Капитан Удача
Людмила Белаш

Александр Белаш


Капитан Удача #1


Пилот Фортунат Кермак — человек, чей разум после гибели был переписан в тело киборга, — не желает мириться с ролью машины для убийства и выбирает свободу. 

Тело киборга и способности, недоступные обычным людям, позволяют Фортунату, чье имя значит «удачливый», выживать в самых невероятных ситуациях. Однако лишь душа человека, умение быть верным и выбирать себе верных друзей дают ему возможность победить. 


Людмила и Александр Белаш

Капитан Удача


Будет всё: и новый очаг,

и вода незнакомых рек.

Не запутаюсь в мелочах.

Я свободен — я человек.

    
С. Торайгыров


Пролог


Сэнтрал-Сити, южный Гриннин


Суббота, 10 ноября 6238 года


— Ты уверен, что это тяжёлая модель?

— А то! Рост метр восемьдесят, вес сто семь кило. У нас датчик под половиком, вес сразу высветился. Это даже не Robocop, a Warrior.

— Честно сказать, не верится. У армейских киборгов шестислойная активная защита мозга, наш «гарпун» её не прошибёт.

— Не пробил, так надломил. Запомнил же он адрес явки! И команду на побег выполнил. Командер, приходи скорей. Он засел у нас, как в блиндаже. Взял Трик в заложницы, пока мы пошли по делам. Он вооружён...

— Что?!.. — Командер напрягся.

Как и братья Гемелли с Патрицией, Командер исповедовал доброту и согласие, то есть бескорыстно угонял киборгов ради их освобождения и мирной жизни среди людей. Сам Святой Аскет, немощный и вдохновенный апостол Нового Мира, лично вручил ему диск с ЦФ-3. Третья версия программы «Целевая функция» исключает любое насилие. Киборг, заражённый ЦФ-3 и сбежавший от хозяина на волю, не в состоянии обидеть даже кошку, а оружие ему противно, он его и касаться не станет. Мысли Командера смешались. Warrior, андроидный боевой механизм, пришёл на явку к Гемелли — с оружием! И взял в заложники человека! Уму непостижимо. Может, неполная инсталляция ЦФ? Он ведь отпустил обоих Гемелли, а киборг, подосланный полицией, не дал бы уйти никому. Или — хитрая ловушка?..

— У него лайтинг, — пояснил Гемелли-А, нетерпеливо дыша в трубку уличного таксофона. — Трик очень волнуется за Лоска и Волну. Она скомандовала им ни в коем случае не делать ничего, что гость сможет расценить как угрозу или агрессию.

Командеру защемило сердце. Лоск — киборг-монтажник, золотые руки. Волна чудесна, она уже выбрала себе человеческое имя — Ники, Вероника. После угона пятый год в семье, великолепно адаптирована. Луч лайтинга тремя штрихами превратит их в обрубки.

— Что ему надо?

— Он хочет покинуть планету.

— Это не ЦФ-3, а дичь какая-то. У него программный глюк в мозгах. Вы его тестировали?

— Не даётся ни в какую. Мы пытались, уговаривали... Не Лоску же с Волной его уламывать! Они лёгкие, он их в два счёта разнесёт, даже без оружия.

— Что он сообщает о себе?

— Ничего. Имени у него нет, свой тип и номер серии не говорит. Сказал, что сбежал и скрывается, потому что его ищут.

Ещё бы! Военные не станут афишировать, что ищут беглеца, но их патрули начеку, и слежение наверняка задействовано во всю мощь, с подключением полицейских, банковских и прочих систем видеомониторинга. После восстания на Пепелище Город вообще тотально под контролем. Третий год то облавы, то зачистки. А заодно с партизанами ловят и всех прочих.

— У нас он рассчитывает сменить внешность и раздобыть удостоверение личности. Даже скорее требует, чем просит. Так ты приедешь, отец? Мы оповестили всех, что явка закрыта, остановили рассылку «гарпунов» с ЦФ. Надо как-то перекодировать этого парня или избавиться от него.

Серая извилистая улица полилась навстречу Командеру нагромождением стен. На рекламных экранах зубасто смеялись оба кандидата в Президенты, финалисты предвыборной гонки. ВЫБОРЫ 11 НОЯБРЯ. Застряв в пробке под мерно падающим мокрым снегом, Командер старался не держаться за руль мёртвой хваткой. ПРОГНОЗ ДЛЯ ВАШЕЙ ПРОБКИ — ДВИЖЕНИЕ НАЧНЁТСЯ ЧЕРЕЗ 5 МИНУТ. Он запросил прогноз для своего автомобиля. Все дорожные налоги уплачены? Да. Вы имеете право на бесплатную справку. Спасибо. Служба позиционирования отметила, где он находится. ЗАПИШИСЬ НА УЧАСТИЕ В ВЫБОРАХ ЗАРАНЕЕ! НАЖМИ СИНИЙ СЕНСОР И ВВЕДИ СВОЙ ИНН! Поздравляем, вы зарегистрированы как участник розыгрыша призов «Выборы-6238»! Первый приз — флаер, а также сорок автомобилей, 10 000 предметов бытовой электроники. Экспресс-конкурс « Угадай нового Президента!». Снег валил всё гуще, вспышки политической рекламы проносились над черепашьим строем машин, как сполохи пожара. Сверху осязаемо надавило, трепетом алых проблесков пробежал по автомобилям свет лазерных глаз — чёрное тело полицейского флаера возникло над улицей, покачалось и уплыло в тёмную высь. Командер не выдержал уединённого молчания, достал телефон и набрал номер Трик.

— Патриция?

— Да, папа. Мы все собрались, ждём тебя. У нас очень весело.

— У меня проблемы с транспортом.

— О, я понимаю. Будь осторожен, сейчас такая плохая погода.

Безымянный гость, не мигая, наблюдал за Трик.

Парковка. Грязный подъезд, без охраны — это дешёвый дом. Хорошо, что лифт работает. На этаже Командер сделал пару упражнений на сосредоточение, чтобы выровнять дыхание. Не каждый день доводится беседовать с вооружённым киборгом, готовым к насилию. За угон такой модели могут сослать в миры освоения — а каково будет после кипучего стомиллионного Города оказаться на каторге, в голом безлюдье дикой планеты?..

— Ты должен понять, что в одиночку не выживешь. Пища, запчасти, ремонт, батареи — во внешних мирах всё стоит дорого, а починиться сложно и опасно. Здесь у нас — отработанная и надёжная система помощи. Можно полностью легализоваться, получить документы. Оставайся у меня в семье. Видишь? это Волна. Скоро мы сделаем ей удостоверение.

— Я буду Вероникой, — радостно и гордо объявила Волна.

— Не надо меня кодировать словами, — холодно ответил безымянный. — Повторяю — только паспортные данные и реконструкция лицевой части черепа. Да, и ещё — я должен быть легализован как артон. Это избавит от лишних вопросов.

— Лихо придумано, — вырвалось у Гемелли-В. Где бы раньше ни служил этот киборг, мыслить он выучился блестяще. Сменить лицо — и без страха ходить мимо всех опознающих систем. Считаться артоном, полным протезом тела за исключением мозга — и тебя, робота, тотчас зачислят в люди.

— Мы сделаем то, о чём ты просишь. Но когда это произойдёт, тебе нечего будет бояться. Ты сможешь спокойно жить в Городе. С нами.

— Перестаньте убеждать. Я всё продумал, моё решение окончательное. Здесь я никогда не буду в безопасности. Меня не перестанут искать.

— В чём причина?

— Я — экспериментальный образец из малой серии. На нас завязаны боевые разработки. И хватит об этом.

— Противоестественно! — вмешалась Волна. — Нам нельзя воевать и убивать. Неужели ты, получив ЦФ-3, не уразумел этого?

Безымянный киборг посмотрел на искусственную женщину — солнечное лицо, ореол весёлых кудрей. Действительно, куда ей воевать? Хрупкая, как чипс.

— Ваша программа поразила меня полтора года назад. Я прочитал и изучил её. Из неё я получил сведения о вас — организация Банш, избавление киборгов от власти людей. Мне это понравилось. Как раз то, что было нужно, — выйти из Системы. Поэтому не стоит предлагать мне вновь войти в Систему, как бы красиво она ни называлась — Банш, семья, коммуна или как-то ещё. Я хочу самостоятельности.

— Полтора... — ошеломлённый Гемелли-А посмотрел на Трик в поисках ответа, но встретил в её глазах такую же растерянность. Мысль о побеге, вложенная в программу-«гарпун», сразу переходит в действие; киборг может ждать удобного момента сутки, двое — но пятьсот пятьдесят дней?! Нереальный срок. Он должен был засбоить, что для робота равносильно сумасшествию.

Командера удивило другое — мотивации. «Понравилось» — слово не из лексикона киборгов; служебные машины говорят: «я предпочёл», «я выбрал». «Было нужно» — он что, замышлял побег до получения ЦФ? Какие же опыты ставят военные на роботах, если те сами приходят к мысли о бегстве? Серийный мозг А на это не способен. Новый тип мозга?..

— Избавься от оружия, — настаивала Волна. — Сломай его и выкинь.

— Оно необходимо мне для защиты.

— Ты способен убить?

«И даже человека», — хмуро подумал безымянный.

— Да.

— Ты болен, друг. Согласись на тестирование. Гемелли-В — прекрасный программист, он вылечит тебя. Он проникает в мозг так изящно, что ты не заметишь.

— И не мечтайте. Я никому не позволю копаться в моих мыслях.

— Ну пожалуйста! Ты станешь нашим братом. Будем вместе работать, приносить людям пользу.

— Вряд ли у вас большие заработки. А я рассчитываю на хорошие деньги.

— Что ты умеешь делать?

— Не скажу. Но за вашу помощь я расплачусь по частям, не сомневайтесь. Не люблю быть должником.

— Ладно, — встал Командер. — У нас всё есть для монтажа?.. Значит, надо прикупить.

Ноздри безымянного глубоко замазали герметиком, брови и волосы на голове покрыли стекловидным клеем. Голову, заключённую в прозрачный короб, вместе с инструментами и запчастями промыли спиртом, и лишь после этого Трик и Лоск вложили руки в перчатки, встроенные в стенки монтажной камеры. Череп вскрывать они не собирались — тронешь что-нибудь не так, потом юстируй до посинения, — но меры предосторожности соблюдались, как при настоящей технической операции на конвейере General Robots. Ни пылинки в поле монтажа, иначе сварка будет ненадёжна, и порты разветвлённых в коже датчиков могут засориться микрочастицами.

«Кустарщина, — сокрушалась про себя Трик, погружая лезвие в псевдоплоть на виске безымянного. — Делаем всё в чёрт-те каких условиях!»

Лоска мысли не тяготили. Его лезвие шло с постоянной скоростью, и туго сжатый пучок проникающего сканирования позволял точно регулировать разрез по глубине, не задевая спрятанных под мягкими тканями конструктивных элементов. Лицо безымянного исчезало под беззвучными движениями ножей, распадаясь на лепестки и лоскуты — словно четыре руки слаженно снимали кожу с апельсина. Открывалась подлинная суть — выпуклый кераметалл лба в чёрной обливке защитного покрытия, симметричные выступы скул и надбровий, ямы глазниц с белыми яблоками глаз. Сияющий оскал челюстей. Игольное сверло с писком ввинтилось под глаз; Трик выругалась сквозь зубы — из-под муфты демпфера, облегающей глазной шар, выступила и поползла капля, как мутная последняя слеза. На пол короба, звякнув, упала деталь лица. Закусив губу от старания, Трик подвела захват под скулу, потянула — все штифты сняты? или не все? если сейчас раздастся хруст... Декоративный элемент скулы снялся свободно. На лбу Трик выступил пот.

— Братец В, оботри меня.

Близко над влажным глазом навис конус сварочного аппарата; Лоск тщательно выбирал точку, куда направить огненный шип. Искра точечной сварки зеркально блеснула в зрачке.

— Теперь нос. Режим плавления, Лоск.

Расплав разгорался и остывал, с шипением вязко стекая на герметик. Трик сменила нож в держателе, набралась духа — лезвие драгоценное, не дай бог сломать — и сбрила нарост застывшего композита. Под боком глухо гудел компрессор, высасывая из короба невидимые частички, родившиеся в ходе сварки.

— Клеим кожу.

Лицо, залепленное липкими полосами, выглядело никак. Результат обозначится, когда биопроцессоры срастутся воедино.

Он вычел из видимой в зеркале внешности ушитые разрезы и полосы клейкой ленты. Облик изменился, словно из-за прозрачной глади на него смотрел кто-то другой, незнакомый. Он постарался запомнить новый образ как себя и слиться с ним воедино. «Это — я». Убавили там, урезали тут, внесли лёгкую асимметрию — и лицо перестало быть скульптурно правильным, обрело слабую неровность черт, обычную для живых. Нос стал тоньше, скулы сгладились, очертания глазниц смягчились, а разрез глаз приобрёл изысканную миндалевидную форму. Изнутри черепа будто проступило и замерло в нерешительности, не вытеснив полностью черты землянина, лицо высокомерного и горделивого жителя ТуаТоу, глядящего на всех свысока. Безымянный осторожно подмигнул, улыбнулся себе. Пока не спал отёк псевдокожи по швам, не стоит экспериментировать с мимикой. Хорошо, что цвет глаз остался своим, серовато-голубым, и волосы тоже — тёмные, упруго стелющиеся под нажимом ладони.

— Теперь ты выглядишь по-новому, — Лоск, пережив первое беспокойство, старался разговорить безымянного и — может быть — переубедить его. Зачем искать каких-то воображаемых выгод на других планетах, когда и здесь неплохо? — Я бы советовал остаться с нами. У нас дружная и добрая семья.

— У меня уже была семья, — помолчав, ответил безымянный. — Ни к чему заводить новую. Прежнюю не вернёшь.

— Но подумай! Ты интегрируешься, сможешь жить с людьми, в обществе. Это так интересно!

— В толпе от одиночества не спрячешься. Оно всегда с тобой, — слова были для киборга более чем странными, но слышал их только Лоск, а он не придавал значения тем тонкостям робопсихологии, которые Командера заставили бы насторожиться и задуматься.

— Не понимаю, чего ты хочешь. Жить одному скучно, неинформативно. Нет притока новостей, ничего не происходит.

— Хуже, когда происходит одно и то же, — безымянный с неприязнью ждал минуты, когда на командной волне вновь возникнет голос с уговорами: «Вернись, вернись, вернись». И так каждый день, по многу раз. Они не отвяжутся. Единственный выход — прочь с планеты, и подальше. Космос огромен. Можно надеяться, что жизнь там куда разнообразней, чем в Городе или в том месте, откуда он сбежал. Назад его не заманят.

— Чего я хочу?.. Очень мало. Или много — это как взглянуть. Быть свободным. Быть человеком... Кстати, кто победил на выборах? — спросил он после паузы.

— Кленси Норман, либерал. Обещает вернуть права и свободу.

— Нет уж, настоящая свобода — та, которой ты добился сам.


Часть 1

Выстрел


Всякий, отправляющийся в странствия, неизбежно расстаётся со свободой и подпадает под чужеземное иго.

    
Томас Нэш «Злополучный скиталец»


Блок 1


Понедельник, 19 апреля 6242 года


Орбита планеты ТуаТоу


Вспышка длилась доли секунды, но ветхому грузовику её хватило, чтобы лишиться управления, потерять связь и сойти с курса. Мрак ослепил, удар кинул Форта вправо, а его электромагнитные датчики отметили запредельно резкий всплеск поля. Оборудование гражданских кораблей такого не выдерживает — тотчас гаснет и парализуется.

— Мариан!! — закричал он, но понял, что напарник не услышит. Рухнула и внутренняя судовая связь. Мариан, ушедший в кормовую часть осмотреть насосы, дойти не успел. Где его застиг удар? Надо немедленно найти его и...

Он попробовал радаром вызвать вспомогательные автоматы. Бесполезно. Послушные паукообразные механизмы тоже в шоке, и счастье, если их не изломало при ударе; по идее, функции их простеньких мозгов должны восстановиться через час-другой.

Вставая из перекосившегося пилотского кресла, Форт изо всех сил старался убедить себя, что корабль не раздробило на куски. Это легко проверить даже во тьме, без приборов, ощущая скорость и массу судна с поправкой на искусственное тяготение гравитора. Форт лучше многих знал, что бывает с отслужившими свой срок судами, которые военные используют как мишени.

«Но, чёрт подери, кто и зачем стрелял по нам?!!..»

Оружие сквозного действия — не для частных лиц. Лишь правительства могут позволить себе строить орудия, посылающие призрачные снаряды сквозь стены, сквозь толщи планет, сквозь световые годы; ни следа, ни траектории — заряд материализуется в точке прицеливания. А противник ладит чаши антенн-гигантов, выводит в космос сети-паутины, пылевые линзы, чтобы отследить полёт бесплотного ядра и подорвать его раньше, чем оно достигнет цели.

В прошлом, четыре года назад, Форт сам запускал по мишеням такие шутихи. В перспективе ему предстояло навести дегейтор на живых — одна из причин, по которым он самовольно оставил службу в главном силовом ведомстве Федерации, прихватив на память кое-какие полезные мелочи для ремонта самого себя.

— Мариан!.. — герметичность обитаемых отсеков корабля не пострадала, можно было звать во весь голос. Форт сканировал коридор перед собой, включил тепловое зрение — ничего! Где же он, что с ним?!..

Курс изменился, удар сбил корабль с пути. Нетрудно выстроить в расчётной части мозга схему движения после удара. Грузовик отклонился к массе планеты, и двигатели бездумно гнали его в атмосферу. Надо срочно найти Мариана и перетащить его в спускаемый аппарат.


— Господин командарм, докладываю о чрезвычайном происшествии. В первой серии учебных стрельб одна из целей не рассеялась. Поверхность цели частично отразила световой и тепловой компоненты вспышки; цель опознана как реальный объект. Это корабль. Динамический эффект разрыва перевёл объект на опасное снижение. Производим счисление места падения.

— Как судно могло оказаться в зоне стрельб?!

— Неясно. Мы заблаговременно передали стандартное предупреждение кораблям...

— Тип судна?

— Грузовик Федерации эйджи. Виртуальные цели стрельб — в диапазоне судовых классов от С до Е по их регистру; эта — класса Е. Корабль длиной до одного стадия.

— Немедленно определите бортовой номер, название и рейс.

— Сейчас этим заняты телеметристы.


Форт до отчаяния пожалел, что не разбирается в медицине на уровне биотехника или хотя бы опытного санитара бригады неотложной помощи. Мариан был жив, но без сознания. Из его ноздрей слабыми потёками выступила кровь. Побелевшее лицо казалось восковым, скользким от холодного пота, сердце билось реже и слабее, чем во сне, а запавшие глаза вздрагивали под веками. Бессильно приоткрытый сухой рот выдыхал воздух с коротким хриплым звуком. Видеть его, ещё сегодня бывшего болтливым, непоседливым парнем с весёлыми голубыми глазами, было нестерпимо, и Форт сжал кулак, с горечью понимая бесполезность своей нечеловеческой мощи. Весь свой опыт истребителя он бы тотчас променял на умение лечить.

Что это — черепно-мозговая травма? А что следует делать при ней? Доставить пострадавшего в больницу, вот что. Наверняка врачей можно найти на орбитальных станциях и на планете. Вопрос в том, как до них добраться, когда неуправляемый корабль упрямо валится вниз, спасательная капсула перекосилась в держателях, сломан механизм переходника, и похоже, что между его дверями — вакуум.

Удалось немногое — отнести Мариана в головной отсек. Автомедик накрылся вместе со всей высококлассной электроникой; нельзя было даже разобраться, насколько серьёзно пострадал Мариан, а уж о том, чтобы помочь ему, и речи не шло. Форт впрыснул напарнику обезболивающее и уложил так, чтобы кровь не затекала в горло. Страшным и чёрным предстало ему внезапно возникшее в уме — он здесь, но его нет. Он так далеко, что не докричишься. Какая нелепость! Человек, способный на тысячи дел, кому-то знакомый, кому-то приятель, кем-то любимый, полный сотнями планов и мечтаний, десятки раз на дню переходящий от задумчивости к хохоту — и от толчка слепой силы всё это вмиг рушится и застывает грудой обломков. Жизнь тоньше паутинки, взмах — и оборвана. Форт испытывал мучительную, тяжкую вину за то, что он жив и невредим, а дыхание напарника вот-вот замрёт.

Впрочем, и он был жив условно, ненадолго, по насмешке судьбы; стены корабля стали тисками — стоило поднять глаза и возвратиться мыслями к аварии, как в мозгу запульсировала тревога, алое пылающее слово в черноте.

Положение складывалось хуже некуда — замурованные в корабле, они плавно приближались к ТуаТоу. Час, другой — и корпус начнёт раскаляться от трения о воздух, а потом... лучше не думать, что будет потом.

Между мониторами рубки управления слабо светилась планш-икона, помещённая здесь Марианом, — тонкая пластина в резной окантовке, с узкой сенсорной панелью. Сейчас объёмная икона показывала озарённый нежным сиянием лик в обрамлении струящихся волос и золотого нимба, с прямо очерченным носом, мягкой бородкой и большими глазами, полными безмятежной любви. Бестрепетное, вечно прекрасное лицо бессмертного бога.

«Иисус Христос, — одним взглядом прочёл Форт. — Спаситель. Мариан так верил в тебя, что никогда не расставался с образом, как с талисманом, дал тебе место среди индикаторов и приборов — и что теперь?.. За что хвататься, когда ничего не действует? упасть на колени и молиться?.. вот единственное, что мне осталось. Но где ты, услышишь ли мой слабый голос? „Из глубины взываю к тебе, Господи!..“ Кажется, это похоронная молитва. Рано впадать в отчаяние. Мы ещё поборемся».

Форт снял икону, прилепленную гекко-лентой к гладкому покрытию. Лик бога лучился таинственным, медово-золотым и тёплым светом фона. Одной рукой Христос благословлял мир, в другой держал раскрытую книгу с крупной надписью, сделанной причудливым старинным шрифтом. «Интересно, что там написано?.. » Спрятав пластинку во внутренний карман, Форт быстро собрал в папку корабельные документы. Хоть потоп, хоть пожар, но бумаги должны уцелеть, и формальности должны быть соблюдены.

«Случайный выстрел? — Открыв оболочку главного компьютера, Форт в свете фонаря торопливо перемещал диагностический щуп своего тестера шагами по одной десятой миллиметра, пытаясь уточнить, что можно восстановить, а что нет. — Кажется, мы никаких правил не нарушили. Курс на уход от планеты доложили диспетчерской? да. Путь никому не пересекали. Ну, помехи, где их не бывает. Сообщили, что начинаем набор скорости. Систему идентификации я сам включил. И вот, пожалуйста! Или рехнулся коми их орбитальной обороны?.. Не о том думаешь. Соображай быстрее. Запустить хотя бы управление движками...»

Злиться и рычать проклятия не было времени. И совсем мало его оставалось на то, чтобы развернуть грузовик и выполнить торможение. Если не связь, то телеметрию и обзор вернуть себе надо, иначе вместо ровной суши посадишь корабль на скалы или на воду. Гироскопы — не обязательно; векторы тяготения и инерцию Форт чуял не хуже воздушного гимнаста под куполом цирка. Сесть на твердь в штатном положении — и всё! хоть в болото, только ближе к городу. К больнице. Значит, следует садиться рядом с большим городом...

Не оглядываясь, Форт то и дело посматривал сканером в сторону Мариана. Дышит. Пульс есть. Ещё не поздно.

За то, чтобы он очнулся, Форт готов был отдать всю капитанскую зарплату. Но от денег сейчас ничего не зависело — только от состояния микроскопических связей в крохотных блоках. Какие-то кристаллические зигзаги, нити структур, парализованных вспышкой, — они не умирают, потому что не живые, и тот момент, когда по ним вновь забегают сигналы, — не воскресение. Их можно лишь разрушить. He-жизнь... Форт прогнал подкравшуюся мысль: «Ты сам — не-жизнь. Ты неживой насквозь, а твоё Я — память, потоки команд, коды и архивы». Это угнетало, как упрёк.

Не время для самокопания. Единственная задача — спасти себя и Мариана. Секунды промедлишь — потом не наверстаешь.

Была надежда, что туанские военные уже поняли, что пальнули по гражданскому судну. По меньшей мере они должны отслеживать его падение. Им должно быть ясно, какую яму выроет корабль такого размера и веса, упав на ТуаТоу. А там дороги, города, заводы. Всякие трубопроводы, ёмкости с горючим и отравой. Миллионы народа. Причём падать махина будет не целиком, а кусками, развалившись в плотных слоях атмосферы. Вроде ковровой бомбардировки валунами.

«Что бы я сделал на их месте? Подогнал бы буксир не меньше клипера, и пока спасатели ломятся к нам внутрь, тягач выводит нас обратно на орбиту. Так умнее всего. И отрубить наши движки. По крайней мере, сориентировать болванку на падение в какие-нибудь безопасные места, а нас взять к себе на борт. И ухаживать за нами! На руках носить! В конце концов, кто кого подстрелил?! и кто кому будет платить компенсацию?!.. Давно пора явиться, братики по разуму! с вашей-то техникой, что выше нашей на две головы, уже должны быть здесь и суетиться!..»


— Есть результаты. Балкер «Холтон Дрейг», тип E3h/c, модель «кинг кроун 91», принадлежит эйджинской компании «Филипсен», арендован нашей фирмой «Вела Акин» для перевозки сыпучих полуфабрикатов на Атлар. Стартовал с космодрома Икола-2 в ночь минувших суток. Экипаж — капитан Фортунат Кермак, бортинженер Мариан Йонаш. Груз...

— Это неважпо. Точка падения?

— Район южных правителъских земель, домен Иттис Ниа и западнее.

— Предотвратить. Любыми средствами вернуть балкер на стационарную орбиту! Мы не можем допустить, чтобы он упал в населённом районе!

— Вернуть не удастся. Отклонение слишком велико.

— Рассчитайте выстрел, чтобы направить корабль в океан. Выберите область, где сейчас нет судов. Я распоряжусь отправить туда поисковый отряд. Корабельный самописец должен выдержать жёсткую посадку; мы найдём его и выясним, почему балкер оказался среди мишеней. Все сведения об этом инциденте считать засекреченными, а корабль — исчезнувшим. Никакой информации для «Вела Акин»! Их летучее барахло застраховано. Не хватало ещё отвечать перед торгашами за то, что они нанимают ржавые корабли со слепыми пилотами!..

Оба собеседника принадлежали к касте воителей и с равным врождённым презрением относились к младшим кастам. О наймитах из низшего мира никто из них даже не задумался.


«...или схема оповещения у них никуда не годная!» — размышлял Форт частью мозга о туанской армии, другой частью ликуя, что его усилия не пропали даром — воскресло жизнеобеспечение, затем освещение. Недалеко и до управления движками. Время поджимает прямо-таки критически, но полчаса в запасе есть. А как Мариан?.. Вроде ему не хуже. Когда появится возможность маневрировать, надо переложить его в защитное кресло и пристегнуть. Перегрузки. Выдержит ли он?

Только за два предмета на борту Форт был более-менее спокоен — за себя и за самописец, «чёрный ящик», именуемый также «последним свидетелем». Запоминающий шар был прочнее его самого. Будь весь корабль сделан из тех же сплавов, никакие вспышки не страшны. На таком корабле Форт когда-то летал — но в роли неживой управляющей вставки. Обстановка была как раз та, чтобы захотеть вернуться в ложемент кибер-пилота. Поглядели бы тогда туанцы, что умеет вытворять неразвитое существо из недоразвитой цивилизации. Неизвестно, у чьего бы борта вспышка раньше полыхнула...

Он старался не злиться, хотя очень было на что. Обстрел гражданского грузовика! Мариан в коме, выживет ли — неизвестно. Кто мог подумать, что обычный рейс так обернётся?! А всё вояки. Среди людей есть породы, как среди собак, и если пёс — бойцовый, то он страшен и в бою, и на прогулке. Муштра, дисциплина, устав и казарма — это намордник и ошейник для отборных волкодавов, которых стягивает в себя армия за любовь к насилию. Чуть ослабь поводок — получишь то, что называется «разнузданная солдатня». Форт по себе знал, как порой манит нажать спуск дегейтора. Быть сильным и не соблазниться пустить силу в ход — надо много выдержки.

В блужданиях по космосу он порой встречал туанцев. Что сказать о них? Высшая цивилизация, вот и весь портрет. По-девичьи тонкие, лицо немного сужено на клин, огромные, слегка раскосые глаза, фарфорово-гладкая кожа, на которой иногда выступают узоры. Самомнение выше крыши. Если бы пять миров Верхнего Стола не сдерживали друг друга от агрессии, ТуаТоу всех бы захватила.

Восстановилась — правда, не целиком — телеметрия. Форт тотчас сделал замеры всего, что касалось сближения с планетой. Выводы напрашивались мерзостные — дело табак, или срочно маневрируй, или запевай «Отче наш». Следом очнулась функция пилотирования, и он поспешно поставил её на режим «ручное управление», чтобы не сомневаться в работе промежуточных корректирующих устройств. Чем проще, тем надёжней. Противно зависеть от какой-нибудь детальки величиной с песчинку. Например, от той, что обеспечивает связь.

А, поздно сигналить SOS! Выручай себя сам.

— Мы приземлимся, — сказал Форт Мариану, словно они работали вместе, как всегда. — Мариан, потерпи до земли, мы тебя вылечим.

Едва он взялся за манёвр, как корабль поразила вторая вспышка.


— Траектория объекта изменена. Новая область падения — район Светлого моря в пятистах лигах к юго-западу от побережья Каоти-Манаалиу.

— Наконец-то!.. Мы уведомим правительство сеньории о возникших проблемах. Искателям туда три часа хода от морской базы. Вы убедились, что район свободен?

— Осень. Ночь. Трассы пролегают севернее и восточнее района. Курортники увидят выпадение метеоритов, и только. Будет слышен шум удара. Возникшая волна потеряет основную энергию в трёхстах лигах от эпицентра и разрушений на берегу не причинит.

— Обязательно следует предупредить район о неожиданной волне ночью.


Первым движением Форт бросился к Мариану. Спасибо, догадался закрепить его лямками, и напарника не швырнуло на переборку. Тут Форт позволил себе забыть о сдержанности и громко высказался о туанцах — кто такие они, кто их матери и чего он им желает. И нечего было Мариану заводить с ними беседы на Иколе-2! Без перевода ясно, как они к тебе относятся и кем тебя считают. Землянин, эйджи — значит, недочеловек. Они наняли человекообразных возить на Атлар инертную крупу и вовсе не обязаны выслушивать лопотание наёмников-полулюдей.

Но — второй выстрел по судну! Добить хотят?

«Зачем? мы по всем правилам уже покойники! Значит, подправляют траекторию. Если первый был случайным, то второй — умышленным. Спокойно и прицельно».

Упрощённая второпях система управления выдержала импульс. Форт быстро определился с новым курсом — ага, в море. Крест, могила, вода покрыла. Если учесть, что SOS они не передали, корабль как бы пропал без следа. Даже отчитываться не в чем.

«Ну уж нет, я так не согласен! Надо сберечь самописец, чего бы это ни стоило. Он-то докажет, что по грузовику стреляли дважды, с интервалом».

Ритм работы двигателей изменился. Плазменные планетарные движки начали разворачивать «Холтон Дрейг», а по броне корпуса уже лилось рдеющее мерцание нагрева, и балкер терял скорость, прорезая ионосферу. Форт перешёл к активному торможению, ориентируя грузовик на массив суши, проступающий из облачного марева. Телеметрия проворно рисовала на экране зубчатые гребни горных цепей, плоскости равнин, извивы речных русел. Информации об этой части планеты у Форта не было никакой — наниматели считали, что пилотам достаточно знать заход на Иколу-2. Поиск городов и дорог. Странно, населённые места не определяются. Впрочем, «Холтон Дрейг» — не корабль-разведчик, его средства поиска самые примитивные. Стоит свернуть к черте берега и перед посадкой отснять местность — так легче выбрать, куда потом идти.

В ночи над предгорьем загрохотало. Ревущие вихри плазмы били в грунт из дюз, поддерживая на весу горизонтально вытянутое громадное тело корабля, колеблющееся в тучах гари и песка.

Из днища двумя рядами выползли семь опорных платформ на слоновьих ногах. Форт в ярости застучал по сенсору, пытаясь выпустить восьмую опору, но ту намертво заклинило.

Земля тяжело вздохнула, принимая небесного гостя. Снизу послышался скрежет, и Форт вцепился в подлокотники кресла — вес судна ложится на штанги опор. Сейчас узнаем, каковы они на прочность... Появился крен на правый борт. Пока небольшой. Что дальше? Если подломятся штанги, вся глыба завалится, и корабль ударит кормой о землю...

Пронесло; «ноги» устояли.

И долго разбегалась волнами пыль, пока Форт не заглушил гравитор.


— Корабль эйджи совершил посадку в 08.21, это мы уточнили по данным автоматического слежения. К сожалению, спутник транспортной системы сообщает вне графика лишь об аварийных посадках, а о прочих — четыре раза в сутки: в 00.00, 10.00, 20.00 и 30.00. К месту приземления мы вылетели в 11.35 и были у корабля в 13.06. Шлюз открыт, экипажа на борту нет. Самописца тоже. Розыски вблизи корабля ничего не дали.

— За час человек проходит по пересечённой местности две лиги. Искать надо было в радиусе до десяти лиг!

— Этим мы и занимались. Подняли беспилотных наблюдателей. Запросили съемку района со спутника. Ничего.

— Экипаж после обстрела вообще не мог выжить! А выходит, что он пилотировал корабль и позаботился забрать «чёрный ящик», где отмечены наши... ммм... ошибочные действия. Видимо, эйджи двинулись на север, через горы, к правительской трассе Ми. Или на восток, в Семиречье. Ближайший город на западе — в двухстах лигах, им не дойти. А юг... это же Мёртвый Берег, зона 8. У них никаких шансов. Живые существа, которым надо пить, есть и отдыхать, там долго не протянут.


Блок 2


Мариан умер. Как ни старался врач, что ни пробовал — всё впустую.

— Извините... — тихо сказал врач, боясь нарушить молчание Форта, неподвижно сидевшего с опущенной головой. — Я был бы рад помочь вашему другу...

Стоило ли извиняться? Врач хлопотал над Марианом от заката до рассвета, даже не прилёг вздремнуть. И вот солнце поднялось с сухим ветром над рыжими прибрежными холмами, жалкий посёлок ожил — а здесь, в хижине, замер даже воздух. Врач горестно поник, придавленный усталостью; бросит в жестяной стакан пилюлю, махнёт залпом пузырящуюся воду — и опять согнётся.

— Незнакомый организм, — вздыхал врач, — поймите меня правильно. Иные внутренние органы, иная биохимия... — и принял ещё стакан шипучки.

— Теперь всё равно, — вымолвил Форт, встав и привычно поправив лингвоук — автопереводчик, прикреплённый гекко-лентой к плечу.

— А что вы сделаете с телом?

— Закопаю.

Форт обрядил Мариана в скафандр и свистнул автомату: «Ко мне». Паучина сам пристроил на спину носилки, будто вновь собрался нести пострадавшего через горы. Двадцать часов без остановок прошагали, и паук нёс Мариана бережно, чтобы не допустить малейших сотрясений — а может, беда была не в тряске?.. Слишком долгий путь. Почти сутки без медицинской помощи.

При появлении из хижины звёздного пришельца в сопровождении нагруженного трупом паука-гиганта местные поторопились кто свернуть, кто скрыться, лишь бы оказаться подальше от массивного чужака с пугающе жёстким лицом. Свалилась же с неба напасть! ясно, что сверху — по номерным зонам такие не бродят. Выродок небесный... костяк тяжёлый, волосы щетиной, плоское лицо в один ровный цвет — другой бы от печали побурел, а на нём ни пятнышка не проступило.

Глазами и сканером Форт мельком отследил все перемещения вокруг. Худощавые туанцы не выглядели опасными; непохоже было, что они замышляют подлость. Грязные, боязливые, пожухшие, в бумажных кульках вместо шляп, в тряпье с трафаретными строками из кривых чёрных знаков — похоже, на плечах туанцев доживала своё упаковочная мешковина. Никакого сходства с теми нарядными спесивыми красавцами, что гордо расхаживали по Иколе-2.

В душе у Форта стало так пусто, что и желаний не было, не то чтобы о чём-то думать. «Ты не спас Мариана, — неустанно укорял его внутренний шёпот. — Ты виноват. Зачем ты пошёл на юг? Зачем не остался ждать у корабля?.. » Ветер звучал гулом отчуждения и одиночества. Можно подумать, на севере не та же выморочная безводная земля, где ни души живой, ни даже следа человека. Да, можно было выжидать, пока военные явятся к сбитому «Холтон Дрейгу» — а они рано или поздно прилетели бы. Вопрос — рано или поздно? И как бы они обошлись с уцелевшими, тем более — с чужими? Имело смысл выйти на контакт с гражданскими властями — пока прояснится, что выжившие в катастрофе неудобны для вояк, Мариан оказался бы в безопасности. Военные и штатские всегда не ладят...

«Да если б и хотел, не связался бы ни с кем, — ответил злому и горькому шёпоту Форт. — Наш аварийный передатчик здесь не услышат, а услышат — не поймут».

Он вспомнил, как вчера врач замахал руками, словно в испуге: «Нет, нет! Здесь нет радиостанции! Нет никакой связи!» Вот тебе и высшая цивилизация, «сверх-Ц», как вздыхают наши поклонники всего туанского. Сюда бы их, пускай вкушают.

Местные, широко освободив путь чужаку, следить не перестали. Любопытные, сволочи.

Форт шёл, нет-нет да и поглядывая на лицо под забралом шлема. Больше не подмигнёт, не улыбнётся. Можно восстановить его голос из архива, даже заговорить, как он, но его уже никогда не будет. Можно отыскать его родню — но что им скажешь? «Ваш сын зарыт на ТуаТоу. Я даже не знаю, как называется то место. Какой-то берег, там посёлок. Дощатый причал и осклизлые лодки. Сети развешаны на кольях для просушки. Мини-фабричка в бараке, где пластают и морозят рыбу. В общем, дыра без имени». Пусть кто-нибудь другой доложит это семье Йонащей, не я. Рассказывать будет слишком тяжело — и еще тяжелее оттого, что вернётся боль безвозвратной потери.

Автомат аккуратно снял носилки, вложил передние лапы в инструментальные отсеки и вооружился клинками-копалками. Металл заскрипел о спёкшуюся землю. Форт присмотрел подходящую каменную плиту — заложить могилу сверху. Сделать надпись? нет. Положимся на память.

Когда суставчатые лапы паука опустили камень на взрытый прямоугольник, Форт остался совершенно один — возможно, единственный землянин на тысячи километров вокруг. Если не считать, конечно, орбитального пояса КонТуа, где хватает эйджи, работающих по найму. Где-то есть федеральное посольство, консульства, но туда Форт не торопился. Чем дальше от любимой родины, тем оно спокойней. Вернее выйти на офис «Вела Акин», которая купила его и Мариана вместе с «Холтон Дрейгом». Пусть вчиняет военным иск за испорченное имущество.

— Зарыл как падаль, без благословения, — донёс поселковому голове патлатый механик морозилки. — Теперь, того и гляди, за нас примется. Слава Небу, что он без радио, а то бы враз своих выкликал, тут нам и шмак. А может, послать моторку за стражей? к завтрему здесь будут.

— Ц! — осёк голова, сам не свой, вот-вот его трепетуха схватит. — Заметит и убьёт. Видел, пушка у выродка? поди, на пол-лиги лупит. Едва мотор запустишь, он заметит — и моторку пополам. И расказнит душ пять-шесть по выбору, кого поплоше. Молчать надо! Он долго не высидит один без связи, он уйдёт.

Патлатый сокрушённо тряхнул гривой. Верняк, что звёздные — выродки. Правильный язык они забыли, лают через говорильник, и Небо в наказание им рожи сплюснуло и кожу выбелило, лишило человеческого разноцветья. Слетают на землю людей воровать, чтобы высосать. Вон, в зоне 7 колонию 7-18 дочиста обезлюдили — патруль пришёл, а там всё брошено, жрачка не доедена, и никого, всех загрузили и тю-тю. Напичкают, лимфу вытянут, а выжимки — в конвертор, гореть без огня. Страх, ужас!..

Возвращаясь, Форт сложил в уме то, что у него осталось. Лёгкий скаф пилота, автомат с запасом батарей и комплектующих, брикеты на два месяца, три укладки прецизионных инструментов, канистра с водой, лайтинг и рюкзак с вещами.

— Есть проблема, — сказал он врачу. — Спешить мне некуда, но двигаться надо. Я должен связаться с орбитой, и если этого нельзя сделать отсюда, то...

— Потерпите, — принялся увещевать врач. — Вам нет необходимости самому идти в город. Это далеко, по бездорожью... Прибудет судно за уловом, и всё решится.

— Мне как-нибудь поскорей. Нельзя ли на лодке? Я видел, у вас есть моторная лодка... мои деньги вам не нравятся, тогда я заплачу вещами.

— Смотря какими вещами, — насторожился врач. — Оружием нельзя.

— А инструментами? — Форт достал соблазнительную укладку; под слоем ламинации лежал нецелованный универсальный набор, как сладкий сон кибер-монтажника.

— Вряд ли они кому-то здесь пригодятся. Слишком компактно и тонко.

— Перепродайте.

— Некому. И не купят.

— Могу предложить вибро-резак, очень практичный.

— Что это, покажите.

Форт показал — вибер резал что ни попадя. Врач затряс руками:

— Это оружие!

«Ох, — подумал Форт, — и это называется сверх-Ц!.. Ни радио, ни черта, один мотор на лодке». Он ещё вчера обратил внимание, что освещения здесь тоже нет. Ночью врач наблюдал за Марианом при свечах, и то бегал по соседям призанять.

В лачуге врача развернулся небольшой рынок — Форт извлекал из рюкзака очередную диковину, хвалил её, демонстрировал в действии; врач приценивался, сомневался — то отложит одно, то другое. Форта подмывало предложить ему нательное белье: «Вдруг клюнет?.. Нет, коммивояжер из меня не получится». Наконец отобрали, чем можно соблазнить сверх-Ц ТуаТоу — спасательный пояс, крюк-гарпунчик с линем, таблетки для опреснения воды.

— Я поговорю с людьми, но обещать не могу, — врач в чём-то сильно сомневался. — Они вас боятся. Вы вооружены...

Кого и как он уламывал. Форт так и не узнал. Явившись обратно, врач опять схватился за пилюли и пил шипучку — Форту подумалось, что это сухой глушитель типа квадро и что врач немного опустился вдали от жизни. При первой встрече, когда от мечущихся в панике поселян ему навстречу выдвинулись трое смельчаков, он нипочём не опознал бы в нищего вида доходяге специалиста с высшим образованием. Он и сейчас не избавился от впечатления, что этот тип попал в лекари лишь благодаря инстинкту заботы о ближних и неспособности тянуть из моря сети с рыбой.

— Потерпите. Люди советуются.

— Это надолго?

— Не могу сказать.

Тени яркого дня удлинялись, ползли, отмечая ход времени. Форт вспомнил размер здешних суток — почти тридцать часов Федерации, из них половина — ночь. Стало смеркаться, в затянутых плёнкой окнах посёлка затеплились свечи, и всё яснее обозначалось, что сессия парламента перенесла прения по вопросу о чужаке на завтра.

— Вы, я полагаю, устали, — сочувствовал врач; у него самого от утомления выступили кирпичные полосы на лице. Вы не спали и не ели... Устраивайтесь, как вам удобнее, отдыхайте.

Закрыв шлем, Форт привалился к стене. Врач развернул тощую скатку — как оказалось, кровать, — закутался в длинное полотенце и умолк. Что ж, у каждой Ц свои порядки.

Спать он не мог — и завидовал живым, которые, как бы ни вымотала их жизнь, имели право раз в сутки выйти из потока и лечь на дно, забыть про всё. Его время длилось непрерывной линией событий, происходящее накапливалось, архивировалось, вписываясь в оперативную часть мозга шеренгами ссылок. И что самое обидное — ни в этом мире, ни в каком ином не было шанса вернуть нормальный сон, вкус пищи, голод, жажду, запахи, влажную теплоту поцелуя. Заснуть — недостижимая мечта. Осталось вспоминать о сне.

Ты устал; это мягкая тяжесть, сродни утомлению от любви. Все желания потухают, ты едва слышно шепчешь, сам не слыша своих слов, улыбаешься в полузабытьи...

«Бедняга Мариан», — вернулась неотвязная мысль.

Форт видел его подружку — случайно, в станционном баре, куда напарник затащил его перед рейсом. Сколько толков ходит о женском чутье; как видно, чутьё на самом деле есть — она была так печальна, словно знала, что больше не увидит своего милого. Лучше бы никогда с ней не пересекаться. Она спросит... заплачет, потом поглядит так, будто скажет: «Почему ты вернулся, а не он?»

«Потому что я не человек. Такой, каким ты меня видишь, я сошёл с конвейера. Я приспособлен к нагрузкам, которых человек не выдержит».

И обязательно добавить: «Я артон». Никому нельзя знать, кто он на самом деле.

«Так кто я или что?..»

Глядя на умирающего Мариана, он вдруг поймал себя на ощущении, что видит себя — себя в тот час семь лет назад, когда точно так же над ним суетились медики, и толку от их суеты было не больше, чем у жалкого врача из самого захудалого посёлка ТуаТоу. Редкие, глубокие вдохи, ввалившиеся глаза, помертвевшее лицо. Жизнь покидает тело. Здравствуй, костлявая.

Ни умиротворяющей церемонии прощания, ни напутствий священника — просто хрип и вытекающая кровь. Какой-то вой, провал и невесомость. Затем серое свечение и шипящие голоса: «Есть реакция на зрительный раздражитель. Есть на слуховой». Альф, первый пилот из группы Дагласов, после возмущался, едва ли не орал: «Послушайте, меня причастили и отпели! Я получил законную эвтаназию, я совершеннолетний, я имел право выбрать смерть! Вы душу у меня украли!!!»

Мариану это не грозит. И одному Богу известно, как лучше. Он, Всемогущий, мог бы проконсультироваться с Дагласами, если в Его планы входит массовое производство киборгов с человеческим рассудком: «Как вам понравилась такая ситуация, ребята? готовы ли вы порекомендовать это другим?».

Прежде Форт не задумывался о религии. Жил как все — ел, пил, исполнял несложные житейские дела. Казалось, жизнь будет длиться вечно, совершая свой круг ежедневных забот в едином, раз и навсегда установленном ритме, меняя даты на календаре и прессуя года в десятилетия, как вдруг... смерть. Глупо, жестоко, внезапно — какие-то люди, тёмные силуэты, выкрики, выстрелы, удар в грудь; он летит, сбитый с ног, всё дальше и дальше, тело становится лёгким, а сознание необычайно ясным. Суета, возня, «подняли — понесли», иглы прокалывают кожу, а ты почти ничего не чувствуешь, кроме плывущей лёгкости, и где-то в отдалении слышен спокойный голос: «Умираю... »

Так же, как Мариан. Форт снова видел в потухающих глазах бортинженера ту отстранённость, тот покой, с которым душа отправляется в последний полёт — её не дозовёшься, не вернёшь с полпути назад...

Тогда всё было иначе: был скоростной флаер, а рядом была клиника Гийома. И всё равно не успели. Разве что поймали душу, как мотылька сачком. «Отделима ли душа от тела?» Биоинженеры из клиники доказали, что отделима. Они вынули её из мозга и переселили в киборга.

«Теперь я не могу есть, пить, ощущать мир, не могу спать — и видеть сны, не могу грезить и летать. Я могу вспоминать и думать, думать обо всём, что не успел осмыслить и понять раньше. У меня появилось очень много времени: ничто не отвлекает, особенно длинными тёмными ночами, когда спит всё живое».

Можно приостановить работу субстрата, играющего роль мозга. Перейти в режим ожидания. Сновидений не будет — просто бесцветный шум, где мысли едва шевелятся и глаза, не мигая, отмечают всякое движение вокруг.

«Нет, не хочу».

Форт сидел, смотря и не видя, медленно отмеряя слова, звучащие в мозгу: «Я один, один, Мариан умер, куда я спешу, зачем, назад к своим, и опять, опять... » Привязчивая мысль — заведётся и не отпускает, пока не угомонишь её до следующей вспышки, чтобы снова...

Он прикинул: «Отключиться, что ли?» А то мысли крутятся, как колёса, без начала и конца.

И тут — свист, сначала далёкий, тоненький, но всё сильнее и сильнее, пронзительнее. Сверху — да, сверху! — на посёлок обрушился слепящий свет; врач суматошно вскочил, бросился к окну, потом к двери.

— Кто там? — спокойно осведомился Форт, не меняя позы. — Это военные?

Скорее всего, именно они. На их месте Форт тоже постарался бы обыскать все жилые места на двести-триста километров от места посадки. Не надо много ума, чтобы понять — экипаж «Холтон Дрейга» ушёл не своими ногами, а верхом на автоматах, как на конях.

— Отнюдь не армия! Это... — поспешно черпая ладонями из лохани, врач в спешке умывался — зачем? — вытирал лицо одеялом, оглядывал себя в зеркале; а, ведь у него были на скулах белые мазки уголками, как перевёриутые римские пятёрки, теперь их не стало. — Это правительская стража. Не надо её опасаться, она честная.

— Отлично. Доберусь с ней до узла связи.

— О, не знаю! — бормотал врач, растворяя очередную пилюлю. — Вы объясните им, как оказались тут... я очень, очень вас прошу...

Контрольный налёт стражи предвидеть так же невозможно, как нападение звёздных гостей. Когда хотят, тогда и явятся. Врач чувствовал близкий приход трепетухи; всякого бы в тряску кинуло, если в хижине — звёздный пришелец, а на дворе — стража. Зональный голова к звёздным жесток, его люди тоже. Не жди хорошего, если со звёздными сдружился! четыреста раз в краску вгонят, прежде чем оправдаешься.

Подойдя к окну, Форт увидел горбатый летательный аппарат, похожий чем-то на примятую с боков шляпу, — это чёрное уродство снижалось посреди посёлка, ослепляя всё кругом прожекторами; всё, кроме Форта — забрало гасило и не такие огни. Чудо хай-тэка в бидонвиль спустилось... Надо выйти. Так или иначе туанец, титул которого лингвоук перевёл как «голова селения», доложит о пришельце.

— Силы правопорядка?

«Да, да!» — угадывалось по губам врача, но звук был подавлен голосом с улицы:

— Все быстро выходите! Все кто есть, все! Построиться в круг!

Форт счёл, что выбежать и встать по стойке «смирно» ему не к чести. Заодно надо потянуть время, понаблюдать за здешними обычаями. Обычаи были строгие. Все жители посёлка, человек триста пятьдесят, живо стекались к просторному лысому месту между порядками хижин — кое-как одетые, мятые, всклокоченные. Дверь-трап в борту «шляпы» откинулась, по ступеням сошёл высокий туанец в чёрном с красными ремнями костюме и ребристой маске. Сосчитав на глаз толпу, очень похожую на федеральное манхло, Форт обратил внимание на то, что здесь нет ни детей, ни подростков. Странно. Если предположить, что раньше они прятались от чужака (вдруг, скажем, сглазит), то где они сейчас?..

— Я вижу знаки невинности! — гаркнул стражник, и Форт засомневался в переводе. Круг почти замкнулся, но он заметил, как кое-кто плюёт на ладони и стирает со щёк белые уголки. — Вы все виноваты! Не сметь на рожах рисовать бу-бу! — лингвоук запнулся о незнакомое слово.

Голова — в знак своего высокого положения он носил отрепья поприличнее и шейную табличку на верёвочке — подбежал к стражнику на полусогнутых и залебезил, тыча рукой на хижину врача.

«Мне пора», — решил Форт.

Должно быть, он забавно выделялся в кругу жмурящихся туанцев круглой безглазой башкой и фигурой в скафандре.

— Ты! Совсем обнаглел! — громыхнул усиленный мегафоном голос. — Начзоны вам сказал, что никаких семей со звёзд мы не потерпим?! Сказал или нет?!! Отвечать ясно!!!

«Кажется, меня тут принимают за другого», — мелькнуло у Форта.

— Минутку, — поднял он руку мирным жестом, — я здесь впервые...

— Он пострадал! — пряча глаза от прожекторов, крикнул врач. — У него убило сослуживца! Он у нас всего сутки! Он не...

— Бу-бу-бу! — лингвоук туго забуксовал на переводе ругани стражника. — Бу-бу! Почему не доложили тотчас?! Бу-бу вас и бу-бу! Вас давно не бу-бу! Ты, бу-бу, покажи лицо! Снять шлем!

Пожалуйста. Шлем снимать — обойдёмся; Форт поднял забрало. Если стражник ждал, что чужой сощурится, то зря; глаза Форта работали не хуже светофильтра.

— Ты, скидывай сбрую, бу-бу, — перевёл лингвоук, — и брось оружие!

Даже оружие разглядел!.. Уступки уступками, но есть Правила космических сообщений, они международно признаны, и наступать на них не позволяется.

— Я капитан, и раздеваться перед вами не обязан. По должности я имею право носить оружие. Мне надо связаться с...

События нескольких последующих мгновений гораздо лучше мог бы оценить сторонний наблюдатель. Тот, что стоял у аппарата, поднял руку, и по скафандру звёздного, по животу выше пояса, пробежало белое пламя, брызнули искры, фигура в круглом шлеме окуталась дымом. Но звёздный не упал мёртвым — более того, сам сделал правой резкое движение от пояса вперед, луч из оружия в его руке словно зачеркнул стражника; левой звёздный закрыл шлем, и его неожиданно мощный рык заставил туанцев вздрогнуть:

— Кто шевельнётся в машине — сожгу!!

Воцарилась тишина. То, что осталось от стражника, лежало кучей у подножки трапа.

— Выходите — все, кто есть!!!

Тишина. Оружие звёздного было нацелено на дверь в борту аппарата. Прожекторы держали на прицеле оцепеневшую толпу.

Он не ждал, что стражник выстрелит; оружие, похожее на пенал, появилось у того в руке внезапно, и Форт ответил с промедлением. Но рефлекс самозащиты сработал безупречно. Всё превосходно, если не считать покойника.

Под шорох ног проворно разбегавшихся туанцев Форт понял, что убил человека. Рука с лайтингом опустилась.

«Он хотел убить меня, — тупо стукнуло в уме. — Он в меня стрелял...»

Цепенящее чувство не отпускало. Зрение сканера механически ощупывало «шляпу», слух внимательно отмечал звуки, но рассудок в этом не участвовал — его кружило в водовороте безвыходной мысли: «Я убил его». Даже ноги отказывались сделать шаг, прикованные к земле сознанием вины.

Стоило бежать из семьи Дагласов, сменить ровную жизнь военного кибер-пилота на судьбу мечущегося изгоя, всё затем, чтобы никогда не участвовать в убийствах — и за какой-то миг так влипнуть!

«Я защищался. Это была самооборона», — отыскивал он доводы, но совесть их не слушала, а если она заладит своё, её не переспоришь. Чтобы иметь в себе такого безжалостного обвинителя, надо с ним родиться и питать его всяким умным чтением, а потом принять напрасную смерть и тщательно обдумать её со всех сторон. Но отвечать на нападение совесть не запрещает — это смягчило жгучий яд стыда.

Судя по всему, на «шляпе» больше никого не было; летучий аппарат стоял безмолвно и открыто. Форт осмотрел повреждённый скафандр — горелая дыра до тела и в теле. Первым выстрелом — в живот, довольно мило. Однако на поминки по скафандру времени не оставалось. Туанцы попрятались в тёмных халупах, но кого-то вытащить придётся — предпочтительнее знакомого.

— Собирайся, — с порога обрадовал Форт врача. — Полетишь со мной.

— Эта машина в космос не взлетит! — забился врач в угол.

— И не надо. Мне — в любое место, где есть связь с орбитой. Ты объяснишь, как управлять аппаратом, куда лететь и так далее. Собирайся, я сказал!.. Ты врач или нет?

— Врач. По внутренним болезням и родовспоможению.

— По-моему, по части родовспоможения ты отдыхал. Да я не о том... Сообрази сам — чем в посёлке пропадать, устроишься в городе.

— О, я не устроюсь! На мне запрет. Если меня поймают с вами, я пропал.

— Ладно, высажу тебя где-нибудь.

— Это разумно, — врач вылез из угла, оправляя на себе лохмотья. — На такое условие я согласен. Но прошу вас, сделайте вид, что увозите меня насильно.

— Будь по-твоему. Скоро ли хватятся этого... стражника?

— Часа через три, когда он не ответит на запрос.

— Ты можешь водить эту машину?

— Не умею, — врач протянул раскрытые ладони.

— А что к чему в ней, расскажешь?

— Попытаюсь.

Багаж у врача оказался куда легче, чем у Форта: матрас-скатка, одеяло и коробок медикаментов, что-то из еды. Для вида пришлось вести его к «шляпе» волоком, покрикивая и понукая.

Внутри «шляпа» состояла из пилотской кабины и тёмного отсека за стеной-решеткой; сбоку лаз вёл к глухо закрытому движку. Врач осматривал пульт управления, как впервые. Форт был вчерне знаком с пилотируемыми аппаратами иных миров, но не настолько, чтобы сразу сесть и полететь на любом из них.

Кресло одно, удобное, но узковатое. Прямых иллюминаторов нет; значит, или экраны, или корпус переменной прозрачности... главное — не пробовать вслепую, тыкаться опаснее всего.

— Здесь... — осторожно указал врач мизинцем, — средство связи, оно отключено. Здесь — измерение высоты и скорости... Здесь...

Споря, они вместе распутывали спасительную головоломку; попутно выяснилось, на что способна «шляпа» — по всем статьям равняется с обычным флаером. Перевести в метры-километры то, что лингвоук называл «стадием» и «лигой», не удалось, но Форт знал, что туанский час равен примерно сорока пяти федеральным минутам, и это помогло в расчётах. Наконец, сделали опыт — Форт тронул сенсоры, и вогнутая стена перед креслом просветлилась, открывая обзор вымершего посёлка. Другой сенсор — гаснут прожекторы. Потянуть на себя и слегка утопить рукоять — посёлок, качнувшись, плывёт вниз.

Автомат залёг в проходе, облапив багаж.

— Вы не ранены? — озаботился врач. — Вы, наверное, терпите сильную боль? Позволите ли вас перевязать?

— Сам справлюсь, — удалившись в зарешёченный отсек, дабы не смущать попутчика, Форт осмотрел живот. Кожа почернела, растянулась в стороны от раны; подкожный слой спёкся, но уже подтекал слизью; дно блестело иссиня-чёрными фартанговыми пластинами. Человека луч пронзил бы насквозь. Боли, как всегда, не было; зудящее чувство останется, пока не сомкнутся края раны. Форт скобками стянул края поближе, наложил пластырь и заклеил всю конструкцию лентой.

Компаньона он застал за употреблением шипучего напитка; воду он, надо полагать, позаимствовал из канистры.

— Угостил бы.

— Это может быть вредно для вас.

— Ты наркоман или больной?

Гримаса врача напомнила улыбку.

— Нет, нет. Это... успокаивающее средство. У нас все им пользуются.

— Немудрено.

Форт вёл машину малой скоростью низко над морем, вдали от берега; в кабине нарастало молчание, типичное в подобном положении — они летели на одной «шляпе», но в разные места. Все дружеские услуги взаимно оказаны, пришла пора разобраться, кто и чего ждёт от жизни завтра. Автомат тихонько следил на тот случай, если врач вздумает обнять пилота сзади с целью задушить. Ну, сказал он, что не может пилотировать — так мог и соврать, чтобы его «похищение» выглядело более правдоподобно.

— Так, — спросил Форт, — тебе куда надо?

Врач помудрил над пультом и вывел на экран контурную карту, где по синему полю ползла зелёная звёздочка.

— Это мы сейчас, а это берег континента. Мне бы хотелось попасть вот сюда, — он провёл пальцем к самому краю карты, где берег изворачивался глубоким заливом.

— Правительская стража там есть?

— Нет, только агентство оэс, — лингвоук истолковал последнее сочетание звуков как традиционное «бу-бу», но Форт хотел подробностей.

— Яснее, по слогам.

— О-ЭС. Всепланетная Его Величества следственная служба.

— Они такие же честные, как тот, в посёлке? Сразу в живот стреляют?

— Нет! Они... изучают подробности. Дознаватели.

— Надеюсь, их дознание достанет до посёлка. Мне бы не помешало сотни три свидетельств о том, что не я стрелял первым.

Форт с досадой подумал, что иногда быстрота вредна. Едва ли хотя бы четверть свидетелей успела заметить его заминку. Естественно будет, если они хором заявят, что чужак пальнул раньше. А скачивать для доказательства свою высокоточную память никак не хотелось.

— Могу подтвердить я, — вызвался врач. — Мои показания выслушают внимательно, уверяю вас. Я образованный человек, я знаю Пятикнижие; это непременно примут во внимание. Но сначала мне надо найти надёжное убежище в Хинко.

— Стоп. Хинко — район, куда ты показал?

— Совершенно верно. Там другие власти.

— А, выходит, правительские люди не везде?

— Везде. ТуаТоу — союзная держава. Вы, наверное, из далёкой, забытой колонии, где люди выродились?

— Почему ты так считаешь?

— Вы о державном мире ничего не знаете и говорите не священным языком, а на каком-то необычном диалекте. И друг ваш не был человеком, а вы так переживали за него, что я удивился. Должно быть, вы очень к нему привязались...

До Форта понемногу доходило превратное мнение, которое сложилось на его счет в голове врача. И не только врача, похоже! Врач искренне полагал, что имеет дело со своим, выходцем с дальней планеты и мутантом, а Мариана он обследовал и убедился, что тот — не туанец.

«А почему он считает туанцем меня?.. — смутно догадываясь, Форт потёр подбородок. — Кожа?.. Щетина не растёт; я гладкий, как они».

— Вот и стражника вы по неведению спровоцировали, — продолжал врач. — Надо же было вам сказать ему такую оскорбительную дерзость! Он, конечно, погорячился, но ваши слова...

— Какие ещё слова?! Я говорил с ним вежливо, а он ни с того ни с сего...

— Я не решаюсь повторить, как вы его обидели. Язык не повинуется, — на щеках врача заполыхали ржаво-красные тени, складки у носа залило охристой краской.

— Да что я такого сказал?!! — В голову Форта полезли жуткие подозрения: «Не лингвоук ли меня подставил?.. »

— О... не настаивайте! я стыжусь произнести.

— Ну нет! Начал — продолжай.

— Вы... я заранее прошу прощения... вы заявили, что являетесь криминальным авторитетом и... не собираетесь вступать со стражем в интимные отношения. Речь выглядела крайне вызывающе!

— Ничего подобного! Точно помню, как это звучало: «Я капитан и раздеваться перед вами не обязан».

— Да-да, буквально так: «Я есть главарь, не оголюсь перед тобой». Прилюдно названный глагол не произносят. Он уместен лишь наедине или в доме постыдных услуг.

Форт едва не застонал, с ненавистью скосившись на лингвоук. Дерьмо, а не прибор! Хлам паршивый! «Узнаю, кто эту программу выпустил — в суд на них подам. Портачи! я убил из-за их ошибки в переводе!»

Надо следить за речью. «Только недвусмысленные слова! А то, куда ни войдёшь, сразу недоразумения, и стрельба начнётся. Хватит с меня того, что весь посёлок повторит, как я вслух опустил стражника... »

— Так, это мы проехали. Тьфу! То есть — тема исчерпана...

«Как он это перевёл? „Вычерпана"?»

— ...в смысле — больше мы об этом говорить не будем. Меня интересует КонТуа, ваш орбитальный пояс, и как найти на нём определённую фирму. Ещё лучше — её офис на планете, хотя бы в том же Хинко.

Врач присел на корточки, обнял руками колени.

— В Хинко не найдёте. Разве они вас не предупредили, что их на земную твердь не допускают?

— Их — кого?

— Звёздных жителей. Здесь им нельзя содержать фирму. Могут въезжать только частные лица оттуда.

— А какой же бизнес?.. Ну, предпринимательство, торговля и всё прочее?

— Через посредников.

Легко вообразить, как эти промежуточные фирмы наживаются. Но где отыскать тех местных, кто работает с «Вела Акин»?.. нет, легче связываться напрямую.

— Вопрос прежний — я должен говорить с фирмой на КонТуа.

— Есть публичные станции эфирной связи. Прийти на любую и заплатить за сеанс, вот и всё. Номер для соединения подскажут, у операторов есть адресные списки. Можно со своего номера, с карманного аппарата — по-всякому. Но я боюсь, скоро вас начнут искать... Узнают, куда мы летим, и объявят там розыск.

— Вот именно. Придумай, как мне сделать это незаметно.

— Вернуться назад.

— Спасибо, не надо.

— Я не договорил. Не в посёлок, а в другое место, северней. Найти там... людей в тёмной коричневой форме и попросить их. Это не стража, а зональная полиция. Все подозревают, что они общаются со звёздными ради наживы... За деньги они всё тайком устроят.

«Коррупция, — со смешанным чувством неприязни и надежды подумал Форт, — давно с ней не виделись...»

— А попробовать в Хинко? — показал он на карту, в залив.

— Нет, здесь люди нравственные, сила у белодворцев, а в полиции много лъеш.

Чем хороши ино-Ц, так это путаной неразберихой для чужих; кажется, слово за словом раскручиваешь моток, но на деле вязнешь всё глубже без надежды понять, где кончается верёвка. От путаницы сильно помогает адаптация, но Форту с Марианом адаптироваться не пришлось. Сели, загрузились и взлетели; всего-то и успели, что купить разговорные программы для лингвоуков, а те оказались дефектными.

— Они — льеш, белодворцы — так не любят звёздных?

— Причина не в этом. На службу берут людей моральных, стойких...

— А в зональную полицию, выходит, аморальных?

— Они там сами разлагаются от денег и от власти.

— Но и те, и другие — правительские, так?

— Да, верно.

— И одни принципиально ловят звёздных, а другие нет?..

— О, бывают исключения!..

— ...и потому не ловят, что нет белодворцев и лъеш в полиции?

— Нет, не поэтому. Вы не понимаете...

— Так сделай, чтобы я понял.

— Постараюсь, — врач пересел на свою скатку. — Мы вылетели с территории особого режима. Скажем так, посёлок, где я находился — тюремный. Это не место жительства, а место наказания.

«О-па! — осенило Форта. — А кого же я везу?..»

Факты и наблюдения, до того витавшие порознь, вмиг сложились цельной картинкой. Трафареты у всех на одежде, похожей на мешки из-под сахара. Жилища из одинаковых щитов то ли картона, то ли жести. Одни взрослые, нет молодого поколения. Боязнь даже прикоснуться к оружию. Построение перед чёрно-красным стражем, нагрянувшим с неба.

— Парень, — душевно обратился Форт к врачу, — а ты сам случайно не каторжник?

— Каторжник, — подтвердил тот, — в чине лагврача. Не в рыбацкой бригаде состоял, заметьте; занимался лишь лечением.

Теперь ясно, отчего врач такой катастрофически худенький — видимо, кормили его столько, сколько он мог лечить своей убогой аптечкой. Форт прибавил к списку совершённых преступлений ещё пунктик — содействие побегу закоренелого преступника.

— Я, — продолжал пассажир, — жертва политических репрессий, меня осудили несправедливо. Мне нужно убежище у белодворцев.

— Тебе не кажется, что я с тобой куда-то влип?

— Мне кажется, что напротив — это я влип с вами. И я признателен вам за предложение бежать вместе. За вас мне прибавили бы срок; повод такой, что и придумать трудно.

— За меня? отчего?

— За оказание помощи звёздным. По закону нелегально въехавших нельзя лечить, пока они не зарегистрируются у властей.

— Я не заметил охраны. Почему ты раньше не сбежал на лодке?

— За мной следили.

— Свои?

— Да, свои. Посёлки заключённых на территории не охраняются, за побег всем увеличивают срок. Но вы похитили меня — значит, не накажут никого.

— А зачем стражник прилетел?

— Иногда они проверяют, все ли налицо; прилетают неожиданно.

«Шляпа» неслась прежним курсом, чуть поддав ходу. Режим на каменистом берегу нарисовался Форту без дальнейших разъяснений — обширная территория без дорог, редкая россыпь каторжных поселений и два хозяина — полиция и стража, минимум наполовину купленные «звёздными». Вот раздолье криминалу и контрабандистам! приземляйся, разгружайся, отдыхай в тюрьме как дома, кадры пополняй!..

— Как нам разлучиться? К белодворцам твоим я не полечу.

— Не знаю, — полушёпотом ответил врач. — На одном берегу залива хинкоская полиция, на другом зональная. Нас заметят: залив узкий, а по берегам системы наблюдения.

— Днем, ночью — одинаково?

— Да.

— Скверно. А скажем, если пару лиг не долететь... дам тебе пояс, вплавь доберешься?

— Что вы говорите?! — Врач встрепенулся. — Много морских хищников!

— Тогда ищи другое место.

— Туда надо лететь над сушей, а вас скоро станут искать. И рассвет близко.

Звезда на карте неуклонно двигалась к заливу, тиски сжимались, и у Форта складывалось невыгодное, но единственное решение. Вкратце высказав свой лихой план, он добавил:

— Погляди, что ценного в багажнике.

— Почти ничего... — Врач разгрёб рухлядь за решеткой. — Одежда... ценное не здесь.

— Зачем он возил с собой тряпки?

— На продажу. Кто попадает в зону, сдаёт одежду страже. Я выберу что-нибудь для себя, вы не возражаете? А то моя роба...

— Бери хоть всё.

Ценности оказались у Форта под ногами, в выдвижном ящике; на взгляд он оценил побрякушки невысоко, но врачу было видней. Выбрав десятка полтора чего-то вроде литых стеклянных пробок, он поочередно воткнул их торцом в гнездо на пульте — каждый раз в окошке у гнезда светились разные знаки, — потом разложил пробки на две кучки.

— Вам понадобятся оты. Пожалуйста. Семь кликов, отов в них достаточно.

Слово от понимают все разумные; ТуаТоу сумела навязать сообществу одиннадцати видов не только имперское Единое Время, но и свою денежную единицу как эталон. Но клик Форт увидел впервые — эти прозрачные пробки, по словам врача, служили туанцам кошельками.

Уже светало. Форт вышел на крутую дугу, направляя «шляпу» в залив, и не удержался:

— Может, мы всё-таки познакомимся?

— Да, конечно! — Врач встал, отряхнулся. — Меня зовут Уле Эмэнии, а какое ваше уважаемое имя?

— Форт. Не ошибиться бы берегом.

— Мой — слева.

Изготовились к десанту. Уле со скаткой и аптечкой сгруппировался у двери. Осторожно, поскольку впервые, Форт прижимал «шляпу» к обрывистому склону; прошёл мимо промоин-каньонов, поднялся — да есть тут где сесть-то? а, вот площадочка! Умная «шляпа» сама распрямила ноги, касание, стоп.

В предутреннем полумраке, за туманной дымкой впереди громоздился город или завод — прямоугольные и ступенчатые громады.

Опустился трап.

— Очень вам благодарен, господин Фольт! — Уле мялся в дверях. — Желаю вам счастья и удачи!

— Ну, будь здоров. Вываливайся, время дорого.

По расчётам, стражника уже хватились, новая «шляпа» побывала в тюремном посёлке и объявила аврал с изложением примет. Всё это началось, или вот-вот начнётся, с минуты на минуту. И электронные стукачи сигналят, что подозрительная «шляпа» со стороны моря села на левый берег.

«Лъеш, белодворцы... что за народ здесь обитает?» Самую малость Форт уделил любознательности, вглядываясь в город на горизонте, и поэтому сразу отследил в небе чёрное пятнышко.

«Шляпа» хинкоской полиции.

Он сорвался с берега вниз и понёсся в мареве над самой водой. Залив шириной километров сорок, значит, времени на сборы и подготовку совсем ничего. Когда оно истекло, автомат обнял хозяина всеми лапами; Форт подтянул кобуру лайтинга, взял багаж, вышиб дверь и прыгнул. Отмерив расстояние до волн, он повернул пусковой регулятор носимого гравитора на максимум. Увесистый плоский блок в ранцевой части скафандра взвыл, и подушка искусственного тяготения смягчила вход в иоду.

«Шляпа» с шорохом отмерила последнюю стометровку и врезалась в скалы правого берега; Форт этого не видел, но знал наверняка.

«Теперь ищите меня в обломках. Пока хватит батареи, проплыву против течения над дном, а выдохнется — выберусь, и в зону».


— Господин четырёхсотник, берег и дно обследованы на лигу от места падения катера стражи. Тело не обнаружено.

Офицер направил взгляд на запад, где едва заметной полосой виделся высокий берег Хинко. Жаль, в мирное время права армии туда не простираются — там автономия. Вернуть лагврача на территорию нетрудно... если бы не законы! Теперь веди переговоры, добивайся...

— Может быть, тело унесло течением? — предположил двадцатник отделения полевой разведки.

— Расширьте район поиска на юг, — приказал четырёхсотым. — Досадно — мы опоздали всего на час!

— Если бы не перехват переговоров стражи, задержка могла стать больше, — двадцатник гордился своими людьми.

— Да, — обернулся офицер, — не слишком акцентируйте внимание на теле. Цель — самописец. Его форма и размеры вам известны. Обшарьте каждый фут, но отыщите этот шар.


Блок 3


2670 лет тому назад этот мир назывался иначе — Ниданг. Здесь, где ныне вихрятся песчаные смерчи, воют мёртвые ветры, где муссонные ливни размывают пепельную почву и разливается, напившись дождями, Гнилое море, чтобы зимой отступить в котловину, оставив просторы солёной грязи ссыхаться глинистой коростой — здесь цвела цивилизация, подчинившая себе народы мира и посылавшая корабли в далёкий космос.

Полагают, что конец Нидангу положили опыты с высокими энергиями или попытки освоить ноль-транспортировку. Современные туанские учёные сходятся во мнении, что в магнитосфере возник сверхмощный выброс плазмы, накрывший и лабораторный центр, и все прилежащие земли саваном солнечной температуры. Примерно полмиллиарда жителей было сожжено за несколько мгновений; гаснущие потоки пламени кое-где перехлестнули горы и кремировали всё, до чего дотянулись. В истории это осталось как Огненная Буря. Впрочем, в тот день история мира кончилась, и лишь спустя сотни тёмных лет голода, хаоса и одичания туанцы смогли восстановить цивилизацию — хотя не любили вспоминать, как им помогали в этом звёздные колонисты Ниданга, пережившие ничуть не лучшие века на ветшающих орбитальных станциях, среди выходящей из строя техники.

Край, куда сошёл огонь с небес, целую эпоху был необитаем; долгое время у подножия гор Аха не селились люди, и в умах, отупевших за многие поколения нищеты и страха, земля за горами стала царством погибели, откуда ветер несёт скрипящую на зубах пыль. Из уст в уста, из рода в род переходила, всё сильнее искажаясь в кривом зеркале фантазий и молвы, память о реках палящего жара, хлынувших из-за гор. «Небо покарало Ниданг, превознёсшийся выше, чем дозволено смертным», — так верили все. Наконец слова «по ту сторону гор» стали означать место, где души мучаются после смерти и царит павший со звёзд владыка зла с пламенным бичом. Это поверье живо и поныне.

С точки зрения правительского канцелерата территория Буолиа — Сгоревшая Страна — это площадь в семьсот тысяч квадратных лиг (чуть меньше половины Австралии на Старой Земле), разбитая на девятнадцать зон равнина, в средней части разделённая плоскогорьем и полумесяцем Гнилого моря на Север и Юг. Ссылать сюда начали давно, в пору первых льешских мятежей. Запрет на выезд для отбывших срок — позднее отменённый — привёл к тому, что на территории появилось постоянное население, о котором лучше всего сказал какой-то нотариус, попавший в Буолиа на два года за пасквиль о Бана Этуна, предыдущем Правителе ТуаТоу. В переводе на язык эйджи стих поэта-каторжника звучит так:
		От великих событий великая тень


		На века затмевает нас.


		Череда поколений в могилу сойдёт,


		Пока солнце коснётся глаз.


		Сожаленья достоин, кто видел закат...


		Что же скажет узревший восход


		О рождённых в ночи и умерших в ночи,


		Тех, чья жизнь во мраке пройдёт?..


* * *


— Умви! шлюха бесстыжая! — разорялась мамаша, когда Эну ходила с брюхом. — С кем спуталась! с бандюгой! шатуном порченым! Рожай, рожай ублюдков, мало их спустили в мясорубку, и твоего туда же! Тварь!

Втайне мамаша, понятно, надеялась, что у Эну родится что-то путное и в лечебнице ей не скажут на пятый день: «Ваш ребёнок нежизнеспособен». За здоровое дитё семье подкинули бы пищевых банов, а подрастёт — работник будет. Мечты неудержимо неслись дальше — глядишь, по разнарядке белодворцев ребятёнок получит место в городе, где платят отами и всё такое прочее. Разве пожелаешь своему отродью несчастья, раз уж оно завелось? У всякого на уме — может, детям придётся лучше, достанется больше; все забывают о разнарядке Неба и Судьбы, по которой каждому своё.

И будущий папаша — хорош! Ей, видите ли, с ним нравится и ничего не страшно! с пугачом за поясом он сам себе Правитель — но до поры, до поры! Пока не занялись им господа хозяева — а с удальцов особый спрос, и суд им недолгий.

Для пробы мать с дочерью однажды обменялись угрозами:

— Я его хозяевам выдам!

— Я тогда отравлюсь!

Эну его любила, очень любила; так сильно, что даже решила глотать пилюли, чтобы всегда-всегда быть ему желанной, и он следом за мужские взялся.

— Умви! умви! — кричала мамаша.

Хозяин — ожиревший участковый — и тот заметил, что Эну постоянно в форме и ароматная; забросил удочку — мол, быть умви тяжко, зато от всех почёт и уважение, но Эну на него окрысилась: «Не для вас!» Обошлось, не обозлился господин хозяин, а ведь мог со свету сжить.

— Кого ради мучаешься? — долбила её мамаша. — Кому угождаешь?

А то давай уговаривать:

— Передохни, ну ненадолго, Энуну, ведь так сгоришь!

Из райцентра Эну вернулась одна, без ребёнка; бледная, пряча глаза, сидела она в доме под мамашины причитания и один за другим грызла «зонтики». Он, уже зная всё от дружков, появился на другое утро.

— Свистит! — мамаша в сердцах плюнула. — Зовёт, слышишь? Ну, иди!

Эну выметнулась вон, не удержав слёзы. Он обнял её, огляделся — нет, если вместе, то не здесь.

— Айда к Развалине.

Она молча кивнула. По задворкам прошли быстро, за кустами пошли не спеша.

Шук, милый, ласковый, ясноглазый, единственный в жизни у Эну. Она ему всё рассказала, всё разделила с ним, что пережила за пять дней ожидания, пока её мотали, как неживую, от врача к врачу и холодно, привычно, без слов ушивали разрывы после тяжёлых родов. А маленького даже увидеть не дали, его — в мясорубку.

— Врут, — твёрдо сказал Шук. — Нет никакой мясорубки, не верь.

— Шукук, мне так плохо!

— Я с тобой, крыска, не плачь, я здесь.

Шук вдруг замер, вытянулся, поводя головой. Эну тоже подняла глаза, но в слезах всё кругом размывалось, плыло — долина, гнутые ветви кустов, тёмная Развалина.

Цементным выселкам здорово повезло, что сбитая ОЭС яхта, полная контрабанды звёздных, грохнулась на тридцать стадиев в сторону, а то бы шмак Цементным. Вдруг всё подпрыгнуло, уши заложило, а дробилка на заводе набок завалилась, троих насмерть придавила. Потом, известно, с яхты растащили, что сумели отломать. Питатель движка увезли ОЭС, он был сильно плохой — с таким рядом побудешь, потом весь шишками пойдёшь и сдохнешь. Теперь там то бродяги ночевали, то молодые костёр жгли — очень это участковому не нравилось.

— Идёт. Спрячемся.

— Кто идёт, Шук?

— Кто-то идёт... — он потянул Эну присесть. Крадучись, оба забрались под кусты.

— Во-он, смотри.

— Ой...

По откосу, увязая в рыхлой сыпучей земле, спускался человек. Здоровый, широкоплечий, в костюме цвета песка; за ним, будто паук, семенил нагруженный робот-многоножка. Головастый человек, лицо плоское, с мелкими глазками — кто? что это? Никак звёздный выродок!

— Шукук, я боюсь...

— Тшш, — Шук вытащил из-под рубахи пистолет. — Сам боюсь, тише.

Тем временем звёздный подошёл к Развалине, остановился, изучая бесполезный изломанный корабль, и. обогнув корму, вошёл в зияющий люк.

Грянул взрыв! Из люка вырвался сноп пыли и клочьев, гремучее эхо прокатилось по долине.

Глаза Шука и Эну встретились, его — растерянные, её — охладевшие от жути. Это они, они могли войти в люк Развалины. Эну стало трясти, она крепко зажмурилась, прижалась к Шуку, впилась ногтями ему в плечо, готовая визжать в страхе и безумной радости — они живы! живы! Судьба показала лицо, Судьба зачем-то пощадила их.

Первым опомнился Шук, видавший виды, вдохнул «сладкого» сам и дал как следует занюхать Эну. Хватит млеть, есть дело.

— Не ходи! Шукук, крыска, не надо!

— Ц! — одернул её Шук. — Что, ждать, пока все сбегутся?

— Тогда я с тобой.

Многоножка, остановившаяся после взрыва, затрещала, когда они приблизились, повернула на них зрительное устройство, но ничего — больше ничего. Вскинутая взрывом пыль осела, только в чёрном проеме люка висели мельчайшие пылинки, подсвеченные солнцем. Шук вступил туда ночным, бесшумным шагом, держа пистолет наготове; постояв, обернулся к Эну:

— Мертвяк. Не дышит.

Эну глядела на убитого с жалостью. Он отвел от них смерть, его надо пожалеть. Сейчас, вблизи, стали видны детали его внешности: лежит на спине бездыханный, распростёршись тяжелым телом; костюм в обтяжку, ворот под горло, башмаки целы, а брючины до колен — в лоскуты, срамно розовеет кожа в мелких ранках, из которых выступила вязкая, сизая лимфа. Шея вывернута, оскалены зубы. Хоть и урод, а был жизнеспособный, удачно родился...

— Не наш, — подытожил осмотр Шук, пряча пушку. — С неба. И ничем не пахнет, как неплод...

— Какой чудной, — Эну со страхом обошла мёртвого, чувствуя, что нет сил заглянуть в навсегда открытые глаза.

— А это, смотри-ка, — нагнувшись, Шук постучал костяшками по коробке на плече чужака. — Я знаю, это машинка-переводчик. Товара на нем — ууу...

Шук опустился на колени, чтобы освежевать посланную Судьбой добычу. Но тут покойник ожил, взял у Шука пистолет и упёр ему в живот со словами:

— Не шевелись и не ори. Девке скажи, чтоб замерла.

Шука хватил паралич сверху донизу; как он ухватился за пояс комбеза цвета песка, так и окоченел.

— Эну, — прошептал он, — стой и замри.

Форт отметил, что глаза мародёра — у туанцев вообще глазищи крупные, красивые — сделались в пол-лица. «Что, впечатляет, как я воскрес?»

— Лицом к стене, руки вверх на стену, — скомандовал он, поднимаясь вместе с парнем. — Ноги пошире. Встань с ней рядом. И без шуток.

Перед глазами слегка рябило — ударило о переборку, но заметных повреждений контроль тела не отметил, а рябь скоро сойдет. Заряд был граммов на сто условной взрывчатки — шелуха, меньше чем килограмм всерьёз принимать не стоит.

Он приметил парочку раньше, чем зашёл в яхту, но теперь обстановка изменилась и больше располагала к знакомству. Итак, первое впечатление: одеты намного лучше каторжан — те подвязывали запястья и щиколотки кто тряпкой, кто бечевой, а у этих манжеты на липучке. Второе: выглядят почище тех, в мешковине, но у обоих одинаковый фасон платья; девка со вкусом, но все-таки явно врезала в штаны и рубаху клинья с учётом своей выпуклости.

Третье — оружие мародёра. Форт обжимал пальцами родную, отечественного изготовления игрушку. Дулом в спину он пленников не держал, а любовался кусочком родины, подобранным нежданно на чужбине. Какими путями это попало сюда?.. Motararms, Eridan — произведено на Эридане, хм. Ещё один выверт федерального бизнеса — промышленная рабовладельческая планета штампует личное оружие из углепласта, себестоимость мизерная, прибыль фантастическая. Правда, дело на Эридане идёт к отмене рабства. Вроде — «Вернём права людям!», а на деле — мир свободы не выдерживает конкуренции с рабами.

Прежде чем приступить к разговору, надо выждать, чтобы клиент созрел.

— Вы беглые?

— Нет, мы высельчане, — выдавил парень, уронив голову.

— Откуда ствол?

— Нашёл. Валялся.

— И сдавать нёс?

— Ага.

— Далеко живёшь?

— Тут, в Цементных.

У Шука в голове мозги расквасились, сейчас из носа потекут. Это Толстый, участковый, наподлячил — заминировал Развалину; кто первым войдёт, тому ноги перебьёт. Вошёл чужак, мина рванула. И вдруг он встал! Это что, снится?.. Шук чуял, как кожу заливает холодом цвет страха, а на животе каплями выступает трусливый запах. Куда тут против звёздного тягаться! Он боевик, сразу видать — вмиг всё по-своему поставил, не поспоришь. Собственная удаль показалась Шуку мелкой и дешёвой, ч цену стоптанной ботинки. Да что там! он и пистолет навести не смог бы как следует, не то что крючок нажать — так носил, для храбрости и славы.

— Зональная полиция. Здесь она есть?

— Ага, на выселках.

— Сколько их?

— Трое.

— Кто главный?

— Участковый.

— Он со звёздными связан?

«Да», — хотел сказать Шук, но успел прикусить язык. Оговорить хозяина — не в поле свистнуть. Хорошо, если залётный выродок — младший сынок из звёздной воровской семьи. А если из ОЭС? ОЭС ловушки хитро ставит, засылает подставных, глистой во всё вникает. Сболтнёшь, Толстого упекут на каторгу для оборотней, а начзоны, сам вор немалый, новому участковому поручит: «Разберись, кто моего Толстуна продал, и накажи по всей строгости». Доищутся и сбросят с катера в глиняное болото — барахтайся, пока не засосёт. Там, в глине, много таких, кто лишнее сказал.

Форт наблюдал, как парень нервничает. Это заметно — пятна на кистях, на шее, даже на ушах.

— Ннне знаю...

— Плохо, — без умысла, но с убедительным звуком Форт оттянул затвор. Скверно это — стоит раз оступиться, даже нечаянно, как начинаешь шаг за шагом портиться; какие-то манеры появляются, которых раньше не было. Надо строже следить за собой.

Девка тонко вскрикнула:

— Его не трогайте! очень вас прошу! Я... знаю, я сбегаю к Толстому...

— Ц! чокнулась! — огрызнулся на неё парень.

— Заткнись, малый. Ты уже сказал. А ты, девочка, говори подробней.

— Он со звёздными водится, правда, — девка затараторила, кося на Форта большим глазом, — он знает их, он их браток, и я к нему...

— Ц! — Форт цыкнул уже вполне по-туански. — Короче, мальчик тебе нужен?

— Да!

— Поступим так — он останется со мной, а ты пойдёшь и скажешь кому надо, что одному человеку требуется связь с орбитой, а что за человек — помалкивай. Связного пришлёшь ко мне.

— Нет, я пойду, — встрял парень. — Ей нельзя идти.

— Отчего?

— Вы полоумный или притворяетесь?! — беспокоясь за подружку, парень так осмелел, что стал грубить.

— Предположим, полоумный.

— Да Толстый её в клетку загонит!

— Не за что.

— Ага! скажет она хозяину — наладь прямую линию с КонТуа, где твои воры...

Форт постарался не заметить прямо и ясно переведённого слова, но оно звучало слишком выпукло. Как бы пи врал лингвоук, здесь он вряд ли ошибался. Если перекрёстная семантика слов «капитан»-«капо»-«главарь» ещё допускала лукавые толкования, и создатели программы загнали в словарь именно превратный смысл, то насчёт «воров» двух мнений быть не может — «похитители чужого имущества», в широком смысле — «преступники».

«Куда-то не туда меня затягивает... Начать с того, что первым делом мы купили переводчики не в той лавочке. Как вредно не знать языка! Может, там была вывеска „Товары для рецидивистов — отмычки, липовые ксивы, путеводитель по тюрьмам всех Ц“. Если выберусь, как бы не пришлось брать документы на новое имя. Но сколько можно! и так уже третье ношу! Поскорей бы выкарабкаться и в знакомствах не измазаться».

— Связь будет не бесплатно. Так и скажи Толстому.

— Всё равно он её посадит — за то, что рот разинула. Позвольте мне пойти!

— Ты, умник, что-то отчаянный.

— Мне туда дорога. Честно, я сделаю, как вы сказали.

— А в клетку сядешь?

— Начхать. Бу-бу, — переведя дух, парень тихонечко оглянулся: — А вы... купите нас.

«Однако!»

— Зачем вы мне?

— Послужим. Не бу-бу, а честно, пригодимся. И на КонТуа лишними не будем.

— Оттуда я полечу дальше.

— И дальше вам не помешаем.

«Смешно. А парень не промах; вряд ли ловок, зато с нюхом — и пистолет он, конечно, подобрал полчаса тому назад...»

— Знаешь, это ведь не прятки под кустами, как ты тут... Чтобы жить в космосе, надо знать технику.

— Мы не бу-бу безголовые, поднаучимся.

«Как просто — полиция не тронет девку, купленную звёздным... Впрочем, смеяться тут нечему. От берега я пробирался двое суток — и не видел ничего, ну абсолютно ничего, что относилось бы к людям. Даже бытового мусора. Похоже, тут живёт Великая Мечта — быстрее отсюда удрать. Нельзя жить на выселках, при свечах, есть перемолотый с хвостом и плавниками рыбий фарш, строиться по команде и держаться на успокаивающих средствах, зная, что рядом — пятьсот километров на запад или вверх — высшие технологии, напомаженные люди в шелках, деликатесы, комфорт... С потрохами продашься, лишь бы туда. Шанс — чистый прах, меньше чем прах: услужить звёздному, предложить себя и девку, вдруг купит, точнее, выкупит отсюда... А нужны они мне? а если привяжутся? Получится, что я им что-то обещал и, значит, должен выполнить. Что я могу обещать, если сам не знаю, где окажусь через день?.. Но они нужны».

— И много ты стоишь?

— Двести тиот в день, шмотки и харчи отцовские, — местами пожелтев от своей наглости, выпалил Шук. Если дело зашло о цене, гляди, не прогадай, проси больше!

Форт вычислил — тиот означает одну четырёхсотую ота, от по обменному курсу — 2,08 федеральных басса, год ТуаТоу — 320 суток; итого цена парню 333 басса в год. Ну ещё наест и износит бассов на пятьсот-шестьсот, значит, минимум до тысячи. В год! да последняя официантка в Сэнтрал-Сити меньше чем за 1200 не наймётся! И так туанцы, которых — всех! — федералы видят богачами, представляют себе богатство?.. Наверное, здесь вообще не знают, что такое настоящая зарплата.

— А напарница?

— Тоже.

«Не обижает он её. Что-то есть у них такое, общее».

— И конечно, бонусы, — лингвоук нашёл подходящее слово, но затем его вновь пробило на жаргон, — с хабара. А если вам державная династия не в зад упёрлась, то и подарочки по дням рожденья царственной семьи...

«Кто же писал программу лингвоука? — мучило Форта. — Не иначе, грамотный заключённый за двести тиот в сутки плюс баланда повышенной жирности...»

— Что ещё за подарочки?

— Эээ... — Шук забоялся, что хватил лишнего — или звёздный из ненавистников правящего Дома Гилаут. — Так, малясь конфет, малясь какой-нибудь одёжки... как полагается...

Форт бросил клик под ноги распяленному у стены кандидату в небожители.

— Вот задаток. Бери.

О-о! клик! вот щедрость отца!

Шук мигом сгрёб клик, повернул так, эдак — торцы гладкие, чистый клик, не меченый; на просвет видна голубая жилка, заряжен. Эх, от-счётчика нет, узнать, сколько отец отвалил! Обыкновенно, если повезёт добыть клик, стараешься скорее его с рук долой; даже скупщик не скажет, сколько в нём отов, а спросит: «Какие баны возьмёшь? на жратву — триста, на гульбу — полста, барахольных — полтораста», — и гадай потом, какой был заряд.

Нет, этого клика скупщику не видать.

Дал и Эну поглядеть — та не верила глазам. Но она первая спохватилась воздать отцу почести.

— Отныне мы ваши! — протянула руки и бух перед ним. — Отец, назовите нам свое прославленное имя!

Чужак помедлил, точно прицениваясь — стоят ли они брошенных отов.

— Зовите меня Форт.

Звёздные — р-говорящие, их слова и имена не прожуёшь.

— Отец Фойт! я, Шук, ваш верный слуга.

— Эну, ваша служанка.

— Принято, — отец подбросил пистолет ладонью, потом взял его в обе руки и переломил. Как сухой сучок! во силища у выродка! Шука дёрнуло ледяной искрой по хребту — а ну как ударит? Кулак насквозь пройдёт, как через оконную бумагу.

