Далеко и обратно
Алексей Алексеевич Кирносов








О том, как будущая первоклассница Наташа вместе с папой отправилась на катере в путешествие далеко и обратно.






Алексей Алексеевич Кирносов

Далеко и обратно















Самое длинное путешествие начинается дома








Утром папа долго искал зелёный рюкзак, разбрасывал вещи и передвигал мебель, пока не сообразил позвать из кухни Наташу.

— Тебе неоднократно указывалось, — сказала Наташа, — что рюкзак находится в стенном шкафу на нижней полке. И как ты будешь жить, когда я пойду в школу?

Папа припомнил, что ему в самом деле «неоднократно указывалось», где место рюкзака, и виновато потёр шею:

— Пропаду, малыш. Обрасту мусором и зачахну.

— Р-р-р-гав! — подтвердил Мартын и, приметив рюкзак, рысцой направился в прихожую.

Он не обманулся. Папа взял рюкзак, Наташа надела на собаку поводок, и они направились в магазин закупать продовольствие.

Накупили пшена, рису, консервов, мармеладу, печенья, копчёной колбасы, швейцарского сыру и бульонных кубиков и выбрались на улицу с распухшим рюкзаком.

Вокруг привязанного Мартына столпились зеваки и кормили его леденцами. Мартын благосклонно брал конфеты и грыз их, словно сухарики. Наташа сказала зевакам «спасибо», отвязала Мартына, и они пошли к дому. Наташа смотрела направо, на большую школу, куда она осенью поступит учиться. Сейчас в школе никого не было, потому что каникулы, и двери заперты. А первого сентября двери распахнутся, и мамы приведут своих первоклассников.

И только её приведёт папа, потому что мамы давно уже нет.

Наташа прогнала печальную мысль и спросила:

— Пап, а куда мы поедем?

— Далеко и обратно, — ответил папа.




Тебе остаются две должности


По Средней Невке рыскали яхты и байдарки, а с другой стороны, на Гребном канале, тянулись в воду длинные причалы, и около них, словно ягоды на ветке, теснились катера — и маленькие, и большие, и средние, и узкие, и широкие, и с мачтами, и без мачт — и все раскрашенные во всякие весёлые краски.

— Пап, а как ты назвал наш катер? — спросила Наташа.

— «Бегемот», — ответил папа.

И он показал ей рукой, и она увидела катер.

Светло-зелёный, с каютой посередине и с машинным отделением в корме, он стоял, причаленный на двух канатах. На палубе лежал чёрный якорь, а на крыше каюты были два весла, багор, сходня и спасательный круг. Яростно блестел чищеной медью штурвал.

Наташа разобрала написанные на борту буквы и рассердилась:

— Ты меня обманул?! И совсем не «Бегемот», а просто «Бег»!

— Ах, да! — вспомнил папа. — Я начал писать это длинное слово, написал «Бег», устал и решил, что достаточно.

— Очень напрасно, — сказала Наташа. — Я буду называть его «Бегемотиком». Смотри, какой он у нас пузатый… Ну, показывай.










Спустились с причала на палубу, и папа раскрыл двери.

Справа было маленькое помещение со столиком и шкафчиком. На столике стояли два стакана и бензиновая плитка.

— Понятно, — сказала Наташа. — Это кухня.

— Камбуз, — поправил папа. — Твои владения. Я буду только разжигать плитку, а ты уж корми нас с Мартыном.

— Кто же вас, кроме меня, прокормит, — покачала головой Наташа.

А слева было такое же маленькое помещение с полками, на которых разместились всевозможные инструменты.

— Мастерская, — догадалась Наташа. — Это уже твоё хозяйство.

— Не возражаю, — сказал папа и отдёрнул впереди занавеску.

Открылась светлая каюта — с двумя шкафчиками, книжными полками, двумя диванами и раздвижным столиком. Приятно пахло свежей краской.

Тут-то Наташе изменило самообладание. Заколотилось сердце, и пропал голос, до того всё это было замечательно! Ведь она видела катер ещё в апреле, когда ничего не было, кроме пустого дубового корыта!..

Она села на диван и некоторое время приходила в себя.

Отодвинув лбом занавеску, зашёл Мартын и ткнул носом рюкзак.

— Обжора ты, — вздохнула Наташа, и хоть время кормить собаку ещё не настало, выдала ему на радостях конфету.

Совсем освоившись, она проверила шкафчики на камбузе, сама (забывшись) съела конфету и вышла на палубу.

Крышка машинного отделения была поднята. Папа копался в моторе, а мотор был большой, со всякими трубками и проводами, внушительный, затаившийся и непонятный. От такого всего можно было ожидать.

«И как это папа в нём разбирается?» — подумала Наташа и по привычке предложила:

— Тебе помочь?

— Пока не требуется, — сказал папа.

На нём были изношенные брюки, а по голой вспотевшей спине змеились чёрные полосы. Большим кривым ключом папа затягивал гайки.

Затем он взял маленький ключик, сунул в дырку на приборном щитке у штурвала, повернул вправо — и мотор заработал с грохотом и рёвом. Наташа стояла на причале и смотрела, как крутится сверкающий в солнечных лучах гребной вал. Мартын облаял мотор и скрылся.

А папа чего-то повертел в моторе, поглядел на приборный щиток, опять чего-то повертел, подвинтил важную гайку, передвинул хитрый крантик и только после всего этого закрыл крышку машинного отделения. Мотор заревел глуше и как-то серьёзнее. Мол, я готов.

Папа умылся, переоделся в чистые брюки и красивую рубашку, забросил Мартына на крышу каюты и сказал Наташе:

— Итак, я буду на нашем судне капитаном, штурманом, механиком, боцманом, мотористом и матросом.










— А как же я? — расстроилась Наташа. — Кем же я буду?

— Тебе остаются две должности: кока, то есть повара, и юнги.

— Согласна! — обрадовалась Наташа.

— Надо говорить: есть! — поправил её папа.

— Есть! — повторила Наташа. — Какие будут приказания?

— Возьми багор, иди на самый нос, упрись в причал и отталкивайся, — приказал капитан-папа.

Наташа подняла багор и упёрла в бревно причала. Нос «Бегемота» на удивление легко поплыл в сторону.

— Юнга, осторожнее! Не свались в воду! — крикнул папа, бросил канат на палубу, прыгнул в катер, покрутил штурвал и сказал: — Стоп! Багор на место. Топай в корму!

Мартын забеспокоился, забегал по крыше и заскулил, тоскливо взирая на удаляющуюся твёрдую землю.

— Экий трусишка! — высказалась Наташа, положила багор на крышу и пробралась по краешку палубы на корму, к папе.

Папа передвинул железный рычаг, и мотор заревел ещё могучее.

Катер двинулся вперёд. От него по глади канала пошли волны.

С катеров, стоящих у причалов, махали руками люди.

Обогнув мыс, они вошли в Среднюю Невку. Яхты и байдарки шарахались в разные стороны, уступая дорогу важному «Бегемоту».

— Пап, какие теперь обязанности у юнги? — спросила Наташа.

— Две, — сказал папа и обнял её свободной рукой. — Смотреть вокруг широко раскрытыми глазами и задумываться.




