят те, что делят цель со мной.



		Чувствую, что сердце не слушает руля.



		На шее мыльным тросом затянута петля.



		Я лечу отвесно камнем в ночь с моста.



		Впереди встречают боль и пустота.



		Разум мертв забвеньем. Смерти темнота.



		Что осталось после - зарытая мечта.



		Трасса жизни знаменем впереди лежит.



		Не один герой был на ней убит.



		Мчишься по дороге - не вздумай тормозить:



		Сзади тоже едут, могут раздавить.



		Люди смелые, трусливые - все вперед катят



		Друг за другом, за остановки жизнями платят.



		Дорога бежит. Все друг друга толкают.



		Кто вскрывает подарки, кто вены вскрывает.










«Мне нужна революции кровь...»

		Мне нужна революции кровь,



		Мне нужна резолюция боли.



		И я снова, а может быть, вновь,



		Режу вены запястья в неволе.



		Мне нужна человечья любовь,



		Мне нужны откровенность и правда.



		И я снова, а может быть, вновь,



		Лью в себя алкоголью отраву.



		Мне нужна пусть дурная, но новь,



		Мне нужны действия, чтоб кормить слоги.



		И я снова, а может быть, вновь,



		Ухожу в никуда, за пороги.  










Май

		Май шарит небо шарами.



		Новой надеждой парит.



		Шлягеры. Пестрые ткани.



		Воздух нутро теребит.



		Сердце кричит сердито.



		Сердце стучит из неволи.



		Колет в крови стекло битое,



		Зубы во рту вкуса соли.



		Каплями капают слезы на плиты.



		Влиты в граниты бессмертные жизни. 



		Чисты перед богом, распяты, убиты.



		Их кровь в моих венах живет цветом вишни. 



		Я вижу детей, что не знают о войнах.



		Я вижу постарше, что войны забыли.



		Их память покоится в чреве покойных, 



		Которыми взрыты кровавые мили. 










«Средь собачьих стай, ночью по Москве...»


I

		Средь собачьих стай, ночью по Москве,



		В бритой голове я кропал стихи.



		Посреди трухи от дневных забот,



		Как ленивый кот меж проворных крыс,



		Далеко и вниз я влезал в себя.



		Брел, скользя, по льду, падал и лежал,



		Взглядом провожал танец снежных масс.



		Слушал джаз сирен и опять скользил…



		Нищий голосил, пил ночной эфир.



		В робе полно дыр. С грязной бородой.



		Мимо шел тропой. Слезно бормотал,



		Что давно устал думать, чем дышать,



		Грешников стращать, мир крутить ступней,



		Корабли топить, жарить города,



		Сеять хворь в стадах, тем внушая им,



		Что святой триптих вечен и силен…



		Шел за горизонт, бормоча под нос,



		Поднимался ввысь пьяный нищий Бог.










«Миссионер-монах на берегу далеком…»


II

		Миссионер-монах на берегу далеком…



		Был послан стать пророком у дикарей лесных.



		Вещал красиво стих из папской черной книжки,



		Но бога ведали в лесу не понаслышке



		Индейцы, что на лицах несли узор судьбы…



		Католика за руки подвели к древу огромному,



		Что предавалось сну, и крона растворялась в синем небе.



		К нему взывали со смиреньем, дары несли.



		И на колени встали, не ведавшие до сих пор печали



		Язычники, зря тронувшие белых рук…



		Рубил священник бук заморским топором.



		И в небе грянул гром, и ужаснула новь -



		Лилась из древа кровь, в ней утопали корни,



		К ним ниц упала ночь, в которой гасли звезды.










«Как потная росянка сбирает своих мух...»


III

		Как потная росянка сбирает своих мух,



		Бог говорил про дух, что благостней всех тел.



		Он целый мир хотел, детей не исключая…



		Так кровь не примечая, волк паству пожирал.










«Клин радиачного дыма...»

		Клин радиачного дыма.



		Груда костей жутковата.



		Вата небес Хиросимы -



		Гаммы и Бэты расплаты.



		Нация лиц излученных…



		Мудрость Востока строга.



		Пепел их носит река.



		Тени детей нерожденных… 










«Вот чудо-вещи, скрывшие чудовищ...» 

		Вот чудо-вещи, скрывшие чудовищ



		В металле, в камне, в матовом стекле.



		Тени убийц скользят блеском сокровищ



		И замерзают кровью на стене.



		Рубин вобрал их всех без исключенья.



		Сапфир болотный - для лжецов острог.



		Там злобы мелчной желчные теченья,



		На море фарса правды где глоток.



		Топаз - хранитель сладких извращений,



		Плоти распущенной прелюбодейский стон.



		Наслушавшись подобных песнопений,



		Кошка весенняя застонет под кустом.



		Те всплески пламени - алхимику отрада,



		Растворены в них души подлецов.



		Услада бытия - златое кольцо ада,



		Где нет начал, а стало быть, концов.



		Серебреник, проржавленный от крови,



		На дне футляра не пускает блик.



		Там плотно губы сжав, нахмурив брови,



		Истлел бесследно иудейский лик.



		В шкатулке древней обитает искуситель.



		Из скважины замка вперяет томный взор.



		О, смертный, не тревожь покой. Обитель



		Его твоею станет, будь дурак ты иль вор.










«Кабаки вечерело неонят...»

		Кабаки вечерело неонят



		Алкогольной тотальной тоской.



		За столом шлюхи хорово воют



		Шансон летний, беззубо-простой.



		И шипит, и звенит, и трезвонит



		Табор нищих, считая медье.



		Проклят, дух человеческий стонет,



		Завернувшись от ветра в тряпье.










«Толпы мещан, прея, летом...»

		Толпы мещан, прея, летом



		Потом, дымом дышат на улицах.



		Липкие юбки дергают «курицы»,



		Млея под солнцем. Катит лондо -



		Паром бензиновым мигрень греет.



		Время гнется, плавится воздухом



		От асфальта до вздоха. Дни мая.



		Пыль поднимая с бетона, кружит,



		Ветер стареет, в миг умирает,



		Еле возникнув, посеяв прохладу,



		Где я днями, неделями льюсь,



		Квашу вино, нагишом испаряюсь.



		«Зноя, поверь, всем хватит, я знаю» -



		Солнце без края заверило небо,



		Вдарив кастетом в темя… Не спать!



		Цель излучений - карать и казнить.



		Город летом - содом, Гоморра.



		«Делает ноги» свора с вокзала.



		Течет сало пассажиров в мыле,



		Воском плавятся крыши домов.



		Вплоть до заката в тени где-то сорок.



		Сроки к дождю все прошли на неделе.



		Небо сказало, что ливня не выйдет,



		Выйдет зато постоянство пожаров.



		Бомж с парапета эфир отравляет,



		Серой смердит, раздражая буржуя.



		Стая ворон пожирает «биг-маг».



		Флаг надо мною без бриза повис.



		Кипарис без воды скис, облетел.



		Беспредел. Карнавал. Флер. Фанфары.



		Пестрые ткани, флюиды парфюма -



		Суть рекламы потного тела.










Бессоница

		Бессоница без стука, коварнее разлуки,



		Пришла колючей вьюгой. Безжалостная сука!



		Но верная подруга. Оставь меня, пожалуйста.



		Пусти хотя б на полчаса к Морфею на поруки.



		Когда в ночи рога врага - Силены, стрелок стуки,



		Уснуть потуги. Драка. Смеется месяц в неге.



		Дней циркульные вехи - названья, цифры, знаки.



		Колючих мыслей блохи. Проклятых знаний страхи.



		Считать слонов навеки. Мне к черты б сейчас в ноги.



		Скоро рассвета блики. Первых прохожих лики.



		В подъезде запах лака, истерики и скуки. 










«Мне делиться с тобою нечем...»

		Мне делиться с тобою нечем.



		Разве скукой вечерней рабочей,



		Да мечтою о нашей встрече,



		Что вещают усталые очи.



		И ничто во мне нынче не плачет,



		Не смеется ничто во мне нынче.



		Я сказал бы, что я удачлив…



		Экономики тела высчет.



		Наконец я оценен без сдачи -



		Столько стоят усталые плечи.



		Я сказал бы, что я удачлив…



		Но делиться с тобою мне нечем.










Не прощу

		Знаю, все что сбылось, заслужил,



		И болезные нервные ночи,



		И не к времени сникшие плечи,



		И без слез ежедневные плачи,



		Параллелье и переречье…



		Час от часа покой больше мил.



		Я зажег уже в путь себе свечи.



		У ворот без бубенчиков клячи.



		И нет страха к забвению ночи,



		К дню забвенья нет страха, тем паче.



		Жизнь вином жадно пил и допил.



		Мне обманываться нынче проще,



		Когда под гору за мной время скачет,



		Что оно - то, которое лечит,



		Что оно расколдует и спрячет.



		Про долги не дававших забыл.



		Про прощанья навеки и встречи,



		Про различия мысли и речи,



		Дорассветные спорные сечи,



		Как быть легче и как быть не легче.



		Не прощу лишь кого я любил,



		Кто мне нужен был весь и без сдачи,



		Кто рвал душу и разум на клочья,



		Кто искрил и тушил мои очи,



		Кто был в силах когда-то помочь мне…










Осень

		На улице дождь. Дождь идет пятый день.



		Во дворе ни души. Все укрылись в дома.



		По сырому асфальту желтой осени тень,



		Распласталась убитою птицей листва.



		Мертвые листья падают вниз,



		Застревают в воронках водосточных труб.



		Их срывает с ветвей северный бриз,



		Обжигая мне раны обветренных губ.



		Ничего во вселенной вечного нет.



		Я иду по листьям. Узнать бы куда.



		А листья тихонько мне шепчут ответ -



		Называют ушедших друзей имена.










Други

		Други кругами с гамом.



		Даром. Здоровья вам!



		Время сгорит пожаром.



		Пепел сгоревшим годам.



		Драмы невечным паром



		Давят побочностью жала.



		Мертвым, но только не старым



		Смысл в кругах этих стал.



		Ножницы дней и событий,



		Циркули почек и листьев.



		Мысли сменяют мысли.



		Смерть, что сопутствует жизни.



		В мире нелепых действий



		Первый миг, как последний.



		Есть ли хоть где-нибудь место,



		Где нет нужды в надежде?










«Счастливых не случалось в мире, брат...»

		Счастливых не случалось в мире, брат!



		Все - мифы о заморских раях - странах.



		Стигматы, что глупцы увидеть в ранах



		И линии судьбы в шрамах хотят.



		Нет истин, заблуждений. Пустота



		В теченье времени, где нет ни дня, ни ночи.



		Где, что случается - то только между прочим,



		И из всего лишь смерть - что навсегда.



		Есть воля к власти, в рабстве выбор есть,



		Но даже, предавая себя ловко,



		(У нас и вправду в этом есть сноровка),



		Мы все твердим, что жизнь есть божья месть.










«Осень желтушной печенкой...»

		Осень желтушной печенкой



		В чреве природы набухла.



		Крыши окутал дождь пленкой.



		Лето, промокнув, потухло.



		Бликом на лезвии бритвы



		Солнце судачит о смерти.



		С жизнью последние битвы



		На приболевшей планете.










Тенью

		Со стены - все те же лица,



		Я - все тот же ортодокс.



		Не меняю колесницу



		И лечу в ней под откос.



		Но сейчас же, до паденья,



		Я в сознанье нахожусь.



		Стать согласен даже тенью,



		Только той, что сам горжусь.










Телефонная тоска

		Ощипала тоска телефонная



		Мне бока, и я ими примерз



		К этим стенам. Коробка картонная,



		Что летит со мной вниз под откос.



		Позвонила б кокетка знакомая,



		Хоть бы кто бы позвал просто так!



		В стекло муха предсмертная сонная,



		Часы стрелкой стучат мухе в такт.



		Хоть бы кто бы ошибся бы номером.



		Позвонил бы ночной хулиган.



		Кто сейчас знает, что жив я, не помер,



		Если в это не верю я сам?










«Страх человеческий вечный и честный...»

		Страх человеческий вечный и честный.



		Частный страх в гранях свободы.



		Роды природы не радуют глаз и сознанье.



		Нет наказанья страшней ожиданья.



		Хуже забвенья и раны смертельной,



		Гной неизвестности душу залил паранойей.



		Выпасть из строя, из списка конвенций?



		Деменция от эволюции - побочное действие.



		Полюции слабоумия у процента населения.



		Недоброе явление в обществе вечном.



		Эра Водолея с кармой калечной.



		Бой на последнем этаже, в мандраже.



		Издает гортанные звуки. Исколоты руки



		И душа. Отпущена на поруки.



		С лезвия этажа птицей.



		На осколки разбиться. Блин!



		Кому нынче плохо снится?



		Огненная колесница по мощам его мчится.



		Милосердие на него мочится.



		Солнца хочется и вечного добра.



		Мажет сажей зима, рот снегом вяжет.



		Напасти заклинают пропасти.



		Количество ненависти на сантиметр плоти.



		Реки злости переполняют емкости.



		Кости Адама - конец неловкости.



		Человечьи страсти под сумерки богов.



		Шлет послов эра Водолея.



		Измерять терпение поколения NEXT



		Тащить свой красный крест на вахте.



		Белые рифмы в больничном халате.



		В шестой палате устраивать пати.



		Решетки, статьи, разделы, параграфы, части.



		Электрошок приелся, наводит тоску.



		Сонные мухи. Осень пришла.



		Волна накрыла. На завтрак - лоботомия.



		Жевать мыло, чтоб мозги промыло.



		Медсестра отключила к Богу телефон.



		Паралон на стенах. В венах сон течет.



		Кто ведет расчет? Кто слайды меняет?



		Кто повторяет - зима, весна, лето?



		Осень - эпилепсия цвета. На часах плесень.



		Сатир в сортире повесился.










Пьян

		Почувствовал капкан,



		Поймав всей грудью стол.



		Я сердце ощущаю на ощупь, как стакан.



		И ты сегодня странно зол и пьян,



		И я сегодня пьян



		И странно зол.



		Как скользнул стул,



		Что подо мной стоит.



		Я пепел в сахар ласково стряхнул.



		И ты молчишь - наверное, уснул.



		И я уснул,



		И пьяный город спит.



		Прет ледокол



		По речке, как в бреду.



		И утвержден уже на лето протокол.



		И ты наутро будешь пить рассол,



		И буду пить рассол



		Я поутру.










Алкоголизм

		Алкоголизм - не шутка! Водка -



		Касторка для рассудка, печенки и желудка.



		Жить ублюдком. Валяться в подъездах.



		Шняга изо рта. Деменция. Незнакомые станции.



		Реанимация. Без права на реинкарнацию.














«Парясь в кабаках с вином...» 

		Парясь в кабаках с вином,



		О пустом лишь бормоча,



		Одинокие вдвоем



		Пьем глотками ночь за днем.



		В кабаке - в тисках бока.



		Блики шаркают по венам.



		Дань святая русским генам -



		Брага, брань и дней труха. 










Эпитафия

		Здесь лежит первый раз на спине,



		Кто себе говорил: «Я - поэт!»



		Желтый лист. Исключенье к весне.



		Исключенье к рождению - цвет.



		Он на ветке торчал до конца,



		А друзья уходили в полет.



		Говорил себе: «Я - лист венца,



		Что создатель челом пронесет!»



		Здесь лежит он, гнилой и корявый,



		Здесь он славу снискал и почет.



		Слава с ветки с ним вместе опала -



		Слишком долго готовился взлет. 










«Мои друзья полны тоски и скуки...»

		Мои друзья полны тоски и скуки -



		Тисками держит притяженья твердь.



		Я наблюдаю их нетрезвые потуги,



		Исполненные целью - умереть.



