Рассказы о Чапаеве Александр Терентьевич Кононов Рассказы о легендарном герое гражданской войны Василии Ивановиче Чапаеве и его боевых друзьях. Александр Терентьевич Кононов РАССКАЗЫ О ЧАПАЕВЕ СЛУЧАЙ В ВЯЗОВКЕ По пыльной улице деревни Вязовки пронеслись пятеро всадников. Впереди на красивом рыжем коне скакал человек в военной гимнастерке. Деревенские ребята сразу узнали его: — Чапай… Чапай приехал! V двора с высокими тесовыми воротами всадники остановились. Из ворот выбежал мальчик лет семи. — Батя, — закричал он, — а у нас ярмарка! — Видал, сынок, — ответил Чапаев и соскочи с седла наземь. Был он невысокого роста, но ладный, статный. Зеленая гимнастерка, перетянутая кожаными ремнями, сидела на нем ловко. У пояса с правой стороны висел револьвер, а с левой — шашка, богато украшенная серебром. Он тронул рукой свои усы и оглядел деревенскую площадь синими ясными глазами. На площади стояли возы с сеном. Девчата в ярких праздничных кофтах гуляли, взявшись за руки. Приезжий горшечник громко расхваливал свой товар. Гармошка играла веселую плясовую песню. — Ну что ж, пойдем в избу, Бубенец, — сказал Чапаев. Потом обернулся к самому молодому из всадников и велел: — Петька, коней во дворе поставишь. Четверо приезжих вошли в избу, а пятый взял лошадей под уздцы и провел их во двор. Войдя в избу, Чапаев взял со стола кринку, налил в стакан молока и быстро выпил. Потом пододвинул кринку своим спутникам. Ребятишки жались к столу и рассматривали гостей. На пороге показался плечистый старик с кудрявой бородой. — Здорово, Василий! — сказал он. — Все воюешь? Чапаев усмехнулся и ответил: — Воюю! Старик подал каждому из приехавших руку и сел на лавку. — Я на ярмарке был, когда ты по деревне… пропылил. Я тебя издалека, сынок, признал. — Ну, как нынче ярмарка, удалась? — спросил старика один из приезжих, которого звали Бубенцом. — Да как сказать… Знакомых никого не встретил. Всё больше какие-то чужие, дальние. Бубенец нахмурился. — Зачем дальним в Вязовку ехать? Он повернулся к Чапаеву и проговорил: — Василий Иванович, в уезде неспокойно. Не понаехали б непрошенные гости — беляки. Напрасно мы от отряда так далеко отбились. Чапаев спокойно ответил: — Неужто мне и ребятишек своих нельзя повидать? Вот погостим до утра, а там и в поход. Он подошел к окну и стал глядеть на улицу. По улице медленно двигались большие возы с сеном. Один воз остановился недалеко от ворот. — Иди-ка сюда, Бубенец, — позвал Чапаев. — Сено на возах мне что-то не нравится. Бубенец посмотрел в окно и сейчас же схватился за револьвер. Чапаев тоже вынул револьвер и проверил шашку — легко ли вынимается из ножен. На улице из-за воза с сеном торчали дула винтовок, выглядывали незнакомые злобные лица. Чапаев крикнул ребятишкам: — Ложись на пол! Он схватил младшего сынишку и сам уложил его подальше от окна. Двое других, постарше, легли рядом. Чапаев быстро повернулся к Бубенцу. — Ну, если это за моей головой приехали… — начал он, но не успел докончить: с улицы вдруг послышались выстрелы. В соседней комнате со звоном посыпались на пол стекла. — А где Петька? — крикнул Чапаев. Но Петька и два других бойца уже стояли у порога избы с наганами наготове. — Василий Иванович, — проговорил Петька быстро, — коней я не расседлывал. Нам бы только к коням пробиться. — Пробьемся! Петр Исаев, которого все дружески звали Петькой, был парень лет двадцати двух. Он состоял при Чапаеве для поручений, всюду ездил с ним и видая немало сражений. Снова загремели выстрелы, потом на минуту затихли, и чей-то сиплый голос заорал: — Выходи-и! Выходи-и. Чапай!.. Теперь все пятеро приезжих, во главе с Чапаевым и Бубенцом, стояли у открытых окоп и дверей с револьверами в руках. Как только в ворота просунулась чья-то рыжеусая голова, из окошек избы вылетела целая стая пуль. Голова исчезла. — Во двор! — скомандовал Чапаев. Чапаевцы выскочили во двор, легли у избы и стали отстреливаться. Во дворе оказался и отец Чапаева. — Становись к воротам, — сказал ему Василий Иванович: — когда нужно будет, откроешь их по команде. Нападавшие не подходили теперь близко к воротам. Они кричали издали: — Выходи-и! Выходи-и живей!.. Потом они столпились у возов с сеном и стали обсуждать, как бы зажечь со всех сторон избу и выкурить оттуда чапаевцев. В это время Чапаев, согнувшись, подбежал к своему коню и вскочил в седло. За ним бросились к лошадям остальные. — Открывай ворота! — негромко скомандовал Чапаев и выхватил шашку из ножен; в левой руке он держал револьвер. Ворота распахнулись. Пятеро конных вылетели на улицу и врезались в толпу врагов. Те не ждали такого нападения. Раздались выстрелы, в воздухе сверкнули шашки, послышались крики и стоны раненых. Белогвардейцы попятились назад, стараясь укрыться за возы с сеном. В это время к Чапаеву подскакал офицер на белой лошади. Он уже занес шашку над головой Чапаева, но тот ловко увернулся, поднял коня на дыбы и выстрелил из револьвера. Офицер повалился на бок, ухватился было за гриву лошади, но не удержался и пополз с седла на землю. Под Петькой убили коня. Конь, тяжело рухнув, придавил ему ногу. Чапаев увидел это. Он соскочил с коня, подбежал к Петьке и помог ему освободить ногу. Потом кинулся на выручку к Бубенцу. И пора было: Бубенца окружили враги. Он уже расстрелял все пули и теперь еле отбивался шашкой. Кровь тоненькой струйкой бежала по его лбу. Чапаев рубил направо и налево, а позади него Петька стрелял в белых из нагана. Враги не выдержали натиска и бежали. Пять