С берега много чего не увидишь


Наташа смотрела, задумывалась, и ей показалось, что они плывут обратно в город. После Кировских островов, зелёных и совсем загородных, пошли высокие дома, заводы и гранитные набережные. «Бегемот» плыл под мостами, и наверху страшно грохотали трамваи. Снизу знакомые мосты казались вдвое громаднее. Глядя на переплёт балок, Наташа вдруг подумала, как много нужно человеческого труда и умения, чтобы перекинуть через реку такую прочную и надёжную дорогу, которая к тому же и очень красивая.










А Мартын забрался в спасательный круг и лежал смирно, не подавая голоса. Он вздыхал о потерянной домашней жизни, и представлялось ему, верно, что ждут теперь бедного пса лишь страхи и муки.

Кончилась тихая река Средняя Невка. Катер вышел в Неву; сразу задул ветер с запада, а по Неве катились волны вспять, и «Бегемота» закачало с борта на борт.

— А с берега не видно, что наша Нева такая широченная, — удивилась Наташа, оглядывая простор невского рейда.

— С берега много чего не увидишь… — задумался папа. — Когда-то, дочка, я семь лет смотрел на звёзды каждую ночь. Исключая, конечно, ночи пасмурные, но это не делает большой разницы. Эх, да что там… — проговорил папа, махнул рукой и закурил сигарету.

— В самом деле, что там? — заинтересовалась Наташа. — Для какого важного дела ты смотрел на звёзды каждую ночь?

— В открытом море нет никаких указателей пути. А знать свой путь требуется постоянно, иначе приплывёшь не туда. Штурман смотрит на звёзды, каждая из которых занимает на небосводе определённое место. Вроде как светофор на перекрёстке или маяк на берегу. По этим маякам и определяет человек свой путь в море.

Наташа зажмурилась и представила себе огромное, совершенно пустынное море, укрытое чёрной бархатной ночью, и только звёздочки мерцали в дальней вышине.

— Пап, а трудно научиться определять свой путь? — спросила Наташа.

— Это даётся нелегко, — ответил папа.




Казалось, что город никогда не кончится








Весь день он тянулся по обоим берегам зубчатыми каменными линиями, но когда солнце за спиной опустилось совсем низко, берега зазеленели и на них появились деревянные дома.










Наташа устала стоять. Заныли ноги, заболела спина. Она ушла в каюту и прилегла на диван. Руки её отяжелели, и лень было прогнать нахального комара, противно звеневшего над ухом. Глаза совсем слиплись, и вместо каюты Наташа очутилась в берёзовом лесу, по которому прыгали белки и бегали ёжики. Из-за корявой берёзы вылез лохматый медведь с бочкой под лапой и сказал человеческим голосом: «Эй, хочешь мёду?» — «Благодарю вас, медведь, — ответила Наташа, — у меня есть мороженое». И в самом деле, в руках оказались два стаканчика с фруктовым, и один она отдала медведю. Медведь сел на бочку, слопал мороженое и закусил стаканчиком. «Вкуснеющая пища! — одобрил медведь. — Мерси вас». — «Пожалуйста, — сказала Наташа. — А как называется это место?» — «Это место называется „Далеко“» — объяснил медведь. «Тут у вас красиво», — похвалила Наташа. «Да уж, не обижаемся», — сказал медведь, и тут вдруг скрылось солнышко стало пасмурно, прогудел торопливый шмель и попрятались белки. Всё стало как-то не так. Наташа переполошилась и проснулась.

Слышался плеск воды. В каюте было тихо и почти темно.

Наташа выбежала наверх.

Был уж глубокий вечер. «Бегемот» упёрся носом в берег. Над ним косо уходил вверх тёмный лесистый склон. Босой папа в подвёрнутых брюках привязывал к дереву канат.

— Что теперь должен делать юнга? — спросила Наташа.

Папа перебросил сходню с берега на борт и поднялся на катер.

— Юнга должен стать коком и сварить кофе, — сказал он и полез в мотор.

Наташа сварила кофе. Тепло от плитки шло в каюту.

Потом они сидели рядышком за столиком, пили кофе и ели бутерброды. Ярко светила лампочка, и в каюте было всё равно как дома. Только такой хорошей тишины дома никогда не бывает. В тишине, не нарушая её, крякали тайные ночные птицы, шуршала вода под песчаным берегом, тикал бессонный мотор на другой стороне, плыл над миром отдалённый гудок, доносился шелест листьев леса и звучало ещё что-то, непонятное, никогда не слышанное и похожее на музыку. Ни один голос родной земли не мешал другому и не перебивал его.

— Какая чудесная тишина, — прошептала Наташа.

Загрохотала сходня, взметнулась занавеска, и явился Мартын. Он хмуро повёл носом: мол, без меня лопаете?

— Бродяга ты, и никакого режима не признаёшь, — укорила Наташа, но всё-таки выдала собаке еды.

Папа закурил и вышел из каюты.

Наташа достала простыни, подушки и одеяла.

Она аккуратно постелила постели и сказала:

— Папа будет спать здесь, а я здесь… Пап, ты у меня самый хороший на свете, только часто нарушаешь порядок и не слушаешься, вроде Мартына…

Вернулся папа, выключил свет и сказал:

— Ложимся, малыши.

Один малыш уже давно лежал на своём коврике и сопел.

Наташа обняла подушку, прижалась к ней лицом. Стало как-то тревожно оттого, что она такая счастливая. Не приснилось ли всё это, как тот медведь с человеческим голосом и бочкой под лапой?

Она широко раскрыла глаза. Нет, всё на месте — и полочки над ней, и тишина, и едва светящаяся занавеска на окне, и узкий диван…

Она отодвинула занавеску и видела лунную реку и тёмный, сонный лес, и провисший причальный канат…

— Пап, а лес и река любят меня так же, как я их люблю? — спросила Наташа.

— Наверное, они любят нас больше, чем мы их, — ответил папа.




Давайте решать


Преимущества длинных дорог заключаются в том, что длинные дороги безопасны. А короткие дороги таят разные каверзы. Иначе зачем было бы людям проводить длинные дороги? Ходили бы и плавали себе по коротким.

Приблизительно так рассуждал папа, стоя за штурвалом. Наташа слушала его и кое-что понимала. А чего не понимала — выпускала за ненадобностью из правого ушка, потому что папу она слушала левым.

Мартын делал вид, что всё понимает.

Тем временем «Бегемот» проходил мимо заводов, посёлков, складов, пристаней, и не было ни одного не обжитого человеком клочка земли. А Нева становилась всё шире, и за следующим поворотом открылся остров и на нём разрушенная старинная крепость. Справа был город, а слева появился, наконец, кое-какой лесочек.
















— Эта большая вода впереди, наверное, море, — заметила Наташа.

— Всего лишь Ладожское озеро, — поправил её папа и расстелил перед собой географическую карту. — Ознакомьтесь, — предложил он, и Наташа с Мартыном сунули в карту носы и старались понять, что за чудеса нарисованы на этой разноцветной картинке.

Папа показал:

— Вот Ладожское озеро, которое перед нами. А вот тянется длинной ниточкой Новоладожский канал. Нам надо добраться до вот этой реки.

— И тогда будет «Далеко», — сказала Наташа.

— Не очень, — покачал головой папа. — Теперь давайте решать: идти нам напрямик через озеро или плыть каналом?

