Правда против лжи. О Великой Отечественной войне
Александр Васильевич Огнев 








Книга участника Великой Отечественной войны, члена Союза писателей России, доктора филологических наук, профессора, заслуженного деятеля науки Российской Федерации А.В. Огнева предназначена не только для учителей, студентов и школьников, но и для широкого круга читателей. Главное внимание в ней сосредоточено на тех моментах и мотивах истории Великой Отечественной войны, которые извращаются в средствах массовой информации и учебных пособиях. В книге ставится задача защитить правду о Великой Победе советского народа над фашистской Германией, с фактами в руках противостоять многочисленной лжи, оградить участников войны от клеветнических измышлений недоброжелателей и идеологических противников.






А. В. Огнев

ПРОТИВ ЛЖИ О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ



Книга участника Великой Отечественной войны, члена Союза писателей России, доктора филологических наук, профессора, заслуженного деятеля науки РФ А. В. Огнева «Против лжи о Великой Отечественной Войне» предназначена не только для учителей, студентов и школьников, но и на широкого круга читателей. Главное внимание в ней сосредоточено на тех моментах и мотивах истории Великой Отечественной войны, которые извращаются в средствах массовой информации и учебных пособиях. В книге ставится задача защитить правду о нашей Великой Победе, с фактами в руках противостоять многочисленной лжи, оградить участников войны от клеветнических измышлений недоброжелателей и идеологических противников. Это должно помогать патриотическому воспитанию молодого поколения.

При повторном цитировании, кроме оговоренных случаев, указываются автор и страницы издания. В книге приняты сокращения: Вопросы литературы — Вл.; Литературная газета — Лг.; Литературная Россия — ЛР.; Советская Россия — СР.; Наш современник — Нс.; Советская культура — Ск.; Новый мир — Нм.; Русская литература — Рл.; Комсомольская правда — Кп.; Дружба народов — Дн.; Московский комсомолец — Мк; Московский литератор — Мл.; Аргументы и факты — АиФ; Независимая газета — Нг.; Ленинградская правда — Лп.; Рабочая трибуна — Рт.; Тверская жизнь — Тж; Тверские ведомости — Тв.; Общая газета — Ог.; Русская мысль — Рм.; Московские новости — Мн.; Вечерняя Москва — ВМ.; Москва — Мс; Вече Твери — ВТ; Красная звезда — Кз. Правда России — ПР.; Российская газета — Рг.; Завтра — Зв.; Правда — Пр.; Октябрь — Ок.; Знамя — Зн; Нева — Нв.; Коммунист — Км.; Огонёк — Oг; Подмосковье — Пд.; Известия — Из.; Кубань — Кб.; Труд — Тр.; Еврейская газета — Ег.; Куранты — Кр. Столица — Ст.; Гласность — Гл.; Литературное наследство — Лн.; День литературы — Дл.; Военно-исторический журнал — Вж; Русская провинция — Рп.; Обозреватель — Об.; Волга — Вл.; Диалог — Дл.; Совершенно секретно — Сс; Независимое военное обозрение — Нво.; Вопросы истории — Вис; Новая и новейшая история — Нини; Новое литературное обозрение — Нло.; Слово — Слг Наука и жизнь — Ниж; Ветеран войны — Вв; Новая газета — Нвг.; Звезда — Зве.




Введение


Литература и история России играют существенную роль в формировании нашего национального самосознания, изучая их, мы лучше познаем себя, свой народ, глубже вникаем в свои традиции, которые осуществляют связь времен, сохраняют то ценное в культуре, быту, семейных отношениях, что отличает нас от других наций. История и литература — важная часть культуры, которую использует государство как идеологическое обеспечение своей политики, как рычаг управления, что особенно заметно при смене общественных формаций. После Октябрьской революции в 20-е гг. история не изучалась в школе. Л. Луначарский в статье. «Просвещение и революция» наставлял: «Преподавание истории в направлении сознания народной гордости, национального чувства должно быть отброшено». Неистовые «интернационалисты» зачеркивали достижения России, не находили в ней ничего хорошего. Д. Алтаузен в 1930 г. сожалел о том, что Минину и Пожарскому «случайно… не свернули шею» и заявлял: «Подумаешь — они спасли Рассею! А может, лучше было б не спасать?» Чувство любви к Родине вытравлялось, разрушались национальные традиции в литературе и искусстве, лучших деятелей русской культуры обвиняли в великодержавном шовинизме. В 1924 г. М. Горький в очерке о Ленине отметил патриотизм вождя, его гордость «Россией, русскими, русским искусством», и Г. Лелевич, недолго думая, обвинил писателя в зараженности «великорусским шовинизмом».

Во время «перестройки» это по-своему повторилось на новом историческом витке. Современные «демократы» (многие из них были членами КПСС) — наследники тех, кто в 20-е гг. занимал важные позиции в политике и культуре нашей страны. Выступая против марксистской идеологии, они подменили идеалы международной солидарности трудящихся идеалами сплочения компрадорской буржуазии с мировым капиталом на основе долларового интернационализма. Они чернят все, что связано не только с советской властью, но и с русскими национальными традициями.

А. Пушкин утверждал: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». Но когда речь идет о предвзятых трактовках событий Великой Отечественной войны, дело заключается не только и не столько в необразованности взявшихся за их описание авторов. Дж. Оруэлл в романе «1984» писал: "Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым". Сегодня на сознание и поведение людей в немалой степени воздействует представление о том, какой была прошлая жизнь. Именно поэтому история России XX века и особенно события Отечественной войны стали ареной острой политической борьбы. Известно: выстрелишь в прошлое из пистолета — будущее ударит по тебе из пушки. Сейчас же по советскому периоду истории злобно палят из орудий всех калибров.

Стратеги Пентагона цитировали высказывание немецкого военного теоретика Клаузевица: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т. е., оккупировать… Такая страна может быть побеждена лишь собственной слабостью и действиями внутренних раздоров». Страны НАТО много лет вели психологическую войну против СССР, чтобы вызвать в нем возникновение этой слабости и раздоров. В программе Совета безопасности США, принятой после Карибского кризиса в 1961 г., обосновывалась необходимость взорвать СССР изнутри, для чего ставилась задача представить его как последнюю и самую хищную империю на земле, доказать, что он «не был архитектором победы, а является таким же злодеем, как и фашисты», предлагалось «с помощью агентов влияния захватить средства массовой информации, разрушить коллективистский образ жизни, отрезать прошлое от настоящего, тем самым лишив страну будущего» (СР.21.07.1992).

В конце 80-х гг. СМИ обрушили на наших людей поток лжи, Октябрьскую революцию объявили незаконным государственным переворотом, совершенным кучкой преступников. Она принесла огромные жертвы и разрушения, много горя и страданий, стала национальной трагедией, но вместе с тем эта революция была закономерным порождением русской жизни, поставила наш народ на новый уровень исторического развития. 12.09.1989 г. «Комсомольская правда» «открыла», что в годы гражданской войны большевики уничтожили 320 000 священников, а всех их в России было намного меньше. По отчету обер-прокурора Священного Синода, в ней «за год до октябрьских событий — на 1916-й — количество священнослужителей оставалось…66 140» (Зв.30.10.2001). «Литературная Россия» объявила «В 20–30-е годы физически уничтожены сотни тысяч служителей Русской Православной церкви. В тюрьмы и ссылки отправлены еще полмиллиона» (21.12.2001). В те годы служителей церкви было во много раз меньше. Презиравший Россию И. Бродский в Нобелевской лекции уравнял Ленина и Гитлера в ряду тиранов человечества «Демократы» объявили Ленина немецким шпионом, садистом, который «еще летом 1917 г. (наверное, когда скрывался от полицейских ищеек в шалаше в Разливе — Л О.) умышленно спаивал армию, чтобы потом можно было легче с помощью пьяных солдат ворваться в Смольный» (Ст.199О.№ 5). В книге «При свете дня» (1993), изданной при участии одной из фирм США, Вл. Солоухин повторил сплетню о том, что покушение на Ленина организовали сами большевики, и потому стрелявшую в него Ф. Каплан они, вопреки их заявлению, не расстреляли. 30.08.1999 г. радиостанция «Маяк» тиражировала белиберду о том, что Ленин организовал стрельбу в самого себя, чтобы получить повод для развязывания красного террора. Л. Убожко в пробном номере газеты «Русские ведомости» (1990) сообщил, что Ленин «предложил российскому народу создать «рай на земле» путем истребления 90 % русского народа для выживания 10 % до мировой революции». «Нечто похожее действительно было тогда сказано, правда, приведенные цифры стояли в обратном порядке: «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожать». Да, что было, то было. Но слова эти принадлежат не Ленину, а Григорию Евсеевичу Зиновьеву… Ленин же подобные заявления решительно осуждал» (В. Бушин. Зв. 16.01.2001). Эту клевету варьировала книга «При свете дня»: «Бредовая людоедская идея уничтожить в конечном счете 90 % внутреннего непокорного российского населения, чтобы 10 % дожили до мировой революции не оставляла Ленина до конца… По многим распоряжениям, по указаниям, приказам Ленина уничтожено несколько десятков миллионов россиян», «большевистское насилие стоило 38 % населения». 9.10.2001 г., выступая на ТВ-6, И. Хакамада заявила, что коммунисты уничтожили 95 млн. человек. Подобную ложь не раз убедительно опровергали в печати. В. Лунеев в книге «Преступность XX века» (1997) установил, что за 1918–1958 гг. к высшей мере наказания было осуждено 839 772 человек.

Чем объяснить то, что Солоухин, бывший член КПСС, воспевавший в стихах партию и социализм, в последние годы своей жизни изрыгал хулу на Ленина и советский строй? Сказалось воздействие общей обстановки, массированной «демократической» обработки? Не исключаю. Но, наверное, сыграло свою роль в смене его общественных позиций и то, что он служил в кремлевской охране, а его сверстники в это время проливали свою кровь и погибали на фронте. В одном из стихотворений Солоухин радовался тому, что он "не был на войне", что на этом свете никого "так и не убил", что "жив тот солдат в германской стороне", которого он "на мушку бы поймал, когда судьба решила бы иначе". Но судьба подталкивала его ехать воевать, а он, отличный стрелок, плохо выполнил контрольное задание по стрельбе (не схитрил ли?), и его не взяли в добровольческую снайперскую группу. После этого он позволил себе подсмеиваться над товарищами, возвратившимися с фронта (а вернулись не все…), и писал: "Мне не надо было каких-нибудь героев Краснодона из пальца высасывать" (ЛР. 7.06.1996). Возможно, его душу тревожила подспудная мысль об ущербности своею поведения в годы войны, и, чтобы оправдать себя в глазах общественности, он умалял достижения советской власти и чудовищно преувеличивал то, что ее не красило.

В 1916 г. Ленин писал, что «нашем идеале нет места насилию над людьми». Во время Октябрьского восстания в Петрограде было убито 8–10 человек и ранено около 50 человек. 8.11.1917 г. советское правительство приняло Декрет об отмене смертной казни. Оно освободило под честное слово бывших министров Временного правительства, юнкеров, защищавших Зимний дворец, разбитого в бою генерала Краснова. В книге «При свете дня» Солоухин обличал большевиков за расправу над министрами Временного правительства: «не мешкая ни часу, ни дня, посадили их в баржу, а баржу потопили в Неве». Бушин поправил его: «Были такие факты, но не с членами правительства, а со священниками, и не в России, а в распрекрасной Франции в дни её Великой революции». После победы Октября на заседании Петроградского Совета Ленин говорил: «Террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять». До конца июня 1918 г. большевики не расстреляли ни одного политического противника.

Правда о Ленине состоит в том, что в период острых политических конфликтов он мог быть не только суровым, но и жестоким. Во время гражданской войны ему приходилось принимать решения, которые сейчас могут казаться неправомерными. М. Горький в очерке о нем писал, что ему «часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта «Чего вы хотите? — удивленно и гневно спрашивал он. — Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас, со всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы — что же? Не должны, не в праве бороться, сопротивляться?» Он надеялся, что «вынужденная условиями жестокость нашей жизни будет понята и оправдана». Чтобы приблизиться к объективному пониманию этой проблемы, приведем высказывание философа Н. Бердяева, высланного в 1922 г. из России: «Мне глубоко антипатична точка зрения слишком многих эмигрантов, согласно которой большевистская революция сделана какими-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников, сами же они неизменно пребывают в правде и свете. Ответственны за революцию все, тем более всего ответственны реакционные силы старого режима Я давно считал революцию неизбежной и справедливой. Но я не представлял себе ее в радужных красках». (СР.8.07.1977).

Большевики за многое подлежат осуждению, нельзя оправдать репрессии, недостаточно оправданную политику по отношению к крестьянству, ставку на безоглядный интернационализм, грубые просчеты в экономике и многое другое, Разложившаяся и предавшая народ и рядовых коммунистов партийная верхушка не заслуживает никакого снисхождения в оценке губительной для нашей страны их деятельности. Но не надо забывать то, что СССР был великой державой, добился для себя справедливого геополитического пространства, первым запустил в космос человека, по качеству жизни в 1990 г. (поданным рейтинга ООН) мы были на 26-м месте в мире. В 2000 г. Россия заняла 60-е место. «Демократы», восприняв формулу Рейгана «СССР — империя зла», преднамеренно очерняют деятельность советской власти, которая установила более справедливый общественный строй, дала простор производительным силам, сумела победить в войне с Германией и ее союзниками. Они «забывают» о ее выдающихся достижениях в социально-культурной области, преподносят советскую власть таким образом, что это растлевает общество, разлагает молодое поколение, подрывает возможности воспитывать его в любви к своей Родине. Чего только не приписывают ей. Подло оклеветали Павлика Морозова, в учебном пособии «Русская литература XX века» (2001) М. Голубков утверждает, что в советской системе «низменное (например, отцепредательство в притче о Павлике Морозове) оказывается возвышенным». Ю. Дружников выпустил в Лондоне и читал на радио «Свобода» книгу «Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова», где побил все рекорды лжи о нем. Вопреки достоверным фактам, подтвержденным и комиссией в «перестроечное» время, он охарактеризовал Павлика как «умственно отсталого», он-де «к тринадцати годам едва выучил буквы», донес «в ОГПУ, что его отец против советской власти», и был убит «двумя чекистами» (Рг.3.09.2002). На самом деле Павлик, тянувшийся к знаниям и справедливости, не доносил на отца, на суде говорил правду, то, что сказала мать о нем, своем муже, пьянице, который избивал и бросил ее и своих детей. Павлика и его младшего брата убил дед, но пинают, извращая факты, не убийцу, а жертву. «Независимая газета» чернила Ю. Гагарина, якобы «не одаренного ничем, кроме улыбки». Э. Финкельштейн писал: «Кремль, напичкав арабских соседей немыслимым количеством оружия, развязал Шестидневную войну» (ЗнЛ997.№ 4). Напав на Египет и Сирию, Израиль за неделю разгромил их армии, он, оказывается, был очень миролюбивым и совсем безоружным, воевал одними камнями. Виноват же во всем, конечно, СССР.

Либералы, помогая США и ее союзникам оплевывать советскую историю, дискредитируют нашу победу над Германией, отрезают «прошлое от настоящего». Основные постулаты фашистской пропаганды восприняты ими и дополнены новыми гнусными измышлениями. Плюс меняется на минус и наоборот, они чернят Зою Космодемьянскую, Александра Матросова, Олега Кошевого и других славных сынов России, заявляя, что те не были героями, их создала советская пропаганда. А. Володин в «Новой газете» привел слова В. Быкова: «Думаешь, кто такой Матросов? Нашли пьяного солдата и бросили на амбразуру». А. Жовтис в «АиФ» (1991.№ 38) пытался опорочить подвиг Зои Космодемьянской. П. Брайко утверждал (Пр.13.04.1990), что партизанского комиссара С. Руднева в соединении Ковпака уничтожила в 1943 г. радистка по заданию НКВД из Москвы. 29.10.1992 г. «Московский комсомолец» напечатал глумливый очерк А. Рондарева о легендарном разведчике Н. Кузнецове, убитом бандеровцами.

Подпольные молодежные организации были созданы и боролись с немецкими оккупантами в Таганроге, Дорогобуже и Краснодоне. М. Волина в «Курантах» (23.11.1991) отрицала правдивость событий, изображенных в романе А. Фадеева «Молодая гвардия». Она предположила, что Олег Кошевой жив, ибо спустя три года после освобождения Донбасса от фашистов он приходил к матери. Член подпольной организации «Молодая гвардия». Она писала: «Этот бред возник после съемок нового художественно-публицистического фильма «По следам фильма «Молодая гвардия»… Во время съемок этого фильма артист В. Иванов, сыгравший…в герасимовском фильме «Молодая гвардия» роль Олега Кошевого, пришел на могилу мамы Олега и возложил цветы. А в нем-то и «узнали возмужавшего Кошевого», тем более что артист Иванов действительно внешне был похож на Олега Абсурдные слухи…молниеносно пошли гулять по городам и весям: мол, жив Олег!» (Пр.5.11.1988). Бывший оуновец, гражданин США Е. Стахив, выступая по украинскому радио в 1998 г., объявил, что это он создал в Краснодоне молодежную организацию, которая была подразделением националистического подполья и «боролась против немцев и…москалей» (СР.2.10.1999). Э. Шур в статье «Молодая гвардия. Подлинная история, или уголовное дело № 20 056» (Сс.1999.№ 3) писал: «Молодую гвардию» придумали дважды. Сначала в краснодонской полиции. Потом А. Фадеев. До того, как было возбуждено уголовное дело по факту хищения новогодних подарков на местном базаре, такой подпольной молодежной организации в Краснодоне не было». Но сами факты, приведенные в этой статье, разоблачают выдумку Шура. В ней названы командир, комиссар и члены штаба подпольной организации, приведено показание Коросталева, инженера треста «Красноуголь»: «…в начале октября 1942 г. я передал молодогвардейцам радиоприемник. Записанные ими сводки размножались, а затем распространялись по городу». Валя Борц свидетельствовала: «7 ноября вывесили на зданиях угольного дирекциона и клубе шахты № 5-бис красные флаги. Была сожжена биржа труда, в которой хранились списки советских граждан, подлежащих угону в Германию». Шур признал, что Борц «вступила в «Молодую гвардию» через своего школьного товарища Сережу Сафонова» и «приняла присягу». В этой организации состояло около 70 человек Участником ее, как сообщил секретарь музея «Молодая гвардия» в Краснодоне Р. Аптекарь, был и Николай Талуев, который родился 2.05.1920 г. в Калининской области, в Молодом Туде, окончил Ржевский педтехникум, работал учителем в Селижаровском районе, был секретарем комсомольской организации школы. В феврале 1940 г. ушел в армию, воевал, был командиром взвода на курсах младших лейтенантов в прифронтовом Краснодоне. Летом 1942 г. во время боев на донской земле он попал в окружение, пробрался в Краснодон, устроился плотником в электромеханические мастерские, где работали руководители подполья Лютиков и Бараков. Немалая заслуга Н. Талуева была в том, что «в мастерских и на шахтах города постоянно проводились диверсии и саботаж, с перебоями работали крайне необходимые для оккупантов системы водоснабжения и энергоподачи… Он обучал молодых патриотов обращению с оружием, тактике открытого боя с врагом, правилам подготовки боевых операций», В 1943 г. немцы расстреляли его у шурфа шахты № 5, он был похоронен в братской могиле героев «Молодой гвардии» в Краснодоне.

В статье «Ясная Поляна в 1941 году: правда и пропаганда» (Тж.20,21.10.1992) Е. Константинова отрицала утверждения «советской пропаганды о варварстве и бесчинствах» немецких оккупантов. Ну, устроили пожар в спальне Л Н. Толстого, комнате С. А. Толстой и библиотеке, из 14 комнат Бытового музея исчезло 93 мемориальных экспоната, 37 предметов из спальни Софьи Андреевны, из литературного музея захватчики утащили «книги, картины, скульптуры чисто идеологического содержания». Вырубили в Ясной Поляне 2143 дерева, устроили кладбище немецких солдат около могилы Л. Толстого, сожгли в окрестностях имения деревни, амбулаторию, общежитие, яснополянскую школу, построенную А. Л Толстой и названную именем великого писателя. Ведь «война есть война». А коммунисты не лучше фашистов: «в октябре 1919 года в доме Толстого, в его кабинете «устроился на ночлег» красный командир. И досадно, что он не натворил ничего плохого. Хотелось бы заявить, что в Ясной Поляне оккупанты не «посягнули на одну из самых дорогих русских святынь», «не совершали сознательного акта надругательства», но устроенные ими пожары и грабежи уличали их в вандализме. Но какие ловкачи советские журналисты: уже 13.12.1941 г., через 4 дня после изгнания немцев из Ясной Поляны, «Комсомольская правда» начала печатать дневник М. Щеголевой «Черные дни Ясной Поляны», и в связи с этим Константинова бросила циничную ремарку «завидная оперативность». Для нее чужд героический настрой советских людей в военное время, то, что они жили по особым законам, которые требовали от газетчиков самого быстрого отклика на злободневные проблемы.

В статье Г, Резанова и Г. Хорошиловой «Кто сказал, что их вальс устарел» (Кп.19.02.1991) господствует настрой: в Австрии все прекрасно, если и было что-то плохое в ней после войны, то это связано с советскими солдатами. Поставлен им памятник, но может ли он вызвать признательность к тем, кто ценой немалых жертв (на австрийской земле погибло 26 000 наших воинов) освободил страну от фашизма, если учесть подчеркнутую подробность: «В Вене стояла «дикая» монгольская дивизия. Так что можете представить, что здесь было…» Мне, служившему первые месяцы после окончания войны в Австрии, невозможно представить то гаденькое, на что авторы намекнули в статье, я впервые слышу о существовании «диких» дивизий в нашей армии. Они далеки от правды, утверждая: «После второй мировой войны целиком разрушенная Вена была полностью восстановлена голодными, нищими австрийцами». 10 мая 1945 г. мне довелось целый день ходить по Вене, и я могу засвидетельствовать как очевидец: в ней редко можно было встретить разрушенный дом.

Когда читаешь опус Б. Василевского «Все 1017 мгновений нашей с вами весны» (Лг.29.04.1998), то сначала можешь подумать, что это неудачная шутка. Но стиль и пафос статейки отвергают такое предположение — настолько чудовищна по своей подлости ее цель — развенчать наших разведчиков, которые вели смертельную борьбу с фашизмом во время войны. В ней утверждается, что актер В. Тихонов в фильме «Семнадцать мгновений весны» беспощадно вскрывает «всю неприглядную суть своего героя, этого законченного негодяя и хладнокровного убийцу, советского разведчика, столько лет успешно прячущегося под благозвучной фамилией Штирлиц…он и есть главный и единственный отрицательный герой». Ему вменяется в вину то, что он вероломно расправился с агентом Клаусом, что «в сцене, где его запирают в подвале гестапо с самыми неопровержимыми, казалось бы, уликами», он преподает «урок изворотливости и умения врать с самым честным видом…В достижении своих целей Штирлиц не только безжалостен, но и беспринципен… до предела эгоистичен, эгоцентричен». Пасквилянт так подвел итог его борьбы: «Из истории борьбы добра со злом следует, пока что неизбежно побеждает зло. Подкупающая правдивость и бескомпромиссность фильма в том, что он не оставляет иллюзии… В заключительных кадрах Штирлиц рвется опять в Берлин, и неизвестно, что он там успеет еще натворить». Он кощунственно понял конец фильма, где идет колонна «наспех собранных защитников города. Идут худые, полуголодные, уставшие от бомбежек и тревог немцы разных возрастов…, а замыкает это шествие вовсе мальчишка в длинной, не по возрасту шинели. И как-то чувствуется: окончательная победа будет за ним, за этим мальчиком. И приходит вдруг мысль: не наш ли это будущий лучший друг Коль там шагает, твердо осознавший, несмотря на юный свой возраст. Германию надо спасать! Хотя бы для того, чтобы потом она начала спасать Россию. От нее же самой… Вот с таким просветленным чувством и расстаешься…» Вряд ли можно откровеннее проявить симпатии к защитникам фашистской Германии. Для пасквилянта победа нашей армии — зло.

СМИ распространили столь много бессовестной лжи, небылиц и фальшивок, что в событиях Отечественной войны сейчас не найдешь ничего такого, что было бы не извращено, не опошлено, не оклеветано. Д. Гранин глумливо спрашивал: «Зачем нам нужна была победа? Без нее пили бы сейчас баварское пиво». В рассказе В. Быкова «Довжик» (1999) партизаны убивают молодую учительницу только за то, что она стала работать переводчицей в немецкой управе. Нелепость этого «паскудного дела» оттеняется тем, что в нем участвуют ее бывшие ученики, сохранившие теплые чувства к ней. Новый безымянный командир партизанской бригады «для начала расстрелял перед строем начальника снабжения, бывшего бухгалтера сельпо. Но того, может, и стоило расстрелять за его темные делишки с местной полицией, за пьянство и наплевательское отношение к партизанскому пищевому довольствию». Затем он избил Савчука: тот, пожалев партизан, вместо шести ночных дозоров выставил четыре. Наиболее очевидно преступное самоуправство этого «самодура и дурака» проявилось в уничтожении партизана Довжика только потому, что ему понравились его сапоги. Во время прорыва из окружения в 1944 г. немцы разгромили бригаду, после войны это поименовали «прорывом и увековечили грандиозным памятником на поле, некогда заваленными трупами партизан». Этот худосочный фальшивый рассказ сочинен для того, чтобы очернить партизанское движение. «Демократку» Т. Иванову, восхвалявшую пасквиль Резуна «День «М», раздражает пафос всенародного празднования Дня Победы. Ее знание Отечественной войны, видно, ограничено тем, что она, будучи молоденькой девицей, установила кокетливые отношения с нашим летчиком, который врал ей (а она верит ему), что в октябре 1943 г. он бомбил Ржев. В действительности советские войска в то время ушли далеко на запад, под Оршу.

Но стоит вникнуть в то, почему либералы не любят Россию. Свою роль в этом играет их давняя традиция поносить ее. Негативное отношение к ней у «высшего света» обозначилось давно. Пушкин в повести «Рославлев», прославляя подвиг нашего народа в 1812 г., писал о людях великосветского круга: "Любовь к отечеству казалось педанством…. Молодые люди говорили обо всем русском с презрением или равнодушием…. Словом, общество было довольно гадко". Космополитизм, отсутствие любви, уважения к родине, искренней заинтересованности в решении ее неотложных задач характеризует немалый слой современной интеллигенции. Презрительным отношением к русскому народу наполнен беспомощный роман И. Одревцевой "Оставь надежду навсегда" (Ок1992). В нем маршал Волков, выражающий заветные авторские мысли, утверждает, что Печерин В. С. «был одним из проницательных русских людей, он был одним из умнейших людей своего времени». Волков с восторгом говорит о его заявлении: "Как сладко отчизну ненавидеть. И жадно ждать ее уничтожения". В повести Ю. Нагибина «Тьма в конце туннеля" русские предстают сбродом, с ними ''возможно все самое дурное", автор рассуждает о возможности превентивного уничтожения России, чтобы "не дать погибнуть всему миру". В. Новодворская откровенничает, "На месте России может остаться пепелище, тайга, братская могила Нам нельзя ее жалеть".

Неприятие России «демократы» прикрывают ненавистью к советской власти. Они игнорируют ее несомненные достижения: эффективную социальную защиту трудящихся, право на труд и отдых, одну из лучших в мире систему образования, бесплатную медицинскую помощь, низкий уровень преступности, отсутствие национальных конфликтов и резкого разделения на богатых и бедных. Они с завистью взирали на западные страны, где жизненный уровень был выше нашего. В. Кардин писал: «Беспримерен парадокс главный победитель самой чудовищной войны XX века выиграл куда меньше, чем его союзники и даже поверженная страна» (Мн.№ 18.2001). С Липкину «горько было знать, что побежденные живут лучше нас, победителей, не только в буржуазной Западной, но и подсоветской Восточной Германии» (О.г.№ 10.2000) А Афанасьев выступил против социализма потому, что он до боли стыдился за нашу страну, когда видел в ФРГ витрины, заваленные икрой, ему было «обидно за мать…попробовавшую за свои 79 лет на этом свете рашен икру дважды: на собственной свадьбе в 31-м году да за несколько лет до смерти — дети достали для нее с черного хода, по блату, эту проклятую икру» (Кп.5.05.1990). Он утаил, сколько за вожделенную икру надо было заплатить в ФРГ (в 70-е гг. в США банка икры стоила 4000 долларов) и сколько у нас В. Бережков в книге «Рядом со Сталиным» (1993) пишет: «Если перечислить продукты, напитки и товары, которые в 1935 и 1947 годах появились в магазинах, то мой советский современник, пожалуй, не поверит. В деревянных кадках стояла черная и красная икра по вполне доступной цене. На прилавках лежали огромные туши лососины и семги, мясо самых различных сортов, окорока, поросята, колбасы, названия которых теперь никто не знает, сыры, фрукты, ягоды — все это можно было купить без всякой очереди и в любом количестве». Отбросим в сторону этот факт. И тогда кому не ясно, что у третьей (колбасной) эмиграции были основания искать счастья в других странах? Кто после этого усомнится в мысли о необходимости разгрома СССР? И стоит ли напоминать, что после этого жизненный уровень у двух третей нашего народа снизился в два раза, что рассуждения о свободной покупке икры кажутся сейчас для большей части россиян бесстыдно циничными.

Для очернителей нет ничего святого: ни полководческого гения Г. Жукова, ни подвигов А. Матросова и 3. Космодемьянской, ни благородства миллионов наших солдат, ценой своей жизни защитивших Родину и освободивших Европу от фашизма Стремясь уничтожить историческую память нашего народа, они уверяют, что советские правители наделали столько непростительных ошибок, совершили столько преступлений, к тому же и воевали мы не за правое дело, что в Отечественной войне нет ничего такого, чем можно было бы нам гордиться. Это они довели до самоубийства самобытного поэта Ю. Друнину, шагнувшую в войну со школьной скамьи, маршала С. Ахромеева, бывшего солдата Т. Зинатова, который ушел из жизни там, где воевал, в Брестской крепости, написав перед смертью, что у него нет сил «бороться с теми, кто нас, ветеранов, поставил на колени», что он хочет «умереть стоя, чем… жить на коленях». Мне понятно обращение М. Алексеева к бывшему фронтовику в романе «Мой Сталинград» (1993): «О, дорогой мой Степан! Может, и хорошо, что не дожил ты до нынешних наших дней? Ей, Богу, хорошо!..» Добавлю от себя лично: Давным-давно друзья-солдаты. Ушли навечно в мир иной. Не знаю, в чем, но виноваты Мы перед ними и страной.




Глава 1. Кто развязал Вторую мировую войну?


Вторая мировая война началась 1.09.1939 г. нападением Германии на Польшу и закончилась 2.09.1945 г. капитуляцией Японии. В эту самую разрушительную, самую кровопролитную во всей истории человечества войну было вовлечено 72 государства, погибло 55 млн. человек. Кто развязал ее? Гитлер и его окружение? И больше никто не виноват? Много лет СМИ внедряют в общественное сознание ложь об ответственности советского правительства за начало этой войны. В учебнике А. Кредера «Новейшая история. XX век», издатели которого известили, что он победил в конкурсе по программе «Обновление гуманитарного образования», СССР объявлен «соучастником развязывания новой войны». Вина за ее начало перекладывается на СССР в ряде передач и статей в СМИ, в фильмах «Последний миф» и «Мировая революция для товарища Сталина». Немецкий историк В. Глазебок и другие последователи нацистов провели кампанию под лозунгом «Война по вине Германии — ложь». Ю. Левитанский заявил: "Сейчас уже совершенно ясно, что не будь безумной политики Сталина и "нашей партии", этой войны могло не быть" (Лг.13.02.1991). На самом деле советское правительство сделало все, что от него зависело, чтобы предотвратить войну, а огромная ответственность за ее начало лежит на руководителях Англии и Франции. Подталкивая Германию к походу против СССР, они, уступая ее наглым притязаниям, не приняли его предложения о коллективной безопасности, на которую наше правительство сделало ставку еще в середине тридцатых годов.

Заявления о вине Сталина, подобные тому, что приведены выше, обычно ограничиваются эмоциональными всплесками, подаются как бесспорные аксиомы, фактических доказательств не приводится, а в действительности они являются звеньями цинично лжи глобальной значимости. Если же приводятся факты, то на проверку они оказываются насквозь выдуманными. В. Брюханов поддержал ложь предателя Резуна-Суворова о том, что «еще до 1933 года Сталин планировал разгром Германии, а потому способствовал приходу к власти Гитлера Ведь Тельман, который вполне мог поступить по отношению к СССР, как потом поступил Тито, устраивал Сталина меньше» (ЛР. 16.06.2000). Эту ахинею переиначил Ф. Шахмагонов: «С конца 1934 года в глубочайшей тайне Сталин начал зондировать возможность соглашения с Гитлером о переделе или о разделе мира, искал пути сближения с ним» (Рп.1997.№ 2. С.68). А. Сахаров утверждал: «В начале 20-х годок… Сталин считал, что с Гитлером молено поделить сферы влияния» (ЗнЛ 99O.№ 12. C.91). Предположим, проявив гениальное предвидение, Сталин точно определил ход истории на 10 лет вперед и предугадал приход Гитлера к власти. Но полную надуманность «открытий» Сахарова и Шахмагонова вскрывает такой факт в 1933 г. Гитлер захватил власть, и по инициативе Сталина сразу было расторгнуто сотрудничество между Красной армией и вермахтом. По Д. Наджафарову, найден документ о том, что «Сталин и Гитлер тайно встречались во Львове накануне второй мировой войны» (Кп.11.11.1991). Этот документ был элементарной дезинформацией, его подписал 17.10.1939 г. руководитель ФБР Дж. Эдгар Гувер.

В учебных пособиях Л. Пятницкого «История России для абитуриентов и старшеклассников» (1995) и А. Левандовского и Ю. Щетинова «Россия в XX веке» (1997) для 10–11 классов общеобразовательных учреждений утверждается, что советское правительство, заключив советско-германский договор от 23.08.1939 г., допустило крупную внешнеполитическую ошибку. Осуждая этот пакт, многие пишут, что он привел к мировой войне. Такой мотив преобладал за «круглым столом» в 1989 г. в Институте США и Канады АН СССР. В. Дашичев говорил об агрессивности СССР, который якобы инициировал войну: «Подписав с Гитлером пакт о ненападении, Сталин подписал тем самым приговор Советскому Союзу, ибо он позволил осуществить общий стратегический план войны, который разрабатывался германским генералитетом еще со времен первой мировой войны. Сталин ликвидировал сдерживающий фактор России для Гитлера и позволил ему таким образом разбить Францию и укрепить свой тыл для главной цели — разгрома Советского Союза. С Германией категорически нельзя было заключать договор, ибо он открыл зеленую улицу второй мировой войне». В таком же духе рассуждал С. Случ: «Главное, что получил Гитлер, — это свобода рук на Западе…. И именно это обусловило разгром Франции и других западных держав в течение пяти недель…. И с этой точки зрения можно оценить советско-германский договор 23 августа 1939 года не только как просчет советской внешней политики, но и как преступное действие со стороны сталинского руководства» (Kil8.08.1989). Ни слова не говоря о тяжкой вине Англии и Франции, С. Заворотный и А. Новиков вторили им: «Сталин предоставил Гитлеру уникальную возможность, о которой германский генералитет безуспешно мечтал с начала века: разгромить Францию, не боясь удара с востока, а потом, повернувшись назад, наброситься на Россию» (Кп.23.01.1990).

Значит, Сталин совершил «преступное действие», поступил недальновидно по отношению к Франции, не понял, что она и Россия — традиционные союзники, находящиеся в одной лодке. В 1935 г. был заключен договор о взаимопомощи между СССР, Францией и Чехословакией. А что было потом? Позорное Мюнхенское соглашение от 29.09.1938 г., когда Франция и Англия цинично отдали Чехословакию на растерзание Гитлеру, лишив ее пятой части, территории, половины тяжелой промышленности. Это был по своей сути сговор против Советского Союза Война готовилась для передела мира, для захвата территорий. По словам английского историка А Тейлора, «англичане с ужасом отшатнулись» от предложения заключить договор с СССР: «война, в которой они бы сражались на стороне Советской России против Германии, для них была немыслима» (Вторая мировая война: два взгляда.1995. С.397). Шарль де Голль писал: «…когда в сентябре 1939 года французское правительство… решило вступить в уже начавшуюся к тому времени войну в Польше, я нисколько не сомневался, что в нем господствуют иллюзии, будто бы, несмотря на состояние войны, до серьезных боев дело не дойдет», в 1939–1940 гг. во Франции «некоторые круги усматривали врагд скорее в Сталине, чем в Гитлере, они были озабочены тем, как нанести удар по России» (Вторая мировая война в воспоминаниях. 1990. С196) Французский политолог Раймон Арон оправдывал Мюнхенское соглашение и даже капитуляцию Франции в 1940 г. Почему? Да потому, что она помогла «бросить немцев в направлении их восточных притязаний». А если бы Франция не была бы разбита, то «нападение на Советский Союз совершенно было бы отложено».

В романе В. Пикуля «Барбаросса» ответственность за срыв переговоров между СССР и Англией и Францией летом 1939 г. возлагается на Сталина, который-де восхищался Гитлером, «дрожал за свою шкуру», вел капитулянтскую политику по отношению к Германии. Эта концепция, признал Пикуль, сложилась у него под влиянием «великолепного историка» Дашичева. Во время переговоров нашему правительству стало ясно, что главная цель Англии и Франции — столкнуть СССР с Германией. В Кремле знали, говорил В. Молотов И. Стаднюку, «что какой-то швед по поручению Геринга каждый день на своем личном самолете летал из Берлина в Лондон и доставлял оттуда Герингу заверения Чемберлена: Германия, мол, свободна в своих действиях против Советского Союза» (Пр.22.06Л 993). Англичане вели в Лондоне тайные переговоры с немцами тогда, когда англо-французская делегация обсуждала в Москве варианты военного соглашения с СССР, это они использовали как средство давления на Германию. Великобритания вынашивала план создать англо-германский союз. 29.06.1939 г. ее министр иностранных дел Галифакс от имени своего правительства выразил готовность договориться с немцами по всем вопросам, «внушающим миру тревогу». Предварительный зондаж проводили видные члены консервативной партии, предлагавшие «Гитлеру разделить мир на две сферы влияния: англо-американскую на Западе и германскую — на Востоке» (Нг. ЗО.О6.2ООО).

Дашичев говорил, что «пакт 1939 года был неизбежен — при Сталине. При разумном государственном деятеле…все было бы совершенно иначе, и была бы возможность обуздать гитлеровскую агрессию». Но факты говорят о том, что наше руководство сделало очень многое, если не все, чтобы предотвратить войну. Летом 1939 г. оно с большой заинтересованностью вело переговоры с Англией и Францией о заключении оборонительного пакта, но их правители строили иные планы. Зная, что не позже сентября вермахт нападет на Польшу (11.04.1939 г. Гитлер подписал «план Вайс» — о подготовке войны против нее), они решили пожертвовать ею, чтобы расчистить дорогу Германии на восток. 11.08.1939 г. английская и французская миссия прибыли в Москву для переговоров, не имея полномочий заключить военное соглашение (английскому адмиралу Драксу документ прислали лишь к концу переговоров). По словам английского дипломата Г. Феркера, «задолго до прибытия британской военной миссии английское посольство в Москве получило инструкцию правительства, в которой указывалось, что переговоры ни в коем случае не должны закончиться успешно». В секрета ом наставлении для английской делегации говорилось, что «британское правительство не желает быть втянутым в какое бы то ни было определенное обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах». 8 августа 1939 г. посольство США в Англии сообщило в Вашингтон: «Военной миссии, которая в настоящее время отправляется в Москву, было дано указание приложить все усилия, чтобы продлить переговоры до 1 октября». Министр внутренних дел США Г. Икес пришел к выводу: «Чемберлен… надеется, что Гитлер в конце концов решит двигаться на Восток, а не на Запад. Вот почему он медлит в отношении соглашения с Россией» (Аг.26.10.1988). Начальник генштаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Ф. Гальдер записал в служебном дневнике 14.08.1939 г.: «Англичанам дано понять, что фюрер после разрешения неизбывного для Германии польского вопроса еще раз обратится к Англии с предложениями. В Лондоне поняли. Париж также знает о нашей решимости. Поэтому весь большой спектакль приближается к своему концу… Англия уже теперь зондирует почву на предмет того, как фюрер представляет себе дальнейшее развитие обстановки после разрешения польского вопроса».

Советский посол в Лондоне И. Майский сообщил Молотову: германское руководство пришло к выводу, что «Англия и Франция не способны к серьезной войне и что из переговоров о тройственном союзе ничего не выйдет». Гитлер ожидал, что они оставят Польшу на произвол судьбы, расценил это как их слабость и решил использовать их затаенные планы в своих целях. Генерал Г. Гудериан в «Воспоминаниях солдата» (1999) утверждал: «Гитлер и его министр иностранных дел были склонны считать, что западные державы не решатся начать войну против Германии и у нее поэтому развязаны руки для осуществления своих целей в Восточной Европе» (89). Генерал К. Типпельскирх писал в «Истории второй мировой войны» (1956) об убежденности Гитлера в том, что они не решатся напасть на Германию, если она обрушится на Польшу: «Когда Гитлеру перевели ультиматум английского правительства, он точно окаменел — он понял, что ошибался относительно возможной реакции англичан и действовал слишком неосторожно» (8). Англия и Франция, объявив 3.09.1939 г. войну Германии, не стали вести против нее активных боевых действий, на что надеялась Польша. Дав обязательство защищать ее, они предали свою союзницу, поразительно спокойно наблюдая, как немецкие соединения крошат польскую армию. Г. Рычков считает основной причиной этого бездействия то, что Франция «не смогла отмобилизовать армию и перевести экономику на военные рельсы» (ПР.№ 23,2001). Эта мысль не согласуется с фактами. Генерал-фельдмаршал Э. Манштейн в книге «Утерянные победы» (1999) отметил, что «французская армия с первого дня войны во много раз превосходила немецкие силы, действующие на Западном фронте» (36). Тейлор считал: «Если бы французы предприняли наступление, у немцев не было бы возможности сопротивляться» (401). Генерал Иодль на Нюрнбергском процессе признал: «Если мы еще в 1939 году не потерпели поражения, то это только потому, что примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших во время нашей войны с Польшей на Западе против 23 германских дивизий, оставались совершенно бездеятельными». Эта «странная война» стала продолжением политики «умиротворения», попыткой сохранить возможность столкнуть в дальнейшем Германию и СССР.

Поносить Сталина за пакт о ненападении с Германией — это либо нежелание вникнуть в исключительную сложность и опасность международной обстановки того времени, либо бездумно поддакивать тем, кто привык мазать наше прошлое черной краской. Г. Димитров записал в дневнике сказанные 7.09.1939 г. Сталиным слова- «Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократ, странами и поэтому вели переговоры, но Англия и Франция хотели иметь нас в батраках и при этом ничего не платить». Авторы же учебного пособия «Россия. Век XX» (Воронеж 1997) вводят в заблуждение читателей, заявив, что Сталин выбрал в союзники Гитлера, «поскольку для него более близким по душе, похожим да и понятным был германский «национальный социализм», нежели «классово чуждый буржуазный парламентаризм» (194). Немецкое правительство несколько раз предлагало Москве заключить договор, но не получало ответа. Если бы она снова не приняла этого предложения, то Гитлер мог вы объявить в нужный момент. «Россия не хочет заключить с нами пакт о ненападении, значит, она готовит агрессию против нас, и с ней надо говорить языком пушек». Если бы события пошли по этому пути, то этому радовались бы Лондон и Париж, мечтавшие о том, что Германия и Советский Союз столкнутся, обескровят друг друга, а они продиктуют им свои условия мира. У Франции и Англии были договоры о ненападении с Германией, а СССР почему-то не мог совершить то, что сделали эти государства, которые к тому же вели с нею переговоры о военном союзе.

Августовский пакт с Германией был полностью оправдан: никакого иного решения, более надежно отвечавшего интересам безопасности СССР, не имелось: попытки заключить равноправный договор о взаимопомощи с Англией и Францией потерпели неудачу, наша армия реорганизовывалась и перевооружалась, не была готова к успешному отражению фашистской агрессии. Советский народ воспринял этот пакт с пониманием: худой мир лучше доброй ссоры, тем более войны. Но договор о дружбе с Германией от 28.09. 1939 г. вызвал у многих наших людей недоумение, воспринимался как вынужденный странный зигзаг в политике. Слишком сильно давала себя знать опасность, нависшая над нашим государством. Остро беспокоила тогда обстановка в районе реки Халхин-Гол, где после воздушных налетов 3.07.1939 г. японцы начали наступление против монгольских и советских войск Президент США Рузвельт 2.07.1939 г. просил нашего полпреда «передать Сталину и Молотову, что на днях весьма авторитетный японский деятель предложил ему схему японо-американского сотрудничества по эксплуатации богатств Восточной Сибири… фантастично, но характерно для планов японских «активистов», которые не оставили мыслей об авантюрах в вашем направлении». 16.04.1939 г. Р. Зорге сообщил, что посол Германии в Японии «получил сведения о военном антикоминтерновском пакте: в случае, если Германия и Италия начнут войну с СССР, Япония присоединится к ним в любой момент».

А. Н. Яковлев писал, что договор от 23.08.1939 г. с Германией стал ревизией «стратегического курса на коллективную безопасность» (этот курс был сорван Англией и Францией), посчитал его отступлением «прежде всего от ленинских норм советской внешней политики, от ленинского разрыва с тайной дипломатией» (Пр. 18.08.1989). Д. Волкогонов, назвав этот пакт «совершенно циничным», тоже оценил его как «отступление от ленинских норм внешней политики»: «советская страна опустилась до уровня… империалистических держав». Да, нам пришлось «опуститься» до их уровня в критической обстановке: стало ясно, что без тайной дипломатии не обойтись. С волками жить — по-волчьи выть. В печати отмечали низкий уровень работ Волкогонова. В книге «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина» (1991) он тепло говорил о «гениальной духовной мощи Ленина». И в том же году в «АиФ» (№ 41) писал, что его философские работы «довольно примитивны», ему он «представляется малосимпатичной личностью». Бушин нашел в работах этого перевертыша ряд нелепостей. Дополним его. Волкогонов писал, что Сталин лично встречался с болгарским послом в Москве Стаменевым для того, чтобы попытаться заключить «сепаратный мирный договор с немцами, подобный Брест-Литовскому» (в «Барбароссе» Пикуля Сталин, Молотов и Берия «навестили» Стаменева). На самом деле с ним встречался Судоплатов, один из руководителей нашей разведки, его задачей «было запустить дезинформацию относительно возможного мира с Гитлером, использовав Стаменева в качестве источника» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. 1990. С.614). Это была попытка выяснить возможности прекращения боев, чтобы выиграть время для мобилизации резервов. Волкогонов утверждал, что после Сталинграда Сталиным «овладела настойчивая идея окружения» (Кп.22.06.1991). Но как быть с тем, что в 1943 г. Г. Жуков, А Василевский, А. Антонов предложили окружить в районе Орла вражескую группировку, а Сталин не поддержал их? То же самое было, когда возникла идея окружить немцев у Кривого Рога. Жуков знал, что Сталин «пока вообще по ряду обстоятельств не очень уверен в целесообразности более решительного применения операций на окружение противника» (Воспоминания и размышления. 1983. Т.З. С.77). Сталин не склонен был окружать немцев на своей территории потому, что не хотел создавать условий для разрушений наших городов, считая, что надо создавать такую обстановку, чтобы враг «быстрей уходил». А окружать «потом, на территории противника» (Маршал Жуков. Каким мы его помним.1988. С122).

Четырехтомный труд «Великая Отечественная война, 1941–1945: Военно-исторические очерки» (1988–1999) — последнее слово нашей военно-исторической науки. В нем критикуются секретное приложение к пакту от 23.08.1939 г и сентябрьский договор о дружбе с Германией с морально-правовых позиций. Конечно, хорошо бы советскому правительству всегда сохранять кристальную честность во внешней политике, но куда бы это завело СССР? При развале Варшавского блока США словесно обещали Горбачеву не расширять НАТО в восточном направлении. А сейчас западные политики с циничной насмешливостью дают знать, что нечего вспоминать об этих официально не оформленных заверениях, к тому же те, кто это обещал, уже не у власти. Кое-кто хотел, чтобы и Сталин был бы таким же близоруким и удобным для Запада партнером, как Горбачев, многое сделавший, чтобы привести СССР к катастрофе. Иногда утверждают, что при заключении августовского пакта «Сталин продемонстрировал миру образцы величайшей безнравственности, нанеся удар по авторитету СССР». Как же надо было поступить ему? Не защищать интересы своей страны? Не думать о выгоде для нее? Стать игрушкой в руках Англии и Франции, которые предали Чехословакию потому, что им хотелось подтолкнуть Гитлера к походу на Восток? В. Кожинов писал, что «Сталин в августе 1939 года вел себя точно так же, как Чемберлен в сентябре 1938-го». Здесь неверно говорить «точно так же», и потому он уточнил свою мысль: «поведение Чемберлена было и «циничнее», и, уж безусловно, «позорнее» (Нс. 1998.№ 10. С.148). Да, западные правители вели себя в той сложной, накаленной обстановке поразительно гнусно, намного хуже, чем советское правительство.

Как оценить нравственный уровень Трумена, будущего президента США, который 23.06.1941 г. говорил: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и таким образом пусть они убивают как можно больше»? Бережков, переводчик Сталина, писал об «аморальности» нашей политики: «В некоторой степени это верно, но надо иметь в виду, что мы имели дело с государствами, которые тоже вели очень аморальную политику. Если мы возьмем Мюнхен, отношения с Чехословакией, невмешательство во время войны в Испании, отношение к аншлюсу Австрии — это разве моральная политика? Мы же тоже понимали, с кем имели дело!… В тот драматический момент, когда каждый выгадывал, как ему поступить, чтобы было минимум потерь, чтобы хоть как-то обеспечить свою безопасность» (К.п.8.08.1989).

Коснемся самого невыгодного в нравственно-политическом плане для нас факта — войны с Финляндией зимой 1939–1940 гг. Наша граница с нею находилась в 32 километрах от Ленинграда. А Орлов верно считает советско-финскую войну «в известном смысле «ненужной», порожденной политическими просчетами обеих стран» (Великая Отечественная война, 1941–1945. T.I. C32). Финские правители проводили тогда близорукую внешнюю политику. Присяга финского офицера включала слова: «Так же, как я верю в единого бога, верю в Великую Финляндию и ее большое будущее». Видный общественный деятель Финляндии Вяйнэ Войномаа писал своему сыну о том, как председатель фракции социал-демократов в финском парламенте Таннер говорил 19.06. 1941 г.: «Неоправданно уже само существование России, и она должна быть ликвидирована», «Питер будет стерт с лица земли». Финские границы, по словам президента Рюти, будут установлены по Свири до Онежского озера и оттуда до Белого моря, «канал Сталина остается на финляндской стороне» (ЛР.4.05.2001). Такие планы находили поддержку у немалой части финского населения. Отметив, что в результате победы над финнами СССР «улучшил свое стратегическое положение на северо-западе и севере, создал предпосылки для обеспечения безопасности Ленинграда и Мурманской железной дороги», Орлов заметил, что «территориальные выигрыши 1939–1940 гг. оборачивались крупными политическими проигрышами» (34). Но они покрывались тем, что немецкие войска напали на нас с позиций, удаленных на 400 километров от старой границы. В ноябре они подошли к Москве. Где бы они были, если бы границу не отодвинули на запад? Бережков рассуждал: «…что было бы, если бы граница с Финляндией проходила там, где она проходила до весны 1940 года Вопрос еще — устоял бы Ленинград? Значит, что-то в этом было, значит, нельзя сказать, что мы только потеряли, дискредитировали себя» (Кп.8.08.1989).

По Дашичеву, «в пакте 1939 года ярчайшее проявление нашел сталинизм во внешней политике… Сталин задолго до 1939 года задумал столкнуть Англию, Францию и Германию — и он, очевидно, полагал, что это столкновение станет генератором революционных событий в Западной Европе, а СССР сможет стоять в стороне «третьего радующегося. Но это был колоссальный просчет, допущенный Сталиным по его невежеству» (Кп. 8.08.1989). Ю. Афанасьев объявил СССР «поджигателем войны»: с 1939 по 1941 гг. он вынашивал и стремился реализовать «агрессивные планы» с целью «расширения социализма». По его словам, «для понимания истинных причин трагедии в первую очередь следует обратить внимание на текст речи Сталина на заседании Политбюро 19 августа 1939 г.», когда он говорил" «Опыт двадцати последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы большевистская партия смогла бы захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны. Мы сделаем свой выбор, и он ясен… Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши до самых подступов к Варшаве, включая украинскую Галицию». В. Анфилов поправил неразборчивого историка: «Политбюро 19 августа действительно состоялось, но на нем рассматривались другие вопросы. Приписанные Сталину слова являются злобной фальшивкой, давно гуляющей по свету. Приведенные слова не соответствуют даже стилю языка Сталина» (Нг.23.06.2000). В 30-е гг. Сталин не проводил в жизнь доктрину мировой революции, и потому Троцкий подметил, что «сталинизм стал худшим тормозом мировой революции», что «международная политика полностью подчинена для Сталина внутренней». Со второй половины 30-х гг. и особенно в 1940–1941 гг. он не считал нужным вести активную подрывную коминтерновскую деятельность в буржуазных государствах.

Теперь то, что долго скрывалось за семью печатями в недрах зарубежных разведок, бросается в костер политической борьбы. В. Суворов (В. Резун), ставший работником английских спецслужб, выдал их тайные планы давних лет в книге «Ледокол». Если Дашичев утверждал, что от августовского договора 1939 г. «выиграл только один человек — Адольф Гитлер и фашистская Германия. Для нас это была сплошная потеря», то Резун как главную ошибку Гитлера преподнес то, что он заключил пакт о ненападении с СССР, повернулся к нему спиной и позволил ему подготовиться к войне. Оттянув нападение Германии почти на два года, Сталин спутал планы правящих кругов Англии и Франции, просчитались они вместе с Гитлером: необходим был их объединенный фронт, а получилось совсем другое. Как оценить позицию В. Топорова: «СССР и Германия тайно заключили агрессивный союз и начали мировую захватническую войну… То обстоятельство, что Англия и Франция тогда же, в сентябре 1939 года, не объявили войны нашей стране, свидетельствует лишь о нерешительности их тогдашних правительств»? (Нв.1990. № 6. С.165). Надо сильно ненавидеть нашу страну, чтобы говорить, что она начала мировую войну. Можно подумать, что Топоров совсем не знает обстановки 1939 г., сожалея о том, что Англия и Франция не стали одновременно воевать с Германией и Советским Союзом. Это же настоящая шизофрения. Но» поразмыслив, приходишь к выводу: дело тут не в болезни. Исторический ход событий должен был привести к объединенной борьбе западных стран против СССР, к совместному продолжению политики «Drang nach Osten» — вот что устроило бы тех, кто недоволен нашей победой в Отечественной войне. Напрасно немецкий профессор Г. Якобсен утверждал, что «угрозы антисоветского фронта западных держав с Германией не существовало вообще» (Лг.30.08.1989). На самом деле в 1939–1941 гг. не раз делались попытки свернуть вооруженный конфликт' между западными державами и направить их объединенные армии против СССР.

Как писал Бережков, «в двадцатых числах августа 1939 года в Берлине…стоял самолет, который должен был доставить в Лондон Геринга в случае неудачи миссии Риббентропа в Москву». Наше руководство не могло не замечать того, что тогда вырисовывалась возможность общего фронта западных демократий с фашистской Германией. Пакт о ненападении разрушил эту опасную для СССР намечавшуюся комбинацию, внес немалый раздражительный элемент в отношения Японии с Германией, улучшил наши военно-стратегические позиции. Японский историк и советолог X. Тэратани так оценил его: «…в данном случае Сталин проявил себя государственным деятелем высшей квалификации…не будь пакта о ненападении, судьбы мира сложились бы по-иному и отнюдь не в пользу СССР. Заключив договор с Германией, Советский Союз спутал карты всех своих противников. Технически это было выполнено просто ювелирно. Были перечеркнуты планы англичан, заигрывавших и с Германией и — в меньшей степени — с СССР, а на деле пытавшихся стравить их между собой. Но наибольший шок перенесла Япония. Союзница фашистской Германии в борьбе за «новый порядок» в мире, Япония получила 23 августа 39-го страшный удар. Никогда — ни до, ни после — в истории не было случая, чтобы японское правительство уходило в отставку по причине заключения договора двух других государств между собой. Здесь же отставка последовала незамедлительно. Рискну предположить, нисколько не умаляя военных успехов советских войск на Халхин-Голе, что пакт во многом предрешил исход кампании, настолько была деморализована Япония. Договор, несомненно, изменил соотношение сил в мире в пользу СССР… Сталин в 39-м году сделал объективно лучшие ходы сточки зрения интересов СССР как государства» (Кп. 1.09.1989). В мемуарах «Вторая мировая война» Черчилль писал: «Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, — знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет». Этот договор разрушил планы Англии и Франции натравить Германию на Советский союз и не допустил того, чтобы ему пришлось воевать одновременно на двух фронтах — на Дальнем Востоке и на Западе. Нам представилась возможность на протяжении почти двух лет оставаться вне войны.

Кое-кто полагает, что договору с Германией была альтернатива: если бы СССР не подписал его, то мировая война бы не началась. Но гитлеровское руководство еще 3.04.1939 г. решило напасть на Польшу не позднее 1 сентября, «никаких оснований считать, будто советско-германский пакт о ненападении был решающим шагом к развязыванию второй мировой войны, действительно нет» (М. Наринский). Война бы разразилась вне зависимости от судьбы этого договора. Но Дашичев рассуждал: «Если бы война началась в сентябре без наличия пакта 1939 года, она бы не развивалась так неблагоприятно для нас, потому что Гитлер был бы зажат в тиски с двух сторон — с запада и востока Фактор Советского Союза действовал бы на Гитлера и не позволил бы ему добиться столь быстрой победы даже над Польшей». Каким образом дал бы себя знать этот «фактор»? Откуда бы появились дополнительные силы у Польши? Волкогонов упрекал Сталина за то, что СССР не помешал «Гитлеру в нападении на Польшу» (Кп.22.06.1991), но не сказал, как можно было это сделать. Резун писал, что Сталин мог предотвратить мировую войну, для чего ему надо было объявить: СССР станет защищать территорию Польшу, как свою собственную. Но он «забыл», что перед этим она приняла участие в разделе Чехословакии, заняла недальновидную антисоветскую политику и высокомерно отказывалась от нашей помощи в случае германской агрессии. М. Семиряга считал, что СССР должен был отвергнуть предложение Германии как неприемлемое или затягивать переговоры с ней и упорно добиваться «заключения военного соглашения с Англией и Францией. Даже если бы оно и не было заключено немедленно, то все равно угроза его, как дамоклов меч, висел бы над агрессором и удерживал его от немедленных авантюр» (Лг.5.10.1988). Не удержал бы. Советское правительство пыталось медлить с переговорами с Германией, но вскоре стало ясно, что тянуть с заключением соглашения с ней — означает столкнуться с вермахтом, а в это время на востоке шли бои с японскими войсками.

Л. Исаков писал: «Если бы не советско-германский пакт о ненападении, Гитлер в условиях японской поддержки на Востоке бросился бы на нас несомненно…» (Сл. 2002. № 2. С. 103). Но Наринский не верил в такой поворот событий, потому что «нет никаких документов, которые свидетельствовали бы о том, что Германия планировала войну против Советского Союза осенью 1939 года». Не все совершается по плану, и если «нацистский рейх в тот момент просто не был готов к такой войне», то СССР еще больше был не готов к ней. Тогда Сталин «считал, что только к 1943 году мы можем встретить немца на равных». И мог ли он не учитывать того, что 15.04.1939 г. сообщил Зорге о выступлении Риббентропа перед своими сотрудниками, который заявил, что «главная цель Германии — заключить продолжительный мир с Англией и начать войну с СССР»? В беседах с Кейтелем в июне 1940 г. Гитлер предлагал, предпринять «восточный поход» этой же осенью. Военные убедили его, что осень неблагоприятное время для ведения германской армией военных действий в России. В конце июля он согласился перенести начало «восточного похода» на весну 1941 г.

Быстрый разгром польской армии стал неожиданностью для нашего правительства, сначала оно не намеревалось вести военные действия в Польше. А. Орлов в «Великой Отечественной…» отметил: «Сразу же после вступления в войну Англии и Франции Риббентроп настойчиво предлагал СССР ввести свои войска в Польшу». Но это могло привести к тяжелым последствиям: «не было никаких гарантий, что Англия и Франция не объявят войну СССР, если Красная Армия перейдет советско-польскую границу» (Т.1. С. 30). 12.09 Гитлер в беседе с главнокомандующим сухопутными войсками генерал-полковником Бра-ухичем сказал: «…русские, очевидно, не хотят выступать… Русские считают, что поляки будут согласны заключить мир» (Нг.23.06.2000). Р. Жюгжда необоснованно считал, что «поход Красной Армии был для Германии неожиданностью, вызвал ее беспокойство: он отрезал рейх от румынской нефти, не дал возможности закрепиться в Галиции» (СР.24.08.1988). Можно как угодно бичевать секретный протокол о сферах влияния Германии и СССР (Верховный Совет СССР осудил его), если исходить с позиций некого абстрактного идеала и пренебрегать исторической реальностью. Кто скажет: как надо было поступить нашему руководству, когда польское правительство бежало, а немецкие войска подходили к Бресту и Львову? Позволить им занять Западную Белоруссию, Западную Украину, Прибалтийские государства и позже начать войну против нас нападением на Минск и Ленинград?

14.09.1999 г. «Мемориал» посчитал нашу защиту Западной Белоруссии и Западной Украины «трагедией для их жителей» и призвал руководство России «публично назвать это преступлением» (Рм.1999.№ 4287). Но в 1939 г., как писал тогда бывший английский премьер-министр Ллойд Джордж польскому послу в Лондоне, «СССР занял территории, которые не являются польскими и которые были силой захвачены Польшей после первой мировой войны… Было бы актом безумия поставить русское продвижение на одну доску с продвижением Германии» (Пр. 1.09.1988). Доктор исторических наук Бережков в книге «Рядом со Сталиным» писал: «…мне как свидетелю событий, происходивших осенью 1939 года, не забыть атмосферы, царившей в те дни в Западной Белоруссии и на Западной Украине. Нас встречали цветами, хлебом-солью, угощали фруктами, молоком. В небольших частных кафе советских офицеров кормили бесплатно. То были неподдельные чувства.

В Красной Армии видели защиту от гитлеровского террора Нечто похожее происходило и в Прибалтике». В 1999 г. народы Белоруссии и Украины отметили 60-летие своего воссоединения как праздник.

По-иному оценивают это русофобы. Д. Хмельницкий писал, что реальное вступление СССР в войну «произошло 17 сентября 1941-го» (Рм.2000.№ 4323). Ю. Афанасьев оценил «подписание пакта Молотова — Риббентропа в августе 1939 г.; парад советских и немецких войск в Бресте осенью того же года; оккупацию Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Бессарабии в 1940 г.; поздравления Сталиным Гитлера с каждой из одержанных побед в Европе вплоть до июня 1941 г.; тосты в честь фюрера в Кремле… как фактическое участие СССР до середины 1941 г. в войне на стороне Германии против западных союзников». Анфилов в статье «Против Истории» (Нг.27. 01.2000) указал, что СССР был вынужден заключить договор с Германией: Чемберлен и Даладье не откликнулись на его призывы. Не было «совместных военных действий» германских и советских войск в Польше. Спекулятивным остается и вопрос о «параде победы» в Бресте, который «принимали» генерал Гудериан и комбриг Кривошеий. Для Красной Армии «парад» был «дипломатическим» шагом во избежание нежелательных последствий. Эту же цель преследовали тосты и поздравления Сталина Гитлеру.

Гитлер намеревался захватить большую часть Прибалтики. 25.09.1939 г. он подписал секретную директиву № 4, предусматривавшую «в Восточной Пруссии держать в боевой готовности силы, достаточные для быстрого захвата Литвы даже в случае вооруженного сопротивления». Включение в нацистскую Европу не сулило ничего хорошего прибалтийским народам. Глава СС Гиммлер в 1942 г. выдвинул задачу «тотального онемечивания» Прибалтики в течение 20 лет. Осенью 1939 г. СССР заключил с Литвой, Латвией и Эстонией договоры о взаимопомощи и на их основе ввел в эти государства свои войска 26.07.1940 г, лондонская «Тайме» отмечала, что их «единодушное решение о присоединении к Советской России» «отражает… не давление со стороны Москвы, а искреннее признание того, что такой выход является лучшей альтернативой, чем включение в новую нацистскую Европу». Это укрепило безопасность наших северо-западных границ, помогло подготовке к отражению гитлеровской агрессии.

К. Коликов объявил, что СССР напал на Бессарабию, Литву, Латвию, Эстонию. Не нападал он на них. До 1918 г. Бессарабия никогда не принадлежала Румынии, которая, воспользовавшись нашей тогдашней слабостью, захватила ее, а в 1940 г. СССР возвратил ее себе, восстановив историческую справедливость. В октябре 1939 г. Черчилль говорил советскому полпреду Майскому: «С точки зрения правильно понятых интересов Англии тот факт, что весь Восток и Юго-Восток Европы находится вне зоны войны имеет не отрицательное, а положительное значение. Главным образом Англия не имеет оснований возражать против действий СССР в Прибалтике. Конечно, кое-кто из сентиментальных деятелей может пускать слезу по поводу русского протектората над Эстонией или Латвией, но к этому нельзя относиться серьезно» (Пр. 11.08.1989). Он заявил: «В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной». Этого не понимали Д Тренин и В. Макаренко, когда писали: «В 1939 году Сталин совершил грубую стратегическую ошибку, заключив сделку с Гитлером о разделе Польши. Ликвидация независимой Польши лишила Советский Союз естественного буфера между ним и Германией. Никогда бы немцам не удалось осуществить столь внезапного нападения, если бы не было пресловутой «линии разграничения обоюдных государственных интересов СССР и Германии», как стала официально именоваться осенью 1939 года советско-германская граница» (Тж.28.07.1992). Но ведь ясно, что после разгрома Польши общая граница с Германией am нас стала реальностью.




Глава 2. О трагической ошибке Сталина


В печати отмечали, что «одна из причин трагического исхода начального периода войны — это грубейший просчет политического и военного руководства Советского Союза в отношении сроков агрессии, которая оказалась для Красной Армии внезапной». А. Мерцалов посчитал ее «той неожиданностью, которую ожидали…. Внезапность — это и шок, поразивший руководство» (КмЛ990.№ 6. С.60). Главную опасность вероломного нападения немцев Жуков увидел в том, что «для нас оказалось внезапностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах на решающих направлениях, для нас оказались внезапностью и масштабы сосредоточения их войск, и сила их удара» (Маршал Жуков. Каким мы его помним. С.104), Стаднюк опубликовал в «Правде» (22.06.1993) письмо доктора технических наук А. Хрулева, опровергавшего тезис, согласно которому «Сталин старался оттянуть начало войны, принимал меры к пресечению действий, провоцирующих конфликт»: «Сталин сделал все возможное (может, больше, чем допустимо), чтобы Гитлер мог напасть на СССР в момент, наиболее благоприятный для Германии, то есть тогда, когда Красная Армия и советская экономика не были достаточно подготовлены к войне. Сталин прекрасно понимал ситуацию: если в 1941 году Гитлер пойдет на Англию, он ее, без всяких сомнений, покорит. Затем Германия захватит Ближний Восток… К Германии и ее европейским сателлитам присоединятся Турция, Иран, Египет… Сомкнётся Германия и с Японией… Итог мог быть тяжелейшим: в 1942 году СССР оказался бы один на один со всем капиталистическим миром, что означало его безусловную гибель. Взвесив все, Сталин… пришел к выводу, война СССР с Германией должна начаться в 1941 году, /^ разгрома Англии, пусть и в невыгодных для нас условиях. Они, эти условия, должны будут улучшаться в ходе войны с учетом многих факторов, что, в общем-то, оправдалось». Молотов, познакомившись с письмом, сказал: «Война с Германией уже не зависела от нашего желания или нежелания. А мы к ней не были готовы. А стремиться к тому, чтобы она вспыхнула скорее… Зачем?! Хотя действительно понимали: если Англия будет разгромлена, нас ждут тяжкие испытания: военные нападения уже в сорок втором-третьем годах с Запада, Юга, Дальнего Востока…Гитлер не хотел упустить для начала агрессии против нас момент нашей неподготовленности к серьезному сопротивлению. Но война на два фронта все-таки остерегала его. Он тоже понимал, что с Советским Союзом можно будет разделаться и позже, однако не ведал, как поведет себя Красная Армия, когда его войска начнут вторжение в Англию». Несмотря на договор с Германией о ненападении, советское правительство не делало никаких заверений о своем «желании соблюдать нейтралитет, если она начнет агрессию против Англии». Лишь непониманием тогдашней военно-политической обстановки можно объяснить придумки А. Козловича «Гитлер и Сталин тайно поделили мир» (Лг.№ 18,2000) и В. Белоконя о том, что в 1941 г. Сталин хотел «рука об руку с Гитлером сокрушить Британскую империю и поделить с ним ее колониальные владения» (Ог.1998.№ 25).

Быстрый разгром Франции стал неприятным сюрпризом для советских руководителей. К. Ворошилов признал после войны: «Мы все-таки думали, что если Германия нападет на Англию к Францию, то она там завязнет надолго» (Кп.24.08.1988). События пошли по-иному пути, стратегическое положение СССР ухудшилось. Наше политическое и военное руководство после советско-финской войны понимало, что общая боеготовность Красной Армии была не на должном уровне, она нуждалась в боевой технике новейших образцов, надо было серьезно повысить оперативно-тактическую и техническую подготовка командиров.

В последние месяцы перед Великой Отечественной войной немецкие самолеты нагло залетали на советскую территорию, засекая расположение наших аэродромов, войск и боевой техники. Только за май и 10 дней июня они 91 раз нарушили советскую границу. С 1 января по 10 июня 1941 г. на ней задержали 2080 человек, из них было разоблачено 183 германских агента, заброшенных на нашу территорию с целью разведки. Фельдмаршал Кейтель после поражения Германии сказал на допросе, что самое положительное в работе немецкой разведки перед войной было то, что она «дала полную и точную картину расположения всех советских войск перед началом военных действий во всех военных округах» (Пр.8.05.1989), Из разных источников в Москве скапливалось все больше сведений о концентрации германских войск на нашей границе. Но Сталину хотелось верить заверению Гитлера, «что сосредоточение в Польше войск ничего общего не имеет с подготовкой нападения на Советский Союз, что эти войска готовятся совершенно для другой цели, для более крупной операции на Западе. Авиация, сосредоточиваемая в Польше, на польских аэродромах, также выведена из-под ударов английской авиации». В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945» (1961) сказано, что Нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков «плохо разбирались в создавшейся военно-стратегической обстановке и не сумели сделать из нее правильные выводы о необходимости осуществления неотложных мер по приведению Вооруженных сил в боевую готовность» (Т.2. С.10). (В третьем томе этого труда «член Военного Совета одного из фронтов Н. С. Хрущев упоминался 41 раз, а Верховный главнокомандующий И. В. Сталин 27 раз… в первом томе Жуков, который тогда был начальником Генерального штаба, не упомянут ни разу, но зато начальник немецкого генерального штаба Ф. Гальдер фигурирует 12 раз. Более чем сдержанное отношение к Жукову наблюдается и в материалах других томов». И. Павленко. Км.1989.№ 6. С.116). Тимошенко и Жуков 13.06.1941 г. предложили привести наши западные военные округа в полную боевую готовность, но Сталин категорически воспротивился. Когда Киевский округ начал развертывание по звонку Тимошенко, Сталин, узнав об этом, дал ему и Жукову «как следует нахлобучку». Над ним довлел «страх перед Германией», «он боялся германских вооруженных сил», перед которыми «все становились на колени». Он не сумел уловить переломного момента, упустил время, когда надо было провести форсированную мобилизацию и приграничным войскам занять заранее намеченные оборонительные позиции, что стало «его серьезнейшим политическим просчетом» (А, Василевский). Если бы 13.06 он принял предложение Тимошенко и Жукова, то появились бы некоторые сложности международного характера, «фашистское руководство в связи с этим, конечно, подняло бы шум. Да и реакция во всем мире была бы не однозначной» (М. Гареев). Но тогда бы советская армия встретила вторгшиеся немецкие войска более подготовленной, им не удалось бы уже в первые дни войны нанести ей столь огромные потери в людях и технике, какие имели место, и затем далеко вторгнуться в нашу страну, быстро захватить Минск, Киев, подойти к Ленинграду и Москве. Неудачи у нас все равно были бы, пришлось бы и отступать, но, по словам Жукова, нашей армии летом 41-го, возможно, удалось бы не допустить врага дальше Днепра и «Смоленских ворот».

Адмирал Н. Кузнецов отметил, что у нас было сосредоточено немало войск и авиации в приграничных округах «Эта сила не была способна проводить наступательные операции, но она была в состоянии отражать нападение врага с 2-или 3-кратным превосходством в воздухе и на земле. Войска, уже находившиеся на передовой линии, были по своей численности в состоянии задерживать противника и медленно отступать, нанося ему большие потери, как бывает при организованном отступлении». Для этого требовалось «держать в полной готовности войска и авиацию, уже сосредоточенные на границе. У нас было достаточно самолетов и танков Т-34, и они могли не допустить господства в воздухе авиации противника и вражеских танков и мотомехколонн на земле…те летчики и танкисты, которые у нас были, могли выполнить эту задачу. Беда заключается в том, что… они даже не получили извещения хотя бы за 10–12 часов до начала наступления врага, для чего были все возможности и указания свыше…После того, как Тимошенко и Жуков посетили Сталина, требовался необычный способ указаний по радио и по телефону хотя бы в два-три адреса Павлову, Кирпоносу, Попову и др.» (Пр.20.07.1991). После утверждения директивы о приведении наших войск в боевую готовность нарком обороны и начальник Генштаба выехали из Кремля и прибыли в Наркомат обороны в 23 часа 21 июня, передача директивы в округа закончилась в 0.30 22 июня, до начала войны она не успела дойти даже до всех командиров дивизий. Наверное, можно было быстрее отправить ее, использовать и телефонные аппараты ВЧ. Тимошенко и Жуков связывались по телефону с командующими округами, но беда заключалась в том, что уже не было этих «10–12 часов до наступления врага».