всадников долго преследовали их, потом вернулись назад. Петька первый подбежал к возам и сунул в сено свою шашку. Шашка наткнулась на что-то твердое и глухо звякнула. Бойцы раскидали сено и нашли под ним пулемет. КРАСНЫЙ АВТОМОБИЛЬ По степной дороге мчался красный автомобиль. В нем сидели двое: шофер и Чапаев. Чапаев, перегнувшись за борт машины, зорко вглядывался в даль. Позади него стоял пулемет, дулом назад. Кругом лежала ровная, выгоревшая от солнца степь. Далеко впереди виднелась колокольня. Шофер повел машину быстрей. — Ну, — сказал Чапаев, — скоро будем пить чай. Шофер поднял голову. — Чайку не плохо бы теперь, товарищ Чапаев! — проговорил он весело. Скоро показались и крестьянские избы. Еще минута — и машина понеслась по деревенской улице. Мелькнули зеленые огороды, покосившиеся плетни, желтые подсолнухи у чьего-то крыльца… Деревенская пыль поднималась клубами за пролетевшим автомобилем. На площади, недалеко от церкви, шофер остановил машину. Чапаев встал. — Смотри, мальчишек к моей пушке не подпускай, — кивнул он на пулемет. На улице появилась какая-то женщина. Чапаев крикнул ей: — Где тут у вас сельсовет? Женщина испуганно взмахнула руками и скрылась. Чапаев оглянулся вокруг и понял, что дело неладно. У церкви стоял и вглядывался в автомобиль человек с погонами на плечах. В нем нетрудно было признать офицера. Не сводя глаз с машины, он расстегнул висевшую у пояса кобуру и вынул наган. Из переулка показалось трое солдат. — Ну, товарищ, крути, — проговорил Чапаев негромко, — закручивай мотор: в деревне белые. Шофер стал быстро заводить не остывший еще мотор, а Чапаев припал к пулемету. Он одним взмахом повернул его дулом к церкви и прицелился. Шофер присел как можно ниже к земле и крутил изо всех сил ручку мотора. — Не успеешь закрутить — пропали мы, — сказал Чапаев. В это время у церкви, где стоял офицер, раздался револьверный выстрел. Пуля пропела над самым ухом шофера. Но он кончил заводить мотор и вскочил в автомобиль. Машину сильно рвануло — шофер сразу взял самую бешеную скорость. Теперь со всех сторон бежали к ним белые. Но скоро остановились: машина круто повернула, Чапаев открыл стрельбу из пулемета. Пули полукругом легли по всей улице. В конце деревни уже показались скачущие во весь дух конные белогвардейцы. Машину трясло на ухабах. Чапаев, прильнув к пулемету, стрелял без остановки. Опять метнулись мимо зеленые огороды, старые плетни… Вот уже степь дохнула в лицо сухим и горьким запахом полыни… А сзади неслись белые кавалеристы. Шофер нагнул голову к самому рулю и боялся оглянуться. С минуты на минуту он ждал, что пуля пробьет шину — и тогда конец. А позади, заставляя дрожать весь кузов машины, отрывисто и часто стучал пулемет Чапаева. И вдруг замолк. Шофер услыхал чуть охрипший голос Чапаева: — Патроны кончились. Автомобиль был уже среди ровной степи. Белые кавалеристы скакали далеко позади. Скоро они и сами поняли, что им не догнать сильную машину, и повернули назад — подбирать убитых и раненых. Чапаев вдруг засмеялся: — Вот так напились чаю! Шофер не расслышал: скорость была бешеная, ветер свистал в ушах и заглушал слова Чапаева. А когда машина пошла тише, шофер услышал: По морям, по волнам, Нынче — здесь, завтра — там… По-о моря-ам… Шофер оглянулся. Положив ладонь на горячее дуло пулемета, Чапаев пел и задумчиво щурил синие свои глаза. КЛИНЦОВСКИЕ РЕБЯТА Однажды Чапаев отправился в разведку. Он и четверо бойцов ехали верхом. А позади, на тачанке с пулеметом, сидели Петька Исаев и восьмилетний сын Чапаева, Аркадий. Наступил вечер. Чапаевцы увидели небольшой лесок и рядом с ним речку. Далеко за речкой виднелась деревня Клинцовка. Около речки паслось десятка три лошадей. Их стерегли деревенские ребята. Чтобы не испугать ребят, Чапаев послал вперед своего сына Аркадия. — Ты кто? — спросили ребята Аркадия. — Чапаев, — ответил тот. Ребята засмеялись: — Ну да! Чапаев, небось, на громадном коне, и шашка у него серебряная. В это время Василий Иванович закричал издали: — Ребята! Вы клинцовские? — Клинцовские, — ответили они и стали понемногу подходить ближе. Что вы тут делаете? — А мы коней караулим, чтоб их казаки не угнали. — В деревне, значит, белые? — Ага, казаки. — Много их там'? — Много. Чапаевцы сошли о коней и стали совещаться. Тени от деревьев становились все длинней, солнце стало опускаться за верхушки деревьев. Ребята нарубили было сучьев для костра, но как только увидали пулемет — про костер забыли. Они все ближе подходили к тачанке. — А вы смелые? — спросил их Чапаев. — Ну, понятно, смелые, — ответил самый старший парнишка; было ему лег четырнадцать. — Белых из деревни выгнать хотите? — Хотим. — Ну, тогда слушайте меня, — сказал Василий Иванович. Он велел ребятам нарубить ивовых палок и содрать с них кору. Палки стали белыми, как сахар. Чапаев приказал: — Когда станет совсем темно, садитесь на коней и скачите к Клинцовке. Да палками, как саблями, повыше размахивайте. А как услышите выстрелы, тикайте по домам. Ясно? — Ясно, — ответили клинцовские ребята. Пока стругали ивовые палки, примеряли их — годятся ли для сабель, пока садились на лошадей и выстраивались в ряды, наступила ночь. Ребята помчались на конях к деревне. А Чапаев со своими бойцами подъехал к Клинцовке с другой стороны. Он выстрелил в темноте из револьвера и бросил вверх ракету. Ракета с шипением взвилась высоко в воздух и рассыпалась синими искрами. Сонные казаки выбежали на улицу и при свете ракеты увидели — скачут к ним