— Давайте решать, — неопределённо отозвалась Наташа.

Папа продолжал:

— Идти озером ближе, но это опасная затея. Если поднимется ветер и заштормит, беда нам будет, малыши.

— Малыши никаких ветров не боятся, — сказала Наташа.

Папа улыбнулся:

— Пока стоит тихая погода.

— Ты во всякую погоду будешь с нами, — возразила Наташа.

— Ну, такая лирика хороша в роще на полянке, — серьёзно сказал папа. — А когда под тобой тридцать метров глубины, следует рассуждать здраво и осмотрительно. Подумаем о канале: это узкая, плохо чищенная речка. По берегам мало интересного. Зато там спокойно. Никакие бури там не страшны.

— Это скучно. Хочу бурю! — расхрабрилась Наташа.

— Позволь на этот раз с тобой не согласиться, — сказал папа и повернул штурвал вправо.




Направо был Новоладожский канал


«Бегемот» обгонял чёрные лодки, гружённые сеном, а навстречу пыхтели буксиры с длинными плотами за кормой. Посёлки по берегам выглядели все на один лад. Наташе оставалось только тренироваться в грамоте и разбирать названия пристаней: Кивгода, Лигово, Чёрное, Рядки… Пристани мелькали одна за другой, а мотор ровно рычал.













— Куда я попала, где мои куклы?.. — вздыхала Наташа.

— Потерпи немножко, километров сто, — успокаивал папа.

Сразу преобразился окружающий мир, когда канал кончился, показался город Новая Ладога и катер вышел в широкую могучую реку Волхов, по которой плавали лодки, пароходы и речные трамвайчики. Буксиры тянули караваны доверху нагруженных барж, над рекой парили чайки, неторопливые и внимательные.

И город Новая Ладога тоже интересный и красивый — дома все разные, улицы широкие и много деревьев. Наташа смотрела, а тем временем папа подвёл катер к пристани. Хвостик Мартына мелькнул у ларьков на площади.

Папа заглянул в мотор, проверил уровень масла и откачал воду ручной помпой. Мартынов хвостик мелькнул на дальнем перекрёстке улиц.

Они умылись и переоделись. Хвостик уже нигде не мелькал.

— Я беспокоюсь, — сказала Наташа.

— Набегается и придёт, — не расстроился папа.

— Ах, какой ты у меня легкомысленный, — рассердилась Наташа. — Тут не лес, а город. Люди разные. Породистую собаку могут украсть.

— Так он и дался! — легкомысленно возразил папа.

Ночевать Мартын не пришёл.

Утром тоже не явился.

Наташа ела свой завтрак пополам со слезами, и всякие ужаснейшие мысли приходили ей на ум.

— Меня поражает твоя беспечность, — говорила она папе. — Вчера ты должен был обыскать весь город. Хорошо, если Мартына просто украли и он живой. У чужих ему будет хуже, чем с нами, но там его тоже будут любить. Но вдруг… он попал под машину, и его уже нет на свете?!

Платочек кончился, и Наташа утирала слёзы полотенцем.

— Вздор и чепуха! — возражал папа. — Просто собака гуляет. Ни под какую машину он не попал… Всё же пойдём поищем бродягу.

Они исходили весь город Новую Ладогу. Заглянули во все дворы и закоулки. Расспросили всех милиционеров и надоели дворникам.

Не видал ли кто белую собаку с чёрной заплаткой на боку?

Нет, никто не встречал такую собаку…

— Пап, как же мы теперь будем жить? — спросила Наташа.

— Не теряя мужества и надежды, — ответил папа.

Надежда таяла, как зыбкий речной туман.

Погоревали и вернулись на катер.

Папа взял бинокль и осмотрел дальний противоположный берег.

— Ни единой похожей собачонки, — вздохнул он и направил стёкла на город.

Внезапно он захохотал, замахал руками, потом достал из кармана ключ и завёл мотор.

— Пап, что с тобой, чего ты смеёшься, зачем ты хочешь ехать?! — испугалась Наташа.

Папа отвязывал канат. Он смело оттолкнул катер от причала.

И тут из-за помойного ящика выскочил Мартын, в три прыжка покрыл расстояние до берега и птицей взлетел на борт «Бегемота».

— Ах, ты прятался! — закричала на него Наташа. — Ты только о себе думаешь! Тебе натявкать, что из-за тебя здесь все переизволновались! Бессовестная ты собака!

— М-р-р-р… — смутился Мартын и опустил нос.

— Марш на крышу! — велел ему папа..

Заколыхался, удаляясь, город.

Катер вышел на середину широченной реки. Наташа легла рядом с Мартыном. От собаки припахивало помойкой, а брюхо было тугое и круглое, как астраханский арбуз.

Наташа уже простила собаку.

— Пап, а ты научишь меня управлять рулём? — спросила она.

— Думаю, что без этого не обойтись, — ответил папа уверенно.




Это наша родина, малыш


Впереди показался город, необыкновенный и удивительный. Древняя крепость из белого камня спускала в воду откосы тяжёлых стен. Старинные храмы и соборы разбросали по небу свои купола в непостижимом, но пленительном порядке, а дальше, на бугре, высился тёмно-красный кремль с островерхими башнями. Вокруг города поднимались зелёные холмы и тёмные леса, уходящие вдаль, насколько достигал взгляд, и всё это невиданное чудо повторялось в чистом зеркале Волхова.













— Пап, погляди, неужели такое может быть не в сказке!.. — едва выговорила Наташа.

Папа молчал и зачарованно глядел на берег, а Наташе казалось, что вот распахнутся ворота кремля — и выедут оттуда тридцать витязей на огнедышащих сивках-бурках, и помчатся они вызволять Марью-царевну из колдовского Кощеева подземелья.

И ещё неясная любовь к этой никогда не виданной, но такой знакомой, родной и чудесной земле рождалась в её маленьком, а может, не таком уж маленьком сердце.

И ей показалось, что давным-давно она сама жила в этом городе, и спускалась к реке по воду, и видела этого чёрного ворона, насторожённо сидящего на шпиле башни…

Ворон каркнул, повёл головой и перелетел на другую башню.

…Витязи, видно, замешкались.

…Привратники спрятались от зноя в полосатые будки.

Бездельно дремал под жарким июльским солнцем город Старая Ладога, и пусть нет уже прежней мощи и славы, зато красота осталась.










Впереди за лесом дымили трубы новых городов, новых заводов.

— Что это такое чудесное? — шёпотом спросила Наташа.

— Это наша родина, малыш, — ответил папа.




Объяснение трудного слова


Утром пришли в город Волховстрой, купили удочку, насадили на крючок муху и стали ловить рыбу. Ловили эту самую рыбу до вечера, но не поймали. Впереди за мостом грохотала вода, обрушиваясь с плотины Волховской гидроэлектростанции. Слева чернели ворота шлюза.

Они раскрылись, выпустили белый пароходик и закрылись снова.

— Хватит, — сказала Наташа. — Неважные из нас рыбаки.

— И то верно, — согласился папа. Он смотал удочки. — Давай-ка выберем якорь и пойдём шлюзоваться.

— Я неоднократно просила тебя объяснять мне трудные слова, — напомнила Наташа.

— Сейчас всё объяснится само собой, — сказал папа и повёл катер к шлюзу.