		И пробиваясь к своей цели непременно,



		Стирая кровью, как волной, следы,



		Их действия не лишены измены,



		Но непременно смысла лишены.



		Выходят из домов в медовый вечер



		Прогорклый сахар сердца растопить.



		Друзья спешат вперед к друзьям навстречу,



		Которые давно ушли себя забыть.



		Наверное, они - не те, они - другие.



		Слепцы, прозревшие вдруг, что они не те.



		Мои извечные друзья - себе враги,



		И кроме нет друзей в сей темноте.



		Жизнь заклиная страстью или ленью,



		Без страха, без сомнений, суеты,



		Их каждый новый день, как тень за тенью -



		Еще одна могила для мечты.



		О, сучье племя! Мои братья. Твари.



		Пред вами на колени я встаю,



		Погибшими на этом поле брани.



		Я допою, допив отраву на краю.










Сколько

		Сколько погибло за зиму?



		Как огонь жрет табак…



		Смерть - пепел. Жизнь - дым.



		К небу дым, в землю прах.



		В землю прах любого сорта.



		Любой дым - в небо, безмерно.



		Остановилось сердце. Пустая аорта.



		Какая разница сколько, верно?














«Страх «песнею песен» стучался...»

		Страх «песнею песен» стучался



		Весенней дорогой с Варшавы.



		Считал эшелон в рельсах шпалы



		В ударах немецкого марша.



		«Ихъ штербе» чернело в вагоне.



		Светало в оконце. Освенцим



		Встречал на намытом перроне



		Нас дымом из труб в небосклоне.










«Кричу, что есть сил - зову богатыря...»

		Кричу, что есть сил - зову богатыря.



		Все, что сделал когда-то он, выходит, зря.



		Он стоит на горе и сжимает меч.



		Кажется, что вечно сможет мир беречь.



		Но время идет, а камень на месте.



		Чуть больше полвека - и старые вести.



		И снова о том же газеты шуршат…



		Травой поросли могилы солдат.



		Знамя обреченных в потухшем мертвом небе.



		Что такое жизнь, когда на мире крест!



		Люди продали души - люди злобные звери.



		Поступь эволюции - сильный слабого ест.



		А сильных пожирает тот, кто самый сильный.



		Он не знает жалости, он для всех отец.



		От жженых книг воздух стоит дымный,



		От жженых душ, умов и сердец.










«Дождь пилит пьяно, сопливо...»

		Дождь пилит пьяно, сопливо.



		Я одет модно, прохладно,



		Как перезревшая слива.



		Скоро зима. Все нескладно.



		Скоро столыпинский транспорт.



		Скоро чифирь и этапы.



		Скоро дневального рапорт.



		Порт суда выкинет трапы.










«Я ломаю каноны...»

		Я ломаю каноны,



		Я грожу адом аду,



		Завсегдатай салонов,



		Пью пивную прохладу.



		Я срываю все штампы.



		Ставлю зеркало - черту.



		Снов растворы из ампул



		Прогоняю в аорту.










Бумага

		Как трудно быть бумагой. Чистой и гладкой.



		Безупречно белой. Белее мела.



		Когда тебя пачкают разные взгляды



		Черными мыслями для грязного дела.



		Сеют, что хотят на снежное поле…



		Стерпит! Она вед бумага, не более.














Пропаганда

		Режет пристальный взгляд пропаганды,



		Плоть исходит подкрашенной кровью.



		Твой химический запах лаванды



		Веет в ноздри рекламной любовью.



		Распаляет цветастая юбка



		Тыл зрачков атропиновой смесью.



		Мозг впитал безразборно, как губка,



		Городской смог застроенных весей.



		Пелена из афиш и листовок,



		Из обрывков настенной пастели.



		Из мозаики, где каждый осколок



		Равноценен отсутствию цели.










«Сетки экранов Ти Ви...»

		Сетки экранов Ти Ви



		Новые головы ловят,



		Кормят плебейскую радость



		Кровью людской, людской страстью.



		Крайняя плоть, обнажаясь,



		Скалит натруженный анус.



		Шкрабают зайцы «плейбоя»



		Пенисы, груди, вагины.



		Славный сплав пряника с плетью



		Карами правит законов.



		Светочи судных знамений -



		Выборы «Подлеца года».



		Брага эстрадных религий



		На дрожжах денежных знаков



		От продаж ветхих заветов,



		От продаж выходов в вечность.



		Храм криминальных моралей.



		Мода на сильную руку.



		Время растленного детства.



		Время бессрочных абортов.










Герника

		От людей остались цифры.



		Смерть и ненависть - война.



		Герника - слово без рифмы,



		Апрель, 37 год, весна.



		По асфальту реки крови



		Из обрубков людских тел.



		Кирпичи кричат от боли



		Из разрушенных капелл.










Остаться

		Звезду Давида придавило прицелом.



		Нации Дарвиновской классификации.



		Регистрация человеческих единиц мелом.



		Быть смелым - это просто остаться.



		Быть бесстрашным - это быть собою,



		Когда уходишь, чтоб не возвращаться.



		Когда смерть тебе могилу роет,



		Не предать - это просто остаться.



		Когда боль вырывает все нервы,



		Отрезая от жизни осколки,



		Оставайся немногим, что верно,



		Что не в силах сожрать людоволки.














«Перфорировано небо с облаками...»

		Перфорировано небо с облаками -



		Язык судьбы, грядущих перемен,



		Ток бирюзовых, стариковских вен,



		Художника слепого гобелен -



		Продавлено азонными тисками.










«Лихая боль нахально топчет волю...»

		Лихая боль нахально топчет волю.



		Я в четырех стенах стенаю в эту ночь.



		Война здесь кончилась, там нету конца бою.



		Здесь звезды к звездам, там меня уносят прочь.



		Я просыпаюсь с криком в чужом теле.



		Моя душа лежит с ножом, в крови.



		Мы были для них цели для прицелов,



		И были цели для прицелов нам они.



		Мальчишка был там, как и я, распятый.



		Лица не помню. Только имя, званье, срок.



		Конверт с письмом от мамы весь помятый.



		Разорванный на клочья в миг висок.



		Спаситель из новейшего завета,



		Он шел уверенно. Он знал, куда идти.



		По лестницам из солнечного света,



		По цинку памяти последнего пути.



		Шрапнель свинцовым ядом легла в грудь мне.



		Я вытираю о подушку кровь.



		В наших слезах умыли руки судьи



		За всю надежду, веру и любовь.










На паперти

		Картины на паперти. Тратьте монеты.



		Творенья для быта. Родившись мертвы.



		Утонет Тибет в тоске интернета,



		В Москве инквизиции вспыхнут костры.



		С приветами к Зевсу летят космонавты,



		С распятием правды, с распятием лжи.



		Все сны и мечты зарисованы в карты,



		И ночью вас гложат безличья ножи.



		Искусство на паперти. Что? Вдохновенье?



		Когда на конвейер картины кладут.



		Отсутствие жизни отвергнет старенье,



		Создав мертвым духом сознанья уют.










«Нет откровенней видений под солнцем...»

		Нет откровенней видений под солнцем -



		Слезно линяют больные глаза.



		Ноет заноза в ладошке младенца,



		Кровь битой женщины каплет на снег.



		Спазмы астматика в ливне эфира.



		Мощи невольников - площадь свободы.



		Юная дева вкушает насилье.



		Сталь проникает клыками под ребра.



		Черви в кишках разложившейся жертвы.



		Крик заключенного через решетку…



		Нет откровенней видений под солнцем,



		Чем истязания бренного тела.










«Ворох чувственных идей...»

		Ворох чувственных идей



		Про уродов и людей.



		Смотрит смело из окна,



		Из программы новостей



		Прямо в душу Сатана,



		А под ним моя страна,



		Замороженная сном.



		Катит снежная волна,



		Как картон, сдавив мой дом.



		Разве может быть потом,



		Когда жизнь стоит петли?



		Обрастают весла мхом.



		Затонули корабли,



		Испустив крики вдали.



		Уронив веру в весну,



		Потеряв ее в пылу.










Одиночество

		Одиночество тоскою бьет опять мне под ребро.



		И как круг спасательный, светится окно.



		Ранний час на улице - выключаю свет.



		Встречаю в одиночестве очередной рассвет.










«Числом горя не внимаю...»

		Числом горя не внимаю,



		Составляю личный список.



		Время - не песок, а кости.



		У костей нет цифр и масти.



		Двести тех и триста этих -



		В новостях запишут лихо.










«Холодный чай под вечер в «одиночке»...»

		Холодный чай под вечер в «одиночке».



		Со смертью партия. Час боли и тоски.



		Многообразие слов, как пульс, в линейной строчке -



		Венцом из терна сжатые виски.



		Заранее пораженье. Жизнь - срок вздохов.



		Чем больше их, тем меньше хочешь знать.



		Увядшая тростинка мыслит плохо,



		Томясь о том, чтоб дубу устоять.



		До дна причин во веки не добраться.



		Вселенная внутри. Идея - не предел.



		Так тяжко умереть. Так тяжело остаться



		В краю сокрытых душ и откровенных тел.










 «Аллилуйя! Мы - не мы...»

		Аллилуйя! Мы - не мы.



		Понял я, коснувшись темы,



		Что слова молитв немы,



		Где закон раскинул клеммы.



		Все бразды твоей судьбы



		В лапы отданы системы.



		Канули в гробу тюрьмы



		Три сестры свободы пленной.










«Привет, мой брат, приятель...»


И.

		Привет, мой брат, приятель,



		Мой друг, отец и сын.



		Я здесь купаюсь в вате,



		Ты там, в снегу один.



		Решетка - это клетка,



		Тупик кривой судьбы.



		Под ветром вертит ветку,



		Тонкая ветка - ты.



		Но не сломать хребет ей,



		Чем тоньше, тем прочней.



		Останься тонкой веткой,



		Но все ж держись корней.










«Закулисная грязная сказка...»

		Закулисная грязная сказка:



		Возымел свой народ прокурор.



		И его запредельною лаской



		В спину смертника щелкнул затвор.



		Засадив, изничтожив, сневолив,



		Взяв на вечер за взятку модель,



		Насладившись чужой людской болью,



		С проституткой лег сыто в постель.










«Я пью, чтобы забылось, что я пью...»

		Я пью, чтобы забылось, что я пью.



		Сомненья, как кино, проходят мимо.



		Невыносимая мысль: все выносимо -



		Незыблемый девиз к каждому дню.



		Давно я не надеюсь, что поймут.



		Понять творца только творец способен.



		Я тих, слаб, безразличен и беззлобен.



		Мне все равно - ваш пряник или кнут.










Сказка


О.

		У тебя вареньем жизнь, у тебя много друзей.



		Эта сказка продолжается уже не первый день.



		Ты для многих пример, ты для многих герой,



		Неприятности обходят тебя стороной.



		И никто из них не знает, чем загружена душа,



		И что хочется порой лететь птицей с этажа.



		Давно в мягкой твоей плоти поселился липкий страх.



		Он тебя не оставляет даже в самых тайных снах.



		Ты опасаешься, что жизнь разорвется на куски.



		И не вырваться тебе из мрака боли и тоски.










«Меня с утра до вечера серость достает...»

		Меня с утра до вечера серость достает.



		Что ни собеседник - полный идиот.



		День за днем проходит. Нарастает пыль.



		Ветер бы поднялся! Кончился бы штиль!














Печаль

		Печаль отчаянно вошла войной в мой мир,



		Установив свои печальные законы.



		Там эшафот, где раньше стоял пир.



		Здесь было поле, теперь тут зоны.



		Я жду спасенья. Время тороплю.



		А время издевается, как будто.



		Я жизнь люблю, существованья не терплю,



		Когда вмещает вечность одна минута.










Миражи

		Всю жизнь между миражами мотаюсь,



		Что имеют смысл лишь издалека.



		Они исчезают, когда я приближаюсь,



		А после остается только пустота.



		И снова я бегу к новому раю.



		Снова верю в то, чего не может быть.



		Снова свои взгляды на жизнь меняю,



		Чтобы снова поверить и снова забыть.










«Стараться работать! До рвоты...»

		Стараться работать! До рвоты.



		Точить железячьи детали.



		Тащить провиант до гнездовья.



		Что, суки? Как видно, не ждали?



		Сегодня Страстная суббота.



		А завтра, так стало быть, Пасха.



		Вот только не празднично как-то…



		Такая хреновая сказка.










Отец

		Он долго терпит, он сильно бьет.



		Он добрый отец и плачет о нас.



		Мы рвем мир войной, а он его шьет.



		Он даст тебе шанс встать на Ноев баркас.



		Пойми его боль. Вернись, блудный сын.



		Смахни с глаз своих копоть и грязь.



		Поверь, есть душа, ты здесь не один.



		Начни диалог, найди с отцом связь.










«Что бы ни случилось...»

		Что бы ни случилось, оставайся сам собой, бой.



		Игроком, не фишкой будь. Сумей владеть игрой злой.



		Позитивный сам себе, в любой беде настрой строй.



		Гордо голову подняв, как всадник над Невой, стой.














Жизнь прекрасна

		Ты получишь главный приз!



		Ты получишь славный приз!



		Ты получишь, что хотел.



		Набирай очков предел.



		Пуля не найдет тебя.



		Злоба не убьет тебя.



		Пускай правила грубы,



		Будь хозяином судьбы.



		Не щади себя ни дня.



		Не туши души огня.



		Ты не фишка, ты - игрок.



		Будь собой, попав в поток.










«Краски мелькают перед пустыми глазами...»

		Краски мелькают перед пустыми глазами.



		С теплотой от шеи во всем теле лень.



		Может быть, на этот раз ты уже не встанешь.



		От коликов становится больнее и больней.



		Разум в тумане. Сердце - скользкий камень.



		Душа по привычке давно твоя молчит.



		Ходишь по улицам грязным, как тень ты,



		И каждый кирпичик тебе в них кричит.



		Но ты видишь только кривые зеркала.



		Они искажают действительность нещадно.



		Слезы для тебя - всего лишь вода.



		Когда плачет мать, тебе кажется странным.



		С синюшными руками, цветочки на платье,



		С красными глазами и зрачков нет,



		Ты снова принимаешь этой дряни объятье



		И не знаешь, есть ли в конце туннеля свет.



		Время от времени счастлива безумно.



		Когда не торчишь, думаешь вскрыться.



		Но резать себе вены так не разумно,



		Ведь жизнь, хоть какая, не повторится…



		Жертва этой жизни и глупости своей.



		Лежишь на диване и тихо ждешь лета.



		Дни кажутся порою вечности длинней,



		Ведь ты не видишь тьмы - и не увидишь света.










«Сегодня повод собраться...»


И.

		Сегодня повод собраться



		Не даст посмеяться:



		Один из нас ушел,



		Чтоб уже не возвращаться.



		Он не прощался,



		Перед фактом поставил,



		Что то, в чем все мы,



		Он уже оставил.



		Заставил всех задуматься



		О том, что дальше…



		Теперь смешно, ей-Богу,



		До конца прошел дорогу



		До финальной точки,



		До четных цветочков,



		До земли холодной…



		Он был рожден свободным.



		И умер свободным.



		Не каждому дано такое.



		Пусть он спит в покое.










Приступ

		Приступ паранойи требует здоровья,



		Требует терпенье, терпимость выключать.



		Любо выбирать из выборов любое:



		Можно, плача, клянчить,



		Можно - постращать.



		Обозвать жидовкой, жопой жадной тетю,



		Дяде на коленях ручку полизать.



		Можно, хлопнув дверью, захлебнуться в рвоте,



		Живо встать живым и себя сжевать.



		Выплюнуть как жвачку, не сменив структуры.



		Давней жизни соки в желобы ушли.



		Потому не портят меня эти процедуры.



		Портят меня только медные рубли.