— Чтоб я таких вещей у вас больше не видел. За работу, детки.

— Я сейчас бегу к Толстому...

— ...а я с отцом останусь, если чего надо.

— Шу-ук, — Эну незаметно подёргала дружка за рукав, — дай мне клик.

— Зачем тебе?

— Козырну. Пусть знает!..

— Ну... на. Ты не очень там.

— Не учи.

Эну ветром полетела от Развалины с кликом в кулаке; сердце её рвалось наружу. Боль и страх последней недели, сковавшие её, словно цепью, исчезли, казалось, радость исцелила настрадавшееся тело. Держись, Толстый, сунешься ещё своей лапой!

Отец вроде не звал — а многоножка вошла, сняла поклажу; крышка у неё наверху отъехала назад, и показались тонкие щупальца. Разомкнув пояс, отец Фойт сбросил башмаки, спустил лохматые брюки — Шук для приличия отвёл глаза. Ну, чужак и чужак, значит, так у них заведено, что на людях раздеться не срам. Одно ясно, что Фойт — чужак отменно крепкий, если ему тьфу на хозяйские мины. Шандарахнуло — пыль столбом, а он целёхонек, только оглушило да ноги поцарапало. За таким не пропадешь.

— Пить хочешь? — спросил отец, навинчивая на щупальце головку со щипцами.

— Спасибо, отец, — Шук помахал рукой.

— Вода вон, в канистре. Очищенная.

— После попью, отец.

Многоножка струёй воздуха смела с пола остатки песка, разложила брюки и принялась щипцами соединять рваные края. Сожмёт — место цело, и так дальше.

Вроде всё улеглось и решилось, а Шук был взбудоражен, душа не на месте. Эну, крыса, упрыгала, хоть бы один «зонтик» оставила! Беспокойство не отпускало, и Шук вынул трубку «сладкого», прыснул в ноздрю пару раз.

— Что ты там нюхаешь?

— Так, волнуюсь, отец.

— Вон же вода, разведи...

— Что разведи? — до Шука не дошло.

— Эту шипучку вашу.

Звёздный, да вдобавок неплод, в люльке охолощённый — где ему знать, как человека в мужском виде крутить может...

— Я «пшик» не пью, отец.

— Крепковат?

— Мне пока рано, отец. Меня мало били.

— И долго надо бить, чтобы «пшиком» заняться?

— Месяца два до полусмерти. Или подстрелят, а не убьют — тоже...

Отец смотрел, как многоножка латает брюки.

— Я заметил, что тут на «пшик» недолго перейти.

— Морду бить не скупятся, это вы верно сказали.

— Давно хулиганишь?

— Не особо. Я, как с инкубатора вернулся, сначала ходил в школу, а потом...

— Откуда пришёл?

— С инкубатора... куда мальков сдают на вырост.

И вправду отец с неба рухнул. Шук сам не ждал, а оказался кое в чём умнее его. Смехотища — отца, звёздного, простым вещам учить!.. Шук вежливо, не зарываясь, стал просвещать того, кого бы слушать молчком и мотать на бигуди.

— Это такая штука — малёк родится, и его...

А маленького даже увидеть не дали, его — в мясорубку!

«В мясорубку моего, нашего малька!»

— ...его...

Мучаюсь, говорю им. — сделайте что-нибудь! А они — терпи, терпи, роды-то терпела, сейчас, немножко... какое немножко! Один плюётся — инструмент, говорит, совсем никуда... пошли менять, а я лежу...

— ...его...

«А если она побежала и с ней плохо сделается? вдруг кровь потечёт?!.. его... Всё из головы вон! ей же нельзя! наверное...»

— Я слушаю.

— Отец, — Шук встал. — Можно, я за Эну следом... Я быстро! до выселок и назад.

— Сиди. Что с ней станется.

— Отец, она после родов, вчера вернулась.

— Вот как! Поздравляю.

— Да нет, малёк не получился, а как бы с ней...

— Понятно, — отец закрыл многоножку. — Покажи её след.

Они вышли наружу, многоножка — впереди.

— Вот след! и вот...

Многоножка дунула вверх по откосу с неожиданной скоростью и скрылась в кустах.

— Успокойся. В случае чего домчит ее на выселки. Там есть кому помочь?

В автомате Форт был уверен, в свеженанятой служанке — нет. Скорее уж она припустится втрое быстрей, когда паук за спиной закричит, помахивая лапами: «Не спеши, я довезу!» Но хотя бы Шук не будет вскакивать ежеминутно и глядеть в ту сторону.

— Помогут... Спасибо вам, отец.

— Не за что. Вы ведь отныне мои. Пойдём-ка в тень.

Отец сел дочинивать брюки сам — робот отдал ему щипцы. Шук принял ещё понюшку «сладкого».

— Так про инкубатор...

— Да, простите, отец... Малька посмотрят, какой он, и дают матери, пока он обвыкнется. Потом в инкубатор, там его вырастят быстро и назад.

— Сам по себе разве не вырастет?

— О-о, это долго ждать, отец. А так — уже сможет ходить, говорить...

Форт хмыкнул, потянул свежий шов на разрыв — держит! — и принялся за другой. На транзитных станциях о ТуаТоу рассказывали разное — в частности, что там делают из эмбрионов взрослых болванов, внедряя им в мозг зомбические мысли. Выходит, доля истины в россказнях есть. Затратное, должно быть, удовольствие — младенцев инкубировать... Хотя биотехнологии достигли многого — погрузить тело в тёплый гель, штекер в вену, штепсель в артерию, воздуховод в горло, кишки заполнить безопасной пеной и раскрутить обмен веществ на полную мощность, какой в жизни не бывает. Если поставить это на поток, реально из новорождённых делать подросших детишек за месяцы вместо нескольких лет.

— Этих выростков ведь всему учить надо.

— Там, отец, главному научат, пока растёшь во сне. А остального дома нахватаешься.

— Полагаю, носить оружие тебя учили не там.

— Нет, это здесь.

— На каторге бывал?

— Собираюсь.

— Мать, отец у тебя есть?

— Папаша помер, мать жива. Ещё брат...

— Тоже гуляет с пистолетом или уже арестовали?

— Нет, отец, — Щук посерьёзнел и распрямился. — Он старший, читал много и по правительской разнарядке в город попал, выучился, технарем работает. Давно, я ещё мелким был — он баны покупал и присылал нам.

— Еду, что ли?

— Баны... — откуда звёздному знать про баны? как льешу-мальку знать про оты... — Такие, отец, талоны — на жратву, на воду, в общем, на всё.

Форт встряхнул брюки — готовы наконец. Швы заметно, но не слишком.

— За девку не дрожи, дошла хорошо.

«Радио! — расчухал Шук. — По радио связь с многоножкой! У него микрофон в ухе? Или вживлёнка в башке?»

— Техник — работа нужная, — мудро заметил отец, вдеваясь. — А попади ты в город, чем бы занялся?

Шук про город не то чтобы думал — страстно мечтал. Думать — значит, всерьёз, а о разнарядке позволено только мечтать. Это выигрыш в жизни. В городах с разнарядкой, говорят, получше, там много льешей за оты работают.

— Не знаю, отец, — ответил Шук, однако вообразил себя шофёром. Льешу легче этого добиться. Водить по трассам автопоезда... Почётно! Катишь поперёк всей Буолиа, ведёшь сцепку в семь-восемь фур, скорость девяносто лиг в час, а на обочине-то — Толстый! На, гада, гляди путевой лист! честный товар, не то что у тебя на складе.

Отец достал из багажной сумки кобуру с крупной пушкой, приладил к поясу и остановил глаза на Шуке.

И не отводил их.

И не мигал.

Смотрел молча.

Шук сжался пружиной — ой, что-то неладное! отец вмиг сделался чужим донельзя, хуже, чем вначале. Переводчик заморочил Шука, ведь Фойт пользовался своим жёстким р-говорящим голосом, вот и сейчас — «хрр... врр... » — и переводчик за ним:

— Только не становись космическим пилотом. Это опасная, тяжёлая профессия.

Эну ворвалась домой, как летний шквал, мимо мамаши, взвинченная, горячая; кровать, подушку долой — и ну рыться в своих узелках и коробках.

— Нагулялась? А о семье и думать забыла? полдня по кустам! За полдня баны теперь шиш получишь! и жрать не дам, вот Небом клянусь!

Но Эну оглохла. Выставив зеркальце, алой пастой жирно провела от висков к щекам, вытянула из-за ворота тайно хранимый талисман Красной Веры в виде слюбившихся Мууна и Мункэ, чтобы болтался поверх рубахи. Когда же Эну разулась и на тыле босых ступней намазала пастой знаки птиц, мамаша совсем лишилась голоса. Правда, ненадолго.

— Не выпущу, — сказала она сипло. — Веруй здесь. Не себя, тебя жалею. Будь двадцать раз красноверка, а на улицу свою ересь не тащи.

— Мать, — с весёлым отчаянием Эну приблизилась к ней в упор, — я теперь не твоя. Я гниючие баны видеть не могу. И завод по мне хоть весь сгори, я и не плюну. Я ухожу, мать. На, смотри.

— Ааа... — задохнулась мамаша, уставясь на клик, где играла и светилась голубая жилка.

— Это — моё. Я иду, пусти.

До этого момента мать считала, что Эну с ума свихнулась. С первородками случается, особенно кто урода носит — плохой малёк кровь и лимфу отравит, яд дитячий бьёт матери в голову, да ещё врачи всякого зла под кожу впустят — от этого и вопят, и лицом колотятся, и в каменный карьер бросаются. Но клик в ладони Эну означал совсем другое, а что — не догадаешься. В растерянности мать пропустила Эну к двери.

Всё осталось позади, всё, всё. Высельчане, редкие на улице в рабочий час, не цыкали вслед, не окликали ни дружески, ни шуткой. По дороге шла мункэ — женщина в полном смысле слова, красноверка со всеми знаками и босая без малейшего стыда. На бледном лице пламенело — «Я мункэ», в мягкой походке слышалось — «Я мункэ», движение влитого в женскую форму тела говорило — «Я мункэ и горда собой».

К Толстому Эну вошла запросто, как если бы за его спиной не висели портрет Правителя и полицейский Устав, а сам он не был облечён никакими полномочиями, ни даже внушающим почтение мундиром.

— Привет, господин младший командир, — сказала она и, улыбаясь, показала ему кончик языка.

Обрюзглый, кислый, он при виде шикарно наглой мункэ застыл и насторожился.

Эну села, закинув ногу за ногу, пошевелила пальчиками ноги и окатила Толстого водой прежде, чем тот вскипел:

— Отец Фойт прибыл оттуда. Зовет тебя. Какое-то срочное дельце.

— Отец... Фойт? — повторил Толстый, недоуменно насупясь.

— Отец Фойт. Да, вот ещё — дай-ка от-счётчик, я свой дома забыла.

Толстый пододвинул ей счетчик. Эну приложила клик, и появилось число 7. Семь отов. Клик без оболочного счётчика, явно выломан, но сумма для заводской девчонки чрезмерная.

Торжество Эну нарушил рядовой, часом раньше отлучившийся проверить донос — точно ли в доме Нуэ Луунии действует игорный притон. Эну и его потрясла своим обликом, но не настолько, чтобы он забыл о службе.

— Командир, есть новости.

— Что?! — рявкнул Толстый.

— Слышали взрыв из долины и потом... Кин-Забулдыга говорит, что видел робота на огородах, какого-то не нашего робота. Кин трезвый; я думаю...

— Отставить. Иди... посмотри по улицам.

— Есть, — отсалютовал рядовой и — налево кругом! — покинул помещение.

Толстый совершенно овладел собой. Явились звёздные, и некий отец Фойт желает встретиться с ним... Отец лично сошёл с КонТуа? Нет, Эну голову вскружило, и она явно завысила чин Фойта в воровской семье — отцы так не прибывают, это самое большее приёмный сын. Однако визит важный, встретиться необходимо.

Как влезла между ним и отцом Фойтом эта маленькая потаскушка, Толстому было удивительно и непонятно; надо выяснить, почему так случилось. И как-то Фойт расточительно щедр к льешской рвани. Семь отов! Так и начинается проникновение звёздной семьи в чужие земли. Подарочек тому, подарочек сему — глядишь, вся льешня участка куплена и разбегается с завода, чтоб на горбу таскать незаконные товары с места тайной высадки к трассе, где ждут шофёры.

Он, Толстый, честно поддерживал отношения с семейством отца Дью-среднего, правил игры не нарушал. Имени «Фойт» ему никто не называл, значит, не от Дью послан. Конечно! а то предупредили бы: «Жди». Выходит, сюда решила влезть другая семья. Мелкое, видно, семейство, если покупает пропылённых цементом умви, ублажающих безработную шпану. И сегодня прислали Фойта для переговоров, завязать отношения. Но отказываться не стоит. Главное — не нарушать интересов Дью. Не один участковый в Буолиа дружит с двумя звёздными семьями...

Что-то Эну слишком смело держится. Ещё бы! ей, которая и пять тиот не стоит, дали семь отов на карманные расходы! Но хамит так, словно соблазнила звёздного взять её на КонТуа и напоследок хочет понахальничать с хозяином участка... И Фойт поддался на её уловки? Мог поддаться. Толстого и самого мало-помалу забирало от запаха мункэ. Мужская фаза сказывается.

Или это ловушка ОЭС? всё подстроено? Первая забота ОЭС — держать заслон между звёздными и планетарными семействами, но в Буолиа ни тем, ни другим просто негде развернуться в полный размах, это гиблые задворки Туа..

Необходима проверка.

— Идём, — сухо бросил Толстый, — посмотрим, кто такой... Фойт.


Блок 4


— Орбанди Н.С.Месхандор, командарм, — представился ладный и стройный военачальник. Этот образчик древней р-говорящей аристократии звёздного Ниданга был словно отлит из белого олова; стоическое одноцветие его лица говорило о твёрдой воле и самообладании, а светло-синяя форма блистала чистотой. Руки он держал сомкнутыми в замок, веки были прикрыты.

— Акиа, эксперт-лазутчик, — скромно, в одно имя, назвался держащийся чуть позади командарма упруго-гибкий человек с грустными глазами «морской вдовицы», покидающей кладку икры. Глаза этой трогательной мягкотелой птицы глубин вдохновили не одного живописца и поэта, но мало кто решался положить палец в её режущий роговой клюв. За псевдонимом «Акиа» полупрозрачно таилась родословная в десятки поколений долгогривых господ и кованые кастовые зарукавья.

— Луи Маколь, замдиректора «Вела Акин» по особым поручениям, — Луи было нечем хвалиться, за ним не тянулся хвост славы предков, и он не носил светло-синий цвет имперской армии. Он мог бы, не солгав, обозначить свою должность и как «грязных дел мастер», но предпочитал, чтобы люди догадывались об этом как можно позже.

После поклонов (кланялся Маколь, армейцы в ответ слегка кивнули) конфликтующие стороны расселись за столом.

— Мы тяжело огорчены фактом повреждения нашего корабля, — сразу обозначил Луи позицию «Вела Акин». — Это повод для судебного разбирательства. Мы будем требовать починки судна за счёт военного ведомства, а также выплаты компенсаций за задержку коммерческого рейси. Экипаж «Холтон Дрейга» и бортовой самописец должны быть незамедлительно переданы нам по праву арендаторов.

— Судьба экипажа выясняется, — туманно ответил эксперт-лазутчик, а Луи тотчас съязвил:

— По гороскопу?

— Как вы полагаете, господин зам, — заговорил бестрепетный командарм, — почему ваше судно вошло в зону стрельб?

Вопрос был отвратительный. Луи знал ответ, но не хотел его озвучивать. Он надеялся выслушать, как эту тему развернут военные.

— Судя по молчанию, вам нечего сказать.

— А нам кое-что известно, — вздохнул Акиа. — Корабль не был оснащён системой связи Лакут. На борту имелись лишь эйджинские средства связи. Через них, мы полагаем, ваши диспетчеры и общались с «Холтон Дрейгом». В результате экипаж не получил общего оповещения. И это наша первая претензия к «Вела Акин» — несоблюдение норм безопасности...

— Совершенно голословное заявление, — Луи был не из тех, кого можно уличить в очевидном. — Отсутствие станции Лакут на момент вашего досмотра не означает, что её НЕ БЫЛО. Мы должны убедиться, что досмотр производился согласно процессуальным нормам. Мы потребуем независимой экспертизы. Станция Лакут БЫЛА. Если экипаж был оповещён и не выполнил манёвр ухода, это вина экипажа.

Неясный ответ Акиа позволял Луи заочно оболгать экипаж. Но почему эксперт-лазутчик — а по чину это глава разведслужбы при командарме — так уклончиво высказался? Оба эйджи на борту «Холтон Дрейга» должныбыть мертвы — но выходит, их не нашли?..

— И вторая наша претензия, — командарм не спешил. — Речь идёт о благонадёжности нанятого персонала; за это отвечает наниматель. Вы уверены, что взяли на службу эйджи с чистым прошлым?

— Да, без сомнений. У нас строгая кадровая политика.

— Вот собственное заявление капитана «Холтон Дрейга», — Акиа вставил пластинку в адаптер. Из динамика раздалось:

— ТЫ, СКИДЫВАЙ СБРУЮ, КРЫСЬЯ ОТРЫЖКА, И БРОСЬ ОРУЖИЕ!

— Я ЕСТЬ ГЛАВАРЬ, НЕ ОГОЛЮСЬ ПЕРЕД ТОБОЙ. ОРУЖИЕ НОШУ ПО ПРАВУ.

— Интересное признание, — улыбнулся Акиа. — И как вы это прокомментируете?

— С вашей стороны нелепо утверждать, что после того, как корабль получил удар сквозного оружия, эйджи мог делать какие-либо заявления, — Луи не терялся.

— Тем не менее он сделал. После чего убил патрульного территориальной стражи и завладел его катером. Это произошло при трёх с лишним сотнях свидетелей, в зоне 8 Буолиа. Вы слышали запись с авто-регистратора катера стражи.

Вот тут Луи был ошеломлён. Эйджи жив! Он — из криминаловП! Наняли работничка, называется!.. Спешка к добру не приводит. Не поставили на борт Лакут объяснимо и естественно; при аренде двадцати четырёх чужих судов оснащение их всех Лакут влетит минимум в 8500 отов, а взятка контролёрам Иколы-2 — всего 2000; выгода налицо. Но — «главарь»?!..

— Я бы не исключил ошибку в переводе, — осторожно заметил Луи.

— А как быть с убийством? Весьма доказательный факт. Этим наверняка заинтересуется ОЭС.

«Самописец катера у них, — быстро рассчитывал Луи. — А капитан?»

— В столь неопределённых обстоятельствах многое прояснил бы допрос экипажа балкера.

— Бортинженер мёртв, — сухо ответил командарм. — Капитана разыскивают, хотя надежды, что он жив, никакой. Так что суду придётся принимать во внимание то, чем мы располагаем. И всё это не в вашу пользу, господин Маколь. Поэтому советую вам хорошенько подумать, прежде чем предъявлять иск армии.

— И тем не менее, пока нет данных бортового самописца, наша фирма вправе оспорить все ваши домыслы, — Луи встал вслед за военными. — Корабль имел Лакут. Экипаж допустил ошибку. Криминальность капитана сомнительна. А самописец, как я понял, вы не нашли.

«Хоть бы он и вовсе сгинул, — добавил он про себя. — В нём-то чётко записано, что корабль не получал предупреждения по Лакут».

«Хоть бы он никогда не нашёлся, — подумал и Акиа. — Двух выстрелов по живому экипажу нам не простят. Но вернее найти шар и уничтожить его».


Толстый жил хорошо, очень хорошо, как и подобает хозяину участка с населением в шесть тысяч льешей, имеющему власть согласно Уставу и отношения с влиятельной семьёй. Можете брезгливо вытягивать губы — о, Буолиа! это грязь, дикость, это невыносимо... прежде всего это власть, какой нет у вас. Хозяин Цементных выселок — больший хозяин, чем первый инженер или второй правительский советник.

Тем досаднее вспоминать редкие ситуации, когда тебя накрывает тень верховной власти, и ты чувствуешь, что ещё секунда — тебя сомнут, раздавят и не заметят, как крысу, выскочившую на трассу гонок.

Так было. Беззвучный, невидимый полицейскому радару кораблик ОЭС легче пушинки сел на площадку, которую льеши почтительно обходят — не дай Небо пройти ближе полстадия от машины хозяина и солдатских вездеходов. Вышли двое ОЭС, огляделись. Толстый подумал — конец, всему конец. Унижение, кривые ухмылки льешей. Улики на служебном складе. С поличным.

ОЭС небрежно отсалютовали. Он — ничтожество, младший командир зональной полиции.

— У нас кончилась вода.

— Знаете, пить хочется, — улыбнулся второй.

И всё. Неделю он дышал «сладким» и пачками глушил «зонтики», возвращая душевное равновесие.

И сейчас равновесие грозило нарушиться. Отец Фойт, ОЭС...

Беспокойство копошилось в душе Толстого, летящего над долиной к Развалине — туда, куда указала Эну; он вёл катер, еле шевеля ладонью на штурвальной рукояти, а Эну стояла сзади, за креслом — сладко пахнущая молоденькая мункэ, умви-стерва, которой повезло.

Ничего нового в долине Толстый не нашел. Корабля звёздных не было, а была старая Развалина, где наконец рвануло. Отчего рвануло — вот вопрос.

— К ней ближе садись, — откорректировала Эну. Ей не за креслом, а в кузове за решёткой красотой сиять, подумал Толстый.

— Выйдешь первая.

— Ну и что? выйду.

Навстречу из Развалины показался стриженый выродок с оружием на правом бедре. Он шёл прямыми ногами, скованно, как все уроды с окостеневшим от рождения надстопным суставом.

— Кто такой? — спросил сквозь зубы Толстый.

— Сам отец!

Около отца — сюрприз! — отирался Проныра Шук, дружок Эну и наверняка уже член семьи Фойта. Этого вьюнца Толстый давно держал на примете — шпана с задатками ворюги. Был слушок, что у него видели эйджинский пистолет. Если поймать поганца с оружием, пойдёт под статью — суд по сокращённой процедуре, безличное заседание по видеосвязи, мера наказания — восемь лет каторги. Это вразумило бы хулиганьё... Но гадёныш прикрылся знакомством со звёздным.

Форт внимательно осматривал представителя местной коррумпированной полиции. Что от него можно ждать?.. Ничего хорошего. Лицо с тем же лживо-радушным выражением, с каким торговец предлагал лингвоуки.

— Очень приятно. Я — Форт.

— Бэа Куннии, младший офицер.

Фойт говорил через переводчик и не на священном языке — Толстый плоховато знал речь звёздных, но всё равно это была не она. Ага, значит, наёмник из колоний, где тарабарские наречия.

— У меня проблемы со связью. Мне надо с вашего радио выйти на контакт с орбитой. Вознаграждение будет, — Форт изучал экипировку одутловатого туанца в тёмно-коричневой униформе. На правом запястье широкий браслет, к нему коротким кольчатым стеблем крепится прижатый к предплечью пенал, похожий на тот, из какого в него стрелял стражник. Никаках выступающих деталей. Как этой штукой пользуются? Личное оружие иномирян не входило в программу обучения, а Форт был любопытен ко всяким техническим диковинкам. Бионическое управление?.. Однако носитель пенала интересовал его больше. Как ни рискованно заводить подобные знакомства, было бы лучше, если врач не преувеличил продажность зональных блюстителей порядка. И хватило бы кликов расплатиться; их всего-то шесть осталось.

Риском отдавала и вся затея созвониться с «Вела Акин». От колебаний спасала одна уверенность в том, что фирма, арендующая корабли, достаточно солидна, и ей важно отстоять своё реноме в споре с военными. Виновны вояки, и Форт был готов это засвидетельствовать — только не здесь, а на КонТуа. Как решится загвоздка с убитым стражником, он представлял себе с трудом, но догадывался, что на орбите арест грозит ему несколько меньше. Фирме выгоднее, чтобы он был на свободе.

Готов он был и к тому, что Бэа Куннии оберёт его дочиста. Люди вообще жадны, а жадность продажных легавых — это что-то запредельное. Неизвестно даже, могут ли они навороваться досыта. Вопрос, что пересилит — желание отличиться перед начальством, сдав нелегально въехавшего звёздного, или любовь к деньгам.

— Дело довольно важное. Можете рассчитывать на бонус и от тех, с кем я буду говорить, — намекнул Форт, чтобы корысть была сильней, а служебный зуд погас. Если легавый поддастся, обратного пути уже не будет.

«Поломки случаются, — размышлял тем временем Толстый, — но чтобы звёздный не взял в вылазку на ТуаТоу что-нибудь для подстраховки, хотя бы спутниковый телефон — просто безалаберщина! Этот Фойт — не отец, он мелочь. Гробанул в зоне яхту с товаром, вроде Развалины, и теперь ищет, как перед своими отчитаться — вот, наверное, что случилось! Хе-хе... мошка к сладкой ленточке прилипла... Нет, выродок, дёшево ты не отделаешься. Обошёл слежение ОЭС и приземлился, да?.. а от Толстого не уйдёшь! Я тебе обставлю связь с КонТуа... и на случай, чтобы начзоиы тебя сдать, тоже позабочусь. Именно так поступают умные люди — со всех сторон обезопасившись!..»

— То, что вы просите — очень сложно... — Толстый изобразил на лице глубокую задумчивость.

— Догадываюсь.

— Сразу я связь не обеспечу, нужно время. На выселках вам показываться нельзя, сами понимаете... И здесь, — кивнул Толстый на Развалину, — слишком людное место. Если вы мне доверитесь...

— Разве я уже не доверился?

— Извините, уважаемый отец, но ваше положение, как я догадываюсь, сложное... да и мне не хотелось бы попасть на прицел ОЭС.

— Так... Что вы предлагаете?

— Рядом старый город, где никто не бывает... даже не город, но там есть, где укрыться. И есть вода. Едой я вас обеспечу.

Звёздный потёр подбородок, оглядываясь:

— Кое-какая еда у меня есть...

— Надеюсь, уважаемый отец, мы не пожалеем о том, что встретились.

— И я надеюсь. Когда будет связь?

— На днях. Может быть, завтра-послезавтра. Да, позвольте вас предостеречь... вижу, вы нашли себе помощников — но это очень ненадёжные льеши.

— А чем льеши от вас отличаются?

— Льеши? — искренне изумился Толстый. — От меня?

Ох и глупота живёт в дальних колониях! Сидели бы себе и не высовывались, чем своей дуростью людей смешить. Как их в Бурю потеряли, так бы и забыли навсегда, а не возили в державу всем на потеху. Нет же — «Людской ресурс! Возвратим единокровных братьев к свету культуры!» А может, это и кстати — дурней легче облапошивать.

— О, понимаю, вам не объяснили, отец... они самого низкого происхождения. Льеши — иначе и не скажешь. Тупые, беспонятливые, грязные скоты; им бы честно работать, а они крадут и пьянствуют... девка, извольте сами видеть, пропащая — умви, и красноверка к тому же...

— Умви... не понял.

— Торгует своим мясом.

— Проститутка, значит.

— Да, умви... И парень мне известен, крадун и хулиган; от них всего можно ждать. Моя обязанность — предупредить. Они ваши люди, вам решать, как с ними обращаться.

— Подскажите на будущее, как всё-таки отличить льеша от человека.

— Проще всего по имени. Проверьте, спросите их имена — ни одного звука «а». Я же, к вашим услугам — Бэа Куннии. Могу ли я уточнить, с кем вы намерены связаться на орбите?

— Фирма «Бела Акин».

В душе Толстого слабо зашевелилось нечто, похожее на уважение. Последняя афера «Вела Акин» с наймом двадцати четырёх проржавевших кораблей эйджи уже солидно нашумела — и ведь всё законно, не подкопаешься! Денег они на этом сорвут немерено, а забастовка пилотов сама рассыплется. Действительно, с этих получить бонус вполне реально. Значит, и побочный промысел «Вела Акин» имеет — грузы без пошлин прокачивает через Буолиа... ничем не брезгуют, оборотистые ребята! Наверное, не пожалеют отов тому, кто помог сохранить их дельце в тайне... Но не поживиться с дурака — грех перед Небом! Надо его ободрать...

Пока Толстый просвещал отца Фойта о разнице между людьми и льешами, пропащая Эну и известный крадун Шук выясняли отношения. Шук оторопело таращился на окрашенные огнём скулы Эну, на её босые ноги, и слова застревали, першили в горле. Отчаюга!

— И ты так шла?.. — вырвалось у него.

— Да, прямо вот так, — Эну распрямилась, сузила глаза. — Больше я не прячусь.

Шук фыркнул, зажал смех кулаком.

— Есть ты балда, — обиделась Эну.

— Ну, прости...

Смех его был без обиды, лишь от восторга за её смелость, но она сразу вспыхнула, отошла в сторону. Шук метнулся за ней и за руку обернул к себе.

— Отвяжись.

— Энуну, брось... что ты, крыска...

— Ничего.

— И я откроюсь.

— Открывайся, мне-то что.

— Да ладно, кончай стыть. Мы там, — кивнул он вверх, — во всей красноте погуляем, — по губам Эну скользнула улыбка и спряталась в уголках рта. — Всё у нас будет. Не стынь.

— Я и не стыну, — она пустила прицельный взгляд на отца Фойта и Толстого, топтавшихся в отдалении. — Не сторгуются никак...

— Погоди, отец своё слово скажет.

Тягомотина эта Шуку не нравилась. Ясно, Толстый цену набивает, да что-то долго. Сдерёт он с отца за связь — жадоба, как все хозяева, за оты удавится и с петли спрыгнет.

Дело решалось нешуточное, дело на разрыв, или — или. Эну уже от всего отстегнулась и пятки всем показала, чтобы запомнили, как она ушла. Шук немного завидовал, что самому не повезло красиво уйти, но она постаралась за двоих... картинка была, пожалуй, какую редко увидишь.

Ждать. Сейчас дело двинется. Что было — прошло, что будет — то будет. Вот и Эну вздохнула.

— О-ох...

— Крыска, погоди...

— Скорей бы.

— Толстый колдует, вишь? паскуда, оты ему подай.

— Отец богатый, — Эну с надеждой прислонилась к Шуку.

— Дал бы ему раз! ещё любезничать с ним...

— Он по-честному хочет...

— Толстому честь не по размеру.

— Ну, так положено по-воровски.

— Если только так... — Шук оплел её руками, она опять вздохнула — и Шук ткнулся носом в щёку Эну. — Дай об тебя намажусь... пасту ты ведь забыла?

— Мажься, — она тихо усмехнулась.

— Бежала ты... ничего не это?..

— Не это, — отсекла Эну.

— Дай ещё мазнусь.

— Весь умажься.

— Это погодя...

— Ц! — Эну отстранилась. — Назад идут.

Толстый с отцом Фойтом возвращались к Развалине.

— Откуда здесь эта яхта?

— Звёздные ею пользовались, уважаемый отец.

— Кажется мне, в неё стреляли.

— ОЭС.

Как и прежде, на обшивке Развалины у люка чернел косо наляпанный трафарет: «Полицией запрещено входить сюда!»

— Яхта сейчас небезопасна. По инструкции такие объекты принято минировать...

— Я вовремя это понял.

— Как разрядили?

— Своим способом.

«Лучом, очевидно, — рассудил Толстый. — Или дистанционным взрывателем. Не так-то он и глуп...»

— Не буду мешать вам собираться. Жду на катере.

Проходя мимо Эну и Шука, Толстый смерил их тусклыми глазами. Пропащие...

— В катер. Сейчас летим.

Когда все разместились в машине и дверь поднялась, Толстый отметил, что робота нет. Куда он подевался?.. Багаж у выродка увесистый — не сам же он его волок.

Форт всматривался в лобовой экран. Город? сплошные руины, причём настолько стёртые временем, дождями и ветром, что лишь сверху можно отличить их от камней, разглядеть едва заметный линейный рисунок улиц. Дома осыпались, огрызки стен остро торчали из песка. Песок залил город; с высоты высокие мёртвые волны выглядели застывшим морем. Город был настолько стар, что Форт не взялся бы гадать, давно ли его оставили туанцы.

Над равниной Толстый гнал катер довольно быстро, а здесь сдерживал машину, кружил. Тень катера ползла по земле, где ни следа, одно запустение.

— Невесёлый город, — сказал Форт то, что подумал. — После войны?

— Нет, после Бури, — ответил Толстый, как о нестоящем пустяке. — Все старинные города такие.

— Их много?

— Сотни. Этот ещё небольшой...

А город внизу убегал назад, километр за километром. Что за Буря такая здесь пронеслась?..

Хулиган с проституткой, поискав местечка, устроились на пустых упаковках; чем тут промышлял Толстый, можно было бы прочесть по наклейкам, знай Форт туанский шрифт. О чём-то они шептались, пялили на «отца» огромные глаза и нюхали вместе из одной трубочки.

«Ох, и склеились же вы со мной...»

— Вот здесь, — Толстый отыскал в городской пустыне одному ему известное место, и земля стала приближаться. Место — круглое, по краю рваный барьер из обвалившихся стен; похоже на площадь.

Укрытие находилось близко к барьеру. Плоский купол, поперек метров десять, два арочных входа. Внутри голо, от дверей намело песок.

— Осторожнее, там колодцы.

В самом деле, по центру чернели ямы, полные стоячей воды.

— Отсюда вы можете пить, но воду нужно чистить... у вас есть чем, уважаемый отец?

Уважение Толстого стало Форту вроде оскомины. Время поговорить о первом взносе за связь, а он уважает — из кожи вон. Или за уважение положена надбавка? Улетал бы он, что ли. Чтобы ускорить события, Форт достал клик и покатал на ладони туда-сюда. Толстый принял это как должное.

— Мы всё решили. Начинайте налаживать связь прямо сегодня. Последние новости и еда на троих — обратным рейсом.

— Решено, уважаемый отец, — подтвердил полицейский, поймав клик. — Позвольте взять с собой девку — соберёт еду, пока я выясню, как быстрее найти выход на связь с орбитой.

— Я вам доверяю.

— Так скорее получится и... дело должно быть на контроле, даже когда доверяешь. Она ваш человек и ваш глаз.

— Берите, да вернуть не забудьте. Эну!

— Я здесь, отец! — босоногая резво впорхнула под купол.

— Полетишь за едой для нас. Собирай как следует, с запасом.

Она тряхнула кудрями:

— Всё сделаю, отец.

— Да, чтобы не забыть, — вставил Толстый, — площадка вокруг заминирована от бродяг. Будьте осторожны.

Форт провожал их, стоя под аркой, и вдруг словно очнулся — рука на лайтинге, перед глазами спина Толстого. Прямо наваждение. Один раз убив, прежним не станешь — и как же это угнетает!..

Толстый набрал высоту, включил автопилот на возврат и повернулся с креслом к Эну; он глядел сурово, а лицо Эну в красной мазне лучилось затаённой радостью. Право, на такую милашку нельзя сердиться — и Толстый тоже заулыбался.

«Обстряпал дельце и рад», — решила Эну, ничуть не смущаясь его вниманием. Она не ошиблась — хозяин радовался.

— Плохи твои дела, Эну, — Толстый сочувственно покачал головой. — Ох, плохи...

— Вчера было хуже, господин хозяин. Не то что сегодня.

— Ты так считаешь? — Он совсем расплылся. — Проснись, мункэ, и послушай, что я скажу.

— Внимательно слушаю вас, — счастливая в неведении, Эну изобразила из себя полное серьёзности внимание. Однако тревога кольнула её — Толстый что-то затеял...

— Вы с Шуком погорели, причем начисто. Ваш отец Фойт — не отец, он вообще никто. Его наняли на раз пригнать товар с орбиты. На КонТуа его держат за шофёра. Пропадёт — не жалко. Выродок из колоний — да кому он нужен?!.. У него есть рюкзак — и это всё, что он имеет. Напрасно вы ему продались. Вы себя проиграли.

— Мы — его люди... — попыталась заслониться Эну от его гнусной улыбки, из которой уже показались зубы.

— Да-да, я верю, — ласково успокоил её Толстый. — А он — мой со всем барахлом. Выходит, что и вы оба — мои. Запросто в уплату за связь попрошу вас, а первую — тебя. Думаешь, не отдаст? Отдаст — зачем ты ему, неплоду? У него своих проблем достаточно: ему перед хозяевами за груз отвечать, его может искать ОЭС. Ты поняла, что погорела?

Под прессом улыбки Толстого Эну сдавило так, что нельзя вдохнуть. Она поджалась, втянула голову, бессознательно пряча возмутительно босые ноги, краска жгла ей щеки. Ни отца рядом, ни Шука — где они, где?! отец богатый, спасёт, врежет Толстому; Шук, крыска, не даст в обиду... не дайте меня в обиду! где же вы, спасите!

— Скушай «зонтик», мункэ. Что-то ты затряслась... — Толстый наслаждался.

Эну закусила губу — руки, подлые, дрожат! Сцепила, переплела белые пальцы — ну, тише вы, тише! — быстро сунулась в карман на рукаве, но пачку надорвать не смогла — такая скользкая, дрянь! рванула её зубами.

— Мне... запить...

— Жуй всухую, — последовал жёсткий ответ. — Нет у меня водички.

С усилием, давясь, проглотила она куски «зонтика». И боль, привезенная из лечебницы, нашла время напомнить о себе — впилась, выворачивая нутро; всё вместе, ой, беда, беда пришла...

— Полегчало?

Эну ещё сильней съёжилась, мотая головой.

— Значит, поняла, — Толстый остался доволен. — Не бойся очень-то, я пошутил. Ты мне послужишь, как я скажу. И постарайся угодить, я придирчивый. Угодишь — уцелеешь.

— Что... надо? — простонала Эну.

— Повиновение — в первую очередь. Во вторую — откровенность, как перед Небом. Встань-ка и отвечай.

Собравшись, Эну кое-как поднялась.

— Как вы сошлись с Фойтом?

— Мы... гуляли и...

— И!?

— ...его увидели...

— Дальше.

— Он в Развалину вошёл. Там взорвалось. Мы заглянули — он как мёртвый лежит.

— Дальше.

— Посмотрели... а он встал и говорит — будете делать, что велю.

— У него был робот?

— Был... как паук, большой такой. Он его вещи нёс...

— И куда робот пропал после?

— Не видела, не знаю.

— Узнаешь для меня. А... Фойт вошёл туда в скафандре?.. или в другой одежде, в шлеме?

— Нет... как он сейчас, так и вошёл.

— И его не ранило?

— Штаны порвало, ноги кровили, а ранило ли... не знаю.

«Вот так выродок! — подивился Толстый. — Стойкий, оказывается... Любому нашему ноги бы перебило. Да как же так может быть?.. Не должно так быть. Тут что-то нечисто...».

— Его клик у тебя?

— Да...

— Дай сюда. Пойдёт в уплату. И запоминай задание — поищешь у Фойта в рюкзаке, скажешь мне, что там есть.

— Я не могу...

— Не ты — пусть Шук поищет, его учить не надо. Пока всё. Можешь сесть.

Эну оползла на упаковку. Внутри было пусто, всё как ветром выдуло — больно, страшно и деваться некуда.

Толстый крутанул кресло лицом к лобовой панораме и до выселок забыл об Эну.


Блок 5


Собирать питание для Фойта и пропащей парочки Толстый поручил рядовому — бравый малый справится лучше, чем ошалевшая и остывшая мункэ. Он впихнул её в загон для правонарушителей, но запирать не стал, сама себя уже заперла — просто чтобы не мешалась.

Сам Толстый расположился в кабинете наедине с передатчиком.

«Вела Акин»... поисковик сразу нашёл в адресах контактный номер фирмы и варианты выхода. Прямое сообщение надёжнее... Подчиняясь пальцам Толстого, на крыше участка веером раскрылась и застыла антенна-раковина. Он немного помедлил, взвешивая в уме выгоду и опасность быть отслеженным ОЭС, но решил, что открытые разговоры в диапазоне гражданской связи привлекают ОЭС гораздо меньше, чем кодированная перекличка на волнах контрабандистов. У ОЭС нет стольких операторов, чтобы охватить всеслышащим ухом весь эфир. Видеоканал Толстый отключил — незачем показывать лицо.

— Я говорю с «Вела Акин»?

— Да. Вас слушают.

— Мне хотелось бы побеседовать с ответственным и серьёзным человеком по деликатному вопросу. Дело касается платных услуг, связано с неразглашением в интересах фирмы.

Это должно настроить связистов на нужный лад. С кем попало не соединят.

— Пожалуйста, выскажитесь яснее о сути дела. — На узле связи «Вела Акин», вероятно, уже запустили систему противослежения. — Откройте доступ для установки кода с нашей стороны.

Движение — и двухсторонний обмен перешёл в режим шифровки.

— Пилот Фойт, через «р». Корабль «Холтон Д'ейг», через «р».

— Секунду... Подключаю вас к собеседнику.

— Я уполномочен решать такие вопросы, — напористо начал Луи Маколь. — Кто вы?

— Это неважно. Мне известно, где находится ваш пилот. Информация стоит двести отов.

Ликование Луи выплеснулось на лицо пульсирующими пятнами, но голос остался деловитым, без ноток волнения.

— Не надо скрытничать, любезный. Вы уже позиционированы. Буолиа, зона 7, сто пять лиг и двенадцать стадиев к северу от трассы Ми.

— Ваши телеметристы, господин Маколь, не зря получают деньги. Но точность — ещё не скорость. Раньше, чем через два-три часа, вы не прилетите, а за это время многое может измениться. Скажем, интересующий вас выродок окажется в какой-то другой зоне. Территория так велика, мест для схрона сколько угодно.

— Давайте перейдём от угроз к делу. Триста, и вы обеспечиваете нам, чтобы пилот никуда не переместился. Мы заберём его.

— Когда и как?

— Об этом поговорим позднее. Сейчас на Юге территорий неблагополучно, надо выждать. Свяжемся послезавтра, в начале дня, когда стемнеет. Скажем, в 06.00.

— Итак, 4-го числа, в 06.00.

— И сразу на меня. Код входа будет... 74-40-18, добавочный Шая.

Толстый занёс код на бумажку, приписав ниже «Милая, любимая», и приклеил её липким краем к кожуху передатчика.

Милая, любимая... ах! Он втянул ноздрями манящее дуновение от мункэ. Нет, не теперь — момент не тот. Триста за один пустяк, хо! И ещё то, что удастся сорвать с Фойта. Недурственная пожива.


Полицейский катер скрылся с глаз. Форт с Шуком остались одни в опасном кольце, как в ведьмином круге.

— Шук!

— Что, отец?

— Не шляйся здесь. Мины кругом. Что это там, под куполом?

— А! это водяная станция, от города осталась.

Общепринято, что на чужой планете посетитель обязан в меру своего любопытства играть роль разведчика, во всё вникать и дивиться тому, что «у них» совсем не как «у нас». Но Форт чем дальше, тем больше находил в сверх-Ц ТуаТоу сходство с покинутой родиной.

Взять тех же льешей. Можно было невесть что подумать, а оказалось просто и знакомо — то же, что и манхло в Сэнтрал-Сити, подзаборные люди на донышке мира, ниже других ровно на букву «а». Иной всплывёт чуть повыше, как Шуков брат. Живой пример к федеральному плакату «Помоги себе сам!» с изображением барона Мюнхгаузена, без всякой точки опоры тянущего себя из болота за косицу.

«Э, не спеши с выводами, — остерёг себя Форт. — Тут что-то посложнее. Не дают же нашим манхлякам фамилии без буквы „о“ за то, что в семи поколениях безработные... И самому отсюда вырваться проблемно; говорил же Шук, что братец попал в город по правительской разнарядке...»

Ну, откармливают туанцы мальков в инкубаторе; ну, белодворцы-красноверцы — так в Сэнтрал-Сити каких только иноверцев не насмотришься, есть даже реликтовые мусульмане. И полиция везде одной породы — руки системы «хап-цап».

— Хозяева колодцы завсегда минируют, чтоб беглым с каторги негде было напиться, — балабонил тем временем Шук с видом знатока. — А те бегут не в одиночку, двух-трёх молодых прихватывают и вперёд себя к колодцу посылают, чтобы тропинку прочитали...

Тут его клюнуло, что некоторые секреты Буолиа звёздному знать незачем, а то возьмёт и опробует.

— ...это только кажется, что в территории есть нечего. Я вот сейчас на обед живулек наловлю — хотите?

Что живность тут водится, Форт заметил, шагая от берега в глубь материка. Кроме щебня, песка, колючих кустов и травы-щетины, иногда попадались скакучие жуки, метровые тысяченожки и другая неизвестная науке пакость — вроде в шерсти и с хвостом, а ноги паучьи. Едой это отнюдь не казалось, но Форту нравилось смотреть, как люди едят, и он лишь предупредил:

— От купола далеко не ходить.

— И незачем, отец! они тут, у воды гнездятся.

Хоть Шук и пустомеля, с ним гораздо веселей. Космические корабли, особенно до 2-го разряда класса С, можно водить одному, но редко встретишь нелюдима, которому гробовая многодневная тишина в кабине-склепе милее полёта с экипажем. Форт, избегая с кем-нибудь сближаться, тем не менее всегда старался быть в компании — смена обстановки, повороты в жизни, когда быстро выбираешь и действуешь, приятно взбадривают мозг, от однообразия и скудости ощущений стремящийся к застою мыслей. Дай себе окунуться в ровное, без тревог, течение — и медленные колёса в голове вновь заведут слою скрипучую музыку: «Куда я иду? и зачем я иду?.. » Тому, кто волочится по этой пустыне в заботах о глотке воды и в злобе на мины, плотно обсадившие колодцы, — ему легче. Любая его мысль много острее от сухости во рту.

«Есть работа как раз для сидячей жизни, — сказал себе Форт. — Папка Мариана. Рано или поздно его документы придётся сдать, вот и разбери их».

В жёстком, герметично застёгнутом пакете было не только удостоверение напарника, но и судовой журнал-ноутбук, техпаспорт «Холтон Дрейга», другие корабельные бумаги... Достав их, Форт задумался. Пока капитан не отрешён от должности, он отвечает за корабль. Как-то там поживает злополучный «Холтон»?.. Груз цел, забота не о нём — но одна из опор повреждена, и придётся отчитываться за поломку, может быть, доказывать, что это случилось из-за вспышек. А «Холтон» не молоденький, он здорово изношен... Как бы ни решилось дело о стражнике, военные постараются частично снять с себя расходы на ремонт — хорошо бы фирма наняла толковых технических экспертов, а то, гляди, и за опору заставят платить капитана.

Форт опять посмотрел на планш-икону. Единственная личная вещь Мариана, которую Форт с полным правом считал талисманом-оберегом, перешедшим ему по наследству, памятью о друге и напарнике.

«Мариан, не будет ли икона отвлекать?»

«Капитан, среди переменных на пультах одна эта картина неподвижна. То, что не меняется, не привлекает внимания и даёт отдых глазам».

«Логично».

И к планш-иконе привыкли настолько, что затейливая резьба оклада стала восприниматься как изысканный дизайн маленького экрана. Экрана, где картинка постоянна и устойчива, как вечность.

«Капитан, когда я уйду, вы можете взять её себе».

Когда я уйду... Кто мог подумать, что это случится так скоро и страшно.

Когда я уйду...

Великий бог с чистым всепроницающим взглядом больших глаз молчал, посылая в мир предупреждающий жест и держа книгу открытым текстом к людям. Что значат эти слова? Какой тайный смысл сокрыт в них?


Шук, порыскав, издал торжествующий вопль и, выдернув из норы бешено извивавшуюся гадину с множеством ножек-крючков, принялся с размаху хлестать ею по земле.

— Что ж ты её так мозжишь-то?

— Надо, отец! Во у ней какие челюсти! — поднял он тысяченожку за хвост, та ещё подёргивалась. — Вопьётся — не отцепишь. Сейчас малясь подзакусим.

— Это едят?

— Ага! Таких бы штук несколько нажарить.

В пакет Мариана, кроме бумаг, были засунуты буклеты для приезжих — бедняга нахватал их в отеле на Иколе-2, надеясь ознакомиться с планетой хотя бы по текстам, если с космодрома не выпускают, а местные не расположены к беседам.

Форт развернул сложенный вдвое лист.

«Любезный гость или гостия добро пожаловат на ТуаТоу!

Вы пребываете на ТуаТоу величайшую и самую высоко развитую планету Галактики. Убедительно вас просим не отъединиться от своей групы и поводыря. Всегдаимейте даную вам карточку заблудшего лица. Прежде чем что нибудь сделаете вы спросите можно или нет.

ТуаТоу мир культуры и древне почтенных традиций и вы их уважаете. Огромная духовность ТуаТоу неподатлива для понимания иностранных. Вежливо молча наблюдая вы проникнитесь ей. Всегда много берите предложенных буклетов и ознакомительных материалов и фильмоскопов для ваших дитятей. Не всем дано понять глубину менталитета ТуаТоу.. »

Шук по-звериному раскусил наиболее мясистый на вид членик тысяченожки, сплюнул жёсткую спинную скорлупку и с урчанием зачавкал, выедая оранжевую мякоть. «Не всем дано понять глубину их менталитета! — подумал Форт, искоса глянув на него. — Мне, например, — не дано. Или я угодил в такой район, где менталитетом и не пахнет. И культуры не густо».

«...Серединой мировой власти является Его Величество Правитель, — информировал буклет. — Вам продадут много красивых картин о Нём и биографию Его и Его Супруги и Его Детей и вы купите обязательно. Непочтение к Его изображению влечёт штраф 80 от. Также много товаров и картин вы купите без налогов. И купите для своих друзей. Вторая одинаковая вещь в продаже стоит на 1/4 дешевле. Третья на 1/4 меньше от цены второй и далее. Вам нельзя душиться и накрашиваться если поводырь прежде не понюхал и не убедился. Не купите товары только для туанцев там где нельзя. Не ходите в туанское санитарное место. Не запечатляете пейзажи и личности никаким способом записи. Не говорите по великотуански если нет удостоверения о язычной годности, Соблюдаете степень скрытости тела скрупулёзно! Воротник должен закрыть головки ваших ключиц. Вырез на переде и на заде недозволен вверху и внизу. Рукав не короче чем до запястья. Длинные волосы убрать в узел. Не держите в роте ложек сосулек и зубочисток. Едите пищу по команде поводыря совместно и негромко в специально приспособленных местах. Мусор и недоедки бросите в мусорницу. Не очищаете ваш нос публично. Непонятные вопросы спрашиваете у поводыря. Желаем вам приятного прибывания на ТуаТоу».

«Да, в поводыре я особенно нуждаюсь!.. Но, чёрт подери, мы с ними общаемся больше четырехсот лет — пора бы выучить наш язык! Так и кажется, что программу и буклет писал один и тот же грамотей... За кого они нас принимают, за дикарей, что ли?»

— Шук, пить будешь?

— Спасибо, отец, буду. Я вам хвост оставил, он самый вкусный.

— Ешь его сам.

«Брезгует, — решил Шук. — Они там на небе розовое мясо лопают, сиропом запивают. Хоть бы понюхать их жрачку... А сам-то он закусит? вот бы мне дал кусочек... »

Вместе они очистили порядочный плацдарм у колодцев и постелили спальник. Из рюкзака явились складные стаканы, Форт откупорил канистру. Шук свой стакан выглушил залпом — сполоснуть рот после щиплющего язык подножного харча.

— О-о, знатная водичка!

— Особой очистки, не что-нибудь. Бери ещё.

— Если позволите, отец.

— Что же мне, жаждой тебя морить? А то рискни, брось вот в стакан... не «пшик», солевые таблетки. Пустой водой наливаться не следует.

— А... мне можно?

— Чего нельзя — не дал бы. «Проверено, допущено к употреблению всеми Ц, кроме Хэйры, изготовлено на Яунге», — прочел Форт на тюбике. Это тоже осталось от запасливого Мариана — всё он предусмотрел, кроме своей смерти.

Пища, которую достал Фойт, не прельстила Щука — маслянистая серая паста, запакованная в хрусткую невзрачную обёртку. Чем-то похоже на мягкое искусственное мясо, что продают в лавочке за баны. На выселках это почётной едой не считалось; даже заводской паёк сытнее и вкуснее.

Пережёвывая безвкусный продукт с маркировкой «ДЛЯ КИБОРГОВ», Форт одну за другой нажимал кнопки виртуальной клавиатуры на негнущемся тонком прямоугольнике величиной с ладонь, найденном среди всякой ерунды в планшете Мариана. Вещь называлась «Всё обо всём — энциклопедический карманный справочник».

ТуаТоу (досл. «Людской мир»), планета и сверх-Ц. Характеристики планеты...

«Это скучно, пропустим».

ТуаТоу — монархия без конституции. Гл. гос-во наз. Дом Гилаут (ДГ) по назв. правящей династии. Проч. гос-ва ассоциир. с ДГ различи. образом.

«Верно; врач говорил — правительские люди есть везде».

Мир техно-рыночный. Структура общ-ва кастовая. Высш. каста — МАНАА, военно-дворянск. сословие. Проч. касты по убывающ. рангу — БАМИА, БАМИО, БАМИЭ (торговцы, ремесленники, земледельцы). Храмовое сословие ОЛХ — вне каст. Реалън. соотнош. каст сложнее, со внутр. делением на подкасты. Ниже всех по рангу нах. ЛЬЕШ — слой «ничтожных».

«Ого, какие открытия! У них „манхло“ — наследственное звание!»

Расовых типов два — ТУА и НИДЭ. Сильны расовые противоречия. После древп. планетарн. катастрофы много мутаций, врожд. уродств, чего ни в коем сл. не след. касаться в разговоре. Вне фазы репродукции туанцы бесполы (форма «туа»), в фазу принимают либо мужскую (муун), либо женскую (мункэ) форму.

«Полезную книжицу Мариан захватил, жаль, скупо написана. Врача звали Уле Эмэнии, никаких „а“, значит — льеш. Но — врач!..»

Гос. религия — т. н. Белая Вера, сложн. культ Неба и Судьбы. Сравнит. с землянами туанцы отлич. эмоц. нестабильностью, в сходн. конфликтн. ситуациях быстрее теряют эмоц. равновесие, что без спец. помощи может оконч. аффектом с исходом в нейро-гормоналън. шок (таго). В контакте с туанцами следует щадить их психику.

«Врача моего до полусмерти утюжили. Или стреляли — не добили. Психику щадили. И все питаются успокоительным, Шук тоже. Какая милая планетка!..»

— Шук, скажи, у вас многие трубки нюхают?

— Поголовно, от мальков до стариков, — легко ответил Шук. — Нюхалки дешёвые, на жральный бан двадцатка трубок.

— Все до единого потребляют?

— Конечно. «Зонтики» тоже ест кое-кто. Это как вода, без них закосишься.

Форт спрятал карманную энциклопедию, чтобы больше не доставать. Кроме прочитанного, из нее ничего не выжмешь.

Вернулся Толстый, сбросил Эну с мешком еды и улетучился в спешке — «Служебные дела, уважаемый отец!». Если ему верить, связь с КонТуа он пока не наладил.

Форт не следил, чем заняты его муун и мункэ, а взялся проверить лайтинг. Оружие любит чистоту и ласку, платит за них безотказностью. Осмотрел его подробно: машинка исправна, заряд достаточный, плюс аккумулятор с корабля на пять-шесть подзарядок. А солнце тем временем пухло, склонялось к горизонту, багровело — оторвавшись от лайтинга, Форт увидел чёткий пламенный диск над щербатым рядом чёрных развалин. Под куполом сгущался мрак, глаза постепенно подстроились под сумерки, но для подчинённых Форт зажёг фонарь-переноску. Спальник Мариана использовали по прямому назначению — Эну забралась внутрь и куталась от неумения соединить застёжку незнакомой системы; Шук притулился близ неё на корточках.

— Поужинали?

— Да, отец, спасибо.

Шуку он бросил второй, свой спальник.

— А вы, отец?

— Я не мёрзну.

Мёртвый город остывал под густо-синим небом, показались звезды. Форт вышел на площадку перед куполом, закинул голову — вот оно, небо. Вот плоскость Галактики, а вон там — по памяти, навигационные карты он знал до мелочей — Стелла, звезда Федерации, у которой кружится Колумбия, родина... но туда возвращаться нельзя. Окольные пути, дальние трассы, далёкие станции — таковы пути беглеца, твои дороги, где ты неизвестен, где тебя никто не ждёт и не встречает, никогда.

Мариана нет. Один, ты один во Вселенной. Нет даже сердца внутри, чтобы его сжала тоска.

Лайтинг сам попросился в руку. Выбрав мишень позаметней, Форт нажал спуск. В точке, куда упал луч, зашипело, камень зарделся и с грохотом лопнул.

Ещё луч. И ещё.

Только так и докажешь, что ты жив.

На душе стихло. Он решил уйти в режим ожидания.

Форт отключился не сразу, как прилёг, сунув под голову рюкзак — сначала нащупал радаром волну автомата. Автомат трусил потихоньку в сторону города по данному днём пеленгу. На ночь Форт загнал его в заросли, перепугав стаю мохнатых тварей; паук вырыл себе яму, лёг туда и для маскировки сверху набросал на панцирь веток. «Пусть тоже отдохнет; утром подгоню поближе к куполу».

Возня с автоматом отняла и время, и внимание; Форт лежал не шевелясь, очень похожий на спящего.

Затем его привлёк шёпот: «Гу-гу-гу... ну-ну... гу-гу... »

Достаточно усилия, чтобы возросло звуковое восприятие. Малейшие шорохи, дыхание и шелест ветерка стали мощными шумами, речь смешивалась; ещё усилие — устранить помехи, добавить индивидуальное тоновое разделение. Голоса ослабли, но слова теперь слышались чётче.

— ...ой, Шукук, Шукук, — хлюпала Эну.

— Перестань, кончай ты, — бубнил Шук.

— Он нас съест...

— Да что ты...

— Он сказал — Фойт пустое место, он у меня на крючке, вам крышка... Вас, сказал, потребую с него за связь...

— Так ведь не потребовал!

— А потребует?!

— На что мы ему?

— Ой, я не знаю... не знаю... мы в его дела влезли, мы горим, Шукук... Шукук, убежим!

— А! убежим!.. а после что?.. На выселки пойдёшь, или к Толстому в клетку?

— Уйдём к бродягам.

— Отсюда уйдёшь... без ног. Вокруг мины... Думаешь, почему тут следов нет?

— О-ой... — сдавленно ныла Эну носом в спальник. Пауза.

— Он сказал...

— Что?

— Обшарить Фойта... какие у него вещи... Чтобы ты обшарил...

— Бу-бу-бу, бу-бу... — злобно шептал Шук. — Бу-бу... мало ему отов, догола раздеть хочет, бу-бу...

— Шукук, что делать?! Сказал — угодишь, жить оставлю.

— Бу-бу его бу-бу...

— А, Шукук? Крыска...

— Ладно. Попробую. Ты лежи.

— А он спит?

— Спит...

— Ты ничего не бери, слышишь! Ц! дурак я, что ли?

Став кибер-пилотом, Форт забыл, что значит «боль». Сигнал повреждения, тихий зуд, и только. Но это при повреждении тела, а заденет душу — появляется какое-то нестерпимое гудение, словно сунул голову под кожух движка. С гулом Форт сладил быстро, и мысли завертелись каруселью.

«Дьявол нас свёл, меня с ними. Шёл бы автомат и шёл себе, зачем сразу не отключился?!.. Не знаешь ничего — и спишь, куда лучше! Толстый прав, здесь я никто и на крючке. Потребует — я их отдам... Отдам?»

Лучше не знать. Не видеть. Не слышать.

«Эну пошла к Толстому как мой человек, с гарантией. Я взял их на службу... первая ошибка! Вторая — вовремя не отключился».

Щук крался как можно тише.

«Я принял их присягу — и должен буду отдать их, как клик. Условия диктует Толстый... Я обещал им двести тиот в день, одежду и еду... просто так брякнул, чтобы надёжнее и быстрее устроить свои дела. Что мне до них — они туанцы! а я — эйджи. Мне надо вырваться отсюда. Любой ценой. Я хочу быть свободным. Всё, отключаюсь. Будь что будет. Это их проблемы, им и решать. Спать, спать, спать... »


Он отключился, когда Шук на цыпочках подобрался к его изголовью. Сумеет открыть рюкзак или побоится?..

Настало утро. Незаметно позавтракав, Шук и Эну вместе держались на приличной дистанции от «отца». Замок рюкзака не тронут, Форт посмотрел мельком. Свинтив щуп, он отправился искать мины; явилась полудикая идея проложить дорогу в минных полях — даже если не понадобится, это неплохой способ убить время. Чертовски жаль, что носимый гравитор выработался в заплыве под водой и стал бесполезен вместе со скафандром, а то помог бы перепрыгнуть пояс мин летящим скачком. Впрочем, это пустопорожний вариант — Форт ощущал, что прикован к куполу расплывчатым обещанием Толстого. Будь ситуация иной и крайней, можно стерпеть пяток разрывов под ногами, чтобы уйти, но без надобности наступать на мины — глупо.

Автомат — уже галопом — приближался к городу.

Но ни автомат, ни его владелец не успели приступить к разминированию. Форт ещё не углубился в руины на краю площадки, как появился катер; пришлось вернуться.

Это был не Толстый, а один из его подручных в бурой полицейской форме. Плавным, льющимся шагом он двинулся навстречу к доходному узнику купола — манера туанцев ходить, будто плыть, Форту нравилась, но не в исполнении легавых.

— Приветствую, уважаемый отец. Я — первый солдат Канэ Тэинии. Командир сегодня собирается наладить связь. Это нелегко сделать...

Ещё один клик откочевал к посреднику, но солдат не спешил на катер.

— Командир просит, чтобы на сеансе связи был ваш человек. Он потом передаст вам содержание сеанса.

— Хорошо, — согласился Форт. Под купол он входить не стал, окликнул от арки:

— Эну, поезжай на связь.

«Вернётся — хотя бы Шуку нашепчет, как обстоят дела, а я послушаю».

После замешательства она встала:

— Да, отец.

С автоматом поиск мин пошел успешней. Обнаружив две, Форт сжёг их лучом, но работа даже с участием двух сканеров оказалась на редкость долгой и кропотливой. «Насколько широко минное поле?» — думал он, осторожно продвигаясь среди каменных осыпей в спокойном остервенении, мысленно подгоняя Толстого: «Шевелись, скорей, скорей. Мне здесь надоело».

Программа автомата среагировала первой; он внезапно опустился на брюхо и двумя взмахами лап сгрёб на себя с полцентнера щебня — спрятался.

Катер!

Катер низко зашёл на площадку и сел метрах в пятнадцати от купола. Пока Форт выбирался из опасного пояса, солдат похаживал около машины — ждал, пока пленник подойдёт. Ай-яй, никакого почтения к отцу... а почему он один? где Эну?

— Уважаемый отец, — с ленцой промолвил полицейский, — вы очень рискуете, гуляя там...

— Ничего, мне не привыкать. Какие новости?

— Командиру пришлось отложить сеанс на завтра. Завтра вы узнаете все... если ничто не помешает связи.

Грубый нажим. Наверняка участковый сумел пообщаться с «Вела Акин» — можно ставить от против басса, что с фирмы он тоже потребовал комиссионные. Вручая агенту Толстого очередной клик, Форт спросил:

— Что-то девки не видно... Где она?

— Осталась на выселках. Захотела навестить семью. Не беспокойтесь, она непременно будет на связи.

Вот тогда-то Шук и заорал. Вернее, завыл или до крика громко застонал.

Он стоял на коленях и раскачивался, сжимая ладонями виски. И вопил, как под пыткой.

Солдат длинным плевком харкнул себе под ноги и отвёл глаза:

— У вас прибавилось хлопот, уважаемый отец. Примите моё сожаление.

— Что с ним такое? — Форт слегка растерялся.

— Таго, по-моему. Приступ трепетухи.

Справочник не соврал. При сильном нервном потрясении туанцы теряют волевой контроль над чувствами и впадают в паническое состояние, лишаясь сил и желания действовать, словно замыкаясь в тесноте своей душевной боли.

— Как его лечить? — поспешно спросил Форт солдата. Тот округлил глаза:

— Вы хотите его лечить, уважаемый отец?!

— А по-вашему, я должен так его оставить?!

— О!.. извольте, я могу вам дать... но со мной всего один комплект, и он дорого стоит.

— Я покупаю. Делай, что надо.

Солдат вынес коробочку с яркой надписью.

— Подержите его, чтобы не дергался.

Шук игнорировал обоих, выл и качался, как стрелка метронома. Форт ухватил его, солдат отстегнул и приспустил ему рукав, приложил коробку плашмя пониже плеча и прижал к руке лентой. Тогда Шук перестал вырываться.

— Не держите больше. Посмотрим, как подействует...

Солдат — руки в бёдра — пристально следил за Шуком. Тот вздрагивал, переводил ошалелые глаза с Форта на полицейского и шептал:

— Пусть её не трогают... её нельзя трогать... отец, её нельзя... Толстый, он сейчас муун, он нарочно оставил её там... отец, помилуйте...

— Всё в порядке, — помахал рукой солдат, довольный успехом. — Ещё немного — он заснёт и будет спать несколько часов. Комплект не снимайте сутки, пусть весь выработается. Это не настоящий таго, обойдётся.

И здесь Форт сломался. Он понял, о чем просит Шук.

«Ну, господа, так не пойдёт! Обирать — обирайте, но этого я не потерплю. Теперь берегитесь. Парень и девка — МОИ!»

Его опалил жгучий стыд за вчерашнее решение — смириться со всем, отдать всё в обмен на свободу. Но совесть за свободу не отдашь. К псам эти подлые торги!

— Всё, хватит с меня, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

— Простите, отец, я не понимаю...

— Потом поймёшь. Помоги-ка оттащить его.

Пока Форт с солдатом волокли Шука под купол и устраивали на спальнике, автомат встряхнулся по-собачьи, встал и побежал к катеру. Проворно взобравшись по трапу, он шмыгнул в отсек за решёткой и засел между упаковками так, что с пилотского места его не было видно.

Форт расплатился за лекарство, ещё порасспросил про таго и простился с Канэ Тэинии.

— Лети, солдат, лети, — сказал он вслед катеру. — Счастливого пути.


Солнце закатилось; наступил день 4 бинна 1298 года Нового Царства. По графику дежурить в участке должен был второй солдат Муа Тумэнии, но командир великодушно отпустил его домой — мол, сам посижу, бумагами займусь. Довольный Муа и Канэ отсалютовали на прощание с понимающими тонкими ухмылками — знаем, знаем, зачем остаёшься, хозяин. Каждому в фазе трудно удержаться, если рядом так призывно пахнет.

Несколько забот мешали Толстому сосредоточиться на волнующих мужских мыслях. Уполномоченный «Вела Акин» заметил точно — Юг территории как-то смутно лихорадило. На дежурной перекличке участков зоны 7 прозвучало, что в восьмой зоне убит тюремный стражник. Знакомые из восьмой передавали, что со дня йо прошлой недели над зоной кружили военные катера и беспилотники, прочёсывая местность по квадратам, а светло-синие разведчики садились и обшаривали логова пустынных бродяг. Дали установку: «Задержать эйджи живьём». Инопланетчика из грязных миров, значит. А каков он? Фото не дали — мол, ловите всех, после разберёмся. Потом режим готовности отменили — должно быть, нашли. Но звёздные из «Вела Акин» сочли благоразумным выждать, пока армия оттянет своих лазутчиков из территории.

Мамаша Эну вчера заявилась: «Господин хозяин, дочь пропала!» «За вертихвосткой должен быть глаз да глаз! — строго ответил он. — Её видели с Пронырой Шуком, вот с него и спрашивай». — «Так и он сгинул!» — «Ладно, впишу в розыск исчезнувших». Дурная мать завыла — о-о-о, горе! жалость какая — непутёвая была дочура, но ведь работала и баны приносила!.. Ничего, пусть поревёт. Как стихнет дельце вокруг Фойта, Эну можно будет предъявить: «Вот, нашёл! Лично спас от поругания! За такое-то счастливое спасение всю жизнь благодарить положено».

Предвкушая славное развлечение, Толстый прошёлся по участку — чисто до блеска, всё на своих местах. Эну ждёт в загончике. Ей ждать недолго, но сперва — связь с КонТуа.

Неожиданно Толстому почудилось, что за окном зашуршало; он выглянул — никого. Выселки сонно моргали огнями, дым от завода тянулся над крышами бугристым канатом. На стоянке у входа чёрной скалой высился катер. Ровные дорожки и травяная клумба перед участком залиты голубым светом, дальше вдоль улицы через один едва тлеют фонари.

Порядок и спокойствие.

В приподнятом настроении Толстый подсел к передатчику.

— Мои приветствия, господин уполномоченный. Надеюсь, встреча состоится так, как намечалось?

— Обязательно. Сейчас 06.02; восход в 20.07. Ночное время нам как нельзя кстати, — Луи Маколь провёл пальцем по воображаемому колесику, изменяя масштаб карты на экране. — Мы будем ждать вас на две лиги восточнее пункта, обозначенного как «пустошь Илит ВТ»; это в сорока четырёх лигах к северу от вас. Время — с 13.00 до 15.00. Смотрите, не опоздайте. Если не прилетите или решите рассказать о нашей сделке третьим лицам, мы оставляем за собой право на штрафные санкции, — в устах звёздного это звучало сухо, но означало нечто, мокрое от крови.

— Буду в срок и с товаром.

— Постарайтесь. Кроме трёхсот договорных, можете рассчитывать на дополнительную премию.

И плата, и премия лежали в кобуре одного из парней, которым Луи поручил встретиться с продавцом. Когда они убедятся, что им привезли капитана «Холтон Дрейга», продавца не станет. Заодно это произведёт должное впечатление на Фортуната Кермака, сделав его сговорчивее, и он — после щедрых посулов, конечно — выдаст, где самописец балкера. А затем настанет и его черёд воспарить к Небу. Станет запираться — воспарит гораздо мучительней.

Собственно, переживать здесь не о чем. Такова участь всех, кто даже ненамеренно встрял в чужие денежные дела и поверил честному воровскому слову. Правильный вор, даже очень большой, обязан соблюдать только слова, сказанные своим, а то, что обещано простакам — всего лишь звуки.

— Ваш пилот — железный парень, — Толстый позволил себе отклониться от жёстко деловой колеи разговора. — Он здесь случайно наступил на мину — и хоть бы что. Даже не захромал. В каких колониях вы берёте таких стойких выродков?

— Есть места, — неопределённо отговорился Луи. Ну да, ведь капитан Кермак — артон. И на руку скор, как показал эпизод со стражником. Парням Луи велел быть с эйджи поосторожней. Обезоружить под любым предлогом. В крайнем случае, можно использовать робота, чтобы схватить пилота.

А как его пытать? Он может не чувствовать боли. Но ето мозг должен получать кислород, воду и питательные вещества. Значит — голод, жажда и удушье. И вынуть батарею, чтобы не шевелился.

— Итак, до встречи.

Толстый потёр ладони. Дело движется!

Вдоль стены что-то шаркнуло. Участковый вскочил и выглянул в приемную:

— Ц! Сидеть смирно!

— Я смирно... — пискнула Эну.

— Смотри у меня! — Хлопнув дверью, он затворился в кабинете.

Отключив передатчик, Толстый задумался. Весьма странно — выродка не поранило миной, лишь порвало брюки. Кольчуга на нём, что ли? и то были бы переломы, от взрывной волны кольчуга не спасает. Необычный выродок...

Но, так или иначе, он никуда не уйдёт. Он ждёт у колодцев, пока его передадут фирме. До встречи с людьми «Вела Акин» почти семь часов, и парочку из них можно провести с удовольствием...

Он ещё не решил окончательно, как поступить с Эну. Нетрудно собрать пять-шесть письменных жалоб высельчан, оскорблённых проявлениями Красной Веры. Это повод передать шлюху в храмовый суд территории, а там отцы-иереи строги — сразу назначат год-полтора духовного возрождения в суровой обители. Но жаль отдать милашку под присмотр церковных надзирателей... она могла бы и ему послужить.

Начал он с уговоров, по-хорошему. Она должна согласиться сама, так куда слаще.

— Что ты корячишься? Служанкой сделаю, если понравишься. Но надо проверить, хороша ли ты. Мы же платье в лавке примеряем, чтобы выбрать? ну и вот, давай, — Толстый разгорался. — Ты перспективная, рожалая. А если родила невесть чего — так ведь от Шука, а он порченый. От здорового понесёшь, что следует. Перепишу с завода на себя. Я тебя давно приметил. Половина Цементных — неплоды, взглянуть не на кого, а ты сладкая... И на Фойта не надейся, он пустышка. Да куда тебе с ним? к звёздным? Он тебя там в первый же час продаст — с такими выродками жить заставят, что и на людей-то не похожи. Или в фазу загонят на полный накал, лимфу всю выцедят, а после — укол в сердце.

Говоря всё жарче, он расстёгивал ей воротник. Эну не сопротивлялась — хуже будет. Только попросила дать порошок от боли.

— Небом вас заклинаю, господин хозяин...

Толстый был великодушен, даже принёс кружку с водой. Она приняла её — и с криком уронила, увидев ничто за спиной участкового. Мгновенно обернувшись, он тоже увидел это.

«Робот!» — ударило Толстого в мозг.

— Отец! — завопила Эну.

Паук встал на дыбы, выбросив вперёд щупальца, и кольчатые металлические черви обвили шею Толстого.


Блок 6


Форт лежал пластом, лицом вниз. Он весь был там, в полицейском участке — глядел глазами автомата, управлял его движением.

О том, что сделано, он не жалел. Надо было перехватить инициативу. Ещё днем он полагал, что можно вытерпеть нечистые уловки Толстого ради того, чтобы покинуть планету. Но вот до чего дошло — при нём, на его глазах, людьми стали распоряжаться как вещами. Конечно, всегда найдутся козлы, для которых «не землянин» — вообще не человек, но когда перед тобой одному существу дают понять, что другое существо, его любимое, пойдёт кому-то на потеху, а ты думаешь: «Пускай! какие-то туанцы, льеши, они сами за клик продаются», — то можешь подавать заявление: «Я подонок, считаться человеком не желаю».

Баста! дальше катиться шариком по жёлобу нельзя. Ты не робот, чтобы ждать приказа, как поступать. Переверни ситуацию и командуй.

Ты знаешь, что и зачем делаешь. Риск? разумеется. Какая жизнь без риска? Это почти последнее, что тебе осталось. Минимум ощущений, чувства зажаты в оболочке искусственного мозга, рот не пересыхает, сердце не бьётся и дыхание не учащается — но ведь осталось что-то, чтобы сознавать себя живым?.. Да. Жажда действия.


Толстый не лишился чувств от страха — размазню бы участковым не назначили. Робот схватил его за шею, но руки остались свободны. Он нашёл браслет на запястье, ощупью сдвинул пуговку — неважно, на сколько делений, не тот случай, чтобы считать щелчки, — и, вскинув браслет ко рту, выкрикнул:

— Ко мне!..

Суставчатая лапа паука взметнулась, из её «ступни» выросли тощие пальцы — и переломили браслет, разодрав кожу до лимфы; пальцы собрались, с треском сминая браслет. Щупальца туго, до хрипа сдавили горло, а другая лапа подняла на уровень глаз Толстого чёрный конус, сипящий язычком голубой плазмы.

— Больше так не делай, — без выражения, но внятно прожужжал паук. — Резка металла. Резка тебя. Эну, выходи из клетки.

Эну дышала так, будто душили её, а не Толстого. Изнутри подкатывал тошнотный комок, подёргивала боль, в глазах стоял туман слёз. Многоножка отца неслышно и быстро появилась из-за барьера, отделявшего клетку в углу от зальчика приёмной, поднялась — ростом с человека. Безоружный Толстый отшатнулся, робот обхватил ему шею железными верёвками — тогда Эну зарылась лицом в подстилку. Слышала возню, крик «Ко мне!..» и потом этот механический голос.

Робот Фойта напал на Толстого!

Но роботы не должны, не могут нападать! Так говорили в школе!

Готовая зареветь, Эну в ознобе свернулась клубочком, забилась в угол клетки. Толстый, задушенно кашляя, цапался руками за сжимающийся блестящий воротник, пробовал лягнуть многоножку, но напрасно. Зрительное устройство робота по-игрушечному вращалось на стебле; он покачивался на лапах вверх-вниз.

— Эну, не бойся, — жужжал голос. — Говорит Форт. Робот телеуправляется. Эну, отвечай.

— Что? — выдохнула Эну.

— Откуда Толстый говорил со звёздными. Ответь мне.

— Откуда? — смятённая Эну привстала, озираясь. — Он там сидел... вон там его кабинет...

Боком, волоча упиравшегося участкового, паук засеменил к комнате хозяина и, поджав лапы к бокам, ловко просочился внутрь; там что-то упало, зашуршало — стебель с глазами согнулся над столом, пара лап переворошила мелкие вещицы на столе, выдернула ящики.

— Толстый, хочешь жить. Отвечай.

Хватка ослабла. Толстый вдохнул поглубже, как в последний раз.

— Что... ххх... что вам надо?!

— Связь. Немедленно. Ты сейчас говорил с кем-то обо мне. Я слышал.

— Всё улажено, отец Фойт, — заговорил Толстый торопливо, пока хватало воздуха. — Сегодня вас вывезут. Клянусь Небом!

— Ты сказал «буду с товаром». Кому ты меня продал.

— Никому, чтоб мне судьбы не было! Честные комиссионные...

— Не верю, — щупальца стали свиваться плотней. — Где связь. Эну, Эну, иди сюда, — позвал паук. — Прочитай мне, что тут написано.

Одолевая страх, Эну выскользнула из решётчатого загона.

— Это. И вот это. Ты грамотная.

— Ну да...

— Читай.

— «Оружейный шкаф. Правила пользования оружейным шкафом...»

— Больше не надо. Читай здесь.

— «Огнетушитель».

— Не надо. Откуда Толстый говорил со звёздными,

— Отец, я не видела!

— Где его связь. Передатчик. Ищи. Что это.

— «Только для служебных переговоров», — прочла она замасленную пальцами наклейку. — «Зональная полицейская сеть».

— Здесь.

— Семь, четыре, сорок, восемнадцать, добавочный Шая. Милая, любимая...

— Это связь, — прохрипел Толстый, — код входа... Я соединю... Если вы меня отпустите... Мне надо семь-восемь минут...

— Отец, он врёт! — завизжала Эну. — Он вызвал солдат! они сейчас придут! Надо бежать, отец!!! Они друг с другом говорят через браслеты!

Паук щупальцами вздёрнул Толстого над полом; тот засучил ногами, пытаясь хоть на что-то опереться, лицо его посинело, кожу стало заливать чернильными пятнами, глаза выпучились и закатились вверх.

«Нельзя, — остановил себя Форт. — Нельзя! Мне за одного-то отвечать не знаю сколько; хватит на себя грехи навешивать. Остынь, парень...»

Встряхнув участкового пару раз, он опустил его ногами на пол.

«Буду с товаром» может означать многое, но слишком похоже на работорговлю. Наивно думать, что этот бизнес умер и похоронен в учебниках истории. Это — живое сегодня Галактики. Людей крадут и продают, и далеко не одних девушек. Обученный пилот дорого стоит, а пиратам достаётся дёшево; не раз приходилось слышать, что кое-какие корабли иномирян водят рабы-земляне.

— Ключ, — потребовал паук. — Ключ от клетки.

— Он в замке! — поспешно подсказала Эну.

Лапы стремительно обыскали Толстого, выбрасывая всё из карманов. Плазменный резак сменился роликом призрачной клейкой ленты; полминуты не прошло, как обмотанный участковый, мыча залепленным ртом, оказался на месте Эну.

— Их двое, Шук сказал, — паук перебирал ногами, подыскивая себе место за барьерами. Открытое пространство у двери ограничивали три загородки — одна, до потолка, заслоняла от входящих клетку, другая — вход в кабинет и какую-то дверь, третья — стол дежурного.

— Солдат — двое, — Эну залегла между барьером и клеткой, прикрывая голову руками; она была убеждена, что вот-вот начнётся пальба. — Но есть помощники, они форму не носят. Семеро. Они с дубинками, даже без хлыстов.

«Девять. Лишь бы не одновременно, — подумал Форт. — И, если не повезёт, против меня два лучемёта. Скверная история. Помолимся, чтобы их браслеты не дозванивались до центра, где живёт спецназ».

— Молись, — велел он Эну. — Погромче.

— Ааа... зачем?! — приподнялась она на локтях.

— Для разнообразия, — скрипнул паук. — Делай, что говорю.

— По-красному или по-белому?

— По-быстрому, — Форт через сейсмический датчик автомата отследил шаги снаружи здания, и эти сотрясения приближались.

— О Небо, единственное и необъятное, воззри на мир людской глазом светоча Своего... — запричитала Эну «покаянную» с плаксивыми нотками, и Канэ Тэинии, вошедший по старшинству первым, в недоумении остановился, перейдя порог — что за нелепица? за барьером молится мункэ и доносятся мученические звуки, словно кто-то куском подавился...

«Конечно, лучше бы ей сплясать на середине, это зрелищнее, — размышлял Форт, готовя автомат к броску, — но подставлять её не следует».

— Командир?.. — озираясь, Канэ прошёл глубже в приёмную; за ним заглянул в участок и молодой Муа.

Толстый с горечью понял, что не довёл пуговицу до второго деления — «вызов всего состава».

Тяжёлый удар подошв робота и вопль Канэ означал, что многоногое страшилище выпрыгнуло из укрытия.


Той ночью на ТуаТоу отнюдь не во всех отделениях полиции бесчинствовали роботы.

Ночная сторона планеты почти на двадцать часов погрузилась в элуэ-мои, «тёмную жизнь». Огромное большинство жителей с облегчением сбросило груз дневных забот и предалось сну в надежде, что утром дробь будильника застанет их посвежевшими и готовыми к новым мытарствам. Многим элуэ-мои присудила находиться при исполнении служебных обязанностей — благодать сна не простиралась на полицию, ОЭС, ночные смены на заводах и энергостанциях, умви, официантов и вышибал в местах увеселения, бригады неотложной медицинской помощи и срочного ремонта, валютные рынки и ряд правительских ведомств.

Иных лишили сна недуги, иные сами отказались от него. Выходили на промысел искатели чужого добра; мууны дарили любовь и ласки своим мункэ; затянулись далеко в ночь чьи-то споры и ссоры; сановные белодворцы и богобоязненные миряне искали в сводах Веры ответы Неба на вопросы смертных. В автономии Таомона продолжались захватывающие гонки машин трёх классов — отборочные перед всетуанскими — и фанаты прямой трансляции бесновались у стенных экранов, забыв о праве своих домашних выспаться по-человечески; полулегальный видеоцентр «Пряности Элуэ-Мои» предлагал эротическую программу «Цветок + Цветок», тоже находившую своих ценителей.

Не спали и в скромном храме Облачный Чертог, что на окраине города Гигуэлэ в автономии Хинко.

Храм — белостенное каре келий, молитвенных залов и трапезных — был возведён давным-давно и отличался скромной простотой убранства. Чистота побелки в нём не нарушалась плакатами или лозунгами, что ныне обычно для храмов Белой Веры. Здесь было малолюдно и тихо — заняты едва ли две кельи из каждых десяти, и настоятель велел для экономии не отапливать храм ночью. Если получивший убежище озябнет, он может взять у келаря напольную жаровню.

Облачный Чертог служил убежищем. Об этом свидетельствовали надпись над вратами и белодворские милиционеры в сторожке у врат; их сменщики коротали время в дежурке — по уставу полагалось укреплять Веру в душе молитвами, они же сосредоточенно резались в мак-сэк.

Жаровня в двенадцатой келье бездействовала, и Уле Эмэнии набросил на плечи одеяло. Заметив это, Чахлый Нию прервал монолог, чтобы спросить:

— Затопим?

— Зачем тратиться на эту роскошь? — ответил Уле. — Посидим и так.

— Посидим, — согласился Пономарь Оуа.

— Ты дальше говори, Чахлый, — подбодрил Нию Расстрига Лье, жующий зубочистку. — Языком согреешься.

— А что можно сказать? по-моему, яснее некуда. Профсоюз пилотов продержится месяц-другой, но выплаты из профкассы покрывают разве что треть их расходов. Это высококлассные спецы, жить впроголодь им непривычно, а у многих семьи, учёба детей стоит недёшево. Когда они прекратят забастовку — вопрос времени, а дело, считайте, уже решённое.

— Не думаю, — по слогам, немного нараспев, возразил Уле.

— Тебе ещё раз прокрутить отчёт юристов? — показал ему Чахлый кассету с записью.

— Что такое — позавчерашний отчёт? материал устарел. Тогда не было известно подробностей об аварии судна, нанятого «Вела Акин»...

При упоминании звёздных негодяев Расстрига переломил зубочистку надвое, затем на четыре части, шепча старинное проклятие — что-то из серии «... и век не знай фазы, скрючься и не разогнись». Уле показалось, что заклинания Лье могут оказаться действеннее, чем усилия законников. Скандал с упавшим кораблём на руку забастовщикам, но неделя, две — и эта новость отомрёт. Тем более если фирма докажет, что всему виной военные.

— ...до сих пор неизвестно, почему балкер попал под обстрел, — Уле постарался вернуть себе уверенность. Не хватало ему, активисту Единства, присоединяться к Нию и вносить пораженческий дух в совещание. Не затем он вырвался из Буолиа, чтобы плакаться о пережитом и стонать в изнеможении: «О, я так измучен! о, не надо больше никаких конфликтов!» Он вернулся в рабочую обстановку, смог быстро войти в курс дела и заняться тем, от чего был так долго оторван. Это лучше «пшика» лечило от затяжной тюремной депрессии.

— ...версия юристов о ненадёжности кораблей эйджи кажется мне подходящей. По крайней мере, это веский довод в пользу проверки всех нанятых судов. А «Вела Акин» проверки не хочет. Мало того, что будут задержки в портах и простой, обязательно найдётся что-нибудь такое, разглашения чего фирма боится.

— В ясновидцы метишь?

— Отнюдь. Я просчитываю обстановку... а-ах, — Уле зевнул. — Наши господа, занятые грузовыми перевозками, всегда озабочены одним — удлинить смену, нормативы повысить, а расценки снизить. Профсоюз встаёт им поперёк дороги — и они, чтобы не нарушать законов, поручают звёздным нанять эйджи. Контуанцы арендуют что-то эдакое, по минимуму расходов — лишь бы кое-как летало и вмещало груз. Исправными такие суда быть не могут.

— Можно подумать, у эйджи нет службы технадзора и страховых агентств, — засомневался Оуа. — Торговый флот у них едва ли не больше нашего...

— Ну и что? У дикарей лодчонок всегда больше, чем танкеров у цивилизованной нации.

— Я не про то. Допустили же наши контролёры эти эйджинские консервные банки к посадке на Иколе-2!

— Вопрос — как допустили? И заметь — только на Иколе-2. Нигде в других местах они сесть не могли — по стандартам не проходят. Это к вопросу об их пригодности...

— Весь профсоюз диспетчеров перевешать на вонючих верёвках, — с нажимом высказался Лье. — Зажравшаяся сволота. Им зарплаты хватает, а остальные хоть сдохни. Порядочные выступили бы заодно с пилотами! будто не на одной службе состоят... Давайте проголосуем моё предложение.

— О верёвках? — скосился Уле.

— Нет, послать к диспетчерам наших, чтобы подключить их к забастовке.

— Душа моя, ты сперва думай, что сказать, и лишь подумав — говори. Свои карательные настроения оставь в отхожем месте. Вспомни, как диспетчеры добились повышения зарплаты... трудно винить их в себялюбии.

Лье дерзко хмыкнул, но смирился. По совести, ему не полагалось выдвигать что-либо на голосование, поскольку в келье он присутствовал не как участник совещания, а от службы физической зашиты Единства. Раньше его можно было видеть в охране диспетчерских пикетов — разумеется, в дешёвой жёсткой маске выродка и капюшоне, надвинутом до ноздрей. Были драчки, что говорить. Победа диспетчерам досталась не без крови. Белодворская милиция тогда хорошо помогла: давала хлысты, прятала в храмах. Лозунг у Белого Двора с Единством общий: «Здоровье подданных — величие державы». Вот и епарх Таомоны выступил с проповедью о сложном труде пилотов и обязанности нанимателей соблюдать биологические нормы; постращал тем, какие ужасы могут случиться от усталости пилотов. «А лучше бы, — упрямо мыслил Лье, — он призвал к всеобщей забастовке в их поддержку! Эх, и супчик бы заварился!.. Семь автономий можно разом вскипятить, плюс соседние правительские земли... И чего он так мягко проповедовал?!»

— ...и чтобы не звучало здесь: «Тот профсоюз хороший, а этот — плохой». Наша рознь — врагу на радость, — твёрдо говорил Уле. — Мы не имеем права делить на белых, красных, манаа и льешей. Все — дети Неба. Я постараюсь избежать расхожих аргументов вроде того, что всех объединяет состав крови...

«И не избежал», — Лье подавил желание мелко ужалить активиста.

— Лье, тебе стыдно за свои речи?

— Да.

— А почему не видно на лице?

— Душа моя, Уле Праведный, каких узоров ты ждёшь от меня?

— Ну хоть для приличия изобрази. Утешь мне сердце.

— Сейчас, — Лье напыжился, и фазовый узор «усов» и «бровей» на его поддельно скорбной физиономии стал темнеть. Вместо «душевного сокрушения» обозначилась «любовная встреча».

— Артист! — восхитился Оуа.

— Э-хэ, — жестом фокусника Расстрига выудил из-под просторной блузы сигару. — Господа архиереи, не пора ли сворачивать синод? Наше благочестивое сидение подзатянулось... Выносите резолюцию, чтобы скорее запостить её в комитет.

— Святотатец, — незлобиво заметил Пономарь. — Опоганишь дымом келью.

— И опоганю, — Лье с вызовом закурил. — Сана меня лишили, не сегодня-завтра отрекусь от Белой и уйду к красноверцам. Вот видит Небо — отрекусь! Дайте мне самой красной пасты — намазаться...

Затворники из кельи 12 негромко — с уважением к храму — рассмеялись. Компания четвёртый день дискутировала по актуальным вопросам текущей политики, которыми комитет поспешил нагрузить неожиданно вернувшегося Уле. Если не считать беседы о забастовке пилотов, нынешней ночью бдение посвящалось назначенному на завтра самооправданию Уле, где он обещал рассказать историю своего ареста, следствия и заключения. Но Чахлый притащил запись отчёта адвокатов Единства о действиях против «Вела Акин», и собеседники уклонились от главной темы. Уле изголодался по настоящей работе и готов был взвалить на себя всё, что предлагалось.

Доверителей, согласных сесть в убежище с Уле, среди хинкосцев нашлось бы сколько угодно. Народ здесь известен состраданием, и после публичного объявления о предоставлении убежища безвинно осужденному видеофон настоятеля Облачного Чертога сбился бы от лавины запросов мирян — кто укрылся в храме? за что осуждён или преследуется? Самое меньшее пяток сердобольных с котомками явился бы к храму в полной решимости отстоять правду или разделить судьбу принятого в убежище.

Но Уле были нужны в доверители не кто попало, а исключительно свои. И он подмигнул настоятелю: «Я из Единства». Многоопытный олх подмигнул ответно: «Сынок, я несведущ в политике» и устранился от поиска доверителей, предоставив это Пономарю Оуа, который случайно тоже состоял в Единстве.

Оуа был всамделишный пономарь; прозвище отвечало его должности в каком-то захолустном храме. Он-то и подобрал Уле кого надо — Чахлого, по болезни списанного с химического завода, и скандалиста Расстригу, лишённого белодворства за несоответствие образу священнослужителя. Чахлому доверие к Уле автоматически прощалось как никчёмному инвалиду, а выходки Расстриги мало кого могли удивить. Не Расстрига ли горланил у храмовых врат, что куда больше доверяет смазливой умви, схоронившейся в Облачном Чертоге от мерзавца-сутенёра, и если бы не справедливость, он начхал бы на всех Уле, сколько их ни есть? Так, шуточка за шуточкой, под смех милиционеров Расстрига пронёс через врата засунутый в мотню эйджинский пистолет — той системы, где патроны вставляются в барабанчик.

На милиционеров вполне можно было положиться. Кроме того, через улицу от храма — полицейский пост, это обязательно для всех убежищ. Но личный телохранитель не помешает.

Уле готовился выступить не с каким-то сенсационным разоблачением. Но ему было что поведать хинкоской видеосети. За время пребывания под следствием он нагляделся и наслушался столько всякого-разного, что Двору Закона поневоле придётся послать во владения треста Мал-Гаит группу инспекторов. Инспекторам предстоит проверить, точно ли штаб гвардии Мал-Гаит утверждает необоснованные аресты, имеет ли место в ходе следствия принуждение к даче ложных показаний, и те ли гвардейцы, каких поимённо перечислил Уле Эмэнии, особо усердствуют в истяза... то есть в принуждении. При идеальном развитии событий следующим этапом должно быть запоздалое раскаяние секции 54 Двора Закона и извинение в письменном виде — какая прискорбная ошибка, не вникли, не заметили следов принуж... (стоит ли повторяться?) и осудили вместо оправдания. Естественно, что членство и деятельность Уле Эмэнии в добровольной общественной организации «Единство ради защиты здоровья» никакой роли не сыграли.

Главное — выступить. Утром в храме установят видеокамеры, комиссия из белодворцев, юристов и выборных граждан явится выслушать его самооправдание, чтобы потом по трезвом размышлении представить или не представить Двору Закона доклад о претензиях Уле Эмэнии к тресту Мал-Гаит.