Вечером 21 июня 1941 г. я ехал домой в плохо освещенном плацкартном вагоне из Кимр, где учился в педучилище, и услышал, как о чем-то задумавшийся дед вдруг, словно спохватившись, бросил тревожную фразу: «Гарью пахнет. Как бы война не началась». Советские торговые суда в это время разгружались в немецких портах, железнодорожные составы шли на запад — в последние месяцы перед войной СССР увеличил поставки стратегического сырья и продовольствия в Германию. Из наших портов немецкие корабли заблаговременно ушли. Работники советского посольства в Берлине, неверно оценив обстановку, не почувствовав, что вот-вот вспыхнет война, решили в воскресенье 22.06.1941 г, выехать на пикник. Вечером 21 июня немецкий фельдфебель-перебежчик сообщил, что завтра утром германские войска начнут наступление. В Москве в ночь на 22 июня все работники Генерального штаба Красной Армии были на своих служебных местах, они были озабочены передачей в округа директивы о приведении войск в боевую готовность. Рано утром стало известно, что немецкая авиация бомбит наши города и аэродромы, вермахт вторгся на советскую территорию.

Г. Чухрай писал: «Сегодня, глядя на фильмы о начале войны, я вижу: узнают о нападении немцев — и сразу горькие слезы, В жизни было не так. И на гражданке, и в армии никакого уныния. У всех приподнятое настроение, все были возбуждены, всем хотелось скорее наказать немцев за вероломство, все были уверены, что от немцев «через две недели ничего не останется» (ЛР. 15, 12.2000). Не могу с этим согласиться, хотя допускаю, что у части населения могло быть такое настроение. После полудня в жаркое воскресение моя деревня узнала от нарочного (радио в ней не было) о разбойничьем нападении Германии. Вскоре все — стар и млад — собрались под окнами правления колхоза. Страшное известие отразилось на их посуровевших лицах — не слышно ни веселого голоса, ни обычных подковырок, шуток, даже и дети притихли, стояли неподвижно в толпе, испуганно хлопая глазенками. Председатель колхоза плотнее прижал к боку перебитую на недавней финской войне руку, а правую со сжатым кулаком поднял кверху и с нервной горячностью выкрикнул: «Что вы, бабы, плачете? Может, наши войска уже на Берлин идут!» Худой, маленький дед Самсон, побывавший в прошлую мировую войну в немецком плену, немедленно охладил его пыл: «Он, германец, покажет нам Берлин! Не раз мы своей кровью умоемся!» Никто ему не возразил. Наша деревня восприняла войну как огромнейшее бедствие. Но не думал я тогда в свои 16 лет, что война будет столь кровавой, разрушительной и длительной, что через пять месяцев мой отец погибнет в боях в районе Ржева и что мне лично принесет она много лиха» а закончу ее в Австрии.

22.06 в 7 часов 15 минут нашим войскам была послана директива № 2, в которой приказывалось им «всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить». Штабы округов и армий не смогли быстро передать свои распоряжения корпусам и дивизиям Вражеские диверсанты рвали телефонные провода, убивали командиров и связистов, связь между войсками и штабами округов и армий была нарушена. Не сумев выяснить, в какой обстановке оказались наши войска, нарком обороны в конце первого дня войны отдал одобренную Сталиным директиву № 3, в которой потребовал от наших войск перейти в наступление на главных направлениях, разгромить ударные группировки врага и перенести действия на его территорию. Эта директива не учитывала создавшейся обстановки, она свидетельствовала о растерянности высшего советского командования.

В ряде публикаций это неправомерно утрируется. В романе А. Ржешевского «Тайна расстрелянного генерала» (2000) генерал Павлов рано утром 22.06 позвонил наркому и сообщил, что германская армия начала наступление, а тот приказал: «Никаких действий против немцев не предпринимать». Несколько позже, когда наши аэродромы и города подвергались бомбежке, маршал Тимошенко то же самое сказал и заместителю командующего Западного округа генералу Болдину, добавив: «Товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам». На самом деле такие неразумные приказы из Москвы тогда не поступали. Сталин разрешил адмиралу Кузнецову за двое суток до войны привести военно-морской флот в боевую готовность. Адмирал сообщил, что в ночь на 22-е июня он прочитал телеграмму, заготовленную Жуковым для приграничных округов, и спросил: «Разрешено ли в случае нападения применять оружие?» Ответ был однозначным: «Разрешено» (Пр.2002.№ 73). В «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков пишет. «В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил», что со стороны моря летят неизвестные самолеты, он решил встретить их огнем противовоздушной обороны флота Жуков, переговорив с Тимошенко, одобрил это решение.

Внезапно обрушившись на нашу страну, немцы 22 июня подвергли бомбежке 66 аэродромов, уничтожили 1136 советских самолетов, в том числе 800 на земле, через неделю взяли Минск, разгромили 28 наших дивизий, а у 72 не стало половины личного состава Самый мощный удар был нанесен в Западном округе, где в первый день мы потеряли 738 самолетов, из них на земле — 528. Уничтожены были почти все современные истребители. По словам Е. Калашникова, с 22 июня по 30-е июня наши потери составили 2548 самолетов (Нво.22.06.2001). Советская армия терпела жестокие поражения. А. Василевский писал, что перед нападением Германии на СССР «общий разрыв в военной силе был не столь велик, он намного возрос в пользу врага из-за нашего опоздания с приведением советских войск пограничной зоны в полную боевую готовность» (СР.9.05.1995).

Почему случилось это злополучное опоздание? Зная, что для большой войны СССР не готов, Сталин полагал, что для нас наилучший вариант — тянуть время, укреплять обороноспособность государства Он не переоценивал силу договора с Германией. Риббентроп сообщил в письме Гитлеру, что во время обсуждения условий этого пакта «Сталин, отвечая на его вопрос, заявил: «Не может быть нейтралитета с нашей стороны, пока вы сами не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР». Затем уточнил: «Мы не забываем того, что вашей конечной целью является нападение на нас» (СР.24.08.1988). Жуков писал: «ЦК ВКП /б/ и Советское правительство исходили из того, что пакт не избавлял СССР от угрозы фашистской агрессии, но давал возможность использовать время в интересах укрепления нашей обороны, препятствовал созданию единого антисоветского фронта». А. Солженицын утверждал, что Сталин никому не доверял, а поверил только одному человеку — Гитлеру. А Терёхин повторил эту мысль: «как загипнотизированный, Сталин до последнего дня верил в миролюбие Гитлера». На самом деле Сталин знал о его циничном отношении к договорам и его агрессивных намерениях, а выводы делал на основе своих опенок сложившейся обстановки. Он переоценил меру занятости Германии в войне с Англией и дальновидность Гитлера. Ему казалось, что фюрер должен понимать авантюристичность плана нападения на СССР» ведь «для ведения большой войны с нами немцам… необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англию или заключить с ней мир» (Нг. 26.05.2000). Наличие двух фронтов, рассуждал он, Гитлер еще в «Майн кампф» считал главной причиной поражения Германии в первой мировой войне, и потому он не нападет на СССР, не победив Англию. Но Гитлер решил, что она, хотя и была в состоянии войны с Германией, не сможет и по-настоящему не захочет существенно помочь СССР, а после его быстрого разгрома потеряет всякую надежду добиться победы над ней. И тогда возможны два варианта: первый — немецкие войска переправятся через Ла-Манш и разобьют англичан. Но наиболее вероятным германское руководство считало иной разворот событий: Англия после разгрома СССР заключит мир на выгодных Берлину условиях Гальдер записал в дневнике: «Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду» (Т.2. С.80). Гитлер считал, что «разгром России заставит Англию прекратить борьбу», а если она на это не пойдет — тогда «Германия будет продолжать борьбу против Англии при самых благоприятных условиях».

В июле 1940 г. Гитлер говорил, что «все, чего он хочет от Англии — это признания германских позиций на континенте». Его «целью является заключить с Англией мир на основе переговоров…Наши народы по расе и традициям едины» (Проэктор Д Фашизм: путь агрессии и гибели.1985. С214). В июне 1940 г. он сознательно позволил 300 тыс английских войск эвакуироваться через Ла-Манш из Франции, отдав по радио приказ — без шифровки — остановить их окружение. Манштейн в «Утерянных победах» посчитал это «решающей ошибкой»: «она помешала ему позже решиться на вторжение в Англию и дала затем возможность англичанам продолжать войну в Африке и Италии» (134). Генерал-фельдмаршал Рундштедт говорил, что после дюнкерского «чуда» Гитлер «надеялся заключить с Англией мир». Французский историк А. Гутар писал: «Гитлер был убежден, что Англия… будет вынуждена заключить мир. Он имел твердое намерение облегчить англичанам это дело и предложить им чрезвычайно великодушные условия. Было ли удобно при этих условиях начать с того, чтобы захватить у них их единственную армию?» (Розанов Г. Л. Сталин. Гитлер. Документальный очерк советско-германских дипломатических отношений 1939–1941.1991. С204). Черчилль в воспоминаниях о второй мировой войне (Т.2. С. 100) предположил, что Гитлер, остановив наступление танковых частей на Дюнкерк, хотел дать возможность заключить мир или улучшить перспективы для Германии на заключение выгодного мира с Англией. Гудериан высказал иную — сомнительную — мысль: «Правильным является предположение, что Гитлер и прежде всего Геринг считали, что превосходство немецкой авиации вполне достаточно для воспрещения эвакуации английских войск морем» (163). Манштейн счел ошибкой фюрера то, что он, желая «избежать войны с Англией», отказался от решающего сражения с нею «летом 1940 г. и упустил единственный для него шанс», но признал, что вторжение в Англию тогда было связано «с чрезвычайным риском»: немцы не смогли завоевать господство в воздухе, им недоставало военно-морских сил. Английский историк Л. Гарт писал: «…как это ни странно, но ни Гитлер, ни немецкое верховное командование не разработали планов борьбы против Англии… Таким образом, очевидно, что Гитлер рассчитывал добиться согласия английского правительства на компромиссный мир на благоприятных для Англии условиях… немецкая армия совершенно не была готова к вторжению в Англию. В штабе сухопутных войск не только не планировали эту операцию, но даже не рассматривали подобную возможность» (Вторая мировая война.1976. С. 94, 95).

Сталина порицают за то, что он, «осторожный и все просчитывающий политик», не доверял «не только своим Штирлицам, сообщавшим с точностью до одного-двух дней о дате нападения, но и высоким государственным европейским деятелям, подозревая их в провокации» (ЛР.16.06.2000). В. Сафрончук справедливо назвал ложной версию о том, «что западные державы неоднократно предупреждали Москву о готовящемся нападении Германии на Советский Союз» (СР. 10.06.2000). Весной 1941 г. наша разведка доложила в Кремль, что британские агенты в США распускают провокационные слухи о подготовке СССР к нападению на Германию. Это стало одной из причин того, что Сталин не стал доверять и шедшей из Англии информации о немецких намерениях. В апреле 1941 г. Черчилль сообщил ему о фактах, говорящих о подготовке Германии к нападению на СССР. Сталин расценил это как провокацию. В. Сиполс в книге «Великая победа и дипломатия» на основе анализа секретных документов дипломатической переписки между Москвой и Лондоном показал, что исходившая от Черчилля и Идена информация была искаженной, направленной только «на то, чтобы поскорее втянуть СССР в войну с Германией».

Доктор исторических наук М Вылцан писал: Сталин «не верил тому, чему нормальный человек сразу бы поверил (например, многочисленным донесениям и сообщениям о готовящемся Гитлером нападении на СССР в июне 1941 года» (ЛР.19.07. 2002). А. Райзфельд: «Абсолютно достоверные сведения о сроках нападения были проигнорированы…21 июня 1941 года наркомом государственной безопасности Л. П. Берия была подана на имя Сталина докладная записка, в которой нарком предлагал вызвать в СССР и «стереть в лагерную пыль» разведчиков с псевдонимами «Старшина» и «Корсиканец», якобы сеющих панику сообщениями о предстоящем в 4.00 утра 22, июня 1941 года нападении гитлеровской Германии на СССР» (СР.9.22. 2001). По словам Терёхина, «вероломное нападение…как потом оказалось, совсем не трудно было предугадать». Это «потом оказалось», а тогда точно определить дату нападения было трудно. Сталин получал противоречивую информацию, наша разведка не раз называла «точные даты» нападения, но они не подтверждались. Зорге сообщил, что оно было запланировано на 1 июня, наш резидент из Берлина назвал иную дату — 15 июня. 25.05 Геббельс записал в дневнике: «В отношении России нам удалось осуществить великолепный информационный обман» (Вж.1997.№ 4. С.34). Начальник штаба верховного главнокомандования Кейтель издал 15.02.1941 г. секретную «Директиву по дезинформации противника» (ее обновили 12 мая). Жуков писал в «Воспоминаниях…»: «Чтобы скрыть подготовку к операции «Барбаросса», отделом разведки и контрразведки главного штаба были разработаны и осуществлены многочисленные акции по распространению ложных слухов и сведений. Перемещение войск на восток подавалось «в «свете величайшего в истории дезинформационного маневра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию». Были напечатаны в массовом количестве топографические материалы по Англии. К войскам прикомандировывались переводчики английского языка. Подготавливалось «оцепление» некоторых районов на побережье проливов Ла-Манш и в Норвегии. Распространялись сведения о мнимом авиадесантном корпусе. На побережье устанавливались ложные ракетные батареи. В войсках распространялись сведения в одном варианте о том, что они идут на отдых перед вторжением в Англию, в другом — что войска будут пропущены через советскую территорию для выступления против Индии. Чтобы подкрепить версию о высадке десанта в Англию, были разработаны специальные операции под кодовым названием «Акула» и «Гарпун». Пропаганда целиком обрушилась на Англию и прекратила свои обычные выпады против Советского Союза» (ТЛ. С.288). Через дипломатов Москве подбрасывались подготовленные Риббентропом и санкционированные Гитлером сведения о том, что вермахт концентрируется вблизи советских границ для того, чтобы оказать политическое давление на СССР, принудить его удовлетворить немецкие требования. 9.06.1941 г. Сталин прочитал в агентурном источнике: «В последние дни в Берлине распространяются слухи о том, что отношения между Германией и Советским Союзом урегулированы Советский Союз сдаст Украину в аренду Германии. Сталин прибудет в Берлин на встречу с Гитлером.» (Пр.22.05.1989). 12 061 941 г. другой источник сообщил: «В руководящих кругах германского министерства авиации… утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен. Будут ли предъявлены Советскому Союзу какие-либо требования, неизвестно, и поэтому следует считаться с возможностью неожиданного удара». Изучив многие документы, О. Вишлёв в статье «Почему же медлил Сталин в 1941 г.?» писал: «В мае-июне 1941 г. в Москве…сталкивались два потока информации: один — что Германия вот-вот начнет войну против СССР, и другой — что войны может и не быть. Берлин готовит себе лишь «позицию силы» к предстоящим советско-германским переговорам. В Кремле не игнорировали ни ту, ни другую информацию, однако, принимая меры для подготовки к войне, держали курс на то, чтобы урегулировать отношения с Германией мирным путем», (Нини.1992.№ 2. С.75).

Наша разведка не сумела объективно оценить поступавшую информацию о военных приготовлениях Германии и честно докладывать о них. Негативную роль сыграло то, что начальник Главного разведывательного управления Генштаба Ф. Голиков не подчинялся начальнику Генштаба Жукову, докладывал только Сталину и лишь иногда информировал Тимошенко. В записке Голикова Сталину от 20.03.1941 г. раскрывался замысел операции «Барбаросса», но был сделан вывод: «слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию». В записке говорилось, что "наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира". Наш посол в Берлине Деканозов писал об отсутствии угрозы немецкой агрессии. Сталин доверился ложным сведениям. Жуков, по его словам, «в основном верил поступавшей информации» об угрозе германского нападения, но «выводы сделал, учитывая точку зрения Сталина». Так поступали и другие наши военные деятели. Изложив сообщения об агрессивных немецких планах, адмирал Кузнецов посчитал ложными "сведения о подготовке германского вторжения". Генерал Павлов доложил Сталину за две недели за начала войны, что «сведения о сосредоточении немецких войск вдоль наших границ являются провокационными». Жуков впоследствии признал: «И мы, военные, вероятно, не все сделали, чтобы убедить Сталина в неизбежности близкого столкновения» (Кп.6.05.1970).

В. Юровицкий в статье «Готовился ли второй «Брестский мир» в 41-м году?» (Лг. № 24–252001) так представил «сталинское объяснение, как произошла война: Германия предъявила к СССР претензии территориального, экономического и политического характера». Сталин отверг их, после чего она напала на нас. Сообщение об этих претензиях — выдумка. 14 июня ТАСС опубликовало Заявление, цель его — выявить отношение Берлина к информации о подготовке Германии к нападению на СССР, втянуть ее в переговоры, их следовало бы вести месяц-другой и тем самым сорвать немецкую агрессию в 1941 г., ибо конец лета — не самое благоприятное время для начала войны с нашей страной. Тогда бы мы получили свыше полугода для подготовки к отражению нападения. По словам Василевского, Сталин «стремясь оттянуть сроки войны, переоценивал возможности дипломатии в решении этой задачи» (91). Считая, что Гитлер не принял окончательного решения напасть на СССР, он думал: «Если мы не будем провоцировать немцев на войну — войны не будет». Вишлёв писал: «В Москве располагали данными о том, что в нацистском руководстве, а также между политической и военной верхушкой «третьего рейха» существуют разногласия и опасались, что германская военщина захочет наперекор политическому руководству спровоцировать военный конфликт». Сталин ждал немецкого ультиматума и надеялся путем переговоров оттянуть войну. В Заявлении говорилось: «Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы». 15 июня Геббельс занес в дневник: «Опровержение ТАСС оказалось более сильное, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Сталин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждения, что ничего не происходит, снять с себя все возможные поводы для обвинения в развязывании войны» (Вж.1997.№ 4. С.36). Берлин публично не реагировал на Заявление ТАСС А. Гинзбург оценил это Заявление как преступный акт «психологического разоружения армии и народа», потому что оно «сыграло не последнюю роль в том, что воинские части, дислоцированные на границе, и миллионы людей, поверившие лживым заверениям Кремля, сделанным всего за 8 дней до начала войны, были застигнуты врасплох» (Лг.№ 34.2001). Иное писал К. Симонов: «Сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, которое, как потом много об этом говорили, кого-то демобилизовало, а чью-то бдительность усыпило, на меня, наоборот, произвело странное, тревожное впечатление — акции, имеющей сразу несколько смыслов, в том числе и весьма грозный смысл для нас» (Зн.1988№ 3. С. 40). Такое впечатление Сообщение произвело на многих-людей. Называть его преступным актом, если верно оценить военно-политическую обстановку того времени и не иметь задачи чернить советских руководителей, не имеет смысла: не оно привело к тому, что нападение Германии стало для наших войск внезапным. Не помешало же оно нашему командованию привести в нужную боеготовность военно-морские силы.

Дата нападения переносилась много раз, начало его реально планировалось на 15.05.1941 г., но, как многие отметили, его отложили из-за Балканской кампании, немцы потеряли целый месяц. Но Тейлор утверждал: «Это легенда, придуманная немецкими генералами для оправдания своего поражения в России и фактически ничем не основанная. Лишь 15 из 150 немецких дивизий, предназначенных для первого удара, были отвлечены на Балканах, вряд ли это серьезная потеря. Планы мобилизации в Германии для Восточного фронта не были выполнены к 15 мая по совершенно другой причине: вследствие недостатка снаряжения, особенно автотранспорта…Даже при месячной отсрочке 92 немецкие дивизии… пришлось снабжать целиком или частично из французских ресурсов» (453), Окончательное решение напасть на СССР 22.06 Гитлер принял 14.06, а приказ подписал 17.06. Желая избежать войны или оттянуть сроки ее начала и полагая, что ему это удастся, Сталин не соглашался на приведение войск приграничной зоны в полную боевую готовность потому, что не хотел давать даже самого малейшего повода правителям Германии обвинять СССР в агрессивности и предоставлять им предлог для нападения. «Опасаться разного рода провокаций были все основания. Но, конечно, осторожность оказалась чрезмерной» (Г. Жуков). Много тяжких бед принесла СССР ошибка Сталина в определении сроков германского нападения. Но насколько меньше она «ошибок» премьер-министра Франции Даладье и главы правительства Англии Чемберлена, которые всячески стремились ублажить ненасытные аппетиты Германии за счет европейских государств и СССР. А как можно оценить политику Гитлера? Каждому непредубежденному человеку ясно, что германское нападение на СССР было величайшей авантюрой.




Глава 3. Хотел ли СССР напасть на Германию?


В целях дискредитации советской политики сейчас развязана кампания по оправданию нападения Германии на СССР с использованием приемов фашистской пропаганды. 22.06.1941 г. гитлеровское правительство утверждало в своей ноте: «Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры». В тот день Риббентроп на пресс-конференции для представителей иностранной и немецкой печати, а затем и Гитлер заявили, что Германия была вынуждена предпринять наступление на СССР, чтобы предупредить советскую агрессию. Эта ложь подхвачена западной прессой и нашей, «демократической». К. Эрос писал, что Сталин, стремясь завоевать Европу, «преднамеренно спровоцировал гитлеровскую агрессию против СССР» (Нво.№ 46.2000): по его указанию был разработан план превентивного удара по Германии, копия его попала на Запад, после чего немцы напали на нашу страну. 20.06.1992 г. «Комсомольская правда» напечатала отрывок из книги «Ледокол» Резуна, ставшего В. Суворовым, бывшего офицера разведывательного управления Генштаба Советской армии. В. Mусатов хвалил его за то, что он «сделал выбор не в пользу спокойного «проживания», но в пользу более высоких материй» (ЛР. 17.05.2002). В действительности Резун сбывал в Женеве украденные его братом из музея на Украине старинные монеты, представлявшие историческую ценность. Предав Родину в 1978 г., он выдал ряд наших разведчиков, стал сотрудником английских спецслужб. Чудовищно видеть в этом «высокие материи». Приговоренный нашим судом к смертной казни, Резун вознамерился «поставить советских коммунистов к стенке позора и посадить их на скамью подсудимых рядом с германскими фашистами, а то и впереди» и объявил, что вопрос «кто начал вторую мировую войну» решается неверно. Он хочет разрушить «легенду о том, что на нас напали…» Используя злонамеренную ложь, он твердит: СССР был агрессором, виновником и зачинщиком второй мировой войны.

Фальсифицируя историю войны, Резун в своих опусах пишет, что, блестяще подготовившись к наступлению, Сталин перенес начало войны с 1942 г. на 1941 г., но опоздал: Гитлер, загнанный «пактом Молотов-Риббеитроп в стратегический тупик», узнав об этом, «вдруг понял, что терять ему нечего, все равно у Германии не один фронт, а два, и начал воевать на двух фронтах. Это самоубийственное решение» но другого у Гитлера не было». Опередив СССР, он обрушил на него превентивный удар, а к нему Германия «была катастрофически не готова»: немцы даже не заготовили «тулупы, не сменили оружейное масло на незамерзающее». И нечего рассуждать о том, что германское командование планировало закончить войну АО наступления зимы Резун лжет, утверждая, что Сталин назначил «День-М» на 6.07.1941 г., не было приказа 12–14.06.1941 г. о советском наступлении, не готовилась операция «Гроза» — нападение на Германию и Румынию («Гроза» на самом деле — условный сигнал нашим войскам для введения в действие мобилизационного плана). Это подтверждают архивные документы, воспоминания военачальников, исследования ученых. Зная, что вермахт концетрируется у советских границ, наше руководство укрепляло их обороноспособность, перебрасывало ближе к ним — на рубеж Западной Двины и Днепра — до двадцати восьми дивизий. Надо быть тупой самоубийцей, чтобы ничего не предпринимать, видя, как нарастает угроза нашей стране. Резун приписал генералу С. Иванову, автору книги «Начальный период войны», мысль о том, что СССР запланировал нападение на Германию, а «немецко-фашистскому командованию буквально в последние две недели удалось опередить наши войска». На самом деле Иванов писал о том, что немцы успели упредить советскую армию в приведении ее в боевую готовность для отражения фашистской агрессии.

Ю. Каграманов в «Континенте» (1998.№ 97), поддержав Резуна, пишет об агрессивных мотивах вступления СССР в войну. Не унимается в утверждении этой клеветы еженедельник «Русская мысль», издаваемый на деньги ЦРУ в Париже. Д. Хмельницкий, А. Копейкин и другие продажные авторы пропагандируют в нем ложь Резуна о том, что СССР — агрессор, намеревался напасть на Германию, а «вермахт совершил невозможное и разгромил группировку, превосходившую его минимум втрое» (1998.№ 4208). По уверению Резуна, советские руководители «не думали об обороне. Они к ней не готовились и не собирались готовиться… Накануне войны никто в Красной Армии не думал о заграждениях, все думали о преодолении заграждений на территории противника». Он лжет, утверждая, что начальник Генштаба К. Мерецков приказал: «На новых землях полосу обеспечения не создавать». Хмельницкий, живущий в Берлине, пишет, что у Резуна «огромный объем безупречно проанализированного материала»: «Чтобы отвергнуть Суворова, нужно либо доказать, что его сведения не верны, либо, что неверен анализ». Он требует доказательств «того, что в 1941 г. СССР готовился не к агрессии, а к обороне»: «оппоненты Суворова не предъявили ни одного приказа о подготовке к обороне, хотя единственно это и могло бы его опровергнуть» (Рм.1999.№ 4262). Копейкин заявил, что «ни к какой «отечественной» войне советские вожди не готовились»: «Иначе велели бы выкопать хоть один окоп на границе. Если кто-нибудь представит сведения хоть об одной траншее в приграничной полосе, имевшейся в 1941 г., буду очень признателен». Приведу пример того, как эти лжецы искажают факты. В декабре 1944 г. немцы нанесли сильный удар по американским войскам в Арденнах, и 6.01.1945 г. Черчилль в письме Сталину сообщил о сложной обстановке у союзников и спросил, когда советские войска перейдут в наступление. Оно должно было помочь американцам и англичанам сдержать напор германских дивизий. Через неделю, раньше запланированного срока, наша армия перешла в мощное наступление, разгромила немцев на важнейших участках фронта. Эйзенхауер вспоминал: «Для нас это был долгожданный момент. У всех стало легче на душе… мы были уверены, что немцы теперь уже не смогут усилить свой западный фронт». Черчилль писал, что русские совершили благородный поступок, «ускорив свое широкое наступление несомненно за счет тяжелых жертв» (Т.6. С.244). Копейкин же лгал, что «в действительности сталинский удар был произведен в конце января» (Рм.1998.№ 4214), американны-де сами справились.

В 1940 г. наши войска начали форсированно строить 20 укрепленных районов на новой западной границе. Там ежедневно работало около 140 000 человек, до нападения Германии построили около 2500 железобетонных сооружений, из них 1000 была вооружена артиллерией, а остальные 1500 — только пулеметами. 8.04.1941 г. Генеральный штаб дал директиву командующим Западным и Киевским военными округами об использовании УРов в случае нападения на СССР. И. Баграмян в книге «Так шли мы к победе» писал, что в начале мая 1941 г. директива Наркома обороны «требовала от командования округа спешно подготовить в 30–35 километрах от границы тыловой оборонительный рубеж» (15). Если кто не верит нашим полководцам, то пусть прочитает написанное генералом фон С. Бутларом в «Мировой войне 1939–1945 гг.» (1957) «После некоторых начальных успехов войска группы «Центр» натолкнулись на значительные силы противника, оборонявшегося на подготовленных заранее позициях, которые кое-где имели даже бетонированные огневые точки».

Если следовать логике последователей Геббельса, то можно спросить: кто начал войну 7.12.1941 г. — Япония или США? Японская авиация, поднявшись с авианосцев, внезапно атаковала тогда американцев в Перл-Харборе. Но японцы с большим основанием, чем немцы, могут заявить, что это был превентивный удар, ибо на самом деле американцы провоцировали их начать войну. Президент Рузвельт, военный министр Стимсон и военно-морской министр Нокс подписали план «Джей-би 335», который за четыре с половиной месяца до нападения на Перл-Харбор предусматривал удар по Японии самолетами Б-17 с баз в юго-западном Китае и на Филиппинах Начальник генштаба армии США Маршалл заявил 15.11.1941 г. на секретной встрече с 7 американскими журналистами о плане сжечь «бумажные города Японии». Государственный секретарь США Хелл 26.11 выставил такие условия прекращения запрета на поставки нефти Японии, которые были явно неприемлемы для нее. Именно в этот день ее армада потянулась к Перл-Харбору. Более того, 7.12.1941 г. близ этой базы американского флота первые выстрелы сделал крейсер США «Уорд», потопивший японскую подводную лодку. Кто же больше провоцировал войну США или СССР? Почему на Западе не подняли кампании по разоблачению предвоенной американской политики? Почему «компетентные инстанции США по-прежнему держат в тайне от миллионов школьников и студентов правду о том, кто сделал первые выстрелы в четырехлетнем поединке» (Пр. 12.09.2002)? Там не хотят представить в невыгодном свете своих военачальников, которые не поняли, что появление зловещих перископов близ их базы чревато «приближением массированного японского удара, и не привели свои силы в полную боевую готовность немедленно». Почему либералы клевещут на политику нашего правительства и поддержали фальшивку Резуна? Да потому, что им надо развенчать советский строй и отвлечь внимание людей от пагубных результатов своего правления, направить народный гнев против политических противников.

«Русская мысль» писала, что после безрезультатного исхода переговоров с Молотовым 12–13.11.1940 г. Гитлеру «стала ясной угроза нападения Красной Армии» (2000. № 4341), и потому 18.12.1940 г. он подписал план «Барбаросса». Но Германия стала готовиться к агрессии против СССР сразу после разгрома Франции. Гальдер зафиксировал слова Гитлера от 31.07.1940 г.: «Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года. Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше… Существование второй великой державы на Балтийском море нетерпимо. Начало — май 1941 г. Лучше всего было бы уже в этом году, однако это не даст возможности провести операцию слаженно» (Т.2- С. 80–81). Манштейн признал: «К 22 июня 1941 г. советские войска были, бесспорно, так глубоко эшелонированы, что при таком их расположении они были готовы только для ведения обороны…Конечно, летом 1941 г. Сталин не стал бы еще воевать с Германией» (191). Немецкий посол в Москве доносил в Берлин 4 и 7.06.1941 г.: «Русское правительство стремится сделать все для того, чтобы предотвратить конфликт с Германией…Лояльное выполнение экономического договора с Германией доказывает то же самое» (CP.22.06.1989). Немецкий министр финансов Крозиг считал, что СССР выполняет все условия договора и не создает никакой угрозы Германии военной силой. В докладной записке Герингу от 19.04.1941 г. он высказал мнение, что Германии не надо начинать войну против СССР, так как это может «пагубно отразиться на судьбе немецкого народа» (Нг.19.04.2000). Бывший руководитель германской прессы и радиовещания Г. Фриче на Нюрнбергском процессе сказал, что он «организовал широкую кампанию антисоветской пропаганды, пытаясь убедить общественность в том, что в этой войне повинна не Германия, а Советский Союз… Никаких оснований к тому, чтобы обвинять СССР в подготовке военного нападения на Германию, у нас не было» (Нюрнбергский процесс… Т.5.1960. С.569).

Позорно то, что написанный Резуном при участии западных спецслужб «Ледокол», в котором ставится задача размыть русское национальное самосознание, попал в список литературы, рекомендованный в РГГУ для изучения студентам. Э. Радзинский в книге «Сталин» (1997) поддержал ложь Резуна о вине СССР за возникновение Второй мировой войны. В «Независимой газете» (23.11.1996) писали о «подготовке советского нападения на Германию летом 1940 г., отложенного из-за краха Франции». 20.12.1999 г. в передаче по НТВ Е. Киселев упирал на подготовку СССР к нападению на Германию. Эта ложь настоль эффективно пропагандируется, что ей поверили многие люди. В газете «Деловой вторник» (24.10.2000) Ю. Гейко опубликовал письма читателей, убежденных в том, что Сталин готовил упреждающий удар. С Шойгу в статье «Новая политика для оборонного комплекса» (Нво.1999.№ 49) заявил, что «милитаристская организация» советского «государства и всего общества ввергла страну в пучину большой войны». Получается, не готовились бы мы к войне, были бы беззащитными — Гитлер не напал бы. Кому предназначаются такие легковесные сказочки?

Строгая к «нравственной неразборчивости» своих оппонентов, О. Кучкина расхвалила, рукопись Б. Витмана: «Он не лжет даже в деталях. Даже в тех, которые никак не проверишь» (Кп. 05.01.1991). Но многое поддалось проверке, это сделала, и выявилось, что or не был советским разведчиком и не совершал подвигов, которыми хвалился в рукописи. Он и Кучкина в своей публикации сообщили: «Июнь 1939 года. СССР заключает договор с Германией». Но он был подписан 23.08.1939 г. Кучкина и Витман утверждают, что в июне 1941 г. «вся мощь вермахта у берегов Ла-Манша» (не стоит приводить цифры и опровергать згу лживую выдумку). Они стремились переложить вину за начало войны на СССР, объявив, что Гитлер напал на него только потому, что Сталин «вероломно готовился к войне». Значит, надо было оставить страну беззащитной, чтобы после первого немецкого удара она капитулировала? Задача статьи Кучкиной — расхвалить рукопись, клевещущую на советскую внешнюю политику, Но товар оказался столь негодным, что о нем молчали ряд лет. Потом подошло время, посчитал Битман, когда можно поведать о своих мнимых подвигах, о которых он не писал в своих автобиографиях (его показания были перепроверены). 20.02.1998 г. «Литературная Россия» поместила беседу о его книге «Шпион, которому изменила Родина». Опять он вопреки истине представлен разведчиком, совершившим подвиги, а неблагодарная Родина не оценила их, изменила ему.

Вишлёв в статье «Накануне 22 июня 1941 года», опубликованной в 1997 г. в журнале «Молодая гвардия», убедительно, опираясь на подлинные документы, доказал, что наше руководство не планировало и боялось войны с Германией в 1941 г. Жуков говорил, что все помыслы и действия Сталина в то время «были пронизаны одним желанием — избежать войны или оттянуть сроки ее начала и уверенностью в том, что ему это удастся». К. Mоскаленко в книге «На юго-западном направлении» (1975) сообщил, что нарком обороны С. Тимошенко и начальник генштаба К. Мерецков представили 18.09.1940 г. руководству государства «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советскою Союза на западе и востоке на 1940 и 1941 годы». «Полмесяца спустя этот документ рассматривался руководителями партии и правительства. Он был по их указанию переработан и вновь рассмотрен 14 октября того же года. И в дальнейшем этот план мобилизационного развертывания корректировался и уточнялся — уже под руководством нового начальника генштаба Г. К. Жукова» (6). В апреле-мае 1941 г. немецкие войска продолжали концентрироваться у наших границ, Тимошенко и Жуков пришли к выводу, что они готовятся к нападению на СССР, и решили дополнить «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» мыслью об упреждающем ударе, что и сделал к 15 мая заместитель начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майор Василевский. Под текстом этого написанного от руки плана, подправленном генерал-лейтенантом Н. Ватутиным, нет подписи ни наркома обороны Тимошенко, ни начальника генштаба Жукова, ни Сталина Этот документ; названный Суворовым планом «Гроза», используется как доказательство того, что Сталин решил напасть на Германию в июле 1941 г. 4.01.1992 г. «Комсомольская правда» опубликовала отрывок из него под названием «Готовил ли Сталин нападение на Германию?», в примечаниях к нему В. Данилов заявил: Сталин мог «первым нанести удар и тем самым взять на душу грех развязывания кровавой бойни», «подготовка к упреждающему удару подтверждается другими документами», которые он выявил в архивах. Позднее он писал: «Из документов о сущности военно-стратегического планирования и непосредственной подготовке нанесения упреждающего удара по Германии пока что рассекречен лишь один» (Нво.22.06.2001). Есть ли другие? Были бы они — «демократы» с помпой обнародовали бы их. Вывод о задумке Сталина нанести превентивный удар основывался на отмеченном выше наброске. Поразительно, что на таком очень шатком основании СССР объявляют зачинщиком войны. В таком случае как надо оценить правительство США, военное ведомство которое разработало ряд планов внезапного атомного нападения на все значительные промышленные советские города, и это при том условии, что наши войска не угрожали вторжением на американскую территорию?

В книге А. Безыменского «Гитлер и Сталин перед схваткой" (2000) убедительно опровергнута лживая версия Суворова. Израильский историк Г. Городецкий в книге «Роковой самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз» (1999) основательно доказал, что идею упреждающего удара Сталин отверг. В отзыве об этом труде В. Невежин пишет, что «книги Суворова нашли… горячий прием у многочисленных читателей. Ведь в них — и особенно в «Ледоколе» — сквозит захватывающая дух идея: у будущего генералиссимуса имелся этот сценарий, и последний предусматривал нанесение удара по Германии в 1941 году!» (Нг. 18.11.1999). Заявив, что «Суворов и его «единоверцы» стремятся выдать за непреложную истину версию, не проверенную с помощью подлинных архивных материалов», Невежин приравнял манеру его доказательств к «псевдопублицистическому подходу». Отметив, что Городецкий излагает «прямо противоположную версию генезиса войны и при этом… опирается на документальную базу», он в то же время посчитал, что и его точка зрения — идею упреждающего удара Сталин отвергнул — «не выглядит более убедительной, чем суворовская», «отнюдь не является бесспорной и потому единственной». Группа исследователей (П. Бобылев, В. Данилов, М. Мельтюхов) провела скрупулезный анализ и доныне обсуждаемых историками «Соображений…» и сделала вывод: этот документ был действующим. И данный вывод «имеет право на жизнь, пока он не будет опровергнут — более основательно, чем это делает ученый из Израиля». Невежин считает, что Городецкий не до конца осознал значимость такого важнейшего события, как выступление Сталина на приеме выпускников военных академий РККА 5.05.1941 г. в Кремле, которое стало основой «развернувшейся в стране широкой идеологической работы по подготовке Красной Армии и народа к всесокрушающей наступательной войне», эта работа «обеспечивалась всей мощью пропагандистской машины ВКП(б) и советского государства» (Нг. 18.11.1999). Невежин не может вырваться из плена идеи своей книги «Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев 1939–1941» (1997). Недаром Копейкин хвалил ее за то» что ее автор «принадлежит к редким сторонникам концепции В. Суворова о подготовке Сталиным наступательной войны» (Рм.1998. № 4214). На самом деле не было тогда «широкой идеологической работы» по подготовке народа к такой войне, В конце мая 1941 г, мне довелось слушать московского лектора, он говорил и о наших отношениях с Германией, но в его выступлении не содержалось ничего такого, что было бы частицей подобной идеологической подготовки.

Резун и его компания подкрепляют мысль об агрессивности СССР аргументами, которым могут поверить лишь демагоги из «Союза правых сил»: подумать только, наши люди пели оптимистические песни, заявляли о своей готовности разгромить врага. В. Козлов подтверждал концепцию книг Резуна «Ледокол» и «День «М» тем, что многие рассуждения в них ему «показались достаточно аргументированными, помогающими понять суть происходящего», ведь «жителям СССР внушалось, что война будет преимущественно наступательной» (Мг.1997.№ 7. С. 154–155)."

Во втором томе учебного пособия «Русская литература XX века» (2002) под редакцией профессора Л. Кременцова приведены слова из знаменитой «Священной войны»: Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой. С фашистской силой темною, С проклятою ордой! Но чьи слова — не сказано. Почему? Дело в том, что либеральные мародеры, в их числе и А. Мальгин, распространяли в печати и по радио слухи, что написал эту песню не В. Лебедев-Кумач, он-де украл ее у истинного автора. Этой клевете поверил, видно, Кременцов, и потому он не назвал фамилию создателя песни. Лебедев-Кумач создал «Священную войну» в ночь с 22 на 23 июня 1941 г. 12.07.2002 г. в «ЛР» появилась статья смоленского литератора В. Мусатова, для которого истиной стали опусы Резуна, а тот в книге «День М» отнес написание «Священной войны» на февраль 1941 г. Мусатов повторил его вранье: «Сталин планировал крупную войну по оккупации всей Европы», «Гитлер опередил Сталина всего на две-три недели». Исходя из этой предпосылки, он заключил: «Предвидя же крупную агрессивную войну, Сталин, скорее всего, распорядился написать соответствующую песню и запустить ее в оборот с началом военных действий. Музыка к стихам Лебедева-Кумача, вероятно, тоже была написана до нападения Германии, потому что написать песню за тот краткий период времени, имевшийся в распоряжении композитора В. Александрова между появлением стихов в печати и их озвучиванием, было малореально». Поражает примитивность аргументов: «скорее всего», «вероятно» — и никаких фактов. А зачем Сталину понадобилась эта песня? Он-де готовился «к агрессивным действиям» а «если мы нападем, чтобы люди не шептались по углам, мы войну объявим народной, объявим священной, придумав сказку о коварных фашистах, собравшихся нас в полон забрать, а затем пойдем сколачивать им крепкий гроб». Обосновать эти мысли Мусатов решил самим содержанием «Священной войны». Он комментирует процитированные слова «поля ее просторные не смеет враг топтать»: «Как он мог говорить о топтании неприятелем наших полей, если вся советская пропаганда тогда однозначно утверждала — противник дальше границ не пойдет. Здесь Лебедев-Кумач должен был немедленно отправиться на нары за антисоветскую агитацию, подрыв престижа Красной Армии». Запутавшийся фальсификатор не заметил, как устроил себе ловушку. Если за такое утверждение, высказанное 23.06, надо было арестовать автора, то, по логике Мусатова, еще хуже было бы для него, если он в мирной обстановке, предполагая, что Красная Армия внезапно обрушится на Германию, стал бы говорить о вторжении чужих войск на нашу территорию. А пропаганда 22.06 заключалась в выступлении Молотова, наполненном тревогой за судьбу Родины. Советские люди тогда знали, что немцы, перейдя государственную границу, ведут наступление на нашей территории. И ни советское радио, ни пресса не уверяла, что враг «дальше границ не пойдет». Мусатов посчитал: «С момента нападения Германии и до последних чисел июня ни о какой священно-народно-отчественной войне не могло быть и речи». Тогда Лебедев-Кумач «не мог знать и по большей части даже предполагать, что предстоит «смертный бой» и «народная война»: «об этом в СССР не было известно никому, а предполагать могли лишь высшие руководители» страны, обладавшие «всей информацией». А поэт к ней доступа не имел, мог читать лишь «сводки Совинформбюро». Мусатов обратился к этим сводкам за 24 и 25 июня, не имевшие отношения к созданию песни. Она уже была написана, призывно пронеслась по стране. Наши люди понимали, что будет «смертный бой», зная, как быстро германская армия разгромила ряд государств, Совсем недавно закончилась «незнаменитая» война с Финляндией, на ней воевал и мой отец. Уходя 24 июня снова на войну, он предчувствовал, что она будет очень тяжкой, и даже сказал, что не суждено ему, видно, вернуться с нее домой. Неожиданно он молвил перед разлукой: «В плен я не сдамся!» Мы, юноши и девушки, 28.06 ехали рыть противотанковый ров на берегу Волги. Война стала народной. Талантливый поэт Лебедев-Кумач чувствовал всенародный настрой и трагизм пришедшей войны, когда писал свою песню.

Советское командование составляло планы по отражению агрессии, предусматривало в них мощное контрнаступление, намереваясь бить врага на его территории. Чтобы подготовиться отразить нападение, оно с середины мая перебрасывало ближе к границе свыше двадцати дивизий» но политическое руководство СССР не принимало решения напасть на Германию. Сталина можно упрекнуть в другом — в том, что не все возможное было сделано для отпора немецкой агрессии, что он, стремясь не дать Гитлеру повода напасть на нас, запоздал привести в полную боевую готовность советские войска пограничной зоны, что привело к тяжелым для СССР последствиям.

Кожинов в статье «Миф о 1941-м годе. (Лики и маски)» (Зв.23.01,2001) указал, что «в тексте «Соображений…» нет ни слова, которое можно понять как выражение установки на превентивную войну», речь в них идет «об ответном наступлении наших войск». Он считал нелепыми рассуждения о том, что СССР «в мае 1941 года не только готовился напасть на Германию, но и намерен был совершить это в самое ближайшее время». В самом деле, как можно расценить такие пункты в «Соображениях…»: «начать строительство укрепрайонов на тыловом рубеже Осташков, Почем и предусмотреть строительство новых укрепрайонов в 1942 г. на границе с Венгрией, а также продолжать строительство по линии старой госграницы» (этот пункт был написан рукой заместителя начальника Генштаба Ватутиным); «потребовать от НКПС…строительства железных дорог по плану 41 года» (Нини.1993.№ 3, С.37)? Но следует признать, что этот документ не исключал нанесения упреждающего удара в том случае, если станет видно, что Германия приняла решение напасть на СССР. В нем предлагалось «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск». Как же можно объяснить «неувязки»? Видимо, у авторов «Соображений…» тлела надежда, что можно будет избежать войны в ближайшее время. Надо считаться и с тем, что документ был составлен в 1940 г., скорректирован в марте 1941 г. и представлял собой план мероприятий по укреплению нашей обороноспособности на 1941–1942 гг. В мае его дополнили пунктами, которые подразумевали подготовку к выполнению новой задачи. Переброшенным к границе дивизиям предстояло, если это понадобится, участвовать в нанесении упреждающего удара, который не позволил бы немецким войскам беспрепятственно развернуться для нападения на нашу страну. Для этого и определялось, куда они нацелены: «Вероятнее всего главные силы немецкой армии… будут развернуты… для нанесения удара в направлении — Ковель, Ровно, Киев…» Если же они опередят советский удар («в случае нападения на СССР»), то следует «прикрыть сосредоточение и развертывание наших войск и подготовку их к переходу в наступление». В работе «Канун Великой Отечественной войны: дискуссия продолжается» (1999) и книге «Упущенный шанс Сталина Советский Союз и борьба за Европу: 1939–1941» (2000) Мельтюхов расценил эти намечаемые операции, которые были «не связаны напрямую с возможными наступательными действиями противника», как подготовку «именно первого удара». Но слова «не связаны напрямую» оставляют простор для иного мнения.

Мельтюхов в этих работах изложил результаты изучения найденных им в фондах Российского государственного военного архива материалов командно-штабной игры, проводившейся в сентябре 1940 г. в штабе 6-й армии Киевского военного округа Он считает, что в 1941 г. Красная Армия готовилась к наступлению, а не к обороне: в то время войска 6-й армии дислоцировались в районе Львова, и одной из их задач было упредить противника и нанести первыми удар на Запад, за реку Вислу. Он решил, что в этом отразился общий наступательный замысел советского командования, изложенный в докладах Тимошенко и Жукова лично Сталину. Используя ряд документов, он раскрыл процесс развертывания наших войск у западных границ в последний предвоенный месяц в соответствии с планом от 15.05.1941 г. Мельтюхов посчитал, что подготовка к наступлению Красной Армии на Запад завершилась бы 15.07.1941. Вместе с тем он отверг мысль о том, что Германия начала превентивную войну против СССР, такая «возможна только в том случае, если предпринимающаяся такие действия сторона знала о намерении противника. Однако поскольку нет никаких серьезных доказательств того, что в Берлине действительно знали о советских наступательных намерениях, то весь спор о превентивной войне вообще не имеет ничего общего с исторической наукой». Но не так уж важно, знала ли гитлеровская камарилья о мнимой подготовке советского нападения на Германию. Суть дела в более существенном — СССР не готовился, не планировал тогда напасть на нее.

Многое проясняет рассказ Жукова доктору исторических наук Анфилову о том, как он и Тимошенко пришли к Сталину с этими «Соображениями…»: «Услышав об упреждающем ударе по немецким войскам, он буквально вышел из себя. «Вы что, с ума сошли? Немцев хотите спровоцировать?» — прошипел он. Мы сослались на складывающуюся у границ обстановку, на его выступление 5 мая перед выпускниками. «Так я сказал это, — услышали мы в ответ, — чтобы воодушевить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят радио и газеты всего мира». Предложенный план Сталин утверждать не стал, тем более и подписи наши на нем отсутствовали. Однако выдвижение войск из глубины страны и создание второго стратегического эшелона, в целях противодействия готовящемуся вторжению врага и нанесения ответного удара, он разрешил продолжать, — строго предупредив, чтобы мы не дали повода для провокаций» (Hr.23.01 200Q). Доктор военных наук А. Цветков отметил: «12–14 июня 1941 г. западные приграничные военные округа получили приказ выдвинуть ближе к границе все дивизии, расположенные в глубине. 19 июня, за три дня до войны, военным советам приграничных военных округов были даны указания выделить из своего состава полевые управления Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов и вывести их на полевые командные 1гункты соответственно в Паневежис, Обуз-Лесна и Тернополь. „Непосредственно соединениям первого эшелона было приказано содержать в снаряженном виде весь запас боеприпасов НЗ и привести Уры в состояние повышенной боевой готовности» (Об.2001.№ 5–6. С.12). Это делалось не без ведома Сталина и опровергает мысль Левандовского и Щетинова в учебнике «Россия в XX веке»: «Политическое руководство упорно игнорировало информацию о подготовке германской агрессии» (268). Еще больше дезинформируют читателей В. Дмитренко, В. Есаков, В. Шестаков в пособии для общеобразовательных учебных заведений «История отечества. XX век» (1995): «Несмотря на явные признаки подготовки фашистской агрессии против СССР, Сталин запретил военному командованию выполнять необходимые военно-мобилизационные мероприятия, осуществлять перегруппировку в приграничных округах и приводить их в боевую готовность» (303).

В книге «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира» (1992) В. Карпов сожалел о том, что «самый гениальный план самой крупной задуманной Жуковым операции… не был осуществлен! А если бы наша армия его осуществила, история могла пойти совсем не так, как она сложилась в сороковые годы, не говоря уже о ходе войны, ее продолжительности и потерях, понесенных нашей страной, — все это происходило бы с несомненным перевесом в нашу пользу с первых и до последних дней этой самой грандиозной войны в истории человечества». Автору «представляется: все, что произошло в первые дни на нашей земле после удара гитлеровцев, точно так же, по такому же сценарию, развернулось бы на немецкой территории…Но Сталин не принял предложения Жукова…Своим волевым и, как оказалось, некомпетентным решением Сталин предопределил неудачи наших войск в начальный период войны» (87). Гареев считал, что «война шла бы для нас совсем по-другому», если бы Красная Армия в 1941 г. напала первой. Действительно, тогда бы план вермахта был нарушен, она не понесла бы тех огромных потерь в людях и технике, какие имели место в самом начале войны. Но потом она, недостаточно подготовленная к войне с таким сильным противником, как Германия, серьезных успехов не добилась бы. Впоследствии Жуков похвалил Сталина за то, что он не согласился с идеей упреждающего удара: «иначе мы, учитывая состояние войск и разницу в подготовке их с немецкой армией, получили бы тогда нечто подобное Харьковской операции». Но намного важнее были бы далеко идущие негативные политические последствия такого удара.

Юровицкий, затмив самого Геббельса, обнаружил то, о чем никто не догадывался: оказывается, Сталин сам подготовил «быстрое контролируемое поражение», «Жуков создает план быстрого военного поражения. Для этого он предлагает сосредоточить почти всю армию на границе». Но где находится этот мифический план? В секретных сейфах «Литгазеты», не раз обливавшей грязью нашу армию? Но Жуков, вопреки Юровицкому, не предлагал «сосредоточить почти всю армию на границе». Он осторожно отнесся к упрекам в том, что советские войска не были подведены ближе к границе перед германским нападением, и писал в «Воспоминаниях…»: «В последние годы принято обвинять Ставку в том, что она не дала указаний о подтягивании основных сил наших войск из глубины страны для встречи и отражения врага. Не берусь утверждать, что могло получиться, если бы это было сделано: лучше или хуже. Вполне возможно, что наши войска, будучи недостаточно обеспеченными противотанковыми и противовоздушными средствами обороны, обладая меньшей подвижностью, не выдержали бы рассекающих ударов бронетанковых сил врага и могли оказаться в таком же тяжелом положении, в каком оказались некоторые армии приграничных округов. И еще неизвестно, как тогда сложилась бы обстановка под Москвой, Ленинградом и на юге страны. К этому следует добавить, что гитлеровское командование серьезно рассчитывало на то, что мы подтянем ближе к государственной границе главные силы фронтов, где противник предполагал их окружить и уничтожить. Это было главной целью плана «Барбаросса» в начале войны» (Т.2. С.24) 26.06.1941 г. Геббельс занес в дневник «Русские сражаются мужественно и не отводят своих войск. Это отвечает нашим планам по их разгрому у границ. Мы все опасались, что русские заранее отведут свои войска в глубь страны и ускользнут от битвы на уничтожение. Но они пока не отходят» (Вж.1997.Ы94. С.38). Жуков заметил, прочитав интервью А. Василевского от 6.12.1965 г.: «Думаю, что Советский Союз был бы скорее разбит, если бы мы все свои силы накануне войны развернули на границе, а немецкие войска имели в виду именно по своим планам в начале войны уничтожить их в районе госграницы. Хорошо, что этого не случилось, а если бы главные силы были разбиты в районе государственной границы, тогда бы гитлеровские войска получили возможность успешнее вести войну, а Москва и Ленинград были бы заняты в 1941 году» (Воспоминания и размышления. 10-е изд. 1990. Т.2 С.25). Б ряде случаев советское командование, неверно оценив обстановку, не сумело вывести наши войска на новые рубежи и избежать окружения. Вместе с тем, отметил Жуков, неожиданная для. врага сила сопротивления советских войск не позволила ему добьешься основной цели плана «Барбаросса» — «окружить и уничтожить в скоротечной кампании главные силы Красной Армии западнее Днепра, не дав им отойти в глубь страны» (Т.2. С140). Гальдер вынужден был признать, что это «вызвало известный упадок духа» у германской военной верхушки, особенно ярко выразившийся «б совершенно подавленном настроении главкома» (Т.З. СЛб5).

По словам Г, Куманева, А. Микоян рассказал: «Когда незадолго до войны в Москву из Берлина на несколько дней, приехал наш посол Деканозов, германский посол ф. Шуленбург пригласил его на обед в посольство. На обеде, кроме них, присутствовал лично преданный Шуленбургу советник посольства Хильгер и переводчик МИД Павлов. Во время обеда, обращаясь к Деканозову, Шуленбург сказал: «Господин посол, может, этого еще не было в истории дипломатии» поскольку я собираюсь вам сообщить государственную тайну номер 1: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение 22 июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему это я делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией… Обед на этом был свернут, Деканозов поспешил к Молотову. В тот же день Сталин собрал членов Политбюро и, рассказав нам о сообщении Шуленбурга. заявил: «Будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов» (Пр.22.06.1989). Если так быао на самом деле, то почему Сталин не поверил немецкому послу? Видимо, он мог подумать, что Шуленбург сообщил о предстоящем нападении Германии — не по своей инициативе — для провоцирования советского руководства на необдуманные шаги, для того, чтобы запутать ею: если по каким-то каналам ему стала известна точная дата германского нападения на СССР, то подтверждение ее Шуленбургом может поколебать веру в ее истинность. Возможно, его начальство поставило своей целью заставить наше командование подтянуть к границе больше войск, чтобы это облегчило вермахту успешно выполнить план «Барбаросса». Впоследствии Жуков признавал: «Нарком обороны, Генеральный штаб и я в том числе считали необходимым в условиях надвигающейся войны подтянуть материально-технические средства ближе к войскам. Казалась бы, это правильное решение, но ход военных событий первых недель войны показал, что мы допустили в этом вопросе ошибку. Врагу удалось прорвать фронт нашей обороны и в короткий срок захватить материально-технические запасы округов, что резко осложнило снабжение войск и мероприятия по формированию резервов» (275).

СССР опоздал развернуть свои войска, в результате чего понес огромные потери, а его обвиняют в том, что он своей подготовкой к войне против Германии спровоцировал ее нападение. Эта ложь столь эффективно пропагандируется, что ей поверили многие наши люди. Поддался ей и Б. Лебедев, считающий, что «не в чем оправдывать И. В. Сталина и наше высшее руководство, даже если ими в 41-м году планировалось напасть на фашистскую Германию» (СР.20.01.2000), Выходит, наши заклятые «друзья» правы в оценке СССР как агрессора и инициатора войны, а это не безобидное обвинение. Лебедев так доказывал свою мысль: «Американцы той поры, выходит, тоже агрессоры, раз вступили в войну с фашистской Германией». Эта аргументация хромает Гитлер по своей инициативе объявил войну США. Американцы готовились к войне с Японией, но не хотели прослыть ее зачинщиком. Военный министр Стимсон записал в своем дневнике: «Как бы нам сманеврировать, чтобы Япония сделала первый выстрел, и в то же время не допустить больших опасностей для нас самих». Напомнив, что еще до нападения на СССР Германия оккупировала рад стран Европы «и в глазах всего мира однозначно была признана агрессором», И. Прелин заключил: «Если бы в этих условиях СССР решил напасть на Германию на стороне Англии, этот шаг был бы встречен с энтузиазмом и ни в коем случае не был бы расценен как акт агрессии!» (СР. 17.02.2000). В. Гаврилов тоже полагал, что Сталин имел «моральное право спланировать и первым начать войну против фашистской Германии»: «Такая война, наступательная по способу ведения, была бы оборонительной с политической точки зрения. Она была бы оправдана не только с точки зрения военной стратегии и национальных интересов СССР, но и в общем контексте надежд и чаяний народов, оказавшихся вовлеченными во вторую мировую войну. Разве Великобритания и США нас бы за это осудили? Нет, конечно, они бы только приветствовали такое развитие событий, поскольку к этому сами подталкивали всячески Сталина Англичане, вне всякого сомнения, приветствовали бы удар СССР по Германии, потому что он гарантировал бы их от угрозы вторжения на Британские острова» (Вж. 2ООО.№ 3. С.27).

В этих рассуждениях игнорируется исключительная сложность политической обстановки того времени и возможность серьезной опасности иного поворота событий. Дело было даже не столько в неготовности нашей страны к большой войне, сколько в позиции Англии и США, Сам Гаврилов указал: «Сталину была доложена стенограмма заседания американского правительства, из которой следовало: если войну «спровоцирует» Советский Союз, то США будет сохранять нейтралитет. Разведка неоднократно докладывала Сталину о стремлении правящих кругов Лондона сблизиться с Германией и одновременно столкнуть ее с СССР, чтобы отвести угрозу от Британской империи» (27–29). Молотов говорил Стаднюку. «Если бы мы в это время сами развязали войну против Германии, тогда Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира…» Это предположение имело под содой реальную почву. Подталкивая Германию к походу на Восток, английский премьер Чемберлен перед отлетом после Мюнхенского соглашения заявил Гитлеру: «Для нападения на СССР у вас достаточно самолетов, тем более что уже нет опасности базирования советских самолетов на чехословацких аэродромах». Гальдер написал 21.05.1939 г.: «Мы ищем контактов с Англией на базе разделения сфер влияния в мире» (T.I. C412). Англия и Франция объявили войну Германии, напавшей на Польшу, но вели «странную» войну. Германское командование объявило, что с сентября 1939 г. по май 1940 г. немецкая армия потеряла на Западном фронте 196 человек убитыми, 356 человек ранеными, 144 человека пропавшими без вести, 11 самолетов. Такое развитие событий подтвердило правильность оценки нашим правительством позиции Англии и Франции, которые, не желая воевать с Германией, хотели столкнуть ее с СССР. Во время советско-финской войны они планировали нападение на нашу страну, решили сформировать экспедиционный корпус в составе 150 000 человек для отправки в Финляндию, подвергнуть бомбардировкам советские нефтепромыслы в Баку, Майкопе, Грозном.

Нарком государственной безопасности СССР Меркулов сообщил 1103.1941 г. в ЦК ВКП(б) и СНК о данных, полученных из английского посольства в Москве, относительно подготовки фашистской Германии к нападению на СССР. Английский посол Крипе, собрав английских и американских корреспондентов и предупредив их, что его информация «носит конфиденциальный характер и не подлежит использованию для печати», заявил: «Многие надежные дипломатические источники из Берлина сообщают, что Германия планирует нападение на Советский Союз в этом году, вероятно, летом…если Гитлер убедится, что он не сумеет победить Англию до того, как Америка сможет оказать ей помощь, он попытается заключить мир с Англией на следующих условиях: восстановление Франции, Бельгии и Голландии и захват СССР. Эти условия мира имеют хорошие шансы на то, чтобы они были приняты Англией, потому что как в Англии, так и в Америке имеются влиятельные группы, которые хотят видеть СССР уничтоженным, и, если положение Англии ухудшится, они сумеют принудить правительство принять гитлеровские условия мира. В этом случае Гитлер очень быстро совершит нападение на СССР» (Вв. 2002.№ 3. С.56). Гитлер надеялся сделать Англию своей союзницей. В 20-е гг. он считал, что «двумя единственно возможными союзниками Германии являются Англия и Италия». Его заместитель по нацистской партии Гесс, прилетев 10.05.1941 г. в Англию, предложил английскому правительству мир и совместную борьбу против СССР. На этих переговорах искали повод обвинить его в агрессивных действиях, чтобы Англии можно было бы выйти из войны. Управление стратегических служб США в августе 1943 г. представило на Квебекской конференции Рузвельта и Черчилля и такой вариант действий: «Попытаться повернуть против России всю мощь побежденной Германии, пока управляемой нацистами или генералами». В 1944 г. Черчилль посчитал, что «Советская Россия стала смертельной угрозой» и потому надо «немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения» (Т.З. С.574). Если бы мы первыми нанесли военный удар по вермахту, то это стало бы политическим подарком для Германии и Англии. Василевский мудро заметил, что «преждевременная боевая готовность Вооруженных Сил могла принести не меньше вреда, чем. запоздание с ней. От враждебной политики соседнего государства до войны дистанция огромного размера»(93). Это, в частности, позволило бы гитлеровской пропаганде и нынешним ее продолжателям с большей эффективностью обвинять СССР в агрессивных намерениях.

Советское руководство не хотело и боялось войны с Германией, а Коликов в «Огоньке» (200О.№ 23) приписал ему план завоевать весь мир. Опору для заведомой лжи он нашел в книгах «гениального историка» (не предателя!) Резуна, не раз разоблаченного сочинителя фальшивок Коликов заявил, что «Гроза» — это план войны не только против Германии, но и против «всего мира»: «Если бы Гитлер не упредил Сталина в 1941 году, план «Гроза» реализовался бы полностью и до Берлина мы дошли бы на восьмой день войны, к Ла-Маншу вышли бы на двадцатый, а к Гибралтару — на сороковой. 16 августа война в Европе была бы закончена». Потом была бы разгромлена «подлая Британия», а «первая бомба могла бы упасть на Нью-Йорк уже в 1944 году». Вот такой бред публикует «Огонёк», отрабатывая деньги, получаемые от своих хозяев. Коликов вещал: «Разумеется, коммунизм был бы построен не на всем земном шаре, а лишь на шестой ее части — за счет ограбления остальных пяти шестых, только что присоединенных». Обвинять СССР, помогавший многим народам, в стремлении грабить другие страны… Право же, «Огонёк», заболевший пещерным антикоммунизмом, переплюнул самого Геббельса. Журнал попросил своих единомышленников ответить на вопрос чего бы добился Сталин, если бы он сумел привести план «Гроза» в действие в 1941 г.? Заядлый либерал К. Боровой, не сомневающийся в существовании замысла Сталина захватить весь мир, посчитал, что «возникла бы трансконтинентальная империя, если бы Сталин напал первым». Профессор И. Андреев утверждал: «Европу бы Сталин, конечно, взял. А вот Америку — сказать трудно». По мнению «Огонька», Сталин был хуже и опаснее Гитлера, который, напав на СССР, совершил благо, не позволил ему покорить Европу, а, может быть, и весь мир. Конечно, редколлегия «Огонька» знала, что она пустила по белому свету заведомую фальшивку, но ведь ее хозяевам важно испачкать историю Советского Союза, внушить читателям, что он был исчадием зла, источником агрессии, представлял угрозу всему цивилизованному миру.




Глава 4. О поражениях в 1941 году


Сталин после Парада Победы сказал: «У нашего правительства было немало ошибок, были у нас минуты отчаянного положения в 1941–1942 годах». В 1941 г. советская армия потерпела жестокие поражения, потери ее были огромны. «Из имевшихся на 22 июня 1941 г. 22,6 тысяч танков к концу года осталось 2,1 тыс., из 20 тыс. боевых самолетов — 5,4 тыс., из 112,8 тыс. орудий и минометов — около 12,8 тыс., из 7,74 млн. винтовок и карабинов — 2,24 млн.» (Гриф секретности снят 1993. С.351). Германские войска захватили важные экономические районы, огромные материальные ценности. В СССР резко снизилось производство чугуна, стали, проката, электроэнергии. К ноябрю 1941 г. было потеряно 303 предприятия боеприпасов. В конце его и начале 1942 г. ощущалась острая нехватка вооружения. Недоставало даже стрелкового оружия. Это многие утрируют, уверяя, что так было во все годы войны. По словам Н. Ажгихиной, будущий писатель Ф. Абрамов, «лежал под обстрелом в Синявинских болотах с одной винтовкой на десятерых» (Нг.17.03.2000). Если оценить реально обстановку, то надо иметь в виду, что в 1941 г. было произведено 1 570 000 штук стрелкового оружия, в 1942 г. — 5 910 000, а в 1943 -5920000. 5 млн. автоматов, винтовок и карабинов удовлетворяли потребности нашей армии в стрелковом оружии. В печати часто преувеличивают наши потери и размеры поражений. По Ю. Афанасьеву, в первые дни войны «немцы уничтожили и пленили более 3 млн. советских солдат и офицеров», на самом деле мы столько потеряла за весь 1941 г. В. Пьецух писал, что "в Великую Отечественную войну немцы разгромили Красную Армию в две недели" (Лг.27.01Л 993). Какая же армия вошла в Будапешт, Вену, Берлин?

Солженицын бичевал в «Архипелаге ГУЛАГ» «слепоту я безумие» «дипломатического и военного окружения Сталина, в 1940–41 годах»: «Кто ж, как не они, ввергли Россию в позорные невиданные поражения, не сравнимые с поражениями царской России в 1904 или 1915 году?». Чтобы понять главный изъян в этом обличении, достаточно вспомнить, как закончились войны с Японией в 1905 г. и Германией в 1917 г. Предвоенная советская внешняя политика заслуживает высокой оценки. Симонов в книге «Разные дни войны» спрашивал: «… почему тогда, в первую мировую, на второй год боев, к концу пятнадцатого года, немцы заняли всего-навсего лишь территорию царства Польского и часть Прибалтики, а в эту войну на второй год дошли до Волги?» По его признанию, он сначала не учитывал того, что «Вторая мировая война столкнула Советский Союз с неизмеримо более сильным противником, чем тот, с которым воевала царская Россия». Он «забывал и о громадной разнице в соотношении сил, и о грозно выросшей быстроте реализации временных преимуществ, которые дала нападающему техника времен этой войны, по сравнению с техникой времен той». Он «забывал, что на протяжении всей первой мировой войны против русских армий на Восточном фронте… действовало максимум около трети всех сил и средств германской армии, а ее главные силы оставались на западе» (Т.9. С.224). В 1941 г. у немцев на Западе было около одной трети военных сил, а вскоре там осталось еще меньше.

Лебедев спрашивал: «Почему мой двадцатилетний отец бежал — не отступал планово, организованно, — а бежал в числе других солдат от Брест-Литовска до Москвы?» Стоит защитить его отца. Если бы он только бежал, а не сражался с немцами, то за 5 месяцев, которые понадобились им, чтобы подойти к Москве, оказался бы за Уралом. Это объяснение не отменяет вопроса: были ли неотвратимы в начале войны наши столь большие поражения? Как отмечалось, они были во многом связаны с ошибкой нашего руководства в определении намерений нацистского правительства, германская агрессия для нашей армии и народа оказалась внезапной. Р. Медведев писал, что наша кадровая «армия была разбита и окружена в первые дни и недели войны из-за преступных просчетов Сталина, не сумевшего подготовить ни армию, ни страну к войне, из-за нелепых и глупых распоряжений Сталина в первый же день войны, из-за его ухода со своего поста в первую неделю войны» (Пр.18.12.1989). Хрущев и Микоян говорили о деморализации Сталина в первые дни войны. Мерцалов заявил, что в первые дни войны и в октябре 1941 г. Сталин находился в состоянии шока М. Захарчук писал о «двухнедельной прострации вождя, когда он по существу выронил из рук власть» (Пр. 10.05.1997). Вероломное нападение Германии не могло не повлиять на душевное состояние Сталина, личный охранник вождя А. Рыбин заметил, что «он как-то враз почернел, осунулся, стали особенно выделяться оспины» (СР.4.06.1994). Но Сталин, обладая огромной силой воли, сразу взял себя в руки, 22 июня он принял ряд руководителей, провел заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором был рассмотрен вопрос о военном положении страны. В последующие дни и ночи, он, как и всю войну, напряженно работал, с 22 по 28-е июня 117 раз встречался с 42 военными, партийными, государственными и хозяйственными руководителями. Это зафиксировано в тетради, в которой вели записи дежурные в его приемной, их можно прочитать в журнале «Известия ЦК КПСС» (199О.№ 6. С. 216–220). Сталин отдавал, случалось, неразумные приказы, разделил с рядом генералов вину за разгром киевской группировки, но он не уходил со своего поста, не уезжал, поддавшись панике, в Куйбышев, как писал Солженицын в романе «В круге первом», 7 ноября 1941 г. был в Москве на параде на Красной площади. Он внес огромный вклад в нашу победу, «неправильно объяснять неудачное начало войны исключительно ошибками Сталина» (А. Василевский). По словам Жукова, он «добивался почти невозможного в организации обороны Москвы».

О серьезных недостатках в работе партии и советских органов говорил Жуков на Пленуме ЦК КПСС 19.05.1956 г.: «На протяжении нескольких лет перед Отечественной войной советскому народу внушалось, что наша страна находится в постоянной готовности дать сокрушительный отпор любому агрессору. На все лады восхвалялась наша военная мощь, прививались народу опасные настроения легкости победы в будущей войне, торжественно заявлялось о том, что мы всегда готовы на удар врага ответить тройным ударом, что, несомненно, притупляло бдительность советского народа и не мобилизовало его на активную подготовку страны к обороне. Действительное же состояние подготовки нашей страны к обороне в то время было далеким от этих хвастливых заявлений, что и явилось одной из решающих причин тех крупных военных поражений и огромных жертв, которые понесла наша Родина в начальный период войны…" (Нг.26.05.2000). Выясняя причины наших поражений, следует учитывать, что восточный поход вермахта опирался на военно-экономический потенциал почти всей Западной Европы. Хозяйственные возможности Германии и оккупированных ею стран существенно превосходили экономический потенциал СССР: в 1940 г. она вместе с ними произвела 43 млн. тонн стали, а СССР — 18,3 млн. Он значительно отставал в производстве автомобилей, радиоаппаратуры, электротехнического оборудования, оптики. Во Франции немцы захватили 4930 танков, 3000 самолетов. Для вооружения немецкой армии использовались австрийское оружие, танки и другая техника чехословацкой армии, французские танки, гаубицы и мортиры.

СССР порицают за то, что он поставил Германии в 1939–1941 тт. 1 700 000 тонн зерна, много стратегического сырья. Но и она продала нам «образцы пикирующих бомбардировщиков, новую артиллерию, приборы управления огнем, современный крейсер» (В. Бережков). Мы получили возможность увидеть, с чем нам придется столкнуться в войне. Статья С. Каменева «Игры в конспирацию» (ЛР.8.08.1997) удивила не только тем, что в ней один из начальников постоял в Париже у стен Бастилии (восставшие французы давно разрушили и срыли ее, не оставив стен). В ней Сталин, посылая авиаконструктора А. Яковлева в Германию для закупки самолетов последних конструкций, дал ему «свой зашифрованный адрес «Москва, Иванову». Немцы узнали, кто скрывался под этой фамилией. «Яковлев, ознакомившись с представленной продукцией, отправил депешу «Иванову». Вскоре пришел ответ. «Одобряю». Было куплено два бомбардировщика «Юнкере-88», два бомбардировщика «Дорнье-215», один истребитель «Хенкель-100» и пять стервятников «Мессершмитт-109». Каменев сделал вывод: «С таким вооружением в воздухе наша страна подходила к войне. Так что всякие игры в конспирацию завершались полным провалом». О каком провале идет речь? Ведь были куплены самолеты новейших конструкций, чтобы выявить их возможности, изучить достижения германской авиапромышленности и использовать их в своей работе.

Признав, что пакт о ненападении с Германией позволял нам «использовать отсрочку для того, чтобы укрепить свою оборону», Орлов решил, что «эта возможность… не была использована». Так ли это? Адмирал Кузнецов рассуждал: что было бы, если бы «нам пришлось вступить в войну с Германией не в 1941 году, а в 1939-м? Мы, конечно, тогда были бы менее подготовленными, ибо за два года удалось сделать очень многое» (СР.29.07.1988). В конце 30-х гг. территориальную систему службы в СССР, не отвечавшую требованиям подготовки армии к современной войне, стали переводить на кадровую. Жуков говорил: «В нашей неподготовленности к войне с немцами, в числе других причин» сыграла роль и территориальная система подготовки войск, с которой мы практически распрощались только в тридцать девятом году. Наши территориальные дивизии были подготовлены из рук вон плохо», они «не шли ни в какое сравнение с кадровыми» (Маршал Жуков. Каким мы его помним. С.74). При этой системе бойцы «не знали, как бороться с авиацией, не знали танков, поэтому танкобоязнь…охватила нашу армию». В 1940 г. началась реорганизация и перевооружение нашей армии с учетом западного опыта ведения войны и уроков советско-финской кампании. Жуков писал: «На протяжении многих лет в экономическом и социальном отношении делалось все или почти все, что возможно. А в период с 1939 по 1941 год народом и партией были приложены особые усилия для укрепления обороны, потребовавшей всех сил и средств». Тогда была заложена основа нашей обороноспособности: «Развитая индустрия, колхозный строй, всеобщая грамотность, единство наций, высочайший патриотизм народа, руководство партии, готовой слить воедино фронт и тыл… Но история отвела слишком небольшой отрезок мирного времени для того, чтобы все поставить на свое место. Многое мы начали правильно и многое не успели завершить…Война началась в момент коренной перестройки армии…Перестраивалась и система обучения армии. Гитлер знал это и очень спешил» (Кп.6.05.1970). Советской старане были крайне нужны еще год-два мирного развития, тогда бы она могла лучше подготовиться к отражению агрессии.