		Чешуя монеток карасем корежит,



		Карой керосинит воздух над землей.



		Манны не дождавшись, ангел крылья сложит.



		Либо что-то делать, либо на покой.



		Не волнуйся, мама, станет сын твой взрослым,



		Станет он хорошим, как созревший гриб.



		Будет думать вскоре больше костным мозгом.



		Либо что-то делать, либо паранойя… 










«Я мог бы первым стать...»

		Я мог бы первым стать,



		Но выбрал номер ноль.



		С утра в суставах боль,



		Ей боле не солгать.



		Широкая кровать -



		Кровавый полигон.



		К полудню, сквозь разгон,



		Успел, не встав, устать.



		И вот пора идти,



		Под веки на века.



		Закрыть тоску в тисках



		Морфейного пути.










«По пятам передозная кома...»

		По пятам передозная кома.



		Нам знакомы все грани экстаза.



		Наше время - последняя фаза,



		Смерть живущему, ад Содома.



		Трезвость знаний и мыслей - век счастья.



		Яд абстракции счастья - в таблетках.



		Под замком в многокомнатных клетках



		Мы жуем анальгина причастье.










СЕРДЦЕ В ЗАПЛАТКАХ








Ангел

		Уставший ангел спит,



		Раскинув крылья лихо.



		Дыханьем шепчет тихо



		Про сон, где он парит.



		В союзе блесток - звезд,



		В блаженстве неба зыбком,



		Волшебная улыбка



		Взамен вчерашних слез.



		Вдали рассвет шумит -



		Вещает день, а сзади



		В цветочном водопаде



		Уставший ангел спит.










«По лесам с пустотелым коробом...»

		По лесам с пустотелым коробом



		Не за грибами, не по ягоды,



		В даль пошел. Птицы, звери рады мне,



		Но желаю я большей отрады.



		Мне свободны четыре все стороны.



		Все препоны разрушены градом.



		Города открывают мне вороты.



		Но желаю я большей отрады.



		Луна - серебром, солнце - золотом



		Меня славят. Забыты ссоры все.



		В такт качают фарисеи бороды.



		Но желаю я большей награды.










«Сколько весят звуки букв?»

		Сколько весят звуки букв?



		Сколько спит надежд в молчаньи!



		Разность силы и желанья.



		Слов и действий расстоянье.



		Сколько стоит боль разлук?



		Сколько в ней процентов смерти?



		Корень встречи из бессмертья.



		Сумма прутьев мирской клети.










Тоска

		Закартавил язык чужим голосом,



		Ноги ходят отдельным предметом.



		Жизнь свернулась, что сволочь, как волосы,



		Колет кашлем простуженным летом.



		Здравствуй, матушка, я пьян с рождения.



		Год от года в похмельной беде.



		Забродила кровь бредом, варением,



		Растворилась в безмерной тоске.



		Помяни меня, матушка, скверного,



		Бескорыстно молись обо мне.



		Поверни мою душу, неверного,



		Пока я догораю в огне.










Рэмбо

		Косясь костью на костыль,



		Роком строки об Артуре.



		Я не знаю, что он - пыль,



		Знаю лишь, что вас «надули».



		Дух плюс разум - грязный фарс.



		Легкий дух и грузный разум.



		Дух взлетает на Парнас,



		Разум жить внизу обязан.



		Он, узрев болезнь в миру,



		Средь болезных лез на гору,



		В бесконечность, на бегу



		Смыслам не давая фору.










«Отдаляясь от основ...»

		Отдаляясь от основ,



		Просыпаясь ото снов,



		Посылаю в дол послов,



		Греметь кандалами слов.



		Отдаляясь от основ,



		Горжусь звоном свежих строф.



		Ради выгоды и слав



		Крепче будет этот сплав.



		Разделю звучаньем свет,



		Выжму из согласных цвет,



		И течение времен



		Не убьет словесный звон.














«Неспешный экипаж жучком ползет в Сибирь...»

		Неспешный экипаж жучком ползет в Сибирь.



		Безжизненная жизнь молчит, изнемогая.



		В снегу то вдруг находится, то пропадает,



		Палит огнем в хладеющую ширь



		Бесстрашный колокольчик, золото плеская.










Я жду

		Спазмом стареющей клетки,



		Паузой вечной, как пытка,



		На ветру раненой веткой,



		Я жду твоей светлой улыбки.



		Ядом последней таблетки,



		Швалью карточной к ряду,



		Болезнью заморской редкой,



		Я жду твоего взгляда.



		Линзой прицела зоркой,



		Духом с печатью проклятья,



		Зимой тоскливой прогорклой,



		Я жду твоего объятья.



		Упрямством идеи колкой,



		Потугами взора немого,



		Кузнечиком на иголке,



		Я жду твоего слова.










Парк

		Клею на лицо улыбку.



		По асфальту ползу в парк.



		Сквозь каленую калитку



		Стая серых злых собак.



		Небо тонкого фарфора,



		Солнце - желтый апельсин.



		Пока время дает фору,



		Там забудусь я один.



		В памяти фальшивит скрипка,



		Тешит звуком тишину.



		Брызги солнечного блика



		Выжгут на снегу весну.



		Снег польется вниз с асфальта,



		Лед сверкнет в воде ножом.



		Скрипка вдруг сыграет альтом,



		Словно снова мы вдвоем.










«Сердце в заплатках, сокровище...»


A.

		Сердце в заплатках, сокровище.



		Большей боли не быть -



		Красавица и чудовище.



		Спеть или завыть.



		А она что-то не звонит.



		Жду. Ожиданьем живу.



		В томном времени тонет



		Мой часовой на посту.










«Я влюблен навсегда в твои карие очи...»


А.

		Я влюблен навсегда в твои карие очи.



		Одинокие свечки в них отклика ждут.



		Паутина души под печалью промокла,



		И на холмах идей эдельвейсы растут.



		Ты колдуешь меня, подбирая соцветья



		Пестрой ветоши формы и газов духов.



		Мы играем в любовь, словно в салочки дети,



		Замирая на миг под неон общих снов.



		И в порыв общей страсти и спазма дыханья



		Не сказать ничего, не смолчать ничего.



		Знаю, нету в миру сокровеннее знанья,



		Чем душою суметь заглянуть в то окно.



		Там ключи от врат рая вручил Петр в небе,



		Что б не тяжко нам было бы жить жуткий век.



		Что б не страшно нам было тащить тайны жребий,



		И последний снег баловал, как первый снег.










Весна

		Сегодня вдарила внезапно в мозг весна.



		И даже мне охота с кем-то драться.



		Чтобы зубы выбивать, выкалывать глаза,



		Как в буйном отделении, кусаться.



		Не так, чтоб мучить, а лишь чтоб сражаться,



		Не за идею, Родину и веру.



		Кромсать плоть плотью и в сознаньи не копаться,



		Забыть закон, мораль, конвенцию и меру.



		Копаться только в жизни - пить весну.



		Пьянеть от солнца и от испарений снега.



		Я до рассвета не хочу ко сну -



		С ударом в мозг вдруг вывалилась нега.










Камни

		Облака несут дождь пегим пеплом,



		Небеса несут паруса.



		Тает солнце сквозь лед пятном бледным,



		Застревая в объятьях сна.



		Непогода сродни одиноким -



		В заточении править себя,



		Когда дождь изливает потоки,



		Точит кость, грязь и желчь унося.



		Эх! Люблю попинать камни в память,



		Когда капли аллеи зальют.



		Ставни снять. Перепонки расправить.



		Я иду, и деревья встают.










К окнам

		К окнам тянет ветвистую руку



		В перламутре прозябший орешник.



		Убивай меня ласково, нежно



		Смерть-тоска - реставрация духа.



		Солнце мертвое за морем стужи.



		День короткий вмиг в сумерки скрылся.



		Я колючей водой в кровь умылся



		И встречаю мигрень неуклюже.



		Час забвения хуже разлуки.



		Место, действие, время - все частно.



		Я обманывал сердце так часто...



		Не возьмет меня сон на поруки.










Лицо

		Акры и гектары, озера синих глаз.



		Лицо твое лежит передо мной пустыней.



		Волосы текут рекой по ней, кудрясь.



		Жизнь на простыне, где даже ад остынет.



		А что ты видишь сквозь вуаль широких глаз



		В миг, когда не знаешь, кто я и где ты?



		И когда первые слова, за сон еще держась,



		Делают свои полшага из мечты.










Упаду

		Упаду на трамвайные рельсы.



		Просто так, из-за глупой мечты.



		На кусочки разрезано сердце,



		В каждом кусочке - ты.



		Тепло, твои запахи, слезы



		Еще сохранила кровать.



		Лишь засохли фиалки и розы.



		Я уснул, я устал тебя ждать.



		Побегут тараканами мысли,



		Объяснятся нелепости их.



		И засыпят осенние листья



		Миражи троп исканий моих.



		Все уже решено. Больше сделано.



		И отныне ты можешь не лгать.



		Надо мной идет снег цвета белого.



		Я уснул. Я устал тебя ждать.










Это место

		Ты помнишь это место?



		Здесь Шивва шалил раньше.



		Весна с венцом невесты,



		Топтала вьюгу фальши.



		Что было - все не важно!



		Не важно все, что будет!



		Не ждет нажив отважный.



		Пусть время слабый судит.



		А что до грусти гордой -



		С нее костям не тесно.



		В глазах с вуалью мертвой,



		Ты видишь это место?










«Гуттаперчево, каучуково...»

		Гуттаперчево, каучуково,



		Как младенца в руках убаюкала,



		Задремали с дорожного стука



		Мои были. Колдунья-разлука.



		Не толково с утра пить, и все-таки



		У разлуки желание к водке.



		«Из горла» спирт колючий репейником



		Косолапое мышление пленника.



		Каруселево, рвотно, отравленно...



		На челе жилка ленностъю сдавлена.



		Кто меня изгоняет? Кто двигает?



		Кто на пасынка мачехой цыкает?










«На «Черную речку» колечко твое привело...»

		На «Черную речку» колечко твое привело



		Из брички. Село утром бредит...



		Брешут собаки.



		Бараки батрачьи.



		Последний путь начат.



		Судьба смертью скачет.



		И с жизнью прощается, что отросло.










Бетховен

		Не нужно ни золота, ни серебра,



		Чтоб сердцем поверить в бессмертье души.



		Но только без крови, внезапного зла



		Поверить в реальность души не спеши.



		Бетховен. Зверь-гений. Глухой. В три руки.



		Он правда безумен? В крови нет тепла?!



		Ты слышал в тех звуках распятье души?



		Ты видел, как глохла под ними молва?










Гроза

		Ты видел, как в небе, ражмежив глаза,



		Гроза разлеглась проституткой на поле?



		Легла первой каплей на травы слеза,



		Заверив о бурном слезливом раздолье.



		Ты моря не видел? Но хватит небес!



		Там часто случаются бури и штили.



		Корнями с листвой прорастает в них лес,



		За полем надстроив растущие мили.



		Ты видел, как сняв свой замшелый халат,



		Чеканил творец золотые монеты?



		Типичный полночных небесей распад



		Залил сальным лаком пустые скелеты.










Жасмин

		Бедный мой жасмин жалил мне зрачки.



		Кистями зимы зажигал июнь.



		На траву ссыпал снегом лепестки.



		Белое кругом, и попробуй сплюнь.



		А теперь засох мертвым тростником.



		Ветви без листвы, поднятые ввысь.



		В горле боль и хрип, от снежинок ком.



		Кости без листвы говорят: «Держись».










Ночь

		Ночь в окне. Зачатье дня.



		Все слова равны нулю.



		Нет ни «можно», ни «нельзя».



		Мы с тобою не в строю.



		Перемирье в одну ночь.



		Снимем маски до утра.



		Я хочу тебе помочь,



		Но помочь ты мне должна.



		Мы с тобой пьяны уже



		От вина и от Луны.



		На каком-то этаже



		Силуэтами видны.



		Мы с тобой не будем спать,



		Чтоб остаться в той ночи.



		Чтоб похмельем не порвать



		Огня плачущей свечи.










«Ты неземной кусочек неба...»


N.

		Ты неземной кусочек неба.



		С тобою быть мне не дано.



		В темной пещере лучик света,



		Кричащий о тебе одной.



		Мой мир исполнен мрачных красок.



		Затменьем, точками зрачки.



		Ростки волшебных теплых сказок



		Засохли, не поднявшись из земли.



		Как верит в идола язычник,



		Издалека лишь восхищаюсь.



		Ловлю с тобою каждый миг я



		И оставляю тебе жалость.



		Когда закончится дорога



		И смерть скомандует «отбой»,



		Лишь об одном прошу я Бога -



		Увидеть нежный образ твой.



		Пускай секунду, пусть мгновенье,



		Его мне хватит навсегда.



		И попрошу я лишь прощенья,



		Что полюбить ты не смогла.










Дымок

		Дымок веселый ласками,



		Петлею сизой щерится.



		И в смерть совсем не верится.



		Труба дымится сказками.



		Слова у печки теплые.



		Эфир неоном светится.



		Гроза в окошке метится



		И гром грохочет стеклами.



		И хоть немного грустно мне,



		Что мы с тобой повздорили,



		Не лучше воля боли ли?



		Письма твои горят в огне.



		Так счастье радует во сне.



		Слова смолят теплом в огне.



		Так хорошо, уютно мне



		На самом дне...










Верлен

		Сентиментальных разговоров



		Нутро не трогают тона.



		И бурова искристых взоров



		Давно не достигают дна.



		И общих радостей причастья



		Не заставляют грудь стучать.



		Но озверевшему несчастью



		Твоих слез, к счастью, не узнать.










Ветер

		Ветер тихо качает мертвые ветки берез.



		Он листву с них срывает и мне ставит последний вопрос:



		Что тебе надо от жизни? Чем ты ее заслужил?



		Может, и ты тоже лишний? - ветер спросил.














«Картинки лесные из снов иль заветов...»

		Картинки лесные из снов иль заветов.



		Бутылка с горилкой для встречи рассветов.



		Тропинки узки, часов гнутые стрелки.



		В развилке на ветке белье сушат белки.



		Опилки от резаных праздничных елей.



		Копилки разбитые прежних метелей.










Художник

		Я все дальше иду от огней



		И несу своих мыслей мешок.



		Вдалеке от шумящих людей



		Я стираю ступни в порошок.



		И чем дальше в пустыне иду,



		Тяжелее, но легче мой путь.



		Нетерпимей конца пути жду,



		Чтобы лечь на песок и уснуть.



		Расствориться в мире своем,



		Чтоб никто не смог помешать.



		Каждой клеткой проникнуться сном,



		На кресте своем себя распять.










«Пыльные тучи недвижные в высях...»

		Пыльные тучи недвижные в высях.



		Солнце за ними. Вечерний янтарь.



		Мне вспоминается сказкою старь -



		Лесть потаенная с мордочкой лисьей.



		Дни календарные, павшие с древа.



		Времени шаг слаб осенней порой.



		Ветра холодного сабельный вой.



		Стон ветвей голых. Вкус свежего хлеба.










«Сиделка. Елка заезженной старью...»

		Сиделка. Елка заезженной старью - вправо и влево огни.



		Кони. В погоне за ними скачет морозный январь.



		И в янтаре снегири. Кружится в вальсе метель.



		К тепу примерзшая сталь - Сторожу дали медаль.



		Сторожу снится постель. Мчит каруселью метель.



		Стелится даль из картинок Дали



		В лунной пыли, на полигоне Земли.














Кошки

		Восхищаюсь звериною страстью,



		Где один поцелуй - в сердце, в кровь.



		Где кошачьи две львиные пасти



		И шипят, и ревут «про любовь».