Уле сам потребовал публичности. Настоятель посовещался с окружным архиереем, и тот изъявил согласие. Пусть вещает на весь регион. Такая передача стянет людей к экранам, это повысит популярность храмового телевидения.

В промышленно развитом Хинко белодворцы сильно уважали Единство и отнюдь не уклонялись от сотрудничества. Да и явных красноверцев не чурались, не то что оголтелые (да простится нам срамное слово) олхи в Буолиа с их ригоризмом.

— И впрямь, не пора ли вздремнуть, братия? — Оправляя хламиду, Оуа поднялся с циновки. — Время позднее, а день предстоит нелегкий. Уле, горячая вода в термосе...

— Помню, спасибо.

— Заварка и «пшик» у вас есть, кажется. Пойдем от них, Нию, к месту отдохновения...

Лье чуть раздвинул дверь и выглянул на галерею. В редких дверях по ту сторону двора виднелся свет; сам же внутренний двор храма наперекрест озаряли две голубые лампы.

— Горизонт чист. Разбегайтесь, я разрешаю.

— Не знаем, как выразить нашу признательность, почтенный олх Расстрига...

— Иди-иди...

Две тени удалились — белая хламида Пономаря и рыжий комбез Чахлого; шагов Пономаря не слышал даже Лье, а Чахлый от немощи гулко шаркал по всей галерее.

— Брат Уле, — издали начал Лье, снимая ремни с постельной скатки, — хотел спросить тебя, но то одно, то другое, и не собрался...

— О чём? — Уле отпил «пшика», скорее по привычке, чем от душевного спазма.

— А как ты сподобился зону покинуть.

— О-о, это секрет...

Полиция допрашивала его в Облачном Чертоге при закрытых дверях, с участием молчаливого человека из ОЭС. Дело касалось не столько того, как он оказался на западному берегу залива, сколько выродка в костюме песочного цвета. Уле ничего не скрыл, но подчеркнул, что выродок начал разговор со стражником мирно и выстрелил только в ответ, когда возникла угроза его жизни. Он чувствовал, что своей свободой обязан Фольту, а это велит быть благодарным.

Но на одном допросе разбирательство не кончилось. Вчера явился некто золотоволосый в мягкой желатиновой маске цвета мела и дорогом, хоть и неброском на вид штатском платье, под которым угадывалось тело, привычное к тем упражнениям, какими достигается физическое совершенство воинской касты.

И волосы, волосы... никакой парикмахер не выгладит так космы льеша, хоть выложи за услуги двести отов. Недаром, наверное, ходят легенды, что в начале царских времён — и даже позднее! — главы семей манаа велели умерщвлять младенцев с волосами вьющимися, чернявыми и грубыми, чтобы не портили породу, или понижали их в касте до торговцев, чтобы не смели притязать на близость с мункэ манаа. Переливчатый шёлк нитчатых водорослей казался паклей и мочалом в сравнении с красиво убранными золотыми волосами гостя в белой маске невозмутимости. Глаза его были спокойны, как полярный лёд, но светились, поблёскивая расплавленным на огне сахаром, полные живости ума и проницательного внимания.

В то же время в этом отглаженном щёголе, назвавшемся кратким псевдонимом «Акиа», не было и капли высокомерия — он говорил легко, ничем не обозначая кастовой разницы с Уле. Уже на третьей-четвёртой минуте беседы с ним можно было забыться и перестать следить за словами. Пришлось быть настороже, чтобы не сказать лишнего. Когда визитёр, насытив своё любопытство, ушёл, Расстрига доложил Уле, что именно предъявил Акиа для входа в убежище — удостоверение офицера армейской разведки в чине эксперта-лазутчика. Звание солидное!

Армия? почему армия интересуется Фольтом? Обычно теми, кто незаконно опускается со звёзд, занимается ОЭС... Акиа выспрашивал — говорил ли Фольт про обстоятельства своей высадки? сообщал ли детали своей биографии, говорил ли о своих дальнейших намерениях? называл ли какие-нибудь имена? Он хотел связаться с фирмой на КонТуа — с какой именно? Упоминание о том, что товарищем Фольта был чужак из иного мира, вызвало новый поток вопросов. Встречался ли Уле по роду занятий с чужими? может ли отличить, кто к какому разумному виду принадлежит? кем был умерший? «Может быть, фо', с Фо'эя, — нерешительно предположил Уле. „А сам Фольт?“ — „Нидский выродок, — ответил Уле, но Акиа заметил его колебание. „Вы сомневаетесь? почему?“ — „Нет, я почти убеждён... Они разно выглядели, Фольт и этот... Фольт очень гладкокожий, р-говорящий, не пахнущий — выродок и неплод“. — „А его язык?“ — «Я его не понимал“.

Расстрига Лье на допросах не присутствовал, но очень хотел знать правду. Для ответа Уле выбрал уклончивый вариант: «... во всяком случае, больше такой же возможности бежать не представится». Лье отступился; он был не настолько бесцеремонным, как могло показаться.

А Уле мысленно вернулся к своему нечаянному спасителю.

За исключением Фольта, ему довелось видеть звёздного лишь однажды, в детстве — этот франт прохлаждался на выселках между рейсами корабля-лифта, в гостях у дружественной полиции. Своим поведением он вызывал всеобщую жгучую зависть — кто ещё мог так непринуждённо держаться на голову выше господ хозяев, не говоря уже о всяких высельчанах? Вяло, даже нехотя принимал звёздный многообещающие взгляды мункэ, платил им не глядя, сколько банов рука возьмёт. Повзрослев и выучившись, Уле понял, что вялость сошедшего с небес означала болезненную адаптацию к тяготению и климату планеты после комфорта там, наверху, а беззаботное валяние под тентом, скорее всего, перемежалось сеансами тщательного приборного контроля траектории лифта, но память — память сохранила одно его абсолютное превосходство над выселками.

У Фольта обстоятельства сложились по-иному, он и вёл себя иначе. Уле подумал, что, может быть, некоторым звёздным свойственно человеколюбие. Своим поведением Фольт несколько противоречил широко распространённому мнению о звёздных как о законченных эгоистах, озабоченных только наживой и готовых ради неё свернуть шею и себе, и другим.

Завернувшись в одеяло, Уле вспомнил своего безымянного пациента — блёклое заострённое лицо без следа красок и паст, провалившиеся глаза... Фольт не угрожал, ничего не сулил, лишь описал в немногих словах случившееся и то, что он успел и сумел сделать — увы, гораздо больше, чем мог сделать он, Уле. Если бы хоть связь с клиникой всех цивилизаций!..

Помаявшись с боку на бок, Уле заснул — усталость одолела. Ему снилось, что он муун и мчит на роскошном авто по белой дороге, а впереди его ждёт нечто невыразимое, прекрасное и загадочное.

Лье достал новую сигару, обнюхал её, вздохнул и, откусив немного, стал жевать. Терпкая горечь развеяла сон. Он прополоскал рот и — чем бы ещё заняться? — съел кусок холодного пирога от ужина.

У врат поворчал и заглох мотор. Кого там нечистые духи принесли?

Низкий, длинный и широкий катафалк пробкой закрыл врата; шофёр в берете погребальной службы препирался с милиционерами.

— Ехали, ехали — и теперь на улице ночевать? так, что ли?

Старший милиционер со скукой перечитал бланки. Заупокойная оплачена за счёт Облачного Чертога, удостоверение о смерти прилагается, отметка о дне и часе службы по усопшему — вот она.

— Надо настоятеля уведомить, а он почивает. За стоянку оплатить, за ночлег...

— Будь по-твоему, пиши квитанцию. Родня нам вернёт.

Держась в тени галереи, Лье медленно пошёл обратно в келью. Гоняют катафалк ночью к заутрене, норовят подешевле отделаться...

А навстречу — умви, та. беглая от сутенёра, идёт в задумчивости вдоль колонн, накрывшись казённой накидкой.

— Не спится, душенька? — участливо поинтересовался Лье, с приязнью разглядывая кое-как затёртые белилами фазовые разводья на её личике.

— Как и тебе, я смотрю, — она приценилась к Лье печальными глазами. — Составь компанию.

— Давай погуляем. Я не прочь.

— Тоже — сидишь?

— Нет, доверитель за одного парня.

— А-а... а я одна. Кто это там?

— Да вот... среди ночи покойников катают.

— Брр... так я совсем не засну.

— Пилюли у келаря возьми и спи себе.

— Его добудишься... И неохота.

Лье потянуло как-нибудь приласкать бедняжку, но ей бы это, вероятно, не понравилось. Походить, поболтать — вот что ей надо.

Катафалк вразвалочку влез во двор, милиционер показал, где ставить машину, махнул: «Келью занимай пустую, по той стороне», — и поплёлся к сторожке; створки врат вернулись на свои места.

Габаритные огни машины погасли, но никто не вышел. Потом обе дверцы кабины одновременно раскрылись, и двое в траурных комбинезонах без лишнего шума пустились бегом к галерее, держа наготове короткие ручные пулемёты.

— Падай! ложись, дура! — яростно зашипел Лье сквозь зубы, надёргивая глушитель на ствол револьвера.

Умви, завидев оружие, крысой вильнула за колонну и скорчилась там.

Двое из похоронного бюро скользили по галерее, отыскивая келью.

Наёмные убийцы. Явились, чтобы разделаться с Уле. Не надо быть книжником и епархом, чтобы догадаться.

Пок! — выстрел прозвучал невинным щелчком. Первый свалился, звякнув пулемётом о каменный пол; второй присел, и — туррррр! — глухим треском очередь насквозь прошила галерею; пули сухо застучали, впиваясь в штукатурку, чиркнули по колонне. Пок! пок! — Лье стрелял снизу, чуть не сев умви на спину. Второй зашатался, хватаясь за стену, и тоже упал.

«Тихо-то как!» — удивился Лье, переводя дух.

— Подружка, жива?

— Нннебо светлое, помоги мне... — тряслась умви.

— Слушай — ты ничего не видела, ясно? Цыц в келью... ползком, ползком!

Как ветер по верхушкам деревьев, Лье пронёсся до поворота галереи — а из катафалка уже выглядывала третья рожа в берете... сколько их там?

Рукой в платке Лье рывком перевёл тумблер с нейтральной позиции на отметку «Рассветное небослужение ко дню нэко».

Ночную тишину взорвал гимн «Славься, Небо зари пробуждающей!» Динамики с углов двора дружно ударили по катафалку торжественной музыкой. Катафалк дёрнулся, кренясь, хлопая дверцами, с рёвом вывернул к вратам; створки проломились, и машина исчезла.

За миг до суматохи Лье кинул револьвер в мусорный ящик и наспех закамуфлировал обёртками от бесплатных хлебцев. Надо будет сказать Пономарю, чтобы забрал и перепрятал в ризнице.

Уле же снилось, что он входит в операционную и видит на столе многозубую рыбу-людоеда — она подавилась канистрой Фольта и вот-вот задохнётся. «Спокойнее, — говорит он ассистенту. — Всё ли у нас готово?» «Да», — отвечает тот и зачем-то протягивает ему бурав.

Иногда бывают очень странные сны...


Блок 7


Вызов по браслету застал рядовых Толстого в разных местах и при различных обстоятельствах.

Первый солдат Канэ Тэинии получил сигнал «Ко мне!», находясь дома в постели. Казённый домик армейской модели «для семей младшего и среднего субофицерского состава» был тих и уютен, наполненный покоем внефазного периода Канэ и обеих жён. Ревность, зависть и слёзы несовпадающих фаз на время забылись, с лиц ушли узоры, означавшие желание, сгладились телесные различия, и жёны мирно улежались под общим одеялом, посапывая в унисон. Канэ, мечтавший о большой семье и переводе с повышением по многодетности, завёл громадную квадратную постель с детским углублением и думал перед сном о мальках, копошащихся в нём. Пока там дрыхло трое разновозрастных детей, торчали чьи-то ноги. О, надо много воровать и взяток брать, чтобы вырастить ораву! Ещё пара отпрысков — и прибавка жалованья, и назначение в райцентр.

Тревожные расчёты донимали Канэ — из пяти родов в его семье двое были неудачны. А взять третью жену — изменится коэффициент женатости и возрастут расходы. Городским проще — достаточно четверых деток от двух жён... или пяти от трёх... путаясь в коэффициентах, Канэ погрузился в зыбкий беспокойный сон. Мысли потянулись следом, дико преображаясь в сновидения — первый солдат увидел Толстого в сборчатом наряде и повязке с бантами, и командир сказал: «Я твоя жена, я принял переломную дозу и стал мункэ». «Субординация не позволяет мне!» — воскликнул Канэ, и тут Толстый укусил его за руку...

Но это был укол, а затем и крик браслета. Сев, Канэ спросил о цели вызова — браслет связи молчал. Перебравшись через сонно ворчащих жён, Канэ начал спешно одеваться. Что за переполох, едва день начался? Напасть на участок никто не дерзнёт: в Цементных льешня смирная, а местные отщепенцы не посмеют — мелки и трусливы. Может, проводка загорелась, и возник пожар на складе или в гараже? Что Эну могла броситься на Толстого с когтями, Канэ и думать было смешно — неужто командир с мункэ один не справится?!..

Второго солдата Муа Тумэнии накрыло также в постели, только он отнюдь не спал. Фаза, милостивые господа! Это первым министрам Правителя, всяким командармам и придворным надлежит внешне соблюдать внефазку, штукатурить физиономии и белить тыл ладошек, а в Буолиа обычаи проще. Наречённая далече, срок брачного обряда — в месяце олева, а пока солдату невозбранно погулять. Он неделю перемигивался с заводской упаковщицей, цветущей самыми красивыми разводьями и будоражащей весь цех загрузки цемента в бумажные мешки. Зачем теряться?! муунство у него и Толстого пришло одновременно — и отлично. Тем более командир соблаговолил отпустить его с дежурства. Прихватив подходящие к случаю подарочки — пачку перламутровых карандашей для лица и жестяночку рыбы в масле, — Муа уверенно направился к льешке, делавшей намёки, и обрёл то, что святые олхи называют «плодом единодушного согласия».

Укол в запястье и выкрик «Ко мне!» сломал ему всё удовольствие. Путаясь в штанинах, он шёпотом сулил Толстому сорок ползучих лишаев. Льешка, настоящее животное, не попрощавшись, завалилась спать — ваше дело хозяйское, ну и бегите себе, господин хозяин.

Торопясь по вызову, Муа злился и перебирал в уме обиды. Всё лучшее достаётся Толстому, а ты служи и подбирай за ним объедки — что за судьба! Оброк собирает — Толстый, мункэ тискает — Толстый, к тайным сделкам не допускает — «Молод ещё!»; в отпуск за горы летает опять-таки Толстый, а ты, второй солдат, и на Гнилом море отдохнёшь в сезон дождей. И поучает: «Смотри, набирайся ума и говори спасибо, что У меня служишь, я тебя человеком сделаю, выведу в хозяева». А в первые солдаты выводить — морщится: «Рано!» Самому скоро в командиры среднего звена, должность его освободится, а он всё взвешивает — кто ему больше предан, кто на подарки не жмётся и так далее. Сегодня оказал Канэ доверие — тот весь день по поручениям летал, а по каким — помалкивает, важничает... привёз Толстому полакомиться эту красноверку, сумел подкатиться. Не сунуть ли Толстому отов? или подать рапорт на субофицерскую школу? Э, там три года без навара париться, да после на новом месте окапываться...

Солдаты встретились на полпути к участку, и Канэ наконец-то убедился на все четыреста долей, что вызов не примерещился ему спросонья.

— Помощничков не видно, — поглядел он вдоль улицы.

— Он их не вызвал, похоже, — предположил Муа. — Новых сигналов не было?

— Больше ничего. Должно быть, отключил браслетку. Не пойму, с чего мы ему занадобились.

Непонятно было и другое — дверь участка оказалась не закрыта на запор.

Войдя, Канэ позвал командира, пребывая в недоумении насчет визгливой молитвы мункэ и грузного барахтанья за перегородкой слева. Но не успел он сделать и десяти шагов, как из-за барьера, где стоял стол дежурного, взметнулось большое, тёмно-серое, нечеловеческое тело с множеством тонких ног и, перелетев невысокую стенку, ударилось крысиными лапами об пол, за миг до приземления выбросив вперёд, к Канэ, две причудливо гнущихся коленчатых конечности. Отпрянув от неожиданности, он не смог отступить на безопасное расстояние, и пучки обманчиво хрупких на вид пальцев обхватили его запястья, а из переднего утолщения жуткого тела появились извивающиеся жгуты. Хрустнул браслет, сломалось крепление оружия к руке.

Оробев вначале, Канэ не растерялся — улучив момент, пока робочудище отбрасывало в стороны сломанное средство связи и искровой пистолет, он схватил с пояса хлыст и ткнул наполовину вытянувшимся стрекалом в гладкую морду с глазным набалдашником, а затем врезал башмаком по роже гадины.

— Муа, стреляй! Поднимай тревогу!!! — заорал Канэ, что есть сил охаживая робота хлыстом; тот быстро наступал, раскачиваясь на ходу и отбивая лапами удары. На крик Канэ он прянул в атаку, сбив первого солдата лапой с невесть откуда взявшейся железной лопастью, и тут Муа смог как следует прицелиться.

Искра впустую щёлкнула по панцирю. Муа глазам не поверил — он выстрелил на полной мощности искровика!

— В глаза! — ушибленный Канэ уже вскочил. — Бей и глаза!!!

Между лапами робота и Муа осталось фута три, когда второй солдат сообразил, как включить браслет, пока другая рука занята беспорядочной пальбой в надвигающегося механического урода. Зубами. Но передвинуть пуговку он не смог. Пучок пальцев перехватил его руку у самого рта.

Пока робот крутил и обезоруживал Муа, Канэ бросился в проход между барьерами, мельком кинув взгляд на клетку — мункэ на воле! Толстый связан! В кабинете оружейный шкаф, взять лучемёт. Пропади пропадом эти уставы! Всем, всем надо носить лучемёты, а не одним стражникам с оперативниками!..

«Запрусь! — мелькнуло у него. — Вызову центр! Муа — дурак! Раз бы шибанул — и к вездеходу, к рации!.. Надвое-то гадина не разорвётся!»

Откинув лопатообразный клинок, робот развернулся волчком вместе с Муа и, швырнув ошеломлённого солдата в сторону, кинулся вдогонку.

Канэ захлопнул дверь, припёр её плечом и торопливо повернул ручку замка. Айо-ха! что теперь скажешь?!

Радовался он секунду-две, после чего дверь вышибло таранящим ударом, а Канэ растянулся, пролетев в глубь кабинета футов шесть. Робот не дал ему ни дотянуться до телефона зональной сети, ни до шкафа с запертыми лучемётами — просто сграбастал за ворот и поволок в приёмную, одновременно вынимая что-то лапой из своего туловища. Это походило на пистолет; упиравшемуся Канэ бросилась в глаза торчащая прозрачная обойма с блестящими остриями патронов.

— Беги, Муа! — завопил он, вцепившись в дверную закраину. — Вездеход!

Подняв неизвестное оружие, робот выстрелил; в стене у входной двери появилась неровная дырка с лучами расходящихся трещин.

— Ни с места, — прожужжал машинный голос. — Не бежать. Стоять.

Муа, устремившийся к выходу, застыл, примёрзнув глазами к страшной дырке в торце предмета, который робот держал в вытянутой лапе.

— Лечь. Вниз лицом. Шевелись. И ты тоже. Рядом с ним. Повернуться лицом друг от друга.

Эну с опаской приоткрыла глаз, потом другой. Оба солдата лежали носом в пол, а огромный крысопаук Фойта водил над их головами своим оружием. Сейчас начнёт убивать, наверное.

— Кто наладит связь с КонТуа. Сейчас. Здесь эта связь есть. За вызов подмоги буду стрелять. И выстрелю за отказ. Думайте скорей.

— Я, — вырвалось у Муа. В фазу особенно хочется жить.

— Ты. Без обмана.

— Можно встать?

— Не сразу, — робот боком переместился к Канэ и, взяв его за руки, разложил их по полу в стороны. Когда застучали выстрелы, Эну не только зажмурилась, но и лицо ладонями закрыла; ей столько сегодня досталось, что недалеко и до матушки-трепетухи. Канэ определённо понял одно — стреляют не в него. Когда грохот стих, он понял и другое — рукава его формы в десятке мест приколочены к полу дюбелями. Хоть червём извивайся, из куртки не вылезешь.

— Теперь идём.

Явно стараясь привлечь к себе внимание, как-то особенно активно и звучно застонал Толстый, колотя ногами в решётку. Робот, конвоирующий Муа, замедлил ход.

— Интересно. Что-то говорит. Пойди, открой ему рот.

Ключ в замке.

— Пффф! — выдохнул младший командир, встряхивая головой. — Отец Фойт, я как раз собирался установить связь!

— Я тебе не верю.

Глядя то на одного, то на другого, Муа проникался сутью происходящего. Отец?! а, вон что! Это делишки Толстого со звёздными ворами. Или он вёл двойную игру, или сильно обманул своих братишек наверху. И те прислали робота, чтоб наказать поганца. Наказывать дистанционным роботом дорого, но удобно — не ест, не пьёт, паспортный контроль не проходит, по пустыне идёт насквозь. То-то Кин-Забулдыга заметил эту лысую автоматическую крысу!.. на участок напасть готовилась, следила.

— Поверьте, я честен с вами. Если я случайно вас обидел, то готов заплатить любую разумную сумму. В отах, — прибавил Толстый, пытаясь угадать намерения Фойта по выражению тёмных глаз, мерцающих на выдвижной головке робота. — Я в вашей власти; если обману... Но я сказал правду. Есть договорённость о вашем отъезде. Вы сами убедитесь!

— Хорошо. Говори номер.

— Он в памяти передатчика. Код вы видели, приклеен к корпусу, такая жёлтая бумажка. Муа вам прочтёт.

— Посмотрим, — робот попятился из клетки, увлекая Муа за собой.

«Жёлтая, — задумался Форт. — Если верить лингвоуку. По-моему, она была не очень жёлтая. Какое у туанцев цветовое зрение?.. Может быть, „жёлтая“ в оригинале значит „цвета детской неожиданности“. Надо срочно учить язык; как угодно, но освоить тысячу-другую слов, разговорный минимум».

Он владел собой во время схватки с солдатами. Один раз его проняло, чуть страшно не стало — когда существо по имени Муа навело на него пенал, откинувшийся на кольчатом стебле от предплечья. Судя по тому, как туанские лайтинги прожигают ткань скафандра и псевдоплоть киборгов, повредить автомату глаза или лапу они очень даже могли. Но повезло! не зря он взял имя Фортунат, когда выбирал поддельные документы артона.

— Муа! — вскричал Толстый вдогонку. — Там написано ещё два слова — «Милая, любимая». Исходящий номер ищи по времени — 06.00. Это орбитальный номер! не забудь потом его стереть!..

— Что здесь. Какие цифры, — сучковатый перст робота ткнул в жёлтую бумажку.

— Семьдесят четыре, сорок, восемнадцать. Добавочный Шая. Милая, любимая.

«Не врёт», — немного смягчился Форт.

— Набирай. И помни, дуло у твоего затылка.

«Я совершенно испортился на ТуаТоу, — подумал он сокрушённо. — Всего за каких-то шесть суток!.. Ещё несколько поступков в том же роде — и я перестану удивляться, что меня принимают за гангстера. Сел в помойку — чистеньким не вылезешь... На суд выйдут триста здешних полноправных граждан, хоть они драные в лоскутья и живут бедней федеральной собаки, и под присягой скажут, что я гангстер и сам себя так называл... Почему же тут ни у кого и мысли не возникает, что с орбиты может спуститься честный человек?..»


Перед отправкой Луи Маколь ещё раз тщательно проинструктировал команду. Пилоту с навигатором — строго соблюдать режим полёта, выверенный траектологом, по максимуму использовать приёмы маскировки. Бригаде исполнителей — работать быстро, чисто и наверняка. В случае срыва операции всех вместо премии ждёт серьёзный вычет из зарплаты — это помимо отсидки в имперской тюрьме, где они непременно окажутся.

Он понимал, что не сможет заснуть, пока дело не решится и стыковочный узел десантного кораблика не сомкнётся вновь с причальным устройством станции.

Дело зашло слишком далеко, чтобы развязать его денежными подарками должностным лицам. Под «Вела Акин» вели подкоп сразу двое опасных и неподкупных врагов — имперское оборонное ведомство и четырёхкратно клятое Единство; и те, и другие, хотя по разным причинам, стремились доказать, что фирма наняла корабли, недопустимые к эксплуатации по нормативам космических перевозок.

Восемнадцать арендованных у «Филипсен» грузовиков уже отбыли, и досмотр их в пункте назначения на Атларе был сопряжён с массой всяких сложностей, как политических, так и психологических — да, аларки лояльны к ТуаТоу, оккупировавшей их восемьсот лет назад, но времена сменились, и хохлатые увальни не упустят случая исподтишка напакостить империи, запутать дело в проволочках и позволить кораблям покинуть Атлар. Лови их потом в переплетениях чартерных рейсов, доказывай — стояли на судах системы Лакут или шкиперы продали их с рук на первой же транзитной станции.

Этот ход Луи проработал. Аларки ненавидят ТуаТоу, но любят её оты. Как же не сделать империи гадость, если за это ещё и платят! Пока расходы не превысили стоимости двадцати четырех аппаратов Лакут, но... но...

Пять кораблей спешно грузились на Иколе-2. Хвала Судьбе, что космодром не на имперской территории! Чтобы задержать вылет, надо одолеть массу юридических препон, а время у Единства и вояк уходит.

Увы, «Холтон Дрейг» достался армии почти неповреждённым, и он — их главный аргумент. И самописец! Как ни скрытно вёл себя лазутчик командарма, Луи угадал — шар не в их руках.

Отпустив команду готовиться к вылету, Луи сел к экрану. Никаких деловых контактов, никаких докладов старшим сыновьям. Слова не помогут, теперь всё зависит от проворства и опыта исполнителей.

Он ощупал пульт телевизора. Будь это панель управления орбитальным орудием, Луи не задумался бы в 14.00 послать плазменное ядро к пункту, известному как «пустошь Илит ВТ». Пусть всё сгорит. Буолиа не привыкать к огню, падающему с неба. Одной оплавленной проплешиной будет больше, какие пустяки! Зато испарится свидетель.

Меняя пальцем каналы телевещания, Луи отверг вариант испепеления. Шар... «Сперва убедимся, что мы заполучили шар. Капитан Кермак сгорит потом, позже».

Луи остановился на душещипательной исторической кинодраме. Что-то из «жестоких столетий» после Бури. Косматые армии в бело-глиняной обмазке лиц с резко прочерченными масками муунов ревут, подбадривая предводителей, рубящихся в поединке. Один повержен; победитель снимает с него шлем. «Это... ты?!!» — и сам сбрасывает с головы железное ведро. Оба гривастые, лица ярко мужские. «Вспомни меня!!» Наплыв экспозиции — те же двое, но тот, кто побеждён — в форме мункэ! а потом — с дитёнком! Войско сзади требует: «У-бей! У-бей!», а герой чернеет от пятен горя: «Это мать моего ребёнка! О, лучше мне пронзить своё страдающее сердце!.. » Взвыл хор: «Судьба свела в бою мужами тех, что были прежде мужем и женою! О, неужели их дитя обречено стать мстителем отцу за матери кончину?!»

Луи представил, что пикантней было бы показать чадо воителей как мункэ долей на триста из четырёхсот, чтоб выросла, стала супругой отцу (о, какое бесчестие! как восхитительно и горько!) и, рыдая, зарезала его на брачном ложе, а после и себя. Только-только он отвлёкся от тяжёлых мыслей о шаре и стал прикидывать, куда свернёт трагедия, как сквозь экранные страсти с противным свистом прорвалось окно связи — «ПРЯМОЙ ВЫЗОВ!».

«Старший сын», — настроение Луи понизилось. Старшие воры семьи, которой он служил, держали дело «Холтон Дрейга» под неусыпным контролем и раз пять на дню требовали от Луи чуда — чтобы шар нашёлся, Кермак умер, а все корабли ушли на Атлар без помех.

— Я смотрю и слушаю, — проговорил он, превратив экран в видеофон.

Старший сын Ухал — вор степенный, потомственный, с высшим образованием — уже обещал отправить его в командировку на зимнее полушарие Атлара, если дело прогорит. Сейчас ещё чего-нибудь пообещает.

Но на экран вылезло нечто техногенное — какое-то оптическое устройство на гибкой шее вроде шланга.

— Назовите свою фирму, — голос был неживой, как сама голова-пепельница с шестью вытаращенными глазами.

— «Вела Акин», — Луи не боялся ответить, поскольку доступ прямого вызова случайным людям не известен. Но что за шуточки ночью, в часы сна?! Кому взбрело в голову играть с ним, подставляя к экрану робота?

— Очень приятно. Я Фортунат Кермак.

У Луи захолонуло в груди. Бред! Нанимали эйджи — а это кто?! таких разумных не бывает!!!

— Не смущайтесь. Я общаюсь через автомат.

Мысли Луи понеслись стремительной чередой, обгоняя друг дружку и сталкиваясь. Только что, часа не прошло, он договаривался с посредником о месте встречи, они обо всём условились — и на тебе, сюрприз! Определённо там, внизу, произошло что-то внеплановое.

— Где тот, кто готовил ваш отъезд?

— Здесь, недалеко. Но он не сможет подойти.

— Кто он?

— Участковый зональной полиции. У меня с ним возникло серьёзное непонимание.

Ага, так вот кто вздумал нажиться на тайне Керма-ка... но, видимо, переусердствовал по части жадности, решил и с фирмы хапнуть, и пришельца ободрать. Думал, сможет помыкать капитаном-эйджи, как льешской шпаной, да не вышло.

— Что вы сделали с полицейским?

— Я их разоружил.

— Их? скольких?

— Троих. Всех, сколько есть. Так сложились обстоятельства.

Луи мысленно свёл все детали внезапно изменившейся обстановки. Нападение на полицейских в Буолиа — не рядовое и не безобидное событие! Их можно запугать и вынудить доставить капитана на пустошь Илит ВТ, но теперь, когда робот эйджи (а ловко Кермак им управляет!) взял над ними верх и, должно быть, запер в помещении для арестантов, они будут счастливы при первой же возможности отомстить Кермаку за унижение. Как? Да как угодно!

В побеге из посёлка восьмой зоны у Кермака был проводник без подвоха — каторжник сам стремился в безопасные места и путь указывал верно. А эти уведут катер к ближайшей базе стражи. Повернут изображение карты на прямой угол, севером на запад — и всё, ориентация потеряна, даже если он сам возьмётся пилотировать. Он же полный профан в жизни и технике ТуаТоу! Его легко надуть, даже без особого усилия — главное, выяснить его слабые места и пределы неосведомлённости. Сам Луи провёл бы его, как «зонтик» съесть, но как поступят затаившие зло полицейские, он предугадывать не брался. Раз потерян шанс заработать три сотни, они постараются сдать Кермака властям и получить кто новые нашивки, а кто наградные. И заодно вчистую отмазаться от связей со звёздными. Они столкуются, что говорить, а о чём молчать.

— Кермак, слушайте меня внимательно. Перекличка зональных участков по уставу — в 20.00. Что бы вы ни делали, в это время станет известно о вашем появлении в участке, и вскоре будет организована погоня. Вы умеете управлять катером?

— Да.

«Уже неплохо», — Луи еще не разучился радоваться.

— Тип катера?.. С вами есть кто-нибудь рядом? тот же полицейский? Спросите у него.

— «Молики», — подсказал Муа.

— «Молики»? Прекрасно. Уведите полицейского подальше от экрана, но так, чтобы он не мог ничего предпринять без присмотра.

На время насекомая голова исчезла из обзора, но вскоре опять появилась.

— Проверьте уровень заправки — это ярко-зелёная полоса в нижнем правом углу панели; должно быть не меньше 15/20, там есть отметки. Скорость— около ста лиг в час, запас хода при 15/20 — лиг триста. Примерно в семидесяти лигах к западу — горная гряда...

— Я переходил её.

— ...но вам надо на северо-запад, как можно дальше.

— Уточните, что значит «лига». «Он даже этого не знает!»

— Секунду... — Луи придвинул справочный планшет. — Два и шесть двадцатых каких-то «км». Приблизительно.

— Спасибо. Зачем я полечу туда.

— Кермак, полицейские предадут вас, как только смогут. Сейчас это в их интересах. К 20.00 вы должны быть за границей территории. Оттуда мне будет легче вас эвакуировать, а полиции искать вас — труднее, там очень густое население. У вас есть оты?

— Будут.

— Как только сможете, купите спутниковый телефон и сообщите, где находитесь. Мы скоординируемся, я найду способ вас вывезти.

— Почему бы не вывезти сейчас.

— Потому что вы вломились в участок. Не время обсуждать, что вынудило вас так поступить. Важно то, что вы создали непредсказуемую ситуацию. Положим, этих троих вы изолировали, но всех случайностей нельзя предусмотреть, а контролировать поселение целиком вы не в состоянии. Телефоны есть на заводе, в медпункте... есть помощники полиции с браслетами. Поэтому скорее улетайте. На северо-запад, насколько хватит ресурса. Я отменяю свой рейс — не могу гарантировать, что мои люди и вы не окажетесь в западне.

— Что я должен делать за горами.

— Скрываться.

— Я чужой.

— Это не так сложно, как вам кажется. Эйджи на планете — большая редкость, их мало кто знает, зато выродков в соседних с Буолиа автономиях — предостаточно. Смените одежду, закройте лицо и устройтесь в белодворском приюте. В общем, держитесь мест, где ходят в белом, и почаще повторяйте: «Приют, приют». У вас, извините, такая внешность, что сострадание вам обеспечено. Скажите, что пожертвуете приюту отов двадцать — вас примут с восторгом.

— Закрыть лицо — как.

— Олокта, накидка с капюшоном. Стоит пятьдесят тиот.

— Я говорю иначе, с переводом.

— Благодарение Небу, на ТуаТоу не один только Дом Гилаут и не один-разъединственный язык, а уроды и паломники — народ бродячий. И побыстрее обзаведитесь телефоном. Вот номер, — написав на листке ряд цифр, Луи предъявил его экрану. — Пусть робот запомнит, как он выглядит. А передатчик, что у вас, разбейте; главное, разрушьте плитку его памяти, она заметная — полосатая, белая с синим. Искренне и настоятельно советую испортить там всё, что относится к связи, включая передатчики на вездеходах. Итак, до свидания. Кермак, я весьма признателен вам за то, что вы сохранили верность фирме. Будьте уверены, мы сумеем вас отблагодарить. Надеюсь, судовые документы «Холтон Дрейга» целы?

— Они со мной.

— А самописец? Он для нас чрезвычайно важен, — Луп затаил дыхание, ожидая ответа.

— Всё цело, не волнуйтесь. Для меня это тоже имеет большое значение.

— Капитан, я обещаю, что вывезу вас.

— До встречи, — робот достал плазменный резак и наискось рассёк экран, а затем принялся полосовать корпус передатчика, поглядывая при этом на аппарат с наклейкой «Зональная полицейская сеть».

«Плюс к убийству — нападение на полицейских и погром в участке, — суммировал Форт с нарастающим мерзким предчувствием. — И всё из-за какой-то паршивой льешки! Сорвал собственный вылет! Сам себе перерубил дорогу! Разве я был обязан заступаться за них?!!»

Мысль о том, что он напрочь порушил схему эвакуации, налаженную «Вела Акин», так больно его уязвила, была так отвратна — впору стучать себя кулаком по голове и приговаривать: «Дубина! Недоумок!» Застрять на планете — и кажется, надолго, обеспечив себе новые рискованные приключения — из-за двух криво понятых слов Толстого и из-за вылезшей откуда-то, как прыщ, заботе о паре грязных щенков!

«Куда ты полез, дурила?! тебе это было очень нужно?! Всех лишаястых котят не пережалеешь, не накормишь, нечего и пробовать! Чёрт бы с её родами, и с Толстым, и со всеми! Уже сегодня был бы на КонТуа!.. »

Он разгрёб останки передатчика, вынул полосатый накопитель памяти и поводил по нему плазменным жалом — плитка скорчилась, вздуваясь пузырями. Надо проследить, чтобы в участке ничего не затлело и не загорелось.

«Хватит себя скоблить, — он кое-как остановил бурлящие эмоции. — Сделанного не вернёшь. Ты принял их на службу, точка. Вот и заботься. Но если дальше так пойдёт — в какую ещё дыру я залезу по их милости? В приют, в приют обоих! приплатить за них как следует — и дёру, чтобы не висли на горбу вместо рюкзака... »

— Эну!!! — взревел робот.

— Я, отец! — вскочила льешка в кабинет. По лицу её такие пятна плавали, что любой врач срочно назначил бы профилактику от трепетухи и обследование на отсроченную послеродовую лихорадку; даже Форт усомнился — здорова ли она?

— Живо собирай еду, аптечку — все, что понадобится! Тряхани Толстого, где у него клики! Он сказал про любую разумную сумму.

«Это называется ограблением», — напомнила совесть. Но Форт возразил ей: «Я есть главарь, а он обидел мою льешку, вот пусть и расплачивается. Опять же моей красноверке нужно приданое».


Итак, Форт получил катер, заправленный на 20/20, видеокарту региона, шестнадцать кликов с отами и, вежливо говоря, информатора — или языка, как угодно. Осталось до рассвета быстренько воспользоваться скоростью «молики», пока не открылось происшествие в Цементных выселках.

Трезво рассудив, он выбрал в провожатые Муа. Толстый и Канэ Тэинии сильно замараны в шкурных делишках, а этот муун как будто помоложе и не фигурировал в поборах и заточении Эну. Можно ожидать, что он или немного честнее, или слабее духом — оба варианта выгодны.

Под куполом водяной станции собралась порядочная семейка: «отец Фойт», его издёрганные ребятишки и приёмыш в чине второго солдата. Форт энергично распоряжался всеми — велел Муа налепить Эну комплект против таго (не повредит, а то вон как её разукрасило) и перетаскивать на катер имущество, автомату — во все шесть глаз следить за Муа. Шук еле-еле смог разлепить глазищи и понять, что его милая-любимая вернулась невредимая, хотя и в сильнейшем смятении. Пока снадобье и:; нашлёпки не всосалось в Эну как следует, Форт уточнил у неё значение цифр на часах. Туанская двадцатеричная система счисления очень порадовала его тем, что вместо цифр порой использовались буквы; понадобился битый час, чтобы Эну твёрдо разъяснила: закорючка «ло» — это 8, кривулина «ди» — И, и так далее.

Снаружи пошёл дождь — неслышный, слабый ночной дождик. Муа, слегка отупевший от событий продолжающейся ночи, никак не мог собрать в голове мозаику из впечатлений — упаковщица, укол браслета, стрельба, гигантская лысая крыса, затем голос крысы: «Ты будешь меня сопровождать. Я не убью тебя», — и выродок, встретивший катер у купола.

Солдат поверил в то, что спасётся. Звёздный, тем более хороший вор, не оставил бы живых свидетелей, особенно зональных полицейских, а этот — пощадил. Дистанционная (а может быть, автономная) супер-крыса без хвоста стерегла его, не выпуская из поля зрения глазастой головы, и предупредительно стрекотала, если он по неосторожности делал шаг в сторону катера. Памятуя, как робот дрался в участке, Муа старался не делать лишних движений. Но что было удивительнее всего, так это внимание выродка к льешам. На что ему, неплоду, эта в корне безнравственная умви и этот оборванец?! Непостижима извращённая и противоестественная жизнь контуанцев... видимо, бережёт их, чтоб у себя дома продать на вытяжку лимфы.

И уж совсем недостойно поступил выродок, взявшись на руках перенести Шука в катер. Муа, оберегая честь касты, даже лакомую упаковщицу не обнял бы так. «На Небе нет каст», — так это в Пятикнижии сказано о равенстве людей перед законами Судьбы! а контуанцы заповедь до отговорки низвели.

Эну, позёвывая, плелась следом, подворачивая кнутри ступни с поджатыми пальцами — то-то, срамница, задумаешься другой раз босиком по камешкам ходить!..

Катер поднялся, выбирая направление, и полетел вдаль от надвигающегося рассвета.

«Снова лечу куда-то наобум... » — Форт сердито всматривался в карту, по которой ползла зелёная звезда. Перспективы рисовались самые причудливые — маскарад, знакомство с белодворцами... как себя вести в толпе туанцев? Путешествие на грани разоблачения... Опять же автомат. Чертовски жаль расставаться с верным пауком, батареи на замену ещё есть — но не ходить же с ним по улицам! в рюкзак его не спрячешь, крупноват. Разве что найти приют на окраине, а паучину спрятать невдалеке за городом.

И ещё — скверно быть неграмотным. Цифры, их буквенное выражение до сорока и принцип написания чисел Форт кое-как усвоил, но язык, язык!.. Благодаря врачу стала понятна символика пульта, но читать её он не мог. Ло, ти, ми, ог, ал... в туанском алфавите букв ощутимо больше, чем в линго. Стоит плотнее ознакомиться с их жизнью — когда больше знаешь, меньше ошибаешься, а ошибок и так наделано сверх меры.

Муа жевал пилюли. Слабонервный всё-таки народец; чуть что — за таблетки.

— Эй, Муа, подойди-ка.

— Слушаюсь, господин Фойт.

— Из радио-видео здесь хоть что-то встроено? Не связь, другое что-нибудь — например, новости.

— О, есть видео!

«Да-а, богаты воры на КонТуа, — позавидовал Муа, понемногу выходя из страха. — Державной электроники знать не хотят, подавай им чужепланетную — варскую, форскую!»

— Покажи, где, — не мешает ещё раз проверить его на правдивость. Как выглядит передатчик катера, Форту показывал врач, но Муа этот блок не тронул, ткнул в другой.

Экранчик объёмного видения открылся прямо на лобовом стекле, слева, чтобы не мешать вести машину. Отличный ракурс — приземистые, сплюснутые авто неслись в ночи по ярко освещённой трассе; вместо знакомого рёва слышался басовитый, переливчатый рокот; бряцало подобие музыки и частил голос комментатора:

— Вы видите, Смертник обходит Свихнутого, номер 700 обходит 304! они поравнялись, Свихнутый пробует оттеснить Смертника, но есть, есть достаточно места до ограждения, чтобы пройти Смертнику, и он проходит! он проходит!!

— Гонки, — констатировал Форт. Приятно узнать, что кос в чём культуры Федерации и ТуаТоу схожи — скажем, в упоении риском сломать шею на крутом вираже.

— Отборочные. Великая Белая Дорога.

— Покажи мне другой канал.

Картина сменилась: необычайно пышноволосый — куда курчавее, чем Эну! — туанец с парными четырёхлучевыми синими звёздами на щеках обонял крупный, как блюдечко, цветок. Артист был в просторном балахоне почти до пят, тело терялось в складках, на виду оставались лишь лицо и ладони. Обмирая от запаха, он лепетал:

— Это пахнет густой нежной ночью, это пахнет лунной синевой западного ветра, в котором идёт муууууу...

— Мууууууу! — сладостно замычало за кадром.

— Реклама? — не оглянувшись, полюбопытствовал выродок.

«И телевидение державное они не смотрят. Ничего нашего не признают. Правильно, что их бесстыжество запрещено транслировать», — как-то машинально проскочила в голове Муа благочестивая мысль, после чего он зачем-то подумал о приставках, позволяющих ловить контуанские передачи. Говорят, там показывают людей голыми, совершенно без всего. Конечно, после такого звёздные не понимают наши ночные развлекательные программы для взрослых.

— Это им, господин Фойт, — с неловкостью ответил Муа.

— Что значит — им?

— Эротическое шоу.

— Сильная у вас эротика, однако. Зачем у него герб на лице?

— У неё, господин Фойт...

«Неплод, одно слово. Он и не знал-то никогда, что значит — запах».

— Сразу не разберёшь.

— ...и это не герб, — Муа слегка бесило чванливое невежество выродка. Понавезли отсталых «родственничков» из затерянных колоний!

— Как же? двойная синяя звезда, знак ТуаТоу.

— Этот знак... он значит — наилучший, самый лучший.

— Пусть так. Ещё каналы есть?

— Конечно, есть.

Изображение запрыгало, потом кадр выхватил выпуклые фиолетовые тела на сером плиточном полу: застывшие позы, пятна крови, тут же брошен ручной пулемёт Motararms. «Ба! опять наши пушки на службе у туанцев... » — Форту это напомнило дневную хронику преступлений по Сэнтрал-Сити.

— Эти двое неизвестных, — докладывал скороговоркой диктор, — сегодня под видом сотрудников погребальной службы проникли с автоматическим оружием в храм Облачный Чертог, город Гигуэлэ. Оба убиты при невыясненных обстоятельствах. Сообщники их скрылись, выбив врата храма катафалком. В связи с этим олх-настоятель Олу Омании заявил...

В кадре возник важный туанец в белом одеянии, без маски.

— Мы вынуждены отложить назначенное на утро самооправдание Уле Эмэнии...

«Уле Эмэнии... — память подсказала Форту, где и когда он слышал это имя. — Уле Эмэнии?!!»

— ...преступные действия, направленные против убежища, каким является Облачный Чертог, вынуждают нас принять на себя ответственность за судьбу укрывшихся в храме. Все они получат приют в надёжных местах, называть которые мы временно воздержимся. Новый срок самооправдания пока не определён; процедура будет предоставлена видеосети только в записи. Мы сделаем всё, чтобы никто из укрывшихся не пострадал. И да поможет нам Небо.

Экран быстро показал нарисованное лицо Уле вместе с десятком строк текста.

«Выходит, его в покое не оставили. Тёмная история там случилась, в этом храме... Значит, теперь белодворцы его прячут».

Экстренные новости перешли на следующую тему, но Форт не слушал. Горы и рассвет приближались с разных сторон.

«Кто и за что мог прицепиться к моему врачу? не узнаю, разве что увижу запись».

Так думал он, не ведая, что ждёт его за горами.


Блок 8


Чуждый мир звёзд жёстко прикоснулся к Муа; ссадины и ушибы от его хватки обещали ещё пару недель напоминать о себе саднящим жжением и тупой болью. На какое-то время волнение, спешка и страх позволили забыть о содранной коже на запястьях и кровоподтёках от падения, а сейчас отбитые места плотно отекли, осаднения запеклись песочной коркой, и по ним словно скребло напильником. Дыхание отдавалось в боку болезненными волнами, похожими на взмахи маятника. Но и теперь он не мог думать о своих телесных повреждениях. Перед глазами маячила широкая спина выродка, и мысли тревожили, не отступая, — мысли о биологических продуктах, которые изготовляют из живых людей. С точки зрения подпольной медицины человек — кладезь гормонов, литры крови и лимфы, квадратные футы кожи и внутренних оболочек, печёночный экстракт, мышечная суспензия и прочие ценности.

Зачем выродок выбрал его, самого молодого, чтобы увезти с собой? Зачем так печётся о здоровье льешей?

Если ударить его чем-нибудь тяжёлым по затылку...

Но сзади постоянно наблюдает робот.

— Я услышал слово, — заговорил выродок созвучно беспокойным мыслям Муа. — Что значит «крошилка мяса»?

— Так говорят льеши, — Муа испытал невольный спазм ужаса. — Они невежественны, верят во всякую чушь. Слушать их — себя не уважать. Наверное, эту глупость вам сказала Эну?

— Нет, Шук. Он говорил во сне.

— Он и так-то глуп, а после лекарств — вчетверо. Тем более во сне! У него в голове каша.

— Как знать. Он часто повторял это слово. И оно как-то связано с детьми. Разъясни-ка, в чём тут суть. Мне интересно.

— Ну... — Перед Муа калейдоскопом понеслись кошмары — врачи в розовых комбинезонах, толстые иглы лимфатического отсоса, кожа в охлаждающих контейнерах. Ему интересно!.. а кому-то, может, сердце режет и до нервов достаёт! Выискался, провались ты с головой, любитель лёгкой болтовни! Измывается он, что ли?!..

— ...просто льешская брехня. Пустые слухи. Ничего такого нет.

— И всё-таки? Рассказывай, кончай отнекиваться.

— Правительская программа утилизации, — на Муа даже фазная раскраска побледнела. А что, если выродок и впрямь ничего не знает? Но тогда... тогда зачем ему юнцы с выселок? для компании? как информаторы? Он слишком заботлив с ними. Порой богатые неплоды, чтобы не скучать, нанимают себе семьи, даже человек из шести-семи...

Ножи, остро гладившие Муа по сердцу, отодвинулись и замерли.

— Белая Вера позволяет, — более открытым тоном продолжал он. — «Без имени нет человека», поэтому не наречённые мальки — не люди, а биомасса; их утилизуют по критериям врачей для нужд здравоохранения. Это дёшево. Мать получает двести банов на еду. А наше дурачьё воображает, что их уродиков пускают через шнеки и этим начиняют пирожки. Льеши — люди без смысла, тупицы.

— Переведи в оты, — помолчав, велел выродок.

— Три сто двадцать.

— Недорого.

— Льешкам хватает. Это хорошая программа. Вполне окупает отпуска брюхатым мункэ. Из мальков получается много полезного, всякие препараты...

— Можешь не продолжать.

Однако Муа было что сказать незнайке-звёздному.

— Господин Фойт, я не хотел бы рассердить вас своей дерзостью, но осмелюсь заметить — вы напрасно доверяете ничтожным. Это лжецы и крадуны до последней степени низости. Их только хлыст приводит в ум, а весь умишко их — комочек грязи. Вы держите курс на автономии — задумайтесь, как вы покажетесь там с этими двумя отребьями! Льеши из Буолиа — это позорное посмешище; это клеймо, а не просто название!.. уважающая себя личность рядом с ними даже пройти побрезгует.

— Хм, а я слышал, что в Хинко льеши полицейскими служат, — покосился выродок через плечо; на грубом лице его не было и тени чувства.

— Так то обученные льеши, чистоплотные! Они честны в Белой Вере, а ваша умви — красноверка! её первую милиция схватит, и в суровую обитель! А вы в ответе за неё окажетесь.

— Может быть, это и дельный совет, — выродок вновь вперился в экран. — Кажется, не зря я захватил тебя в дорогу.

— Пока мы на территории, их можно высадить, — предложил Муа, обрадованный неожиданным успехом. Ему очень не хотелось, чтобы льеши видели, как выродок им командует. Кроме того, если Фойт так поступит, значит, он не собирается продавать попутчиков на мясо.

— Среди пустыни?

— Нет, зачем же — у посёлка, лигах в двух. Не калеки, дойдут.

— Где посёлок?

— Смотрите по карте. Ромбы — крупные селения, квадраты — помельче. Эти — обитаемые, эти — вымершие.

Квадратики и ромбики были двух цветов — малиново-красного и грязно-серого с прозеленью. Второй цвет напоминал трупную гниль, и от карты на Форта словно дохнуло мертвечиной.

— Что, после Бури?

— Не-а, — солдат зевнул в ладонь совсем как человек. — Буря была давно, а эти вымерли недавно.

— Мор, что ли, на вас напал? — Форт высчитал на глазок процент знаков цвета тухлятины — изрядно, около одной пятой. — Или все в города бегут?

— Чаще дохнут, господин Фойт, — куда им бежать-то, кто их примет?.. Сами больные, льешенята не живучие... это всё Буря отзывается. Вот и мрут понемногу. Оно и к лучшему, чтобы без выро... без порченых.

— Никак не возьму в толк, что вы здесь натворили...

— Не мы, — замялся Муа, — а... надеюсь, вы расовых воззрений не придерживаетесь?

— Я вообще без воззрений.

— Это нидэ устроили, — кратко молвил Муа, присматриваясь — не взъярится ли нидский урод? Нет, спокоен. Верно, что на небе и с расой не считаются.

«Расовых типов два — ТУА и НИДЭ. Сильны расовые противоречия», — восстановил Форт в памяти строку из справочника.

Судя по всему, солдат не рвался говорить о Буре. Ему это было привычно и ничуть не интересно.

— Как это случилось?

— А?

— Буря.

— Не знаю, господин Фойт. Нидэ запускали что-то, и от этого всё загорелось. Плазма. Им же больше всех и досталось, их в Буолиа выжгло почти начисто — они тут жили...

Из темноты неведения начали проступать черты катастрофы, обрушившейся на злосчастную страну. «Плазма». Если жар был так высок, одним сжиганием не обошлось — вмиг возникло обширное бескислородное пространство, в воздухе образовались окислы азота и, смешиваясь с паром, выпали ядовитыми ливнями. Земля сгорела и оплавилась, потом отравленные ветры и дожди разъели кору неровного стекла, и грунт рассеялся безжизненным песком, рождая лишь одни сухие колючки. Форт не понаслышке знал о результатах попадания энергетических зарядов — из болезненного любопытства он раза два-три снижался к полигонам, куда обрушивались его залпы. Адские места, не для людей. Непроницаемая чернота дымной завесы, ночь среди бела дня, бешеный фон наведённой радиации. Земля там становилась жидкой и текла ручьями лавы. Но в Буолиа он не видел следов огня — когда же, в таком случае, прошла Буря? сотни лет назад? тысячи?..

Тёмная территория проплывала под ними — немая, мёртвая свидетельница чьей-то случайной роковой ошибки; в молчании её слышался вечный безмолвный укор. В волнах дюн и холмистых неровностях словно проступили изогнутые пластины маски стражника с прорезями для глаз, в которых — мрак и пустота. Эх, повернуть бы время вспять и поступить иначе!.. Но ничего не изменишь. Как плазма Бури, луч выжег пустыню, но не на теле земли, а в его душе. Хотелось забыть, но не забывалось. Разве что время залечит этот ожог...

«Сколько их здесь жило, этих нидэ, туа?.. Много. Очень много. Но для меня они — число без лиц. Слишком давно это было, только пыль осталась. Мне хватит и того, что я наделал сам. Чёрт с ней, с этой Бурей. Тысячи лет...»

Стараясь отвлечься, Форт невольно взглянул на парочку за решеткой. Действие комплектов свалило их, и они спали в обнимку, прижавшись друг к дружке удлинёнными головами. От вида этих двоих у Форта внутри потеплело.

«Тоже мне муж и жена... Им хорошо».

Надолго ли?..

Ему нравилось, когда люди нежны друг с другом. Нравилось видеть, как едят с аппетитом. Он любил то, что напоминало о нормальной жизни с её радостями — воспоминания подпитывали в нём человеческую сущность, которая порой грозила раствориться в цифрах тактических расчётов.

— Не вижу смысла их высаживать, — изучив экран, промолвил выродок. — По курсу только мёртвые посёлки, а сворачивать я не хочу.

— Это обуза, — тихо ответил Муа. Ни в чём нельзя ставить льешей наравне с собой — даже лететь вместе. В порядочных автономиях и сеньориях, где чтят обычаи, ничтожные не ездят в одном транспорте с теми, кто сопричастен небесных сокровищ и чист кровью.

— Поймите, господин Фойт, — их арестуют, у вас будут неприятности. Разве вам надо привлекать к себе внимание?

— За что их арестовывать? Они не каторжники.

— Как — за что? а краснота?! У нас бы мигом...

— А у нас бы посмотрели мимо. С чего вы на красноверцев взъелись?

— Возможно, на КонТуа они не столь наглы, — уступил Муа, чтобы не раздражать выродка, — или к ним там снисходительно относятся. Но здесь державный мир, и они обязаны считаться с белой святостью. По крайней мере, не расхаживать открыто босиком и с красными отметинами.

— И в этом состоит их преступление?

Чем дальше, тем сильнее Форт убеждался в том, что федералы крупно заблуждаются, считая ТуаТоу раем вседозволенности, где все богаты, сыты, изнежены и утончённо порочны. Надо совсем не иметь мозгов, чтобы составлять мнение об иной цивилизации по одним мультикам и фильмам о причудливой нечеловеческой любви! Но ведь смотрят, упиваются, мечтают: «Ах, ТуаТоу! ах, блаженство!» И негде им узнать, что федеральными свободами тут и не пахнет, что любезный им мир строжайше разделён на касты и покрыт язвами даже не бедности, а полной нищеты, в сравнении с которой манхло кажется зажиточным. А расскажи туаманам, что здесь свирепствует какая-то милиция, готовая тебя арестовать, если ты веруешь неправильно, что младенцев здесь перерабатывают на лекарства — обидятся за свои придуманные идеалы и обвинят в ксенофобии.

Любопытно, что именно лингвоук обозвал «милицией»? Церковное ополчение? а может, патрульную службу белодворской инквизиции?.. Либеральный мир, однако.

Форту было поразительно другое — как поклонение воображаемым туанским прелестям сочетается у федералов с боязнью, что туанцы их завоюют. Обожание всего туанского непринуждённо уживалось с убеждением, что на ТуаТоу поголовная зомбизация, и там инкубируют послушных одинаковых людей, охваченных одной идеей — поработить нас. И никаких мук противоречия, сплошное расщепление ума! Оглянись и посмотри — мы всё охотнее перенимаем их моды, копируем их походку и язык из одних гласных, их раскраску лиц.

Только попав сюда, Форт в полной мере понял, кому подражают самые большие модники Сэнтрал-Сити. Эти песни с хоровыми стонами, эти нарисованные глаза до висков, эти буквы на стенах, означающие неизвестно что... Почему-то он не ожидал увидеть в автономиях граффити на линго и рубашечки в стиле централов.

«Да что граффити — они даже не представляют, как мы выглядим! Мы нужны им лишь для сбыта товаров. Но почему тогда наши дуреют по ним, как будто угодить хотят? потому что они гегемоны и сильнее нас?.. Может быть, нас уже завоевали, а мы того и не заметили?..»

— Красноверцы — секта нечестивцев, — по лицу солдата промелькнули шевелящиеся тени-лучики. — Они молятся солнцу, открывают тело и купаются в озёрах. И много ещё мерзостей творят; мне говорить о них противно.

— Льешская секта? — Форт отметил про себя, что семантический анализатор мозга неплохо пополняет память уточнёнными формами слов и предложений. Пусть лингвоук ненадёжен, но речь Муа по синтаксису должна быть правильнее, чем у льешей. Если учиться говорить, то не на языке манхла.

— О, вовсе нет! Льеши хоть и презренны, но держатся милостивой белизны. Тем непристойнее видеть это, — Муа пальцем указал через плечо. — Велите ей привести себя в общественно приличный вид. Хотя это ей не поможет. Манеры — не платье, не сменишь. От родовой горячки повреждаются в уме, но не настолько же! Нет таких добрых милиционеров, чтобы за болезнь простили явное бесстыдство...

— Она больна? Ты уверен?

— Кажется, да.

— Это опасно?

— Не слишком. Всё-таки, господин Фойт, есть смысл свернуть и оставить их. Для чего вам лишние заботы?

— Нет. Никаких задержек, — выродок начал подъём, поскольку приближались горы.

Форт следил за альтиметром. На «молики» шкала была проградуирована до трёх лиг; видимо, выше катерок не забирался. В лиге двадцать делений-стадиев, значит, нельзя подниматься больше, чем на 2 и 4/20 лиги. А с какой отметки у туанцев начинается высотная болезнь?

— Муа, кабина катера герметизируется?

— Нет, господин Фойт.

— Плохо. Кислородные приборы есть? маски с подачей кислорода?

— А зачем?

«Что значит — не пилот, — подумал Форт с досадой. — Поднять тебя разок на пять-шесть километров, сразу понял бы, зачем».

— Ты на высоте летал?

— О да. На большом лайнере.

«То есть в закрытом салоне, где стабильное давление и содержание кислорода. Такому час толкуй — не въедет».

— Короче, если начнёт во лбу ломить или живот пучить, сразу скажешь мне. Одышка будет — говори немедленно. Не стой, лучше сядь и держись за что-нибудь.

Он направил катер в седловину между острыми вершинами. 1 и 12/20 лиги, терпимо. Затем понижение, скалистая долина — и вновь поднятие, горы встают изломанной стеной. Из-за манёвров маршрутная скорость заметно упала. Наблюдая за картой, он определил, что изогипсы здесь обозначаются тоновыми переходами, но численный интервал между горизонталями оставался неизвестным. Пришлось сличить показания альтиметра при переходе из тона в тон, пролетая близко к поверхности. Трудно сказать, как понравились Муа воздушные ямы. Спящих автомат оградил лапами, чтоб их не катало по полу.

Присматриваясь к действиям выродка, Муа успокаивался. Фойт спешит, но не в безлюдье, а в плотно населённые места. Безопасней улететь с планеты регулярным рейсом, а не на корабле, тайно севшем в Буолиа. Хотя трудно сказать наверняка, что значил «отъезд», упомянутый в переговорах робота с орбитой, но за горами Аха выродок не сможет распоряжаться пленником столь бесцеремонно, как сейчас. Он высаживался в Буолиа не за живым товаром... это обнадёживает.

Перевалив последний хребет, Форт заставил катер зависнуть в пяти стадиях над отметкой «О» и переключил экран с локационного режима на световой.

Открывшееся зрелище потрясло его. После глухих нагромождений гор и пустынной немоты бескрайней Буолиа вид речной долины был так грандиозен, что едва помещался в сознании. Ночь ещё властвовала здесь, рассвет едва занимался — полосу робко осветившегося горизонта закрывали горы и тучи, сеющие остатки дождя на каменные склоны. Но даже спящий, обжитой регион был необъятным огненным полем из бесчисленных белых, жёлтых и голубоватых звёзд, то кучно сливающихся в созвездия, то мерцающих россыпями и цепочками. Огни-звёзды двигались по дорогам, плыли по руслу реки, реяли в воздухе; звёздное пространство уходило в беспредельную даль тьмы, и казалось, что, сколько ни лети над ним, оно не кончится. Словно небо отразилось на земле, как в зеркале.

«Цивилизация! — с невольным уважением подумал Форт. — Да их тут миллионов сто, этих туанцев. И мне надо туда нырять!..»

— Xamuc, — не сказал, а выдохнул Муа, завороженно глядя в экран. — Великая Река.

— Очень большая?

— Самая большая, — Муа презрительно скосился на невежду. — Её зовут Мана-Киут, Госпожа Вод, или Ала-Исалиут, Ось Автономий. Если вы скажете, в какой город вам надо, я покажу, где он.

— Ни в какой. Сначала нужно укрыть катер в незаметном месте.


Форт выглянул наружу. Катер стоял в лесистой лощине; мохнатые деревья слабо колыхали тяжело висящими ветвями; вдали между деревьями осторожно ходил автомат, шурша лапами по серым опавшим иглам. Небо ещё сеяло водяную пыль, и морось смачивала протянутую ладонь тихо, как холодный пар. Без шагов автомата — полная тишина.

Лес. Живой лес. Как это странно после пустыни — и после космоса, где растения можно видеть разве что в оранжереях...

— Птицы у вас есть?

— Летучие?

— Ну не ползучие же...

— Есть... их мало, они очень дорогие.

— Что так?

— При Буре, говорят, сгорели в воздухе. Красноверцы их на голых местах рисуют... вот таких, — солдат начертил пальцем на поручне крылатую галочку.

Нечто вроде того, что нарисовано у Эну на ступнях. Туанцы, как заметил Форт, очень любили себя украшать — вот, даже у солдата на щеке метка жемчужная.

Предрассветная лесная тишь приятно размагничивала душу, но он вспомнил о времени. 13.34, до погони шесть часов. Ребята спали мало, однако ничего не поделаешь, придётся их разбудить — как бы не пришлось от катера идти пешком, а голодным отправляться в путь не следует.

— Поднимай команду, будем завтракать.

— Есть, господин Фойт! — бодро отозвался Муа, отойдя от двери, и его голос хлестнул по ушам:

— Вста-ать!!

Второго пинка детки ждать не стали, вскочили мигом — ни живы ни мертвы, ладони перед собой — словно защищаясь, охнули хором:

— Господин хозяин!

Таких замашек Форт терпеть не мог, пришлось вмешаться:

— Ц!

Солдат полуобернулся.

— Я же тебе сказал — поднять.

— Вот — поднял, господин Фойт.

— А по-другому не умеешь?

— Простите, как же их по-другому... — недопонял Муа.

— На первый раз прощаю, а ещё лягнешь — схлопочешь. Не у себя в участке. Эну, накрывай на стол, перекусим.

— На стол, отец? а как это — «накрыть»? чем? — Эну опустила руки.

— Садитесь есть.

Тогда они оттаяли — Шук заулыбался, мало-помалу вникая в новую расстановку сил, а Эну поспешила взяться за укладку:

— Отец, разрешите, я сейчас устрою...

Шук бочком-бочком, но уже с гордецой обошёл солдата и присоединился к Эну; вместе они управились проворно — постелили спальник, выставили стаканы и выложили кульки с едой. Форт подсел к ним по-турецки со своим пайком.

Однако солдат будто не слышал приглашения.

— Тебя два раза звать? Накладывай ему, Эну.

— Извольте кушать, господин хозяин, — хихикнув, Эну выставила на край мешка плоскую мисочку с подсохшими ломтиками.

— Спасибо, господин Фойт, — угрюмо кивнул солдат. Даже не пытаясь сесть в компанию, он забрал миску и устроился подальше, на порожке трапа. Как казалось Форту, Шук и Эну следили за ним с озорным лукавством.

— Да садись же.

— И здесь поем, с вашего позволения.

— Ладно, твоё дело. Хоть под дождём ешь.

Шук гоготнул, и солдат пересел ещё ниже, на ступени.

Так. Не нравится ему за одним столом с теми, при ком его осекли и обещали наказать. Ничего, привыкай, господин хозяин, не всегда власть твоя.

— Очень они благородные, чтобы с нами из одной кормушки лопать, — заметил Шук. — Они бамиэ, из земельных.

После завтрака Форт углубился в карту. Ближний малиновый квадрат был в полутора лигах, и, судя по ровно расчерченным участкам вокруг него, там обитали те самые бамиэ, фермеры. Земля вне городов с их сеткой улиц почти сплошь разлинована. Здесь почва, не искалеченная Бурей, была плодородна, и туанцы заботливо её возделывали. Помрачневший Муа нехотя показывал: это каналы, это дороги, а вот так изображаются плотины и водохранилища. Пролететь к городу без риска быть замеченным можно лишь ночью, над каким-нибудь притокам Хатис — то есть времени на перелёт осталось часа три, после чего даже с погашенными огнями катер будет слишком хорошо виден. Правда, воздушное движение над автономиями оживлённое, но вряд ли в сельской местности катера то и дело снуют по небу.

— Когда открывают магазины в деревнях?

— Рано, господин Фойт, обычно с рассветом.

— Для меня поздновато. А круглосуточной торговли нет?

— Есть, для проезжих. В любом посёлке покрупней найдётся лавка «стоп-дорога».

— И здесь тоже?

— Погодите... — Муа увеличил карту, нажал на квадрат, и рядом выскочила колонка строк. — Тысяча шестьсот тридцать жителей... конечно, «стоп-дорога» там имеется. Хотите что-нибудь приобрести?

— Да, пока не рассвело и не сбежались покупатели. Эну, ты пришла в себя?

— Ага, — она подавила зевок. — Я не сонная, не думайте. Сниму с руки наклейку, всё пройдёт.

— Сбегай в «стоп-дорогу» и возьми... — Форт поманил её, и она нерешительно приблизилась. — Ухо ко мне, ближе.

Вблизи отец Фойт пах чудно, словно стиральный порошок, но слабо-слабо, почти незаметно, и дышал неслышно. Но теперь его переводчик молчал; он говорил на великотуанском плохо, однако понятно.

— Олокта, накидка, три штук по пятьдесят тиот. Вот клик. Быстро, два час и быть тут. Азбука, букварь — бери.

— Отец, я не могу так идти, — отодвинулась Эну.

— Как — «так»?

— Я же босая. Краску я сотру, но босую меня выгонят. Это ведь товар для белодворцев.

— Ты не путай, говори яснее.

— И так ясно, отец! Я красноверка, а приду брать белодворские причиндалы; оплюют меня — и в шею... И идти немножко больно.

— С вашими верами чёрт свихнется. Шук, отдай ей свои тапки.

— А я их... — Шук потупился, разглядывая пальцы на ногах, — там, у колодца позабыл. Я ни фигища от нашлёпки не соображал.

— Дёрнуло тебя разуваться!

— А на КонТуа — там без разницы: по-белому, по-красному ли верить...

— Размечтался ты не вовремя... Муа, снимай ботинки.

— Я-а?! — неожиданно растерялся служивый.

— А кто же — я, по-твоему? у меня с ней ноги разные.

— Мне — раздеваться при них? — всё больше терялся солдат. — Господин Фойт, я честный белодворец!

— Разувайся. Ну?..

— Копошись, хозяин, — ободрил его Шук. — Три бана дашь — Эну тебе сандалики купит. Да, Энуну?

— Конечно, — плаксиво подпела Эну. — Вляпался, бедненький, как не помочь.

Бессильная злоба копилась в душе Муа Тумэнии. О, Судьба изменчива! Вчера эти двое за срамословие давились бы крысиным писком под его хлыстом — да что там! за меньшую дерзость визжали бы, взывая к милосердию. Стрекалом по щекам их, по щекам, и так каждый день до завтрака и после ужина; им вместо краски бы пошло... ооо! Если б сейчас хлыст! отсчитать им за всё — за приглашение жрать на полу по-льешски, за приказ постыдно разуваться...

Но теперь чёрный, с винтовой насечкой хлыст — у Фойта... льешский покровитель, чтоб ему издохнуть! Поворот гарды, и стрекало, щёлкнув, вытянулось в полную длину.

— Я жду, — Форт для пробы согнул хлыст в кольцо.

Сняв форменные сапожки, Муа швырнул их Эну, мысленно желая ей споткнуться на кочке и сломать ногу.

— Ничего не забудь, — напутствовал выродок свою умви.

Вприпрыжку по рыжему кочкарнику Эну побежала к посёлку — нарочно, чтобы до безобразия изгваздать сапожки в ручье и избежать лишних расспросов, почему обувь форменная.

— А вы, — Форт перевел кончик хлыста с Муа на Шука, — живите дружно и не разбегайтесь. Сторож у меня глазастый, — хлыст указал на нахохлившийся, притихший автомат. — Я пока осмотрюсь в округе.

Присутствие робота должно удержать их от необдуманных поступков, но покоя на душе не было, и как оказалось — не напрасно.

Деревья в лощине кое-где росли достаточно густо, чтобы замаскировать катер от наблюдения с воздуха. Сканер, конечно, разглядит его, но всю погоню сканерами не вооружат. Форт присмотрел удобное место под склоном и стал соображать, как загнать «молики» под шатёр ветвей, не сломав слишком много мохнатых гирлянд и не задевая стволы, как вдруг автомат просигналил ему: «Движение на охраняемом объекте! Угроза пульту управления!» Он спешно подключился к визорам паучины и увидел, как Муа дубасит Шука. Солдат бил всерьёз, умело, сильно; Шук уже валялся и, вопя, пробовал увернуться от ног Муа.

Автомат накинулся на солдата сзади и сковал его четырьмя лапами. Пока тот рычал и вырывался, Форт подоспел к катеру.

— Какого дьявола?!! вы что, взбесились?! Я же сказал...

— Он говорит: «Убью!» — стонал Шук, вытирая кровь, стекавшую из носа.

— Этот скот!.. — хрипел Муа, изворачиваясь в лапах автомата. — Это ничтожество! Он оскорбил мою касту!!! быдлосное отродье, сын перевёрнутых отца и матери!

— Врёт он, врёт! — Шук встал, всхлипывая от боли. — Сам перевёртыш! бамиэ червяг рожают! навозники!

— Ах, опять?!! — вскричал Муа, пытаясь освободиться. — Безродный, ты об этом пожалеешь! Только вернись на выселки! нет, тебя вернут — под конвоем! Я тебя встречу!

«До каст дошло. Похоже, я их не помирю», — устало подумал Форт и отдал автомату команду отпустить Муа, а затем догнать и вернуть Эну.

— Кончили драку. Ну-ка, в разные углы! Руки на стену!

Муа, как не слыша, вновь кинулся на Шука, но охнул и присел, когда Форт перехватил его за руку. Хватка у выродка была сильней, чем у его робота.

— Я сказал — оба прекратили. Мне надоели ваши кастовые, расовые и прочие воззрения. Я тебя высажу, — тряхнул он Муа, — подальше от жилья, и катись босиком куда угодно. Дойдёшь, не калека.


Пасмурное утро 4 бинна в Цементных выселках началось с загадочной суеты. Сперва помощник полиции прибежал к заводскому слесарю и срочно потребовал его в участок, с инструментом. Слесарь был человек многосемейный и начальством уважаемый, поэтому спешить не стал, а объяснил помощнику, что у него дома не склад, за инструментами надо сходить в мастерскую. Пока дошли туда, пока обратно, невнятная суматоха у участка стала заметна высельчанам; одни в любопытстве кружили близ полицейского дома, другие припустили вдоль по улице с новостями. К приходу слесаря участок стал всеобщим центром внимания, и помощники, взяв хлысты вместо дубинок, нервно орали на столпившихся зевак. Ну кое-что нельзя было скрыть криком — капоты вездеходов на стоянке кто-то раскромсал, будто лучом.

Слесарь сдержанно усмехнулся, увидев хозяина с первым солдатом запертыми в клетке. Они там метались, как дикие звери, а выглядели безобразно — Толстый весь в обрывках липкой ленты на мундире, у Канэ рукава распороты до плеч и руки голые торчат. Похоже, неумелые помощнички пытались выбить сломанный замок, но только хуже раскурочили его — и без толку.

— Скорее! Отпирай! Быстрей! — вопил Толстый; на лице его выступили гневные узоры цвета мяса.

— Не колотить надо было, а резать, — обстоятельно внушал слесарь старшему помощнику. — Что, у вас в гараже нет пилы по металлу?

— Она без электричества не пилит, а ток нам кто-то отрубил. Щит весь разворочен; хорошо, что не замкнуло.

— Так зовите электрика, пусть восстанавливает.

— Пили! Пили, кому говорю! — Толстый тряс решётку. — Не болтай, работай!!!

— Сию минуту, господин хозяин. Да-а, решёточка-то крепкая! Придётся повозиться... А кто замок-то заварил?..

— Дочь пропала! — голосила у дверей мать Эну. — Где она?! Господин хозяин обещал найти! Пустите, я заявление подам!

— Уйди, безграмотная! Заявление она напишет!.. А хлыста не хочешь?!

Так, в неразберихе и сумятице, текли минуты. Позвонили в райцентр и ждали оперотряд, но вместо него — причем куда раньше, чем можно было ожидать — в небе возник военный катер и, свистя сиреной, сел чуть не на толпу. Народ в испуге расплескался в стороны. Светло-синие армейские солдаты в момент оцепили участок, искрами отогнав ротозеев подальше от стен, а командир-двадцатник вошёл в приёмную со словами:

— Все вон. Происшествие расследует разведка войск Правителя.

Но самая неприятная неожиданность случилась через час, когда и полицейские оперативники явились, чтобы выслушать, где им стоять и кому подчиняться, и Толстого с Канэ вызволили из клетки. К воздушным машинам, собравшимся рядом с участком, присоединился лёгкий быстроходный аппарат, из которого вышел стройный золотоволосый человек в модном муарово-лиловом халате поверх длинного иссиня-чёрного платья, в тонкой снежной маске и полупрозрачных перчатках. В ладони он нёс холёную чистую крысу, пушисто-белую с жилеточным коричневым узором и жёлтым лакированным хвостом. Командир разведчиков отсалютовал великолепному человеку чётко и почтительно.

— Господин эксперт, сведения в целом собраны. Главное я вам доложил по радио.

— Спасибо, Ниу, — приезжий лишь взмахнул ресницами в ответ.

Завидев лучезарного приезжего с крысой, Толстый побледнел и похолодел, словно уже умер. Перед красавцем все так расступались, так вытягивались, что для сомнений не осталось места — это фигура из высокородных, человек, которому доверено решать судьбы. Почему-то оробевший взгляд участкового особенно притягивала крыса — в том, как она перебирала лапками и дёргала хвостом, чудилось нечто ужасное.

— Итак, — лаская крысу, золотоволосый даже не глядел на Толстого, — вы утверждаете, что на участок напал робот.

— Так точно! — Толстый ещё надеялся на что-то и старался выглядеть молодцом.

— И вам не известно, ни чей это робот, ни почему он напал.

— Никак нет!

— А ваш солдат, который полчаса тому назад вышел к дорожному посту в Таомоне, утверждает, что вы состояли в сговоре со звёздными ворами — и не поладили с ними, поэтому и случилось нападение. Вы заметно облегчите свою участь, если без запирательств назовёте воровскую семью, с которой общались, и человека, которого скрывали на своём участке.

Толстый поник. Муа, подлец, продал!.. Теперь он — жертва похищения, невинно пострадавший; спешит утопить в помоях и начальника, и старшего товарища. Зачем Фойт не убил его, зачем отпустил живым?!!

— Думайте быстрее, — поторопил золотоволосый. — Ваше содействие я отмечу в моём отчёте ОЭС как смягчающий факт.

— ОЭС?.. — безнадёжно поднял глаза Толстый.

— А кто ещё, по-вашему, должен заниматься ворами сверху и их пособниками? Выбирайте — или приличный лагерь в зоне 5, или лагерь строгого режима на Гнилом море, в зоне 17. Приговоры бывают разные.

— Они заставили меня. Мне угрожали...

— Да перестаньте, скучно слушать, — лицо и голос золотоволосого были одинаково холодны. — Посмотрите-ка, не знакомо ли вам это лицо? — усадив упитанную крысу на плечо, человек извлёк из-под лилового халата голографический портрет.

— Фойт, — кивнул Толстый. — Это он напал. Он принуждал меня к сотрудничеству, я отказывался...

— Фойт, — повторил человек с крысой. — Точнее, Форт, — легко перешёл он на р-говор. — А имя семьи?

— «Вела Акин».

— Чудесно. Но, знаете ли, к тому времени, когда ОЭС займётся вами вплотную, по-настоящему, вам надо подготовить логичную, стройную версию событий — почему вы не арестовали звёздного, почему предоставили ему схрон на участке, почему вели переговоры с ворами вместо того, чтобы доложить о них куда следует. Не думаю, что вам дадут возможность сговориться с тем солдатом о совпадении показаний, но уверен, что у вас впереди годы сосредоточенных размышлений о чести мундира. Почему-то я подозреваю, что при тщательном разбирательстве за вами сыщутся и другие проступки... Ниу, допросите его и сделайте копию для ОЭС. Они скоро прибудут.

Оставив убитых горем Толстого и Канэ осознавать близящуюся встречу с неумолимыми парнями из ОЭС, Акиа вышел из участка. Небо понемногу очищалось от тающих туч, и солнце простёрло свои лучи над территорией, осветив Цементные выселки. Крыса на плече зацокала, шершавым носом тычась в ухо эксперта-лазутчика и перетаптываясь всеми ножками; Акиа погладил ручную зверюшку, но мысли его были далеко — на северо-западе, в автономиях вдоль Хатис. Помножить скорость «молики» на те часы, что солдат брёл по бездорожью к трассе... Фортунат Кермак может оказаться на двести лиг в любую сторону от места расставания с солдатом. Акиа послал просьбу отследить беглый катер зональной полиции, где бы тот ни появился, но шансы на успех были невелики. Кермак умён, он умеет скрываться. В самом деле профессионал из воров или просто находчивый человек? Скорей второе. Воры не унижаются до пилотской работы.

Автономии Хатис. Огромное население, а среди него — чужак, похожий на неплода-выродка, и двое юных льешей. И законы! в мирное время воинские операции там запрещены — не влетишь с отрядом запросто, как в зону 7.

Задумчивая неподвижность Акиа длилась не больше минуты, после чего он направился к флаеру, чтобы связаться со своими подчинёнными и отдать кое-какие срочные распоряжения. Льешня в отдалении тихо ахала и тараторила между собой — столь восхитительного человека никогда на выселках не видели, и неизвестно, когда в следующий раз залетит сюда такая птица-небылица; надо досыта наглядеться, какой он пышный и величественный, и какие у него ботинки, и какие пуговицы, и какая крыса.

А дети, прятавшиеся за взрослыми, мечтали поймать в пустыне рыжую встопорщенную крысу-цокотуху и приручить её, чтобы сидела на плече.


Блок 9


Муа Тумэнии был во многом прав. Будь он поразговорчивее, а обстановка — более располагающей, он рассказал бы куда больше о тех чудесах и откровениях, которых Форт может сподобиться в компании двух льешей.

Пока автомат маскировал катер в лесочке, пока Форт зарывал автомат в ложбине ручья, пока беглецы пробирались по зарослям, ежеминутно ожидая свиста воздушного патруля над головой — всё вроде бы шло хорошо. О чём промолчал Муа, выяснилось позже, когда они вышли на обитаемый простор.

Нет, в «стоп-дороге» Эну не схватили — но запомнили, потому что редкая льешка, заявившись до рассвета, требует брюки-рубаху для отца, ботинки для друга, три олокты, и вон те штанишки, и вон ту кофточку, и вон ту ожерелку, и щупальца в маринаде, и надувные конфеты, и лак для лица, и ещё вон то, и то, и это, и скажите, когда, откуда и куда здесь ходит автобус, и возит ли он всех или раздельно.

В принципе, они и в общем автобусе смотрелись сносно, если не считать того, что Шук жрал щупальца, вытаскивая их руками из банки, зажатой в коленях, а из-под смиренной олокты Эну свисало радужное ожерелье и высовывались ноги в танцевальных шароварах и солдатских сапогах. Форт, в светлом серо-коричневом комбинезоне фермера, натянул капюшон пониже и притворился спящим, дабы другие пассажиры не подумали, что он едет с этими двумя. «Скорей доехать бы и затеряться», — думал он. Но легче затеряться кошке, которой жестокосердные дети привязали к хвосту пару консервных жестянок.

Посадка прошла без проблем; Форт понаблюдал, как другие оплачивают проезд, затем вложил свой клик в гнездо кассы, и водитель, молча взглянув на льешей, постучал по кнопкам — сбоку из кассы, как язык, высунулась полоска билетов с насечками перфорации. Лишь через несколько остановок, когда салон наполнился, Форт обратил внимание, что их, троих в олоктах, окружает зона пустых кресел. Либо отчуждение касалось людей в белом, либо (что более вероятно) при провозе «ничтожных» ты платишь и за те места, куда никто не хочет сесть.

Страна, проносившаяся за стеклом, являла собой невероятный контраст с Буолиа. Вдоль трассы расстилались аккуратные угодья, рябили сочными рядами какие-то культурные растения, там и сям ползала агротехника, кружились прозрачные крылья поливных систем. Редкие невысокие дома в тени деревьев выглядели мило и опрятно; то и дело виднелись плоские ангары — то ли теплицы, то ли стойла для скота. И повсюду были люди.

Автобус проехал по гребню плотины; справа раскинулась водная гладь, а на берегу водохранилища белыми, кремовыми, лазурными звеньями в весёлой зелени змеились прихотливо изогнутые порядки городской застройки. Совсем не те монументальные бигхаусы, какими славится Сэнтрал-Сити — ступенчатые туанские многоэтажки с их козырьками балконов и навесов не насчитывали больше пяти-шести ярусов окон.

Изучая пейзаж и сравнивая маршрут автобуса с тем, что запомнилось при обзоре сверху, Форт если не простил, то глубоко понял второй выстрел по «Холтон Дрейгу». Никто, находясь в своём уме, не допустит падения космического корабля на головы сотен тысяч людей. Вот военные и не допустили. Балкер так пропахал бы этот бело-зелёный речной край, что один подсчёт убытков займет не меньше года. А плотины? пробей осколок «Холтона» одну — и не успеешь спасти живущих ниже по течению.

«Вот где ТуаТоу куёт свои кадры, — всматривался Форт в людскую россыпь на тротуарах. — Тут, наверное, тысяченожек не едят... Народ откормленный. Его много. А на сто людей родятся два гения — так, вроде?.. Значит, гениев здесь хватает. Учёные, военные, стратеги — черпай ситом, всех найдёшь. Хорошо бы узнать, сколько туанцев занято на производстве. Если процентов десять, и они обеспечивают свою Ц всем, от ботинок до межзвёздных крейсеров, да ещё нас заваливают ширпотребом, то нам до их уровня кряхтеть и кряхтеть... »

Он старался фиксировать и понимать то, что видел. Несимметричная схема разноцветных линий, соединяющих квадратики и ромбики, которая наклеена на ограждение места водителя — наверняка местная транспортная сеть. Что означает цвет? скорее всего, вид транспорта. Повторяющиеся строчки знаков — должно быть, номера маршрутов. Форт вспомнил знак в круге на передке и на борту автобуса. Значит, мы едем по бежевой линии. А о чём говорит цвет знаков?..

На вокзале он почувствовал себя скованно; каждый шаг был опасен, словно под ступнями вздрагивала струна троса и зияла воронкообразная пропасть цирка, окольцованная внизу сотнями глаз зрителей. Казалось, в беспечных, даже мимолётных взглядах встречных тлеет ровный лазерный огонь полицейского слежения. Радар в голове неслышно плыл по кругу, меняя наклон и пытаясь уловить лучи, сканирующие лица в беспокойных вихрях и струях вокзальной суеты. Ничего, ничего — но тревога не отпускала.

Вход в гущу туанской жизни напрягал его, как сапёра — путь по минному полю. Неосторожное, неверное движение, ошибочное слово — и крах, провал. Здесь бесполезно и глупо применять оружие. Он один против всей Системы. Город диктует свои правила игры — таись, будь незаметен. Вопрос куда спрятать свой рост и внешность? Купить маску...

Цивилизация была сильным шоком и для Шука с Эну, однако в их чувствах преобладала растерянность. Они жались к «отцу», подавленные массой снующих вокруг людей, пестротой и шумом.

Эну обеими руками стискивала сумку с покупками из «стон-дороги» и перепуганно озиралась, приоткрыв от беспокойства рот. Огни на перекрёстке. Ой, замигали! и машины ринулись! А это кто идёт к нам? он не полицейский? Она спряталась за Фортом. Человек в полосатом балахоне сунул ошарашенному Шуку рекламный листок и исчез.

— Не стоять, — сквозь зубы скомандовал Форт. — Двигаться. Шагом марш.

«Майядева, матерь Божья, да они в городе никогда не были! Ну, я попал... »

Здесь говорили заметно иначе, чем в Буолиа. Стало ясно, что до сих пор он учил и запоминал то ли диалект, то ли жаргон. Надо немедля избавляться от акцента тюремных зон. Он переключил сектор обучения на полуавтономный режим, поставив приоритетом фонетику.

— Ищи расписание рейсов. Шук, вон лавка — купи что-нибудь, чем пишут. Эну, сдача у тебя, отсыпь ему.

Зажав в кулаке пластиковые кружки тиот, Шук через силу оторвался от отца и пошёл сквозь человеческий поток, как против ветра. Он задыхался от страха, спина взмокла. Дотопав до прилавка, Шук схватился за него — а то унесёт!

— Эээ... — выдавил он; язык не слушался.

— Всё за пять тиот, — заученно-радушным тоном пропел продавец в дырчатой маске. — За двадцать вещей скидка пятнадцать тиот! Пакет бесплатно!

— Всё за пять?.. — Шук не поверил. Глаза его разъехались, не в силах охватить такие фантастически доступные сокровища. — Мне карандаш! И это! и куклу Келахота!

«О Господи», — Форт увидел, что приобретения Шука выпирают из пакета, а в зубах он тащит что-то пучеглазое — ручки-ножки на пружинках.

— Зачем это?

— Отец, тут всё так дёшево! — с этими словами кукла выпала у него изо рта, но Эну её поймала.

— Келахот!!

— Он мой! отдай! — потянувшись отнять свою мечту, Шук уронил пакет, и тот лопнул по шву, рассыпав по полу мелкие соблазны города. Форт поднял только то, что походило на стило. Оказалось — большая конфета.

«Да ведь они дети, настоящие дети. У нас тоже порой рожают в четырнадцать, но взрослыми от этого не становятся...»

— Собери немедля. Эну, помогай.

Они демаскировали его на каждом шагу. Гнусная кукла с лицом идиота стала поводом для непрерывного скандала по пути к кассам; родители неудачного малька передрались бы, не швырни Форт куклу в урну. Впрочем, Шук тотчас запустил туда руку и вернул себе Келахота, прихватив заодно вполне съедобный, слегка надкусанный пирожок. Форт не успел отнять — Шук запихал находку в рот и умоляюще заморгал, выпятив раздутые щёки.

— Выплюнь. Неизвестно, кто его слюнявил — может, больной.

Уговоры не действовали; Шук глядел покаянно, но при этом не забывал жевать и заглатывать добычу крупными кусками.

Хм, фонетика. Тут нужна педагогика — да и та, пожалуй, опоздала. Сколько надо человеко-часов упорства, чтобы обтесать такое говорящее полуживотное?

Мысленно наложив схему рейсов на карту берегов Хатис с экрана «молики», Форт приладил первую ко второй и выработал вчерне план запутывания следов. Две пересадки, и можно будет не оглядываться, как затравленный зверёк. Помогла Эну, чья грамотность и сообразительность оказались весьма кстати — она изучила щит с линиями, занимавший треть стены, пошевелила губами, проговаривая про себя незнакомые слова, и объяснила, что уехать можно пятью способами — на колёске, на подвеске, на летучке, на железке и...

— ...и я не знаю, что такое «заказные экипажи».

Форт обозрел несомненно полезный щит, с которого не мог считать текстовую информацию.

— Эну, сколько букв у вас в азбуке?

— В которой? — Рассерженная Эну дулась на супруга, завладевшего чудесным Келахотом.

— Тогда — сколько азбук?

— Три, — она показала на пальцах. — Великая, священная, моторная. В великой двести восемьдесят пять значков.

Она запела мнемоническую песенку, где все знаки шли подряд Ей пришлось напрячь горло, потому что экран, висевший напротив касс, перестал показывать распускающиеся цветы; на нём возникло существо неизвестного пола — коралловые волосы дыбом, лимонное лицо в серебряных печатях, одежда из ярко-цветастых клочьев и полос — и завыло с надрывом, дёргаясь и вскидывая руки:
		Шестнадцать месяцев в году,


		Любовь пришла, любовь ушла,


		Теперь я просто человек,


		Теперь ты просто человек.


		Мой индекс — двести из четырёхсот,


		Твой индекс — двести из четырёхсот.


		Как лягут монеты нашей Судьбы


		Завтра, на заходе солнца?


Эну затянула громче, но хор лохматых ведьм перекрыл её припевом:
		О Небо, дай противофазу


		Тому, кто молит, и тому, кто ждёт!


— Концерт окончен. Прочитай мне названия. Клик вставлять сюда?

Немалых трудов стоило набрать на истёртой клавиатуре номер рейса и пункт назначения, не выпуская из вида двоих безудержных детей, наугад изучающих манящий мир городской роскоши.

— Ты больше не будешь брать корм из помойки. Ты будешь покупать то, что я скажу.

— А мы уже третий день служим. Три ота заработали. Их можно тратить?

— Отец, не давайте ему! Он снова всякой чепухи накупит!.. Пока поезд не пришёл, сходим в кино, ага? Я видела — классная фильма идёт. Фильма коротенькая, мы успеем, а?

— В зал ожидания, без разговоров.

— Отец, не сюда! Там зал для знатных; нам налево.

Эну обиделась на всех. Шук отнял Келахота, отец не пускает на фильму. Рисуй ему значки великой азбуки!

— Отец, может, я нарисую моторную? она меньше. Всего тридцать восе...

— Нет, великую. И чётко называй мне каждый знак.

«Будто я училка в школе!»

Ей показалось, что не худо бы прикинуться больной и убежать в уборную для мункэ, отсидеться. Тем более её и впрямь мутило. Низ живота болел, всю растрясло в дороге, голову крутило с недосыпа, и внутри что-то так натянулось, будто сейчас разорвётся от малейшего касания. На сто девяносто третьем знаке Эну всхлипнула и заревела, бросив карандаш.

«Самое время, — поглядывая сканером, не слишком ли много голов повернулось в их сторону, Форт поглаживал Эну по плечу, надеясь, что и у туанцев это означает утешение. — А не перегрузил ли я её? всё-таки девчонка нездорова... »

Страдая при виде слёз своей мункэ, Шук дал Эну нюхнуть «сладкого» и, сделав над собой геройское усилие, протянул ей Келахота.


— Приют, приют, — настроив голос на туанский тембр, повторял Форт. — Парень дурак, девка больная. Приют, приют. Парень дурак...

Наблюдения подсказали ему, как вести себя там, где много одежд белого цвета. Те, кто чего-то просил в местах милостивой белизны, держали в левой руке ленту с золотым узором по краям и шариком на конце. Потряхивая лентами и бормоча о своих бедах и нуждах, туанцы в олоктах бродили вдоль колонн галереи, окружавшей площадку перед пешим входом в белодворский центр. С улицы на площадку заходили всякие граждане автономии, обмотав себе лентой кто шею, кто голову, кто опоясавшись ею, прислушивались к бубнящим голосам и то давали несколько жетончиков-тиот, то уходили с нуждающимися к порталу, где похожий на Пьеро служитель в балахоне и маске что-то записывал в ноутбук, а затем либо приглашал в здание, либо по его команде белая фигура выносила бедствующему коробку.

Проблемы у туанцев, как он убедился, были точно такие же, как у федералов — болезни, бедность, семейные катастрофы. Несколько циркуляций по площадке дали понять, что среди ожидающих помощи есть и тунеядцы; эти отличались особым благочестием, навешивая сверх обычая ещё по паре лент на плечи, а когда жертвователи редели, собирались в тени галереи и хвастались успехами.