Изучив ход советско-финской войны, которая «была для нас большим срамом» (А. Василевский), германский генштаб пришел к выводу о низкой боеспособности Красной Армии, ему казалось, что СССР, «вступивший на путь реорганизации и перевооружения своей армии, не готов к большой войне и его легко можно победить» (История Великой… Т.2. С.8). Это заключение свидетельствовало об излишней самонадеянности немецких генералов. С. Иванов в книге «Штаб армии, штаб фронтовой» писал: «Сталин стремился самим состоянием и поведением войск приграничных округов дать понять Гитлеру, что у нас царит спокойствие, если не беспечность…Если бы мы продемонстрировали Гитлеру нашу подлинную мощь, он, возможно, воздержался бы от войны с СССР в тот момент» (105). Не воздержался, хотя наше правительство и пыталось показать Германии силу советской державы. В конце апреля «Сталин пригласил военного атташе немецкого посольства в Москве и других военных экспертов совершить поездку на Урал и Западную Сибирь для осмотра нескольких военных заводов, выпускавших новые модели танков и самолетов. Советская промышленность б это время начала серийное производство новых танков Т-34, которые превосходили все типы немецких танков. Было также начато производство новых бомбардировщиков, которые по скорости и дальности полета превосходили немецкие «юнкерсы». Отчет об этой поездке был послан в форме нескольких рапортов в Берлин…» (Тв.2002.№ 8). Не ясно, как мы могли более наглядно продемонстрировать свою «подлинную мощь». Гитлер, уверовав в быструю немецкую победу, еще 21.07.1940 г. приказал Браухичу приступить к разработке плана войны против СССР.

В «Истории Великой Отечественной войны…» говорится: «У Красной Армии имелись все возможности для того, чтобы более организованно встретить нападение немецко-фашистских войск и дать им сокрушительный отпор» (Т.2. С. 10), На самом деле тогда у нее многого не хватало, чтобы дать такой отпор. О «всех возможностях» сказано излишне категорично, видимо, потому, что авторы пытались острее подчеркнуть вину Сталина за поражения: ведь «требовалось лишь своевременно привести войска пограничных округов в повышенную боевую готовность», а «это сделано не было». Конечно, наши войска могли встретить германское нападение «более организованно», в их распоряжении было немало военной техники. Есть некая часть правды в утверждении: «Советское политическое и военное руководство не сумело разумно распорядиться созданными средствами вооруженной борьбы, и Красная Армия оказалась неподготовленной к большой войне» (Великая Отечественная, 1941–1945. Т. 1, 1998. С42).

Танков у нас было 11 000, но полностью боеготовых — 3800, у Германии — 4300, соответственно самолетов — 9000 против 4400. Основная масса наших танков принадлежала к устаревшим типам, 75–80 % самолетов уступали немецким по своим летно-техническим характеристикам. К началу войны промышленность СССР выпустила 3719 современных самолетов и 1861 танков KB и Т-34. Чтобы хорошо освоить их, требовалось время. В западные пограничные округа поступило 1540 самолетов новых конструкций, но переподготовку успели пройти только 208 экипажей, В документе нашего Генштаба «Соображения…» от 15.05.1941 г. отмечалось, что из 333 имеющихся в СССР авиаполков 115 «совершенно еще небоеспособны», и на их готовность «можно рассчитывать к 01.01.42». Орудий у германской армии и у нас было, примерно, равное количество, но в наших войсках немалая часть их 22 июня находилась на полигонах для испытаний. У нас хуже дело обстояло с радиосредствами, не хватало тягачей для орудий. Немцы, имея намного больше автотранспортных средств, значительно превосходили нас в возможности маневрировать войсками. Все звенья германской армии возглавляли хорошо подготовленные командиры, имеющие боевой опыт. В 1941 г. Германия выпустила более 11 тыс. самолетов, 5200 танков, более 7 тысячи орудий. К июню 1941 г. у нее было 8500 тыс. военнослужащих, у нас — свыше 5 млн. человек. С 1939 по июнь 1941 г. было сформировано 125 новых советских дивизий. В армию призвали 752 тысячи запасников. Выучка военнослужащих не вполне отвечала требованиям современной войны. В последние месяцы перед войной 16,19, 20,21 и 22 армии были выдвинуты из внутренних округов в приграничные. В наших западных округах насчитывалось 2,9 млн. человек, Германия бросила против них 4,4 млн. солдат и офицеров. Многие советские дивизии находились в состоянии формирования.

Жуков отметил: «Немецкие войска вторглись в пределы нашей Родины с надеждой на легкую победу. Особенно воинственно были настроены молодые солдаты и офицеры, состоящие в фашистских организациях, личный состав бронетанковых войск и авиации». Их боеспособность была на высоком уровне. Немецкий солдат «был упорен, самоуверен и дисциплинирован» (Т.2. С.286, 287). Б. Соколов в книге «Неизвестный Жуков: портрет без ретуши» (2000) пишет. «Красная Армия по сравнению с вермахтом или армиями США и Англии была армией прошедшей эпохи, эпохи первой мировой войны. Тот уровень насыщения техникой, которого требовала вторая мировая война, вступала в неразрешимое противоречие как с реальным образовательным уровнем большинства красноармейцев и командиров, так и с психологией основной массы советских граждан». Если эти обличения были бы полностью верны, то нельзя понять, как же наша армия при таком «неразрешимом противоречии» выстояла и разгромила вермахт. Германские военнослужащие превосходили наших солдат и командиров старших возрастов по уровню образования, общей и технической грамотности. Культурная революция в СССР многое сделала, чтобы Красная армия пополнялась грамотными людьми, но, конечно, большую отсталость России в этом плане невозможно было преодолеть за короткий срок. Однако уже к 1937 г. Красная Армия стала армией сплошной грамотности, наши молодые бойцы и офицеры не уступали зарубежным по своему образованию и боевой подготовке.

В наших поражениях немалую роль сыграла слабость командных кадров советской армии, в ней служило в то время немало офицеров и генералов, которым недоставало минимума знаний и умения. В сухопутных войсках не хватало 66 900 командиров, их недостаток особенно остро ощущался в танковых, артиллерийских и авиационных частях. В 1940 г. было создано 42 новых военных училища. Перед войной был произведен досрочный выпуск курсантов военных училищ. За полтора месяца до начала войны руководство вермахта пришло к выводу, что русский офицерский корпус, ослабленный не только количественно, но и качественно, «производит худшее впечатление, чем в 1933 году. России потребуются годы, чтобы достичь его прежнего уровня» (Пр.20.06.1988). Это внушало Гитлеру уверенность в том, что Германия сможет быстро победить Советский Союз.

В гибели большого числа советских командиров в 1937–1938 гг. многие видят главную причину наших поражений в начале войны. Симонов сказал: «Не будь 1937 года, не было бы и лета 1941 года». Василевский отреагировал на эту мысль: «Без тридцать седьмого года, возможно, и не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошел» (Зн.1988. № 5. С.81). Генерал-лейтенант А Тодорский сообщил, что из-за репрессий наша армия потеряла: «из 5 маршалов — 3 (Егоров А. И.г Тухачевский М. Н., Блюхер В. К.), из 5 командиров 1-го ранга — 3, из 10 командиров 2-го ранга — всех, из 57 комкоров — 50, из 186 комдивов — 154, из 16 армейских комиссаров 1-го и 2-го ранга — всех! из 28 корпусных комиссаров — 25, из 64 дивизионных комиссаров — 58, из 456 полковников — 40 (Ог.1987.№ 26. С.6). Документы свидетельствуют: тогда выбыло из армии 37 000 командиров, около 8000 из-за естественной смерти, по возрасту, из-за морального разложения. 29 000 было уволено по политическим мотивам, из них 13 000 возвращено в армию, арестовано 6–8 тысяч, расстреляно 3–4 тысячи, из них немало работников Генштаба Красной Армии.

Это негативно сказалось на ее состоянии, но многие преувеличивают масштабы репрессий. Нет нужды опровергать бред А. Антонова-Овсеенко: «С января 1935-го по июнь 1941-го в стране репрессированы 19 840 000 человек, из них в первый же после ареста год казнены и погибли под пытками 7 миллионов» (Лг.3.04.1991). В показанном 11.12.2000 г. на РТР фильме «Расплата за предательство. Начало Отечественной…» заявили, что Сталин уничтожил весь командный состав Красной Армии, всех предал, из-за его предательства сдавались в плен наши бойцы. Он, воюя со своим народом, уничтожил-де больше людей, чем погибло их во время войны. Ложь этой агитки очевидна. В. Дайнес извратил причины ареста Блюхера «…официальная пропаганда внушала своим слушателям, что главным виновником вооруженного конфликта в районе озера Хасан являются японцы. Командующий Дальневосточным фронтом Блюхер придерживался другой точки зрения» (АиФ.1992.№ 46–47). Это и погубило его. Доказательства? Нет их. А. Деев в статье «Кто же убил Тухачевского» (Тж.23.02.2001) объявил: Сталин уничтожил «по меньшей мере 10 миллионов человек». Он судит о Тухачевском, не зная того, что он — вопреки его словам — не был наркомом обороны. По версии П. Судоплатова, «обвинения против Тухачевского и других военных руководителей были сфабрикованы по указанию Сталина и Ворошилова». Тухачевский был заносчивый человек, по словам Берия, он и его окружение «смели думать, будто Сталин, по их предложению, снимет Ворошилова…В конце 20-х гг. Тухачевский… вел интригу против Шапошникова с тем, чтобы занять его пост начальника Генштаба» (Разведка и Кремль Л 997. С. 102). По словам И. Конева, ему мешали «известный налет авантюризма» и «некоторые замашки бонопартистского оттенка». Трудно сказать, верна ли мысль А. Зиновьева: «останься Тухачевский — не было бы Советского Союза к концу 1941 года». Возможно, он имел в виду то, что сказал Примаков в «последнем слове»: «Люди, входящие в заговор, не имеют глубоких корней в нашей Советской стране потому, что у каждого из них есть своя вторая родина: у Якира — родня в Бессарабии, у Путны и Уборевича — в Литве, Фельдман связан с Южной Америкой не меньше, чем с Одессой, Эйдеман — с Прибалтикой не меньше, чем с нашей страной».

Советское руководство беспокоили подброшенные из окружения Гитлера сведения о заговоре среди высшего командования Красной Армии. Президент Чехословакии Бенеш будто бы в мае 1937 г. в личном послании Сталину сообщил о готовящемся в СССР военном перевороте в интересах Германии. Судоплатов считал мифом то, что «немцы сфабриковали документы о Тухачевском», они не были обнаружены в архивах КГБ и Сталина, «нет никаких данных о несанкционированных контактах Тухачевского с немцами» (104). На взгляд В. Галайко, толчком к репрессиям в армии послужил выход в 1936 г. книги Троцкого «Преданная революция», где подчеркивалось, что «он говорит от имени огромного числа молчаливых сторонников, находящихся в СССР. И этих сторонников больше всего могло быть в военном ведомстве, которое Троцкий возглавлял в течение семи лет…А тут еще…в очередном «Бюллетене оппозиции» Троцкий написал о том, что «недовольство военным диктатом Сталина ставит на повестку дня» возможное выступление сторонников Льва Давидовича. И тогда Сталин принял решение» (СР.16.02.1993). После ареста Тухачевский уже на втором допросе 26.05.1937 г. признал наличие возглавляемого им заговора и назвал его участников. Хрущев цитировал на XX съезде КПСС письмо Якира, по пропустил слова: «все сказал/ все отдал и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы…потом провал и кошмар, в непоправимый ужас предательства… я признал свою вину, я полностью раскаялся» (Военные архивы России. Вып. 1.1993). Кого предал Якир? В. Федин считает, что «заговор против сталинского руководства был» (Читающий патриот.2000.№ 6). Может быть, он был «не против СССР, Сталина, а против Ворошилова» (СР.3.07.1997). По Судоплатову, «материалы дела Тухачевского содержат разного рода документальные свидетельства относительно планов перетасовок в военном руководстве страны» (103). В. Недашковский и Э. Ояперв писали, что «на одном из совещаний конца войны Гитлер, оправдывая свои неудачи на Восточном (советско-германском фронте), говорил, что одной из главных причин этому было то, что Сталин в 1937 году расстрелял его «пятую колонну» в России» («Правда Одна только правда» — клянемся!» Днепропетровск 1997. С.108). Если на самом деле в нашем военном руководстве были сомнительные в политическом отношении люди, то, по верной мысли Р. Косолапова, «теоретически и этически устранение «пятой колонны» в условиях приближения второй мировой войны было мыслимо и в других, куда более мягких формах» (СР.13.08.1998), оно не должно было выливаться в террор, нанесший огромный вред нашей стране.

В романе Шолохов "Они сражались за родину" генерал Стрельцов, незаконно арестованный и освобожденный из-под ареста перед самой войной, доискивался до причин репрессий: "На Сталина обижаюсь. Как он мог такое допустить?!..Теперь он — признанный вождь. Он создал индустрию в стране, он провел коллективизацию. Он, безусловно, крупнейшая после Ленина личность в нашей партии, и он же нанес этой партии непоправимый урон. Я пытаюсь объективно разобраться в нем и чувствую, что не могу… Во всяком случае, мне кажется, что он надолго останется неразгаданным не только для меня". Стрельцов исповедуется брату: "…лучших из лучших полководцев постреляли, имена их знает весь мир. Многих упрятали в лагеря… Сажали, начиная с крупнейшего военачальника и кончая иной раз командиром роты. Армию, по сути, обезглавили и, употребляя военную терминологию, обескровили без боев и сражений". Он спрашивает, "…как такое могло случиться в нашей партии? Кто повинен? Я глубочайше убежден, что подавляющее большинство сидело и сидит напрасно, они — не враги". Директор МТС Дьяченко, попавший в 1937 г. в тюрьму по политическому доносу, рассказал, как следователи выбивали у него "правде наперерез лживые показания" на честных друзей-коммунистов и заставляли "подписывать на себя такое, что и бабушке" его "во сне не снилось". Он подчеркнул зловещий политический смысл репрессий: "…десятки тысяч коммунистов и преданных советской власти до последнего вздоха беспартийных сидят невинно, тысячи таких же расстреляны, сотни тысяч ихних близких и друзей не верят в виноватость этих людей. А что это означает? А то означает, что они потеряли веру в советскую власть и озлобились на нее".

Считая, что М. Тухачевский, И. Якир, И. Уборевш, А. Корк, А. Егоров, Р. Эйдеман; Б. Гай, В. Примаков, Б. Фельдман, В. Путна «принадлежали к числу лучших высших офицеров Красной Армии», А. Никулин в книге «Тухачевский» (1964) писал: «Если бы они остались в живых и не были уничтожены некоторые другие кадры старшего и среднего звеньев командного состава, то, безусловно, в годы Великой Отечественной войны можно было достичь победы с меньшими жертвами и весь ход войны мог быть иным». Но Кожинов указал, что в 1937 погибли в основном не военачальники, а так называемые комиссары (Якир, Гамарник) и не считал, что «зги люди могли бы сыграть решающую роль в Отечественной войне» (Кб.1989.№ 8). Среди них могли быть и талантливые военные, как К. Рокоссовский, и не способные руководить крупными операциями. Конев говорил, что Блюхер и Якир вряд ли могли успешно командовать фронтом во время современной войны Жуков считал Уборевича «лучшим командующим округа», наверное, он более достойно, чем Павлов, показал бы себя в 1941 г. Василевский писал, что «имевшие место в стране накануне войны совершенно необоснованные репрессии, конечно, ослабили нашу оборону, боеготовность Красной Армии» (СР.9.05. 1995). Жуков признал: «…уровень подготовки войск упал очень сильно. Мало того, что армия, начиная с полков, была в значительной мере обезглавлена, она была еще больше разложена этими событиями. Наблюдалось страшное падение дисциплины, дело доходило до самовольных отлучек, до дезертирства. Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести, порядок…» (Маршал Жуков. Каким мы его помним. С.98). Репрессии породили у них страх, боязнь ответственности, что порождало безынициативность. Потребовалось время, чтобы это ушло в прошлое.

В книге «Великая Отечественная…» говорится, что «поражение Западного фронта — это беда, а не вина сорокачетырехлетнего Павлова». Его без должных оснований выдвинули на должность командующего военным округом. Он был реабилитирован, справедливо было бы наказать его, как и генералов Климовских, Клыча, Григорьева» понижением в должности, не применяя крайнюю меру наказания. Но нельзя отрицать его вины: в первый же день войны была уничтожена почти вся авиация Западного округа, врагу досталось 60 окружных складов, в которых находилось много боеприпасов, запасов горючего и другого имущества. Командующий, который сразу потерял связь с 3-й и 10-й армиями и не восстановил ее до их гибели, не мог быть невиновным. Он принимал решения, не отвечавшие обстановке. Боевая выучка войск округа была на низком уровне, Павлов, возглавляя его целый год, сделал непростительно мало, чтобы лучше подготовить их к войне. В январе 1941 г. при проведении военной игры в основу стратегической обстановки были положены события, которые в случае германского нападения могли развернуться на западной границе. В этой игре он потерпел сокрушительное поражение от Жукова и не сделал после нее нужных выводов: «то, что в январе происходило на макете, словно в адском кошмаре начало воплощаться на действительных полях сражений в июне» (Н.г. 17.06.2000).

М Ходаренок писал: «Принято думать, что во многом фундамент неудачных действий РККА в первом периоде Великой Отечественной войны был заложен во время большого террора 1937-Л 938 гг. Однако вряд ли этот фактор носил определяющий характер. Причины коренятся гораздо глубже — в разрыве поступательного характера развития государства и армии в 1917 г., уничтожении русского офицерского корпуса вместе с его традициями» (Нво.22.06.2001). Так ли это? 7.10.1918 г. была воссоздана академия Генерального штаба, возглавил ее бывший генерал-лейтенант царской армии А. Климович. В ней преподавали бывшие генералы и офицеры царской армии Н. Данилов, В. Новицкий, А. Свечин, Г. Теодориди, Н. Сулейменов и др. Профессор академии Н. Корсун до революции был полковником Генштаба, Д. Карбышев — подполковником царской армии, А Василевский — штабс-капитаном. Кожинов отметил: «Глубокое и точное предвидение характера будущей войны и основы необходимой в ней стратегии разработали…служившие в Красной Армии выдающиеся военачальники Первой мировой войны — А. А. Свечин (до октября 1917-го генерал майор, начальник штаба Северного фронта), А. Е. Снесарев (генерал-лейтенант, командующий корпусом), В. Н. Егорьев (генерал-майор, командующий корпусом) и другие». Показательно, что «43 % царских офицеров (включая генералов) предпочли служить в Красной Армии, притом каждый пятый из них сначала находился в Белой армии… И еще более существен тот факт, что из военной элиты — офицеров Генерального штаба — в Красной Армии служили 46 %». В 1930 г. арестовали 5000 высших командиров нашей армии. «И есть основание утверждать, что именно репрессии 1930 года (а не 1937-го) нанесли наиболее тяжкий ущерб нашей армии…» (Россия. Век XX. 1939–1964. С.82).

На боевых действиях Красной Армии в начале войны отрицательно сказалось «отсутствие у нас высшего военного руководства, каким должна быть Ставка» Главного командования: «Был Сталин, без которого по существовавшим тогда порядкам никто не мог принять самостоятельного решения, и, надо сказать правдиво, — в начале войны Сталин очень плохо разбирался в оперативно-тактических вопросах» (Г. Жуков). Ставку создали лишь 23.06.1941 г., умение руководить стратегическими операциями она приобретала в ходе войны, что сказалось на принимаемых решениях, приводило к негативным последствиям. Многие работники Наркомата обороны и Генштаба канонизировали тогда опыт первой мировой войны, «готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело главные силы противника» (Г. Жуков). В действительности германская армия в первый же день обрушила всю свою огромную мощь на наши войска, не успевшие занять оборонительные позиции. На главных направлениях немцы создали многократное превосходство в силах, бросили в бои 4300 танков и штурмовых орудий. Это стало неожиданностью для нашего военного руководства, оно не предполагало, что они сумеют огромную массу бронетанковых и моторизованных войск бросить в первый же день мощными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения рассекающих ударов. В этой обстановке многие наши командиры не смогли организовать крепкую оборону, принимали ошибочные решения.

В «Истории Второй мировой войны» сказано, что «из поля зрения органов военного руководства фактически выпало рассмотрение стратегической обороны, так как будущие действия Советской Армии и Военно-Морского флота представлялись исключительно как наступательные» (Т.З. С415). Наше высшее командование действительно уделяло недостаточно внимания вопросам обороны, не совсем дальновидно отнеслось к инженерно-заградительной полосе на старой границе, где укрепленные районы стали приходить в негодность. Но надо помнить и то, что в 1940 г. в округах разрабатывался план обороны государственной границы, была проведена оперативно-стратегическая военная игра, где «в основу стратегической обстановки были взяты предполагаемые события, которые в случае нападения Германии на Советский Союз могли развернуться на западной границе» (Г. Жуков). А Василевский в книге «Дело всей жизни» (1984) отметил, что в первой половине 1941 г. в Генштабе «глубоко изучались как наступательные операции, так и вопросы стратегической обороны. В директиве Наркома обороны… одновременно с задачами по отработке наступательных операций обязательно, причем конкретно и подробно» ставились задачи по оборонительным операциям….предусматривалось проведение зимой в каждой армии и округе армейского предназначения оперативной игры на тему армейской оборонительной операции, а в штабах округов фронтового предназначения — фронтовой оборонительной операции» (91). Начавшаяся война помешала реализовать эти задачи.

Серьезной ошибкой нашего командования и стало запоздание с принятием действенных мер по подготовке к стратегической обороне. Готовясь к отражению немецкой агрессии, наш Генштаб в своем плане предполагал нанести по наступавшему врагу мощный контрудар и перенести боевые действия на его территорию. Но «правильная в принципе установка на то, чтобы вести войну на территории агрессора, что при нападении врага на СССР боевые действия должны быть до предела решительными, кое-где пропагандировалась односторонне» (А. Василевский), а это способствовало распространению мнения о возможности нашей легкой победы в войне. В плане не рассматривалась возможность рассекающего вражеского прорыва на большую глубину. После нападения Германии на СССР нарком обороны в тот же день отдал директиву № 3, которая требовала от наших войск перейти в наступление, разбить ударные группировки врага и перенести действия на его территорию. Она не учитывала сложившейся обстановки, подталкивала командиров к принятию неверных решений, которые в ходе войны было трудно исправить. Это неблагоприятно отразилась на исходе многих боевых операций Красной Армии.

Ю. Афанасьев объяснял «колоссальный масштаб потерь и поражений Красной Армии летом-осенью 1941 года» тем, что «нападение Германии произошло в тот момент, когда в СССР один план развертывания войск — оборонительный — был отменен, а другой — наступательный, упредительный — хотя и действовал, но еще не был доведен до всех тех, кто должен был его реализовать». Данилов, не поверив в то, что Жуков не был знаком до войны с планом «Барбаросса», бездоказательно утверждал: «Спустя 18 дней после подписания Гитлером директивы № 21 с содержанием плана «Барбаросса» уже знакомился Сталин. И, конечно, о нем не могли не знать начальник Генштаба и нарком обороны» (Нво.22.06.2001). По его словам, намеченные в «Соображениях…» мероприятия Генштаб начал проводить в жизнь, «развернувшаяся подготовка к нанесению упреждающего удара оказала негативное влияние на способность армии дать отпор фашистской агрессии». Но это была подготовка не к нанесению превентивного удара, а к отражению нападения. Разве призыв на сборы 752 000 человек и переброска ряда дивизий из глубины страны ближе к западной границе негативно влияли на боеспособность нашей армии? Обратившись к речи Сталина 5 мая 1941 г. о воспитании войск в наступательном духе, Афанасьев заключил, что она свидетельствует о его решении «готовить упреждающий удар, имея стратегической целью сокрушение капитализма военным путем». Анфилов резонно возразил: о каком «сокрушении капитализма военным путем» «могла идти речь, если на западных и восточных границах СССР весной 1941 г. сосредоточивались и развертывались многомиллионные армии противника?…Идея упреждающего удара возникла у военных руководителей в середине мая 1941 г., Сталин ее отверг, и «упредительный» план не действовал и не доводился до войск» (Нг.23.06.2000).

Haш Генштаб просчитался с оборудованием новой укрепленной полосы. Долговременные оборонительные сооружения создавались непосредственно на границе, но ее начертания были не выгодны для советской армии. В 1940 г. Жуков на совещании у Сталина говорил, что укрепленные рубежи в Белоруссии строились «слишком близко к границе» и имели «крайне невыгодную оперативную конфигурацию», что «нужно было бы строить УРы где-то глубже, дальше от государственной границы». Была допущена серьезная ошибка в образовании конфигурации наших войск в белостокском выступе, которая позволила немцам окружить их и разгромить в июне 1941 г.

Судоплатов признал, что «в разведданных была, упущена качественная оценка немецкой тактики «блицкрига», «военная разведка и НКВД не смогли правильно информировать Генштаб и НКВД, что цель немецкой армии в Польше и Франции заключался не в захвате земель, а в том, чтобы сломить и. уничтожить боевую мощь противника». Наши руководители разведки, опираясь на донесения из-за рубежа, считали, что «немцы прежде всего попытаются захватить Украину и богатые ресурсами районы» (135). Генштаб Красной Армии, Б. Шапошников, К. Мерецков, А. Василевский в 1940 г. полагали, что основным будет «западный театр военных действий», в соответствии с этим и был разработан план обороны страны. 5.10 он был доложен Сталину, который не согласился с его концепцией, посчитав, что Гитлер «будет готовить основной удар на Юго-Западном направлении», ибо «для немцев особую важность представляет хлеб Украины, уголь Донбасса». Учтя эти замечания, Генштаб к 14.10 план переработал. В апреле 1941 г. Наркомат безопасности представил ему сообщение разведки: «Выступление Германии против Советского Союза решено окончательно и последует в скором времени. Оперативный план наступления предусматривает молниеносный удар на Украину и дальнейшее продвижение на Восток» (Пр.20.06.1988). Подобные сообщения повлияли на то, что Сталин и Генштаб допустили просчет в определении главного удара агрессора, полагая, что он будет направлен на захват Украины, и потому самую сильную группировку расположили на юго-западном направлении. В начале июня 1941 г. было решено усилить это направление 25 дивизиями, а немцы самую мощную ударную группу бросили против Западного фронта. Советское командование в первые недели войны проявляло растерянность, не всегда принимало верные решения: сосредоточенные на Юго-Западном направлении наши войска, писал Василевский, «следовало бы повернуть во фланг главной немецко-фашистской группировке «Центр», а это «своевременно не было сделано» (СР.9.05.1995).

Причины наших поражений заключались не только в репрессиях и внезапности германского нападения, большой неожиданностью для советского командования явилась чудовищная сила ее военных ударов на решающих направлениях. Немецкая армия была более мощной, чем наши вооруженные силы. К июню 1941 г. ее командный состав и штабы были лучше подготовлены, она была лучше вооружена, лучше выучена, имела больше победоносного военного опыта. За недостаточную военную подготовленность нашей армии пришлось расплатиться миллионами жизней.

Ж Медведев в статье «Сталин как русский националист» утверждал, что историки и генералы до сих пор не могут верно раскрыть «причины поражений и сдачи в плен миллионов советских солдат и командиров, которые не защищались, как требовал устав, до последнего патрона» (Пд.18.10.1997). Юровицкий клеветал: «Началась война. Сталин сразу же скрывается». А в это время наша «армия начала сражаться…И тогда Сталин выходит из укрытия, начинает действовать сам и вместе с Жуковым, чтобы ускорить поражение». В. Иващенко в статье «Стихийное, восстание армии» (Лг. № 24–25. 2001) решил, что «при всей тактической внезапности немцы должны были остановиться к 1 июля», «вырвавшиеся вперед танковые группы Гота, Гудериана и Клейста, опередившие свою пехоту на два суточных перехода, были бы отрезаны от нее, окружены, смяты и раздавлены подавляющим превосходством Красной Армии… Так непременно произошло бы, если бы Красная Армия оказала сопротивление… Но миллионные массы бойцов и командиров перешли к немцам с оружием в руках». Надо же докатиться до такого маразма. У нас не было тогда «подавляющего превосходства» и не «выглядела… хилой» «гитлеровская армия по количественным показателям, а в технике и по качественным, в сравнении со сталинской».

В начале войны из-за просчетов Сталина и командования, из-за плохой выучки бойцов и офицеров мы терпели поражения, несли огромные потери, но вместе с тем советские солдаты мужественно сражались до «последнего патрона» — иначе мы бы не победили. Участник боев 1941 г. Стаднюк заявил: «…с полной убежденностью смею утверждать, что в тяжких неравных боях 1941–1942 годов Красная Армия заложила фундамент победы 1945 года» (Лг.6.05.1987), Геббельс писал 1.07.1941 г.: «Русские обороняются отчаянно…оказывают более сильное сопротивление, чем предполагалось сначала». 2.07: «Сопротивление врага носит жестокий, отчаянный характер… Повсюду идут тяжелые, ожесточенные бои. Красный режим мобилизовал народ. К этому еще надо прибавить баснословное упрямство русских» (Вж.1997.№ 4. С40). 4.07: «Однако русские сражаются очень упорно и ожесточенно» (41). Гальдер написал 26.06: «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека» (Т.3. Кн.1. С.61). 4.07: «Бои с русскими носят исключительно упорный характер» (85). 11.07: «Противник сражается ожесточенно и фанатически» (118). 15.07: «Русские войска сражаются, как и прежде, с величайшим ожесточением» (138). Уже эти свидетельства немецких главарей опровергают клеветнические поклепы Иващенко. План «Барбаросса» провалился прежде всего потому, что фашистская армия встретила «массовый героизм наших войск, их ожесточенное сопротивление, упорство, величайший патриотизм армии и народа» (Г. Жуков).




Глава 5. Победа под Москвой


П. Лебедев писал, что сталинский режим «оказался…неэффективным даже обеспечить защиту собственного государства в условиях объективно вовсе не критических…» (ЛР. 17.05.2002). Надо же додуматься назвать военно-политическую ситуацию 1941 г. «не критической». Тогда Британский объединенный разведывательный комитет предсказывал, что Германии для захвата Украины и Москвы «потребуется от трех до шести недель, после чего наступит полный крах Советского Союза» (В. Сипполс На пути к великой победе Л 985. С.24). Начальник имперского генерального штаба Дж. Дилл полагал, что «с русскими будет покончено в течение шести-семи недель». Британский посол Ст. Криппс заявил: «Россия не устоит перед Германией дольше трех или четырех недель». 23.06 военный министр США Г. Стимсон предположил, что немцы будут заняты войной с СССР «минимум один и максимум три месяца». Морской министр Ф. Нокс считал, что Германии потребуется для разгрома России «от шести недель до двух месяцев» (25). По Гудериану, немецкое «верховное командование думало сломить военную мощь России в течение 8–10 недель, вызвав этим и ее политический крах» (205).

В начале войны враг торжествовал. 3.07 Гальдер написал: «Не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России была выиграна в течение 14 дней» (Т.З. С.79). 4.07 Гитлер заявил, что практически СССР уже проиграл войну, а 9.10 он провозгласил: «Я говорю об этом только сегодня потому, что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется». К декабрю германские войска захватили 1,5 млн. кв. километров нашей земли, прошли по ней 900–1200 километров. Там жило 77,6 млн. человек, собирали 38 % зерна, производили более 68 % чугуна, 58 % стали, добывали 63 % угля. Немцы подошли к Москве. Но в декабре их остановили и разбили. Почему случилось это «чудо»?

Многим тогда казалось, что победа в руках Гитлера, что нашим людям в 1941 г. надо было по примеру ряда европейских народов проявить некое здравомыслие, смириться с немецкой победой и оккупацией: ведь все рухнуло, ничто уже не может остановить чудовищного врага и спасти СССР от поражения. До сих пор многие чужеземцы не могут понять наших людей, того, что русское чудо скрывалось в их душах, в их неистребимом желании быть непокоренными, отстоять свободу и независимость своей Родины. Наша победа была обусловлена высоким моральным духом народа, его непоколебимой стойкостью, великим патриотизмом и героизмом. Огромным напряжением ума и воли, всех своих нравственно-духовных и физических сил в ходе трагически сложившиеся борьбы, не дающей, казалось бы, никаких оснований рассчитывать на успех, он шаг за шагом приближался к победе.

Летом 1941 г. вермахт, нанеся ряд тяжелых поражений Красной Армии, все же не смог добиться решающих успехов. С первого дня войны она начала путать немецкие планы. Наши войска героически обороняли Брест, 41-я дивизия вместе с пограничниками 5 суток удерживала Раву-Русскую. Чувствительный удар по германским войскам был нанесен в районе Перемышля. Захваченный немцами в ночь на 23 июня он был освобожден 99-й стрелковой дивизией и удерживался до 28-го июня. Немцы не смогли уничтожить главные силы Красной Армии западнее Днепра, что было основой целью «Барбароссы». Они окружили ряд советских корпусов, но те и в окружении продолжали отчаянно сражаться. Наши солдаты, ведущие неравные бои с захватчиками, даже зная, что они наверняка погибнут, сражались до последней возможности, веря, что Россия победит. Без этой святой веры не было бы нашей победы. 17 июля 1941 г. у моста через речку Добрость вблизи деревни Сокольничи молодой артиллерист Сиротинин Николай Владимирович добровольно вызвался прикрыть отход наших войск. Из замаскированного в кустах орудия он расстрелял идущую на 476-м километре Московско-Варшавского шоссе колонну немецких танков и пехоты. «Его ранило еще в начале боя, и он вел огонь, истекая кровью…В соседнем березовом лесочке немцы рыли 57 могил для убитых в этом поединке с русским артиллеристом» (Лг.7.01.1960). Офицер 4-й танковой дивизии Ф. Хенфельд отметил в своем дневнике речь немецкого полковника, по приказу которого «четверо офицеров опустили в свежевырытую могилу тело героя»: «Полковник перед могилой говорил, что, если бы все солдаты фюрера дрались так, как этот русский, мы завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок». Стратегическим успехом Красной Армии явилась задержка почти на месяц немецкого наступления в районе Смоленска. Воюя с не запланированным врагом упорством, наши войска задерживали их на день-два больше, чем те рассчитывали. Манштейн в «Утерянных победах» признал, что дивизия «Мертвая голова» в июле в районе Себежа-Опочки «несла колоссальные потери… и после девяти дней три полка пришлось сводить в два» (197). Германские генералы через 15 лет назовут июль 1941 г. месяцем обманутых ожиданий, больших успехов, не ставших победой.

Гальдер писал 3.08: «Великие Луки. Провал наступления объясняется тем, что 251-я и, по-видимому, 253-я пехотные дивизии оказались не готовыми к выполнению такой задачи. О наступлении на этом участке больше не может быть и речи. Мы вынуждены перейти здесь к обороне…Задача выхода к Торопцу должна быть снята» (Т.З. Кн.1. С.232). 5.08: «Фюрер заявил…, что нынешнее развитие обстановки приведет, как и в прошлую мировую войну, к стабилизации фронтов» (242). 8.08: Кейтель доложил, что «тяжелое положение сложилось с командными кадрами» (253). 11.08: «То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в то же время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне…В сражение брошены наши последние силы…у Киева войска группы армий несут большие потери. Здесь их придется несколько отвести назад» (263–266). Типпельскирх: «Русские держались с неожиданной твердостью и упорством, даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для контрударов из глубины страны все новые резервы, которые к тому же были сильнее, чем это предполагалось… Противник показал совершенно невероятную способность к сопротивлению».

В первый день войны мы потеряли около 1200 самолётов. Советские лётчики в этот день сбили более 200 немецких самолетов, совершили более 10 таранов. В изданной в ФРГ книге «Мировая война 1939–1945 годов» (1957) сказано: «Потери немецкой авиации не были такими незначительными, как думали некоторые. За первые 14 дней боев было потеряно самолётов даже больше, чём в любой из последующих таких же отрезков времени. С 22 июня по 5 июля немецкие ВВС потеряли 807 самолётов всех типов, а за период с 6 по 19 июля — 477» (472). По нашим данным, с 22.06 по 10.07 были сбиты в воздушных боях 752 самолета врага и 348 уничтожены на аэродромах, то есть всего — 1100. по германским данным, за первый неполный месяц боев немцы потеряли почти 1300 машин. К 1.12.1941 г. число самолётов сократилось у немцев на Восточном фронте с 4980 машин до 2830. Такое положение было и в танковых частях. В «Приложении» к воспоминаниям генерала Н. Попеля «В тяжкую пору» В. Гончаров пишет: «Самым тяжелым для немцев были катастрофические потери танков… С июня по ноябрь 1941 года вермахт безвозвратно потерял 2326 танков (что больше трети всего парка) и около 800 бронемашин».

6.08 Гальдер зафиксировал указание Гитлера: «Вначале должен быть захвачен Ленинград». Группа «Север» блокировала город, но не смогла взять его и соединиться с финскими войсками. Г. Жуков писал о книге Г. Солсбери «Осада Ленинграда»: «Автор тщательно отобрал и охотно описал самые мрачные, тяжелые и отрицательные факты и эпизоды. В конечном счете создается впечатление бессмысленности и ненужности жертв, понесенных жителями Ленинграда и войсками Ленинградского фронта ради победы» (Т.2. С.185). В унисон с этим настроем Д. Гранин и В. Астафьев заявили, что Ленинград не стоило защищать. А что ожидало город, если бы его захватил враг? Гитлер намеревался сравнять его «с землей и превратить в чистое поле». Это был не просто большой город, а важнейший стратегический объект, от его судьбы зависело положение Кронштадта, единственной тогда базы нашего Балтийского флота. Если бы мы сдали его, то соединились бы немецкие и финские войска, прервалась бы связь между Мурманском и остальной нашей страной, прекратились бы поставки по ленд-лизу. Захват Ленинграда обеспечивал немцам благоприятные условия для взятия Москвы, дал бы им большие военно-стратегические, политические и экономические преимущества, что привело бы к нашим огромным дополнительным потерям.

Гудериан писал: «Захват Москвы для немцев в 1941 году был гораздо важнее, чем для Наполеона б 1812 году, потому что этот город уже не стоял на втором месте после Петербурга…, а стал первым и главным городом Советского Союза…, своего рода ключом ко всей советской системе». Германское руководство считало, что после взятия Москвы советские войска не смогут продолжать сопротивление. Подготовив операцию «Тайфун» по ее захвату, Гитлер в своем приказе провозгласил: «Создана, наконец, предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага». Немецкие войска имели превосходство в живой силе в 1,4 раза, в артиллерии — в 1,8 раза, в танках — в 1,7 раза, в самолетах — в 2 раза. 30.09 они удачно начали наступление, создали зияющие бреши в советской обороне, окружили в районе Вязьмы 5 наших армий. Кое-кто утверждал, что о «самой величайшей трагедии за всю Великую Отечественную войну», которая произошла в районе Вязьмы, «умалчивалось, потому что она была следствием громадных ошибок Сталина и будущего маршала Жукова» (ЛР.8.08.1997). Но об этом разгроме наших войск писали в исторических работах и воспоминаниях военачальников. О просчетах Сталина говорилось более чем достаточно, ему приписывали и такое, чего не было, за что он не нес ответственности. 55-летие битвы под Москвой «Комсомольская правда» отметила гадкой статьей «Как Сталин готовился сдать Москву немцам». Нет причин обвинять Жукова за поражение под Вязьмой. До 6.10.1941 г. он командовал войсками Ленинградского фронта, когда же на Западном фронте сложилась чрезвычайно тяжелая обстановка, Сталин поручил ему руководить обороной столицы.

Жуков считал, что «катастрофу в районе Вязьмы можно было предотвратить»: «Несмотря на превосходство врага в живой силе и технике, наши воска могли избежать окружения. Для этого необходимо было более правильно определить направление главных ударов противника и сосредоточить против них основные силы и средства за счет пассивных участков. Этого сделано не было…» (Т.2. С. 192). Командующий Западным фронтом Конев не был самокритичным, утверждая, что «ею вины в случившемся нет. Не было резервов, противник оказался значительно сильнее» (ЛР.25.11. 1994). Превосходство немцев в силах и отсутствие стратегических резервов сыграли негативную роль в нашем поражении под Вязьмой. Но, писал Василевский, оно в немалой мере было следствием «неправильною определения направления главного удара противника…, а стало быть, и неправильным построением обороны». В статье «Начало коренною поворота в ходе войны» он уточнил эту мысль: «сосредоточение основных группировок врага для нанесения ударов как в районе Дорогобужа, так и в районе Рославля было установлено», но «у нас была недостаточна глубина обороны, не были отработаны планы отвода войск в случае прорыва нашей обороны на ржевско-вяземский оборонительный рубеж, а при угрозе окружения и далее на восток» (Битва за Москву.1985. С.17).

Попав в окружение, советские войска сражались с предельной стойкостью, сковали 28 немецких дивизий и выиграли для нашего руководства драгоценное время для организации новой обороны на Можайском рубеже. Симонов писал в «Живых и мертвых»: «Трагическое по масштабам октябрьское окружение на Западном и Брянском фронтах было в то же время беспрерывной цепью поразительных по своему упорству оборон, которые, словно песок, то крупинками, то горами сыпавшийся под колеса, так и не дали немецкому бронированному катку с ходу докатиться до Москвы». Не удалось Гудериану, как он ни пытался, захватить Тулу. Операция «Тайфун» забуксовала и провалилась. Германские войска оказались в 27 километрах от Москвы, но не смогли захватить ее и победоносно завершить войну, что негативно отразилось на их моральном духе. Солдат А. Реннеке писал 6 011 942 г. сестре Эльзе в Мюнхенберг: «Я весь в грязи, не брит. Вши на наших телах танцуют польку. Мы выглядим намного старше своих лет. А мне только 22 года». Унтер-офицер Георг Буркель 14.12.1941 г.: «Относительно русских мы сильно просчитались. Те, которые воюют с нами, не уступают нам ни в одном виде оружия, в некоторых даже превосходят нас». Густав Вальтер: «Наше отступление от Тулы началось 14 декабря 1941 г. Связь между батальонами часто терялась, и каждый действовал самостоятельно. Начался беспорядок. Наш батальон несколько раз окружали. Часто мы отступали днем и ночью. Питание было плохое. Крайне физическое напряжение и наши потери значительно ухудшили настроение солдат» (ПР.2001.№ 46).

Начальник оперативного руководства вермахта генерал-полковник Иодль сказал на совещании в Мюнхене 7.11.1943 г.: «Однако на Востоке стихийное бедствие зимы 1941 г. властно воспрепятствовало даже самой сильной воле, заставив нас остановиться» (Вторая мировая война: два взгляда. С.221). Якобсен писал о немецком поражении под Москвой: «Начавшийся период распутицы замедлил быстрое продвижение группы армий «Центр»… Хотя советские историки и по сей день недооценивают это обстоятельство, оно явилось важным фактором последующей неудачи. Ведь наступление на Москву на несколько недель увязло в грязи, замедлилось…Наступила русская зима, которая создала величайшие трудности для неподготовленных к таким природным условиям немецких войск… Советы, по немецким данным, усилили свой Западный фронт 50 пехотными и 17 танковыми дивизиями» (С.32–33). Третий том в «Истории войн» (1997) своей тенденциозностью характерен для тех, кто умаляет нашу решающую роль в победе над Германией. Его составитель В. Подельников, преподнося недостоверные сведения, игнорировал советские работы и западные труды, дающие более или менее объективную картину войны. У него не 23, а 27.08.1939 г. СССР заключил «Пакт о ненападении с Германией», он пишет, что «советские войска достигли Дуная в Бухаресте (1 сентября)». Но они, вступив в столицу Румынии, не могли подойти к Дунаю, ибо он течет в полусотне километров от нее. Авторы тома причины поражения немцев под Москвой видят в скверных дорогах и плохой погоде: «Осенние дожди превратили дороги в болото, а затем началась суровая русская зима». Получается, что нашей армии не мешали ни распутица, ни морозы, а германский генштаб, планируя «Барбароссу», ничего не знал о том, что они бывают в России. Многие на Западе все еще не хотят признать, что в самой основе этот план нападения на СССР был авантюристичен. Кроме жуткой погоды и плохих дорог, виноват в провале наступления Гитлер, помешавший немецким генералам завершить войну блистательной победой. Выносится за скобки то, что он не помешал им за две недели разгромить Польшу, за 44 дня — Францию. Отметим в Германии есть люди, которые считают Гитлера гением, в книге американца М Лэннинга «100 великих полководцев» он стоит среди них под № 14, расценивается выше, чем наши полководцы Петр Великий, Суворов, Конев, Жуков.

В «Истории войн» утверждается, что Гитлер совершил непоправимую ошибку, потребовав в директиве от 21.08 сначала захватить Ленинград, Крым, Донбасс и только после этого наступать на Москву: «Гитлер меняет планы… и вопреки протестам своих генералов отдает танковую и одну армию из «Центра» для наступления на Юго-Западе… Ничто не спасло бы Москву от группы армий «Центр», не упусти Гитлер момент» (120). Советские войска, ведя ожесточенные бои с врагом на киевском направлении, более месяца сдерживали германскую группу армии «Центр». Этот выигрыш во времени был важен для нашей подготовки к защите Москвы. Немецкие генералы Бутлар, Гальдер, Гудериан, Меллентин назвали сражение под Киевом «стратегической ошибкой», из-за него «немцы потеряли несколько недель для подготовки и проведения наступления на Москву, что, по-видимому, немало способствовало его провалу» (Мировая война!939–1945.1957. С.172). Но в этом сражении немцы, сокрушив киевскую оборону, окружили и разбили группу наших армий в районе Днепра: «665 тыс. советских воинов сдались в плен. Юго-Западная группа Буденного казалась полностью разгромленной». Немцы привычно преувеличили здесь число взятых в. плен советских солдат. В книге «Гриф секретности снят» наши безвозвратные потери в Киевской оборонительной операции исчисляются в 616 300 человек. В «Истории Великой Отечественной войны»: «Перед началом Киевской операции в составе Юго-Западного фронта насчитывалось 677 085 человек. К концу операции…насчитывалось 150 541 человек… число пленных не превышало одной трети первоначального состава войск, попавших в окружение» (Т.2. С.111). Немцы одержали там немалую победу. Типпельскирх в «Истории второй мировой войны» заметил: «Величина успеха говорила за то, что Гитлер был прав». Выходит, он не ошибся. Если бы часть германских войск не была переброшена на юг и участвовала в немедленном наступлении на Москву, то гитлеровцы не добились бы столь удачных для себя результатов битвы за Киев. Сотни тысяч наших солдат не попали бы в плен на Юго-Западе и продолжали бы сражаться с врагом. Немцы при этом могли бы быстрее прорваться к Москве, но у наших войск, не потерпевших на юге серьезного разгрома, возникла бы удобная возможность провести успешное контрнаступление. Немцы могли попасть в положение, в каком оказалась Красная Армия в 1920 г. под Варшавой, когда она наступала, мало заботясь о безопасных флангах. «Что касается временного отказа от наступления на Москву и поворота части сил на Украину, — заметил Жуков в «Воспоминаниях…», — то можно сказать, что без осуществления этой операции положение центральной группировки немецких войск могло оказаться еще хуже, чем имело место в действительности. Ведь резервы ставки, которые в сентябре были обращены на заполнение образовавшихся брешей на юго-западном направлении, в декабре — при контрнаступлении могли быть использованы для мощного удара во фланг и тыл группы армий «Центр» при ее наступлении на Москву» (Т.2. С.221). Якобсен признал: «…следует внести корректив в широко распространенное заблуждение: военная победа в 1941 году (захват Москвы) Германии! Было бы роковым заблуждением говорить здесь об «упущенной возможности». Советы, как это достаточно показали и последующие операции, еще далеко не исчерпали свои человеческие и материальные силы» (34).

Б. Соколов в своих работах представил Жукова лебезящим перед Сталиным, упрекнул его в том, что он предвидел удар немцев на Киев, но «тем не менее добился от Сталина согласия на проведение силами своего фронта наступления против Ельнинского плацдарма немцев, вместо того чтобы выделить несколько дивизий соседям с юга, В создавшихся условиях германское командование за Ельню держаться не стало, предпочтя окружить советские армии в районе Киева. А две недели спустя и без Ельни немцы смогли разгромить наши армии на Западе. Жуков в это время благополучно отсиживался на второстепенном Ленинградском фронте и вины за поражение не понес». На самом деле 29.07 Жуков считал нужным передать «соседям с юга» «не менее трех армий, усиленных артиллерией», и оставить Киев, что вызвало гнев Сталина, который отстранил его от должности начальника Генштаба 19.08 в телеграмме Сталину он предложил для предотвращения разгрома немцами Центрального и Юго-Западного фронтов создать ударную группировку в составе «10 стрелковых дивизий, 3–4 кавалерийских дивизий, не менее тысячи танков и 400–500 самолетов» (118). Через два дня он снова рекомендовал быстро отвести войска правого крыла Юго-Западного фронта на восточный берег Днепра. Но Сталин, опираясь на мнение Хрущева и Кирпоноса, отверг это предложение. 9.09 в разговоре с ним Жуков опять предложил немедленно отвести киевскую группировку на левый берег Днепра Как видим, он не раз настаивал на отводе этих войск. Сталин вначале высказался против Ельнинской операции и согласился провести ее по настоянию Жукова: «задача в июле-августе 1941 года состояла в том, чтобы не только перебросить на юг наши дополнительные силы, но и сковать силы противника на западном направлении и не дать ему возможности перебрасывать новые силы на юг» (М Гареев). Германское командование прилагало немало усилий, чтобы удержать Ельню. Гальдер писал 4.08: «Можно рассчитывать, что удача наступления на Рославль облегчит положение у Ельни. Не сдавать Ельню ни в коем случае…На переговорах с фюрером было отмечено, что Ельня должна быть удержана..» (Т.3. Кн.1. С.239). 14.08 Гальдер предостерег генерала Грейфенберга «в отношении сдачи Ельни» (274). bio немцы терпели там поражение, и 2.09 он отметил: «В результате обсуждения был сделан вывод о том, что следует отказаться от удержания дуги фронта у Ельни и приостановить на время дальнейшее продвижение на северном фланге группы армий» (324). А Сапожников писал в «Записках артиллериста» (2000): «Вспоминая прошедшие четыре года войны, могу сказать, что ни под Сталинградом, ни в Донбассе, ни в Крыму, ни под Шауляем я не видел столько убитых немцев, как под Ельней в августе-сентябре 1941 года» (42). Ельнинская операция, «как. первая успешная наступательная операция, имела не только большое оперативно-стратегическое, но и морально-политическое значение. Родилась советская гвардия» (СР.30.11.1996). Жуков внес большой вклад и в то, что Ленинград не был сдан врагу, он там успешно выполнил огромную военно-политическую задачу, имевшую немалые последствия для хода всей войны.

В книге «Битва за Москву» отмечено, что в ночь на 5 октября ГКО принял решение о защите Москвы в новых осложнившихся условиях, избрав главным рубежом сопротивления Можайскую линию обороны, а 12.10 решил строить третью линию оборонительной линии, она полукругом опоясывала Москву в радиусе 15–18 км. Было решено эвакуировать из Москвы некоторые правительственные учреждения, дипломатический корпус, крупные оборонные заводы. 13.10 собрание актива Московской партийной организации постановило: «Мобилизовать всех коммунистов и комсомольцев, всех трудящихся Москвы на отпор немецко-фашистских захватчиков на защиту Москвы, на организацию победы». В тот же день начали формировать 25 добровольческих батальонов. 14.10 приняли установку эвакуировать наркоматы и ведомства. Начиная с 15.10, многие предприятия и учреждения стали переезжать на восток. 16.10 выехал генштаб во главе с Шапошниковым. От генштаба было оставлено небольшая группа работников. 17.10 по поручению ЦК БКП(б) А. Щербаков выступил по радио и заявил: «За Москву будем, драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови. План гитлеровцев мы должны сорвать во что бы то ни стало». С 20.10 было введено осадное положение. Судоплатов в своих воспоминаниях писал: «На тот случай, если немцам удастся захватить город, наша бригада заминировала в Москве ряд зданий… а также важные сооружения как в столице, так и вокруг нее».

Жуков считал самым опасным моментом под Москвой «с шестого по пятнадцатое октября» (Маршал Жуков… С.147). Ю. Походаев в «Литгазете» (2001№ 49) завил, что «война была проиграна немцами 16 октября 1941 года, во второй половине дня». Немцы подъехали «к какой-то» реке, где был солдат с маленькой пушкой, ему помогал мальчик, они стали стрелять в немцев, попали в бронемашину. Немцы скрылись. «Этот случай для немцев оказался роковым Если бы они знали, что, кроме пушечки, одною солдата и паренька, до самой Москвы никого нет, они спокойно и свободно могли бы доехать до Сокола или Белорусского вокзала А так, что они могли подумать? Мост заминирован, берег в обороне, надо готовиться к штурму, Для этого требовалось два-три дня. За это время прямой доступ к городу перекрыли регулярные войска. Всего два дня промедления — и судьба войны была решена..». Мальчиком был Походаев. Надо бы поставить ему памятник, но где найти «какую-то» реку? К ней, как вытекает из его статьи, подошла немецкая разведка, у врага там не было войск для наступления, и, конечно, не спас этот случай Москву и не вершил судьбу войны.

Доктора исторических наук А. Басов и Л. Гаврилов в статье «Столица-крепость» (СР.9.10.2001) тоже объявили 16.10.1941 г. «решающим днем битвы за Москву в Великой Отечественной войне против немецко-фашистского нашествия»: тогда «ГКО решил начать немедленно эвакуацию из Москвы». Это решение приняли раньше. Вызывает недоумение их утверждение: «Но народ, а вслед за ним и руководители партии и государства не выполнили этого постановления», им «пришлось возглавить работу по укреплению обороны города». В действительности эвакуация была проведена, а руководство страны ни на один день не уклонялись от работы по защите Москвы. Секретарь МК ВКП(Б) В. Пронин в «Битве за Москву» отметил: «За полтора месяца было эвакуировано на восток около 500 предприятий, фабрик и заводов, более миллиона рабочих, инженерных и научных работников, много учреждений, театров, музеев» (396). Паника 16–17 октября «захватила лишь небольшие группы населения». Были факты, когда «рабочие больших заводов и фабрик организовали охрану предприятий, не хотели эвакуироваться и требовали продолжать работу. Они первыми проявили уверенность в том, что фашисты не прорвутся в Москву», — писали Басов и Гаврилов. Не стоит напрасно искать, кто «первым» проявил такую уверенность. Кардин писал: «13–16 октября 12 тысяч москвичей добровольно вступили в коммунистические батальоны. Значительная часть волонтеров — «белобилетники»- студенты и беспартийная интеллигенция средних лет» (Мн.№ 18.2001). Они были уверены в том, что «Москва не будет сдана». Пронин писал, что, приступив к массовой эвакуации, Московский горком и Московский Совет «недостаточно разъяснили ее необходимость населению. Патриотическая настроенность рабочих и уверенность в разгроме врага под Москвой были настолько сильны, что на некоторых предприятиях часть рабочих противилась выезду на восток. 16 октября…рабочие 2-го часового завода не выпускали со двора нагруженные оборудованием и материалами автомашины». Пронин приехал на завод, выяснилось, что рабочие не знали, что эвакуация проводится по решению правительства. 17.10 толпа жителей не пропускала на шоссе Энтузиастов идущие из города на восток автомашины. Положение нормализовалось, когда жителям «разъяснили причины эвакуации, рассказали, что руководство остается на месте, что на подступах к столице строятся укрепления и никто сдавать Москву не собирается» (396).

Г. Попов, названный генерал-майором Б. Голышевым «ученым невеждой», в статье «Только правду, всю правду. К шестидесятилетию победы под Москвой» (Мк. 14,20,28.11.2001) объявил, что инициатива создать народное ополчение возникла у московского руководства, а Сталин был «не в восторге от этой идеи», думая: «Не создают ли в виде ополчения претенденты на новое правительство России вооруженную базу для себя?» По мысли Попова, эти формирования «со своими авторитетными формальными и неформальными лидерами, получив оружие, могли стать опасными», Сталин боялся, что Московский ГК ВКП(б) задумал-де отстранить его от власти. Но он, обращаясь к народу, еще 3.07 говорил: «Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение». Ополченцев на самом деле не успевали хорошо обучить, им не хватало оружия, это стало бедой многих наших соединений осенью и зимой 1941 г. Попов негодует: «все ополчение не остается в столице, сразу же уезжает из нее на рытье окопов», а «все грандиозные затраты человеческого труда и материалов» оказались бесполезными. В «Истории второй мировой войны» приведено донесение командира 5-го немецкого корпуса: «Используя хорошо оборудованные позиции… (не ополченцы ли создали их? — А, О.) и сильное минирование, 316-я русская дивизия… ведет поразительно упорную борьбу» (Т.4. С.98). В том, что ополченцы воевали, Попов видит не суровую необходимость, а желание погубить их «армейское командование получило приказ при первом же поводе двинуть ополченцев подальше от Москвы и бросить их в первую же мясорубку». Доктор военных наук Г, Кириленко писал о дивизиях народного ополчения: «Многие из них в последующем награждены орденами Ленина, Суворова и Боевого Красного Знамени, а дивизия народного ополчения. Киевского района Москвы стала даже 77-и гвардейской» (Пр.2002.№ 18). По версии Попова, Сталин не доверял тогда секретарю Московского горкома партии Щербакову, во как: объяснить то, что вскоре он назначил его начальником Главного политического управления Красной Армии! Тяжким 1941 г., жестокие бои на Западном направлении и под Москвой, массовый героизм советских людей показаны в романах К. Симонова «Живые и мертвые», В. Соколова «Вторжение». М. Бубеннова «Белая береза», И. Стаднюка «Война»., Г. Бакланова «Июль 1941 года», книгах, С. Смирнова «Брестская крепость» и «Герои Брестской крепости», повестях А. Бека «Волоколамское шоссе», К. Воробьева «Убиты под Москвой», Б. Васильева «В списках не значился».

С 10 октября Жуков возглавил оборону Москвы, А. Н. и Л. А Мерцаловы в брошюре «Г. К. Жуков: Новое прочтение или старый миф» (1995) утверждали, что «по своему образованию, общему кругозору» Тимошенко и Жуков «могли быть всего лишь рядовыми командирами». В таком случае как же недалекий и необразованный Жуков сумел разбить под Москвой немецкие войска, возглавляемые блестящими генералами? Правда, Резун в книге «Самоубийство. Зачем Гитлер напал на Советский Союз?» (2000) обрисовал Гитлера и его военачальников примитивными, не понимающими основ военного искусства. Умаляя силу нашего опаснейщего врага, он пытается снизить в глазах читателей значение великого подвига советского народа, разгромившего фашистскую Германию. Значит, был крайне низок уровень подготовки Красной армии, очень глупы были наши командиры, если, воюя с тупым противником, оснащенным к тому же негодной техникой, она терпела поражения и отступила до Москвы и Сталинграда. Книга ставит задачу запутать неискушенного читателя, создать в его душе хаос. Маршал А. Еременко справедливо осуждал «стремление оглупить Гитлера и его генштаб, имевшее хождение в нашей военно-исторической литературе»: «У Гитлера была масса просчетов. Вместе с тем надо признать, что многие из его решений с оперативной и подчас со стратегической точки зрения были верными…Перед нами был сильный, искушенный в военной науке враг» (Против фальсификации второй мировой войны».! 960. С.40). Манштейн считал, что Гитлер «обладал какой-то интуицией», при решении оперативных вопросов в 1940 г. ему «оставалось только удивляться тому, с какой быстротой он разобрался в точке зрения, которую группа армий отстаивала в течение вот уже нескольких месяцев» (130), Воля Гитлера помогла вермахту избежать более сокрушительного поражения зимой в 1941–1942 гг. Он приказал 3.01 Л 942 г: «Цепляться за каждый населенный пункт, не отступать ни на шаг, обороняться до последнего патрона, до последней гранаты — вот что требует от нас текущий момент».

Солоухин присочинил, что Жуков «просил перед каждым наступлением, чтобы соотношение наших бойцов и немцев было десять к одному». В «Истории войн» говорится, что советские полководцы добивались успехов только при подавляющем превосходстве своих войск: «Получив сильное подкрепление в количестве 100 свежих дивизий, русские начали контрнаступление и погнали германские войска, несмотря на их отчаянное сопротивление» (Т.З. С121). Не было у нас возможности заполучить столько новых дивизий. Советское контрнаступление 5.12 началось и проходило без превосходства в силах: «К началу декабря 1941 года противник имел под Москвой свыше 1708 тысяч человек, около 13,5 тысячи орудий и минометов, 1170 танков и 615 самолетов. В составе советских войск здесь было 1100 тысяч человек, 7652 орудия и миномета, 774 танка (в том числе 222 средних и тяжелых) и 1000 самолетов» (История Второй..». 1975. Т.4. С.284), Немцы превосходили там наши войска в личном составе — в 1,5 раза, в артиллерии — в 1,8, танках — 1,5 раза, в боевых самолетах уступали в 1,6 раза. Но на войне не все решает количественный фактор. И. Шафаревич писал о «совершенно загадочном повороте в войне»: «Тогда я понял, что, кроме числа мобилизованных солдат, количества боеприпасов и других зримых материальных вещей, способно материализоваться, стать реальным фактором духовное чувство, какой-то идеалистический порыв» (Зв.23.05.2001).

Еще до начала нашего контрнаступления под Москвой ряд высших германских деятелей стал сомневаться в успехе дальнейшей войны против СССР. Гальдер 23.11 писал: «Таких сухопутных войск, какими мы располагали к июню 1941 г., мы уже никогда больше иметь не будем…Возможно, что война сместится из плоскости военных успехов в плоскость способности выстоять в моральном и экономическом отношении» (Т.З. Кн.2. С.67). Немцы не смогли взять Ленинград, потеряли Тихвин, 29.11 их выбили из Ростова. 16.12 был освобожден Калинин. Наше наступление привело германскую армию к тяжкому поражению, она отступила от Москвы на 150–300 километров, в битве за нее потеряла более 500 000 человек, 1300 танков, 250О орудий. В книге «Гриф секретности снят» отмечено, что в Московской оборонительной операции мы безвозвратно потеряли 514 300 человек, а б контрнаступлении 139 586 человек. А на РТР 5.12.2001 г. объявили: в Московской битве погибло более двух миллионов наших солдат и офицеров, а воевали они саблями XIX века, взятыми из музеев.

Германская армия потерпела стратегическое поражение. Командовавший группой армий «Юг» фельдмаршал фон Рунштедт предложил отступить на границу с Польшей и закончить войну политическим путем. В июне 1945 г. фельдмаршал Кейтель заявил, что после поражения немецких войск под Москвой он не представлял себе «военного решения» всей восточной кампании, генерал Гальдер назвал это поражение «катастрофой» и «началом трагедии на востоке». В апреле 1985 г. в Международном научном симпозиуме, проходившем в Штудтгарте (ФРГ), обсуждалась тема: «Декабрь 1941 года — поворотный пункт войны». На нем американский ученый Ч. фон Лютишоу, «признавая роль битвы под Москвой, успех советских войск объяснял… вступлением США в войну против Японии» (А. Самсонов). Но немецкий блицкриг провалился до японского нападения на США. Адмирал Кузнецов, вопреки распространенному мнению, не склонен был «битву под Москвой считать уже переломной», полагая, что она «создала известные предпосылки для перелома, но все-таки переломными являются два сражения — это под Сталинградом и Курская битва» (СР.29.07.1988). В этой мысли есть свой резон, но вместе с тем следует иметь в виду огромное морально-психологическое значение победы под Москвой для нашего народа. Она показала, что немцы не всесильны, их можно бить и побеждать, это укрепило нашу уверенность в победе СССР.




Глава 6. Сталинградский поворот в войне


По мысли Василевского, для нашего командования «время после победы под Москвой явилось периодом головокружения от успехов». В начале 1942 г. Сталин допустил стратегический просчет в оценке возможностей немцев, посчитав, что после поражения под Москвой они в растерянности и потому надо «начать как можно быстрее общее наступление на всех фронтах, от Ладожского до Черного моря» (Г. Жуков). Он рассуждал: если на каком-то направлении фронт не добьется успеха, то он все равно будет сковывать врага, а «в это время результат будет на других участках». Но недостаток сил и ограниченные материальные возможности не позволяли нашей армии успешно наступать тогда на всех фронтах. Не хватало даже снарядов и мин. На Западном фронте, по словам Жукова, в период наступления «приходилось устанавливать норму расхода., боеприпасов — 1–2 выстрела на орудие в сутки» (Т.2. С.244). Он говорил 13.08.1966 г. в редакции «Военно-исторического журнала»: «Мы вводили много дивизий, которые совершенно не были подготовлены, были плохо вооружены, приходили сегодня на фронт — завтра мы их толкали в вой». Эта практика не могла оправдать себя. Серьезных успехов наши войска не добились, кроме Северо-Западного фронта, где они подошли к Великим Лукам «За период зимнего наступления войска Западного фронта продвинулись всего лишь на 70–100 километров, однако несколько улучшили стратегическую обстановку на западном направлении» (244). Предложение Жукова усилить его и продолжать там более мощное наступление Сталин не поддержал, наоборот, во время контрнаступления вместо наращивания сил оттуда забрали 1-ю ударную армию и вывели ее в резерв Ставки, а 30-ю армию передали Калининскому фронту. Впоследствии Жуков говорил: если бы дополнительные «силы и средства были брошены на западное направление… противник был бы смят, разгромлен и отброшен по крайней мере на линию Смоленска».

15.03.1942 г. Гитлер заявил, что в течение лета 1942 г. русская армия будет полностью уничтожена. 23.03.1942 г. органы госбезопасности сообщили в ГКО о подготовке летнего немецкого наступления: «Главный удар будет нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю» (История Второй мировой войны-Т.5. С.112). Нашу Ставку бичуют за то, что она не воспользовалось полученными разведкой доподлинными сведениями о планах вермахта на летнюю кампанию 1942 г., а советские «полководцы спланировали и провели авантюрную харьковскую операцию» (СР. 17.02. 2000). Генштаб не поддерживал ее, Сталин приказал считать ее «внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться», что стало «чрезвычайно большим просчетом» (А. Василевский). Сын Василевского Юрий Александрович писал о последствиях конфликта между Верховным и Генштабом при решении вопроса освободить Харьков в мае 1942 г.: «И. Сталин считал возможным развернуть крупные наступательные операции в начале лета Его решимость поддерживали К. Ворошилов, командующий Юго-Западным фронтом С Тимошенко и член Военного совета Н. Хрущев. Б. Шапошников, Г. Жуков, А. Василевский выразили несогласие с планом проведения наступательной операции на юго-западном направлении, считая, что пока не хватает сил для ее проведения». Василевский дважды предлагал остановить Харьковское наступление, но Сталин «не послушал его. Дело кончилось тем, что 19 мая противник окружил наши войска в Барвенковском выступе, и они понесли большие потери» (ПР.№ 17.2001). Эта крупная неудача была обусловлена недостатками в работе фронтовой разведки и ошибочными решениями со стороны командующих и штабных работников. Жуков видел главную причину нашего поражения в этой операции «в недооценке серьезной опасности, которую таило в себе юго-западное стратегическое направление, где не были сосредоточены необходимые резервы Ставки» (Т.2. С258).

Василевский в книге «Дело всей жизни» признал, что ошибка нашего командования состояла в том, что «обоснованные данные нашей разведки о подготовке главного удара врага на юге не были учтены». Но тогда были и другие, казавшиеся достоверными сведения о том, что немцы решили вести главное наступление на Москву, Чтобы обмануть нашу Ставку, они провели искусную дезинформацию. Выполняя распоряжение Гитлера, командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Клюге и начальник штаба генерал Белером подписали 29.05.1942 г. ложный «Приказ о наступлении на Москву», который стал известен нашему командованию. Оно знало, что в центре немцы держали более 70 дивизий, московский регион имел важнейшее стратегическое, политическое и экономическое значение. Предположение Жукова о нанесении врагом главного удара на юге не получило поддержки. С. Штеменко в книге «Генеральный штаб в годы войны» (1989) писал, что наши ставка и генштаб полагали: «Судьба летней кампании 1942 г…будет решаться под Москвой. Следовательно, центральное — московское — направление станет главным, а другие стратегические направления будут на этом этапе войны играть второстепенную роль» (35). Считалось, что удары на этих «направлениях не могли обеспечить немцам победоносное, а главное — быстрое — завершение войны», — писал А. Князьков в статье «Советская стратегия 1942 года» (Сталинград: Событие, Воздействие. Символ. 1994. С.42). Ход войны внес серьезную поправку в это представление. Решая вопрос о летнем наступлении 1942 г., немецкий генштаб отдавал предпочтение московскому направлению, но Гитлер, поддержанный Кейтелем и Йодлем, остановился на кавказском варианте. Германский генерал Г. Дёрр в книге «Поход на Сталинград» (1957) писал, что директива немецкого командования № 41 от 5.04.1942 г. ставила задачу «захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет» и считала необходимым «попытаться захватить Сталинград или, по крайней мере, подвергнуть его воздействию нашего тяжелого оружия, с тем чтобы он потерял свое значение как центр военной промышленности и узел коммуникаций» (4). Вначале Сталинграду отводилась вспомогательная роль, но в ходе боев это направление стало основным — битва за город шла 6,5 месяцев.

В первой половине 1942 г. в результате просчетов нашей Ставки и командующих фронтами враг одержал на юго-западе ряд побед, снова овладел стратегической инициативой и вышел в августе к Сталинграду и на Северный Кавказ. Эти неудачи выявили недостаточный уровень нашего военного руководства, уязвимые места в боеготовности советских войск. По вине командующего фронтом генерал-лейтенанта Д. Козлова и представителя Ставки Л. Мехлиса в мае 1942 г. они потерпели поражение в Крыму, покинули Керчь, что ухудшило положение защитников Севастополя, 4 июля после героической девятимесячной обороны они оставили его. К ноябрю 1942 г. германские войска захватили территорию в 1 800 000 кв. км., на которой до войны проживало около 80 млн. человек. СССР оказался в отчаянном положении.

Ж. Медведев предвзято оценил приказ наркома обороны № 227 от 28.06.1942 г. как свидетельство паники, в которую впали «Сталин и его соратники в политбюро летом 1942 года». Этот приказ отразил сильнейшую озабоченность нашего руководства судьбой страны, сыграл положительную роль в ходе войны. Извращая его, Мерцаловы писали, что он «запрещал любой отход без разрешения Москвы». На самом деле запрещался отход с позиций без приказа свыше. Пожалуй, справедлива мысль о том, что ко «времени появления приказа «Ни шагу назад!» страна находилась в наиболее тяжелом положении за все время войны» (В. Кожинов), но вряд ли верно то, что наши поражения 1942 г. «не уступали поражениям 1941-го, а в определенных отношениях даже превосходили их». Старший научный советник Военно-исторического института во Фрайбурге Б. Вегнер писал, что 6-я армия «неожиданно быстро» достигла территориальных целей в июне-начале июля, «главную же задачу операции — уничтожение вражеских сил, находившихся западнее Дона, — решить так и не удалось»: «бои за Миллерово 16 июля закончились взятием города, но так и не увенчались достижением наметившейся цели — окружением всей вражеской группировки» (Сталинград. Событие… С.26). Это он объяснил нехваткой подвижных соединений и перебоями с горючим. Немцы планировали сначала достичь Сталинграда и потом обрушиться на Кавказ, а Гитлер решил наступать одновременно на двух направлениях. 23.07.1942 г. Гальдер записал: «Всегда наблюдавшаяся недооценка противника принимает постепенно гротескные формы и становится опасной» (Т.З. Кн.2. С304). Осенью 1942 г. новый начальник немецкого генштаба генерал К. Цейтлер признал: «Нам казалось, что наша первая главная цель достигнута. Но, увы, это был мираж. Вскоре наше наступление было приостановлено. Пришел конец и нашим успехам на Кавказе» (Роковые решения. С.155). В разговоре с ним Гитлер высказал «глубокую неудовлетворенность ходом событий на Восточном фронте и провалом наступления».

В Сталинграде разгорелись жестокие бои, правдиво изображенные в повестях К. Симонова «Дни и ночи» и В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Гальдер записал слова Гитлера на совещании 31.08.1942 г.: «Сталинград: мужскую часть населения уничтожить, женщин — вывести» (Т.З. кн.2. С.334). Бросая в бои многие новые дивизии, немцы не смогли добиться своей цели и захватить полностью город. Генерал Дёрр отдал должное мужеству и умению наших солдат, защищавших его: «Русские превосходили немцев в отношении использования местности и маскировки и были опытнее в боях за отдельные дома» (56). Он винил Гитлера в провале битвы за Сталинград- Г. Гот в книге «Танковые операции» назвал одну из глав «Гитлер проваливает план кампании». В «Истории войн» причины поражения немцев сводятся к неудачным решениям фюрера: летом 1942 г. тот ошибочно «перебросил 4-ю танковую армию Гота в группу армий «А», наступавших на юге», затем он «вновь ошибся», возвратил «4-ю танковую армию для участия в боях под Сталинградом в составе группы «Б» и «приказал 11 армии Машитейна переместиться на север для усиления осады Ленинграда… Изменение планов Гитлера привело к разгрому его восточных армий» (Т.3. С.136, 138). И ни слова о том, почему метались фюрер и его генералы. Если бы 11 армии не оказалось под Ленинградом, то Синявинская операция наших войск в 1942 г. могла бы достичь своей цели — прорвать блокаду города, а в директиве № 41 ставилась задача захватить его. «Летом и осенью 1942 г. в районах Волхова, Ржева, юго-восточнее озера Ильмень шли тяжелые бои, не позволявшие немцам осуществить переброску войск «в интересах наступающих армий, а в район Воронежа даже заставили немецкое командование спешно перебросить из-под Сталинграда одну дивизию» (К. Типпельскирх). Неверно все неудачи германских войск сваливать на Гитлера: он далеко не всегда единолично принимал решения. Немецкий историк К. Вильхельм в книге «Две легенды» (Штутгарт. 1975) писал: «Гитлер гораздо реже действовал на свой страх и риск, чем это можно предположить» (107). 30.07.1942 г. начальник штаба оперативного руководства германского верховного командования генерал Иодль заявил, что судьба Кавказа решается под Сталинградом, поэтому необходимо перебросить часть сил из группы армий «А» в группу армий «Б». На другой день это было сделано.