		Когда в шею клыки яд вливают,



		И взрывают твердь когти межой,



		Клочья шерсти на травы слезают



		Под счастливо-болезненный вой.










Берроуз

		А Берроуз совсем без бороды!



		А я думал - молодой и с бородой.



		А на роже морщины видны!



		А я думал - красив и живой.



		А Берроуза любят лгуны!



		А я думал, он гвоздь им в глазах.



		Его именем строят мосты!



		А я думал, за ним гиблый прах.










Разлука

		Смотри-ка, к нам тянутся руки разлуки.



		Возьми на поруки возможные муки.



		Стихи раздели дыханьем на слоги,



		Чтоб звуки водили крылатые ноги.



		Названия ядов возьми из тетради.



		Вложи вожжи в руки, чтоб быть не в накладе.



		Пусть оды приходят - весенние воды.



		Как роды - болезнь - цена нашей свободы.










Сон

		Мне приснился сон отрадный:



		Я с тобой гулял в саду.



		Мы не виделись полвека



		И расстались лишь к утру.



		Мы рассказывали жизни,



		Что прожили без любви.



		И слова наши слогались



		В годы, месяцы и дни.



		Я открыл глаза в мир воли,



		Выдохнув невольный стон.



		Явь пронзила разум болью,



		Что любовь - больной мой сон.










«Холодеет кофе в кружке на столе...»

		Холодеет кофе в кружке на столе.



		Больше ничего не напомнит о тебе.



		В облачные хлопья свернулось молоко,



		Солнце тычет пальцем в мутное окно.



		Кто сжимает стены? Кто уздит часы?



		Одинокой птицей в выси льешься ты.



		Что напоминает о тебе, о нас?



		Кофе цвета лгавших, но любимых глаз.










Я знаю, почему

		Я разучился верить. Я знаю, почему.



		Процентами измерить как павшую листву?



		Количество погибших, количество живых,



		А также процент лишних - процент всех остальных.



		Проходят мимо люди, и людям наплевать,



		Утро их тело будит, душа ложится спать.



		Так кровь с ладоней просто смывается водой,



		Играя с жизнью в кости, только всегда с чужой.



		Копаться в чем придется - в крови, в дерьме, в себе.



		Сердце из сети рвется и плачет о весне.














Вечер

		Прячет медовый вечер



		Тыльные стены домов.



		Вечером ползти легче



		К сюрреализму снов.



		Солнце козыри мечет



		В стекла крещатых окон.



		Вечер нервы подлечит -



		Вечером - новый кон.



		Город огнями маячит.



		Солнце на запад ушло.



		Ветер над крышами скачет.



		В небе луну занесло.










«По извилинам неба...»

		По извилинам неба



		Пробираясь улиткой,



		По туманной тропинке



		Нега сна идет снегом.



		Там измученный бегом



		Конь в степи замерзает.



		Морду к смерти склоняет.



		Конь весной засыпает.










Амазония

		Когда-то ты жил в лесу.



		Не по асфальту ходил.



		Держа копье на весу,



		Не знал «процент» своих сил.



		Зато каждое дерево знал



		И растворялся в листве.



		Сам, какое хотел, давал



		Названье своей земле.



		Когда ребенок рождался,



		Старик шел в лес умирать.



		Лишь имя его оставалось,



		Чтоб молодой мог забрать.










Дитя

		Маленький, как мир.



		Новый, как день.



		Жизнь - веселый пир...



		Время тянет тень.



		Время знаний навалит,



		Пир превратится в кошмар.



		Пока сердце мысли не жалят,



		Цени свой неведенья дар.










«Белокурая девочка в белом...»

		Белокурая девочка в белом -



		Моя муза, что плачет навзрыд.



		С растернованным иглами телом.



		Днем страдает. Ночами не спит.










Хармс

		Вечер тих августовский, золоченный.



		Переулок застыл обесточенный...



		Эта весть о войне так нечаянна,



		Муза скорбно молчит, опечалена.



		И табак у меня нынче кончился,



		И подруга взирает наводчицей.



		А в душе - что бедлам - раздвоение,



		И плясать, и рыдать настроение.










Убаюкало

		Что-то воздуха мне мало!



		Что-то многого мне надо.



		Сталью покрывало стало.



		Эй, пастух, где твое стадо?



		А где флейта, что здесь пела?



		В тишине расклады ада.



		Лишь мурашки бродят смело



		В сумерках райского сада.



		Да, блужданье духу мило,



		Да, добро побоям радо,



		Что отравой напоило,



		Убаюкало с бокала.










Весна

		Немытые окна сверкают на солнце,



		Ручьи по асфальту несут свою грязь.



		В траве «мать-и-мачехи» желтые кольца,



		И дети проносятся мимо, смеясь.



		Весна разлеглась по улицам лужами.



		Нервозность засела в широких зрачках.



		Мой двор переполнен убитыми стужами,



		А жизнь просыпается в первых ростках.










Поезда

		Все поезда идут куда-то,



		Но ни один из них меня



		Не отвезет домой обратно,



		Где я не знал, что жизнь - война.



		Все поезда идут куда-то,



		И на любой могу я сесть.



		Но нет обратно мне возврата.



		Мне места нет, где детство есть.










Комната

		Комната ноет ареной.



		Трубы, как ульи гудят.



		Лампа пленит мух Сиреной.



		Прет тараканов отряд.



		Стулья расставили вилы.



		Оком моргает окно.



		Там рассвет пробует силы,



		Зыбко тумана бельмо.










«Мы знакомы семь часов...»


А.

		Мы знакомы семь часов.



		Завтра будет, как вчера -



		Снова каша лишних слов,



		Жар потухшего костра.



		И лениво, словно сыр,



		Время плавится опять.



		Снова я вернулся в мир,



		Я готов кого-то ждать.



		Дым еще мутит слезу,



		Только нет огня в крови.



		Страсть потухла на ветру.



		Остановка на пути.










«Ты жнешь меня ядом змеиной закваски...»


А.

		Ты жнешь меня ядом змеиной закваски,



		Актерским кривлянием формы пустой.



		Ты сеешь меня дрожью искренней ласки,



		Когда гладишь раны мне милой рукой.



		Когда солнце в сердце ломалось на части,



		Сомненья сжимали его до крови,



		Мой бархатный день превращался в ненастье,



		И двери сквозили концами пути.



		Я видел глаза твои в фосфоре мысли,



		И схемы волос, раздвоенных в концах,



		И брови, что крыльями в небе зависли,



		И облако губ, что скользило в духах.










Скрипач


О.Когану

		Скрипач играл, а может быть сам Бог...



		Выдох и вдох - смычок к себе и от себя.



		Ни дня без игры. Жизнь, как игра.



		Настрой - весна, в любое время года.



		Искусство - не работа, не развлечение,



		Бесконечная болезнь к терпению.



		Восприятие - как должно - без жалоб, со смирением.



		Спасение при жизни. При смерти – облегчение.










Времени нет

		Размножаются вечером окна окна моего,



		Серыми, синими, белыми кроют вуалями.



		Сучит сучками глаза полуночи сукно,



		Город огнем пилит мили рваными далями.



		Там у окна тепло, хорошо, порошок.



		Там я курю, табака облака вдаль дымлю.



		Точного времени нет, только мутный поток.



		Дымный поток сядет пылью мышиной к утру.










Пьян

		Пьян, как завтра и вчера,



		Я валялся на поляне.



		Мягкий ветер иногда



		Шевелил лицо в бурьяне.



		Встать, увидеть нету сил.



		Руки в разные канавы.



		Сквозь ресницы моросил



		Лучик солнца окаянный.



		Ноги мокрые водой



		Знать давали из оврага.



		Им охота снова в бой,



		Им охота в руки флага.














Я - лист

		Я сам создал себе мечту,



		Я сам мечтой себя разрушил.



		Осколки дыма на ветру -



		От жженых листьев в небо души.



		Я не хочу идти назад.



		Идти вперед гораздо ближе.



		И буду больше других рад,



		Когда вдруг ветер с ветки слижет



		Меня - и вниз, к павшей листве.



		Спокойно гнить иль быть сожженным.



		Быть может, я вернусь к тебе



		Печальным ясенем иль кленом.










«С надеждой в сердце зря я ждал тебя, увы...»

		С надеждой в сердце зря я ждал тебя, увы!



		Без видимых причин, так бесконечно долго.



		Под снежною пыльцой и факелом луны,



		Прохожих, как ножом, встречая взглядом волка.










«У трюмо стоим вдвоем...»

		У трюмо стоим вдвоем.



		Вскользь слежу, как вор, за нею.



		За сомненьями сомненья



		Волнами наводят стрем.



		Слышу, как неровен вдох.



		Меланхолия в движеньях.



		В эту зиму о цветеньи



		Мне вещает грустный Бог.










Сомнения

		Слабость минуты выводит сомненья.



		Мнения, мысли. Одно на одно.



		Сильные мысли рождают виденья,



		Слабые мысли ложатся на дно.



		Мысли дерутся, как дикие звери.



		Вмиг друг друга на части рвут.



		Смерть за идею для них - не потеря,



		Только при смерти они и живут.










«Меня бархат ланитов встречал...»

		Меня бархат ланитов встречал,



		Леденцы твоих губ, искры взора.



		Но в тумане потерян причал,



		И я знаю, что это не ссора.










«Иди к черту, дорогая...»


А.

		Иди к черту, дорогая!



		Я искать тебя не буду.



		Мне совсем менять не в радость



		На чуму свою простуду.



		Называй меня безумным,



		Докой до бесчестных дел...



		Это правда! В конце строчки



		Многоточье и пробел.










«Как гном, усатый мотылек...»

		Как гном, усатый мотылек



		Крылами копошится за окном.



		В своей идее недалек,



		В упрямстве - властелин и Бог.










Камедью

		Я отжил животом и памятью.



		Нет фамилий и формул во мне,



		Когда чувства янтарною камедью



		Расцветают крылами во сне.



		Прикрываюсь, чтоб глаз тешить, ветошью.



		Закрываю свой рот от ушей.



		В своем мире я старенький дедушка,



		Юный шут в чужом мире людей.














Деду

		Твой путь теперь закончен,



		Красивый долгий путь.



		Ты в первый раз спокойно



		Решился вдруг уснуть.



		Ты спишь для всех на свете,



		Но лишь не для меня.



		Пусть в небе будет обитель,



		Пусть пухом будет земля.



		Оставил часы. Абстрактные цифры.



		Лишь время уходит. Куда? Все равно!



		Наверно, туда же, куда и молитвы -



		Возможно, на небо, возможно, на дно.










Нострадамус

		Предел будущего знаю.



		Мне виденья давят мозг.



		Эры, войны наблюдаю -



		Медленно, но под откос.



		Куски времени, пространства,



		Как стекло калейдоскопа.



		Вновь теряют постоянство



		Брызги - в будущем - потока.



		Меня звали Нострадамус.



		Инквизиции жрет боль.



		Говорю, что ждет вас хаос,



		Рай начнется через ноль.










«Кроты породу рыли рылом...»

		Кроты породу рыли рылом,



		Коты томились по сношеньям,



		Киты толкались, теснясь в море,



		А кляузник поставил кляксу...










«Доставь мне радость...» 

		Доставь мне радость, со мной почавкай.



		Встань на корачки и стань собакой.



		Побудь животным со мной - животным,



		Потрись о щеку, да, телом потным.



		Скорей мне справку предъяви,



		Что есть инфекция в крови.














Трава

		Сизый запах травы.



		Терпкий прищур мечты.



		Чьи объедки? Дары?



		Искус черной дыры?



		Точат нос комары -



		Чары летней поры.



		К небу липнут штаны



		Голоштанной страны.



		Облака, дым, плоты,



		Птицы ветру верны.



		Запищали коты -



		Время бледной звезды.



		Млечный путь высоты



		Нас влечет от земли.










Маларме

		Он растворялся в полутьме часов,



		Рассудком не касаясь до значений,



		Без судорог, инстинктов и влечений,



		Без правил, исключений и основ.










Любовь

		Больше, чем человек. Больше, чем Бог.



		Воды глоток, когда от жажды умираю.



		С тобой - летаю. Без тебя - ползаю.



		Засыпаю. Просыпаюсь. Стараюсь жить.



		Продолжаю падать вниз.



		Роспись кровью - С ЛЮБОВЬЮ!










Зеленый луг

		Зеленый луг по высям плыл



		В даль. Месяц цинком моросил



		Траву. И вам хватало сил



		Плясать. Ты на руках носил



		Мечту. Ты зачарован был



		Игрой. Уста в пылу прикрыл



		Устами. Безумье жар явил



		Рекой. Ты за бессмертие просил



		Любви. Возьми груз смертных крыл



		С собой. Я тоже зачарован был



		На зеленеющем лугу и в высях жил.










МИСТИКА СЛОГА








Я - Фауст

		Эта жизнь - сувенир,



		Пестрой радуги блик,



		Пир расстроенных лир,



		Миф. Вселенной лишь миг.



		Под напор злых задир,



		Под зуд глупых зануд,



		Я люблю этот мир,



		Хоть любить его - труд!



		Я с утра повел спор,



		Заглянув в души сад.



		Шел туда - пел задор,



		Молча плелся назад.



		В этом споре льстец - черт



		Адвокат и палач.



		Меня к бездне влечет,



		Я - слепец, а был зряч.



		Он давно надо мной



		Свою палку сломал.



		Поиграю с судьбой,



		Зная, что я пропал.










«Моя лирика...» 

		Моя лирика - стратегия без стратега,



		Концепция Чистого листа,



		Киста в области конечностей Христа,



		Река мгновений на века, в берега мозга,



		Игра гения «в дурака», Нагасаки, Герника,



		Страхи Блока, Драке, Есенин, водка,



		Ф. Гарсия Лорка, порка и коронация порока,



		Строка «пером в бока», мистика слога,



		Байка бардака грез в коробке рассудка.



		Моя лирика - часов стрелка, как брага по кругу,



		С другом под флагом мига, в никуда дорога



		Смертника из барака на зов висельника,



		Скука пророка к идее побега, Кафка,



		Алхимия кабака, тоска пьяного Бога,



		Свобода «лабуха», строка на нерест потока,



		Потуга астматика, скрежет смычка,



		Республика риторики изменника, смысла забастовка.










Духи

		Табачные кольца сжимают мне горло...



		Может, помечен я смерти печатью?



		И неудачи - работа проклятья?



		И ссоры с миром - зло адовой рати?



		Бред до рассвета. Уснуть я не в силах.



		Может, ведьмак ворожит, нервы солит?



		Может быть, кто-то Психею неволит?



		Месяц рогами глаза магом колет.



		Взор темноты мне зрачки распирает.



		Может, Аида зовет? Мир для духов.



		Иль Мефистофель лукавит над ухом?



		Может, я зверя обнял, спутав с другом?










«Рифмовать морфейной формой...»

		Рифмовать морфейной формой



		Вырывать слова из лавы,



		Быть вместилищем отравы,



		Как пора любви упорной.



		Стравлять звуки со значеньем,



		Шить гармонию из ветра,



		Из невидимого спектра



		Плыть неведомым теченьем.



		К слову, словно мухи к меду,



		Знаки препинанья липнут.



		Шар монады в высях стынет.



		Шива каплет с неба воду.



		Экскременты подсознанья,



		Боль сердечной аритмии,



		Гнев, что до краев налили -



		Составные для писанья.










Невеста

		Жало нужды притупило лоск жалости.



		Волосы выжгло пархатое пламя.



		Трещины в руки прокрались снегами.



		Долго молчала и не дождалась ты.



		Сердце прогнули огромные малости.



		Спину топтали дни сапогами.



		Ночи кровать заливали слезами.



		Много молилась и не дождалась ты.



		В сумрак ходила в далекие волости.



		Поутру крылья срывала руками.