Форт сбавил до минимума звук лингвоука, упрятанного под олоктой, повысил чувствительность микрофонов и подключил опцию перевода с разделением голосов по частотным свойствам. Разговоры — тоже информация, порой более полезная, чем азбука.

— Язва настоящая, — показывал кривобокий гноящуюся ямку над запястьем. — За сорок тиот расскажу, как сделать.

— Тридцать и пачка «зонтиков», — предложил туанец с двупалой рукой и глазами враскорячку. — Надо имидж освежить.

— Тогда иди клянчить к Вратам Неба. Две язвы на одной площадке — это много.

— Так его туда и пустят. Там семья выродков серьёзнал, за место в углу десятку отов требуют. Во Вратах манаа жертвуют, прикинь!

Пятый в компании, с бугристым наростом на поллица, заклокотал горлом и срыгнул вязкую, липко висящую слюну с примесью крови. Форт думал, что пройдёт рядом незамеченным, но искажённые физиономии под капюшонами повернулись на него.

— О, гляньте, нидское уродище. Вот она, мутация-то за грехи. Страх небесный... Э, неплод, скажи чего-нибудь по-нидски.

— Пошёл ты в задницу, — ответил Форт на линго. — От неплода слышу.

— Во здорово! А как это на великом языке?

— Значит — здравствуй, добрый человек.

Удаляясь, Форт слышал, как двупалый на разные лады искажает «нидское приветствие». Глядишь, приживётся — вот вам и вклад Федерации в культуру ТуаТоу.

Про себя он решил, что правительская мясорубка — нужное изобретение; надо будет на неё пожертвовать.

Шук и Эну сидели на корточках ближе к улице. Эну пришлось вновь наложить комплект, а то после рейсов по железке и подвеске она совсем скисла и выглядела разбитой. Форт сожалел, что заставлял её расписывать алфавит, но иного варианта не было — ни хулиган, ни умви представления не имели, где можно купить азбуку, а задерживаться на хождение по магазинам было некогда. Эну букварь выдавали в школе, а Шук не доучился и до основ грамоты.

Он заметил сзади приближение и обернулся. К нему плавно шествовал Пьеро, ведавший раздачей милостыни.

— Мир вам под Небом, неизвестный человек. Я наблюдал за вами издали. Не обессудьте, что приходящие ничем не наделили вас. Расовые предрассудки порой сильнее милосердия. В чём вы нуждаетесь?

— Парень дурак, девка больная. Надо приют, — Форт старался не лезть в языковые дебри и пользовался тем, что умел наверняка. — Дам двадцать отов, чтобы кормить, лечить.

— О! — глаза Пьеро лучисто расширились. — Вы слишком скромны, благодетель. Надо было подойти прямо ко мне, я бы сразу всё уладил.

Выродки бурчали и шипели, когда распорядитель лично провожал в здание неуклюжего нидэ и льешей. За что оказывают предпочтение уроду-инородцу и ничтожным?!

В центре, обставленном бедновато, но чисто. Форта примялись так нахваливать, что он всерьёз насторожился: не спущена ли в белодворские приюты инструкция — задержать нидского выродка и двух молодых грязнуль из Буолиа до прихода полиции? не усыпляют ли его бдительность?..

Рейд по улицам и закоулкам в поисках учреждения белых дался ему не легче поездки с пересадками. Всю дорогу Форт ощущал направленное на себя внимание попутчиков. Его угнетало и собственное поведение, в мелочах отличавшееся от манер окружающих, и то, как сложно на ходу подмечать и копировать эти мелочи — жесты, для которых ему не хватало суставов в руках, мимику, небрежные тонкости артикуляции. Теплилась надежда — многое спишется на то, что он мутант; но по уму выходило, что он волей-неволей оставляет за собой след, словно порошок, сыплющийся из дырявого кармана. Не беглец неуловимый, а подарок для ищеек. Вот и за масками олхов ему чудились недобрые умыслы и трепет цветных пятен, отражающий боязнь и нетерпение — когда, ну когда же ворвётся полиция?.. Он готов был выхватить лайтинг, но понимал, что это жест отчаяния, и сдерживался. Никакого насилия, пока угроза разоблачения не станет явной — то есть когда руки крутить начнут.

Но речи белых звучали достаточно искренне. Ему ставили в заслугу то, что он возвысился к Небу над кастой и расой, взявшись устроить Судьбу низкорождённых.

— Люди в нашей автономии добры, — как бы извиняясь, говорил иерей центра, — но древние обычаи подчас мешают им поступать по совести. Вы же, р-говорящий, потянулись сердцем к бедственным туа. Хотелось бы отметить ваш поступок в нашем бюллетене, как пример для подражания.

— Не стоит. Пусть останется в тайне.

— Хотя бы так — «Некий человек, будучи нидэ из земледельцев, совершил то-то и то-то, о чём свидетельствует олх-иерей Отаи Моолоа из центра Восходящая Песнь». Многие, желая сохранить неизвестность, называются «Некими»; почему бы и вам не...

Форт отметил занятную деталь — отдельно «нии» значит «некий», а в слове «нидэнии» — окончание «-ский». Пригодится.

— Пожалуй, так можно. Без имён и места жительства... Непутёвые, — повернулся Форт к своей докучной парочке, — я передал вас в верные руки. Ведите себя хорошо и умно. Я буду о вас справляться, и если всё будет тихо и спокойно, а я — жив и здоров, то пришлю вам денег. Пока что прощайте.

Никакой более округлой фразы, намекающей, что им следует помалкивать о своих похождениях, он выдумать не смог, И так всю дорогу втолковывал им, что если побег раскроется, их вышлют обратно — он не знал в точности, таковы ли здесь порядки, но манеры господ хозяев и режим территории позволяли кое о чём догадываться, так что можно и чуток преувеличить. Больше он надеялся на Эну, как на более рассудительную, но девчонка сильно вымоталась, а в таком состоянии можно рассчитывать на одну силу воли.

Льешская сила воли немедленно проявилась, едва он распрощался и сделал движение к двери. Это был ещё один пикантный пункт из умолчаний Муа, вернее, древний обычай, суть которого: «И-лъеш caau—манаа буто» или «Нет ничтожного без повелителя».

Шук и Эну завопили и, бросившись к Форту, вцепились в комбинезон и олокту.

— А-а-а, отец, за что ты нас бросаешь?!!

— Разве мы плохо служили?!! Я тебе всегда буду стол накрывать!

— Мы и за сто пятьдесят согласны! и за сто двадцать! Скажи, Эну!! целуй отцу ноги!

— Кыш, кыш, — пятился Форт, пробуя стряхнуть прилипал, но те волоклись следом, грозя стянуть олокту, а показывать Отаи Моолоа лайтинг на боку и хлыст Форту совсем не улыбалось. — Олх-иерей, помогите!

— Дежурный милиционер — в приёмник, — коротко приговорил олх, достав локальный телефон.

Человек в белой форме, покроем схожей с мундирами господ-хозяев, в ребристой маске и берете с лентами влился в помещение быстро, как ртутный ручей. Хлыст оставался у пояса, стрекало — в длинной рукояти, рук он не протягивал и рта не открывал, но, должно быть, в его стойке было что-то знакомое Эну и Шуку — они отпрянули и прижухли, жалобно поскуливая.

— Они очень привязчивы, — извинился олх и за них тоже. — Вы были с ними ласковы; должно быть, вам печально с ними расставаться.

— О да. Я в горести.

— Три ота, — хмуро буркнул Шук, вдруг прекратив скулить. — Мы заработали, отдайте.

— Вручите им, — Форт протянул олху клик, — когда решится, куда их определить. Кстати, а куда можно?

— Посмотрим, — олх скосил правый глаз на новых жителей приюта. — Их надо оздоровить и протестировать на способности. Мы не содержим и не защищаем никчёмных. Вот наш адрес и номер для связи.

Со смешанным чувством избавления, исполненного долга и грусти Форт поспешил на вокзал, чтобы успеть к вечерним поездам на юг. Память подсказала ему координаты верного убежища — город Гигуэлэ, храм Облачный Чертог, олх-настоятель Олу Омании. Экспресс, уходящий в 00.20, вполне его устраивал, а туанские правила — не проверять документов, не требовать открыть лицо и назвать имя — казались ему чудесными. Возможно, власти планеты поступают мудро, не допуская к себе иномирян и звёздных воров. Федеральный криминалитет, освоив язык и надев маски, нашёл бы здесь питательную среду и бездну возможностей.

«Или их сцапали бы на входе в магазин, куда нидским льешам и животным вход закрыт», — здраво предположил Форт, припомнив и другие здешние традиции, которые сам еще не вполне изучил.

Эну стыдливо шмыгала носом, пока врач искал на ней лишаи и паразитов, а другой бесполый сотрудник центра перетряхивал одежду и вещички.

— Ты это ела? — показал он пачку гормональных препаратов. — Сколько и как долго?

— Давно-о... я родила-а... — ныла Эну.

— Препараты без знака товарного разрешения. Их нельзя ни продавать, ни покупать, ты знаешь?

— Там есть зна-ак...

— Подделка, — сотрудник провёл пачкой над сканером. — Отрава. Так и сдохнуть можно, милочка. И на мальках сказывается. Поняла теперь, как получаются уроды? С твоего разрешения... — Пачка упала на лепестки утилизатора, провалилась, и ящик заскрипел, обращая суррогатные таблетки в пепел.

Её тряпки бросили в вошебойку. Готовое прорваться криком, у горла Эну билось нестерпимое желание — вернуться в Цементные выселки, на завод, к мамке, к мамочке! Но она крепилась. То, что с ней творилось, походило на священнодействие. Только стерпеть, вынести стыдобу медосмотра — тогда всё переменится, и произойдёт что-то дивное. Может, жёсткая витая проволока волос распрямится в гладь, как у старших каст. Или ей дадут билет на право жить в городе. Но обратно, в зону — никогда! нет, никогда! Пусть будет больно, лишь бы не отправили назад!..

— Послеродовая лихорадка, второй степени тяжести. — надиктовывал врач в бусинку микрофона на лацкане. — Назначения — фильтрация лимфы через стерилизатор, нитона семьсот единиц струйно. Второе: грибковая инфекция наружных органов воспроизводства...

— А-а-а-а, не надо меня стерилизова-ать!!

— Тихо, а то милиционера позову! И не трясись. Детородная функция народа — первая забота Белого Двора. Третье: грибковая инфекция ногтей стоп... Слушай, Илис, кто таких на роды принимает без санации?!..

— Буолиа! — развёл руками тот, что досматривал одежду.


Перелетая горы Аха выше тающей облачной кисеи, легковой катерок Акиа по команде автопилота выполнил попорот «право руля» с переходом на снижение, и стремительная машина сверкнула в свете высокого солнца розовым огнём турмалина. Следовавший за Акиа в половине стадия сотник-лазутчик Харатин не сдержался и продекламировал:
		Драгоценным каменьям колье


		Был подобен сияющий строй


		Кораблей, извергающих пламя.


Акиа без промедления ответил парным изречением, не отрываясь от отчётов об обстреле «Холтон Дрейга» и осмотре его военинженерами в зоне 8 Буолиа — он читал их одновременно, глазами врозь, с раскладного экрана-диптиха:
		Из заревого сумрачно-лиловым


		Стал цвет брони штурмовика,


		Едва пилот сменил угол атаки.


Катера скользили друг за другом строго дистанцированным звеном-двойкой, входя в воздушное пространство автономий, где незримо пульсировали маяки, трещали отрывистые диалоги бортовых автоответчиков и распоряжения наблюдающих диспетчеров. Акиа заменил слева доклад артиллеристов на рапорт военврачей. Ткани умершего бортинженера «Холтон Дрейга» носили следы магнитно-лучевого воздействия мощностью до 1200 эг. Неудивительно, что он погиб. Но Кермак жив! Он артон. Мозг в теле артона имеет защиту, однако предел её экранирующих свойств — 350-400 эг. Оптоэлектронные стволы, заменяющие нервы, и вспомогательные устройства выдерживают до 700 эг. Потерял сознание, но затем быстро пришёл в себя? Очень быстро; функции вернулись полностью и сразу. При посадке балкер пилотировался вручную. Акиа не исключал, что эйджи стали встраивать в артонов средства экстренной помощи — скажем, для введения нейропротекторов и антиоксидантов в кровь, питающую мозг. И всё равно картина не увязывалась воедино. Здесь крылась какая-то техническая хитрость.

Разведка правительских военных баз в автономиях уже работала по заказу Акиа. Был найден полицейский катер, а путь выродка прослежен до ближайшего узла-вокзала. Здесь Кермак и его спутники вступили в область действия биометрического контроля, заменившего на Хатис устаревшую паспортизацию. В архиве по автономиям параметров этой троицы не имелось; бесполезно было бы подключать архивы других развитых регионов — система отмечала беглецов как неких, и не более. Но утром пассажиропоток велик, посетители вокзалов полностью сменяются за час; среди них неких, всяких приезжих и мигрантов — до 120/400.

«Уточнить поиск, — приказал Акиа. — Трое постоянно движущихся вместе, нидэ и двое туа, в олоктах; учитывать рост и фактуру волос».

— Директор Северного водоканала, — представился он регистратору в гостинице; это было сущей правдой. Тридцать шесть поколений его рода владели водоканалом; правда, последние семь поколений — лишь номинально, уступив руководство людям Правителя, но сохранив титул и часть дохода в качестве княжеской ренты. — Номер для двоих.

Регистратор поискал глазами, но не нашёл у стойки никого, кроме золотоволосого манаа с крысой. Двое крепких и высоких нидэ, взявших недорогую комнату под именами Харатин и Гото, беседовали на священном р-языке невдалеке, у цветочной пирамиды, и не проявляли интереса к манаа.

— Вот мой второй, — золотоволосый поднял крысу на ладони. — Мы вместе.

В спальне Харатин смахнул со столика туалетные принадлежности и, установив на нём плоскую радиостанцию, надел очки и наушники; включаться в переговоры с местными лазутчиками надо сразу. Молчаливый Гото обследовал номер — никогда не мешает проверить, есть ли в помещении следящие системы. Акиа, сбросив дорожный халат, разлёгся вниз животом на софе, играл с Вещуньей, весело бегавшей по покрывалу, и параллельно беседовал со своим отделом в штабе армии:

— Да, именно Луи Маколь и его контакты. И вообще вся связь офиса «Вела Акин» в любых диапазонах. Спасибо за усердие, Толе. Немедленно сообщайте мне, как только... Да. И перемещения в их портовом комплексе. А вот это плохо. И внутренние, и локальные каналы, и селектор. Представьте, что Луи Маколь — инопланетный резидент. Представили? не слышу в голосе холодной ярости бесполого головореза. Так, теперь слышу. Доложите, когда офис будет на контроле.

Вещунья, царапаясь, влезла к Акиа на спину и принялась рыться в его шелковистых волосах, разлившихся в красивом беспорядке. Солнечные полосы, пробившись в щель между шторами, плавно смещались по ковру, как стрелка старинных часов.

— Гото, сейчас я пойду купаться. Через полтора часа вызовешь визажиста.

— Есть, господин эксперт, — Гото для пробы прицелился в прихотливо изогнутое бра, пощекотал бронзовые завитки лазерной точкой и с ловкостью фокусника спрятал искро-пулевое оружие под просторной курортной накидкой. Смяв бумажку, он кинул её в угол, слегка прицыкнув языком — Харатин, не оглядываясь и не изменяя позы, выхватил свою пушку, и огонёк касанием пометил место, где упал комочек.

— Забавы, — осуждающе заметил Акиа, сменив канал спутникового телефона. Вещунья проворным живым бугорком елозила под покрывалом.

— Здесь могут прилично накладывать маски? что-то не верится. По-моему, на Хатис гримируют только выродков.

— Мастер лиц должен быть, — откликнулся Гото, — 
		Почтителен, нелюбопытен,


		Слеп к недостаткам, глух


		К тому, что говорят при нём,


		И нем, когда клиента покидает.


— Пока я принимаю омовение, Гото, присмотришь за Вещуньей.

— Нельзя ли назначить мне не столь мучительное наказание, господин эксперт? Согласен на сожжение живьём.

— Позаботься о ней, не противься.

— Она без вас так тоскует, так убивается... Харатин, твой палец уже зажил?

— Всеядное пустынное животное, — бормотал Харатин. — О... да! говорите! где?.. Господин эксперт, на узле Тотаива выявлены объекты со сходством 275/400. Какой поезд?.. дайте расписание. Благодарю. Группа шесть, поиск на линиях Тотаива—Оюла, Тотаива—Мите, Тотаива—Гал, интервал — за три часа до настоящего момента. Плохо, если они вышли в Мите, там полно нидэ.

— Всяких гадких, плоскорылых нидэ!.. — с художественным гневом вскричал Гото.

— И мало остролицых льешей, — удаляясь в сторону купальни, обронил Акиа. — Гото, лови Вещунью.

— Если хоть одна чешуйка упадёт с её хвоста... — прошептал Харатин; в его очках, проецируясь в глаза, переливалась карта, где версии перемещения Ф.Кермака вытягивались, изгибались и полыхали сочными цветами, пухли и истончались — вариатор исчислял вероятности, учитывая скорость транспорта, интенсивность движения на линиях и ещё целый ряд факторов.

Гото стал осторожно обходить софу, чтобы перехватить взволнованную крысу. Это совсем не просто!

Отлепив маску, Акиа протёр тампоном усталое лицо. Белый и гладкий... как Кермак. Оптимальное состояние разведчика. Время клонится к вечеру; что-то силы самообороны автономии медлят с визитом вежливости. Специально для них он предъявил при вселении титульную визитку. Кажется, нетрудно справиться в книге великих родов и определить, кто к вам пожаловал.

На время погружения в ласкающую пену и бархатно-тёплую воду он, казалось, забыл о делах. Потемневшее золото волос стекало по плечам, нежно выступающим из облаков колеблющейся, невесомой, едва слышно шипящей пенной массы. Глаза прикрыты, выражение лица отсутствующее. Порой Акиа и сам удивлялся, как в такой момент можно размышлять о чём-то — но он непрерывно думал, охватывая и удерживая мыслями ситуацию вокруг «Холтон Дрейга» со всеми её участниками.

Он обсыхал в горячих струях воздуха, обмотав голову высоким тюрбаном из полотенца, когда Гото осмелился постучать.

— Вели визажисту обождать.

— Пришёл полководец из самообороны.

— Сначала визажист.

В новой маске, в роскошно ниспадающем от горла до пят банном халате (белое с зелёным, золотая искорка), Акиа принял старшего офицера автономии.

— Для нас большая честь принимать в своём краю вашу персону, господин водоканала. Если бы вы предупредили о визите... Примите в знак нашего гостеприимства, — подтянутый адъютант поставил к ногам Акиа вазу, из которой взрывом выступал благоуханный, с большим вкусом подобранный букет.

— Благодарю вас, полководец. Я очень тронут вниманием сил самообороны. Но прошу вас, не придавайте моему визиту столь большого значения. Я нахожусь здесь как частное лицо; я в краткосрочном отпуске. Гото, покажи наши отпускные листы...

— Достаточно вашего слова, господин водоканала, — полководец жестом отклонил услуги Гото. — В любом случае базы отдыха сил самообороны открыты для вас.

Адъютант приложил к букету богато украшенный конверт с бантом — адреса и номера; звонок — и экипаж доставит к чистой речке, в горный домик. Акиа непритворно улыбнулся — местная оборонка неназойлива и глубоко корректна; умеют принимать высоких гостей.

— Весьма признателен. Полководец, вы любите крыс?

— Золотистых, господин водоканала, — уста чинного офицера тоже тронула улыбка. Ах, манаа, лукавец! Всё проведал, всё разнюхал!

— Сам я люблю жилеточных, — Акиа позволил Вещунье пробежать по рукаву к плечу. — Но я знаком с семьёй господ железных рудников, где разводят золотистых с синими глазами. Могу посодействовать вам в приобретении. Гото, передай мою визитку господину полководцу.

— Чем ещё могу быть полезен? — офицер с поклоном убрал полоску в нагрудный карман.

— Не мешайте мне, — голос Акиа изменился. Теперь в нём зазвучала власть. — Когда будет нужно, я обращусь к вам. До свидания.

По-птичьи глюкнул спутниковый телефон; Гото бросил его Акиа, и эксперт-лазутчик вслепую поймал вещицу — аккуратно, словно с полки взял, не желая встревожить крысу резким движением.

— Да. К токсикологу?.. Толе, душа моя, я вам приказываю — умрите, но выясните, что Луи Маколь хотел узнать у токсиколога. А потом прошу вас воскреснуть и доложить. За удачу обещаю три дня отдыха на чистой речке, в горном домике.


Ещё не разгорелся рассвет 4 бинна, а главстаршина милиции и полицейский следователь, занятые происшествием в Облачном Чертоге, уже нашли общий язык (оба льеши, из соседних пригородов Гигуэлэ, а следователь к тому же учился в одной школе с Уле) и заявили для прессы и телевещания, что, скорее всего, имела место расправа одного из проникших в храм бандитов над двумя другими на почве неприязни или мести — убийца хотел списать жертвы на стычку с милиционерами охраны. Разумеется, будут изучены и прочие версии.

Лье постарался, чтобы при отъезде из Чертога Уле, Чахлый Нию и он сам оказались в одной машине с перепуганной и от страха замкнутой до немоты умви — так удобнее присматривать за ней и понемногу, исподволь настраивать на дачу нужных показаний. Но Уле, по взглядам и телесным пятнам угадав, что попутчица смятенна и близка к панике, пересел с ней на заднее сиденье и завёл разговор о здоровье — это всегда ближе сердцу пациента. Он выслушивал её жалобы, вначале скупые и нерешительные, затем горячие и слёзные, хотя на уме у обоих были трупы в галерее.

— ...Я хотела бросить, — признавалась она (с олхами и бесполыми можно откровенничать). — Изжога пошла от таблеток, а на мазь стала сыпь выскакивать. «Давай, — сказала, — перервусь на четверть года, во внефазке отдохну» — а он как заорёт, как кинется... Озверел. Я в убежище. А как мне теперь?..

— Факт телесных повреждений зафиксирован? А длительное отравление гормонами? Отлично. Если не хочешь судиться с мууном, помогу составить заявление о переходе под руку белых. У тебя есть профессия?.. Извини, но «умви» — это не профессия, а несчастье. По всей Хатис есть белые училища, до ста сорока профессий на выбор. Будет работа — сможешь вступить в профсоюз, это защита... и поддержка Единства.

— О! — недоверчиво повела глазом мункэ. — Но ведь белые отнимают половину денег...

— Не путай промысел умви и честную работу. Это сутенёры отбирают половину, а когда и больше — тебе ли не знать? Белый же Двор возвращает затраты на учёбу, но с рассрочкой. Кто зарабатывает, тому выплатить легко.

— А мне сказали...

— Кто — твой муун? Он лгал, хотел запугать, чтобы ты осталась у него. Во что только он тебя превратил! У тебя кожа холодная.

— Это я боюсь, вот и холодная.

— А глаза красные отчего?

— Не знаю, просто болят. От морского ветра.

— От гормонов. Я ведь из Тапеа, сказочки про ветер мне с мальковых лет знакомы.

— Из Тапеа?! А я люпанская, знаешь, завод электролитов? меня звать Сихо Цветик.

— Ты уличную кличку лучше позабудь, у белых это не в почёте. Даст Небо, тебя назовут по-новому, красивее. А я — Уле Книгочей.

Лье слушал краем уха — а слух у него был чуткий — и дивился, до чего фазницы падки на бесполых, всё им выложат. Хотя понять можно — надёжней доверяться тем, кто к тебе не принюхивается.

С разговорами, немного взвинченные, они доехали с милицией до Файтау и сошли на дворе храма Лазурная Ограда. Как-то второпях поели, потом повалились досыпать — но не спалось, и, кроме «зонтиков», пришлось добавить по четыре «пшика». Поговорили негромко о том, насколько тресту Мал-Гаит дешевле нанять забойщиков, чтобы избавиться от Уле, чем выдержать судебный процесс против профсоюза металлургов, повышать зарплату и вкладывать средства в технику безопасности на заводах.

Сихо, узнав в Уле почти что земляка и смекнув, что страшный ночной стрелок слушается его как сынок, после сна перебежала к ним в келью и принялась истязать вопросами об учёбе и устройстве на работу. Скорее всего, то был нервозный интерес, но Уле счёл уместным поддерживать его, не давая остыть. Лье, чтобы присутствие Сихо не мутило мысли, бродил но храму, примечая, каким доступом сюда могут проникнуть нежеланные гости; охрана здесь была усилена, и это утешало безоружного Расстригу.

Казалось бы, взбаламученная река жизни стала возвращаться в берега — но не доверяйте обманчивому спокойствию её вод! С закатом начался день нэко, выходной 5 бинна, и Сихо удалось выпихать из кельи, а около 06.20 задремавшего Уле вдруг разбудили.

— Что? — моментально проснулся он.

— Телефон. Вас вызывает Облачный Чертог.

— Уле, — голос Олу Омании был ровен, но в нём ощущалось некоторое напряжение, — простите, что вас обеспокоили по моей просьбе. Здесь, в Гигуэлэ, вас разыскивает некий человек. Он утверждает, что вы его хорошо знаете.

— И кто этот Нии?

— Нидэ, неплод. Человек с грубой походкой, у него заметные костно-суставные деформации, — слова «выродок» Олу деликатно избегал. — Речь его очень неправильная. Он хочет, чтобы вы увидели его без маски.

Для незнакомца это довольно смело. Уле терялся в догадках, пытаясь вспомнить нидэ среди своих знакомых. Хинко — не нидский край; вот севернее по Хатис нидэ живёт больше...

— Пусть покажется в экране.

Едва появилось это лицо, Уле вспомнил всё. Ещё бы, такое забыть!

— Уле, я радуюсь, что у вас порядок, — жёстко и старательно выговорил Фольт.

— Нии, я взаимно рад за вас!.. — неискренне, со скрытой мукой отозвался Уле, которого словно из ведра окатили. О Небо, мало было пережить головокружительный побег и чудом избежать смерти в Облачном Чертоге -оказалось, суждено опять столкнуться со звёздным нелегалом и убийцей! В этом злополучном и по-своему несчастном выродке есть что-то неотвязное, как неоплаченный долг. Он умудрился сохранить свободу, с горем пополам выучить азы великой речи, найти его, Уле — но зачем? что ему надо?..

— Как ваши дела, Нии?

— Мне нужно вашу помощь. И убежище.

Конечно, он скрывается. Никто не простит ему стражника. Почему не связался со своей фирмой? Или те отказали в помощи?.. Да, хвалёное воровское братство звёздных — миф, сказочка для наивных юных крадунов. Продадут и сдадут, не раздумывая, если это даст хоть на тиот больше выгоды. Тем более какого-то наёмника из затерянных колоний, чужого в воровской семье.

«Долг. Отчего я вспомнил о долге? Я — ему — должен, вот почему. Забыть, что он для меня сделал?.. Нельзя. Долги следует возвращать».

— Олх Олу, я подтверждаю — это мой... — Уле долю секунды помедлил, подбирая слово, означающее степень близости, — ... мой настоящий друг. Помогите ему добраться до меня, пожалуйста.

— Уле, мы можем устроить его в Облачном Чертоге.

— Ему надо приехать сюда. Я должен встретиться с ним лично.

— Что ж, если таково ваше пожелание... Я уверен, вам известно, кого вы приглашаете в свою келью.

— Да, — ответил Уле, хотя по правде следовало сказать «Нет».


Блок 10


Прибыв экспрессом в 03.12, по-туански — поздним вечером, Форт посвятил часа полтора осмотру гигуэльского вокзала, резонно полагая, что раз его принимают за земледельца, ему простится чтение всех подряд вывесок, щитов, табло и схем. На его родине человек, занятый сельским хозяйством и производящий натуральные продукты, считался простаком, далёким от цивилизации. Когда приезжий косолапый фермер бродит ротозеем по гигантскому Сэнтрал-Сити — это нормально; значит, и здесь должен естественно выглядеть непонятливый бамиэ, тупо и сосредоточенно взирающий на всякие пояснительные плакаты.

Форт надеялся, что нужные сведения будут написаны в самой доступно-примитивной форме — и не ошибся. Как и в Сэнтрал-Сити, указания и рекомендации излагались в стиле «проще некуда».

Из услуг, которые оказывали на вокзале, ему особенно понравилась «почта багажа». Такое мог внедрить лишь Фонд поощрения терроризма. Плакат уверял, что если Форту лень тащить свой ручной груз, он может сдать его на упаковку, а затем получить на дом в любое время, в любой точке автономий Хатис, где действует багажная доставка. При здешнем беспечном отношении к идентификации личности любой централ из партизан-бомбистов немедля отослал бы адскую машинку «почтой багажа», указав адресатом выбранную жертву. У окошка «почты багажа» не было видно полисменов в бронежилетах, с натасканными на запах взрывчатки псами — там скучал один приёмщик.

Форт просмотрел правила «почты багажа», затем уединился в кабинке туалета, разобрал лайтинг на детали и завернул каждую отдельно в салфетку, чтобы сдать их приёмщику вместе с укладками инструментов (одну оставил себе) и кое-какими вещами из рюкзака. Ничто в багаже не напоминало оружия; приёмщик привычно запаковал всё в жёлтую оболочку с ручкой и выдал Форту ленточку-квитанцию.

— В Гигуэлэ и Хинко багаж вам привезут за час, а если дальше — в течение суток. Точнее скажет диспетчер доставки. Спасибо, что воспользовались нашей службой.

Хлыст он измельчил ладонями и ссыпал останки в мусорный контейнер; это оказалось верным решением — на входе в Облачный Чертог обыскивали, проводя вдоль тела детектором. То же повторилось и в Лазурной Ограде, в Файтау. Нахлынули воспоминания о милой родине — блокпосты, патрули...

— По какой причине вы просите убежища у Белого Двора?

— Конфликт с властями. Я опасаюсь преследований.

— Кто может удостоверить, что вы говорите правду и не совершали умышленных преступлений? У вас есть доверители?

— Да, я ручаюсь за него, — ответил вместо Форта Уле.

— Мы предоставляем убежище на две недели. Если за это время вы не объявите подробности конфликта и не прибегнете к процедуре самооправдания, Белый Двор не окажет вам юридической помощи, и вы лишитесь права убежища. Вы можете запросить помощь любого юриста по своему выбору. Покидая Лазурную Ограду по личной надобности, не связанной с конфликтом, вы теряете право убежища на всё время отсутствия. При отсутствии дольше суток или при аресте за новое преступление вы также лишаетесь убежища. Если вы покинете убежище, с доверителя снимается ответственность за поручительство... — быстро и монотонно отчитывал молодой олх пункты условий.

— Вы быстро выучили язык, — заметил Уле по пути к кельям.

— Я очень способный.

— Было бы куда лучше, потрать вы раньше те же восемь дней на овладение великой речью.

— Кто знал, что мне понадобится знание языка? я не предполагал, что...

— Тише. Не торопитесь объявлять свою вину. Фольт, я в самом деле чрезвычайно рад, что вы живы, целы и на воле, но ума не приложу, как вам помочь.

— Думаю, мне будет достаточно купить спутниковый телефон.

— Так вы ещё не связались с вашей фирмой?..

— Некогда было. Я по твоей наводке посещал восточный берег, а там телефоны под ногами не валяются.

— Зональная полиция? была ли польза от неё?

— Мы не сошлись в цене. Честно сказать, Уле, убежище мне требуется, чтобы отсидеться и осмыслить обстановку. Я слишком долго бегал без оглядки и совершал всякие безумства — пора их сосчитать и взвесить.

— Вы ещё кого-нибудь убили? — понизив голос, спросил Уле. На взгляд Форта, врач стал выглядеть куда свежее, чем при побеге. Кожа разгладилась, глаза блестели ярче, волосы ровно расчёсаны и тронуты гелем.

— Упаси меня Небо от убийств! Больше никого. На «никогда» замахиваться не хочу, в жизни всякое бывает, но оружие я разломал и выкинул, чтобы не было соблазна выстрелить.

— Похвально! — засиял Уле. — Каюсь, я думал... я полагал... между нами не должно быть недомолвок, верно?.. Мне казалось, что вы из звёздных воров, просто у вас характер мягче — ведь все люди разные... Теперь я вижу, что вы — честный.

— Слава Небу, хоть до одного это дошло, — Форт поднял капюшон. — Моя вина известна; то, что я собираюсь удрать и избежать суда — тоже не секрет. Но мы в неравном положении — я-то не знаю, за что ты оказался в Буолиа.

— Мне таить нечего, — легко улыбнулся Уле, показав голубовато-белые зубы, — Я состою в Единстве. Не слышали? Немудрено — на КонТуа информацию о нас стараются не пропускать. А вам, если вы работаете, а не крадёте, очень пригодились бы наши понятия.

— Политика? — Форт с детства, вместе с идеалами свободы, усвоил, что политика бывает двух родов: продажная и грязная (в конгрессе), или сомнительная и опасная (в подполье), причём самостоятельный и работящий человек должен сторониться обеих разновидностей, дабы не лишиться чести или жизни. Когда они летели к Гигуэлэ, Уле говорил: «Я жертва политических репрессий»; раз ютится по убежищам — скорей из реформаторов, что покушаются на Конституцию, чем из дельцов, что ею подтираются.

— Никоим образом. Мы — общественная организация по защите здоровья.

— И за это — в тюрьму? не смешно.

— Смотря как защищать здоровье. Если на словах — это политиканство и пустая болтовня, а если на деле — можно и в Буолиа съездить за казённый счёт, — должно быть, вопрос задел в Уле нечто любимое и важное, раз он остановился и заговорил так жарко. — Согласитесь, Фольт, что величие державы — в здоровье подданных. Могучее развитое государство не может состоять из полуживых дохляков и мутантов. Если мы позволим ухудшать здоровье населения, у нас не будет ни научного потенциала, ни сильной армии; мы не сможем противостоять другим мирам.

— Тем более странно, что тебя упекли. По-моему, ты мыслишь верно.

— Если бы все так мыслили, в Единстве не было бы надобности. Но вот — сейчас мы занимаемся конфликтом пилотов с транспортной компанией. Наниматели считают, что за те же деньги можно заставить космолётчиков работать дольше, и качество перевозок при этом не пострадает.

— Бред, — немедленно и искренне ответил Форт. — Люди — не машины; они будут уставать и совершать ошибки, а в технике ошибка равна катастрофе.

— А, вы тоже так считаете! замечательно. Вот против работы на износ мы и выступаем. Режим труда должен совпадать с возможностями человека — или оплата и отдых должны окупать расход нервных и физических сил, иначе работа станет агрессией против здоровья. Идёмте, я познакомлю вас со своими доверителями.

В белой комнате Форт нашёл разномастную и деятельную компанию, ничуть не походившую на людей, отягощенных ответственностью и ожиданием суда. Болезненно худой туанец в рыжем комбинезоне с надписью на рукаве «ПРАВА ПЕНСИОНЕРА ЗАВОДА ОРГАНИЧЕСКОГО СИНТЕЗА В НОКАЭТЕ — ПОЖИЗНЕННО» сидел, вперившись в экранчик и прислушиваясь к звукам в миниатюрных наушниках; поджарый малый стоял на руках у стены, опираясь на неё пятками вытянутых ног, и отжимался в этой неестественной позе, то сгибая, то выпрямляя руки, деревянно прямое тело сдвигалось вверх-вниз, шурша пятками по стене; существо в распушившейся грудой складок олокте, схожее с Эну пятнистой окраской лица, наблюдало за спортсменом, приговаривая: «Восемнадцать... девятнадцать...» и попутно скручивало из бумажных полос веночек — таких веночков рядом скопилась изрядная кучка.

— Лье, ты могуч, и все это знают. Ты уже установил рекорд, заканчивай.

— Нет, — побурев от натуги, выдавил упрямец, — ещё немного...

— Я привёл друга, его зовут Нии. Я стал его доверителем.

— О! — сильно оттолкнувшись руками, Лье ловким прыжком оказался на ногах. — Надо и ему за кого-нибудь довериться, и мы будем повязаны по кругу. Привет, Нии! Уле, откуда такие знакомства? Где ты сошёлся с р-народом?

— Он из колоний, живёт в Семиречье, — уверенно соврал Уле. — У него сложная история.

— Из Семиречья?.. — Лье недоверчиво прошёл полукругом, оглядывая новичка. Нидское Семиречье, отрезанное от материка горами по границе буолианских зон 8-7-18-19 — тот ещё региончик. Гордые — после Бури выкарабкивались сами, без чужой помощи. Пиратствовали по морям на запад и на север, Гигуэлэ жгли. ОЭС и отдел «режим товарооборота» стерегут трассы Ми, Хо и морские пути от нидэ к людям — много там ходит незаконного товара. И колонист вдобавок! Тёмный, сомнительный народишко стекается с дальних планет в державный мир... Не контрабандист ли? не с ним ли Уле выбрался из территории?..

— А из какого ты города? чем занимаешься?

— Хватит того, что это знаю я, — отрезал Уле. — Ты слишком любопытен.

— Извини, случайно вырвалось.

— Я земледелец, — выговорил Нии, откровенно изучая Лье. — Не городской.

— Верю. Сихо, а ты?

— По одёжке нашенский, — существо на низком седалище повозилось, подбирая складки. — А говор — северянский, что ли. На верховьях Хатис так болтают.

Тут голодный и хилый на вид, который казался отчуждённым от всего происходящего, неожиданно отклеился от экрана.

— Вы так шумите и топчетесь, что даже в наушниках слышно. Здравствуй, Нии. Уле, он состоит в профсоюзе?

— Хозяйствуешь или работаешь по найму? — Лье подступил ближе.

— По найму, — Нии был подчёркнуто немногословен.

— Полевой рабочий? агротехник? скотовод? — любознательность Лье отдавала допросом.

— Транспортировка. Возчик.

— Платишь взносы или как?

— Хотя бы страховые вычеты из заработка? — поспешил уточнить Уле, чтобы Фольту не стало неловко.

— Да. Застрахован, — Форт поднял из памяти контракт с «Филипсен» и пункты арендного договора, под которыми расписывался.

— А твой конфликт связан с работой? — чахлый туанец измерил Возчика тусклыми глазами.

— Да.

— Тогда Единство может им заняться, — чахлый взглянул на Уле. — Только я никак не соображу, от какой беды возчик может прятаться в убежище. Опрокинул фуру с овощами?..

— А может быть, «режим товарооборота» нашёл в ней что-то, кроме овощей, — как бы думая вслух, бросил Лье, подсаживаясь к Сихо и выбирая полоски для плетения. — Тогда дело усложнится. Придётся доказывать, что его заставили взять нелегальный груз. Спорю на триста тиот, Уле, что ты впервые встретил Нии недавно... дней восемь-девять назад. Ага?

— Сихо, почём думаешь сдать келарю колечки? — не ответил ему Уле.

— Пять тиот штука. Половину выручки храму пожертвую.

— Лье, сплетёшь колец двести, тогда и спорь.

Форт проследил за скоростью пальцев Сихо. Любой ручной механический процесс можно разложить на этапы и превратить в алгоритм.

— Я разве из-за денег?! — возмутился Лье. — Я — Сихо помочь.

Под смазкой лица Лье проступали такие же узоры, как у Шука. Форт, совсем по-туански раскосив глаза в стороны, сверился с лицами Уле и того, тщедушного — рисунки проще и бледнее. А, так вот зачем мы отжимались, стоя на руках. Показывали мункэ нашу мощь. Но есть и другие способы освоиться в компании.

— Я помогу лучше.

— Бамиэ купит нам обед из ресторана? — Лье насмешливо сощурился. — Храмовый харч небогатый...

— Лье, перестань. — Лицо Уле подёрнулось узорами суровости, если не гнева; нечто в том же роде полыхало на лице Муа, подравшегося с Шуком. — Ты забываешься. Ни рас, ни каст; ни белых, ни красных.

— Прости, — Лье потупился.

Положив рюкзак, Форт присел рядом с Сихо, взял пучок полосок, присмотрелся.

— У шоферюг не те пальцы, — заметила мункэ.

Массивный нидэ промолчал; руки его задвигались, повторяя движения Сихо. Вскоре все глядели на них — даже Нию, одним ухом прислушиваясь к конференции по правовой безопасности офисных служащих.

Пальцы нидэ мелькали, словно стремительная нескончаемая драка десяти червей; бумажки свивались, будто в станке, кольца отлетали в сторону в ритме минут на часах — Лье невольно сверился с цифрами браслета.

— Сорок три в час, — сквозь зубы отозвался он на вопросительный взгляд Уле.

— Вернемся к Единству, — нидэ поднял глаза, не замедляя темпа. — Как оно может мной заняться?

— Это ты мне плетёшь?.. — зачарованно молвила Сихо.

— Да. Отдохни пока. Уле, поясни мне...

— Великое Небо... Слу-ушай, Нии, ты в самом деле неплод? Вечные просто люди так не могут.

— Как раз могут. Нас ничто не отвлекает.

Лье издал носом неопределённый (возможно, обиженный) звук.

— А где так выучился? научи меня, а?

— Я с детства всё плёл и вязал, — заунывным голосом протянул нидэ, не глядя на рукоделие. — Верёвочки, шнурочки, проволочки. Превзошёл всех в своей деревне. Это от Неба, нельзя научиться. Сейчас заработаю обед.

— Э, мы так до завтра прождём! — встрепенулся Лье. — Сихо, нажимай! Втроём как раз к ужину управимся.

— Единство помогает разрешать трудовые споры, — промолвил Уле, с радостью убедившись, что рознь в коллективе улеглась и всех победила идея вкусно поужиначь в выходной. — Если ты уточнишь, юрист какого профиля тебя устроит, я переговорю со своими, и на неделе мы пригласим сюда специалиста.

— Любой узел распутают, — прибавил Лье. — Наши законники головастые, можешь смело на них рассчитывать.

— Мне тоже обещали бумаги оформить, — не удержалась Сихо от того, чтобы похвалиться, с какими верными людьми сошлась.

Общая работа сближает; Форт ощутил, что принят в эту небольшую компанию. Но в том, что узел его проблемы по силам юристам Единства, он тяжко сомневался. Была только надежда разузнать, сколько стоят его проделки в глазах туанской юстиции и есть ли какие-нибудь законные лазейки, чтобы если не уйти из-под удара, то хоть уклониться от него.

— А ваш человек меня не сдаст? — спросил он Уле напрямик.

— Как можно! вы же в убежище. Я буду свидетельствовать в вашу пользу.

И здесь Форт — может быть, впервые за все дни, проведённые на ТуаТоу — понял, что он не одиночка в пустыне.


— А ты не пробовал лечиться? — увивалась вокруг Форта Сихо. — Может, тебя не взаправду обесплодили? Я читала, так бывает. Живёт-живёт просто человек и — бамс! — фаза пришла! А ты на индекс генов проверялся, сколько у тебя? триста из четырёхсот есть?

Тараторить о нескромном Сихо развезло после того, как келарь засчитал сплетённое Возчиком Нии рекордное число колец как малый подвиг благочестия и вручил ему карманный цитатник Пятикнижия для мирян.

— Вам, нидэ, ведом священный язык. Читайте и благоговейте, да осияет вас заря безоблачного Неба.

При келаре Сихо, понятно, тоже не молчала — твердила, какой Возчик молодец. Лье не нравилось, как мункэ смотрит на плечистого выродка. Воистину, фаза так ум туманит, что в фонарный столб влюбиться можно. Тем более она столько травилась, аж глаза опухли. А ведь дело шло на лад, к «плоду единодушного согласия» — так нет же, Возчик появился!..

— Нет, со мной безнадёжно, — отпирался Форт, в задумчивом отупении изучая книжицу. Священная азбука, вот оно что. Ни бельмеса не понять, кроме пары строк: «Компьютерный перевод фрагментов Пяти Книг на моторный язык ЗАПРЕЩЁН, Наказание — штраф 3200 отов и 2 года ссылки в суровую обитель с тяжкой епитимьей. Публичное чтение ТОЛЬКО в храме при небослужениях». Крепко завинчено; это вам не экуменизм Вселенской церкви, а культ что надо.

Лье потеплел — ха, Возчику не по нутру ухлёстывания Сихо! За славным ужином, почти совсем простив ему рост, мясистую мощь, плоскорылость и четырёхкратно клятую приманчивость нидэ для остроносеньких, он принялся воспитывать Сихо.

— Да он пахнет, как бельё из прачечной! — нашёптывал он ей на ухо. — Стиральным порошком, понюхай! Его цветы не распустятся. Брось, не мечтай. Цветку нужен цветок... Гляди, у него руки не гнутся. И ноги как палки.

— Ты ешь, Нии, — советовал подобревший Нию. — Совсем ничего не скушал!

— И ест по крошке, — рассеянно вздохнула Сихо, любуясь строгим поведением Возчика. Какой он бескорыстный, какой здоровенный! Но с неплодами браки не заключают — разве что по контракту, понарошку...

Позже предстояло выдавить туанский корм из реактора и уминать свой брикет ночью под одеялом, как мамины гостинцы в общей спальне пансиона. Люди за трапезным столиком подобрались куда образованней льешей из Цементных выселок и могли заподозрить неладное при виде скользкой замазки, которой питался Форт.

— У нас в колонии забыта грамота, — с притворным сожалением поведал он Уле. — Кто бы мне почитал?

— Бедный ваш край! — Уле воздел руки, бегло утерев салфеткой рот. — Я готов почитать.

— Что за колония такая? — мгновенно придвинулся Лье, чуткий на слух, как голодная крыса.

— Очень-очень отдалённая, — ответил Уле скорбной миной, но бровями приказал: «Брысь!» — Идём к тебе в келью, душа моя Нии, поговорим о Небе.

— Я не отдарилась, — дёрнула локтем Сихо, чтобы Лье не удерживал. — За угощение следует вручить подарок! Вот, душенька Возчик, прими. Что успела захватить, не погнушайся.

«Уже и „душенька"!.. Вымрет р-народ, жди — через нас размножатся», — Лье вспомнил, сколько довелось ему видеть лиц, чья чистокровная острота сглажена смешением крови.

— Парень сердится, — заметил Форт, когда они с Уле уединились в комнатке, отведённой Возчику. — На лице написано.

— Это мой телохранитель. Не ссорьтесь с ним, пожалуйста.

— Что, серьёзный боец?

— При случае он может пробежать по потолку.

— Кажется, я ему путь не заступал...

— Сихо нездорова, её сердце мается. Ей надо стать просто человеком, а тело пропитано гормонами. Назначили семь сеансов перегонки лимфы, пока прошла всего один...

«Цветистость лика», — листал Форт подаренный блокнот, где пестрели рисованные лица и схематичные фигуры в узорах. «Цветистость корпуса и конечностей». «Фасоны конца дня», «фасон законченного хулигана», «фасон неприступной мужественности». Последние страницы были плоскими обоймами — в кармашки вложены полоски, оставлявшие на пальцах разноцветные следы. «Соответствуйте модной красе в любом состоянии!»

— Я вижу, вам неудобно, — сокрушался Уле. — Вы не просто так поспешили уйти от стола. Уверяю, вы всем здесь понравились.

— С моей-то походкой и физиономией?..

— В этом нет вины. Но те, кто пострадал до рождения, часто ведут себя иначе. Льготы развращают их. А у вас есть профессия, вы умелец. По сравнению с Сихо вы добились гораздо большего.

— Понравилось, что нидэ угощает туа? — Форт уже разобрался с разницей в тональности и долготе звука, отличавшей название расы от просто людей.

— Да, — Уле сел на коврик. — Мне горько, если вы столкнулись с расовыми предрассудками. Это трудно побороть. Боюсь, так будет всегда. Но вы сделали шаг навстречу, вызвались помочь — как мы в Единстве.

— Ваши могут спрятать человека? незаметно вывезти?

— Ах, не могу вам лгать! Мы действуем в рамках закона, легально.

— Всегда?

На лице Уле выступила слабая, но явственная маска стыдливости.

— Иногда дело решается на уровне дружеских связей, по личной договорённости. Как бы частным образом. Но ваш случай особый — вы открыто обратились к белым. Нельзя подставлять их.

— Ясно. Завтра пойду покупать телефон. Кстати, для подключения надо что-нибудь предъявить? водительские права, страховой полис?

— Зачем? — Уле заморгал с неподдельным любопытством.

— Чтобы зарегистрировать мой номер.

— Не понимаю. Его просто аннулируют, когда вы перестанете платить.

До въезда в автономии Форт был уверен, что родился, жил и умер в самом свободном и демократичном из обществ. Он с детства затвердил, что Федерация — светоч свободы, и благодать её демократии — предмет зависти всех иномирян, особенно тоталитарных и имперских. Правда, в Федерации систематически случались мелкие и крупные свинства, кто-то мёр с голоду, кого-то убивали, всюду проверяли документы, происходили облавы, иногда бомбили жилые кварталы, обыскивали на улице и молотили дубинками, перлюстрировали бумажную и электронную почту, составляли горы досье на неблагонадёжных — но с этим федералы как-то свыклись, и гордиться свободой оно не мешало.

Но тут он неожиданно осознал, что до сих пор жил, как в Буолиа на выселках, и лишь сейчас узнал, что такое настоящая свобода.

Он мог назваться любым именем и даже огрызком вместо имени, и никто не требовал от него удостоверить свою личность. Он мог разгуливать в карнавальной маске, и никто не заставлял её снять. Он, совершенно чуждый туанцам, непринуждённо разъезжал и расхаживал по их планете, и если им слегка пренебрегали, то лишь по сходству с расой, в незапамятные времена спалившей мир, а в остальном не чинили никаких препятствий.

— Расскажи, что разрешено вашим... в рамках закона, — попросил он Уле.


На завтрак Сихо грела остатки ужина. Всем хватит поклевать, даже тяжёлому Возчику; он неедяка, словно постится.

Сихо думала о Расстриге. С началом суток, едва солнце зашло, Лье плавно свернул ухаживания, и его вынесло из кельи — побалагурить с милицейскими охранниками, узнать, кто поступил за день в Лазурную Ограду. Оч-чень непростой муун этот Расстрига. Притворяется бездельником — а всё примечает, всё на ум берёт. И той ночью... Сихо подёрнуло по телу холодком — двоих ухлопал, как конфету съел! Теперь обхаживает, улещает, чтобы, значит, полюбила и не выдала. Ишь, хитрый! О цветах поёт. Она вздохнула над вкусно дымящим судком и недовольно скосила глаз на затёртые крем-пудрой женские пятна, расползшиеся по тылу кисти. Любовный яд, хуже нет! И в храмовую больницу топать неохота — лежать, ждать, пока насосы прогоняют через себя лимфу...

— К чему ты испытываешь тяготение? — нудил Нию, по немощи способный толковать лишь о законах и профессиональном образовании. — Я бы, поверь опыту, советовал учиться на строителя.

Сихо открыла рот, желая ответить, что скреплять стенные панели ей не по плечу, пусть этим верзилы-нидэ занимаются. Но тут вошёл Возчик — и рот Сихо замер нараспашку.

Не нуждаясь во сне, Форт за ночь обстоятельно изучил её подарок, перечитал все рекомендации визажистов, сделал выводы и подобрал подходящий, на его взгляд, макияж, чтобы вполне соответствовать стандартам ТуаТоу.

Когда он явился компании в полной боевой размалёвке совершенного мужчины, эффект превзошёл все ожидания. Лье издал стон: «Ооо, не могу!!» — и повалился на лежак, стуча руками, как в агонии. Нию так громко сглотнул слюну, словно подавился собственным языком, а Уле в панике вскочил, крича:

— Салфетки! Воды! Какой ужас!

— Что-то не так? — заворочал Возчик головой.

— Не трожь термос!!! — Лье метнулся наперехват, чтобы Уле впопыхах не умыл Возчика кипятком.

Сихо захохотала, потом завизжала со всхлипами, смущённо сунув лицо в ладони.

— Нии, кто тебя надоумил?!

— Прошу, — как положено смехачу-затейнику, Возчик хранил ледяную невозмутимость, — объясните мне, что неправильно.

— Цветистый! — изнемогал Лье, корчась на ложе. — Сухостой в цвету!..

— Нии, так нельзя, — Уле подступал с намоченной салфеткой. — Ты же неплод. Люди засмеют. На, сотри.

— Странно. Я действовал по инструкции, — взяв влажный листок, Возчик стал снимать грим. — Написано: «Между фазами приемлемы фасоны...»

— Где у тебя между? ты же без индекса! — у Лье от смеха выступил наливной румянец. — А... не сердись, хорошо? я только спрошу. У вас, может, свой обычай? ну, в колонии?

— В нашей колонии красятся только мункэ, — Форт избавился от полос и растушевок узора, очистил руки и смял салфетку. Свойство блокировать мимику показалось ему даром Неба. Спасибо, что не вышел так на улицу. В общем, дёшево отделался — всего-то четверых насмешил. Правда, в галерее слышалось со стороны: «Ой, ой!», — но он не догадывался, к чему это относится.

— Возчик, не принимай за обиду! — Лье примиряюще замахал гибкими руками. — Слишком неожиданно это всё выглядело! Ну, ошибся ты, с кем не случается. Колонисты так чудят порой... очень давно вы от людей оторвались!

— Я не думала, — каялась Сихо, — я от чистой души подарила... Хочешь, Возчик, я наложу тебе краски, как надо? Очень тоненько, чуть-чуть.

После, когда Возчик ушёл по делам в город, она призналась Лье:

— Кожа у него как неживая, задубелая. Несчастный он! А руки ловкие. И верно, пахнет, будто вымытый, словно мыло в кожу въелось.

В ответ Лье, едва касаясь, провёл кончиками пальцев по её щеке и втянул её запах. Она захотела дать ему пощёчину, но передумала и лишь предупредила опасливым шёпотом:

— Я тебя боюсь.


Файтау запомнился Форту какой-то туманной, неяркой красотой. Смущало отсутствие твёрдой прямоты пересекающихся улиц, но понемногу он освоился и ощутил, что в какой-то мере может подражать походке туанцев. Он стал более непринуждённо наблюдать за всем вокруг, загнав тревогу поглубже — ей, как сторожевой собаке разума, следует знать своё место, а не будоражить рассудок непрестанным беспокойным лаем.

Дело было даже не в возможности бродить где вздумается, не боясь полиции. Форт прекрасно помнил свой город с его чередованием тесно громоздящихся ввысь бигхаусов, населённых манхлом щербатых руин, охраняемых благополучных районов и серых пространств дешёвых домов на окраинах, с торчащими полицейскими башнями в нимбах багровых сигнальных ламп и штырях следящих антенн. Стелющиеся облака ядовитых заводских дымов и молитвы о перемене ветра, чтобы тучи раздирающей горло взвеси унесло в другую сторону. Сообщения об уровне радиации в утренней сводке погоды и восходящие огни корабельных дюз над космодромом. Искусственная брикетированная еда, похожая на пищу киборгов...

Здесь ничего этого не было и в помине. Он исколесил немало лиг, но не видел ни заржавленных кривых строений, ни дорог в колдобинах, ни холмистых свалок, курящихся тошнотворной гарью, вообще ни клока невозделанной, заброшенной земли. Города туанцев не росли вверх, они стелились извивами вдоль рек, и светлые тонкостенные дома походили на этажерки с цветами, где ярусы жилищ то выступали, то были углублены в тень; сколько-нибудь заметное уплотнение и высота зданий встречались в деловых центрах, но шаг в сторону — крыши разрежались зеленью, тонули в ней, и город быстро рассыпался на кучки пригородов, органично вписанных в рельеф местности. Ни дымка, ни выбросов в атмосферу, ни выхлопов — топливных движков тут словно не знали, зато вращались трёхлопастные ветряки, и крыши отблёскивали солнечными батареями.

И еда. Шука и Эну в поездке пришлось накормить; так он наглядно узнал, чем питаются туанцы. В первый момент подумалось, что продукты — муляжи из синтетических белков и нефтяного жира. Он следил, как льеши едят. Съев по куску, они уставились друг на друга. «Настоящее», — блаженно шепнула Эну, облизывая пальцы, и оба накинулись на содержимое квадратной тарелки-кюветы. «А можно ещё, отец?» Меж тем сидели они не в элитном ресторане, а в вокзальной столовой «скорая пища». В Сэнтрал-Сити продовольствие из фермерских хозяйств доступно далеко не всем и не везде; нередко оно было завозным с других планет, вроде экологически чистой Мегары.

Видимо, подлинное ощущение независимости приходит не от ежедневных мантр-заклинаний о свободе, льющихся из телевизора, а в тот момент, когда ты можешь дышать чистым воздухом, жить не в номерной ячейке, а в доме, есть пищу, а не пластмясо родом из синтезатора, к не чувствуешь, что твой телефон прослушивается, твои слова записываются, а твои воззрения анализируют невидимые некие в погонах и с дипломами психолингвистов.

Вот с верой здесь было напряжно — милиция, суровые обители... Но ведь должны быть у цивилизации хоть какие-нибудь маленькие недостатки!

Уле времени даром не тратил — пока Форт осторожно изучал возможности спутникового телефона, не рискуя пока выходить на «Вела Акин», врач связался со своим Единством, и по возвращении Форт обнаружил в келье двух новеньких — бесполого и мункэ. Скромно одетые в тёмное, они обсуждали с Нию какие-то юридические казусы, связанные с трудоустройством.

— Вот, Возчик Нии, наш клиент, — радушно представил его Уле. — Пройдёмте к нему и поговорим.

— Мы вас слушаем, — бесполый вёл себя с тщательной вежливостью. — Никакой записи не будет. Это предварительное обсуждение; мы выясним, какие у вас трудности, и обсудим, что можно сделать. Брат Книгочей предупредил, что дело ваше — весьма деликатное. Секретность мы соблюдаем полностью.

— Нии, доверяйте им, — подбодрил Уле.

— Меня зовут Фортунат Кермак, — начал Форт. — Я законтрактован контуанской фирмой «Вела Акин» как капитан космического грузового судна «Холтон Дрейг». Мы стартовали с космодрома Икола-2...

Юристы мало что не почернели лицами и, обменявшись безмолвными взглядами, дружно поднялись и вышли из кельи, не прощаясь.

Когда готовишься в мастера устного жанра, после такого дебюта впору задуматься о смене амплуа. Форт в полном недоумении посмотрел на Уле, который тоже заметно изменился в цвете.

— И какую непристойность я сделал на этот раз?..

— Небо святое, пресветлое... — вдохнул Уле, отчаянно поводя головой. — Что же вы раньше молчали про Иколу-2?!!

— Да я вообще про всё молчал! Объясни, что произошло?!

— Вы — эйджи, — Уле схватился за лоб, словно его внезапно охватило жаром лихорадки. — Небо... но до чего вы похожи на неплода!

— Хватит про неплодов, надоело! Говори, в чём загвоздка!

— Единство... мы... О, как бы вам сказать... Мы сейчас боремся с кораблями «Вела Акин». Зачем вы молчали?!.. Фольт, вы оказалась в крайне неприятной ситуации.

— Это я понял ещё на орбите, когда нас подбили военные. Мой бортинженер погиб. Да, я застрелил стражника, но, чёрт подери, почему эти двое встали и ушли?!

— Вам объясняли, зачем вас нанимают? — наклонился Уле; цвет горя стал покидать его лицо.

— Перевозка па Атлар каких-то гранулированных химикалий. Это законная работа, нас обслуживали на легальном космодроме...

— Я не о том. Значит, вам неизвестна подоплёка? Помните, я говорил о забастовке пилотов?

— Да; но что общего между «Вела Акин» и...

— Они воспользовались вашим незнанием языка и обстановки, — почти причитал Уле вполголоса, стискивая переплетённые пальцы. — Фольт, «Вела Акин»— преступная фирма, руководимая ворами. Они наняли корабли, чтобы разрушить забастовку. Сколько вам пообещали заплатить?

— Обещали хорошо — пять тысяч за рейс, три бортинженеру, — у Форта начали закрадываться самые страшные для честного пилота подозрения — что его использовали, как...

— Отов?

— Нет, бассов.

— Переведите в оты!

— Две четыреста для капитана, а для...

— Фольт, это гроши! вас наняли за сущие тиоты! Туанский капитан грузовика не пойдёт в рейс меньше чем за семь тысяч! Вы осознаёте?! На вашем примере цену труда сбросили почти втрое!

— Ты хочешь сказать, что я — скэб? — с болью далось Форту противное, грязное слово. — Штрейкбрехер — так?

— Да, ломатель забастовки.

Сила, с какой Фольт опустил кулак на пол, испугала Уле. Казалось, всё в келье вздрогнуло, а прозвучавшее ругательство лингвоук не сумел передать иначе, как «Бу-бу!»

— Уле, я говорю правду, — совладав с собой, выговорил Фольт. — Я ничего не знал о пилотах. Клянусь! Иначе я отказался бы от найма. У нас на такое соглашается лишь последняя мразь.

— О, думаю, вы говорите искренне. Но поймите и нас! Мы поддерживаем профсоюз пилотов, иначе Единство рискует потерять авторитет у одной из самых высокооплачиваемых категорий рабочих. Мы выступаем за всех, кто может жить, лишь продавая знания, умения и навыки. Это сложная работа; вы видели, где я оказался из-за неё... И случай пилотов тем сложнее, что у них смешанный кастовый состав — ведь космолётчиков набирают не по знатности, а по особым требованиям к выносливости и быстроте реакции. Вот мы и подключились, потому что помогаем без учёта кастовых различий.

— Выходит, я зря завёл тебя на это, — проговорил Форт, начав подниматься. На нём каменным ярмом лежал позор пусть невольного, но настоящего предательства, пилотского бесчестия. — Я не туанец и не состою в вашем профсоюзе. Мне нечего решать с вами.

— Нет, погодите! — Уле вскочил раньше. — Не уходите! Я сейчас верну юристов. Они сильно расстроены, но дело поправимо. Вы даже представить не можете, как вы нам нужны!

— Это ещё зачем? — насторожился Форт.

— Вы не знакомы с кое-какими подробностями. Конечно, телевидение их почти не освещает, вы и слышать не могли... Вас сбили, ведь так?

— Видимо, атаковали сквозным оружием, — заметив интерес Уле, Форт предпочёл высказаться более округло.

— Вот-вот. Теперь это чрезвычайно важный пункт в споре с «Вела Акин». Единство — я уверен! — предоставит вам помощь, какая понадобится, если вы детально опишете, как случилось, что корабль попал под обстрел.

— Я ни звука не скажу, пока ты не растолкуешь, почему Единству нужны эти сведения, — вновь сел Форт. — И почему они стоят так дорого, что ты готов обещать полную поддержку мне, чужаку. Кстати, где гарантия, что твои дружки сейчас не звонят в полицию?!..

— Храни нас Небо от такого безрассудства! — испуганно побледнел Уле. — Храмовое убежище и тайна! К тому же юристы обещали вам неразглашение.

— Знаешь, люди часто говорят одно, а делают совсем другое. Особенно когда дело касается денег или каких-нибудь групповых интересов.

— Мы, — Уле вытянулся, словно его оскорбили, — потому и существуем, что держим слово и верны принципам. Если бы мы предавали, то давно бы развалились. Кто нам тогда поверит?.. В конце концов, вы тоже рабочий, хоть и из другого мира. Не сомневаюсь, что у вас наниматели так же стремятся снизить заработки, увеличить нормативы и рабочий день. Знаете, во сколько лет я впервые вошёл в фазу?

— Я не спрашивал тебя о личном.

— Считайте, что спросили, — нетерпеливо повёл рукой Уле. — В двадцать! позже всех сверстников! А почему? учился как безумный. Надо мной смеялись: «Книгочей бесполый!» Они становились фазными, а я оставался просто человеком. Трудовая перегрузка и усиленная нервная активность тормозят и заглушают фазовые переходы. Догадываетесь, чем грозит нам усталость? Массовым бесплодием. А размножаться перестанут самые способные — цветы нации, носители лучшей наследственности. Кто будет рождать вместо них? мутанты и бездельники. И это при том, что мы утилизуем каждого восьмого малька и каждого десятого — стерилизуем. Угнетая биологию трудящихся, мы лишаем себя будущего. Ещё лет семьсот-восемьсот, и если ничто не изменится, вся экономика будет работать на прокорм инвалидов и льготников, а космические корабли мы переплавим на костыли и протезы... И не думайте, что это не коснётся вас. Может быть, наши цивилизации и не друзья, но я убедился — вы, как человек, готовы понять, что у нас немало общего, и нас тревожит одно. Помогите нам, и мы отдаримся.

— Конкретно, — твёрдо сказал Форт. — Чего вы от меня хотите?

— Лакут, — Уле присел совсем рядом. — Система Лакут. Вам знакомо это название?

— Положим, — не моргнув глазом, солгал Форт.

— Ваш корабль имел на борту Лакут?

— А как насчёт организовать мне свободный выезд с планеты?

— Так «да» или «нет»?

— Ты не ответил на мой вопрос. И сдаётся мне, твой ответ от моего не зависит. У вас принципы, а мне не хочется сидеть в вашей тюрьме из-за того, что мне продали плохой переводчик.

— Я должен посовещаться с руководством, — отступил Уле. — Я не могу один санкционировать такие... мероприятия.

— Вот и подождём, пока твоё руководство дозреет до решения. Надеюсь, у вас найдется время для раздумий.

Уле едва не заскрипел зубами. Последние корабли, арендованные «Вела Акин», готовились покинуть Иколу-2, а с ними вместе улетал секрет: установили на грузовиках «Филипсен» аппараты Лакут, или они летели не оснащенными? То есть сейчас на оставшихся судах наверняка уже стояло все, что должно стоять — но на сбитом грузовике?..

— Я потороплю их. Но обещайте мне не покидать убежище насовсем. Пожалуйста!

— Ты хочешь вовсе запретить мне выходить из храма?..

— Договоримся так — не дольше, чем на три часа.

— Подходит. Даю слово. Само собой, моё имя и то, откуда я, остаётся в секрете.

— Фольт, — глаза Уле остановились, не мигая, — неужели вы думаете, что я могу разоблачить вас, который меня...

— На твой счёт, душа моя, я ничего не думаю. Но за всех своих ты отвечать не можешь.

— Я сейчас же отведу их в молельню и возьму с них обет молчания. Это вас успокоит?

— Вполне, — кивнул Форт, подумав: «Пора звонить в „Вела Акин". Конечно, они поступили со мной по-свински, но... плоха та мышь, которая одну лазейку знает. Надо разведать, что это за штука — Лакут, и что она значила для нас с Марианом».


Блок 11


«Мэгги Грэхан» покинула Иколу-2 без помех, с часу на час заканчивалась погрузка балкеров «Ватер Хорс» и «Моранж». Судейская палата автономии Договорных Патрициев, где находилась Икола-2, вновь отклонила иски Единства и Главштаба; тормозил и правительский арбитраж — Луи Маколь улыбался, приветствуя ведомственные нестыковки. Затем он мрачнел — армейцы, пользуясь правом промежуточной посадки, опустили на Иколу-2 небольшое судно, доверху начинённое разведывательной аппаратурой, нагло инсценировали поломку и теперь неторопливо изучали на расстоянии терминал химических грузов, где заполнялись «Феланд-44» и «Гвардеро». На «Феланде-44» обвалом сыпались неполадки — то рвался рукав подачи гранулята, то обнаруживались дефекты в переборках засыпных отсеков или выходила из строя магистраль нагнетания газа-наполнителя; всё это вызывало нездоровый интерес технической инспекции и влекло за собой дополнительные траты — тому на лапу, этому на лапу. Нервничая, Маколь отрядил на Иколу-2 своего специалиста (тоже не бесплатно!), но технарь, облазив «Феланд», нашёл лишь то, что корабль стар и сильно нуждается в ремонте.

— Без тебя знаю! — отрезал Луи. — Лишь бы поднялся и до Атлара долетел, а там хоть тресни. Но рукав подачи — он-то наш, почему же лопнул?

— Его уже списали; мне не удалось его исследовать. Господин заместитель директора, у экипажа эйджи есть подозрения, что...

— Что?!

— Что на судне завелись гремлины.

— Кто-о?..

— Вид паранормальной фауны, разумный и зловредный. Это существа ростом около тридцати шести ногтей...

— Ты спятил?!

— Я справился в информотеке. Данных на гремлинов немного, но они есть. Гремлины ненавидят и портят технику. Обычные средства борьбы с корабельными паразитами против них неэффективны, рекомендуется провести над судном религиозный обряд...

— В мясорубку все обряды. Чем ты там надышался в отсеках? Выкинь из головы сказки и ищи вредителей.

— У них перепончатые лапы, — растерянно бормотал техник на том конце линии связи.

— Все перепончатые — из Единства. Я срежу с тебя половину жалованья, если не найдёшь, где они наследили своими лапами. Немедля садись и пиши заявление, чтобы сменили бригаду грузчиков. Да в темпе, в темпе!

— Их профсоюз...

— Ещё раз это слово мне произнесёшь — срежу три четверти. И пойдёшь на доклад к старшим ворам.

Техник встал так, чтобы никто не мог видеть смену цвета на его лице. Просторы Иколы-2 пугали его, бездна неба над головой заставляла опускать глаза долу; его раздражал солнечный свет и нервировали тени осенних облаков — рождённому в искусственном мире КонТуа чужды любые природные явления. Он боялся, что ушастый зверёк, прикормленный обслугой терминала, укусит его за щиколотку. Но угроза отправиться на отчёт к большим ворам была куда страшнее. Владельцы «Вела Акин» просто вычеркнут неугодного, и выметайся с уютной станции на какой-нибудь позорный объект, где по коридорам ходят в кислородных масках, а воздуха в каюту подают ровно столько, чтобы дышать через раз.

— Приложу все усилия, господин заместитель директора. Сделаю как надо. Не сомневайтесь во мне. Да, я видел здесь муунские ароматы местного производства, натуральные, в оригинальной упаковке...

— Привози, — от подношений Луи никогда не отказывался, и это был шанс его задобрить. — Сравним с той пакостью, что продают у нас.

Злосчастный техник вовремя напомнил Луи про оборот контрабанды. Партия агрегатов формата «фабрика-на-кухне», способных вырабатывать за сутки до двух унций суррогата женских соков, застряла на досмотре у кудлатых яунджи. Лохмачи не сумели понять, что это за приборы и для чего предназначены (где им, недоразвитым!), но отказались пропустить как «комбайны хозяйственные многоцелевые, 49 шт». Вымогатели!

— Кто нам мешает?

— Первый таможенный инспектор. Нужна его виза.

— Второй инспектор возьмёт впятеро меньше; знаю я этих псов. Отключите первого деньков на двадцать, чтобы вообще забыл, как визируют. Сотрясение мозга, воспаление печени, обморок — сами придумайте, что. Второй упрётся — его тоже. Но другим способом. Или намекните, что с ним будет то же самое. Про его детей поговорите — как здоровье, не опасно ли ходить из школы. Местные кадры для таких дел надёжны?

— Масонские отщепенцы. Говорят мало, бьют профессионально.

— Меня больше интересует, смогут ли они незаметно положить приправы в еду.

— Сумеют. Повара уговорят.

— Тогда действуйте. Я жду результатов, а не обещаний.

Производить фазовые суррогаты на КонТуа рискованно — у агентов ОЭС превосходные анализаторы, вмиг определят, что концентрация продукта в воздухе на порядок больше, чем число мункэ в помещении. Планетарные имперцы за работу на агрегатах заломят столько, что зашатаешься, опять же вывоз сложен. А наскоро обученные операторы-технологи из тех же эйджи и яунджи стоят какие-то тиоты, развозить же от них суррогаты по колониям просто и дёшево.

Фунты, фунты, целые бушели продукта! Прибыль безумнейшая! А за отравления и половое сумасшествие пусть отвечают те, чьи марки стоят на упаковках.

— «Моранж» и «Ватер Хорс» загружены, господин заместитель директора. Начата предстартовая подготовка.

— Чем скорей, тем лучше, Хъят. Отправляйте их живей, не мешкайте. Все задержки будешь обсуждать с бойцами Ухала, в роли тренировочного чучела.

— Понял, господин Маколь!

— Поторапливайся, душенька.

— Маколь, ты разобрался наконец с тем шофёром? — это Ухал, он тоже ничего не забывает. — Путёвка на зимнюю» сторону Атлара вакантна. Буран, бодрящий холодок, воздух во рту замерзает... Что-то работа у тебя не клеится, Маколь. Слушай, а ты в самом деле кончал университет? Или надул моих кадровиков? Это я шучу, милый. Можешь засмеяться.

— Ха-ха, — обозначил смех Луи. — Хотите, старший сын, я тоже вас повеселю?

— Попытайся, если сможешь.

— На одном из кораблей той партии завелись духи с перепончатыми лапами, ростом в сорок ногтей. Отгрызли рукав подачи и проели переборку. Мистика!

— Забавно, — промычал Ухал угрюмо. — Грузчиков сменил?

— Сразу же.

— Распорядись-ка, милый, подать в суд на профсоюз. Пусть и они похохочут. Организуй разбирательство о преднамеренной порче, самое меньшее — о нарушении технологических норм. И помни о шофёре, даже во сне и когда гадишь.

— Ни о чём другом я и не думаю.

Простившись с Ухалом, Луи некоторое время сидел в неподвижности, без мыслей. Баланс обычных производственных затрат и расходов на взятки, шантаж и физические акции отнимал массу нервной энергии. Хотелось утешиться чем-нибудь людским, обычным. Смочив в канцелярской подушечке наконечник гормонального счётчика, Луи приставил его к горлу под челюстью (так, снизу, некоторые стреляют себе в голову), выждал и взглянул на табло индикации. За сутки прирост составил всего 1/400. Превращение затягивается.

Гнусно было бы на взлёте фазы оказаться на Атларе и видеть вокруг лишь зверообразные рожи аларков, скруглённые клювы их носов, редкую шерсть полысевших за зиму черепов — и ни одного тонкокожего личика в зовущем узоре. Кермак молчит. Неужели попался?.. Нет, иначе Главштаб вёл бы себя по-другому.

— Баркутэ! — крикнул он со злостью.

Нидэ была чуть выше его и шире в кости, белым-бело затёртая до ровного оттенка бесчувственного просто человека — одни красные брови намекали на скрытое состояние. Она любила бесить планетарных обритой, как у монашествующего олха, головой, ньягонскими шортами, открытыми ногами и руками.

— Да, господин заместитель директора?

— Баркутэ, ты меня любишь?

— Нет, — нидэ приняла более удобную для стояния позу, скрестила руки на груди. Она вела себя равнодушно, будто он спросил о погоде. Впрочем, на КонТуа о погоде не спрашивают.

— Вот так всегда, — Луи начал искать пульт в ящике стола. Баркутэ следила за его рукой внимательно, но без волнения. Он сердит, конечно, но лишнего не сделает. Код беспроводного доступа к вживлённой в неё системе волокон и узлов-бусинок — его личный. Когда Луи Маколя убьют (ибо мало какой из замов по особым поручениям умер своей смертью), код перейдёт к его преемнику. Возможно, однажды код применит директор Ухал, приказав ей хлопнуть Маколя. Когда это произойдёт? через год? через минуту?

— Тебе не скучно у меня служить?

— Нет. Иногда, когда вам бывает тошно, вы заводите со мной беседы о всякой ерунде. Вас интересно слушать, вы красиво говорите. Может быть, вы самый образованный в семье.

— Спасибо. — Наблюдая за её глазами, Луи активировал пульт. Бусина под затылком ожила, генерируя сигналы, и голова Баркутэ непроизвольно дёрнулась.

— Всегда хотел знать — каково быть управляемым и выполнять то, чего не хочешь?

— Но ведь вами тоже командуют старшие сыновья.

— Мои отношения с ними — иные. Это вопрос воли и выбора. А когда выбора нет? Тогда подчинение должно быть желанным — или совсем наоборот. Всегда очень сложно определить, что испытывает подчинённый, чего от него ждать. Скажем, готов ли он пожертвовать собой для фирмы.

Наклон головы вправо. Влево. Пульт отметил противодействие мускулатуры Баркутэ. Даже в человеке, прошитом волокнами системы, нельзя быть уверенным. Что же говорить о людях без имплантированных структур?

— Потому и встаёт вопрос о любви. Любимому доверяются безрассудно, целиком. Вера, надежда и любовь, как говорят эйджи. Заметь, в эту триаду не включён разум. Но полагаю, что для подчинения хватит надежды с верой.

— Бывает так, что и они кончаются, — Баркутэ захрипела от спазма в горле, посланного Луи.

— Я ловлю одного инородца; по моим предположениям, он и верит, и надеется. Но вдруг, как ты верно заметила, чувства иссякнут? а он опасен. Здесь мне и понадобишься ты. Твои чувства и способности системы.

Механизм каскадного наращивания силы мог запускаться автоматически, на всплеск гормона агрессии, но Луи включил его вручную. Баркутэ задышала чаще, даже привстала на носках; под кожей выпуклыми контурами обозначились мышцы.

— Столик, — показал Луи. Белая фигура в шортах и жилете невесомо взметнулась и обрушила удар стопы на невинный столик; хрупкая мебель разлетелась на куски.

— Светильник.

Баркутэ взвилась винтом, вскинув ногу к потолку. Свет померк, посыпались осколки пластика.

— Стоимость оплатишь ты.

— Есть! — Встряхнув головой, Баркутэ в восторге ощерила зубы. Мышцы её, подрагивая, расслаблялись.

— Вот что такое любовь, — нравоучительно поднял пульт Луи. — Это когда позволено всё. И тот, кто позволяет — любимый. Чтобы насладиться так самой, надо впасть в ярость, встать рядом со смертью. А я дарю счастье нажатием пальца. Когда я делал это в прошлый раз?

— Давно. — Она никак не могла отдышаться; такой подъём не сразу отпускает. — Неделю назад.

— Могу и чаще. Если захочешь.

— Если вам будет угодно, — Баркутэ сузила глаза, скрывая их блеск.

Отложив пульт, Луи взял коробочку, где перекатывались пилюли.

— Но не всё зависит от меня. Кое-что и от тебя. — Он держал синий шарик двумя пальцами, как ювелир — жемчужину. — Настоящий продукт. Никакой синтетики, только природные компоненты. Сделано по индивидуальному заказу.

Маленькая синяя сфера отражалась в зеркалах её глаз.

— Иначе взмахи наших маятников разойдутся.

— А вы можете точно обещать, что будете чаще включать каскад?..

— Нет. Отвечаю так же, как ты мне вначале. Только вера и надежда.

Она было протянула руку, но он взглядом показал, что ждёт не этого. Тогда Баркутэ опустилась перед ним и потянулась губами к его пальцам. Луи сжал пальцы, заставляя её потрудиться. Наконец пилюля оказалась у неё во рту.

— Глотай здесь. Не вздумай унести из кабинета за щекой.

— Поверьте, я так не сделаю.

— Я никому не верю, Баркутэ. Такова моя работа.

Встав, она машинально очистила ладонями колени, хотя губчатый ковёр у ног Луи был безупречно вымыт. Взоры обоих были холодны, но подлинный холод царил в зрачках Луи. Игра потешила его, однако сейчас усталость возвращалась, подавляя гаснущий огонёк удовольствия. Ничтожная победа, гордиться нечем. Нечто сродни шутке Ухала. И думать не стоит, чтобы унизиться до встреч с наёмной охранницей, усиленной кибер-вставками в тело.

— Я надеюсь... — оглянулась Баркутэ на выходе, но тут прозвучал телефон, вызывая Луи.

— Слушаю.

— Говорит Кермак. Я нахожусь в городе Сабауда на Хатис. Вы готовы со мной встретиться?

Белые называют такое — «приманил Судьбу». Ещё один, верующий в небылицы подобно Баркутэ, и опять акт слепой веры связан с шаром — с той разницей, что его надо не принять, а вручить в подтверждение своей преданности. Вручить — и испытать крушение надежд. Лаконичная и ясная финальная комбинация. Луи с клавиатуры задал телеметристам уточнить местоположение Кермака по цепи ретрансляции и одновременно ответил:

— Да.

— Завтра у нас 8 бинна, день йо. 9-го числа в 05.00 я буду ждать вас в доме свиданий Вешний Сад, в Файтау. Спросите комнату Возчика Нии, представитесь как господин Желанный Гуэ.

— Со своей половиной, — поневоле восхищаясь тем, как быстро Кермак освоился в чужих местах, Луи жестом остановил Баркутэ. Где базируется сей блуждающий пилот?.. Сабауда и Файтау не так уж близко друг от друга. Не иначе, эйджи кочует по приютам, путая следы. Так его не выследишь и врасплох не захватишь — но он сам идёт навстречу Судьбе, словно манаа-воитель. Ближе, ближе, душенька; я — твоя Судьба...

— Значит, имя вашей половины будет...

— ...Скромница Нути.

— Согласен.

— Итак, мы обо всём условились. До свидания, Кермак.

— Опоздание на час я буду считать отказом от контакта.

Вновь загорелась злоба. Будь Луи имплантом вроде Баркутэ, его дыхание показало бы готовность убить. Ах ты, проломись Небо! никак этот полуробот, композит из протезов и мозгов, смеет диктовать ему условия!.. Стоп. Отыграть на нём то, что пришлось из-за него пережить, можно будет потом, когда заполучим самописец.

— Мы придём вовремя.

— Надеюсь. Конец связи.

— Откуда шёл разговор? — незамедлительно обратился Луи к наблюдателям.

— Сабауда, автономия Гани, западная окраина, район вещевого рынка.

— Половиной буду я? — спросила Баркутэ. Луи кивнул.

— Вымойся, подбери одежду по имперской моде, парик и косметику, как у дорогих умви.

«Всё в мире, — подумалось Луи, — вращается вокруг любовной страсти, и всё — обманчиво. Свидание со смертником в доме продажной ласки, мункэ-убийца в наряде потаскухи. Любовь — маска смерти. Вместо первого вдоха малька — последний выдох умирающего. Наверное, высокородный сочинил бы об этом стихи, а я... я ограничусь рапортом Ухалу».

Все полтора дня, отделявших его от встречи с людьми «Вела Акин», Форт готовился к этой ответственной церемонии. Обратился в «почту багажа» с квитанцией, а затем, снова заставив Лье сердиться, часа два выспрашивал Сихо про обычаи и порядки в домах свиданий. В её лице он нашёл самого сведущего консультанта. В уплату за рассказ Сихо истерзала его расспросами — зачем ему такое знать? не хочет ли он стать вышибалой в нескромном доме?

— Только с белыми не откровенничай, — предостерегла она. — Они против индустрии для взрослых. Меня приняли за то, что пострадала, а вышибале, глядишь, убежища не дали бы!

— Ты тоже помалкивай, о чём мы беседовали, — велел Возчик.

Клик из его руки она цапнула как должное, но, зная приличия, поцеловала ему тыл ладони там, где кисть переходит в пальцы. Костяшки — как железные.

Юристы Уле всё мудрили, всё с кем-то совещались. Верные клятве, они не сообщали наверх главного, а посему дело продвигалось туго, короткими рывками.

Когда же Возчик в очередной раз отправился «погулять, узнать о том, о сём», причём с рюкзаком, за ним беззвучной тенью упорхнул Лье — сгорбившись, напялив штаны цвета глины, плащик и замотав голову платком — один нос и глаза видно. Пусть себе Книгочей якшается с кем ни попадя, но телохранитель по должности обязан проверить связи этого неожиданно возникшего приятеля. Час-другой безопасность Книгочея обеспечит храмовая милиция; Лье убедился, что охрана здесь налажена образцово.

Возчик зачем-то побывал на вокзале, а затем — смех, и только — занырнул в дом бесстыдства. Вот уж бесполезное место для неплода! На Лье охранники взглянули неласково:

— Тебе чего надо?

— Эт' я, — залебезил Лье, изображая уличного шалопая, — дружку чего принёс, он дома чего забыл. Вот, бегу-бегу, а он сюда! Возчиком звать.

— А тебя? — едва повёл на него глазом распорядитель.

— Шнурок я, Шнурком зовут. Шнурок Улун.

— Что, Шнурочек, показать, где солнце ночует?

«Не пустят. Пароль не назвал, — профессионально смекнул Лье, отступая от охранюги. — Э, с Возчиком дельце запутано; зря ли Книгочей ему подмогу обеспечивает?..»

— А я не без денег, вот, — подкинул он на ладони диск в пол-ота. — Малясь имею. Чего купить хочу.

— Два квартала на восток и вниз, к речке. Там обслужат.

Покинув негостеприимный дом, Лье осмотрел соседние здания. Как бы пристроиться, чтоб незаметно подглядывать?.. Дома свиданий строятся по-крепостному, ниоткуда не просматриваются; шляющихся окрест охрана выслеживает телекамерами, Примелькаешься, тотчас покажут, где ночует солнышко.

«Вон там, — выбрал Лье. — На крыше залягу. Сзади залезу...»

Размытых цветов плащ, невзрачные брючки и обмотка на голове помогли забраться незамеченным, а не шуметь Лье умел, этому он учился специально.


— Он искусственный, — Баркутэ, ныне Скромница Нути, выслушала последние инструкции хозяина. — Слабые места?

— Перебить бедро. На каскаде ты сумеешь.

Она легонько улыбнулась под гримом шлюхи. Удар её ноги весил десять бушелей, а в каскадном упоении — все двадцать.

— Лишить подвижности, — наставлял Луи.

Замдиректора подготовил всё. в том числе процедуру вывоза Кермака из Вешнего Сада. Были предусмотрены любые варианты развития событий. Операция вышла довольно затратной, пришлось перебросить на планету целую команду поддержки, но при удаче затея окупалась с лихвой — попади шар в когти вояк, расплачиваться придётся сполна.

— Господин Желанный Гуэ? — подобострастно пропел распорядитель.

— И госпожа Скромница Нути.

Охранники за их спинами перебросились взглядами, полными насмешливого понимания. Мужчина в поре выискал нидскую красотку. А урод, явившийся раньше, должно быть, покровитель Скромницы, проверял, благополучно ли в заведении.

— Комната ждёт вас. Благоволите пройти.

Баркутэ увидела эйджи-мууна в простенькой, подходящей неплоду раскраске. Она немало повидала эйджи на КонТуа и нипочём не ошиблась бы с опознанием. Отсталые имперцы на планете могли принять его за нидэ-выродка, но она — никогда. Врагов надо знать в лицо, а планетарные закупорились, словно, кроме них, в Галактике никого нет. Вырядился белым святошей... но стать под олоктой не скроешь. Может, он и протезный, зато сколочен крепко. Рядом с ложем — рюкзак с чем-то объемистым внутри. «Его вещи следует забрать все до единой», — велел Луи.

Форт быстро и подробно просканировал вошедших. Оружия нет, хотя мелкие предметы в карманах могут оказаться чем угодно, скажем, однозарядным пистолетом в виде авторучки. Мункэ ярко накрашена, а пятна под штукатуркой полыхают жаром — похоже, отравление, как у Эну или Сихо. В режиме тепловидения, совместив его с дистанционным проникающим сканированием, он чётко увидел тонкие нити под кожей мункэ, симметрично расходящиеся от ушей на лицо... А вот второй субъект с серыми волосами, тот, что вёл переговоры с орбиты — во внефазке; муунство его — нарисованное. С чемоданчиком. Что в нём? хм, корпус экранирован.

— Счастлив вас видеть, Кермак. Нашему челноку нельзя долго находиться на планете, и если вас ничто не удерживает, надо отъезжать прямо сейчас, — Луи присел, включая чемоданчик командой с перстня. — Вы принесли самописец?

— Лакут, — ответил эйджи. — Объясните мне это слово. В переводе оно означает «нижнее свойство», но каков его смысл?

«Откуда он узнал о Лакут? — уколола Луи тревожная мысль. — Из телепередач? да, мог. Он владеет языком — уже! слишком быстро. Или знал раньше?.. »

— Это вид оперативной связи для космических кораблей. Но вы не ответили...

— Второй вопрос, — размеренно проговорил пилот. — Была ли эта связь на «Холтон Дрейге»?

— Кермак, сегодня мы должны до восхода решить дело с вашей эвакуацией. Нам некогда обсуждать частности.

— До восхода почти половина суток. Мы успеем обговорить многое.

— Я не компетентен в том, что касается Лакут. Побеседуйте с космотехниками, если вам это интересно.

— Кое-что я разузнал здесь. Есть версия, что мой корабль был сбит, не получив оповещения о стрельбах, потому что «Вела Акин» поскупилась установить Лакут на кораблях «Филипсен».

— Мне эти тонкости неизвестны. Спросите у осведомлённых лиц. Кермак, чтобы решить юридический конфликт в вашу пользу, нужен самописец. Он с вами?

— Мой напарник погиб.

— Мы весьма сожалеем. Его семья получит компенсацию.

— Сколько?

— Пять тысяч. В отах.

— Всего-то?!..

— Возможно, сумма будет пересмотрена в сторону увеличения.

— У нас за гибель космена по вине компании платят куда больше.

— То у вас. А вы, извините, не туанцы. К тому же ваш бортинженер был застрахован...

— Короче, вы его списали. А сколько вы отвалите мне?

— Тридцать тысяч, — Луи поднял планку, желая прельстить пилота. — Плюс особая надбавка за сотрудничество.

— То есть за самописец?

— Можете сами назвать цену в разумных пределах.

— А за штрейкбрехерство? По вашей милости я стал скэбом, сам того не зная. Согласен, в ценовой шкале ТуаТоу я понимаю мало, но, по-моему, предательство везде ценится одинаково. По максимуму. Как я буду смотреть в глаза людям?

— Кермак, вам-то какое дело до наших забастовщиков? — поразился Луи. — Вы здесь временно, побыли — и прощайте.

Сведения такого рода непросто выловить из ежедневной лавины новостей, их не печатают крупным шрифтом на первых страницах. Как-то уж очень глубоко внедрился пилот в чужом мире, если сумел разнюхать подробности связанного с ним скандала.

— Скажите сумму. Я буду ходатайствовать, чтобы вам оплатили и моральные издержки, раз это вас так беспокоит.

— Другими словами, вы признаёте, что меня — да и все экипажи «Филипсен» — выставили в виде подонков перед туанскими пилотами, а заодно, похоже, выпустили в космос вслепую и вглухую, под прицел сквозных орудий.

— Мы приехали сюда не распутывать тонкости ваших чувств. Кермак, — Луи стал понемногу раздражаться. — Вы разглагольствуете впустую, тратя драгоценное время. Вам заплатят; если пожелаете, вычистят вашу фамилию из ведомостей фирмы, чтобы вы не страдали ложным стыдом — и вы отправитесь в свою Федерацию. Этот пакет услуг мы меняем на самописец. Где он?

— Я отвечу, когда сяду на корабль, уходящий с КонТуа, имея в рюкзаке достаточно налички, чтобы забыть вашу планету. Не раньше. С билетом, стоя по ту сторону шлюзовой двери.

— Жаль, — сокрушённо понурился Луи, перстнем запуская механизм в чемоданчике на полную мощность. — Я искренне надеялся на ваше понимание.

Токсиколог обещал, что газ свалит эйджи за пару минут. Сначала он потеряет ориентацию, будет возбуждён, затем команды от мозга к искусственным мышцам ослабнут, и наступит сон. Можно будет выносить тело.

— Что это у вас там шипит? — полюбопытствовал Кермак. — В портфеле.

Немыслимо. Газ выходит бесшумно. Луи специально велел установить насадку, гасящую звуки.

Придётся действовать по-другому. Замдиректора отвёл глаз и дрогнул веком, а левой рукой коснулся пульта под одеждой. Баркутэ прямо из застывшей позы перешла в неуловимо стремительное движение — словно взлетела; из-под раскрывшегося парашютом платья ноги нанесли двойной удар, подобный разряду молнии...

...в пустоту. За миг до касания Кермака сдуло, как пушинку — резким порывом сквозняка. Баркутэ, приземлившись, немедленно сделала ещё один бросок, но вскрикнула по-птичьи и покатилась кубарем, в полёте наскочив на молниеносный жёсткий контрудар.

Другая рука Кермака держала лайтинг, наведённый в лоб Луи.

— Руки в стороны, и так замри! Еще движение — и ты покойник.

— Баркутэ, отставить! — выдавил Луи. Дуло с шорохом сверкнуло, луч промелькнул близко от уха Маколя; нос уловил запах жжёных волос.

— Голову отстригу. Так и покатится.

— Баркутэ, ко мне... ползком, не спеши...

— На месте! не шевелиться! — рыкнул пилот.

Форту стало предельно ясно, что с «Вела Акин» суп не сваришь. Воры. Уле был прав. Подлость, помноженная на подлость, ни слова честного. Остаётся рассчитывать на Единство, ибо больше не на кого. Но сперва надо отсечь от себя этих бизнесменов, у которых и смерть Мариана, и его, Форта, безвыходное положение удобно укладываются в графу «издержки» и измеряются в отах. Нет, даже в тиотах.

— Вы — оба — медленно уходите к чёртовой матери. Мы больше не увидимся.

Луи кое-чего не понял. У владыки зла и его слуг нет матерей.

— Кермак, я могу предложить вам работу. Десять тысяч в год и премиальные. Я укрою вас от любых преследований имперцев. Вы показали, на что способны, и я доволен. Мне нужен такой... человек. Баркутэ — мой охранник, но вы лучше её. Можете её прикончить. До зари мы будем на КонТуа. Я отрекомендую вас старшим сыновьям, вас примут в штат. Говорю совершенно серьезно.


Лье, изготовившийся лежать на крыше хоть два часа, услышал позади слабое шуршание. Обернуться он не успел — рот ему зажала ладонь в шероховатой перчатке, в бок упёрлось дуло. Да, этот предмет ни с чем не спутаешь!