В 1942 г. СССР, используя и воссозданные на новых местах эвакуированные заводы, выпустил более 21 000 боевых самолетов, более 24 000 танков, более 158 000 орудий и минометов. Это позволило нашему командованию восполнять потери в технике и хорошо вооружить новые дивизии. В начале советского наступления в районе Сталинграда (кодовое название «Уран») у нас было 1 103 000 человек (им противостояла группировка противника в 1 011 500 человек), в вооружении они имели преимущество: по авиации 1, 1:1, по танкам и САУ 2, 2:1, по артиллерии 1, 5:1. Иные цифры даны в «Истории Великой…»: «у нас было 894 000 человек, орудий и минометов — 13 540, самолетов 1115. У немцев 675 000 человек, орудий и минометов 10 300, самолетов — 1216» (Т.3. С26). В октябре 1942 г. германский генштаб полагал, что зимой 1942–1943 гг. советской армии выгоднее наступать на центральном участке фронта, чем «против выдвинутого далеко на восток южного фланга немецкого Восточного фронта». 5,11 разведка Верховного командования немецких сухопутных войск доложила, что главный удар в будущих операциях русских следует ожидать на участке группы армий «Центр», против Смоленска. Намереваются ли русские наряду с этим предпринять большое наступление через Дон или же не решатся предпринять большое наступление в двух местах, неизвестно» (Д Проэктор, Агрессия и катастрофа 1972. С.447). На допросе после войны Кейтель признал главным недостатком немецком разведки то, что она не установила сосредоточение большого количества советских войск под Сталинградом для наступления в ноябре 1942 г. Иодль говорил: «Мы абсолютно не имели представления о силе русских войск в этом районе. Раньше здесь ничего не было, и внезапно был нанесен удар большой силы, имевший решающее значение» (Вж.1961,№ 4. С89). Но нет ли в этих утверждениях желания Кейтеля и Иодля снять с себя часть ответственности за разгром своих войск?

Первый адъютант 6-й армии В. Адам в книге «Трудное решение» (1967) писал, что в начале ноября все дивизии в большой излучине Дона и действующая на юге 4-я танковая армия заметили подготовку советских войск к наступлению. Начальник Федеративного Военного архива М. Кериг в статье «6-я армия в Сталинградском котле» считает, что наступление 19.11.1942 г. не стало «для немцев и их союзников неожиданностью»: «Командование группы армий «Б» и командование армий, действовавших в районе Сталинграда, знали о приготовлениях и целях советского наступления на Дону. Но они недооценили масштабы развертывания» (Сталинград. Событие…С.85). Начальник разведотдела группы армий «Б» полковник Фрайтаг-Лорингофен в начале октября 1942 г. посвятил записку «опасности советского прорыва на Дону, который будет иметь своей тактической целью окружение 6-й армии, а оперативной целью — последующий прорыв в направлении Ростова и разгром южного фланга всего немецкого Восточного фронта». Начальник штаба 6-м армии генерал-майор А. Шмидт считал, что зимой «в действительной степени вероятна возможность окружения 6-й армии… предвидел опасность охвата с двух сторон, т. е, и одновременный прорыв на ее южном фронте, на участке 4-й танковой армии…мнение Шмидта было поддержано командующим 4-й танковой армией генерал-полковником Готом» (82). Адам писал: «…командующий группой армией «Б» генерал-фельдмаршал Вейхс и его начальник штаба генерал пехоты фон Зонденштерн разделяли опасения командования, 6-й армии. Но они не могли переубедить ОКХ и Гитлера Верховное командование просто не принимало всерьез донесения 6-й армии; оно сомневалось в том, что Красная Армия вообще способна думать о контрнаступлении». Начальник генштаба Цейтлер по приказу Гитлера передал директиву: «Красная армия разбита, она уже не располагает сколько-нибудь значительными резервами и, следовательно, не в состоянии предпринимать серьезные наступательные действия. Из этого основополагающего тезиса надо исходить каждый раз при оценке противника» (Вл.1966,№ 6. С.102).

Командование 6-й армии во второй половине октября предложило прекратить атакующие действия в Сталинграде, отойти, на позиции по линии Дон-Чир и перевести 14-го танковый корпус в резерв. Эти предложения были отвергнуты, Гитлер требовал ускорить взятие Сталинграда. Вместе с тем, пишет Кериг, в первые дни ноября он приказал перебросить с Западного фронта в район действий группы армий «Б» 6-ю танковую и несколько пехотных дивизий, чтобы «держать их наготове в качестве резерва за позициями 8-й итальянской и 3-й румынской армий» (83). 7.11 радиоразведка получила «новые доказательства того, что идет крупномасштабное развертывание советских соединений на плацдармах у Клетской, Серафимовича…, на основании чего разведотдел Генштаба делает вывод о возможности перехода противника в ближайшее время в наступление» (83) 9.11 был отдан приказ о переброске 48-го танкового корпуса в большую излучину Дона — за позиции 3-й румынской армии, началось формирование группы Леппер для укрепления ее восточного фланга, «Карповка и Калач превращаются в укрепленные районы», «но и эти, и другие меры оказались недостаточными» (84).

Эти факты позволяют сделать вывод: вряд ли верно утверждать, что советское наступление для немцев оказалось «абсолютно внезапным. Их командование проглядело подготовку наших войск к наступлению» (А. Райзфельд. С. Р. 19.11.2002). Германское командование знало, что советская армия в ноябре-декабре перейдет в наступление, не исключало, что оно возможно и в районе Сталинграда. Но внезапным для него оказались время и направление нашего наступления, сосредоточение там большого количества советских дивизий, сокрушительная сила их ударов. Германский генштаб все еще не расстался с недооценкой возросшей силы Красной Армии и возможностей советского строя.

21.11, когда развернулось наше наступление, «Паулюс представил ОКХ предложение: сдать Сталинград, армии пробиваться на юго-запад и таким образом избежать угрожающего окружения. Группа армий «Б» поддержала перед ставкой фюрера предложение Паулюса…Прорыв не разрешали. Нужно удерживать Сталинград — такова была воля Гитлера и ОКХ» (111). 22.11 Паулюс опять предложил вырваться из котла. По словам Дёрра, был заготовлен приказ о сдаче Сталинграда и прорыве из него, но 24.11 Гитлер отменил принятое им за 6 часов до этого решение сдать город. В середине декабря командование 6-й армии просило «разрешить прорыв из котла на юго-запад, согласованный во времени с атакой 4-й танковой армии, наступающей в северо-восточном направлении» (122). Манштейн не дал разрешения на прорыв, Паулюс говорил Адаму: «Гитлер и ОКХ все еще хотят, чтобы мы удерживали город И. Манштейн боится дать приказ от своего имени, хотя и знает о нашем тяжелом положении» (126). Гитлер 12.12.1942 г. заявил: «Мы ни при каких условиях не можем сдать Сталинград» (Вторая мировая война два взгляда С.221).

Немецкий исследователь И. Видер в книге «Сталинград. Уроки истории» уличил в нечестности Манштейна, обвинившего Паулюса в том, что он не попытался вырваться из котла 18.12, когда Манштейн, по его словам, «отдал окончательный приказ о сдаче «твердыни на Волге». Такого приказа Паулюс не получал. Манштейн оговорил бывшего в его подчинении генерала, «пытаясь переложить на него вину за провал деблокирующей операции и все связанные с этим тяжелые последствия» (419). Попытка Паулюса самостоятельно вырваться из окружения не имела шансов на успех: горючего для машин не хватало, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее 6-ю армию от основных сил, воевать в зимней степи было труднее, чем в городе (германское командование стало именовать его «крепость Сталинград») и заранее оборудованных позициях, при обороне немцы «широко использовали систему наших укреплении, построенных еще летом, до боев за Сталинград» (К. Рокоссовский). Оставаясь в окружении, боевые действия 6-й армии в котле обрели, указал Кериг, «новую функцию — связать как можно больше советских войск и помешать нанести чреватый большой бедой удар на Ростов, Зто задание 6-я армия выполнила» (118). Она помогла немцам удержать Ростов до 14 февраля, вывести с Северного Кавказа 1-ю танковую армию, предотвратить разгром южного крыла. Дёрр писал: «Для нас было счастьем» то, «что русские после проведения операции против 6-й армии сделали передышку для укрепления фронта окружения»: «противник не использовал…большие возможности — до подхода 1-й танковой армии…На пороге нового, 1943 года угроза удара противника на Ростов все еще не была устранена» (106).

Наше командование не ставило перед собой задачу немедленно ударить крупными танковыми силами в направлении на Ростов, по жизненно важным для немецкой группы армий переправам через Донец или по железнодорожному узлу Лихая. Манштейн считал, что «оно тем самым упустило важный шанс, так как в конце ноября — начале декабря у немцев не было сил, способных отразить подобный удар». По его мысли, если бы советская армия использовала выгодную ситуацию в конце 1942 г. и нанесла удар на Ростов — тогда бы Германию настигла колоссальная катастрофа Он полагал, что после поражения 3-й румынской армии советские войска имели нужные силы для продвижения до нижнего течения Дона и Ростова и могли «перерезать коммуникации не только 6-й и 4-й танковых армий, но и группы армий «А». В этом случае «наряду с потерей 6-й армии, создалась бы возможность потери также и группы армий «А». Их положение «должно было стать более чем критическим», была «опасность уничтожения всего южного крыла Восточного фронта. Такой результат, очевидно, решил бы исход борьбы на востоке и повлек бы за собой проигрыш войны» (382).

Если была такая возможность у нашей Ставки, то почему она не воспользовалась ею? Сталин — в соответствии с планом «Уран» — считал первейшей задачей быструю ликвидацию окруженного врага Он говорил, что в Сталинграде «обещали окружить и уничтожить немцев за десять дней, а провозились с ними два с лишним месяца» (Маршал Жуков. Каким мы его помним. С. 120). Ставка без паузы начало операцию по уничтожению «котла». Жуков писал, что она принимала все меры к тому, чтобы быстрее покончить с ним «и высвободить войска двух фронтов, необходимых для быстрейшего разгрома отходящих войск с Кавказа и на юге нашей страны» (Т.2. С.320). Но наши удары с 24 по 30-е ноября не решили этой задачи. Рокоссовский писал: «…мы убедились, что, продолжая наступление на всем фронте окружения без специальной серьезной подготовки и дополнительных средств усиления, успеха не добиться» (Сталинградская эпопея.1968. С. 169). Вначале советское командование неверно оценило сложившуюся обстановку, посчитав, что в кольце оказалось 85–90 тысяч немецких солдат. И сейчас в «Истории войн» утверждается, что окруженных немцев в Сталинграде было 100 000, а на самом деле их было больше в три раза. Вместе с 6-й армией в кольцо попали 4-й армейский и 48 танковые корпуса, а также 29-я моторизированная дивизия врага. Свое видение обстановки Жуков обрисовал Сталину 29.11.1942 г.: «Окруженные немецкие войска сейчас, при создавшейся обстановке, без вспомогательного удара противника из района Нижне-Чирская — Котельникова на прорыв и выход из окружения не рискнут… Чтобы не допустить соединения нижне-чирской и котельниковской группировок противника со сталинградской и образования коридора, необходимо: как можно быстрее отбросить… группировки и создать плотный боевой порядок на линии Обливская — Тормосин — Котельниково» (Т.2. С310).

Видимо, большею результата наши войска достигли, если бы часть сил, брошенных на ликвидацию окруженного врага, сразу была направлена на решение этой задачи. По мысли Еременко, «в первых числах декабря… наш внешний фронт окружения оборонялся крайне слабыми и измотанными в боях силами» (145). В то Бремя поступали предложения прекратить наступление против Паулюса, оставить на внутреннем кольце минимум войск, а остальные дивизии, окружавшие немцев, бросить вместе с другими соединениями на Ростов и отрезать их войска на Северном Кавказе. 26.11 Василевский доложил Сталину план новой наступательной операции. Ближайшей задачей ставился разгром 8 итальянской армии и немецкой оперативной группы Голлидта, а затем захват подвижными войсками переправы в районе Лихой и наступление на Ростов. 2.12,1942 г. ставка решила провести Воронежским и Юго-Западным фронтами операцию «Большой Сатурн» в направлении Миллерово-Ростов, чтобы отсечь кавказскую группировку немцев. Начало — 10 декабря. 2-ю гвардейскую армию предполагалось направить для наращивания удара из района Калача на Ростов-Таганрог. По словам Василевского, «задержка в ликвидации войск Паулюса явилась основной причиной, изменившей оперативную обстановку на сталинградском и среднедонском направлениях не в нашу пользу и более всего повлиявшей в дальнейшем на изменение и сокращение операции «Сатурн» (Сталинградская эпопея. С.109). Но надо ли было так торопиться с ликвидацией войск Паулюса?

В начале декабря создалась запутанная ситуация. А. Еременко, командующий тогда Сталинградским фронтом, писал: «Как только наш кавалерийский корпус 2 декабря…подошел к Котельниково, больше сотни танков противника, поддержанных авиацией, нанесли ему серьезное поражение. Нависла страшная опасность… Оставался один выход — снять некоторые соединения с внутреннего фронта окружения. Пришлось пойти на такой риск и снять 4-й и 13-й механизированные корпуса (каждый в составе двух бригад). Оба корпуса были обессилены наступательными боями, которые они вели уже более 10 дней непрерывно». Были ли нужны эти безуспешные бои, которые принесли нам немалые потери? Еременко полагал: если бы немцы «перешли в наступление из района Котельниково в период с 2 по 7 декабря 1942 года наличными силами, то нам в это время нечем было сдержать их…Манштейн подарил нам 10 дней» (Против фальсификации второй мировой войны». С76). Но тот медлил потому, что считал: у него не хватало сил, чтобы нанести мощный удар по советским войскам, он поджидал обещанных ему подкреплений.

В это время наша Ставка снова решила быстро уничтожить «котел». Войска Донскою и Сталинградского фронтов 2.12 начали выполнять эту задачу, повторные удары наносились 4 и 8.12, но «время шло, а результаты наступления против окруженной группировки противника были явно неудовлетворительны» (К. Рокоссовский. Сталинград: уроки истории. 1989. С. 128). Наличных сил не хватало для разгрома врага, занявшего прочно укрепленные позиции. Дёрр ошибочно утверждал, что советские войска там имели огромное превосходство в силах. К 1.12 «у нас было 479 672 человека, 465 танков, 8491 орудий и минометов (без зенитной артиллерии и 50-милиметровых минометов), а у противника соответственно: 330, 340, 5230» (А. Василевский. Сталинградская эпопея, С.96). Сталин обязал Василевского срочно представить на утверждение новый план ликвидации группировки Паулюса «План «Кольцо» — немедленного, в недельный срок, уничтожения «котла» — был утвержден Ставкой 11 декабря, и в тот же день его директивой направили Василевскому для исполнения» (Г. Ключарев. Лг. 8.03.1989). Но изменившаяся обстановка внесла серьезные коррективы в этот план.

12 декабря 4-я танковая армия генерала Гота перешла в наступление, стремясь прорваться к Сталинграду. Вокруг местечка Верхне-Кумский кипела жесточайшая шестисуточная битва, предрешившая, по словам Василевского, «победный исход Сталинградской битвы». Предельную степень ее напряжения показал Ю. Бондарев в романе «Горячий снег». Еременко писал: «Бои в районе Верхне-Кумского — это ярчайший образец доблести воинов Красной Армии, насмерть стоявших на своих рубежах. Они достойны того, чтобы в истории Сталинградской битвы о них было написано золотыми буквами» (Сталинградская эпопея. С. 148). ф. Меллентин считал, что битва на берегах речки Аксай «привела к кризису третьего рейха, положила конец надеждам Гитлера на создание империи и явилась решающим звеном в цепи событий, предопределивших поражение Германии». Чтобы сдержать напор армейской группы «Гот», Василевский обратился с просьбой перебросить 2-ю гв. армию в распоряжение Сталинградского фронта. Он так объяснил мотивы своего решения: «положение складывалось грозное. До соединения наступавших частей Манштейна и армии Паулюса оставались считанные дни. Я считал, что пройдут еще сутки, максимум двое, и уже поздно будет этому помешать. Они соединятся, и Паулюс уйдет из Сталинграда, и это приведет не только к тому, что рухнет кольцо окружения, рухнет надежда на уничтожение группировки Паулюса в кольце, созданном с таким трудом, но и вообще это будет иметь неисчислимые последствия для всего хода военных действий» (Зн.1988.№ 5. С87). Он на «свой страх и риск еще до решения Ставки приказал. Малиновскому начать движение Второй гвардейской армии в новый район для действий против Маншейна…Сталин эту армию отдавать категорически не хотел, не хотел менять для нее первоначально поставленную задачу. После моих решительных настояний он сказал, что обдумает этот вопрос и даст ответ…Сталин в эту ночь обсуждал в ставке мое требование, и там были высказаны различные мнения. В частности, Жуков считал, что армию переадресовывать не надо, что пусть в крайнем случае Паулюс прорывается из Сталинграда навстречу Манштейну и движется дальше на запад. Все равно ничего изменять не надо, и надо в соответствии с прежним планом наносить удар Второй гвардейской армией и другими частями на Ростов…Наконец, в 5 часов утра Сталин позвонил мне и сказал злобно, раздраженно всего четыре слова: «Черт с вами, берите!». Но Жуков говорил, что он поддержал мнение Василевского о перенаправлении 2-й гвардейской армии: «учитывая тогдашнее соотношение сил…, в той обстановке, нам ничего, кроме этого, и не оставалось» (115). Василевский заключил: «Весь хоа, дальнейших событий, на наш взгляд, более чем убедительно показал, что решение Ставки о повороте 2-й гвардейской армии на котельничевское направление в создавшейся 13 декабря обстановке было наиболее правильным и целенаправленным» (Сталинградская эпопея. С.107). Но эта обстановка сложилась в результате просчетов Сталина и Ставки.

Если бы в начале декабря не проводилось наступление против 6-й армии, тогда бы не понадобились «дополнительные силы для действия против» нее «из числа тех, которые предназначались» для «Большого Сатурна», и можно было не переносить эту операцию ^ с 10 на 16.12. Василевский считал: «если бы тот успех, который одержали войска Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов, начав операции 16 декабря, был бы возможным при начале этой операции 10 декабря, то он, по-видимому, исключил переход в наступление войск Манштейна 12 декабря на Котельническом направлении» (ПО). Бывший начальник штаба Воронежского фронта генерал армии М. Казаков писал в статье «Операция «Сатурн»: «крупный успех советских войск, наступающих по плану «Сатурн» в направлении Миллерово, Каменск-Шахтинский, Ростов и Вешенская, Морозов, Ростов, имел бы далеко идущие последствия. Изъятие же 2-й гвардейской армии в силу сложившейся обстановки и отказа в связи с этим от выполнения операции «Сатурн» в полном объеме не позволили тогда завершить окружения всех войск противника, сражавшихся на Северном Кавказе» (Сталинградская эпопея. С.514-.515). Главный маршал артиллерии Н. Воронов в воспоминаниях «На службе военной», говоря о группе Манштейна, торопившейся пробиться на выручку войскам Паулюса, считал, что лучший способ отразить ее контрудар — начать крупное наступление на Среднем Дону в направлении Ростова: «Тогда захлопнется выход немецким войскам с Северною Кавказа и они попадут в гигантскую ловушку. Б таком случае и группа Манштейна окажется под угрозой окружения. Необходимо спешить!…Возникло опасение: не считает ли теперь Ставка операцию на Среднем Дону второстепенной…Я несколько раз порывался позвонить Сталину, чтобы попытаться убедить его в том, что все силы теперь надо бросить на Средний Дон и как можно быстрее прорываться в Ростов…Яа, о сих пор сожалею, что…не доложил свои суждения Верховному» (Нини. 1992.№ 1. С111). Воронов утверждал, что 2-я гвардейская армия «была бы гораздо полезнее для разгрома вражеских войск на юге»: «решение Ставки было ужасным просчетом», она «проявила удивительную недальновидность» (113).

Комментируя книгу Манштейна, Б, Переслегин рассуждал: «Г. Гот двигался узким клином, имея на флангах румын…Направлять в этих условиях на Мышкову 2-ю гвардейскую армию было в сложившихся условиях не обязательно. Если что и напрашивалось как само собой разумеющееся, так это, оставив часть сил охранять «лагерь военнопленных» 6-й армии в Сталинграде, снимать войска и двигать их в 51-ю и 28-ю армии, где в январе их так не хватало, где удары остались незавершенными (427). Действительно, «куда бы делся Гот с перехваченными путями снабжения в зимней степи, имея на флангах 2-ю гвардейскую и 51-ю армию?» Ввиду нехватки сил нашим танкистам не удалось с ходу взять Ростов и добиться важнейшего стратегического результата. Тогда у Маныча и Батайска шли упорные бои, 1-я танковая армия немцев пробивалась и пробилась через Ростов на север. Наши дивизии «в это время добивали 6-ю армию, только облегчая Э. Манштейну закрывать фронт» (428).

14.12 «Большой Сатурн» был изменен на «Малый Сатурн», он предусматривал ликвидацию морозовской группировки противника, 16.12 началось наступление Юго-Западного фронта, который продвинулся на двести километров, вышел на Тацинскую, Морозовск. После этого обнажился весь левый фланг немецких армий «Дон». В такой обстановке не улучшило бы их общее положение соединение армейской группы Гота с Паулюсом. Манштейн понимал, что «даже в случае успеха деблокирующей операции 6-й армии ни в коем случае нельзя будет оставаться в районе Сталинграда» (385). «Охват левого фланга группы армий «Дон» и мощный удар по ее тылам — вот когда над Манштейном нависла реальная угроза окружения и разгрома всех войск, которые он вел на выручку Паулюса…Тогда, и только тогда гитлеровский фельдмаршал счел Сталинградскую битву проигранной» (Л. Толкунов. Зн.1973.№ 7. С.92).

В. Чуйков в книге «Гвардейцы Сталинграда идут на Запад» сообщил, что в 1952 г. Сталин спросил его: «Можно ли было нам в декабре 1942 года пропустить в Сталинград группу Манштейна и там захлопнуть ее вместе с Паулюсом? Мне приходилось думать о такой возможности. У нас не было полной уверенности, что Гот не протаранит фронт окружения. Мы тогда отчетливо понимали, что рисковать — выпустить 6-ю армию из Сталинграда мы не могли. Могло случиться так, что Манштейн влил бы окруженным силам и надежду на выход из окружения. Это сковало бы надолго наши силы вокруг Сталинграда Б таком духе я ответил Сталину. Сталин тихо проговорил: «Это было очень рискованно. Рисковать нельзя было. Народ очень ждал победы!» Да, это было «мнение политика, а не Верховного главнокомандующего» (429). Но психологически можно понять Сталина, когда. oн торопил быстрее ликвидировать «котел»: лучше синица в руках, чем журавль в небе. В феврале 1942 г. в районе Старой Руссы и юго-западнее Демянска войска Северо-Западного фронта окружили 16-ю немецкую армию, но уничтожить ее не удалось, в апреле враг ее деблокировал.

19.12.1942 г. Сталин передал директиву: «Воронову как представителю Ставки и заместителю Василевского поручается представить не позднее 21 декабря в Ставку план прорыва обороны войск противника, окруженных под Сталинградом, и ликвидации их в течение пяти-шести дней» (А. Самсонов. Сталинградская битва. 1968. С.437). После нового года снабжение «котла» по воздуху почти прекратилось. Он стал «лагерем вооруженных военнопленных», — сказал Р. Малиновский английскому корреспонденту А. Верту (Сталинград; уроки истории. С.474). Их участь была предрешена: им предстояло капитулировать или погибнуть от голода 2-го февраля 1943 г. остатки окруженных в Сталинграде войск фельдмаршала Паулюса сдались в плен. Это поражение немецкой армии потрясло Германию, в ней был объявлен трехдневный траур. Наша победа у берегов Волги означала мощный военно-политический и нравственно-психологический удар по гитлеровскому режиму. По мнению немецкого еженедельника «Шпигель», «ни одно другое сражение Второй мировой войны — ни танковая битва под Курском летом 43-го, ни разгром группы Центр в следующем году — не оставили… столь глубоких рубцов в душах немцев, как битва в Сталинграде…По сообщениям шпиков из службы безопасности СС, после Сталинграда миф о фюрере стал разваливаться. На стенах домов время от времени даже появлялись надписи вроде «Сталинградский убийца» или «Гитлер — массовый убийца». Ушла в народе и уверенность в победе. Служба безопасности доносила, что среди соотечественников в целом царит убежденность в том, что разгром 6-й армии означает «перелом в войне». Так оно, собственно, и случилось» (Pг.22.01.2003).

Американский президент ф. Рузвельт отметил: Сталинградская победа «стала поворотным пунктом войны союзных наций против сил агрессии». Германские генералы Бутлар, Цейтлер и Дёрр оценивают битву на Волге, в которой немцы потеряли пять армий, как «поворотный пункт всей второй мировой войны». После этой победы отпала опасность японского нападения, только после нее «в Токио пришли к выводу, что начинать войну с СССР опасно» (А. Кошкин). В 74 городах Франции, в том числе и в Париже, есть улицы и площади, названные в честь Сталинграда. В Бельгии есть такие улицы. В первой половине 90-х гг., изучив военно-политические документы, в том числе ранее засекреченные, американский историк Уоррен Кимболл пришел к выводу: после победы под Сталинградом руководство США «беспокоила» выявившаяся «возможность»: «Красная Армия добьется такого перелома, что сумеет победить немцев еще до того, как англичане и американцы смогут перебросить свои войска в Западную Францию» (Зв.№ 30.2001), Но Манштейн, стремясь снять с себя вину за поражение в битве на Волге, признавая ее поворотную роль, в то же время отрицал решающее значение ее для исхода войны. По его мнению, после нее «немцы все же могли бы свести войну к ничейному результату». Тейлор вторил ему: «Сталинград, быть может, вопреки частым утверждениям не был решающей битвой второй мировой войны» (498). Старший научный советник Военно-исторического института во Фрайбурге Ю. Фёстер подхватил их мысль: «Сталинград не является вехой, обозначившей поворот во второй мировой войне» (10). Этим авторам хочется принизить роль СССР в победе над фашизмом. В унисон с ними в учебнике «Новейшая история. XX век» под редакцией Кредера уделено в 5 раз больше места победе англичан под Эль-Аламейном над «Африканским корпусом» Роммеля, чем Сталинградской битве. Там итало-немецкие войска потеряли 55 000 убитыми, ранеными и пленными, а в районе Сталинграда потери немцев и их союзников составили около 1,5 млн. человек. В 2001 г. в. наших кинотеатрах показывали голливудский фильм-пасквиль «Враг у ворот», где в злобной форме изображены советские участники Сталинградского сражения. Немецкий военный историк Рольф-Дитер Мюллер пришел к выводу: для немцев «отныне урок Сталинграда звучит не как раньше «Войны не должно быть больше никогда!», а как «Никогда больше не должно быть такой войны», в которой немецкое правительство загоняет своих солдат в аналогичную фатальную ситуацию» (Рг.22.01.2003). Значит, победоносная война в умах немцев теперь не исключается…




Глава 7. О боях за Ржев и маршале Г. К. Жукове


В приказе Верховного главнокомандующего от 23.02.1943 г. говорилось: «Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, о боях под Москвой, в районе Ржева, под Ленинградом, о сражении у стен Сталинграда». Ожесточенные бои за ржевский плацдарм до сих пор привлекают внимание исследователей. Книга немецкого генерала X. Гроссмана «Ржев — краеугольный камень Восточного фронта» вызвала возмущение ветеранов войны тем, что ее издали при финансовой поддержке областной администрации. Более того, соорудили и открыли в Ржеве мемориал в честь фашистских убийц. Для меня лично равнодушно взирать на это — значит не только предавать товарищей, сложивших головы на полях сражений, но и своего отца, погибшего в 1941 г. где-то (точно никогда не узнаю) в районе Ржева. Гроссман оправдывал нападение на СССР: «Русский большевизм оставался для Германии врагом № 1. По этим причинам Гитлер решился на поход против Советской России». А почему он напал на страны, где не пахло большевизм? В книге Гроссмана бои за Ржев представлены как «героический эпос» немецкой истории, восхваляются гитлеровские захватчики, военный преступник фельдмаршал Модель, виновный в уничтожении многих тысяч наших мирных жителей и военнопленных.

О. Кондратьев, один из составителей сборника «Ржевская битва» (Тверь.2001), поместил в нем статью «Забытая битва», где поддержал мысль о ключевом месте боев под Ржевом во второй мировой войне и утверждал, что «в угоду чьим-то желаниям битва за Ржевско-Вяземский плацдарм была раздроблена на множество локальных операций и боев» (15), Но это объясняется характером борьбы за плацдарм: она не вылилась, как в Сталинграде, в непрерывные бои, на месяцы затухала, превращаясь в позиционное противостояние и бои «местного значения». И потому в научных трудах нет «попытки взглянуть» на операции на Ржевско-вяземском плацдарме «как единое целое» (16). Они проводились в разное время, с разных исходных позиций и даже с несколько разными целями. Кондратьев одобрил Гроссмана за то, что он назвал «Ржев (как символ, как обобщенное понятие всего плацдарма) краеугольным камнем Восточного фронта…дал собственную периодизацию этого сражения. И первой в этом ряду Гроссман назвал схватку за Ржев в октябре 1941 года». Кондратьев понимает, что это можно оспорить: «Конечно, события осени первого года войны у Ржева — часть Московской битвы. Но ведь происходило это на тверской земле..» (16). В то время плацдарм еще не образовался, и потому не стоит рассматривать эту «схватку» в составе «единого целого».

Американский историк Д. Глантц в напечатанной в «Вопросах истории» (1997.№ 8) статье «Операция «Марс» (ноябрь-декабрь 1942 года)» и изданной в США книге «Крупнейшее поражение Жукова Катастрофа Красной Армии в операции «Марс», 1942» (1999) поддержал мысль Гроссмана о Ржеве как краеугольном камне всего Восточного фронта и поставил операцию «Марс», когда в декабре 1942 г. наши войска предприняли там наступление, в центр советских военных усилий: «огромный масштаб и амбициозная стратегическая цель делали» ее «по меньшей мере столь же важной, как и операция «Уран», а вероятно, даже более важной». Цель этой придумки — снизить значение нашей победы в Сталинградской битве и очернить Г. Жукова — национального героя России Поддерживая Глантца, С. Герасимова пишет в статье «Ржевская битва: цена неудач» (опубликована в сборнике «Ржевская битва»): «К 19 ноября 1942 г. в составе Калининского, Западного и войск Московской зоны обороны сил и средств было больше, чем в составе Юго-Западного, Донского и Сталинградского, правда, при Большей протяженности фронта». Но надо ли было учитывать войска «Московской зоны обороны», которые не принимали участия в операции «Марс»? Надо ли было Кондратьеву в брошюре «Ржевская битва: полвека умолчания» (1998), подкрепляя мысль Гроссмана, искусственно увеличивать число наших армий, наступавших на «ржевский плацдарм»? Он причислил к ним и 2-ю Ударную армию, которая «формировалась и действовала на Волховском фронте и никаким образом не причастна к боевым действиям на плацдарме» (Н. Сошин. Тж.№№ 153–155.2000).). Опасение за судьбу Москвы и центрального региона страны заставляли нашу Ставку держать там большие резервы. Ржев был удобным трамплином для немецкого наступления на Москву, но во второй половине 1942 г. обстановка на фронте изменилась, он тогда уже не имел такого важного стратегического значения, как Сталинград. Если бы германские войска взяли Сталинград, то они бы отрезали юг страны от центра, перерезали Волгу, важнейшую водную артерию страны.

13.11.1942 г. Жуков и Василевский были у Сталина и предложили срочно подготовить и провести наступательную операцию в районе севернее Вязьмы и «разгромить немцев в районе ржевского выступа», чтобы германское командование не смогло «перебросить часть своих войск из других районов, в частности из района Вязьмы, на помощь южной группировке». Бои за ржевский плацдарм, «по расчетам Ставки, должны были дезориентировать противника, создать впечатление, что именно здесь, а не где-либо в другом месте мы готовим зимнюю операцию». В октябре немецкий генштаб перебросил в район Великих Лук из-под Ленинграда танковую, моторизованную и пехотную дивизии. Это помогло нашим войскам провести успешную операцию «Искра» и прорвать ленинградскую блокаду. «В район Витебска и Смоленска направлялось семь дивизий из Франции и Германии. В район Ярцева и Рославля — две танковые дивизии из-под Воронежа и Жиздры. Итого к началу ноября для усиления группы «Центр» было переброшено двенадцать дивизий» (Г.Жуков. Т.2.С.291).

В декабре 1942 г. советские войска, перейдя в наступление, пытались окружить немецкую группировку у Ржева, но не добились успеха Западный фронт не прорвал оборону врага. Наше командование посчитало, что основная причина неудачи крылась в недооценке «трудностей рельефа местности, которая была выбрана для нанесения главного удара». Но дело было не только в этом. У немецкой разведки был осведомитель в Москве А. Демьянов («Гейне» — «Макс»), младший офицер связи. Она не знала, что он передавал ей то, что подготовляло наше командование. Судоплатов в книге «Разведка и Кремль» писал, что, по замыслу генерала Штеменко, важные операции нашей армии «действительно осуществлялись в 1942–1943 гг. там, где их «предсказывал» для немцев «Гейне» — «Макс», но они имели отвлекающее, вспомогательное значение». 4.11.42 г. он сообщил им, что советские войска нанесут удар 15.11 «не под Сталинградом, а на Северном Кавказе и под Ржевом…Враг был заранее информирован нами о готовящемся и начавшемся 8 декабря нашем наступлении!. Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью» (188). Это можно назвать ржевским гамбитом. Жуков понял, что «противник разгадал наш замысел и сумел подтянуть к району действия значительные силы с других участков», но он «так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении, поэтому бросили туда такое количество войск».

Глантц утверждал, что операция «Марс» потерпела крах. Считая, что все наши наступательные удары на ржевском плацдарме «не достигли своих главных целей», С. Герасимовав статьях, напечатанных в журнале «Вопросы истории» (2000.№ 4–5), сборниках «Война и воины России» (2000) и «Ржевская битва», вторит ему: операция «Марс» «практически провалилась», Ржев — «это потерянная победа и нашей армии и наших полководцев, и, в первую очередь, увы, Г. К. Жукова». Маршала винят в том, что он признавал «в качестве основного метода наступления лобовые массированные атаки», и потому войска под его началом несли большие потери. Г. Попов писал, что в 1942 г. в ходе Ржевско-Вяземской операции Жуков «с упрямством атаковал «в лоб» немцев» (Мк. 11.01.2000) Чтобы рассеять это обвинение, приведем абзац из приказа Жукова от 9.12.41 г.: «Категорически запретить вести фронтальные бои…против укрепленных позиций, против арьергардов и укрепленных позиций оставлять небольшие заслоны и стремительно их обходить, выходя как можно глубже на пути отхода противника» (Гл.5.12.1991). Но понятно, что подчас сама обстановка может потребовать от военачальника принять решение об использовании и лобового удара Глантц возложил вину на Жукова за «страшные людские потери» в операции «Марс», составившие-де около 500 000 человек, В книге «Гриф секретности снят» и статье генерал-полковника Г. Кривошеева в «Военно-историческом журнале» (1999.№ 2) отмечено, что в этой операции участвовало 545 070 советских солдат, наши общие потери достигли 215 674 человека, безвозвратные — 70 373. В Сталинградской наступательной операции наши войска насчитывали 1 143 500 человек, потеряли 485 777 бойцов, безвозвратно — 154 885. Эти цифры убедительно опровергают концепцию Глантца и ею сторонников.

В «Ржевской битве» говорится, что эта битва «была самой кровопролитной во Второй мировой войне» (лучше называть ее «одной из самых кровопролитных»): советские потери в ней «могут приближаться к 2-м миллионам человек», «институт военной истории Министерства обороны РФ назвал число в 2,5 миллиона человек». Никто пока документально не обосновал, почему эти цифры резко скакнули вверх. Кондратьев привел, выделив жирным шрифтом, цитату Лихачева: «И подо Ржевом, где больше всего пострадало и немцев, и русских…» и заключил: «Сугубо штатский человек, филолог, историк Д. С. Лихачев лучше профессиональных исследователей Второй мировой войны знает, что плацдарм, полтора года угрожавшей Москве «вторым нашествием», был самым кровавым». Уважаемый академик не воевал, о войне имел смутные представления, его заявление не имеет отношения к научному осмыслению обсуждаемой проблемы. Его рассуждения о политике выглядят подчас весьма странно. В 1994 г. он заявил, что «наше государство перестало быть идеологическим. Это величайшее достижение». Ельцинский режим стоит на страже интересов буржуазии, тех, кто ограбил народ и развалил великую державу. Надо быть слишком наивным, чтобы верить в то, что наше государство лишилось идеологической сути. В книге «Гриф секретности снят» и статье Кривошеева (Вж. 1999.№ 2) указано, что наша армия в Ржевско-Вяземской операции (8.01–20.04.42 г.), Ржевско-Сычевской (30.07–23.08.42 г.), в новой Ржевско-Сычевской (25.11–20.12.42 г.), Ржевско-Вяземской (2.03–31.03.43 г.) и в боях у города Белого (2.07–27.07.42 г.) потеряла 1 345 174 человека, безвозвратно — 440 469. В Сталинградской битве наши общие потери составили 1 129 619 человек, безвозвратные — 478 741. Она длилась полгода, безвозвратные потери в ней превышали те, какие понесли мы в сражениях за Ржевский плацдарм, продолжавшихся свыше года. Это дает право сделать закономерный вывод: она была более масштабной и ожесточенной по сравнению с боями под Ржевом. И это метко бьет по выдумке Глантца.

Конечно, с душевной болью мы вспоминаем о массовой, не всегда оправданной гибели наших солдат на фронте, было такое и под Ржевом. Но надо критически относиться к словам Л Порка: «Шли в бой с одной винтовкой на троих. Город Ржев 17 раз переходил из рук в руки», Тверская область потеряла зимой 1941–1942 гг. «в боях под Ржевом один миллион мужиков» (Пр,2001.№ 19). И. Ладыгин, Н. Смирнов в книге «На ржевском рубеже» (1992), статьях «Долгий путь к слову «наш!» и «Фронт горел не стихая…» и вместе с ними О. Кондратьев в своих работах представили наступательные операции наших войск за овладение ржевским плацдармом в 1942 г. как «побоище», «бессмысленное избиение наших плохо вооруженных частей»: «в жертву амбициям» Верховного «и готовности быстрее рапортовать бессмысленно бросались на верную гибель армии, дивизии, полки, роты». Они утверждают, что Верховный «совершенно не ценил человеческую жизнь». К. Симонов в книге «Глазами человека моего поколения» писал о том, как Жуков 30.04.1945 г. «позвонил Сталину и сказал, что нам придется еще два дня повозиться с Берлином», а он сказал: «Не надо спешить там, на фронте. Некуда спешить. Берегите людей. Не надо лишних потерь». Но названных выше авторов захватила не столько устремленность к правде, сколько мысль разоблачить Сталина и советское командование, они представили тяжкую картину боев за Ржев еще более тягостной. В их публикациях замечаются мелкие, но по своей сути «концептуальные» неточности, говорящие об этой тенденции. Они сообщают, что 29-я армия вышла из окружения, имея в своем составе 5200 человек, что «составляет примерно половину личного состава только одной стрелковой дивизии — и это из 7 дивизий ударной группировки 29-й армии, фактически полностью погибшей в Мончаловских лесах». У них получается, что там погибло более 70 000 человек. Они умолчали о том, что во время войны в действующих войсках, за редкими исключениями, не имелось полного штатного состава, что группы наших солдат, оставшись в тылу врага, соединились с партизанами. Они утверждают, что полки «после бесплодных атак уменьшались до взвода или отделения», «в дивизиях… атаковали уже не тысячи и даже не сотни, а десятки бойцов и командиров». Не превратилось ли эта мысль в кровожадную гиперболу, которая все может съесть, в том числе и правду? Правильно ли говорить о бесплодности наших атак, если они сковали очень крупные силы врага?

Наше наступление в районе Погорелое Городище — Сычевка сначала имело успех, враг понес большие потери, был освобожден город Зубцов. Бывший командир взвода 1028 артполка П. Михин сообщил, что 30.07.1942 г. немцы не выдержали нашего удара, «попятились назад, потом это превратилось в паническое бегство». К. Типпельскирх в «Истории Второй мировой войны» писал, что в районе Ржева прорыв советских войск «удалось предотвратить только тем, что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на южный фронт, были задержаны и введены сначала для локализации прорыва, а затем для контрудара» (241).

В книге есть воспоминания участников боев за Ржев, датированные 1993 г. Кое-что в них удивляет. Вряд ли В. Соболев, бывший комбат, сейчас написал бы такое: «Теперь Россия встала на путь демократического развития. Уверен, пройдет год, другой — экономические реформы дадут положительные результаты». Прошло 10 лет' — где эти достижения? Трудно согласиться с рассуждением Михина: «…не было нашей победы, потому и не писали про Ржев. Только А. Твардовскому удалось напечатать стихотворение «Я убит подо Ржевом» и то, видимо, по чьему-то недосмотру». Оно было написано в 1945–1946 гг., его сразу опубликовали в «Новом мире» (1946.№ 6), никакому остракизму стихотворение не подвергали. О сражениях под Ржевом писали В. Кондратьев в сборнике «Сашка: Повести и рассказы» (1981), Е. Ржевская «Под Ржевом» (1989). Известны работы В. Бойко, М. Таланова, В. Сошнева, сборник «В боях за Ржев» (1973), книги М. Папарина «В боях под Ржевом» (1961), А. Сандалова «Погорело-Городищ енская операция…» (1960), К. Иванова «Шла дивизия на Запад» (1972) и др.

В «Ржевской битве» представлены выписки из военного дневника 58-го пехотного полка 6-й дивизии, которой командовал генерал Гроссман. В своей книге он писал об «огромных жертвах» русских, но умалчивал о тяжелых потерях немцев, а служебный дневник фиксирует их, 1.08.1942 г. в донесении 1-го батальона говорится: «У рот 743 инженерного батальона большие потери». 3.08 в дневнике 3-го батальона: «Два тяжелых русских танка прорвали оборону 10-й роты на правом фланге. Вследствие тяжелых потерь небольшой участок оборонительной линии не занят нашими войсками». 6.08: «Этот день принес нам страшные потери». 10.08: «Полк несет тяжелые потери… Наша атака захлебывается». 12.08: «Атака русских силами двух рот…Мы отражаем ее, неся большие потери». 14.08: «В долине реки Холынки и на ржаном поле два русских батальона атакуют 9 роту. В роте большие потери, так как танки уничтожили окопы и блиндажи». 16.08: «Части первой роты отступают налево к 10 роте…противник все-таки силен. Два танка движутся по передовой перед второй ротой, обстреливают наши траншеи. У роты — большие потери». 19.08: «Прорвались две роты противника. У взвода велосипедистов большие потери…сколько же бойцов погибло здесь!». 26.08: «Немецкая разведгруппа попала в руки к врагам, 11 человек убиты, 6 взяты в плен". Дневник выявляет неразбериху в германских частях. Так, 14.08 немецкие самолеты били по своим: «Юнкерсы бомбардируют север Русского леса. Большие потери у 2 роты 428 полка из-за бомб юнкерсов». 16.08: «Наша артиллерия бьет так, что и у нас потери». Потери своих войск немецкому генералу было легче установить, чем подсчитать «огромные жертвы» русских. Почему же он не сделал этого?

Д Глантц писал, что советские исследователи извращали историю войны, поскольку скрывали «многочисленные неудачи и поражения». Кондратьев в статье «Забытая битва» (напечатана в сборнике «Ржевская битва»), подтверждая эту мысль, пишет о немецкой операции «Зейдлиц», проведенной 2–12 июля 1942 г.: «Еще одна печальная, забытая страница нашей истории». Но Жуков не забыл о ней в своих «Воспоминаниях…»: не упоминая названия этой операции, он анализировал действия наших воздушно-десантных частей и кавалерийского корпуса генерала П. Белова в тылу немцев, большинство частей этой группировки «вышло через прорыв, образованный 10-й армией, в расположение фронта». Но «была утрачена значительная часть тяжелого орудия и боевой техники». Группа войск генерала-лейтенанта М. Ефремова была разбита, большая часть ее погибла или попала в плен. Что еще должен был написать Жуков, чтобы удовлетворить разоблачителей? Признать свои упущения? Но и это он сделал: «…нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника». Герасимова пишет об этой операции: «Из окружения вырвались более восьми тысяч человек», но при этом пропали без вести 47 072 человека. По ее словам, «общее число пропавших приближается к немецким данным, которые говорят о 50 000 пленных». Но германские источники привычно завышали число взятых в плен наших солдат. Многие из «пропавших» пали в боях, другие соединились с партизанами, позже они оказались снова в советской армии (двое из них воевали вместе со мной в 29-й гв. дивизии).

Восприняв как истину концепцию Глантца, Герасимова объявила, что Жуков замалчивал операцию «Марс». Но он писал о ней в «Воспоминаниях…», отметил, что «с 20 ноября по 8 декабря планирование и подготовка наступления были закончены», привел директиву Калининскому и Западному фронту от 8.12.1942 г., в ней ставилась задача взять Ржев 23 декабря. «Вина» Жукова лишь в том, что он опустил ее название, Глантц весьма странно обосновал причины «замалчивания» этой операции: «Сталин и история утвердили в качестве непреложной истины, что ржевский провал не должен запятнать подвиг Василевского в Сталинграде», «репутация Жукова осталась в неприкосновенности, и он разделил с Василевским лавры сталинградской победы». Выходит, Жуков не по праву разделил славу этой блестящей победы. Но он успешно руководил обороной Сталинграда, участвовал в разработке плана разгрома там немецких войск Он писал: «Лично для меня оборона Сталинграда, подготовка контрнаступления и участие в решении вопросов операций на юге страны имели особо важное значение. Здесь я получил гораздо большую практику в организации контрнаступления, чем в 1941 году в районе Москвы, где ограниченные силы не позволили осуществить контрнаступление с целью окружения вражеской группировки». Когда немцев взяли в кольцо, А. Василевский послал ему донесение: «Ваш план стремлюсь выполнить в точности… Поздравляю с большой победой. Ваши труды оправданы, хотя знаю, что главное впереди» (ПР.2001.№ 17).

Герасимова считает верным суждение Д. Волкогонова: «Ржев можно отнести к одной из самых крупных неудач советского военного командования в Великой Отечественной войне». В книге «Великая Отечественная война…» президент Академии военных наук, генерал армии М. Гареев возразил тем, кто считает наступление Западного фронта 1942 г. «неудавшимся или по крайней мере незавершенным»: «Ставка, планируя наступление в полосе Западного фронта других целей, кроме сковывания противника и воспрепятствования переброски им дополнительных сил на южное направление, и не определяла. И эта цель была достигнута» (Т.З. С.13) Ее понимали участники боев. Бывший командир огневого взвода 707 полка Г. Медведев посчитал, что поставленная перед ними задача была выполнена: «поток живой силы и техники противника пошел не к Сталинграду, где назревала решающая битва войны, а к «северному Сталинграду», как называли немцы ржевский участок боев». Генерал А. Сапожников в «Записках артиллериста» писал, что во время боев за Ржев он «получил строгий приказ — готовиться наступать под лозунгом: «Поможем братьям сталинградцам» (83).

Сражения под Ржевом напоминают упорные бои между немецкими и англо-французскими войсками под Верденом в 1916 г. Тогда Германия безуспешно пыталась обескровить Францию и вывести ее из войны. Не в ее пользу закончилась и ржевская битва, верную оценил ее Кожинов: «…эти бои представляли собой, по существу, единственное безусловно достойное действие наших войск почти за весь 1942 год — между победой под Москвой в самом начале этого года и победой под Сталинградом в его конце. Более того: без героического — и трагедийного — противоборства под Ржевом иначе сложилась бы и ситуация под Сталинградом, что явствует из многих фактов» (Россия, Век XX.1939–1964. С.112). Объективный смысл в ржевском противоборстве был различным у нас и врага: «сопротивляясь под Ржевом, враг отдалял свое поражение, а мы, атакуя его, приближали свою Победу» (113). Не только общая обстановка на восточном фронте, но и сами тяжелые бои за ржевский плацдарм, вымотавшие и обескровившие много немецких дивизий, вынудили германское командование вывести оттуда свои войска, чтобы избежать окружения. Их заставили уйти! Третьего марта 1943 г. город Ржев был освобожден от гитлеровских захватчиков.

Можно понять, почему Гроссман восхвалял свои войска. Можно понять американцев, отыскивающих неудачи советской армии: им хочется доказать, что не СССР, а США сыграли решающую роль в разгроме фашистской Германии. Цитируя С. Митчема, Б. Ершов в статье «Горькая победа» (опубликована в «Ржевской битве») уверяет, что этого американского историка «нельзя заподозрить в симпатиях к какой-либо из воюющих сторон». Но тот, кто знает о злодеяниях американцев во Вьетнаме, о том, как усердно они фальсифицируют историю Второй мировой войны, как растерзали Югославию, как готовятся захватить нефть Ирака, используя лживые предлоги, как стремятся расчленить Россию на лоскутные государства, заметит, что на самом деле в книге «фельдмаршалы Гитлера и их битвы» (1998) Митчем восхваляет немецких генералов и предвзято относится к России. По его словам, «две безжалостные идеологии столкнулись в грязи и снегу… фанатизм — это единственное слово, которым можно охарактеризовать сражение подо Ржевом». Подтекст ясен: фашистские солдаты и советские бойцы — одного поля ягодки. Этот прием использовал Сванидзе, приравнявший комсомольцев военных лет к, гитлеровской молодежи. Таким лгунам претит то, что говорил В. Путин: «Это недопустимо, когда Вторая мировая война, по сути, описывается как война за мировое господство между двумя тоталитарными идеологиями». Ершов сожалеет о том, что в 1942 г. наша армия не имела полководца «ранга Суворова». А были Жуков, Конев, которых он не переносит, заявил же он в печати о своем желании переименовать улицу маршала Конева в Твери. Как кощунство я воспринял его слова о нашем солдате: он, мол, больше немецкой боялся «пули от своего же парня из заградотряда», у него возникало «мстительное желание при удобном случае всадить пулю своему ротному». Цинично-уродливое и надуманное нельзя превращать в характерное.

Труднее понять, почему с радостью воспринимают инсинуации зарубежных фальсификаторов российские либералы, которые, коверкая нашу историческую память, создают представление о бездарности советского командования, напрасно пролитой крови. Не потому ли что они не любят Россию, не уважают ее историю? Почему они грязнят Жукова? С ними вместе выступил Резун, который в книге «Тень победы», изданной в Австрии в 2002 г., обрисовал Жукова черной краской. Кардин приписал ему дурную славу: «Прибыл Жуков, теперь вряд ли живыми останемся». Карпов, наоборот, говорил, что «все, кто воевал, помнят крылатую фразу: «Где Жуков — там победа! (Кп. 30.11.1986). Для Астафьева знаменитый маршал — «браконьер русского народа". Р. Аюпов писал о «жестокости и садизме Жукова», который «воевал не умением, а числом, безжалостно засыпая «мясным фаршем» своих войск окопы противника» (Нг.30.12. 1992). Б. Соколов в книге «Неизвестный Жуков…» представил его как бездарного военачальника, который без надобности расстреливал подчиненных, заваливал немцев трупами необученных солдат. Комок грязи бросил в него Н. Калинин: «Жестокость Жукова общеизвестна. Есть свидетельства, что он лично расстреливал в своем кабинете в Ленинграде командиров» (И3.7.07.1998). На самом деле Жуков лично не расстрелял ни одного человека, но «были случаи, например, в битве под Москвой, когда за дезертирство, предательство, самовольное оставление боевых позиций» он, по его словам, «отдавал под суд ревтрибунала некоторых командиров». В одном из приказов он требовал «выжечь каленым железом безответственное отношение к сбережению людей, от кого бы оно ни исходило. За потерю людей из-за преступно-халатного отношения к организации боя и боевого обеспечения виновных предавать суду».

В годы войны у человека было мало возможностей гармонизировать личное и общественное, между ними возникали резкие диссонансы. Тогда была очевидной мысль: «Высокий гуманизм в отношении личности нередко способен обернуться безжалостностью в отношении общества. В самом деле, если во время войны ставить личные судьбы выше судеб народов и если отдельная, уцелевшая в бою жизнь может стать причиной массовой гибели других жизней, то спрашивается, в чем же здесь гуманизм» (Л. Соболев). Но война не отменяла заботы об отдельной личности. В сходных ситуациях, при одинаковом уровне военно-профессионального мышления большего успеха в бою добивался командир, у которого был более высокий нравственный уровень и который лучше осознавал, что каждый человек — великая ценность. Меру человечности командира на фронте лучше всего фиксирует результат руководимых им боевых операций. Выполняя боевую задачу, он не может не посылать в огонь войны своих подчиненных, но он обязан сделать все от него зависящее, чтобы на его совести не было ни одной лишней смерти.

Неподготовленная атака Барабанова в романе Симонова «Солдатами не рождаются» привела к бессмысленным жертвам, и горький итог ее подчеркнул серьезные нравственные и военно-профессиональные изъяны этого офицера В романе Бондарева «Горячий снег» командующий армией генерал Бессонов, член Военного совета полковник Деев, командир взвода Кузнецов, сержанты и солдаты Уханов, Рубин, Нечаев объединены выполнением важнейшей задачи: не пропустить гитлеровские войска к Сталинграду на помощь окруженной армии Паулюса Бессонов отдает простой и ясный каждому приказ: Ни шагу назад! И выбивать танки. Стоять — и о смерти забыть!» Он говорит Дееву. «Полкам драться в любых обстоятельствах. До последнего снаряда, до последнего патрона». Ведя кровопролитный бой, советские воины хорошо понимали, что приказ любой ценой, даже ценой собственной гибели не пропустить вражеские танковые колонны — не прихоть командующего, а приказ родины, истории и собственной совести, ибо знали, что отступить — значит дать возможность ускользнуть армии Паулюса из окружения. Отличное понимание огромного значения начавшегося сражения с группировкой Манштейна для дальнейшего хода войны рождало у Бессонова «сознательную беспощадность». Она была единственно возможной нравственной установкой в той тяжелейшей ситуации. У Бессонова непреклонная воля, он без колебаний бросает в бой тысячи людей, прекрасно зная, что немногие из них останутся в живых. Но иных решении у него не было.

В повествовании А. Маковского «Блокада» сопоставлены Ворошилов и Жуков. Ни подлинный патриотизм, ни личное бесстрашие, ни другие их высокие нравственные качества не подлежат сомнению. В человеческом плане — своей простотой, отзывчивостью, душевной теплотой — Ворошилов привлекает больше симпатий читателей. В жесткости, огромной требовательности Жукова, кажущейся порой излишней, как бы тонет то теплое, человеческое, что было ему присуще, — и забота о солдате, и глубокая тревога за судьбу родины. Но он превосходил Ворошилова, уступившего ему пост командующего Ленинградским фронтом, в уровне полководческого мышления, он олицетворял собой современный стиль ведения войны. Гареев писал: «Вот пример: два полководца действовали в Ленинграде — Ворошилов и Жуков. Один начинает готовить корабли Балтийского флота к взрыву и потоплению, чтобы они не попали в руки противника. Другой тоже не хочет этого, но стремится, чтобы корабли, если и погибли на худой конец, то, сражаясь, нанеся максимальный урон противнику. Жуковский подход обеспечил как сохранение флота, так и удержание Ленинграда. А ведь его до сих пор упрекают, что он «не по науке» использовал флот» (СР.30.11.1996). Суровая требовательность Жукова несла в себе огромный гуманистический заряд, если иметь в виду интересы всего народа. Она основывалась на высоком нравственном осознании своего долга перед Родиной. Он знал, что право распоряжаться на войне — право великое и опасное, оно предполагает глубокое понимание своей ответственности за жизнь вверенных ему людей. Его жесткие решения приближали окончательную победу над врагом и в итоге уменьшали страдания и гибель людей.

В романе «Генерал и его армия» Г. Владимов, не зная фронтового быта и настроя наших воинов, бичует советских генералов, пишет, что жестокий, некультурный и аморальный Жуков приговаривал подчиненных только к расстрелу. По словам писателя В. Богомолова, автор изобразил «с наибольшей любовью и уважением» немецкого генерала Гудериана, войска которого осквернили Ясную Поляну — нашу национальную святыню: он антигитлеровец, «нежный любящий супруг», «мудрый, гуманный, высоконравственный человек» (Ко.1995.№ 19). На самом деле он судил немецких генералов, выступивших в 1944 г. против Гитлера, с восторгом писал о нем в «Воспоминаниях солдата»: «Гитлер — в высшей степени умный человек, он обладал исключительной памятью. Гитлер обладал необыкновенным ораторским талантом; он умел убеждать не только народные массы, но и образованных людей…Самым выдающимся его качеством была огромная сила воли, которая притяги вала к нему людей. Эта сила воли проявлялась столь внушительно, что действовала на некоторых людей почти гипотетически» (596). Армия Гудериана оставила в 1941 г. «кровавый и разбойничий след» на русской земле. В Ясной Поляне были дрова, но немцы топили печи книгами. Владимов писал о нем: «как христианин он не мог поднять руки на безоружного», видимо, поверив в то, как тот представил себя: «Сам я противник всякого убийства. Наша христианская религия дает в этом отношении ясную заповедь» (478). Этот «гуманист» приказывал: «У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду. Все оставляемые пункты сжигать. Пленных не брать!» Владимов негодует, слыша о том, что господа из его лагеря работают на Геббельса. Но разве его перлы не достойны этого гитлеровца? Например, чего стоит один из них: Сталин в октябре 1941 г. «только дезертир и трус, когда Жуков возвращался к ночи с позиций, укладывал его спать на. кушетку и самолично стягивал с него сапоги, не забыв спросить о себе — не отъехать ли ему в Куйбышев, куда все правительство смылось» (Мн.№ 48.1998). Право-же, чтобы сочинять такие гадости, не надо ума и таланта.

По Владимову, он рассматривал в своем романе историю с днепровскими плацдармами с «генеральской колокольни, а на самом деле — с антисоветской. Он уверял, что генерал-лейтенант Чибисов «захватом плацдарма севернее Киева» «посрамил многих громких военачальников, в их числе маршала Жукова», за это, мол, и отстранили его от командования 38-й армией. Чем же посрамил? Ах, кто-то представил «всю перипетию с днепровскими плацдармами как заранее спланированный маневр». Кто это сделал? Ничего внятного Владимов сказать не мог. Жуков в «Воспоминаниях.» писал, что «вначале предполагалось разгромить киевскую группировку и захватить Киев, нанося главный удар с букринского плацдарма. Затем от этого плана пришлось отказаться, так как противник стянул сюда крупные силы» (Т.З. С.82). Было принято новое решение — нанести главный удар севернее Киева с лютежского плацдарма, туда с букринского участка скрытно перебросили 3-ю гвардейскую танковую армию, много артиллерии и частей других родов войск. Чтобы запутать врага, 1.11 с букринского плацдарма перешли в наступление 27-я и 40-я армии, немцы приняли этот удар за главный и перебросили сюда дополнительные силы. Это и нужно было нашему командованию. Начавшееся 3.11 наступление на Киев с лютежского плацдарма стало неожиданным для немцев, 6-го ноября он был освобожден. Невозможно понять, почему Владимов отнес этот блестящий «эпизод» с днепровскими плацдармами к операциям «бесславным, выполненным топорно и под топор положившим слишком уж много живого человеческого мяса». Может ли он сказать, сколько погибло там вражеских солдат? Неужели он считает, что, потеряв Киев, немцы могли праздновать победу?

Кое-кто «открыл», что маршал Жуков был греком И. Баграмян заметил, что «многие западногерманские генералы-мемуаристы ныне утверждают, что Г. К Жуков якобы в свое время по согласованию с германским командованием учился в пресловутой военной академии рейхсвера, которую возглавлял генерал Сект, и прошел полный курс прусской военной науки. Эта зловредная фальсификация перекочевала и в труды некоторых англоамериканских историков. Гитлеровцев побили, видите ли, благодаря тому, что русские усвоили военную премудрость по немецким рецептам» (153). Издательство «Прогресс» выпустило сборник комиксов «Маршал Жуков» (1991). В качестве эпиграфа взято стихотворение Бродского, в котором утверждается, что прославленный полководец и наши солдаты будут в аду: «… Сколько он пролил крови солдатской в землю чужую! Что ж, горевал? Вспомнил ли их умирающий в штатской белой кровати? Полный провал. Что он ответит, встретившись в адской области с ними?» М. Дейч писал: «Нет, Жуков по духу не был ни Суворовым, ни Кутузовым. Он был завзятым большевиком… И ставить Жукова на один пьедестал с Суворовым и Кутузовым — значит оскорбить светлую память о них» (Ст.1994.№ 29). Мария Жукова писала о причинах неприязненного отношения «демократов» к своему отцу: «Жуков олицетворяет все то, что они ненавидят, что жесточайше разрушают. Он маршал Советского Союза Он четырежды Герой Советского Союза Он — коммунист. А они — антисоветчики, антикоммунисты» (СР.21.06.1994).

А. Н. и Л. А. Мерцаловы в брошюре «Г. К. Жуков: Новое прочтение…» пишут: «Казенная историография и пропаганда считали, что преступления Сталина или Жукова можно будет скрыть… Вся литература о Жукове пронизана ошибками и прямой ложью». Мерцалов, бывший разоблачитель буржуазных фальсификаторов, представил его как посредственного военачальника, лишенного морали и допускавшего «грубейшие просчеты и вреднейшие действия». У Жукова были недостатки, просчеты, бывал он и грубым. Конев в «Записках командующего фронтом» (1991) писал» что Жуков «не хотел слышать, чтобы кто-либо, кроме войск 1-го Белорусского фронта, участвовал во взятии Берлина», что в 1946 г. на совещании у Сталина он «был морально подавлен, просил прощения, признал свою вину в зазнайстве, хвастовстве своими успехами и заявил, что на практической работе постарается учесть все те недостатки, на которые ему указали на Главном Военном совете» (598–599). Стоило ли писать об этом? Маршал А. Голованов говорил Ф. Чуеву. «Молотов по поручению Сталина ездил на фронт снимать Конева с поста командующего фронтом и назначать вместо него Жукова. Конева хотели судить за неудачи, и дело кончилось бы трагически для Ивана Степановича, но Жуков защитил его перед Сталиным» (СР.27.12.1997). Об этом вспомнил Жуков в 1966 г. в разговоре с доктором исторических наук А. Пономаревым: «Звонит Сталин, встревожен, зол, как черт. «Ну, что с Коневым будем делать? — начал он разговор. С трудом удалось убедить его назначить бывшего командующего моим заместителем, поручить его заботам Калининское направление. Не случись этого, убежден, что Конева постигла бы участь Павлова. А он-то такую паршивую статью написал про меня в «Правде» после Пленума ЦК в 1957 году». В ней, напечатанной 3.11.1957 г., говорилось: Жуков не оправдал доверия партии, склонен к авантюризму «в понимании важнейших задач внешней политики Советского Союза и в руководстве Министерства обороны», допускал ошибки, в ходе войны. Позже Конев оправдывался: «Георгий обижается на меня за эту статью. А что я мог тогда сделать: состоялся Пленум ЦК, членом которого был и я. Решение одобрили единодушно. Меня вызвали и предложили, точнее, приказали, написать такую статью — такое вот было «партийное поручение». Но были маршалы, по-иному реагировавшие на подобные поручения. Несколько лет сидевший в тюрьме по навету Рокоссовский отказался от предложения Хрущева написать чернящую Сталина статью, сказав: «Сталин для меня святой». Он был снят за это с должности заместителя министра Обороны. Так Хрущев поступил и с Василевским, когда тот не согласился с тем, что Сталин «не разбирался в оперативно-стратегических вопросах и неквалифицированно руководил действиями войск как Верховный Главнокомандующий» (218). Порученец Конева С. Кашурко писал: «В конце жизни И. Конев, мучимый угрызениями совести, не раз пытался поговорить с Г. Жуковым. Но — тщетно: тот не желал с ним общаться». Однажды Конев «горько произнес: «Признаюсь, впервые в жизни спасовал, можно сказать — струсил». В день 25-летия Победы он послал поздравление Жукову. Тот «прочел его, и ни слова не говоря, размашистым почерком начертал резолюцию: «Предательства не прощаю! Прощения проси у Бога! Грехи отмаливай в церкви! Г. Жуков» (Нво.20.12.2002). Но «мир» пришел все-таки к ним. По словам Жукова, к нему приезжал Конев, желая «объясниться по поводу одного горького послевоенного факта. Я сказал ему: забудем! Это мелочь в сравнении с тем, что мы сделали. Мы обнялись как старые боевые товарищи» (Кп.30.11.1986). Мелочи не должны подменять главное при характеристике выдающихся деятелей. Шолохов писал, что Жуков "был великим полководцем суворовской школы" (Пр.31.07.1974).

Когда Жукову вручили "Тихий Дон", "глаза Георгия Константиновича оживились, а кончики губ улыбнулись при взгляде на эпическую книгу: "Любимый писатель». Генерал Эйзенхауэр, ставший президентом США, писал: «Я восхищен полководческим дарованием Жукова и его качествами как человека».




Глава 8. Правда правде рознь


В печати публикуют много несуразностей об Отечественной войне. «Тверская жизнь» поведала о скитаниях некой Зарайской: «Дальше был путь на Осташков. Но вскоре и он был занят». Враг не занимал его. «Литературная Россия» (21.01.2000) сообщила, что солдат из ФРГ хотел попасть в Вышний Волочек, где он «тридцать с чем-то лет назад мерз в окопах». Не был он там: немцев остановили за сотню километров от этою города. Оторопь берет, когда читаешь о войне на окраине…Нижнего Новгорода «На берегу Волги валялись растерзанные люди, свиньи…И послали нас разузнать, где фрицы окопались» (ЛР.15.09.2000).

По словам Г. Белой, «жизнь — нормальная, частная — была советской властью отменена» и только «в 1942 г., чуть ли не директивно, была введена тема любви к женщине, «малой родине» — своему дому. Но уже с 1943 года, когда советские войска вышли за границы Советского Союза, река, вновь начала подмерзать» (Нг.29.09.2000). Не выходили наши войска в 1943 г. за пределы СССР. Не отменяла советская власть частную жизнь: опираясь на народную нравственность, она запретила гомосексуализм, проституцию, объявила семью важной ячейкой общества Тема любви к женщине и родному дому обострилась в годы войны в результате воздействия самой обстановки, никто специально не требовал вводить ее в 1942 г., а потом замораживать, Симонов писал о «глубоко личном стихотворении» «Жди меня»: «В декабре сорок первого года, прибыв с фронта, я зашел повидаться с Петром Николаевичем Поспеловым. В разговоре он спросил, нет ли у меня каких-нибудь стихов для «Правды». У меня не было ничего подходящего. Есть, правда, одно стихотворение, сказал я, но оно интимное». Его опубликовали, оно стало популярным. Сходная история у «Землянки» Суркова, Он вспоминал: «Возникло стихотворение, из которого родилась эта песня, случайно. Оно не собиралась быть песней. И даже не претендовало стать печатаемым стихотворением. Это были шестнадцать «домашних» строк из письма жене. Письмо было написано в ноябре 1941 года, после одного очень трудного для меня фронтового дня под Истрой, когда нам пришлось ночью после тяжелого боя пробиваться из окружения с одним из полков». «ЛР» 26.04.2002 г. объявила, что песня «Землянка» «за упадничество была запрещена». На самом деле никто ее не запрещал.

Выступая 7.02.1991 г. по российскому радио, Витман лгал, объявив, что в районе Харькова в 1942 г. немцы пленили почти миллион наших военнослужащих. «История войн», ничего не сказав о значении Сталинградской победы, утверждает, что «в Сталинграде русские понесли большие потери, чем германцы» (Т.З. С.138). Типпельскирх писал об уроне немцев в боях в районе Сталинграда: «Потери в технике были, конечно, значительно больше, чем у противника Потери в личном составе следовало считать очень тяжелыми». В «Истории Великой» об этой битве сказано: «На поле боя было подобрано и похоронено 147 200 убитых немецких солдат и офицеров. Советские войска взяли в плен свыше 91 тыс. человек, в том числе 2500 офицеров и 24 генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом», «противнику удалось вывезти по воздуху до 42 тыс. раненых и больных». По заявлению Керига, «согласно новым оценкам, в советском плену оказалось примерно 113 000 солдат 6-й армии — немцев и румын» (118). «Общие потери немецко-фашистских войск с 19 ноября по 2 февраля 1943 г. составили свыше 800 тыс. человек. Всего же за время Сталинградской битвы… до полугора миллиона солдат и офицеров…было убито, ранено и взято в плен» (Т.З. С. 62, 65).

1943 г. показался Ж. Медведеву почему-то «наиболее острым и критическим периодом войны». Сталин верно назвал ею годом «коренного перелома в ходе войны»: немцы сдались в Сталинграде, проиграли битву под Орлом и Курском, потеряли Харьков, Киев, Смоленск, наши войска прорвали блокаду Ленинграда, форсировали Днепр. В «Истории войн» сказано, что в феврале-марте 1943 г. «ярким проявлением военного искусства и мудрости полководца было контрнаступление Манштеина, который сумел остановить натиск советских войск, несмотря на их численное превосходство 7:1» (Т.З. С.150). Этот контрудар привел к поражению наших войск в районе Харькова, но у них не было превосходства над немцами. В феврале 1943 г. немцы создали в полосе Юго-Западного фронта «трехкратное превосходство в авиации, а против подвижной группы — семикратное в танках…На харьковском направлении немцы превосходили в силах и средствах: в людях — в два раза, в артиллерии — в 2,6 раза и в танках — в 11,4 раза» (История второй мировой войны 1939–1945 гг. Т.З.С.118Д19).

Б. Соколов писал, что под Прохоровкой ныне «стоит памятник в честь мнимой победы советского оружия. Fie правильнее ли сделать его памятником скорби по нашим соотечественникам, погибшим в Курской битве?» (И3.12.07.2000). Он сослался на работу К. Фризера, писавшего, что 12.07.43 г, немцы безвозвратно потеряли под Прохоровкой «только 5 танков, а еще 43 танка и 12 штурмовых орудий были повреждены», а советские безвозвратные потери составили не менее 334 танков и самоходных орудий. По документам Военного архива ФРГ, «2 танковый корпус СС, наступавший на прохоровском направлении, 12 июля потерял 130 танков и 23 штурмовых орудия, правда, ни одно безвозвратно…Вся группа армий «Юг» потеряла за 12 июля 432 танка и штурмовых орудий, из которых 55 и 3…не полежали восстановлению» (Вж.2001.№ 6. С.70). В «Истории второй мировой войны» признано, что это сражение стоило нам «больших потерь в личном составе и до 400 танков» (Т.7. С.154). В книге «Великая Отечественная…»: «Несмотря на численное превосходство, 5-й гвардейской армии не удалось добиться решительного перелома во встречном сражении, и к вечеру ее соединения перешли к обороне, потеряв около 500 танков и САУ» (Т.2. С.269). Многие из них были отремонтированы. «Да, потери наши…были огромны, более 300 танков (по некоторым зарубежным данным до 400)», — писал И. Родимцев (СР.14.06.2001). Но они были большими и у врага. В комментариях к главе 14 книги Манштейна «Утерянные победы» говорится: потери советских войск «составили 300 танков. Гот потерял 400 танков». В сборнике «Правда о войне» (1998) Соколов уверял, что «с точки зрения военного искусства Красная Армия Курскую битву проиграла, поскольку при том огромном превосходстве, которым она обладала, достигнутые относительно скромные результаты не оправдывают понесенные ею чудовищные потери в людях и технике». Но можно ли говорить об огромном превосходстве нашей армии, если она бросила в сражение 800–850 танков, а немцы — более 600. Гудериан в «Воспоминаниях солдата» признал, что в результате провала наступления «Цитадель» немцы «потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя» (431). За это Гота сняли с поста командующего 4-й танковой армией. Кимболл писал, что «после битвы под Курском… стало ясно, что советские войска в состоянии победить Германию и в одиночку». Именно тогда, в августе 1943-го, было принято реальное «решение о создании «второго фронта», «истинная цель которого заключалась в том, чтобы пресечь или хотя бы существенно ограничить вторжение России в Европу» (Зв. 2001. № 3О).

В «Истории войн» написано, что при взятии Севастополя «большинство войск немецкого гарнизона благополучно эвакуировалось по воде» (Т.З. 173). В «Великой Отечественной…» отмечено: «Из 260-тысячной группировки к началу операции противнику удалось эвакуировать морем и по воздуху 137 тыс. человек. По данным штаба 17 армии, с 3 по 13 мая в море погибли 42 тыс. человек. В советском плену оказались 53 тыс. солдат и офицеров» (Т.2 С.51). В «Истории Второй…»; «Крымская операция закончилась полным разгромом 17-й немецкой армии…. Ее потери на суше исчислялись в 100 тыс. человек, в том числе 61 587 пленными» (Т.8. С109). Типпельскирх писал, что в Крыму вспомогательные части немецкой армии были эвакуированы, но ее основные силы, оборонявшие Севастополь, были уничтожены или пленены: «Русские…, пожалуй, были правы, определив потери 17-и армии убитыми и пленными цифрой в 100 тыс. человек и сообщив об огромном количестве захваченного военного снаряжения».