		Сны на заре обращалися снами.



		Долго мечтала и не дождалась ты.



		Кости ломали вымыслов лопасти.



		Долго не выживешь книжными сагами.



		Годы, как камни, скатились в овраги.



		Думала долго и не дождалась ты.










Три мира

		Три мира странствия мыслей.



		В каждом предела нет.



		Каждая акция жизни -



		Пакет всевозможных конфет.



		Первый - сознанье и разум,



		Радость земная и грязь.



		То, что увидишь ты глазом,



		Плача или смеясь.



		Второй мир заведует страстью,



		Что объяснить ты не смог.



		Мажет волшебною мазью,



		Вялит любовью твой мозг.



		Третий мир - мысль неземная,



		Сюрреализм снов и бред.



		Рождает идея слепая



		Предчувствие будущих бед.










Есенин


I

		Я писал на полях книг.



		Приступ скуки за днем стих.



		Мне во сне свой явил лик



		Старец, вечность слогавший в стих.



		И промолвил чудной старик:



		«Тебя ждет много жутких вех.



		Но однажды твой пьяный крик



		Первой птицей разбудит век.



		Пусть в миру не осталось дорог,



		Пусть тропинка к грядущему - страх,



		Ведь как строг не казался бы срок,



		Любой срок - дым, тщета - ляжет в прах.



		Не дели по частям жизни миг.



		Ты рожден, чтобы чист был твой вздох.



		Ведь цветок, что не к сроку поник,



		Своим сердцем уже не цветок.



		Превратит в вино время лишь сок.



		Царь миров, ты так слаб на ногах.



		Завтра тело твое съест песок,



		Будут песни твои жить в ветрах...»



		Образ спрятался в утренний ток.



		Солнце бодростью терло костяк.



		«Гвозди в руки мне иль молоток?» -



		Сердцем водит дитя на полях.







II

		Я повесился утром в сарае,



		Когда солнце пустило ростки.



		Я увидел смерть смысла, страдая,



		За намыленным краем тоски.



		Легкий ветер качал мое тело,



		И улыбка росла на лице.



		И бессмертье покоем запело



		В брызгах Леты, в забвенья пыльце.














«Он, невзирая на последствия...»

		Он, невзирая на последствия,



		Не мог стесняться грубых действий.



		Остановившись на бесчестии,



		Он вывел, что такое честь.



		Кабак зловонил пред ним родиной,



		Сверкал создатель мерзкой гадиной.



		Все, что имел - давно украдено.



		И нечего желать - все есть.










Желюди

		Желуди, люди, пища свиней.



		Рождались на небе, прыгали вниз,



		Лопнула кожа в засилье идей.



		Природа? Судьба? Божий каприз?



		Кто скажет теперь - зачем? Для чего?



		Возможно, что небо и знает ответ.



		Но нету возможности влезть на него.



		Узнать, как внизу, наверху тоже нет.



		Желуди, люди, пища богов.



		Жили, как свиньи, взлетали затем.



		Верили в искренность собственных слов,



		Верили в лживость общественных тем.



		Серый бархат внизу так манит с высоты.



		В сознанье призыв - пуститься в полет.



		Выжигай, вырывай больные мечты:



		Здесь паденьем всегда кончается взлет.










«На венах ссадины...»

		На венах ссадины - никак им не зажить,



		И дух израненный, что мечется в тисках.



		Мгла позади, а впереди лишь страх.



		Так зыбко утвержденье - стоит жить.



		Я падал птицей в солнце. По руке



		Цыганка мне гадала и бледнела.



		Поднять глаза, сказать слова не смела,



		И ангел над челом стоял в тоске.










«С нами снами снова слово...»

		С нами снами снова слово - буквы слепы, звуки глухи.



		С нами сны. Злы. Паразиты. Ихни жабры розоваты.



		Алые ланиты бриты. Опиаты. Кайфа сбыты.



		Ты бы быты в брод раздвинул. Принял. Внял.



		Стал неформалом,



		Как Бретон, Рембо, Берроуз, закусил бы ус и губы,



		И обиделся на смыслы, ибо всяки смыслы грубы.



		Потому все грезы грязны, потому все слезы злобны,



		Потому все смехи мрачны...



		С нами снами корчи черта, что способен на развраты



		И с солдатом, и с ребенком. И значимости караты



		Метят личности и страны... Колотые вены - струны



		Перестроены иначе. Это расставлять деревья



		В рунах смерти, по порядку. Подзывать небесьи кары.



		Лопались, краснея, струны. Наливали кровь в стаканы



		Тараканы - язвы Кафки.










«Грязь рождает муть...»

		Грязь рождает муть. Жить в ней и уснуть.



		С креста Христа снять, чтоб друзей распять.



		В пир чуму одеть, чтоб в огне сгореть.



		С костей мякоть смыть. С радости завыть.



		Иль с судьбой побег - сквозь таежный снег.



		Ждать всю жизнь весну, двигаясь к концу.



		Как гонимый зверь - в запертую дверь.



		Не жалея ног - в сумрачный итог.



		Сизый бархат лиц. Молча взоры ниц.



		В мраке слепых глаз траур, как экстаз.



		Черно - белый сон. Смело за балкон



		Время - юркий дым. Ты - твой старый сын.



		Кто с карниза вниз прыгает на бис?



		Мучить и страдать. Верить, предавать.



		Слушать, говорить. Породить, убить.



		В бреду ложных схем плыть, чтобы затем.



		В мире вечных тем слово стало плотью ...










Телефон к Богу

		У меня есть к Богу телефон!



		Из мебели только он в пустой моей комнате.



		В кричащей темноте лезут ко мне нехорошие мысли.



		Молнии и гром за окном.



		Раздражен сегодня Создатель.



		Веры одной случается мало, и тогда ко мне идут.



		Человечество устало. Помощи просит.



		Боль, которую они приносят с собой,



		Бывает, проходит, бывает, иначе.



		Они в трубку плачут и в момент трезвеют.



		Когда-то давно нам изменила удача.



		Так что заходи. Аминь.










«Безбашенная ночь пришла...»

		Безбашенная ночь пришла - глаза открой,



		Когда ушел из города тупой реальный день.



		И растревожила она душ человечьих рой,



		И в тело с болью напустила она лень.



		Обрезала резко все грани на крестах,



		Иллюзию с реальностью породнив на время,



		И в темноте впервые вдруг зародился страх,



		И в темноте теченье изменили реки-вены.



		По черным прядям ночи в небо лезут души,



		Утратившие веру, немодные пророки,



		С разбитыми мечтами, их крики дождь заглушит,



		А тьма загладит краски и зарифмует строки.



		Луна светит уныло в потухшем мертвом небе,



		Повесив отраженье в моих больших зрачках.



		Оставив за собой открытыми все двери,



		Которые до этого были на замках.



		Ночь, когда реальность превращается в мечты,



		И разум растворяется на больные сны.



		Ночь, когда над океаном серости лишь тьма,



		Звезды в небе плачут, и мычит луна.










«Я трезв от тоски...»


I

		Я трезв от тоски...



		Кабак тянет к рвоте.



		Сжимает виски



		Мигренная боль.



		Бреду по проспекту



		В расстегнутой кофте



		И вижу в бреду



		В каждой шлюхе Ассоль.










«Клеймят чело мне дни...»


II

		Клеймят чело мне дни,



		Бьют, жилки раздувая.



		Слепят зрачки огни,



		А тени знобью льнут.



		И время не спеша



		В ток сердца яд вливает,



		Несет меня, кряхтя,



		На самый страшный суд.










Раз счастливы ползти...


III

		Раз счастливы ползти,



		То вас не гложет небо.



		И нет в глазах тоски,



		И нет в груди болей.



		Вам соль солдатских слез



		Приправой служит к хлебу.



		Отрава сладких грез



		В аду ползучих дней.










Ницше

		Лошадь податливо прячет



		Морду от кулака.



		Плеть ее тело нянчит,



		Шпоры ласкают бока.



		Всадник - лихой победитель



		С красной помадой в усах.



		Сняв с потных плеч черный китель,



		Гордо глядит в небеса.



		С клячи глядит он на звезды,



		С Марсом ведет диалог.



		Звезды - забитые гвозди



		В подошвы армейских сапог.










«Сожаленье - вялый шаг...»

		Сожаленье - вялый шаг,



		И почти всегда назад.



		Сожаленья жгли Рейхстаг -



		Желтая дорога в ад.



		Только здесь и лишь сейчас



		Все, что было - все во мгле.



		Каждый час открытых глаз -



		Жажда власти на земле.



		Всадник кляче - злой палач.



		А ты сделал шаг к себе.



		Сожаленья съели плач -



		Плач по власти на земле.










Дневники

		Письмена откровеньем имен



		Доверительно двери откроют.



		Поклонившись, заметишь поклон -



		Это зеркало «времени слоя».



		Знаешь чувством, здесь есть, чего нет.



		Чего нет - это все, кроме чувства.



		Где-то там его скользкий скелет.



		Где-то здесь он, рожденный в капусте.



		Ты пригреешь его на груди,



		Если страх не сожрет тебя первым.



		Либо путник один на пути,



		Либо путник один идет с кем-то.



		Набирай, брат, дружину друзей -



		Королей, и шутов, и счастливцев.



		С их весельем тебе веселей



		Проявлять их истлевшие лица.










«Любовь припечет снег...»


I

		Любовь припечет снег, завьюжит печаль.



		Забыть невозможно. Страсть смыслу не служит.



		Как в теплое тело старательно - сталь,



		Истерика памяти душу задушит.



		Запиленным полем, задавленным дерном,



		Асфальтовым альтом, литаврами фар



		Подальше по далям, походкою тертой,



		Тащить за плечами печали - твой дар.



		Пиковая дама, клинок в черном сердце.



		Мой крест, моя точка и мой страшный суд.



		С полвека до веры закончились рельсы.



		С полвека надежды меня там не ждут.



		Ты помнишь, мы жили, как дети на небе,



		Друг в друга вмещая вселенную всю.



		А ночи и дни, как побочные тени,



		Ломались на доли под словом «люблю».



		Мне лень вспоминать, кто подумал о плене,



		Коль в зеркале взоров теперь не вдвоем.



		Вино забродившее бродит по вене,



		Меня выжигая в тень желчи огнем.










«Экспресс косяками, кругами, с друзьями...»


II

		Экспресс косяками, кругами, с друзьями,



		Забытыми битвами быта - в ботву!



		Я дни календарные ставлю крестами.



		Нелепыми цифрами боль хороню.



		Тоска сердце точит, как тучи на солнце,



		Как осень, что тенью прикончила день.



		Мне колят глаза «мать-и-мачехи» кольца,



		Венец, что принес тебе месяц, надень.



		Я ночью рождаюсь, в час точки отсчета.



		С рассветом - распятье, падение в ад.



		Забыться до будущей ночи - забота,



		С мечтою о жизни, с шагами назад.



		Из сна вынося образ резкий, до крика,



		Печаль превращается в лезвия флаг.



		Бегу в переход от весеннего блика.



		Бегу в паранойю, в болезни, в кабак.



		Я вырвал в истерике провода сплетен.



		Грусть - корни мои стоят без воды.



		Грусть - ветви мои ветром спутаны в сети.



		И слезы от дыма - от жженой листвы.










«На озере розовом вырежу звездами...»


III

		На озере розовом вырежу звездами



		Я милое имя на всех языках.



		Чтоб грезы мои тебе в небе грозами



		Напомнили наш первый грех, первый страх.



		Кровавый рассвет воскресит краски радостно



		Подобием смерти, разума спазмами.



		И стрелами солнце отправит безжалостно



		Отсутствие знания в область маразма.



		Вживаясь по памяти в бред жизнью прошлою,



		Когда в счастье жаром, как Феникс, гореть,



		Что доза, где больше, чем страшно положено,



		Улиткой по лезвию лесть через смерть.



		Тоска, что казнит без суда, шутя душит.



		Меня слушал ветер, а дождь вытер нож.



		Уже раскидав на кусочки по лужам,



		Ничто гонит в прах. Во спасение ложь.



		Тоска ведет счет не днями и цифрами,



		Не тылом бутылок, постылых, пустых,



		Не химией слез, не слепыми молитвами.



		Тоска - роды правды, что втиснута в стих.










Болезнь

		Запачкать кровью белый снег.



		Бродить, как терпкое вино.



		Сломать у дерева побег.



		Подняться и упасть на дно.



		Родиться вновь, пройдя сквозь смерть.



		Сойти с креста, весной воскреснуть.



		И спеть, когда по телу плеть,



		Аккомпанемент ударам - песню.



		Как ненавижу этот страшный зуд и боль,



		Когда быт телом давит мне на душу.



		Когда страх сыплет мне на раны соль,



		Закрыв руками рот, глаза и уши.



		И в раз, которому уж нет числа,



		Душа вступает на обратный путь.



		Подобно, как закончится зима,



		Болезнь отступит и осядет муть.










Страсть

		Пьяная страсть вяжет,



		Рот откровением рвет.



		Гнет алкогольного стажа



		Сеет тебя и жнет.



		Карами время колет



		Плоть, твой настрой жует.



		Кто тебе пишет роли?



		Кто за тебя трезвым лжет?



		Паузы пропасти скалят,



		Скорости смертью растут.



		Память картинами валит



		Мозг, где другие живут.



		Помню, бежал по полю.



		Воля за мной гналась.



		Пуля пробила болью,



		Вытравив в травы страсть.










«Неловко оскалившись после нектара...»

		Неловко оскалившись после нектара,



		Я в тар-тарары разбиваю стакан.



		Стакана мне много, осколков мне мало.



		Сегодня я трезв, что б сказать, что я пьян.



		Я что-то сказал и от слога качаюсь?



		Отчалил плевок вместо подписи в дол.



		Я тверд, словно грифель, но все же ломаюсь.



		Как ломаный грифель крошусь я на пол.














Клеопатра и Колумб


С. и А.

		Катится в мрак Клеопатра,



		Колумб - за нею, искать.



		Дождь за окном манной каплет.



		Обоим им ночью не спать.



		Снова Колумб жив в походе.



		Лестницы, лифты, леса...



		Маятся в мятой погоде



		Морем к земле, небеса.



		Компас мутузит по кругу



		Стрелку заветных шагов.



		Север сеамничит югу.



		Здравствуй, Колумб! Будь здоров!



		Выплывут двое лишь утром,



		Держась за солнечный свет.



		Живет Клеопатрой, Колумбом



		Растаявшей ночи скелет.










«С апломбом королевско-шутовским...»


I

		С апломбом королевско-шутовским,



		На череп втиснув ржавую корону,



		Люблю встречать просителей нагим



		Из снов пришедших, пьяных, к мраку трона.



		И снова оргий хоровод вокруг,



		И грех, и всемогущество, и свежесть.



		В объятьях миллиона глаз и рук



		До петухов в отраве адской нежусь.










«Слова раскручивая вяло...»


II

		Слова раскручивая вяло,



		Язык змеится под корягу.



		И зубы обнажая жалом,



		Народу шут дает присягу.














Я

		Я - грехи и свастика,



		Я - на асфальте грязь.



		Попробуй меня ластиком,



		Попробуй грязь закрась.



		Попробуй меня выдержать.



		Попробуй, не убив,



		Без крови сердце вырезать,



		Подохнуть, полюбив.










Есенин

		Теперь подымись. Одевайся.



		Беги к доброй матушке. Плачь.



		Кляни меня - черта - и кайся,



		Что барин был груб и горяч.



		Отныне забудешь игрушки.



		С крапивы огнем спину жжет.



		И слезы смывают веснушки,



		И чибис несладко поет.



		Засыпят снежинки крылечко,



		Молва детство скоро убьет.



		Но, может, поставишь ты свечку,



		Когда меня дьяк отпоет.