Перед ними раскрылись громадные ворота. Наташа увидела пасмурный ящик, со стен которого струйками стекала вода. «Бегемот» вплыл туда, створки ворот плавно двинулись навстречу друг другу и неслышно сомкнулись. Выхода из мокрого ящика теперь не было.

Наташе стало зябко, захотелось спрятаться в каюту, но она пересилила страх и осталась наверху. Вдруг ей показалось, что стены шлюза укорачиваются, утопая в чёрной воде.

— Ай! — вскрикнула Наташа.

— Нас поднимают наверх, — сказал папа.

Когда все стены утонули, никакого уже не было мокрого ящика, а были песчаные дорожки на аккуратном берегу. Раздвигая воду, разошлись передние ворота шлюза. Взревел мотор, и катер выскочил на вольную воду.

Теперь плотина шумела за кормой. Слева был большой город, а справа и чуть позади тусклое солнце садилось в синие облака. Труба около плотины не дымила, и это было удивительно, потому что зачем же труба, если она не дымит.

— Интересно, что здесь было раньше? — спросила Наташа.

— Простой водопад, — сказал папа.

— А как появились шлюз и электростанция?

Папа улыбнулся:

— В результате большой работы и высоких мыслей.

Солнце совсем скрылось в облако. Прохладный ветерок, почуяв своё время, полетел над рекой, оставляя за собой на воде лёгкую рябь.

— Пап, я хочу, чтобы у меня тоже были высокие мысли, — сказала Наташа.

— Если очень хочешь, так и будет, — отозвался папа.

А небо всё темнело и темнело. Папа включил огни, и стало таинственно, будто они плывут в неведомом море. Мало ли какое чудовище может появиться из тьмы… Наташа придвинулась ближе к папе и ухватилась за карман его куртки. Тёмные глыбы берегов стали пониже, и показались огоньки деревни. Папа уменьшил ход и подвёл катер к дощатым мосткам. Он выключил мотор и закрепил канат за дерево. Мартын растворился во мгле, и через минуту в деревне заголосили собаки.

Куда-то подевалась вся обыденная жизнь, и осталась только тихая ночь, звёздочки в небе, сонная река и склонённые над ней силуэты деревьев… О чём так ласково лепечет вода прибрежным камешкам?.. Что думает обломанный, неведомо как попавший сюда гранитный валун? И что за птица пронеслась над Волховом бесшумной чёрной стрелою?..

Загадочно светились огни наверху, в окнах домов. Что там за своя, интересная жизнь?.. Небось Мартын в курсе дела — побегал, поспрашивал. Всё разузнал и пищи, наверное, раздобыл…

Папа сидел на крышке машинного отделения, курил и смотрел вверх. Наташа тоже посмотрела вверх, почувствовала лёгкое кружение в голове и подумала, что, может, не врут мальчишки во дворе, болтавшие, что Земля вертится… Звёзды, дальние и живые, переливались, мерцая.










— Пап, наверное, высокие мысли приходят в голову, когда смотришь на звёзды? — спросила Наташа.

— Хорошему человеку всегда приходят в голову высокие мысли, — ответил папа. — Даже когда он смотрит на грязь под ногами.




Много лет тому назад








Утром солнышко рассыпало по всей реке серебряные монетки, а свежий ветер вымел небо и отчистил его до пронзительной голубизны. Наташа и папа завтракали на палубе, а Мартыну там показалось слишком чисто, и он утащил свой кусок на берег, повалять в песочке.

Подошёл высокий старик с корявой палкой и потрёпанной сумкой.










— Наверх идёшь, капитан?

— Туда, — кивнул папа. — Дочь, подай миску.

Наташа протянула старику миску с кашей и ложку. Старик, уложив подле себя шапку, присел и стал есть.

— В Новолоку мне требуется попасть, — сказал он.

Папа спросил:

— Далеко отсюда эта Новолока?

— Двенадцать километров. Машина не ходит. Пешком тяжело.

— Утомительно, — согласился папа. — Подвезём, что за вопрос. Через час будешь дома, дедушка.

— Просил я одного подвезти. «Астра» называется, побогаче твоего катер будет… Так не взял.

— Редкостный тип, — поморщился папа. — А ты, дедушка, в гости?

— Если б в гости… — сказал старик, и лицо его уже не улыбалось, и была в нём такая печаль, что у Наташи дрогнуло сердце. — На могилу к сыну иду, капитан. Тут его убили и закопали.

— Да, война… — тихо сказал папа.

Он отвязал канат, и катер побежал вверх по реке. Наташа мыла посуду и думала о войне, которая была так давно, что и папа тогда был ещё школьником… А вот сидит старик, у которого на войне убили сына, значит, война не так далеко, значит, ещё живы люди, которые помнят и страдают, значит, ещё не изгладились раны… И тут Наташа подумала, что она очень маленькая, ничего не видела, ничего не знает.

Но она ошиблась, потому что если бы она была очень маленькой, этакой непонимашкой, не вздрагивало бы у неё сердце, когда она смотрела на старика, который идёт на могилу к сыну, убитому на войне много лет назад…

— Красивые здесь места, — сказал папа.

— За Киришами речка будет, Пчёвжа название, — сказал старик. — По ней пройди. Увидишь лес дубовый, при Петре Великом посаженный. Вот там — красивые места.

Старик сидел на бензиновом баке. Он указал рукой на берег:

— В этом месте их батальон стоял. На том берегу немцы оборону держали. Ночью наши переправились, выбили немцев, закрепились на холме. Тут мой сын и набежал на свою пулю… После войны друг его приехал, всё мне передал в подробности. Привёз меня сюда. Место показал, где захоронили.

— Война проклятая, — тихо сказал папа.

У деревни Новолока старик, поклонившись, молча сошёл на берег.




Без искры ни в каком деле нельзя


Справа дул свежий ветер, и по реке вкривь и вкось бегали волны, сталкиваясь и разламываясь друг о дружку.

— Вот что меня радует, — говорил папа. — Мотор ни разу не подвёл. Работает, как тренированное сердце спортсмена. Итак, становись к штурвалу, дочь. Начнём учиться.

— Давно пора, — сказала Наташа, спрыгнула с крыши и стала к рулевому колесу.










Не тут-то было.

Ничего не получалось, хоть рыдай. «Бегемотик» упрямился, бегал от берега к берегу. Папа перехватывал штурвал и выводил катер на верную дорогу.

— Удивительно! — говорила Наташа. — А у тебя руль правильный?

Всякое бывает на свете. Случаются и чудеса. Вдруг Наташа не руками, а душой почувствовала, куда надо крутить штурвал, чтобы катер шёл как надо. «Чудеса!» — думала Наташа и поворачивала штурвал полегоньку, и катер бежал вперёд ровно, будто его вёл сам папа.

И тогда папа улыбнулся:

— у меня правильный руль. Теперь давай я стану. Ты устала.

— Нет! — закричала Наташа. — Ни капельки не устала!

И тут…

Наступила жуткая, непоправимая, мёртвая и ужасная тишина.

Катер покачивался на середине реки, и до берегов было далеко, и течение несло его вниз, и не у кого было попросить помощи.

Папа полчаса возился в моторе, потом опустил испачканные руки.