конные с поднятыми белыми саблями. Потом ракета погасла, и всадники скрылись в темноте. А в это время с другой стороны деревни застучал пулемет, загремели револьверные выстрелы. Едва успели казаки схватить оружие, как на них налетели конники, с Чапаевым во главе. Казаки растерялись. Теперь они видели, что красные несутся на них со всех сторон. Казаки побросали оружие и начали прятаться по дворам. Чапаев со своими пятью бойцами стал объезжать дворы и забирать пленных. А в это время клинцовские ребята с ивовыми палками сидели уже по своим избам. Как велел Чапаев, они при первом выстреле бросились бежать во все стороны. НОЧНОЙ РАЗГОВОР Отряд Чапаева увеличивался с каждым днем. В нем было уже несколько тысяч бойцов — целая дивизия. И стал Чапаев начальником дивизии. А комиссаром к нему прислали Дмитрия Фурманова. Однажды ночью пошел Фурманов проверять красноармейские посты. Он увидел посреди деревни костер и подошел поближе. У костра сидели красноармейцы, кипятили в ведре воду и вполголоса вели разговор. — А кто он будет?.. Из каких он, Чапаев-то?.. — Из таких, как мы с тобой. Плотник он. До войны с пилой и топором всю Саратовскую губернию обошел да всю Уральскую область. Он тут каждую деревню знает. Без карты все пути-дорожки, все тропочки до самого Урала помнит. А сам он, крестьянин, бедняцкого роду, Балашовского уезда. Саратовской губернии. С малых лет работать пошел. Было ему лет двенадцать, отдали его к купцу — товар отвешивать на весах. И стал его купец учить, как обвешивать да людей обманывать. А он не хочет. Купец его за это и прогнан. — Прогнал? — Выгнал вон из своей лавки. А Чапаев — сам знаешь, какой он, — неужто стерпит?! Он и тогда за правду стоял. Купец богатый, а Чапаев не испугался. «Жулик ты!» говорит… — О?! — Купец тут от злости чуть не задохнулся. Не привык к правильному разговору. «Я, — говорит, — знаешь, что с тобой по закону сделаю?» А у буржуя какой закон? «Захочу — в гроб заколочу», вот какой у него закон. «Я тебя, — кричит купец Чапаеву, — не только из моего дома, я тебя со всего села выгоню!» Василий Иванович поглядел на него, да и отвечает: «А со всей земли прогнать меня не можешь? И то ладно. А я тебя, гляди-ко, выгоню, дай срок!» Вон, стало быть, с какой поры Чапай вражду с буржуем ведет… Разговор на минуту умолк. Фурманов присел к огню на корточки, достал уголек и раскурил им свою трубку. Один красноармеец проговорил негромко: — Расскажи, Еремеев, про часы. Плечистый боец в черной папахе откликнулся: — Да ведь рассказывал уже… — А ты еще раз расскажи. Вон товарищ, — красноармеец кивнул на Фурманова, — небось, не слыхал. Еремеев помолчал немного и потом начал: — Было это, когда мы белоказаков выбивали из станицы Сломихинской. Не дошли еще до станицы — ранили меня в голову. Минут десять я, должно быть, без памяти пробыл. Ну, а потом сделали мне перевязку, взял я винтовку, опять пошел вперед. Иду, а сам шатаюсь. Погляжу на небо — солнце мне черным кажется. — Ослабел, значит? — Ослабел. И не то чтоб от боли, а скорей всего — много крови потерял. Да. Иду, шатаюсь. Подпираюсь винтовкой. Долго ли шел, и не помню. Гляжу — Чапаев передо мной. «Ты куда? — спрашивает. — Тебе в госпиталь надо, отдыхать, рану залечивать». Поглядел я на Василия Ивановича, и вроде веселей мне стало. Отвечаю я ему громким голосом: «Нет, — говорю, — товарищ Чапаев, отдыхать мне еще не пора». Глянул он на меня, помолчал. Потом снимает у себя с руки часы и подает мне: «Носи! Помни Чапаева». Я заробел было. Не беру часов. «Что ты, Василий Иванович! Часы тебе самому нужней…» А он как осерчает: «Бери, говорю, заслужил награду! А Чапаев своего слова никогда не менял!» — А дальше? — спросил Фурманов. — Что ж дальше… Взял я часы, пошел в бой. Вода в ведре закипела. Еремеев вынул из костра жженую хлебную корочку и бросил ее в ведро — заварил чай. — А давно ты знаешь Чапаева? — опять спросил Еремеева Фурманов. — Давно. Да по всей земле пройди — небось, везде его знают. Про Чапая слава далеко идет. Один из красноармейцев зашевелился у костра и сказал: — Чудно мне другой раз покажется: такой же вот простой человек, как мы с тобой, а смотри, чего достиг. Простой-то он простой, а все ж таки особенный. Я по своему званию плотник. И Чапаев плотник. А выходит: таких, как мы с тобой, много, а Чапаев — один. Еремеев замолчал. Фурманов курил и думал о Чапаеве, о том, как любят и уважают его бойцы. Да и не только бойцы, а и крестьяне, все население. Поговорит крестьянин с Василием Ивановичем и сразу увидит, поверит: побьет Чапаев белогвардейцев! Выступит Чапаев с речью — все кругом затихнет. Как будто и обыкновенные, простые слова говорит, а слушают его так, что боятся дышать громко. А кончит он речь будто буря налетит сразу: шум, крики, приветствия… Любит народ своего героя. Молодой красноармеец перебил думы Фурманова: — Вчера подивился я на Чапаева, как он вышел в круг плясать. Пояс на себе поправил, шашку подхватил, да как пойдет! Только шпоры звенят, да папаха назад валится… — За то и люб он бойцам, — ответил Еремеев. Сегодня он из одного котелка с тобой похлебает, под гармонь вместе спляшет, а завтра в бой поведет — гроза-командир. И тут уж ему слова напротив не скажешь. Да и что говорить! С ним идешь — не боишься. Знаешь, что у Чапаева все обдумано, все рассчитано да на карте размерено. Ошибки у него в бою не бывает. Начинался рассвет. Фурманов поднялся от костра, жалея, что не может дослушать до конца разговор красноармейцев. Он решил, что