«Гротеском истерии гений реет...»

		Гротеском истерии гений реет.



		Гнеет в регате пузом вокруг смерти.



		Распорками вселенной ветра веют.



		Качают головы дары - удары плети.



		Ждать направлений, выбирать - не сложно...



		Все цели - море. Карты мелей скрыты.



		Вода правдива ложью, правдой ложна.



		Время утопшими всласть дремлет сыто.



		Нет образов из бездны безобразных.



		Сыскавших скорбный скарб размытых былей,



		В обглоданных мощах и в душах разных.



		Не эти пыли были прежде львы ли?














«Заранее предупрежу я вас о ранах...»

		Заранее предупрежу я вас о ранах.



		Старайтесь, что получите, понять.



		Не будет здесь ни правых, ни неправых,



		Кто прав, пока дерутся, не узнать.










«Смогу ли я боле...»

		Смогу ли я боле



		Терпеть боль неволи,



		Или выберу холод



		И голод раздолья?



		Смогу ли есть хлеб



		Вместе с слезной солью?



		Иль станет мне домом



		Бескрайнее поле?










Есенин

		Есенин. Рука в бирюзе.



		Качаясь у грязной стены,



		Дальтоник рисует стихи



		Пастелью порезов в руке.



		Бечевка уже на мази...



		В окошке встает медный шар



		И льет свой змеиный нектар.



		Кадык заиграл взаперти.










Я был уверен

		Я был уверен, что летать так просто,



		И вышел за окно, как в дверь.



		Раскинув руки, ногами в воздух,



		Разглядывая на асфальте смерть.



		И разглядеть ее хотелось лучше.



		Я стал все ближе подлетать.



		Объединив землю, тело и душу,



		Прилег с ней рядом, больше чтоб не встать.



		Вот и все, вот мой последний вздох.



		Что жалило меня, осталось позади.



		Счастье или боль мне приготовил Бог?



		Встретит ль он меня в конце пути?



		И будет ли лучше там



		Моей калечной душе?



		Ты сможешь узнать и сам,



		Когда там зайдешь ко мне.










Коробок

		Сломанными пальцами карабкаюсь наверх.



		Пролетает стороною удивленный стерх.



		Спичечной коробкою подо мною мир,



		Спичечной коробкою надо мною пир.



		Вакуум коробки - скользкий таракан.



		Никого там нету, только я и план.



		Еду в электричке и смотрю в окно.



		Я смотрю из окон. Я - актер кино.



		Там экспресс мелькает косяком в ночи.



		Кровь по кругу дурно выжигой стучит.



		Я совсем забылся. Слог совсем не мой.



		Фразой, что не знаю сам, себя, с собой.



		На душе селедка, на ногах мандраж.



		Дым принял кальяном смысл на абордаж.



		Вот уже светает. Мне бы отдохнуть.



		Заправляю чифирь по объездам в грудь.










«Жизнь содержит процент боли...»

		Жизнь содержит процент боли.



		Боль рождает облегченье.



		Облегченье держит волю.



		Волей движется терпенье.



		У терпенья есть пределы.



		У пределов есть надежда.



		Из надежды ползет смелость.



		Смелость - есть презренье к смерти.










Метро

		Я стою в метро. Выбираю цветок.



		Позади стена на запад и восток.



		Позади нечто шевелящихся ног.



		Впереди мечта. Мертвой жизни кусок.



		Словно мертвая плоть. Словно Дантовский ад.



		По цветам истерично ищет выхода взгляд.



		Кто толкнул здесь меня? Хрупкой грезы распад.



		Я живой? Я стою. Я вернулся назад!










«Прихоть плоти, похоти сытой...»

		Прихоть плоти, похоти сытой.



		Против воли тобой завладел.



		Хрусталь на полу, мной разбитый,



		Мне заплакал, тебе - запел.










«Через рвы, как слоны...»

		Через рвы, как слоны,



		Мы вольны, мы равны.



		Как животные - львы -



		Все в крови - и чисты.



		С нами будет на «ты»



		Ночь в открытые рты.



		Под затменье звезды



		Вложит в жабры нам сны.



		Разведет прочь мосты



		От смертей до мечты.



		Будда с той стороны



		Тушит окон костры.



		Луны здесь - что блины.



		Слезы солью полны -



		Просто брызги волны



		От китайской стены.



		Под давленьем коры



		Дух бежит из норы.



		Его сносят пары



		В домну чудной страны.










Леший

		Лыжи побегом лижут



		Душу. Искусом жгут.



		Слышу, щебечет крыша,



		Жмет руку рыжий жгут.



		Леший стихи мне пишет.



		Лишний во мне живет.



		Приторно в уши дышит,



		Медом сквозь строки лжет.



		Пляшут мысли, как мыши,



		Зубами основу грызут.



		Грозами разум вышит.



		Молнии мечет шут.



		Лешего я прикончу.



		Вычту, пока он спит.



		Кончу веселые строчки



		Там, где душа не лежит.



		Катится спазм конвульсий.



		Колется еж внутри.



		Пули предсмертного пульса



		Вилами в мозг легли.










«Кривые линии осеннего ландшафта...»

		Кривые линии осеннего ландшафта



		Открылись за пределами мечтаний.



		Они кидают в покаянье жертвы,



		И самость прет риторикой из чрева.



		Смотрите, люди, вот я и вернулся.



		Я был понужден пеленгом волшебным.



		Но эмпирической действительности якорь



		Вернул в желудок мой холодный голод.










Падение

		Измеряю глубину луж босыми ногами,



		Мажу об штанины городской помет.



		На теле и на ризах штопаные раны.



		Паденье в кратер жизни - по крайней мере, взлет.



		Освободил свой разум, но дух мой обезумел.



		Теперь не нужно спрашивать, что можно, что нельзя.



		Пускай не жил я раньше, теперь же точно умер.



		Скоро меня зарежет болезнь, как порося.



		Но нету страха. Черти! Я жду вас с облегченьем.



		Только желанье написать чуть больше, чем слова.



		Как вера в сердце явится порой с церковным пеньем,



		Как без раздумий веришь в силу вечного костра.



		Мигрируют клетки моих рук и ног.



		Клетки мозга, я слышу, мигрируют тоже.



		Кружит муравей, попавший в поток.



		Расплываются в стороны рожи прохожих.



		На асфальте, на гранях узоры растут.



		Фокусирую взор - новый образ живет.



		Сам себя развлекаю, сам себе мудрый шут,



		Пока кровь по запутанным венам ползет.










Постпечаль

		Печаль уходит, оставив боль разрухи.



		И ветер горя гуляет по пустыне.



		Закрыв глаза, протягиваю руки -



		Я чувствую, как быстро кровь в них стынет.



		Вперед. Быстрее. Через тьму на волю.



		И скорость света завершит работу,



		Добавив в море грез пригоршню соли,



		Закончив реквием мажорной нотой.










Серый день

		Стынет солнце синее.



		Кольца улиц колятся,



		Ленью линяют активнее.



		Слезы болью солятся.



		Крыльями птицы делятся.



		Телятся фразами разумы.



		Селами на стены селятся



		Кошка мечтает экстазами.



		Стрелами провода роятся.



		Пар по стеклу пятится.



		Ною, наверное, ноется.



		Радио радием катится.



		Дождь икает и кается.



		Молнии в ад тычатся.



		Черновик к ночи комкается.



		«Черный квадрат» в окно пялится.










Слова

		Мертвы все строки, все слова



		Степная жухлая трава.



		Пишу пеплом на полях,



		И поля ложатся в прах.



		Ах, зачем мне этот скрип?



		Словно ломят ветки лип.



		Глупый смех, наивный стыд,



		Ложь и эгоизм обид.



		Но в начале грех и страх -



		Песок ржавый на зубах.



		А в глазах могилы дно.



		Искушает вновь окно.










Слово становится плотью

		Скоро кара разбудит шагающих,



		Спящих, сопящих, юродивых,



		В парнике безразличья блуждающих,



		Пока слово становится плотью.



		Колдуны плачут и маятся,



		И зубрят завет от Мефодия.



		День гримасами психов скалится -



		Это слово становится плотью.














Кто-то

		Кто-то родился,



		Кто-то подох.



		Жизнь - лишь мгновенье, выдох и вдох.



		Кого-то забыли, кто-то воскрес,



		Из ранней могилы влез до небес.










«Приторно-горький Я...»

		Приторно-горький Я.



		Сам себе едкий дым.



		Мягкий кусок опия -



		Стану врагом родным.



		Нежась в созвучьях моих,



		Станешь большой эстет.



		Каждый наш день мил и тих,



		Но без меня и дня нет.



		Приторно-горький Я.



		Сам себе терпкий вкус.



		Мягкий кусок опия.



		Вялый инъекции укус.










Экспресс

		Я бежал, как в бреду, своей цели не зная.



		Мой последний экспресс шпалы-ребра считал.



		Мне колеса стучали, что погибла родная.



		Зайчик солнечный ядом в оконце моргал.



		Город высью бетонной в могилу ложился,



		И перрон пролетел, как прощальный причал,



		Когда мертвый закат в теле болью разлился,



		Встречный поезд гудком в тишину закричал.










«Пламя с названием «Время»...»

		Пламя с названием «Время».



		Племя с названием «Поиск».



		Плесень азов, жизни стремя,



		Вечной бактерии происк.



		Ноль, извергающий семя.



		Лучшая мысль - упорство.



		Девственность тверди - бремя



		Кровью умаслит, что черство.










«Красный глянцевый шелк...»

		Красный глянцевый шелк,



		Закутав неврастеника в шок,



		Рассказал о вечном, наверное,



		Заверив - жизнь быстротечна,



		Встрепенувшись в воде бантом...



		Скользкий эфемерный фантом



		Чиркнул спичкой,



		Зажег свечки.










Мак

		Свинцовый мак - злой черный маг,



		Свой рыжий флаг мне в руки дал.



		Луна - с пятак, Земля - с пятак,



		Мой мозг обмяк и в грязь упал.



		Слепой простак в семействе скряг,



		Порочный стяг нести устал.



		Полночный друг - шут и остряк -



		Вдруг сделал фляг и врагом стал.














На аптеку

		Крестовый поход на аптеку



		Во имя спокойствия духа.



		В момент паранойного смеха,



		Сознанье - чтоб легче пуха.



		Чтоб солнце светило хоть время,



		Чтоб двигалась на часах стрелка.



		Снимая невинности бремя,



		Планируешь новую сделку.










Яма

		Мне бы вылезти из ямы.



		Мне б узнать, что же там дальше.



		Стоя здесь, я строю планы -



		Тяжелы они от фальши.



		Сверху люди, я отсюда



		Для них всех недосягаем.



		Мать, отец! Не ждите чуда.



		Ведь мой крик чем выше - тает.










«Лизергиновый выдох Деметры...»

		Лизергиновый выдох Деметры,



		Флюоресцентными красками тая,



		Проникая по нервам, как плесень,



		За кавычки выносит сознанья.










«Когти ночные. Кости ветвей...»

		Когти ночные. Кости ветвей.



		Лампы углей роют гардины.



		Темные дыры в коробках-зубах.



		Боль несет страх хирургии.



		Прах бессонных ночей на руках,



		Пережиданий, переживаний,



		О деньгах и вере сожалений...



		Жизнь ореалия звонок.



		Телефонный курок намотал стол и стены.



		Укол на углу ванны.



		Раны и ссадины сродни медалям.



		Из далей страданий



		В понимание передозного состояния -



		Алхимия яда растворения.



		«Милосердие, сострадание,



		Спаси, сохрани. К чертям весь мир бери!



		Меня верни. Болотные огни



		Неоном витают - «Внимание!



		Отсутствие денег для пассажира не оправдание!»










«Бессоница моя напустила в душу вьюгу...»

		Бессоница моя напустила в душу вьюгу.



		Безжалостная сука, пожалуйста оставь меня.



		Но прошу об этом зря я тебя, наверное.



		У тебя власть безмерная надо мной.



		Короткий покой, похожий на бред, на бой.



		С тобой поднимается усталый организм



		Мой, который шипит в ночи: пора спать.



		И снова считать коров в нечет и чет.



		Черт! Мне никогда не удастся уснуть -



		Через тоннель заглянуть в завтра.



		Одна единственная правда - бессонница!



		Она за мной гонится и всегда догоняет.



		Границу между сегодня и завтра стирает.



		Меня пожирает ночь от ночи изнутри,



		Запуская клещи свои в мой усталый мозг.



		И каждая ночь для меня, как допрос.



		Каждый вопрос допроса неимоверно прост.



		Но рост вопросов в бесконечность уходит.



		Оставляя единственный вопрос: как быть?



		Продолжать бороться, плыть? Все бросить, утонуть?










Смерть деда

		Картавя слабыми губами,



		Пускаешь пузыри с дивана.



		Лежишь с открытыми глазами,



		Все тело - резаная рана.



		Приходит доктор бородатый,



		С тебя срывает одеяло,



		Прописывает кушать вату.



		Внутри - как мыши грызут сало.



		Тени привидений движутся по коже.



		Койка твоя - смертное ложе, похоже.



		Ласками Морфея, фея во всем белом.



		Ты уже, наверно, не будешь больше смелым.



		Руки в одеялах, ноги в одеялах.



		Что с тобой случилось? Что с тобою стало?



		Все тебе не в радость, все тебе не мило.



		Льется мимо мирро. Смерть глаза закрыла.










«Четыре части разделенья света...»

		Четыре части разделенья света.



		По ним через окно плывет в моря



		Гроб-парусник, обоями одетый,



		Туман табачный. Пепел. Якоря.



		Четыре растернованные лапы



		Иголками от выцветших афиш.



		Детства бездумного папирусные трапы.



		В углу стоит заплаканный малыш.










«Молитесь, ломаки, раз модно молиться...»

		Молитесь, ломаки, раз модно молиться,



		Сморкаясь друг в друга, утробой трубя.



		С печалью сарказма на заспанных лицах,



		Распятьем гордыни прыщи теребя.














Бродяга

		Безумьем дела восхищаясь,



		Счастливый хищник над добычей -



		Кокетка, что в туфлях качаясь,



		Завязывает кровью бычьей



		Глаза безбожного бродяги,



		Толкая в истерию власти,



		Пока вожжа, манжетов флаги



		Распахнуты над ней, как пасти.










Наш век

		Копнул капканами по канавам,



		Конвой катаклизмов покалечив,



		Двадцатый век, с асфальтами по травам.



		Лечи, не лечи - не легче.



		Мы - миражи на метраже тысячелетий.



		На ранах - витражи рекламы в рамах.



		По норам в городах гоняет ветер



		Кусочки человеков на «экранах».



		В зубах-коробках ищем робко счастье,



		Втыкая в тело неба смело иглы.



		Собачья лесть и безразличье масти



		Скрывает в играх наших зверья игры.










«Фиолетовый джаз флюоресцентной зимы...»

		Фиолетовый джаз флюоресцентной зимы.



		Птицы отстегивают крылья свои.



		Домашние коты на работу идут.



		В кострах люди книги жгут.



		В барах вливают в горло бензин.



		На небе желтый клин пингвинов.



		Собрание замужних вдов, психов.



		Идиотизма змеиный в сердце укус.



		Белеет одинокий парус в снегу.



		В угоду Богу дети сожгли школу.



		Золу залили керосином из-под крана.



		От лоботомии рана - признак совершенства.



		Дети сбежались и воют на крышах,



		Потому что наконец-то вышла зеленая Луна.



		Рогатая сова легла спать до утра.



		Деревья открыли глаза и принялись ходить.



		Ввысь полетела стайка муравьев.



		Из ядовитых отростков - труб дым.



		За ним полетели наши души.



		Плюшевые груши посыпались на снег.