Он сказал безрадостным голосом:

— Всё нормально. Всё цело. А искры нет. Куда она делась?

— Дай поищу, — сказала Ната: ша. — У меня всегда лучше получается.

Наташа заглянула в мотор. Она перетрогала все его части и не нашла никакой искры, только измазала пальцы.

— А без искры нельзя? — растерянно спросила Наташа.

— Без искры ни в каком деле нельзя.




Искать человека


Катер застрял на отмели. Папа спрыгнул в воду и отнёс якорь на сушу. Наташа с туфлями в руках тоже перебралась на травку.

— Что делать? — сказала она, глядя на густой, непролазный лес.

— То, что мы делаем в большинстве случаев жизни, — ответил папа. — Искать человека!

Они брели по берегу целый час и наконец пришли в большое село.

— Нам бы механика, — сказал папа прохожему.

— Идите в гараж, — сказал прохожий и указал направление.

Пошли по широкой улице, огибая лужи. Мартын заглядывал во дворы. А из каждого двора появлялась собака и дивилась, что это за такой небывалый зверь, который вроде бы и собака, но не похож ни на одну здешнюю собаку. И собака бросала важный пост по охране хозяйских сараев и бежала за Мартыном в надежде удовлетворить своё чувство любопытства. И сколько было на длинной улице дворов, столько за Мартыном бежало собак, и все они переговаривались между собой на громком собачьем языке, создавая вокруг неописуемый шум.

Собаки запрудили улицу. В середине бежал, часто переставляя пушистые лапки, гордый вниманием Мартын, а перепуганные жители села крепко прижимались спинами к забору, поражаясь, что это за такое невиданное переселение собачьих народов.

— Подождите меня здесь, — сказал папа и направился в гараж.

Он вернулся минут через десять. При нём шагал несолидный вихрастый парень, который назвался Мишей.

У забора стоял мотоцикл с коляской.

— Прошу, — пригласил Миша. — Нечего нам подметки тратить.










Наташа забралась с Мартыном в коляску, а папа умостился на заднем сиденье. Миша нажал педаль, мотор взвыл, как ошпаренный тигр, и мотоцикл покатился вниз, к берегу реки, прыгая через выбоину в колдобину и пересчитывая ухабы. Наташа зажала Мартына между колен и вцепилась в борта коляски. Она пыталась подумать, что же там с папой на заднем сиденье, но недодуманные мысли выскакивали из головы на ухабах и разлетались по сторонам вместе с камешками и брызгами из-под колёс. По берегу мотоцикл помчался вообще без всякой дороги. Всё смешалось перед глазами в перепутанную загадочную картинку, и Наташа решила совсем закрыть глаза, потому что гибель неминуема и чего уж тут интересоваться подробностями…

«Ввжжбр-р-раучьхь!!!» — рявкнул мотоцикл и, дёрнувшись, замер на месте.

Несолидный и вихрастый Миша разулся, закатал брюки и пошёл с папой на катер. Наташа, мотая головой, брела следом.

Мартын остался на берегу.

— Понимаете, Миша, — сказал папа. — Всё, вроде, в порядке, всё на месте, а искры нету.

— Так не бывает, — возразил Миша. — Куда ж она смела деться? — Он открутил от мотора круглую коробку, разломил её пополам и стал копаться в содержимом. Вынул два кусочка железа и показал: — Скользящий контакт у вас лопнул. Вот и нету искры!

— Эк-кая ядовитая техника… — пробормотал папа.

Наташа обиделась: папа искал эту искру — не нашёл, она искала — не нашла, а явился какой-то лохматый Миша — и сразу нашёл.

А Миша и не гордился. Он сказал:

— Запасной контакт у вас найдётся?

Папа принёс из мастерской запасной контакт. Миша ловко поставил его на место. Искра нашлась, и мотор снова заработал.

— Бесценный Миша, — сказал папа. — Без вас я искал бы этот поломанный контакт до самой зимы. Чем мне вас отблагодарить?

— Я не за благодарность помогаю, — обиделся Миша.

— Вот и нашли человека! — сказал папа.

Он вынес из каюты блестящий круглый фонарик и протянул Мише:

— Возьмите на память.

А мотор грохотал и фыркал от радости, что его завели снова.




А может быть, это и к лучшему








Дело было уже к вечеру, когда показался густой дубовый лес, а среди него устье неширокой и спокойной речки Пчёвжи. Они свернули туда и шли по тихой воде, между лесистыми берегами, наслаждаясь незамутнённым покоем природы, пока не приметили впереди белый катер. Наташа разобрала буквы на его борту, и получилось слово «Астра». Папа нажал гудок. Из-за дубов вышли важный дяденька в коротких штанах, гордая тётенька в купальнике, а её держал за руку хмурый мальчишка лет десяти — в брюках и в свитере.










Чёрная птичка, сидевшая на голой ветке, насмешливо чирикнула.

— Привет астронавтам! — крикнул папа.

— Здравствуй, коллега, — сказал дяденька. — Швартуйся к этому дубу. Только не поцарапай мне борт!

Мартын сиганул в воду, выбрался на берег, отряхнулся — и не являлся до самого утра.

Наташа вышла на сушу, и мальчишка подошёл к ней знакомиться. Он сразу заявил:

— Меня зовут Вася. Знаешь, это редко, у кого катер есть. Или машина. А в Америке бывают даже личные самолёты. Вот бы мне!

— Далеко бы ты полетел? — поинтересовалась Наташа.

— Я бы? Да куда захотел! — воскликнул Вася.

— А куда бы ты захотел?

— М-м-м… — Вася замялся. — Не знаю.

— Туда и пешком дойдёшь, — махнула рукой Наташа, принесла спички и стала разжигать костёр.

А утром Наташа с папой взяли корзинки и пошли в лес за грибами. Астронавты оказались лодырями и не пошли в лес — остались спать.

В лесу было прохладно, и косые столбы утреннего света падали сверху, пронизывая ветви дубов. Грибы им не попадались.

— Эк-кое бесплодное место… — жаловался папа.

— Разве в грибах дело? — говорила Наташа. — Посмотри, как здесь хорошо, и лес дремучий-дремучий, мы в жизни в таком не бывали, и дубы старые, большие и узловатые, как в волшебной сказке; вот берёзовая роща, весёлая и солнечная, мне такая снилась; ты подними глаза, посмотри на птичек!

— Я должен найти гриб! — упрямился папа.

— Ох, и трудно тебя воспитывать, — вздохнула Наташа.

Они вышли к затенённому высокими деревьями озеру, и Наташе стало так мирно и ласково на душе, что она захотела остаться здесь на берегу с Мартыном и с папой на всю жизнь. Папа остановился, забыл про свои противные грибы и загляделся на тёмную воду, в которой приглушёнными красками отразились дубы, и небо, и облака.










— Пап, это и есть наше «далеко»? — спросила Наташа.

— Я согласен, — ответил папа.

…На обратном пути он нашёл три подосиновика и так страшно радовался, что Наташе стало даже как-то неловко. Хозяйка «Астры» поджарила грибы с картошкой и разделила на всех шестерых.

От картошки припахивало свежими грибами.

После завтрака стали купаться и плавать через неширокую Пчёвжу туда и обратно. Только Вася плескался у бережка. Плавать ему не хотелось.