В. Кулиш, осуждавший каше правительство за августовский пакт 1939 г., заявил, что Димитров «в период войны был полностью изолирован. Даже когда в 1944-м наши войска готовились вступить на территорию Болгарии, он не был своевременно информирован, хотя и являлся Генеральным секретарем Компартии Болгарии» (Кп.24.08. 1991). На самом деле 26.08.1944 г. «Болгарская рабочая партия приняла решение о непосредственной подготовке вооруженного восстания болгарского народа…На следующий день Г. М. Димитров, который многократно беседовал с И. В. Сталиным, направил директиву Главному штабу партизанских войск, предназначенную для ЦК БРП» (С. Штеменко. Генеральный штаб в годы войны. Кн.2.1981. С161). Перед вступлением наших войск в Болгарию Сталин рекомендовал Жукову повидаться с Димитровым «и выслушать его советы. Предварительно он сам переговорил с Георгием Михайловичем по телефону относительно визита Жукова» (163). Встреча состоялась, Димитров сказал Жукову: «Хотя вы едете на 3-й Украинский фронт с задачей подготовить войска к войне с Болгарией, войны наверняка не будет. Болгарский народ с нетерпением ждет подхода Красной Армии» (Т.З. С. 160). Это предсказание сбылось. А. Трубицын заявил: «Вон, болгары — свои, славяне, казалось бы, пока турки их резали, кричали: «Иван, спаси!» А когда Иван спас, щедро оплатив спасение свой кровью, тут же напали на нас и в 1914-м, и в 1941-м» (С. Р. 13.01.2000). После освобождения русскими войсками Болгарии от владычества турок в 1877™-78 гг. ее руководство проявляло неблагодарность по отношению к России. Но Болгария в октябре 1915 г. напала не на Россию, а на ее союзницу Сербию, Во Вторую мировую войну она помогала немцам воевать, но ее правители не осмелились прямо выступить против нас 5.09.1944 г. СССР объявил войну Болгарии. Жуков писал о развитии событий 8 сентября после вступления наших войск на ее территорию: «…командующий 57 армией доложил, что одна из пехотных дивизий болгарской армии, построившись у дороги, встретила наши части с развернутыми красными знаменами и торжественной музыкой. Через некоторые время такие же события произошли и на других направлениях. Командармы доложили, что идет стихийное братание воинов с болгарским народом…Продвигаясь в глубь страны, советские войска везде и всюду встречали самое теплое отношение» (Т.З. С162,163). В феврале 1947 г. был заключен Мирный договор с Болгарией, он содержал пункт о выводе наших войск с ее территории в течение трех месяцев после его подписания. Но А. Ананичев решил, что они ушли оттуда потому, что «наши воины…либо быстро переженились на восхитительных болгарочках, либо все темпераментнее начинали злоупотреблять традиционными славянскими напитками, Содержать ограниченный контингент при таком раскладе стало бессмысленным занятием» (ЛР. 13.09.2002). Мне, служившему в Болгарии в 1945–47 гг., остается только усмехнуться и развести руками.

Г. Бакланов и В. Астафьев заключили, что Берлин не стоило брать, выходит, они были солидарны с Гитлером, выбросившим в дни падения немецкой столицы лозунг "Лучше сдать, Берлин американцам и англичанам» чем пустить в него русских". В Берлинской операции наши потери составили 352 475 человек, из них безвозвратно — 78 291. Бакланов же писал, что «мы положили полмиллиона под Берлином, который нам был совершенно не нужен» (Ег.1992.№ 1). Он не осознал огромного политического значения того, что Берлин был взят советской армией, не задумался над тем, почему Черчиллю очень хотелось, чтобы в него вошли английские и американские войска.

Кардину нравится, что «в современной Америке медаль «За плен» — одна из высших боевых наград». Не всё, что хорошо для США, приемлемо для нас. Жизнь показала бывают разные пленные, заслуживавшие разного отношения. Попавшие в плен генералы Д. Карбышев и М. Лукин были удостоены высшей воинской награды — звания Героя Советского Союза Летчик М. Девятаев, попав в 1944 г. в плен, в феврале 1945 г. с девятью советскими заключенными совершил побег на немецком бомбардировщике из лагеря Пенемюнде. Он стал Героем СССР. Иная судьба у предателя Власова 29.06.1941 г. совместным приказом НКГБ, НКВД и Генерального прокурора сдавшиеся в плен объявлялись изменниками родины, но на практике он бездумно не применялся. По официальным немецким данным, в плен попало 5,27 млн. наших воинов. Немцы объявляли пленными и тех советских людей, которые не служили в Красной Армии. Гудериан 11.05.43 г. отдал приказ по 2-й танковой группе: «При занятии населенных пунктов нужно немедленно захватить мужчин в возрасте от 15 до 65 лет и объявить им, что они впредь будут считаться военнопленными, а при попытке к бегству будут расстреливаться». В «Великой Отечественной…» отмечено, что в плену оказалось наших граждан: «в 1941 г. — 2 млн. (49 %), в 1942 г. — 1 млн. 339 (33 %), в 1943 г. — 487 тыс. (12 %), в 1944–203 тыс. (5 %), в 1945 -40,6 тыс. (1 %) (189). В «Русской литературе XX века» под ред. Кременцова написано: «Не домой, а в лагеря, в ссылку отправлялись бывшие военнопленные и граждане, угнанные на работу в Германию». Но более 1 млн. человек вернувшихся из плена направили «для прохождения службы в Красной Армии, 600 тыс. — для работы в промышленности в составе рабочих батальонов и 339 тыс, в том числе и часть гражданских лиц, — в лагеря НКВД» (Т.4. С.189). Значит, «в лагеря и ссылку» отправили менее пятой части советских военнопленных и сотрудничавших с врагом граждан СССР. В. Литвиненко: «В течение Великой Отечественной войны в фашистский плен попало, по разным оценкам, от 4,6 дo 5,7 миллионов советских солдат, из них погибло 2,8–3,9 миллиона человек (56–68 %). Советская Армия в годы войны пленила около 3,6 миллиона немецких солдат, из которых умерло чуть больше 440 тысяч человек (12 %)» (СР.26.11.1998). Солдатов лгал, заявив, что «в советском плену умерло…до 1 млн. немцев» (Л. Р. 3.09.1993). По последним данным, во время войны наши войска захватили в плен 3 777 300 человек, в том числе немцев и австрийцев — 2 546 200, венгров — 51 380, румын — 201 800, итальянцев — 48 900, финнов — 2400, другие национальности — 464 100.

Чтобы раскрыть правду о войне, автору необходимо не только доскональное знание души воюющего солдата, подробностей фронтового быта, но и глубокое постижение центрального нерва войны, соотнесенности отдельного эпизода с общим ходом событий. Здесь определяющую роль играют идейно-эстетические позиции писателя, его представления о добре и зле, важно, куда он зовет, что для него дорого, а что отрицает. Астафьев писал; "Правда войны — это правда и А. Платонова, и В. Некрасова, и К. Воробьева, и В. Кондратьева, и В. Курочкина, и Е. Носова, и В. Быкова, и, смею верить, моя тоже". Он не назвал здесь Шолохова, Симонова и Бондарева, видимо, из-за идеологических пристрастий. Он не раз возвращался к мысли о том, что нужна полная правда о войне, справедливо не верил, например, тому, что солдат-пехотинец мог дойти невредимым от Москвы до Берлина. Однако, читая его высказывания о литературе, приходишь к выводу, что вопрос о художественной правде и правдоподобии представлялся ему порой слишком простым; «есть вещи бесспорные: правда — это правда, неправда — это неправда» (Лг.11.12.1985). Но где границы между правдой и неправдой? Астафьев писал о том, как 92-я бригада с честью выдержала «пять часов немыслимо трудного боя. Из 48 орудий осталось полтора (одно без колеса). Противник потерял более восьмидесяти танков, тучу пехоты…» (Пр.25.11. 1985). Для писателя это было правдой, но позже выяснилось, что «92-я бригада тремя дивизионами уничтожила 20 танков» (Лг.7.10.1987). В одном из интервью он сказал: «В 1942 году, когда враг был в Кунцево, под Москвой…» (АР.7.12.2001). Не были немцы в Кунцеве, тем более в 1942 г., когда их отбросили от столицы. Как видим, даже при полной устремленности к сущей правде можно и ошибиться.

Это надо иметь в виду при разговоре о романе Астафьева «Прокляты и убиты» (первые две книги напечатаны в 1992 и 1994 гг.), получившем премию «Триумф». К нему можно отнести слова В. Распутина: «Теперь нашлись баталисты, которые и ратную службу в Великую Отечественную описывают как службу рабскую. Люди прекрасно понимали, что за Россию, за свою Россию, можно заплатить и чрезмерную цену» (СР.27.02.1997). Б. Никитин утверждал, что очевидное и бесспорное достоинство «Проклятых и убитых» — полное «читательское доверие к каждому слову писателя» (Дн.1993. № 7). Затем, противореча себе, он заявил, что Астафьев пошел «труднейшим, во многом неблагодарным путем. Этого не поймут даже те, кто кормил вшей на нарах рядом с Астафьевым, гнил в медсанбатах, голодал в окопах. Просто забыли. Победа заслонила все». Выходит, не все будут доверять Астафьеву. Но стоит ли считаться с теми, кто не мог даже понять, каким «необъяснимым вихрем» они были захвачены в военное время. Среди них был и я, пришедший в армию в январе 1943 г., то есть тогда, когда герои романа Астафьева еще не уехали на фронт. Спасибо Никитину, который помог мне своей рецензией осознать, что моя жизнь тогда не отличалась «от жизни своих современников в сталинских лагерях». Ведь в армии «все устроено так, чтобы превратить новобранца в скоточеловека, в нерассуждаюшее двуногое существо». Мы и не подозревали, что стали существами, лишенными человеческого облика «По своей деревенской темноте», как он выразился, мы думали, что тяготы военной жизни надо стойко переносить, что воюем за независимость и благополучие нашего народа, за светлое завтра своей родины и всего человечества Мы не предполагали, что наступит время, когда нам будут говорить, что самое ценное — индивидуальная свобода человека, его шкурнические интересы, а победа над врагом, судьба родины — дело третьестепенное.

А. Михайлов бросил: «…кто теперь скажет или доскажет всю правду о войне?! Ушло наше поколение. А обозники получили возможность плести о ней небылицы». Не довелось мне быть обозником, воевал в пехоте, командуя стрелковым отделением, был ранен и контужен. Объявив, что Виктор Петрович — его старый и верный друг, Михайлов подчеркнул, что не по дружбе, а по своему знанию и пониманию художественной правды в его романе «Прокляты и убиты» он защищает от односторонней критики это произведение: «Речь идет о романе, акцент в котором сделан на теневой стороне войны, на том, что все-таки недостаточно было показано, — в силу цензурных возможностей! — нашей замечательной и богатой талантами прозе о войне. В ней преобладало героическое начало, но критики романа меня удивляют тем, что они не замечают, не хотят заметить это героическое в романе Астафьева. Да, там никто не кидается на амбразуру, не водружает флаг над высоткой — там не видные на миру подвиги совершают солдаты и офицеры, и эти страницы прекрасны! Но этого не хотят видеть, а видят только грязь, кровь, трупы, бездарное командование — что тоже было на войне в обилии! — но о чем не хотят вспоминать наши генералы и привыкшие к шаблонному восприятию войны критики» (Дл.2002.№ 1). Он предложил отодвинуть в сторону политику, тут у него «с Виктором не все и не всегда было в согласии». Но дело в том, что при анализе этого романа невозможно обойтись без политики, ибо она обусловила ею идейную концепцию. Нельзя верить словам Астафьева о том, что он «политикой не занимается абсолютное (Тр. ЗО.05.1997). После расстрела Белого Дома газета «Известия» напечатала обращение, которое и он подписал вместе с Нуйкиным, Граниным, Баклановым, Окуджавой, Приставкиным и другими литераторами. В нем они призывали правительство закрыть оппозиционные газеты и общественные партии. Астафьев подписал письмо Ельцину против объединения России с Белоруссией, не хотел вставать при исполнении нового гимна. Много несуразного он сказал о русском народе, который стал для него «маразматиком", а о бывших фронтовиках, шедших с красными знаменами к могиле Неизвестного солдата, заявил: "Мало били. Надо было разогнать толпу этих бездельников.

Мне кажется, что при написании, романа Астафьев испытывал сомнения в правильности своих позиций, в том, полностью ли соответствует изображенное им самой жизни, и потому предупреждает. «Автор хорошо и давно знает, в какой стране он живет и с каким читателем встретится, какой отклик его ждет, в первую голову от военных людей, поэтому посчитал нужным назвать точное место действия первой книги романа «Прокляты и убиты», номера частей и военного округа». Перед этим он заверил читателей; «Я лично выдумывать и врать не хочу… ни одной лживой строки, ни одного неверного слова не напишу». Если писатель говорит о документальной точности своего произведения, то можно проверить его самой жизнью, чтобы выяснить, все ли в нем истинно. И тут нас подстерегают неприятные сюрпризы. Одна из героинь романа оказалась медалисткой уже в 1943 г., хотя медали за отличное окончание школы стали выдавать значительно позже. В книге сообщается, что 3.01.1943 г. солдатам выдали погоны, через некоторое время младший лейтенант Щусь «просмотрел газеты, послушал радио: «Сталинград изнемогал, но держался; на других фронтах кое-где остановили и даже чуть попятили немца». После этого солдаты две неделя пробыли на зимней уборке хлеба, формируется маршевая рота, и в это время, «к сожалению, там под Сталинградом, Воронежем, на центральном направлении свежие части прямо с колес гонят в бой, чтобы хоть день, хоть два продержаться в Сталинграде, провисеть на клочке волжского берега». Диву даешься, как мог забыть Астафьев то, что 19.11 Л 942 г. началось наше наступление в районе Сталинграда, немецкие войска были окружены, 2 февраля их остатки сдались. О боях в марте 1943 г. южнее Харькова он пишет. «Замкнув кольцо, немцы разом заневодили косяк высшего офицерского состава, взяв в плен сразу двадцать штук советских генералов и вместо одной шестой армии Паулюса, погибшей под Сталинградом в жидких весенних снегах, шесть советских армий…» На этом участке фронта были только шестая армия и первая гвардейская и группа генерала Бобкина. А 27-я армия, во-первых, не была, как уверяет Астафьев, гвардейской и, во-вторых, не «залезала в мешок». Всего там погибло и попало в плен до 240 000 наших солдат и офицеров.

Мерцаловы в книге «Сталинизм и война. Из непрочитанных страниц истории (1930- 1990-е)» (1994) пишут, что причины огромных потерь нашей армии — «уровень руководства подготовкой обороны страны и ведением войны со стороны Сталина и ряда его ближайших: советников». Как же такой уровень не помешал СССР победить сильнейшего противника, мобилизовавшего для войны с ним потенциал почти всей Европы? На этот вопрос ответил Солоухин в «Камешках на ладони»: «Мы немцев во время войны просто завалили трупами. Они просто не успевали нас стрелять». 24.12. 2000 г. Астафьев говорил на канале ТВЦ, что мы победили «мясом и только мясом». Можно понять его боль за огромные потери на войне и не обращать внимания на преувеличения в этих эмоциональных выкриках. Сам он писал, что в последних боях в одной из наших дивизий погибло две с половиной тысячи артиллеристов, но «противник понес потери десятикратно большие» (Пр.25.11.1985). Когда он уверял, что, «сгубили боеспособные армии под Сталинградом», то можно сказать: там погибло много прекрасных советских людей, но враг понес еще более страшные потери. Никто не будет отрицать, что 6-я армия Паулюса и 4-я танковая армия Гота, разгромленные и уничтоженные в районе Сталинграда, принадлежали к лучшим соединениям Германии.

Да, не раз бросали в бой полки «прямо с колес». Это изобразил М. Алексеев в романе «Мой Сталинград», в котором с документальной точностью схвачена полынно-горькая правда о наших поражениях и чувствуется скорбь, тягостные переживания автора за гибнущую матушку-пехоту, ненависть к тем, кто зверствовал на нашей земле. Иной настрой у Астафьева. В его книге столь много черных красок при изображении нашей армии, писателя захватила так сильно ненависть к советскому строю, что он потерял объективность в изображении противоречивой действительности того времени, и не показал, в частности, с должной ясностью того, что же помогло нам выдюжить. Тогда было немало неразберихи, нелепостей в наших запасных полках и во время боевых операций. Сужу об этом не понаслышке. Что-то, показанное Астафьевым, могу подтвердить, но другое, что говорит о его односторонней идеологической пристрастности, хочется оспорить.

Астафьев пишет о выступлении политработника перед солдатами: «Навострил бойцов на подвиги политический начальник, заработал еще один орден, прибавку в чине и добавку в жратве». О начальнике политотдела дивизии полковнике Мусенко: «У человека-карлика были крупные, старые черты лица, лопушистые уши, нос в черноватых ямках свищей, широкий налитый рот с глубокими складками бабы-сплетницы в углах, голос с жестяным звяком». Даже при остром желании очернить политруков надо знать меру. Среди них были и неважные работники, и отличные воспитатели, отважные воины, их выступления несли немало ценной для солдат информации. В изображенное Астафьевым время даже на фронте не очень-то щедро раздавали ордена, а в тылу… в его книге взяла верх тенденция, ведущая не столько к постижению сложной правды о войне, столько к неуемному бичеванию всего, что связано с советской властью. В романе рассказывается о двух братьях Снегиревых, которые убежали из части, пробыли дома несколько дней и затем возвратились на службу. После этого их судили и расстреляли, посадили в тюрьму их мать, где она «умом тронулась». Невозможно поверить в это. Большинство пойманных во время войны дезертиров отправлялось в штрафные роты. Летом 1942 г. мне, семнадцатилетнему мальчишке, довелось участвовать в поимке дезертира. В 1946 г., когда я приехал на побывку домой, моя мать, придя в праздник от соседей, сказала мне: «Сегодня я с твоим дезертиром за столом сидела Он благодарит тебя, не поймали бы вы его — умер бы он в своей яме, болел, сильно». После войны он работал в совхозе на карельском перешейке. Этот пример я привожу для того, чтобы как-то противостоять лжи, которой верят люди, не знающие того времени. Г. Кривошеев, руководитель авторского коллектива книги «Гриф секретности снят», сообщил: за злостное дезертирство осуждено 376 250 человек» (Виж.2001. № 6. С.94). Всего осудили 994,3 тыс., около 400 тыс. срок исполнения был отодвинут до окончания военных действий с направлением их в штрафные роты.

Астафьев, оживив в своей памяти обиду на советскую власть за высылку его деда-мельника в Игарку, вспомнив свои ухабы в жизни после демобилизации из армии, поддерживал тех, кто обездолил трудящихся и разваливает Россию. Мне было больно за него, за своих товарищей-фронтовиков, когда однажды смотрел его выступление по телевидению: не по-солдатски, не по-мужски он жаловался на власть потому, что ему трудно жилось в первые послевоенные годы. Он не мог не знать, что тогда многие участники войны (и не только они) испытывали сходные сложности. Я вернулся на гражданку в 1947 г., в 22 года у меня был окончен один курс педучилища (война прервала мою учебу), специальности никакой, отец убит на войне, у матери четверо детей, все они младше меня, пособие на них давалось мизерное. Надо было помочь им выжить. Сразу устроился на работу и одновременно стал учиться в вечерней школе, а потом заочно в институте. И мне, и моим товарищам советская власть делала многое, чтобы мы могли успешно пробивать себе дорогу в жизни. Астафьев стал знаменитым писателем, Героем Социалистическою труда, заслуженно получил немало наград и премий, и неблагородно было не помнить, что дал советский строй ему и всему нашему народу.

Поэт Б. Куликов, друживший с Астафьевым, перед своей смертью заявил в открытом письме к нему: «Признаться, я не верю, что вы напишете правдивый рассказ о Сталинграде, коли не перемените своих взглядов на русский народ (по вашему, …он «дегенерат»), на русскую армию, на русских военачальников» (Дн.1993.№ 16). Это предсказание оправдалось. В неистовом стремлении изобразить самую что ни на есть сермяжную правду Астафьев использовал в романе словечки, которые слышали и Пушкин, и Гоголь, и Достоевский, и Л. Толстой, и Чехов, и Горький, и Шолохов, но которые не считали нужным вводить их ни в речь персонажей, ни тем более в авторское повествование. Н. Бурляев отметил в своем дневнике: «Минут 15 мы беседовали с Астафьевым один на один. Говорил он, часто пересыпая речь крепкими выражениями» (Нс. 2000.№ 1. С.207). Порывая с благородной традицией русской литературы, Астафьев пошел по пути писателей, которые не могут обходиться без непристойных словечек. Тяжко знакомиться с его книгой, больно за автора, за фронтовиков, за читателей.

Но несправедливо приравнивать его к Владимову, который в напечатанной в «Общей газете» статье (2001. № 30) воспылал фальшивой заботой о нем. Различие их состоит не только в силе художественного дара, но и в самом мировосприятии. Когда читаешь даже последние произведения Астафьева, где подчас непростительная злость окрашивает изображаемую жизнь, все же чувствуешь, что это писал запутавшийся человек, изрыгающий хулу на Россию, но не порвавший с нею свою кровную связь. Он, как и Распутин, Белов, Бондарев, чуждый для либералов человек, не мог бы жить вне Родины. Иное у Владимова: его тощие художественные способности в сочетании с оторванностью от коренных проблем нашей жизни выдают человека, потерявшего национальную русскую почву.




Глава 9. Какая война была в 1941–1945 годы?


Раньше привычно писали, что «борьба с фашистским агрессором была не борьбой наций, а именно классовой борьбой, борьбой двух социальных систем, борьбой противоположных идеологий». На самом деле фашизм и социализм столкнулись тогда в смертельной схватке, воевали не только армии, но и антагонистические социальные системы, несовместимые экономические и политические идеологии. После совещания у Гитлера 30.03.1941 г. Гальдер записал: «Наши задачи в России: разбить вооруженные силы, уничтожить государство… Борьба двух идеологий… Огромная опасность коммунизма для будущего…Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем Речь идет о борьбе на уничтожение» (Т.2. С.81). Война с фашизмом была политической борьбой. С. Кара-Мурза поражался неискренностью «белых идеологов», которые «притворяются, что не понимают простых, всем известных вещей. Вот Б. Бондаренко излагает общий для всех них тезис: «Я считаю ту великую Победу не красной победой, а Отечественной Победой… Победила там, на полях сражений, не красная Россия, а русская Россия». Если это говорится искренне, то перед нами тяжелый случай группового отказа мыслительного аппарата — и у немалой группы…Если же речь идет о войне, когда стреляют твердыми пулями, то Отечество воплощено в конкретно-исторические формы, и противопоставлять дух этим формам просто глупо. Белые непрерывно проклинают советскую индустриализацию — а Отечественную Победу любят. Но ведь и ежу ясно, что без индустриализации и коллективизации этой победы быть бы не могло» (Зв.2000.№ 30).

Б. Васильев заявил: «фашисты — это одно, немцы совсем другое» (ЛгЛ1–17.09.2002). И другие авторы осуждают людей, которые «до сих пор не разделяют немецкий народ (солдат) и фашистских главарей, заставивших этот народ воевать против СССР. А смешивать их в одно целое нельзя, об этом еще в дни войны предупреждал И. Сталин» (Тж.22.02.01). Он на самом деле отделял немецкий народ от правителей. 3.07.1941 г. Сталин говорил: «В этой великой войне мы будем иметь верных союзников… в том числе в лице германского народа» порабощенного гитлеровскими заправилами». 23.02.1942 г. он подчеркнул: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством». Кое-кто считает, что «очень многие, если не большинство, в немецкой армии, чувствуя несправедливость войны, были нашими врагами по принуждению» (Тж.22.02.01). Не все немцы одобряли решение Гитлера напасть на СССР. 22.06.1941 г. Геббельс зафиксировал в дневнике: «У нас в народе несколько подавленное настроение» (Вж.1997.№ 4. G37), Но в 1941–1943 тт. подавляющее большинство немцев жаждало победы над СССР. Даже попав в окружение, немецкие солдаты сражались до последней возможности. И это только по принуждению? Нередко читаешь: «Мы воевали не с немецким народом, мы воевали с фашистами и их приспешниками» (СР.20.02.01). Сколько было их тогда? Многие миллионы? Были ли они или не были частью немецкого народа? В начале войны кое у кого из советских людей возникли иллюзии о том, что немецкие рабочие и крестьяне, «порабощенные гитлеровскими заправилами», не станут поддерживать фашистскую верхушку и перейдут на сторону СССР. В повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» (1977) лектор внушал нашим крестьянам, что «немецкие солдаты, такие же, как и мы с вами, простые труженики», «никак не заинтересованы воевать против нас, своих же братьев», они «повернут штыки против своих хозяев». Война быстро развеяла эти наивные надежды.

В августе 1943 г. во время наступления на Ельню мы взяли в плен немецкого ефрейтора. Он, бывший рабочий, согласился с тем, что война для него закончилась, но на вопрос: «Гитлер капут?» (его трижды повторили) не проронил ни. слова. В повести Б. Васильева «В списках не значился» молодой офицер Плужников, пожалев, отпустил взятого в плен немецкого солдата, рабочего, отца троих детей, а он потом убил хромоногую беременную Мирру. В повести Э. Казакевича «Звезда» разведчики под командованием лейтенанта Травкина, действуя в немецком тылу, взяли в плен немецкого солдата, от него узнали важные сведения о танковой дивизии «Викинг». Немец до войны был рабочим. «Травкин с младенческих лет был воспитан в любви и уважении к рабочим людям, но этого наборщика из Лейпцига надо было убить». Такова жестокая суть войны, оставишь его в живых — подставишь под удар весь отряд. Война была противоестественна нашему человеку, трагизм заключался и в том, что вопреки своей гуманистической сути он вынужден был убивать.

Война стала по своему зловещему смыслу огромной трагедией, принесла людям неимоверные страдания, уничтожала и уродовала их физически, противостояла их личному счастью, разрушала их домашний очаг, лишала их родных и близких. Народная трагедия складывалась из многих тысяч личных трагедий. У человека не было права уйти в сторону, сделать вид, что война тебя не касается. Тогда было очень трудно везде — и на фронте, и в тылу. В пору военных потрясений солдат становился на самую грань жизни и смерти, отрешался от всего обыденного, взвешивал свои поступки на самых высоких нравственных весах; он всем своим существом чувствовал нерасторжимую слитность своей судьбы с судьбой Родины. Глубокое понимание правоты нашей священной борьбы с врагом давало ему силы преодолевать немыслимые в мирных условиях трудности, вдохновляло его на подвиги. На фронте он ставился в такие обстоятельства, что у него было только два решения: либо, героически сражаясь, победить врага, либо, струсив, предать свой народ, а третьего пути не было.

Считая Великую Отечественную войну политической, нельзя не учитывать того, что огромную роль в ней играл национально-государственный, геополитический фактор. Писатель Б. Кондратьев говорил: «…воевали мы за Отечество, за Россию. Мне вообще думается, что идеология не играла особой роли на войне. Что такое двадцать четыре года в тысячелетней истории народа… Извечная, передающаяся в генах любовь народа к своей Родине — вот истоки нашей победы» (Км.1990.№ 7. С.124). О всенародном сопротивлении наших людей врагу свидетельствовало то, что в 1942 г. около 10 % своих сухопутных сил германское командование использовало для борьбы с партизанами, а в 1943 г. на эти цели оттянуло более 25 дивизий. Г. Попов писал: «Стало ясно, что речь идет о судьбе русского народа, о судьбе России как таковой. Битва идет не за или против советской власти в России, а за саму Россию, за ее независимость, за право иметь свое государство, свою культуру, свой язык» (Мк.20.11.2001). На самом деле война велась и за Россию, и за советскую власть, она была отечественной и в то же время политической. В статье «Чудо Сталинграда», опубликованной 7.10. 1942 г. в социал-демократическом журнале «Новый путь», который издавался за рубежом под редакцией одного из лидеров русских меньшевиков Ф. Дана, говорилось: «Ничего нельзя понять в этом чуде, если закрыть глаза на тот факт, что при всех своих падениях, срывах, ошибках и даже преступлениях, революция, начавшаяся четверть века тому назад, вошла в плоть и кровь народных масс; что при всех невзгодах, лишениях, страданиях… она дала им какие-то достижения, и, быть может, еще больше — какие-то надежды, за которые массы держатся всеми фибрами души, которые в их глазах перевешивают все темные и тяжелые стороны ее, за которые они хотят идти на нечеловеческие муки, сражаться и умирать. Революция дала патриотизму народов Советского Союза новую великую идею — идею социального освобождения». Б. Томан заметил: «Удивительно, но далекому от родины эмигранту удалось верно понять и выразить моральный дух советскою народа» (Пр. 13.10.1989). Попов предвзято заключил, что «первый шаг к выходу России из СССР был сделан шестьдесят лет назад, когда в дни битвы за Москву вместо идей и лозунгов интернационального социализма была поднята идеология спасения русского народа, русской нации». Не было этого. Достаточно посмотреть прессу того времени, чтобы убедиться: наша пропаганда вела речь тогда о спасении всех народов СССР, а не одних русских людей. Сталин писал: «В советском патриотизме гармонически сочетаются национальные традиции народов и общие жизненные интересы всех трудящихся Советского Союза».

Идеологические прислужники «демократов» искажают смысл войны. С. Доренко 13.05.2000 г. внушал телезрителям, что в Белоруссии шла не партизанская, а гражданская война Сталин-де не доверял партазанам, опасаясь, что из их движения вырастет нечто опасное для советской власти, и потому не снабжал их достаточным количеством оружия и боеприпасов. Как отмечалось, Иващенко оклеветал «миллионные массы бойцов и командиров», которые якобы «перешли к немцам с оружием в руках… События лета 1941-го можно без всяких преувеличений назвать стихийным восстанием армии против Сталинской деспотии». Еще раньше докатилась до подобной несуразицы Н. Берберова «…в первые месяцы советско-германской войны сотни тысяч советских бойцов без боя перешли к немцам» (Вл.1988.№ 10. С.280). Она уверяла, что «в один и тот же день были сданы Севастополь и Кронштадт». Даже Кронштадт сдала врагу эта невежда, которой при немцах «наконец-то свободно» дышалось во Франции. Когда в апреле 1941 г. Германия напала на Югославию, она возмущалась: «Подумайте, какие мерзавцы сербы! Смеют сопротивляться!» (Нло.1999.№ 39).

Либералы заявляют, что в Отечественную войну мы воевали не за правое дело. Б. Окуджава, имя которого «патриотизм — чувство несложное… биологическое, оно есть и у кошки», каялся с телеэкрана: «И когда я понял, что ведь на фронте я, по существу, защищал сталинизм, тоталитаризм — мне стало страшно. Выходит, и я виноват!». Б. Некрасов сказал о своей работе на радиостанции «Свобода»: «Клевещу помаленьку… На историческую родину…Жить-то надо!» (Лг.31.08.1988). Не это ли обусловило его заявление в «Русской мысли» в 1981 г.: «..дело наше оказалось неправое. В этом трагедия моего поколения». Зерно таких рассуждений содержалось в «Архипелаге ГУЛАГ», где Солженицын писал: «Полтавская победа была несчастьем для России: она потянула за собой два столетия великих напряжений, разорений, несвободы — и новых, и новых войн «. Не думаю, что теперь он стал бы проводить такую ревизию нашей истории: «Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что упускаем: именно благодаря ей освобождение крестьянства не произошло на полстолетие раньше (французская же оккупация не была для России реальностью)…. Крымская война — из всех войн счастливейшая для России — принесла не только освобождение крестьян и александровские реформы, — одновременно с ними родилось в России мощное общественное мнение».

Считая нашу победу «пирровой», Н. Калинин заключил «Народная масса сделала свой выбор — защищать Родину. Так было и в 1812 году. Но, как и тогда, народ защищал несвободу» (Из. 7.07.1998). Выходит, фашисты несли нам свободу? По Кардину, «не за такое уж «правое дело» велась война, в ней мучительно переплелось «правое» и «неправое», «внушаемая нам мысль о незыблемом морально-политическом единстве была фикцией», при подходе немцев к Москве находились люди, которые «для новых хозяев составляли списки коммунистов, евреев, командирских семей». Немного было подобных предателей Трудно верить тому, что писал Нагибин в «Свете в конце туннеля»: «Вскоре подъем, испытанный оставшимся в Москве населением в связи со скорым приходом немцев и окончанием войны — никто же не сомневался, что за сдачей Москвы последует капитуляция — изменился томлением и неуверенностью. Втихоря ругали Гитлера, расплескавшего весь наступательный пыл у стен Москвы… Многие оставшиеся в юроде ждали немцев.» Посмотрев на потолок, Хмельницкий сочинил, что «до четверти состава немецких дивизий, воевавших на Восточном фронте, составляли русские» (Рм.2000.№ 4323). За ложь ему платят доллары хозяева газеты. Но странно звучали слова А. Гурова на радиостанции «Маяк» 22.02.2000 г. о том, что на стороне Германии воевали три миллиона граждан СССР. Он забыл, что сначала надо удостовериться в истинности факта и только потом обнародовать его. По словам Б. Соколова (Нг.29.10.1991), Комиссия американского генерала Вуда, захватившая документы Управления по делам военнопленных Германии, пришла к выводу, что в плен попало 4 млн. советских солдат и офицеров и в гитлеровских формированиях было 100 тыс. человек М Семиряга в книге «Коллаборационизм-Природа, типология и проявления в годы второй мировой войны» (2000) писал, что, по некоторым сведениям, на германских фашистов работало до 1,5 миллиона предателей (782).

Резун гордится тем, что он разрушает «представление о войне как о войне великой, освободительной». 17.09.1999 г. на заседании Сената Польши он говорил, что «так называемая великая отечественная война» «искусственно, в политических и идеологических целях выделенный отрезок Второй мировой войны». Ю. Афанасьев уверял: название «Отечественная война» — всего лишь сталинская версия, на самом деле это «была схватка двух тиранов», «Сталин готовился к войне наступательной, агрессивной… И выходит, что мы вели не свою войну» (Аг.15.09.1993). Поверив этой лжи, кое-кто полагает: «Амбиции вождей, их агрессивные планы по завоеванию мирового господства бросили миллионы солдат и мирных стран СССР и Европы в огонь самой жестокой войны XX века» (Тж.22.02.2001). Без каких-либо оснований ставят на одни весы не только «амбиции вождей», но и советских солдат, защищавших свою Родину, и германских завоевателей, принесших нашей стране неисчислимые бедствия.

Копейкин, не считая войну с Германией Отечественной, спрашивал «Какое отечество защищала Красная Армия в 1945 году, когда она перешла границы СССР?» (Рм. 1999, № 4262) Тогда мы защищали свою Родину, Россию, она для русофобов чужая, и потому они Отечественную войну относят к «так называемой» и пишут с маленькой буквы. По их логике, советским войскам надо было подойти к своей границе и ожидать, когда Германия очухается от разящих ударов, наберется сил и снова ринется на нас Бондарев писал о возмущении Боннэр сексуальными вакханалиями «советских солдат на территории Германии в конце войны»: «Нет особого резона опровергать нелепую сенсацию госпожи Боннэр, если бы она не высказывалась тут же о том, что Советской Армии надо было прекратить наступление в 1943 году, не переходить государственную границу. Но мы границу перешли и мгновенно стали…» патриотами-негодяями», «захватчиками», «насильниками». Он разъяснил «очень гуманной госпоже Боннэр»: если наши войска остановились бы на границе, «то оправившийся от поражений в России немецкий фашизм, быть может; не проиграл бы войну так сокрушительно. И тогда бы, не дай Бог, либерально-красноречивым гуманистам самых различных направлений пришлось бы измерять жизнь не количеством расшатанных болтовней трибун, а страданиями и пытками за колючей проволокой в глобальных концлагерях и цивилизованно оборудованных, удобных для смерти крематориях» (С Р.11.03.1999).

Ж. Медведев нашел, что «в 1941 году Красная армия действительно героически…обороняла лишь города, которые имели какую-то символическую историческую русскую военную славу: Брест, Одессу, Севастополь, Ленинград и Москву. Киев, Минск, Смоленск, Вильнюс, Рига и многие другие сдавались без боя» (Пд. 18.10.1997). Он странно разделил города. В Отечественную войну наши войска свыше двух месяцев стойко защищали Одессу, но ошибочно думать, что в прошлом на весах исторической значимости она прославилась больше Киева, за который в 1941 г. тоже шла жестокая битва. Нельзя понять, почему Смоленск отнесен к городам, не имеющим «исторической русской военной славы», почему говорится, что его сдали врагу без боя. За обладание этим городом два месяца шло сражение, в ходе которого «войска Красной Армии, жители города и его окрестностей проявляли величайшую стойкость. Ожесточенная борьба шла за каждый дом и улицу, за каждый населенный пункт» (Г Жуков). Как показал. Стаднюк в романе «Война», Сталин, узнав, что немцы вошли в Смоленск, возмущенно сказал: «Это не город» а памятник! Слава русского воинства! Триста с лишним лет назад поляки два года не могли взять Смоленск! Наполеон обломал об него зубы! А красный маршал Тимошенко позволил врагу взять Смоленск…»

Отступления от истины понадобились Медведеву для того» чтобы заявить: тогда Сталин и его сподвижники «поняли, что ни «советский патриотизм», ни Красная армия не смогут обеспечить победу над немецкой армией, пропитанной духом немецкого «расового национализма». 22.06.2000 г. в программе «События» на TBЦ Викт. Ерофеев говорил, что «коммунистическая идеология оказалась несостоятельной». Либералы считают, что «для войны с могущественным внешним врагом коммунистическая идея бессильна, нужна идея национальная, русская…». Вождь народов» хитро решил, что советское надо представить как русское» (О.г.2000.№ 10). К. Азадовский и Б. Егоров осудили Сталина за то, что во время войны он «открыто заигрывал с русским народом, демонстрируя свой патриотизм, скорее, русский, нежели классово-советский», что после 1945 г. он «со своей кликой начал…выпячивать «русский народ», ставить его на пьедестал и возвышать над другими нациями в СССР» (Нло.1999.№ 36, С86). А. Н. Яковлев утверждал иную несуразицу: «Сталин презирал русский народ, стремился его уничтожить» (Лг.№ 41.2001).

Коммунистическая идея была не бессильной, но недостаточной для наиболее успешного ведения Отечественной войны. Огромная заслуга Сталина состоит в том, что он соединил воедино силу социалистической идеологии и государственный патриотизм. Еще в 1938 г. был выпущен на экраны патриотический, фильм о победе Александра Невского над немецкими рыцарями в 1242 г. на Чудском озере, в 1937–1939 гг. был создан исторический фильм «Петр Первый», в 1939 г. — «Минин и Пожарский». Видный деятель партии кадетов IX Милюков подчеркнул в 1939 г.: «Сталин является гениальным политиком, поскольку он прочувствовал одну важнейшую вещь для любого политика: Сталин вернул Россию в русло традиционного общества» (СР.4.03.2000). 20.04.1941 г. Димитров записал высказывание Сталина: «Теперь на первый план выступают национальные задачи для каждой страны». Медведев заявил, что «уже в августе или в начале сентября 1942 г. Сталин резко изменил курс всей внутренней политики, начав восстановление российских исторических традиций, в первую очередь в армии»: «Были восстановлены традиционные российские воинские звания: сержант, лейтенант, капитан, майор и полковник». Но эти звания ЦИК и СНК СССР ввели еще 22.09.1935 г. Возвращение к традициям старой русской армии Медведев посчитал за националистические реформы и дал им негативную оценку. Он сделал странный вывод о несостоятельном возвышении русской нации, которую Сталин объявил «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза».

Для оправдания своей агрессии против СССР гитлеровцы кричали о том, что они воюют с коммунизмом, а не с русским народом. О несостоятельности этой уловки говорит и то, что они напали на ряд государств, в которых не было коммунистической власти. Встает вопрос: как относился к этой захватнической политике немецкий народ, была ли его вина в чудовищном разорении многих тысяч наших городов и деревень, в уничтожении 27 000 000 советских людей? В 1971 г. германский историк С. Хаффнер писал о настроении немцев в 1920–1930-х гг.: «Они ничего не имели против создания Великой германской империи… Однако…они не видели пути, обещающего успех в достижении заветной цели. Но его видел Гитлер. И когда позже этот путь, казалось, стал реальным, в Германии не было почти никого, кто не был бы готов идти по нему» (Самоубийство германской импе-рии.1972. С. 27–28). Многие немцы считали Россию своим врагом, а русских чуждыми, неполноценными людьми. В Германии укоренилась привычка считать: «Их дух не является самостоятельным… Почти во всем, что создано Россией во внешних и внутренних делах, они обязаны немцам…» Гитлер в книге «Майн кампф» обнародовал свое кредо: «Если мы хотим создать нашу великую германскую империю, мы должны прежде всего вытеснить и истребить славянские народы — русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов». Его сподвижник Борман писал: «Славяне должны работать на нас в той мере, в какой они нам не нужны, они могут вымирать… Размножение славян нежелательно… Образование опасно. Для них достаточно уметь считать до ста».

Не летом 1942 г., как писал Медведев, а уже в первые месяцы войны становилось ясно, что война шла не только между разными социальными системами, между «фашизмом и коммунизмом», но и «между немцами и русскими, между Германией и Россией» (Пд.18,10–1997). Именно поэтому в 1941 г. выслали немцев Поволжья в Сибирь и Казахстан. Можно понять тех, кто осуждает наших правителей за это выселение, наверно, следовало бы лучше понять настроение советских немцев, не считать всех их потенциальными сторонниками врага. Но вместе с тем надо учитывать лихорадочную обстановку того времени. Кто мог тогда поручиться, что немцы — в своем большинстве — не стали бы помогать германским войскам? Чуев писал: «А Д Петров, друживший с зятем Молотова, рассказал мне, как во время войны в Автономную Республику Немцев Поволжья наши выбросили десант, переодетый в фашистскую форму. «Своих» встретили как своих — ожидали…» (Нс.1997.№ 5). В художественно-документальной книге "Люди с чистой совестью" П. Вершигора писал о немецких колонистах на Украине: "…вероятно добрая половина их обслуживала немецкую разведку. Колонна наша проходила через хутора, и почти из каждого окна стреляли… Процентов двадцать-тридцать украинского и русского населения, оставшиеся там, были превращены немецкими колонистами… в рабов. Рабы эти с утра до ночи работали в хозяйствах немцев. Все мужское население фольксдейчей было вооружено винтовками, сведено во взводы, роты, батальоны. Оно служило надежным заслоном центральных коммуникаций, идущих через Украину от Полесья". Стоит ли это сбрасывать со счетов? В. Быков заявил, что зверства немцев, сжигавших белорусские деревни, провоцировались партизанами. Но еще до начала войны, в марте 1941 г., были напечатаны листовки: «Военно-полевой комендант извещает, что в районе деревни Н совершен акт саботажа против германской армии: перерезан телефонный кабель. В знак наказания саботажников жители деревни расстреляны, а деревня сожжена» (Пр. 12.07.2001). В материалах Нюрнбергского процесса отмечен показательный факт: «…первая карательная экспедиция немцев была проведена в Старобинском районе в июле 1941 г. — уничтожили около 10 тысяч мирных жителей. Там не было еще ни одного партизанского отряда». Те злодеяния, какие творили у нас оккупанты, не могли не вызвать у советских людей чувства вражды к ним. В 1942 г. Эренбург писал: «Нельзя стерпеть немцев». Ненависть к фашизму сливалась с ненавистью к немцам. 11.04.1945 г. он писал в «Красной звезде»: «Все бегут, все мечутся, все топчут друг друга… Германии не есть колоссальная шайка». Через три дня в напечатанной в «Правде» статье «Товарищ Эренбург упрощает» Г. Александров критиковал его за то, что он не брал в расчет расслоение немцев, считая, что все они ответственны за преступную войну.

Кожинов подчеркивал, что эта война была, событием «самого глубокого и масштабного геополитического значения»: «немцы шли для того, чтобы сокрушить нас как геополитическую силу, и превратить в источник сырья и продукции для Европы. Для Германии и, что самое интересное, — для всей Европы» (СР.30.12.2000). Зиновьев поддержал мысль о том, что в 1941–1945 гг. «Запад руками Германии пытался задушить нас» (Зв.24.04.2001). Это подтверждают факты. Геббельс писал в 1941 г.: «В Европе создается что-то вроде одного фронта, вспыхивают идеи «крестового похода против России. Это очень нужно для нас» (Вж. 1997 № 4. С.38). Немецкий историк Р. Рюруп отмечал, что в составленном в мае 1941 г. секретном документе нападение на СССР характеризовалось как «защита европейской культуры от московско-азиатского потока…Такие взгляды были свойственны даже тем офицерам и солдатам, которые не являлись убежденными или восторженными нацистами. Они также разделяли представления о «вечной борьбе» германцев… о защите европейской культуры от «азиатских орд», о культурном призвании и праве господства немцев на Востоке. Образы врага подобного типа были широко распространены в Германии, они принадлежали к числу «духовных ценностей» (Другая война.1939–1945.1996. С.363). В таких представлениях о России было немало точек соприкосновения с концепцией Черчилля, который в октябре 1942 г., когда СССР был в тяжелейшем положении, утверждал, что Россия, а не Германия является истинным врагом Европы, и писал: «…произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как единое целое». Он обращал свои взоры к созданию объединенной Европы. «Эта геополитическая постановка вопроса Черчиллем целиком и полностью соответствовала гитлеровской: европейские государства и нации — единая «семья», противостоящая «варварской России». Только лидеры для этой «семьи» предлагались другие, что и осуществилось после войны» (СР.30.12.2000). Нельзя не видеть, что идеи Гитлера и Черчилля об объединенной Европе сейчас форсированно осуществляются, войска США и НАТО все ближе приближаются к нашим усеченным границам, размещаются в Грузии и Средней Азии. О том, что может быть с нами, подсказывает опыт Сербии, недавно растерзанной НАТО.




Глава 10. Личность, государство, Сталин


Огромная и сложная проблема отношений между отдельной личностью и государством ставилась А. Пушкиным в «Медном всаднике», ее обсуждал В. Луговской в книге поэм «Середина века», эта проблема обостряется во время социально-исторических катаклизмов, войн, революций, в наше время она часто возникает в обнаженном виде, когда оценивают деятельность Сталина Некоторые публицисты посчитали выдумкой его отказ обменять своего сына на фельдмаршала Паулюса. Она нужна, мол, только для того, чтобы "этим мифом создалось впечатление» что великий и непогрешимый тоже понес личную утрату", сознательно "пожертвовал сыном ради победы над врагом" (Кп.17.01.1991). Но Сталин на самом деле отказался вести переговоры об обмене Якова, верил, что он предпочтет смерть измене родине. Так и случилось. Другие осуждают его за этот отказ. Для Е. Евтушенко и А. Щуплова его поведение — "какая-то человеческая аномалия. В человеческом обществе такие поступки имеют четко отрицательную оценку" (Ко.6.01.1989). Им представляется, что Сталин как заботливый отец должен был обменять своего сына на немецкого фельдмаршала. Они плохо понимают наш общественный настрой того времени (Сталин в своей деятельности ориентировался в годы войны на народную мораль), не представляют себе ту бескомпромиссность и ожесточение, ту крайнюю степень напряжения всех нравственных и физических сил, какие требовала от нас война Поступи Сталин так, как хочется оторванным от нашей морали и не нюхавшим войны людям, — он был бы осужден народным сознанием. Полная самоотдача, самопожертвование, подчинение личных интересов государственным, желание разделить с народом трагическую тягость военных испытаний, умение принять равное с простолюдинами участие в преодолении трудностей, обрушившихся на родину, — это в понимании русских людей обязательно и для верховных правителей. Такое представление идет из седых глубин нашей истории. Как писал Н. Карамзин в "Истории государства российского", русские люди "осуждали, что Иоанн, готовясь к войне, послал супругу в отдаленные северные области, думая о личной безопасности более, нежели о столице, где надлежало ободрить народ присутствием великокняжеского семейства" (Мс. 1989.№ 2. С.125).

В СМИ публикуется много лжи о советской системе, что в нынешней обстановке направлено в конечном счете против основ российской государственности. Сейчас даже патриотические деятели не всегда отделяют зерна от плевел и оказываются в одном ряду с разрушителями в охаивании СССР. По сути дела они помогают им уничтожать Россию как самостоятельную державу, глушить ростки русского национального самосознания, которое, говорил Солженицын, "считается в мире еще большей опасностью, чем коммунизм". Сложные противоречия военной поры, ускользают, например, от В. Бондаренко, когда он пишет о трагической доле Настены из повести Распутина "Живи и помни". По его мысли, "бесчеловечная система" обрекла ее на гибель, помогая мужу, убежавшему из армии, покончив жизнь самоубийством, она бросила вызов "большевистской власти": "Она ушла от комиссаров в воду Она сбежала от лагерей и увела сына от тюремного приюта и спецприемника" (Дн. 1992.№ 22). Если бы критик лучше знал то время, то понял бы, что Настена отнюдь не противостояла «системе», она почувствовала тяжкую для себя угрозу быть выключенной из мира, общества. Не комиссары «преследовали» ее, а свои односельчане, убежденные в том, что никто не должен дезертировать с поля боя и никто не имеет права помогать изменникам родины. Ничто, кроме общественного осуждения, не грозило Настене и ее ребенку, постановление о репрессиях против семей дезертиров на практике не применялось. Если учесть, что война закончилась, то смерть не угрожала и Гуськову.

Помысли Бондаренко, Распутин "опровергает логику всей предыдущей советской литературы, навязывающей нам жен, предающих своих мужей во имя идеи ("Любовь Яровая"), детей, предающих родителей, отцов, самолично расстреливающих сыновей, логику семидесятилетней гражданской войны, не затихающей ни на секунду". Но и в давние времена можно найти то самое, что приписывается исключительно советской литературе. Во имя «идеи» Петр 1 расправился со своим сыном. А как пришли к власти Екатерина 2 и Александр 1? Черчилль способствовал любовному увлечению жены своего сына Рандольфа Черчилля Пампелы с эмиссаром Рузвельта для того, чтобы «узнавать все о тайной стратегии Вашингтона во время второй мировой войны. В итоге была разрушена семья сына, но соблюдены государственные интересы Великобритании, которые глава Даунинг-стрит ставил выше всего на свете» (Пд.22.03.1997). «В начале ноября 1940 года, когда немецкие, самолеты безнаказанно утюжили Англию, премьеру Черчиллю доложили расшифрованные немецкие военные телеграммы: 14 ноября Ковентри повергнется налету люфтваффе. Как быть? Предупредить население? Но тогда станет известно, что англичане смогли разгадать код секретных шифротелеграмм, что тщательно скрывалось. Военный кабинет Великобритании порешил — молчать. В назначенное время фашистские бомбардировщики разрушили и сожгли город. Сотни убитых женщин и детей. Тысячи раненных и искалеченных» (А. Самсонов). Обратимся к литературе. В рассказе П. Мериме «Матео Фальконе» крестьянин убил своего сына за то, что тот выдал жандармам разбойника Гарун в поэме Ю. Лермонтова «Беглец» струсил в бою, и его отвергли близкие люди. В повести Н. Гоголя «Тарас Бульба" оправдывается убийство отцом своего сына, предавшего казачество, родину, веру. Это только С. Шульц в пособии для учителей «Гоголь. Личность и художественный мир», порывая с народной моралью, не осуждает измену Родине и товариществу, считая, что Андрей поступает как гуманист, для него любовь высшая ценность по сравнению с общностью и долгом перед запорожцами.

Один из героев романа Солженицына «В круге первом» рассуждает «Герцен спрашивает…где границы патриотизма? Почему любовь к родине надо распространять и на всякое ее правительство? Пособлять ему и дальше губить народ?» Отношение к власти должно диктоваться учетом двух важнейших факторов: укрепляет или ослабляет она государство, лучше или хуже при ней живется народу. Если она антинародна, то надо пытаться, предусмотреть, как устранить ее, не разрушая скрепов народной жизни, кардинальных государственных устоев. В годы Отечественной войны советская система сумела эффективно направить все силы народа на борьбу с врагом. Она пришла в соответствие с определяющим настроем общества, всех честных людей, они отбрасывали тогда наносное и эгоистическое, свои личные обиды от власти и делали все, чтобы Родина выстояла в борьбе с фашистами. Настоящий патриот не мог не поддерживать тогда наше правительство.

Чудовищные издержки «классовой борьбы» в годы советской власти подрывали жизнеспособность нации, ее возможность сокрушить захватчиков. Насильственная коллективизация, голод 1932–1933 гг., репрессии снизили у части людей веру в справедливость нашего общественного устройства. Осенью 1943 г. казак, лежавший со мной в госпитале, говорил: «Никогда не прощу советской власти голод 33 года. Зачем губили людей? А к немцам не перейду, они враги России». В корне фальшива высказанная в романе Одоевцевой "Оставь надежду навсегда" мысль: «Ты не России изменяешь, а только советской власти". В Отечественную войну власть, Россия и народ были единым целым, между «красными» и «белыми», подлинными патриотами, наступил мир, и тот, кто вступал в борьбу с советским режимом (на самом деле со своим народом), становился предателем Родины. Генерал Деникин долго боролся с большевиками, а в Отечественную войну был на стороне Советской Армии. Немцы и Власов пытались привлечь к борьбе против СССР бывшего великого князя Кирилла Владимировича, их представители приехали к нему в Париж, но тот через своего камердинера сообщил им, что «с изменниками Родины никаких дел он иметь не желает…» (Ог.1964. № 47). Тогда было крайне необходимо национальное единство, которое «глубже единства классов, партий… Судьба России бесконечно дороже судьбы классов и партий, доктрин и учений" (Н. Бердяев). Это требовало отбросить в сторону междоусобицу, то, что разъединяло людей по социальному признаку, мешало чувству национально-государственного патриотизма. Без этого не было бы нашей Великой Победы. Бердяев писал: "Вторжение немцев в русскую землю потрясло глубины моего существа. Моя Россия подверглась смертельной опасности, она могла быть расчленена и порабощена…. Я все время верил в непобедимость России. Но опасность для России переживалась очень мучительно. Естественно присущий мне патриотизм достиг предельного напряжения. Я чувствовал себя слитым с успехами Красной Армии". Бердяев не соглашался встречаться с людьми, желающими победы Германии, считая их изменниками. Он вспоминал: "В русской среде в Париже были элементы германофильские, которые ждали от Гитлера освобождения от большевизма. Это вызывало во мне глубокое отвращение" (Бердяев Н. Самопознание. 1991. С.335).

И. Бунин остро переживал поражения советской армии, радовался ее победам. Он написал в своем дневнике 13.07.1941: «Взят Витебск. Больно…». Когда советские самолеты подвергли бомбардировке Берлин, он с радостью отозвался на это 9.08.1941: «Наши бомбили Берлин. Намяли русские холку фашистам, еще не то будет — Красная Армия в Берлин еще придет! Я вам прежде говорил, что так оно и будет!». 23.06.1944: «Взяли Псков. Освобождена уже вся Россия! Совершено истинно гигантское дело Солоухин писал, что Бунин «один раз все-таки «дал слабину»…он дал себя уговорить и посетил советское посольство во время приема по случаю Победы в мае 1945 г…и никогда не мог простить себе этой слабости. Ведь там… был поднят тост за… Сталина, и что же было делать Бунину: поднимать бокал или не поднимать, пить или не пить?…Нигде не зафиксировано документально и мемуарно: выпил Бунин за Сталина или демонстративно поставил бокал» (Нс.1997.№ 7. С.38). Симонов, встречавшийся с Буниным, утверждал, что «в сорок шестом году Сталин был для него после победы над немцами национальным героем России во всей ее единости и неделимости» (Зн.1988, № 3. С48). Из дневника Бунина известно: он беспокоился за жизнь Сталина, когда тот в 1943 г. выехал в Тегеран на конференцию: «Нет, вы подумайте до чего дошло — Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним, не дай Бог, чего в дороге не случилось…» (Лн. Т.84. Кн.2. С.398). «Война потрясла и испугала Бунина испугала за участь России на десятилетия и даже столетия вперед, и этот глубинный страх заслонил в его сознании все то, что в советском строе по-прежнему оставалось для него неприемлемо» (24). Великий писатель, не принявший Октябрьскую революцию и большевистский режим, понимал, что гибель Сталина в то время отрицательно скажется на ходе войны. Это осознавал и всемирно известный ученый В. Вернадский, записавший в своем дневнике 16.11.1941 г.: "…смерть Сталина может ввергнуть страну в неизвестное" (ЛР. 12.03.1993). Русским патриотам было ясно, что во время войны преступно разжигать политические распри внутри нашего народа.

Либералы ненавидят Сталина прежде всего потому, что результаты его правления — жгучий укор их разрушительной деятельности, их предательства России и коренных интересов ее народов Их ненависть к нему отражает ненависть временщиков к "этой стране", к нашей государственности и устремленности создать великую Россию. Для них он — «семинарист-недоучка» (В. Кардин), «пакостник, интриган, провокатор» (Л. Чуковская), «ничтожество, некомпетентный ни в каких вопросах руководитель» (Н. Коржавин), "комендант-параноик, комендант-недоумок" (Д. Данин). О. Мороз лгал, что Сталин болел паранойей (Лг.28.09.1989) — Н. Бехтерева, внучка знаменитого психиатра, сообщила: «Это была тенденция объявить Сталина сумасшедшим, в том числе с использованием якобы выоказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе бы мы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя врачебный долг» (Аиф.1995.№ 39). Вяч. Вс Иванов опубликовал лживую статью «Почему Сталин убил Горького?» (Вл.1993.№ 1). А. Берзер поддержала сплетню о плагиате Шолохова: «Знал ли Сталин тайну Шолохова? Конечно, знал, не мог не знать… Но он решил завалить эту тайну своей премией, спасти Шолохова, присвоить и поглотить в свои бездны» (Зве.1995.№ 11. С45). Образ Сталина негативно представлен в произведениях А. Рыбакова «Дети Арбата», Ф. Искандера «Пиры Валтасара», А. Синявского «Спокойной ночи», Вл. Сорокина «Голубое сало», В. Аксенова «Московская сага». Шафаревич писал, что Сталин «в русской памяти… останется злодеем» (Мс1999.№ 11). По словам Белоцерковского, «в истории… не найти фигуры более негативной, более опасной для собственного народа и человечества, нежели Сталин» (Нг.29.01.2000). А. Адамович в рассказе «Дублер» — вслед за Солженицыным — повторил ложь о том, что Сталин — «бывший агент царской охранки по кличке Фикус». В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын так откликнулся на его смерть: «Скорёжился злодей!.. Хочется вопить перед репродуктором, даже отплясать дикарский танец». «В круге первом» он странно трактовал его жизнь: Сталин — «незаконный сын, приписанный захудалому пьянице-сапожнику», у него «не было умения к ремеслу или воровству, не было удачи стать любовником богатой дамы», «не было наклонностей к наукам или к искусствам» (на самом деле в юности он писал стихи, 5 его стихотворений были опубликованы в газете «Иверия», которую редактировал известный поэт Илья Чавчавадзе), вот потому он и стал…революционером.

Борьба Солженицына с советским режимом помогала тем, кто вел холодную войну с Россией, его удары по коммунизму она приняла на себя. Сейчас он увидел, какими страшными последствиями обернулось для нее разрушение советской власти. Он с горечью говорит о том, что страной правит олигархия, развалена могучая держава, разграблено "под видом приватизации национальное достояние", острота социального расслоения достигла наивысшего предела. В рассказе "На изломах" (1996) он саркастически оценил суть реформы Гайдара-Ельцина-Чубайса, которая разрушит «все — и все — до конца! И только когда-нибудь потом, уже не нами, Карфаген будет восстановлен, и уже совсем не по нашему ладу" Словно забыв о своем неприятии советской власти, он разделяет мысль героя о том "настоящем горе", которое пришло тогда» когда "разогнали Партию", она "была наш Рычаг. Наша Опора". Ненависть к Сталину теперь переплетается у Солженицына с оценкой его как великого государственника: "И все понимали, что потеряли Величайшего человека, Но нег, и тогда еще Дмитрий не понимал до конца, какого Великого, — надо было еще годам пройти, чтобы осознать, как от него получила вся страна Разгон в Будущее». Такие мысли высказывал Рубин в романе «В круге первом»: «Это величайший человек!.. Это вместе — и Робеспьер и Наполеон нашей революции. Он — мудр. Он — действительно мудр! Он видит так далеко, как не захватывают наши куцые взгляды».

К. Новиков обвинил Сталина в том, что в «военном столкновении… возле Пулковских высот» он так испугался «натиска казачьих войск…что своего испуга не простил Краснову и через три десятилетия». (ЛР. 10.09.1993) Но как поверить в это, если казаков разбили, а Краснов попал в плен? Он дал честное слово, что больше не будет участвовать в борьбе против революционного народа, после чего его отпустили, поверив ему, а он свое слово не сдержал, В. Христофоров в статье «От австрийской Каринтии до подвалов на Лубянке» (ЛР.23.01.1998) пытался обелить П. Краснова и его сподвижников. Она открывается цитатой из циркулярного письма «Об отношении к казакам», принятого Оргбюро ЦК РКП(б) 24.01.1919 г.: «…признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления». Исполнение этой директивы (через 2 месяца ее отменили) вылилось в уничтожение многих не повинных людей и спровоцировало Вешенское восстание Автор статьи опечален судьбой «легендарных героев гражданской войны» Краснова, Шкуро, винит английский суд, который потребовал от Н. Толстого-Милославского, написавшего «яркую 500-сграничную книгу о насильственной репатриации английскими военными властями многих десятков тысяч российских казаков», возместить моральный ущерб за унижение чести и достоинства английской короны суммой около трех миллионов долларов. А ведь автор книги безутешно скорбит о якобы безвинных Краснове, Шкуро, Паннвице и др. Христофров решил выявить, насколько возможно их реабилитировать.

Помощник главного военного прокурора В. Крук считает, что нельзя было судить Краснова за сотрудничество с немцами, «оно ограничивалось лишь во многом декоративной должностью начальника Главного управления казачьих войск. Никакого участия в боевых действиях Краснов не принимал». И далее: «Как лицо без гражданства (он никогда не был гражданином РСФСР), он волен был выбирать любую армию для борьбы с большевизмом. Белый генерал выбрал вермахт. Однако он не попадает под статью об измене Родине…» Такие же — сугубо формальные — зацепки приводит Крук, говоря о других предателях. Все-таки Россия родина или нет для Краснова? Обращаясь к казакам, он называл себя русским человеком, а их — своими соотечественниками. И для него не измена — выступать против России в рядах воюющей с нею армии? Крук не понимает, что воюют не только с шашкой в руке. Сколько казачьих душ смутил Краснов своими призывами и подставил их карающему мечу! В статье «Без покаяния» (АР. 10.06.1994) В. Виноградов писал о старшем лейтенанте Дудникове, попавшем к немцам в плен. В декабре 1942 г. он встретился с Красновым, после чего прошел переподготовку, был зачислен в 15 корпус генерала фон Панвица, подчинявшийся СС. Он служил в казачьем дивизионе в крепости Ла-Рошель, отражал атаки американцев и англичан. Затем командовал пулеметной ротой, воевал на Висле против советских частей. После окончания войны англичане передали его нашим войскам. Сидел, в 1956 г. был амнистирован, после чего окончил институт. К. Прийма встретился с. Петром Плешаковым, который рассказал о печальной участи своего родственника Анисима: в 1942 г. Краснов приезжал в обозе фашистов на Дон и «вкупе с фашистами повесил его за отказ служить Гитлеру. Верой и правдой когда-то служил Анисим генералу Краснову. Отступал с ним, а в 1922 году вернулся домой» (Лг. 29.07.1962).

Вызывает удивление дважды подчеркнутое слово «добровольно» при описании сдачи 20-тысячного казачьего корпуса генерала Панвица: «В одночасье вся эта людская масса добровольно сдалась английским войскам…». Это было 8 мая 1945 г. Почему раньше, пока шла война, «масса» не сдалась «добровольно»? Теперь говорят, что этот генерал осужден необоснованно: «В соответствии с пунктом «а» статьи 3 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.1991 г. фон Панвкуа «следует считать реабилитированным». Утверждают, что он и подчиненные ему части не допускали зверств и насилий в отношении мирного советского населения и пленных красноармейцев. Но ранее сообщалось, что со стороны его войск «имели место случаи репрессий в отношении поддерживающих партизан местных жителей», «по согласованию с фон Панвицем были повешены 15 югославских граждан». Н. Краснов, внук П. Краснова, в книге «Незабываемое, 1945–1956», изданной в США в 1957 г., писал о казаках из соединения Панвица: «Они занимались грабежом и бандитизмом на больших дорогах. Они насиловали женщин и жгли селения». Разве за это Панвиц не несет ответственности? Генерал Йодль казнен как военный преступник. Под такое определение подходит и гитлеровский генерал Панвиц, который отнюдь не является безвинным политическим деятелем.

Ст. Куняев считал циничным вероломством со стороны англичан то, что они летом 1945 г. передали нашим властям около 5000 белоэмигрантов и до 35 000 казаков, воевавших против СССР. Но этого требовали Ялтинское соглашение, союзнические обязательства Куняев сожалел, что жестоко обошлись с Красновым: он присоединился к антисоветскому «казачьему стану лишь за месяц до выдачи». На самом деле он всю войну был вместе с немцами. «Нынешнее поколение патриотов, — рассуждал Куняев, — может упрекнуть Петра Краснова (и, конечно же, упрекнет) за то, что, борясь с вечным врагом России — мировым революционным масонским Интернационалом, он вступил в союз…с Германией. И…сочинял воззвания к казакам, пытался поднять круги белой эмиграции на борьбу с большевизмом в союзе с немцами» (Нс. 1993.№ 7. С.61). Но в годы войны советская власть и русские люди были нераздельным целым. Краснов и его последователи боролись не с «масонским Интернационалом», а с нашим народом. Пролитая по вине этих предателей России кровь не дает права снисходительно относиться к ним.

Случайно встретив Куняева, я, незнакомый ему человек, обрушился на эту публикацию, что несколько смутило его. Недавно меня приятно поразил его ответ одной из читательниц: «В журнале «Новый мир», действительно, Солженицын опубликовал свое письмо Елизавете II, Королеве Великобритании, в котором писал, что «в 1945 и 1946 годах правительство Великобритании и его военное командование, ведшее до того времени, кажется, войну за всеобщую свободу, — по тайному соглашению с администрацией Сталина передали на расправу ему десятки тысяч и даже сотни тысяч беженцев из СССР…» Ранее в «Архипелаге ГУЛАГ» он без сомнений утверждал ту же цифру: «И какой военный и политический резон для них имела сдача на смерть в руки Сталина несколько сот тысяч вооруженных советских граждан, решительно не хотевших сдаваться?» Куняев привел цифры из книги Н. Толстого «Жертвы Ялты» и написал: «Из всего сказанного Вы сами можете понять, что Солженицын лжет, говоря о «нескольких сотнях тысяч»… Кстати, книга Н. Толстого вышла в 1988 г. в серии под общей редакцией самого Солженицына. Видимо, Александр Исаевич сам забыл о цифрах из книги Н. Толстого и, как это с ним часто бывало, придумал новые. Неправду говорит он также и о том, что все они были «Беженцы»: многие из них были перебежчиками, изменниками, нарушившими присягу и ставшими под знамена фашистской Германии, и отношение к ним, если принимать законы военного времени, естественно были гораздо более суровым, нежели к обычным немецким военнопленным. Они воевали в рядах врага против своей страны и своего народа. …Думаю, что никакой «некрасивой сделки» между Сталиным и англичанами не было. Зачем англичанам было заботиться о судьбе наших коллаборационистов да еще воевавших в немецких частях против тех же англичан?…Так что цифра «несколько сотен тысяч» имеет столь же мифический и пропагандистский смысл, как «60 миллионов» наших граждан, которыми якобы пожертвовал советский режим, чтобы «завалить трупами» немцев, как якобы «десятки миллионов» сидевших в ГУЛАГе, или как «шесть миллионов» евреев, погибших в гитлеровских концлагерях» (Нс2001.№ 10. С190–191).

Газета «Сегодня» 8.06.1998 г. сообщила о церемонии отдания воинских почестей и церковном поминовении Краснова, Шкуро, Даманова, фон Панвица, Султан Гирей Клыча и 10 000 казаков и членов их семей, погибших в результате войны. Их защитникам мешает то, что «материалы следствия и суда, хранящиеся в Главной военной прокуратуре РФ, могут быть преданы огласке лишь через 75 лет». Такая практика существует не только б России. 10.05.1941 г. заместитель Гитлера по нацистской партии Гесс, прилетев в Англию, вел секретные переговоры с ее правительством. Эти материалы — по принятым законам — следует обнародовать, но они снова засекречены до 2017 г. Руководитель военной прокуратуры Ю. Демин считает, «что богатейший архив военной прокуратуры можно выборочно и досрочно рассекретить, документы обязаны работать на нашу новейшую историю». Согласимся с этим, но беспокоит мысль: новое лицо — без специального постановления — берется решать, что можно, а что нельзя обнародовать. Не стал бы он на путь В. Бакатина, который, возглавив службу государственной безопасности, подарил американцам схему расположения подслушивающих устройств в новом здании посольства США на Красной Пресне.

В 1991 г. журнал «Север» напечатал роман «Предатель» советолога Р. Редлиха, служившего во время войны в дивизии СС. Публикация предварена хвалебным сопровождением Ю. Линника, ее одобрил М. Макеев в «Новом мире» (1992№ 11). Но рецензента беспокоит, как читатель воспримет восхваление предательства, ему не хочется, чтобы «ответом была гневная отповедь, плевок оскорблением даже от тех, кто больше всех задет системой авторских взглядов» (285). Но как же надо относиться к прислужникам фашистов? Простить измену — и дело с концом? Мы можем так поступить, но погибшие по вине предателей советские люди не давали нам права на такой жест, таящий в себе немалую долю несправедливости. Но на время попытаемся забыть, сколько сгубили их предатели, и выясним, какую же «новую правду о нашем горестном прошлом» открывает автор в «великолепной…пронзительной в своей правдивости книге большого писателя и мыслителя» «Предатель». Он пишет, что «летом сорок первого года немцы продвигались без атак». Но почему они не вошли в Москву, если так комфортно шествовали по России? Для Редлиха нет ни защитников, ни захватчиков, между ними нет разницы. Его «герой» видел, что «все рушится и советской власти конец… За что же воевать-то? За Сталина, за усатого сатану!» Редлих утверждает, что самое страшное для наших людей — «возвращение советской власти». Но как верить в это, если мне самому довелось видеть, как русские люди со слезами на глазах благодарили нас, солдат, за то, что мы вызволили их из немецкой неволи? Вот как «герой» Редлиха оказался у немцев: «Я едва догнал их, чтобы наконец сдаться. Я три раза бежал за ними, криком «Сталин капут!» надеясь остановить их». Автор хвалит его за то, что он пришел в плен "добровольно и обрадованно, как на праздник". По его уверению, такие изменники были лучшими из лучших, они и создали армию Власова. Как откровенное кощунственно воспринимаю слова Линника: «публикация романа Р. Н. Редлиха «Предатель» в России восстанавливает справедливость по отношению к миллионам оклеветанных русских людей. Эти люди беззаветно любили Родину». На самом деле они подло дрожали только за свою шкуру.

В ФРГ издана «История власовской армии» (1986). Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» заявил, что Власов был идейным борцом, который мог бы собрать многомиллионную армию, если бы не мешал Гитлер. В романе Редлиха «Предатель» говорится: «…в результате «Власовской акции» удесятерилось число перебежчиков. Ведь получили же мы после Манифеста свыше двух миллионов заявлений от оствоцев и пленных, желающих вступить в ряды нашей освободительной армии. Ведь по немецким подсчетам (скорее преуменьшенным!), у нас уже в отдельных батальонах и вразброс до восьмисот тысяч служит в немецких частях». «Радио России» в 1992 г. внушало слушателям, что Власов был патриотом: «Смоленская декларация» Комитета освобождения России, принятая в декабре 1942 г., утверждала, что «Германия ведет войну не против Русского народа и его Родины, а лишь против большевизма». Понятно, что это ложь. Г. Калюжный писал, что Власов и его сторонники «не собирались воевать против своего народа и рассчитывали превратить войну в гражданскую освободительную против внутреннего врага» (Мл.28.09.1990). Этот «внутренний враг» представлял собой подавляющее большинство нашего народа воевать против него — значило изменять Родине. Калюжный сравнил Власова с Барклаем, который не был предателем. Поражают его завиральные утверждения: «было время, когда Власов… мог сформировать в течение нескольких месяцев десятимиллионную армию из советских военнопленных и русских эмигрантов». Но известно: за всю войну к немцам и их союзникам (по их данным) попало в плен не более 5,27 миллионов наших солдат, из них 3,7 миллиона погибло в фашистских лагерях. Служить у Власова согласилась очень малая часть военнопленных, остальные предпочли умереть от голодной смерти и истязаний гитлеровцев, но не изменять Родине. Фактически РОА в начале 1945 г. состояла из двух дивизий. Типпельскирх назвал власовскую армию «мертворожденным плодом».

В повести Ю. Пиляра «Пять часов до рассвета» (1972) правдиво показано поведение генерала Карбышева, попавшего в плен и оказавшегося в немецком концлагере. В последний раз судьба доставила ему право выбора, от него самого зависит то ли он умрет как верный солдат Родины, ничуть не запятнав своей чести, то ли останется жить, но к радости врагов поступится своей совестью, собственным достоинством. Советский генерал ни на йоту не отказался от Родины, от своих убеждений и выиграл в нравственно-философском, мировоззренческом плане свой последний в жизни бой. Мученическая, поистине героическая смерть стала началом его славного бессмертия. Бывший узник Маутхаузена канадский майор Селдон де Сент-Клер оставил письменное свидетельство о страшной смерти Карбышева, где говорилось: «…память о генерале Карбышеве для меня свята я вспоминаю о нем как о самом большом патриоте, самом честном солдате и самом благородном человеке, которого я встречал в своей жизни… О Красной Армии и советском народе он говорил с такой любовью, с такой глубокой убежденностью, что ему нельзя было не верить» (С. Р. 19.02.2000). Но для «демократов» героями стали не Карбышев, не Муса Джалиль, которые, не жалея своей жизни, сражались с врагом, а предатели Краснов и Власов.

31.05.2002 г. «ЛР» напечатала статью В. Круглова «От союзника немцев до «лучшего немца». Автор ее видит причины предательства во время войны в «национализации частной собственности после революции» и раскулачивании крестьян во время коллективизации: «Это поколение уже не сможет забыть о своей исковерканной судьбе…Власов, вчерашний крестьянский сын из зажиточных, никогда не питал симпатий к советской власти». Но неправомерно делать упор на крестьянском происхождении Власова, говоря об истоках его измены. Маршалы Г. Жуков, И. Конев, К. Мерецков, Б. Соколовский, адмирал флота И. Исаков, генерал-майор М Водопьянов и многие другие видные военные деятели были сыновьями крестьян. Знаменитый разведчик Н. Кузнецов родился в семье крестьянина. По словам Круглова, «один из идеологов в армии Власова, бывший эмигрант Трухин оказался провидцем, заявив в 1943 г.: «Наше движение будет жить, пусть даже оно принесет плоды уже, может быть, тогда, когда нас не будет». Потомки крестьян, «пострадавших в свое время» от советской власти, Горбачев, Ельцин осуществили то, за что боролся Власов. Связь этих предателей с «заслугами» власовцев Круглов обозначил верно, они даже их трехцветный флаг выбрали в качестве государственного символа России. Но направляли Горбачева и Ельцина либеральные западники, «почувствовавшие власть собственности». По сути дела об их деяниях писал Круглов: «Они пойдут на сговор хоть с НАТО, хоть с чертом ради своей собственности, если видят в ее умножении смысл жизни. Любой ценой, ссылаясь при этом на необходимость защиты свободы и прав человека». Крестьяне не разваливали СССР, не выступали против советского строя, «демократы» указами сверху рушили колхозы вопреки их желанию. Чтобы понять, кто продолжил дело Власова, я просмотрел книгу «Отчизны верные сыны. Писатели России — участники Великой Отечественной войны» (2000). Выяснилось: родившиеся в деревне писатели М. Алексеев, В. Бушин, П. Выходцев, С. Викулов, Е. Исаев, В. Кочетков, М Лобанов, И. Швецов, С. Шуртаков выступили против буржуазного переворота 1991–1993 гг. Уроженцы же городов либералы А. Ананьев, Г. Бакланов, А. Борщаговский, Б. Васильев, Д. Гранин, Д. Данин, В, Кардин, Л. Копелев, Ю. Левитанский, С. Липкин, Ю, Нагибин, Б. Окуджава, А. Рыбаков активно поддержали его. Такое же политическое размежевание характерно и для молодого поколения литераторов.