бойцы его так и не узнали. Но как только он ушел, Еремеев проговорил: — Новый комиссар. Фурман — фамилия. Василий Иванович ого признал, да не сразу. Тот приехал: «Вот мои бумаги». А Чапаев ему: «И командира и комиссара в бою признаю. Бумаги, мол, бумагами, а ты покажи себя под пулями». Ну, а теперь признал Василий Иванович комиссара. Теперь они друзья-товарищи. Красноармейцы замолчали и стали прислушиваться. — Поет… — сказал вполголоса парень. — Ух, и любит песню! И в самом деле, в избе затянули песню. Это была любимая чапаевская: «Сижу за решеткой в темнице сырой». Запевал сам Василий Иванович. Командиры и красноармейцы дружно подтягивали: эту песню знали в дивизии все. Но пели недолго. Чапаев на рассвете уезжал вместе с командирами на передовые позиции: ждали большого боя. Чапаев подошел к своему коню и легко вскочил в седло. Вольный ветер прилетел из степи, донес запах цветов и скошенной травы. Солнце подымалось над росистой, остывшей за ночь землей. БОЙ Впереди видна была станица. Она была занята уральскими белоказаками. Слева от станицы, на холмах, стояли высокие ветряные мельницы. Чапаевцы наступали с трех сторон: два полка обходили станицу с боков, а посредине, в самом опасном месте, шел полк иваново-вознесенских рабочих. Белые начали пулеметный обстрел раньше, чем можно было ожидать. Но пули неслись не из станицы. Пулеметы противника били с высоких ветряных мельниц, стоявших в стороне, на холмах. Чапаев привстал на стременах и зорко глядел в бинокль. Рыжий конь горячился под ним, не хотел стоять на месте. Чапаев повернул его и поскакал в ту сторону, где стояли наши тяжелые орудия. На всем скаку он махнул рукой командиру батареи, и тот подбежал к нему выслушать приказ. — Бить по ветрякам! — закричал Чапаев. Командир бегом бросился к своей батарее. Теперь орудия гремели с обеих сторон. Казалось, само небо готово расколоться. А Чапаев скакал уже в другом конце поля. Черная бурка его распласталась по ветру, как крылья. Иваново-вознесенцы услышали позади себя его голос: — Пулеметы в порядке? Патронов хватает?.. И бойцы, чувствуя, что Василий Иванович неподалеку, смотрели веселей, старались подтянуться, выглядеть молодцами, походить на него самого. Бой разгорался. Вдали пылала ветряная мельница. Ее зажгли снаряды нашей артиллерии. Сквозь шум боя с холмов доносился громкий треск: взрывались в огне пулеметные патроны. То тут, то там с оглушительным грохотом вырастал черно-рыжий куст огня. Санитары подбирали первых раненых. Вдруг бойцы замерли: неприятельский снаряд разорвался на, том самом месте, где находился Чапаев. Все видели, как поднялся на дыбы его рыже-золотистый конь и пропал из глаз вместе с всадником. Но рассеялся черный дым, и видят бойцы — скачет вдоль цепи Василий Иванович невредимый. Осколки снаряда пролетели вокруг него дождем, а его самого не задели. Со стороны станицы слышались крики, гиканье, топот: то летела в атаку конница белых. Красные пулеметчики припали к пулеметам и ждали. Раздалась команда: — Огонь! Грянул залп. И тут же застучали пулеметы. Вот упал один белогвардеец, другой, взвилась на дыбы раненая лошадь и запрокинулась на спину. Другая лошадь носилась, как безумная, по полю под выстрелами и тащила за собой казака: видно, он, когда падал, не успел вынуть ногу из стремени. — Огонь!! Снова залп. И сухой треск пулемета. — Огонь!!! Над холмом поднялось огромное багровое пламя: сбита была нашим орудием и запылала вторая мельница. Еще два залпа дали чапаевцы. И казаки не выдержали — один за другим стали поворачивать коней назад, к станице, послышался тяжкий гул: с левой стороны станицы показались два неприятельских броневика. Они были посланы, чтобы смять красноармейские цепи и расстрелять бегущих. Но случилось то, чего никак не ожидали белые. Хотя броневики были уже близко, цепь иваново-вознесенцев не дрогнула. Она только слегка раздвинулась и пропустила их. Когда один из броневиков был совсем рядом, красноармеец Иван Крутов поднялся во весь рост и кинул гранату под колеса. Раздался треск, броневик как-то криво повернулся и застрял на месте. Бойцы с винтовками наперевес бросились вперед. Уже горели все три ветряка. Ветер раздувал пламя. Пулеметы со стороны мельниц замолкли. Из станицы снова вылетела конница противника. Теперь, на близком расстоянии; она казалась страшной. Но тут в цепи красных послышались радостные возгласы: — Чапай! Чапай!.. Отведя в сторону правую руку с остро отточенной шашкой, он весь перегнулся вперед и как будто хотел опередить своего скакуна, который и так летел далеко впереди эскадрона. Не только наши бойцы узнали Чапаева. Узнали его и белые. И вот, один за другим, белоказаки стали поворачивать коней назад. Напрасно размахивал саблей офицер. Напрасно старался он остановить своих всадников. Еще минута — иваново-вознесенцы ворвались в станицу. О главной улицы станицы был далеко виден степной простор. И увидели герои-бойцы, как далеко за станицей скачут, подымая пыль, всадники: то спасались бегством остатки белых. «ЧАПАЁНОК» Отряд Чапаева стоял на отдыхе в большом селе. Рядом с избой, где остановился Василий Иванович, был двор Лагутиных. В семье Лагутиных самым младшим был Гриша. Ему шел пятый год. Однажды Гриша отправился к Чапаеву один, тайком от сестры. Сестра казалась ему большой — ей пошел уже тринадцатый год, играть в войну она не хотела и вообще была девочкой, с ней даже разговаривать было скучно. Гриша вошел во двор и неторопливо зашагал вперед. Кругом было