— Было бы это море, я бы купался, — говорил Вася, — я бы вообще всё время плавал до самого горизонта. А в речке? Да если ребята в школе узнают — меня засмеют!

Тут папа сгрёб Васю под мышку, лёг боком на воду и поплыл. Мальчишка извивался, лягался и корчился. Он так орал, визжал и хрипел, будто ему выдирают здоровый зуб. На середине речки папа нырнул, и Вася один остался на поверхности.

— Ай! — кричала с берега хозяйка «Астры». — Ребёнок захлебнётся, пойдёт ко дну и погибнет!

Вася молотил руками и ногами. Он вопил: «Спасите меня!» — но пока что не тонул и не погибал. Васина мама успокоилась и стала наблюдать за своим чадом не без любопытства. А чадо осознало, что никто не торопится его спасать и что вообще его жизнь, может быть впервые, отдана в его собственные руки. Не желая с нею расставаться в столь нежном возрасте, Вася вытянул шею, огляделся, прикинул, где ближайшая суша, и поплыл, вздымая вокруг водометы брызг.

Выбравшись на берег, он ощупал себя — всё ли на месте.

— Я было подумала, что ты не умеешь плавать, — ядовито заметила Наташа.

— Я и сам так думал… — в смущении признался Вася. — Может, я ещё чего-нибудь умею, да не знаю?

И снова бросился в воду.

День прошёл прекрасно.

А ночью Наташу совершенно слопали комары, и она поднялась рано утром невыспавшаяся, вся искусанная и несчастная. Дул ветер с востока. С серого неба нескончаемо сыпался противный липкий дождь.

Встал папа. Он почёсывался, и глаза у него были красные.

— Нет на свете хищника вреднее комара, — сказал папа.

День тянулся нудно и скучно. Ни в лес сходить, ни искупаться. Наташа с Васей придумали игру в «кто больше убьёт комаров», но от этого их количество не уменьшалось. Казалось, все бытующие на Пчёвже комары попрятались от дождя в каютах «Астры» и «Бегемота».

Настал вечер, и Наташа заплакала от злющих кровопийц.

Утром она сказала папе:

— Я думала, это хорошее «Далеко», а это плохое «Далеко». Я не могу здесь жить и радоваться.

— Понятно, — сказал папа.

Он притащил Мартына и завёл мотор.

Хозяйка «Астры», замурованная в платки, вышла на свою палубу.

— Мы позорно бежим, побеждённые москитами, — сказал папа. — Пойдёмте с нами искать места побезопаснее?

— Нет, — раздалось из-под платка. — Мы слушали сводку погоды. Везде дождь, везде холод и везде комары. Уж мы здесь переждём.

— Тогда прощайте, — сказал папа и повернул штурвал.

Прошёл день, и наступил другой, такой же безрадостный, как и вчерашний, а дождь лил ещё сильнее и противнее. На Волхове стояли лодки с рыбаками, и все рыбаки сидели скрючившись, в резиновых плащах и напяленных на уши шляпах. Они ужасно мёрзли.

И папа мёрз на пронзительном ветру, но не терял бодрости духа.

Лишь Мартыну всё было нипочём в его шубе.

Наташе казалось, что лето совсем кончилось и наступила осень.

— Ну, что ты загрустил, малыш? — спросил папа.

— Поедем в какой-нибудь город, — ответила Наташа.




Откуда эти слёзы


Пристали в ближайшем городе. Тайком провели маленького малыша в столовую и, обедая, бросали ему под стол кусочки.

Потом гуляли по городу. Уже стемнело, и они решили возвратиться на катер, но около одного дома папа остановился.

У него было грустное, задумчивое и этакое нерешительное лицо.

— «Почтамт», — разобрала Наташа буквы на вывеске.

— Междугородний телефон, — пробормотал папа. — Не испытать ли судьбу ещё раз?..

…Наташа стояла у кабины и прислушивалась — не из любопытства, а просто ей всегда надо быть в курсе папиных дел и забот.

Сперва папа говорил «алло», потом произнёс: «Ах, вот и ты…», потом долго молчал, а с его лица сбегало грустное выражение. Лицо стало счастливым. Папа смеялся. Он говорил: «Я лечу, лечу на крыльях этого самого, ну, ты понимаешь… Какого, прости, лешего ты меня столько времени мучила? Ах, это я тебя мучил?! Вздор, голубушка! Ладно, выясним при встрече, бегу заводить двигатель!»

Он бросил трубку и вышел из кабины, вытирая лоб ладонью.

— Пойдём живее, малыши! — сказал папа.

Было темно, и брызгал дождик. Мартын останавливался у каждого столбика. И Наташа останавливалась. Папа торопил их.

И вдруг он улыбнулся и пошёл медленнее.

— Послушай, большой малыш… — начал папа. — Ты знаешь, что у всех малышей должны быть мамы. Хочешь, и у тебя будет мама?

Наташа ткнулась носом в папин плащ и зарыдала.










— Что такое? — растерялся папа. — Откуда эти слёзы, зачем они?

Мартын сидел рядом и скулил, задрав голову к чёрному небу.

Капал дождик, и капали Наташины слёзы, и папа утирал их своим платком, от которого пахло табаком и селёдкой.

— Ты будешь любить её больше, чем меня, — запинаясь, выговорила Наташа.

Папа поднял её на руки и поцеловал быстро намокающее лицо.

— Никого на свете я не смогу любить больше, чем свою дочку!

— А ты ей разрешишь всё делать и о тебе заботиться, — всё ещё протестовала Наташа, но слёз было уже поменьше.

— Кто же будет обо мне заботиться, когда дочка пойдёт в школу? — улыбнулся папа.

— А я бы попробовала успеть, — неуверенно ответила Наташа.




По течению плывут быстро


Папа сказал: «Конечно, это безумие — выходить на ночь глядя», — и они легли спать, навалив на себя всё, что осталось сухого и тёплого. Неизбывный дождь барабанил по крыше. Вслушиваясь в завывания ветра, Наташа уснула, а когда раскрыла глаза, было светло и катер, дрожа, покачивался. Рычал мотор. Папы в каюте не было.

— Вот и началось обратно, — вздохнула Наташа, обулась и вышла на палубу.

Щекотный дождик облепил лицо. Мартын протопал по крыше, подошёл и тронул её за плечо. Наташа погладила собаку и стала смотреть назад, на уходящий в дождь город. Город был красив, и не хотелось покидать его так скоро.

— Пап, почему «Бегемотик» плывёт быстрее, чем раньше? Он что, тоже торопится? — спросила Наташа.

— Он плывёт по течению, — ответил папа и съел свой завтрак под дождём за штурвалом.

Проходили часы, а папа только покручивал штурвал, приплясывал одной ногой и напевал разные песни. Мелькали, убегая назад, дома, соборы, посёлки, лесные запани, палаточные лагеря невезучих туристов, рыбачьи лодки, бакены и плоты.

— Собаке пора есть! — сказала Наташа.

— Неужто? — удивился папа и глянул на часы. — Ого! Шестой час.

Когда катер подошёл к пристани села Высокое, папа привязал канат и сказал:

— Думаю, коров уже подоили. Пойдём купим молочка.