Владимов в статье "Новое следствие, приговор старый" (Зн.1994.№ 8) сожалел, что Гудериан и Власов во время войны не встретились и не объединились для того, чтобы "ударить по России". В романе «Генерал и его армия» он представил Власова «спасителем русской столицы» и посчитал, что «человеку с таким лицом можно было довериться безоглядно». В схоластической, далекой от действительности статье «Генерал Власов и Хаджи-Мурат, завещания подлинные и фальшивые» В. Петушков пишет о высокой «командирской выучке» Власова: «один контрудар под Москвой чего стоит» (ЛР.26.07.2002). Но документы гласят. «Ни в формировании 20-й армии, действовавшей в декабре на солнчегорско-волоколамском направлении (он был назначен в конце ноября 1941 года командующим этой армией), ни в тяжелейших оборонительных боях под Москвой, ни в первом периоде наступления под Москвой (5–19 дек. 1941 г.) Власов не участвовал: был болен» (В. Федин. СР. 27.06.1995). Вопреки истине Петушков считает, что «никакой личной выгоды в сотрудничестве с немцами Власов не искал». На самом деле его пугал путь Карбышева, страшила жизнь генерала Лукина и других советских военнопленных, — гибнущих от голода и издевательств в фашистских лагерях. Петушков характеризует настрой Власова, приписывая ему и свои представления о советском режиме: он — «зло, подлежащее уничтожению любой ценой», «сеет смерть среди людей, обрекая их на духовное опустошение», это «бесчеловечный, дьявольский молох, перемалывающий миллионы тех самых оболваненных масс, которые с молоком матери впитали в себя «сталинский патриотизм» и в глубине души жаждут избавления. Власов и рассчитывал выступить такого рода избавителем от гнета, от перехлестывающей через край тирании». Вот таком бред печатает «Литературная Россия». 27.12.2002 г. она даже объявила, что Петушков стал ее лауреатом, главным его достижением названа эта статья.

Вспоминаю, как мои «оболваненные» земляки из тверской деревни Красненькое работали от зари и /\о зари, как единодушно — без какого либо насилия и угроз — подписались в зиму 1941–1942 гг. на военный заем, хотя сами вели полуголодное существование. В 1942 г. я был единственным комсомольцем в деревне, райком поручил мне создать в ней комсомольскую организацию. Собрав молодежь, я произнес первую в своей жизни публичную, очень короткую речь: «Враг сейчас у Ржева и Осташкова. Каждый, кто хочет, чтобы он не пришел к нам, кто желает нашей победы, должен быть комсомольцем». Сразу же 8 заявлений было написано о вступлении в комсомол, лишь одна девушка не откликнулась на мой призыв. Сейчас петушковы могут смеяться над тем, о чем я здесь сообщил, им не понять наш настрой в годы войны. На семинаре комсоргов 29 гв. стрелковой дивизии выступил политработник из штаба 10 гвардейской армии, и он, в частности, отметил, что сейчас трудно подобрать офицеру денщика: молодые солдаты» закончившие хотя бы семилетку, не хотят прислуживать кому-либо. Советская власть укрепила в людях чувство собственного достоинства Петушкову не нравится определение «советский патриотизм», ему понадобилось назвать его «сталинским». Но такой патриотизм был присущ и генералу Деникину, и философу Бердяеву, и писателю Бунину, и многим бывшим белоэмигрантам, ранее боровшимся с большевистским режимом, и, конечно, подавляющей массе наших людей.

Петушков объявил: «Власов мог бы стать распятым, мучеником за веру. Но в другие, менее ключевые времена… Сточки зрения вышесказанного ни о каком предательстве не может идти речи…В Гитлере он увидел лишь благоприятный способ избавить свой заблудший народ от мрака и духовного вырождения…Подвинуть Россию стряхнуть оковы, стать свободной… Чем дальше его демарш отодвигается во времени, тем решительней мы склонны оправдывать неблаговидные действия с высоты нашего нового, более изощренного понимания». Более «изощренно» фальсифицировать Отечественную войну невозможно. Неужели Петушков не знает, что несли с собой фашисты, какое будущее было бы у России в случае их победы? Он пишет о тех «слепцах», которые, «стиснув зубы, продолжали оставаться в окопах, тем самым поддерживая преступную власть. Которые не прониклись более поздней, грядущей истиной о том, что успех в войне приведет не к тем результатам, и тот, кто отказался в ней участвовать, оказывается, достоин восхищения». Он полагает, что «мотив подвига может быть насквозь эгоистичен… Мотив же предательства, наоборот, «благороден» (предвидение, что победивший антинародный режим принесет людям океан новых бед)». Клеветник Петушков назвал нас, солдат Отечественной войны, «слепцами», наши подвиги, оказывается, были «насквозь эгоистичными». Нельзя спокойно пропустить этот плевок в священную память тех, кто погиб при защите Родины в годы войны. Нас осталось мало, последователи Геббельса обнаглели, их финансируют «новые русские», а как можно дать им достойный отпор? Какой же «океан новых бед» после нашей победы принесла советская власть, глупо названная «антинародным режимом»? Нашему народному хозяйству война нанесла ужасный ущерб. Но уже в 1947 г. в СССР отменили карточную систему. В 1950 г. довоенный уровень (1940 г.) по валовой продукции промышленности был превышен на 73 %, национальный доход — на 64 %. Наш народ получил свыше сорока лет мирной жизни, СССР стал великой державой, из года в год улучшалось материальное положение трудящихся, очень многое делалось в сфере науки, образования, культуры. Пусть петушковы сравнят это с тем, чего добился ельцинский режим, властвуя уже более десяти лет.

В путаных, статьях «Кто он, генерал Власов?» (ЛР.17.05.2002) и «Давайте разберемся» (ЛР.28.06.2002) Мусатов пытался убедить читателей, что Власов не был предателем, потому что он не сразу сдался в плен, сначала воевал с немцами. Действительно, он поднял руки тогда, когда испугался ответственности за разгром возглавляемой им 2-й ударной армии. По Мусатову, «единственная ошибка генерала. Власова…то, что он чересчур полагал использовать поддержку немцев». Но логика войны неумолима — либо будь верен Родине и сопротивляйся врагу, либо изменяй ей и становись его пособником. Власов сам напросился на сотрудничество с фашистами. 3.08.1942 г. — через 15 дней после сдачи — в письме к германским властям он выразил свою готовность бороться с советской властью. Оправдывая Власова, Мусатов указал на Тухачевского, которого не называют предателем, а «он не только нарушил присягу, он пошел в услужение к власти, которая свергла именно тех, кому он присягал на верность». Но он присягал царю, тот отрекся от власти, ее захватили «демократы», развалившие Россию, именно их (им Тухачевский не присягал) свергли большевики. Упрекать здесь Тухачевского не в чем Мусатов бросил гадкий упрек в адрес Жукова, который-де «перед войной основательно потрудился, чтобы немецкий «Барбаросса» едва не увенчался успехом». Он готов объявить предателями «всех советских военачальников периода 1939–1941 годов, потому что они своими действиями усиливали наступательную мощь армии в ущерб ее оборонительным возможностям». Не стоит полемизировать с такой ахинеей.

Фашисты несли с собой смерть и порабощение. Воевать вместе с ними — значило изменять Родине. В памятке германскому солдату и офицеру говорилось: «…убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, — убивай, этим ты спасешь от гибели себя, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься на века». Гитлер в начале войны объявил, что надо лишить восточные народы «какой бы то ни было формы государственной организации и в соответствии с этим держать их на возможно более низком уровне культуры… Эти народы имеют одно-единственное оправдание своего существования — быть полезным для нас в экономическом отношении» (Пр.24.06.1991). Вот какой жизни хотят для нас те «демократы», которые откровенничали: «Лучше бы фашистская Германия в 1945-м победила СССР. А еще лучше бы — в 1941-м!». Мусатов, сожалея о том, что Германия и власовцы потерпели поражение, оторвавшись от реальной обстановки, рисует фантастическую картину их победы: «И был бы у нас совсем другой 1945 год, гораздо более полезный для России». В этом случае Власов бы обратился «к немцам, вы, господа фашисты, свое дело сделали и гуляйте в свои пределы, иначе моя армия выступит против вас, меня поддержит все население». Он спрашивает, «Разве не мог такой сценарий иметь место?» Ни в коем случае не мог. Этому мешало всенародное сопротивление советских людей врагу, а власовцев эффективно контролировало немецкое командование, у них не было возможности выступать в качестве самостоятельной военной и политической силы.

В. Филатов в странной статье "Сколько было лиц у генерала Власова?" (Мг.1995. №№ 4–8) заявил, что было сформировано целых 50 власовских дивизий, в 1943 г. они находились на Курской дуге, потом «немцы сняли с советско-германского фронта до миллиона русских «добровольцев» и перебросили их на запад». В боях с ними «американцы потеряли почти 500 тысяч солдат и офицеров». Но известно, что США потеряли на войне 405 тысяч, а Англия — 375 тысяч военнослужащих. Филатов утверждал, что Власов "до конца дней своих только защищал Россию", с ним связана «умная и талантливая, многовариантная и психологически точно выверенная» наша победа Он, мол, сдался в плен по приказу высших советских руководителей, его действиями руководила Москва, Жуков «точно знал, что Власов делал великое русское дело», предателем Родины он «был только в пропаганде сионистов». Налицо попытка создать из гитлеровского холуя героя России. Эта фантастическая концепция лишена достоверной документальной опоры, стала игрой безответственного воображения. Выдвигать ее можно только при плохом знании летней обстановки 1942 г., она была не менее опасной, чем в 1941-м. Власов, сотрудничая с фашистами, проводил разрушительную работу, разъединял русских людей в политическом плане. Петушков лгал, заявляя, что переход на сторону немцев имел для Власова «сакральный, неполитический характер», что он «стремился служить чему-то высокому, итоговому на земле» и по сути не участвовал «в войне против своих». Участвовал. Уверяя, что он был «мужественным человеком», «выдающимся дипломатом», Г. Авторханов увидел его историческую заслугу в том, что он «спас от верной гибели миллионы советских военнопленных» (Ок. 1992.№ 10). Ю. Кублановский утверждал, что Власов спас «десятки тысяч русских солдат» (Нм. 1997.№ 3. С.183). В действительности призывы Власова (от его имени выпустили 100 миллионов экземпляров листовок) выступить против советской власти мутили души неустойчивых солдат, это не спасало, а губило их, помогало врагу вести войну, приводило к дополнительным жертвам. Наши командиры проводили немалую работу в войсках, чтобы нейтрализовать воздействие листовок, где Власов был снят вместе с немецкими генералами (на фронте я читал их), где призывали нас переходить на сторону врага и бороться с советским режимом.

В. Попов в статье «Была ли третья сила» с подзаголовком «Дело генерала Власова глазами священника» (ЛР.19.06.1998) утверждал, что Власов «мечтал о создании «третьей силы», способной освободить Россию от тирании и заключить почетный мир с Германией. Он лгал, что «Комитет Освобождения Народов России имел статус независимого российского правительства». При ею создании в ноябре 1944 г. от православного духовенства выступил о. Александр Киселев. В напечатанной в 70-е гг. в США книге «Облик генерала Власова» он восхвалял его поведение. Сотрудник немецкой разведки В. Штрикфельд, приставленный к Власову, в книге «Против Сталина и Гитлера Генерал Власов и русское освободительное движение» писал иное: «Поражение под Сталинградом повергло наших русских друзей в глубокую депрессию, Власов тогда уже почувствовал, что конец близок, и старался урвать от жизни все что мог… День за днем проходили в беспробудном пьянстве с утра до ночи».

Организация "За веру и Отечество" безуспешно инициировала пересмотр дела Власова. "Московский комсомолец" выразил сочувствие тем, кто считает, что он заслуживает частичной реабилитации: "Власов, как и другие военнопленные, не мог рассчитывать на безопасное возвращение в Красную Армию. Ведь сам факт попадания в плен уже считался изменой, и на родине генерала ждал либо расстрел, либо 25 лет каторжных работ" (29.06.2000). Многие сотни тысяч наших военнослужащих, побывавших в плену, вернулись в советскую армию. Газета повторяет утку о том, что армия Власова помогла взять Прагу в 1945 г. Да, в конце войны началось брожение в РОА, некоторые ее части даже столкнулись с немцами. Власов прибыл в Прагу по приказу генерала Шернера, убедился, что он не в силах управлять своими войсками, и решил бежать на Запад, но советский капитан Якушев обнаружил его и арестовал. В книге «Великая война и несостоявшийся мир 1941–1945-1994; Военный и внешнеполитический справочник по истории Великой Отечественной войны и ее международно-правовым последствиям» (1999) В. Похлебкин вопреки истине писал, что Власов «сдался американским войскам» и был выдан СССР.

Австралийский певец А. Шахматов, выходец из русской семьи, недоумевая, спрашивал: «Почему сегодня унижают русских, русскую культуру? Зачем муссируется в печати самое страшное — трагедия русского народа, период, когда его поделили на красных и белых? Зачем подогревается в печати интерес к Власову? Это же трагедия, позор русского народа. Зачем же снова и снова возвращаться к этому? Да, нас унизили, пытались уничтожить! Но это наша история, и мы помним ее ошибки. Но к чему бередить раны, к чему натравливать нас друг на друга? Надо опираться на прекрасные страницы российской истории» (СР.29.08.1992).

Н. Калинин, у которого «отец во время оккупации был полицаем» и «ушел с немцами», полагает, что объективный приговор Власову «вынесет время, которое еще не настало»: «Полуправда войны связала нас по рукам и ногам… Эта полуправда в каждом участнике боев» (И3.7.07.1998). Оказывается, полную правду постигли только те, у кого отцы служили фашистам. По-человечески сочувствуешь А. Головкину, прочитав в 'Тверской жизни" его статью «Тень отца преследует меня всю жизнь", из которой можно понять, как нелегко ему было в нравственном плане жить, зная, что ею отец принял присягу на верность Германии и служил в батальоне «СС» Но меня возмутило его решение начать «борьбу за реабилитацию отца, так как утверждение "реабилитации не подлежит" понятие субъективное. В 40- 50- годы и мысли не было о реабилитации кулаков, репрессированных в 30-е годы, в 80-е годы и мысли не было о реабилитации А. И. Солженицына, Г. Вишневской и других «диссидентов». Не стоит сваливать в одну кучу диссидентов, кулаков и предателей Родины. В народе всегда по-разному относились к тем, кто был раскулачен, попал под жернова карательной машины "за язык", за борьбу с «системой», и к тем, кто изменил отечеству.

"Независимая газета", «Московский комсомолец» и другие издания с сочувствием преподносили Власова, Краснова, пропагандировали книги Резуна «Ледокол», «День «М», «Аквариум», «Контроль», «Освободитель», вытравливающие чувство патриотизма у наших людей. На канале ТВ-6 драматург В. Синельников хвалил Резуна: он одаренная личность, написал книги, изданные во многих странах, этот канал подготовил о нем лживый телефильм «Последний миф». Газета «Известия» доказывала: наши разведчики за границей служили не родине, а «идеологическим шаблонам», выступала за реабилитацию агентов иностранных спецслужб. Рекламируя «Ледокол», "Комсомольская правда" писала: "Оценивать поступок Суворова-Резуна как "выбор свободы" или "предательство Родины" — личное дело каждого" (20–06.1992). Какая деликатность по отношению к изменнику! Либералы защищают предателей потому, что для них борьба с советской властью стала ширмой для борьбы с Россией, их пораженческие позиции в ходе холодной войны стали государственной изменой. О. Гордлевский передал списки резидентов советской разведки в США, Великобритании, Франции, Ирландии, Германии, Дании, Норвегии, Швеции, Канаде, Японии, Австрии, Новой Зеландии, информировал западные спецслужбы о внешней политике СССР и акциях нашей разведки. 8.11.1993 г. в передаче "Без ретуши" по телеканалу «Россия» работник "Российских вестей" ратовал за отмену смертного приговора Гордиевскому, так как он был борцом против советского режима. Резун, называя себя "палачом, убивающим национальные святыни народа", признал: "Я предатель, изменник… Таких не прощают". Таких не прощают те, у кого есть национальное достоинство и забота о благополучии своей Родины, но это не в обычаях «демократов». Э. Вакк, выступая в «Незвисимой газете» (11. 03.2000), считает Резуна патриотом, хвалит его опусы. В том же номере Н. Черепанов, преподававший марксизм-ленинизм и философию в вузах, пишет: «Я не считаю предателем человека, который «предал» систему, созданную предателями России — большевиками». Прочитав «Ледокол» и «День-М», он «проникся доверием к автору», «поразился широчайшей многогранности его познаний, всесторонней полноте логики и выводов». Поразительно интеллектуальное убожество этого преподавателя общественных дисциплин: если он хотя бы немного знал историю СССР, то мог бы понять, что Резун повторяет небылицы, не раз убедительно разоблаченные в печати.

Агента американских спецслужб В. Поташова, передавшего им секретные сведения о наших космических воинских частях, приговорили к 13 годам заключения, но в 1992 г. он был помилован указом Президента России, из него сотворили "узника совести". Рядовой А. Завидин в 1988 г., убив сослуживца, с оружием ушел в Иран, где раскрыл систему охраны границы. Он затем вернулся, был осужден, приговорен к высшей мере наказания, ее заменили максимальным сроком заключения, а в 1992 г. его объявили «политическим заключенным». Б. Южин, офицер внешней разведки КГБ, ставший агентом ФБР, осужденный на 15 лет, был досрочно освобожден как политзаключенный. «Демократы» сочувственно писали об английском шпионе О. Пеньковском, нанесшем огромный ущерб нашей стране и расстрелянном по решению советского суда. Оказывается, он — «Шпион, который спас мир». На самом деле он хотел войны между США и СССР, строил планы по уничтожению в Москве «50 тысяч высокопоставленных лиц», в СССР — «150 тысяч опытных генералов, офицеров и штабных работников» (СР. 11.03.1994). Бывший генерал О. Калугин выдал секретную информацию и наших разведчиков — и за это был расхвален «Комсомольской правдой» и «АиФ», он, обосновавшийся сейчас в США, показал-де «образец служения народу». Да, «тяжело видеть героев, которых называют преступниками, и преступников, прославляемых как героев» (В. Путин). Но можно предсказать, что антипатриотической прессе не удастся — при всех ее ухищрениях — полностью оправдать в народном сознании предателей Родины.




Глава 12. Как пришла великая победа


Гитлеровское руководство создало для нападения на СССР самую сильную в то время армию, все ее звенья возглавляли хорошо подготовленные, имеющие боевой опыт командиры. «Боеспособность немецких солдат, их воспитание и выучка во всех родах войск были высокими, но особенно хорошо были подготовлены к войне танковые и авиационные части» (Г. Жуков). Немецкое командование, казалось, все предусмотрело, чтобы победить: выбрало удобный момент для нападения, когда Красная Армия была в состоянии реорганизации и перевооружения, выучка ее солдат и офицеров страдала изъянами, остро не хватало командиров, самолеты и танки — в своем большинстве — были старого типа. Оно тщательно изучило расположение наших воинских частей, аэродромов, складов, сумело добиться, чтобы военное нападение стало внезапным для советской армии. Гранин в фильме «Победа одна на всех» сказал: «По всем данным, мы войну должны были проиграть». Многие западные политические и военные деятели в 1941 г, были уверены, что после нападения Германии СССР не продержится больше двух-трех месяцев. Но ее блицкриг провалился. Уже 11.08 Гальдер признал: «Общая оценка все очевиднее и яснее показывает, что колос-Россия… был нами недооценен». Немецкий исследователь К. Рейнгардт в книге Поворот под Москвой» (1980) писал «Планы Гитлера и перспективы успешного завершения войны Германией рухнули, видимо, в октябре 1941 г. и, безусловно, с началом русского контрнаступления. Министр по делам вооружения и боеприпасов Фриц фон Тодт 29.11.1941 г. обратился к Гитлеру с призывом: «Мой фюрер, войну необходимо немедленно прекратить, поскольку она в военном и экономическом отношении нами уже проиграна» (Пр.№ 18.2002).

Самая кровопролитная за все время существования человечества война закончилась нашей победой, в мае 1945 г. над поверженным Берлином торжественно взмыл советский флаг. Почему мы победили? На Западе многим представляется, что блестяще разработанный германским генштабом план «Барбаросса» был сорван случайностями, дождями, плохими дорогами, суровой зимой. Ну и дилетант Гитлер помешал немецким генералам победно (не в качестве военнопленных) промаршировать по Москве. Сам же Гитлер обвинял в поражениях своих военачальников, которые не сумели достойно реализовать его гениальные планы. Полагая, что германскому поражению в войне «содействовали и необычные климатические условия», Якобсен считает: «Недооценка русских пространств, а особенно людских и материальных сил и резервов Советского Союза была одной из главных причин неудачи Гитлера» (34).

Как позитивный фактор следует отметить то, что советское руководство в 1939–1940 гг. отодвинуло нашу границу на запад. Молотов говорил: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать… и нам нужно иметь как можно больше территории» (Ф. Чуев. Сто сорок бесед с Молотовым.! 991). В книге «Великая Отечественная…» А. Соколов писал: «Только огромные размеры страны, ее людские и материальные ресурсы, патриотизм народа позволили избежать полного краха» (Т.1. С. 165). Эти важные факторы сами по себе не привели бы нас к победе. Увидев причины наших поражений в войне с Германией «в довоенном развитии советского общества», Соколов не сумел оценить дальновидности Сталина, который в 1931 г. верно определил главную историческую задачу нашей страны: «Мы отстали от передовых стран на сто лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Большая заслуга советской власти состояла в том, что СССР в 30-е гг. много сделал, чтобы существенно сократить это отставание. Без культурной революции, без коллективизации и индустриализации он бы не победил. Жуков хотел, чтобы молодое поколение поняло, «что темпы довоенного развития были одним из ярких свидетельств прогрессивности нашего строя», тогда были построены «заводы, производившие самолеты, авиационные двигатели, мощные артиллерийские системы, средства радиосвязи…С военной точки зрения исключительное значение имела линия партии на ускоренное развитие промышленности в восточных районах.» (T.I. C.179, 248). Важную роль в нашей победе сыграла великолепная управляемость и маневренность советской экономики: она «приобрела, способность почти мгновенно развернуть военное производство. Если мобилизация промышленности Великобритании потребовала 22 месяца, из них 9 месяцев без прямою воздействия неприятеля, если экономика США, не затронутая войной, мобилизовалась за 36 месяцев, то экономика СССР, при прямом воздействии войны, мобилизовалась за 3–4 месяца по основным производствам и за 7 — полностью» (Л. Исаков. Сл.2002.№ 2. С.98).

Отечественная война для нас была великим испытанием, которое в очень жесткой форме проверило жизнеспособность нашей общественной системы, идеологии и экономики. Жуков писал: «Приверженцы капиталистического строя не могли понять, как нашему правительству удалось осуществить в столь крупных размерах демонтаж и перебазирование крупнейших экономических комплексов. В преимуществе социалистического строя, основанного на общественной народной собственности, и лежит ответ на загадку «русского чуда», над разрешением которой до сих пор бьются наши идеологические противники» (Т.2. С.44). С июля по февраль 1942 г. было эвакуировано на восток 2593 промышленных предприятий. Можно ли было это сделать, если бы они находились в частной собственности? Что было бы с нашей страной, если бы ее правительство возглавлял М. Касьянов, сказавший 27.02.2001 г.: «Защита государства не может быть и не является для нас приоритетом. А вот защита собственников и собственности — это есть наш приоритет»? «Эвакуация и исключительно быстрое возрождение военно-промышленного комплекса СССР было уникальным в истории движением» (Ю. Качановский). Либерал Бакланов признал: «Это чудо: в ходе войны заново создать в тылу промышленность, выковать оружие, которое превзошло немецкое оружие, превзойти врага стратегически» (Мн.№ 25.2001). С Кара-Мурза подчеркнул; «…советская индустриализация как социальное, духовное и организационное явление отлична и от промышленной революции Запада, и от индустриализации…в царской России. В 1943 г. промышленный потенциал СССР был в 4 раза меньше, чем так, что работал на Германию» (Зв.2 5.07.2000), а он в это время уже перегнал ее и по количеству выпущенного оружия и по его качеству. Тогда выпуск танковой брони для нас осуществляли советские, а не иностранные фирмы, как это делается сейчас. Наши ученые, инженеры, рабочие совершили великий трудовой подвиг, которому нет равного во всей мировой истории. Советская промышленность за годы войны, несмотря на потерю многих заводов, выпустила в 2,2 раза больше, чем германская, танков, в 125 раза самолетов, в 1,5 раза орудий, в 4,5 раза минометов. Она произвела 119 635 самолётов, а немцы произвели с помощью всей оккупированной Европы 80 600 самолётов (История Второй мировой войны… Т.12. С.168).

Еще в 60-е гг. американский журналист Г. Солсбери утверждал, что «Россия была спасена не благодаря своей коммунистической системе, а вопреки ей». Г. Бордюков и А. Афанасьев писали: советская «система в первые же военные недели и месяцы обнаружила свою недееспособность… Оформленный в печах сталинизма монолит, как стало ясно достаточно быстро, был просто не в состоянии вести войну» (Кп.5,05.1990) Если бы это было так, то не понять, как же СССР победил? Какое государство, где у власти была «демократия», оказалось, по сравнению с ним, более способным воевать? В первые часы войны Япония вывела из строя 8 американских линкоров, б крейсеров, эсминец, около 200 самолетов, а потери японцев — 29 самолетов. А ведь она расположена далеко от Гавайских островов, 12 дней плыли ее авианосцы, чтобы нанести удар. Польша провоевала чуть больше двух недель. В «Истории войн» констатируется: «Германские бронетанковые войска, формирующие острие армии, прошли сквозь эшелон 6 польских армий (около 800 тыс. человек)…как нож сквозь масло… К третьему дню польские вооруженные силы прекратили свое существование» (Т.З. С.70). Польша потеряла убитыми 60 000, а немцы — 10 570. Французская армия была разгромлена за 44 дня. Она потеряла 84 000 убитыми, 1 547 000 солдат и офицеров оказались в германском плену. Потери вермахта — 27 074 убитых. Сам ход войны и наша победа убедительно раскрыли силу советской общественной системы. Манштейн признал, что Гитлер и германский генштаб недооценили не только «ресурсы Советского Союза и боеспособность Красной Армии», но и «прочность советской системы» (189). Якобсен отметил, что «большевистский режим оказался более способным к сопротивлению, чем предполагалось». Ю. Поляков: «Советская государственная система выдержала суровую проверку, стала одним из источников силы СССР. Нельзя сказать, что в других странах не было сильной власти. Но в СССР организованность и целеустремленность правительства оказалась намного выше» (Великая Отечественная…Т.4. С. 19).

В мае 2000 г. в фильме на НТВ С Сорокина заявила: «В 45-м победила не коммунистическая система, победила вечная Россия». 23.06.2001 г. она, обманывая зрителей, говорила, что песня М Исаковского «Враги сожгли родную хату» была 15 лет запрещена, повторяла измышления западных идеологов, которые отрицают заслуги советского строя в достижении победы над Германией и утверждают, что «в конечном счете победил русский национализм». В надуманном рассказе «Солдатская молитва» (2000) Вит. Богомолов показал случаи, взятые якобы из жизни нашей армии во время Отечественной войны, которые выглядят как нелепость, они не подвластны человеческой логике, а истоки этого, конечно же, таятся в советской системе. Боец Севрюхин принес из немецкого погреба своим товарищам связку колбасы и кусок окорока Командир взвода Смагин сразу доложил об «аполитичном поступке» начальству, через полчаса пришел капитан из СМЕРШа, забрал солдата, утром его перед строем расстреляли. «Случайно», а по сути дела за доносительство Смагина застрелил часовой, и глуповатый капитан не нашел в этом преступления.

Отмечая истоки «германской неудачи» в войне против СССР, Якобсен подчеркнул «упорное сопротивление вражеских войск Советы провозгласили свою борьбу «Великой Отечественной войной» и тем самым пробудили в русском народе все национальные чувства и страстное желание защищать свою родину» (34) На Нюрнбергском процессе Геринг роковой ошибкой правителей фашистской Германии, решивших напасть на СССР, посчитал то, что они «не знали и не поняли советских русских» и утверждал:«.. русский человек всегда был загадкой для иностранцев. Наполеон тоже его не понял, Мы лишь повторили ошибку Наполеона». Советский народ всем своим нутром чувствовал священную правоту войны с врагом, которая шла «ради жизни на земле». Наши люди прекрасно знали: «Нынче мы в ответе За Россию, за народ И за все в ответе». Анализируя причины нашей, победы, нельзя не учитывать силы идейных основ советского строя. 6.07.1941 г. «Франкфуртская газета» признала, что «германский солдат встретил противника, который с фанатическим упорством держался за свое политическое кредо и блиц-наступлению немцев противопоставил тотальное сопротивление». Писатель Г Газданов видел во Франции советских партизан, бежавших из плена и продолжавших сражаться с Германией. Он, воевавший в гражданскую войну с красными, по-новому оценил Россию и те изменения, какие преобразили ее после революции: «И вот оказалось, что с непоколебимым упорством и терпением, с неизменной последовательностью Россия воспитала несколько поколений людей, которые были созданы для того, чтобы защитить и спасти свою родину. Никакие другие люди не могли бы их заменить, никакое другое государство не могло бы так выдержать испытание, которое выпало на долю Россию. И если бы страна находилась в таком состоянии, в каком она находилась летом 1914 года, — вопрос о Восточном фронте очень скоро перестал бы существовать. Но эти люди были непобедимы» (Нг.1205,2000).

В СССР не было пятой колонны, СМИ служили не чужеземным интересам, а своему народу. Выдающуюся роль в мобилизации и направлении всех сил нашего народа на борьбу с врагом сыграла коммунистическая партия. Черчилль писал: «…коммунизм поднимал голову за победоносным русским фронтом. Россия была спасительницей, а коммунизм евангелием, которое она с собой несла». Свыше двух миллионов коммунистов погибло в боях с фашизмом, они цементировали общество, обеспечивали идейное единство наших людей. Зиновьев вспоминал: «…в начале войны нужно было выполнять одну задачу, лететь уничтожать десант. Я был раньше исключен из комсомола, ни одного члена партии не было, как потом выяснилось. Политрук нас построил и скомандовал: коммунисты, два шага вперед. Все как один сделали два шага Кто бы мы ни были…мы все равно несли в себе дух того времени» (Зв.24.04.2001). Этого не принимает В. Моров, который писал: «Для России было исторической катастрофой, что борьба с гитлеровским нашествием велась в противоестественной спайке с большевизмом, под руководством «сталинской партии» (Лг.20.11.1996). В романе "Мой Сталинград" Алексеев показал, как в острую минуту боя политрук скомандовал «Коммунисты, вперед!», и добавил: «И что бы ни говорили циники, все было именно так!» Таким циником оказался А. Яковлев, в свое время заправлявший идеологией ЦК КПСС, а теперь во вступительной статье к «Черной книге» договорился о «фашистском существе» советского режима и утверждал, что «коммунизм не в меньшей степени, чем нацизм, виноват в преступлениях против человечности». Для В. Войновича «между коммунистами и фашистами никакой разницы нет» (Лг.23.12.1998). В глумливом романе "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина" он изобразил главного «героя» маленьким, кривоногим, глупым и забитым. Э. Рязанов назвал его "подлинным народным типом, подлинно русским характером". В РГГУ рекомендуют студентам изучать не «Молодую гвардию» Фадеева и «Василия Теркина» Твардовского, а этот мерзкий опус.

Для победы немало сделали советские писатели. В годы войны их творчество было неразрывно связано с нашей борьбой против фашизма, стало «важным оружием военного времени», о чем с осуждением писали американские советологи. В учебнике «История русской советской литературы. 40–70-е годы» (1980) профессор А. Метченко отметил, что «четыре года Великой Отечественной войны справедливо приравниваются к столетию», тогда «советская литература показала пример служению народу, не имеющей аналогии в истории мировой литературы». Во время войны была особо короткая, особо интенсивная связь писателей с жизнью, с ее животрепещущими проблемами, что придало советской литературе особый настрой, особый пафос, связанный с открыто выраженной страстной любовью к отчей земле и испепеляющей ненавистью к захватчикам. Тогда наполнились новыми красками понятия «патриотизм», «Родина».

Г. Померанец рассуждал; "Можно ли было — после чудовищных потерь 41-го и 42-го года — дойти до Берлина? Да, можно, дошли, но за счет глубокого искажения народной души. С помощью вставшего из могилы призрака всемирного завоевателя, Батыя, Чингисхана. Такая победа — напиток ведьм. И народ, проглотивший его, долго остается отравленным и через несколько поколений отрава выступает сыпью — портретами Сталина на ветровых стеклах" (Зн.1993.№ 8. С163). Космополиты восхищались бы нашей душой, если бы мы подняли руки вверх. Для них любовь к России, стремление сделать ее великой державой — "напиток ведьм". Они утверждают, что Сталин «оказался несостоятельным в организации борьбы с фашизмом». Говоря о нашей победе, Данин считал: "Сталин тут был абсолютно ни при чем" (Лг. 12.06.1995). Интересная логика: если наши войска терпели поражения — был виноват Сталин, если побеждали — он не имел к этому никакого отношения. Белоцерковский повторил привычную мысль либералов: «Победу в конечном счете Красная Армия одержала не благодаря Сталину и его режиму, а вопреки им» (Нг.29.01.2000). Косолапов верно сказал: «Заявления типа «Победа была достигнута не благодаря, а, наоборот, вопреки руководству Сталина» следует по справедливости отнести к порождениям злобствующей глупости» (СР. 15.01.1998).

Сталин не «руководил фронтами по глобусу», как сказал Хрущев, но вместе с тем он допускал ошибки и просчеты в годы войны, вначале недооценивал работу аппарата Генштаба, недостаточно учитывал коллективный опыт командующих фронтами. «Поворотной вехой глубокой перестройки Сталина как Верховного Главнокомандующего явился сентябрь 1942 года, когда создалась очень трудная обстановка и особенно потребовалось гибкое и квалифицированное руководство военными действиями» (А. Василевский). Тогда он стал больше считаться с мнением работников Генштаба и командующих фронтами. Василевский заметил, что «в период войны, на заседаниях Политбюро или ГКО при обсуждении того или иного принципиального вопроса, касающегося ведения вооруженной борьбы или развития народного хозяйства, вопреки высказанному Сталиным мнению члены Политбюро довольно смело и настойчиво вносят свои предложения, и они Сталиным не отвергаются, но и охотно обсуждаются; и если предложение разумно, оно принимается. Точно так же и при работе в Ставке мы, военные, имеющие прямое отношение к вооруженной борьбе, вносим свои предложения, и Сталин считается с нами». Он спросил Ворошилова: «…неужели нельзя было раньше высказывать Сталину в необходимых случаях свои возражения?» Тот ответил: «Раньше Сталин был не таким. Наверное, война научила его многому. Он, видимо, понял, что может ошибаться и его решения не всегда могут быть самыми лучшими и что знания и опыт других могут быть полезными. Сказались на Сталине и годы: до войны он был моложе и самоувереннее» (451).

Шолохов, веря суждениям Жукова о выдающемся вкладе Сталина в нашу победу, считал, что "нельзя оглуплять и принижать» его деятельность: "Во-первых, это нечестно, а во-вторых, вредно для страны, для советских людей» и «прежде всего потому, что «ниспровержение» не отвечает истине". Сталин контролировал важные нити народного хозяйства страны, проделал колоссальную работу по созданию стратегических резервов и материально-технических средств. По мысли Василевского, он, «особенно со второй половины. Великой Отечественной войны, являлся самой сильной и колоритной фигурой стратегического командования. Он успешно осуществлял руководство фронтами, всеми усилиями страны» (445). Он «обладал гениальным умом…умел глубоко проникать в сущность дела и подсказывать военное решение» (Зн.1988.№ 5. С83).

Резвые обличители пишут, что уровень мышления и руководства наших полководцев отличался «некомпетентностью, бюрократизмом». Как же они сумели разбить немецкую армию? Уже в начале войны в труднейшей обстановке многие наши командиры вели себя достойно, находили верные решения. Геббельс занес в дневник 26.06.1941 г.: «Восточный фронт на юге очень жестокое сопротивление, русские дерутся отчаянно и имеют хорошее командование» (Вж. 1997.№ 4. С.38). 27.06: «Русские защищаются мужественно. Их командование действует в оперативном плане лучше, чем в первые дни» (39). 11.07 Гальдер записал: «Командование противника действует энергично и умело». В ходе войны наши командиры приобрели опыт, отточили свое тактическое и стратегическое мастерство и превзошли в профессиональном отношении немецких военачальников. 18.03.1945 г. Геббельс написал в дневнике после прочтения книги с биографиями и фотографиями советских полководцев: «Маршалы и генералы в среднем очень молоды, почти ни одного старше 50 лет. За плечами у них богатая политико-революционная деятельность, все они убежденные коммунисты, весьма энергичные люди, и по лицам их видно, что вырезаны они из хорошего природного дерева, В большинстве случаев речь идет о сыновьях рабочих, сапожников, мелких крестьян и т. п. Короче говоря, приходишь к досадному убеждению, что командная верхушка Советского Союза сформирована из класса получше, чем наша собственная… Я рассказал фюреру о просмотренной мной книге Генерального штаба о советских маршалах и генералах и добавил: у меня такое впечатление, что с таким подбором кадров мы конкурировать не можем. Фюрер полностью со мной согласился».

Очернители упрекают Жукова и других наших военачальников в том, что они «заботы о солдатских жизнях производили лишь на уровне деклараций», побеждали ценой огромных потерь. Астафьев заявил: «Мы и закончили войну, не умея воевать. Мы залили своей кровью, завалили врагов своими трупами». Так мыслил Н. Шаяхметов в своем опусе «Война… О людских потерях в Великой Отечественной войне» (2000), изъяны которого выявил А. Стрельцов в статье «фантазии историка-любителя» (Истоки.№ 4.2002). Б. Соколов писал о 30 миллионах убитых советских военнослужащих. Поэт А. Марков бросил фразу: «Но когда узнаешь о бессмысленной гибели десятков миллионов советских солдат» (Мс.1992.№ 5–6. С.180). По словам С. Иванова, «наша армия потеряла 22 миллиона солдат (общие потери вместе с мирным населением — 46 миллионов)» (Ог.1990.№ 15). А. Руцкой: в Отечественную войну 1 погибший германский воин уносил с собой «14 погибших военнослужащих СССР» (Кз.22.05.1992). Пьецух вместе со своей героиней Верой из «Заколдованной страны» (1992) считает, что «на одного убитого захватчика приходилось чуть ли не десять русских». На самом деле это соотношение было 1:1,3 — СССР потерял в войне 27 миллионов человек, в их числе 8 668 400 военнослужащих. В первые годы войны мы теряли намного больше солдат, чем немцы. Но потом картина стала иной. Одними трупами победы не завоюешь, она стала приходить к нам лишь тогда, когда советские войска превзошли врага не столько в численности солдат и оружия, сколько в умении воевать.

Этот вывод подкрепляют факты. Союзные войска высадились во Франции 6.06. 1944 г., за четыре с половиной месяца они достигли Германии — , пройдя 550 км. (средняя скорость движения — 4 км. в день). Наши войска 23.06.1944 г. начали наступать от восточной границы Белоруссии и 28.08 вышли на Вислу около Варшавы. Немецкий историк П. Карелл писал: «За пять недель они прошли с боями 700 километров (то есть 20 км. за день!) — темпы наступления советских войск превышали темпы продвижения танковых групп Гудериана и Гота по маршруту Брест — Смоленск — Ельня во время «блицкрига» летом 1941 года» (Зв.2001-№ 30). Симонов отметил в «Разных днях войны»: в 1940 г. во время финской войны на прорыв линии Маннергейма и взятие Выборга «понадобилось три месяца боев с тяжелейшими жертвами, а теперь всего одиннадцать суток со сравнительно небольшими потерями с нашей стороны». 5-я гвардейская дивизия в боях за Ельню «с 8 августа по 6 сентября 1941 года… уничтожила около 750 солдат и офицеров противника…сама потеряла в этих боях 4200 человек убитыми и ранеными. Летом при разгроме немецкой группы армий «Центр» дивизия захватывает в плен 9320 немецких солдат и офицеров, сама за весь этот период боев потеряв 1500 человек. При штурме Кенигсберга дивизия захватила в плен 15 100 немецких солдат и офицеров, сама потеряв во время штурма 186 человек убитыми и 571 человека ранеными». Наступая на город-крепость Кенигсберг, наши войска потеряли 4 тысячи, а немцы в десять раз больше. Иным стал уровень технического оснащения армии, военный опыт и воинское мастерство командиров. Даже недобрый критик советского строя Мерцалов писал: «К концу войны благодаря титаническим усилиям всей страны Красная Армия превзошла противника в профессиональном отношении» (Км. 1990.№ 6. С.62). На Дальнем Востоке в 1945 г. наши войска потеряли около 12 000 человек, а японцы — 83 700 убитыми, 640 000 пленными.

Б. Соколов в книге «Неизвестный Жуков…» писал, что победа над Германией была достигнута «за счет огромного численного превосходства в людях и технике». Манштейн нашел, что в период борьбы за Украину зимой 1942/43 г. советские войска имели восьмикратное численное превосходство. В «Истории войн» заявлено, что в марте-июне 1943 г. «советская армия была сильнее в четыре раза» (Т.З. С. 150). Авторы этой работы, усердно отмечая поражения, потери наших войск, просчеты советского командования и блестящую стратегию и тактику немецких генералов, ни слова не проронили о том, как возникло такое подавляющее превосходство. На самом деле, отмечалось в «Истории Великой…», «наши войска, приступая к освобождению Украины, как и в период контрнаступления под Сталинградом, имели примерно равное соотношение сил с врагом» (Т.З. С.123), По Типпельскирху, к началу 1945 г. германский генштаб оценивал превосходство Советской Армии «по пехоте в 11 раз, по танкам в 7 раз и по артиллерии в 20 раз», В действительности разрыв в силе между немецкими и нашими войсками был не столь велик, как померещилось от страха нещадно битым гитлеровским генералам. «Учитывая лишь войска, находящиеся на фронте, Советские вооруженные силы к началу января превосходили противостоящего противника по количеству личного состава в 2,1 раза, по орудиям и минометам — в 3,7, по танкам и самоходно-артиллерийским установкам втрое и по боевым самолетам — в 7,3 раза» (Т.5, С.28). Затем немцы перебросили на Восточный фронт 11 дивизий, из них 4 танковые В то время в составе их войск там было «3 700 000 человек, 56 200 орудий и минометов, 8100 танков и штурмовых орудий, 4100 самолетов», а в нашей действующей армии насчитывалось «6 700 000 человек,…107 300 орудий и минометов, 12 100 танков и самоходно-артиллерийских установок, 14 700 боевых самолетов» (Т.10. С. 37, 38).

В 1941 г. Сталин говорил на приеме в честь выпускников военных академий: «Армия должна пользоваться исключительной заботой и любовью народа и правительства — в этом величайшая моральная сила армии». Мы победили потому, что в СССР заботились о ее авторитете, служить в ней было почетно, тогда у нас не было иностранных агентов влияния, которые издеваются над патриотическими традициями, разлагают молодежь, внедряют антиармейские настроения. На вопрос, почему мы победили, Г. Жуков ответил; "Мы победили потому, что у нас был лучший молодой солдат… Да, когда война пошла вовсю, когда мельница заработала, все решил молодой, обученный, идеологически подготовленный солдат». Это сказано и о моем поколении. Летом 1943 г. 700 восемнадцатилетних бойцов ехало в нашем эшелоне на фронт, и среди них не оказалось ни одного отставшего. Теперь, когда моя жизнь подходит к концу, могу с полным правом сказать: если было во мне что-то хорошее, то оно лучше всего проявилось в те огненные годы, В июле 1943 г, меня оставили в учебном полку обучать новое пополнение, но я добился своей отправки на фронт. Если бы я не воевал, неуютно бы — в нравственно-психологическом плане — мне жилось, я чувствовал бы себя неполноценным человеком где не раз доводилось выступать на митингах и собраниях. Но лучшими были мои речи перед отправкой на фронт и 13.09.1943 г. на комсомольском собрании перед наступлением на Смоленск. Командир 29 гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор А. Стученко на построении щедро хвалил нас после взятия Ельни 30.08.1943 г. Впоследствии в книге «Завидная наша судьба» (1964) он писал: «Первые же часы боя принесли успех, чем мы немало были обязаны молодежи… Молодые солдаты, ловкие, юркие, неутомимые, не обращая внимания на огонь, всюду, через все щели боевого порядка противника проникали б глубь его обороны и своим неожиданным появлением вызывали панику среди гитлеровцев».

Разбить Германию нам помогли поставки США и Англии, составившие по артиллерии 2 %, по танкам — 10 %, самолетам — 12 % от того количества, что выпустил СССР. Он получил 375 000 грузовых автомашин, 446 000 металлорежущих станков. Но не надо преувеличивать значение этой помощи, считать, что она «стала одним из решающих факторов советской победы» (Б. Соколов). Во многих западных работах проводится мысль об определяющей роли США в победном завершении Второй мировой войны, утверждается, что исход ее решили 11 битв, из них только Сталинградская была на советско-германском фронте. Но факты опровергают эту концепцию. Немецкий историк Р. Оверманс в 2001 г. издал в Германии книгу «Немецкие военные потери во Второй мировой войне». Он установил, что безвозвратные потери вермахта составили 5 300 000 солдат и офицеров, В боях против западных стран он потерял 340 000 человек, «то есть лишь 6,4 % от своих общих потерь, погибшими» (СР. 11.06.2002). В США прилагают немало усилий, чтобы представить высадку в Нормандии войск союзников в ночь на 6 июня 1944 г. как решающее событие Второй мировой войны. Но к этому времени уже произошел коренной перелом в войне, руководители США и Англии понимали, что СССР и без их помощи может одержать полную победу, в новых условиях им нужно было открыть второй фронт в Европе главным образом для того, чтобы не допустить продвижения наших войск далеко на запад.




Глава 13. О патриотизме и космополитизме


В годы войны стало особенно ясно, что разгромить врага могут действенно помочь славные традиции русской армии, то лучшее, что есть в русском характере. 23.06.1941 г. Шолохов сказал на митинге в Вешенской: "Фашистским правителям, основательно позабывшим историю, стоило бы вспомнить о том, что в прошлом русский народ громил немецкие полчища, беспощадно пресекая их движение на восток, и что ключи от Берлина уже бывали в руках русских военачальников". 24 июня, обращаясь к уходящим на войну казакам, он выразил уверенность, что они продолжат "славные традиции предков" и будут бить врага так, как их "прадеды бивали Наполеона", как отцы их "громили кайзеровские войска". М. Шолохов, А. Толстой, Л. Леонов, А. Фадеев, А, Твардовский, Д Бедный, А. Ахматова, М. Исаковский, И. Эренбург, А. Прокофьев, А. Сурков, Н. Рыленков, К. Симонов и другие художники слова обращались тогда в своих произведениях к героическим страницам национальной истории, писали о России с восхищением и верой в ее могучие силы и возможности. В это очень опасное для Родины время они искали в русском характере «и находили именно те черты, которые говорили о стойкости, о выносливости русского человека, о его умении не отчаиваться ни при каких обстоятельствах» (К. Симонов). Гордость за людей, сумевших выстоять первую блокадную зиму в Ленинграде, привела Фадеева к заключению: «Мне кажется, есть на свете вещи, которые в силах вынести только русский человек» (Ленинград в дни блокады. 1944). Твардовский в поэме "Василий Теркин'' прославил великий подвиг святого и грешного русского чудо-человека, хорошо знавшего, что "Россию — мать-старуху, нам терять нельзя никак". Эренбург писал, что на фронте "мы защищаем нашу мать — Россию", что ее миссия «всегда мнилась лучшим сынам русского народа в утверждении братства, добра, всечеловеческих идеалов". О. Берггольц клялась: "Мы победим, клянусь тебе, Россия, от имени российских матерей". П. Коган со всей искренностью молодого человека восклицал: "Я патриот. Я воздух русский. Я землю русскую люблю". К. Симонов гордился тем, что на русской земле «умереть мне завещано, Что русская мать нас на свет родила, Что, в бой провожая нас, русская женщина По-русски три раза меня обняла». В стихотворении «Родина» А. Сурков писал; «Ты всех милее, всех дороже, русская Суглинистая, жесткая земля».

Национальный пафос отразился и в заглавиях произведений: «Русский характер», «Русские воины», «Русская сила», «Разгневанная Россия», «Откуда пошла русская земля» А, Толстого, «Слава России» А. Леонова, «Русской женщине» М. Исаковского, «Россия» А. Прокофьева, «Русские люди» К. Симонова, «Мы — русские» Вс Вишневского, «Иван Никулин — русский матрос» Л. Соловьева и др. В те годы были изданы сборники «Русские народные песни», «Русские поэты о Родине», брошюра Н. Пиксанова «Русская художественная литература о всенародной борьбе с Наполеоном», исследование В. Грекова «Борьба Руси за создание своего государства», Д. Лихачева «Оборона древнерусских городов», работы А. Еголина «Величие русской литературы», «Патриотизм Пушкина», «Некрасов и Родина» Когда смертельная угроза нависла над народами СССР, тогда уходило в сторону наносное и эгоистическое, отбрасывались счеты к людям, другой национальности, тогда сама трагическая атмосфера жизни заставляла вспомнить — с благоговением и надеждой — о русском народе и его истории. Слова надежды, связанные с выдающейся ролью России в войне, появились в статьях публицистов до выступлений Сталина 6 и 7.11.1941 г, где он говорил о «великой русской нации» и вспомнил о мужественном образе «наших великих предков».

Важную грань идеологической атмосферы военного времени характеризовало знаменательное решение, принятое 13.01.1944 г. исполкомом Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся: «Ввиду того, что прежние наименования некоторых улиц, проспектов, набережных и площадей Ленинграда тесно связаны с историей и характерными особенностями города и прочно вошли в обиход населения, в силу чего лучше обеспечивают нормальные внутригородские связи, Исполнительный комитет Ленинградского Совета депутатов трудящихся решает восстановить наименования» ряда улиц, проспектов, набережных и площадей города Существующие наименования «Проспект 25 Октября», «Улица 3 июля», «Проспект Красных командиров» и др. были заменены старыми названиями «Невский проспект», «Садовая улица», «Измайловский проспект», И т. д.

В основе государственного патриотизма лежит любовь к своему Отчеству, историческое право народа на сохранение своей национально-государственной самобытности. Фадеев в 1943 г. заметил, что тогда некоторые деятели недостаточно осознавали, почему заострялся «вопрос о национальной гордости русского народа», что среди известных кругов интеллигенции было «еще немало людей, понимающих интернационализм в пошло-космополитическом духе" (Мг.1994.№ 4. С.187). Это сильнее проявилось после войны. Кулиш рассуждал о романе В. Гроссмана «Жизнь и судьба»: «Вслушаемся в разговоры защитников дома «шесть дробь один». Нет, не образы великих предков, о которых напомнил Сталин 6 ноября 1941 года, вдохновляли их» (Лг. 24.08.1988). Но если в романе не показаны важные черты нашего поведения во время войны, то это значит, что по нему нельзя верно судить об истинности мыслей и чувств русских людей того времени. Вспоминаю: летом 1943 г., преследуя врага, мы проходили через смоленскую деревню, оставшуюся не сожженной. Седой дед хрипловатым голосом благодарил нас за освобождение и со слезами на глазах кричал нам: «Говорил я бабам: «Придут наши сынки. Наполеон пришел в Москву, попил чаю, а потом едва ноги унес». Простые сельские жители черпали оптимизм тогда в русской истории, а Кулиш осуждал обращение к памяти о наших выдающихся предках. Он заметил, что в «Жизни и судьбе» опущен основной призыв речи Сталина: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Козьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» Для Кулиша русские полководцы "- мифы и сусальные образы, он осудил обращение Сталина к национальным традициям: «Нельзя исключить, что утверждение русских военных традиций на примерах великих полководцев более доходчиво для масс народа. Однако это не меняет того, что такой постановкой вопроса принижались и изымались революционные, интернациональные традиции, сложившиеся в борьбе за социализм, прогресс й национальную независимость» (Вл. 1988. № 10. С.76). Получается: пусть нависла смертельная угроза нашему государству и народу, но все равно нельзя в борьбе с врагом опираться на героические подвиги русских людей.

Спустя полвека нашлись литераторы, которые заговорили о появившемся тогда государственном антисемитизме. В. Оскоцкий заявил, что антисемитские поветрия в пору действия романа Гроссмана "Жизнь и судьба" "начали обретать в обществе все более устойчивый, корректируемый и направляемый характер" (Там же. С.80) Но ни одного факта не привел. А Чащина писала: "Гроссман, безусловно, прав: не после войны, не в 46-м году и не в 49-м, а в разгар Великой Отечественной войны существовала уже…жесткая, стратегически выверенная борьба "с людьми без почвы, без роду, без племени". По ее словам, в апреле 1943 г. "гонения на «космополитов» уже было декларированы как государственная акция" (Нв.1990.№ 10. С182). Вот бы и привести эту декларацию! Но как это сделаешь, если ее не было? Пытаясь обмануть читателей, Чащина совершает сальто-мортале, утверждая: "В августе газета "Литература и искусство" опубликовала статью В. Ермилова "О традициях национальной гордости в русской литературе", С этого времени страшный механизм уничтожения "вредного слоя" общества начал набирать обороты". Но в этой статье ничего подобного нет. Она стала ответом на директиву о воспитании советского патриотизма на примерах героического прошлого русского народа, направленную в войска 25 мая 1943 г. главным политическим управлением Красной Армии. Надо потерять нормальную логику, чтобы приравнивать это к антисемитским поветриям.

А. Гербер с осуждением говорила, что во время войны «началась «чистка» в оркестрах Большою театра…"чистка" актеров" (СР.4.03.1995). Армии требовались солдаты, «чистились» многие учреждения, почему же нельзя было призывать в армию работников оркестров и артистов? Видимо, потому, что, по мысли Гербер, среди них было много «наших». В1943 г. заместителем художественного руководителя киностудии в Алма-Ате (в ней работали ленфильмовцы и мосфильмовцы) назначили И. Пырьева, на что Г. Раппорт отозвался: "До сих пор у нас были весьма культурные худруки, а это товарищ из другого класса-." М. Левин: "Студия от художества этого русского мужика охамеет". Военкомат объявил Вайнштоку о его разбронировании, и Волчек, Трауберг, Эрмлер и Левин бросились спасать его от призыва в армию и с помощью профессора Захаревича его признали "ограниченно годным". Они задались целью снять Пырьева с руководящей должности. Он писал тогда И. Большакову: "Снова на киностудии из группы Трауберга и Эрмлера поползли слухи, провоцирующие «антисемитизм». Да и сам Трауберг несколько раз в общественных местах говорил, что трудно стало жить евреям с русскими" (Дн.1993.№ 31). Задолго до войны сложилось то, о чем писала Л. Пырьева: "Клановость и групповые пристрастия, претензии на монопольное право представлять русский кинематограф и в то же время высокомерно-пренебрежительно отзываться о "русских мужиках", людях "из другого класса и общества" десятилетиями передавались как семейная традиция новым поколениям кинодеятелей".

В 1947 г. Твардовский опубликовал книгу "Родина и чужбина" (большая часть ее была создана в годы войны), в которой писал о своей малой родине: "Каждый километр пути, каждая деревушка, перелесок, речка — все это для человека, здесь родившегося и проведшего первые годы юности., свято особой, кровной святостью", С тем клочком земли, где он родился, "связано все лучшее, что есть в нем". Он скорбел, отмечая страшный урон, нанесенный фашистами родине: "Россия, Россия-страдалица, что с тобой делают!" Восхищаясь русским человеком, писатель связывал его поведение с нетленным опытом былых победных сражений за Россию: "Кажется, вся беспримерная сила, бодрость и выносливость русского воина на походе и в бою явились нынче в людях, неустанно преследующих врага на путях, отмеченных древней славой побед над захватчиками-иноземцами".

Твардовский показал раскулаченного старика, не по своей воле побывавшего на севере; оказавшись на оккупированной земле, он начал бороться с захватчиками, так объяснив мотивы своего поведения: "Она была своя, русская, строгая власть. Она надо мной была поставлена народом, а не Германией". Его сыновья стали уважаемыми людьми, а трое из них защищали родину. Секретарь правления Союза писателей Л. Субоцкий критиковал Твардовского за "идеалистическое изображение" отношений "кулака с советской властью", не желая понять, что в годы войны, когда решалась судьба родины, отчетливо выказала свою силу способность русских отбрасывать обиды на власть и все отдавать делу защиты своей страны.

Ярые интернационалисты били эту книгу за то, что в ней веет "дореволюционной и до-колхозной деревней, которая не имеет ничего общего с сознанием передовых советских людей" (Вл.1991.№ 9–10). Как легко, оказывается, можно разорвать традиции, забыть, откуда мы вышли. Н. Атаров не принял то глубинное, что шло из далеких веков, сказавшись в русском характере, ему не понравился национальный колорит в показанных Твардовским людях и картинах. Он упрекал его в том, что "он изобразил все в дедовских и прадедовских традициях, нетленных, сохраненных с давних дней, что "любимая земля" писателя "изображена так, как можно было изобразить в некрасовские времена". Л. Левин нашел "крестьянскую офаниченность" не только у Твардовского, но и в творчестве других авторов, которые "больше отмечали национальное, чем советское", когда "говорили о защите родины, патриотизме". Вспомнив стихотворение Симонова 'Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…", слова "все-таки Родина — не дом городской, где я празднично жил", он сказал: "Я прочел…эти строки, и меня сразу кольнуло: почему родина — это проселки, а не дом городской? Это ограниченное представление, что Россия — это просто Русь". Левин не заметил того, что эти проселки были "дедами пройдены" и не принял глубинные истоки русского патриотизма Настоящий патриот ощущает единство со своими предками, чувствует личную ответственность за судьбу своего народа, уважает его святыни и традиции.

Нападки на "Родину и чужбину" показывают, что космполитически настроенным критикам претил русский патриотизм, связанный с корневыми традициями, и потому Данин осудил книгу за то, что он не увидел в ней "не только тени коммунистического интернационализма, но чувствовал национальную ограниченность". Вспомнив стихи М. Светлова, в которых герои гражданской войны поет: "Я рад, что в огне мирового пожара мой маленький домик горит", он поучал: "Пусть и Твардовский этому радуется". Да, нас учили идти воевать, чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать, чтобы навести социальную справедливость в Китае, Корее, на Кубе, в Афганистане, а в это время приходила в запустение Россия.

Показательно, что Леонов не присоединился к обличителям Твардовского, хулителям русского патриотизма, заявив на заседании редколлегии «Литгазеты» 20.12.1947 г.: "Я не увидел тех пороков, которые здесь автору приписываются. На обсуждении в СП СССР белой вороной выглядел В. Архипов, сказавший: "Во время войны я вдруг почувствовал, что я русский. И это тогда, когда к русским приставляли двойную охрану, когда говорили: "Русских расстреливать, а других еще подождем". Это тогда, когда я прочел в статье Ильи Эренбурга, что сволочь немец менял двух непокоренных русских девушек на одну эстонку; тогда я почувствовал, что я русский. Это почувствовал и Твардовский, и об этом он сказал, и это неплохо. Немцы видели в русских своих главных врагов, и естественно, что нарастание национального момента не могло не сказаться в "Василии Теркине". В ответ ему бросили: "Вы систематически поддерживаете все реакционное". Значит, быть русским, сказать об этом — поступить непозволительно, проявить ретроградские позиции, И это обсуждение проходило не в США, не в Израиле, а в России, в Москве…

Огульная критика книги "Родина и чужбина" наводит на размышления, почему в 1949 г. началась борьба с космополитизмом. Нельзя оправдать преследования честных литераторов, но следует иметь в виду то, что было немало деятелей, которые придерживались космополитических позиций (когда интернационализм лишается патриотическою чувства, он превращается в космополитизм), пренебрежительно относились к русским писателям, не проявляя бережного отношения к их национальным чувствам. Утверждая, что «Сталин исподволь ассимилировал идейное наследие нацизма» (Лг.20.12.1996), Моров сослался на постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором несправедливо критикуются М. Зощенко и А. Ахматова, говорится, что советская литература должна «помочь государству правильно воспитать молодежь», но это не имеет никакого отношения к «наследию нацизма». В постановлении бичуется низкопоклонство перед «буржуазной культурой Запада». Справедливость и ценность этой критики доказывает нынешняя обстановка в России, когда низкопоклонство перед Западом достигло наивысшего взлета, а вмешательство США в нашу жизнь грозит ее государственной безопасности.

24 мая 1945 г. Сталин отметил, что русскому народу присущи ясный ум, стойкий характер и терпение, и подчеркнул его выдающуюся роль во время Отечественной войны. «Демократы» неоднократно осуждали эту речь за высказанные в ней добрые суждения о русской нации. Г. Старовойтова заявила, что антисемитизм «был государственным в советской империи, особенно после войны… когда победа в Великой Отечественной войне была целиком приписана только одному русскому народу как величайшему народу. Это было на праздновании, связанном с победой; Сталин произнес торжественную речь, провозгласил тост и особо выделил русский народ» (СР.23.09.1995). Азадовский и Егоров пишут: «Разгромленный на полях войны, фашизм побеждает в сфере идеологической… В 1949 г. нападки на «космополитов» приобретают антисемитский характер. Но безродными космополитами называли и А. Платонова и А. Веселовского» (98). Это подрывает мысль об антисемитском характере борьбы с космополитами. Кощунственно говорить о победе фашизма в идеологической сфере нашей страны для чего это делается? Вяч. Иванов посчитал Союз писателей РСФСР фашистской организацией. Ученого Л. Гумилева за труд «Древняя Русь и великая степь» назвали «научным обоснователем антисемитизма» (СР.29.01.1991). В 1992 г. на собраниях клуба «Московская трибуна» А. Нуйкин, В. Оскоцкий, И. Заславский кричали о русском антисемитизме и предстоящих еврейских погромах. Бакланов пугал погромами, «готовящимися по всей стране» (АР. 15.02.2002). Гербер говорила: «У всего населения войной выработан колоссальный иммунитет против фашизма поэтому по телевидению, во всех средствах информации надо объяснять, что наши оппоненты — фашисты» (Гл.6.02.1992). О «государственном антисемитизме» распинался 16.03.2002 г. на РТР Сванидзе. Б. Сарнов в книге «Наш советский новояз» (2002) пытался доказать наличие в России антисемитизма при помощи недостоверных слухов, эту ложь убедительно разоблачил Бушин в памфлете «Стайер» (Пр.№№ 80–85.2002).

Азадовский и Егоров нашли, «что к насаждению антисемитизма в нашей стране Сталин имел самое прямое отношение», и сослались на книгу: Пикер Г. «Застольные разговоры Гитлера» (1993), где приведен разговор Сталина с Риббентропом в 1939 г. «Совершенно не скрывая своего антисемитизма», он «признался собеседнику в том, что хотел бы избавиться от «еврейскою засилья» и ждет не дождется того времени, когда в СССР созреет «своя>> интеллигенция» (Нл.о.1999, № 36. С.98). Возможно, была бы некая справедливость в этом желании (если Сталин его высказал, что сомнительно) выдвигать русские кадры: в августе 1942 г. в докладной записке руководителя Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(6) Александрова говорилось, что «во многих учреждениях русского искусства русские люди оказались в нацменьшинстве», «руководящий состав целиком нерусский», «в Большом театре, в Московской государственной консерватории, Ленинградской государственной консерватории. Московской филармонии, в газетах «Правда», «Известия», «Вечерняя Москва», «Литература и искусство» во главе отделов литературы и искусства стоят нерусские». 24.03.1953 г. секретари Союза советских писателей Фадеев, Сурков и Симонов направили в ЦК КПСС письмо «О мерах секретариата Союза писателей по освобождению писательской организации от балласта», где говорилось: «Из 1102 членов московской писательской организации русских — 662 человека (60 %), евреев — 329 человек (29,8 %), украинцев ~ 23 человека, армян — 21 человек, других национальностей — 67 человек…Такой искусственно завышенный прием в Союз писателей лиц еврейской национальности объясняется тем, что многие из них принимались не по литературным заслугам, а в результате сниженных требований, приятельских отношений, а в ряде случаев и в результате замаскированных проявлений националистической семейственности» (Нг.29.09.2000).

Л. Макаров обрушился на «молодогвардейского доктора» наук, который «ничуть не уступит Пуришкевичу», «ибо «дает понять, что недурно бы в высшие учебные заведения принимать и к определенным профессиям допускать в соответствии с тем процентом, какой тот или иной народ составляет в общей численности населения огромной страны» (Ск. 12.08.1989). Ему кажется, что в этом случае талантливые люди малых народов не смогут реализовать свои способности и не появятся новые Левитаны, Пастернаки, Гамзатовы, Кулиевы. Они ведь могут не попасть в «средневековую расистскую процентную норму». Я не ратую за введение такой нормы, но почему ее назвали расистской? Почему надо выступать против равных возможностей для всех без исключения национальностей? Почему думают, что у русских, украинцев, белорусов, оказавшихся в дискриминационном положении, меньше талантливых людей? С. Бацанов поведал о приеме на работу в США: «Претендент был симпатичным рыжим, голубоглазым ирландцем… Я проговорил с ним около часа, задал вопросы на знания и на соображения и сообщил шефу, что парень хороший, советую взять, «Не могу — сейчас у меня только латиноамериканская вакансия». «Не понимаю…» Дело в том, отвечает профессор Мейерс, что население Калифорнии состоит из белых, китайцев и латиноамериканцев примерно в одинаковой пропорции и в меньшей степени из афроамериканцев и индусов. Все они налогоплательщики на равных основаниях, и потому национальная структура любого государственного учреждения (полиции, университетов, правительственных учреждений) должна в точности соответствовать национальной структуре штата» (Пр. 10.01.2001).

В 1946 г. П. Капица писал Сталину, «…большое число крупнейших инженерных начинаний зарождалось у нас, мы сами почти никогда не умели их развивать… часто причина неиспользования новаторства в том, что мы обычно недооценивали свое и переоценивали иностранное». Он предлагал «верить в талант нашего инженера и ученого и уважать его», понять, что «творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других и на него можно смело положиться». По словам Кожинова, это стало одним из толчков к тому, что Сталин начал борьбу с низкопоклонством перед Западом: «'Это было необходимым и плодотворным делом», но борьба с космополитизмом приобрела в отдельных случаях «антиеврейский характер после того, что произошло в отношениях СССР с государством Израиль», в создании которого он сыграл немалую роль и который стал ориентироваться на США, а «огромная масса евреев не только восторженно встретила создание государства Израиль, а и после проявившейся проамериканской позиции продолжала приветствовать» его. Шла борьба с антипатриотическими силами, «опасность еврейского национализма стала особенно сильной». «А что касается реального гонения, которое выразилось прежде всего, конечно, в гибели деятелей Еврейского антифашистского комитета, то при этом как-то странно забывается, что как раз в 1949 году было огромное дело о русском национализме, и во главе него были поставлены фигуры не менее крупные, чем те, которые «проходили» по еврейским делам». Были уничтожены Н. Вознесенский, А. Кузнецов, П. Попков и другие видные общественные деятели. «По этому делу было репрессировано две тысячи человек — гораздо больше, чем по всему делу о космополитизме и еврейскому вопросу. А было это ведь одновременно. И погибло значительно больше людей». «Сталин ударил именно в обе стороны. Поэтому говорить — это сейчас прямо-таки стало аксиомой — о государственном антисемитизме по меньшей мере странно. Тогда можно говорить о государственном русофобстве» (СР. 14.12.1998).

З. Шейнис в «Провокации века» (1992), А. Ваксберг в «Нераскрытых тайнах» (1993) и другие фальсификаторы распространяли байку о том, что Сталин перед смертью хотел выселить всех евреев из Москвы в Сибирь. Дейч повторил — без доказательств — устаревшую ложь: «Идея переселения всех советских евреев в район дальнего (крайнего?) Севера у Сталина действительно была осуществить, правда, не успел: помер» (Мк. 31.07.2002). Однажды Дейч в письме в «НГ» спросил: «зачем я вру»? В его ответе была только часть правды: «Натура такая…По привычке. Клевещу даже». Он скрыл, что его ложь хорошо оплачивается. Н. Месяцев писал о том, как ему поручили расследовать дело арестованных врачей: «В присутствии министра государственной безопасности С. Игнатьева и секретаря ЦК А. Аристова Г. Маленков — тогда второе лицо после Сталина в государстве — мне сказал: «Центральный комитет партии путают, вводят в заблуждение. Товарищ Сталин просит, чтобы вы докопались до истины». Фактически по его инициативе все было подготовлено для их реабилитации, хотя он и «не дожил до освобождения врачей из-под стражи» (Кп.7.02.1992). Г. Костырченко в книге «В плену у красного фараона» (1994) назвал слухи о массовой депортации евреев абсолютной выдумкой. М. Батурский: «Нет ни одного убедительного документа о том, чего после «дела врачей» должна была последовать массовая высылка». Э. Финкелыптейн: «Для Сталина важно было уничтожить космополитизм.™ Космополитизм был на первом месте, а евреи — просто носителями этого космополитизма. В какой-то метре это было так. Это был народ, у которого были связи с заграницей. Я думаю, что правильный ответ, с моей точки зрения, заключается в том, что у Сталина, конечно, не было никаких особых антипатий к евреям» (СР.23.12.1995).

В 1943 г. И. Ферер, С. Михоэлс, Ш. Эпштейн поставили перед Молотовым вопрос о создании еврейской республики на территории Крыма или немцев Поволжья. Он сказал им: «Что касается Крыма, то пишите письмо, и мы его рассмотрим» (В плену у красного фараона С.34). 16.10.1952 г. Сталин, выступая на пленуме ЦК КПСС, посчитал грубой ошибкой Молотова предложение передать Крым евреям: «У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно?…А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий… Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому решению, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. „А ее окружают друзья, которым нельзя доверять». Примечание «Правды»: «Говоря о друзьях жены Молотова, П. С. Жемчужиной, Сталин имел в виду националистические еврейские круги, на которые большое влияние оказывала тогдашний посол Израиля в СССР Голда Меир» (13.01.2000).

Шолохов был убежден: "Надо воспитывать патриотизм с ползункового возраста. Тогда человек пронесет любовь к родине через всю жизнь…" Он ценил А. Толстого за то, что он, "верный сын разгневанной России, исполненный глубокой веры в свой народ…находил простые, задушевные слова, чтобы выразить свою любовь к советской отчизне, к ее людям, ко всему, что дорого сердцу русского человека". В 1978 г. Шолохов в письме Брежневу утверждал: "…чрезвычайно трудно, а часто невозможно устроить выставку русского художника патриотического направления, работающего в традициях русской реалистической школы…. Принижена роль русской культуры в историческом духовном процессе, отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым пытаются опорочить русский народ как главную интернациональную силу советского многонационального государства, показать его духовно немощным, неспособным к интеллектуальному творчеству… Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм…. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру". Он считал, что "становится очевидной необходимость еще раз поставить вопрос о более активной защите русской национальной культуры от антипатриотических, антисоциалистических сил, правильном освещении ее истории в печати, кино и телевидении, раскрытию ее прогрессивного характера, исторической роли в создании, укреплении и развитии русского государства". Он возмущался тем, что о "России русские не имеют права громко говорить, только шепотом". Сходных позиций придерживался Леонов. Председатель КГБ Ю. Андропов в секретной записке сообщал ЦК КПСС 8.07.1973 г.: "Среди окружения видного писателя Л. Леонова стало известно, что в настоящее время он работает над рукописью автобиографического характера, охватывающей события периода коллективизации, голода 1933 года и репрессий 1937 года… Автор также выступает против проявляющихся, по его мнению, тенденций предать забвению понятия «русское», "русский народ", «Россия» (Вл.1994. Вып.5).

Эти тенденции наглядно проявились в «перестроечное» время. А Иванченко предложил изъять "из обращения самые крупные купюры — народ, Россия, Родина, патриотизм". М. Золотоносов заключил, что правильно поступают те писатели, которые не используют в своем творчестве термины «Россия», "Родина", «народ». А. Андрюшкин объяснял громадные достижения России советского периода тем, что в ней сильной оставалась интернациональная» общечеловеческая сторона социализма", "сам советский социализм бы, пожалуй, явлением, скорее, положительным, чем отрицательным — и именно поскольку отвергал российскую традиционность" (Лг.29.09.1993). Вывод однозначен: ничего хорошего нет в традиционных формах русской жизни. Для либеральных деятелей типа Е. Добренко космополитизм является "признаком социального здоровья нации, крепости ее демократических институтов, реального приоритета общечеловеческих ценностей над узконациональными" (Лг.6.11.1991).

"Литгазета" с удовлетворением сообщила, что "патриотизм надежно опорочен". "Комсомольская правда" объявила: "Патриотизм сегодня — это анахронизм". Режиссер О, Ефремов признал, что в театр «Современник» не допускались актеры «с душком патриотизма». Вообще-то либералы могут присвоить с похвалой звание «патриота», но лишь тому, кто участвует в разрушении России. П. Струве считал важным, чтобы немцы во время войны "взяли Москву, поскольку это может сокрушить сталинский режим", и показательно, что «демократы», в их числе и А Латынина, считают его "настоящим патриотом России" (Зн.1992.№ 1. С.199). Чтобы верно оценить такой «патриотизм», напомним, что перед наступлением на Москву Гитлер дал директиву: "Город должен быть окружен так, что ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были заполнены водой" (Нюрнбергский процесс, ТЛ. С.495). Американский публицист Б. Нилов писал: "Антикоммунизм, не ограниченный условием соблюдения государственных интересов России, есть замаскированное предательство и русофобия, которая позволяет облечь измену в тогу благородства. Беспредельный антикоммунизм — это большевизм, только вывернутый наизнанку, это все то же "а на Россию нам наплевать", это антикоммунизм, добровольно поставивший себя на службу Западу против России, а его носители, сознают они это или нет, суть враги России номер 1!