		Готовлю побег отсюда каждый день,



		Но мне лень завершить его до конца.



		Я здесь навсегда останусь, навек.



		Вотрусь в доверие, получу звание - ЧЕЛОВЕК.










ПОСВЯЩЕНИЕ


от D.О.В. community и Ю.Г.




I

		Холодное лето 2000-го года.



		Смерть забрала поэта,



		Но звучать будут долго



		В моем сознанье где-то



		Немного грустным эхом



		Его слова и голос,



		Но уже с другого света.



		Уважение усопшему,



		Безвременно ушедшему,



		Искавшему счастье,



		Но так и не нашедшему.



		Как памятку живущим,



		Оставил он наследие,



		И вслед за ним идущие



		Познают его гения.



		Я отдаю последнюю



		Свою дань уважения



		Тому, кто научил меня



		Трехмерному мышлению.



		Скорбим и помним



		О его мятежном духе.



		Грюндиг, спи спокойно,



		Земля пусть будет тебе пухом.








 (Мертвый кит)



II

		Чем дальше по жизни,



		Тем больше понятно,



		Что гений от Бога



		Подвержен летально



		Оплакивать участь



		Непонявших истин.



		И мысли о всем



		Неизбежном приходят



		Все чаще и чаще.



		И незачем больше



		Писать и стараться



		Вложить больше смысла



		Корысти не ради,



		А только с желаньем



		Не сдаться, и в тысячный раз называя



		Явления сущего, рифмой играя,



		Страдая, давать имена проявленьям



		Природы созданий,



		Что созданы сверху.



		Напрасно все это.



		Ты ушел не прощаясь



		Не выключил свет,



		Не спросил о погоде...



		И вроде все ясно,



		Ведь смерть безучастна.



		Но знай, что наследие



		Прыгнувших в небо



		Пополнилось новой главой многократно!








(М.F.)



III

		Посвящение человеку с большой буквы «Ч»,



		Да и вообще, уличному поэту,



		И просто клевому парню.



		Не знаю, кому как,



		А мне непонятно



		Почему мы выбираем свой путь



		И идем по нему вперед,



		И в чем суть этого пути,



		И когда он закончится.



		И очень хочется,



		Чтобы он был ровным,



		Длинным, легким, светлым,



		Как солнечный день.



		Но неожиданно все закончилось:



		Переступил человек черту



		И его не вернешь.



		Не надо здесь больше слов -



		Они ни к чему.



		Я помолчу лучше



		И буду помнить его всегда.








(Мани Майк)



IV

		Душа покинула тело,



		Где-то летает.



		Строчка не дописана,



		Рифма остывает.



		Никто не знает,



		Где сейчас его душа.



		Она находится там,



		Где лирика его жива.



		Она жива везде,



		Но поэта больше нет.



		Мне хочется кричать от боли,



		Но не слышу я ответ.



		О себе оставив след,



		Он расстался с этим миром,



		Но для многих подростков



		Он стал кумиром.



		«Раб Лампы», бунтарь в борьбе за правду,



		Его поэзии нет равных



		По глубине мысли.



		«D.O.B. community»



		Лишилась воина, бойца.



		Но твое дело не умрет, нет,



		Ему нет конца.



		Стучат наши сердца



		В такт твоему сердцу.



		Закрыл ты за собою дверцу.



		Но мы с тобой.



		Покойся с миром.








(Винт)



V

		Послав все к черту,



		И сплюнув смачно вето



		На безразделье избитых истин,



		Сейчас пою я оду



		Опавшим желтым листьям,



		Чья смерть - не осень,



		А немощь лета.



		Я - их брат, мне выть животным,



		В своих ладонях их хороня.



		Один из них есть часть меня,



		И значит, часть меня - бесплотна.



		Был дан приказ: Долой из плена!



		Долой из лона земного лиха!



		И он ушел легко, спокойно и тихо,



		Полоснув живых по венам.



		Теперь он там.



		Он стал ближе к Богу.



		А мы, живые, его дорогу



		Грызем наощупь его же светом.



		Ведь он не умер, нет,



		Он всего лишь слился с ветром.








(Sir-J)



VI

		Друг мой, братишка, Лёха, здорово.



		Слова не вяжутся в куплет.



		Мыслей, чувств так много.



		Звонил в тот день Джип,



		Сказал, тебя нет.



		Стало грустно и темно,



		Как погасили свет.



		Перед глазами скорбь твоих родных.



		Душой болею. Переживанья, боль



		Ничьи не сравнятся с их потерей.



		Верю в то, что тебе лучше сейчас.



		Почти знаю. Твои стихи читаю.



		Чувствую, понимаю их.



		Сильнее быть стараюсь.



		Ты со мной, поверь.



		Мы об одном мечтали,



		Я в ответе за двоих теперь.



		Среди друзей мы тебя помним.



		Разговор, когда мы вспоминаем,



		Выходит, по-любому, долгим,



		Светлым. Слышишь, мы дорожим



		Каждым моментом, что провели с тобой.



		Гордимся каждым метром,



		Сантиметром тех дорог,



		Что ты прошел. Я чувствую,



		Ты слился с ветром, как Sir-j прочел.



		Ты с нами.



		Прихожу к тебе своими снами.



		Любую радость в жизни



		Делю с тобою в пополаме.



		Своими мыслями, мечтами



		По тебе скучаю.



		Строки эти посвящаю



		Лучшему другу на свете,



		Кого я никогда не потеряю.



		Покойся с миром, брат,



		Мы тебя помним.








(Ligalize)



VII

		Песенка, короткая как жизнь сама, допета



		Для одного поэта, который понял это



		Чуть раньше, чем все мы узнали,



		Что это так. Он видел впереди



		Гнетущий мрак и пустоту.



		Он доверял лишь белому листу,



		Друзьям и микрофону.



		Каждому дому он пытался



		Донести сигнал тревоги.



		Он видел - мы убоги.



		Знал, что это нас убьет.



		Он чувствовал, что так нельзя -



		Из грязи да в князья.



		Он ненавидел серость, глупость,



		Предательство и трусость,



		Он видел в душах мусор,



		И кричал об этом,



		И вопил об этом, и орал!



		Хотел, чтоб этот мир



		Узнал свои ошибки,



		Пока не стало слишком поздно.



		Но грозы в этом году слишком свирепы,



		И он не перешел, как через реку, это лето.



		Не канул в Лету!



		Его слово в наших душах.



		Он был один из лучших.



		Нет, он есть один из лучших!



		И навсегда, ты слышишь,



		Он останется таким!



		Я посвящаю гению



		Ушедшему свой гимн.



		Мир да пребудет с ним!








(Мак)



VIII

		Всегда знать, что ты уйдешь именно так,



		И все равно завыть,



		Когда тебя не стало.



		С лицом, распухшим от едких слез,



		В растерянности нервной



		Кутаться в одеяло.



		И с каждым вдохом ветра



		В открытое окно



		Думать, что это ты



		пришел и сел рядом.



		Достал из рюкзака



		Любимый свой блокнот, и с фразой:



		«Хочешь, что-нибудь прочитаю?»



		Читаешь с тоской в глазах



		О смерти, как о воле,



		Собой, друзьями, миром



		Вечно недовольный,



		До боли, до краев, до верха переполнен.



		Приснись мне, Лёлик.



		Скажи, а правда,



		Там, как ты и думал,



		большое, спокойное море?








(Yori)



IX

		Когда сердце споткнулось



		И нужен воздуха глоток,



		Когда хочется выть,



		Как голодный волк,



		Когда памяти осколок



		Пробивает грудь,



		Кислотой сжигает душу,



		Боль мешает уснуть,



		Когда тело бросает



		В сине-мертвую дрожь,



		И не дает покоя



		Под рукой лежащий нож,



		Вот тогда я выключаю свет,



		Отключаю телефон,



		Закрываю глаза, посылая всех вон.



		Я остаюсь один -



		Отшельник в черной дыре.



		И своими мыслями, мой друг,



		Я прихожу к тебе.



		Из-под подушки достаю



		Твой недописанный роман,



		На обложке - слезами:



		«Любовь, вера, обман».



		Две красные черты



		Переплетаются в крест.



		Это конец великой жизни,



		Это рожденная смерть.



		Как гуманный отец



		Учит глупого сына,



		Так урок для дураков -



		Твоя правдивая книга.



		Как рушится мозг,



		Когда приходит любовь,



		Так твоя музыка



		Будоражит кровь.



		Так твоя лирика



		Раскалывает душу,



		Делает обрезание,



		Выпускает смерть наружу



		Согревает в минус сорок,



		Утоляет жажду в зной,



		Заживляет раны скорби,



		Рассасывает гной.



		Воспоминанье вихрем



		Уносит меня в сон.



		От всей семьи



		Тебе низкий поклон.








(Джип)




БОНУС








О ПОЭТЕ





ДЖИП:

Первые шаги в Хип-Хоп мною были сделаны лет 12-13 лет назад. Точный год, честно говоря, не помню. О том, как появились «К.Т.Л. Ди Л.Л.» я уже много рассказывал, поэтому здесь буду краток. Я танцевал в одной группе, Тюлень и Лось в другой - «Мальчишник». Так что дальше? А дальше Айс. Я его давно заметил. На вечеринках он был самым выразительным и приметным. Круто выделялся из общей массы белых рэпперов. Первая встреча К.Т.Л. (котлов) - она же должна была быть первой репетицией, кончилась мощной пьянкой.

Несмотря на неудачные первые шаги в Хип-Хоп, первые трэки были уже записаны через несколько дней. И «котлы» сразу стали популярными чувачками. Мы тогда были самой сильной тусовкой. Нас постоянно окружали самые разные персонажи, начиная с роллеров, кончая скинхедами - самой крутой поддержкой на многих наших выступлениях. И как-то мы очень быстро, даже сами не заметили как, познакомились с Джа. Он стал для нас всем: едой, воздухом и богом. Тюленя распирало. Он писал, мы читали…Джа. Чуть позже по причинам, о которых я не хотел бы говорить, я смылся в армию. На этом как таковая закончилась история «котлов». Ребята не записали ни одного трэка. Они познакомились и даже подружились с более крутым «существом». И это знакомство было куда интереснее. Через 1,5 года я вернулся и, не без помощи моих друзей, сел. В принципе я никогда не сопротивлялся, даже наоборот, вел себя как прилежный ученик. Как вспоминаю тот период жизни, блевотина к горлу пробирается.

Но в отличие от других «котлов» я продолжал читать, хотя внешне и на рэппера не походил, больше на хиппи из семидесятых. Работать приходилось очень мало. Только в тех проектах, в которые приглашали. И, конечно, мечтал о полноценном мощном проекте. Где-то подсознательно я знал и чувствовал, что должен появиться в моей жизни человек, который с моей помощью создаст этот проект. И этот человек не заставил себя долго ждать. Лига однажды сказал, что есть один персонаж, который хотел бы познакомиться со мной. Первый раз мы встретились у Лиги дома. «Джип, это Грюндиг; Грюндиг, это Джип». Одет он был так просто и в то же время с таким вкусом: майка в кленовые листья, чуть приспущенные неширокие джинсы, кеды, а в зубах он держал швейную иголку. Лелик по жизни жевал какие-то иглы. Лига рассказывал, откуда у Лелика появилась такая привычка. Раньше такими иголками Лелик подкалывал широкие джинсы к подошвам кроссовок, а так как после еды надо было поковыряться в зубах, то самое удачное было - воспользоваться этой иголкой. Мы познакомились. Лелик сказал, что давно является поклонником творчества Тюленя. Мы быстро нашли общий язык. Через несколько минут мы общались так, как будто знали друг друга много лет. Мало того, я сразу влюбился в этого человека. У него была такая чумовая улыбка и такой счастливый взгляд. Весь ее облик незамедлительно располагал к себе. На следующей нашей встрече мы уже думали, как назвать наш дуэт. Помимо нас при этом историческом событии присутствовали Лига, Sir-J и Симона. Лига, пока мы угорали со смеху, выдумывал идиотские имена для группы, сидел молча, опустив голову. Через несколько минут он выпалил поверх нашего смеха: «Рабы Лампы». Все засмеялись еще громче. Но я замолчал и остановил Лелика. Мы посмотрели друг на друга, и с этой минуты мы стали «Рабы Лампы». Ко мне это название сразу прилипло, как имя, данное родителями. Я почему-то принимаю его намного ближе и глубже, чем просто название группы. Мое «Я» стало «Рабы Лампы». Лелик сразу нарисовал наш лейбл. Этот знак навсегда останется в его легендарном и всем нам хорошо знакомом блокноте. А на следующий день Лелик дал мне не то стихи, не то тексты, которые он отложил из этого блокнота специально для группы. Я был потрясен красотой рифмы, смысловой нагрузкой, настроением, подстать моему. И самое интересное, я сразу знал как их надо читать. У меня никогда не возникало проблем с читкой его стихов, какой бы не была мелодия, сколько бы ударов не была композиция. Складывалось такое впечатление, что он писал специально для меня. Это было так близко мне, что я подумал, будто он видит меня насквозь. Да, лучше Лелика никто не писал и не сможет написать. Это факт.

Первые два трэка мы записали у моего знакомого, который работал еще с «котлами». Он остался в глубоком шоке, а мы оба еще какое-то время не могли прийти в себя, не верили, что это сделали мы сами. Я и по сей день офигиваю от этих песен («Одиночка», «Нет надежды впереди»). А теперь представьте себе реакцию людей, на нашем первом выступлении. В зале царило глубокое молчание. Никто за эти несколько минут даже не пошелохнулся. Народ никак не ожидал такого депрессионного тяжеляка, хотя перед нами работали D.O.B., у которых в репертуаре был такой хардкор, что мамочка дорогая… Вся московская рэп-тусовка приняла нас с жутким восторгом.

Потом мы стали работать на другой студии с Мутантом. Там мы записали еще пару трэков, таких же гениальных, как и первые два («Рабы Лампы», «TV shit»). Наша беда была в том, что мы предпочитали не выходить на сцену трезвыми, а в меру пьяными. Раз уж работать, то в дерьмо. Поначалу это забавляло и нас, и публику. Но вы срывали одно выступление за другим, и вскоре это всем надоело, и нас вообще перестали куда-либо приглашать. Но последнее наше выступление было абсолютно чумовым. Мы так завели публику, что весь зал ходил ходуном. Мы спрыгнули со сцены к публике и читали, окруженные толпой пацанов. Это было круто, мы были в ударе.

Но на этой красивой ноте наша сценическая деятельность окончилась. Осталась лишь студия и наши отношения с Леликом, которые постепенно заходили в тупик. В моей жизни появился человек, из-за которого изменился мой взгляд на самого себя, на окружающий меня мир. Я понимал, что конец нас обоих, как и многих других, ждет один, и он будет не радостным. Лелик это тоже прекрасно знал, но по-другому, видимо, не хотел, и он меня прекрасно понимал. Однажды он сказал, что в жизни есть вещи, за которые надо бороться, и я открыл для себя эти «вещи». Мы стали встречаться все реже и реже, но часто созванивались. Точнее он звонил. Никогда в жизни себе не прощу, что был невнимателен к нему, не удосуживался лишний раз поднять трубку и набрать его номер. А он звонил часто, рассказывал о себе, читал свои новые стихи. Он вообще любил, когда его стихи читают и слушают. Наверное, тем он хотел больше рассказать людям о себе, о своем душевном состоянии, а я этого тогда еще не очень понимал. Лелик продолжал писать тексты и работать на студиях. Он так много стал сочинять, что даже не успевал записывать. Я знаю, он даже хотел купить диктофон. Помню его выступление в каком-то ДК. Лелик вышел на сцену один, поставил перед собой колонку, положил на нее свой легендарный блокнот и стал по нему читать под какой-то минус. Это продолжалось минут тридцать. Я был в восторге. Он безусловно гений.