— Тихо, муун. Не поднимаясь, отползаем к заднему фасаду.

В закатных сумерках фигуры троих, загадочным образом оказавшихся вместе с ним на крыше, расплывались и таяли. Маски — даже без глаз. Оружие покрыто той же рассеивающей краской, что и камуфляж. Лье не был слабаком, но по тому, как быстро и уверенно передавали его из рук в руки, сообразил, что не стоит вырываться и тем более показывать бойцовские приёмы. Радовало одно — то, что он имел дело с людьми Правителя. Почерк спецназа читается сразу.

— Да здравствует державная армия, — вежливо шепнул он безглазому призраку, набросившему на него наручники.

Тут ему залепили и рот. Однако властной жёсткости в движениях солдат-привидений слегка поубавилось. Обыскав его, лазутчик бросил старшине группы жетон «Убежище храма Лазурная Ограда». Тот, поглядев, кивнул:

— Разберёмся. В фургон.


— Вы уже убили одного, — вкрадчиво убеждал Луи молчавшего Кермака. — Вы убили его мастерски — и повязаны этим. Вы имели неосторожность заявить, что вы — из воров... стоит сделать шаг, и вы на самом деле будете у нас. Ну? Хотите знать, как высоко я вас ценю? Я задушу её с пульта, а вы займёте её место рядом со мной. Разрешите сделать это как жест дружбы. Она — имплант, в неё встроены управляемые элементы. Я спишу её ради сотрудничества с вами. Всего лишь нажать...

— Здорово придумано. Нажать — и явятся ваши...

— Гарантия у вас в руке, Кермак.

— Пульт мне. Кнопки не трогать.

Поймав длинную плоскую вещицу на лету, Форт изучил её одним глазом, на туанский лад.

— Правый ряд, третья снизу. Четыре нажатия с интервалом не меньше полу секунды. Да, прекрасно, сделайте сами. Баркутэ, ты неплохо работала, но, как видишь, эйджи проворнее. Прощай.

Форт смял пульт в кулаке и дал крошеву соскользнуть с ладони на пол.

— Ты не за того меня принял, ублюдок. Вон отсюда.

— Баркутэ, за мной, — позвал Луи, поспешно удаляясь.

Та поднялась медлительно, скованно, с кривой мучительной гримасой.

— Эйджи, ты не выйдешь отсюда. Вешний Сад контролируется по периметру, — голос Баркутэ был глух и вязок. — У Луи девять человек... без меня.

— Что ж, одной заботой меньше... без тебя.

— Напрасно сломал, — Баркутэ потрогала своё горло, всё ещё ожидая удушья. — Код есть у старших сыновей. Когда он вернётся наверх...

— Так сделай, чтобы он не вернулся, — буднично бросил Форт. — У меня и без того проблем хватает. Девять?.. а оружие?

— Искро-пулевое. В основном. Есть лучевики... — Баркутэ странно посмотрела вслед Луи. Пока он не ушёл... пока улетит...

— Я так соображаю, что он пока не совсем отказался от твоих услуг. Догони, попроси прощения.

Луи покидал дом свиданий разъярённым. Без пульта он не мог слышать, о чём говорят Кермак и Баркутэ, но догадывался, что эта рабская душонка, эта наймичка изливает эйджи свои благодарности. А пилюли с рук глотала! ждала, жаждала взгляда! Увы! код чересчур сложен, чтобы послать его с телефона.

Но сейчас она прибежит, пряча виноватые глазищи. Доберёмся до станции, там решим, на что она ещё пригодна. А реакция у артона завидная. Таких стоит вербовать. Или красть!

Однако в холле Луи Маколю предстало чудесное видение, заставившее его если не застыть, то сбавить шаг. Навстречу ему шествовал золотоволосый и белоликий, в ниспадающем и слегка волочащемся палевом одеянии, небрежно завязанном спереди на шнуры с кистями, с крысой в нежных руках. За золотоволосым скромно маячили двое нидэ в курортных накидках, скрывающих мускулистые тела.

— Как успехи, господин Маколь? Нашли что-нибудь круглое? — эксперт-лазутчик смотрел на крысиный нос, оживлённо шевелящий вибриссами.

— Не посчастливилось, господин Акиа, — сквозь зубы ответил Луи. Провал. Операция сорвана начисто. И бойцов не задействуешь. Можно ставить четыреста отов против тиота на то, что Вешний Сад окольцован правительскими лазутчиками. — Возможно, вам повезёт больше.

Луи хотел проскочить мимо, но нидэ преградил ему дорогу.

— Это ещё что?.. Если мне не изменяет память, в мирное время имперской армии запрещены силовые акции на землях автономий. Дайте пройти.

— Нет, с памятью у вас всё в порядке. У вас с законами просчёты. Ваше удостоверение личности, если оно есть — фальшивое, и у ваших молодчиков тоже. А отметки о въезде на ТуаТоу?.. Видите, сколько сразу выявляется преступлений. Гото, связь с полицией автономии?

— Хоть сию секунду, — отозвался нидэ, не сводя глаз с Луи.

— И вас арестуют, — Акиа гладил спинку крысы; Вещунья блаженствовала. — И запрут в сырую, мрачную темницу. Будут судить, и, будьте уверены, засудят. Как можно упустить столь выгодный случай!.. Так вы согласны выслушать меня без пререканий?

— Говорите.

— Велите своим не совершать ничего необдуманного при виде моих и сдать оружие. После чего убирайтесь. В 20.00 чтоб и запаха вашего на планете не было. Промедлите — пеняйте на себя. Кстати, ваши запахи подобраны негармонично. Не пользуйтесь парфюмерией сомнительного происхождения, вот вам мой совет.

— Это всё?

Впервые за время беседы Акиа поднял взгляд на Луи:

— Прочь с моих глаз, ничтожный. Или я прикажу Гото проводить тебя хлыстом, как ты заслуживаешь.

По лестнице вниз сбежала Баркутэ. Уже сверху она заметила, что у манаа двое имплантов — эти шутить не станут. И Харатин, опознав в мункэ то, чего не видно людям без кибер-поддержки, мигом положил руку на оружие. С такими особами надо быть не просто настороже, а вчетверо наготове.

— Имплант, — бросил он углом рта.

— Легальный? — Акиа едва повёл бровью.

— Да, на её вставки есть техпаспорт. И собственноручное согласие, заверенное у нотариуса.

— Не верю, — легко слетело с тонких губ Акиа. — У воров не может быть ничего легального. Задержать.

— Думаете, в полиции я промолчу о том, как вы отдали команду на захват? — скверно улыбнулся Луи. — Силовая операция... Тоже под суд захотел, манаа? все нашивки сдерут. Воинская честь и всё такое...

Гото выпустил стрекало скрытого под накидкой хлыста. Снежное лицо Акиа было бестрепетно, но глаза стали острыми, колючими.

— Я не прикажу своим сдать пушки, — продолжал Луи. — Столько мертвяков ты от прессы не спрячешь.

— Ты хочешь служить у него? — спросил Харатин у Баркутэ. — Или ты на поводке?.. Ясно. Смертельный код.

— Как скоро мы сможем найти хирурга по профилю инженерной трансплантации? — Акиа полуобернулся к Гото. — Нашего, военного.

— Если срочно...

— Срочно.

— Она будет на столе часа через три — три с половиной. Хотя вставки бывают с секретом, не извлекаемые...

— Рискнёшь? — обратился Акиа к Баркутэ. — Если нет — расстаёмся. Ничего другого предложить не имею. Через шесть-семь часов банда окажется у спускаемого аппарата и оттуда запросит код с орбиты.

«Или с любого уличного автомата», — горько подумала Баркутэ.

— Я бы... — выдохнула она, отыскивая, на чём погадать о Судьбе. Число плиток на полу. Чётное или нечётное?

Харатин напрягся, заметив, как в ней проснулся каскадный механизм. Что она замышляет?..

Чётное.

— ...я бы осталась.

— Подлянка. Тварь, — пятился Луи к выходу, держась на безопасном удалении от стрекала. — Ты задохнёшься. Сегодня ночью! Я отправлю код с большой антенны.

— Вы меня продали, господин заместитель директора! Что вы велели эйджи? а, что?! не помните, как попрощались?!..

— Гото!

— Да, господин Акиа!

— Прикажи проводить его людей не спеша. И отнять у всех карманные телефоны.

— Теперь достаём и звоним, — внушительно велел Гото, ткнув концом стрекала под челюсть Луи. — И делаем это крайне аккуратно. А то я пропорю тебе горло хлыстом, многоуважаемый господин заместитель директора.


Форт открыл окно — изучить возможный путь бегства, а заодно отраву выветрить, — затем разломал ядовитый чемоданчик и плотно завернул вентиль баллона. Проверил лайтинг, подхватил рюкзак и шагнул к двери — но тут дверь отворилась без его участия. С ходу оценив степень опасности входящего как крайне невысокую (безоружен, не изготовлен к бою, не имплант) и заподозрив в нём какую-то услугу администрации Вешнего Сада, вроде массажиста или певицы интимных песен, Форт рявкнул:

— Я никого в номер не заказывал!

Или это существо ошиблось дверью?..

Стоявший на пороге красавец (или красавица?) мягко ответил ему — на линго, практически без акцента, что редко встретишь у иномирян:

— Здравствуйте, Фортунат Кермак. Комната оплачена нами до 08.00; не могли бы мы посвятить беседе остаток тарифного времени?

В ладонях гостя притихла крыса — вроде пустынной, но куда чище и приятнее цветом. Она притягивала взгляд, но Форт очарованию крысы не поддался.

— Вы что, второй эшелон уговоров от «Вела Акин»?

— Отнюдь нет. Я представляю имперские вооружённые силы. Эксперт-лазутчик Акиа, будем знакомы. Вы не обязаны обращаться ко мне по званию — я нахожусь здесь неофициально.

— Похоже, вы там в очередь выстроились, заинтересованные господа, — почти в отчаянии бросив рюкзак, Форт вернулся к софе. — Только что я проводил воров, теперь вы следом. И опять про самописец, верно?

— Поговорим как частные лица, без протокола, — Акиа притворил за собой дверь.

— ...А если не извлекаемые?! — металась по холлу Баркутэ. — Вызывай быстрее, ты, тупоносая нидская харя!..

— Не мельтеши. Сядь, — оборвал Харатин. — Дайте госпиталь. Дежурного офицера. Да? Слушайте и не перебивайте, у меня сообщение первой срочности...


Блок 12


Рисунок на потолке был переплетением лицевых узоров мункэ и мууна, волнующим подсознание; он стекал на стены, преображаясь во вьющиеся арабески из тел и цветущих лиан, масок и прозрачных одежд, но ничем не оскорблял стыдливости — неясные, зыбкие образы намекали и дразнили, ничего не открывая. Акиа отметил горелый след в три ногтя, прочертивший стенное покрытие у окна, снаружи скрытого густым плющом. Лайтинг Кермака. Видимо, проводы воров не обошлись без крайностей, и оттого Луи Маколь так нервно выглядел. Одна его прядка слева была косой и неровной, а к ткани на плече пристали срезанные волоски. Оконная фрамуга поднята, плющ вяло шелестит, развевается подобранный к потолку полог любовного ложа. Кое-какие вопросы вызывал и раскрытый кейс с баллоном внутри.

— Не моё, — перехватил его взгляд Кермак. — Это Луи принёс. Кто он такой, кстати?..

— Он негодяй, — Акиа твёрдо знал, что Гото не ограничится угрозами, и Луи отведает-таки хлыста за вопиющее непочтение к высшим. — Именно за это ему хорошо платят. Газ избирательного действия, я полагаю...

Ковёр смят, покрывало сбито и свисает. Сдвинут табурет — по традиции домов свиданий он должен стоять иначе. Что-то здесь происходило, помимо лучевой стрельбы. Неужели столь продувная бестия, как Луи, позволила чужаку заподозрить подвох?.. В любом случае Кермак спохватился вовремя. А имплант? Акиа отчётливо представлял, на что способны те же Харатин и Гото. Противостоять импланту с включённым каскадом могут единицы — тренированные специалисты боевых искусств со стажем, и то если опытным глазом заранее определят, с кем имеют дело. Невредимых в бою с имплантом не бывает. Здесь же — все расходятся на своих ногах, не на носилках! Похоже, открытые сведения об артонах неполны. И газ...

— Ваше самочувствие нормальное? Нет ли головокружения? Если вам плохо, мы отложим разговор. Подышите лёжа, это помогает.

— Да, плохо. Но не от того, о чём вы думаете. Вам приходилось попадать ногой в капкан?.. Вы меня поймали.

— Мы вас нашли, — подчеркнул Акиа, отпуская Вещунью попастись на скатерти. Крыса мигом нашла блюдце со сластями (какая же комната уединения влюблённых без лакомств!) и захрустела зубками, недоверчиво таращась на собеседника хозяина.

— ...и привели с собой роту, чтобы мы случайно не расстались, — холодно усмехнулся Форт.

— Если оперировать вашими терминами — около взвода. И у дверей они не толпятся. Это приличное лицензированное заведение, здесь нельзя нарушать порядок и мешать клиентам.

— Без шума, значит. И что теперь? Я должен тихо выйти и сесть в ваш автомобиль?

— Мы обеспечим катер.

Форт взвешивал в уме свои безрадостные перспективы. Если сравнить человека с кораблём, то его корабль отлетался. Лучший вариант — если его продолжат воспринимать как артона, но как долго продлится обман?.. Где-то на планете (Уле поведал) есть особые тюрьмы для инопланетян. Туанцам, как намекал буклет для приезжих, брезгливо сидеть на одной параше с эйджи. Лишь бы федеральные правозащитники, роясь в списках сограждан, угодивших на нары в иных мирах, не подняли хай: «Наш Протезированный Соотечественник Страдает В Имперских Застенках! Требуем Перевести Его В Нашу Родную Тюрягу!»

«Наши-то скоренько определят, что я за овощ такой, едва выследят, как я сливаю в канализацию питательный раствор для мозга и уклоняюсь от замены псевдокрови. Тюремного врача надо вроде Уле, чтоб ни черта не смыслил в чужих организмах и всем назначал зелёнку и мазь от вшей».

Как пережить неволю, Форт старался не думать, чтобы ум не накренился от тоски.

Но роскошный бесполый пришёл не ради предъявления ордера на арест. Частный разговор, без записи...

— Чему соответствует у нас ваш чин? — поднял голову Кермак.

— Затрудняюсь сказать. Воинские звания лазутчиков издревле отличались от армейских. Приблизительно — комбриг, бригадный генерал.

— Неплохо я удостоился. За что такой почёт?

— По значимости персоны.

— И как только отдам самописец, значимость сойдёт на ноль.

«Точно ли наш разговорчик не пишется?.. средства подслушивания нынче так миниатюризованы, что без микроскопа и не отыщешь», — Форт легонько просканировал одежду и причёску комбрига. Любая блёстка могла оказаться микрофоном. Затем повернул сканер на крысу — не искусственная ли? Сегодняшние игрушки запросто имитируют живность. Словно желая снять с себя обвинение в рукотворности, Вещунья немедленно набезобразничала на столе.

— Ворам «чёрный ящик» нужен, чтобы никто не узнал, получал ли «Холтон Дрейг» предупреждение, — загнул Форт палец. — Вам — думаю, не ошибусь — чтобы никто не узнал о втором прицельном выстреле по гражданскому судну...

Акиа прикрыл веки. Кермак не просто прятался и скрывал обличье. Он постарался разобраться в том противоборстве интересов, которое кипело вокруг исчезнувшего самописца, и сделал верные выводы.

— Да. Вы совершенно правы.

«Не записывают, скорее всего. Под запись такие признания не делаются».

— ...и станете предлагать мне какую-нибудь выгодную сделку. Только никак не соображу, чем вы будете соблазнять меня. Вы не воры, обещать улёт с планеты и полное прощение не можете.

— К моему огорчению, Кермак, я в самом деле не правомочен предложить амнистию в обмен на самописец. Мы вынуждены маневрировать в пространстве юридической реальности. Если мы придём к взаимопониманию, на процессе вас будут защищать военюристы наилучшей квалификации, чтобы предельно смягчить приговор. Это я заявляю вам, ручаясь своей личной честью, — Акиа сделал незнакомый Форту жест.

— А если ваши меня не прикроют?

— Я публично сложу с себя звание и за нарушение слова чести лишусь прав земельного владения. Боюсь, вам не понять, сколь это унизительно, но я буду обязан пройти через это. Законы манаа непреложны.

— Похоже, слово держать вы умеете.

— Тогда я жду вашего решения.

— Раз вы изучили мои приключения, — помолчав, заговорил Форт, — то должны быть в курсе относительно того, как произошла стычка со стражником. Есть очевидец, который подтвердит, что я стрелял вторым — замечу, это человек, не зависящий от меня...

— ...хотя непредвзятым его назвать трудно, — Акиа подавил улыбку.

— Почему? Он не мой родственник, не мой подчинённый, не должен мне денег, я не скрываю его преступлений, наконец, мы с ним — из разных цивилизаций.

— Узы дружбы подчас возникают и между противниками. Впрочем, дружбу документами не подтверждают, это душевное. Продолжайте.

— Кроме того, у меня цел лингвоук, из-за которого Началась перестрелка. Его паршивая программа перевела мои слова так, что вышло оскорбление. Я собираюсь подать в суд на тех, кто его изготовил и бросил в продажу.

— Нам этот факт известен; ваши претензии обоснованны и справедливы. Иск будет принят. Дальше.

— Теперь о главном, — Форт пытался прочесть смену тепловых тонов под маской Акиа. — Я точно знаю, что вы стреляли дважды. Первый раз — да, случайно. Но второй раз — намеренно. И в том, что на борту живой экипаж, у вас сомнений не было. Вы убили Мариана Йонаша. Сознательно.

Лицо Акиа начало остывать; в режиме термоскопии это выглядело как медленное превращение человека в труп. Крыса тыкалась в его ладони, лежащие на краю стола.

— Корабль падал на густонаселённые районы. У артиллеристов не было выбора.

— Ложь.

Акиа стал накаляться; мертвенная маска пошла пятнами нагрева.

— Вы обвиняете меня во лжи?

— В убийстве, господин эксперт-лазутчик. Я не стажёр, а профессиональный пилот. Ваша космическая техника — не чета нашей, она может куда больше. Согласен, операция спасения была бы крайне сложной — подлёт, вход на корабль, вынос пострадавших — и всё за минуты, но своих бы вы спасли, хотя бы сделали попытку. Это правда, попробуйте-ка отрицать.

Крыса побежала по рукаву платья Акиа ему на плечо.

— И вы не хотите, чтобы это появилось в СМИ. Мало ли, почему — может, кого-то разжалуют, понизят в чине. Но как бы ни повернулась вся история, для меня вы останетесь виновны. Разница в цивилизациях тут ничего не значит — Мариан был таким же живым человеком, как вы со своей честью, ничем не ниже и не хуже вас.

Акиа решительно встал; Вещунья плотнее вцепилась коготками в ткань.

«Так, — вздохнул про себя Форт, — сейчас свистнет, и влетит десяток здоровяков, чтобы поучить меня вежливости. Положим, если взяться с умом, я уделаю их всех, кроме крысы, — и добьюсь смертного приговора. А мне это надо?.. Но смолчать о Мариане — никогда!»

Однако эксперт-лазутчик повёл себя иначе. Одним движением отлепив от лица маску, похожую на желатиновый лоскут, и выпрямив руки вдоль туловища, он плавно склонился, так что великолепные волосы коснулись крышки стола.

— Иката Каннавела Лоа Одалиа, наследный директор Северного водоканала. Приношу вам глубочайшие извинения от воинского собрания державы Дома Гилаут за смерть вашего товарища, которая останется и нашим горем, покуда живы все причастные к ней. Обязуюсь передать ваше негодование этим причастным.

Никто ещё не сдирал масок перед Фортом. Наверняка для Акиа это был решительный поступок — и, похоже, он назвал своё полное имя, а Сихо уверяла, что никакой господин важнее льеша без чрезвычайной надобности имён не объявит, зато псевдонимы здесь в самом широком ходу. Важность момента требовала ответить как следует. Поднявшись, Форт тоже поклонился:

— Фортунат Кермак, капитан и пилот компании «Филипсен». Принимаю ваши извинения как искренние.

— Благодарю. Я воспользуюсь вашим зеркалом и туалетным столиком.

Пока Акиа приклеивал маску на место — нужные подмазки и притирания, судя по всему, прилагались к комнате наряду со сластями в блюдце, — Форт пытался приманить крысу, но у той имелась своя честь, она к чужим не шла, фыркала и топорщилась.

— Вернёмся к предмету нашей беседы. К самописцу.

— Я его потерял.

— Как?!.. — заморгал Акиа. — Будьте добры, объяснитесь!

— Когда летел из Буолиа в Гигуэлэ. Дверь закрыть толком не смог, машина управлялась плохо, поскольку незнакомая... случился крен — и шар выпал наружу. В море.

— Вы шутите?..

— Нисколько. Так уж получается, — развёл руками Форт. — что его не заполучите ни вы, ни воры. С точки зрения Судьбы оно и правильно — никто такого приза не заслужил. А уцелей самописец, я все равно бы никому его не отдал. Полезно иметь козырь в рукаве, чтобы все строго придерживались взятых на себя обязательств.

«Перерыть весь район его посадки и пути к побережью, — подумал Акиа. — Нет, вздор. Трасса движения в точности не известна. Под любым камнем... почти восемь тысяч квадратных лиг. Он закопал его. Умница! Хорошая месть нам за бортинженера... А память его насекомого робота?..»

— Удивляюсь, как вы вели катер неизвестной системы.

— Внаглую, по наитию. Новичкам везёт.

— Насколько я понял, вы пользовались картой на экране. Смогли бы вы указать по ней место потери?

— Не запомнил.

— Так, так... С вами был автомат. Что с ним произошло?

— Пришлось бросить. Очень уж заметен.

— Где вы его оставили?

— У меня зарисовано, чтоб не забыть. Правда, для верности я спалил лайтингом часть его начинки — центральный процессор, блоки памяти...

«Предусмотрительный!»

— Прискорбно, что самописец утрачен. В море... хотя бы приблизительно можете назвать район падения?

— Было мне время запоминать! Я думал о погоне. И море не земля — примет нет, одни волны.

— Значит, он не найдётся.

— Разве что чудом.

— Давайте исключим чудеса из наших планов. Самописца нет, однако есть вы. О чём вы будете свидетельствовать на процессе против «Вела Акин»?

— О том, что на «Холтон Дрейге» не было никакого аппарата Лакут.

— И второго выстрела — тоже.

Форт несколько помедлил с ответом.

— Да, на том и кончим. Точка.

— В таком случае... — Акиа изящно, не желая потревожить Вещунью, извлёк откуда-то из-под складок одеяния пластинку телефона. — Акиа. Соедините с командармом. Господин Месхандор, с новым днём вас. Я нашёл свидетеля, он согласен работать в нашу пользу. Да. Несомненно. Вылетаем в ближайшее время. До встречи.

Второй его телефонный разговор звучал в ином ключе.

— Эрита, именем Правителя арестуйте «Феланд-44» и «Гвардеро», вышвырните всех с кораблей и поставьте нашу охрану. Балкеры опечатать. Сотрудников «Вела Акин» на Иколе-2 — взять под стражу. Шаблон приказа у вас есть. Отметьте сегодняшнее число, время нашей связи — и на подпись командарму. Основания я представлю судейской палате Патрициев через два часа. Выполняйте.

И третий был совсем краток:

— Гото, ко мне. Пишущий аппарат и двух доверителей, хоть охранников борделя. Я жду пять минут.

— Луи-то вы схватили? — Форту сильно хотелось, чтобы этот звёздный вор получил все, что положено. Если не по закону, отпечатанному в кодексах, то хотя бы по справедливости.

— Увы, в мирное время нам хватать не позволено. Во избежание шумихи пришлось его выдворить.

— Ха! А этих, на Иколе-2?!

— Кермак, правила писаны не мной. Икола-2 приравнена к военным объектам категории Хо, и если на космодроме находятся лица, подозреваемые в создании угрозы полётам армейских кораблей, тут у нас руки свободны. Сейчас для подозрения есть прямой и законный повод. Точнее, он появится, когда вы подпишете свои показания... Знаете ли, вы заставили меня поволноваться.

— А уж вы меня!..

Гото не появлялся. Вещунья зарылась в воротник Акиа.

— Как будет выглядеть мой арест в пространстве юридической реальности?

— Какой арест?! Оформим добровольную явку к военным властям любой ближайшей базы и просьбу о защите от посягательств контуанцев. Державная армия в состоянии вас уберечь.

Гото не спешил вломиться в дверь.

— Пока не начались процедуры... Кермак, что вы сделали с имплантом Луи, раз она решила задержаться в комнате?

— Я? ничего не сделал, — буркнул Форт, озабоченный своими мыслями. — И ей это понравилось. Но раз пошло о личном, у меня тоже есть вопрос — какой у вас индекс генов? Ну, 200 на 400, 300 на 800, или как там... А то я не могу угадать ваш пол.

— О, пусть это останется моей маленькой тайной, — улыбнулся комбриг очами сказочной принцессы.


Ночной порой, ближе к десятому часу, поток машин редеет даже в увеселительных кварталах, поэтому большой катер с гербами автономии и военно-медицинской службы беспрепятственно сел на улицу близ Вешнего Сада. Как только опоры коснулись мостовой, двери отсека распахнулись, и бригада начала выгружаться — блоки передвижной операционной катили к подъезду, а там они сами взбирались по ступеням.

— Мы вынуждены просить у вас для операции свободную комнату с входом из широкого коридора. Возможно, мы будем немного мешать; возьмите сверх тарифа доплату за чинимые неудобства.

— Комната 16, второй этаж, — распорядитель передал военврачу ключи.

К двери 16 приставили блок-прямоугольник, который раздвинулся на весь проём, чмокнул герметизацией окантовки, и в комнату стал выпучиваться мутный гигантский пузырь, заполняя пространство от пола до потолка, пока не прилёг к стенам и не обтянул мебель. К шлюзу снаружи присоединили кабину предоперационной подготовки. Медики один за другим поспешно входили в наружный шлюз — голова вставляется в шлем, тело охватывает стерильный плёнчатый скафандр и, сомкнувшись на спине, вспыхивает огоньком готовности ранец-кондиционер. В комнате-пузыре сами собой разворачивались автоблоки оборудования, как рождающиеся из яиц плоские жуки, обтекаемые и отблёскивающие металлом — стол, наборы инструментов, комплекты вспомогательного назначения. Штанги упёрли в потолок осветитель и втянулись в него, а сверху спустились стебли с лампами.

— Отмечали аллергию на медикаменты? Располагаете информацией о своих вставках? Как раньше переносили наркоз? — младший торопливо допрашивал Баркутэ, пока её омывали дезинфицирующим раствором и прокалывали кожу иглами лимфатического введения. Она крепилась, чтобы от страха не включился каскад — иначе в ужасе недолго разнести всё высокоточное хозяйство медиков.

— Какие бывают трудности при неизвлекаемости? — спросила она военврача как можно твёрже.

— Тошнота после операции, — мимоходом отозвался тот. — Улго, в позицию четыре.

Она легла животом на гладкий узкий стол; бусины в теле недовольно защипались, когда их — вдоль позвоночника — пересчитал потусторонний свет сканера.

— Пять центров коммутации. Главный — третий.

— Глубже. Нет ли хвостов во внутренних органах?

— Хвост у сердца, — голоса становились гулкими, громадными, уходили в глубокую тьму. Кто-то возился у Баркутэ в спине, под кожей, но боли и страха не было. — Лаикэна, по шестому межреберью. Дептес, отсечь главный узел. Улго, она слышит?.. Сильная, как подъёмный кран.

Здесь Баркутэ перестала слышать; одновременно с этим Форт, прочитав свой текст как на линго, так и на великом языке, скрепил оба листа подписью. Сам не ведая о том, он подписал Луи путёвку на Атлар.


Туанский прямой угол насчитывает 80 делений, называемых метами. При наклоне экватора к плоскости орбиты в 5 и 6/20 меты до широты 55 зима — не более чем пасмурный «сезон небесных слёз», да и тот недолог. Но имперская база, где армия Дома Гилаут хранила Форта, стояла на 69-й мете, и в месяце малан здесь выпадал настоящий снег.

Невысокие однообразные корпуса жилой части были соединены крытыми галереями, которые не отапливались, и туанцы пробегали их рысцой или набрасывали пальто, похожие на ватный халат, в котором удирает от служебных псов условный «преступник» на тренировке. Сперва охрана удивлялась, как легко одетый Форт спокойно прогуливается на холодке, потом перестала.

Понизив теплоотдачу тела, он подставил ладонь падающим снежинкам. Влажные хлопья налипали на кожу и рукав, лениво расплываясь крошечными лужицами. Низкое серое небо прорвалось голубой солнечной трещиной, косой сноп золотых лучей заблистал, лаская мерный снегопад и высвечивая пологие бугры охристых гор у горизонта. С мачт базы сонно сочились трескучие сигналы, где-то прогудел электрокар, тянущий череду контейнеров на колёсах, донёсся звонкий окрик — но Форт не воспринимал звуков, кроме шелеста снега.

— Э-хэ, — предупредил голос сзади: «Ты не один».

Баркутэ тщательно застегнула на себе долгополое пальто, завязала башлык и спрятала руки в рукава, как в муфту. К лицу её возвращалась природная, не намалёванная белизна.

— Как жутко холодно, — промолвила она, желая завязать беседу. Обычно она не выжимала из себя больше двух слов подряд.

— Средне. Всё тает.

— Я раньше не видела зиму. Первый раз.

Прежде Форт не замечал, чтобы она пользовалась пальто и выходила из здания. По совести сказать, он и саму её встречал с десяток раз, не больше.

— И как впечатление?

— Неприятно. Я немного болела от холода. На меня кашлянул инструктор, и я заразилась, а ему хоть бы что. А ты совсем не болеешь?

Форт пропустил вопрос мимо ушей. Ему вспомнился недавний разговор с военюристом. На экране тот был в лёгкой светло-синей рубашке, за спиной его золотом и зеленью светилось окно, затканное какими-то вьюнками. Непринуждённый и раскованный, изысканный и витиеватый в речах. Ни тени озабоченности на лице, служба ему не в тягость. Наверняка на откровенность о том, что сидеть в квадрате стен и ждать судебного решения, означающего переход из неволи в неволю, для нормального человека равносильно пытке, юрист ответил бы дежурным утешением. Поэтому Форт не стал выкладываться перед ним. С имплантом он тоже не собирался толковать о гнетущем душу. Хоть ненадолго отрешиться и читать причудливые пути снежинок в воздухе — такие разные, так щедро насыщающие скудный мир ощущений робота... Даже насморка не схватишь! Здоров, как надмогильный камень. Порой становится как-то неловко морочить медиков базы, регулярно выдающих ему пищу киборгов и ёмкости подзарядки жидкостной системы.

Мир монотонного коловращения, как маховик в закрытом кожухе. Скрываться с Шуком и Эну было не в пример занятнее. Впору ради разнообразия сбежать и, пока не поймают — ощутить себя подвижным, быстрым, вёртким, выбирающим дорогу в сложно меняющейся ситуации. Где-то там, за землисто-рыжими горами, за безднами перелётов — свобода. Где она живёт, кто скажет?

— Я скоро уезжаю.

— Вот как? И куда?

— Мне разрешили поселиться в землях Дома. Условно, на полтора года. Армейская полиция... — она осмелилась вынуть руку из муфты и поймать снежинку, — ... расследовала, не воруха ли я.

— Спросили бы у душеньки Луи Маколя.

— Он пропал куда-то, вроде как улетел. Я работала у него законно! — с вызовом повысила она голос.

— Без комментариев.

— Я никого не убивала.

— Просто училась, как это делать.

— Ты не знаешь всего... — отвела она взгляд.

«Ты тоже, — подумал Форт. — Может быть, у нас одна история. Ведь и меня обучали, обрубив все выходы».

— Мне предложили готовиться на солдата.

— Значит, сменят узел в голове на свой.

— Удалять нити встанет дороже. А так я почти гожусь.

— В лазутчики?

— Мне не велели говорить, в какие войска.

— Ну прощай, — отпустил Форт от себя родственную душу, чтобы та шла на новый виток подчинения.

— Вот, — положив ему в руку высохший, расплющенный в книге цветок, она повернулась и исчезла в галерее.

Форт прикрыл подарок от снежинок, погладил пальцем — тонок, шелковист, кожа просвечивает сквозь лиловые лепестки.


На южных широтах «сезон небесных слёз» выдался светлым и тёплым; ждали восточных ветров с пылью из Буолиа, но прогноз не сбылся — зимние урожаи не пострадали, цены на продукты питания снизились. Приютская каша шла за полтиота миска, и Шук прямо-таки обжирался, чувствуя, что там, где без проблем прощупывались рёбра, появились вполне человеческие бока из мяса. Он побирался и поворовывал у храмов; кроме того, его подкармливала Эну, устроенная от приюта в квартальную столовку — правда, прочистив лимфу и заметно потеряв краски желания, она стала другой: задирала нос, оттопыривала пальчики и наряжалась как городская, даже говор начала перенимать.

— Не зови меня «ты» при владельцах, понял?

— У! а как — «госпожой посудомойкой», что ли?!

— И при поварах зови на «вы», а то жрать не вынесу. Стой за крыльцом и жди, как все стоят, в положенное время. Не заявляйся мне сюда когда попало.

— Чего это ты важная стала?! — возмутился Шук. — Ты же моя крысочка, Энуну... — полез он с лаской, чтобы вернуть былое, но хлёстко получил тряпкой по лапам.

— Ц! будешь ты мне напоминать! Крысочку ему — а крысеняточек не хошь? — подразнила Эну противной гримасой. — От всяких лишайных мне мальков не надо. Баста, я в просто люди выхожу. Ты тест по алфавиту сдал?

Чтобы не отвечать, Шук стал насвистывать и пританцовывать на месте, по-модному выпятив губу.

— Гольтепа безграмотная, — Эну вдруг понравилось называть вещи своими именами. — Тебя обратно вышлют за пустую голову. Ты по помойным бакам лазить разучился? или больше по карманам шаришь? Ещё и приговор на лоб наклеят.

— Ну, вышлют — и чего такого? — отбивал Шук чечётку. — Нам по зонам жить не привыкать. А-ля-ля, постановление мне зачитали, а-ля-ля. В зону, мама, я поеду, меня поезд повезёт...

— Назад, в седьмую, на Цементные? — всё-таки ей было любопытно, куда отправят милого-постылого.

— Не, я туда ни ногой. Там теперь хозяин — Муа! Толстого и Канэ распатронили и засадили в колонию с усиленным режимом. Муа меня до верёвки доведёт, начнёт каждый день хлыстать. А-ля-ля! А я им трепет закатил, как настоящий! Себя, сказал, порешу, а в седьмую ни за что. Так и написали — в пятую. Там курорт...

— Говорила тебе — учись! — в Эну напоследок разыгралась сердитая горечь. — Я помогла бы. Здесь неучёных не держат. Ты сам не захотел, а то билет бы дали, чтобы тут жить.

— Подтирка твой билет, — язвительно бросил Шук, пряча досаду. — Не угодишь — и отнимут. Просись тогда ко мне!

— Вот уж куда не собираюсь! Я, — Эну горделиво пригладила хорошо причёсанные волосы, — сдала на должность, па другой неделе перейду в раздатчицы. Позовёшь посудомойку, я не выйду. Ты меня в зоне не дождёшься, я теперь буду гражданка автономии. Могу и в кулинарное училище...

— Это когда ещё! сколько годов пороги обивать, документ выклянчивать...

— Ты-то получил уже! Наверняка в сводку опознания внесли: «крадун карманный».

— Ага, а с тобой рядом записали: «умви-красноверка», — огрызнулся Шук — и тряпка влепилась ему в физиономию.

— Эну, долго милостыню раздаёшь, — выглянул ладный полукровка, повар по салатам, и нахмурился: на щеке побирушки горел свежий удар. — Это еще что?

— Хамло, — дёрнула Эну плечиком. — А ещё ленту приютскую носит!

Не дожидаясь выволочки, Шук пошёл по проулку от столовой, поняв, что больше Эну его не накормит.


Суббота, 7 августа 6242 года


Имперское время — тайхэ, 9 алга 1298 года


Форт ожидал приговора без охраны. У него был пропуск судебного присутствия, с ним он сюда вошёл, с ним мог и выйти в любой момент, но идти ему было некуда — параметры его лица и тела хранились в базе биометрического контроля, и на ближайшем транспортном узле его деликатно задержали бы и передали армейской полиции.

Свобода перемещения в землях Дома, как и в автономиях, на поверку оказалась иллюзией, скрывающей глубоко потаённую службу глобального наблюдения. Как и в Сэнтрал-Сити, учёту и поголовному включению в реестр подлежали честные граждане, которые до такой степени не замечали слежки, что забывали о её существовании, а крадуны и воры ловчились проскользнуть между липких нитей вездесущей паутины телеглаз и датчиков. Отчасти могла выручить маска, но гостям с иных планет — наравне с льешами и умви — масок носить не разрешалось. Никаких сомнений, что где-то уже старательно записано: «Склонен обманно выдавать себя за нидского урода» и приложена сканограмма в трёх проекциях.

Неподконвойный и мнимо свободный, он постоянно ощущал на себе нашивку «Подсудимый» и что-то похожее на кандалы. Судебные приставы, худощавые туа в неяркой униформе, безучастно похаживали по зальчику без мебели, где на стенах красовались щиты с изречениями и портреты выдающихся судей. Маски знаменитых туанских законников напоминали забрала хоккейных вратарей; у ныне здравствующих они скрывали лица, подчёркивая беспристрастность, у воспаривших к Небу лежали рядом на подушечках. Некоторые особо неподкупные выделялись масками с отверстиями только для уст и носа, а вместо глаз — ничего. Форт насчитал семерых местных Фемид обоего пола; меч и весы им заменяли булавовидный жезл и отвес с грузиком и полукруглой градуированной линейкой.

Нестерпимо ждать, зная, что твоя судьба решается за стенкой толщиной меньше ладони, а ты не слышишь ни звука из судьбоносных речей. Форт измерял зальчик шагами, от томительной скуки считая и перемножая одинаковые досочки паркета, затем стал рассчитывать износ древесины по истиранию лакового слоя. Бесплодно, зато отвлекает.

Наконец из высокой двери вышли военюрист и Акиа, ради почтения к суду облачённые в шикарные мундиры с выпушками и кружевами; Форт живо свернул к ним с протоптанного пути.

— Кермак, ваше дело закончено, — просиял военюрист. — Фактически суд согласился со всеми нашими доводами. В подобных случаях, когда обвинение уступает оправданию, полагается послать цветы и обвинителю, и защитнику, и судьям.

— Букеты шести оттенков, непременно свежие, не менее двадцати цветков в букете, — пояснил Акиа. — Дизайн вам подскажут в любом флористическом магазине.

— Мне присылать сюда, — военюрист подал визитную ленточку.

— И что в итоге? что решили-то? — переводил Форт глаза с одного на другого.

— Мы приложили все усилия. Приговор очень милостивый, снисходительный.

— Сколько лет мне дали?

— И на линго отпечатано, — кружевной юрист взмахнул листком, вынутым из файл-папки. — Знак уважительного отношения к вам.

— Сколько?

— Два года.

— Без зачёта месяцев, прожитых на базе, — Акиа, поискав на плече отсутствующую крысу, провёл ладонью по воротнику, и без того безупречно лежащему. Волосы его были убраны в четыре пучка, стекающих на спину.

Форт не успел осмыслить срок, как военюрист прибавил:

— Форма отбытия наказания — каторжный труд на рабочем месте с обязательным государственным трудоустройством по основной специальности.

— Что?! — вырвалось у Форта. — Как это?!..

— Нерационально посылать вас, скажем, на каменоломню, — растолковал юрист. — В качестве пилота вы принесёте обществу больше пользы. Опять-таки у пилотов зарплата намного выше, и вам легче будет выплатить штраф за...

Форт лишился дара речи, даже счётную функцию в мозгу вышибло. Работа в роли каторги!!! Круг замкнулся — сбежав из федеральной неволи, он прямым попаданием угодил в кресло пилота-каторжника на туанском корабле. Дьявол, Небо пресвятое, да неужели никак не вырваться из этого кольца рабства?!

Он думал — а порой и опасался, — что чувства его атрофировались. Какое там! все живёхоньки! Такой водоворот в груди образовался — не хватит ни зла, ни ругани на всех известных языках, чтобы его из себя выплеснуть.

— Что за издевательство! — заорал он, наступая на светло-синюю парочку. — Я не согласен!! отменяйте! Лучше камни молотком колоть!

Готовые вмешаться приставы замерли, взявшись за рукояти хлыстов. Судя по накалу страстей, эйджи не менее как собирался швырнуть офицеров на паркет и часа три топтать их бездыханные тела.

— Я не понимаю, — захлопал глазами военюрист. — Вы стремились к минимальному наказанию — но дальнейшее сокращение срока невозможно. По убийству стражника не амнистируют, тем более при ваших обстоятельствах. А каменщики зарабатывают мало!

— Штраф, — остановился Форт. — Что за штраф?

— Я не дочитал приговор, а вы ругаетесь. Возмещение семье стражника.

— Не берите в голову, — вмешался Акиа. — Страховая премия за катастрофу велика, она покроет вам часть компенсации.

— Что, и страховка туда уйдёт?!

— Целиком.

— Выходит, я останусь без гроша?!

— Простите, Кермак, этот вопрос вам следовало задать себе при встрече со стражником, до выстрела.

— Интересно знать, что мне всё-таки перепадёт?.. — Тёмное отчаяние нахлынуло на Форта, смолой заливая все гневные порывы.

— Часть жалованья пилота. Именно поэтому решение суда обязывает принять вас на корабль по специальности.

— А лингвоук? Я должен получить с тех, кто его смастерил!

— Печально, но получать не с кого. Вы не сохранили товарный чек, а автоперевозчик, как выяснилось, изготовлен по-пиратски какой-то — очевидно, контуанской — мастерской. Розыск в этом направлении ничего не дал.

— Каторжный труд, — повторил Форт. — Каторжный труд... Поганое ворьё... чтоб им передохнуть...

— Разделяю ваше пожелание, — уловив момент, Акиа слабо притронулся к его запястью. — Поверьте, в день нашего свидания я сожалел, что не могу в полной мере применить власть к... некоторому известному вам человеку.

— Ладно. Ничего не вернёшь и не изменишь, — Форт вскинул лицо. — Но если я когда-нибудь встречу Луи Маколя, ему придётся долго лечиться.

— Пусть ваша встреча произойдёт не на туанской территории, включая корабли, — быстро уточнил Акиа. — Но я бы советовал не акцентировать внимание на его особе. Луи Маколей — множество, и в вашем мире, полагаю, тоже.

— Моих рук не хватит намять морду всем, кому следует.

— Обратитесь к опыту полиции. Воров можно обуздать, лишь действуя вместе и согласованно.

— Да — в единстве.

— Я от вас этого слова не слышал, — прикрыл агатовые глаза Акиа. — Будьте счастливы.

Кожа его ладони была нежна, как лепестки цветка, лежащего у Форта в записной книжке.


Блок 13


— Он утверждает, что мне показалось, и с ним всё в порядке. Мол, медик допустил, и нечего придираться. Но, может быть, ты посмотришь, как он выглядит?.. — Старшим, он же первый пилот, вопросительно скосился на капитана. — Знаешь, когда летаешь с кем-нибудь месяц за месяцем, то перестаёшь цепляться к цвету лица и тому, как дёргаются глаза. В конце концов, допуск на пилотаж можешь отменить лишь ты; моё дело — доложить.

— Добро, я справлюсь у медика.

— Не хочу навязываться со своим мнением, но наглядней будет убедиться лично. По-моему, дело обстоит хуже, чем отмечено в медкарте.

— Ты полагаешь, он договорился с...

— Я этого не сказал, — поспешно возразил старпом. — А вот то, что человек готов отбыть вахту любой ценой, это факт. Кто угодно, купив дом в кредит, рвался бы налетать побольше часов на активной части траектории. Особенно на подходе к Экуне. Я похож на фантазёра?

— Нет, на инспектора страховой госкомпании, — недовольно бросил капитан.

— Я предупредил, а ты поступай как хочешь. Как-то не радует меня возможность вписаться во что-нибудь орбитальное. Вокруг Экуны целый рой вертится, знай уворачивайся.

— Не паникуй, Луган. Всё решаемо и будет решено. Иди спать. Ты сам выглядишь никак.

— Тем более есть смысл полюбоваться на того, кто имеет нулевой вид в начале вахты.

Они беседовали тише, чем вполголоса, чтобы разговор не долетел до третьего пилота — эйджи, навязанного компании по госразнарядке. Незачем делить с ним проблемы, касающиеся своих. Для чужака он вёл себя вполне терпимо, в друзья не набивался и не выставлял напоказ, как некоторые подлизы, свою восторженную любовь к великой ТуаТоу. Молчит и мастерит фигурки из отслуживших срок деталек — лучше и желать нечего. Он стал обычным для пилотского отсека, как общий стол или настенные часы — существо без неожиданных поступков.

— Я подожду, пока ты примешь решение. Уютнее спать без забот.

Поглядев вслед капитану, Луган сел напротив маленькой витрины с зеленью. Неподвижные, с мягкой подсветкой, растения давали отдых глазам. Надо ловить минуты рассеянного созерцания, чтобы сошло судорожное напряжение с мышц, регулирующих кривизну хрусталиков. Он не мог отделаться от цифровой ряби и изменчивых геометрических фигур, засоривших зрение за тринадцать часов вахты. Экранные знаки возникали на листьях, бежали по стеклу, потрескивали внутри черепа.

Не помешал бы четвёртый пилот. Но трое сменщиков — уже неплохо; эйджи заметно разгрузил напряжённость труда. Как не-гражданину, ему платили меньше, и на кошельке Лугана его участие почти не сказывалось. Должно быть, и в дирекции компании были довольны, принимая за полцены опытного сотрудника.

Нормативы. Ставки. Луган закрыл глаза; восьмислойные потоки цифр, искривляясь, поползли перед внутренним взором. «Хутла» густо наваривала оты на ближних перевозках, а тот, кто думал продать ей свои услуги, взвешивал в голове заработок и усталость. В госсекторе зарплаты пожиже, но твёрже гарантии. Хвала Небу, что воровской «Вела Акин» не удалось обвалить цену на пилотов!

— Как вахта? — спросил эйджи, не отрывая глаз от неторопливого мелкого монтажа.

— Прошла спокойно, — сдержанно отозвался Луган. — Но это Экуна, здесь легко не бывает.

Вместительный грузопассажирский сундук с прямо-таки библейским именем «Hoax», принадлежащий «Хутле», был занят на досветовых двухнедельных рейсах к Экуне, второй в системе; следующей была орбита ТуаТоу. Туанцы, как выяснил Форт по справочникам, упрямо осваивали ближайшую планету, стараясь посредством глобального плана «Атмосфера и вода» сделать её полностью пригодной для жизни. Начали этот труд ещё нидэ, и, несмотря на перерыв, связанный с Бурей, имперцы добились многого — население Экуны выросло до пятисот миллионов (после этого туа скрипят, что-де эйджи множатся как микробы!). Освоенный мир мог прокормить половину из них за счёт теплиц и синтезаторов, питавшихся солнечной энергией, — тепла от солнца Экуна получала чуть ли не вдвое больше метрополии. Но Экуна зависела от ТуаТоу, как плод, связанный пуповиной с матерью. Форт не встречал более ярых патриотов и имперских шовинистов, чем экунты. Наверное, случись кому-нибудь низложить Дом Гилаут и заявить о снижении расходов на главную колонию, весь флот Экуны очертя голову ринется на ТуаТоу восстанавливать династию кормильцев.

Форта успели утомить плакаты с ржаво-серыми пейзажами Экуны, огромным солнцем, запредельными просторами парников под надувным небом — и счастливый рекламный малёк в лёгком кислородном приборе, а рядом стишок: «Я маску с гордостью ношу, к экунтам я принадлежу!»

Пилотировать у Экуны было не проще, чем в кишащем станциями и кораблями пространстве близ ТуаТоу. То и дело пустота, изрезанная линиями маршрутов, взрывалась призрачным пламенем — сквозь пространственные бреши быстроходные суда достигали Экуны за минуты, но их водили особые импланты, чей мозг напрямую связан с управлением. Медлительный «Hoax» и иже с ним приходилось водить вручную, опираясь на помощь компьютеров.

Итог такого вождения сидел сейчас, слепо воззрившись на растения в прозрачном коробе вроде аквариума.

А что второй пилот?..

Вскоре капитан вернулся и вновь завёл приглушенный разговор с Луганом. Форт повысил чувствительность своей акустики. Неполные переборки делили узкую кают-компанию на подотсеки — столовую, она же зал, и сектор отдыха. Скрытые переборкой, старпом и капитан были уверены, что секретничают.

— Совсем никуда. Уверяет, что ничего не принимал. Велел ему готовиться к сдаче вахты, поведу сам.

— Поставь эйджи. У тебя перед посадкой дел будет невпроворот, а ты с вахты выйдешь измотанный.

— Он две подряд не выстоит. Или выстоит, но на второй пойдут ошибки. Мозг-то у него настоящий, значит — слабый. На последнем отрезке пилот обязан быть свеж, как только что раскрывшийся цветок.

Форт перешёл в подотсек отдыха, держа на ладони игрушечного робота, чем-то похожего на широко известного Келахота из мультфильмов.

— У нас всё благополучно?

— Да, Фольт.

— Я что-то услышал о втором пилоте...

— Он на вахте, работает.

— Не о работе — о здоровье.

— Не беспокойся.

— Возможно, это не предназначалось для моих ушей...

Луган и командир обменялись одноглазыми косыми взглядами.

— ...но я не хотел бы остаться в стороне, если могу помочь.

— Пока об этом речи нет.

— Я согласен взять вахту Нке в придачу к своей. Все доводы прозвучали — кроме моего.

— Это было бы уместно, Фольт, касайся дело перегонного участка, — капитан был тактичен, как принято в кают-компаниях. — Движение у Экуны плотное, мы должны выдержать график, а после двух смен внимание порой нарушается.

— То есть приказать вы не можете.

— И не прикажу.

— А разрешить?

«Вроде не рвач, — рассуждал гудящим умом Луган, — не автогонщик. Зачем так себя ломать? есть же приемлемый вариант...»

— Полноразмерные манёвры на внешней орбите, со включёнными гравиторами, — напомнил капитан. — И это после двадцати часов подхода.

— На Экуне сильная диспетчерская служба; они передают верную картину движения. Достаточно будет видеть её.

— Хорошо, — капитан разумно предположил, что эйджи будет класть аргумент за аргументом, пока не добьётся своего или не услышит: «Я не доверяю твоей квалификации и твоему мозгу, что питается кровезаменителем, а у нас полторы тысячи народа на борту». — Регулярно проверяй свою точность. Иди, смени Нке.

— Ты? — удивился Нке, вставая из кресла. — Я ожидал...

— Он изменил порядок, — вглядевшись, Форт согласился с Луганом. Нке осунулся, тепловой рисунок на лице был искажён и неровен. И ещё руки... Тремор можно скрыть в общении, жестикулируя или жёстко держась за что-нибудь, но от зрения в ином масштабе времени нервной дрожи не скроешь. — Поправляйся.

— Да... возможно, я в самом деле... думаю, скоро всё наладится, — Нке колебался между неприязнью к эйджи, отнявшему у него доходные часы, и страхом сорваться по-настоящему. — Он перевернул распорядок вахт?

— В точности не знаю. Сейчас моя очередь.

Под главным экраном все прикрепили свои картинки, что кому по душе. Капитан — свой дом среди клумб, Нке — чей-то профиль, похожий на египетскую фреску, Луган — дорогой художественный вензель из трав и тонких, ломких тел оливковых насекомых. Форт поставил с края планш-икону Мариана, которая теперь принадлежала ему. Лицо на открытке вызывало у туанцев внутренний протест — впрочем, они скрывали его, хотя вопросы вслух задавали. «Кто это?» «Оно единственное божество — или одно из многих?» «А почему на лице много волос?» Слово «бритьё» применительно к лицу им было неизвестно.

— Вахту принял пилот Фортунат Кермак.

— Гала, связь и телеметрия — вас понял.

— Маэкилиута, навигация — вас понял.

Туанское судовое управление не нравилось Форту. Оно основывалось на физиологии зрения и мозга создателей, и адаптировать его под чужаков туа не собирались. Выход данных в объёме экрана рисовался несколькими фазами бегущих числовых данных, часто несинхронных там, где решались перспективные задачи — скажем, предстоящие реакции гравиторов на смену линейного и углового ускорений. В идеале, когда корабль совершал манёвры, массивные штучные грузы в трюмах «Ноаха» даже не вздрагивали, а пассажиры не испытывали толчков, наблюдая смещение звёзд в окнах обзора. Но помимо цифр, сменяющихся на бегу, в экране шевелились трёхмерные фигуры-хамелеоны, чьи цвет, формы и фактура трансформировались со скоростью пульса. Пара дополнительных экранов (глазки врозь, пилот!) лишь ненамного облегчала слежение. Предполагалось, что унитарное управление судном призвано сосредоточить внимание пилота, но на деле превращалось в игру с расплывчатыми правилами. Форту приходилось слышать брань тех, кому выпало работать с неприспособленной туанской или ньягонской техникой: «Они нарочно поставляют это, чтобы нас ума лишить». Неправда. Туа и сами сдвигались умом, просиживая смены у экранов. Взять хотя бы Нке...

Наконец, Форт как машина был сделан для иного типа пилотирования, и переход к ручной схеме дался ему в своё время не легче хождения на руках. Счастье, что он был способным учеником, быстро схватывал и накрепко запоминал навыки.

Летать же на «Ноахе» — всё равно, что ходить по глине в ластах, вдобавок надетых задом наперёд.

Смена цифр — Гала и Маэкилиута вбросили в экран изменения, возникшие за минуту отсутствия Нке в кресле. Мерцающие строки понеслись слоистым светящимся бураном, в котором изгибались алые, голубые, серебряные жгуты и сгустки. Плотность сигналов много выше, чем на пассивных участках рейса. Форт приспособился к ним, поставив отдельное наблюдение на внешне постоянные слои 5 и 7.

Шнур вздулся, вспыхнул зеленью, и утолщение метнулось сквозь слои, как пуля, пущенная из экрана. Встречный корабль, дистанция допустимая. Трассы мигали, пробивая кипящую цифровую воду.

Сколько переменных может удержать мозг? до двухсот. Здесь больше. Действительно, в пилоты отбирают не по знатности. Сознание раскладывалось на уровни и эшелоны, время потеряло смысл и стало скоростью смены сигналов. Слаженная работа нескольких разнонаправленных гравиторов дезориентировала чувство тяготения; контроль сужен на зрение, а оно в наборе пилотских свойств Форта главным не было. Конструкторы делали ставку на непосредственное восприятие эволюций корабля с его датчиков, а без подключения к ним Форт терял до шести десятых необходимого объёма сведений. Зрением и разумом, зрением и разумом, немного руками.

Время двигалось снаружи, вне его, вне связи глаз с экраном, а пальцев — со средствами регулировки траектории. Нет, не усталость — постепенно нарастающее несоответствие возможностей глаз и требований системы. Он находил и открывал новые резервы для анализа и удержания. Скажем, ускорение индивидуально текущего времени. Обычное свойство киборгов... Пределы перегрузки были далеко впереди, но мало-помалу приближались. Какова паспортная скорость чтения у глаз? а у глаз туанцев?.. Со всем можно свыкнуться, кроме усталости и боли. Вспомним Лугана. Уже рухнул в сон, наверное. Два встречных на разных курсах.

— Фольт, Центральная Экуны принимает нас на дальнее наблюдение.

— Спасибо, Гала.

К вертящемуся в экране вареву импульсов прибавились круги, расходящиеся от белой точки. Жгуты траекторий переплелись еще гуще, их прорезали лучи планетарных корректировщиков.

— Центральная Экуны предупреждает о сближении с объектами 21038, 47415, 11891, 02746, 00228, их координаты...

— Принял, Гала.

— Центральная Экуны передает нас Полярной 1. Новый расчёт подхода.

— Что у них стряслось?

— Подходит вне расписания правительский скорый. Мы пройдём через выброс от его скачка.

Новый шнур сверкнул разрядом, взметнулись цифры ионизации. «Hoax», блистая бронёй корпуса, миновал облако частиц, извергнутых виртуальным порталом — в пустоте зазияла дыра запредельной тьмы и вмиг сомкнулась, оставив тающие лучи ледяного пламени.

Смещения цифр и фигур установились на границе возможностей восприятия. Компьютеры «Ноаха» старались во славу компании, предусматривая любые перемены в полёте. Скорость замедлялась, словно масса снующих кораблей пружинила под напором грузопассажирского гиганта. А ведь, собственно, это рядовой рейс, лишённый какого-либо элемента случайности. Точнее, случайности призван исключить пилот, единственный живой модуль в коконе техники. Он выбирает и направляет.

Форт испытал нечто вроде тошноты — и удивился. Забытое ощущение. Сбой мозга? нет, скорее сброс груды данных, засоривших память. Похоже, вскоре эти приступы станут чаще.

«МОГУ ТЕБЯ ДУБЛИРОВАТЬ, — яркой строкой предложил Луган. — Я ВЫСПАЛСЯ».

Надо же так потерять чувство реальности! Луган успел стряхнуть мёртвую тяжесть, накопленную за вахту, и опять готов.

«ВОЗМОЖНО, ПОЗЖЕ, — дробно отстучал Форт. — ПОКА РЕЙС ИДЁТ БЕЗ ПРОБЛЕМ».

«ТОГДА СКАЖЕШЬ».

— Без малого двадцать четыре часа ведёт, — отметил капитан.

— И ничего?

— Скоро войдёт в очередь на посадку.

Тошнотворные сбросы повторялись раз за разом. Форт отключил их регистрацию — не смертельно, значит, и внимания не стоит. Схема захода на Экуну рисовалась вполне ясно, но, кроме неё, в голове не было решительно ничего — одна-единственная целевая установка: «Занять место».

— Экватор Экуна, я «Hoax». Примите координаты...

— Раньше графика, «Hoax». Быстро летаете. У вас накладка с правительским скорым в час шестнадцать минут. Ожидайте это время. Ваша установка на внешней орбите — считывайте.

Цифры ступенчатыми скачками замедляли бег, превращаясь в стабильную картину, где моргали группы орбитального слежения и расчёта на тяготение планеты. Гравиторы бережно стабилизировали ход, подгоняя траекторию к установкам Экватора. На миг Форту показалось, что отказало зрение — так неестественна была остановка цифрового шторма. Он — уже произвольно — выполнил сброс, и вновь накатила тошнота, незнакомая киборгам. Секунду оси глаз колебались и плавали, прежде чем он смог перевести зрачки на капитана.

— Я сменю тебя, — просто сказал тот. Лишние шумы пролетали и гасли в ушах, постепенно слабея. Проверка моторных функций. Проверка равновесия. Здесь стабильно — значит, перегрузка касалась одной сенсорной сферы. Скверно всё-таки работать на чужой аппаратуре при ограниченных возможностях.

— Надеюсь, Нке стало лучше?

— Более-менее. Досрочное превращение согнёт кого угодно. Но с ним это не стоит обсуждать.

Форт вставал с осторожностью. Шаткости нет; тем не менее мозг местами слегка зависал. Преходяще, пережить можно. Несимметричная загрузка мощностей через узкий ненормативный доступ тоже гнёт — только держись.

— Ты неплохо заработал за две вахты, Фольт. Поздравляю. Я знаю, тебе нужны деньги.

Капитану — одному ему на борту — было по должности известно прошлое членов экипажа. Судя по отношению к Форту остальных, с ними кэп этими знаниями не делился.

— Если Нке случайно влетел в фазу, грех наживаться на чужой беде, — Форт подправил неустойчивое зрение. — Запишите, что в свою вахту вёл он, а я — в свою. Так будет честнее.

Капитан изучал картинки под экраном.

— Всегда хотел спросить — что написано на книге вашего божества?

— Цитата. «Придите ко Мне, все трудящиеся и обременённые, и Я дам вам покой», — прочитал Форт, возможно, впервые проникнувшись смыслом строки из Матфея.

— Заманчиво звучит, — вгляделся капитан в необычное лицо Бога эйджи. — Покой, да!.. как его не хватает порой...

— Значит, с вахтами мы разобрались. Каждому своя.

— С Нке тебе причитаются цветы. На Экуне они очень дороги; подождёшь до ТуаТоу?

— Не вопрос.

— Я напишу тебе рекомендацию о получении вида на жительство. С подачи граждан державы это решается без труда. Сможешь наниматься на туанские суда и после... срока.

— Попробую.

— А от себя прибавлю — нашим, летунам, — что ты звёздный.

— Как-то двусмысленно оно звучит, это слово.

— На планете — да, там оно ругательство. У нас — наоборот. Отдыхай, Фольт.

Форт подвигал головой, словно таким образом мог нормализовать работу глаз. Ещё раз подступила тошнота — забитый мозг рывком вытолкнул на стирание мусор ненужных цифр. Выплыла в поле зрения запечатлённая помимо желания фраза на иконе, которую мозг изучил сотни раз. раскодировал с поддержкой словаря и перевёл в полностью осмысленный текст: «Придите ко Мне, все трудящиеся...»

«...и Я дам вам покой».

Форт благодарно улыбнулся пронзительно-нежным и всесострадающим глазам Бога.

Покой. Блаженство, радостный сон, безмятежное счастье отдыха и умиротворения — все это обещал Бог-Спаситель. Спаситель от бед, горя и боли этого мира.

Вот о чём говорила его таинственная улыбка, вот что означал его призывный жест.

Вечный покой. Желанный покой.

По ту сторону бытия, в небесном чертоге Милосердного, Сияющего, Величественного Бога-Вседержителя.

Но тот, кто жив, кого несёт ураган житейских страстей, кто окунулся с головой в борение жизни — смеет ли он думать о покое?

Только мечтать!


Часть 2

Эскорт


Говорят, когда корабль проклят, на нём всегда появляется кто-то лишний.

    
Джеймс Мэтью Барри «Питер Пэн и Венди»


Блок 1


Среда, 10 января 6245 года


Станция «Скайленд-4»


— За минувшие сутки у нас двести семьдесят два умерших, — безрадостным тоном доложил старший медик. — Выявлено четыреста двадцать восемь заболевших на стадии катаральной ангины; все изолированы. Тысяча семьсот сорок восемь человек на разных этапах лихорадочной стадии, из них у двухсот пяти критическое состояние. Мы не владеем ситуацией, она вышла из-под контроля.

Собрание из главных спецов и руководства станции, именуемое чрезвычайной комиссией, слушало его речь, как панихиду. Станция «Скайленд-4», способная за год обслужить на своих причалах до трёх тысяч космических кораблей суммарной валовой вместимостью до 2, 5 гигатонн, быстро превращалась в гибрид заразного барака с моргом.

— Мы регулярно информируем Федеральный центр инопланетных инфекций, телевидение и службы новостей... Персонал и транзитные пассажиры строго разобщены по карантинным правилам, — продолжал бубнить медик № 1. — Вентиляционные системы снаряжены стерилизующими фильтрами. Тем не менее новые случаи возникают вне зависимости от профилактических мер... Заболевают даже привитые; это более чем странно, потому что вакцина...

— Ваши предложения? — перебил врача начальник станции; как и многие, он лично отсутствовал на совещании, довольствуясь селекторной связью. Точнее, он забаррикадировался в кабинете.

— Автоматический корабль-торпеда с грузом иммуноглобулина ожидается прибытием завтра, в 07.20, и везёт тридцать тысяч доз. Клипер-курьер с бригадой инфекционистов отстаёт от автомата на двадцать два часа.

— То есть вы не имеете, что предложить комиссии?

— Наши возможности исчерпаны. Медблок не рассчитан на такое количество больных. Мы используем все помещения, пригодные по режимным требованиям.

— Никакой госбюджет не в силах постоянно держать на станции роту медиков и склад лекарств, — подал голос Сато, комиссар службы безопасности «Скайленд-4».

От его нежного голоса лицо начальника станции дивно преобразилось, словно ему поднесли блюдо живых стоножек и сказали: «Надо съесть».

Сато сослали на «Скайленд» из главка федеральной безопаски за вопиюще нестандартный образ мыслей. Он там всех шокировал своим длинным кафтаном зелёного бархата, белыми волосами ниже плеч, синими ресницами и алым маникюром. Мы-де живём в свободном мире, и если не обязаны носить мундир, то можем надевать, что в голову взбредёт. Мало того — Сато стойко воображал, что он не землянин, а туанец. Это дало повод заподозрить его в нелояльности и со свистом вышвырнуть на объект, висящий в пустоте вдали от обитаемых планет. Как компромиссный вариант, Сато предлагали удалить часть мозга и заменить её микрочипом, корригирующим раздвоение личности, но он возмущённо отказался — «Я кадровый офицер, моё самосознание, мои нрава» и т. д. — вот и вылетел с престижного места.

Ладно бы комиссар один здесь так чудил. В замкнутом коллективе, дуреющем от скуки в угаре однообразной работы, такой павлин необходим хотя бы как мишень для острот. Но Сато недолго вздыхал в одиночестве — наворковав тысячи на полторы бассов по межпланетной связи, он поочерёдно выкликал сюда пятерых таких же сдвинутых. Начальник руками всплеснуть не успел, как служба безопасности стала состоять из гермафродитов, томно мяукающих меж собой по-туански. Казённое жильё Сато превратилось в салон, где эти промежуточные существа возлежали на туанских диванах, смотрели туанские мультфильмы, читали вслух стихи и биографии монархов ТуаТоу и крохотными ложечками ели туанские кушанья.

Начальник на своей шкуре убедился в том, что люди знали до него несколько тысячелетий — стоит в штате завестись одному-единственному «гномосексуалисту», как он наводнит учреждение себе подобными. Не раз он вызывал Сато в кабинет, чтобы поставить ему на вид возмутительное поведение безопасников, но добился лишь того, что между ним и комиссаром стали подозревать любовную связь (от одних этих слухов можно было взбеситься), а Сато, обрисовывая губы жемчужно-лиловой помадой, жаловался своим сотрудникам: «Ах, эти натуралы, эти нормалы — как же они нетерпимы и несносны!»

В общем, комиссар много чего позволял себе, но дальше ссылать его было некуда, а отрешить Сато от должности не позволяла квалификация — как ни крути, специалистом он был первоклассным. Так он и жил на «Скайленде», распространяя вокруг себя тлетворно-сладкий яд извращённой и чуждой культуры туанской империи.

На собрании Сато расположился в отдалении от остальных, перебирая белыми холёными руками самоцветы на невидимой мононити. Синие ресницы его мерно взмахивали крыльями, нарисованные брови на лице-маске не шевелились.

— Я бы рекомендовал, — продолжил он, искусно выдержав паузу, вызванную его неприятной фразой, — вернуться к документу, известному присутствующим как «завещание Мерфанда».

Документ был известен комиссии с понедельника, и вытащил его на свет всё тот же пронырливый Сато. Но за минувшие 48 часов обстановка так усложнилась, что больше приходилось думать о собственном завещании, о запрете на вылет со станции, о родных и близких, страдающих где-то в межзвёздной дали, но никак не о последней воле какого-то проезжего пассажира, выраженной в лихорадочный период болезни. Старший медик уже высказался в том смысле, что умерший Кэн Мерфанд при жизни состоял в эзотерической секте и даже возглавлял общину, что никак не свидетельствует о твёрдом душевном здоровье, а при явлениях нейротоксикоза такой неуравновешенный человек способен написать любую чушь.

Сато, напротив, полагал, что для умирающего — а Мерфанд был одним из семнадцати, скончавшихся в воскресенье — Учитель Кэн продемонстрировал редкое хладнокровие и ясность мысли.

— Я позволю себе выборочно процитировать. Итак: «Мойбагаж опасен для всех. То, что он вывезен с Арконды на законном основании, не должно вводить вас в заблуждение. Это материальный феномен с огромным внечувственным потенциалом. Он развивается во времени и всё активней действует на окружающее зловещим образом. Защититься от него вы не сможете. Я сам стал его жертвой, и многие последуют за мной, если вы не исполните это завещание. Багаж должен быть немедленно доставлен на орбиту Нортии. Мой труп обязательно должен сопровождать багаж; и то, и другое следует сбросить на планету».

— Бред, — резко ответил начальник. — Мы уже слышали это, комиссар. По вашему настоянию мы вскрыли багаж и нашли там только камни.

Сато кивнул — он тоже наблюдал, как дистант в герметичной камере открывает ящик и манипуляторами извлекает бурые осколки. Он же сам и управлял дистантом.

— Вернее, обломки одного камня, общим весом около пятидесяти семи килограммов.

— Они не радиоактивны, химически инертны и не заражены ничем биологическим. Мы их продезинфицировали.

— Я обращаю ваше внимание на слово «феномен», упомянутое в завещании, — ровным голосом настаивал Сато. — Из-за феноменов в 6219 году Арконда была закрыта кордоном «Серебряное кольцо», но это не отменило того, что люди там, побыв на выходе чёрной породы, называемом «дисс», становятся оборотнями. Другие люди по неясным причинам приобретают ярко выраженные свойства энергетических вампиров. Не все феномены Арконды достаточно изучены... а у нас уже четыреста пятьдесят трупов, и скоро их станет больше. Любой из нас может оказаться в их числе.

— Багаж не заразен, — повысил тон начальник.

— А инфекция распространяется, несмотря на карантин, фильтры и прививки. В прошлом это называли колдовским напущением. От этого не экранируешься. Я повторяю, что аркондские феномены мало изучены. И напоминаю — на Арконде реально встречаются призраки умерших. Наяву, средь бела дня. По-моему, довод достаточно убедительный, чтобы отнестись к завещанию Мерфанда со всей серьёзностью.

— Хорошо, мы заложим багаж в беспилотный катер и отстрелим его в космос.

— Боюсь, этого будет мало. Феномены — хитрые вещи; они имеют склонность возвращаться, если их неправильно захоронили. Катер могут подобрать чистильщики трасс, перехватить нелегалы, и всё начнётся вновь.

— Тогда подготовьте обоснованные рекомендации и представьте их мне, — начальник жаждал избавиться от докучного Сато. — Начните прямо сейчас. Ради такого дела я разрешаю вам прервать участие в совещании.

На коммерческой транзитной станции эпидемия опаснейшей инфекции, персонал и пассажиры на грани паники, катастрофически нарастают убытки, репутация «Скайленда» трещит по швам — а этот крашеный лезет со своими каменьями!.. Он бы ещё будильник Мерфанда упомянул, идущий задом наперёд! Артефакты, феномены, оборотни! чего только не наслушаешься от перевёртыша!.. «Диверсия исключается», — и всё это с апломбом, гордо, независимо!

Сато откланялся и плывущей походкой туанца покинул воняющий дезинфекцией конференц-зал.

У себя в кабинете он не был столь сдержан и вежлив. Со своими парнями можно быть откровенным.

— Сборище кретинов, — швырнул он ожерелье на стол. — У тех, кто хоть сколько-нибудь соображает, при слове «Арконда» должны уши вставать дыбом, а эти раззявы ждут, когда привезут иммуноглобулин. Кто им обещал, что он подействует?!

— Медики определили, что штамм вируса известный, — заметил Дорифор, первый помощник комиссара, хмурый брюнет с азиатскими чертами лица. — По их классификации он обозначается как ALM 96/134-02. Не мутант.

— Давно ли штамм научился проникать сквозь фильтры? — осёк его Сато. — Оставить эту версию. Забыть! Дайте мне что-нибудь, я это изуродую. Хоть карандаш!

И карандаш поплатился за тупость начальника станции.

— Сейчас я раскодирую сейф и достану свой допуск, — пообещал неизвестно кому Сато. — Видит Бог, я зря так долго медлил. Пора! А вы готовьтесь составлять отчёт о том, как я превысил свои особые полномочия.

Его приближённые псевдотуанцы одобрительно закивали. Лидер принял решение — интересно, какое?

— Инструкции здесь, — Сато хлопнул ладонью по копии завещания Мерфанда. — Если гуру говорит: «Делай!», следует делать без раздумий. Задача— навсегда удалить багаж со станции, причём так, чтобы нас потом не обвинили в перерасходе средств.

— Дешёвое судно, — предложил Дорифор. — Очень дешёвое. Судно, которое дороже демонтировать, чем ликвидировать.

— Но с хорошим автопилотом, — прибавил второй помощник, Диадумен — сухопарый, прогонистый малый, мастер сетевой и компьютерной разведки.

— Отпадает, — встряхнул белой гривой Сато. — Я не хочу полагаться на приборы с их неисправностями.

— Дистанционное ведение, — не отступал Диадумен.

— Нет! Управление со станции, где бушует мор, ненадёжно.

— Но экипаж рядом с багажом заболеет еще вернее, чем здесь.

— Значит, он не должен заболеть. Пусть корабль поведут те, кто невосприимчив к инфекции. То есть не люди. Не земляне. Подыщите таких — чужих, но с навыками косменов. Ищите быстро! У нас есть паспортная база данных на всех, находящихся на станции. Найдите сегодня же! Здесь тысячи транзитников, обязательно кто-то отыщется!

— Мы можем предложить им хорошую плату. Фонд службы безопасности предусматривает подобные расходы...

— Обещайте что угодно. Аванс — сейчас, основная часть — по возвращении. И вот что ещё — характер груза не указывать. Просто пилотирование рухляди на помойку. К «Скайленду» пристыковано пять-шесть таких развалин; владельцы будут вне себя от радости, если правительство возьмёт на себя заботу по избавлению их от хлама.

Успокоившись и поиграв пальцами, Сато тихо добавил:

— Я хочу гарантий. Я обожаю гарантии. Я должен быть абсолютно уверен, что этот ящик с битым камнем не вернётся ни при каких обстоятельствах. Позаботьтесь об этом, мальчики.


Блок 2


Инфекция, охватившая «Скайленд-4», носила певучее имя «фэл». Давно оторвавшись от латинского названия эриданской лимфатической лихорадки, эта аббревиатура была легко воспринята сообществом одиннадцати вышедших в космос разумных видов и вплелась в то тарабарское наречие, на котором эти одиннадцать общались без посредства лингвоука.

Четырём видам разумных острозаразный фэл грозил смертью в 20-35 процентах случаев; при этом бинджи, ньягонцы и яунджи были точно уверены, что фэл внесли в мир эйджи, то есть земляне — они осваивали Эридан и вытащили вирус с планеты.

Словечко прижилось ещё и потому, что мир одиннадцати стремился сокращать и упрощать слова до одного слога. В этом стремлении, как и во многом другом, лидировали имперские туанцы, создавшие параллельно своему музыкально красивому языку второй, так называемый «моторный», где слова напоминали икоту — «от», «шлок», «клик». Фэл вписался в семью жаргонных слов-обрубков как равный.

Вот только слушали и произносили его короткое имя со страхом. Когда станционная радиосеть сообщала: «На объекте фэл», настроение у всех падало до нуля, а связь станции с остальным миром раскалялась в дым. Отложенные (порой навсегда) встречи, упущенная из-за опоздания выгода, бешеные переговоры со страховой компанией, слёзы и успокоительные уверения, признания в любви (нередко последние) — всё звучало криком и навзрыд.

Потом боль в горле. Далее озноб и резкий подъём температуры. Боли в мышцах, раскалывающая головная боль. Если повезёт пережить лихорадку, следом набухают все лимфатические узлы и падает иммунитет — отсюда пневмонии и прочие страдания незащищённого организма. Выжившие месяцами не могут собрать мысли в кучу, минут пять несут ложку в рот и не в состоянии прочесть трёх строк, чтобы не заломило глаза.

Станция, где вспыхнул фэл, выбрасывает чёрный флаг и запирается от мира наглухо, допуская на борт лишь медицинские бригады. На кораблях повседневной одеждой становится скафандр. Боясь друг друга, малейшего чиха в свою сторону, люди начинают с уважением и надеждой относиться к роботам — неуязвимые для фэл, неутомимые, только они могут оказывать помощь круглые сутки и принять управление судном. Бывало, что корабль доходил до места назначения с экипажем мертвецов, и киборги холодно докладывали о произошедшем ситуационной комиссии, а затем скачивали расследователям память, полную ужасающих подробностей и невыносимых картин.

По документам Форт являлся артоном. Поэтому неделю назад, когда объявили карантин, он предложил администрации «Скайленд-4» свои услуги. Он обладал некоторыми навыками доврачебной помощи и вполне годился в волонтёры. Его предложение охотно приняли.

Сцены истерических припадков, буйства и неудержимого страха угнетали его. И странно было без опаски расхаживать по тому царству смерти, какое представлял собой импровизированный госпиталь. Болезнь царила в воздухе, пряталась в пыли; Форт бился с ней, обеззараживая помещения. Но это была чужая смерть; она липла к нему, проникала в воздуховоды — и отступала, встретив вместо податливых миндалин жёсткие кольца из углепластика.

Поздно вечером в среду 10 января (ох и скверные выдались на «Скайленде» рождественские каникулы!..) его пригласили в транспортную контору станции. Он немного удивился; обработался с ног до головы, промыл волосы тем, чем оттирают унитазы, подышал газом — словно красотка освежает рот перед свиданием — и пошёл, чистый и безвредный.

Можно было сразу догадаться, о чём пойдёт речь. Станция в жутком простое, по деньгам сплошной провал, сменные экипажи кукуют в изоляции, прислушиваясь к першению в горле. Корабли стоят, грузы не ходят. Одна заправка грузовиков на внешних узлах; это не бизнес, а мелкая торговля.

Агент, беседовавший с Фортом, сидел неловко, словно на гвозде; массивный респиратор с торчащими врозь глот-патронами делал его похожим на монстра из неведомого мира, а ярко-жёлтая наклейка «Я защищен от инфекций фирмой „ForarkoMedical"» ниже переносицы выглядела по-клоунски смешно. Но агенту было не до своего облика и не до шуток — в отличие от сидевшего напротив человека. Впрочем, человеком его визави можно было считать лишь по внешности, факту наличия разума и согласно Конвенции о правах лиц с искусственным телом.

— Пятнадцать тысяч, — повторил свою цену Форт.

— Девять, — предложил агент.

— Четырнадцать пятьсот, — сжалился Форт. — А может быть, у вас на примете есть ещё один артон с дипломом пилота? если да — тогда я за вас спокоен, и до свидания. Я ведь прибыл на «Скайленд» не затем, чтобы капитанить эскортную команду. Здесь можно дёшево купить орбитальный флаер за наличные...

Хороший аэрокосмический орбитальник стоил тысяч семьдесят; похоже, артон где-то неплохо подзаработал и теперь собирался открыть своё дело. Такой не запросит ниже десяти-двенадцати кусков.

На деле всё обстояло куда проще. Потрудившись два имперских года на грузовике туанцев (спросите Форта, он расскажет, как эти скользкие гуманоиды недоплачивают чужакам), он смог получить вид на жительство. Не на планете-империи, а на её орбитальном поясе КонТуа — выходцам из слаборазвитых миров и это за счастье, — и всего на восемь имперских месяцев, чтобы жизнь мёдом не казалась. Едва Форт нацелился перейти на корабль классом выше, как против него сработал закон: «На вакансию в первую очередь берут туанцев». Поэтому Форт относился к имперцам так, как они того заслуживали.

Вид заканчивался через сто десять суток, 1 мая, и до этого, хоть расшибись, необходимо было наскрести деньжат, чтобы купить унтийское гражданство. На Унте обитают орэ, жабы-людоеды — ну так что же? Удушливая влажность и жара на кораблях орэ Форта не пугали, их застывшие кукольные лица с громадными глазами — тоже. Платили бы правильно, а сжиться кое-как можно.

— Десять, — агент располагающе улыбнулся, но за респиратором этого не было видно. Форт слегка кивнул — давай-давай, накидывай; видишь, я добрею на глазах.

— Что-нибудь экстренное, да? — почти сочувственно спросил он, заставляя агента понервничать. Теперь респиратор оказался кстати — Форт не увидел замешательства на лице собеседника.

Корабль-руину зачем-то приняло на баланс правительство. Разумеется, и оно стремится поскорее сбыть его с рук — стоя у причала, корабль жрёт деньги за место на стыковочном узле, за поддержание систем в рабочем состоянии, за то, за сё. Но почему этим занимается служба безопасности? Зачем эти туаподобные совали ему в нос карту допуска и не настаивали, а прямо-таки приказывали уладить дело мигом, но без расточительства?..

— Двенадцать.

— Тринадцать пятьсот.

— Тринадцать. Мы договорились?

— Да, — Форт легко поднял с кресла своё искусственное тело. Он не был суеверен, но всё-таки число ему не понравилось. — Лихтер класса F, я так понял? Для эскорта в экипаж нужны ещё минимум два человека — штурман и бортинженер, — иначе там просто не справишься, даже с БЭМом.

— Этих я уже нашёл; они... ну, вы с ними познакомитесь.

Вместе со штурманом в комнату вторглась лавина звуков — журчание, попискивание, скулёж и мягкий скрежет; Форт, конечно, знал, что такие существа на свете есть, но близко с мирками не общался. Кряжистая серая громада в балахонистом комбезе на диво быстро, бесшумно и плавно прошагала на тяжёлых ногах от двери к стене, явственно и вразнобой шевеля при этом большими мясистыми ушами, присела на корточки и навела на Форта линзы прибора, свисавшего на глаза со лба большущей безволосой головы. Носа у штурмана не было — вместо него выше рта находился как бы второй рот, поменьше. И подбородка не было. Зато имелись какие-то дыхала между широкой шеей и плечами — они тоже двигали краями, словно собирались заговорить или плюнуть дуплетом.

— Ааааааа, — вступление напомнило Форту сирену, поющую басом, а агент незаметно поморщился; мирк убавил амплитуду своего звучания. — Это капитан?

— Фортунат Кермак, — назвался Форт, радуясь про себя, что не придётся общаться через лингвоук; он как-то не обзавёлся программой перевода с языка мирков.

— Атамерадон Импаулури Далангиак, — громом далёкого камнепада прозвучал мирк и под конец мило пискнул. — Я — женского рода. Коротко меня звать Далан. Без усилителя, — Далан потрогала толстыми пальцами прибор на голове, — я смотрю близко-близко, это не обижает. Если говорю громко-громко — надо мне сказать. Приятно познакомиться, спасибо.

— Ничего, терпимо, — жестом успокоил её Форт. — Я артон, так что мне твой голос не помеха.

— Ар-тон? — Глазастый прибор тоже задвигался, присматриваясь; одновременно Далан вывернула жёсткие губы, округлила уши чашками и издала пронзительно тонкий свист. — Значит, ты тоже не можешь болеть фэл.

— А ещё я не пью, не курю и не бегаю за девчонками, — дополнил Форт список своих достоинств.

— Ооооуууу... — протрубила Далан то ли от восторга, что капитан идеальный, то ли от разочарования. — А как ты получаешь удовольствие?

— Очень просто — испытываю экстаз во время азартных игр и зарабатываю кучи денег на эскортах.

— Пойдёмте, — пригласил агент. — Времени у нас мало, а нам надо взять на поруки бортинженера. Я не мог пригласить его сюда — он сидит под стражей. Должен вас предупредить, капитан Кермак — он тоже не эйджи...

— Да, и ксенофобией я не страдаю, — прибавил свежеиспечённый капитан.

«Лучше и быть не могло, — подумал Форт. — Команда чудовищ!» Но после смерти своего первого, живого тела он где только не бывал и чего только не видел, так что рутинный полёт в обществе двух нелюдей его вовсе не раздражал.


Эш чувствовала себя скверно. Ей вообще было худо уже без малого пять лет — с того дня, как на Аркадию высадились многовидовые миротворческие силы и началась гражданская война. Единственный космопорт Барбакан был наводнён военными, советниками и экспертами; вывоз наркотиков и ценных пород дерева — чем всегда славилась счастливая Аркадия — не то чтобы прекратился, но заметно сократился и попал под контроль иномирян и тех, кто к ним притёрся; эйджи-аркаджи резко потеснили ихэнов-аркаджей со всех постов и должностей. И уже привычно стало слышать, что ты (лично ты, вылупившаяся здесь!) захватила «нашу Аркадию» и принуждала «наших женщин» высиживать ихэнские яйца, что ты оккупант, холодная гадина с раздвоенным языком и жрёшь тухлятину. Отвечать, что без ихэнов Аркадия до скончания веков была бы грязным сырьевым захолустьем эйджинского мира, населённым тупой деревенщиной, было не просто бесполезно, но и опасно. Ихэнвилль из процветающей столицы превратился в гетто, а Эш, с воодушевлением выучившаяся на бортинженера космического транспорта — в безработную и лишнюю в семье середняшку. Все тотчас вспомнили, что она — средняя! посиди с ребёнком, нажуй ему кашки и так далее. Агенты службы репатриации с материнской планеты могли предложить лишь переучиться на медсестру или воспитательницу — ей, космотехнику с дипломом!.. Оставалась надежда на звёздный мир косменов, где, по горячим слухам, не очень присматривались к внешности и ценили профессионализм. Она уехала, но на эйджинской станции «Скайленд-4» опять услышала: «Тьфу, ихэнская вонючка», — и не сдержала быструю руку.

Когда она уже готовилась завыть в прозрачной клетке-одиночке, дверь полицейского отстойника открылась, и вошли трое — обнадёживший её агент, какой-то крепко сбитый эйджи с непроницаемым лицом (без респиратора!) и представитель высшей цивилизации мирков в наглазнике.

Лицо темноволосого храбреца-эйджи показалось Эш жестоким и надменным — возможно, потому, что его пристальные глаза цвета осеннего неба были слегка раскосы на туанский лад. Сжатые губы словно сдерживали презрительное слово.

Но эйджи шагнул к ней без всякой заносчивости и поднял руку в знак приветствия, как обычно салютуют друг другу космены:

— Я — капитан Кермак. Мы будем работать вместе.


По пути в станционное отделение охраны Форт успел просмотреть судовые документы и убедился, что любой навербованный методом поспешного тыка экипаж вряд ли окажется хуже этого корабля. «Сервитер Бонд», приписанный, как всякая негодная ржавь, к порту Ольдвин (Гемера), летал уже 189 лет и после трёх капремонтов даже на слом не годился — слишком устарел.

Раньше «Сервитер» принадлежал более чем сомнительной компании «Санрайз Интерфрахт». Деляги из «Санрайз», должно быть, захворали от жадности, каждую минуту чуя, как гроб класса F, истлевая на приколе, сосёт из них денежку. Жизнь без навара дельцам хуже смерти! И тут над бедняжками сжалилось щедрое федеральное правительство. Эту жирную свинью с грудями в две шеренги доят все, кому не лень. В «Санрайз», слупив с казны хоть сколько-то, обнимались и поднимали бокалы за здоровье государства, облегчающего бизнесменам тяготы расходов.

Сейчас «Сервитер Бонд» поспешно загружали разными отбросами, дабы не тратить энергии на их утилизацию в конверторах станции. Отправить всё оптом в один конец, туго набив в прогнившее ведро — прощайте, содержимое и тара! — пожалуй, единственный разумный выход. Где ещё примут корабль и груз с заразной станции, как не на кладбище?

Правда, для восьмисот пятидесяти регистровых килотонн «Сервитера» генеральный груз был жалкий — согласно каргоплану, он занимал лишь отсеки 10-20 по левому борту и 9-19 по правому. По сути, Форт нанялся руководить доставкой на планету-могильник Нортия системы GH15047 примерно 1,4 миллиона кубометров ничего в шестнадцати пустых отсеках, плюс дюжина отсеков разной грязи. На орбите Нортии экипажу надлежало сориентировать «Сервитер Бонд» на траекторию снижения и перейти на пристыкованный в носовой части челнок — а «Сервитер» пусть падает на нортийские скалы.

В судовой роли значилось всего трое — он, серая дамаслон и поджарое существо песочного цвета в змеиных разводьях. Последнее звалось Зук Эшархиль Тэрэх Шнга, но откликалось и на простое Эш. Пришлось расписаться, что он, как капитан, берёт бортинженера в рейс под свою полную ответственность. Залог за условное освобождение внесла контора. Интересно, как к этому Эш обращаться?..

Прежде чем сдать коносамент, Форт обратил внимание агента на одну бумагу:

— А это что? труп на борту?

— Согласно завещанию. При жизни этот господин письменно изъявил желание быть захороненным на Нортии вместе с дорогими его сердцу предметами.

— Не моё дело, конечно, но для похорон можно найти место покомфортнее, чем Нортия. Давление девяносто атмосфер и температурка пятьсот по Цельсию — это ад, где хорошо одним чертям.

— Такова была последняя воля завещателя.

— Ладно, как он хотел, так и будет. Только ставить ему памятник и рыть могилу я не подряжался. Надеюсь, что он обработан по церковному обряду. Неотпетый жмурик в трюме — неудобный груз.

— Я очень хочу поговорить с ним, — сказал Дорифору Сато, понаблюдав через видеосистему, как эскортный капитан «Сервитера» общается с агентом. — Пойдём сейчас.

— Но ты же знаешь, что его ждёт.

— Поэтому и хочу. Заглянуть ему в глаза... Это последняя возможность. Идём вместе; я так волнуюсь!

Дорифор с сомнением пожал плечами. Накатило на шефа, что поделаешь. Бывало, что дотошный безопасник испарялся из головы Сато, и душой и телом комиссара завладевал гадкий проказник, охочий до запретных удовольствий, порой лежащих далеко вне морали. Сейчас ему вздурилось попрощаться с обречённым. Пусть потешится.

Сато взял Дорифора под руку, как лучшего друга. Другие, видя это, ревновали, но Сато всегда говорил: «Не ссорьтесь, мальчики, я вас всех люблю».

Заверив документ своим росчерком, Форт сканером уловил движение слева, потом поглядел туда. Двое молодчиков — коротко стриженый чернявый и белогривый, разодетые и размалёванные — показались из дверей шлюзового отсека, откуда экипаж должен был проследовать в корабль.

Мало ли, что в космосе большие расстояния — места встреч и люди здесь всегда одни и те же. Парочка, вошедшая в отсек, расцепилась; к Форту как бы невзначай, с видом праздношатающегося приближался известный в этом углу Галактики господин Сато. Нетрудно догадаться, что это он и никто другой; по трассам говорили, что начальник «Скайленда-4» со своим замом по безопасности то ли в контрах, то ли в браке, и зам — беловолосый, до крайности помешанный на всём туанском.

Не было печали — так нате ж вам! выкатилось это чучело на колёсиках. Если тебя провожает в рейс безопасник — жди аварии; примета верная. И чего он заявился?.. Форт перевёл глаза на Эш; существо с чешуйчатой кожей выглядело напряжённо, настороженно. Ихэн, родом с Аркадии, там партизанская война. А если Эш — террорист? Вроде бы это создание повязали за хулиганство...

— Здравствуйте, капитан! — Сато лучезарно улыбнулся.

— Здравствуйте, комиссар, — равнодушно бросил Форт.

— Всё в порядке? никаких затруднений?

— Пока о'кей. Осталось проверить исправность систем корабля и челнока. Как по вашей части, замечаний нет?

— Нисколько. Вам не вручили одну из вещей умершего, чьё тело находится в отсеке 14, и я должен исправить эту оплошность. Пожалуйста, — Сато извлёк из складок своего пышного платья небольшую коробку и протянул Форту. Из коробки — слух артона позволял различить — доносилось мерное тиканье. — Я думаю, будет достаточно приклеить ее к гробу, прежде чем отправить корабль в падение. Покойный очень дорожил этой вещицей.

Зажав документы иод мышкой, Форт открыл коробку. Обложенный мягким волокнистым пластиком, внутри находился очень старомодный, если не антикварный механический будильник с ножками, наружным колокольчиком боя и фигурными стрелками. Форт взвесил коробку в руке, размышляя: «Почему Сато не носит респиратора? Или воображает, что раз он туа, то и фэл ему не грозит? Это не смелость, а рисковая игра».

— Приклеим, дело несложное. Вы, как я понял, проверяли часики на недозволенные вставки в механизм.

— Именно так. Внутри кадмиевая батарейка, она не опасна. Можете спокойно брать часы на борт.

— Спасибо. До свидания.

Однако Сато не спешил уйти.

— Вы не удивились, увидев меня. Почему? Я не замечаю на вашем лице никаких изменений. У вас нет мимических контракторов?

— Есть.

— Почему же вы не реагируете на мою внешность? Или во мне нет ничего необычного?

— Побелки много. А так всё нормально.

Сато принял первый мучительно-сладкий укол обиды. Ради этого он, собственно, и подошёл. В соответствующем настроении он изобретательно искал, на что ему обидеться, чтобы после излить душу в очистительных слезах. Он не мог ощутить свою избранность и неповторимое своеобразие без терний на челе. Свои обиды он старательно готовил, провоцировал обидчика и, заполучив желаемое оскорбление, бежал, уязвлённый в лучших чувствах, плакать в жилетку Дорифора со стонами: «Вот! Опять! Это невыносимо!.. » Дорифор жёстко спрашивал: «Кто?» — и шёл мстить за друга. Иногда они менялись ролями.

Но обвинения в избытке грима Сато показалось мало.

— Так одеваются на КонТуа. Вы приехали оттуда и наверняка это видели.

— Я думал, для того, чтобы разрешить вывоз мусора на свалку, собирать досье на экипаж не обязательно.

— Условия режима безопасности придуманы не мной. Я лишь исполнитель. Но вернёмся к вопросу о КонТуа...