Газета «Известия» приравняла патриотов к фашистам Б. Васильев нашел, что «советский фашизм страшнее немецкою, значительно страшнее Вот в чем беда» (Лг. 11–17.09.2002). Где он его усмотрел? Многие депутаты Государственной думы заявили в письме Председателю правительства М. Касьянову. «26 сентября 2002 года по государственному телеканалу «Культура» в авторской программе Михаила Швыдкого «Культурная революция» обсуждалась тема «Русский фашизм страшнее немецкого»… Хотелось бы привлечь ваше внимание к тому, что указанная тема сформулирована не в форме вопроса, а в форме утверждения. Таким образом, член правительства РФ, министр культуры РФ г-н М. Швыдкой бездоказательно и оскорбительно утверждает, что в России существует «русский фашизм» и что «русский фашизм страшнее немецкого». Это утверждение растиражировано в газетных телепрограммах в десятках миллионов экземпляров. Вряд ли необходимо доказывать, что подобное утверждение имеет предельно оскорбительный характер по отношению к десяткам миллионов русских и кощунственный характер по отношению к десяткам миллионов наших соотечественников, павших в борьбе с немецким фашизмом в Великой Отечественной Войне» (Пр. М9109.2002). «Вече Твери» (9.12.2000) напечатало как принадлежащее А. Толстому выражение: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». На телеканале «Культура» Швыдкой устроил обсуждение темы «Патриотизм как последнее прибежище негодяев». Ю. Баранов заметил, что это выражение принадлежит английскому драматургу Бену Джонсону, а не Льву Николаевичу: этих «строк нет даже в полном собрании сочинений классика. А есть другие, очень похожие, но совершенно другие, а именно: «Последнее прибежище негодяя — патриотизм Джонсон» (П. С. С. Т.42. С332)…. Порядок слов в «ВТ» (и телеканале «Культура») изменен, а потому оказался совершенно искажен настоящий подлинный разоблачительный смысл предложения Джонсона, в котором утверждается, что последней перед окончательным разоблачением негодяя является патриотическая маскировка. Что мы и наблюдаем, кстати, в современной действительности». Кое-кто ухватился за слова Л Толстого "патриотизм — это рабство" и посчитал, что они раскрывают суть патриотизма и отношение к нему великого писателя. Но он под влиянием конкретной обстановки подчас высказывал парадоксальные мысли, не придавая им широкого обобщающего значения. Сила патриотического чувства Толстого сказалась во время его участия в обороне Севастополя, в его творчестве, в частности, в эпопее "Война и мир", в ряде его высказываний. Так, Александра Толстая вспомнила: "Шла война с Японией, Лев Николаевич очень близко к сердцу принимал наши военные поражения, и когда пришло известие о сдаче Порт-Артура, он воскликнул: "Надо было взорвать крепость! Как можно было сдаться!" (ЛР.26. 11.1993). В очерке «Севастополь в декабре 1954 года», говоря о героизме, мужестве, стойкости русских солдат, он подчеркнул, что истоки этого «есть чувство редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, — любовь к родине». Нет, не годится он в союзники космополитам!

Патриоты разной политической окраски любят разную Россию. Но именно она — первооснова их любви. Когда она перестает быть главной, тогда на первый план выступают политические взгляды, партийный патриотизм в этом случае может игнорировать насущные интересы Родины. Распутин заметил: «Когда требуется защита Отечества, в ополчение идут, не считаясь, кто монархист, кто анархист, а кто коммунист, а у нас партийные интересы оказываются сплошь и рядом выше России» (CP.08.02.2001). Это демонстрируют сейчас российские либералы, которые защиту своих классовых интересов, свое предательство камуфлируют лозунгами свободы и демократии, Сахаров считал, что «призыв к патриотизму — это уже совсем из арсенала официозной пропаганды», ему «ничто так не претило, как пробуждение русского самосознания» (Нм. 1998. № 9. С.66). Создалось положение, когда русским «запрещено заикаться не только о национальном возрождении», но даже — о «национальном самосознании», оно объявляется «опасной гидрой» (А. Солженицин). В США учрежден новый государственный праздник: каждый год 11 сентября будет отмечаться как «День патриота». Для американца не прослыть патриотом — означает многое потерять в праве на благополучную жизнь. Для российских либералов привлекательно поносить русский патриотизм. Для них стало аксиомой: родина там, где легче жить. И получается: если она богатая, ее следует любить и уважать, а из бедной надо ехать туда, где вкуснее сосиски — такие мысли вдалбливают нашим людям СМИ. Эмигрировавший как диссидент в 1973 г. в США В. Пруссаков отметил: «Я немало путешествовал, но нигде не видел таких патриотов Америки как в СССР». Сейчас их стало больше. Но верно писал В. Кожемякин в стихотворении "Старая вегла": "Когда ты родину теряешь, себя теряешь заодно" И далее: "Пускай стремится мир от века. И сладко пить, и вкусно есть, Нет выше права человека На совесть, родину и честь. Кто утверждает в мире братство, Родной земли не предает: Она и в бедности — богатство, Она и в слабости — оплот".

Предательство родной земли, собственного народа, своей культуры стало распространенным явлением. В большой беде из-за такого предательства великий, могучий русский язык — важнейший хранитель нашего национального духа и характера, без него не сохранятся русские как нация. Сколько иностранных названий используется руководителями разных фирм и магазинов, а когда столкнешься с радио и телевидением, то сразу видишь, как нещадно уродуют его, с каким неуемным старанием вталкивают в него чужеземные слова и тем самым распыляют нашу национальную душу.

Православная вера питает в нравственном смысле русскую жизнь, укрепляет чувство любви к родине. Причины рыхлости патриотического сознания русских Л. Бородин видит в том, что "поражен параличом главный нерв нашего исторического бытия, Православие, вера наша" (Мс. 1993.№ 1) У нас многие борются с православием путем распространения ереси. Католические миссионеры, проповедники из различных сект всячески стремятся ослабить влияние православной церкви на наше население. Старовойтова была недовольна тем, что "православная церковь тоже отнюдь не способствует мировому, широкому, космополитическому взгляду на вещи (СР.23.09.1995).

Важной частью борьбы за души людей является ведущееся сейчас массированное наступление против народно-патриотических основ русской литературы. Авторы "Нового литературного обозрения», выполняя заказ своих хозяев по их разрушению, третируют авторов патриотической направленности. Они пишут "о сервильности и трусости" Л. Леонова, бездоказательно утверждают: «Н. А. Грознова, известная тем, что не может внятно и грамотно писать по-русски…». А. Рейтблат не пытался опровергнуть приведенные мною факты, ответив «Ну, положим, насчет брани и оскорблений А. В. Огнёв перегнул палку — личность автора мы никогда не затрагиваем, а если А. В. Огнёв считает, что назвать книгу безнадежно слабой и привести в пользу этого аргумент — это оскорбление, то у него очень странные представления о литературной этике» (Нло.2000.№ 41). Не приводил никаких аргументов Рейтблат, у него на самом деле не все в порядке с этикой.

В 1994 г. Л. Шнейберг и И. Кондаков в "Высшей школе" выпустили пособие по литературе для поступающих в вузы под названием "От Горького до Солженицына", в нем есть главки о Бабеле, Замятине, Пастернаке, но нет о Шолохове, Леонове, Твардовском, Есенине, Исаковском. В учебнике «История русской литературы XX века (20–90 гг.)», вышедшем в 1998 г» под редакцией профессора С. Кормилова, советская литература представлена с антипатриотических позиций. Захваченный политической ненавистью, он считает возможным писать: «Косоглазый Ленин», «Сталин при всем его цинизме». Ничего положительного в их деятельности он не видит. В учебнике выражено согласие с глупой мыслью В. Ходасевича: «жить в СССР, не ставши подлецом невозможно». Отметив, что «советская и эмигрантская ветви русской литературы…достигли вершин в 20–30-е годы», Кормилов выдал после этого чудовищный перл: «Затем советскую литературу все больше губят тоталитаризм и «культурная революция». Т. е, обучение масс грамоте и воспитание новой советской интеллигенции (о чем на XVIII съезде партии говорил Сталин и вслед за ним Шолохов), проявившей такие же читательские вкусы и предпочтения, как у масс». Ему чужды культурные запросы «массы».

Кормилов пишет, что все советские писатели — жертвы «сталинской авторитарной системы». В его учебнике принижаются талантливые художники слова, которые опирались на лучшие традиции русской литературы и в своем творчестве показывали жизнь с народно-патриотических позиций. Вот и получается, что Исаковский создал лишь одно «великое стихотворение» — «Враги сожгли родную хату». Для нашего народа он сделал несравнимо больше, чем Мандельштам, Бродский. Даже писатель-либерал Б. Васильев определил, что Бродский — «поэт отнюдь не массовый…он не для всех, а только для очень рафинированных, людей, которых сегодня в России не осталось. Их просто единицы» (Лг.11.17.09.2002). Но ему в пособии выделена отдельная глава, чего не удостоились выдающиеся русские писатели Исаковский, Леонов, Федин, Фадеев, Распутин, Абрамов, Белов, Бондарев, Астафьев, Шукшин. Используя слухи, Кормилов издевательски писал об А. Толстом, обошел самое главное в его творчестве — глубокий патриотизм писателя, который был основой и стимулом его общественной и литературной деятельности, что особенно ярко проявилось в годы Великой Отечественной войны. Он бездоказательно оценил повесть «Падение Дайра» А Малышкина как «примитивизм», романы В. Пикуля назвал «псевдоисторическими», роман «Как закалялась сталь» Н. Островского отнес к «малохудожественным» произведениям, объявил современных русских классиков В. Белова и В. Распутина «бывшими» писателями.

Особенно ненавистен ему «исписавшийся Шолохов», которого он пытался уличить в нечестности, антисемитизме, представить человеком с темным прошлым. Он утверждал, что Шолохов «написал немало страниц, недостойных его дарования…говорил такое, что ложится пятном на его память». Кормилов обвинял его за то, что он «гневно бичевал осужденных «отщепенцев» и «клеветников» А. Синявского и Ю. Даниэля… Но Л. К. Чуковская в открытом письме к. нему напомнила о присущей русской литературе традиции заступничества Впервые за века ее существования писатель выразил «сожаление не о том, что вынесенный судьями приговор слишком суров, а о том, что он слишком мягок». На самом же деле Шолохов, осуждая этих литераторов, говорил, что было бы, если бы их судили в 20-е гг., и не призывал судить их более строго. Обращение за помощью к западу в борьбе с собственными правителями он относил к духовной власовщине, к предательству интересов своего государства Остро реагируя на подрывную работу диссидентов, Шолохов провидчески предугадывал те губительные беды, которые мы сейчас пожинаем. В 1983 г. Шолохов проницательно протестовал против попыток переписать историю, "разрушить связь времен, забыть о светлых традициях в жизни народа, порушить то доброе, героическое, что накоплено прадедами и отцами, завоевано ими в борьбе за лучшие народные идеалы». Кормилов одобрил статью В. Хабина «М. А. Шолохов» в «Очерках истории русской литературы XX века» (1995): в ней, мол, дан «наиболее современный взгляд на творчество Шолохова в целом». Кабин оказался в плену лживой версии о плагиате, поддержал тех, кто твердит об авторе и «соавторе» романа «Тихий Дон», Мне довелось опровергать это в журналах «Молодая гвардия» (1990.№ 5), «Наш современник» (1995.№ 5), «Русская провинция» (1998.№ 3), «Дон» (1997.№ 5.1999.№ 2), в монографии «Михаил Шолохов и наше время» (1996). Никаких возражений не последовала.

В 2000 г. на конференции в Великом Новгороде я критиковал ряд пособий по литературе, которые внедряли в сознание студентов нигилистическое отношение к России, снижали значение правдивых произведений об Отечественной войне, и отметил: раньше в МГУ издавали интересные работы о Шолохове, а теперь Кормилов, освещая его творчество, отличился замшелым антикоммунизмом и непрофессиональным подходом к литературе. Он слушал меня и не ответил на критику Впрочем, ответ был дан — позже. 14–15.11.2002 г. на филфаке МГУ состоялась научная конференция «Традиции русской классики XX века и современность». Я послал туда заявку на выступление «Тема Великой Отечественной войны в литературно-общественном контексте 1990–2000-х гг.». Меня не включили в число участников конференции, хотя я много лет сотрудничал с кафедрой советской литературы МГУ, был членом специализированного совета по защите диссертаций, не раз выступал на нем оппонентом, мои аспиранты там защищали диссертации. Этот мелкий факт отразил симптоматичный смысл: либералы воочию выявили свою антинародную сущность, нравственное и политическое банкротство, они вводят цензуру, у них нет аргументов, чтобы в очных схватках убедительно отвечать на критику их предвзятых оценок советской литературы.

В 2001 г. профессор В. В. Мусатов опубликовал в "Высшей школе" учебное пособие «История русской литературы первой половины XX века (советский период)». Он признавал, что «Тихий Дон» — эпохальное произведение, но творчество Шолохова не отнес к «мировой классике». Почему? Он все еще твердо не знает, кто же автор лучшей эпопеи XX века: «Сложность осмысления «Тихого Дона» состоит в том, что еще в 1928 г. появились слухи, будто роман был написан погибшим казачьим офицером, а Шолохов лишь воспользовался попавшей к нему случайно рукописью. Но после обращения в «Правду» в 1929 г. с протестующим письмом писателей А. Серафимовича, В. Ставского, В. Киршона, А. Фадеева и критика Л. Авербаха слухи прекратились». Шолохов передал тогда правлению РАПП планы и наброски, автографы первой, второй и три четверти третьей книги 'Тихого Дона". Была создана комиссия из названных авторов, они изучили черновики рукописи и сообщили в «Правде», что "никаких материалов, порочащих работу т. Шолохова, нет и не может быть", что писатели, работающие с ним не один год, "знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над 'Тихим Доном", материалы, которые он собирал и изучал, работая над романом, черновики его рукописей". Комиссия расценила как "злостную клевету" заявления о том, что 'Тихий Дон" "является якобы плагиатом с чужой рукописи". Один этот вывод позволяет не верить новым измышлениям. Но Мусатов напомнил: «И. Н. Медведева-Томашевская — (не только жена известного пушкиниста Б. В. Томашевского, но и прекрасный текстолог)» в 1974 г. издала в Париже книгу «Стремя «Тихого Дона», «где догадки об анонимном авторе приобрели вид текстологической проблемы». Она полагала, что «Шолохов не является автором романа» и исходила «из мысли о том, что автор — донской писатель Федор Дмитриевич Крюков». Американский ученый Г. Ермолаев обнаружил в опусе этого «прекрасного текстолога» «непомерное количество ошибок и неточностей», в течение своей работы над 'Тихим Доном" автор «не был как следует знаком ни с его текстом, ни с историческими событиями», его исследовательский подход «отличается не столько доскональным изучением текста и фактов, сколько игрой фантазии, недоказуемыми догадками и произвольными толкованиями, основанными нередко на ошибочных предпосылках" (Рл. 1991.№ 4. С.42). Мусатов прибегнул к помощи и Р. Медведева, который в книге «Кто написал Тихий Дон»? (Париж.1975) подверг сомнению «авторство Шолохова». Камня на камне не осталось от дилетантских работ Медведева после выступлений исследователей Шолохова в печати. Знаком ли с ними Мусатов? Он отметил, что «в полемику включилась шведско-норвежская группа исследователей, вступивших в защиту Лауреата Нобелевской премии…Их вывод был однозначен — все произведения Шолохова написаны одним и тем же автором». И после этою он так выразил свое отношение к авторству «Тихого Дона»: «В настоящее время накопилась целая литература в защиту обеих точек зрения, и окончательного вывода ждать видимо, придется еще долго. См.: Загадки и тайны Тихого Дона» (под ред. Г. Порфирьева). Самара 1995. Колодный Л. Кто написал «Тихий Дон». Хроника одного поиска М.1995». Называя антишолоховские опусы, он «забыл» о работах, разоблачающих их антинаучные «исследовательские» приемы и клеветнические выводы.

Он отнес к мировой классике прозу М Горького, А. Платонова, И. Бабеля, М Зощенко, поэзию А. Ахматовой, О. Мандельштама, Б. Пастернака, Н. Клюева, С. Есенина, В. Маяковского, Н. Заболоцкого. А. Твардовский «забыт», неужели он значит меньше Мандельштама? А. Толстой, Л. Леонов и А. Фадеев в этот ряд тоже не попали, их творчество, выходит, уступает прозе Бабеля? Мусатов уверяет: «30-е годы стали испытанием для многих, кто блистательно вошел в литературу в 20-е. Именно в этот период не выдерживают искушения и, уступая государству, нравственно ломаются чрезвычайно одаренные писатели — Константин Федин, Леонид Леонов, Алексей Толстой, Александр Фадеев (этот ряд можно продолжить). Написанное ими в 30-е и последующие годы, прежде всего такие крупные произведения, как трилогия Федина («Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костер») и А. Толстого («Сестры», «Восемнадцатый год», «Хмурое утро»), роман Леонова «Русский лес», незавершенный замысел Фадеева «Черная металлургия», представляют собой грустное свидетельство насилия над собственным талантом». Но что бы ни писали мусатовы, которым претит патриотизм А. Толстого, «Сестры», «Восемнадцатый год», «Хмурое утро» остается русской советской классикой. Его шпыняют за то, что он писал о Сталине. О нем панегирически писали Пастернак и Мандельштам, но о них не пишут, что они сломались. Почему? Федину мстят за то, что он возглавлял Союз писателей СССР и выступил против публикации романа Пастернака «Доктор Живаго». Не понятно, на каком основании сделан вывод о том, что он сломался, что его трилогия — неудача. Еще труднее понять, когда в этом упрекают Леонова. В годы войны он весь свой великолепный талант отдал защите Родины, писал вдохновенные патриотические статьи, создал пьесу «Нашествие», вошедшую в золотой фонд советской драматургии. Либералы бездоказательно объявляют его «сервильным» потому, что предательство ими народных интересов он правдиво изобразил в первоклассном романе «Русский лес». Им глубоко чужд остро проявляющийся национально-русский характер его творчества.

Фадеев не «сломался» в 30-е годы, во время войны он написал ряд обжигающих душу статей и прекрасный роман «Молодая гвардия». Л. Бородин, живший в несогласии с советской властью и пострадавший от нее, писал: «Молодая гвардия» — это просто часть моей жизни. Впервые я прочитал о Краснодоне книгу двух журналистов «Сердца смелых», мне было всего шесть лет, я был тогда в детском доме. Нам читали книжку вслух, а потом я сам перечитывал. Когда вышла фадеевская «Молодая гвардия», я уже всё это знал. Тем более читал взахлёб и первый вариант, и поздний, исправленный. Конечно, то, что Фадееву Иосиф Виссарионович посоветовал, я воспринимал с иронией, но имена для меня так и остались на всю жизнь, как герои. Я и сейчас могу назвать половину из молодогвардейцев — до полусотни — по именам — У меня мечта была — попасть в музей Краснодона, но так и не довелось» (Дл. № 4.2002). Писатель Р. Эсенов поведал в 2001 г.: «Я был настолько увлечен произведениями Фурманова, Серафимовича, А. Толстого, Фадеева, Н. Островского, так самозабвенно жил помыслами легендарных героев их книг, что в пору отрочества мысленно упрекал отца, почему он…в 19 лет не стал бригадным комиссаром, скажем, как А. Фадеев…Читал «Молодую гвардию» и переработанной, то есть в новой редакции, в чем современная критика усматривает творческую трагедию художника. Позволю спросить: разве есть лучшее, более значительное произведение о том суровом времени? В советской литературе это, пожалуй, единственная книга о советской молодежи, доказавшей в лихолетье свою преданность идеалам революции, по зову сердца вставшей на защиту Родины. «Молодая гвардия» создана по велению жизни, по горячим следам событий, и ее историческая ценность в том, что она стала настольной книгой современников, не сомневаюсь, ее по достоинству оценят и грядущие поколения читателей».

Кременцов считает, что писатель не должен заниматься политикой, иначе пострадает творчество: «Справедливость этой мысли многократно подтвердилась судьбами многих писателей: А. Толстого и К. Федина, А. Суркова и Н. Тихонова, Б. Распутина и В. Белова, Ю. Бондарева и Е. Евтушенко и особенно А. Фадеева». Но вне политики не были А, Солженицын, В. Аксенов, В. Максимов, В. Войнович, Б. Васильев, Г. Бакланов, Г. Владимов? Почему они «забыты»? Не потому ли, что они участвовали в разрушении советского строя? Творчество незаурядно талантливого Фадеева пострадало «от политики», но «Разгром» и «Молодая гвардия» — советская классика Они проигнорированы в пособии. «Разгром» лишь называется в ряду других произведений, «Молодой гвардии» уделено 9 строк. Они чужды по своей идейно-эстетической направленности Кременцову, но хуже другое: он плохо изучил творчество Фадеева и делал выводы вопреки фактам. Он напрасно приписал его к писателям, которые в изображении большевиков создали «стереотип показывать их людьми громадного роста, обладающих большой физической силой и зычным голосом, не ведающими сомнений и человеческих слабостей, прямолинейными в мыслях и в поведении». В «Разгроме» большевик Левинсон показан физически слабым, говорившим «тихим голосом»: «Он был такой маленький, неказистый на вид — весь состоял из шапки, рыжей бороды да ичигов выше колен». И не был он прямолинейным «в мыслях и поведении». Кременцов утверждает, что Фадеев во второй редакции «Молодой гвардии» «ввел образы партийных руководителей (Проценко, Аютикова, Баракова)». Но Проценко и Лютиков действовали и в первой редакции романа, другое дело, что они после его доработки заняли в нем более заметное место, наглядно раскрывая мысль о руководящей роли партии в борьбе юных героев против фашизма

Строительство государственной и хозяйственной жизни на основе либеральной идеологии загнали Россию в черную яму. Под воздействием очевидного кризиса «демократической» власти издательству «Высшая школа» и его авторам приходится отступать от позиций тотального умаления достижений советской литературы, В пособии Кременцова не зачеркнуты романы «Первые радости» и «Необыкновенное лето» Федина, «Русский лес» Леонова, поэзия Маяковского, роман Островского «Как закалялась сталь», отмечено, что «творчество Горького — золотой фонд русской культуры и истории», что «деятельность Толстого-публициста — настоящий подвиг» в годы Отечественной войны, тогда он написал ряд прекрасных публицистических статей и рассказов, помогающих нашим людям воевать. Утверждая (без убедительных мотивировок), что в трилогии Толстого «Сестры», «Восемнадцатый год», «Хмурое утро» «от книги к книге угасал талант писателя» Кременцов вместе с тем несколько отошел от безоговорочного отрицания ее весомых достоинств:

«Сегодня «стратегия» Толстого, старавшегося во что бы то ни стало доказать благородство и необходимость идеалов большевизма, выглядит анахронизмом. Но его многочисленные живые, впечатляющие эпизоды жизни любимых героев, созданные талантливым художником, искренне волнуют читатели, доставляют ему эстетическую радость». Здесь он очень просто разобрался с идеалами большевиков, припечатал им «анахронизм» — и дело с концом. В таком же духе пишет в своем пособии «Русская литература XX века» и Голубков: в «Разгроме» Фадеева «герои увлечены идеалами, которые они вовсе не осознают как утопические». Соответствуют ли такие выводы правде истории? Не об эту ли «утопию» споткнулся германский фашизм? Не она ли помогла превратить СССР в могучую державу?

Кременцов писал во введении: «многовековой опыт развития искусства доказал, что художественные произведения оцениваются независимо от идеологических соображений и места писателя в государственной иерархии». Но был ли он свободен от воздействия либеральной идеологии, когда писал о советской литературе: «В новых произведениях воспевались гордыня («Нам нет преград ни в море, ни на суше…»), самонадеянность («Мы не можем ждать милостей от природы), похвальба («Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек»), жестокость («Если враг не сдается, его уничтожают» и особенно ложь, разрушавшие моральные устои личности и человека»? Если говорить о лжи, то в этом «демократы» побили все рекорды. Последнее дело — оценивать направленность литературы броской цитатой, выхваченной из конкретного общественного контекста Кременцов не приемлет оптимизм советских произведений, выходит, нашим писателям надо было не хвалить свою Родину, не воспитывать в читателях чувство патриотизма, а чернить ее, чем занимаются либералы.

В пособии отмечено, что в монографических главах рассказывается о «творчестве писателей, которые составляют гордость русской литературы и получили мировое признание». К ним отнесен Саша Соколов, о котором М. Л. Кременцова пишет. «Чтобы прочитать Соколова, необходимо забыть многое из того, что известно о романе, о литературе вообще. В противном случае не будет никакого другого впечатления, кроме недоумения». Это «недоумение» и остается после прочтения ее главы, в ней проблема «жизнь и литература» отошла в сторону, уступив место рассмотрению формалистических вывертов. И вот что поражает: Соколову уделена 21 страница текста, больше, чем Горькому, Маяковскому, Есенину, Ахматовой, Солженицыну. Не удостоились монографического анализа Фадеев, Исаковский, Абрамов, Шукшин, Бондарев, Белов, Астафьев. Неужели они значат меньше, чем заурядный Саша Соколов? Чем объяснить такую избирательность? Тем, что он стал эмигрантом «колбасной» волны? Не слишком ли наивно объяснение: «отсутствие тех или иных писательских фамилий не следует расценивать как попытку дискриминации»? Как же это надо оценить? Почему Д Самойлова наградили отдельной главой, а полностью забыты В. Луговской, В. Федоров, Е. Исаев, чьи успехи в поэзии отнюдь не менее значительны?

Либералы превозносят элитарное искусство, оторванное от народных запросов. Мусатов отнес к эпохальным произведениям «Стихи о неизвестном солдате» Мандельштама, но среди них нет лучшей русской поэмы XX века «Василий Теркин» Твардовского, великолепного стихотворения «Враги сожгли родную хату» Исаковского. В пособии под редакцией Кременцова М. Яковлев посчитал, что источником творчества Мандельштама «представляются мировая культура и стихия языка, или точнее, стихия живого языка — речи». Он привел запись А. Блока о нем: «Его стихи возникают из снов — очень своеобразных, лежащих в области искусства только». Яковлев заключил, что «поэзия конца 30-х годов завершила» творческий путь Мандельштама «единением с народом, но не в социально-политическом, а во вневременном, общечеловеческом плане». И потому «при всей парадоксальности утверждения можно смело назвать Мандельштама поэтом народным». Слишком смелая мысль. На самом деле его поэзия — "образец крайней "камерности"…"Вся она, так сказать, из ответов и отзвуков более искусства, чем жизни" (А. Твардовский), и нет смысла говорить о ее народности.

Кременцов бездоказательно утверждает: «От большинства же по-настоящему высоких образцов мировой и русской литературы советский читатель фактически был отлучен». В СССР до 1980 г. было издано 75 500 наименований книг зарубежных авторов, в 1980 г. — свыше 1500, из них более 800 названий художественной литературы. В нем, по данным ЮНЕСКО, выходило переводной литературы в 5 раз больше, чем в Англии, в два раза больше, чем в Японии, США и Франции. Указав, что «литературные течения модернизма…беспощадно преследовались и искоренялись», он заключил: «Трудно даже представить, какие невосполнимые потери в результате этою понесла русская литература XX века». Он не объяснил, в чем они заключались, видимо, в том, что советские писатели не заимствовали отмеченные им особенности модернистских произведении: в них «причины и следствия либо не обозначаются, либо меняются местами. Здесь размыты представления о времени и пространстве, нарушены привычные отношения автора и героя». Можно ли ожидать правдивого отражения жизни в подобном — оторванном от действительности — творчестве? Солженицын в книге «Россия в обвале» отметил: «…это направление умерло на наших глазах. Постмодернизм думал поразить нас своими открытиями, а его уже сейчас читать невозможно. За десять лет все отжило и кончилось. Но все это усиленно пропагандируется».

Увлекшись критикой советского строя, Кременцов «забыл» о его успехах в развитии нашей культуры и литературы. Во всей Российской империи в 1914 г. в 105 высших учебных заведениях учились 127 тысяч студентов, а в начале 80-х гг. только в РСФСР было 494 вуза с тремя миллионами студентов. Одна из международных организаций провела в 1991 г. тестирование с целью определить уровень образования в различных странах мира, и выяснилось, что Россия заняла среди них одно из первых мест и по всем показателям опередила США Культурная революция благотворно влияла на развитие нашей литературы. Зиновьев писал: «Советская литература, в особенности довоенная литература, частично литература военного времени и первых лет после войны — это великая литература… Беспрецедентная поэзия… Такой поэзии в мире нигде не было и не будет»… Не могу считать себя знатоком западной литературы, но слежу, кое-что почитывал и почитываю… Так вот, советская литература, литература так называемого застойного периода, все равно на порядок выше западной литературы, если брать в целом. (С. Р. 22.05.1993). Ф. Кузнецов отметил: «Советский Союз дал миру великую литературу, которая сопоставима в нашем веке лишь с литературой США. В Европе я не вижу подобных шедевров (Дл.6.01.2001). А. Михайлов, не избежавший искуса либерализма, считает «XX век в России дал великую литературу. С такими вершинами, которые не уступают вершинам девятнадцатого столетия» (Дл.15.01.2002). Советская власть добилась всеобщей грамотности населения, появился многомиллионный читатель, книги и журналы выпускались огромными тиражами. Американский писатель Н. Мейлер говорил советскому корреспонденту в 1987 г; «Когда я впервые приехал в вашу страну, я был просто потрясен тем, с какой любовью и даже страстью у вас относятся к литературе В этом большая разница между нашими странами…. Я бы хотел, чтобы у нас в Америке были такие же читатели, как у вас» (Аг. 23.02.1987). Кременцов пишет, что «перестройка, распад СССР, становление российской государственности оказали на литературу прямое, сильное и в основном благотворное воздействие». В чем оно проявилось? В американизации нашей культуры? В том, что в результате перехода к рыночным отношениям «решительной реорганизации подверглось издательское дело», которая разрушила превосходную советскую систему книгоиздания и распространения книг? Свободно стали использовать мат и порнографию в произведениях? Или то, что во многих из них господствует «чернуха», «т. е, изображение только низменного в человеческой жизни»? Солженицын говорил о глубоком кризисе современной русской литературы: «Меня массовый поток сегодняшней литературы коробит. В нем нет ответственности перед страной и нынешним состоянием народа» (Дл.22.05.2001). Либерал В. Пьецух жаловался: «Жутко переживаю, что круг моих читателей узок и что далеки от меня. Книжку напечатать — целая проблема Тиражи ничтожны…литература ныне в коме, и скоро все закончится летальным исходом» (Mk.15.04.2001).

Изменения в общественном мнении, настроении народа, кризис западнических идей привели к тому, что в последнее время власть имущие стали объявлять себя патриотами. 16.02.2001 г. правительство утвердило государственную программу «Патриотическое воспитание граждан Российской федерации на 2001–2005 годы», которая говорит о необходимости активно противодействовать «фактам искажения и фальсификации истории Отечества». В. Путин заявил, что, «утратив патриотизм, связанные с ним национальную гордость и достоинство, мы потеряем себя как народ, способность на великие свершения». «Демократы» приветствуют то, что он «перехватил многие близкие и понятные народы лозунги у оппозиции. Например, патриотизм и государственность — именно с этим многие годы выступали Зюганов и другие, особенно после расстрела Белого дома». К такому перехвату прибегла и часть компрадорской буржуазии, которую Запад использует как средство давления на российскую власть. Чтобы закамуфлировать свое предательство по отношению к России и завоевать избирателей, либералы прибегают к идее сильного государства и патриотической фразеологии.

Для либералов личное выше общественного, индивидуум выше коллектива, выгода выше правды. Их патриотизм, по трактовке А. Курчаткина, «в своей потаенной сути» «очень корыстное чувство», которое «перестало быть связанным с понятиями «государство» и «держава» (Из.16.04.1998). Но тот, кто не желает заботиться о благополучии Родины, не может поставить ее интересы выше своих личных — не патриот. Позднее Курчаткин разъяснил: патриотизм для многих «слово-камуфляж», включающее в себя «высокие слова о чести, достоинстве — и карманы, распухшие от стибренного чужого добра» (Рм.2000.№ 4312).

Конечно, есть своя правда в мысли А. Вассовича о том, что следует считать «вредным информационным фантомом расхожее утверждение, что западник априорно не может быть патриотом России». Действительно, рок-певца Игоря Талькова «зверски застрелили во время концерта», потому что «он был страшен созидателям «кайфо-балдежной» философии тем, что говорил с молодежью на понятном для нее языке рок-культуры, но при этом говорил о высоких- понятиях: о России, о патриотизме, о любви к Родине» (СР.30.11.2000). В этой любви певца к России скрывается противоречивая гамма отношений «языка рока» с национальными основами русской культуры, что требует специального разговора. К сожалению, многие не видят угрозы нашему национальному бытию в хлынувшей к нам из США массовой культуре, а этот зловонный поток прививает людям стандарт чужого образа жизни, отторгает их души от Родины. Когда Вассович, затронув вопрос о патриотизме западников, взял в пример трагическую судьбу Талькова и противопоставил ей «благополучную» жизнь писателей-почвенников, то об уязвимости его рассуждений говорит то, что безбедно живут радзинские и ему подобные западники, их финансируют денежные тузы и властные структуры, им дают премии, пособия, их привечают в СМИ. С их материальной обеспеченностью не идет ни в какое в сравнение «благополучие» писателей-почвенников.




Глава 14. Нужно ли каяться русскому народу?


Странный вопрос. Как же не каяться, если русские — агрессоры, если они всех обидели, если… да наберите как можно больше гадких качеств, и тогда поймете, кто такие русские. Многие работники телевидения, радио и прессы не скрывают своей ненависти к России. Участник передачи по телеканалу «Останкино», показывая на свинью, заявил: «Она являет образ России, наполненной вечными комплексами, которые нельзя разрешить, а можно только разрубить». После этого свинью на глазах зрителей закололи и разрезали на куски. Гнусно надругались над Россией авторы фильма «Москва», показанного 27.10.2001 г. на РТР (См.: В. Плотников. Эстеты содома. СР.10.11.2001). В повести Гроссмана "Все течет" многие беды нашей жизни объясняются тем, что "русская душа — тысячелетняя раба". М Захаров, умело получавший выгоды, какие давало в свое время членство в партии, а потом сжегший свой партбилет перед телезрителями, чтобы извлечь из этого подлого поступка пользу, решил, что "у народа России психология рабов" (Из.19.02.1995). Но как же тогда этот народ в XX веке совершил три революции, разгромил самую мощную военную державу в мире — фашистскую Германию? Разве не за свободу он сражался, не желая покориться врагу? Писатель В. Максимов заметил: "На Западе даже о последнем племени в Африке нельзя сказать, что они — рабы. О русских же сказать можно" (Ко.6.04.1990.) — Мы стерпим.

Либералы уверяют, что русские виноваты перед многими народами — им надо каяться перед ними. Некий Александр, свихнувшийся на ненависти к России, предложил «вспомнить о наших бесчисленных военных преступлениях», нашел, что они были совершены в «Польше — 1939–53, Пруссии — 1945, Балтии и Украины (с 1944 по 1960), кончая Вьетнамом» (Ог.№ 30.2001). Мели Емеля… Д. Драгунский заявил: «Россия всегда была агрессивным фактором на карте мира» (Дн.1992.№ 10. С179). Но как это согласовать с фактами: «После окончания второй мировой войны ядерные государства непосредственно выступали агрессорами в войнах и вооруженных конфликтах: Великобритания — 40 раз, США — 30 раз, Франция — 28 раз, СССР — 4 раза, Китай — 1 раз» (Кп. 28.01.1993)? Значит, западные страны были в 7–10 раз агрессивнее, чем СССР. В 1983 г. бывший госсекретарь США Д Шульц признал, что после Второй мировой войны США «185 раз посылали вооруженные силы для разрешения ситуаций, угрожающих американским политическим и экономическим интересам» (СР.27. 04.1996).

Используя кощунственные измышления, либералы зачеркивают спасительную миссию нашей армии по отношению к народам Европы Все действительные и мнимые просчеты советского правительства перекладываются на плечи русских, и при этом «забывают», что ценой многих миллионов их жизней была одержана победа в войне. Какова была бы судьба народов Европы (и не только ее), если бы победил фашизм? Г. Иванов в 1945 г. писал: «Над облаками и веками Бессмертной музыки хвала — Россия русскими руками Себя спасла и мир спасла». Но в романе "Оставь надежду навсегда" Одоевцева утверждала после победы русский «народ-герой» превратился в «народнтреступник», он виновен в "чудовищных насилиях, зверских грабежах, невообразимом хулиганстве, затопившем слезами, кровью и позором Берлин" Брюханов лгал: «В Германии…в 1945 году все женщины на территории, занятой советскими войсками, были изнасилованы» (ЛР. 16.06.2000). Г. Андреев непостижимым образом определил, что «численность одного из самых отвратительных преступлений — изнасилований, совершенных немецкими солдатами в России, неизмеримо меньше, чем русскими в во сточной Германии» (Рм.2000.№ 4295) В «Великой Отечественной…» сообщается, что, «по данным ФРГ, в советской зоне оккупации от военнослужащих Красной Армии немецкие женщины родили около 292 тысяч детей». А перед этим сказано: в конце 1942 г. ставка Гитлера узнала: «от немецких военнослужащих родилось около 3 млн. детей на советской территории» (Т.З. С.290).

Если сравнить то, что совершили немцы во время войны в России, и нашу «вину» перед ними, то сразу выявится лживость авторов, клевещущих на советскую армию. Потерявший совесть Дейч заявил, что СССР «в годы Отечественной войны ограбил Германию» (Ст.1994.№ 29). Авторам таких плевков нет дела до того, что, например, в 1945 г. жителям Берлина в качестве первой помощи советское правительство выделило 96 000 тонн зерна, 60 000 тонн картофеля, сахар, жиры и другие продукты, хотя всего этого остро не хватало нашему населению. В. Познер, ранее восклицавший, что верит в построение коммунизма, обличавший пороки США, приравнял СССР к гитлеровской Германии, 24.06.2001 г. укорял нас за то» что мы еще не покаялись за депортации, репрессии и Прибалтику. Союзники хотели 8.05.1945 г. объявить об окончании войны, на состоявшейся церемонии присутствовал наш представитель при их штабе генерал-майор И. Суслопаров. Советское руководство настояло, чтобы акт о капитуляции был подписан 9 мая в Берлине. Познер домыслил: «Суслопарова немедленно вызвали в Москву и… расстреляли» (Зв. 26.06.2001). По словам Штеменко, «Сталин лично по телефону сообщил Вышинскому (прибывшему в Берлин), что не имеет претензий к действиям Суслопарова». 7.06.2001 г. «Советская Россия» напечатала письмо Н. Лебедева, который в 60-х гг. встречался с Суслопаровым, выступавшим в Новоуральске с лекциями от общества «Знание». Познер уличен как лжец.

Во время войны немцы разграбили в России 173 музея, 43 тысячи библиотек, а теперь они ставят вопрос о передаче Германии культурных ценностей, изъятых у нее в счет компенсации потерь, понесенных нашим народом во время войны. Они хотят пересмотреть ее итоги. В телефильме «Последний миф» нашим участникам войны рекоммендуется признать вину перед немцами. В 1986–87 гг. в Германии был поднят вопрос «о том, в какой мере Холокост является всего лишь ответом на архипелаг Гулаг, а тем самым террор, развязанный национал-социалистами, оказывается ответом на большевистский террор» (Нг.15.05.2001). Там пытаются не только отрицать вклад СССР в разгром нацизма, но и приписать ему последствия фашистских злодеяний.

СМИ распространяют мысль о том, что русские виноваты во многих бедах Польши. В романе Ю. Полякова «Замыслил я побег…» пожилой поляк сказал Башмакову: «Россию люблю. Но почему вы предали Варшаву в 44-м?» В романе "Дом дней" В. Соснора пишет, что в 1944 г. наши войска стреляли в польских офицеров, плывущих через Вислу, чтобы помочь восставшим в Варшаве. М. Бутов провозгласил, что в этой войне для него «едва ли не самой постыдный для России ее эпизод — Варшавское восстание» (3h.1995.Mq5. С.186). «Мемориал» 14.09.1999 г. осудил «постыдное бездействие советских войск на Висле в дни Варшавского восстания 1944 года». Чего здесь больше: невежества или стремления оплевать нашу армию? Эти обвинители не хотят вникнуть в суть обстановки, знакомиться с документами. Тейлор заключил: восстание «было скорее антирусским, чем антинемецким» (Вторая мировая война: два-взгляда. С.529). В «Истории войн» сказано о Варшавском восстании: «Было поднято поляками, подпольным фронтом (антикоммунистическим) во главе с генералом Т. Бур-Комаровским в надежде, что русские, находящиеся за Вислой, придут на помощь. Но они бездействовали, пока германские СС в течение 2 месяцев топили в крови восстание». И ни слова о вине руководителя восстания Бур-Комаровского, который не предупредил наше командование о выступлении варшавян, не захотел установить взаимодействие с советскими войсками. Им нужно было время, чтобы подтянуть отставшие тылы, подготовиться к переправе через Вислу и штурму польской столицы и к тому же предотвратить угрозу со стороны нависшей с севера немецкой группировки. Не успев хорошо подготовиться к сложной военной операции, наши войска, чтобы облегчить положение повстанцев, переправились через Вислу, захватали в Варшаве часть набережной, но под ударами немцев вынуждены были отойти на восточный берег. В этой операции мы потеряли 11 000 воинов, 1-я армия Войска Польскою — 6500. Как писал Жуков, наши войска сделали «все, что было в их силах, чтобы помочь восставшим": им сбросили с самолетов 150 минометов, 500 противотанковых ружей, автоматы, боеприпасы, медикаменты, 120 тонн продовольствия. О сути и ходе Варшавскою восстания обстоятельно рассказал С. Штеменко в книге «Генеральный штаб в годы войны» (Кн.2. С. 77–110).

Хмельницкий кричал «о расстреле 24 тысячах польских офицерах в «мирное» лето 1939 года» в СССР и требовал от нас искупить эту вину, В «Тверской жизни» (6.05.1998) читаем: «Никакой логикой, кроме лотки злобной мести за поражение в войне 1920 года, нельзя объяснить их бессмысленное и абсолютно беззаконное уничтожение в мае 1940 года Мы… несем за это историческую ответственность». 3.05.1943 г. начальник Главного управления пропаганды Хейнрик послал секретную телеграмму немецкому начальству в Краков: «Вчера из Катыни возвратилась часть делегации польскою Красного креста. Они привезли гильзы патронов, которыми были расстреляны жертвы Катыни. Оказалось, что это немецкие боеприпасы калибра 7,65 фирмы Геко» (СР.6.11.1992). Ветеран войны И. Кривой сообщил: «С полной ответственностью и категоричностью заявляю, что я польских военнопленных видел несколько раз в 1941 году — буквально накануне войны. Я утверждаю, что польские военнопленные в Катынском лесу до занятия фашистами г. Смоленска были живы!» (Пр.№ 25.2001) Есть и другие факты, говорящие о причастности немцев к этому злодеянию. В Катыни и Тверской области сооружены мемориальные комплексы, посвященные погибшим полякам. Но не странно ли: поляки за 60 000 бесследно исчезнувших русских солдат, попавших к ним в плен в 1920 г., никакой ответственности не несут. Только в Тухоли погибли 22 000 пленных красноармейцев. В концлагере в Стшалково в секретном документе за номером 2015/с от 4 мая 1921 г. Второй отдел штаба армии приказал; «Руководству лагеря немедленно вернуть в лагерь русских большевистских военнопленных, занятых на сельскохозяйственных работах за пределами лагеря… Возвращению не подлежат трудовые бригады военнопленных, в отношении которых отданы специальные приказы по ликвидации» (Пг.12.04.2000). Мы свою вину перед поляками искупили хотя бы тем, что потеряли в боях за их освобождение 500 000 человек. А кое-кому кажется, что надо было потерять больше. Черчилль говорил, что "без русских армий Польша была бы уничтожена, а сама польская нация стерта с лица земли". Не за это ли из Кракова убрали памятник Коневу? Е. Березняк, руководитель подпольной группы «Голос», много сделавшей для спасения Кракова от разрушения немцами, был приглашен на празднование 50-летней годовщины освобождения города. А за день до праздника, 17.01.1995 г., в газете «Gras Krakova» он «прочитал о том, что 18.01.1945 г. в город ворвались полураздетые, голодные солдаты маршала Конева, и начались грабежи и насилия. Далее говорилось: что те, кто завтра, 18 числа, будут возлагать на могилы оккупантов венки и цветы, могут вычеркнуть себя из списка поляков» (ЛР.28.04.1995).

Профессор Варшавского университета П. Вечоркевич писал об отношении авторов польских учебников к России: «Наше видение польско-русской истории мартирологично. Без конца говорится об ущербе, который мы понесли от россиян. Хотя отрицать этот ущерб нельзя, не стоит и вырывать его из общего исторического контекста. Нельзя раздувать мифы о «москалях», которые все плохие» (Мн. № 20.2001). Хотелось бы верить, что поляки в конце концов должным образом поймут, что нельзя копить одни обиды и забывать о нашем огромном вкладе в созидание их нынешней государственности, что ненависть к России ничего хорошего им не принесет, что сама история обрекла их и русских жить в мире и дружбе.

Совет безопасности США в принятой в 1961 г. программе ставил задачу разжечь национализм в СССР «и в опоре на национально-религиозный экстремизм взорвать страну изнутри». В ее осуществлении США добились немалых успехов, даже Кавказ объявили зоной своих национальных интересов. Выполнять эти планы им помогали Горбачев, Яковлев, Ельцин, националистические верхи, преследующие свои эгоистические интересы. Белоцерковский писал об «исторической вине России перед чеченским народом (Мн.№ 47.1999), оправдывал захват больницы в Буденновске, считал, что Басаев заслуживает Нобелевской премии. Такие деятели теперь добиваются расчленения России. Сейчас само время поставило задачу добиться лучшего взаимопонимания между людьми разных национальностей, в том числе между русскими и чеченцами. Для этого и тем и другим надо искать причину своих бед прежде всего в самих себе, отбрасывать то, что осложняет их отношения, не поддаваться на провокации, не использовать ложные сведения. Сумел ли встать на такие позиции С. Лорсанукаев в статье "Исповедь вечного переселенца" (Пр. № 36,37.2001)? Когда выселяли чеченцев, он, будучи маленьким, не понимал, почему отца, у которого старшие сыновья «насмерть бились с немецко-фашистскими захватчиками», «увели солдаты, изолировали от семьи», что было несправедливо. Но почему власть решилась на выселение? «Независимая газета» опубликовала 29.02. 2000 г. секретные служебные документы о депортации ряда народов с северного Кавказа, в них отмечалось, что в начале 1942 г. «дезертирство из Красной Армии со стороны чеченцев и ингушей приняло массовый характер». «Наш современник» сообщил: «По документам, только в марте 1942 года из 14 576 призванных в армию чеченцев и ингушей сбежали 13 560 человек, перешедших на нелегальное положение. Группы А. Хамгаева и А. Бельтоева укрыли у себя парашютный десант немецкого офицера-разведчика Ланге. Фашисты забрасывали и других своих эмиссаров, суливших чечено-ингушским лидерам полную государственную независимость и расширение территории за счет соседей, Они же сбрасывали с воздуха оружие и снаряжение» (2000, № 6. С. 223–224). В августе-сентябре 1942 г. в Чечено-Ингушетии «бросили работу и бежали в горы 16 секретарей райкомов партии, 8 руководителей райисполкомов, 14 председателей колхозов… В октябре массовые вооруженные выступления начались в ряде районов…. Даже в ноябре 1943 года здесь насчитывалось 35 действующих банд». Прислужник Гитлера Авторханов в «Мемуарах» (Ок.1992.№ 10–12) писал, что в 1941–1942 гг. в Чечено-Ингушетии были восстания против советской власти: его руководители «Исраилов и Шерипов планировали расширить зону восстания в горную Грузию, горный Дагестан и в Осетию, Кабардино-Балкарию и Карачай. На подавление восстания было брошено несколько дивизий". Как показал — на основе документов — Е. Чебалин в романе «Гарем ефрейтора», и после изгнания немцев с Кавказа Исраилова его соплеменники укрывали от органов власти, а он пытался поднимать их на борьбу с нею. Во время высылки чеченцев и ингушей, доложил А. Берия Сталину 1.03.1944 г., было «изъято огнестрельного оружия 20 072 единицы, в том числе винтовок 4868, пулеметов и автоматов 479» (Лр.15.11.2002). Возмездие пришло. Справедливо ли оно? Ответ на вопрос не однозначен. Кожинов писал, что даже в январе 1945 г. 10 000 крымских татар сражались вместе с немцами против Красной Армии. «А всего крымских татар было до войны около 200 тысяч, мужчин, естественно, примерно, 100 тысяч, из них солдатского возраста — около 50. Значит, каждый пятый татарин, воевал на стороне нашего врага».

Как вели себя другие правительства? В США в начале войны почти 120 000 американцев японского происхождения оказались в концлагерях, где пробыли несколько лет. В Англии в таком же положении очутились 50 000 человек. Из 20 000 русского населения Петрозаводска, захваченного финнами, 19 000 находились в концлагере, где кормили «лошадиными трупами двухдневной давности». Насколько нравственно поступил президент США Трумен, который, зная, что в Хиросиме сотни американских пленных, приказал сбросить на нее атомную бомбу? Как можно оценить уничтожение жителей этого города и Нагасаки в то время, когда капитуляция Японии была предрешена? Как относиться к тому, что англо-американская авиация уничтожила во время войны более 3 миллионов гражданского населения Германии?

Лорсанукаев рассказал: чеченцев «как скот, затолкали в железнодорожные теплушки. Больше месяца в страшной давке везли нас, как арестантов, устилая дорогу трупами, кормили баландой». А потом «был каторжный, невыносимый» труд. Но все мы тогда питались баландой, работали до изнеможения, в теплушках ехали на фронт и в госпитали, не было возможности возить нас в пассажирских вагонах. В тяжком положении оказались в то время миллионы людей. Из документов вытекает, было выслано чеченцев и ингушей — 496 460, умерло при этом 1272 человека, а Липкий лгал, что «в каждом высланном народе погибала в пути треть, а то и половина депортированных» (О.г.2000.№ 10). Он не отметил, что «в местах поселения было подготовлено 75 тыс. жилых помещений. Как правило, каждая семья получала отдельную комнату», «каждая чеченская и ингушская семья получала корову» (Нс. 2000.№ 6). Лорсанукаев утверждал, что «в сталинской ссылке погибло более полумиллиона чеченцев и ингушей». Как же погибло их больше, чем было выслано? Как объяснить то, что в 1970 г. в СССР их было свыше 770 000?

Да, «мира не может быть без взаимного прощения». В статье Лорсанукаева говорится о горе чеченки, нищей, без крыши над головой, которое, по ее словам, не понять русской женщине. Но разве мало таких горемычных русских, вынужденных уехать из Чечни? Что пережил освобожденный из плена молодой человек, «который вместо членораздельных звуков объяснялся с освободителями мычанием. Русский, около десяти лет провел в рабстве у чеченцев, последним его хозяином был директор школы. Кормили так, что кожа просвечивает, а вкалывать заставляли с утра до ночи на самых грязных и тяжелых работах. Но самое большое изуверство рабовладельцев заключалось в том, что жестокими наказаниями отучали своего раба от родного языка — за каждое русское слово били до потери сознания» (СР.20.07.2000). В таком положении оказалось много русских жителей, примерно 30 000 их уничтожили чеченские бандиты в долине Сунжи в результате антиславянской акции в 1991–1994 гг., оттуда изгнали свыше 220 000 человек. «Около 90 тысяч русских детей и женщин было изнасиловано. Примерно каждый десятый из местных гяуров обращен в ^белое рабство»…Сюда, однако, не включено до десятка тысяч детей младшего возраста, которым террористы свернули шейные позвонки» (CP.11.02.1999).

Лорсанукаев призвал Путина попросить прощения у чеченского народа. Наша вина заключается в том, что мы со своей доверчивостью и долготерпением не смогли эффективно противостоять разрушительной пропаганде либералов и их зарубежных хозяев, допустили к власти предателей, которые сумели посеять национальную вражду среди ряда народов России. Для серьезного оздоровления общественной и нравственно-психологической атмосферы жизни надо всем нам — не только русским — делать шаги навстречу друг другу. Надо и чеченцам понять свою вину перед русскими людьми, то, что Запад и мусульманские экстремисты, поддерживая финансами «правозащитников», целенаправленно в геополитической борьбе, цель которой — раздробить нашу страну.

Ж. Медведев уверял: «Во время Отечественной войны прекратилось активное преследование только Православной Русской Церкви, но не мусульманского вероисповедания…Целые нации насильственно выселялись из Европейской части СССР именно потому, что они были мусульманскими» (Тв.№ 21.1997). Так аи это? Были выселены немцы Поволжья, греки и калмыки, не имевшие отношения к мусульманской религии. Башкиры и татары в Поволжье — мусульманские нации — спокойно жили на своей территории. Значит, дело было не в религии. Конечно, бесчеловечно наказывать целые народы. Но это было менее жестоко по сравнению с тем, что натворили «демократы» в Чечне. Вместе с тем прискорбно то, что правозащитники, заботясь о судьбе обиженных народов, забывают о десятках тысяч русских жителей, уничтоженные чеченскими бандитами, о том, что в 90-е годы до 400 000 славян изгнали из Чечни.

Ю. 1Щекочихин заявил- чтобы демократам «победить, Россия должна проиграть войну в Чечне» (Лг.7.02.1996). Они встревожены ростом антилиберальных, антизападных настроений, считают, что победа над сепаратистами в Чечне грозит им бедой. И потому они разжигают «антивоенное движение» и пугают Кремль: «то, что происходит в Чечне», грозит «политическому устройству» России и неизбежно приведет к тому, что «мало покажется…нынешним» властителям». И потому надо «отпустить Чечню» (О.г.№ 32.2001). Цель этой кампании — подписать новое соглашение с Максадовым, что поможет загнать в угол Путина, дискредитировать его как государственного деятеля и убрать с политической сцены.

Русских обвиняют в великодержавном шовинизме, в плохом отношении к другим нациям, А. Новиков писал о своем чувстве бешенства «против русского народа» и вспомнил «о саперных лопатках в Тбилиси и раздавленных телах в Азербайджане» (Лг. 26.03.1997). На основании лживого мифа, сотворенного «демократами», нам предъявляют обвинение, советуют учиться у американцев. Это у тех самых, которые уничтожили индейцев, из 16 миллионов их остался лишь миллион. Такому геноциду в России не подвергалась ни одна нация. Русские склонны восторгаться всем иностранным и ожесточенно критиковать себя, ругать все свое, готовы ради блага других идти на сверхдопустимые ущемления своих законных прав и возможностей. В России, если взять советский период, окраинные народы жили в материальном отношении лучше русских. Не потому ли многие земляки из моей деревни оказались сейчас живущими в Киргизии, Казахстане, Литве, Эстонии? 25 миллионов русских проживают теперь вне пределов России. Они создавали в других республиках заводы и фабрики, научные и культурные учреждения. Писатель А. Кулиев из Туркмении писал; «Светский Союз помог нам стать цивилизованным государством, образованной нацией. Мы впервые осознали себя как государство и как нация. Мы никогда не забудем этого. А сейчас мы возвращаемся к средневековому ханству» (Лг.22.10.1997). Но многие правители бывших советских республик не хотят помнить об этом, русские оказались там в неравноправном положении, у них сокращается возможность работать на престижных должностях, учить своих детей на родном языке.




Глава 15. В чем суть холодной войны?


Нередко пишут, что «Североатлантический союз НАТО возник в ответ на угрозу агрессии СССР в Европе». «История войн» повторяет затасканную на Западе мысль: «холодная война, жестокость и насилие и еще многие негативные события послевоенного периода связаны со скрытым международным коммунизмом». По Мерцалову, «имперские тенденции сталинской дипломатии, общая ее профессиональная ограниченность явилась одной их предпосылок возникновения «холодной войны» (Км.1990.№ 6. С.56). А. Бессмертный-Анзимиров: «Советская Россия…была инициатором «холодной войны» (Ог.2002.№ 43) Путин заявил; «После войны мы так напугали своей мощью западные страны, что они поспешили объединиться в Североатлантический союз» (ПР. № 49.2001). Свыше десяти лет нет советской державы, от нее не может исходить угрозы, зачем же НАТО расширяется, приблизилась к нашим границам и все более явно проявляет свою агрессивную суть? Неужели жизненным интересам Запада угрожала Югославия? Почему же растерзали ее? Не вернее ли то, что угроза агрессии исходила и сейчас исходит именно от НАТО? Тейлор, считая, что «обвинение американцев в агрессивности имело больше оснований», указал: «Все действия Сталина во время войны, например во Франции, в Италии, Китае, показывали, что любое распространение коммунизма за пределы сферы влияния Советской России было для него совершенно неприемлемо. Установление коммунистического правления в государствах, граничивших с Россией, было следствием «холодной войны» (554). Чтобы понять, кто развязал ее, вспомним ряд фактов. Г. Гопкинс, советник Рузвельта, записал в 1945 г., что кое-кому за океаном «очень хотелось, чтобы наши (американские) армии, пройдя через Германию, начали войну с Россией после поражения Германии». 9 мая 1945 г. праздновали победу над Германией, американский корреспондент Р. Паркер встретился в Москве с главным советником посольства США. Дж. Кеннаном: «Он молча наблюдал за толпой ликующих людей, по праву гордившихся своей страной, армией и их вождем-генералиссимусом. Я заметил на лице Кеннана странно-раздраженное выражение. Бросив последний взгляд на людей, он, отойдя от окна, злобно сказал: «Они думают, что война кончилась. А она еще только начинается» (Ж. Бомье. От Гитлера доТрумена.1951). В меморандуме. № 329 от 4.09.1945 г. объединенный разведывательный комитет США поставил целью «отобрать приблизительно 20 наиболее важных целей, пригодных для стратегической атомной бомбардировки в СССР и контролируемой им территории». Составленный в 1949 г. план «Дропшот» предусматривал уничтожение 100 наших городов. И лишь возросшая советская мощь охладила горячие головы б США какую бы свистопляску затеяли либералы, если бы существовал хотя бы один — пусть в малых очертаниях — похожий на «Дропшот» советский план нападения на какую-то страну! Ни один наш самолет не вторгался на землю США «Но за пятьдесят лет противостояния над территорией СССР было сбито более тридцати!!! боевых и разведывательных самолетов США В воздушных боях над нашей территорией мы потеряли 5 боевых самолетов, американцами было сбито несколько наших транспортно-пассажирских бортов. А всего было зафиксировано более пяти тысяч нарушений нашей государственной границы американскими самолетами» (В. Шурыгин. Зв.№ 8.2002).

Нашей стране навязали холодную войну, которую ей пришлось вести свыше 40 лет. У США и ее союзников оказалось больше сил, они преуспели в проведении диверсионных операций против нас Россию настигла колоссальная историческая катастрофа во время референдума 17.03.1991 г. три четверти взрослого населения страны высказалось за сохранение СССР. Либералы пишут о «самораспаде СССР», хотя на самом деле они разрушили его. Они были убеждены, что "нельзя освободиться от коммунизма, не разрушив эту страну, это исчадие ада" (А. Ципко). По мысли Солженицына, «за несколько коротких дней 1991 года обесценены несколько веков русской истории…В результате ельцинской эры разгромлены все основные направления нашей государственности, народно-хозяйственной, культурной и нравственной жизни. Ничего не осталось такого, что не было бы разгромлено или разворовано». А. Починок заявил, что «по валовому продукту на душу населения мы на уровне США…1898 г. Вот в какую яму рухнула экономика России за 10 лет» (Лг.№ 3 5.2001). Жизненный уровень двух третей нашего населения снизился в два раза, в 2001 г. 54,4 млн. человек оказалось за чертой бедности, каждый год нас становится меньше почти на миллион человек.

Г. Зюганов писал, что одной из главных причин безнаказанного разрушения СССР явилось то, что управление им «было сосредоточено в руках очень узкой когорты людей, и перевербовка этой когорты, ее перерождение стало причиной разрушения и самой КПСС, и нашего государства в целом». Чтобы потерпеть поражение в военном сражении, достаточно одного предателя в штабе армии, а в руководстве СССР оказалась целая свора изменников. Объявив себя «демократами», они предали идеи социализма, миллионы тружеников и геополитические интересы России. М. Горбачев, выступая за границей в 1999 г., откровенничал: «Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма… Именно для достижения этой цели я использовал свое положение в партии и стране…Мне удалось найти сподвижников в реализации этих целей. Среди них особое место занимают А. Н. Яковлев и Э.А. Шеварднадзе, заслуги которых в нашем общем деле просто неоценимы». Яковлев в 1998 г. в «Известиях» признал, что он стал работать в ЦК КПСС для того, чтобы разрушить советский режим изнутри, используя для этого партийную дисциплину и слабые стороны его структуры. Писатель И. Васильев сделал вывод: «Небывалый в истории факт Держава развалена руками своих злодеев-руководителей» (Нс.2000.№ 7). Зиновьев считает, что "страну убили»: «Это убийство извне, и убийцы нашли сообщников внутри страны, и такими убийцами стали высшие руководители страны, определенные слои интеллектуальной элиты и высших слоев общества" (СР.4.07Л 994).

Поражение СССР в холодной войне объясняется не только разрушительным воздействием Запада, предательством верхов, но и рядом политических и экономических причин. Советская власть все более подменялась властью партии, а ее верхушка при сложившемся годами зажиме критики разложилась, и вся партия деградировала. Успешно развиваться нашей державе мешали распространившийся бюрократизм, чрезмерная централизация, догматизм, приверженность к культовому мышлению, что приводило к окостенению творческой мысли, идеологический аппарат безнадежно запаздывал с ответами на насущные запросы жизни. Разрыв между лозунгами и реальными делами становился очевидным, получила распространение «двойная мораль» (для себя — одни понятия и установки, а для трибуны и печати — другие). Власть все больше отдалялась от широкой массы народа. Руководство СССР не сумело критически осмыслить просчеты в своей работе, правильно определить наши возможности и приоритетные области в экономическом развитии, излишне увлеклось помощью третьему миру, недооценило значения новых технологий, в должной мере не учло новых пропагандистских возможностей, созданных информационной революцией. Возникшие общественные противоречия не стали предметом серьезных научных исследований, не анализировались должным образом в печати. Советская философия, социология, политэкономия терпели научное фиаско. Ученые-общественники были озабочены не столько поиском истины, сколько своим благополучием, пропагандировали то, что предписывали им делать свыше. Когда пришли к власти «демократы», они «стали утверждать прямо противоположное тому, что утверждали ранее», они «сознательно пошли в услужение компрадорской демократии»: «профанация общественных наук в условиях глобальной научно-технической революции дорого стоила нашему обществу и государству» (Зв. 5.11.2000).

В годы «перестройки» советские правители, перекрасившись из коммунистов в демократов, проводили антинародную политику, позволяющую удовлетворять запросы космополитической буржуазии. СМИ, создавая хаос в умах людей, дискредитировали советский образ жизни, государственную идеологию, систему воспитания и образования, духовные и нравственные ценности народа, патриотические и национальные традиции. В 1997 г. ВЦИОМ, изучая общественное мнение, поставил вопрос «Какая политическая система вам кажется лучше?», и 42 % опрошенных людей ответили: советская п только 9 % посчитали, что нынешняя». По данным ВЦИОМ, в 2000 г. почти 80 % населения считало, что при «брежневском застое» люди жили более комфортно, чем в нынешних условиях. В предисловии к книге «Запад» Зиновьев писал: «Советский Союз был новатором в социальном творчестве. Советская система была более совершенная с социальной точки зрения, чем западная. Запад к этому еще идет. И когда еще он к этому придет, может быть, потребуется не одно столетие, пока они добьются того, чтобы была всеобщая занятость, бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование и т. д. — то, что мы имели и не ценили».

Разрушители создали обстановку, позволившую манипулировать сознанием людей. «Были очернены, осмеяны, перемешаны символы-вехи национальной истории. Затем был создан хаос в системе мер, оценок и даже временной последовательности событий, образующих историческую картину…Общество в целом, и каждый человек в отдельности потеряли возможность анализировать прошлое и использовать его уроки для того, чтобы определить свою позицию в конфликтах настоящего» (С. Кара-Мурза). Опросы 1989 г. показали, что рабочие, в отличие от технической интеллигенции, отрицательно относились к идее смены общественною строя и перехода к капитализму. Но в результате манипуляции их сознанием они быстро изменили свои установки и не выступили против перехода к капитализму и развала СССР, не противились приватизации государственной собственности. Им претили привилегии советской бюрократии, присущие ей расхождения между словом и делом, воровство, взяточничество. Они не знали, как чудовищно все это расцветет в России при власти «демократов». Через десять лет рабочие по-иному будут оценивать СССР. В 2000 г. при опросе 2050 жителей в и регионах страны выяснилось, что 80 % из них отрицательно относятся к его распаду, 77,5 % — к приватизации народного достояния.

Если делать упор на кризисе, поразившем советскую общественную систему, то не меньший кризис настиг и США в начале 30-х гг. Выдающуюся роль в его преодолении сыграл Ф. Рузвельт. Сумел преодолеть тяжелый кризис и Китай в 80-е гг. Можно было преодолеть кризис и в СССР, но у нас не нашлось своего Дэн Сяопина, который бы определил верные пути реформирования советской системы без разрушения государственности. Профессор И. Фроянов в книге «Погружение в бездну. Россия на исходе века» (1999) в результате анализа исторических условий функционирования СССР установил, что нашу державу преступно разрушило высшее руководство, что не было фатальной предопределенности ее распада.

При капиталистическом жизнеустройстве борьба за место под солнцем подразумевает жестокую конкуренцию, «войну всех против всех». У большинства советских людей не было острой нужды отчаянно бороться за свое благополучие, жизнь у нас текла размеренно, без политических боев, а в западных странах сама обстановка заставляет людей втягиваться в активные общественные баталии. У нас не было безработицы, устроиться на работу не доставляло труда, государство, предоставив крепкую социальную защищенность своим гражданам, излишне опекало их, что воспитывало иждивенчество. Безальтернативные выборы в Верховные и местные советы многими воспринимались как простая формальность. Это оценивалось как диктат, вызывало недовольство. Новое поколение советских людей не хотело сравнивать свое положение с тем, что было в 1913 г., когда душевой национальный доход в России составлял 11,5 % от американского уровня. Они убеждались, что у людей, живших на Западе, более высокая материальная обеспеченность. Особо негативную роль в этом процессе сыграл дефицит продуктов и товаров, который в немалой мере подорвал веру в возможности социалистического строя. В 80-е гг. СССР нуждался в реформе, «Неонэп стучался в дверь. Возникла настоятельная необходимость в демократизации управления экономикой, в демократизации партийного руководства страной» (Ю. Белов). Политика Горбачева, проводившаяся под лозунгом совершенствования социализма и углубления демократического устройства жизни, получила в начале «перестройки» одобрение народа, который не сразу понял, куда ведут его скрывающие свои истинные цели разрушители.

Во второй половине 80-х гг. наша интеллигенция, даже та, что вышла из среды рабочих и крестьян, попала в сети искусной манипуляции массовым сознанием, ее восприятие и понимание поразил вирус хаоса. Это подтверждается и былым настроем моего родственника, москвича, сына крестьянина-середняка, полковника, доктора наук, профессора, который в 1990 г. в разговоре со мной заявил, что он был бы более счастлив, если бы жил на своем хуторке, куда его дед переехал из-за безземелья. Я спросил, можно ли было ему хорошо жить на хуторе, если земли там едва хватало для одного хозяйства, а ее надо было разделить на три части, ведь у его отца было еще два брата. Ответа не нашлось. Через несколько лет полковник сам удивлялся, как это он мог тогда — под воздействием радио, телевидения, лекций демократов — говорить такую чушь. Кое-кто из тех, кто проклинал советскую власть, сейчас начинает чуть прозревать. В. Куклин, проживающий в Берлине, признался: «Я сам в свое время вякал вослед своим учителям ф. Искандеру и А. Битову, у которых занимался в «Зеленой лампе», что надо России равняться на Запад, что именно там развивается культура и искусство, что именно в Европе и Америке люди живут свободно и счастливо. Фигня все это. Я пожил на Западе достаточно долго, чтобы вслух заявить, что свобода творчества была только в СССР, ее нет и быть не может ни на Западе, ни в нынешней России» (ЛР. 18.10.2002). Доктор наук В. В. Иванов, непримиримый критик советского строя, признал: «Мы все жаловались на несовершенство прежней системы здравоохранения. Поездив по миру, могу сказать: она была из лучших». Но он посчитал, что в области здравоохранения, образования «интеллигенции удалось сделать удивительно много» вопреки партии и правительству, «несмотря на все бюрократические препятствия, чинимые режимом». Об этих «вопреки» и «несмотря» скажем словами писателя С. Есина: право же, «удивительно, как обозленный человек может быть несправедлив». О людях, подобных Захарову, чернящих советский строй, В. Розов писал: «Учились бесплатно, начиная с детского садика и до вуза…Стали народными артистами СССР или РСФСР, лауреатами Государственных и Ленинских премий, Героями Социалистического Труда. Все это в то время! Стали знамениты на весь мир — и теперь плюют на свое прошлое. Считаю это аморальным, безнравственным и очень некрасивым». С. Кара-Мурза считает «Тот образованный человек, который после десяти лет агонии моей страны и массовых страданий моих сограждан остается активным антисоветским деятелем, является для меня экзистенциальным врагом России, ее «частичным убийцей». Частичным не потому, что убийство неполное, а потому что он — частица силы, которая Россию убивает» (3 в. 25.07.2000).

Эти «частичные убийцы» ощущали себя некой высшей кастой, для которой неприемлемы условия, в каких живут простые труженики, та мораль, какой те руководствуется в жизни. Видимо, это беспокоило Фадеева, когда он в 1953 г. писал сыну Шуре: «Благодаря известным материальным преимуществам жизни, которые предоставлены советским строем писателям и вообще людям искусства, детство твое и Миши прошло и происходит в изобилии материальных благ без труда достается все «сладкое»… Это создает невольно и неправомерно известную привилегированность жизни. И если люди — взрослые и дети — бездумно идут по пути такой привилегированной жизни, они начинают забывать о том, что все это создается народным трудом, что сами они. — дети народа и работники у народа». Среди молодых людей находилось немало таких, которым претило «приобщаться к самому корню советской жизни, к основе основ ее — к жизни миллионов рабочих, крестьян, интеллигентов, понимать и знать их труд и чувствовать себя частью неотъемлемой этой среды» (А. Фадеев). Это развращало их, приводило к созданию некой сословности, человеку из простой семьи стало очень трудно сделать карьеру благодаря своим способностям и усилиям, при получении престижной работы все большую роль приобретали связи, «блат». Когда поэт Н. Старшинов учился в Литинституте в конце 40-х — начале 50-х гг., среди студентов, по его словам, «только Расул Гамзатов был сыном поэта А ют в последнее десятилетие здесь появилось множество студентов, сыновей и дочерей писателей». Советская номенклатура, интеллектуальная элита стали «воспроизводить» самих себя, но в ухудшавшихся вариантах. Им представлялось, что они несправедливо мало получают за свою деятельность, их интересы не совмещались с государственной идеологией, что в известной мере и объясняет, почему среди ниспровергателей советского строя оказалось много правящей номенклатуры и их холеных сынков. Зиновьев говорил: «Мое поколение было убито на фронтах. Наступил разрыв в поколениях. Инициативу в обществе захватило послевоенное поколение. Я называю это поколение поколением предателей. Мы были дети рабочих и крестьян. А эти…уже были дети профессоров, академиков и т. д. Приходило поколение циников, шкурников, которые делали стремительную карьеру в комсомоле, в партии» (Зв.24.04.2001). В повести Ю. Полякова «ЧП районного масштаба» (1988) секретарь РК партии сказал секретарю РК комсомола: «Мы себя к войне готовили, вы к неуклонному удовлетворению возросших потребностей».

Кара-Мурза предположил, что наши аристократы духа посчитали делом жизни уничтожение социалистической системы потому, что сильнее всего таких людей оскорбляло и угнетало то, что при ней «хамы, «кухаркины дети» пошли в университет. Хамы забыли свое место, смешались с духовной аристократией, растворили ее в себе, портили ее расу» (Зв.1.08.2000). Эту мысль косвенно подтверждают мечты «белых патриотов» о возрождении сословного общества. В 1974 г. академик М. Храпченко говорил мне, что некоторые деятели культуры и искусства, потомки дворян, уже тогда подчеркивали свое происхождение. Кинодокументалист И. Беляев говорил: «Я убежден: телевидением должны заниматься дворяне, люд, которые служат, как раньше бы сказали, Царю, Отечеству и Богу. А разночинцы… Да, они могут работать на кабельных студиях. Но они не должны иметь в руках силу, способную в три дня совершить государственный переворот» (ЛР.08.11.2002). А. Севастьянов предупредил: «…я буду с русской интеллигенцией и верхними классами против русских рабочих и крестьян, случись у нас опять социальная война. Потому что я — потомственный дворянин и интеллигент» (Нг.№ 6.2000). Отец Солженицына был офицером царской армии. Дед Захарова служил в армии Колчака, скончался в Австралии. Отец Волкогонова был репрессирован. Диссидент М Назаров, мало заботящийся о точности своей аргументации, объяснил: «На мое формирование сильно повлияло то, что мой дед, белый офицер В. А Назаров, командовал отрядом в армии Колчака, был расстрелян красными в 1920-м». А. Кончаловский в книге «Низкие истины» (1998) сообщил, что он «жил на отдаленном от советского мира острове», его «мать говорила всю жизнь по-английски». Ему «в этой стране жить стыдно», приезжая в Россию, он «думал лишь о том, как бы скорее вернуться» на Запад». Мог ли он приравнять себя к тем работникам культуры, у которых родители работали в колхозе или на заводе? Эта клановая прослойка обслуживает «новый класс» и считает себя новой интеллектуальной элитой, ей «вполне комфортно живется в России потрясающих социальных контрастов», она «приобрела ряд качеств, которые были абсолютно чужды русской интеллигенции»: крайний эгоизм, лицемерие и лживость, «отсутствие какого бы то ни было идеала, какой бы то ни было системы ценностей, кроме денег и еще раз денег», «готовность за деньги торговать принципами и всем тем, что имеет реальный спрос» (А. Кива. Нг.10.12.2000).