Мы продолжали записывать альбом. В основном всю работу проделывал Лелик. Когда я приезжал на студию и слушал новый минус, то не уставал удивляться, у него получалось все лучше и лучше.

Вне студии мы встречались не так часто. Раньше мы все время тусовались у Лиги дома, но в эти дни его уже не было в России, нам с Леликом просто приходилось шататься по улицам. Иногда мы смотрели на луну и типо болтали с Лигой. А Лига нас типо слышал. После таких встреч я часто оставался на ночь у Лелика дома. Мы выключали свет, включали тихонько музыку и так, болтая, засыпали.

В это время запись альбома подошла к концу. Последние трэки мы писали вообще порознь. Он свои слова в один день без моего присутствия, я - в другой. Позже созванивались и обсуждали проделанную работу. Так, например, была записана моя любимая песня «Последняя Ода». Для нашего совместного творчества и для жизни Лелика она действительно оказалась последней.

Я помню нашу последнюю встречу. Мы договорились встретиться, но в назначенное время он не пришел, я немного подождал и пошел к Лиге (он уже вернулся). Вечером объявился Лелик. Мы посидели минут тридцать, не проронив ни слова, так зыркали телик. Потом ушли к нему домой и только по дороге разговорились. Дома мы обсуждали проект нового альбома «Рабов Лампы», читали тексты, послушали пару сэмплов. И вот сидели мы чего-то, терли, и я вдруг обратил внимание, что пропала эта его сияющая улыбка, стала она какой-то очень грустной. Тогда он сказал мне, что скоро умрет. После глубоко непродолжительного молчания мы еще о чем-то немного поговорили, но о чем не помню. Через две недели Лелик умер.




Sir-J:

Грюндиг, Лелик, Леха…Алексей. Нас познакомил Лига, уже и не вспомню в каком году. Леха так и остался у меня в памяти, как вечно улыбающийся персонаж, за улыбкой которого, тем не менее, скрывался довольно одинокий, скорее непонятый человек. Я считал, и считаю, его гением. Это не просто яркое словцо, а довольно точное определение этого талантливого, во всех отношениях, человека. Всегда было интересно слушать его произведения. Иногда Грюндига так и перло, он мог позвонить ночью и прочитать, поделиться, только что написанным стихом или зарисовкой. Приятно было услышать это из первых уст, теперь я этим просто горжусь. Сейчас немного стыдно за то, что мы так много не успели сделать вместе, хотя планы были грандиозные.

Помню все «олдскуловые» тусовки на ВДНХ на хатах, часто прогоняю те события в памяти. Что-то особенное было в то время, позитивное и теплое, не смотря на огромное количество спиртного. Лелик был всегда честен, откровенен и говорил правду в лицо, но это не звучало обидно, скорей ставило тебя не место. К его мнению прислушивались, стихам поражались, он буквально прыскал творческой энергией. Поначалу, признаюсь, я не до конца понимал, о чем тот или иной текст, видимо, надо было дозреть до уровня его понимания жизни. Однако, при всей серьезности тем, он относился к окружающей среде с иронией, с долей инфантилизма, но при этом, далеко не являясь ребенком. В сущности, это недопонимание и делало общение с Грюндигом еще более живым и интересным. С ним я отдыхал душой, хотя были и конфликтные моменты, но они секлись мгновенно еще на стадии зарождения и превращались в шутку.

В последнюю нашу встречу, мы пили пиво на Китай-городе, Лелик сказал, что написал куплет на песню «Мы». Я обещал, как буду на местности, подскочить, обсудить, после чего мы разъехались.… Встретиться вновь уже было не суждено.




СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИК


"В поэзии у меня два учителя - Дельфин и Тюлень.

Тюлень - в большей степени - он научил меня честности."

    

(с)Грюндиг (Алексей Перминов)








Мир

		Мой мир разбит на кусочки,



		Набитые тесно словами.



		В конце каждой мысли есть точка - 



		Торчуют фальшивыми снами.



		Редеют зубы и друзья.



		Там где росли деревья - пни,



		А впереди стоит судья - 



		Мое распятье за грехи.










Далеко

		Как далеко я зашел! Здесь воздух другой.



		Здесь пахнет проклятьем. За деньги покой.



		И нет больше сил развернувшись пойти.



		Не сможет сорванный цвет расцвести,



		Не сможет сорвавшийся ввысь полететь.



		Устал я идти! Где же прячется смерть?










Война

		Каждый человек - маленькая война,



		В каждом идут сраженья и бои.



		Затишье перед дракой. Проклятая тоска.



		Лишь на линии фронта проходят часы.










Зло

		Все, что я вам скажу, полетит сверху вниз.



		Да, я буду жить вечно - человек в мире - крыс.



		Человек в мире крыс, но какой крысам прок?



		Что для галактики стены, что для земли потолок.



		Вы не знаете, кто я, кем сюда приведен.



		Кто учителем был, от кого был рожден.



		Что в футляре - во мне, вам узнать не дано,



		Пока вселенскою силой правит вселенское зло.



		Вселенское зло внутри меня - моя власть.



		Не могу я подняться, но не могу и упасть.



		О душе все печетесь, подавляете волю - 



		Друг за другом плететесь по прямой в мир покоя,



		Не затем, чтобы здесь, для того, чтобы там



		Вы прощения просите. Ведь прощенье вам,



		Как билет в мир любви, и нет веры иной.



		Но к чему вам любовь, если нужен покой!



		(Если смысл любви исключает покой!)










В лодке

		Мы сидим в серой лодке,



		Нас уносит волна.



		Оглушает, как водка,



		Водяная стена.



		А весло лишь одно - 



		Мы кругами плывем.



		Я смотрю за окно,



		Где играют с огнем.



		Отравлю вас, как Еву.



		Потом сам отравлюсь.



		Полетим вместе к небу,



		На земле оставим грусть.



		Миллиграммы цеонита 



		Все проблемы вдруг решат



		Над телами только плиты,



		А над плитами набат.










Старики…

		Старики собирают бутылки.



		То же самое будет со мной.



		Как у них, у меня нет копилки.



		Жить сегодняшним днем - мой устой.



		Милый друг, ты меня пожалеешь,



		Как жалеешь бродячих собак.



		Не рассердишься, но не поверишь,



		Что вся жизнь - пустяки, гонки в прах.










Мышка и кошка

		Вышла замуж мышка,



		Полюбила кошку,



		Подарила шишку.



		Кошка мышке - ложку.



		Мышка съела кашку



		Кошкиною ложкой



		Кошка съела мышку



		И грустит немножко.










«Набирай, друг, дружину друзей...»

		Набирай, друг, дружину друзей:



		Королей, и шутов, и счастливцев.



		С их весельем тебе веселей



		Проявлять их истлевшие лица.










«Отчего б не повесится мне...»

		Отчего б не повесится мне?



		Разве здесь я кому-то обязан?



		Что я сделал, что был так наказан?



		Отчего б не забыться во сне?










СТАТЬИ





Это не больно.


Наркотики в Х-Х до сих пор не перестают быть модным атрибутом имиджа, хотя многое изменилось за последнее время. Кто выжил, уже не те пассажиры, тусующиеся на Маклае или Лубянке - они пьют минеральную воду и хавают пиццу с малым содержанием холестерина. Они продолжают поддерживать свой драгс-имидж, завязав с отравой, правда из молодых встречаются персонажи, недошедшие еще до ступеньки, когда наркота забирает все: что дала и что было до нее. Трудно объяснить им, что, пуская по вене «черное», «белое», или фиолетовое в крапинку, уничтожаешь не реальность, а сам себя, пока постоянное сонное состояние дает кайф, а не только облегчение. Да, они и не поверят, и все же пусть знают!

Ты думаешь, что отрава дает стимул для творчества - это полный бред. О каком творчестве может идти речь, если не понимаешь, что будет завтра, сам для себя. Что-то начинаешь понимать, когда тебя в первый раз кумарит, и хорошо, если при этом не вскроешься. Когда умрет первый друг - торчок - поймешь еще больше. Когда первый раз случится передоз, хорошо если у кого-то на варочной хате, чтобы подержали язык, а не в подъезде, где никого нет, поймешь почти все. Поймешь все, когда не смогут откачать, кретин! И считай, что тебе повезло, если обожрался галлюциногенов и попал на дурку.

Многие мальчики и девочки с узкими зрачками уже забыты. Остались только имена, эпитафии на могильных камнях. А если не пройдешь через это, то ради чего - ради постоянных депрессняков, бессонницы, больной печенки? Ради знаний, которых не стоит знать? В этом ничего романтичного! - ты кидаешь всех подряд, даже друзей, и тебя кидают точно также; Ты ставишься в сортире, а твоя девушка сидит на кумарах в соседней комнате; чтоб достать деньги на отраву, сам становишься барыгой.

Повезет, выйдя из мясорубки с небольшой деменцией (слабоумием), с уверенностью можешь сказать, что наркота - ловушка для людей. И тогда возникает единственный вопрос по этой теме: если все знают, где ловушка и как она работает, то должны ее избегать, или мы глупее крыс? Ведь очевидно, что никакая ловушка не становится менее опасной только от того, что мы ее не боимся.

К чему такой груз. Достанешь свой подержанный баян, забодяжишь в ложке порошок, и с первым приходом коликов забудешь про все это. Но только до поры, пока не поймешь, что хочешь жить, не так, как только и можешь жить!




(Алексей Перминов для журнала «Hip-Hop Info»)




Манифест уличного поэта СОВРЕМЕННОСТИ.


"Поэзия - это прежде всего музыка"

    

(с)Малларме






"Рэп - это прежде всего поэзия"

    

(с)Грюндиг (Алексей Перминов)









Чёрные районы Нью-Йорка помнят поэтические вечерины 70-х, где городские лирики декламировали, каждый в своём стиле, уличные стихи. Бескомпромиссная откровенность этой поэзии, выражающей свой протест с гротескной агрессией и ненормативной лексикой, убивала всякую надежду авторов на публикацию где-либо подобных произведений. Это был пьяный крик к восстанию, доносившийся из андеграунда, с последней социальной ступени. Эта лирика, эта философия, этот склад мышления и стали впоследствии неотъемлемой частью современной культуры, именуемой не иначе, как ХИП-ХОП. И сегодня многие МС, помимо музыкальных альбомов, выпускают сборники своих стихов. Это не случайно, ведь РЭП - это прежде всего поэзия! Основная черта данной поэзии - это её бунтарский дух, стремление изменить жизнь, непримиримость к гнилым устоям закостеневшего общества. Таким образом РЭП, как поэзия, является на нынешний момент самым прогрессивным по своей динамике проявлением литературы современности. В то же время эта поэзия является естественным продолжением литературного наследия прошлой эпохи. Поэтому выражение «писать текста для рэпа», представляется мне абсурдным, так как в данном случае напрочь пропадает любой смысл творчества. Писать можно только, когда ты чувствуешь гнев и сердечную боль, когда фразы пасутся в мозгу, как слёзы в глазах или как немотивированный истеричный смех в глотке. РЭП должен быть бунтом, РЭП должен быть достойным продолжением наследия бунтарей прошедших столетий, таких как Джорж Байрон, Артур Рембо, Владимир Маяковский. В свою очередь бунт - это флаг агрессии, который держит в руках любовь к людям и сострадание к их несчастьям. В РЭПе необходимо поднимать все нелицеприятные стороны человечества - гниющую мораль, нищету, криминал, войны, наркоманию и так далее. Проанализирую «творчество» мэтров отечественной попсы, и ты обнаружишь, что это «творчество» на проверку лишь несъедобна словесная каша. И сколь не была бы эта каша мелодичной, она останется кашей, потому что связь этой псевдопоэзии с окружающей нас реальностью такая же, как связь между живым человеком и трупом. Я не говорю, что РЭП должен похоронить иллюзии, вовсе нет. Но он не должен быть витаниями мажорного идеализма и минорного декаданса. РЭП должен руководствоваться фантазией идейной, то есть поиском путей для изменения этого города, страны, мира!!! 




(Алексей Перминов для журнала «RAPPRESS»)




Чудо-гангстеры Москвы - никак не мы!


Ты спрашиваешь, что со мной случилось, брат? Я расскажу тебе, брат. Я слышал, ты выбрал тернистый путь торчка. Ну что ж, не мне тебя отговаривать, правда знай, что история эта - в лучшем случае твое недалекое будущее. Ну, так вот, брат, случилось это все совсем недавно, когда я под героином в одной майке вышел на станцию «Пражская». Случилось это 12-го сентября, брат. В общем, я так и не просек, откуда появились слуги закона в неизменно серых мундирах. А «на кармане» у меня два чека, сечешь? Знаешь, как начинаешь ценить абстрактное слово «СВОБОДА», когда твои руки скованы наручниками? Попробуй, брат, тебе наверное понравится! А знаешь, что чувствуешь, когда шмонают твое жилище, да в присутствии понятых? Хорошо, если там ничего не заныкано, правда? А когда начинается следствие, брат, у тебя вдруг появляются признаки мании преследования с суицидальным уклоном. В общем, хорошо, если следак выберет мерой пресечения подписку о невыезде, а не закроет тебя в Следственный ИЗОлятор, брат. Ради этого ты с пеной у рта будешь доказывать, что ты вовсе не враг обществу, а его друг и слуга. А знаешь, что происходит с руками, когда снимают отпечатки пальцев, брат? А знаешь, что такое допрос, брат? Ты когда-нибудь проходил судебную психиатрическо-наркологическую экспертизу, брат, пока твоя матушка бегает и собирает положительные характеристики и сведения, чтобы следак подшил их к твоему личному делу или… Кстати, вот тебе мой совет - не забудь взять адвоката! А ты вообще втыкаешь, что такое закон? Ну, так вот, брат, закон - это, прежде всего механизм, правда, созданный человеком. Попадешь в шестеренки, и ты инвалид или труп. Мишель Фуко писал: «Приговоры, выносимые судьями, призваны исправлять, вразумлять, исцелять, любой возможной ценой!» Любой ценой, брат! В курсах, что в Китае во время Великой культурной революции наркоманов публично расстреливали, а чтобы обвинить человека в наркомании, достаточно было показания всего двух человек. Это в Китае, где «табака курят меньше, чем опиума»! Вот тебе еще один совет - подготовься заранее к своему «последнему слову»! Случается всякое, но никогда, слышишь, никогда, брат, добросовестная работа дюжины хранителей общественного порядка и следователя, не говоря уже о беспокойстве свидетелей, не оказывалась напрасной. Не забудь также о деньгах, которые платят налогоплательщики. Наибольшее, что может сделать для тебя судья, брат, так это «принять во внимание» и назначить условное наказание, с принудительным лечением. Правда и после твоего выхода из «больнички», брат, ты останешься «под колпаком». Ты будешь ходить и отмечаться, отмечаться и ходить, брат. А знаешь почему? Потому что отныне ты асоциален, брат, и твои «пальчики» в картотеке. А может ты и живешь только для того, чтобы однажды сказать себе: «ну вот, теперь я реально Public Enemy №1»? Сказать, находясь где-нибудь на зоне такого-то режима, сидя на шконке за чашечкой чифиря. Да, брат? Но и там, знаешь, есть свои законы! А какими бы не были законы, мы - их паства, и их стоит остерегаться. Либо ты торчишь и ты пофигист, брат, либо ты торчишь, и у тебя мания преследования. Но и то и другое предусмотрено статьей 228. Так что выбирай, брат. А что до меня, то мне чертовски повезло - дали мне пару лет «условностей», брат. Тони Монтана как-то сказал: «Пусть твой бизнес будет легальным… Или по крайней мере, под божьим прикрытием». 




(Алексей Перминов для журнала «RAPPRESS»)