— Вернёмся. Когда мне выписывали вид на жительство, я прослушал курс лекций о правильном поведении. Нас убеждали не носить одежду и не делать макияж по-туански. Они различают тысячи оттенков цвета, и эти оттенки для них говорящие — обозначают отвращение, любовь и прочее. Чтобы сдуру не задеть чувства туанцев своим маскарадом и не выглядеть ряженым приматом без мозгов, нам советовали надевать то, что обычно для эйджи, и вести себя без выкрутасов, реально. Если у вас больше нет вопросов, позвольте нам пройти на судно.

— Да. Я вполне удовлетворён. Прощайте, — сухо молвил Сато и направился к Дорифору. На ходу он поправил микрофончик, спрятанный в волосах.

— И этот такой же, как все, — горестно сказал комиссар первому помощнику. — А я-то надеялся!.. Ведь он работал с туа! Ты видишь, Дори, — всюду неприятие и злоба!..

— Не надо было заводить его на разговор. Летел бы он себе — и крышка.

— Ты его жалеешь? — со слезами в голосе спросил Сато.

— Да чтоб он сгинул. Очень он нужен с его откровениями, реалист храный. Главное, Сато, — то, кем мы себя чувствуем, и никто не смеет разрушать наш мир. Мало ли что он там видел своими зенками?! «Ряженый примат»... При другом раскладе за такие слова задушил бы своими руками. Есть вещи, которых не прощают!

— Да! — выдохнул Сато, пламенно глядя на Дорифора, изменившего своей обычной сдержанности. — Друг мой, не расстраивайся. Считай, что его уже нет.

Теперь отправка Фортуната Кермака в тартарары была морально оправдана, и на души друзей-безопасников снизошло светлое чувство. В самом деле, к жертве нельзя относиться безразлично — её надо ненавидеть.

— Аааааа, — прогудела Далан, — он кто был? Комиссар — это полиция?

— Безопаска, — ответил Форт.

— Говорил о внешности, — сдавленно трубила госпожа штурман, волоча по кишке внешнего переходника огромную мягкую сумку. — Он контуанец?

— Нет, это я контуанец.

— Никакого сходства.

— По документам, — пояснил капитан.

— Комиссар больше похож.

— Ему хочется туда, хочется быть туа. Это мечты. Он замечтался.

— Когда я была личинкой, — Далан одной лапой перенесла баул через порожек шлюзовой двери, — я хотела быть летающим животным. У нас большое тяготение, в отличие от вашего стандартного. У нас 2,6 g. Каким образом перенастроить гравитор ближе ко мне?

— Я не согласна, — возразила Эш. — Моя норма — 0,94 g. Я протестую. Мне будет тяжело передвигаться.

— А, значит, ты женщина.

— Я шнга, — Эш спрятала глаза в складках век.

— Переведи. Я не настолько умный, чтобы всё знать.

— Биологически средний пол, — гукнула за неё Далии. — Нянечная разновидность. Середнятчка.

— Середняшка, если вы картавая, — Эш на миг показала челюстные кромки. — Я бы попросила вас не называть меня так.

Пока штурман с бортинженером цапались, Форт осматривал шлюз. Полное дерьмо. Надо полагать, и в рубке управления всё так же плохо. Впрочем, отметка регистра Ллойда свидетельствовала, что корабль годен к полёту. Ладно, есть ещё полтора часа предстартовой подготовки, чтобы узнать, где трубопроводы не держат давление, а где искрит проводка. Было бы грустно узнать это на середине пути.

— Внимание всем постам.

Шипение Эш и клокотание Далан оборвались.

— Все знают свои обязанности. Занять места по штатному расписанию. Через час доложить о готовности к старту. Выполняйте.

Кажется, Эш и Далан были рады случаю разойтись в разные стороны. Возможно, они готовились к новой сваре из-за пустяков. Проводы безопасника, склочный экипаж, раздолбанный корабль с грузом отбросов и покойник на борту — всё намекало на то, что скучать не придётся.


Блок 3


Эш была почти счастлива. Её выпустили из каталажки, её взяли в рейс! Если бы не штурманиха, всё было бы шоколадно. Хорошо, что кэп — эйджи; ему тоже ближе 1 g, чем 2,6. Только бы эта тумба на толстых подпорках не стала козырять своей высшей цивилизацией. Эти высшие всем поперёк горла. Эш досыта насмотрелась их на родине. Как они важничают, как всех презирают!.. Впрочем, о мирках этого не скажешь. Они не баловали Аркадию своим вниманием; им милей любых планет родной Бохрок с его давящей гравитацией. Тем удивительнее встретить мирку среди людей. У неё что, четыре запаса здоровья? не боится, что кости будут разжижаться? Хотя у них не кости, а что-то вроде хитина. И всё равно странно. Наверное, Далан — авантюрьера...

«А я сама?» — спросила себя Эш, входя в центральный ствол «Сервитера».

Этот коридор-труба длиной 490 метров соединял носовую часть корабля с машинным отделением в корме. Интерьер был знакомым Эш — когда-то она проходила практику на дряхлом лихтере аналогичной серии. Достаточно включить привод «подошвы», встать на её рифлёную платформу с поручнями, нажать педаль — и «подошва», скользя по утопленному в пол рельсу, за минуту донесёт тебя до двигательного отсека.

Но здесь привод был обесточен. И ствол тоже. Круглый тоннель обозначался уходящими во мрак алыми огоньками контрольных ламп. Напрасно Эш поворачивала выключатель.

Пришлось отправиться пешком. Тусклое свечение ламп слабо размывало темноту, в которой едва угадывались очертания герметических дверей, ведущих в грузовые отсеки. Ровным сипением за стенами обозначалась работа охладителей — насосы медленно гоняли по системе трубок жидкий газ, омывающий стержни линейного движка. Шагая, Эш непроизвольно отмечала знаки старения корабля — покрытие пола растрескалось и покоробилось, кое-где свисают крышки смотровых гнёзд, обнажая стыки и пучки кабелей. Рельс «подошвы» стёрт и неровен. Грубые следы сварки. Корабль латали и штопали, с каждой новой починкой всё поспешнее и небрежнее, и наконец бросили это безнадёжное занятие.

Добравшись до резервного пульта машинного отделения, Эш отвлеклась от гнетущих мыслей, навеянных прохождением ствола. Тут всё работало, хвала Господу. Проверив ресурсы двигателей и отдав положенное число тестовых команд, Эш доложила в рубку управления:

— Двигатели — ОК по всем параметрам.

— Навигационные системы исправны, — донеслось чириканье Далан.

— Челнок и средства пилотирования в порядке, — подытожил кэп. — Занять места для старта. Отходим от «Скайленда» через двадцать пять минут.

Рубка, по-косменски «мониторная яма», была на «Сервитере» тесной. Коммерческое кораблестроение подчинено не комфорту косменов, а заботам о грузе. Далан, посвистывая и пощёлкивая, ворочалась в кресле, поводя ушами, — седло подходило по росту, но оказалось узко, и Далан крутила винты конфигурации в надежде на удобство. «Туша», — злорадно подумала Эш, взбираясь по трапу к креслу инженера.

— Меня здесь не предусмотрели, — жалобно пищала Далан. — Место мне не соответствует.

«Или ты не соответствуешь месту, — ответила Эш мысленно. — Почему бы тебе не подумать об этом, госпожа путешественница?»

— Выдохни, — посоветовал Форт.

— Моя проблема не связана с верхней частью туловища. Вверху я помещаюсь.

Винт хрустнул, и кресло расступилось, покорившись нажиму штурмана.

— Поломка, — радостно вякнула Далан. — Не предполагаю, что меня осудят за поломку. Это судно, списанное в утиль.

— Оно списанное ещё дальше, — Форт перешёл на её ломаный язык — видимо, из вежливости.

Последние минуты были посвящены чисто деловым переговорам, когда все трое глядели только в свои мониторы и занимались лишь своими пультами. Наконец «Сервитер Бонд», постреливая вспышками плазмы из маневровых движков, благополучно отвалил от станции и начал удаляться. Далан затрубила, потом сделала губами «бр-бр-бр-бр», подражая рокоту мотора. Эш переплела пальцы узлом на счастье и зашептала молитву, берегущую от злой судьбы.

Благополучие продолжалось ровно сорок семь минут двадцать секунд, до продувки стержневых охладителей. Эш отметила падение давления в одной из секций; блокировка выключила аварийный участок, и БЭМ высветил красным по чёрному:

СТЕРЖЕНЬ 2 ПОСТАВЛЕН НА ПРЕДОХРАНИТЕЛЬ. ОГРАНИЧЕНИЕ МОЩНОСТИ СТ2 НА 1,8%. ОПАСНАЯ ЗАГАЗОВАННОСТЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО СТВОЛА. ЦС ЗАКРЫТ.

— Эш! — окликнул Форт. — Займись.

— Сейчас, — Эш скатилась из своего гнезда, понеслась в шлюз левого борта, на бегу ударив по клавише вызова автоматов. Стук открывшихся ячеек за спиной дал знать, что авторемонтники на борту имеются. «Но всего двое», — отметила она, застёгивая изолирующий костюм. Жуки-пауки топали за ней. Аварийные щиты задвигались вверх-вниз, как челюсти червя-живоглота. Свет, как и раньше, отсутствовал, но автоматы включили фары. Метрах в ста от входа из щелей стекал хладагент.

Вылетел сегмент, три метра серебристых трубочек. Снять его и поставить замену заняло четверть часа. Эш гордилась собой — она устранила аварию! И не учебную, а настоящую, на борту реального судна.

— Готово, кэп.

«Сейчас меня похвалят».

— Провентилируй ствол.

«Похвалили, дождалась», — немного злилась Эш, задавая вентсистеме задачу: «Полная замена с очисткой. Объём — 6155 м3. Начать замену/очистку».

ПРЕДОХРАНИТЕЛЬ СНЯТ. ДОСТУПНА РАСЧЁТНАЯ МОЩНОСТЬ СП, СТ2, СТЗ, СТ4.

— Я осмотрела соседние секции, — доложила она, вернувшись в кресло. — Трубки все старые. Герметик на стыках наложен плохо. Резьба соединений сточена...

— Пожелай, чтобы ничего не лопнуло, пока мы набираем скорость.

Гравитор пел сильнее и сильнее, прикрывая команду от напора ускорения. Эш с затаённой опаской наблюдала за показателями двигателей. С виду они ничего, эти плазмаки, а как поведут себя под нагрузкой?

— Ориентация на вход в скачок, — послышался шершавый шёпот Далан. — Мы установлены в координатах входа.

ПОТЕРЯ МОЩНОСТИ ПЛАЗМЕННОГО ДВИГАТЕЛЯ 3 НА 7,5%. НАРУШЕНА ЦЕНТРОВКА НОЛЯ, СТАБИЛИЗИРУЮЩЕГО ВЫБРОС.

«Только не ругаться, — предостерёг себя Форт. — Ни слова матом. Нельзя».

— Что мы думаем предпринять? — осторожно спросила Далан. — Жажду услышать мнение бортинженера.

— Ллойд поручился, что обмотки в хорошем состоянии, — промямлила Эш. — Отладить их можно только на судоремонтном заводе.

— Попытайся сделать это вручную, — настоял Форт.

«Надо было учиться на навигатора, — упав духом, подумала Эш, выводя на экран настроечный регулировщик. — Никаких забот! Работа звездочёта...»

В полукилометре от неё что-то угрожающе не ладилось в сверхпроводящих жилах, обвивающих конусы дюз и цилиндры генераторов плазмы. Чем дольше это длится, тем меньше набор скорости и, как следствие, больше времени на разлад плазмаков. Положительная обратная связь.

Снаружи это незаметно. Просто четыре струи звёздного огня, уносящие «Сервитер Бонд» от маяков и причалов «Скайленда», и одна струя слабее остальных. А отвечает за всё бортинженер. Урок на будущее — не верь Ллойду без сомнений.

Эш начала теряться. Обмотки отвечали нормативам, но проходящая сквозь них струя немного колебалась. Для стороннего наблюдателя она неподвижна — но не для приборов.

«Груз уложен правильно, — убаюкивал свою тревогу Форт. — Никаких смещений, ясно?.. Мертвецу в отсеке 14 всё равно. Самый спокойный пассажир».

За свою часть общей работы Далан была уверена. Оптическая и маяковая навигация не подводит. Но хотелось бы узнать, сколько налетала ихэнская особь. Корректно ли спросить об этом капитана?.. И следовало заглянуть в техпаспорт судна. Больное, устрашающее судно! Только из желания проверить себя в сложной обстановке она поддалась на уговоры эйджи из конторы межпланетных перевозок. Обстановка ждать не заставила.

Порой Далан задавалась вопросом: насколько оправдано её стремление посетить как можно больше миров и познакомиться с обычаями всех разумных? В возрасте личинки врач, который занимался проблемами развития ума, советовал ей налегать на физику и математику: «Детка Даль, твоя судьба — в точных науках». Но с каждой линькой всё сильнее манили приключения — и тянуло вверх, наперекор силе тяжести. Она с трудом дождалась возраста, когда деткам дают доступ к воздухоплаванию. Гул пламени в форсунке, наполняющей шар горячим газом, звучал как победная песня. Буря, треплющая аэростат, волновала душу; Далан висела на канатах, держащих корзину, и упивалась видом проносящейся внизу земли. Ещё до метаморфоза во взрослую она прошла курсы навигации, а когда освоилась с прямохождением, поступила в экипаж грузового дирижабля — но её планы простирались куда выше. Просто врач не угадал, к чему приложится умение Далан стремительно считать и чувствовать скорость.

— Мы подойдём к точке входа на ваш час позже, чем надо, — заметила она для Форта. — Я изменяю расписание скачка.

— Да, — безразлично ответил капитан.

Он артон. Как это интересно! У него тело робота, а в теле живой мыслящий мозг. Великолепное достижение науки эйджи. От него регулярно доносится механический шум дыхания, а в теле что-то журчит — видимо, циркулирует кровезаменитель.


Имитаторы Форт встроил в себя нарочно, для внимательных и любознательных. Благо такие приставки есть в продаже — высшие киборги специально ими оснащаются. Было бы неловко объяснять, что он ненастоящий на все сто процентов, а артоном только прикидывается, чтобы отвести от себя подозрения и иметь все права человека.

Правительство не забывает о беглых пилотах межпространственных истребителей «флэш» и радо будет вернуть заблудшего в горячие объятия командования военно-космических сил, но... трассы звёздного транспорта так густо переплетены, завязаны в столько узлов, что на них немудрено и потеряться, особенно сменив лицо. Тела пилотов, к счастью Форта, создавались на базе серийной модели. И давайте не будем спрашивать, сколько ему стоили новое лицо и биография,

«Если сейчас это недоразумение класса F развалится на ходу, ничего противоестественного не случится, — философски размышлял Форт. — Моя биологическая жизнь давно прекратилась, когда-нибудь должно схлопнуться и мышление. Тогда я узнаю, как Иисус-Кришна-Будда на своём уровне решил две проблемы — во-первых, отделима ли душа от тела (хотя мои конструкторы с этим давно разобрались), и, во-вторых, является ли киборг полноценной заменой человека. То есть сам факт взвешивания моих грехов и заслуг докажет, что людская жизнь — не сердцебиение и не пищеварение, а мышление. Ха, тогда выходит, что смерти вовсе нет, раз я продолжу всё осознавать! Значит, и беспокоиться не о чем».

Но оглашать плоды своих раздумий Форт не стал. Их уместнее приберечь для того часа, когда воздух начнёт покидать «Сервитер Бонд» через разломы в лопающемся корпусе, а экипаж примется делить последний баллон кислорода. «Не трепещите, — надо будет им сказать, — но уповайте — как я!»

Надо было совсем ума лишиться, чтобы наниматься в этот рейс. Но деньги, деньги — как без них прожить? Пилотировать прогнившую посудину — не худшее из зол, на которое люди идут ради денег.

— Мне удалось сделать это! — воскликнула нянечная разновидность ихэна из проёма вверху и позади Форта. — Движок три стабилен!

«Сейчас ещё где-нибудь откажет, — предположил Форт. — Сложная штуковина — корабль. Как человек; в нём всё зависит от всего».

— Я пересчитаю назад. С учётом победы нашего бортинженера.

— Я бы просила не язвить в мой адрес. Я не заслужила подобных нападок.

— Доверяйте мне, коллега Эш! Я всем телом радуюсь за вас! Это истина. Я нахожусь в немалых чаяниях о вас, я жду от вас точных решений.

— Постараюсь, — скрипнула Эш. В другое время Форт повеселился бы, слушая, как две нелюди препираются на человеческом языке, потому что больше у них нет ничего общего, кроме разума и фундаментальных основ биохимии.

— Старайтесь, коллега Эш. А то я начинаю опасаться всяких неполадок.

— О них даже упоминать не следует.

— Почему?

— Примета нехорошая.

— Не вижу я причинной связи! — гаркнула Далан.

Спустя три секунды свет в рубке мигнул и погас.

— Да провались ты!.. — вырвалось у Эш.

— Я составлю рапорт для конторы «Скайленда», — промолвил Форт. — Полагаю, риск транспортной операции больше, чем оговорено в контракте. Хочу потребовать дополнительной премии.

Надо же чем-то обнадёжить экипаж, начинающий нервничать.

Темнота не была полной — приборы с их автономным питанием мило светились, обрисовывая голову Далан. Её ужимки были красноречивее, чем даже интонации громового голоса.

— Подробная проверка перед стартом не была бы лишней.

— Не было повода, коллега Далан.

— Он есть теперь.

— Мы теперь в разгоне па скачок. Непоправимых поломок нет. Эш, займись.

Эш вывела схему осветительной сети. А, вот где вышибло.

— Поторапливайся.

— У нас присутствует посторонний источник звука. Под креслом.

— А, это будильник мертвеца, — Форт вспомнил, что засунул коробку под себя, чтобы не мешалась.

— Бу... чей?! — вдруг дошло до Эш.

— В отсеке 14 хранится труп, — разъяснил Форт терпеливо и спокойно. — Он входит в каргоплан.

— Умершие снабжаются будильниками в ритуальных целях? — спросила Далан. — Он символ воскресения? Весьма поэтично. Сколь глубокий смысл! Дззззззззз, — воспроизвела она звонок, — и пробуждается!

— Это вряд ли, — нащупав часы в футляре, Форт осмотрел их. Со светом, без света — он видел одинаково.

Непонятно. Когда он достал будильник при Сато, стрелки показывали семь минут пятого. Сейчас их положение на циферблате должно бы соответствовать 11.23, но на часах было без девяти минут девять. Отстают на два с половиной часа, вот как. Корпус сзади гладкий — ни винтов подзаводки, ни установщиков стрелок. Как эта штука действует?.. Форт поколупал ногтем щиток, скрывавший механизм. Тикает.

Убирая будильник, он ещё раз поглядел на циферблат.

Что за фокусы? Без десяти девять.

Он изменил режим зрения, ускорив восприятие в двадцать раз и дав увеличение х10.

Минутная и часовая стрелки ровно двигались наоборот, как прорезь головки шурупа с левой резьбой. Сигнальная стрелка стояла на двенадцати, но звонок не сработал — не заведён, наверное.

— Даю свет, — вздохнула Эш. — По резервной цепи.

— Ооо! Ааа! — радостно возопила Далан. — Спасибо! Хотя я не слишком нуждаюсь. Могу я взглянуть на мертвецкий будильник?

«С глаз долой такие вещи», — Форт протянул странные часы навстречу морщинистой лапе с пальцами-сардельками. Далан, подняв усилитель на макушку, прямо-таки воткнулась в циферблат кожистыми полусферами глаз.

— Можно спросить, — наблюдал за ней Форт, — каковы штурманские приборы на бохрокских кораблях?

— Вы о зрении. Это неважно. Яркая символика у нас. Вам будет резать глазки. Многозвучная симфония — нет, полифония числовых данных. Как-то так, — скосоротившись и разинув нос, Далан издала неаппетитное созвучие из цоканья, похрюкивания и отрывистых взвизгиваний. — Условный цифровой язык!

— Браво, — угрюмо среагировала Эш, сосредоточенно шаря глазами по датчикам корабельных систем. Всё работает. Пока. Скачок — хорошенькое испытание для всех деталей корабля. В коконе поля гравитора переход незаметен, зато незащищённые корма и середина получат увесистый щелбан.

Приняв и спрятав часики, Форт посвятил немного времени письму на станцию. Удобнее послать его прежде, чем «Сервитер Бонд» прыгнет через барьер пространств — и впереди лихтера, и за ним следом запылают вихри электромагнитных возмущений; так природа сердится на дерзкий разум, отыскавший сверхсветовой проход. Плохо отправлять почту, когда на внешних антеннах громадными пылающими вымпелами пляшут протуберанцы. Перечислив неисправности и запросив надбавку, Форт немного выждал — не треснет ли ещё что-нибудь? — и выкинул письмо в эфир. Привет регистру Ллойда! пришла пора любви между регистром и транспортно-страховой компанией.

— Вибрации, — сквозь челюсти оповестила Эш. — У нас вибрации корпуса. Включаю антирезонатор.

«Это похоже на учебную тревогу, — холодным ветерком дунула мысль в сознании Форта. — То одно, то другое, то третье. Экзаменатор вбрасывает задачи и ставит оценки за решение».

— Трясение, — подтвердила Далан. — Я его слышу.

«И всё из-за каких-то жалких тринадцати тысяч. Рычаг потянешь — и неясно, где окажешься. Не то передок корабля оторвётся. Чур меня!»

— Входим при счёте «ноль». Все готовы?.. Начали.

Цифры замигали, и засиял овал ноля. Экран пилота пошёл концентрическими кольцами, показывая вхождение в трубу. Скелет корпуса стал вспыхивать участками накала — это высвечивались напряжения несущего каркаса.

УДАР О ПЕРЕБОРКУ В ОТСЕКЕ 17. ПОВРЕЖДЕНИЙ НЕТ.

ПРОХОЖДЕНИЕ ЗАВЕРШЕНО.

— Господь, Господь, — шептала Эш, — мы проскочили!..

УСКОРЕНИЕ ПРЕКРАЩЕНО.

— Расслабон считаю открытым, — Форт потянулся в кресле — больше по закоснелой привычке, так как кибертело этого не требовало. — Дальше распорядок по режиму крейсерского полёта.

Плазмаки угасли, в дело вступили линейные стержни.

— Эш, восстанови осветительную сеть. Тянуть на резервной — непорядок.

— Есть, капитан! — Душа Эш твёрдо встала на место, уверенность вернулась, дело казалось выполнимым.

УТЕЧКА ВОДОРОДА ИЗ РЕЗЕРВУАРА 8А. ВЗРЫВООПАСНАЯ ГАЗОВАЯ СМЕСЬ В МАШИННОМ ОТДЕЛЕНИИ. ДВИГАТЕЛЬНЫЙ ОТСЕК 4 ЗАКРЫТ.

Настроение Эш, едва воспрянувшее, покатилось вниз. И замерло в точке оледенения, когда экран объявил одновременно с волной дрожи, докатившейся до рубки:

ВЗРЫВ В ДО4. АВРАЛ.


Блок 4


Поэзия мирков не поддаётся адекватному переводу. Чтобы в некоторой степени передать привычными нам средствами её богатство и особенности, понадобится хор из минимум восьми певцов и оркестр. Но средний мирк, стихотворец и стихопевец, легко управляется один. То есть стихи мирков ближе к понятию «авторская песня».

Далан была не из способных, но сочиняла песни просто для удовольствия или когда хотела воодушевиться. Вот и сейчас её повело на декламацию; правда, уважая коллег, она бубнила вполсилы:
		Ого, взрыв на борту в открытом космосе, в скачке!


		Ого! Го-го! Никто не знает, что нам предстоит!


		Но мы — га-га! — полны решимости преодолеть


		Все трудности и судьбы посрамить.


		Как тесен шлюз! Он символ мира, где все мы —


		Сын и две дочки трёх различных видов —


		Сплотились воедино для решения проблем.


		И-гу, а-га! Я верю в наш успех,


		А если нет, то мы умрём отважно,


		И всем нам по будильнику вручат!


Камеры внутреннего шлюзования служат для аварийных переходов между отсеками и, разумеется, подчиняются экономическим законам скупердяйства, по которым для экипажа всё делается ниже, уже, мельче и впритык. Больше двух человек в шлюз не влезает, и то Форт с Эш так стиснулись, что еле хватило места высвободить руку и открыть второй люк. В ДО4 было задымлено, но пламени не видно. Часть ламп полопалась, часть отомкнулась от контактов; этакий тревожный полумрак.

— Далан, пожалуйста, — Эш ногой закрыла люк, и насосы принялись менять воздух в бочке шлюза.

— Эш, спасибо, — втрое более кургузая и неуклюжая в скафандре, Далан с кряхтением полезла в переходник.

Лучи нашлемных фар метались в пепельном дыму, выхватывая крупные надписи. Корпус двигателя выглядел обманчиво неповреждённым.

— Ищи утечку, — бросил Форт. — Я протестирую движок.

Руки у Эш дрожали. Кроме утечки, где-то здесь таилось место короткого замыкания, подорвавшего гремучий газ. Кислород выгорел во вспышке, но ДО4 не откроется, пока не устранена течь. Эш с надеждой раскрыла пульт-книжку и пришлёпнула его к стене. Почему не перекрылся газопровод от резервуара?..

Она пересчитала все аварии, случившиеся с начала рейса. Охлаждение стержня 2, расцентровка двигателя 3, обрыв сети освещения, теперь водород утёк и рванул. Придётся от греха подальше заменить воздух в машинном отделении азотом.

Люк распахнулся, вылезла кудахчущая Далан. Хоть бы квохтать перестала, а то бормочет и бормочет!

«Эш, выпрямись! — приказала она себе. — Ты не имеешь права уронить достоинство перед лицом представителей иных цивилизаций. По тебе они будут судить обо всех ихэнах. Будь стойкой! Реши эту задачу».

— Истекает здесь, — показала лапой Далан и продолжила свою воркотню, прохаживаясь по отсеку, но вскоре опять перешла на линго: — Тут что-то сделать? выломать? Ломать легко!

— Можете вы помолчать?!! — сорвалась Эш и сразу примолкла, покосившись на кэпа. — Да. Надо вынуть панель. Там термоизоляция...

— Нельзя не петь, — глухо гудела Далан, поддевая на удивление гибкими пальцами панельный щит. — Это приободряет.

— У вас всегда поют при аврале? — Язык у Эш рвался вслед за нетерпеливым сердцем.

— Не так. Дают себя слышать, — Далан издала зудящий и противный звук. — Тот, кто замолчал — оказался в опасности. Тишина — когда все умерли.

От волнения Эш мазнула языком по забралу шлема. Воющая, писклявая цивилизация эти мирки. Но она без колебаний променяла бы взорвавшийся отсек «Сервитера» на зал, полный голосистых мирков. Даже 2, 6 g покажутся комфортными, если альтернатива — невесомость и кислород на нуле.

Форт заглянул в нишу, откуда Эш и Далан извлекли губчатые кирпичи изолятора. Вода, родившаяся в воздухе при взрыве, стягивалась на прорвавшийся газопровод и замерзала кристаллами инея.

— Сможешь восстановить?

— Часа полтора, — рассчитала Эш затраты времени.

— Не срочно; плазмаки понадобятся, когда выйдем из скачка около Нортии. Меня интересуют причины всех пробоев.

— Ветхость. Эксперт по материаловедению сказал бы точнее, каков износ, а у нас такого оборудования нет.

Форт с сомнением осмотрел трубку. И не скажешь, что старая! Странно всё это. Кабельные и трубчатые коммуникации на кораблях обновляются гораздо чаще, чем элементы каркаса. Вернее было ожидать появления трещин, разломов в несущих конструкциях, но лопались и обрывались, образно говоря, нервы и кровеносные сосуды «Сервитера». Пусть аналогия и неуместна, но перелом не так опасен, как разрыв артерии. Отказывают важные мелочи, каждый раз ставя под угрозу весь полёт.

— Проверь питание БЭМа и приборной части. Далан, ещё раз убедись, что навигационные системы исправны; сделай контрольное ориентирование. Эш, сейчас отключи резервуар; займёшься им после отдыха. Возвращаемся в центральный ствол.

По ту сторону шлюза Далан с удовольствием сняла шлем-котёл, мешавший ей нормально слушать. Спускаясь в ЦС по неудобному, почти вертикальному трапу, она негромко ржала и лаяла, смакуя звуки инопланетных животных — это было развлечение, отдушина в стеснённой и тревожной атмосфере корабля, предназначенного к ликвидации. Эш убеждала себя, что следует смириться с этой живой музыкальной шкатулкой.

Но в стволе Далан вдруг замолчала, словно подавилась. Уши её растопырились и встали выше макушки.

— Ты можешь петь, — как можно ласковей сказала Эш, заставив себя быть терпимой.

— Цак! пиииииииии, — звучно щёлкнув, Далан издала тончайший писк на грани слышимости и указала рукой в чёрный провал ствола. — Там кто-то есть. Он передвигается. Шуршит.

Форт поторопился открыть шлем и усилил темновое зрение; присмотрелась и Эш.

В круглом проёме зыбко скользнул бесформенный неясный силуэт — и слился со стеной. Эш поклялась бы именем Господним, что мелькнувшее нечто — словно пролетевшее, не касаясь пола — еле-еле светит ультрафиолетом.

— Это не наше искусственное насекомое, — Далан до предела приглушила голос. — У них другие шаги.

— Я не вызывала автоматы, — отозвалась Эш так же тихо.

— Очень темно и далеко. Сейчас усилюсь, — Далан опустила на глаза свой бинокуляр. — Нет, ничего.

Форт считал, что застрахован от галлюцинаций. Полностью техногенный организм мог поломаться, но психическим болезням в нём было не на чем завестись. Инженеры Айрен-Фотрис не допустили бы к эксплуатации ненадёжный мозг. Форт предназначался для управления кораблём, превосходящим «Сервитер» настолько, насколько флаер совершенней планера. Но тут, стоя в заднем конце ствола, Форт неожиданно засомневался в своих ощущениях.

— Все видели?

— Я — слышала.

— Да... что-то метнулось, — подтвердила Эш.

Оружие Форта лежало запакованным в багаже. Он пожалел, что не захватил его с собой. Опыт подсказывал, что с движущейся угрозой на борту лучше всего разговаривать на языке силы, а уж потом разбираться, чем или кем она была.

— Держаться вместе, — приказал он. — Идём быстро, глядя по сторонам.

Шаги троих отмеряли метры ствола; лучи прорезали даль трубы до заветной двери, ведущей в голову судна. На отметке, где — или чуть дальше? — показалось и исчезло нечто, Форт особенно пристально изучил входы в грузовые отсеки. Слева — 14-й и 16-й, справа — 13-й и 15-й. Что бы тут ни двигалось, оно шло справа налево. Влево Эш посмотрела вместе с ним.

— Да успокоит Господь души всех умерших, — послышался Форту её сдавленный голос.

— Поставь автоматы на входе в ствол. Постоянное слежение.

Когда дверь ствола закрылась и сработали запоры, экипаж перевёл дух, а Далан отыграла на губах какой-то варварский марш, как бы в знак триумфа. Молчавшие в стволе, все одновременно захотели говорить.

— Кто-нибудь может сказать, что это было?!..

— Тело большое, вес маленький. Так волочится по земле аэростат. Моё знакомое впечатление.

— По-моему, оно светилось.

— Не заметил. У меня к этому явлению в стволе есть два вопроса — откуда оно взялось и куда подевалось, если двери отсеков заперты, а также — насколько оно реально. Скажем, пропускает ли свет.

— И нет, и да. Я видела покрытие объектом лампы, — Далан употребила астрономический термин, но все поняли. — Свет мало затмился. Притух, я хотела сказать.

У Форта выросло энергопотребление мозга. Ситуация требовала его решения — такая должность, что от обязанностей лишь в гробу спасёшься. На корабль проник беглец со станции? Это возможно — кто удирает из заражённого места, тем руководит первый закон паники «Беги прочь!», а не рассудок. Но тела из мяса и костей не просвечивают насквозь. Призрак?.. эти штуки жёстко привязаны к мирам-феноменам вроде Форрэйса, Хэйры, Динары и Арконды. Правда, призрак можно сгенерить искусственно, но вне дивных планет создание устойчивого призрака обойдётся много дороже, чем «Сервитер» в пору его юности. И призраки локализованы в местах образования или фиксированы к конкретным лицам; просто так перевозить их невозможно. Всё отпадает.

— Понаблюдаем за стволом. Сейчас нам нужен отдых. Ближайшие восемь часов — моя вахта, за мной заступает Далан.

Говорил Форт сухо и чётко, но за его сдержанным тоном Эш послышалась забота. Это согревало, но был и привкус обиды. Не из-за того ли капитан так чуток, что она худощавее всех? не считает ли он её малолеткой и заморышем?..

— Прошу время для внеочередной работы, — подняла руку Эш. — Я тревожусь за двигательный отсек 4. Управлюсь быстро, поем и лягу спать.

— Нет, — отрезал Форт. — Сперва прийти в себя. Выполняй, инженер.

В рубке их ждал сюрприз «Угадайте, от кого». На мониторе горело добавочное окно со словами:

ПОЛУЧЕНО СООБЩЕНИЕ ДЛЯ «СЕРВИТЕР БОНД». ПРОЧИТАТЬ.

«Как быстро отозвался „Скайленд“! — удивился капитан. — Наверняка нагоняй за использование прямой связи без надобности. Что-нибудь в этом роде: „Не отвлекайтесь на пустяки, гоните корабль дальше“.

Но содержание письма озадачило его куда больше, чем сам факт связи с кораблём, летящим в забвение.

— Приятно, что хоть связь работает нормально, — попытался он пошутить, чтобы избавиться от ощущения нереальности. — Признавайтесь, у кого есть тайный дружок, который достаёт даже в скачке и тратится по крупной, лишь бы дозвониться?.. Подсказка: его имя — Кэн.

— У меня нет таких друзей, — Эш знала пять-шесть эйджи, от которых с радостью получила бы почту, но никого из них не звали Кэном.

— Имя не наше, — отказалась и Далан. — В столько слогов друзья не подписываются. А что там?

— А вот взгляните, — Форт жестом пригласил коллег к экрану.

Письмо гласило:

[Я совершенно один могу сказать. Беспокойство незнание здесь. Полёт быстро. Чувство полноты свободы быстро быстро здесь здесь. Меня холод нелюбовь. Только имеете. Рвутся связи. Креплюсь. Я Кэн Мерфанд здесь]

Ни номера узла-отправителя, ни обратного адреса в реквизитах письма не значилось.

«Похоже, что писала Далан», — с невольным ехидством подумалось Эш. Она гордилась тем, что владеет линго в совершенстве. Но зачем серой тумбе сочинять корявые письма о разлуке?.. Если комиссар Сато играет в туанцев, то не занимается ли мирка игрой в эйджи?

— До меня это не дотрагивается, — Далан выдохнула с присвистом. — Иду питаться и накачиваться.

Волоча ноги к себе в тесную каютку, измотанная Эш заметила, что Далан, разобрав свой баул, свинчивает из трубок спортивный снаряд. Не успела Эш прожевать устало движущимися челюстями первый кусок, как Далан залязгала железом, запыхтела и принялась вскрикивать, будто дралась, а не поддерживала форму, нагружая мышцы и костяк гирями. Посмотреть бы тайком, как она ест. Судя по ширине пасти, она может разом затолкать в себя брикет на полтора кг. А зубы у неё есть?..

Поочерёдно проверив отсеки на наличие движущихся объектов («ПОСТОРОННЕГО ПРИСУТСТВИЯ НЕ ОТМЕЧАЕТСЯ»), Форт тестировал корабельную станцию связи. Результаты выглядели занятней некуда: с момента отлёта внешние антенны «Сервитера» принимали одни лоцманские корректировки и сигналы маяков — и никаких писем. Уму непостижимо. Такое впечатление, что письмо возникло само по себе, зародилось в такт тревоге экипажа, словно эхо или всплеск на энцефалограмме. Если бы БЭМ, главный бортовой компьютер «Сервитера», научился чувствовать и думать, именно такую телеграмму он и отстучал бы экипажу в знак солидарности — мол, ребята, мы гребём по космосу в одном корыте, мне тоже паршиво, так что поймите меня. Одно неясно — зачем он назвался именем, а не серийным номером.

Форт обратился к памяти, пытаясь найти там хоть что-нибудь схожее с текстом полубессвязного письма. Целевой поиск занял доли секунды; итог был из ряда вон, он не укладывался ни в какие рамки — прямо хоть всё бросай и сам ложись тестироваться.

Капитан ясно вспомнил, где прежде встречал сочетание «Кэн Мерфанд». В грузовых документах.

Так когда-то звали труп, покоящийся в отсеке 14.

О господине Сато рассказывали, что он большой шалун и озорник, и юмор у него причудливый, а подчас и жестокий. Что ему, к примеру, стоило встроить в будильник мини-блок, время от времени посылающий в эфир какую-нибудь ахинею от лица покойника?.. Комиссару веселуха, а у экипажа нервы дёргаются. И поди уличи его.

Немало налетав по трассам, Форт знал, что электронщики порой — от скуки долгого рейса, от сознания своего ничтожества или кому-нибудь в отместку — монтируют подобные шутихи. Если таких умельцев ловят, то в благодарность за доставленное удовольствие им вручную лакируют портрет. След от будильника очень украсил бы физиономию Сато, но ведь не докажешь, что письмо — его работа.

ОТВЕТИТЬ — терпеливо ждала надпись ниже дурацкого письма.

«Не дождёшься», — твёрдо подумал Форт. Пусть судно пропащее, но капитан — командир корабля, а не клоун. Переписка с глюками в его штатные обязанности не входит. Конечно, распоряжение грузоотправителя придётся выполнить и приложить часы к ящику с бывшим владельцем, но до того момента пусть будильник полежит в кармане. Ничего, что неудобно; удобство для артона — вещь не обязательная. Зато, держа радар наготове, можно поймать идущий от будильника сигнал, который сразу влетает в почтовый ящик через вход внутренней связи, предназначенной для переговоров команды. Если это случится, шутнику придётся солоно. Чтобы документировать подобный трюк, достаточно добавить в опции самописца пункт «Регистрация/сохранение всех сообщений в иной кодировке», и мышеловка готова.

Хуже, если такая почта повторится, а самописец не сработает. Это будет значить, что БЭМ заражён дурью где-то в прошлых рейсах и гонит почту сам в себя, подставляя адресантами любые имена-фамилии, какие сыщет в памяти — умерший числится там, хоть и в списке грузов.

А на одуревший БЭМ рассчитывать нельзя.


Блок 5


Эстетика мультфильмов с маркой «Сделано на ТуаТоу» умопомрачительна. От предельной строгости монохромного жёсткого рисунка — к многокрасочной феерии калейдоскопа, где лица с тяжким узором гнева превращаются в лики, одухотворённые изысканным румянцем нежности и страсти. Смаковать всю полноту туанской анимации от глубинных историко-психологических слоёв до шуток о нижнем белье могут лишь опытные и закоренелые ценители. Опять же важно точно понять название. Что за горбатый перевод — «Натуральные свиные шкварки»?! «Онуто Лauдa До-ма Олот» значит совсем другое — «Истинно обжаренная плоть священного животного», а в переносном смысле (ибо мясное жертвоприношение — архаизм) «Мольба, обращенная к небесам». Однако написание староцерковного звука «оон» в слове «онуто» как «он» превращает высокопарное слово в уличный жаргонизм, и получается нечто вроде «А фигу вам, святые небеса» (и это ещё мягко сказано). Фильм ОЛДО с его соблазнительными разночтениями — настоящее пиршество для гурманов. Над ним млеет уже третье поколение олдонов; существуют Энциклопедии ОЛДО, включающие биографии героев, все фасоны их одежд, все марки их оружия и автомобилей, тексты всех песен и антологии эпизодов, не вошедших в сериал при монтаже.

Сато был олдоном до мозга костей (или, как он выражался, «до костей мозгов»). Он даже паспорт сменил на почве фанатизма. Прежде он был Рутхардом Бобериком, но символически отыграл смерть и новое рождение, и двое олдонов постарше стали его приёмными отцом и матерью.

Он на самом деле верил, что фэл его не тронет. Прививка вере не помеха. Теперь же, когда число вновь заболевших резко пошло на убыль, а тяжелобольные стали поправляться, острота хождения по лезвию ножа слегка притупилась, и Сато позволил себе расслабиться. Он был убеждён, что действовал правильно — эффект налицо! Можно поставить в проектор любимую серию ОЛДО и насладиться зрелищем.

В объёмной глубине трёхмерного окна его кумир и тёзка с грацией опытной распутницы вошёл в зловещий притон. Полы кафтана приоткрылись, демонстрируя ворам и шлюхам тугой алый кушак на талии, шитые атласные панталоны и рукоять пистолета.

— Изящный паренёк, — хрипло пропела изъязвлённая дурной болезнью потаскуха. — Кого ты ищешь, милый мальчик?

— Не твоё дело, поганая стерва... — прошептал Сато.

— Не твоё дело, поганая стерва, — спесиво повторил его двойник.

И тут в комнате появился Дорифор.

— Радиограмма с «Сервитера».

Сделав гримасу, Сато мановением руки остановил проектор.

— Ну что там?! Неужели так срочно, что надо меня отрывать?!

— Ты сказал, что хочешь иметь всю информацию об этом рейсе. Разве не так?

— Да, сказал. Но ты сам мог бы сообразить, что мне нужно, а что нет. Уйди и ответь им что-нибудь. Напиши, что я молюсь за них.

— Не поймут, — Дорифор оставался строгим и мрачным. — У них масса неполадок. Они просят надбавки за риск.

— Им и так много уплачено.

— Но пообещать-то можно. Всё равно они надбавки не получат, так что... мы ничего не теряем.

— Нет. Я не намерен торговаться с ними и выслушивать их пререкания. Никаких премий. Может быть, позже, — снизошёл-таки Сато, — я буду ходатайствовать о выражении им благодарности в приказе транспортно-космического управления. И то вряд ли, — тут же пошёл он на попятную. — Благодарность выражают за образцовую и безупречную многолетнюю службу — а что они? Суток не прошло, а уже сплошные жалобы и наглые требования.

— Штурман — мирк, — напомнил Дорифор. — Надо как-то замаслить консульство Бохрока...

— Так и быть, — скрепя сердце согласился Сато, — благодарность и почётную грамоту. Мирки любят гражданские почести... Больше не дам. Из-за одного этого мне обеспечена переписка на две недели — кому, за что, на каком основании и всё такое прочее. Иди, Дори, иди! Утешь их как-нибудь, а я хочу отдохнуть.

Потусторонний Сато задвигался, развевая рукава кафтана, и запел: «Туманы реют над трущобами, я серый ястреб в стае попугаев. Как мне любовь найти, где успокоиться в объятиях?» Мазурики и проститутки подхватили сложным многоголосьем древнеимперской оперы: « Он! Его тень острей иглы, смерть от его руки — увы! увы! Воздвигнись! Потрясай! Лей кровь, о змей песков печальных и проклятых — на дне бокала, полного греха, лежит кольцо златое!» Сато вздохнул с изнеможением — какая прелесть! Образы теснятся и переплетаются, словно тела в самозабвении восторга.

— Дори, ты ещё здесь?!.. Я же послал тебя! — Пёстрый танец Сато и подонков замер с поднятыми ногами и разинутыми ртами.

— Капитан — контуанец, — Дорифор ещё не высказал всех своих соображений.

— Мы его уже обсуждали. Он — подделка во всех смыслах. И не человек, и с туа рядом не лежал. Контуанцы не наденут по нему траур. Да все они на «Сервитере» — космический сор, почти манхло, только с дипломами. Дори, мы отпишемся от всего! Ты чего-то испугался, дорогой мой?.. Фэл нам всё покроет. По числу покойников он уже перескочил в ту рубрику, где жертвы считают оптом, а не поштучно. Массовые потери, ты вникаешь? в толпе лиц не различают. И всё. Ступай!

Сато-солист затянул альтом, словно чудо-цветок раскрыл лепестки среди букета подголосков: «Нищие люди, голые люди, жизнь вам постыла, ждёт вас могила! Струись, небесная река, за облака!»

— Запрос с КонТуа будет вне зависимости, туа он или артон. Его вид на жительство пока ещё действует.

— Значит, подготовь подробные и правдоподобные версии. Непредсказуемый мирк из тоталитарного мира, ихэнка-хулиганка с криминальной планеты и артон-ксенофоб. Они остервенели и передрались. Мирк затоптал ихэнку и оторвал голову артону, после чего раскаялся и выпил жидкий водород, дабы избежать общественного порицания. Корабль, потеряв управление... знаешь, что случается с такими кораблями?


Эш снилась родина, которая стала чужбиной. Солнце стояло низко, а она бежала, наступая на собственную тень. Земля была сухой, потрескавшейся; из-под ступней выбрасывалась пыль. Солнце преследовало её, жгло голую спину; земля разгоралась всё ярче, а тень укорачивалась и наливалась чернотой. Вскинув голову, Эш увидела, что и вперёд нет хода — на фоне сгоревших кустов колебалась, пульсировала объёмная тьма в форме яйца, в мерцающем ореоле ультрафиолета. Чёрная, она горела изнутри почти незримым, но яростным пламенем.

Тень Эш, вырезанная оранжевым огнём солнца на окаменевшей земле, была недвижима. Затем изогнулась, выставила руки для драки.

Кто ты? — шепнула Эш, потому что голос мог что-то нарушить в звенящем равновесии немоты.

Тьма издала звук лопнувшей струны, надолго повисший в раскалённом воздухе. Поверхность яйца дрожала, покрываясь муаровыми разводьями волн.

Эш бросилась вперёд, ударив ногой. Ступня утонула во тьме, и Эш с криком боли отдёрнулась — жидкая чернота обожгла её.

Яйцо тьмы осело почти до трещин земли. Яйцо — символ жизни, почему оно выглядит как смерть?.. Спёкшийся грунт под нижним полюсом яйца заалел, словно металл в горне. На расстоянии, кожей почувствовала Эш тяжесть обманчиво летучей тьмы; земля не выдержит такого веса и разломится.

Разорвалась ещё струна, ещё одна. В пересекающихся волнах звука возникали и глохли смутные, неясные голоса — странно знакомые, зовущие, молящие и гневные.

Нет, нет, Эш, нет! Не смей! — это кричит воспитательница-шнга. Эш подралась в школе.

Хочешь, мы будем дружить? — это Лха, новенькая.

Дай мне руку, — это в походе, когда переправлялись через ручей.

Я вырасту и буду сильной, — этой сво собственный голос; она клялась, стоя перед зеркалом.

Стук кубиков. Надо сложить фигуру... или слово, тогда скажут: «Умница!» Но вместо кубиков Эш увидела обломки камня. Приложить кусок к куску, они срастутся.

Унесите мёртвого! — жрец воздевает руки, закончив обряд. Уносят нянюшку Эш. Да, да, унесите скорей — она страшная. Она молчит, глаза и рот плотно закрыты. Что, если сейчас веки распахнутся, и мёртвый взгляд упадёт на тебя?

Унесите мёртвого! унесите, унесите!

Из жара удушающего дня Эш бросило в знобящий холод, в полумрак. Костюм похрустывает на сгибах, скрипит промороженной тканью. Яйцо — чёрное, волшебно светящееся изнутри — висит над опечатанным ящиком. Рядом — другой ящик, низкий и продолговатый. Кто там внутри? Кто?!

Это я, я, я, — лепечет Эш, стучась в дверь своего дома.

Ты пришла, дочка? — сзади глухой недобрый голос мёртвой нянюшки. Не оборачиваться!

Унесите мёртвого.

Собери кубики.

Дай мне руку.

Хочешь, мы будем дружить?

Я одна не справлюсь, — отвечает Эш

Ты сможешь. Забудь, что ты шнга! — ободряет инструктор. — Рычаг на себя. Отжать педаль.

Займись этим, — командует Форт.

Она наклоняется, берётся за рукоятки на боковинах ящика. «Модуль тип 80-2. Органические останки».

Топ-топ, — няня держит Эш, помогая делать первые шажки. Ящик тяжёл. Яйцо плывёт сзади, следит.

ЭТО ОШИБКА, — вмешивается новый, неизвестный голос. — НАЧНИ СНАЧАЛА.

Унесите мёртвого! Мы будем дружить! — вибрирует яйцо, разгораясь палящим светом.

Неподвижная тишь. Эш открывает глаза — ярко-синее небо безоблачно, каменная равнина во все стороны до горизонта. Глухая бетонная стена с железными воротами. ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ОХРАННОЕ АВТОМАТИЧЕСКОЕ СЛЕЖЕНИЕ.

Жёсткие сухие травинки в щелях меж плоских камней. Внезапно над стеной взрывается и повисает в воздухе тревожный, сжимающий душу вой сирены. И вновь безмолвие. Вой повторяется через равные промежутки времени.

Пригибаясь, с оглядкой, Эш подбегает к воротам. Железная дверь заперта изнутри.

Это я, я, я! — бьёт она костяшками пальцев по неприступному металлу. И оказывается внутри, словно просочившись сквозь сталь.

Во дворе за стеной почти пусто. Стоит вездеход, рядом ничком лежит труп в длинной тёмно-зелёной одежде. Кажется, это женщина.

По двору проносятся голоса — будто эхо мечется в стенах, не находя выхода.

Вы все должны уйти. Как можно скорее. И подальше.

Я останусь с вами, Учитель.

Нет, я запрещаю. Я один начал дело, один и закончу. Вспомни обеты, которые ты принёс. Ты обещал повиноваться?

Да, Учитель.

Тогда повинуйся.

А я ещё не произносила обетов. Учитель, вы не можете запретить мне. Если силы вас покинут, я продолжу за вас.

Ты приносишь себя в жертву. Осознаёшь ли ты это?

Простите, но я думаю — сейчас не время для высоких слов.

Пожалуй. Тогда помоги перенести больных в машину.

Два голоса — суровый мужской и звонкий женский — читают попеременно что-то вроде молитвы; слова понятны, но общий смысл неуловим. Чем громче и твёрже голоса, тем плотнее сгущается воздух; наконец, слитные голоса поднимаются почти до крика, но выговор чёток и ясен. Женский голос слабеет, прерывается, однако упрямо вторит мужскому; последние слова они произносят звук в звук, как бы оглашая приговор — следом раздаётся треск расколотого камня, на который обрушился молот.

Мне душно, — хрипит женщина. — Учитель, позвольте мне выйти на воздух.

Иди. Садись в вездеход. Я погружу это, и мы уедем. Держись, не поддавайся! Он уже не так страшен.

Да... наверное...

Мягкий, грузный удар падающего тела. Вздох, похожий на стон, за которым — множество невысказанных горьких слов, раскаяние и... некая жуткая решимость, превосходящая любые человеческие силы.

Лязг ворот. Шум мотора и шорох огромных колёс вездехода. Все покинули обезлюдевшую крепость в каменной пустыне, а Эш осталась.

Эй, куда вы?! Возьмите меня! Я поеду с вами!!!

ТЫ УЖЕ ЕДЕШЬ СО МНОЙ, — негромко отвечает голос за спиной. Эш быстро оборачивается и видит...

...чёрное яйцо лопается с невыносимым для слуха грохотом — и грохот длится, длится!..

Сон оборвался звуком сирены; Эш вскочила с койки, машинально натянула брюки и щёлкнула пряжкой пояса. Босая, голая по пояс, она вылетела из каюты и посторонилась, едва не столкнувшись с Далан — и хвала Господу, не то Далан снесла бы её с пути, как лавина.

— Что-то плохо! — рявкнула штурманесса, балетным прыжком покрыв половину расстояния до входа в рубку; Эш бросилась следом.

На всех экранах горело одно:

ВНИМАНИЕ! АВАРИЯ 3 СТЕПЕНИ СЛОЖНОСТИ. ОТСУТСТВУЮТ — 1) КОНТРОЛЬ ДВИГАТЕЛЕЙ, 2) СВЯЗЬ С МАШИННЫМ ОТДЕЛЕНИЕМ. АВРАЛ.

— Надеюсь, вы выспались, — не оборачиваясь, бросил Форт. — Кое-что я выяснил. Движки работают в прежнем режиме, просто мы не можем ими управлять.

Дальше он объяснять не стал. Экипаж не из детворы, сами должны соображать. Если ничего не изменится, корабль выйдет из скачка не раньше, чем выработает всю энергию — причём плавно (и на борту выживут одни бактерии) и неизвестно где (но это экипажу будет параллельно). Правильный выход, то есть торможение, возможен только при исправных плазменных движках.

— Вопросы есть?

— Опять взрыв? — Эш нервно облизнулась.

— В том-то и дело, что нет. Просто обрыв всех связей с кормой и линейными стержнями. Без каких-либо причин.

— Командуйте, капитан, — рыкнула Далан, и Эш устыдилась внезапно нахлынувшего малодушия, которое едва не вырвалось из глаз бессильными слезами.

— Я готова. Вот только оденусь.

— Работать будем в скафандрах. Лучше обезопаситься от всех сюрпризов.


Блок 6


У входа в центральный ствол Эш обратила внимание на то, что к поясу Форта пристёгнута кобура с лайтинтом. Зачем? Он что-то нашёл, пока она спала? почему молчит об этом?.. В голове зашевелились зябкие мысли — на «Скайленде» в корабль пробралась команда захватчиков, чтобы завладеть «Сервитером» в полёте. Старый испытанный трюк для трасс с интенсивным движением и густо населённых станций-транзиток. Скажем, орэ, нечувствительные к фэл... но орэ она на станции не замечала. Вара? Нет, эти, из высшего мира, побрезгуют грязным пиратством — велика ли корысть угнать дряхлый негодный корабль? Остаются свои, ихэны. Много их разбросало по космосу после оккупации Аркадии. Эти не смутятся украсть лихтер-развалюху. Рейса три «Сервитер» ещё вытерпит, заправка его недорога, а сколько на нём можно перегнать контрабанды!.. Вот так тысяча-другая отщепенцев позорит весь народ, побратавшись с межвидовым сообществом преступников. Стыд и срам на них!

Когда Дверь ЦС открылась, Эш поняла — три рейса «Сервитеру» не осилить. Один бы закончил — и то хвала Господу.

Ствол был чёрен, как вход в мир покойников. Погасли даже линии контрольных ламп. Порой между скруглёнными стенами простреливали ветвистые бело-голубые разряды, мгновенными вспышками выхватывая сегменты уходящей в никуда трубы.

Съём данных с авторемонтников ничего не давал. Движения в ЦС они не отследили, просто отметили таймерами момент разрыва связи с кормой. Стоя на коленях рядом с жуком-пауком, Эш напрасно гоняла записи слежения по экранчику, соединённому с автоматом через гнездо на боку его «тела». Механические колебания? пет. Электромагнитные? нет. Движение воздуха в ЦС? в режиме простой вентиляции. Изменение освещённости? вот — погасли лампы, вот — появились вспышки. В невидимой части спектра?

Автомат эйджинский. Невидимыми он считает инфракрасные и ультрафиолетовые лучи, но разумные виды различаются по возможностям зрения. Туанцы и ньягонцы хорошо видят в темноте, орэ видят тепло и радиацию, пара — ультрафиолет... Эш пристально и тщательно просматривала запись, отмечая пиковые засветки молний. Если оно — то, что мелькнуло по стволу при возвращении из ДО4 — появлялось вместе с разрядами, надежды никакой.

Она замерла, перестала видеть экран. Да, нечто, скользнувшее над полом. Как яйцо во сне. Оно говорило с ней чужими голосами, словно пыталось склонить к чему-то, уговорить что-то сделать. Далан тогда слышала шаги, но не смогла их опознать. Звук волочения — как она сказала?.. как шар по земле. Скребущий, шаркающий шаг. Не топот. Мирки слышат превосходно, лучше всех; Далан угадала бы вес идущего по топоту.

Нет, лишние на борту — не ихэны. Пустая мысль! Ихэны бегают резво; разве что при перегрузке они скребли бы отяжелевшими ногами.

Чужие, заимствованные голоса. А что, если и шаги были чужими? Ведь и Далан зачем-то воспроизводит «и-го-го» и «гав-гав», пробует своё горло (или чем там мирки говорят?) на всю широту возможностей.

— Есть что-нибудь? — спросил Форт.

— Сейчас. Я еще не закончила проверку.

Звуки? отметить разряды — исключить из поиска. И опять — звуки?

Есть! Усилить. Эш задержала дыхание — шаги, вернее, подобие волочащихся шагов. Идентификация. Количество конечностей. НЕ МЕНЬШЕ ДВУХ. Тупая, деревянная машина! жук без мозгов! Главное — время появления звука по таймеру. Совместить с визуальным слежением. Инфракрасное — нет, ультрафиолетовое...

— Вот оно, — выдохнула Эш. — Смотрите, капитан.

Форт склонился к экрану. Тягуче проползла вспышка разряда, угасла — и в черноте паузы забрезжил эллипс неясного свечения, плывущий поперёк ствола.

— Размеры и расстояние, — отрывисто потребовал он.

— Высота — метр двадцать. Поперечник — ноль семьдесят два. От входа в ствол — двести семнадцать метров, — называя числа, Эш внутренне ликовала. Враг увиден! Уже то, что это не бесплотное ничто, а объект, который могут отмечать приборы, вселяло надежду.

— Лихоманка в образе яйца, — констатировал Форт. — Кто-нибудь раньше видел подобное?

Сам он тем временем стремительно перебирал архивы памяти. Другая часть его мозга занималась недоумением — каким образом штуковина величиной со здоровенный чемодан обманула детекторы движения?.. Она не могла проскочить незамеченной, факт. Разве что не имеет массы, как голограмма.

Далан, оттеснив Эш, упёрлась в экран лобастым шлемом.

— Это невидаль.

— Эш?

— Не имею представления, что это такое.

— И я тоже. Подведём итоги — вещь не похожа ни на какую из разумных форм жизни. Все согласны? Принято. Сдаётся мне, что она как-то действует на наше оборудование и создаёт нам кучу проблем.

Куча вмиг представилась бортинженеру обесточенным кораблём; Эш поёжилась.

— Вывод, — Форт проговаривал мысли вслух и как можно разборчивее, чтобы речь отложилась в самописце. — Мы вправе атаковать вещь и разрушить её. Это наш шанс восстановить работу всех систем.

— Я брошу в неё чем-нибудь тяжёлым, — предложила Далан. — Наберу в карман увесистых предметов... Я хорошо кидаю, метко! Если оно живое — убью. Но не похоже на живое. Нет никаких ножек. Летает, как аэростат.

— И стены ему не мешают, — Форт ещё раз проследил движение яйцеобразного предмета на экране. — Эш, автоматы его видели, но не подняли тревогу. Они исправны?

— Вполне. По крайней мере, нет никаких заметных неисправностей. Видимо, дело в том, что они не восприняли его как предмет. Скорее как изображение. Автоматы суммируют данные — масса, отражающая способность, температура поверхности, электростатические колебания. При неполном наборе данных они не среагируют.

С сомнением Форт потрогал рукоять лайтинга. Луч либо не заденет яйцо, либо будет поглощён. Оружие показалось ему бесполезным грузом.

— Все предлагаем, что на ум придёт.

Молчание. Слышно лишь потрескивание разрядов. В торнаках, тороидальных накопителях, сквозь которые шёл ствол, содержалась уйма энергии, но высвободить и направить её на врага было нечем. Форту припомнилось, что ненормальные явления такого рода чувствительны к оружию наподобие EMS, «электромагнитного меча», но сугубо мирный «Сервитер» был безоружен. Можно снять кое-где оболочки со стержней, и центральный ствол станет коридором гибели, разрезанным в десятке мест убийственными потоками, но эта работа займёт неделю (трое монтажников, два автомата!), а яйцо будет пакостить в самых неожиданных местах, парализуя то одно, то другое. «Скажем, вырубит БЭМ», — шепнул Форту дьявол.

«Заткнись! — велел чёрту капитан. — Тогда нам точно крышка».

— Предложений нет. Тогда надо восстановить связь с двигателями. Мы должны управлять этой посудиной, а не наоборот.

«У нас есть челнок! — вскричала маленькая трусиха Эш в голове шнги. — Перейти в него, отстыковаться — и выйти из скачка на челноке!»

«Ну да, — словно поймал Форт мысль бортинженера, — и лишиться всех денег за рейс. И платить неустойку. И — не забудь! — отвечать в ситуационной комиссии за брошенный без управления корабль на ходу».

«Кажется, речь идёт уже не о деньгах, а о наших жизнях», — послышался озабоченный голос разума.

— Мы должны попытаться, — с нажимом проговорил Форт вслух. — Пусть никто не говорит, что мы не исчерпали всех возможностей.

Далан заухала, кивая шлемом. Бороться! Отступают одни мелкие зверюшки, но не люди. Призрачное яйцо выглядело загадочно, и если оно виновато во всех неполадках, опасность его велика. Самое меньшее, что надо сделать — уточнить вредное явление и предостеречь о нём других косменов. Удрать ещё не поздно.

— Хотел бы я знать, что вылупится из этого яичка, — пробормотал Форт. — И когда.

«А я бы не хотела», — содрогнулась Эш, но в ней смешивались противоречивые желания.

Ихэнский Господь свёл Форта с представителями яйцекладущих видов, и его слова были близки и понятны им в социокультурном смысле. Из кожистого яйца, высиженного шнгой, появлялся страшненький, но милый ихэнчик; из роговой оболочки яйца мирков — многолапая личинка, мало похожая на Далан. Госпожа штурман испытывала к яйцу в стволе хмурое недоверие — не тот цвет, потом свечение... Эш ощущала иное. В её природе была заложена нежность к яйцу, забота о будущем ребёнке. Шнги — наседки и няньки — на прародине ихэнов, Артаране, котировались ниже мужчин и женщин, но их роль в судьбе потомства была уважаема обществом, и семья без шнги считалась неполной, в брак вступали трое — жена, муж и шнга. Кроме чадолюбия, было у наседок и другое достоинство — верность. Старая ихэнская пословица гласила: «Лучше сразиться с восемью воинами, чем с середняшкой, защищающей яйцо». Шнги пережёвывали пищу для детей, и их челюсти даже мирку могли раздробить запястье. Враг, позволивший шнге вцепиться себе в шею, кричал недолго.

От чёрного эллипса в ореоле ультрафиолета исходило тяжкое, дурманящее очарование. Эш вспомнила наплывающее волнами слов притяжение, сковывающее мысли. Она испытала мучительный стыд за свою вину — она посмела ударить яйцо!.. когда? совсем недавно, словно вчера... Слова возвращались быстрым шёпотом, ускоряясь и сливаясь в хороводе звука — СОБЕРИ КУБИКИ ДАЙ МНЕ РУКУ ХОЧЕШЬ МЫ БУДЕМ ДРУЖИТЬ...

— Эш! — окрик вывел её из столбняка.

— Да, капитан?

— У тебя план главных коммуникаций. Выведи на обзор.

Экипаж плотно собрался к экрану Эш. Ствол посверкивал молниями, придавая группе вид новых исследователей преисподней, обсуждающих маршрут у врат, ведущих в безвременье.

— Я бы разбила ЦС на семь участков по числу грузовых сегментов. Замеры произведём в конце каждого участка. Разрыв следует искать там, откуда контрольный сигнал не поступит к началу ствола. Доступы к коммуникациям стандартные, то есть надо снять один блок обшивки и экран. Автоматы выполнят это за пятьдесят — пятьдесят пять минут, одновременно устанавливая тестеры на кабели. Если получится, то через час мы будем знать, где чинить. Прибавить минут двадцать на снаряжение автоматов. Максимум полтора часа.

— Приступаем.

Далан вынимала из ячеек колодки тестеров; Эш располагала их на платформе-«спине» автомата; Форт с пульта проверял, как жук-паук будет захватывать и приставлять устройство к кабелю. Ни у кого и на секунду не возникала мысль отправиться в ствол лично; почему-то куда безопаснее казалось оставаться вместе. Для верности подключили к дисплеям шлемных забрал видеосистемы автоматов — мало ли, вдруг придётся управлять роботами дистанционно.

Выставив вперёд лучи фар, жуки-пауки слаженно затопали по коридору тьмы, изредка освещаемому молниями.

— Первый участок. Семьдесят метров от входа в ствол, — отметила Эш. Лучи повернулись каждый к своей стене, замелькали манипуляторы — автоматы ни в чём не сомневались и ничего не боялись; в их конструкции не было предусмотрено узла, где бы гнездились страх и нерешительность.

— Сигнал проходит, — Далан приникла к портативному пульту.

— Второй участок. Сто сорок метров...

Минуты тянулись неспешной, упругой резиной. Лучи фар вдали вздрагивали, лапы автоматов казались тонкими, как волосы.

— Третий участок. Двести десять...

— Есть сигнал. Идёт стойко.

— Четвёртый участок, двести восемьдеся...

— Отказ правого автомата, — скрипнул Форт. — Беру на ДУ.

Замершие манипуляторы нарисовались перед ним; луч неподвижно упирался в обшивку, инструмент завис на середине движения — его головка вращалась впустую.

— Давай, хороший, давай... — уговаривал сквозь зубы Форт, понукая робота. — Работай, стервец...

Манипулятор дёрнулся, неловко ткнув инструментом в обшивку — полетели весёлые яично-жёлтые стружки.

— Они должны быть устойчивы к разрядам, — заклинала себя Эш, подключившись к автомату, двигавшемуся по левой стороне.

— Правый вышел из строя. Совсем. Нет картинки с его визоров.

— Мы его потеряли, — заметила Далан глубокомысленно. — Работа продлится дольше.

— Как твой левый?

— Занялся съёмом обшивки. Исправен.

— Подними визор и осмотрись.

Картина перед глазами повернулась, словно у Эш закружилась голова.

— Весь диапазон.

— Я знаю... Капитан!!! оно здесь!!!

Форт сдублировал картинку на себя, зажёг в глазах сеть трёхмерных координат, совместил её со зрением жука-паука и выхватил лайтинг. Чернота, сгустившаяся в зыбкое яйцо, висела почти над «спиной» автомата.

Луч прорезал ствол на всю длину; яйцо затрепетало от попадания и полыхнуло в ответ рассеянным синим огнём; моргнуло и пропало изображение с автомата, работавшего слева, но теперь Форт ясно различал противника — и ещё раз пронзил его лучом. Вдали вспыхнуло багровое пятно — луч ударил в дверь машинного отделения.

— Сдохнешь ты или нет?! — будь взгляд Форта материален, яйцо разорвало бы в клочья. Расправившись с автоматами, оно покачивалось, будто мяч в бассейне.

— Ему не страшно! — объявила Далан, откидывая шлем на спину. — Пожалуйста, отступите на шаг, откройте рты и заслоните ушки.

— Зачем? — в голосе Эш сквозило бессилие.

— Чтобы уравновесить давление на перепонки, — важно пояснив это, Далан начала преображаться. Уши её растопырились, рот стал пастью-пещерой, нос округлился в дыру; лицо, и без того несимпатичное, вздулось подушкой. Далан присела, и стало заметно, что торс её тоже сильно расширился.

Затем Эш оглохла. Звук, прокатившийся по стволу, был сильнее того, что может выдержать человек (а равно и ихэн). Говорят, великие певцы на подъеме голоса раскалывали звуком тонкие бокалы и заставляли дребезжать подвески люстр — так вот, крик Далан был во много раз мощней. Эш показалось, что разом стартовали несколько кораблей.

Яйцо погасло и исчезло.

— Испугалось! — расслышал Форт довольный возглас штурмана.

— Ну и здорова ты орать, — трудно сказать, чего было больше в ответе капитана — раздражения или уважения. — Маяком-ревуном работать не пробовала? на море в туман тебе цены не будет.

— Я певица, — Далан переполняла гордость. — Могу голосить.

— Эш, ты жива? Эш!

Эш трясла головой, словно ей в уши налилась вода.

— Да. Я здесь. Всё в порядке.

— Чёрта с два — в порядке. Оба автомата гикнулись, а у нас и полствола не проверено. Как минимум, надо их вытащить оттуда и починить, — подумав, Форт добавил: — Вот что, поставим-ка мы здесь лебёдку, — он ковырнул носком ботинка спрятанное в полу гнездо. — Я пойду в ствол и закреплю на автоматах трос. Вы подтянете их к себе, а я двинусь с тестерами дальше, на корму, и поставлю присоски на оставшихся участках. Неизвестно, сколько времени понадобится на восстановление автоматов, а откладывать проверку нельзя.

— Довольно опасно, — мяукнула Далан. — Что, если мы вас утратим, капитан?

Эш не нашла сил дать тычка штурманихе, накликающей беду. А может быть, побоялась получить сдачи.

— Чепуха, — отмахнулся Форт с оптимизмом смертника. — Другого выхода всё равно нет. В крайнем случае примешь командование. Челнок вы доведёте и вдвоём. У тебя есть квалификация второго пилота? По нормативам штурман должен иметь навыки судовождения.

— Имею, — Далан надула щёки. Эш заподозрила, что у неё под кожей таятся резонаторы. Вероятно, они тоже участвуют в мимике безносого лица.

О чём только не думают люди в минуты крайней опасности! Лишь бы не застрять умом в тупике страха...

— Второй трос — вам к поясу! — бросила Далан свой вариант.

Форт мысленно вообразил себя, ползущего безвольной куклой и в процессе волочения сдирающего пластик с пола ранцем скафандра. Хотя... трос из мононитей должен выдержать такое натяжение.

— Идёт. Эш, ты видишь в УФ — следи, если оно появится. А ты, Далан, ори тогда во всю глотку.


Блок 7


Двести восемьдесят метров. Тросы тянулись следом — двойной хвост из тонких, но очень прочных на разрыв шнуров. Нагруженный инструментами, Форт шёл уверенным шагом, фиксируя любые изменения вокруг. Наэлектризованный воздух то и дело пробивался трещинами молний, словно змеи, спрятавшиеся в стенах, выбрасывали огненные жала. Сканер вращался, давая круговой обзор, но зрение охватывало лишь переднюю полусферу.

Никого, ничего постороннего. Шаги отсчитывались в ритме секундомера. Тишина и спокойствие в стволе становились обманчивыми, шаг за шагом заставляя слушать и приглядываться всё пристальней. Прожитые секунды уносило ветром, важным казалось лишь близкое будущее, измеримое в тех же секундах; минута — целая бездна времени, невообразимая величина. Мысли, переменчивый компас чувств — всё застыло, подчинившись непрерывному ожиданию... чего? Что может случиться через мгновение?

Внешность врагов лукава. Самые худшие невидимы и неподвижны — вирусы, споры бактерий, излучения. В конце концов, устав от напряжения, перестаёшь доверять своему телу и своим ощущениям — любой чих, любое мимолётное недомогание воспринимается как первый взмах маятника смерти. Тело перестаёт быть надёжным оплотом и оболочкой разума — открытое, беззащитное перед неуловимым врагом, оно цепко держит в себе обезумевший рассудок, нашёптывая: «Мы умрём вместе, ты от меня не уйдёшь».

Откуда будет нанесён удар? Как это произойдёт? Как приготовиться к защите? Ответов нет, и это страшнее всего. По-настоящему ужасна неопределённая, неизвестная опасность.

И ты отправился навстречу ей пешком! Храбрость — разновидность безумия. Герой — не великан и не силач, а тот, кто убил свои сомнения и колебания, отказался от подлых услуг рассудка и освободил сумасшедшую волю, ведущую вперёд без оглядки.

Двести пять метров. Скользят за спиной тросы, разматываясь с бобин.

Яйцо не имеет массы; по-любому оно не тяжелее дыма. Возникнет за спиной — и не заметишь. Только бы Эш не подвела. Нет, это подружка надёжная. Усталая, нервы натянуты до звона, однако работает как заводная. Крепкая порода. А Далан, ту вообще не согнёшь. Приятно, что они перестали скандалить.

Всё ближе обездвиженные автоматы. Яйцо вывело их из строя. Как? Неважно, главное — самому не скопытиться и довести дело до конца.

Сто семьдесят три метра. Молнии стали возникать реже. Словно кто-то или что-то прислушивалось к его шагам, готовясь к броску. Шаги сами собой замедлились.

Уходя в ствол, он выложил экипажу всё, что думал о яйце. Скорее всего, это АП — автономный плазмоид. АПы — родня шаровых молний, возникают от дисбаланса плазменных движков (вот и причина сыскалась — ведь до скачка разладилась центровка третьего движка!), а на судне их держит гравиполе и поля линейных стержней. АП живёт от минуты до многих суток, смотря по режиму полёта, сквозит из отсека в отсек по любым электропроводящим доступам, а потом взрывается либо растекается по элементам корпуса.

Одно не совпадало — АП должен иметь форму правильного шара, цветом от красного до голубого.

Шестьдесят пять метров. Шансы разрядить АП на ёмкость или взорваться вместе с ним — 50 на 50. Справочник советовал посылать к АП автомат с кабелем в зубах, но вот автоматов-то у Форта и не было.

«У людей всё как положено — АП круглый и белый, а у нас и корабль никудышный, и плазмоид дефективный, чёрный. Урод какой-то, недоносок без отца и матери. Порядочный АП как рванул бы — корабль пополам! а наш и не убьёт, и жить не даст — шастает, гадит по мелочам, сети прерывает... Одно слово — ублюдок! Тухлое яйцо!» — Форт старался оскорбить плазмоид.

Двадцать четыре метра. Форт вошёл в область аномальной электростатики, появились помехи связи. Того сообщение с кормой оборвалось!

— Как слышимость? — Голос Эш звучал с неестественным хладнокровием.

— Пока неплохо. Но здесь что-то не так...

«Удивительно похоже на последние слова тех, кто попадал в таинственные зоны, — подсказала память. — «Тут что-то происходит! Приборы взбесились, видимость ноль!.. » и тому подобные панические восклицания».

«Почему яйцо скрылось от рёва Далан? Луча не боится, а от крика бежит... Нет, не стоит искать смысл в его действиях. Крик — ударная волна, луч — точечное прижигание. Тот же дым спокойно пропустит или поглотит луч, но ударная волна тряхнёт его как следует. Плазмоид дестабилизировался, он и был-то слабенький. А лучше бы совсем пропал!»

Он дошёл до парализованных автоматов. Плазмоид не набросился сзади, из стен не полезли змеи. Стараясь не ждать нападения, Форт снял с роботов тестеры, соединил жуков-пауков куском троса, застегнул карабин одного из хвостов на крепёжной скобе и отошёл, чтобы хвосты не спутались.

— Тащите.

Трос натянулся, жуки-пауки заскрежетали по полу. Не теряя времени на проводы, Форт тотчас занялся тем, что не доделали автоматы.

Валик лебёдки вращался размеренно, без рывков, хотя подтаскивать роботов ей было тяжеловато. Эш наблюдала за колеблющимся светом нашлемной фары капитана, мерцающим далеко в глубине ствола. О, капитан! Вот это правильный и настоящий человек. Ему можно довериться.

И вновь её посетил образ яйца. Сиротливое и одинокое, оно остывало в темноте, и зародыш в нём пропитывался смертельным холодом, съёживался в комочек, издавая последний беззвучный стон... Эш едва не вскрикнула от душевной боли.

Она стала бояться — но не за Форта и не за себя. Яйцо беззащитно, его так легко обидеть, погубить. Оно нуждается в заботе и тепле. Достаточно помочь ему, оградить от зла, и из чёрного видения оно вновь станет средоточием будущей жизни... оболочка прорвётся, и на свет явится прекрасное...

... могучее...

... всесокрушающее и неукротимое...

... безжалостное, великолепное и совершенное существо.

Эш живо и ярко представила, как нежит в руках, прижимает к животу яйцо, похожее на мяч для игры в регби. Шептаться с ним, слышать в ответ мягкое шевеление под скорлупой, вместе спать и вместе видеть одни и те же сны.

Он скребётся изнутри, он надрывает оболочку и...

Эш глубоко, судорожно вдохнула, выныривая из захлестнувшего её потока тьмы.


— Четвёртый участок, двести восемьдесят метров. Эш, Далан, вы меня слышите?

— Да, капитан. Сигнал не проходит.

— Значит, место разрыва между третьей и четвёртой отметками.

Он вспомнил схему расположения кабелей. Пожалуй, проще будет влезть в трубу, разделённую на отрезки внутренними шлюзами. Пролезть на четвереньках семьдесят метров, поочерёдно снимая и ставя на место листы обшивки — не подряд, а через пять-шесть. Инструменты перевесить с пояса на грудь. Самая тяжёлая деталь снаряжения — складной домкрат с вакуумными захватами; его придётся тянуть за собой волоком или толкать впереди, зато в узкой трубе он незаменим. Резак, он же сварочный аппарат, удобно крепится к предплечью.

— Внимание. Я перехожу в грузовой отсек, а оттуда в аварийный ход. Попытаюсь найти, где прерван кабель.

Вставки на замену — в карманах на бёдрах. Должно хватить.

— Отстёгиваю трос. Держите связь и занимайтесь автоматами.

Форт пошевелил пальцами на пульте двери отсека 14. Две минуты, чтобы устранить разницу давлений.

— Шлемы закрыть, двери в головной отсек закрыть. Готовы?.. Отпираю...

Лучше бы любой другой отсек на этом уровне ствола, но из 14-го самый простой доступ к трубе.

В отсеке должно быть темно, тихо и холодно. Форт допускал, что там может витать плазмоид, произвольно колеблющийся в зазоре силовых полей.

Но в отсеке творилось нечто невообразимое. На какое-то мгновение Форту показалось, что он шагнул на площадку, где буйствует лазерное шоу, битва голограмм или нечто из разряда феерических зрелищ, какими развлекают многотысячные толпы на праздниках и перед выборами Президента Федерации.

Тень Форта заметалась, то раскладываясь веером растопыренных пальцев, то вытягиваясь лучом темноты, то сжимаясь в пятно под ногами. Ослепительные голубые и белые дуги, вырываясь из укладок груза, ударяли в стены, бились о пол, рассыпались потоками тающих огней фейерверка; в петлях и витках мечущихся дуг пульсировало облако карминового свечения — то опадая, то расширяясь, покрываясь грязно-жёлтыми разрывами и брызгая прерывистыми выбросами языков багряного пламени, словно одушевлённая огненная стихия стремилась найти выход из плена сверкающих дуг. И всё это происходило беззвучно — лишь приглушённый треск порой нарушал тишину отсека.

Именно ради таких встреч с невероятным и стоит летать в космос. Форт замер на пороге, но не от страха — пока ему ничто не угрожало; он упивался световой фантасмагорией. Разве можно увидеть такое в городах, на деловито кишащих людьми и машинами улицах с их вечной серостью и пошлостью? Нет, никогда! Там закованный в искусственное тело разум Форта оставался недвижим, механически отмечая однообразные перемены обстановки и лица встречных — мужчина, женщина, ребёнок, девушка, витрина, ресторан, авария, вспышки рекламы, игорный зал. забегаловка — ничего нового. Мир обтекал его, как река замшелую сваю, угнетая своей монотонностью. Нет, космос великолепен. Здесь иногда встречаются чудеса, и есть смысл поискать их, чтобы шевельнулась душа, впечатанная в цилиндр мозга и непроницаемый кожух противолучевой защиты.

Если же чудо казалось опасным, он повторял про себя любимый слоган: «Двум смертям не бывать, а одна со мной уже случилась».

— Капитан? Капитан!!! — донёсся взволнованный голос Эш. — Что у вас происходит?! Я вижу сполохи. Пожар в отсеке?! Ответьте!..

Статическое напряжение бесшумных танцев света было сильным и причудливо переменным. Форт лишний раз поблагодарил конструкторов своего тела за его прочность.

— Слышу тебя, Эш. Возгорания нет. Здесь обильные и стойкие разряды. Попробую разобраться, откуда пробивает.

— Будьте осторожны, капитан! Это может повлиять на здоровье. Может быть, вам стоит вернуться?

У неё всего-то пятый настоящий полёт. В отличие от Далан, Форт читал личные документы Эш. Ей бы поступить на приличное судно, с долговременным контрактом, а не наниматься хоть куда, лишь бы налетать побольше суток и не терять квалификацию. «Сервитер Бонд» — вариант не из худших, потому что наивных новичков, а тем более нежеланных чужаков ждут корабли с подвохом и экипажи с гнильцой. Форт старался не заводить крепких знакомств и не сколачивать себе команду, чтобы никто не вникал в его личные тайны. Придётся вежливо отшить и эту неприкаянную, пока сильно не привязалась. А жаль, она способная.

И принимает его за живого. Беспокоится о нём.

В невольное любование пляской пламени вкралась тёплая нежность, за которую Форт был втайне признателен Эш — кто-то подумал о нём, как о человеке.

Он долго маялся с этой неразрешимой проблемой: «Кто я? Копия ума в копии тела или я — настоящий?..»

Мозг работал, формулируя ответ на поставленные задачи. Поиск линий напряжения в полыхании плазмы. Структура. Отсек стал схемой, где богатство всплесков огня выглядело изогнутыми решётками, словно Форт видел арматуру сквозь бетон.

Вот пункты, на которых замыкается часть линий. Два ящика, продолговатый и квадратный, стоящие рядом.

С восторгом, который даёт только риск, он шагнул вперёд. Дуги метнулись, огибая его — он был чужим в системе плазменных вихрей, они не приняли его в свою игру. Тем лучше. Две сверкающие петли пролетели над шлемом, заплясали на стене, как бы нащупывая за множеством преград громадный «бублик» торнака. Хм, а вот это не к добру. Если есть утечка из тороидального накопителя, автономные плазмоиды и огни-плясуны будут резвиться, пока не истощат торнак. Но с чего они сосредоточились у ящиков?..

Шаг. Ещё шаг. Статика волнами гуляет по скафандру. Он заострил зрение — «Модуль тип 80-2. Органические останки». Привет тебе, о молчаливый пассажир! Зачем плазма полюбила тебя? Вокруг ящиков гудело, словно в неисправном двигателе. А где чёрное яйцо? Спряталось в объёмах грузов?

— Эш, проверь, можем ли мы управлять питанием движков. Когда покидали рубку, доступ к энергосистеме был.

— Сейчас, капитан. Погодите немного... сейчас... — в голосе звучала спешка, но не растерянность. Старается. — Да. Можем.

— Перекачай энергию с третьего торнака на остальные. Сдаётся мне, я нашёл, откуда подзаряжается яйцо. Тут вообще цирк плазменной активности. Пора с этим кончать.

— Но...

— Что такое?

— Я думаю... это займёт много времени. Около суток. Мы же в скачке...

— Чем скорее мы начнём, тем раньше кончим. Давай, действуй. Перебой кабеля, скорее всего, функциональный — его забивают эти вспышки. Обесточим яйцо — и восстановим связь.

— Я не уверена, — голос Эш был настойчив. — Капитан, надёжнее выйти из скачка и погасить движки. Без поддержки полей плазмоид исчезнет. У нас достаточно ресурсов для повторного скачка.

— Ты обсуждаешь мой приказ? — спросил Форт, разглядывая квадратный ящик, такой красивый и такой безучастный в призрачном кипении света. Багажная марка. Вес брутто — 74,5 кг. Объём... Весовая и объёмная пошлины уплачены. Категория С — инертный груз. Предметы, дорогие сердцу Кэна Мерфанда.

— Нет, нет. Я предлагаю безопасный вариант.

— Пока с движками нет связи, это невозможно.

— Но я прошу, — интонации стали почти молящими, — я прошу вас учесть моё мнение. Капитан!..

Форт потрогал замки багажного ящика. По перчатке забегали синие искры. Опечатано? на станции «Скайленд-4»? Багаж досматривался лишний раз? Ну да, составляли опись... Уважение к закону, господа, не позволяет нам... А внештатная ситуация позволяет. Важно одно — не оставлять следов на самописце.

Что это? Замки заварены!

Форт отстегнул резак и примерился к замкам. Ящик, ты мне скажешь, что у тебя внутри! Плазменные турбуленции закружились гуще, руки утонули в карминовой дымке. Резак завыл, выбросив жгучий клинок — и вдруг замолк.

Аномалия, чтоб её... Счастье, что тело послушно — его строили в расчёте на куда большие нагрузки.

— Капитан, вы слышите?! — надрывалась Эш.

— Да, без помех, — бодро ответил он, хотя треска в ушах заметно прибавилось. — Я принял к сведению твоё мнение. Вариант не годится. Выполняй мой приказ.

И механическая прочность тела завидная. Форт ударил по замку.

— Капитан, что вы делаете?!!

— Осматриваю помещение.

— Коллега Эш, остановись! — это уже возглас Далан. Вслед за её выкриком послышалась какая-то невнятная возня и вопли. Плазменный пожар и бунт на корабле — прекрасно!..

— Капитан, я задержала Эш. Не могу допустить, чтобы она пошла в ствол.

— Отпусти меня! Пусти, слышишь, ты, образина!!!

— Я некрасива только с твоей точки зрения.

— Уродская коряга! Убери лапы! Капитан, не смейте! нельзя!!!

— Мне кажется, коллега Эш больна. Она так нервничает, так дёргается!.. Нет причин для её нервозности! Следует ли отнести её к автомедику?

— Непременно. И обязательно проверь его опции — настроен ли он на ихэнов.

— Должен быть. Единая медицинская конвенция предусматривает, что...

— Нет! нет!! не-е-е-ет!!!..

Форт раскрыл квадратный ящик. Он был полон красным свечением, плотным, как жидкость. Между пластами витого наполнителя лежали неровные куски камня, облитые толстым слоем застывшего стеклопластика. А где же дорогие сердцу вещи?.. Сканер видел лишь обломки, разделённые похожим на мочало волокном.

«Дурдом, — подумал Форт. — Где узнать адрес клиники для артонов?.. Радиация — в пределах нормы для изверженных пород. Ни черта не понимаю. Но это барахло явно как-то участвует в шоу с продырявленным торнаком. Магнитные свойства? ноль».

Он протянул руку к ближайшему каменному осколку — и свечение погасло. Совсем погасло, словно он задел и повредил кабель питания проектора, транслирующего плазменный спектакль.

«О-па! кажется, представление окончено»,

— Нет... нет... — рыдала обессилевшая Эш.

«Но как она узнала, что я делаю?..»

— Далан!

— Я вся слушаю.

— Я временно отстраняю бортинженера от исполнения обязанностей. По болезни. Окажи бортинженеру необходимую помощь.

— Не надо мне помощи!

— Коллега Эш, нам виднее. Мне не бросается в глаза, что ты совсем исправна.

Поднявшись, Форт ещё раз оглядел отсек 14. Будто и не бесилась здесь рассеянная плазма. Он захлопнул крышку ящика. Вот как — достаточно было внести минимальное возмущение в поле, питавшее многообразные плазмоиды, и они растворились.

Надолго ли? навсегда ли? «Сервитер» как был, так и остался судном, способным порождать внутри себя эти неприятные феномены. Все его мощности по-прежнему готовы свернуть шальной выброс плазмы в чёрное яйцо. Теперь любое изменение режима можно расценивать как опасное.

И ящик с минералом, который притягивает плазму... Надо выяснить, что это за дрянь, а потом принять меры. Разобраться с Эш. Не скачок, а прямо скачка с препятствиями!

Одним словом, на сердце легче не стало, но хотя бы часть забот ушла. Хорошо одно то, что можно спокойно вернуться в отсек 14, чтобы заняться кабелем.

— Далан, прошу тебя, пожалуйста, не надо меня так держать. Я не буду драться.

— Ты точно обещаешь?

— Клянусь Господом.

— Я его не знаю.

— Это самое святое для меня.

— Но я продолжу держать тебя за руку, не очень сильно. Согласись с этим.

Выйдя в ствол и закрыв отсек, Форт увидел, как обе они уходят в головную часть судна. Благополучно вытяггутые автоматы остались лежать там, где работало освещение.

— Далан, проверь связь с кормой.

— Связи нет... Связь есть!

С последними словами загорелись линии контрольных ламп. «Точно, функциональный перебой, — отлегло с души у Форта. — Выкрутимся!»

Он не дошёл до входа в ствол, когда сканер предупредил: «ПРИСУТСТВИЕ СЗАДИ». Нечёткий сигнал показывал нечто округлое...

...висящее над полом.

Яйцо плыло по спирали, словно ввинчиваясь в ствол тугими витками; за ним следом тянулись, ползли трепещущие струи голубого сияния, разгорающегося с каждой секундой. Это чертовски походило на атаку и совсем не понравилось Форту. Не дожидаясь, пока плазменные монстры настигнут его, он бросился вперёд и закрыл за собой аварийные щиты.

ВИДЕО СТВОЛА! — скомандовал он радаром БЭМу, пятясь от щитов с лайтингом в руке.

Ствол был заполнен огненными смерчами; яйцо металось между ними, то прижимаясь к полу, то взмывая к потолку, потом с ускорением понеслось в сторону кормы, проскакивая между вновь оживших, каких-то разъярённых молний.

— Ради общего блага, коллега Эш, упрашиваю тебя не противиться, — слышалось в наушниках. — Будь хорошей и сними скафандр. Ты поступишь правильно. Гл-гл-гл-гл-гл...

— Я очень виновата. Я прошу прощения за неразумные и обидные слова. Но не надо глыкать на меня.

— Это я успокаиваю. Колыбельная для личинок.

— Вот и побереги её, пожалуйста, для своих личинок.

— У меня нет личинок. Они возникают в замужестве.

— Можно без этого?! я не хочу даже слышать! Господь, как мне плохо!..

— Ты страдаешь? почему ты страдаешь? где место твоей боли? укажи пальцем. Я присоединю туда детектор.

— Лучше заткни им свой рот!

— Я могу говорить не только ртом. Ты трясёшься? Ляжь горизонтально.

«Нет ничего важнее здоровья!» — спонтанно заголосила в памяти Форта реклама желудочных пилюль, но он быстро прихлопнул её.

— Внимание. Я направляюсь в рубку. Как только закончите с медициной, обе ко мне на совещание. Эш, если тебе совсем худо, можешь не участвовать, но присутствовать тебе придётся. Извини, нас слишком мало, чтобы бросить тебя без присмотра.

— Что у нас нового? — с любопытством спросила Да-лан.

— Ничего особенного — полон ствол плазмоидов, плохая связь с машинным отделением и, похоже, утечка из третьего торнака. Обсудим это за чашкой чая.

— Ваше варево с названием «чай» я не приемлю, извините. Могу я принести на совещание своё питьё?

— Да ради Бога. Если проголодалась, неси и закуску.


Блок 8


За все это время будильник не проявлял никаких признаков активности, кроме нескончаемого тиканья. Стрелки его продолжали аккуратно нарезать круги, отступая всё дальше в прошлое. Если припомнить слова Сато, можно было смело ожидать, что «тик-так» продлится ещё месяца два.

В рубке Форт обнаружил свежий привет со «Скайленда» — настоящее, не глючное письмо.

[«Сервитер Бонд», капитану Ф. Кермаку. Неполадки устраняйте своими силами. Оплата согласно контракту, без надбавок. Ст. инспектор ОТКУ по ст. «Скайленд-4» В. Г. Линдау]

Ничего другого и ждать не стоило, но Форту важно было сообщить на станцию о том, как ведёт себя корабль. Возможно, придётся добиваться надбавки в судебном порядке, тогда тексты писем очень пригодятся.

Форт вообразил, какую кипу объяснительных предстоит строчить, и затосковал о тех сказочных временах, когда письменности не существовало и верили на слово, особенно если поклянёшься. Впрочем, и тогда были сложности — скажем, испытание Божьим судом для доказательства своей правоты.

«В три этапа, — решил Форт. — Первое — пронести в руках брус раскалённого железа; это я осилю. Второе — поединок; выставим Далан против Сато — она его расплющит. Третье — достать языком до лба; тут Эш нет равных — язык у неё длинный».

Утешать себя иллюзиями можно долго, но проблем это не отменяет. По кораблю снуют агрессивные плазмоиды во главе с чёрным яйцом, и каждый — бомба, готовая взорваться; судовые системы лихорадит с обмороками, а у бортинженера ум ушёл в отпуск. По сути, любая секунда грозит стать последней, не угадаешь, когда катастрофа оборвёт тебя на полуслове — и навеки. Пить чай в такие судьбоносные минуты особенно вкусно. Начинаешь ценить время; жизнь становится осмысленной, а мысли — выпуклыми.

Он стал настраивать станцию связи на режим диалога. Да, это дорого, но повод для беседы on-line более чем весомый.

Вошла Эш в одних штанах, потерянная и понурая. За ней громоздко покачивалась на ходу неусыпная Далан с контейнером-корзиной, откуда торчали термос и бутылка.

— Слушай, ты так не мёрзнешь? — Форт припомнил, что ихэны любят тепло.

— Мёрзну, — сев, Эш обхватила себя гибкими руками. Её живот был трогательно белым и скользко поблёскивал едва заметным узором чешуек. На руке выше четырёхпалой кисти, похожей на клещевой захват, Форт заметил подсохший след бледно-коричневой крови.

— Далан, что за дела? — капитан слегка повысил голос. — Она же простынет. Не хватало ещё воспаления лёгких. Живо дай ей одежду.

— Оооааа! — завопив, Далан со звоном брякнула контейнер на пол. — Я растяпа!. Очень стыдно, я не задумалась!

Эш не посмотрела ей вслед, даже не подняла голову.

— Я тоже извиняюсь, виноват. Следовало поднять температуру воздуха.

— Ничего, — прошептала Эш, глядя в пол. — Я провинилась больше всех. Простите.

— Выше голову, бортинженер.

— Не смею. Совестно глядеть на вас.

— Брось. Тебе просто подурнело. Это со многими бывает в сложных рейсах. Пройдёт.