«Вот бы маленький Мартын удрал… — думала Наташа. — Только не надолго, до утра…»

Прохожий указал им дом, в котором живёт корова. Там им налили в бутыль тёплого молока и Наташе дали отдельно большую кружку. Она выпила её до дна и похвалила:

— В городе такого молока не бывает. Поразительно вкусно!

Пришли на катер, быстро пообедали, и папа обрадовался:

— Можно плыть дальше!

— Не можно, — возразила Наташа. — Собаки нету.

Папа нажал кнопку на щитке, и над селом поплыл густой гудок.

Наташа зачерпнула воды и стала полоскать полотенце.

Папа повернул ключ вправо. Мотор мощно и злорадно ревел.

— Пар-р-ршивая соб-бачонка… — пробормотал папа.

Наташа отёрла внезапно выступившие слёзы и посмотрела на горку.

Оттуда на рёв мотора, прижав уши, мчался Мартын, а за ним, постепенно отставая, скакали шестнадцать лохматых псов. Папа отвязал канат. Не глядя на собаку, он оттолкнул нос и стал к штурвалу. Мартын сиганул с дебаркадера прямо в спасательный круг.










— Папа, неужели ты любишь её больше, чем маленького малыша? — спросила Наташа.

— Всем достанется, никто не будет обижен, — ответил папа.




Это ещё цветочки


Недостатки коротких дорог состоят в том, что короткие дороги опасны и пользоваться ими надлежит только в крайнем, не терпящем отлагательства случае. Но об этом — позже.

А тем утром, в Новой Ладоге, папа сказал:

— Могу я раз в жизни быть неблагоразумным?

— Пожалуйста, сколько хочешь, — разрешила Наташа.

И катер прошёл прямо, миновав вход в Новоладожский канал.

Он вышел на широкую воду озера, и сразу грудь задышала по-иному, жить стало вольнее и прекраснее. Пологий берег остался за кормой, а впереди были только вода и только небо. Волны подхватили судёнышко и стали играючи перебрасывать друг дружке. Серые тучи временами закрывали солнце. Папа смотрел на компас в медном котелке, на небо и на карту.

— Какое всё огромное! — сказала Наташа. — Я о таком и не знала.

— А тебе не страшно? — спросил папа.

— Странно страшно, — призналась Наташа. — Приятно страшно.

Туч становилось всё больше. Казалось, они родятся друг от друга. И ветер усилился. Не стало солнышка, вода потемнела, а воздух как бы остыл. И мотор ревел сердитее, чем раньше. На катер залетали брызги. У папы было очень строгое лицо.

«Ух! Ух! Ух! Ух!» — прыгал по волнам «Бегемот».

— Пап, это уже буря? — спросила Наташа.

— Это ещё цветочки, — ответил папа.










И это только похоже на бурю


Волны колотили в широкие стёкла каюты.

«Тр-рах!» — и посыпались на Наташу с полки тяжёлые папины книги.

«Тр-рах!» — и сорвалась с гвоздика ваза для цветов.

«Тр-рах!» — и Наташу перебросило на другой диван, встряхнуло и бабахнуло головой о шкафчик.

— Ох! — совсем по-человечески сказал Мартын из-под дивана.

— Плохая буря, — всхлипнула Наташа.

Она ползком выбралась из каюты, уцепилась за папин плащ и сумела подняться на ноги. Дул невиданный ветер. В лицо хлестала вода. Волны, высокие как горы, швыряли бедного «Бегемота» как хотели. В сумраке светилась пена на их верхушках. Папа убрал одну руку со штурвала и прижал Наташу к себе.

— Вон впереди остров, — сказал он. — Подойдём к берегу, высадимся и заночуем. А там и погодка утихнет.

Наташа смотрела во мглу, пытаясь увидеть остров, но тяжёлые капли больно хлестали по глазам, они всё время закрывались, и никакого острова она не увидела. Только спятившие с ума горы бесновались впереди. Катер взбирался на них и падал в ложбины, кряхтя и скрипя.

— Кончится буря, и всё будет хорошо, — проговорила Наташа.

— Какая же это буря? — удивился папа. — Это только похоже.

Небеса и воды бушевали всё пуще. Уже не брызги, а потоки воды обрушивались на Наташу, одежда промокла, и холод пробрал до самых дальних косточек. Она терпела и старалась не дрожать. «Я должна быть стойкой и храброй, — убеждала себя Наташа, — я же папина дочка, а папа ничего не страшится, он совсем мокрый, ему холодно хуже меня, потому что я за стенкой прячусь. Но скоро будет остров, и мы все трое спасёмся… А если… Если не будет острова?» — вдруг подумала она тоскливо. Вокруг вздымались волны. Подобно им забились, заклокотали, перебивая одна другую, небывалые мысли…







— Пап, а куда я денусь, когда умру? — спросила Наташа.

— Всё равно, — ответил папа, — я там уже буду тебя ждать.

Все страшные мысли пропали, когда прямо перед носом появился остров.










Папа подвёл к нему катер с той стороны, где послабее дул ветер, и бросил якорь с кормы. Волны чавкали и шипели, накатываясь на близкий берег. Папа спрыгнул за борт, и воды ему было по грудь. Отчаянно кинулся в воду Мартын, поплыл, выскочил на сушу и скрылся в тёмных зарослях. Наташа дрожала под ветром.

— Садись на плечи, — сказал папа.

Он вынес Наташу на берег, и ей стало хорошо и спокойно на твёрдой земле, которая никуда не едет и не валит с ног. Прошла боль в голове, и перестало мутить в странном месте между животом и грудью, которого раньше у неё не было.

Папа притащил канат и привязал его к огромному камню. Потом он принёс брезент и расстелил его на траве.

— Пап, тебе же холодно! — сказала Наташа.

Папа засмеялся, постукивая зубами:

— Какой может быть холод в июле?

— Это не июль, а целый октябрь, — высказалась Наташа, дрожа от пронизывающего ветра.

Папа ещё два раза сходил на катер, принёс сухую одежду, одеяла и еду. Он оделся и вынул из кармана часы:

— Режим мы соблюдаем. Двенадцатый час. Стели постель, малыш.

Они легли вместе на брезенте, тепло одетые, папа обнял её, и только когда совсем прошли холод и страх, Наташа высунула нос из-под одеяла. Высоко в небе мерцала, качалась и подмигивала маленькая звёздочка. Наташа посмотрела на папу. Он спал, и во сне у него было сердитое, похудевшее лицо.

Она засмеялась, юркнула под одеяло с головой, прижалась к папе и спросила шёпотом:

— А где звёздочки живут днём?

Папа ничего не ответил. Он спал мёртвым сном.




Нужен кран или шесть человеческих сил


Они проснулись вместе и прежде всего посмотрели на катер.










Он стоял перекосившись, и весь нос его был на суше.

— Это уже катастрофа, — сказал папа.

Он подошёл к катеру, упёрся и попробовал его толкать.

— Никакого шевеления, — вздохнул папа. — Здесь нужен кран.

— А если позвать много людей? — предложила Наташа.

— Людей?.. — папа присвистнул. — На карте этот остров обозначен как необитаемый. Но другого выхода нет. Пойду поищу людей.

— А много весит «Бегемотик?» — спросила Наташа.

— Тонны полторы, — грустно сказал папа и ушёл, насвистывая.