Во второй половине 80-х гг. у нас каждый четвертый работник, занятый в народном хозяйстве, был с высшим или средним учебным образованием. Вузовская, инженерно-техническая и особенно творческая интеллигенция помогла демократам повернуть общественное сознание в нужное им русло. Что привело ее к участию в разрушении советского строя? Почему многомиллионная интеллигенция, среди которой большинство выросло в крестьянской и рабочей среде, разуверилась в социалистических ценностях? В условиях бурного научно-технического прогресса роль интеллигенции в общественном производстве все больше возрастала, но на пути в партию и руководящие советские и хозяйственные органы перед нею стояли ограничительные препоны. Жизненный уровень в западных странах был выше, чем в СССР, что особенно было заметно в отношении тех, кто имел высшее образование. Неоправданно низкой была зарплата у инженерно-технического персонала, врачей, работников образования и культуры. Они не могли хорошо удовлетворить свои высокие запросы. Многие из них идеализировали буржуазный строй, считали, что именно при нем хорошо удовлетворяются их ущемленные потребности. Социальные блага, закрепленные советскими законами, право на труд и отдых, бесплатное образование и медицина — все это казалось им не очень-то существенным и везде дарованным всем людям. Они по достоинству не осознавали преимуществ советского строя (оценят их только после ельцинских реформ, когда большинство из них будет ввергнуто в нищенство). Неверно просчитанная государственная политика по отношению к интеллигенции привела к тому, что она теряла веру в справедливость советского строя и социалистической идеологии.

Академик А. Трофимук справедливо сказал интеллектуальной элите в 1996 г; «Вы сознательно пошли в рынок, круша защищавшую вас от люмпенизации систему, вы возгорелись обратить свое бесценнейшее богатство — глубокие знания — в низменный хруст бумажных купюр. Это в ваших рядах была выношена идеологическая основа разрушения». Как подчеркнул А. Проханов, «либеральная интеллигенция несет вину за крушение Родины. Этот грех ее несмываем» (Зв.2000.№ 32), Напрасно Кожинов утверждал, что «нет оснований считать «западническую» интеллигенцию решающей силой, те или иные действия которой привели к крушению СССР». Многие говорят, что Ельцин несет главную ответственность за развал СССР. Но он выполнял планы либеральной интеллигенции, когда провозгласил главенство республиканских законов над общесоюзными, предлагал республикам брать столько суверенитета, сколько им понадобится, поддерживал националистические движения. Вместе с нею он совершил контрреволюционный буржуазный переворот. Начавший разрушение страны Горбачев тоже был в плену западнических представлений о том, по какому пути надо развиваться России. Именно либералы (вспомним Сахарова) выдвинули идею раздробить СССР на три десятка государств. Л. Баткин, Ю. Буртин, В. В. Иванов в газете «Демократическая Россия» объявили, что развал СССР «можно только приветствовать», и говорили об опасности «заявки на преобладающую роль России, малейших проявлений великодержавности». Либеральные интеллигенты в октябре 1993 г. растоптали идею демократии, предали великую идею социальной справедливости, подтолкнули Ельцина на разгон и расстрел законно избранного парламента. Окуджава, которого удручали «размеры страны», который, по его словам, относился к Бондареву «как аристократ к лакею», сделал кошмарное заявление од этом расстреле: "Я наслаждался этим".

Кожинов видел причины крушения СССР в бездействии миллионов членов КПСС, указывая, что процент интеллигентов среди них был невелик. Когда речь идет об общественных явлениях, количественный признак не всегда верно характеризует силу влияния на них того или иного социального слоя. Вина партии несомненна, в ней оказалось много перерожденцев и карьеристов, она была деморализована, без сопротивления отдала власть, пагубную роль сыграла привычка одобрять все, что решали высшие органы. Но не надо умалять огромную роль западнических интеллигентов в развале СССР. Именно их поставил Яковлев во главе телевидения, радио, газет и журналов, которые в конце 80-х — начале 90-х гг. бросились дискредитировать советский образ жизни, духовные и нравственные ценности народа, патриотические традиции, уважение к армии и правоохранительным органам, создавали привлекательный культ Запада, где все прекрасно (а у нас все плохо). Запутавшийся в идейных опорах Астафьев признал, что «казавшееся очистительным и обнадеживающим время перестройки было с самого начала поразительно фальшивым»: «Ни при каком застое никто не лгал так беззастенчиво и самозабвенно, никогда не было столько агрессивности и злобы, как в журнальных и газетных статьях 80-х — начала 90-х годов» (ЛР.13.10.2000).

Сильным ударом по политическим и нравственным основам советского государства стал доклад Хрущева на XX съезде КПСС. Немалый вред принесли его волюнтаристские начинания, непродуманное обещание быстро построить в нашей стране коммунизм, кукурузная инициатива, разделение обкомов партии на сельские и промышленные, расправы с руководителями, которые смели иметь собственные суждения. Это обесценивало социалистические идеалы, питало диссидентские настроения. Много вреда стране принесло то, что партию возглавлял Брежнев и тогда, когда в силу своей физической немощи он уже не мог полноценно руководить ею. Недоумение вызвало избрание первым лицом партии безнадежно больного К. Черненко. Партия нуждалась в более эффективной практике выдвижения партийных руководителей.

Разваливая СССР, «реформаторы» использовали проблему свободы и прав человека. Кредо либералов — индивидуализм, максимум свободы, что на практике нередко оборачивается вседозволенностью. Они пренебрегали тем, что, утверждая права отдельного индивидуума, надо считаться с законными правами других людей, народа и государства. На вопрос ВЦИОМа «Чувствуете ли вы себя в нашем обществе свободным человеком?» в 1999 г. ответили утвердительно 35,1 %, нет — 51,5 % опрошенных людей. Свобода в реальном воплощении превратилась в возможность для «демократов», для меньшинства подло лгать, клеветать, безнравственно манипулировать общественным сознанием Солженицын сказал: «Сейчас наставники из Страсбурга объясняют, что свобода слова — главная из всех свобод… Надо сменить окуляр и видеть не Страсбург и не московский пятачок, а все глубины России, где треть населения утопает в нищете, не имеет свободы жизни, свободы питания, свободы жить в неотравленной атмосфере, свободы потомство иметь, воспитывать детей… А другая третья часть живет молча, но в бедности и в бесправии от чиновничьего произвола… А еще есть «обреченный миллион» — столько по статистике каждый год у нас должно умереть. И это не только старики, но и люди в цветущем возрасте, пришедшие в отчаяние и изнурение от жизни… Свобода слова нужна. Но настаивать, что она важнее возможности жить, нельзя. Чего самого главного в государстве нет — правды нет, мы о ней не говорим, а говорим о свободах. Свобода не цель, это средство делать хорошее или плохое… У нас было десятилетие — 90-е годы, когда свободы было выше головы. Как использовалась эта свобода? Страну раздели догола, хищники угнали сотни миллиардов народного достояния за границу» (Дл.22.05.2001).

Что означает нынешняя свобода для трудящегося человека? Если он ввергнут в нищенство, то цена ей ломаный грош. В частных предприятиях работника могут уволить в любое время. Если учесть массовую безработицу, то можно ли говорить о свободе слова и праве на критику в современных трудовых коллективах? Да, можно ругать хозяев жизни на митингах. Но сколько людей приходит на них? Можно критиковать президента, правительство, но поступишь опрометчиво, если публично неодобрительно скажешь о своем прямом начальнике — рискуешь потерять работу. Общий тираж либерально-охранительных газет и журналов сейчас в сотни раз превосходят тираж народно-патриотической прессы. Телевидение стало самым сильным средством воздействия на людей, а оно в современной России на 90 % в руках либералов, обслуживает финансово-политическую верхушку, формирует нужное ей представление о происходящих в стране общественных процессах. Солженицын дал нелицеприятную оценку российскому телевидению: оно «по отношению к состоянию народа большей частью бесчувственно, а иногда глумливо… Когда народ в глубоком бедствии, о чем у нас боятся говорить, это развлекательство, кувыркательство, балаганы телевизионных «академиков» оскорбительны.» (Дл.22.05.2001).

Отношения между государством и писателями в советское время регулировала цензура. Она доставляла немало огорчений творческим работникам, и потому Твардовский ядовито писал о дураках, которых направляли работать «в цензуру на повышенный оклад». Ее вмешательство в творческие дела переходило разумные пределы. Но в той или иной форме военная, моральная цензура существует везде. Сейчас в России она проявляется «в более тонких, неявных формах», это «цензура игнорированием, цензура дискредитацией, цензура нейтрализацией, цензура искажением и ложью и, наконец, цензура экономическая» (С. Р.22.05.2000). Для СМИ нынешний денежный намордник оказался надежнее прежней цензурной удавки. Толстосумы финансируют тех литераторов, которые служат их интересам, увлечены «чистым» искусством, чернухой, порнографией, исследуют литературу, не затрагивая социальных проблем жизни. Даже «Литгазета» критиковала министра культуры РФ Швыдкого за явные групповые пристрастия: «Последовательно и демонстративно он отказывает в государственной поддержке изданиям патриотического направления, щедро оказывая эту поддержку либеральным изданиям…Но налоги-то платят и либералы, и патриоты, а казна все-таки не партийная касса» (№ 30.2002).

Многие писатели приняли участие в развале СССР потому» что при советской власти было немало такого, что вызывало у них недовольство: секретарская литература, групповые пристрастия, политические доносы, гонения на неугодных авторов. Творческим работникам претили недальновидные «указания» и «постановления». Партийные работники подчас своей излишней идеологической «бдительностью», смахивающей на глупые провокации, подрывали изнутри нравственные устои советского строя, создавали пищу для возникновения оппозиционного настроения. Такие деятели похожи на Грацианского из романа Леонова «Русский лес». Этот хамелеон изобрел новое средство политической борьбы — миметизм, то есть готовность идти на работу в любые государственные «учреждения, чтобы доведением тамошних методов до абсурдной крайности взрывать их изнутри». В деятельности партийных и советских органов было немало проявлений такого миметизма. Зачем понадобилось запрещать выставки авангардистов-художников и пускать против них бульдозеры? Гонения на подобное искусство создавали бездарным мазилам ореол мучеников, вызывали недовольство у интеллигенции, плодили диссидентов, позволяли кричать им об отсутствии у нас свободы, подрывали авторитет советской власти. Неумным был запрет печатать роман Пастернака «Доктор Живаго», этот, по словам Шолохова, «скучный и не антисоветский роман». Столь же неумным стало и судилище над Бродским. Диссиденты и их зарубежные покровители эффективно воспользовались такими «подарками», добились присуждения этим писателям Нобелевских премий.

Бывший американский посол Бим писал в своих мемуарах: «Когда мои сотрудники в Москве принесли мне ворох неопрятных листов за подписью Солженицына, я вначале не знал, что делать с этим шизофреническим бредом. Когда же я засадил за редактирование и доработку этих «материалов» десяток талантливых и опытных редакторов, я получил произведение «Архипелаг Гулаг». Мастерски проведенная по всему миру реклама этой книги нанесла мощный удар по диктатуре пролетариата в СССР» (ПР.25. 02.1997). «Больше всего я переживал, — писал доктор геолого-минералогических наук Э. Избеков, — читая…знаменитый «Архипелаг Гулаг» А. И. Солженицына Как так, думал я, капитан-фронтовик…, прошедший ужасы войны, ни за что ни про что попадает в лагеря с омерзительным и унизительным бытом? А Солженицын действительно великий мастер слова Его роман буквально перевернул мою душу. В дальнейшем я прочитал еще один его прекрасный роман «Раковый корпус»… Как много, думал я, мы не знали! А может быть, у меня глаза были зашорены и я видел только хорошее? После чтения Солженицына я принял решение выйти из партии…» (СР.06.03.2001).

«Реформаторы», поставив своей целью изменить общественный строй в СССР, учли склонность русских людей к жестокой самокритике и самоуничижению, их устремленность к полной правде, социальной справедливости и братству народов, для них очень важно нравственное содержание власти, и потому они поддержали призывы бороться с привилегиями, добиваться полной гласности в делах властных структур. «Демократы» использовали размытость, низкий уровень русского национального самосознания. В декабре 1991 г. население России открыто не выступило против развала СССР, в большинстве союзных республик русские голосовали за их суверенитеты, «избирали своих будущих притеснителей и совершенно не ощущали свои отдельные интересы, не ощущали себя частью единой русской нации» (Н. Павлов). Разрушители учли, что русский народ от века беспечный, доверчивый, покладистый — «особенно когда удается пустить его в загул» (С. Викулов). В 1992 г. отменили государственную монополию на производство водки и ввели полную свободу на продажу алкогольных напитков, хотя известно, что алкоголизация народа ведет к духовному распаду и разрушению здоровья нации. Последствия этой алкоголизации ужасны: в 2001 г. она погубила в России 331 000 человек Правительство Ельцина осознанно пошло на эту преступную акцию (пьяным народом легче управлять), чтобы без социальных взрывов быстро (пока народ не успел понять, какое злодейство совершается на его глазах) раздать государственную собственность в руки бойких дельцов.

Сейчас политическая, нравственно-психологическая, информационная война против России продолжается самыми коварными и изощренными способами. На наших глазах уничтожается прежде всего «русская культура, русский дух, русский космос, русская цивилизация, проявления русской традиции — все, что связано г русской идеей мощном державы, великой культуры, стремления к красоте, к благу, к братству, к содружеству людей, к царству справедливости на этой земле» (Г. Зюганов). Сотрудник Центра стратегических и международных исследований Э. Прич сообщил: «В одном из ведущих научно-исследовательских институтов Москвы мой собеседник объяснил мне, что настоящая цель перестройки состоит в изменении сути русского характера» (Из.16.08.1989). Либералы стремятся выбить из русских устремленность жить и думать по-своему, по-своему строить свое хозяйство, лишить их чувства самоуважения, а для этого следует дискредитировать их подвиг в прошлой войне, сделать ответственным за все то страшное, что случилось в те годы. Радио «Свобода», отражающее интересы США, 3.12.1989 г. заявило, что надо «изменить духовный строй русского человека, приблизить его к западному складу сознания», «выбить из традиции». Выполняя эту задачу, либералы делают ставку прежде всего на то, чтобы лишить нас патриотизма — главной ценности нашей культуры. Выступая против коллективизма, соборности, что является особенностью нашего характера, уничтожая в русской душе историческую память, чувство самоуважения и национального достоинства, они разоружают в политическом и нравственном плане наш народ, внедряют мысль о его государственной неполноценности. Конечная цель этого — выбить из него все, что препятствует США духовно оккупировать Россию и превратить ее в свой сырьевой придаток.

12.06.2001 г. на встрече с элитой страны Путин сказал, что реформы, которые проводятся не в интересах народа, проваливаются, и в «этом заключается основной урок прошедшего периода». Сейчас, многим понятно, что «реформы» подорвали военную и экономическую безопасность России, сделали необратимой социальную деградацию деревни, «бесплатно забрали у народа его достояние», «коммунистический режим был более гуманным строем, чем тот, который при нашей помощи создан на его обломках» (Лг.2001.№ 21). Либералы сетуют, что их общественные позиции подорвала агрессия НАТО против Югославии. После нее люди лучше осознали разрушительный характер политики США по отношению к России. Анализируя изменения в ней, политологи «Московских новостей», «Общей газеты», «Литгазеты» пришли к выводу, что либеральные идеи сейчас не в почете, в чем виноваты сами реформы. Они скептически оценили положение страны после августа 1991 г.; перемены последних 10 лет не могут служить гарантией того, что Россия твердо встала на путь демократического развития. Е. Яковлев говорил о «постоянных опасениях возврата того, от чего так долго освобождались»: «уже движутся на нас с присвистом и притопом тени минувшего, распевая былой имперский гимн, настаивая вернуть прежнее название города на Волге, стремясь поскорее поставить на ноги Феликса Дзержинского». На вопрос, почему «День Августовской революции не стал всенародным праздником», Ю. Левада ответил: «…массовая сторона…в повороте имела подсобное или даже символическое значение…Юридически действия…можно оценивать как государственный переворот, поскольку речь шла о действиях неконституционных, направленных на изменения существовавшего государственного строя. Народ… был скорее свидетелем, чем участником событий» (О.г. № 3 3.2001). Сама суть контрреволюции противоречила коренным народным интересам. Это признал Д Фурман: «Наша революционная идеология августа 1991 г…была идеологией меньшинства. Это меньшинство было активным, более образованным, сосредоточенным в стратегически важнейших центрах и имеющим мощных союзников вне России, но только на самом пике революционного процесса ему удалось на время повести за собой большинство, добившись избрания Ельцина президентом…Реальная власть досталась нашим демократам не на выборах, а в результате августовской революции и затем — безусловно противоречащих стремлениям большинства, свалившихся на него как снег на голову беловежских соглашений, которые даже постфактум Ельцин не решился легитимизировать каким-нибудь референдумом…Пришедшему же к власти меньшинству не остается иного пути, кроме закрепления у власти и превращения ее в «безальтернативную», а демократии — в «управляемую». За августовскими событиями у нас следуют беловежские соглашения, затем — приватизация, кровавый разгон съезда народных депутатов, принятие на референдуме, подлоги которого очевидны и документы которого были уничтожены, авторитарной конституции. Каждый из этих шагов означает укрепление власти августовских победителей и одновременно — сожжение ими за собой очередного «моста». После каждого из них наши «демократы» все меньше могут уйти от власти, ибо такой уход все неизбежней означает для них тюрьму, разорение, гибель. У победителей был только один путь — вперед, ко все большему контролю своей власти над обществом». Их можно с полным основанием охарактеризовать как государственных преступников.

Захватившие колоссальные богатства нынешние хозяева жизни понимают, что у них нет никаких шансов внедрить в народное сознание мысль о справедливости их внезапного обогащения, их страшит перспектива прихода к рулю государства честных политиков, не повязанных взятками и подачками. Не желая держать ответ за свои преступления, они мечутся, придумывая хитроумные варианты для спасения своей власти. Аксенов полагает, что «нужно запретить тоталитарную партию большевиков» (Мн.№ 3.2001). Ципко мечтает о запрещении пропаганды «классовой морали и марксистской теории насильственного свержения существующего строя». Он сожалеет о том, что нельзя устроить «новый Нюрнбергский процесс» над советским режимом, потому что «антикоммунизм и антисоветизм сейчас крайне непопулярны в России», «большевистская партия сама осудила многие свои преступления, российские ленинцы…сами начали процесс демократических преобразований в стране». Он признал: «у нас сейчас нет политической силы, имеющей право судить моральным судом и коммунистов, и созданный им режим. Многие правозащитники, бескомпромиссные в своем осуждении преступлений Сталина, придя к власти, начали творить собственный произвол, начали творить собственные преступления, призывать к гражданской войне с законно избранным парламентом, оправдывать социальный дарвинизм, коррупцию и взяточничество в высших эшелонах власти» (Н.г.30.05.2001). Аксенов умолял президента «дать понять экстремистам, что он не допустит притеснений возможностей капиталистов. Путин успокоил дельцов, ограбивших народ во время приватизации, заявив, что он выступает против передела собственности. Значит, он ничего не предпримет, чтобы сократить пропасть между очень богатыми и нищенствующими людьми, более того, его правительство, защищая интересы буржуазии, снизило налог на богатеев с 30 % до 13 %. А. Кудрин сообщил, что «официальная зарплата вице-президента одной из наших крупных нефтяных кампаний» составляет 150 000 долларов в месяц (АиФ.№ 51.2001).

Проханов преждевременно заявил; «Либерализм в России кончился» как эпидемия, унеся с собой восемь миллионов жизней» (Зв.05.06.2001). Ведь не исчезла созданная «реформаторами» социальная почва, питающая либеральные идеи, в их распоряжении колоссальные материальные богатства, административные возможности, СМИ, мощная поддержка Запада Властные структуры, денежные тузы тратят немало денег, чтобы заставить служить своим интересам интеллигенцию, используют культуру как идеологическое обеспечение своей политики. Они издают и поощряют премиями книги, которые пропагандируют либеральные взгляды и дискредитируют патриотические и социалистические идеи. 1.03.2000 г. Путин заявил, что он высоко оценивает деятельность творческой интеллигенции и хочет найти взаимопонимание с нею. Но настораживает то, что он вручил государственную премию Войновичу, который оплевал нашу армию и даже Солженицына обвинял в антисемитизме. Когда Сорос прекратил финансировать ряд либерально-западнических журналов, то их подкрепило деньгами правительство. Оно поощряет искусство, оторванное от запросов народа, пренебрегающее нашими традиционными духовными ценностями.

По Зиновьеву, социальная функция власти Путина заключается в утверждении "завоевания горбачевско-ельцинского антикоммунистического переворота». Либералы и государственник Путин находятся в одном лагере, стремятся быстрее войти в «цивилизованное» общество, но их отношения не простые. «Элитные» либералы привыкли при Ельцине чувствовать себя господами положения, их требования быстро удовлетворялись. Когда Примаков, став премьер-министром, вознамерился затронуть интересы олигархов, то его сразу отправили в отставку Либералам претит сильная «имперская» Россия, где правил бы закон и был порядок, им скорее по душе распад российской государственности и подчинение политике США. Компрадоров и их идеологических прислужников пугает усиление вертикали власти, они боятся подлинной демократии и победы народно-патриотических сил. Путин насторожил их тем, что предпринял шаги к укреплению властных структур и ограничению роли магнатов. К. Боровой посчитал приход к власти Путина «и его чекистской команды, возрождение неоимперских настроений, непрекращающуюся войну в Чечне частичным откатом от ценностей свободы и демократии» (Ог.№ 3 2.2001.).

Сейчас «оголтелый либерализм атакует авторитарно-централистское путинское государство» (А. Проханов). Если бы в этих условиях Путин обратился к широкой массе трудящихся, честно рассказал им, что случилось с Россией за последние 15 лет, тогда бы он получил огромную народную поддержку, и от олигархов и их оруженосцев не осталось бы и следа. Но не выгодно и опасно это Ельцину, «семье», к тому же не так просто освободиться Путину от их влияния. И желает ли он этого? Путин «не хочет и не может обратиться к народу как к своему союзнику, потому что…боится всколыхнуть народ… Ведь прежде чем обратиться к народу, нужно ему объяснить, что происходит. И тогда…такой возникнет паводок — никакое МЧС не спасет» (СР.10.04.2001).

Кива писал, что в СССР «демократическая революция…оказалась революцией обманутых надежд», мировой опыт показывает, что такая ситуация чревата новой революцией Он прогнозирует, «новая революция в России, которая, подчеркиваю, неизбежна, пройдет мирно, путем реформ, которые в итоге и составят революционный переворот, избавив общество от «дикого капитализма», теневой власти» (Лг.№ 31.2002). Наиболее дальновидные «демократы» больше всего опасаются сейчас отнюдь не КПРФ, которая действует в пределах конституционного поля, ее сегодняшнюю роль даже сравнивали с деятельностью церкви при советской власти. Для нынешнего режима наибольшую опасность может представлять некий крайний экстремист с имиджем народного заступника, который может увлечь за собой доведенных до отчаяния людей. В этом плане показательна мысль Ципко: «Даже Путин не сможет долго защитить либеральную элиту от опасностей «красного петуха». Элита, стоящая задом к народу, в конце концов будет им опрокинута, тем более что стрелять в спину всегда проще». М. Полторанин убежден, что «вполне могут повториться события октября 1917 года или августа 1991 года». На вопрос: «Возможен ли сегодня переворот», домохозяйка Галина ответила; «Вполне возможен. Сейчас обстановка в стране так накалилась, что для того, чтобы подтолкнуть людей к перевороту, много сил не понадобится…если появится человек, подобный Ленину, люди пойдут за ним куда угодно» (Тж17. 08.2001). Зиновьев предсказал: «…не дух 17-го года, дух разрушения, витает над Россией, а осознанность возрождения Отечества. Думается, что должен появиться лидер такого же масштаба и значения, как И. В. Сталин» (Зв.24.04.2001).




Глава 16. О нашей молодежи — будущем России


При разговоре о будущем России проблема молодежи становится главной. Что характеризует нынешних молодых людей, куда они стремятся, каковы их идеалы? Работая свыше 50-ти лет в школе и вузах, я видел, как они становились другими вместе с изменением нашего общества. Не загадка ли: в предвоенное время мы, деревенские школьники, жили в тяжелых материальных условиях, но крепко верили в свое счастливое будущее. Когда крестьяне порицали власть за гонения на религию, нехватку товаров повседневного спроса, за тяжкую жизнь на грани голода, я пропускал это мимо ушей. Моя вера в то, что советская власть лучше, чем царская, подкреплялась тем, что раньше в нашей деревне не было школы, взрослые были неграмотными и малограмотными, а теперь можно учиться в техникумах и институтах. Мы вырастали идеалистами, непритязательными к бытовым удобствам, деньги для нас не имели того большого значения, которое придает им современная молодежь.

В 30–40-е годы привычным было то, что молодой человек, выйдя из самых глубин народа, сам пробивал себе дорогу в жизни, без чьей-либо помощи находил в ней свое место. Многие из родителей и не могли помочь своим детям, если учесть, что в то время большинство населения жило в деревнях и поселках, юноши и девушки уезжали учиться в города, где функционировали вузы и техникумы. Шли годы. Советский человек, много работая, получал за это скромное вознаграждение, что считал естественным: «Думай прежде о родине, а потом о себе». Но ему хотелось, чтобы у его детей жизнь была бы спокойнее и богаче, чтобы они меньше испытали трудностей, тем более таких тяжких, какие достались ему. И он старался обеспечить своим детям более хорошую жизнь. Это сказалось на мировосприятии и поведении молодежи. После войны подросли новые поколения с новым отношением к миру, повышалась материальная обеспеченность народа, увеличивался слой богатых людей, возникла потребность в более комфортабельных условиях жизни, в новых атрибутах быта, в лучшей одежде, стала ощущаться трудность в решении задачи гармонизации материального и духовного начала.

Серьезной проблемой для власти стала необходимость поисков нового подхода к воспитанию молодежи, который соответствовал бы новой обстановке. По данным ЮНЕСКО, в 1953 г. СССР занимал третье место в мире по уровню образования молодежи, но вместе с тем у новых — послевоенных — поколений не было такой привлекательной идеи, какая бы властно захватила их. Потребительская и иждивенческая психология стала все больше проникать в их сознание. В. Каверин писал, что «нужно так перестроить жизнь, чтобы дети рассчитывали лишь на минимальную помощь родителей», «не надеялись, что будут жить на родительский счет до 30 лет»: «Пока мы этого вещественно не почувствуем, пока наше устоявшееся, довольствующееся привычными понятиями сознание не придет к неизбежности крутых перемен, наша молодежь будет активно пополнять энергично действующее сословие нуворишей с их нездоровым стремлением к беспечному, подражательному состоянию» (Лг. 18.06.1986). Мы плохо приучали детей трудиться, по сути дела, развращали их. На Западе лучше понимали: твое чадо будет смято, выброшено на обочину, если оно не научится хорошо работать, не станет зубастым. Недаром даже многие миллионеры» отправляя учиться своих детей в университеты, не полностью обеспечивают их материально. Само собой разумеется, что они будут подрабатывать. Мы же, проявляя излишнюю заботу о своих детях, лишали их возможности в юности реально приобщиться к труду, позволяли паразитировать на нашем гуманизме немалому количеству людей. Друнина писала в миниатюре «Счастливый отец»: «И долго будешь дочку ты тянуть? Ведь на тебя смотреть, ей-богу, жалость! — Теперь-то что, теперь уж как-нибудь: До пенсии два года ей осталось!». Молодое поколение отторгалось от опыта родителей, не мысливших жизни без напряженной трудовой деятельности. Исследуя эту проблему, Президент Академии педагогических наук В. Столетов пришел к выводу: «85 % семей ориентирует детей на получение высшего образования. В этих же семьях 35 % детей частично, иной раз, от случая к случаю, несут какие-то обязанности по дому. Таким образом, значительно больше половины детей выведены за пределы благотворного воздействия труда» (Ниж1977№ 10). Изучив многие факты, И. Синицын писал о «той части молодежи, которая растет в праздности»: «Зубастый эгоизм. Горластое иждивенчество. Презрение к «предкам», которые должны «ишачить», потому что их наскипидарили» (Нс.1979.№ 1).

В 80-е гг. энергия молодого поколения перемещается из производящей сферы в более «доходные» отрасли экономики, выше стали цениться должности в торговле. Резко снизились конкурсы в технические вузы, возросли в торговые, финансовые, на экономические и юридические факультеты, которые предоставляли больше возможностей попасть в управленческую элиту. Среди молодежи становилось престижным «не лучше быть», а «лучше жить», деньги оказывались мерилом ценности человека, фирма «Мелодия» выпустила в массовое производство песню «Мани», где говорилось: «Деньги, деньги, деньги… В мире богатых людей. Всегда светит солнце. Если бы у меня было много денег, Можно было бы не работать. И вести привольную жизнь». Моральная деградация, пренебрежительное отношение к труду, убеждение, что теплое место достается только по знакомству, захватывали немалые слои молодого поколения.

Посвященный проблемам молодежи в «странах переходного периода» доклад ЮНИСЕФ констатировал, что «социальные и гуманитарные стандарты социализма были чрезвычайно высокими, порой гораздо более высокими, чем даже в самых развитых странах». Б. Минаев, привыкший поносить СССР, узнав об этом, «неохотно и почти сквозь зубы» признал, выступая в желтом «Огоньке» (№ 44.2000): «У нас было все в порядке с охраной здоровья, материнства, с образованием, с социальной адаптацией». Это было огромным достижением, но он считал бедой то, что в советское время молодые люди жили «в стране подаренного счастья, казенной заботы, приказного благополучия». Ему противны счастье и благополучие, обеспеченные политикой государства Для него «дети, построенные в пионерские колонны, были в годы перестройки одним из самых ярких символов ненавистного прошлого. Все эти галстуки, речевки, комсомольские собрания, все эти орущие на детей училки, весь этот страшный школьный мир казался четким обоснованием демократической арифметики: советскую власть — отменить, свободу — разрешить». Так воспринимали заботу советской власти о молодежи Минаев и его нетрезвые, циничные коллеги из «Комсомольской правды». Если вникнуть в суть не только этих стенаний, но и общественной атмосферы «застойных» лет, можно сделать вывод; тогда на самом деле молодым людям не хватало острых впечатлений, серьезной борьбы, ощущения, что это они сами, собственными руками добились своего благополучия и счастья. Молодежь не терпит скуки, стремится быстрее обрести полную самостоятельность. Однообразие жизни тяготит людей, не испытавших серьезных жизненных потрясений.

В СМИ культивировалось преклонение перед Западом. Усиливалось влияние американской массовой культуры, авангардистской музыки, западных кинофильмов, космополитических идей. После публикации моей статьи «Слова и словеса» в «Русской провинции» (1996.№ 2) в шестом номере этого журнала за тот год была опубликована реплика москвича В. Беляева, который писал: «Очень нужная статья А. Огнева, но, к сожалению, ее ценность снижает прискорбно знакомая манера приписать сложное общественное явление (космополитизм, американизация и т. д.) замыслу г-на Даллеса (как просто!)». Но в моей статье «так просто» это не подается. Конечно, не стоит считать, что все наши беды идут от политики США и ее союзников, но не будем отнимать и «заслуги» Запада в разрушении советской общественной системы и развале СССР. 18.08.1948 г. Совет национальной безопасности США в директиве 20/1 «Цели США в войне против России» ставил задачу подрывать «прирожденное мужество, выдержку и патриотизм русского населения», чтобы сделать Россию слабой в политическом, военном и психологическом отношении. Особое место в этом документе уделялось идеологическому, нравственному растлению советской молодежи: «Литература, театры, кино все будут изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства… Мы будем поддерживать и подымать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом всякой безнравственности…Будем бороться за людей с детских юношеских лет, главную ставку будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов». Многие российские СМИ активно помогают американцам добиваться этой губительной для нашего народа цели. Самыми непримиримыми в нападках на советский строй были комсомольские газеты, сыгравшие немалую роль в идеологической переориентации молодежи. И в целом комсомол стал одной «из самых активных сил, выступающих против партии, против армии» (СР. 11.04.1990). 21.06.1990 г. «Комсомольская правда» объявила о своем желании «опубликовать самые острые суждения в адрес нашего правительства». Она задалась целью так освещать события и проблемы, чтобы это помогало тем, кто хотел отстранить его от руководства страной, свести на нет влияние КПСС на жизнь государства.

В печати, литературе, театрах и телепередачах народная нравственность, наши обычаи не один десяток лет дискредитируются по многим направлениям, идет целенаправленное развращение молодого поколения, которое отрывается от национальных основ. В киноискусстве, театре, живописи и литературе заметно стремление растоптать русские традиции, дискредитируется верность отчей земле, оскверняются святыни, разрушается народный идеал семьи, издеваются над совестью, скромностью, целомудренностью, воспитывается презрительное отношение к русской музыке и русскому танцу. Можно с немалым основанием утверждать, что катастрофическая «перестройка», приведшая нашу державу к развалу, а миллионы людей к нищете, началась в 80-е гг. с разложения семьи. Свою роль в этом сыграли диспропорция между мужчинами и женщинами после опустошительной войны, ранний отрыв миллионов молодых людей от семьи, их маргинальное положение после отъезда из деревни в город. Серьезно ослабло влияние православной веры, которая противостоит западной экспансии, укрепляет нравственность, семейные устои, чувство любовь к родине, веру в идеалы добра и справедливости. Разрушая традиции народной нравственности, которые воспитывали у девушек целомудрие, а у юношей — бережное отношение к девичьей чести, либералы преуспели в стремлении опоганить в глазах общества идею долга перед семьей (и страной). В 50–60-е гг. господствовало мнение: вряд ли справедлива мысль о том, что любовь — при всей ее ценности — ничему неподсудна и ничто не должно ее останавливать, человек должен стремиться совладать со своей любовью, если она обрекает на несчастье других людей, мешает выполнить свой долг перед семьей или родиной. В 80-е гг. такой настрой стали оценивать негативно. В советской литературе и киноискусстве при изображении интимных отношений стала преобладать мысль о том, что любовь всегда права, а за любовь часто принимали похоть, элементарное физическое влечение. Тлетворные идеи сексуальной революции культивируют разврат, упрощенные отношения между полами, которые деформируют нравственность человека, приводят к «встречающейся» семье, к «воскресному мужу», ведут к появлению детей, воспитывающихся в детских домах при живых родителях.

Наши традиции впитали в себя черты православного сознания, для которого характерны примат нравственных категорий над рациональными и политическими, уважение любви, верности, долга, целомудрия, семьи. Чтобы сломать духовный строй русских людей, либералы стремятся лишить их исторической памяти, вытравливают у них чувство родины, примат общегосударственных ценностей, главенство духовных качеств над материальными благами, национальное достоинство, веру в возможность победы идеи социальной справедливости, что приводит к разрыву между отцами и детьми. Они внедряют в общественное сознание потребительскую психологию, вбивают в головы людей мысли о законности полной свободы в сексуальных отношениях. В русской культуре традиционно подавлялись низменные проявления. Порицаемое либералами пуританство, характерное Аая литературы и общественного настроя советского времени, отвечали нравственному идеалу большинства русских людей.

Минаев открыл, что в советское время «при всей пуританской культуре…очень жестких ограничениях в семье… школьный секс все-таки существовал», но, к его сожалению, он был «отнюдь не революционным, а скорее вполне бытовым». А революционным, к восторгу либералов, он стал в перестроечное время, когда «рухнули запреты — рухнули и все сдерживающие…амортизаторы, перегородки, перекрытия и стены, которые держали проблему в поле зрения общества, под его контролем». Чуть прозревая, теперь даже Минаев начал «понимать, что охрана девственности, как резервуара будущего здоровья нации, была таки осознанной государственной политикой». Раньше «она казалась глупой, невежественной», а сегодня, «на фоне страшных цифр подростковых абортов — нет, не кажется». В 1997 г. 300 000 подростков сделали аборты и 3000 школьниц в возрасте до 17 лет стали мамами. «У части этих девчонок не будет детей вообще, у другой части — не будет уже нормальной семьи, у третьих — останется за плечами тяжелейший психический кризис».

Демократы, развращая молодежь, стремясь направить ее на разрушение советского строя, использовали проблему свободы и прав человека, не считаясь с тем, что недопустим личный произвол, ущемляющий, интересы другого человека и общества, что надо считаться с законными правами народа и государства. Как свидетельствуют социологические опросы, для нашей молодежи очень важно «быть свободным и независимым в своих поступках и решениях>>. Немалая часть ее главными достижениями сегодняшней России считает обретение прав и свобод в культуре и частной жизни и приветствует свободу секса. Эротические фильмы, СМИ, поощряющие «свободную любовь», вытравливают стыдливость в отношениях между полами, разрушают инстинкт отцовства и материнства Либералы внедряют сексуальное образование в школе, которое, как показал опыт в западных странах, провоцирует подростков на раннее начало половой жизни, приводит к тому, что они становятся более восприимчивыми к алкоголизму и наркомании, к внебрачным связям, у девушек выше процент абортов, регулярное употребление противозачаточных таблеток приводит к бесплодию. Пагубные последствия сексуальной революции — рост проституции, резкое увеличение изнасилований, широкое распространение венерических заболеваний и СПИДа. Уже в 1996 г в России было 36 тысяч малолетних проституток. В 1997 г. в России по сравнению с «дореформенным» временем в 51 раз увеличилась заболеваемость сифилисом среди подростков. В 1990 г. во всем СССР было несколько десятков тысяч человек наркоманов, а в 1997 г. только в России их стало почти 5 миллионов.

Молодежь отличается категоричностью, радикализмом и максимализмом, но в наше время бросается в глаза ее общественная пассивность, видно, сказывается в этом присущие русским долготерпение и пассивность и характерная для большей части нашего народа усталость от политических баталий. Среди современных молодых людей стало больше прагматиков, уменьшилось число стремящихся трудиться на заводах, стройках, транспорте, они нацелены работать в управлении и силовых структурах, в торговле, снабжении, общепите, бытовом обслуживании, мечтают стать бизнесменами, банкирами, управляющими. Пятнадцатилетняя промывка мозгов молодых людей через СМИ, в школах и вузах укоренило в их сознании мнение, что для советской власти характерны система насилия, отсутствие свободы, репрессии, равенство в нищете, повседневный страх, голод, пустые полки магазинов. Они не хотят возвращения к прошлому, ищут «третий путь», не осознавая того, что каждый исторический поворот лишь тогда плодотворен, когда он не только отрицает предыдущую систему общественных отношений, но вбирает в себя то положительное, что в ней существовало.

Как установил М. Руткевич, учащиеся 11 классов оценивают реформы 1991–1998 гг. скорее положительно 13 %, отрицательно — 31 %., в частных школах — положительно 24 %, отрицательно 24,0 %» (ПР.№ 19–20.2001). «Новых русских» тревожит то, что молодежь все более негативно относится к «достижениям» ельцинского режима, треть ее считает, что у них нужно отобрать их капиталы, а в целом по стране такого мнения придерживается более половины взрослого населения. Стало очевидным резкое социальное размежевание молодежи. Генеральный прокурор РФ В. Устинов сказал «Теперь огромная амплитуда социального неравенства может привести к непредсказуемым последствиям. Богатые становятся богаче, а бедные — беднее. Группа частных лиц бесконтрольно владеет государственной собственностью…Ни в одной стране мира вы не найдете людей, так быстро и фантастически обогатившихся» (Лг.№ 27. 2002), Либералы видят решение важных проблем молодежной политики в классовом мире. Но как обобранных до ниточки голодных людей заставить хорошо чувствовать себя и забыть о своем горестном положении, видя ограбивших их и смеющимися над ними бандитов? Солженицын говорил: «V нас миллионы ограбленных и кучка грабителей. Кому примиряться — грабителям и их жертвам?» (Рм.1996.№ 4149).

«Демократы» коверкают нашу систему образования, которая была одной из лучших в мире. Бесконечные ее реорганизации по американским образцам, переделки учебных программ в школе направлены на то, чтобы создать обстановку хаоса в умах людей и глушить в сознании учеников ростки патриотизма, коллективизма, идеи социальной справедливости, внедрять космополитическое миропонимание, нигилистическое отношение к Родине. Такая установка проводится через СМИ, школьное и вузовское обучение, через систему распределения грантов и премий, что стало формой подкупа и поддержки преподавателей и ученых либерально-западнической ориентации. Получить грант вузовскому преподавателю литературы, не разделяющему идейно-эстетических позиций либералов, не легче, чем верблюду пролезть через игольное ушко. Комиссии, ведающие денежными выделениями, строго следят, чтобы финансы попадали в нужные руки. Это я испытал на своем опыте. Даже мои студенты страдали от либеральной цензуры. Доклад студентки А. Худяковой «Угрюм-река» В. Я. Шишкова и традиции Ф. М. Достоевского» получил одобрение на общероссийской научной конференции преподавателей. Ее статью на эту тему опубликовали в сборнике Тверского университета. Студентка послала свое сочинение под девизом на открытый конкурс на лучшую студенческую работу 1999 г., объявленный Министерством образования РФ. Доцент кафедры русской литературы Новгородского университета им. Ярослава Мудрого Г. Петрова, проанализировав работу, отметила: «На современном этапе развития литературоведения проблема традиций в русской литературе XX века одна из самых актуальных. Тем более, что автор обращается к изучению сложнейшей формы реализации традиции — к «скрытому цитированию». Работа отличается исчерпывающей полнотой при обобщении и систематизации материала». Вывод: «работа написана хорошим научным языком, грамотно оформлена и вполне может быть поощрена дипломом». Когда же выяснилось, что научным руководителем студентки является Ог-нёв, то конкурсная комиссия решила: «Работа не заслуживает поощрения». Решение подписала 28.08.1999 г. секретарь Г. Петрова, которая перед этим высоко отозвалась о ней.

Цель учебников по литературе и истории, выпущенных на деньги Сороса, — внедрить в сознание учеников и студентов нигилистическое отношение к России, вытравить у них чувство патриотизма. Как писал В. Троицкий, «так называемая «концентрическая» система изучения истории и литературы, навязываемая школе, подрывает в сознании образ исторического развития, затрудняет формирование реального исторического восприятия мира». Он заключил, что «больше всего боятся многие «образованны» воспитать гражданина, знающего свою Родину, а потому уже давно и упорно сокращают программы и количество часов на предметы, формирующие личность: русский язык, русскую литературу, отечественную историю» (СР.13.01.2000). На заседании комиссий по школе РАН и РАО Б. Вульфсон предложил вообще изъять изучение истории из школы, дабы «не вызывать каких-либо национальных пристрастий», а изучать лишь культурное «взаимодействие народов». В 1993 г. из недр Министерства образования вышел документ под названием «Базисный учебный план», в котором в школьной программе предмет «история» отсутствовал. В то время его исполнение сорвала возмущенная научная общественность Справедливой и ценной является мысль: «В школе проходит едва ли не главная линия фронта Цель реформы школы — произвести в следующих поколениях замену культурного ядра общества и тип человека» (СР.21.06. 2001). Бывший профессор Ленинградского университета Е. Эткинд преподавал в немецких, французских, итальянских, испанских, израильских, американских университетах и, изучив многие системы преподавания, утверждал: «Советский университет» и особенно тот, в котором я учился в 30-е гг., Ленинградский — лучший. дело не только в именах, а в том, как было построено обучение…главное достоинство тою нашего университета в сравнении с другими заключалось в его историзме» (Вл.1995. Вып.4. С.232). Когда в 1974 г. он стал преподавать в 10-м Парижском университете, «его больше всего поразило то, что студенты, никогда не слыхавшие имени Гоголя, занимаются в семинаре, посвященном Мандельштаму, потому что профессору Струве, который работал на этой кафедре, был интересен именно Мандельштам, он готовил о нем книжку и диссертацию» (233). Если «советская школа следовала важнейшему педагогическому принципу — давать знания как систему, строго соблюдая последовательность тематики согласно ходу развития детского мышления», то «мозаичность, которую внедряют в школы США и Западной Европы, просто подавляет становление личности с целостным мировоззрением» (В. Троицкий). Работу СМИ, школ и вузов следует поставить на службу народу, российской государственности. Но как добиться этого? Будут ли серьезные успехи в борьбе за сердца молодых людей, если идеи патриотизма и социальной справедливости не овладеют душами большей части интеллигенции, которая играет важную роль в формировании общественного сознания? Тут лежит огромное поле идеологической работы для тех, кто искренне любит Россию, кто не желает, чтобы сбылись злорадные предсказания ЦРУ о неотвратимом ее угасании.

Объявленная деидеологизация образования на деле свелась к борьбе с патриотической идеологией, пропаганде либеральных идей и провокационному раздуванию подростковой сексуальности. Для обработки молодежного сознания интенсивно используются «музыкальные» телеканалы. Как показал А. Ефремов, «российское» MTV, программа «От шестнадцати и старше» (ОРТ) и др. уходят «от подлинной культуры, от пропаганды нравственности, здоровья и силы», в них нет никакой политики и идеологии, они предназначены на формирование молодежи, настроенной «исключительно на получение удовольствий от жизни» (Зв.29.05.2001). Немалая часть молодых людей, настроенных на получение только удовольствий, не находит своего места и достойной цели при встрече с грубой прозой жизни, становится наркоманами, включается в ряды преступных групп. Число молодежных самоубийств растет, из миллионов беспризорников вырастают бандиты. Учителя и преподаватели высших и средних учебных заведений Санкт-Петербурга обратились к депутатам Государственной думы, членам Законодательного собрания «с требованием принять закон, запрещающий средствами массовой информации пропаганду убийств, насилия, разврата, пьянства, наркомании, курения, сквернословия…Эротика и порнография…стали вещами общедоступными, растлевают… неокрепшие души» детей (С, Р. 14.06.2002).

Что для наших молодых людей стало главным? Деньги, деньги и еще раз деньги? Есть ли у них потребность в социальной справедливости? Кому они верят? Или у них полное безверие, воспитанное общественными нелепостями современной жизни? А такое состояние молодежи становится опасным и для тех, в чьих руках оказались отобранные у трудового народа богатства и власть. Это начинают осознавать и обслуживающие их публицисты. Раньше школа, комсомол регулировали некоторые стороны молодежной жизни, над этим либералы издевались, а теперь они вынуждены признать, что «без каких-либо государственных гарантий, без каких-либо некоммерциализованных структур в обществе…нас ожидает тотальная яма» (Б. Минаев). Сама жизнь ставит проблему достойного воспитания молодежи на одно из первых мест, Все большему числу наших сограждан становится ясно, что невозможно добиться реального улучшения в положении и настрое юных людей без коренного поворота в экономической политике и школьном образовании — в преподавании истории и литературы.

Д Быков в статье «Собрание сочинений» (Ог.2002.№ 24) размышляет о направленности обучения по русской литературе на основе 280 тем, предложенным для сочинений выпускникам школы Министерством образования. Он считает примечательной чертой нового Курса литературы — «прохладный эстетизм», «внимание к детали, к второстепенным эпизодам», видит в этом отражение главной тенденции — «полной неразберихи в новой концепции российской истории». Он признал: «А ведь русская литература была прежде всего социальна, и рассматривать ее в чисто эстетическом ключе не получается. Везде, где речь заходит о государстве, о конкретном социальном зле, о потерянном поколении, школьнику предлагают отвлечься на что-нибудь более нейтральное: вместо анализа лермонтовской «Думы» — вероятно, во избежание нежелательных ассоциаций, — школьнику предложено разобрать «И скучно, и грустно», то есть стихотворение чисто лирическое вместо стихотворений откровенно гражданственного звучания». Действительно, «авторы тем скрывают свое желание отвлечь школьника от главного. Проработка деталей, обилие натурфилософской лирики Тютчева и Заболоцкого, темы, разработка которых сделала бы честь изобретателям формального метода, при каком-то стыдливом стремлении отводить глаза, когда речь заходит о наиболее болезненных нервных узлах российской истории». И «демократы», осуждая «насильственную социализацию литературы», приходят к выводу, что «и насильственная ее эстетизация и выхолащивание тоже ничего доброго не сулят», «под конец начинаешь всерьез задумываться: да что же вынесут эти дети из курса литературы? Над какими мелочами им предстоит ломать голову, вместо того чтобы задуматься об истории и предназначении своего государства, о метаниях и отчаянии его лучших писателей?» Наконец-то и они заговорили о том, что школьника уводят «от историзма и гражданственности», а «русская литература всегда была школой совести». В то же время Быков самодовольно утверждает: темы сочинений составлялись людьми его «поколения, которым почти вся литература советского периода представлялась чем-то вроде жесткого мяса, навязшего на зубах». Он радуется тому, что нет «спекуляций на патриотизме» и «размытых, абстрактных, мучительных формулировок вроде «Тема Родины у такого-то». Он не хочет видеть вины СМИ, школы, преподавателей истории и литературы в том, что идея бескорыстного служения Родине у современных молодых людей в должной мере не востребована только 40 % из них гордятся победой в Великой Отечественной войне и около 35 % дают высокую оценку культурному наследию России. Журнал «Российская Федерация сегодня» (2001.№ 12) привел результаты социологического исследования среди призывников. Их спросили: «Считаете ли вы себя патриотом?» В 1987 г. патриотами назвали себя 97 % призывников, в 1990-м — 42 %, а 2000-м — лишь 23 %.

В том же номере «Огонька» М Куликова напечатала статью «Кумир китайской молодежи» с подзаголовком «Николай Островский как основатель новой религии». Однажды она шла по Тверской улице, увидела табличку «Музей-квартира Н. А. Островского «Преодоление». Вошла туда и удивилась: оказывается, в музей приходят! В нем научный сотрудник Д. Сарана рассказал ей: «В начале девяностых да, спад посещений был у нас, потом приходили некоторые, плевались буквально. Или ведешь экскурсию, а один выходит: «Вранье это все, — с вызовом говорит. — И книжку не сам писал, и вообще… Кому жизнь отдал, за что?» Сарана рассуждал: «Идеалы были у него. Верил он в это. А как без веры? Наша страна всегда на этом выживала». В музей приходят и старые люди, и маленькие, и средних лет. А ведь «демократическая» власть, руководители образования сделали все, чтобы люди забыли о Н. Островском. В школе преподаватели избегают знакомить учеников с ею жизнью и творчеством, в учебниках умаляют личность и романы Островского, внушают мысль, что он не сам писал их Мусатов в «Истории русской литературы первой половины XX века…» признал, что книга «Как закалялась стать» «стала своего рода визитной карточкой Идеи, способной чудодейственно организовывать человеческую личность, и получила огромный читательский успех. Островский превратился в личность столь же легендарную, как и его герой». И тут же Мусатов занялся его компрометацией, объявив, что «сам процесс создания текста романа носил именно коллективный характер». Он использовал слухи — «любопытное свидетельство М. К Куприной-Иорданской: «Писатель Леноблъ (Ленобль Генрих Морисович — В. М.) мне говорил, что роман «Как закалялась сталь» делали семь человек Авторский вариант романа был совершенно неудобочитаем. Я спросила Ленобля: «Зачем вы пошли на этот обман?» Он ответил; «Все равно, если бы не я, кто-нибудь другой это сделал». Выходит, Ленобль был соавтором романа? Но как ему верить, если он, критик, не создал ни одного своею художественного произведения?

Директор музея Галина Ивановна Храбровицкая объяснила; «У нас уникальный музей. Мы музей человеческого духа». Она рассказала: «Вот к нам девочка пришла однажды. Провалилась на экзамене, идет по музею, рыдает. Потом перестает плакать и пишет в книге отзывов: «Знаю, как теперь жить». То есть ее проблема показалась ей очень мелкой… Ведь, чтобы что-то в жизни преодолеть, необязательно не иметь ног и рук». Галина Ивановна недавно была в Китае. Там за последнее десятилетие Островский издавался 32 раза огромными тиражами. Китайцы истратили полтора миллиона долларов, чтобы создать фильм «Как закалялась сталь»: «Прежде чем начать делать фильм, они провели социологический опрос, по кому из мировых классиков люди хотели бы видеть сериал. И Островский с большим перевесом победил! И портреты Островского там не редкость. Он до сих пор сегодня кумир китайской молодежи». У нас же за последние двенадцать лет книга «Как закалялась сталь» не издавалась ни разу.

Один из литераторов спрашивал: «Зачем душе сталь?» Есть своя правда в ответе на этот вопрос «Ведь не знает никто, что вас поджидает в этой жизни — вот зачем душе сталь. Один начинает пить, другой попрошайничать. А кто-то хочет быть полезным, как Островский. Есть общества, где удобно быть инвалидом, а есть — где удобнее быть героем. У нас надо быть героем». В книге отзывов можно прочитать: «Удивительно», «Восхищена», «Давно не было так светло». Пишут похвалу Островскому юные кадеты, пэтэушники призывают: «Островского надо читать!». Сарана сообщил: «Приходят скауты — учатся мужеству. И даже православная школа «Радонеж» привела своих питомцев учиться христианскому терпению. У Островского, у Павки Корчагина учится школа «Радонеж»! Все тянутся в наш дом И наследники декабристов И потомки Кутузова приходили». Один посетитель пришел, смотрел-смотрел и вдруг сказал: «Он же Иисус! Настоящий Иисус!» После посещения музея у Куликовой, по ее словам, поехала «крыша»: «Получается, что в этом помещении жил абсолютно жизнерадостный человек Островский… И он вдохновил людей жить и до сих пор вдохновляет. И вот тогда я пожалела, что выбросила в позапрошлом году «Как закалялась сталь» в суровой серой обложке». Выходит, как ни старались «демократы», не смогли они уничтожить в народе память о Николае Островском. И это говорит о многом.

Сейчас налицо драматический разрыв между поколениями. По мысли Зиновьева, «за ельцинское десятилетие подросли совсем другие люди, изготовленные для другой жизни, с которыми мы уже не сможем найти общий язык». Но искать его надо. Проблема социальной справедливости сейчас поднимается до уровня русской национальной идеи, все, что связано с конкретным воплощением ее в нашей жизни, встает на первое место. Чтобы молодежь поверила патриотам и пошла за ними, им надо так стоически вести себя, чтобы вся их жизнь и работа дали возможность ей осознать, что они искренни в своих призывах и устремлениях, в борьбе за правое дело, социальную справедливость, великую Россию. Молодым людям нужны яркие символы бескорыстного героизма и добра, очень привлекательные идеи — лишь тогда ощутимо станет восстанавливаться связь между молодым поколением и народно-патриотическим движением.

Две трети молодых людей сейчас находятся за чертой бедности. 2 миллиона детей школьного возраста нигде не учатся. Бич современной России — юные беспризорники, считается, что их два миллиона, но есть мнение, что их значительно больше. Это, по мысли либералов, потому, «что стало больше соблазнов» и «спившихся родителей стало больше, прокормить своих детей» они уже не в состоянии. Почему стало больше таких родителей? Разве не способствовали этому антинародные ельцинские реформы, в результате которых жизненный уровень 70 % населения России снизился в два-три раза? Среди безработных около 40 % молодежь. В среднем по России у 45–50 % выпускников школ есть серьезные отклонения в физическом и психическом здоровье. Ежегодно более 600 000 детей остаются без одного из родителей. 300 000 рождаются вне брака. В 1990 г. было заключено первых и повторных браков 1,3 млн., а в 1999-м — 0,9 млн. Число детей-сирот в России достигло 533 000. Катастрофически уменьшилась рождаемость (в 1990-м г. на одну женщину среднее число детей составляло 1,89, к 1999 г. оно упало до 1,17), беспрецедентно растет смертность. Сокращение населения России почти на миллион человек в год объясняется ухудшением качества жизни большинства людей, связанное с затяжным социально-экономическим кризисом, безработицей, задержками зарплат, пенсий, снижением доступности медицинской помощи и лекарств, неуверенностью в своем будущем и будущем детей.

«Из каждых ста тысяч человек на протяжении «десятилетия реформ» умирали 140–150 (против 100–110 в 80-е годы). В 2001 г. этот показатель достиг отметки 156. Катастрофическим является положение на землях коренною русского расселения, в Центральном округе в среднем за год умирают 180 человек на 100 тысяч населения. Тверская, Тульская, Ивановская области ставят здесь «рекорды»: соответственно 219,214 и 202 человек». Ничего светлого не предвещает прогноз, основанный «на расчетах, выполненных в Лиге борьбы с депопуляцией (С. Ермаков, О. Захарова): сегодня в России ежегодно умирает в 2 раза больше людей, чем рождается, к 2010 г. будет умирать в 3 раза больше, к 2015 г. — в 4 раза больше, к 2019 т. — в 5 раз больше, к 2022 г. — в 7 раз больше, к 2036 г. — в 10 раз больше, а к 2048 г. — в 15 раз больше. По прогнозам Лит к 2050 г. население уменьшится с 144 млн. чел. до 80 млн. (по прогнозам Госкомстата — до 90 млн.). Даже при чрезвычайно благоприятной динамике смертности, рождаемости и миграции в 2049 г. мы приходим к ситуации, когда для обеспечения хотя бы нулевого прироста населения потребуется суммарный коэффициент рождаемости, равный 3,06 (сейчас он равен 1,3) — Не существует ни одного прогнозного варианта, по которому к 2050 г. прекратилось бы сокращение численности населения России…Уже к 2050 г. в России останется с учетом миграции порядка 90 млн. человек, а за следующие 50 лет население составит несколько десятков миллионов…Русский этнос может остаться в XXI веке государствообразующим только при полной смене властного режима, осуществляющего катастрофический для страны курс, и создания правительства национального спасения» (Б. Хорев. Зв.05.11.2002).

Без коренного перелома в экономической политике бессмысленно говорить о достойном будущем России. В опубликованном в канун 2001 г. докладе ЦРУ «Глобальные тенденции 2015» утверждается, что Россия и ее партнеры по СНГ в ближайшие 15 лет еще больше отстанут от Запада. Одну из причин этой необратимой отсталости авторы доклада видят в том, что в России низкая рождаемость, высокая смертность мужчин, ее население уменьшается, становится все менее здоровым. В результате этого неблагоприятного демографического фактора «центральная роль России будет продолжать уменьшаться, и к 2015 году Евразия станет лишь географическим понятием без какой бы то ни было политической, экономической или культурной реальности». По данным Римского клуба банкиров, Запад установил России квоту, по которой к 2020 г. в ней должно жить не более 40–50 миллионов человек. Для выполнения этой чудовищной задачи и внедряют в России пресловутое планирование семьи, сексуальные школьные программы, разлагают нравственность молодежи, убивают в ней чувство национального самоуважения, снижают интеллектуальный и нравственный уровень нашего общества, прививая ему гражданскую пассивность, всеядность.

В славных традициях русского народа, свидетельствующих о его государственной мудрости и демократическом настрое, — святая обязанность всех наших граждан защищать свою Родину, для этого и введена всеобщая воинская повинность. Либералам же нужна наемная армия, но такая армия перестает быть проводником общенародной идеи, защищает интересы прежде всего компрадорской буржуазии. Шафаревич отметил: «…вся история говорит о том, что страна выживает, если ее армия состоит из людей, которые защищают свои дома, свою семью, свое хозяйство. Наемники не спасут. Страна с армией наемников обречена на погибель. Так было в Древней Греции, так выло в Риме» (3b.23.G5.20O1). Очень тревожит то, что увеличивается прослойка молодежи, которая пытается избежать службы в армии. В этом сказываются результаты разрушительной пропаганды либералов, формирующих в душах людей крайний индивидуализм, пренебрежительное отношение к России. Такой настрой отражает неблагополучное моральное состояние всего нашего общества и современной семьи, ребенок в ней, чаще всего единственный, нередко растет без отца, воспитать его коллективистом, способным ради общего дела решиться на самопожертвование, — задача очень трудная.

Прекрасный поэт В. Федоров писал: «Сердца — да это же высоты, которых отдавать нельзя». Горчайшая истина состоит в том, что миллионы молодых сердец в той или иной мере заняты недругами России. Социологическое исследование самочувствия молодежи в городах Тверской области в 2002 г. показало, что самое важное в жизни большинства опрошенных (58 %) — деньги, после денег у них идет образование, профессия (57 %), «а на третьем месте — стремление получить от жизни побольше удовольствий (34 %)…И в самом конце списка — действия ради будущего России (8 %), идеалы, вера (5 %). О доблести, о подвигах, о славе сегодня мечтают единицы» (Тв.6–12.12.2002). С таким настроем молодежи мы бы не отстояли независимости своей Родины в Отечественную войну. Во весь рост сейчас встала задача вести целеустремленную работу с молодежью, воспитывать у нее чувство патриотизма, искать эффективное противоядие против разлагающей ее американской массовой культуры, зловонным потоком прорвавшейся в российское общество.




Заключение


Великая Отечественная война длилась 1417 дней. После ее завершения Шолохов писал в статье "Победа, какой не знала история": "…никогда никакая армия в мире, кроме родной Красной Армии, не одерживала побед более блистательных, ни одна армия, кроме нашей армии-победительницы, не вставала перед изумленным взором человечества в таком сиянии славы, могущества и величия… Пройдут века, но человечество навсегда будет хранить благодарную память о героической Красной Армии" (Пр.13.05.1945). После победы СССР получил справедливое геополитическое пространство, укрепил государственные границы, в качестве соседей появились дружественные нам государства. Европа освободились от нацистского господства, изменилась вся мировая карта, резко ослабла и рухнула колониальная система в Азии, Африке и Латинской Америке. «Именно Советский Союз могучим вкладом в победу над гитлеровской Германией зачеркнул фашистскую альтернативу развития мирового капитализма» (Г. Зюганов. Пр.2001.№ 33). После войны жизнь народа улучшалась из года в год. Иное увидел Бакланов; «Победив беспощадного врага, несшего с собой самое страшное зло XX века — фашизм, мы одновременно укрепили сталинскую систему, которая держала страну в кандалах. Мы возвращались победителями, чтобы в своей стране стать побежденными» (Мн.№ 25.2001). «Побежденный» Бакланов после войны стал хорошо обеспеченным писателем, главным редактором журнала «Знамя», в котором свободно печатались его приближенные, но у многих из них, как сейчас стало ясно, не лежала душа к России. Плохое увидел в нашей победе и Мерцалов: «Победа, сохранив и упрочив независимость нашей страны, одновременно укрепила диктатуру Сталина; она разрушила фашистские режимы в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, но распространила на них влияние сталинизма» (Км.1990.№ 6. С.56). Ему претит укрепление нашей государственности и создание народно-демократических государств в Европе. Хмельницкий писал не о том, что наша армия спасла человечество от фашизма, а о «бесчисленных…преступлениях» ее против человечества, «о диком политическом терроре на освобожденных от немцев территориях, людоедских режимах, установленных на штыках советских солдат в странах Восточной Европы» (Рм. 1999.№ 4262). Такие «гуманисты» не помнят о людях, сгоревших в немецких душегубках, о сожженных наших городах и деревнях, об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки и опустошениях во Вьетнаме после применения американцами напалма и отравляющих веществ. Они не хотят считаться с такими фактами: опрос показал, что спустя девять лет после коренной смены социально-политического строя Венгрии большинство ее граждан «с ностальгией вспоминает стабильность и даже беззаботность эпохи кадаровского социализма», считает 70-е годы XX века «наиболее ярким и успешным периодом венгерской истории» (О.г.1.09.1999). Многие сейчас согласны с мыслью Распутина: «Только теперь начинаешь вполне понимать, в какой уникальной стране мы жили. Социальные завоевания будут долго еще нам сниться как чудный сон». Антикоммунист Белоцерковский, бывший работник радиостанции «Свобода», писал: «После исчезновения в Европе «лагеря социализма» на Западе начался процесс дегуманизации социальных отношений. Растут налоги, ликвидируется участие государства и предпринимателей в пенсионном страховании (прежде всего, конечно, в США!), усекаются социальные программы, уменьшаются пособия по безработице…сокращаются ассигнования на образование, рекордно растет безработица» (Лг.17. 06.1998). Поневоле вспомнишь Пушкина: «Европа всегда по отношению к России была столь же невежественна, как и неблагодарна».

Рассуждая о приобщении России к мировой цивилизации, о необходимости руководствоваться общечеловеческими ценностями, либералы предают наши национальные интересы. Установка их такова: все, что укрепляет могущество России, надо опорочить, а что ослабляет — оправдать, приукрасить, вознести. Они создают условия наибольшего благоприятствования всем, кто наносит ущерб ее национальным интересам. Казалось бы, чего возражать против объединения России с Белоруссией? Но либералы яростно противятся этому. О. Мороз писал: «Лукашенко приведет за собой верящий ему консервативный электорат. Красный пояс России сразу же усилится» (Аг. 22.01.1997). Вот чего боятся они! Для них судьба России мало что значит, самое главное — сохранить власть и награбленные богатства. Вся история России, ее советский период, годы Отечественной войны, «перестроечное» время со всей очевидностью подтверждают мысль о том, что для ее успешного развития национальные интересы должны ставиться выше интересов отдельной личности. Теперь, когда остро ощущается потребность в восстановлении нашей государственной целостности, наглядно раскрылась вопиющая ущербность для русской нации агрессивного индивидуализма, антиколлективистской психологии, антигосударственной ориентации в общественной мысли и поведении людей.

СССР развалили, теперь либералы и их американские хозяева стремятся расчленить и Россию. Д. Гранин склоняется «к мысли, что единая Россия нам больше не нужна». А. Кох предсказал, что она вскоре станет «сырьевым придатком», а потом превратится «в десяток маленьких государств». Чтобы разрушить ее, либералы ведут атаки против великодержавности, которая основывается на чувстве патриотизма и государственности, против "зараженности значительной части интеллигенции имперскими амбициями" (Н. Иванова). Кучкина бичевала тех, кто стремится "во что бы то ни стало сохранить единую и неделимую Россию". С. Рассадин вопрошал: "…чего это мы так боимся перестать огромными?" Либералы, не смущаясь, обсуждают вопрос о возможной колонизации России, о передаче Курил Японии, о продаже Сибири США по мысли А. Янова, "Россия не выживет, если не ввести оккупационные войска". А. Андрюшкин вторил: "Возможно, понадобится оккупация России войсками ООН или НАТО". В книге Э. Тополя «Завтра в России» проводится мысль о необходимости оккупации России американцами. В ней президент США сообщает, что «объединенные силы армии, авиации и флота НАТО ведут в настоящий момент массовую высадку десанта в СССР… Мы послали в Россию достаточное количество сил. Они получили приказ арестовать кремлевское правительство». Эту заветную AM либералов цель и преследуют авторы, глумящиеся над бессмертным подвигом нашего народа в Отечественной войне.

Великая Отечественная война сыграла исключительную роль в мировой истории. Оглядываясь назад, лучше разбираясь в том, что было в те страшные годы, мы сможем поставить уроки прошлого на службу настоящему, лучше понять и нашу силу, и наши слабости, понять, почему мы смогли одолеть столь сильного врага. Шафаревич отнес День Победы «к тем событиям, которые определяют священную историю народа. Свойство таких событий…в целительной силе воздействия. Та далекая Победа дает нынче силы людям и всему народу пережить гибельный момент. Это залог выживания в будущем. То, на что в памяти своей каждый русский человек реально может опереться». (Зв.23.05.2001). Этого ученого поражало то, что последние десять лет многие историки и журналисты стремились «уничтожить Победу в сознании народа и стремление было чрезвычайно сильным, поддерживалось государственными структурами». История Отечественной войны деформируется в умах наших учеников. Подчас учителя внушают им: «Никакого Александра Матросова, никакой Зои Космодемьянской не было. Эго все ложь!» (ЛР. 1.02.2002). В школах распространяют концепцию, озвученную американским президентом Клинтоном на праздновании юбилея высадки союзников в Нормандии: он поблагодарил Россию «за помощь в победе Америки над Германией». Священник Я. Шилов, придя в школу, узнал от учительницы истории, что теперь принято так трактовать Великую Отечественную войну «Советский Союз участвовал во второй мировой войне на стороне великой Америки, которая разгромила фашистов» (Нс1999.№ 12. С119). Оказывается, мы только помогали США победить Германию — до такого кощунственного искажения истории докатились либеральные западники. Гальдер записал высказывание Гитлера на совещании 28.03.1942 г.: «Исход войны решается на Востоке» (Т.З. Кн.2. С.220). Тейлор признал, что русские «всю войну сковывали три четверти немецких сухопутных войск» (469). Советские войска разгромили 600 вражеских дивизий, а англо-американские — 176 соединений вермахта На советско-германском фронте Германия потеряла 72 % военнослужащих, до 75 % танков, 75 % самолетов.

СССР немало сделал для разгрома милитаристической Японии. Уже в декабре 1941 г. Рузвельт высказал пожелание нашему правительству о военном выступлении СССР против нее. Об этой настоятельной необходимости говорили в 1943 г, в Тегеране, в феврале 1945 г. в Ялте и в июле 1945 г. на Потсдамской конференции. Англию и США тревожило то, что при высадке их войск на Японские острова они понесут большие потери, считалось, что только американцы могут потерять 1 млн. солдат. Конец войны виделся американскому командованию в 1946 или даже в 1947 г. В «Истории войн» говорится: «Японский фанатизм лишний раз доказывал, что без огромных потерь Японию, которую защищали 2 млн. стойких солдат, не завоевать и не покорить. Лидеры союзников стремились как можно быстрее вынудить Россию вступить в войну с Японией, надеясь этим приблизить конец войны и избежать дополнительных потерь и материальных ресурсов». Не получалось завершить войну без СССР, 8.08.1945 г. он объявил ей войну. А теперь кое-кто пишет «Но соглашения в Ялте и Потсдаме были неуместными и наивными. Его недельное участие в войне никоим образом не приблизило ее конца». На самом же деле после нашего вступления в войну с Японией ее правителям стало предельно ясно, что у них нет никакой возможности добиться победы. На заседании высшего военного совета 9.08.1945 г. премьер-министр Судзуки заявил: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны».

История Второй мировой войны остается заложницей острой идеологической и политической борьбы. В изданных в США книгах умаляется решающая роль СССР в разгроме фашистской Германии, показательно, что работы наших авторов там не публиковались. Когда одно из американских издательств захотело выпустить на английском языке советскую 12-томную «Историю второй мировой войны», то Белый дом воспрепятствовал этому. 20-серийный документальный фильм «Неизвестная война» не пускали на американские экраны, а фирма, создавшая фильм, была прикрыта. Сейчас США, желая быть единственным вершителем судьбы всего мира, ставят себе целью не допустить возрождения России как великой державы. Г. Киссинджер сказал: «Я предпочту в России хаос и гражданскую войну тенденции к воссоединению ее в единое, крепкое, централизованное государство». 3. Бжезинский утверждал, что «Россия будет раздробленной и под опекой», он назвал ее «главной разменной картой американской геополитики» и объявил: «Новый мировой порядок при гегемонии США создается против России, за счет России и на обломках России» (СР. 1.02.2000). Агенты западного влияния вытравливают из нашего сознания идею великой державы, их обличения советской системы направлены не столько против тоталитаризма, сколько против российской государственности, Председатель правления АКБ «Иронбанк» Б. Хацибов, далекий от коммунистических симпатий, признал, что «истинной целью США является полное разрушение нашей экономики, нашего общества, доведение России до уровня третьесортного государства, не способного играть сколько-нибудь значительную роль в противодействии американским устремлениям к беспредельному господству в мире» (Нг.3.03.2001).

Эта политика тем более опасна, что русские не выработали спасительную для нашею государства идею национальных интересов, у них фактически нет даже своего национального телеканала. На судьбе русского народа отразились присущие ему идеализм и максимализм, отсутствие должного самоуважения, известная безалаберность, доверчивость, недостаточное умение проводить хорошие задумки в жизнь, вера в возможность быстрого изменения жизни в результате выдвижения и осуществления привлекательных лозунгов. Горький не без оснований писал о низком национальном самолюбии русских. Солженицын отметил: "Мы — народ с потерянным национальным самосознанием". Это и позволяет «демократам» проводить губительную для нас внешнюю политику, разрушать народное хозяйство, культуру и превращать Россию в сырьевой придаток Запада, Им мешает народная любовь к России, наша память о ее былом могуществе. Им не по нутру крепкая российская государственность. Чтобы окончательно разрушить ее, они искажают и оскверняют историю Отечественной войны, благородство превращают в подлость, героизм — в глупость, а предательство — в подвиг. Путин сказал 22 июня 2001 г.: «…мы будем защищать правду об этой войне и бороться с любыми попытками исказить эту правду, унизить и оскорбить память тех, кто пал, поскольку историю нельзя искажать и ее уроки должны быть усвоены».

Память о Великой Отечественной войне священна для каждого честного человека. В то время русская нация, сплотившая вокруг себя народы СССР для зашиты Родины от захватчиков, совершила подвиг, которым восхищается весь мир. «Демократы» сочиняют небылицы и фальшивки об Отечественной войне, ищут гаденькое в ее истории для того, что-бы духовно подавить наш народ, уничтожить в нем национально-государственный императив, веру в возможность достижения социальной справедливости, вытравить чувство коллективизма, соборности и любви к Родине, задушить нашу устремленность к свободе и восстановлению великой державы. Это помогает американцам претендовать на гегемонию, на право диктовать всем свою волю.

Наша блистательная Победа красноречиво подтверждает огромную историческую значимость и большие возможности России, представляет собой непреходящую социально-политическую и нравственно-психологическую ценность и является для нас важным стимулом государственного развития. И потому эта победа встала поперек горла у тех, кто унижает и разрушает нашу Родину. Шафаревич считает единственным шансом «для России выжить — это стать национально сплоченным русским, православным государством…Нам необходимо обрести национальное единство, каждый из нас должен чувствовать себя частицей русского народа. Это единство не только поможет выжить, но и придаст смысл дальнейшему существованию. Люди поймут, ради чего надо идти на определенные жертвы. Без понимания и признания этого смысла людей ни за что не вовлечь в общее дело. Победа всегда определяется тем, кто из народов готов принести большие жертвы во имя своего будущего» (Зв.23.05.2001). В практической жизни и «красны» и: «белым» патриотам надо объединить свои усилия, сейчас трудно отделить лозунг борьбы за социальную справедливость от лозунга борьбы за спасение России. Это переплетается и взаимодействует. Для всех народов России сейчас главным стал вопрос о ее выживании, всем нам надо участвовать в собирании ее национальных сил, в действенном противодействии тем, кто стремится превратить нас в ухудшенные варианты европейцев, находящихся в полной зависимости от решений некого мирового правительства, а на деле в услужении американского капитала.