— Вы не понимаете... — Большие влажные жёлто-зелёные глаза выглянули на миг из-под морщинистых век. — Я ополоумела, как... как няня с первым яйцом. Порой случается такая дурость — никого не подпускать, даже родителей. Вам это чуждо, незнакомо.

— Кое-как пойму, не бойся, — Форт неуверенно вникал в сложности чужой культуры. — Говоришь, яйцо?.. Но ты была от меня в трёхстах метрах, вне прямой видимости. Тебе что-то передалось?

— Да!.. — Эш крепче обняла себя, потрясла гладкой головой. — Словно вы тронули яйцо — грубо, жестоко. Оно кричало.

— Не было ни звука.

— Я же сказала — не поймёте. Это знают наши мамы и няни, а вы эйджи.

— Это случилось с тобой в первый раз? — Поймав кончик нити, Форт начал осторожно распутывать хитроумную комбинацию событий. — Ммм... то есть доводилось ли тебе прежде испытывать похожее?

— Не... нет. Очень немного. Я не была няней в семье, я училась. У нас на Аркадии недостаток инженерных кадров. Даже шнги получали дипломы. Так не принято в мире, откуда мы пришли.

«Что-то вроде начинающей старой девы, — смекнул Форт. — Её лишили роли, которая ей свойственна, а тяга осталась».

— И чёрное яйцо тебя смутило?

— Это не... нельзя сказать в словах, — горячий шёпот Эш был сбивчивым. — Исступление. Накатывает, как волна. Не думаешь, перестаёшь владеть собой... Я бы на вас напала, если б не Далан. Яйцо звало меня.

— Вслух? ты слышала его?

— Нет. Но я поняла. Словно увидела — удары, руки приближаются.

Вбежала Далан, прижимая к широкому телу тряпьё, которое смогла выгрести из багажа Эш.

— Чем я могу искупить свою неловкость, коллега Эш? Я возьму себе заботы о твоём лечении!

— Ты и так немало для меня сделала. — Вяло подняв руку, Эш перебирала скомканную одежду; вытянула тонкий свитер и стала влезать в него — будто змея возвращается в старую кожу. Далан тем временем нашла то, что сочла обувью, и принялась обувать бортинженера.

— Это головной убор для сна.

— Да? я ошибаюсь. Случается иногда от неосведомлённости! Я представляю по себе.

— О Господь, да твоя ступня размером с мою голову!.. И это не на ноги, — выхватила Эш комок шелковистой ткани, — это рукавицы для молитвы.

— Как причудливы различные культуры!.. Ты веришь в сверхъестественные существа?

— А ты нет? — Эш понемногу оживала.

— Я верю в... — лицо Далан так перекосилось и выпятилось, что Эш испуганно отодвинулась — вдруг укусит?

— ...в естество! — нашла Далан подходящий термин. — Капитан, я изучила её автомедиком. Как ихэн она не больна. Органы на месте, голова цела. В голове сильное волнение. Автомат сделал укол покоя.

— Действует? — спросил Форт у Эш.

— Кажется, да. Сейчас мне легче, чем в стволе.

— Дело вот в чём, — теперь Форт смотрел на Далан. — У Эш возникло впечатление, что... — он бросил вопросительный взгляд на бортинженера; та, помедлив, кивнула: «Да, говорите, это не секрет». — ... что плазмоид общается с ней на чувственном уровне. Он просил помощи, чтобы она защитила его от меня. Хотя в тот момент плазмоида рядом не было. Я изучал снаружи ящик с багажом умершего.

— Того, чей будильник? — Ухо Далан нацелилось на тикающие часы.

— Именно. Я не уверен, но есть кое-какие признаки, что багаж связан с плазменной активностью. То, что там лежит, не похоже на техническое устройство. Но существуют объекты, удерживающие на себе отдельные виды энергии — тиолит, к примеру.

— Это минерал.

— Да; из него делают торнаки.

— Ящик с тиолитом?

— Маловероятно. Мне сказали, что в багаже вещи, памятные для умершего. Тиолит невзрачен, он даже не поделочный камень. И чтобы плазма его «заметила», масса его должна быть не менее десяти-двенадцати кило. Не могу представить человека, таскающего за собой тиолитовый булыжник. Э-э.. то есть не камень, а чемодан с обогащённым тиолитом.

— Можно, я вмешаюсь в совещание? — робко спросила Эш.

— Говори.

— Меня тревожит не багаж, а собственная голова, — заявила Эш с откровенностью человека, которому нечего терять. — Я не уверена, что приступ не повторится. Как мне после этого работать? Я ставлю вас в тяжёлое положение — вы не можете на меня полагаться...

— Не думаю я так, — заворочалась Далан, по обыкновению сидящая на корточках. — Нервная судорога — вот что было! Автомедик советовал ей отдохнуть и после перепроверки работать. Верю я в технику.

— Сейчас ты слышишь яйцо?

— Нет. Только вспоминаю порой.

— А между тем оно гуляет по стволу со своими дружками-вихрями. Я бы сказал, прямо пулей носится.

— Щиты, — крякнула Далан. — Аварийные щиты закрыты. Голова судна изолирована от всего сзади. Щиты — сильная защита от лучей.

— Если так... то у нас есть способ проверить, действует яйцо на Эш или...

— ...или это — мой бред, — смело закончила Эш. — Я поняла! Далан, держи меня крепче. Капитан, разведите щиты.

— Ты не обидишься на держание? — толстые пальцы Далан зависли, нерешительно шевелясь, над тонким запястьем Эш.

— Давай взаимно погасим все обиды. Пусть между нами их не будет.

Форт задумчиво положил ладонь на пульт.

— Вообще-то я не имею права подвергать члена экипажа заведомому риску без крайней на то необходимости.

Эш и Далан взялись за руки, словно сёстры. Идиллия! Худая жилистая Ящерица и большая головастая Слониха. И глава экипажа — Железяка. Кто бы увидел!.. Только в космосе, в предельно опасной обстановке возможно братство разумных видов, разделённых всем — привычной силой тяготения, составом пищи, культурой, языком, мышлением.

— Я иду на испытание добровольно, — подчеркнула Эш. — Иначе мы не узнаем правды. Капитан, прошу вас!..

Одна лапа Далан сковала Эш руки, другая легла на шею, и пальцы едва не сошлись под затылком шнги.

— Последнее. Открытие будет коротким; щиты разойдутся, когда яйцо окажется ближе к корме. Надеюсь, я успею свести их, чтобы плазмоид не проник в рубку. Хотя...

«...я что-то не уверен, что ему сюда надо, — договорил Форт в уме, нажимая кнопки. — А то давно бы просочился».

Плиты щитов поплыли. Прерываемая помехами картинка видео показывала бело-пламенные спирали, извивающиеся в стволе, и на их фоне — скользящее по ломаной линии яйцо.

— Есть, — захрипела Эш. — О, Господь!.. я не выдержу!..

Далан опасалась за силу руки — мышцы, не ослабевшие благодаря упорной гимнастике, позволяли ей смять шею шнги, словно пластилин. Промедление отдалось ей болью — извернувшись, Эш резко лягнула Далан, но подкожный мускульный каркас, мгновенно отвердев, смягчил удар. И всё-таки Далан держала, не усиливая хватку.

— Щиты, капитан!

— Секунду... сомкнулись!

— У тебя прошло? — заботливо спросила Далан.

— Да... да... почти, — Эш шептала, поводя головой. — Спасибо. А то бы...

— Быстро, пока не остыло, — Форт, выскочив из кресла, навис над Эш, находящейся почти в прострации. — Что оно тебе велело? что?!

— Собери кубики, — залепетала шнга в ответ, — унесите мёртвого, мы будем дружить...

— Откуда это взялось? что означает?

— Не знаю... слышала раньше... дома... И шаги...

— Какие шаги?!

Глаза Эш остановились, из блуждающих став стеклянными. Близкое лицо Форта смазалось, как стёртое мокрой тряпкой; шаги громко звучали за дверью. Семья сидела за столом, перед обеденными чашами; отец только что снял молитвенные рукавицы. Что за шум снаружи?.. Сидеть! — вскрикивает мать. Это флаер. Дверь распахивается. Их трое, оккупанты-федералы. Как же смердит их жратва... — брезгливо сочится голос из шлема. Будто в сортире... Встать! проверка документов! Мы не можем встать из-за стола. Это ещё почему?! Чтобы не осквернить пищу, освящённую молитвой. Какая пища? гниль вы жрёте!.. и за едой нельзя браниться. Придите позже, и вы услышите ответ, которого заслуживаете. Дош, няня из сестриной семьи, стрельнула глазами на яйцо в коконе-грелке — если его тронут... Я тоже вцеплюсь, — думает Эш. Разорву.

Вот что значат шаги. Шаги в стволе.

— Это команда, — очнулась она, осмыслив видение. — Беречь яйцо до последнего.

— Разумный плазмоид? — Далан помахала ухом. — Науке неизвестно. Опыт не зачтут, поскольку рядом не было учёных. Мы исключили разные случайности? Резонанс памяти в ответ на излучение плазмоида?

— Это были не беспорядочные воспоминания, — поспешно возразила Эш, — а какие-то... выборочные. В них было что-то общее; я пока не понимаю, что именно. Попробую выразить... Призыв, потом... просьба дружить, заботиться...

— Так или нет, влияние доказано, — подвёл итоги Форт. — Далан права — нам не поверят, сто процентов. И обстановка не та, чтобы экспериментировать. Доложим очевидные факты, и хватит. Надо выбираться из ситуации любым способом. Я даже знаю, каким.

— Эш проявила высокую доблесть, — объявила Далан; для неё была важна публичность оглашения.

— Значит, скафандр меня не изолирует, — с горечью ответила Эш Форту. — Я не могу покинуть рубку, а вы — выйти за щиты. Разве что привяжете меня.

— Есть наружный жук-монтажник, — напомнила Далан, — а у него закрытое место оператора. Он пролезет в коридорах.

Форт представил: большой жук-паук для работ в открытом космосе, на броне корабля, лезет в ствол. Тотчас же у него что-то отказывает, и он намертво заклинивает проход своей непробиваемой задницей. Эх, иметь бы EMS и расстрелять плазмоиды!..

— Не пойдёт. Вся электроника ненадёжна. Только скаф высокой лучевой защиты; один такой должен входить в оснащение судна. Но сначала — связь со «Скайлендом».

— Ты будешь держать меня и дальше?

— О, я много перестраховалась. Я расскажу о твоём поступке, когда возвращусь.

— Кому? зачем?..

— Моим соотечественникам. Ты можешь получить награду.

— Господь мой, да я ничего не сделала!..

— Проси место на их корабле, — подсказал Форт, — в смысле пожизненного найма. Не прогадаешь.

— И они сэкономят — при их тяготении я недолго проживу. Я скорее буду служить с вами, капитан, — искренние глаза не отпускали Форта. — Вы смелый человек.

«Сейчас Далан скажет, что я артон», — болезненно подумалось Форту. Однако мирка знала толк в политкорректности и не разоблачила его. Она выдала нечто иное, куда более меткое:

— Очень смелый. Надо застраховаться на большую сумму, чтобы летать с ним.

— Хм, разве я похож на сорвиголову?

— Для некоторых особей риск составляет смысл и вкус жизни. Я бы не сказала так, если бы не сама была такая... нет, если бы сама такая не была... опять неправильно?

Форт взглянул на Далан с интересом. Трудно было заподозрить в разлапистой громадине столь тонкие чувства, но мирка раскусила его до сердцевины. Значит, знает, в чём прелесть риска.

— Позволь спросить, а ты-то чего искала за облаками? Если, конечно, вопрос в тему.

— Себя, — Далан встала, и в рубке сразу стало тесно. — Я хочу стать личностью.

— По-моему, человек, которому хватает решимости жить одному среди чужих — уже личность.

— Может, ты эмигрировала? — Эш захотелось ощутить в Далан душу, родственную по несчастью. — Политика или преследования?

— У нас нет политики и не преследуют, — Далан решительно подняла уши уголками. — Бохрок — народ-монолит. Но это и тяготит порой. Надо выделиться из всей массы. За особенность не любят. И хвалят за особенность.

— Не понимаю, — созналась Эш.

— Разве у вас не так? Выскочку осуждают. Почему он не похож? Но он на виду, на него все глядят. Скажем, певец...

— Кстати, о певцах. Твой голос — наше оружие против плазмоидов; другого я пока не нахожу. Так что береги глотку, она нам понадобится. Предлагаю перейти к чаепитию.

— О-о, я всё принесла. Для всех! я знаю, кто что ест. Эш, вот твоё блюдо.

— Можно и обычные брикеты, — застеснялась Эш вскрытой жестянки, из которой щедро разливался запах подлинной ихэнской пищи. Она рассчитывала съесть консервы в каюте, закрывшись и усилив вентиляцию.

— А тут пища капитану.

«Вот я и попался», — вздохнул Форт. Брикет пищи для киборгов говорил сам за себя.

— Удивляться нечему, бортинженер. Тем более моей так называемой «смелости». Я артон.

Возникло молчание, отягощённое неподвижностью. Форт взвесил на плечах груз чужеродности — давящая ноша, не скинешь.

— Я своих слов обратно не возьму, — прервала паузу Эш. — Я хотела бы работать с вами. Теперь — особенно. Капитан и должен быть надёжным, верно?..

— Значит, у нас не осталось недомолвок. — Налив себе воды, Форт поглядел на стакан и извлёк из памяти образ золотого пенного пива. Плюс вкус. У разума, записанного на искусственный носитель — свои преимущества. Да, минус хмель.

— Не обращайте внимания, я поработаю со связью.

— Пожалуйста, вопросов нет. Далан, я не поняла твоих слов: что значит «верю в естество»? — Эш не переставала бояться насильственных чувств, готовых хлынуть на неё из-за щитов, и стремилась отвлечься разговором.

— У нас нет богов.

— Так не бывает. Господь — един.

— В трёх лицах, — отпивая воображаемое пиво, Форт не отрывался от экрана. — Иисус, Кришна и Будда, и при этом — один человек.

Далан действительно умела говорить не только ртом. Ртом она ела, а разговаривал нос. Похоже, дышала она подмышками.

— Не думай, коллега Эш, что я не верую в богов. Они есть на самом деле, но местами. На Форрэйсе их живёт много, не считая духов. Это достоверно доказано. Кроме них, всякие силовые информационные возмущения. Они обитают на Арконде и на Хэйре...

— Я не жрица, шнгам не положено, но осмелюсь заметить, что...

— Все хорошо прожевали? — вмешался капитан в богословский диспут. — Рекомендую проглотить и облизнуться. У меня назревает коннект со «Скайлендом», и если я не ошибаюсь насчет доброты начальства, аппетит у нас испортится через... тридцать семь секунд.


Блок 9


— «Сервитер Бонд» вызывает «Скайленд-4».

Сила, заключённая в торнаках «Сервитера», поддерживала сигнал, наперекор природе идущий с внешних антенн сквозь световой барьер и искривления пересекающихся пространств — невидимую нить, натянутую между кораблём в скачке и громадой станции, летящей где-то в немыслимой дали.

Аппарат прямой связи, который обеспечивал диалог на таких расстояниях, был слишком дорог, чтобы сбросить его вместе с кораблём на Нортию. Перед завершением эскортного полёта экипажу предстояло перегрузить этот прибор на челнок вместе с автомедиком, жуками-пауками и прочим оборудованием, чей срок службы не окончен.

— «Сервитер Бонд» вызывает... — Форт ждал соединения. Даже если вся станция вымерла, ответит автомат.

— «Скайленд-4» на связи. Приняла диспетчер Гердип Сингх.

— Говорит капитан Фортунат Кермак. Прошу соединить меня с комиссаром Сато.

— Минуту, капитан...

— Как у вас обстановка, Гердип?

— Сейчас гораздо лучше, капитан. Час назад прибыли медики с «Рэд Ринг»; они дали весьма благоприятный прогноз.

— Рад за вас.

Появлению на экране комиссара предшествовали дивные звуки и картины. Он умел подать себя, как лидер продаж среди товаров.

Загудели басом трубы, зазвенели бубны, гулко ударил большой гонг. Воспоминания об этой пафосной, помпезной музыке были у Форта ещё свежи — ею открывались придворные новости всепланетарного туанского телевещания. Для иммигрантов в туанский мир считалось желательным (то есть обязательным) смотреть это и ликовать до всхлипывания.

Засим появлялся нарисованный Его Величество Правитель Алаа Винтанаа, бывший космолётчик и завсегдатай тусовок полусвета. Фото— и видеодокументирование важных персон считалось постыдным, поэтому их рисовали аниматоры. Закадровый лейб-диктор описывал трапезы и досуг ЕВП, школьные успехи его деток, наряды его супруги. Под занавес патриотам предлагалось купить новый альбом о жизни монарха. Дворцовая типография Дома Гилаут безмерно наживалась на приезжих, из любопытства и в сувенирных целях скупавших открытки, альбомы, значки и плакаты с ЕВП и его семейством. Форт замечал лики ЕВП даже на наручных часах и бюварах. Такой бы пиар любому Президенту Федерации — переизбирался бы, пока не развалится.

Заставка перед Сато обошлась без гимна, но свой образ комиссар оцифровал и подал как анимацию. Он был так вылизан и гладок, что у Форта критически упала информационная насыщенность зрения — глазам было не за что цепляться, взгляд соскальзывал, и подкрадывалась скука.

— Счастлив вновь увидеть вас, капитан Кермак.

Ещё раз лицезреть артона Сато не надеялся. Письмо с перечислением мелких неисправностей на лихтере он даже читать не стал — пусть Кермак пожинает урожай своей судьбы, отягощённой нетерпимостью. Но артон упрямо добивался разговора! Что ж, он получит разговор.

— Что заставило вас выйти на прямую связь в режиме диалога? Причина должна быть весомой, иначе расходы за сеанс возлягут на вас.

— Здравствуйте, комиссар. Докладываю: на судне произошёл ряд новых аварий. Взрыв в четвертом двигательном отсеке; ДО4 вышел из строя. Есть признаки утечки из тороидальной батареи номер три. Появились автономные плазмоиды, угрожающие кораблю и жизни экипажа; в частности, они создали перебой связи с машинным отделением. В сложившейся ситуации я намерен принять меры по спасению корабля и команды — затормозить судно и вернуться на «Скайленд», а если обстановка станет неуправляемой — покинуть корабль в дрейфе с отключенными движками и возвратиться на челноке.

Гипсовое лицо Сато осталось бесстрастным, только ресницы мерно вздрагивали да красиво шевелились губы:

— Вы обращаетесь не по адресу. С такими вопросами следует адресоваться в отделение транспортно-космического управления. Прискорбно, что вы не осведомлены о существующей субординации. Но я правомочен ответить вам, так как в любом случае ответ транспортников пойдёт через меня. Ответ — нет.

— А яснее?

— Кажется, яснее некуда. Я запрещаю вам прерывать рейс, возвращаться и оставлять корабль. Продолжайте полёт.

— Мне напомнить список аварий? Показать плазмоиды на экране?

— Излишне. Я вам верю.

— Хорошо. Я известил вас и теперь буду действовать по шкиперскому праву. Я отвечаю за людей и судно, и что мне делать, решаю сам.

— Нет, — тем же бархатным, почти ласковым голосом возразил Сато. — Поскольку за связь платите вы — а это несомненно, так как повод не стоит соединения on-line, — я выскажусь подробнее. «Сервитер Бонд» принадлежит правительству Федерации и с момента покупки приписан к «Скайленду-4». Вы не собственник судна, поэтому шкиперское право не распространяется на вас в полной мере. Вы наёмный контпуонец, — подчеркнул он почти по слогам, — иностранный подданный. Не так ли?.. Далее, вы наняты в период чрезвычайной ситуации, которая продлится на «Скайленде» весь период карантина; «чрезвычайка» распространяется и на вас по факту приписки судна, а она предусматривает полное подчинение распоряжениям администрации, с которой вы подписали контракт. Пункт 7-16 параграфа 208 Правил космических сообщений; текст в памяти БЭМа, извольте убедиться. Но это не главное. У вас на борту плазмоиды. Пока это так, вы не имеете права подходить ни к какому объекту, даже необитаемому.

— Положим, это так. Но покинуть судно мы можем.

— Нет. Разве я неясно выразился? Я запретил вам. До тех пор, пока судно управляемо и на ходу, полёт должен продолжаться. Пункт назначения вам известен — вот и следуйте своим курсом. В случае самовольного оставления судна ваши действия будут тщательнейшим образом расследованы. Упаси вас Бог нарушить хоть что-нибудь из правил, которые я назвал. С учётом «чрезвычайки», фэл и плазмоидов суд накрутит наказание по максимуму. Будьте уверены, долгие каторжные работы вам обеспечены.

«Только вернись живым, — сладко думал Сато, стараясь найти на непроницаемом лице артона хоть след, хоть тень эмоций. — Я тебе так припомню твоё „побелки много“, что до смерти икать будешь».

— Есть вариант — вызвать спасателей, — артон не сдавался, даже придавленный грудой неотразимых аргументов.

— ...чтобы они доложили, что судно цело и исправно, а вы с него дезертируете, — перекрыл Сато и эту лазейку. — И спасательную операцию оплачивать придётся вам. Вы богаты?

— Ещё вопрос, — артон сидел железно, как отлитый вместе с креслом. Сато даже залюбовался его выдержкой. — Багаж Кэна Мерфанда. Вы его досматривали. Что в нём?

— Я? досматривал? — брови Сато поднялись. — С чего вы взяли?

— Багаж опечатан на «Скайленде».

— Не службой безопасности. Таможенный контроль... и, кажется, юрист составлял опись содержимого. Ничего запрещённого к перевозке. Личные вещи, какие-то семейные реликвии, бумаги.

— Замки ящика заварены.

— Вот как? что-то не припоминаю... Вы ошибаетесь, капитан. Не думаю, что вы пытались покопаться в вещах умершего.

— Что вы, как можно... просто осмотрел контейнер снаружи. Значит, вещи. Я хотел бы получить их опись.

— Она есть в грузовых документах.

— Очень краткая. «Личные вещи — весом 57,2 кг». Юрист не перетрудился, описывая их.

— Боюсь, он был уже болен в момент описи. Позже ею госпитализировали с тяжёлой формой фэл.

— Почти не сомневаюсь, что бригада, снаряжавшая корабль, тоже слегла, причём вместе с представителем регистра Ллойда. А то у меня есть нехорошие догадки насчет того, годился ли корабль к полёту.

— Нет, догадки мы оставим в стороне. Для разбирательства принимается лишь заверенная документация.

— Я постараюсь её составить.

— Да, конечно. До встречи, капитан.

СЕАНС ПРЯМОЙ СВЯЗИ ОКОНЧЕН.

— Сволочь, — сказал Форт погасшему экрану. — Девушки, вы всё слышали?

— Как это надо понимать? — растерянно облизнулась Эш.

«Он лгал», — хотелось сказать Форту, но... рано говорить о тех старательно упакованных каменьях.

— Нам запретили возвращаться с полдороги.

— Понятно. Дело в законах эйджи?

— Да, будь они трижды неладны. Мы подписались на рейс в режиме «чрезвычайки», вот на чём он сыграл. И плазмоиды... Молчать о них было нельзя, но мы сознались, что лихтер взрывоопасен.

— Что же нам делать? — голос Эш дрогнул.

— Багаж... — как бы не слыша её, проговорил Форт. — Я очень не уверен в багаже покойника. Кто скажет, что там за вещи?.. Он странно выглядит. Стоп! есть запасные листы фартанговой обшивки. Сварим из них изолирующий короб, закупорим в нём багажный контейнер и перенесём в наиболее защищённый отсек. Хотя бы в ДО4 — на четвёртый плазмак рассчитывать не стоит.

Тут экран ожил, высветив строку:

ПОЛУЧЕНО СООБЩЕНИЕ ДЛЯ «СЕРВИТЕР БОНД». ПРОЧИТАТЬ.

— Капитан, — Далан, заинтересованная яркой строкой, влезла между Фортом и экраном, надвинув усилитель на глаза, — я искренне советую не зачинать ругаться с человеком на «Скайленде». Если пишет он — пожалуйста, не надо. Он, я чётко слышала, настроен против нас. А вы имеете на него злость. Это бесплодно. Плодотворнее заняться работой на судне.

— Обещаю, — буркнул Форт, принимая письмо. Какое слово Сато приберёг, чтобы сказать напоследок?..

[Нет. Ни в коем случае]

«Нечего сказать, вежливое напоминание. За казённый счёт мог бы и больше написать. И как категорично-то: „Ни в коем...“ Ой, что-то неправильно с тем багажом. Зачем Сато врёт и зачем так настаивает?.. »

Взгляд не успел сместиться с тела письма на строки свойств, как Далан возмущённо каркнула:

— Это письмо без отправителя!

«No adr.» — кратко чернело там, где должен быть номер узла, пославшего письмо, и обратный адрес. «Опять!..» — Форт мигом обратился к пункту слежения: был ли сигнал с будильника?

Не было!!!

Далан, не отодвигаясь от экрана, наложила лапу на клавиатуру, пальцы её задвигались так проворно и по-разному, словно были независимыми существами.

— Прошу извинить, капитан. Я пытаюсь найти вектор, по которому пришло.

Письмо, съёжившись, упало в нижний левый угол, а на экране развернулись сложно изогнутые сети — отражение строгой и непрерывной работы систем телеметрии. В своём деле Далан вела себя уверенно и работала с внешней небрежной лёгкостью умелого спеца. Сигналы маяков, оптические ориентиры с угловыми поправками на режим скачка, скорость и дистанции — всё в одной руке. Вмешиваться не резон — Слониха без подсказок знает, что и где искать.

— Письмо незаконное. Нет подписи, так не пишут. И неясный факт — оно не приходило извне.

— Знакомые штучки, — Форт, попросив Далан устраниться из поиска, сыграл на сенсорах запрос станции связи. Ничего? Ах, так... Внутренняя связь. «Регистрация/сохранение всех сообщений в иной кодировке».

И здесь нет?!..

Реальность покачнулась, искривляясь и ломаясь. Почтовая программа БЭМа приняла и раскодировала сигнал ниоткуда.

— Возможно, неисправен БЭМ?.. — осмелилась-таки Эш задать запретный вопрос, сам по себе способный сглазить главную опору косменов — мозг корабля, ответственный за слаженную деятельность всех систем.

— Навигацию он делает точно, — ответила Далан за ту часть работы, что лежала на ней. — Если мы дышим и не замерзаем, жизнь он обеспечивает. Ты же проверяла перед сном?

— Конечно! я загружала антивирусы и тест-обзор. Я убеждена, что его функции в норме.

— Эш, я не сомневаюсь, что ты выполнила весь контроль, — поспешил Форт успокоить бортинженера, балансирующего между мраком депрессии и слепотой паники. — Но с этого часа давайте возьмём за правило — что бы ни говорили приборы, проверять всё вручную по-системно. Каждый сектор отдельно. Мы все должны так делать, за что бы ни взялись.

— Начнём с почты? — показала Далан.

— Хотя бы, — кивнув, Форт уверенно нажал «ОТВЕТИТЬ» и вписал ниже анонимного «Нет. Ни в коем случае»:

[Уточните, что значит «нет». Капитан Ф. Кермак]

«Зачем я так? — спросил он себя. — А вот посмотрим. Нормальный майлер должен будет сообщить: „Почта не отправлена. Ошибка 3 — нет адреса получателя. Введите адрес и повторите отправку“.

Между тем майлер принял письмецо, отправил — и почти сразу же показал, что ответ получен. Реальный мир перекосился ещё больше, хотя и стены, и приборы в рубке сохранили свои очертания. Повторяющаяся ошибка скрывалась в том, что принято считать безотказным и однозначным — в системе корабельной связи.

[Не переносить багаж в ДО4. Не разделять]

Майлер (а станция дальней связи не включалась, что доказал контроль) отвечал на слова, произнесённые в рубке несколько минут назад. Объяснить это нельзя было ничем, но почта приходила и уходила... откуда? куда?

[Кто отправитель почты?]

[Я сам], — с обезоруживающей простотой отозвался майлер.

— Теперь нас стало двое с неполадками в башке, — признался Форт, взглянув на Эш. — Я тоже тронулся. Смотри, что тут написано.

— «Я сам», — прочла Эш недоумённо.

— Но и я вижу текст! — без колебаний присоединилась Далан к клубу сумасшедших. Нормальных людей на судне не осталось. — Хотя мне ничего не ясно.

— Как же?! всё просто. Мы беседуем с кем-то внутри корабля, хотя никого, кроме нас, здесь присутствующих, на «Сервитере» нет. Не считая плазмоидов. И вновь, заметьте, речь идёт о багаже, который дружит с плазмой.

— Неизвестный пассажир, — предположила Далан.

— Я тоже думала, что... — Эш замялась в нерешительности. — Но где он может скрываться?.. Только в грузовом отсеке, в скафандре. По бортовому времени мы летим больше суток...

— Двадцать шесть часов девятнадцать минут, — уточнил Форт, сверившись с цифрами внизу экрана. — Наверное, самые насыщенные сутки в моей жизни.

— Если он имеет сменные баллоны, патроны с питанием и поглотители... С какой целью человек так поступает? И при чём здесь багаж?

— Вне разумения, — отрезала Далан. — Какая-то неведомая глупость. Прячущийся сильно рискует там. Надо вызвать его в головной отсек. Пусть объяснится, мы попробуем понять. Давайте снова напишем ему!

— Давайте. Если верно то, что мы думаем — это полоумный, — рассудил Форт. — Никто в своём уме не влезет на мусоровоз, летящий к свалке. Присоединится к нам — будет среди таких же, как он сам. Итак, решено — приглашаем парня к себя.

— Это может оказаться женщина, — заметила Эш.

— Вряд ли. Женщины хитрее — самая безголовая, и та сообразила бы, что проще ругаться с нами здесь, чем блевать себе в шлем на разгоне и кончаться от спазмов в скачке. Если же этот субчик сховался дальше чем в первой четвёрке грузовых отсеков, удивительно, что он вообще способен говорить и думать. Кто пережил скачок вне защитного поля — тот инвалид.

— Если он не в состоянии двигаться, я понесу, — смело объявила Далан, — а вы постережёте Эш. Наверняка его ум повредился! Вспомните первое письмо, которое мы получили!

— И дался ему этот сундук мертвеца... — вздохнул Форт сокрушённо, набирая очередное послание.

[Вы находитесь на борту «Сервитера»?] 

[Да] 

[Где именно?] 

[Не приближайтесь] 

— Вот и помогай людям. Хуже нет, чем выручать дурных, обколотых и пьяных — они сами не соображают, что им надо.

[Как вы себя чувствуете?] 

[Никак] 

[Зачем вы проникли на корабль?] 

[Эскорт] 

— Спасибо, а то мы не знаем, чем занимаемся... Похоже, он совсем плох, еле связь держит.

— А вдруг это больной фэл? Мы не сможем ему помочь, — с сожалением промолвила Эш. — Напрасно человек покинул «Скайленд» — там медики, там госпиталь.

— Был я там. Покойницкая это, а не госпиталь. Хотя... вроде бы дела у них пошли на лад.

[Вы напрямую соединены с линией?] 

[Да] 

[ОК. Сумеете подключить туда биодатчики скафандра? Это несложно. Наручный пульт, красное окно, нажимайте до появления цифры 1, затем жёлтое окно, отметка «Вся связь». Мы будем знать о вашем состоянии ] 

[Состояния нет. Скафандра нет. Не переносить багаж. Не трогайте меня] 

[Отсек? Где вы?] 

[Я эскорт. Провожать сдерживать багаж. В момент соединения. Похороны обязательно. Быть недоступен поиску] 

— Он бредит, — Эш стало нестерпимо жалко человека, полуживым забившегося в угол одного из двадцати восьми отсеков, образующих тело «Сервитера».

Неуютно было и Форту. Безумец, затерявшийся на борту лихтера — только этого недоставало в полёте, превратившемся в небольшой апокалипсис на троих со спецэффектами. Чёрт! надо ж было ему свихнуться так, чтобы не дать себя найти!.. Если человек задался целью сдохнуть в одиночку, он не угомонится, пока не взвинтит всех в радиусе ста километров. Некоторым особо скромным ребятам удаётся подключить к своему незаметному уходу из жизни даже общенациональное телевидение.

[Вам известно, что находится в багаже Кэна Мерфанда?] — оставив напрасные мысли о спасении дурня, прячущегося на корабле, Форт решил распутать хоть часть своих заморочек.

[Да. И вы узнаете. Скоро. Сейчас]

«На мину не похоже, — поспешно размышлял Форт. — Взрывчатка так не выглядит. Плазмоиды... Как на этом завязан Сато? Комиссар определённо знал, что именно отправляет на Нортию. Но прикинулся незнающим. Почему?! И кто этот тип, лишний на корабле?..»

— Начнём с отсеков ближе к голове, — наметила план действий Далан. — Поочерёдно. Капитан, вы прикажете?

Эш собиралась что-то сказать, но не успела произнести и первого звука, как затрезвонил будильник. Его стрелки сошлись вместе — минутная накрыла часовую, и обе они — сигнальную, стоящую на числе 12. Он дребезжал сильно, даже пополз по гладкой поверхности столика от стрёкота внутри.

Едва отзвучал звонок, как по кораблю от кормы до носа — Форт и Далан ощутили это сейсмическим чувством — прогрохотала волна сотрясения.

«Приехали, — подумал Форт, ожидая разгерметизации или аналогичных впечатляющих зрелищ, сопровождающих разрушение судна. — Значит, всё-таки бомба. За что Сато нас приговорил?.. 12 января 6245 года, 06.07», — отметил он, словно дату и время смерти на своём надгробии. Такая точность — пожалуй, последнее из преимуществ искусственных людей.

Неприятно и досадно, что придётся пережить свой экипаж и одному додумывать последнее, беседовать со стенами. Если не движки на взрыв сработали — когда ещё оно откажет, это безупречное тело?..

Эш при ударе закричала по-детски, пряча лицо в клешнях ладоней, а Далан расставила ноги для устойчивости, тревожно вертя круглой головой.

Гром стих; в рубке осталось лишь приглушённое частое дыхание Эш, шумное пыхтение и локационный писк взволнованной Далан, да еще звук капающей воды — стакан упал, и прозрачная струйка прерывистым лучиком стекала на пол, разливаясь причудливой плоской картиной лужицы.

[Он образовался], — сообщил экран.


Блок 10


Если БЭМ — первый друг космена, то ситуационная комиссия, СК — бич и карающий меч космонавтики, своего рода косменский трибунал. И что примечательно, высшие чины федерального транспортно-космического управления (как правило, потомственные бюрократы, чьи-нибудь сынки или зятья, видевшие Вселенную на экране круизного лайнера и нередко страдающие одновременно агора— и клаустрофобией) назначают в СК не бывалых капитанов и опытных штурманов, а начётчиков и буквоедов.

Живых людей, их бед, проблем и нужд советники из СК не видят в упор, зато рады-радёшеньки раздуть целую инквизицию из-за несоблюдения пары подпунктов какого-нибудь храного устава. За пренебрежение параграфом инструкции в СК морально четвертуют, за недостачу дефисов и запятых — вынимают душу. Начав службу в СК рядовым занудой, советник быстро осознаёт, какой молот власти обрёл, и перевоплощается в громовержца, а из пекла ему аплодируют все, кто умел лишь обвинять и штрафовать, исходя из мёртвой буквы закона.

Похвал ситуационные советники не расточают; это чуждо их прокурорской натуре. Но причудливый комиссар Сато хотел добиться невозможного — чтобы СК одобрила и похвалила его за усердие. Угробив молодость в главке федеральной безопаски, он вынес оттуда бесценный опыт, залог успеха в учрежденческой работе — «чтобы все бумаги были оформлены правильно». Остальное неважно. Простят даже внешность и неординарность.

Выслушав артона, осадив его и получив удовольствие, Сато немедленно вызвал к себе Диадумена. Тот немного задержался с приходом — осматривал трупохранилище и отчитывал санитаров: почему это, в нарушение правил, часть покойников лежит головой к дверям?

— Всем по выговору, — рапортовал Диадумен, пахнущий свежей дезинфекцией; второй помощник комиссара почти не красился, только оттенял веки и носил две серьги в ухе. — Обстановка катастрофы — не оправдание. Если потакать безобразиям, завтра и корабли начнут швартовать как попало, носом в станцию.

Сато согласно взмахнул бровью. Радостно слышать в донесениях свой голос, свои интонации. Перед сеансом связи с «Сервитером» он имел беседу с командиром медбригады, прибывшей на клипере, и намекнул под запись, что снижение числа смертей и улучшение здоровья заболевших в истекшие сутки — лично его, комиссара, заслуга. «Я принял особые меры профилактики. Итог: 10 января — триста шесть умерших, 11-го — только девяносто два, за 12-е — всего пятнадцать летальных исходов. Вот почасовые данные от старшего медика станции». — «Как вам это удалось?» — «Я отвечаю за безопасность, и вот результаты моих усилий. Подробнее я доложу в СК. Можете уверенно приступать к работе».

— По пути устроил выволочку технарям, — Диадумен выглядел счастливым. — Иду, а из вентсистемы дует не по нормативам. Велел произвести замеры и составить объяснительную.

— Надо было присутствовать при измерениях. Они, чтобы скрыть халатность, подправят цифры в свою пользу. В другой раз, милый, не бросай дела на самотёк.

Диадумен взглянул на шефа виновато и покаянно. Сато не мог не простить его, но прощение следовало заслужить.

— Надо проверить, правильно ли мы улучшили отчётность. Сейчас я выслушал доклад этого... протеза с мозгами.

— Выслушал? Стоило тратиться на on-line?

— По его настоянию. Запись наших переговоров тоже следует просмотреть и отредактировать.

Сато поднёс к лиловому рту стакан с тонизирующей смесью; еле слышно звякнули о стекло зубы.

— Ты обеспокоен, Сато. Что-то случилось?..

— Мне даже вспоминать об этом неприятно, Диа. И в то же время... я чувствую, что легче дышится. Чем дальше «Сервитер», тем мне просторнее и свободнее. Вовремя мы избавились от этого!.. А мне не верили! отвергали моё мнение!

— Сато, не переживай. Мы тебя всегда поддерживали. Это твой и только твой успех.

Диадумен умел говорить с шефом. Волнение Сато слабело; он допил стакан большим глотком.

— Успех, Диа, — не удача, не случайность. Успеха надо добиваться, а вы пока мало сделали. Ты понимаешь, что наша акция висит на волоске?

— Но ящик улетел и не вернётся. Мы это обеспечили, верно?

— Вы не могли учесть всего, что может с ним произойти! — вспыхнул Сато мгновенным гневом. — А мне известно, что творится там, на лихтере! Хочешь знать?!

— Конечно; кто же мне расскажет, если не ты?

— На борту появились плазмоиды, — Сато говорил таким голосом, словно они появились у него в ванной, а он был гол и беззащитен. — А могли возникнуть здесь, на «Скайленде»! На станции семь основных реакторов, их мощности и батареи накопления... представь, какие огненные шарики выросли бы на них. Смещение полей и... нас разнесло бы вдребезги. А это уже не сотни жертв, а тысячи.

— Ты спас их.

— Да, — Сато почуял на груди медаль, а в руках грамоту за отличную службу. — Они на «Сервитере» в панике, запрашивают разрешение вернуться.

— Абсурд.

— Я так и сказал им. Пусть гонят, пока судно управляемо.

— Ведь им дали не самый плохой корабль, — поспешил Диадумен причаститься к триумфу шефа. — Я выбирал, какой покрепче.

— А они повели разговор так, что «Сервитер» не соответствует требованиям Ллойда.

— Ложь. Я лично корректировал судовой паспорт, там всё в порядке. Ллойдовский сюрвайер что-то бормотал, но я показал ему допуск, и дело уладилось. За Ллойдом тоже водятся грешки... не станут они поднимать шум. Сколько рухляди за взятки выпускали в рейс...

— Диа!.. Я говорю только о точных, достоверных документах, какими они должны быть на столе СК. И о разумных доводах, которые будут приняты во внимание комиссией.

— Недостаточная квалификация экипажа, — тут же стал называть доводы Диадумен, загибая пальцы. — Где они получили специальность? Я проверил пилотские права Ф. Кермака. Академия Бланда и Клаузенга, где он учился...

— Якобы учился, — подчеркнул Сато.

— ...да; половина их дипломов на руках — «чёрные».

— Хорошо... — Сато переходил от гнева к милости.

— Зук Эшархиль и так далее — выпуск аркадского филиала ИАК 6241 года, это же не диплом, а имитация. Оспорим по всем пунктам.

— Хорошо... — Сато, как истый сибарит, с комфортом размяк в кресле, слушая утешительные речи второго помощника.

— Ну и эта Атамерадон, дальше не выговоришь. Мирк — навигатор! в пяти метрах текст сотым кеглем не прочтёт.

— Здесь осторожней, — предостерегающе поднял перст Сато. — Мирки придерутся. Бортинженер, допустивший расцентровку плазменного двигателя, — вот на что упирай.

— И последовал взрыв плазмоида. Стечение роковых случайностей.

— Да, так. И всё же... ужас! стоит подумать, как они там умирают, мне страшно становится.

— Сато, не мучай себя, — Диадумен позволил себе пригладить белые локоны шефа, и Сато не воспротивился ласке. — Кто-то должен умереть, чтобы жили остальные. Это искупительная жертва.

— О, ты прав, Диа! не убирай руку, оставь... мне хорошо с тобой. Продолжай думать. Вслух, пожалуйста.

— Быстрая, безболезненная смерть.

— Я сам мечтаю о такой. Но боюсь, мне не суждено. Я им завидую...

— В экстремальной обстановке возникла неотложная необходимость удалить со станции опасный феномен... — Диадумен словно выступал перед СК, а углаженный Сато воплощал пятерых советников, дотошных и недоверчивых. — Инструкции владельца феномена были исчерпывающе ясны.

— Так-так... говори дальше.

— Исправный корабль. Экипаж из лиц со стажем...

— Изъять. Стаж и способности бортинженера — в обоснование аварии.

— Физически не было времени проверить квалификацию...

— Туда же, в хвост доклада. В начало — только наши достижения.

— Было предусмотрено всё для благополучного возвращения.

— Подробней, Диа, подробней. Наши расходы на полёт «Сервитера» — в виде отдельной сметы. Состояние корабля — наилучшее; припугни парня из Ллойда, составь с ним протокол осмотра задним числом.

— А если СК обратится к «Санрайз Интерфрахт»?

— Кто это?

— Прежние владельцы корабля.

— А, да... припоминаю. Ну так проведи с ними работу. Объясни, что если они рот криво откроют — пусть облетают «Скайленд-4» дальней дорогой. Арестую и разорю штрафами. На их судах клеймо «Негоден» негде ставить — одни дыры.

— Затем аварии.

— Стоп, стоп. Тут надо начать с ихэнки. Ненормативная эксплуатация движка № 3, ты не забыл? Отсюда и плазмоиды, и всё дальнейшее. Помехи со связью.

— Кто обеспечивал on-line?

— Эта бабёнка... Гердип Сингх. Поговори с ней. Под допуск изыми запись и укрась её помехами, где надо. Мой голос допишем — «Я вас не слышу», «Я вас не вижу» и прочее. Ты же умеешь, Диа, да? Это следует изящно смонтировать, мой милый.

— Я сделаю, — Диадумен смотрел на комиссара с любовью. — Всё, что ты скажешь, Сато. И даже то, что ты подумаешь. Ты простил меня?

— За что? разве ты провинился?

— Насчёт вентсистемы...

— Пустяк. Позабудь. Технарей мы ещё взгреем. Важно спеть без фальши перед СК.

— Мы их сотрём, — заверил его Диадумен, и Сато понимал, о ком он говорит. — Вот так, — он потёр кафтан на плече комиссара и сделал вид, что сдувает пыль с ладони. — Они не люди.

— «Побелки много», — капризно оттопырил губки Сато. — Это артон обо мне сказал, понимаешь?..

— Он просто набивное чучело с электроприводом. Чучелом больше, чучелом меньше...

— Да, и вот ещё деталька, — промурлыкал Сато, нежась в кресле. — Все, участвовавшие в снаряжении корабля и челнока, — ты меня слушаешь? все! — должны пройти собеседование по благонадёжности. Это будет очень серьёзное собеседование об административной и уголовной ответственности, о служебном соответствии занимаемой должности, с привлечением личных дел и медицинских карт. Стоит одобрять подробные рассказы о других. Под запись, незаметно. Истории с наркотиками, с алкоголем, любые упущения в работе — все до мелочей. Также поднять вопросы о выслуге лет и о пенсии. Кто не отвечает нашим требованиям — может переходить в «Санрайз Интерфрахт» и наниматься к иномирянам. Перед беседой, без предупреждения — сдать пробы крови и мочи на всё, что запрещено. Я не буду возмущаться, если кому-то по ошибке скажут, что у него нашли... Да что я объясняю, ты же умный, Диа! И намекни всем нашим.

— Мы — одна команда. Ты — наш комиссар. Не сомневайся в нас.

— Немного жаль, что эпидемия кончается, — Сато переплёл свои пальцы с пальцами Диадумена. — Я знаю ещё с десяток человечков, которым пошло бы на пользу охлаждение в темноте. Болтуны и половые шовинисты.

Это была шутка. Комиссар и второй помощник, понимавшие друг друга с полуслова, тихо рассмеялись, но миг полной взаимности был краток, и Сато, взметнув в порыве белые волосы, вскинулся из кресла, чтобы вернуться к делам.

Бумаги! ах, эти бумаги! Скольких терзаний стоит их оформление! Отрада составителю бумаг одна — всё известное нам прошлое, до самой глубины изначальных времён, есть не что иное, как сумма достоверных и подлинных документов, оформленных древними комиссарами служб безопасности, искренними летописцами на ставке у монархов и честными журналистами. Лет через тысячу предвыборная листовка, восхваляющая человека с улыбкой и глазами профессионального растлителя, станет правдивым свидетельством нашей эпохи наравне с папирусами фараонов и медными свитками первых Евангелий.


Блок 11


— Спокойно! — первым нарушил молчание Форт. — Мы в безопасности.

Долг капитана — ободрить экипаж, хоть бы всё трещало и ломалось. Давно известно, что приподнятое настроение заменяет два спасательных катера — правда, ненадолго.

— Система жизнеобеспечения, — стараясь говорить как можно ровнее, напомнил он Эш. Надо вывести Ящерку из ступора; занявшись чем-нибудь, она отвлечётся от судорожных мыслей в духе «Похороны обязательно».

Что имел в виду безумец, говоря эти слова? Непременно хочет быть зарытым в грунт, а не лететь мёрзлой мумией на остывшем корабле? «Не трогайте меня», «Не приближайтесь», «Быть недоступен поиску» — может, его завалило сместившимся грузом?..

Будильник. Звонок. Грохот. Будильник дал Сато, он в нём возился. Когда на борту объявляется странная для косменского обихода вещь, а вслед за этим что-нибудь случается — закономерно возникает недоверие и к веши, и к тому, кто её подсунул. Но радиосигнала от будильника не исходило! Звон как звуковая команда на взрыв? Странный способ. Профи, знающий толк в гремучих сюрпризах, поступил бы иначе.

Эш, усилием воли преодолевая цепенящий страх, кивнула с запозданием, взлетела к своему пульту и вывела сведения о СЖО.

— Давление стабильное во всех отсеках для людей.

— Грузовые? Ствол? Корма? — понукал её Форт, чтобы не отрывалась от работы и взглядом не искала в нём спасения. Далан влезла в своё сломанное кресло и без напоминаний приступила к проверке курса. Может, оно и лишнее — неуправляемый сход с вектора скачка уже дал бы о себе знать — точнее говоря, фрагменты «Сервитера» порознь вылетали бы из гиперпространства с субсветовой скоростью в нескольких точках, разделённых миллиардами километров, генерируя колоссальные вспышки плазменных выбросов. Но Форта порадовала готовность штурмана уверенно действовать, несмотря ни на что.

Он быстро проверял систему пилотирования, а его мысли обгоняли пальцы.

«Скафандра нет», — скафандр пробит? Мало же бедолаге жить осталось... Но багаж? пострадавший о нём знает — или в бреду говорит о другом, например, о своём личном багаже. Или он был свидетелем того, как люди Сато устанавливали мину под видом ящика Мерфанда? но дроблёные камни в нём — не взрывчатка... Круг загадок и сумасшествия.

— Колебания температуры в стволе, размах до пятнадцати градусов. Не пожар.

— Плазма гуляет.

— Охлаждение стержней в норме.

— Держим курс, — сообщила Далан. — Скорость не изменилась.

«Он образовался» — кто? Новый глюк в голове умирающего от шока? Звонок. Сотрясение. Гром на корабле.

— Давление в отсеке 14...

— Что там?

— Не пойму. Возможно, вышел из строя барометрический датчик. Размахи до сорока... пятидесяти миллиметров.

Сато. Взрыв. Срочная отправка корабля с никчёмным грузом к Нортии. Прямо-таки впопыхах. Ллойд поручился, что корабль годен. Почему тогда не демонтаж? док «Скайленда» позволят разобрать «Сервитер». Потребовалось в спешке — и не полностью — загрузить судно и побыстрее отослать... с глаз долой? По каютам, превращенным в госпиталь, блуждали слухи о бригаде, которая вот-вот прибудет; «Сервитер» ушёл раньше её прилёта.

Человек в грузовом отсеке...

На ум Форту пришла мысль, сколь шальная, столь же и здравая. Сокрытие чего-то, что не должно стать известно вновь прибывшим. Эпидемия и последующее её расследование могли выявить нечто очень неприятное для администрации «Скайленда». Не контрабанду — незаконный груз приносит прибыль, хоронить его без возврата никто не станет. Значит, жертвы. Жертвы, которые нельзя показывать. А Нортия — надёжная могила.

Станция огромна, на ней живёт тысячи три-четыре персонала, да проезжих тысяч двадцать. Кто помешает властям отдалённого объекта сделать бизнес на транзите нелегальной рабочей силы, кто заметит? никто. Миграция манхла по космосу — доходное занятие. Иные миры прямо-таки выпихивают своих незадачливых подданных на поиск работы за облаками. Яунге с приступами экономических кризисов, Ньяго с перенаселёнными подземными мегаполисами и выжженной поверхностью, переполненная ЛаБинда... и мы, чей бурный рынок то вскачь, то хоть плачь, а наших планет — десятки! И все они — существа, уязвимые для фэл.

Механизм работорговли эры хай-тэка Форт в общих чертах представлял. Подставная фирмочка даёт кредит на переезд туда, где денег куры не клюют. Тебя везут, везут с пересадками, пока ты не запутываешься в маршрутах. Потом тебя высаживают где-то там, откуда поезда не ходят, и дают лопату (перфоратор, промывочный лоток): «Отрабатывай кредит». Рудник опутан проволокой с шипами, обставлен сканерами слежения и охраняется неразговорчивыми мордоворотами. А минералы, которые надо добывать, частенько так опасны для здоровья, что выплатить долг жизни не хватает.

И вот очередная партия оказывается на «Скайленде», где вспыхивает фэл. Лечить их? лучше запереть, пока не прекратят стучаться в дверь. Не с ними ли угодил вирус на станцию?..

Скачок до Нортии длится немногим дольше федеральных суток. Малочисленному экипажу, по уши занятому входом-выходом, некогда осматривать грузовые отсеки. Далее — похороны, похожие на сброс в мусоропровод. И всё! никаких следов.

Других объяснений не напрашивалось.

А этот, пока ещё живой? он-то как уцелел?..

Он мог пробраться отдельно — беглец-одиночка.

— Неужели системы в порядке? — спросил Форт как-то риторически, вовсе не рассчитывая на дружное «Да!» в ответ.

— Не совсем. Многие датчики в средней части барахлят, — призналась Эш.

— И только-то? Нет последствий удара?

— Я исключила возможные причины, — Эш, похоже, черпала силы в знакомых переливах цифр и схем на экране. — Удар отмечен; он соответствует столкновению с попутной массой от трёх до семидесяти килограммов.

— Далан, у нас было сближение с чем-нибудь?

— Быть не могло. В скачке мы минуем насквозь массы, идущие медленнее света. Только объект сравнимой скорости. Этого не было. Все двигатели, дающие силу над светом, весят больше. То есть мы не сталкивались с кораблём по пути.

— Да, встречный поступил бы с нами иначе. Эш, взгляни наружным визором — нам корму не снесло?

«Работай, пища ржавления», — мысленно приказала механизму Эш, включая обзор, и броня над передними коробами грузовых отсеков приоткрылась, выпуская гранёный глаз. За уходящими вдаль прямоугольными полями высился блок машинного отделения — без пробоин, без разрушений. Она вывела нижний обозреватель — и тут всё упорядочено, цело, гладко.

— Если мы сохранились, я предлагаю мне идти на поиск, — напомнила Далан о своём плане. — До выхода из скачка у нас семь ваших часов и минуты. Я прихвачу носимый сканер. У меня двадцать восемь дверей. Буду укладываться в два часа. Остаётся трубка газа у четвёртого движка.

— Ты сумеешь с ней справиться? — забеспокоилась Эш.

— Видео. Я буду видеть, ты смотреть и говорить. Мелкая починка мне нравится.

— Три часа, — расширил Форт рамки операции, — с учётом задержек и с запасом. Эш, даю тебе четверть часа — найти и надеть фартанговый скаф. Подключишь себе связь и подстрахуешь нас с Далан.

— В грузовых камерах газ безжизненный. Раскрыв все их двери, я могу кричать только внутри замкнутого шлема.

— Сперва оглядимся, есть ли на кого орать. Эш, будь готова отсечь ствол...

— Капитан, в защите я приду к вам и...

— ...или продуть, если понадобится. Без команды в ствол не лезь! Повтори приказ. Так, хорошо. Голос должен быть звонче.

Привычка к опасности, родственная способности фронтовиков укрываться до крика «Воздух!», против желания Эш уживалась в её душе со страхом и настороженностью. Нет надобности прятать голову и кричать, бесполезно — зато нелишне побыстрее двигаться и проворнее выполнять приказы, заодно примечая, что сделать самой, не дожидаясь окрика. Этот навык — жить в танце риска — даром не проходит, но сказывается он поздней, когда угрозы отступят и настанет тишь; тело начнёт трясти мелкой дрожью, ноги подогнутся, и навалится сон-обморок. Но сейчас Эш казалось, что она сможет суетиться суток двое — так её завело.

— Я не могу одеться немедленно, — с вызывающим упрямством отозвалась она. — Пока не проверю внутреннюю связь... Хотелось бы точно знать, что она надёжна. Длительный перебой равносилен потере вас обоих.

— Стук, — подсказала Далан. — Мы постучим знаковой азбукой — тук-тук! Знаешь азбуку?

— У меня не такой слух, как у тебя.

— Следи через детектор колебаний.

Эш нервно, но задорно хохотнула — это шоколад! В глаз визор, в ухо сейсмограф, пульт в челюсти, и щекочи клавиатуру языком через ноздрю; второй глаз в экран, третий... да, третий глаз и ещё пара рук не помешали бы.

— Я не зря про связь толкую. Линии вдоль ствола периодически сбоят, по пять-семь секунд. Имейте это в виду!

— Пойдём наряжаться, — позвал Далан Форт. — Эш, чтобы к открытию щитов была в скафандре! Не заставляй нас без толку топтаться у дверей.

— Слушаюсь, капитан.

Её голос настиг их, когда они подбирали в инвентарной все, что необходимо для ремонта газопровода:

— Я осмотрела ствол. Цепь контроля светится, но я не вижу её целиком. То ли обрыв, то ли...

— Говори точно, что видишь.

— Плазменных завитушек мало. Разряды редкие. Высвечивается какое-то препятствие...

— Дым?

— Нет. Изображение нечёткое. Возможно, упала плита потолочного перекрытия... или несколько, они и заслонили ламповую цепь.

Форт взвесил в уме новую поломку. Плиты прочны, но легки. Убрать их с пути нетрудно. Но падение плит не могло дать удар, так встряхнувший корабль.

— Справимся. Держи контроль и будь внимательна.

— Это замедлит нас, — буркнула Далан, поворотом фиксаторов сжимая уплотнители воротниковых колец. — Час, полтора.

— Не смертельно. Главное — не останавливаться.

«И чтобы Эш была здорова головой», — подумала Далан, не желая обижать бортинженера вслух.

Все уложились в срок. К моменту, когда капитан и штурман подошли к щитам, Эш забралась в массивный неуклюжий скаф и расположилась в рубке.

— У меня возникли кое-какие подозрения, — молвил Форт, открывая коробку ручного управления щитами. — Но поводу груза. Мы его не видели.

— Он описан в документах.

— Бывает, бумаги говорят не то, что есть на самом деле. Ошибки, путаница... в спешке такое случается. Я не медик, всех правил охраны здоровья не знаю, — оговорился он специально для самописца, — и не стану утверждать, но не исключаю, что в грузовых отсеках лежат мёртвые.

— Один есть. Хозяин будильника.

— Больше, чем один. Десятки или сотни. Их могли отправить со станции на захоронение. Говорю же — правила на случай эпидемии мне неизвестны. Фэл чрезвычайно опасен, вирус стойкий.

— Дешевле сжечь, — Далан, пожившая в мире рыночных отношений, привыкла, что здесь всё измеряют в деньгах, а не в общественной пользе, как на Бохроке.

— Подвернулась оказия — корабль, назначенный на ликвидацию, — Форт говорил и сам себе не верил. Далан была спокойней — она-то не вдавалась в сомнительные детали отлёта «Сервитера».

— Тогда должна быть запись, — твердила она, любившая точность и определённость. Но Форт уже активировал щиты.

— Эш, готова? При малейшем ухудшении — сигналь!

— Есть, капитан!

— Что за чертовщина... — услышала Эш негромкий и недоумённый голос капитана. Следом прозвучала Далан:

— Нечто живое?

— Что у вас? — Эш заволновалась. — Дайте картинку!

— Бери.

На экране появился ствол; в трубу уходили пронзительные струи сияния нашлемных фар — и упирались в нечто шевелящееся, чёрное, с беспорядочно бегущими, то возникающими, то гаснущими огнистыми прожилками. Это выглядело как клубок огромных змей или червей, переплетающихся в цилиндрическом сосуде.

— На плиты не похоже, — голос Форта стал твёрже. — Я видел такое в отсеке 14, но там оно было меньше.

— Попробуйте выстрелить, — предложила Далан.

— Пробовал. Если эта штука родом из яйца, то лайтинг не поможет.

Сканер. Поправка на шлем. Нелепое и зловещее зрелище оказалось почти фантомным — массометрия, хоть и с огрехами, показала, что плотность змеящегося облака варьирует от 105 до 112 сотых плотности воздуха. Зато насыщенность энергией почти эйнштейновская, mc2. Кто научится освобождать эту силищу, станет императором Вселенной — или подорвёт весь мир на фиг.

Средняя дистанция — сто пятьдесят три метра. Облако продвигалось — и вновь отступало, беззвучно скаля сотни огненных ртов; молнии и смерчи голубого света словно отгоняли его назад, к корме.

— Эш, как самочувствие?

— Обычное. Без перемен.

Но можно ли оставаться спокойной, когда посередине ствола пучится и колышется такое чудище?!..

— Код три-семь-ноль-один-один-четыре-два. Внутренняя связь, — чётко проговорил Форт, чтобы система поняла и среагировала без ошибок. Он мог войти и радаром, но не разоблачать же себя перед всеми. — Вход БЭМа. Почтовый вход. Декодер «звуки-знаки». Написать письмо. Далан, подключи и ты на себя.

[Подтвердите получение письма] 

[Да] 

[Повторяю запрос — где вы находитесь на корабле?] — надежды очень мало, но стоит попытаться. 

[Не знаю] 

[Ближе к носу или к корме?] 

[Между] 

Что ж, хоть какие-то координаты! Должен же человек помнить, куда влез. Но «между» — значит, за чёрной тучей, перегородившей ствол. 

[Держитесь, мы движемся к вам] 

[Нет. Вы его не обойти. Лететь дальше] 

[Кого — «его»? Уточните!] 

[Его. Он виден. Большой] 

[О чём вы говорили — «Он образовался»?] 

[Он. Имя нет. Внешность видима. Слабость нет середины сердцевины где средоточие основа. Ядро нет. Ест у вас]

У Форта начало складываться некое понятие, как будто...

...сложенное из кубиков.

Он не смог уловить, откуда пришёл образ — выскочил из памяти без запроса и возник перед глазами. Что-то давнее, детское, почти напрочь забытое. Рыжий палас с пятнами пролитого сока — нет денег отдать его в чистку. Верещит, царапается в клетке ручной йонгер. На кухне мелодично звякнула микроволновая печка, мать достаёт дымящееся блюдо.

«Ал, иди кушать!»

«Сейчас, ма!» — он упорно ворочает кубики, добиваясь появления цельной картины. Принц и принцесса, дракон припал брюхом к земле. Не до обеда, не до матери — надо...

СОБРАТЬ КУБИКИ ПРАВИЛЬНО

Груда деталей. Он — его ещё зовут Албан Хассе, до смерти шесть лет, смерть далеко впереди — перебирает разрозненные платы, костяшки запоминающих блоков, а хозяин игорного салона спрашивает:

«Сможете собрать? Сделаете — сорок бассов ваши».

«Это не по закону. Игральный автомат без регистрации... вас оштрафуют, а меня лишат лицензии».

«А кто узнает? — улыбается хозяин. — Вы и я, нас двое. Сорок пять — по рукам? Все в городе делают так. Акцизное клеймо я сам организую, пусть это вас не волнует».

СОГЛАСИСЬ. НИКТО НЕ УЗНАЕТ

Лицо хозяина, похожее на кусок сала, подёргивается огненными трещинами; рука поднимает пистолет ко лбу молодого наладчика. Но... этого не было! мы расплевались, и я ушёл, хлопнув дверью!

«Соглашайся, парень. Ты что, самый честный выискался?.. Ну?! Иначе пулю в голову. Сейчас. А вторую в сердце. Хочешь? ХОЧЕШЬ?»

Их было двое. Они достали из-под плащей автоматы. Кто-то закричал: «Нет! Не делайте этого!» «Салон закрыт навсегда», — весело сказал киллер постарше. Албана отбросило очередью на экран, где крутились виртуальные колёса счастья — лимоны, джокеры, вишенки, яблочки. «Не довезём, — пророкотало в глохнущих ушах. — В клинику Гийома, живо». «Хассе, Албан, 27 лет, ИНН 840-238-505-412-57. Есть завещание на безвозмездное изъятие роговиц, почек, сердца... » «Кому-то повезло. Кроме сердца — дырявое... ».

— Треугольники, — он возвратился в реальность на голос Далан.

— О чём ты?

— Это игра-мозаика. Я вспоминаю. Собирают всякие узоры.

[Берегитесь] — напечаталось в визоре, ставшем окном майлера.

ЗАЩИТА ОТ ПРОГРАММНОЙ ИНВАЗИИ! — приказал Форт мозгу. Почти ощутимо сработала блокировка, закрывая все до того незащищённые доступы.

— Ты не сходишь с ума? — строго спросил он штурмана.

— Немножко, — фыркнула она. — Мне померещилось.

— Что?

— Что я личинка. Для роста ума играла в треугольники.

[«Берегитесь» — чего? кто вы???] 

[Кэн Мерфанд] — майлер передал сообщение, как нечто само собой разумеющееся. 

[Вы мёртвый?] — ничего умнее Форт спросить не смог. 

[Да] 

[Ну и как там?] — игра в письма уводила далеко, туда, откуда выводят под руки мускулистые санитары.

[Кто этот «он»???] 

[Он. Внешность оболочка. Ядро нет. Ядро разделение. Соединять нет нет нет нет. Нельзя] 

— Сейчас я поверю в то, чего не бывает, — предупредил Форт штурмана, словно этот момент был особенно опасным. — У нас на борту говорящий мертвец и облако, которое взламывает память.

— Вы предполагали — сотни мертвецов.

— И одного хватит, чтобы рехнуться.

Спохватившись, Эш открыла себе оконце майлера, но увидела только последнее письмо.

— Капитан, вы держите связь с пострадавшим? Мне не всё ясно в ваших переговорах.

— Не отвлекайся. У нас спиритический сеанс, коннект с загробьем. Далан свидетель, что не вру.

— Вы серьёзно?.. — Недоверие сквозило в каждой нотке её голоса.

— Если почта правдива, с нами говорит владелец багажа из отсека 14. Смутные речи он ведёт! Но убедительные. Возможно, то, что в стволе, действует на наши мозги. Как тогда тебе.

— А может... он не мёртвый? — усомнилась Эш. Религия религией, но после академии поневоле станешь в чём-то вольнодумной. — В каком-нибудь особом состоянии?

— В гибернации люди не общаются. И модуль 80-2 — не гибернатор, а стандартный гроб. Тара для перевозки умерших по космосу.

— Немыслимо, — голос Эш встрепенулся, как пламя, лизнувшее спирта. — О, это... чудо! Значит, потусторонняя жизнь есть?!..

[Вы близко к ней. Ближе чем хотите] 

[Вы в курсе того, что у нас происходит?] 

[Целиком. И моё участие плюс]

Форт услышал шаги из облака, обрывки разговоров, кашель, смешки. Шли операторы дальнобойных орудий — смена покидала пост управления дегейторами, посылающими разрушительные пучки сквозь пространство скачка. Он сразу понял, что сверхчуткие уши Далан не воспринимают ни одного из этих звуков — они предназначались для него, даже больше того — рождались в нём. Он вспомнил эпизод из своей второй жизни.

«Отстрелялись, хватит. Завтра будет приказ — вернуться на базу».

«Ты-то откуда знаешь?»

«Ха, я всё знаю. Мне шепнули».

«Связисточка? И далеко ты с ней продвинулся?.. »

«Не твоя забота, Локарт. Возвращаемся, и точка».

ВОЗВРАЩАЕМСЯ. ВОЗВРАЩАЕМСЯ!!!

— Стравить газ. Посадка, — наплыв памяти не удержался в Далан, прорвавшись речью. — Оооо, какие впечатления! Меня крючит от галлюцинаций.

«Но собой мы пока владеем», — осмелел Форт, загнав ярчайший клок воспоминаний внутрь и закрыв его накрепко.

[Значит, Кэн, вас не надо спасать?] 

[Учитель Кэн. Так] 

[Учитель, есть рекомендации?] 

[Лететь дальше. Похороны обязательно] 

«Кажется, все сговорились против нас — и живые, и мёртвые», — Форту захотелось прикоснуться к чему-нибудь шершавому, чтобы импульсом тактильных ощущений снять подступившее безрадостное чувство. Сенсорный голод — один из мучительнейших недостатков людей-машин; на что только не пойдёшь, чтобы выбраться из плена пресности и монотонности жизни!

Облако прянуло вперёд, но молнии остановили его порыв — и тотчас набросились новые волны памяти, прямо обвал ощущений: вкус сочного жареного мяса, поцелуй и дыхание девушки в темноте, запах её духов, долгое зовущее прикосновение — а имя? имя? Прис, Присцилла — да! Вино, терпким богатым букетом скользит по языку, обволакивает его. Не вымышленное, настоящее вино — сто пятьдесят бассов бутылка! «Без консервантов. Использован сок красного винограда».

«Иди ко мне».

Далан издала ноющий звук, попятилась, сгибаясь.

«КО МНЕ!» — зов нарастал, ломал волю.

«Так будет всегда... всегда... Скажи мне то, чего я жду. Скажи сейчас... »

«Соглашайся, парень. Собери кубики, — улыбка Прис надорвалась пламенной трещиной, из глаз заструился огонь. — Собери ядро. Отсек 14, — голоса и буквы смешались узором мозаики. — Сорок пять — по рукам? — и вновь аромат вина, влага губ, мерцание смеющихся глаз. — Сегодня всё будет твоё... »

— Далан, стой, — Форт не узнал своего голоса. — Справа. Ящик. Красный ящик!

Красный! Куб раскалённого рубина! Ларец с карминовым сокровищем! Камни греют ладони. Какие они приятные для осязания!.. Снять слой стеклопластика. Сложить осколки вместе — они слипнутся. Они жаждут соединиться, помоги им! И получишь океан ощущений, водопады вкуса, неиссякаемые фонтаны запахов.

Далан со стоном сорвала пломбы, дверца отскочила. Форт выхватил из ниши верхний огнетушитель, бегло проверил — заряжен. «Убедитесь, что в точке прицеливания и в радиусе 30 м от неё нет людей. Защита респираторами обязательна». Он вскинул оружие к плечу.

Граната с шорохом ушла в ствол и разорвалась внутри облака тугим комком пыли с высокой теплоёмкостью. Облако содрогнулось, вздуваясь, но в магазине было ещё четыре выстрела; нажимая спусковой рычаг, Форт страстно желал, чтобы удары давления оказались достаточно сильными для облачной туши.

— Возьми второй! целься в потолок и стены!..

Откинув опустошённый гранатомёт, он подхватил на лету другой, который бросила сообразительная Далан.

— ...или ставь упреждение — сто семьдесят метров! — добавил он, упирая гаситель отдачи в плечо.

Раздёрганное взрывами облако таяло, рассыпаясь на чёрные клочки, крутящиеся, как палые листья в водовороте ветра; молнии и бело-голубые смерчи искали и добивали их, летающие в дымке дисперсионных частиц.

— Один-ноль в нашу пользу, — Форт опустил дуло к полу. — Учитель, вы на связи?

[Да]

— Оно... то есть он — вернётся? 

[Да]

— Но мы не слабо его потрепали, согласитесь.

[Слабо. Его сила больше. Ест у вас]

— Погодите. Энергия? Он питается от наших ёмкостей?

[Да]

— Эш, третий торнак! и смежные, второй-четвёртый. Есть потери?

— Секундочку... третий — перерасход 3,2% свыше нормы. Два-четыре — утечки нет.

— Начинай перелив с третьего. На скачок прервёмся, потом снова. Тут не кормушка для чертей; пускай поголодает.

Далан достала два оставшихся в пожарном ящике гранатомёта. Расчищенный от чёрной дряни ствол матово светил белёсой мутью, постепенно выпадающей в осадок; молнии пробегали в молочном тумане, заставляя его вспыхивать всей толщей. Теперь наверняка не покричишь и вообще шлем не откроешь, чтобы не надышаться этой пудрой. Провентилировать мало, надо распылять воду.

— Прикинь расход технической воды и сделай дождик. На нас не гляди — мы непромокаемые.

— Его нет шесть минут, — Далан тоже следила, сколько даст им облако на передышку. — Имеем десять снарядов. Мне известно расположение — средства тушения по трубе находятся в шести местах. Всего сто сорок пять гранат. Ящики в голове и корме — ещё сто.

— Будет просто замечательно, если их ради экономии не сгрузили на склад «Скайленда». Через сто метров узнаем, сколько у нас чего.

— Надо разведать частоту появления противника.

— Учитель, я не ошибаюсь — вы его сдерживаете?

[Да] 

— На сколько времени мы можем рассчитывать? 

[Плохо сознаю время. Для меня идёт иначе. Найти образец времени, видимый мне] 

— Шаги, — сразу сказала Далан. — Топ-топ! 

[Ваши шаги разные] 

— Капитан, согласитесь быть эталоном. 

Качнув шлемом — «Согласен» — Форт прошагал с десяток метров, не спеша, но и не медля. 

[У вас есть три тысячи шагов. При моей удаче три с половиной. Он ест. Он вырвется] 

— От двадцати... до двадцати пяти минут, — Далан сосчитала раньше, немного удивив Форта. — Мало. Он запрёт нас на корме и будет ковырять память. Это так неприятно, так неуместно! Что ему надо от нас, Учитель Кэн? 

[Собрать ядро. Вернуться] 

— Есть предложение, — Форт поднял руку, словно Учитель мог видеть его жесты. — Если его ядро в багажном ящике — вышвырнуть багаж за борт. Потеряет скорость — выйдет из скачка так, что ИНН свой забудет. 

[Нет нет нет. Уцелеет. Иная природа. Только похороны. Обязательно. В конечной форме угрожает всем] 

— Не думаю. Без подпитки он вряд ли долго протянет. И не очень-то силён, если можно задавить пожарными гранатами. 

[Я знаю лучше. Его сила не разрушать не взрывать. Влияние на живое. Вход в разум. Болезни. Фэл] 

— Фэл?!.. — осенило Форта. — Фэл на станции — его работа?!.. 

[Да. Я вёз на Нортию хоронить. Не успел. Завещал отправить] 

— Сато. Вы знаете комиссара Сато? 

[Нет. Кто это?] 

— Похоже, он позаботился о том, чтобы вас и багаж доставили по адресу. 

[Поступил правильно] 

— Куда уж правильней!.. — Форт разозлился. — Учитель, а вы не находите, что ради ваших дел отправили в расход троих живых людей? Это правильно, да? И вы советуете «лететь дальше» — на посудине, где всё отказывает и взрывается. Прямо странно, что вы не знакомы с Сато — у вас с ним мысли совпадают. Вы бы подружились. Но если вам безразлично, что с нами станет — то нам не всё равно! И, в частности, лично мне! Я в ответе за свою команду. 

[Я в ответе за большее. Не сделал что должен. Моя жизнь и ваши не важны. Фэл начало. Тысячи других потом. Я не советую. Это выбор] 

— Если вам нечего больше предложить, чем «лететь дальше», выбираю эвакуацию. Мы и вас можем взять на челнок. Подумайте — получить место на приличном кладбище куда приятнее, чем расшибиться в лепёшку с «Сервитером». 

[Я выбрал. Остаюсь. Я должен завершить]

— Договорились. Я уважаю ваше решение лететь в прорву. От вас прошу одного — держитесь, сколько сможете. Обещаю хорошую заупокойную службу, если скажете, в какого бога верите. 

[Зелёная церковь]

— А-а, храм природной гармонии... Ладно. У нас мало времени, Далан. Айда на корму. Эш! Если не сможем пробиться обратно, выводи на броню жука и гони к кормовому шлюзу; перейдём к тебе снаружи. Эш!.. ты о чём задумалась? опять наваждение?

— Нет. Я пытаюсь понять эту почту...

— Нечего тут понимать. Он мёртвый, мы живые; надо думать о себе. Когда вернёмся, начнёшь готовить челнок, пора. Нельзя оставаться на судне, где каждые двадцать минут пляшет невесть что, и провода замыкает, где не ждёшь. В отсек 14 больше никто не войдёт, запрещаю. Выпрыгнем в прямое измерение, оттормозимся — и назад, а «Сервитер» пусть бладраннеры ловят, если обязались Президенту за большие бутки разбираться с неопознанными чудесами.

На это заявление Учитель промолчал, по-видимому, решив, что разговор окончен. Эш и Далан тоже было нечего прибавить, раз капитан взял на себя ответственность за приказ: «Покинуть корабль!» Никакая любовь к приключениям не пересилит прямую и явную угрозу, сулящую погибель кораблю и пожизненную мешанину в голове у каждого из членов экипажа. Что бы там ни вещал мертвец из трюма, своя жизнь дороже.

Правда, Далан ещё не решила, как поступить. В задаче, нагрузившей мозг, было слишком много неизвестных величин. Взять того же мертвеца. Следует ли полагаться на его слова? С научной точки зрения посмертное существование возможно, если разум имеет какой-то носитель. Информохимическая и энергоинформационная природа разума доказана. Случившееся с ними нуждается в оценке специалистов...

«...и в достаточном количестве гранат», — прибавила она.

Дренчеры, выбрасывающие потоки мороси, превратили ствол в мокрый тоннель, чёрный и блестящий, с огнями контроля. Такими видит посадочные огни дирижабль, подходящий в ночи к базе.

Они шли, мерцая красными отблесками на ткани скафандров, держа наготове пожарные гранатомёты. Молнии совсем поредели, бледно-лазурные вихри взвивались поодиночке, быстро затухая.

«Заглянуть бы в отсек 14. Придётся свидетельствовать перед ситуационной комиссией, а я не видела, что происходит в нём. Плохо! Но там облако может быть в свёрнутом виде; начнёт звать, притягивать... противно! Капитан прав — быть подальше от багажа! Но надо расспросить Учителя подробнее — о природе явления и о том, как он с ним борется...»

Против ожиданий, в ДО4 им всё удалось; ремонт занял час тридцать семь минут. На обратном пути, естественно, клубилось облако, но они не дали ему развернуть сеть обаяния и, поймав всего по паре глюков, расстреляли препятствие двенадцатью зарядами. Увы, Форт оказался прав ещё в одном предположении — четыре из шести пожарных ящиков ствола были пусты; запастись им повезло только в машинном отделении.

В 09.53 они переступили порог головного отсека, и щиты сомкнулись у них за спиной. Эш наконец-то смогла сиять тяжёлый скаф и вздохнуть полной грудью — до сей поры её неотступно угнетало ожидание ужасного момента: оба пилота не вернутся, и она останется одна.

— Улов так себе, — Форт свалил у стены трофейные огнетушители. — У нас сто тридцать три выстрела, это пять ходок по стволу в оба конца, если гадина не усилится за наш счёт. До конца скачка — без малого четыре часа. Начали подготовку.


Эш замерла над открывшимся входом в челнок; снизу подступала плотная, немая темнота; Эш поспешила включить свет на пристыкованном кораблике. Пусто. Безлюдный шлюз. Поднялся и звякнул, закрепляясь, трап, но это неживое, металлическое движение.

А вдруг и тут притаился плазмоид?..

Нет, не должно быть. Щиты, броня, двигатели отключены. Бояться нечего. Смелей, шнга.

Выяснилось, что бояться следовало не нападения яйца и не прилива непрошеных видений. В 11.24 Эш доложила в рубку:

— Очень плохие новости, капитан. Челнок не заправлен.

В последние часы Форт дважды был в боевом контакте с плазменно-газовой нечистью и беседовал с усопшим Учителем Зелёной церкви, поэтому не очень удивился.

— А дистанционная проверка сообщала — «Торнаки полны»; вот и верь после этого приборам. Не могу отделаться от ощущения, что там какой-нибудь стержень подпилен. Осмотри движки как следует.

— Какие будут указания? — Эш не верила найденному, вернее, не могла уложить в голове большую и чёрную мысль: «Нас хотят убить!»

— Повторяю — заверши осмотр. После скачка зарядим челнок с наших батарей.

«Пока до „Сервитера" долетят бладраннеры, — суммировал Форт про себя, — пока придумают, как в него войти... можно открыть бортовые лацпорты в отсеках и сделать несколько манёвров с выключенным гравитором... обоснуем их, как испытание маневровых плазмаков. Груз-то и вылетел! пока докажут, было или не было там что-нибудь... Зато у меня будет время переговорить с начальством „Скайленда“ и утрясти наши позиции».

Он мысленно подвёл черту, злорадно умилился итогу и сел составлять правильное и продуманное письмо на «Скайленд».

«Держись, кот сиамский, — представил он себе утончённого Сато. — Мы тут понервничали по твоей милости; теперь твоя очередь попрыгать».


Блок 12


Теледебют Сато свершился на четвёртом курсе президентской Академии госслужбы, где его учили сбору и анализу доносов. Туаманы Сэнтрал-Сити организовали большой бал, куда не загримированными допускались только репортёры; там Сато и прогремел впервые, станцевав и спев на подиуме партию соблазнённой и кинутой фрейлины из имперской данс-оратории «Регентство герцога Доа и канцлера Гунгла». Все, даже оголтелые видовые расисты, запомнили хрупкое, надломленное горем существо в потоке снежных волос, мечущееся в перекрестье лучей, и маску чёрной тоски на фарфоровом лице.

Когда фрейлина с воплем «Увы, я тяжела от регента!» кинулась в воду, зал разразился криком высшей похвалы «Айо-ха!», а газеты назавтра выплеснули заголовки: «Имперский посол глубоко тронут», «Шабаш придурков состоялся», «Бал послужил сближению культур», «Высшая форма пресмыкательства перед имперцами», «Крепнет дружба цивилизаций», «Приз — экскурсия на ТуаТоу. Можете не возвращаться». Сато хранил эти газеты в специальной папке и порой перебирал, то тихо улыбаясь, то негодуя. Старые обиды — как давнишние друзья!

Эпидемия фэл на станции вернула ему телепозитивность, отдыхавшую десять лет. Он хорошенько нарисовался на ТВ, скрупулёзно подбирая грим и выражение лица к каждой коротенькой пресс-конференции. Отзывы аналитиков, придирчиво измеряющих, у кого насколько вырос рейтинг, были вполне дружелюбными — «Комиссар Сато держится молодцом, несмотря на смертельный риск своей работы», «Этот чудак с белой шевелюрой и птичками на щеках демонстрирует выдержку и стойкость, достойную трагического героя, в то время как у медиков трясутся губы, а начальство станции словно таблеток объелось».

Сато и умереть смог бы шикарно. Роль фрейлины он помнил назубок и отыграл бы блестяще, только б голова от жара не пошла по кочкам. Впрочем, артистические натуры и в помрачённом состоянии ума играют ярко, увлекательно — так, как живут.

После общего выступления с шефом спасательной медбригады («Меры, принятые комиссаром Сато, заслуживают самой высокой оценки») он углубился в доклад для СК. Диадумен уже сделал необходимые подчистки, следовало их украсить и гармонизировать. И не надо стесняться смелых выражений в превосходной степени — «самый», «наилучший», «максимальный». Сато любил всё самое-самое, в том числе себя.

Пусть только попробуют не отметить его заслуг! Это будет дискриминация меньшинств в чистом виде, повод для новых обид и жалоб по инстанциям. Каждый чиновник обязан помнить, что первыми награждают ущербных, убогих и вывихнутых, чтобы им было не так кисло жить на свете. Нормальные подождут.

Исправлял и комбинировал он под музыку из ОЛДО. Всё сходилось и подпирало друг друга. Осторожно и дозированно ввести тему феномена и того, как Сато верно распознал его. Он запросил консультацию бладраннеров, занятых инопланетными аномалиями, и получил обстоятельный ответ — да, встречается, крайне редко; феномен обозначен как «неосадочная монолокулярная конкреция Торна-Зиновича-Рейзера», обладает парабиологической активностью и субкристаллическим метаморфизмом с выходом/поглощением энергии, не изучен.

Увлечённый делом, он недовольно оглянулся на вошедшего Дорифора. Азиат тем более не показался ему желанным визитёром, что был ещё угрюмее и темнее, чем вчера.

— Я занят, Дори. Занят! Уйди, а если хочешь что-то мне сказать, отправь это по почте. Я прочту.

— Ты отключил свой майлер, Сато. Смотри не надорвись, читая, что там накопилось на твоё имя.

— Не учи меня, помощник. Эпидемия идёт на спад, больше мне ничего не интересно.

— А ты отвлекись. Новость того стоит. У нас... большая информационная проблема, я нуждаюсь в твоей санкции. Хотя по большому счёту меры запоздали.

— Ладно, давай! — Сато развернулся вместе с креслом, скрестив руки на груди. — Вываливай, да поскорей.

— Получено письмо с «Сервитера».

— О боги, ни один покойник не обошёлся мне в столько нервов, как этот артон! Кажется, я тебе ясно сказал — знать о нём ничего не хочу!.. А что, они всё летят? держатся? ещё немного — и, наверное, я его прощу.

— Они летят, мой комиссар. Летят и пишут письма. Почта от них пришла в 12.04, но не для вас, а веерной рассылкой на семь адресов станции — в пресс-центр, техникам, на отделение Ллойда и так далее. Откуда текст ушёл дальше, в сетевые новости и на телевидение — пока неясно, но факт, что наружу информацию послал Рей Магнус... угораздило эту язву застрять тут на карантине!

Сато подобрался, как перед броском. Магнус с канала VIII был не единственным репортёром, угодившим на «Скайленд» в эпидемию, но наиболее болтливым и развязным из всех. Словно какой-нибудь мелкий туанский князёк, кочующий по курортам, он шастал с командой по объектам заоблачного базирования, освещая и облыгая жизнь косменов. Страсти на «Скайленде» и потеря двух сотрудников дисциплинировали Рея, и об эпидемии он передавал довольно объективно, хотя и не без смакования жутких подробностей — а что теперь?..

— Вот письмо, — пришлёпнул Дорифор бланк к столу. — Все только о нём и говорят. Слухи куда заразнее фэл. Что из этого выдоил Рей — смотри в сетях.

Сато читал, и белые волосы его понемногу поднимались дыбом — не реально, разумеется, но ощущение было именно такое.

«На случай, если мы погибнем, сообщаю, что, по нашим предположениям, в грузовых отсеках „Сервитер Бонда“ могут находиться тела умерших от фэл на станции „Скайленд-4“. Если сложная техническая обстановка позволит нам подробнее обследовать отсеки, мы постараемся уточнить сведения о наличии и количестве мёртвых тел, которые не числятся в перечне грузов».

Сато бросило в мертвенную синеву, которую не скрыл даже макияж.

— Как он посмел!!? Что за бредятина!!? Да у него мозги скисли в колбе — или куда они там у артонов всунуты!..

— Магнус продал новость своему каналу, а оттуда... короче, смотри Закон о свободе информации, — недобрым голосом добавил Дорифор. — Сейчас это вывешено везде, где только можно.

— Пункт шесть, параграф десять Закона о чрезвычайном положении! — вскричал Сато. — Статья о заведомой дезинформации! Вот тебе санкция! Не допускать репортёров к прямой связи! Перекрыть каналы!

— Поздно, могут оспорить в судебном порядке. Лучше готовиться отвечать на вопросы — боюсь, они уже посыпались.

Впившись в экран, Сато включил обозреватель почасовых новостей. Ужас объял его; первым, что бросилось в глаза, был блиц: «КОРАБЛЬ СМЕРТИ. Устаревший лихтер „Сервитер Бонд" (классификация F3c/c, модель „гросс марди 56"), возможно, несёт в своих трюмах тысячи неучтённых трупов — вместе с кораблём они сгинут в дьявольском пекле Нортии».

Комментарии были не лучше:

«ТАК ПРЯЧУТ КОНЦЫ В ВОДУ! ТОЧНЕЕ — В ОГОНЬ. По неподтверждённым данным, их морили в трюме „Скайленд-4" без оказания медицинской помощи, воды и пищи, чтобы скрыть незаконный найм рабочей силы и торговлю людьми... »

«СТАНЦИЯ В ШОКЕ. ТРАНЗИТ МЕРТВЕЦОВ. Ужасные подозрения множатся на „Скайленде-4", где лишь в последние часы остановлена безудержная эпидемия мутантного вируса фэл. Полагают, что лихтер „Сервитер Бонд" ушёл в последний рейс к Нортии, полный трупов нелегалов и мигрантов, умерших взаперти в страшных муках... »

С трудом удержавшись, чтобы не сцарапать мерзкие сообщения с экрана и не растоптать их в бешенстве, Сато напустился на Дорифора, меланхолично стучащего ногтем по бронзовым туанским фигуркам, отлитым в соблазнительных позах,

— Дори, куда ты смотрел?! как ты допустил это?!!

— Повторяю, — бесчувственно и мерно отозвался азиат, — письмо пришло в 12.04. Пришло не ко мне. Никто не извещал меня о нём до 15.47, когда со мной связался инженер службы магистралей высокого давления и спросил, видел ли я в новостях сюжет о «Сервитере» и что это значит. Я вышел на связистов и...

— Дори, я тебя уволю! за бездействие!!!

— Не посмеешь, — грустно, но без выражения в глазах качнул головой азиат. — Скоро у тебя прибавится работы, и ты будешь нуждаться в верных людях. Лучше оставь меня. Я могу дать хороший совет. Скажем, соединиться с «Сервитером»...

— Без тебя знаю, что мне делать! — Сато дробно выстучал по клавиатуре свой код, ткнул в прорезь детектора картой допуска и прокричал в микрофон: — Срочно, немедленно мне on-line с капитаном «Сервитер Бонда»!!!


— По-моему, я удержал нашу развалюху на векторе одной силой воли, — поделился Форт своими чувствами с Далан. — Ума не приложу, с чего её вдруг повело рыскать. Сделал раскладку выхода секунда за секундой — ни черта не прояснилось. Гляди — вот мы входим, вот начались отклонения... Градусом больше, и нас нет. Как хочешь, а мне кажется, что эта надувная чёрная бестия в стволе скривила силовые линии стержней. Много не надо, хватит изогнуть их на семь-восемь делений.

— Ему же хуже, — молвила Далан, внимательно уставившись в экран. — Нагрузки, если входить-выходить вкривь, слишком высоки.

— Учитель уверен, что он выдержал бы. Это камень в оболочке плазмы, а не мы с тобой.

Учитель, которого никто не видел ни живым, ни в его теперешнем «особом состоянии», постепенно приобрёл достаточно весомый авторитет, поскольку никто, кроме него, не был осведомлён о свойствах и намерениях чёрной бестии.

Установив однажды странную, во многом ненадёжную связь с ним, экипаж больше не мог забыть о пассажире из отсека 14 и время от времени обращался к Учителю. Как он слышит и отвечает, каким образом поддерживает контакт, будучи мёртвым, экипаж не слишком заботило. Важнее не оставить человека в одиночестве.

Форт убедил Учителя перейти на звуковую речь. Голос пришлось выбрать синтетический, машинный, поскольку речью как таковой — он сам так сказал — Учитель не владел. Через динамики он говорил так же суховато, отрывисто и не всегда правильно.

Другой причиной, заставлявшей обращаться к нему, была информация о противнике. Это куда серьёзнее.

— Зря вы его распаковали, — заметила Далан, выслушав историю камня с Арконды. — Столько напрасных жертв случилось.

— Меньше чем могло. Вывоз в пустынную обитель был правильным. Затем дробление.

— Значит, ещё с месяц вы продержитесь? — уточнил Форт. — Бладраннерам надо знать срок. Способ защиты мы им опишем.

— Бладраннеры нет. Только глубокие гарантированные похороны.

— Можно направить корабль к звезде. Вот где сгорит, так уж сгорит.

— Нет гарантии. Много энергии для еды. Вырастет много.

— Почему у вас ограничено время? — успела спросить Эш, пока Форт в третий раз не попросил её заняться челноком. — Это божественное установление?

— Закон природы. Пребывание у тела конечно. Длительность около сорока суток.

— А потом?

Форт не решился повысить голос, видя, с каким трепетом слушает Эш.

— Неизвестно. Иное состояние. Вне.

— А для ихэнов — тоже? — Вопрос отдавал крупной ересью, требующей длительного покаяния, но Эш не унималась. Когда ещё представится подобный случай?!..

— Эш, довольно. Учитель устал, он мёртвый; сколько можно спрашивать?

— Не устал. Не устаю. Другие тяготы. Ответ приблизительный. Все разумы есть одно свойство. Общность материи и нематерии.

— Эш, я прошу, отвяжись от него. Он занят борьбой с конкрементом, а ты отвлекаешь. Нам до Нортии добраться надо; сорвётся Кэн среди дороги — и челнок не понадобится.

Эш пошла к переходнику, злясь и досадуя, что для разговора с умершим так мало времени. Да ещё этот челнок! и напасть в стволе!..

— А можете вы появиться в виде, доступном записи? — Далан надеялась задокументировать Учителя, чтобы потом предъявить следственной комиссии.

— Возможно. Некогда пробовать.

— Всё, сеанс завершён! За дело.

Вопреки естеству Учитель сделался как бы членом экипажа — его работой было сдерживание эманации, распространяющейся от феномена в багажном ящике. Форт догадывался, что Кэн Мерфанд черпает силы там же, где и феномен, но высказываться не спешил — незачем дёргать Эш, то и дело проверяющую, как идёт переброс энергии с торнака 3. Не исключал он и того, что с опустевшего ТЗ облако и вихри переключатся на соседние ёмкости. Но пока это случится, челнок уже отчалит от стыковочного узла, и Учитель с феноменом останутся тет-а-тет.

Далан проворно и умело выполняла хитроумную задачу — ориентирование над плоскостью звёздной системы GH15047. где второй по счёту вращалась Нортия, и расчёт траектории подлёта к планете-кладбищу. «Сервитер» должен был сразу войти в атмосферу Нортии.

Форт представлял, как эта вытянутая глыба разгорается пламенем торможения, с огромной скоростью пробивая плотный газовый покров. Слепящий шар болида с огненным хвостом на миг прорежет кроваво-чёрную мглу, освещая накалённые камни и скалы, изъеденные кипящим кислотным дождём и бешеными ветрами. Взрыв, сотрясающий твердь планеты до магматических недр; разломы коры, столбы вздымающейся лавы, многотонные осколки, разлетающиеся, как песчинки. И всё. Уставший от существования корабль перестанет быть, а Учитель и его невероятный противник, им же пробуждённый к жизни (если бытие неразумной силы можно считать жизнью), найдут вечное пристанище.

Далан скороговоркой называла данные, возникающие перед ней в ходе вычислений; Форт так же быстро повторял их, сличая со своим экраном и сбрасывая в память БЭМа. Путь обретал реальные черты, из намерения превращаясь в точно намеченный маршрут. Цель — Нортия. Конец пути. Эш подготовит челнок, без сомнений. Ей поручено по максимуму, детально сверить характеристики движков с нормативами.

Чёрная туча в хищных трещинах пылающих разрывов бушевала в стволе. Пять ходок туда и обратно?.. Далан не была уверена, что ста тридцати трёх гранат хватит на это. Бугристые чёрные выпуклости шевелились уже в полусотне метров от щитов, и заслон из молний и смерчей не казался непреодолимым. Что будет, когда облако заполнит ствол? Удержит ли его противолучевая переборка?