много интересного. У хлевов стояли две оседланные лошади, мотали головами, звенели уздечками. Седла на них были желтой кожи, стремена висели высоко, по-казачьи. В пыли бродил одинокий петух. Он гордо выгнул шею и поглядел на Гришу желтым сверкающим глазом. В самом конце двора, около сарая, росли лопухи. Грише хотелось порубить их ивовым крутом, так чтобы они легли наземь, как беляки под саблей Чапаева. Но недалеко от лопухов сидел на широком бревне Петр Исаев. Ворот рубахи у него был расстегнут, стальная потемневшая цепочка вилась через всю его грудь и кончалась большим кольцом. Кольцо было приделано к ручке нагана, а сам наган торчал из-за широкого кожаного пояса. По-особенному сидела на нем и папаха, сдвинутая на затылок так далеко, что вот-вот свалится. К папахе была наискось пришита красная лента. Петр Исаев лениво притопывал каблуком, позвякивал шпорой и глядел на Гришу Лагутина. — А вам куда, гражданин?! — строго закричал он. Гриша остановился. — Где был? — уже тише спросил его Петька, сел на бревне поудобней и положил на колени длинную шашку в черных ножнах. Гриша оробел, но не очень. Он ни в чем не был виноват. С самого утра он вел себя очень смирно. А на петуха с желтым глазом даже и не замахнулся. Помолчав немного и пососав палец, Гриша решился ответить: — Ходил на речку с тетей Настей. — А почему? — Белье полоскать. — А почему? Гриша поглядел искоса, боком. Петра Исаева он знал уже с неделю, но понять его не мог: то смеется, то пытает всякими вопросами, а то и сахару даст. Сейчас Петька грозно хмурил свои реденькие, выгоревшие на солнце брови. Грише и боязно стало, и уйти не хотелось от мужчины, увешанного оружием. — Почему? — повторил Исаев. — Чтоб чистое было, — ответил наконец Гриша. — А как тебя зовут? — Небось, знаешь: Гришкой. — А почему Гришкой? Гриша ужо начал расстраиваться, но тут Петька вскочил с бревна: — Доброго здоровья, Василий Иванович! Гриша оглянулся: от ворот шел к дому Чапаев. Он весело похлопывал хлыстом по своим запыленным сапогам. — Эй, орел, с чего загрустил? — спросил он Гришу. Тот пыхтел и ничего не отвечал. Чапаев стоял перед ним, ладный и красивый, как всегда. Коричневые ремни стягивали его плечи, револьвер висел в тяжелой деревянной кобуре, сапоги были ловко подтянуты у колен ремешками. — А сабля твоя где? — сказал наконец Гриша. — Дома оставил. Придешь в гости — покажу. — А когда? — В гости-то? Да хоть сейчас. Я тебя на саблю верхом посажу: тут тебе и конь, тут тебе и оружие. Чапаев взял Гришу за руку и повел к избе. Часовой, стоявший у крыльца, пропустил их, улыбаясь. Но только они прошли, как через двор пролетела к избе Гришина сестра Лида. — Пришел Чапаев? — запыхавшись, спросила она часового и поднялась было на крыльцо. Часовой загородил дверь винтовкой. — А зачем тебе товарищ Чапаев? — Я к нему в отряд хочу. Часовой захохотал. — В отряд? Погоди, дочка, годов семь. Подрасти. А тогда и в отряд. — Да, подрасти! Пока подрастешь, и война кончится. — Не кончится. Мы без тебя не справимся. Девочка вдруг быстро нагнулась и под дулом винтовки прыгнула к двери. — Стой! — закричал часовой. — Пусти! Хочу в отряд! На крыльцо вышел Чапаев. — Что за шум? — Да вот, Василий Иванович, девчонка чапаевцем хочет стать. А я говорю: мала, подрасти сперва. — Ты чья? — спросил Чапаев девочку. — Как тебя зовут? — Лидкой. По фамилии Лагутина. Василий Иванович знал историю семьи Лагутиных. Павел Лагутин сражался против белых в Уральске. Дети его жили у тетки Насти. Тетка не очень-то была рада, что ей пришлось кормить двух детей: в то время в деревнях близко от фронта хлеба нехватало. — А, теперь я тебя узнал. Это твой отец Павел Лагутин? — спросил Василий Иванович. — Ага. — Ну, заходи, Лида. Твой брат Григорий Павлович у меня гостит. Лида вошла в горницу и сразу стала сердитой. — Гринька, ступай домой сейчас же! — крикнула она брату. Гриша стоял около скамейки, где лежала шашка Чапаева. Он как раз собирался потрогать пальцем серебряную рукоятку. — Как же, ступай!.. — проговорил он басом. — Умная какая! Сама ступай! Василий Иванович покрутил усы, походил по комнате, подумал. — Ну ладно, Лида, — сказал он наконец. Мала-то ты мала, да, знать, шустра. Придумаем тебе в отряде дело. Так и осталась в отряде Лида Лагутина. Бойцы скоро ее полюбили и прозвали «чапаёнком». Один раз даже позволили ей пойти в ночной секрет. И там ночью, уже под самое утро, когда человека особенно одолевает сон, Лида заметила какие-то тени, мелькавшие далеко впереди. Она потихоньку поползла назад, к своему батальону, и разбудила красноармейцев. Те быстро вскочили, взяли оружие и встретили врага дружным огнем из винтовок. Так и не удалось белым напасть на чапаевцев врасплох. После этого бойцы еще больше полюбили «чапаёнка» Лиду. Но однажды был случай, когда она рассердила Василия Ивановича. Как-то сломалась у нее походная деревянная ложка. Она недолго думая забежала в пустой казачий дом, схватила со стола чью-то ложку и вернулась в батальон. А когда сели обедать, Чапаев спросил ее: — Откуда у тебя такая ложка? Я твою помню — та деревянная была, а эта — железная. Лида покраснела. — Да дом-то ведь брошенный, Василий Иванович, — сказала она. Василий Иванович ударил кулаком по столу. — На коня! — закричал он. Лида очень гордилась тем, что она мигом может исполнить любую команду, а команду Чапаева — тем более. Она вскочила, выбежала на двор и через минуту уже подъезжала к крыльцу верхом на коне. Чапаев вышел на крыльцо, поглядел на