…Наташа уже успела заскучать и проголодаться, когда на поляну вышел папа — и с ним пять человек в резиновых сапогах и чёрных куртках.

Папа показал:

— Вот куда его выбросило.

— «Бег», — прочитал название один. — Добегался.

— Был катер, стала дача, — сказал другой. — Живите, наслаждайтесь природой. Чем плохо?

— Магазин далеко, — возразил папа. — Придётся эту дачу обратно в катер трансформировать. Думаю, вшестером мы его стащим.

Из зарослей вышел Мартын и вкусно облизался.

— Вот и седьмой! — обрадовались люди в сапогах.

Они зашли в воду, взялись за борта, поднатужились — и катер обнадёживающе шевельнулся.

— И-и-и… р-раз! — крикнул папа.

Все рванули — и под катером заскрежетали камни.

— Ещ-щ-ще-е-е… р-р-раз! — рявкнул папа.

Лица у людей багровели, и катер, скрежеща, пятился в озеро.

— Йиещ-ще-е-е-е… — хрипло выкрикнул папа.

— Гав! — сказал Мартын.













Люди рванули, и «Бегемот» поплыл прочь от берега. Папа схватил канат и остановил его.

— Спасибо, друзья! — сказал он. — Что я вам должен?

Люди нахмурились:

— Сам говоришь — друзья. Какие долги? Плыви себе счастливо.

И они ушли, громко разговаривая.

А «Бегемот» поплыл дальше, покачиваясь на волнах успокоившегося Ладожского озера. Папа смотрел на компас и на карту. Наташа смотрела вперёд, и вдруг увидела чёрную лодку.

— В ней люди, и они машут руками, — сказала она. — Поверни руль!

В лодке было три человека. Папа подвёл катер совсем близко.

— Эй, на боте! Что за авария? — спросил он.

— Мотор сломался, будь он сто раз неладен! — крикнули с лодки. — Сутки уже болтаемся. Вся рыбалка сорвалась!

Папа перекинул им пачку сигарет, и все трое жадно закурили.

— А вёсла где же? — спросил папа.

— Волной смыло!

— Вы и в бурю болтались на вашей скорлупке? — изумилась Наташа.

— Все кишки вымотало!.. Ты куда путь держишь, капитан?

— В Неву, — ответил папа.

— Дотянешь до Петрокрепости?

— Да уж не покину, — сказал папа. — Кидай канат!

С лодки кинули канат, папа закрепил его на корме, вернулся к штурвалу и дал ход. Мотор зарычал сильнее и басовитее. Наташа смотрела, как задрался нос лодки, и от него шли по воде два уса пены.

«Как хорошо, что люди добрые и помогают друг другу, — думала она. — Иначе было бы много неприятностей на свете. Мы с Мартыном сидели бы на острове, а эти бедные рыбаки болтались бы по волнам с поломанным мотором и вымотанными кишками…»

Вдали показалась крепость. А потом город. Над землёй выросли шпили и крыши домов. По всей широкой реке стояли баржи.

— Я узнала! — закричала Наташа. — Это Нева!

— Родные края, — отозвался папа, но головы не поднял.

Наташа тоже посмотрела под ноги.

Из-под палубного настила выступила вода.




Самая лучшая помпа — это ведро


Лодку они отвели к пристани, а сами стали у леса под правым берегом Невы. Папа откачивал воду ручной помпой, приговаривая:

— Течём… Здорово течём… Эк-кая неприятность большая.

— Я не жалею, что пошли коротким путём через озеро, — сказала Наташа.

— Язвишь, дочка? — нахмурился папа.

— Почему же? Было очень интересно, — улыбнулась Наташа.

Но улыбалась она напрасно.

Когда утром она вышла наверх, папа опять качал воду. Позавтракав, они поймали собаку и пошли дальше.

Папа снял палубный настил и смотрел вниз, как прибывает вода.

— Малыш, стань-ка на руль, — сказал он.

Наташа обрадовалась, схватилась за рукоятки штурвала, но опять у неё некоторое время ничего не получалось. Потом снова пришло такое ощущение, будто она душой приросла к этому колесу с рукоятками и совсем не надо думать, куда его вертеть, — смотришь вперёд и видишь, куда надо идти, и просто немножко поворачиваешь это колесо.

Убедившись, что дочка не подведёт, папа начал работать помпой.

Потом каждый час папа ставил её на десять минут к штурвалу и выкачивал прибывающую воду.

Он говорил:

— Спасибо, малыш. Что бы я без тебя делал? Так бы и утонул!

Вода стала прибывать так быстро, что помпа уже не успевала её выкачивать. Папа схватил ведро, стал зачерпывать воду ведром и выливать за борт. Дело пошло успешнее.

— Самая лучшая помпа — это ведро! — приговаривал вспотевший папа, а Наташа управляла катером.










Начался Ленинград, и папа всё чаще брался за ведро, а потом и вовсе перестал выпускать его из рук.

Наташа вела катер под мосты, папа выкачивал воду, и снова вверху страшно грохотали трамваи.













Пронёсся мимо милицейский катер на подводных крыльях. Сидевший за рулём милиционер погрозил кулаком и указал пальцем на Наташу. Папа поднял над головой ведро, а другой рукой указал вниз. Милиционер всё понял, кивнул, улыбнулся и унёсся на своих подводных крыльях.










— Ничего, — приговаривал папа. — Вытащим «Бегемотика» на берег и залатаем. Только б дойти!

Но уверенности в этом не было. У Кировских островов вода залила каюту. Выплыли оттуда Наташины тапочки с помпонами. Папа крикнул:

— Заворачивай в канал!

Он подбежал к щитку, убавил скорость и опять схватил ведро.

Наташе удалось завернуть катер в Гребной канал, и скоро показались знакомые причалы. Папа бросил ведро, взял у Наташи штурвал и повернул катер не к причалу, а к отлогому берегу рядом. Мартын рванул на берег.

— С приездом, малыши! — засмеялся папа и выключил мотор.

«Бегемот» въехал носом в песок и замер. Папа поставил сходню. Наташа сошла по ней и присела на травку. Закрыла глаза и стала слушать, как гудят уставшие ноги. Бежали волны, переплетались ветви деревьев, прыгали лохматые псы, мерцали звёздочки и проплывали белые пароходы. Вздымала грудь бескрайняя Ладога, нёс караваны рабочих барж широкий Волхов, и на берегу вставали неразрушимые, как скалы, древние башни и крепостные стены, столько раз оборонявшие от врага родную землю. Всё это виделось ей сейчас, и новые города, и мосты, новые заводы, которые не старше её возрастом, тоже виделись ей, и она разглядывала их от каменных набережных до кончиков высоких труб…

«Я была далеко и вернулась обратно, — думала Наташа, — и теперь я знаю, что это такое чудесное, где я родилась и живу. Я увидела, какие хорошие люди живут на земле вместе со мной. И всё хорошо, только я очень устала, но и это хорошо. А о моём папе будет теперь заботиться мама, но и это, наверное, ему будет хорошо, а я что — я пойду в школу, и это будет хорошо…»

Кто-то поднял её на руки. Наташа хотела раскрыть глаза, но они не раскрывались, а издалека слышался папин голос:

— Рейс… Капитан базы… Пробоина… Скоро… Море…