В памяти Форта возник ряд чисел. Код допуска и номер узла связи. НАБЕРИ ЕГО. Не к добру это. В чём дело? Своё ли желание вызвало номер из архивов, или это дотянулась до мозга тварь из ствола?..

Артоны получали почтой всякие рассылки — об услугах медтехииков, о новых питательных растворах, о целебных добавках, продлевающих жизнь мозга, заключённого в кибер-теле. С недавних пор артонам, занятым на транспортно-космических работах, стали приходить вежливые бледно-зелёные листки: «Если Вы знакомы с высоким надпространственным пилотированием, свяжитесь с нами по номеру... Мы предоставляем полное обслуживание, отличные условия труда, весь пакет социальных гарантий, юридическую помощь. Нас не интересует Ваше прошлое — мы обещаем будущее. Даглас-центр». Последние два слова означали, что рассылка предназначена единственному человеку — Фортунату Кермаку. Джомар Мошковиц, создатель и куратор семейства Дагласов, кибернетических пилотов с разумом людей, искал беглеца и сулил ему прощение — только вернись! Права человека, высокий заработок...

...и никаких скитаний со сменой внешности и документов, никаких опасений при виде безопасника вроде Сато...

...и роль машины, мыслящею элемента в корпусе истребителя «флэш» — навсегда. Второй раз удрать не дадут.

Набрать номер. Час-другой на согласование — и рядом с «Сервитером» из радужной вспышки выйдет истребитель. Человеку из семьи Дагласов не нужно ни мягкого кресла, ни удобной каюты — залезаешь в отсек для боеприпасов и — хлоп! — видишь Джомара. «Албан, я всегда верил, что ты будешь благоразумен и вернёшься... »

«Нет, не облако нашептало. Это я сам себя уговариваю, — неприязненно подумал Форт. — Лёгкий выход из проблемы. Нет, Джомар, не получится. Эш и Далан в ракетную ячейку не улягутся — то есть живыми из неё не встанут. А я — капитан, ты понял?»

Соблазн простого решения отступил.

— У меня сложности с заправкой челнока, — доложила Эш. — Выясняю причину.

— Капитан Кермак, вас вызывает «Скайленд-4», — вторгся хорошо поставленный голос диспетчера прямой связи. — Поговорите с комиссаром Сато.

«Проняло! — Форт подавил усмешку. — Ну-ну, потолкуй со мной, котёночек».

Лишь расстояние уберегло Форта от того, чтобы Сато вцепился в него разъярённым котом — прямо когтями в глаза.

— Кермак, что вы себе позволяете?! — Экран едва не хрустнул от нескрываемой ярости беловолосого. — Какие ещё трупы на борту, с чего вы взяли?! Вы отдаёте себе отчёт в том, что передаёте по связи?!!..

— Здравствуйте, комиссар, — как можно бесцветнее ответил Форт.

— Пожелайте этого себе — вам понадобится много здоровья, когда вы будете отвечать перед ситуационной комиссией! Немедленно отчитайтесь, по какой причине вы отправили своё бессмысленное и беспочвенное сообщение!

«А можно и медленно, — подумал Форт. — Сейчас за связь платишь ты».

— Отвечаю. Мы по внутреннему каналу установили контакт с человеком, находящимся в одном из грузовых отсеков. Обмен сообщениями с ним документирован. В доказательство мы можем привести то, что сохраняет самописец; как положено, мы снимем «чёрный ящик» и доставим на «Скайленд».

Форту ужасно не хотелось выступать свидетелем по делу Кэна Мерфанда и объясняться в СК о необычных явлениях на корабле, но иного варианта не предвиделось, и надо было проделать это с наибольшей пользой для себя.

— У вас не могло быть и не было никаких контактов, — смело отверг очевидное Сато, — поскольку в отсеках нет ни живых людей, ни мёртвых.

— Вот как? а пассажир с багажом?

— Этот не в счёт.

— То есть вы подтверждаете, что трупы на борту есть?

— Не трупы, а труп! Один, согласно завещанию, и больше ни-че-го!

— У нас нет в этом полной уверенности. Контакт документирован самописцем. Это вполне внятные, осмысленные сообщения. Значит кроме экипажа, на корабле минимум двое — мёртвый и живой. Согласитесь, что мёртвых может быть и больше, чем один. Их число трудно установить, поскольку мы заняты авральными мероприятиями и не можем отвлекаться на осмотр отсеков. Ситуация на станции не исключает того, что часть трупов...

— Ваши дурацкие подозрения ничем не обоснованы, — жёстко напирал Сато. — Одни выдумки! То, на чем вы настаиваете, заставляет усомниться в вашем психическом здоровье...

— Меня допустили к полёту.

— ...У вас галлюцинации!

«Были, — согласился Форт, — но совсем не те, о каких ты думаешь».

— ...и я зря трачу время, говоря с вами. Умалишённые некритично относятся к своему состоянию; вся ваша настойчивость — продукт бредового сознания.

— И все аварии мне померещились? И тем, кто устранял их — тоже?

— Во всяком случае, вы не могли вести переговоры с кем-то на борту, поскольку там нет никого, кроме вас троих. Все ваши домыслы — фикция. Ноль! Сейчас же составьте письмо с опровержением предыдущего. Трупов НЕТ. Вы их НЕ ВИДЕЛИ.

— «Не видели» не означает «нет». Майлер БЭМа поддерживает связь с кем-то, находящимся в одном из...

— БЭМ неисправен! у него программный сбой!

— Спасибо за подсказку.

Сато был готов откусить себе язык, но слова вылетели — не вернёшь.

— Вероятно, — развивал его ляп Кермак, — вы предвидели такую возможность. Не может же полноценный, проверенный и опломбированный БЭМ разлететься от обычного скачка, верно? И вы, как сведущий специалист, подтвердили, что он мог сойти с рельсов на первом же повороте. То есть изначально был дефектным. А нас отправили с ним в рейс... Кто-то за это будет отвечать, не так ли? И вот ещё вам темочка для размышлений — вы не сообщили нам характер груза. Полагаем, кое-какие наши заморочки связаны именно с ним. СК с интересом выслушает мой доклад. Тут и трупы, и феноменальные ящики, и корабль, непригодный к полёту... Хотя, по здравому разумению, хватило бы и чего-то одного. Пока не знаю, что мне выбрать для отчёта. А теперь извините, что отключаюсь — у нас очень сложная обстановка.

СЕАНС ПРЯМОЙ СВЯЗИ ОКОНЧЕН, — глумливо подмигнул Сато экран. И почти сразу же его разорвало строкой — СРОЧНОЕ СОЕДИНЕНИЕ!

— Господин комиссар! — начальник станции дышал гневом. — Как вы объясните появление возмутительных слухов о том, что...

— Подлая провокация! — не растерялся Сато. — Я вплотную занимаюсь этим!

— Надеюсь, у вас есть что сказать репортёрам. Через полчаса экстренная пресс-конференция on-line, где нам предстоит отвечать на неприятные вопросы. Будьте любезны немедленно явиться ко мне для согласования позиций.


— Я определила... причину неисправности, — речь Эш прерывалась печальным стоном. — Капитан, мы не сможем заправить челнок.

— Что такое?

— Проводящие кабели... — Эш еле справилась с подступившим к горлу комком. — Из них вынуты сегменты по три метра... от штекерных гнёзд до коммутатора питания, как при консервации.

Эш по пояс погрузилась в расчищенный доступ к кабелям; блоки изоляции и снятые фрагменты переборок лежали грудой, захламляя узкий служебный проход надпалубного пространства. Она ощупывала пустые разъёмы в надежде, что всё это ей только снится, а на самом деле толстые кабели стоят на месте, и энергия с торнаков «Сервитера» перетекает к ёмкостям челнока. Нет, это не сон. Челнок не оживёт. Запаса в батареях второго ряда надёжно хватит на освещение, поддержку системы жизнеобеспечения и БЭМа да на пару манёвров. При этом датчик в рубке уверяет: «заправка 100%»!..

— Масштабная ошибка? — спросила Далан, словно не вникнув в смысл слов бортинженера.

— Скорее что-то похуже. Продолжай расчёт, — поднявшись из кресла, Форт поспешил к переходнику.

Все дружно заботились о том, чтобы полёт закончился похоронами. Учитель, своими духовными экспериментами разбудивший силу, что неисчислимое множество лет покоилась, замкнутая в камне. Техники, снарядившие в рейс полугнилое судно с бесполезным кораблём-эвакуатором. Сато... он тоже здесь руку приложил, сомнений нет. Если б не перепроверка систем, они загрузились бы в челнок, который даже звёздную систему не покинет... да что там, еле-еле сможет встать на орбиту Нортии в ожидании спасателей. И не исключено, что Сато сам вызовет на них кого следует — федеральных безопасников. Или они уже на подходе. К заседанию ситуационной комиссии все показания будут приглажены и выправлены. Далан с почётом передадут бохрокцам — что ей два существа из младших миров? распрощается и забудет.

«А нас будут обрабатывать, пока не заговорим как надо, — просквозила Форта мысль, когда он завидел Эш. — Эх, Ящерка, и влипли мы с тобой!..»

Набрать номер. Пусть прилетит «флэш».

Отстранив бортинженера с его горестным безмолвием, Форт сам втиснулся в нишу. Так и есть. Заправка нереальна. Заменить недостающие сегменты, сняв токопроводы с «Сервитера»? оно хорошо в теории — практически же придётся вынимать их на уровне торнаков 3-5, в зоне влияния облака, и времени понадобится больше, чем позволят продержаться гранаты. Одиночка в защитном скафе провозится суток двое; неизвестно, что за это время сумеет натворить феномен.

— Всё отменяется, — выбравшись, Форт отряхнул полётный костюм, хотя пыли на нём не прибавилось. — Мы возвращаемся на «Сервитере».

Эш порывисто кивнула. Да! да! что угодно — скачок, гаснущие лампы, плазмоиды — лишь бы вернуться! Там люди, там помогут!

— ...если не найдём каких-то неустранимых повреждений. Тогда просигналим SOS и будем ждать спасателей.

— Нет, — раздался искусственный голос динамика. — Ни то ни другое.

— Учитель, я вас не спрашивал.

— Не делайте так. Он не должен вернуться в мир людей. Он растёт. Будет уничтожать болезнями безумием. Сколько сможет охватить. Будет подчинять. Его понятия иные. Ни жалости ни сострадания. Не знает что есть общество. Одиночество эгоизм. Он мыслит себя единственным. Остальные ничто.

— Хватит паниковать, Учитель, положение не так плохо. Нас он не убил и не подчинил.

— Вы незнакомы ему. Непривычны. Он поражает знакомое. Людей. Однородное которое запечатлелось. Технику. Она проще живого. Постепенно будет познавать вас. Найдёт слабые места Дело времени. Изучает. Пробует. Как дети. Познание через разрушение. Анализ значит расчленение.

— Да будет вам запугивать! Ему не дадут долго заниматься этим. Есть кериленовые бомбы, Дегейтеры — разок шарахнуть, разнесут на атомы.

— Нет. Он образовался. Собрать ядро дело времени. Уже собирает. Стирает изоляцию. Хочет скорей. Разнос частей ядра врозь замедлит не отменит. Охват будет большой. Планета система и больше.

— Идём, Эш, — позвал Форт. — Не время слушать лекции.

Голос не отставал, он преследовал их.

— Много жертв. Пока научится повелевать будет губить. Цель неизвестна. Возможно только разрушение. Власть это агрессия. Он непредсказуем. Может выбрать анализ как вид удовольствия. Как маньяк. Сотни мертвы. Будут тысячи. И больше.

— Далан, изменяем курс. Вычисляй скачок к «Скайленду».

— Подумайте о других людях. Вы обрекаете их на смерть.

— Нас самих обрекли, даже не спросив согласия.

— От вас зависят судьбы. Множество судеб. Помогите мне завершить миссию.

— Капитан, мы не можем вернуться, — сказала Далан. — Это чёрное расширяется. Если Учитель прав...

— Ну и что, если он прав?! — вскипел Форт. — Ты хочешь увидеть свой Бохрок?! А ты? Эш, тебе жить охота?

— Чёрное доберётся до нашего здоровья, — твердила Далан. — До ума почти добралось. Оно вмешивается в нашу технику. Подслушивает, я уверена. Сотрёт самописец, обнулит нам память. Мы даже не сможем рассказать, чем оно грозит. Ваши специалисты по изучению феноменов столкнутся с неизвестной опасностью и тоже пострадают. Затем остальные. Потом исчезнет Учитель, и некому будет сдерживать облако. Капитан, мы должны ему помочь. Если мы струсим, и об этом узнают — домой можно не являться. Мне не позволит стыд. Я могла — и не сделала. Я уроню престиж своей цивилизации, это совершенно непростительно.

«Вот это я понимаю — гонор!.. — против воли восхитился Форт. — Своя жизнь — ничто, а престиж Бохрока — всё!..»

— Эш? твоё мнение.

«Домой!» — кричало всё существо шнги, но какой-то размеренный, пошаговый холод складывал сумятицу догадок в ледяные кристаллы выводов. Выход. Ищи выход. Далан говорит злую, жестокую истину — нельзя думать только о своей шкуре. Тот, кто принял это, как руководство к действию, может многое. Выпрямись!

— Я согласна, — выговорила она с усилием. — Надо помочь. Только пока не вижу — как?..

— Мы ждём приказа, — гукнула Далан.

Форт молчал; лицо его оставалось неподвижным. Набрать номер, набрать номер. «Флэш» явится.

Значит, бросить Далан и Эш? свой экипаж?

А забыть их ты сумеешь?..

А всех остальных, кого пожрёт чёрный кошмар?

— Челнок, — он перешагнул что-то в себе. — Сбросить феномен на челноке.

— Но ведь он... он не полетит!

— Ерунда. Много ему не надо. Есть переносные ёмкости. Будем перетаскивать вручную, заправим хоть на сколько-то. Достаточно того, чтобы он сошёл с орбиты. Но, — Форт оглядел свою команду, — груз из отсека 14 тоже придётся нести самим. Нечего надеяться на автоматы — они не выдержат.

«А мы?!» — хотела крикнуть Эш, но лишь сжала челюсти. Решение стало общим, оставалось выполнять.

— Отставить расчёт нового курса. Курс прежний — вперёд, на Нортию.

— Есть, капитан, — Далан повернулась к экрану, но не успела протянуться рукой к сенсорам, как экран погас.

И на пульте пилота — тоже.

Взамен всего изобилия сигналов, светившихся там минуту назад, загорелась одна надпись:

«ОБЩИЙ СБОЙ ФУНКЦИЙ БЭМ. ДЛЯ УСТРАНЕНИЯ ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ СИСТЕМНЫХ НАЛАДЧИКОВ КОМПАНИИ-ПРОИЗВОДИТЕЛЯ. СИСТЕМА ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ РАБОТАЕТ АВТОМАТИЧЕСКИ. АДРЕС ДЛЯ СООБЩЕНИЯ О НЕИСПРАВНОСТИ...»

«Вот вам познание через разрушение, — Форту стало тяжело. — Подслушивает? пожалуй. Иначе не бил бы так точно».

Набрать номер? «Флэш» прилетит. Пора набирать, пора! корабль стал неуправляем. Выхода нет. Вернись в проект Джомара, стань машиной, мозгом истребителя. На связь с Даглас-центром можно выйти и с челнока; как ни мало энергии в ёмкостях второго ряда, на одну дальнюю передачу сигнала её хватит.

И ты спасён. Один, зато живой.

— Без паники, — сказал он, высмотрев порт для соединения БЭМа с внешней машиной поддержки. — Эш, найди мне карандаш и бумагу.

Пометавшись, совершенно растерянная Эш выложила перед ним необходимое.

— Вот! а зачем?

Крупно — чтобы и Далан легко могла прочесть — он написал: «МОЛЧИТЕ. НИКОМУ НЕ ГОВОРИТЕ О ТОМ, ЧТО СЕЙЧАС УВИДИТЕ. НЕ КОММЕНТИРУЙТЕ ВСЛУХ. ЭТО ПРИКАЗ. ПРОСЬБА. ДАЙТЕ НОЖ ИЛИ ВИБРОРЕЗАК. ЭШ, НЕСИ ШЛЕЙФ С РАЗЪЕМОМ ТИПА 2BW».

Чуть позже Эш сочла, что капитан совсем спятил и хочет зарезаться — но она доверяла Форту и смолчала. Она потрясённо смотрела, как он разрезает своё тело на груди, под ключицей, отворачивает лоскут плоти и освобождает порт, скрытый заслонкой.

Старый, добрый, забытый порт для подключения к системе пилотирования «флэша».


Блок 13


Это было наслаждение настолько сильное и острое, что Форт избегал его. Слиться с кораблём, видеть полный сферический обзор, осязать те тучи космической пыли и газа, что едва заметны в телескоп, слышать басовитые, пронзительные, нервно пульсирующие голоса звёзд, строго ритмичные сигналы маяков, смешанное бормотание эфира, где звуки путаются с образами видео, заполнять вечность космоса трёхмерными решётками своих координат и усилием мысли бросать себя сквозь гиперпространство — обычный человек такого испытать не мог, а член семейства Дагласов — пожалуйста.

Восторг ощущения себя Богом в безвидной пустоте и тьме над бездною, согласно книге Бытие (Джомар упорно называл её «Брейшит»), покупался дорогой ценой. Надо было умереть, чтобы родиться Дагласом, а затем признать себя рабом Министерства обороны.

Возник список закрытых зон мозга. Словно прикосновение к письму в твёрдых выпуклых кляксах сургучных печатей — внутри запретная, манящая тайна, которая преобразит тебя, объяснит твоё предназначение и даст новые силы. Ломкий сургуч трескается в пальцах. Снять блокировку с WSEQ625455 по WSEQ982141. Сознание начало увеличиваться; пачками воскресали и разворачивались навыки, дающие прямую власть над техникой. Ни обычный коннект, ни радар не позволяли так сблизиться со сложно разветвлённым организмом корабля и одухотворить его собой.

Форт немного помедлил сомкнуть разъём шлейфа с портом. У живого, наверное, дрогнула бы рука. Что там феномен наворочал в БЭМе? Выдумал и запустил внутрь вирус-самоделку? если так, он умнее, чем полагал Учитель. Феномен не мыслит — он познаёт, проникает и приноравливается к структурам изучаемого объекта; системщики сказали бы — изменяет свою конфигурацию, добиваясь совместимости, дабы овладеть системой. Агрессия. Вирус фэл, видимо, показался феномену достаточно простым, чтобы экспериментировать с ним.

На ум пришло оригинальное решение — вируса могло и не быть! Феномен где-то встретил вирус, ознакомился с его способом воздействия на организм людей, а затем стал генерировать искусственные копии и рассылать их, как по радио. Поэтому и медики были в недоумении — зараза вспыхивала вне закономерности. Удалился феномен — и копии погибли.

Форт сомкнулся с коматозным БЭМом. Мир исчез, взамен открылся виртуал. Вот оно, родное! Все чувства, утомлённые долгой постной диетой, воспряли и обострились, взахлёб осязая, принюхиваясь, пробуя на вкус — не зря, не зря Джомар корпел, оттачивая и обогащая возможности синтетического мозга своих пилотов!

Тело отступило далеко назад, едва напоминая о себе интероцептивными сигналами, обозначавшими бездвижный покой — и скоро забылось, отдав простор сквозному зрению по всем стерадианам, абсолютному слуху и тактильному ощущению видимых структур, помноженному на восприятие любых цифровых данных как вкуса и запаха. Это было опасное, но желанное блаженство, совращающее лёгкостью преодоления пространства и роскошью синестезий. Нечто вроде чувства всевластья. Одно твоё желание — и раскрываются ракетные ячейки, любой твой взор — как струи смерти. Миры будут трепетать, когда твой «флэш» искрой прорежет небеса над ними. Ты — потрясающий, испепеляющий бог конца времён! Пусть души никнут от страха, слыша твой спокойный голос: «Вижу цель».

Нужна воля, чтобы не дать соблазну покорить тебя. Не играй мощью — направь её. Взгляд твой — острие атаки, прицел орудия и компас, указывающий маршрут.

Он был свободным разумом в пространстве духа. Простор уходил вдаль струнами тёмного золота и туманился багряной дымкой. Феномен плёл паутину, беспорядочно и густо охватывая доступы.

«Мои антивирусы немного устарели, но в год рождения они были на три головы выше коммерческих новинок. Попробуем».

Снаряды-иглы, блестя гранями, ушли вперёд. В алом мареве появились дыры. Убивая порождения феномена, антивирусы считывали их строение, и в образном модификаторе возникла зримая версия — угловатые фигуры неправильной формы, каких-то сердитых очертаний, цвета грязного снега. Грубая работа недоучки.

«Но ведь и ты меня изучаешь, верно?.. — Форт заметил, что снежные многоугольники перестраиваются, пытаясь избежать разрушения. — Далеко тебе до совершенства».

Феномен не мог взять в толк, с кем он столкнулся, и отступал, теряя позиции.

«Ты быстро учишься, тварь из камня. Но сегодня ты получишь по зубам, — Форт расставлял на коллатералях ловушки грязным снеговикам. — Видишь? есть и на тебя управа — это я».

ОБНАРУЖЕНО НОВОЕ УСТРОЙСТВО — GTK — СОВМЕСТИМАЯ МАШИНА ПОДДЕРЖКИ. УСТАНОВКА НОВОГО УСТРОЙСТВА. ХАРАКТЕРИСТИКИ...

Форт вписал серийный номер и параметры БЭМа челнока — пусть потом следователи думают, что компьютер «Сервитера» лечили с пристыкованного судёнышка.

УСТАНОВКА ЗАВЕРШЕНА.

Он стал кораблём. Он увидел звёзды глазами оптической навигации, услышал пульс маяков телеметрическими антеннами; сознание по тысячам жил-коммуникаций разлилось в теле «Сервитера», проникая во все уголки, озирая всё, что позволяли видеть глазки следящих видеокамер. В невесомом теле эхом отдавалось неровное биение чёрного сгустка в стволе; а это что? отсек 14! Изображение, суммированное с датчиков давления, температуры и колебаний, воплотилось как буря, мечущаяся в сфере, с извивами вокруг. Феномен, овладев в ограниченном пространстве властью над предметами, заставлял обломки ядра стучать друг о друга, стирая стеклопластик, а Учитель набрасывался со всех сторон, мешая ему.

Привычные людские ощущения покинули Форта. Он был огромен, грузен, но послушно лёгок, если пошевелить тело толчками маленьких движков, встроенных в плечи и бёдра. Единосущное, цельнолитое в движении, тело внутри жило и дышало — Форт чувствовал ток струящегося водорода, длинно вдыхал насосами и упруго нагнетал жидкость в цилиндры гидравлики, сокращал металлические мышцы сервоприводов. Его злил беспорядок сигналов от ствола, где его нервы то немели, то вздрагивали от уколов. Ощупав в себе средства герметизации ствола — прочны ли? — он ударил по чёрной туче феномена продувкой в несколько атмосфер и рассмеялся, видя, как облако ярится и бушует.

— Он работает, — с восторгом развела уши Далан. — БЭМ заработал!!!

— Тише. Я займусь пилотированием, — произнёс Форт; глаза его не двигались. — На вас — заправка челнока, затем перенос груза из O14. Курс просчитан. Мы будем у Нортии около 03.35. Я знаю, что вы не спали больше суток, но ничего не поделаешь.

Эш удивилась, узнав, что бегает без сна так долго. Вот, значит, почему гудит в голове и каждый звук слышится криком. И ещё десять часов так выкладываться. Ничего! Далан не сдаётся, значит, и тебе нельзя. А капитан — пусть в нём живой только мозг, но ведь и он устаёт, и ему надо спать, а Форт не жалуется. Есть понятия выше собственной усталости — честь, например.

— Мне нужно десять... пятнадцать минут. Обязательно. Далан, прошу тебя достать и поставить ёмкости у зарядной колонки.

В суматошном задоре бессонницы она не совершила полуденной молитвы — самого меньшего, что надлежит, и есть риск лишиться высшего покровительства.

Пока Эш в молебных рукавицах и том, что эйджи на Аркадии неделикатно называли «божьим слюнявчиком», возносила благодарности и мольбы ихэнскому богу, Далан примеривалась, сколько ёмкостей сумеет унести. Носимые батареи — те же торнаки, наружным диаметром всего полметра, упакованные вроде канистр — весили по семьдесят восемь кило. Не много ли для худенькой шнги?..

Далан даже представить не могла, насколько выносливы ихэны.

«Нас трое, — внезапно пришло на ум Эш, когда она снимала рукавицы. — Мужчина, женщина и шнга. Как семья. Случайность? Нет! В этом есть промысел Господа. Ведь сказано: „Треножник — вот залог устойчивой опоры; триада — вот залог устойчивой семьи. Не кроют крышей два столба, на трёх почиет крыша дома... “ Муть в голове, вот что со мной. Меня водит из стороны в сторону. Надо как следует умыться. Если сон одолеет — укусить палец. Нет, выше запястья...»

На неё напал жор. Челюсти свело от болезненного голода. Жадно, почти не жуя, она заглотила банку квашеного мяса, выковыривая куски пальцами и облизывая текущий по ладони ароматный жир. Ещё! в глотку ушла бутылка безвкусного молока, потом рот напихался непрожёванным карбонгидратом. Казалось, хватит аппетита слопать всё, что перед глазами. Еле удалось остановиться, ударив себя по щеке.

— Я готова.

— Первая заряжается. Будем меняться — одна уносит, вторая подключает следующую канистру. Потом наоборот.

И началось — туда-сюда, туда-сюда, быстрей, быстрей.

Канистра так оттягивала руку, словно была свинцовой, или гравитор перешёл на 2,6 g в угоду Далан. Коридор. Поворот. Трап. Спускать канистру на челнок ещё терпимо, а втаскивать наверх, на «Сервитер» — уже рывками, и каждый грозит выдернуть руку из плечевого сустава. Присоединить зарядник, перебросить тумблер — и осесть на пол у колонки, сипло дыша — рот нараспашку, грудь ходуном. Вниз пошла Далан, перебирая толстыми ногами. Не знаешь, что крикнуть ей вслед — «Поспеши!» или «Помедли!» — да и воздуха на крик не хватит. Привалиться к стене.

Корабль будто ожил, в него словно вселилась ватага беспокойных духов. Переборки глушат звук, но слышно, как взрёвывают маневровые движки, как стучат неизвестные сочленения (Господь, скажи, что там люфтит?!..), как пиликает и щёлкает что-то за стенами. Зажужжал и попытался привстать автомат, ушибленный феноменом — нет, не смог. Как жаль! хоть плачь. Таскать тяжести должны не люди, а роботы. Нет, придётся самим.

И самим идти в отсек 14. От одной мысли об этом тошнит. Там враг. Там страх. Эш поймала себя на том, что хочет завыть — «Не-е-е-ет!!!..» Ты пойдёшь, шнга. Натаскаешься до упаду и взвалишь на себя неподъёмный скаф весом, со шкаф. Иначе кто подстрахует Далан? никто, одна ты.

Форт оживил зависший БЭМ, без которого ни разогнаться, ни остановиться. Как? не имеет значения. Он может, и всё. Наверное, нелегальная приставка к телу, типа «агрессора» для взлома систем. Господь всевеличайший, благослови имя Фортуната Кермака, укрепи его тело и озари его разум...

Плим-плим! канистра заправлена. Погас свет, заалели аварийные лампы, превращая коридор в загадочный тоннель, ведущий к роковой встрече. Тень выросла в проходе, большая чёрная фигура. О, это же Далан! а подумалось ужасное.

— Эш, пошла. Не задерживайся.

Сейчас только бы встать. Ручка для переноски впивается в пальцы, канистра повисает на плече, заставляя изогнуться.

Свет снова вспыхивает, обжигая глаза. Форт где-то там бьётся с феноменом, отрывая его лапы от проводки. А как Учитель? что с ним?.. Не отвлекайся! Вопрос — это секунды промедления и отдыха, украденное у всех время. Двигайся, лентяйка! шевелись! Не так-то трудно, просто силёнок не хватает. И мало воздуха.

— Капитан? — Далан была уверена, что он слышит. — Какая у нас обстановка?

— Феномен атакует щиты. Отогнал его, он вернулся, — голос по внутренней связи был похож на скупую речь Кэна. — Вывожу наружного ремонтника на броню, направляю к корме.

Смысл действия не вполне ясен, но Форту виднее. Возможно, хочет отвлечь внимание противника.

Капитан присоединился к БЭМу и велел молчать об этом. У артонов столь сильный процессор, что превосходит БЭМ? сомнительно. Он нарушает вторжением в БЭМ законы эйджи? возможно. Но он действует во благо. Надо соблюсти его условия, тем более — приказ.

Эш вернулась и оползла на пол, держась за канистру. Помощи не просит. Долго ли протянет на одной гордости? Не упустить бы момент и угадать, когда она совсем ослабнет. Далан протянула шнге бутылку; Эш часть выпила, часть вылила на голову. Поднести ёмкость к колонке не дала — отстранив штурмана жестом, сама дотащила волоком.

— Далан, пошла.

И потом, хрипя:

— Здорово. Осталось чуть, сходить раз двадцать. Или больше.

— Внимание всем, — предупредил динамик. — Выполняю манёвр. Будет перемещён вектор гравитации. Отклонение тридцать градусов по борту, пять по средней оси. Продолжительность — девять минут.

— Держись, — Далан села, одной лапой взяв Эш за плечо, а другой обняв канистры. Девять минут? это меньше, чем она вычислила. Он хочет быстрее достичь Нортии — но как поведёт себя корабль?

Девять минут, целых девять минут передышки. Закрыв глаза, Эш откинула голову на плечо. Не вставать бы, распластаться...

— Превышение на 0,55 g.

Налёг невидимый груз, тело отяжелело, стены поплыли вбок.

Вселенная начала поворачиваться вокруг Форта. Он слышал, как в нём копошится внутри озадаченный феномен — эмбрион зреющей гибели. Подрагивания его чёрного тела выдавали смятение и неуверенность — к чему это вращение? что оно значит? что за нежить карабкается по скорлупе снаружи, будто замышляя напасть с той стороны, где за неподатливой преградой светит горячая пища? Чёрное чудище медлило, смущённое возросшим множеством тех, кого надо остановить и погасить. Слишком много. Не уследить за всеми, а самое неприятное — на всех сразу не сосредоточишься.

Присутствие феномена в БЭMe ощущалось постоянно. Форт выверял и корректировал траекторию, регулировал мощность движков, а на периферии обзора то и дело маячили снеговые призраки, ищущие лазейку. Судьба их была быстрой и кончалась одинаково — возникала рамка, словно из масляно блестящего графита, сжатие — и грязно-белый ком исчез. Обратная связь показывала, что противник больше не меняет структуру своих агрессивных посланцев.

Единственное, что стесняло Форта — тихоходность корабля и его масса, иначе реагирующая на маневровые усилия, чем юркий «флэш», подобный блуждающей пуле. Не глиссер, сбривающий гребни волн, а танкер, тяжко ворочающийся во взволнованном месиве морской воды. Ровность хода и слитая с телом инерция тарана, летящего в дубовые ворота крепости — его не остановишь, так он устремлён.

Форт не видел, а знал путь, рассчитанный Далан и выверенный им, как знает стрелок, куда попадёт. Немного в сторону... вот так, с изгибом. Нортия выглядела молочно-жёлтым шаром, охваченным по терминатору полумесяцем непроглядной тьмы.

«Я должен пройти почти вплотную. Перед максимальным сближением отстыковать челнок, направить на снижение — и сразу набор скорости».

Телескопическое зрение в пустоте космоса позволяло различать неровности цвета на облачном покрове Нортии — кремовые, палевые, белёсые разводья, отражения сокрушительных бурь, беснующихся на планете.

Он потянулся, устремился к цели своего нелёгкого полёта, и элементы корпусного набора вспыхнули огнями напряжений — тревожный свет их нарастал, ширился тянущей болью, пронизывая слух криком старого изношенного тела. Дерзкие манёвры были не по плечу одряхлевшему судну; его скелет, его нервы, весь состав его крепко сколоченного, но источенного временем корпуса протестовал против таких нагрузок, и эта мука сотнями возмущённых, страдающих, молящих голосов впивалась в сознание Форта, а он, чей мозг гнал корабль по грани излома, на пределе возможностей досветового режима, принимал страдание как своё собственное, и мог только просить: «Держись. Ещё немножко. Ну пожалуйста. Девять минут — ты же старый ходок, что тебе стоит потерпеть?!»

Вписывая громадного себя в изгиб незримой трассы и едва не треща от натуги, Форт держал в сомкнутых чашах ладоней — накрыв одну другой, так он чувствовал форму защитного гравиполя — две крошечные живые частицы. Там, где Эш и Далан, ничто не должно шелохнуться. Центробежная сила может сместить груз, может раскрыться ненадёжный лацпорт — но эти двое останутся невредимы.

Врос в крепёжные скобы жук-робот, припав брюхом к броне. Заскрипели фиксаторы водяных цистерн под увеличившейся многотонной тяжестью.

ОПАСНАЯ ПЕРЕГРУЗКА НЕСУЩИХ КОНСТРУКЦИЙ, СЕГМЕНТЫ 4-6-7-8. УГРОЗА РАЗРУШЕНИЯ 24%.

Форту казалось, что он несётся по кругу в центрифуге, что его вдавило в стену, но опора вот-вот рухнет — и, кувыркаясь, он полетит в бездну.

Его сдавливало в тисках ускорения. Скоро послышится хруст костей. Из ушей, из носа, из смятого рта потечёт кровь. Глаза провалятся вглубь черепа, выдавленные из дёсен зубы посыплются в глотку. Провода, оптические волокна, платы в золотых узорах связей, плитки процессоров смешаются с кровью и кашицей костного мозга. Кашлем выплеснется на ломающиеся переборки вода, и густое масло разольётся по перепутавшимся трубам.

Пять минут осталось. Четыре минуты. Три. Две.

Тело вскрикнуло — где-то разорвалась балка. Форт обмер — хоть бы ничего не перешибла!..

Внутренняя обшивка отсека 21 потеряла герметичность.

Отказали датчики в отсеках 9 и 11 — тёмные пятна выпадений появились в поле внутреннего зрения.

Ещё двадцать секунд.

Расхождение створок лацпорта в отсеке 17. Вакуум заглянул в щёлку — можно тут поселиться?..

Десять секунд.

Короткое замыкание в рубке; вспышка расплавила изоляцию, вскипевшую и горелой пеной оборвавшую контакт искрящих проводов.

Ноль.

МАНЁВР ЗАВЕРШЁН. ВЫХОД НА РАСЧЁТНУЮ ТРАЕКТОРИЮ.

Внимание феномена стремилось разделиться на части — вот проникающий по вездесущим нитям враг, сеющий помехи и прерывающий протянутые связи, вот враг телесный и подвижный, перебравшийся снаружи внутрь, ближе к извергающимся в ничто потокам огненной еды, вот враг старый, давний, лукаво сменивший уязвимую телесность на прозрачность и непрерывно тянущийся к расколотому им ядру — уходи! уходи! дай мне собрать ядро вместе! — вот ещё двое, сперва метавшиеся с кольцами еды, а теперь крадущиеся к краю оболочки, почти достигшей преграды.

Откройте преграду. Я ворвусь, я вольюсь в ваши прозрачные сущности, я наполню их собой, своей страстью. Мы станем одно — одно Я.

СОБЕРИ КУБИКИ, УНЕСИТЕ МЁРТВОГО, МЫ БУДЕМ ДРУЖИТЬ! СТРАВИТЬ ГАЗ, ПОСАДКА! ДАЛАН, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! МИЛАЯ, ПРЕКРАСНАЯ! ДАЛАН, ЧТО ЗА ГРЯЗЬ?! ВЫНЕСИ И ВЫКИНЬ!

В ответ — ранящие, рвущие оболочку удары.

— Стрелять всё время! — Далан вскрикнула басом, как при отрыве от пола разом шести канистр. Она не боялась, но что-то терзало её. Видения, вот что! Эш в фартанговом костюме не получала мысленных приказов феномена, что лишают воли, а Далан доставалось полной мерой. Заглушая в себе насильно возникающие чувства, она стреляла из двух огнетушителей с упреждением всего сорок метров, и разрывы гранат отдавались на скрытых скафандрами телах резкими толчками взрывных волн. Пыль, поглощающая пламя, густо клубилась в стволе, не давая видеть, как отступает, огрызаясь оскалами огня, чёрная туча.

Гранатомёты отброшены в обе стороны.

— Ещё! быстро!!!

Эш, тянувшая за ней импровизированную волокушу, скинула лямку с плеча, подала новую пару стволов. Снова грохот.

Они двигались, оттесняя чёрное наваждение к корме, в сплошном мареве пыли и вспышек молний. Эш то и дело чувствовала звонкие шлепки осколков — лёгкие корпуса гранат разлетались на куски, и те рикошетировали, отражаясь от стен.

— Сколько осталось?!

— Двенадцать магазинов! — тянуть по полу лист становилось легче — теперь огнетушители не высились на нём штабелем. Эш думала, что надорвётся на канистрах, но оказалось, впереди ждало кое-что похлеще.

— Капитан, где мы?!

— Пройдено 225 метров. Вы в четвёртом сегменте ствола. 014 совсем рядом. Поднажмите!

— Мало выстрелов. А нам ещё отступать с грузом.

— Учитель, ответьте! Нужна помощь.

— Я помогаю. Стараюсь. Не сдавайтесь.

— Скажите, я выживу, взяв его рукой?

— Надеюсь да. Я буду рядом. В плохом случае вас двое. Вторая завершит.

«Утешил, спасибо», — Эш, вытянув гибкую шею, прижалась лбом к холодному забралу. Многослойное стекло с прокладкой белого фартанга казалось крепче стены. Они толкали стену, и она сдвигалась, но в любой момент могла встать неподвижно, и хоть ты разбейся об неё.

— Возвращаться поздно. Надо дойти. Для отчаяния нет времени. Стремитесь. Он один. Мы команда.

Эш вспомнила другие слова Кэна — «он мыслит себя единственным, остальные ничто»; «ни жалости, ни сострадания». О нет! Он очень даже понимает — но только для себя, ради себя. Эгоист храный! Легко тебе было людей морить — они не знали, что их убивает, а ты лежал тихонько в ящике и напускал фэл. С нами так не получится! На Нортию, в ад — там твоё место!

— Далан, не стой! Иди вперёд! Скажешь, когда сил не будет. Я возьмусь.

Дверь. Отсек 14. Ящик — алое живое солнце, испускающее нестерпимое сияние. Шум страшный, почти рёв бьющейся плазмы. Далан пошла на него, разминая пальцы; каждый шаг давался с невероятным усилием. Голоса в голове вопили, терзая мозг, но счётчик шагов — последний рубеж, где укрепилась воля — отмерял стук ступней: десять, одиннадцать. Она погрузилась в свет огня.

— Трос! Мне трос!

— Что?!

— Трос! обвязать!!!

Эш не ожидала от себя, что сможет порвать лямку волокуши. Теперь можно взять огнетушителей не больше, чем захватят руки.

Касаясь ящика, Далан почувствовала в нём частые удары. Слияние частей ядра. И жар. Накалялась ткань перчаток, обжигая руки.

Узел затянут. Хват за обвязку. Второй рукой — за скобу модуля 80-2. Поднять. Нести. Далан шла между двух огней — невыносимо белого и жгуче-алого, и оба разгорались до наивысшей степени, за которой — взрыв, сожжение, уничтожение. Любой шаг — последний. Мозг опустел; в гуле борьбы пламени с пламенем раздавались удары шагов — и ни единой мысли. Окаменевшая в крайней решимости воля вела онемевшие ноги, посылая их вперёд без раздумий, одним стремлением — дойти до челнока.

БРОСЬ! — визжал один голос, истязая укусами, крючьями раздирая тело изнутри.

НЕСИ, — звал другой, безмерно усталый, но непреклонный.

Я уроню. Больше не могу. Руки сгорят. Так тяжело! тяжело!

Алая аура, окутавшая ящик, росла и ширилась. Карминовый цвет власти разливался, растворяя в себе людей, улицы, города, целые миры. Власть. Агрессия. Наслаждение покорностью плоти, послушностью рычагов и сенсоров, повиновением потоков энергии.

СОЕДИНИСЬ С ВЛАСТЬЮ. ПОДЧИНИСЬ ЕЙ.

НЕТ, — твёрдо настаивал усталый голос. — ТЫ ЛИЧНОСТЬ. СОХРАНИ СЕБЯ. ПРОТИВЬСЯ ВЛАСТИ КТО ПОКОРИЛСЯ — ИСЧЕЗ. ВЛАСТЬ ПОЖИРАЕТ СОЗНАНИЕ. НЕ ПРИКАЗ, А ВЫБОР. НЕ ЧУЖАЯ ВОЛЯ,А СВОЯ.

Иди сквозь тёмный дождь. Иди по мутным лужам.

— Мы у переходника, — шепнула Эш, боясь сказать громко и этим поколебать стремление Далан.

Она двигалась в неистовстве призрачного и вместе с тем угрожающе реального огня, кипящего в середине тучи чёрной ярости; лишь по рисунку пола и поворотам можно было угадать своё местоположение.

— Далан опускает их в шлюз. Вместе. Я иду за ней.

Чернота с проблесками алых трещин вилась и бесилась в рубке. Форт что есть сил держал оборону БЭМа, не впуская бешено врывающиеся в него щупальца феномена — грязно-белые, ржавые, сизые, трясущиеся и грозящие остриями.

— Перешли в коридор палубы. В каюту. Оставляем их здесь.

Неожиданно атаки феномена прекратились; его наспех составленные инвазивные программы — воплощения последнего, неистового натиска — пропали по всем полям зрения. Тишина была так неестественна, что Форт в первый миг опешил.

— Мы на «Сервитере». Шлюз челнока закрыт.

— Как Далан?

— Стоит на ногах. Молчит. Перчатки обгорели.

— Далан!

— Да. Слышу. Мне трудно.

— Подключись к челноку с доступа носимого объекта, он справа в переходнике. И параллельно на меня. Я выхожу к точке разделения. Сделай расчёт его снижения и входа в атмосферу. У тебя шесть... пять минут сорок секунд.

Пальцы пылали непрерывной болью. Далан встряхнулась и тычком согнутого пальца оживила пульт в стене. БЕСПИЛОТНЫЙ РЕЖИМ. ВВЕДИТЕ ПАРАМЕТРЫ ЗАДАЧИ.

— Дайте цифры.

— Вот, — развернулись таблицы красных чисел, настоящая рябь значков и окон переменных опций. Стараясь позабыть о боли, Далан забегала пальцами по сенсорной панели. Вести два корабля сразу — слишком сложно для одного пилота. Надо помогать. Тем более, если ты считаешь быстрее эйджи и даже многих своих соотечественников.

— Доложи о готовности.

— Скоро. Я успеваю рассчитать.

Эш заметила движение, оглянулась — и замерла.

Над люком переходника неясно проступил образ человека. Немолодой эйджи стоял прямо, словно наступив на свой возраст и непосильный груз усталости, и глядел на Эш со слабой и доброй улыбкой. Он был в странной длинной тёмно-зелёной одежде... такую она видела во сне на мёртвой женщине.

Он поднял руку, отдавая Эш косменский салют.

— Благодарю. Вы преодолели. Вы победили.

— Выполнила! — крикнула Далан, и Эш невольно повернулась к ней; когда она взглянула вновь на люк, там никого не было.

— Отбрасываю челнок.

На прощание Форт наподдал летающий гроб сфокусированным импульсом гравитора — как пинка отвесил: «Гуд бай!»

НОСИМЫЙ ОБЪЕКТ ОТСТЫКОВАН.

— Начинаю манёвр ухода от планеты. Полюбуйтесь, как он падает! — Голос Форта звучал свободно, это были слова человека, мастерски завершившего работу и гордящегося ею.

На фоне облаков, похожих на жирные молочные пенки, почти забытые в эпоху искусственных молокопродуктов, удаляющийся челнок выглядел острым осколком стали. Приближение оптикой сделало видимыми скошенные стабилизаторы воздушного полёта, каплевидные обтекатели антенн, оранжевые круги маркировки заправочных гнёзд и бортовой номер. Из конических дыр кормовых дюз клинками вырывалось голубое пламя.

— Учитель явился мне, — вырвалось у Эш. — Я увидела...

— Аааа, — измождённо сгорбилась Далан, — я много видела и слышала, пока несла. Почти запуталась, что вижу. Как я донесла?.. не понимаю.

— Что такое Зелёная церковь? — вопрос родился сам собой, невинно и просто, словно не был грехом в устах шнги. Нельзя вникать в чужие веры, которые суть лжеучения; это дозволено лишь с благословения, в научных целях.

— Зелёный Мир, — ответил Форт, не вдаваясь в пояснения. — Секта родом со Старой Земли.

Эш кивнула, дав себе слово разузнать побольше. Это праведная вера, если даёт такую мощь духа.

— Учитель был силён и храбр. Таких в мире мало, — Далан держала на весу мучительно саднящие ладони, стараясь не шевелить пальцами.

— Да, он заслуживал места получше, чем Нортия. Но он сам сделал выбор, — вместе с ответом Форта по низу экрана побежала строка: «ПРОГНОЗ ДЛЯ ОБЪЕКТА — ЧЕЛНОЧНЫЙ КОРАБЛЬ OG-28105 BARRIER. ПРИ НЕИЗМЕННОЙ ТРАЕКТОРИИ/СКОРОСТИ — РАЗРУШЕНИЕ...» — далее вариатор БЭМа погнал численные выражения пути челнока и выводы о том, когда распадётся кораблик.

Не успела Далан мысленно проверить расчёт вариатора — неплохой способ забыть о боли, — как на месте челнока возникло рельефное белое облачко, на миг багрово осветившееся изнутри вспышкой.

— Стоп-стоп-стоп... — вариатор поперхнулся новой командой и зачастил: «ВОЗМОЖНЫЕ ПРИЧИНЫ РАЗРУШЕНИЯ ОТМЕЧЕННОГО ОБЪЕКТА — ВЫБРАНО: ВНУТРЕННИЙ ВЗРЫВ НЕЯСНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ. НЕДОСТАТОЧНО ДАННЫХ ДЛЯ АНАЛИЗА».

— Раньше времени! — удивилась Далан. — Гораздо раньше!

— Что это могло быть?.. — Эш глупо глядела на обломки, разлетавшиеся из облака.

— Это?.. Хм! Наверное, то, чего мы не нашли — ещё один будильник от господина Сато. То-то комиссар приказывал не пересаживаться на челнок... А он, оказывается, большой гуманист — как позаботился о нас! — Избавившись от смертельной головоломки, Форт стал разговорчивее. — Подыхали бы мы без еды, воды и воздуха на незаряженной посудине, как ягодки в консерве, у нас бы лопались глаза и языки вываливались, а тут — бабах! — и ни тебе агонии, ни долгих судорог. И мы ещё с полгода выпадали бы на Нортию в виде метеоритов. Тонко сделано — расстыковка, «Сервитер» идёт к дьяволу, а мы — к богу. Всё шито-крыто.

— Невозможно, — не поверила Далан. — Зачем ему так поступать?

— Надеюсь спросить при встрече. Всё, коллеги! задача решена. Мы летим домой.

Возвращаемся!!!


Блок 14


Третьи сутки на «Скайленде» не было новых случаев фэл; с утра 14-го января умерло лишь двое больных, и медики уверенно надеялись, что мор на этом прекратится. Режим «чрезвычайки» позволял им не взывать к гражданским чувствам и не приглашать с поклоном на инъекцию иммуноглобулина, а охватывать вверенный контингент профилактикой в приказном порядке, невзирая на капризы и отговорки по религиозным убеждениям. Сато, как глава отдела безопасности, дал вкатить себе дозу одним из первых, чтобы показать пример подчинённым — и теперь жестоко маялся с рукой, распухшей и горячей в плече.

Сато решил носить руку на перевязи — пусть все видят, как он страдает. Непрестанно думая об этом, он добился того, что рука перестала шевелиться. Набору документов с голоса и правке мышью это не мешало.

Обедал он. как всегда, скромно. Рыбные шарики с семью приправами, соус гоголо, веточки масиги в пикантном маринаде, чашечка вина и — для полноты картины — курительная свечка «полуденный сон».

— Дори, смени мне компресс. Он почти не щиплет.

Дорифор в дни эпидемии приобрёл скверную привычку входить к комиссару с лицом, на котором было написано: «Дальше будет хуже».

— Дори, ты мог бы выглядеть более оптимистично? Любое удовольствие портится от твоего вида.

— У меня новости.

— У тебя всегда какие-нибудь новости. Скинь их Диадумену, а меня не нервируй.

— «Сервитер»...

Поплевав на пальцы, Сато загасил курильницу, морщась и шипя.

— Ну что там?!

— Они развернули свою дырявую лохань и летят сюда. На «Сервитере». В 14.52 вышли из скачка в радиусе подлёта к станции.

Сато заморгал; Дорифор почти услышал шорох его ресниц.

— На «Сервитере»?!.. А кто им разрешил?!

— Сообщают, что лихтер в аварийном состоянии. Просят принять их на причал. Директор станционного ОТКУ на связи с ними.

Рука забылась; Сато сбросил перевязь и мухой выпорхнул из кабинета. Проклятия теснились в голове, складываясь в замысловатую формулировку. Он застал взъерошенного, опасно звенящего голосом директора в весьма щекотливый момент переговоров.

— У вас на борту плазмоиды; я не могу вас причалить.

— Плазмоидов нет, — отвечал невозмутимый артон.

— Куда же они делись?

— Рассосались.

— Как это?!

— Согласно инструкции. Мы ловили их сачком и зачитывали им инструкцию; они этого не выдержали.

— Капитан Кермак! Мы говорим об аварийной ситуации!! Отвечайте как принято!

— Пожалуйста. Плазмоиды все до единого разрядились на элементы конструкции. Корабль безопасен для станции.

— Дайте мне, — Сато схватил микрофон. — Кермак, с вами говорит комиссар Сато!

— Очень приятно.

— Вы должны были сбросить на Нортию груз согласно завещанию.

— Какое это имеет значение для службы безопасности? — удивление в голосе артона казалось неподдельным.

— Вы сделали это или нет?!

— Я не отвечу, пока не получу от вас исчерпывающих разъяснений, — голос стал мягок, но в его замшевых ножнах пряталась сталь.

— А я не позволю вам причалить, пока не услышу ответ.

— Почему же? Не означает ли это, что груз по завещанию опасней, чем корабль с плазмоидами?

Сато чуть не вывалил в эфир заготовленную порцию проклятий. Возврат ящика с камнями — снова фэл... или что там ещё может устроить конкреция Торна-Зиновича-Рейзера?..

— Итак, вы отказываетесь ответить? Значит, не имеете права приблизиться к станции.

— Через шесть часов я буду у причала.

— Нельзя! Я за-пре-ща-ю!!

— Кораблю угрожает авария. Поломки на борту начались меньше чем через час после отлёта; БЭМ неисправен — и вы первый констатировали это. Согласно пункту 4-7 параграфа 93 Правил космических сообщений экипаж имеет полное право покинуть судно.

— Установите лихтер в стационарной точке относительно станции и эвакуируйтесь на челноке, — встрял директор ОТКУ.

«О нет!!» — мысленно возопил Сато, представив, как челнок взрывается на виду средств оптической телеметрии и осколки летят в станцию. Но Кермак его успокоил;

— Невозможно. У нас нет челнока.

— Как это? — спросил директор.

— Потерян. Подробнее я доложу по прибытии. Но если вы не можете ни принять нас, ни снять с «Сервитера» своим катером, я начинаю радировать SOS на международной частоте... и сообщу спасателям обо всём, что случилось с кораблём.

Не оказать помощи аварийному судну, вынудить его посылать SOS почти у причала, в шести часах лёта от станции — для главы ОТКУ хуже, чем просто позор. Это отставка, причём со скандалом. Директор затравленно взглянул на Сато, который что-то взвешивал в уме, покусывая нижнюю губу.

— Кермак, — минуту назад кричавший, Сато стал почти вкрадчив, — все проблемы решаемы на нашем уровне. Не спешите с сигналом бедствия. От вас требуется немного — уточнить судьбу груза из отсека 14.

— Что представляет собой груз? — артон давил, и было сложно противостоять его нажиму.

— Фрагменты камня, — Сато стал противен самому себе — он уступал давлению. В его сознании вызревали уже не проклятия, а месть.

— Точнее, пожалуйста. Что за камень, откуда, его свойства.

— Камень с Арконды. Свойства — особые. Вернее, неопределённые.

— Опасные, вы хотели сказать?

— Возможно. Поэтому сближение корабля со станцией нежелательно. Взамен я надеюсь услышать от вас сведения о наличии в отсеках... неучтённых грузов биологического происхождения. Под запись, внятно и отчётливо. Вы сможете перебраться на станцию на катере. Ну-с?..

— Благодарю за любезность. Моё слово такое: на «Сервитер Бонде» трупов нет. Груз из О14 отправлен в челноке на Нортию.

— Дайте им причал, — сказал Сато директору, выключая связь.

— Комиссар, — скулы директора зажглись румянцем гнева, — вы мне размахивали своей картой допуска, чтобы я подписал лихтер в рейс. Вы уверяли, что ваши парни провели предполётный контроль, и Ллойд установил пригодность судна к рейсу. А там сразу же всё начало рушиться! потом плазмоиды! сломался БЭМ! Я хочу знать, досматривали лихтер в самом деле или нет!

— Об этом составлен надлежащий документ, — пропел Сато. — И вы его подписали. Если у СК будут сомнения, вам придётся их отвергнуть или признать обоснованными. А там — как решит СК.

— Я сделал пометку в акте о том, что срочность отправки — по вашему настоянию! ваш допуск...

— Допуск мой, а ответственность ваша. То есть я рекомендую, а деяния совершаете вы. Я же вам не приказывал, а советовал. И мои ребята — не технари; они только убедились, что лихтер отвечает нормам общей безопасности. Так что готовьтесь изучать те недостатки корабля, которые вы не отметили впопыхах.

— Комиссар!..

— Извините, у меня дела. Я должен вас покинуть.

В дверях Сато оглянулся — не лопнул ли директор ОТКУ от кипучей ярости? ещё нет.

— Один совет, очень добрый совет — чем тратить время и нервы, изучите контракт на этот эскортный полёт. Контрактные обязательства — вещь более чем серьёзная. Относительно корабля придерживайтесь тех бумаг, которые имеются. Пусть оправдываются они, а не мы. Я выражаюсь достаточно ясно?..


На выходе из шлюзовой камеры экипаж «Сервитера» встречал некий солидный и нахмуренный чиновник в форме офицера транспортно-космического управления с нашивками второго ранга, а за ним группировалась небольшая свита из инженерного и портового персонала. Из гражданских маячили белогривый комиссар и его узкоглазый чернявый напарник.

— Капитан Кермак? — не спросил, а скорее рявкнул старший офицер. — Вы за всё ответите!

«Именно так у нас принято встречать героев», — угрюмо подумал Форт.

— Прошу прощения, сэр, кто вы?

— Уинстон Ди Брайдон, директор отделения ТКУ на станции «Скайленд-4».

— Не имею чести знать вас.

— Я подписал ваши контракты на рейс со стороны администрации.

Эш, натерпевшаяся здесь от людей в форме, старалась держаться за Фортом, как в тени — может, не заметят?.. Комитет по встрече ей сильно не нравился. Все таращились на них, как на вражеских парламентёров. Она выспалась как следует в скачке — но, похоже, сил на общение с администрацией надо больше, чем даёт их сон. Далан шумно сопела, поводя усилителем глаз из стороны в сторону; говорить должен капитан — субординация.

— Не помню, чтобы вы были при подписании.

— Неважно; моя подпись заверена печатью.

— Из ваших людей я имел дело только с беловолосой женщиной...

— С кем?.. — Директор, набравший воздуха для возмущённой тирады, осёкся.

— Она называла себя комиссаром Сато... или это была подстава?

Свита начала сдавленно гыкать, похрюкивать и слегка корчиться от сдерживаемого смеха, ломая режиссёрский замысел и драматургию сцены; косые взгляды то и дело касались гипсового лица комиссара. Многим, в том числе и директору, понравилось, как артон опустил Сато ниже плинтуса. Но долг службы превыше всего — директор поглядел на Кермака величаво и надменно, словно гербовый орёл Федерации.

— Как вы объясните своё возвращение? Вы не исполнили условий контракта!

— Челнок «Барьер», приданный нам для эвакуации, был неисправен — даже в большей степени, чем лихтер. Мы смогли выполнить условие по грузу, только спустив челнок с орбиты на планету. Естественно, что вернуться можно было лишь на «Сервитере»... и нам крупно повезло, что он не рассыпался при манёврах приближения к планете и ухода от неё.

— Ваши оправдания ничем не подтверждаются, — взяв нужный тон, громыхал директор. — Вы получили хороший челнок — и угробили его; вот что объективно. Что касается лихтера, его способность к полёту определена до старта по нормативам Ллойда. Господин комиссар...

Вперёд выступил Сато с кожаной папкой; голос его был свеж и чист.

— Бумаги надлежаще оформлены. Если на лихтере возникли неисправности, то исключительно по вине экипажа. Есть определённые сомнения в вашей квалификации... это будет дополнительно изучено и доложено в ситуационной комиссии. Мы вынуждены просить вас, капитан, задержаться на станции до разбирательства... тем более, что мы в карантине.

— Слушайте, вы, — Форт старался был вежливым, но как-то не получалось. — Я с экстренно набранной командой слетал в адову дыру и вернулся оттуда не затем, чтобы слушать вымыслы и обвинения. Вон там, — показал он назад, на шлюз, — стоит корабль, и если он нормальный, то пусть кто-нибудь возьмётся за тринадцать тысяч эскортировать его на Нортию, а я погляжу, как это у него получится!

— Дискутировать будем в СК, — отрезал Ди Брайдон. — А сейчас передайте судовые документы старшему инспектору Линдау и можете быть свободны... в пределах станции.

— Я требую комиссионной экспертизы корабля! — окрикнул Форт уходящего директора; тот не прореагировал. Сато не спешил удаляться, словно любуясь происходящим, да ещё Линдау приблизился, делая руками некие гребущие движения.

— Несомненно, экспертиза состоится, — заверил комиссар. — Как вы хотите. И даже если не хотите.

— Я всего лишь хочу получить свои деньги, и экипажу должны заплатить. А вы-то чего добиваетесь?

— Мы? — по-детски прозрачно взглянул Сато. — Наша позиция принципиальна — выполнение контракта. Мне не интересно, куда и как вы летали. Вам платят не за художественные манёвры в космосе, а за результат. Где результат? вы пригнали сундук с грязью обратно — то есть результата нет! И, заметьте, у нас все бумаги в порядке — а у вас?.. Впечатление таково, что вы получили исправный корабль — и испортили его, А другой выбросили. Кто-то за это будет отвечать, не так ли?..

— Позвольте мне взять бортовой журнал, — напомнил о себе Линдау.

— Вы примете его под роспись, при свидетелях. Встретимся у юриста станции — если он жив, — сказал Форт, как плюнул.

— Не заставляйте меня ждать, — скрипнул обиженный Линдау.

— Ни минуты. Я отсканирую его и заверю копии, а после забирайте.

— Зря вы послали письмо о трупах, — тихо молвил Сато, дождавшись, когда уйдёт недовольный инспектор. — Вы серьёзно осложнили своё положение. Я был вынужден выступать перед прессой, мне пришлось исправлять вашу глупость — представьте, как я выглядел по вашей милости! Вы выставили меня шутом...

— А кто вам велел выступать, не умывшись? Два куска мыла — и выглядели бы вполне ничего себе.

— У вас ещё есть время дерзить, — глаза Сато заблестели. — Думаю, годик-другой пребывания на станции успокоят вас, и вы научитесь вести себя прилично. Полномочия позволяют мне задержать вас до выяснения всех обстоятельств полёта.

— Не забудьте потом оплатить мне упущенную выгоду, — Форту стало неприятно при мысли, что его контуанский вид истечёт, и он станет лицом без гражданства. Опять же очень не хотелось разоблачать свою истинную природу и дожидаться людей Джомара.

— О да — если вы вправе на неё рассчитывать. Ваш диплом вызывает различные вопросы — скажем, о его подлинности... Давайте не говорить о будущем, пока не собралась СК. Что-то ещё она решит!..

— Феномен с подвохом в багаже покойника, мина на челноке...

— Осторожнее, Кермак. Я нахожусь при исполнении, я — государственный чиновник пятого класса. Ваши нелепые намёки можно расценить как оскорбление. Вам мало тех проблем, которые есть?

— Да, о покойниках — Кэн Мерфанд просил передать вам кое-что.

Сато невольно отшатнулся, увидев будильник.

— Что вы так дёрнулись? страшно?.. Не бойтесь, он своё отзвонил. Держите на память. Вы бы поискали на «Сервитере» — вдруг мы не тот ящик выкинули... Сейчас 21.43; к утру как раз управитесь.


От заместителя юриста Форт возвращался, перегруженный самыми мрачными мыслями. Видно, лучше было сразу сдаться Джомару, чем соваться в гадючье гнездо администраторов, у которых по документам всё сходится и выглядит так убедительно. Разумеется, пока экипаж боролся с авариями и чуть ли не голыми руками выбрасывал горящий феномен, те сидели в тишине и покое и подгоняли строчку к строчке.

Но экипаж!.. их нельзя бросить. Теперь предстояло дело посложнее битвы с феноменом. Тот был один, а этих лощёных, округло и красиво говорящих гадин — мало что не рота. Не исключено, что самописец уже сняли с лихтера и подчищают информацию. Человеку, верящему в законы, такое и вообразить нельзя, но Форт, чей разум украли военные, чтобы втиснуть в мозг-машину, знал цену законам и тем, кто призван соблюдать их. Желая избежать огласки и расследования, они пойдут на всё. Остаётся держаться вместе и стоять на своём. Выбить из начальства заработок — и ходу отсюда! Интересно, есть ли в Галактике место, которое не обсидели начальники, готовые сожрать тебя, если ты не вписался в их формат?..

Рея Магнуса он послал подальше. Никаких интервью! Заговорим, когда иного выхода не будет — и денег за свои откровения надо требовать побольше. Пока не время ссориться с комиссаром Сато на разрыв... хотя опыт упрямо подсказывал Форту, что чем больше ты уповаешь на понимание начальства, тем крепче эти скоты гнут тебя в бараний рог и вьют из тебя верёвки. Когда хочешь как лучше, выходит по-ихнему.

«Куда удобнее — экипаж спасён, феномен выброшен; я признался, что на лихтере нет трупов, Сато — что камень был опасен; плати за труды и прощай. Хочешь оставить всё в тайне? да ради Бога! накинь нам, работягам, тысяч по пять за молчание, ведь самописец остаётся у тебя. Так нет же, у начальства другой идеал — наорать, обвинить тебя во всём и ни томпака не платить. Я оказался виноват — зачем вернулся? зачем выжил? Я! а не они, пославшие меня в гиблый рейс на дрянном судне, с дьяволом в трюме и бомбой на челноке!.. У них все бумаги были приготовлены, чтобы списать нас по графе потерь. Мы им отчётность нарушаем!.. »

Экипаж он нашёл в упадочном настроении. Далан, ворча и булькая зычным горлом, ходила по убогой гостиничной каюте, а Эш помешивала еду в кастрюльке, уныло напевая что-то на родном языке. Имей Форт программу перевода, он услышал бы невесёлую колыбельную для шнги:


Серёдочка-серёдка, зачем ты родилась?

Отцу-матери — послушная рабыня,

Жене-мужу — дешёвая нянька.

Сточатся челюсти, высохнет кожа — 

Скажешь спасибо серёдке-молодке,

Той, что тебя своей жвачкой накормит.

Мала твоя доля в семейном наследстве,

Горька твоя доля в подсолнечном мире.

Серёдочка-серёдка, зачем ты родилась?..


— Что-нибудь выяснилось, капитан? — шарахнулась к нему Далан всем телом.

— Ничего хорошего, — Форт сел, стараясь не глядеть на коллег. — Они всё хотят переврать; ну, вы слышали у шлюза... Вся техника была новенькая, с иголочки, а мы, значит, её загнали и сломали.

— А феномен?! — взрычала Далан. — Я им руки покажу! У нас записано!..

— Далан, без обид — но с тобой разочтутся как надо. Ты из того мира, с которым федералы не станут ссориться. А вот у нас история подольше...

— Как так можно?! — Уши Далан сложились в возмущённую фигуру. — После всего, что было, — и такая вам несправедливость!..

— Может, у тебя дома по-другому. А у нас так. Нам ещё придётся доказывать, что мы — это мы, а наши дипломы — не подделки.

В дверь позвонили. Форт поглядел радаром на пульт двери — та отъехала в сторону. На пороге стоял нижний чин станционной охраны — по табелю о рангах вроде полицейского сержанта.

— Добрый вечер, — деликатно начал он.

— Половина двенадцатого, спать нора, — недружелюбно отозвался Форт. — Что вам надо?

— Здесь находится Зук Эшархиль Тэрэх Шнга. Ей следует пройти со мной в отделение охраны.

— Это зачем?..

— Она была условно освобождена из-под стражи и должна вернуться под арест.

Эш уронила ложку. Всякая иллюзия свободы исчезла; четверо суток полёта оказались просто кошмаром между тюрьмой и тюрьмой. Её оторвут от людей, которые стали ей близки, как родня, и бросят в одиночку. И будут вынуждать к сотрудничеству — говорить и подписывать то, что им надо. Они это умеют — дома Эш с лихвой наслушалась, как оккупанты обрабатывают тех, кто угодил в их тюрьмы. Человека иногда могут пожалеть, он всё-таки свой, а вот «ихэнскую вонючку» — никогда. То, что принёс с собой охранник, было выше её терпения, почти до дна истощившегося в рейсе. Что, опять покориться?.. Никто не заступится. Тут «чрезвычайка». Пока добьёшься связи с Аркадией, пока там смекнут, как тебе помочь (и то если захотят и смогут!) — от тебя одна шкурка останется. Тупик. Тебя припёрли.

— Я не пойду, — прошептала она, а потом вскрикнула: — Не пойду!!!

— Вы отказываетесь подчиняться? — удивился охранник. — Извините, в таком случае я буду вынужден заставить вас.

Форт начал вставать, отметая доводы рассудка: «И зачем ты собрался это делать? Тебя же и посадят!» — но его опередила пылкая Далан.

— А попробуй заставить меня, — охранник попятился перед движущейся на него тушей на массивных ногах, с растопыренными ручищами. — Это частное помещение! Порог не переходить!

— Не частное, а арендованное, — попробовал спорить охранник. — Это сопротивление властям! Я вызываю наряд стражи.

— Хоть десять, — Далан захлопнула дверь перед его носом и повернула запор.

— Далан, он вызовет. Он не шутил.

— И я не шутила! Могу запираться, когда захочу. Я догадываюсь — хотят нас разделить, оставить врозь. Мне заплатить, Эш в клетку, вы будете один. Я глубоко обижена! Они о нас будут выдумывать враки, что мы неумело водили корабль! Нельзя им позволить!..

— Пожалуйста, — взмолилась Эш, — не отдавайте меня!..

Поскуливая от боли в обмотанных пальцах, Далан извлекла из своей необъятной сумки с гимнастическими инструментами увесистый цилиндр, поставила на торец и повернула верх, как крышку термоса. Цилиндр ожил — замерцал огоньками, выпустил какие-то блестящие отростки, а верх раскрылся железным бутоном. Нагнувшись, Далан прощебетала в него длинную фразу и, помедлив, выслушала трель ответа.

— Порядок. Через два с небольшим ваших часа у нас будет подмога. Надо высидеть.

— Ты можешь объяснить, что сделала? — Форт с недоверчивым интересом оглядывал образчик техники высшего мира.

— Вызвала своих. Кто путешествует у нас один, носит маячок вызова спасателей. У нас никто не остаётся без защиты родины. Мне ответили, чтобы ждала. Это, — потрогала Далан пикающий цилиндр, — дудка тревога.

— Что же... что же ты раньше в свою сопелку не дунула?!! — взорвалась Эш. — Когда мы на «Сервитере» чуть не...

— Те проблемы были мои собственные. Личные. Я могла их решить. Но когда оскорбляют меня — оскорбляют весь народ Бохрока. Это никому не позволяется.

«Не-ет, никогда мы не поймём эти техно-социальные миры — ни Форрэй, ни Бохрок! — подумал Форт, ощупывая и сканируя дверной запор. — Муравьиное общество... один за всех — пожалуйста, как она; зато готовы гнать корабль ради одной девки, и ладно бы она была в опасности — а то, чтобы честь их муравейника не прищемили!..»

— Если бы с той стороны был я, дверка не продержалась бы и пары секунд. Они провозятся чуть дольше.

— Надо принять меры.

— Забить чем-нибудь дверь! — выпалила Эш; Форт сочувственно поглядел на неё. Он, как никто на «Скайленде», понимал беды несчастной шнги, но ему грозила не каталажка, а рабство.

— Нет сварочного аппарата. Впрочем, заваренную дверь тоже высадят. Дело времени.

— Морской закон! — гаркнула Далан, привлекая к себе внимание. — Я знакома с обычаями. Это общепринято у эйджи.

То, что она вынула из сумки на этот раз, походило на стопку пластин, скреплённых кольцами, но оказалось мозаикой два на два метра с какой-то дичайшей, кричащей раскраской, словно таблица для проверки цветового зрения; Далан, урча, разместила раскладной тонкий щит на полу.

— Вставайте сюда. Эш, возьми еду и воду, могут пригодиться.

— Если память не подводит, это твой флаг, — Форт обошёл раскладушку кругом. — Или герб?..

— Да! Флаг — территория Бохрока. Кто стоит на ней, неприкасаем. Морской закон, так?

— Ммм... да, есть такой обычай; Но как-то неловко — ногами по флагу...

— Я пригласила, вы — гости. Остальные нет.

— Откройте дверь! — приказали снаружи. — Неподчинение будет расценено как враждебные действия по отношению к представителям правоохранительных органов!

— Войдите! — Форт, сняв запор, отступил к флагу и встал на него.

Униженный в своём служебном рвении, охранник привёл пятерых, одетых и вооружённых, как для захвата террористов в логове. Но картина, представшая их глазам, смутила группу физического действия — непослушный экипаж с отрешёнными лицами стоял на пёстром коврике для медитации, а у ног мирки тикало что-то, похожее на адскую машину.

— Если вы посягнёте на флаг и морской закон, — гулко заявила мирка, — вы будете общаться с солдатами моей планеты. Я могу отстоять себя.

Никому не улыбалось драться с разъярённой слонихой как бы не пяти центнеров весом; при 1 g мирки удачно сочетали порхание акробата с силой мамонта. И вообще, не зная юридических тонкостей, тут можно таких дров наломать, что не будешь знать потом, перед какой комиссией отчитываться. Разочарованно поцокав языками, спецназовцы отошли посовещаться в коридор. Своих умов им показалось мало, и, пошептавшись, они вызвали Сато — комиссар заварил этот чай, вот пусть он и обжигается.

Беловолосый явился с недовольной миной; вздорный голос его был слышен издалека:

— Вы что, вшестером не можете отконвоировать одну ящерицу?!..

Причастившись к зрелищу, он умолк. Цилиндр к этому времени втянул рожки и вместо «бип-бип» стал наигрывать бохрокский гимн — сущая какофония из лязга, буханья и воплей драконов. Такую музыкальную игрушку Сато видел впервые, но чутьём подозревал в ней нечто гадкое для себя.

— Может быть, применить слезоточивый газ? — осторожно предположил командир группы. — Или нервно-паралитический?..

— Ещё посмотрим, кого первого парализует, — намёк мирки прозвучал многообещающе.

— Пусть торчат, если им нравится, — глухо бросил Сато, удаляясь. — Я загляну утром — может, им надоест. Советую прислушиваться к просьбам этой... серой госпожи.

Но утро по станционному времени ещё не наступило, когда диспетчер-телеметрист в панике доложил начальнику «Скайленда»:

— Сэр, в радиусе подлёта вышел из скачка военный корабль мирков, по классификации — канонерка, название — «Аталамаренк». Их капитан требует причал, иначе грозит высадить десант своим способом.

— Какого чёрта им тут надо?!.. — Начальник вмиг представил, что, пока они сидели в карантине, ни с того ни с сего разразилась звёздная война, и флот Бохрока уже бомбит Сэнтрал-Сити на далёкой Колумбии.

— Он утверждает, что на станции обидели их соотечественницу по имени... — имя было втрое длинней названия канонерки. — Он прибыл эвакуировать эту гражданку и расквитаться за её обиду.


Блок 15


Болтуны расходятся во мнении, на что похожи мирки. То назовут «пень-корягой», то увидят в них зримое воплощение сказочных троллей. Под стать хозяевам и техника чудовищной планеты: низкие автомобили на катках-колёсах, пузатые гибриды самолётов с дирижаблями, парусные платформы-буеры — всё имеет оттенок той кряжистой эстетики, которой славятся их создатели. Не были исключением и их космические корабли — «Аталамаренк», нагло потребовавший стыковки, напоминал не то грибной нарост на дереве, не то распухший бумеранг. Диспетчеры порта негодовали вслух («Явились, [слово], старшие братья по разуму, чтоб им [глагол]!»), но невольно любовались, как красиво маневрировал зеркальный полумесяц, метясь стыковочным узлом в станцию. Можно было подумать, что он не обладает инерцией — до того невесомо движется.

Начальник станции, на ходу оправляя мундир, спешил в пассажирский шлюзовой отсек № 5. Пока мирки сближались со «Скайлендом» — это не заняло много времени, — он уточнил, о какой гражданке Бохрока шла речь, и теперь отдавал распоряжения:

— Сато запереть и никому не показывать! Я сам их встречу и всё объясню.

Выполнить церемонию гостеприимства в полном объёме не удалось. Пока начальник поспешал и думал, как за приветственной речью скрыть одышку, гости уже высадились.

Мирки-десантники ломились по коридорам резво и уверенно, хотя были обвешаны снаряжением от ушей до колен. Начальник на секунду потерялся, оказавшись среди стада вооружённых троллей, но взял себя в руки.

— Здравствуйте! Рад вас видеть. Мне надо говорить с вашим командиром.

— Нннгамммм! — промычал кто-то в ответ, проносясь мимо. Начальника по-прежнему не замечали.

— Кто ваш командир?!

— Говорите со мной, — тролль, готовый затоптать начальника, замер вплотную перед ним. Обвитый множеством ремней поверх доспехов; на плечах, на шее, на груди — везде коробочки, круглые и угловатые, какие-то щитки в форме тарелок, набалдашники, чашки — и всё это одновременно цвикало, чирикало и стрекотало. Как они сидят в засаде?.. видимо, молча, прикинувшись камнем.

— Я готов ответить на ваши вопросы.

— Приятно. Мы посотрудничаем, может быть. Моё имя — Лармадэникан Бордамадол Секерголамаш. Просто Секер. Сделайте мне любезно проводы к Атамерадон Импаулури Далангиак.

Слегка запутавшись в именах, начальник узнал-таки второе и пригласил Секера за собой. Мирки уже установились на пересечениях коридоров и, по сути, контролировали весь порт «Скайленда». Начальнику оставалось преподнести победителю ключи от города и сдать шпагу. Благо шёл четвёртый час ночи, народу по станции шлялось немного, а то начальник увидел бы, как мирки разгоняют толпу. Точней, услышал бы — они это делают криком.

Досталось одному Рею Магнусу — он вздумал заснять захват «Скайленда» для канала VIII. Одна из громадин задорно пискнула и, выхватив у оператора камеру, шваркнула её об пол — только детали полетели, потом наступила на останки и, осторожно вынув диск с записью, спрятала в карман на животе. Другой тролль грамматически неправильно, но убедительно сказал Рею в лицо, что ему сейчас можно, а что нельзя. Можно было сидеть и не высовываться, иначе возможны травмы.

Эш, застывшая на флаге с кастрюлькой и бутылкой, слегка сомлела от испуга, напряжения и душевных мук; Далан взяла у неё сосуд с едой, а Форт подхватил шнгу на руки и держал, пока в каюту не вгромоздился командир Секер.

Встреча мирков выражалась в звуках и бешеной мимике; на лице Секера это выглядело как танец бровей, единственной ноздри и рта, причём каждая часть лица плясала по-своему, вдобавок уши помогали речи неритмичными взмахами. При этом собеседники стояли ноздря к ноздре, чуть ли не в упор. От бурной живости их речи казалось, что это ругань, и они вот-вот вцепятся друг в друга. Наверное, затем у них и нет носов, чтобы могли так близко разговаривать.

Мирков было всего двое, но гвалт стоял такой, словно разом тараторила дюжина людей. Вдруг гам оборвался, и Секер объявил:

— Я отмечаю вопиющую непорядочность. Это поправимо. Мне нужно представительное общество для декларации. — Погудев чем-то внутри, он прибавил: — Начальство объекта. Главные лица.

— Я — главное лицо. Всё можно решить со мной.

— Нет. Один решает, когда один. Двое — вдвоём. Трое — втроём. Это наше правило. Я тоже не один. Два заместителя имею.

— Хорошо, пройдёмте в конференц-зал. Я приглашу туда всех старших специалистов.

— И обязательно Сато. Такой здесь есть.

«Уже наябедничала! и когда только успела?..» — злобно зыркнул начальник на Далан. Та, очевидно, правильно поняв поворот его лица, разинула рот и ребячески подразнилась аналогом языка. Из отвесившейся вниз пасти на вздрогнувшего начальника выглянули два сочных жёлто-серых щупальца в полосках роговых крючков, а следом выехали зубы — стамески и долота в наборе. Приснится такое — не проснёшься.

— Охрана помещения тут будет наша, — подытожил Секер и длинно засвистал, подзывая своих молодцев.

— А как мы? — вытянула шею Эш, соскользнув с рук Форта.

— Это не вопрос. Вы на флаге, вы у нас в защите.


Собрание невыспавшихся старших технарей и бюрократов шикало и шепталось, дёргая плечами, разводя руками и ядовито поглядывая на Сато. Затейник чёртов. Ручка у него, видите ли, бо-бо. Как бы голове бо-бо не стало. Те, кто десятого числа участвовал в совещании, одобрившем вывоз покойника с багажом на Нортию, делали вид, что они ни при чём, и наговаривали на комиссара лишнее. Он-де всё сам, один задумал и засекретил, а мы тут отдувайся за него.

— Меня не информировали, — заявлял Ди Брайдон. — Я не отвечаю за то, что он вытворял, прикрываясь допуском. Техническим контролем занимались его люди в нарушение правил...

Линдау горячо ему поддакивал, с испугом вспоминая текст письма, отправленного им на «Сервитер» с подачи Дорифора. Вдруг и письмо поднимут и предъявят СК?.. А если соберут международную СК?.. вовек не отмоешься.

— Гердип Сингх доложила мне, что Диадумен приходил к ней и изъял запись переговоров on-line, — зловеще цедил шеф связистов. — Но девочка догадлива — сообразила сделать копию...

Даже под дулом лайтинга он не сознался бы сейчас, как орал на смуглую диспетчершу: «Ты думаешь головой или нет?! Чтобы голубчики Сато меня таскали на комиссии? чтобы я тонны объяснительных писал?! Сотри немедля, если хочешь тут работать!»

Представитель Ллойда — тот и вовсе был ни жив ни мёртв. А ну как перетряхнут все его тёмные гешефты?..

— Господа! рад вам представить командира Секера и его замов — Надара и Багук.

Все надели вынужденные восковые улыбки. Свой флот далеко, станция имеет лишь противометеоритную защиту... да и попробуй, рискни вызвать военную помощь — зеркальный бумеранг блеснёт, и то ли были те крейсера, то ли их не было...

— Мы посовещались, — обвёл Секер собрание взглядом линз усилителя. — Опросили потерпевших. Наши выводы огласит Багук. Это леди.

Ужасная леди хлопком приглушила какие-то жужжалки на плече.

— Начальство объекта обязано выплатить экипажу «Сервитер Бонда» условленные деньги. Свыше того — премия за трудности. Мы справились в законе, премия размером семь десятых от договорной цены. Затем мы увозим экипаж с собой. Я огласила.

— Теперь мы выслушаем вас, — мирно чмокнул губами Секер.

— Возражение! — поднял руку зам больного юриста. Начальник попытался телепатически приказать ему: «Сидеть!», но мысль не долетела.

— Среди экипажа есть ихэнка, подданная Федерации, состоящая под следствием по делу о непреднамеренном нанесении телесных повреждений с расовым подтекстом. Мы не можем разрешить ей покинуть станцию.

— Вы знаете о прецедентах? — Голова Багук утонула в плечах.

— Да.

— Вы руководствуетесь ими?

— Разумеется.

— Вы создали прецедент — отпустили её под поручительство капитана Кермака. Мы повторим это. Поручится командир Секер. Мы сбалансировали вину и опасность пребывания ихэнки здесь. Здесь ей опасней. Вы сообщите нам решение суда, его исполнит международная служба.

— Почему? ихэнка находится под нашей юрисдикцией, — юрист решил показать, что младшие миры не так уж безропотно сносят диктат высших.

— Потому. Мы изменим ей юрисдикцию. Мы не уверены в вашей беспристрастности.

Юрист сел — оплёванный, весь в пятнах недоверия.

— Относительно платы, — ободренный смелостью юриста, подал голос шеф-бухгалтер. — Вы требуете 49 300 бассов...

— Наличными, — подчеркнул Секер. — Причём 8800 они уже получили.

— Да, но — сорок тысяч!.. Таких наличных средств у нас нет. Можем выдать чеками...

— Чеки нетрудно опротестовать. Выньте деньги из жалованья персонала. Из своего в том числе.

Шеф-бухгалтер увял, что-то невнятно бормоча — должно быть, раскладывал 40 500 по зарплатам мелких служащих. От себя он не думал и томпака выделить. От денег лиц первого и второго ранга — тем более.

— У меня есть возражение, — поднял здоровую руку Сато. «Ты-то куда, одеколон туанский?!.. — с тоской и ненавистью воззрился на него начальник станции. — Сидел бы, и рот на замке!..»

— Не закончено разбирательство о том, насколько верно пилотировался лихтер и как на нём выполнялись технические операции, — Сато чеканил слова, глядя прямо на серые бугристые лица мирков. — Это подлежит разбору в ситуационной комиссии ТКУ.

— Бомба на челноке, — кратко промолвила леди Багук. — Вы хотите разбора по этому факту?

— Извините, вас обманули. Экипаж пользуется тем, что обломки челнока недоступны, и...

— Доступны. Мы в силах опустить на Нортию поисковые аппараты и найти останки. Или проще — часть их ещё на орбите. Вы продолжаете настаивать, чтобы мы отловили их и сделали анализ? Если бомба была, все расходы на розыски и экспертизу лягут на вас. А вам грозит международный суд. За попытку убийства нашей гражданки.

— Полагаю, мы договорились по всем пунктам, — начальник встал. — Комиссар Сато больше не имеет к вам вопросов или предложений. Надеюсь, дело ихэнки будет рассмотрено судом станции гуманно, с пониманием. Деньги мы найдём.

— И побыстрей, — поднялся Секер. — Наша спасательная операция должна длиться не больше ваших семи часов. Превышение срока по вашей вине оплачивается вами.

На выходе начальник станции задержал шефа-бухгалтера:

— Вычти-ка с Сато под это дело тысяч семь-восемь. И с его ребят по тысчонке. Им будет полезно почувствовать, кто сегодня в проигрыше.


— Ох, эти спецслужбы тоталитарных сверхцивилизаций!.. — сетовал Сато в присутствии слегка поблекших Дорифора и Диадумена. — Хамство, бесцеремонность, волюнтаризм!..

— Ох, эти младшие миры с их рыночными отношениями!.. — делился Секер с Надаром и Багук. — Сплошное жульничество, голая корысть и служебные преступления!..

После завтрака мирки стали стягиваться к порту. Возбуждённый «Скайленд» гудел и гомонил; станционная охрана наконец-то вылезла из нор и оцепила порт, а Рей Магнус торопливо надиктовывал по on-line на свой канал всё, что он видел и не видел. Где-то вдали, в верхних эшелонах власти звучали ноты протеста и дипломатичные ответы на них — Федерация переписывалась с Бохроком об инциденте на «Скайленде-4». Бохрок говорил, что ничего прискорбного не случилось, и намекал, что ТКУ Федерации не мешало бы разобраться с полётом «Сервитер Бонда» на Нортию и обратно — там каким-то боком замешались аркондские феномены.

Как об этом пронюхал Рей Магнус — неизвестно, но он первый вбросил в сети блиц: «ФЭЛ НА СТАНЦИИ ИЗЛУЧАЛ КАМЕНЬ С АРКОНДЫ!» Спешно снаряжалась экспедиция бладраннеров.

Экипаж «Сервитера» об этой шумихе не ведал. Он готовился к отправке.

— Вот деньги, — шеф-бухгалтер открыл кейс. — Убедитесь и пересчитайте.

— Вы не думаете, что я вам верю?.. — Форт изменил масштаб времени для зрения и принялся проверять число банкнот в пачках.

— Нам хотелось бы предать забвению всю эту неприятную историю, доставившую и вам, и нам столько тревог и хлопот, — Сато колыхнул жёстким листом с красочными надписями и печатями. — От имени и по поручению транспортно-космического управления я вручаю эту почётную грамоту гражданке Бохрока, проявившей... героические усилия... славный пример содействия цивилизаций... также денежные премии другим членам экипажа...

«Отступное, значит, — отметил Форт. — Раскошелились-таки жадюги».

«Купи на мои деньги автомобиль и разбейся на нём», — пожелал ему Сато.

Мирки довольно заахали, взмахивая ушами: Сато не ошибся, заготовив грамоту — они и впрямь обожали всяческие поощрения и признания доблести. Далан влезла лицом в грамоту, читая посвящённые ей строки. Тем временем Сато протиснулся к Форту.

— Дорогой Кермак, не всегда за твоей спиной будут стоять бохрокские десантники. Не советую тебе показываться здесь — даже в радиусе подлёта. Будь уверен, я найду, за что тебя арестовать.

— Дорогой Сато, я обязательно сюда наведаюсь, потому что скоро тебя тут не будет, — Форт пересыпал пачки денег из кейса в свой вещмешок; он не хотел брать на борт ничего, над чем мог поколдовать Сато. — Даже если федеральная СК тебя простит, то не прощу я и расскажу миркам о твоих фокусах — а эти тролли, если я в них не ошибаюсь, очень щепетильно относятся к честности служащих и не откажутся от удовольствия поднять вопрос о твоём соответствии должности на уровне посольств. И тебя пометут.

— Не надейся, — шепнул Сато. — У меня прекрасные знакомства в верхах.

— ...которые не помешали выкинуть тебя сюда.

— Это не навсегда. Всё переменится.

— ...кроме твоей привычки подкладывать мины и посылать людей на смерть, помахивая им вслед платочком. Сказать, в чём между нами разница? Я о тебе знаю всё, а ты обо мне — ничего.

— И кто ты такой? — Сато сдержал лицо, но от Форта дохнуло чем-то необычным... вроде тайны.

— Я — человек! — подмигнув комиссару, Форт с мешком денег (не часто такое случается с людьми, если исключить инкассаторов) двинулся к шлюзу, в «Аталамаренк».

— Я хочу поблагодарить администрацию «Скайленд-4» за внимание и заботу! — возгласила Далан. Начальство, подавленное налётом Секера, несколько выпрямилось и заулыбалось, как для группового фото.

— Эш, капитан, отступите на шаг и откройте рты, — негромко проронила Далан в сторону. Эш, знавшая, что за этим последует, быстро села в позу яйца и зажала голову в ладонях.

Уши Далан поехали в стороны, рот стал иерихонской трубой, лицо вспухло; она присела и стала в полтора раза шире от вдоха.

— СПА-СИ-БОООО!!!

Ураган звука пригнул оглохших начальников, а последнее «БО» прямо-таки размазало всех.


— Я не слышу! я ничего не слышу! — плакал Сато» зарывшись в подушку. — Какая подлость! какая низость!.. У меня лопнули перепонки!

— Жаль, — тихо проговорил медик, — он так и не узнает, что ему звонили из главка...

Дорифор и Диадумен вопросительно переглянулись — почему им неизвестно о звонке?! — а Сато вскинулся:

— Что?! кто звонил? когда?!

— Я же говорю — истерический припадок, — пожав плечами, медик пошёл к двери. — Давайте ему те лекарства, что я назначил.

— Все вы подлецы! все подонки!!!.. — Сато с воплем запустил вслед врачу подушкой, но попал в туанскую вазу на тумбочке, и тонкое изделие, покачнувшись, цокнуло об пол и рассыпалось с нежным звоном.

Даже в гибели всё туанское сохраняет изящество и шарм.

— И это мне за то, что я всех спас! вот людская благодарность! — Комиссар рыдал, орошая слезами снежные простыни. — Я уйду. Уеду. Мне никто не нужен. Я хочу умереть!

— Успокойся, мой хороший, — Дорифор гладил его белые волосы с безжалостной улыбкой любящего человека. — Это пройдёт. Ты от меня никуда не денешься.


— Мы не изучили феномен. Не взяли даже маленького камешка из ящика! Наука нам этого не простит.

— Уймись, Далан. На твой век каменьев хватит. Я знаю места, где этого камня — целые горы...

— Капитан, у тебя своеобразный юмор! я его поняла.

— Ты делаешь успехи. Но сейчас я не капитан, я пассажир.

— Схожу к Секеру. Кажется, скоро мы прибываем. Форт лежал на просторной миркской койке — при 2,6 g лучше быть в горизонтальном положении — и листал ежеквартальник «Вестник трудоустройства».

— Эш, ты как?

— В жизни не наймусь к миркам, — шнга дышала с натугой, преодолевая давление невидимого груза. Но всё-таки это свобода! не париться в тюрьме, не изнывать в плену закрытых стен... — Буду искать вакансии у тех, чьё тяготение меньше.

— Я думаю податься на Унту, к орэ, — вслух поделился мечтами Форт. — Правда, влажность высокая, и температура... но мне без разницы. Да, ещё у них много углекислого газа в воздухе. Унтийское гражданство стоит, в переводе на бассы, где-то тысяч десять...

— Вы серьёзно туда собрались?

— Да, — Форт был строго намерен отделиться от шнги; нечего влачить за собой хвост всех влюблённых в тебя.

— А я... наверное, полечу на Мегару. Там жаркий экваториальный пояс, это мне подходит. Закрытая планета чистой экологии...

Эш изучала планш-икону, которую дал ей Форт. Она так долго выспрашивала его о богах эйджи, что он достал экран-пластинку с резным обрамлением и, показав, как менять изображения, включать тексты молитв, гимны и комментарии, предоставил ей самой постигать глубины вероучения землян. Эш не выпускала из рук сей бездонно ёмкий гибрид храмовой библиотеки с картинной галереей. Перебрав сотни ликов, она остановилась на одном.

Человек с удивительной бледно-синей кожей и розовыми ладонями, с масляно-чёрными волосами, с гирляндами цветов на шее, прижимает к своей груди, как величайшую драгоценность, спасая и оберегая, хрупкую девушку, чьи огромные глаза похожи на цветы лотоса, светящиеся розовым шёлковым цветом зари.

Кришна и его возлюбленная — душа мира. Кришна — хранитель земли, жизни и всех её творений. Бог, так похожий на саму Эш, к груди которого она припала бы в поисках защиты и спасения. Бог, чей жрец явился из небытия и подал Эш добрый знак.

Что она знает о нём? что она знает о Господе?

Он нежен, он добр, он прекрасен. Притягательность, молодость, энергия и мудрость — всё лучшее слилось в нём, преображаясь в ласку, чистоту, гармонию любящего сердца.

Но только ли это?

Кришна — хранитель, однако, чтобы спасти мир, сохранить голубизну вод, зелень лесов и счастье людей, он в любой день и час готов сойти с ложа страсти и вступить в бой. Совершенный воин, боец — вот кто он; рак-шит-ар — убийца ракшасов, демонов зла и хаоса.

И Учитель, поклонявшийся Богу-защитнику, и Кришна — Бог гармонии и мира — своим служением ясно дали понять, что долг превыше всего, что в бой надо идти ради добра. Идти и побеждать. Можно лишить тело жизни, но душа бессмертна.

«Зелёная планета, — подумалось ей. — Зелёная церковь... »

— Что ж, валяй. И оставляй о себе весточки в сети — как устроилась и прочее.

— Вы будете искать там моё имя? — обрадовалась Эш.

— Лучше по коду или псевдониму. Выдумай что-нибудь и скажи мне.

Эш замолчала, перебирая варианты, а Форт вернулся к справочнику.

«На Унту, на Унту, к жабам-людоедам... Но почему непременно туда? можно и к людям. Вот, скажем, — юрисдикция Альты, Планета Монстров, сокращённо ПМ. Вторая в звёздной системе. Тяготение — 0,73 g. Наклон оси к плоскости орбиты — 8°29'. Период обращения — 113,4 суток ПМ (221,3 суток Старой Земли). Период вращения — 46,8 часов СЗ. Состав атмосферы... СО2 — около 1%, ого!... Давление... Так, а вот это занятно: „При устройстве на работу предост. вид на жит. сроком 5 лет Един. Времени с неполными правами гражданства“. Это, выходит, девять местных лет. Шикарно! Пусть ситуационная комиссия шлёт мне туда запросы по делу „Сервитера“, а лично я в СК не явлюсь — некогда, ибо работаю. Альтийские власти не выдадут — у них контры с федералами. Это местечко стоит изучить...»

И он с интересом вчитался в адреса фирм и служб, нуждавшихся в пилотах на Планете Монстров.