Лиду сердито и сказал: — Скачи и положи ложку там, где взяла. Разве может чапаевец брать чужое? Смотри, чтоб в другой раз не пришлось тебе это повторять! Чапаев даже покраснел — до того рассердился. Лида скорей поскакала, разыскала пустой казачий дом и положила ложку на место. С тех пор она ни разу ни в чем не провинилась и с честью носила свое звание «чапаёнка». А брат ее, Гриша Лагутин, вступил в Красную армию тоже добровольцем, но лет на пятнадцать позже. Сейчас он учится в военном училище и скоро станет лейтенантом. ПРИКАЗ ЛЕНИНА Победили чапаевцы белоказаков и в начале 1919 года двинулись в поход против Колчака. Царский адмирал Колчак шел в то время из Сибири на Москву. У него была огромная армия. Но скоро колчаковцы почувствовали на себе удары Чапаева. Колчак отступил за реку Белую и укрепился там на высоком берегу, у города Уфы. А на другом — низком — берегу реки стояла дивизия Чапаева. Чапаев не терял ни минуты. Бойцы вязали из бревен плоты, готовились к переправе. Раздобыли несколько лодок. А тут из села Красный Яр прибыла радостная весть: там отбили у белых два парохода. — Ну, теперь Колчаку не зацепиться, сказал один из красноармейцев. — Так теперь и покатится из Уфы в Сибирь. Он поглядел вперед. Там, за рекой, песчаная уфимская гора была видна, как на ладони. На ней чернели дома, казавшиеся издали совсем крошечными. Среди них коричневым столбиком высилась пожарная каланча. Чапаев подошел тихо и глядел, посмеиваясь, на красноармейца: — Что, высокая гора? — спросил он. Красноармеец быстро повернулся и увидел Василия Ивановича. Он быстро покраснел, глянул опять на гору и ответил: — Ну что ж, высокая! Все равно по зацепится Колчак за нее. Над берегом, где стояли чапаевцы, начал кружиться вражеский самолет и принялся обстреливать переправу. Как раз в это время приехал командующий фронтом товарищ Фрунзе. Он привез приказ Ленина — во что бы то ни стало взять Уфу и отбить у Колчака Урал с его заводами и железными дорогами. Чапаевцы были уверены в победе. Первым переправился через реку у Красного Яра рабочий Иваново-Вознесенский полк. Но скоро ему пришлось остановиться: нужно было подождать подкреплений, помощи. А в это время Колчак повел наступление. Ивановны, обороняясь, расстреляли почти все патроны и стали отходить назад, к реке. Вдруг к ним подскакало несколько всадников. Один из них быстро соскочил с коня, схватил винтовку и пошел впереди полка. Бойцы узнали в нем Фрунзе. И таким бешеным был на этот раз натиск героев-ивановцев, что колчаковцы дрогнули и снова отступили. Однако Колчак не хотел отдавать Уфу без решительного боя. Целый день шел кровавый бой. Успех был то на одной, то на другой стороне. В этом бою Чапаева опасно ранили. Вот как это было. Над берегом, где переправлялись чапаевцы, кружился вражеский самолет. Спустившись как можно ниже, он открыл огонь из пулемета. Одна из пуль попала Чапаеву в голову. Кровь залила ему лоб. Он пробовал шутить: «Ничего, мне кровопускание полезно», а сам зубы стиснул от боли. Шесть раз пытались вытащить пулю — и шесть раз она срывалась: так крепко засела. Наконец кончили перевязку. Хотели Чапаева отправить в лазарет на лечение, но он отказался и остался в строю. Тогда же чуть не погиб Фрунзе: бомба убила под ним лошадь, а его самого оглушила. Вечером к чапаевцам пробрался через фронт один уфимский рабочий. Он рассказал, что ему удалось подслушать разговор белых генералов. Генералы решили рано утром бросить против красных самые сильные колчаковские части. Они должны были неожиданно прорваться через позиции красных, окружить дивизию Чапаева и уничтожить ее. Рабочему и хотели верить — и не могли. Не имели права верить на слово. Ему объявили: если то, что он рассказал, окажется ложью, его расстреляют. Всю ночь чапаевцы готовились к встрече неприятеля. Никто из бойцов не спал в эту ночь. Рано утром тихо-тихо, без единого возгласа, без лязга оружия, стали приближаться к нашим позициям офицерские полки. Они надеялись незаметно подойти к сонным заставам, переколоть, напугать, уничтожить… Но когда они были уже близко от наших цепей, со всех сторон, но команде, заработали десятки готовых к бою пулеметов. Лучшие полки Колчака были уничтожены этим огнем. Офицеры частью полегли в поле, среди спелой истоптанной ржи, а частью бежали. 9 июня 1919 года чапаевцы выполнили приказ Ленина: Уфа была взята. ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД ЧАПАЕВА Но борьба еще не была закончена. С юга снова начали наступать белоказачьи войска. Они окружили город Уральск, и Чапаев снова пошел на них в поход. Он отогнал белых от города Уральска и занял город Лбищенск. За Лбищенском на сотни верст кругом тянулась степь. Белоказаки, отступая, уничтожали все на своем пути. Колодцы засыпали землей или отравляли ядом. Бойцы Чапаевской дивизии мучились от голода и жажды. Хлеб сюда не подвозился по неделям. Красноармейцы собирали в степи зерно, размалывали его прикладом винтовки на камне или на колесе тачанки и ели. От голода и жажды начались болезни. И все-таки чапаевцы шли вперед. Дальше начинались пески. Казаки хорошо понимали, что если они отступят дальше, то им конец: в песках не найдешь ни корма лошадям, ни глотка воды. Тогда они решились на отчаянную попытку — уничтожить Чапаева. Победить его в открытом бою они не надеялись. Поэтому составили план — захватить его врасплох, ночью. Чапаев со своим штабом остановился в Лбищенске, а всю дивизию послал вперед. С ним остался только небольшой отряд бойцов. И вот однажды ночью разъезды белых тихо подобрались к Лбищенску и перебили часовых. За разъездами появились казачьи полки. Потом выяснилось, что белым помогла чья-то измена в штабе Чапаева: кто-то предательски снял с ночного дежурства роту курсантов. Опасность поздно была замечена чапаевцами — казаки уже скакали по улицам, стреляя во все стороны. Чапаев выскочил во двор полуодетый, с винтовкой в одной руке и револьвером — в другой. Возле него сразу скопилась кучка бойцов. Они стали отстреливаться. Это был неравный бой, но кончился он не скоро. Чапаевцы и не думали бежать, хотя врагов было во много раз больше. Они напали на казаков-пулеметчиков. Это нападение было таким решительным и неожиданным, что казаки не выдержали и бежали. В руках чапаевцев оказались два пулемета. Они были повернуты против белых. Казаки поняли, что открытой атакой им чапаевцев не взять. Тогда они стали пробираться через сады и огороды, по задворкам, чтобы окружить чапаевцев. Когда казачьи силы показались сзади, чапаевцам пришлось отступать. Отстреливаясь, они уходили к берегу реки Урала. Итти туда надо было в гору, на виду у казаков. С горы берег обрывался прямо в волны Урала. Но больше отступать было некуда: всюду — пулеметы белых. Чапаев ушел последним, — когда кончились патроны. Пуля пробила ему руку. Он вытер этой рукой свое разгоряченное лицо и оставил на лбу кровавые следы. Петька не отходил от него ни на шаг. Он заметил кровь на лице Чапаева и сказал: — Василий Иванович, голову бы перевязать… — Голова цела, — отрывисто ответил Чапаев. Вот и высокий обрыв над рекой. Бойцы помогли Чапаеву спуститься по песчаному крутому обрыву вниз, к реке. Несколько человек отстреливались, задерживая наступление белоказаков. А как глянули чапаевцы в быстрые волны Урала — у всех замерло сердце: ясно стало, что усталым, израненным бойцам не переплыть реки, не уйти от казачьих пуль. Но Чапаева надо было спасти во что бы то ни стало. Четыре человека охраняли его со всех сторон. Двое были скоро убиты — пули белых настигли их у самой воды. Двое других поплыли рядом с Чапаевым. Петька остался на берегу Урала и вступил в перестрелку с казаками. Стреляя, он все оглядывался: видна ли еще в волнах Урала голова Василия Ивановича. И видел — плывет Чапаев. С трудом взмахивая здоровой рукой (другая, раненная, висела, как плеть). Чапаев медленно уходил от врагов. Казаки притащили к реке пулемет и поставили его наверху, на высоком обрыве. Скоро пули стали целыми полосами вспенивать воду. Все вернее брали прицел белые пулеметчики, все ближе к голове Чапаева падали их пули… Был убит один из плывших рядом с Чапаевым бойцов. А Чапаев плыл все дальше; слабел, выбивался из сил, но плыл. Петька на берегу оглянулся в последний раз назад и отшвырнул в сторону свою винтовку: кончились патроны. Враги кинулись с обрыва к нему, но он выхватил заветный свой наган, шесть пуль выпустил в наседавших белых, а седьмую себе в сердце. А Чапаев все еще держался в волнах Урала. Не бежал он от врагов. Он уходил от них, чтобы на другом берегу собрать подмогу и снова ударить на белых. Эта мысль и придавала ему новые силы. Казалось, ужо недалеко было спасение. Близок был берег. Шелестела на берегу зеленая осока… И в это время пуля шпала ему в голову… Уцелел только одни спутник Чапаева второй боец, что плыл через Урал рядом с ним. Выбиваясь из сил, он вылез на берег и оглянулся назад: позади бурлил Урал, и никого не было видно в его мутных волнах. Так погиб народный герой Василий Чапаев. Красные части скоро отплатили врагам за смерть Чапаева. Без остановки гнали они белых по безводным степям до самого Каспийского моря и, разгромив их, освободили от вражеских войск Советскую землю. Снова проходили бойцы по тем местам, где воевали они когда-то вместе с Василием Ивановичем Чапаевым. Не верилось им, что нет больше Чапаева: слишком жива была память о нем. И жить эта нанять в народе будет до тех пор, пока жив сам народ. А народ бессмертен. СКАЗКА Иван Егорович, старый конюх из колхоза имени Ленина, прожил долгую жизнь. Он был пастухом, солдатом, плотником, воевал за советскую власть и видел самого Чапаева. Ребята из колхоза знали об этом. И вот как-то раз пристали к Ивану Егоровичу: — Расскажи нам про Чапая. — Это правда, что он утонул? А Иван Егорович был не только знаменитый конюх — он славился еще тем, что знал много сказок и песен. Он сам любил слушать сказки, любил и рассказывать их. И в тот вечер, когда ребята уж очень пристали к нему — расскажи да расскажи про Чапая, — старик не утерпел. …И вовсе не утонул Чапай в реке Урале. Не могло этого быть. Чапай был ловкий. И недаром его хорошим пловцом считали. Урал-то он переплыл… А вот когда переплыл он Урал, слышит — погоня за ним, казаки летят следом на быстрых конях. Видит Чапаев — впереди, у самого берега, лес, как стена, стоит, глухой, темный. Укрылся он в лесу, а казаки не отстают, догоняют. Слышно, как позади сучья трещат, кони храпят, казаки переговариваются. Некуда Чапаеву податься. И встретилась тут ему в темном том лесу медвежья берлога. Он и залез в нее. Казаки мимо проехали. Тогда Чапаев вылез и пошел в другую сторону. Шел, шел вышел в степь. А уж вечер: солнце на край земли село. И видит он в степи палатку. У палатки сидит старик-киргиз. Чапаев ему и говорит: — Я — Чапаев, красный командир. Укрой меня от врагов. Старик-киргиз ему отвечает: — Слыхал я про тебя, сокол ясный. Тебя вся земля знает. Ты за бедных сражался, жизни своей не жалел. И поцеловал Чапаева три раза. Потом свистнул на нею степь. А в степи был табун лошадей. И летит на этого табуна жеребец. Ни у одного царя таких коней не бывало. А может, и не давались они в руки царям? Подводит старик-киргиз этого жеребца к Чапаеву: — Вот тебе конь, он тебя от всех бед унесет. Глянул Василий Иванович: стоит перед ним жеребец — весь пшенный, на груди звездочка белая, а глаза умные, как у человека. Подарил киргиз Чапаеву на прощанье серебряную шашку да позолоченное ружье. — Улетай, сокол ясный. Садись на коня и скачи мимо леса вправо. Пять ночей и пять дней будешь ты скакать на коне, и принесет он тебя к высокой горе: будет там твой стан, и никто тебя оттуда не возьмет. Сел Чапаев в дорогое седло, вскинул за плечо золоченое ружье, повесил у пояса серебряную шашку. Взялся за поводья. Тут конь, как ветер, понесся вдоль леса. Только пыль по земле стелется… В что время солнце за землю упало, наступила ночь, темная-темная. Из-за леса казаки выехали. Все кругом обыскали — и лес и степь, а Чапаева не нашли. Ну, что тут им делать? Вернулись они к своему генералу, да и доложили: утонул, мол, Чапаев в Урале. Вот как дело-то было… Иван Егорович замолчал. Ребятам жалко стало, что рассказ кончился. — Дяденька, а дальше что? Что ж теперь Чапаев делает, на горе-то? — Дядя Иван Егорыч, а кто тебе рассказал про это? Иван Егорович усмехнулся: — Кто рассказал?.. Про Чапаева народ рассказывает. А я, как умел, так и передал вам. Может, всего и не упомнил. Что Чапаев теперь делает, спрашиваешь? А вот что. Идет где-нибудь сильное сражение. Опять, стало быть, с белыми битва происходит. Бывает и так — нашим трудно приходится. Окружат их со всех сторон враги. И сил мало, и патронов больше нет. Откуда ни возьмись, появляется Чапаев. Летит он на огненном коне, как птица, только бурка по ветру расстилается. Саблей серебряной помахивает: «За мной, товарищи!» закричит да прямо на беляков и ударит. Пропадет у бойцов страх, разгорятся у них сердца, в атаку за Чапаем кинутся. Да так рубятся, что ни одного врага не останется. А потом, как опомнятся, — глядь, а Чапая-то и нет. Да и был ли он тут на самом деле? Ну, ясное дело — не был. Это для подъема духа кто-нибудь крикнет: «Чапай впереди!» И только имя его назовут, как бросятся бойцы в бой и рубятся не хуже, чем бывало при нем… — Дядя Иван Егорыч, — спросил кто-то из ребят, — разве теперь битвы с беляками бывают? Иван Егорович помолчал и потом разъяснил: — Это же сказка, что я вам рассказал. Ну только скажу по совести: в каждой хорошей сказке много правды. Только надо подумать над ней, и тогда правда эта откроется… В ИСПАНИИ У пыльной дороги на дне высохшей канавы лежали бойцы испанского батальона. Далеко впереди, за деревьями, блестела на солнце вода. Там протекала речка. Еще с утра был получен приказ: к часу дня опрокинуть фашистов и отогнать их к реке. Фашисты стреляли без перерыва. На дороге тут и там взлетали кверху клубки пыли: то падали неприятельские пули. Казалось, нельзя поднять из канавы головы — таким частым был огонь фашистских винтовок. Вправо от испанского батальона засела в такой же канаве международная бригада. Она состояла из немцев, итальянцев, французов, англичан, поляков, шведов. В ней бились против фашистов рабочие разных стран, студенты, писатели, учителя — все те, кто приехал сюда издалека сражаться за испанский народ. Сейчас они направили огонь из пулемета на белый домик за деревьями, где засели фашисты. Окна домика были прикрыты деревянными ставнями. Ни в них, должно быть, были сделаны дырочки, из которых фашисты обстреливали дорогу. Командир отдал приказ итти в атаку. Бойцы испанского батальона и международной бригады пошли вперед с винтовками и руках. Но первые ряды их были сражены пулями фашистов. Укрыться от пуль было негде. Даже окопаться землей нельзя: земля здесь была ссохшаяся от жары, потрескавшаяся, похожая ил камень. Бойцы не вынесли жестокого обстрела врага и снова отступили за дорогу. Теперь было ясно: если сделать вперед хоть десять шагов, смерти не избежать. А пройти под огнем врага надо было не десять, а полтораста шагов. Бойцы легли на землю, боясь поднять голову. И тут случилось неожиданное. Впереди колыхнулось высокое знамя, на котором был нарисован человек в бурке и косматой папахе. Это было знамя четвертого испанского батальона. Бойцов этого батальона за отвагу прозвали чапаевцами. И они после этого нарисовали на своем знамени портрет Чапаева. И теперь все увидели: бежит вперед по полю человек с этим знаменем. Знамя развернулось по ветру, и на его шелку показалась голова Чапаева в косматой папахе. По рядам пронеслось: — Чапаев впереди! Каждую минуту фашистская пуля могла скосить знаменосца, но он смело бежал вперед… И бойцы, забыв про смерть, кинулись за ним. Они бежали, не останавливаясь, перепрыгивая через тела убитых товарищей. Чапаев с нами! Фашисты с ужасом увидели, что ни огонь пулеметов, ни подоспевшее из-за реки подкрепление их не спасет. Республиканцы бежали вперед, а перед ними колыхался на знамени портрет человека с ясными глазами, в косматой бурке. Из-за белого домика показалось трое фашистских солдат; они бросили на землю винтовки и подняли кверху руки. К ним подбежал офицер, что-то крича и размахивая револьвером, но пуля республиканца сбила его. Через минуту домик, где засели фашисты, был взят. У его входа бойцы испанского батальона поставили свое знамя. На нем был нарисован человек в бурке и папахе.