Гнев
Аластер Рейнольдс








Все тайное становится явным, даже случись оно тридцать две тысячи лет назад и не оставь после себя почти ничего.






Алистер Рейнолдс

Гнев









У тела императора я оказался первым, но делать что-либо было уже поздно. Император рассматривал своих рыб кои, опустившись на колени на мощеную дорожку, вьющуюся между прудами, когда в него попала пуля. Она пробила череп, мгновенно разнеся голову. По плиткам дорожки разметало клочки кожи, осколки костей и розовато-серые ошметки мозга. Из входной и выходной ран сочилась кровь — темно-красная, как чернила на императорской печати. Тело завалилось набок, нижняя его половина все еще подергивалась — моторные сигналы пытались восстановить над ним контроль. Я протянул руку и опустил ладонь на устройство, имплантированное в основание черепа. Потом нажал сквозь желтый шелк воротника на нужную контактную точку. Под кожей еле слышно щелкнуло, и тело мгновенно стало неподвижным. Я встал и вызвал уборщиков.

— Унесите тело, — приказал я людям. — Не избавляйтесь от него, пока не будет завершен тщательный криминалистический анализ. Осушите пруды вокруг и обыщите их: вы должны найти пулю или любые ее фрагменты. Затем промойте дорожку из шлангов: следов крови и всего прочего, что вышло из тела, не должно оставаться. Проведите тщательный анализ воды в прудах и не выпускайте кои обратно, пока не будете уверены, что рыбам ничто не угрожает. — Я помолчал, все еще пытаясь сосредоточиться на произошедшем. — Да, и перекройте Великий Дом. Никого не впускать и не выпускать, пока мы не найдем виновного. И запретить прибытие или вылет любых кораблей из Столичного Нексуса без моего личного разрешения.

— Да, Меркурио, — отозвались слуги почти в унисон.

Одна из рыбок в ближайшем пруду — я определил ее как асаги кои, с голубоватыми чешуйками, составляющими узор, похожий на сосновую шишку — открывала и закрывала рот, будто пыталась сказать мне что-то очень важное. Оставив за спиной место преступления, я направился в Великий Дом. К тому времени, когда я дошел до приемных покоев императора, дворец уже гудел слухами о попытке убийства. Несмотря на любые мои усилия, новость о покушении уже через час вырвется из Нексуса и помчится от планеты к планете, от системы к системе, распространяясь по Галактике неостановимым пламенем.

Новое тело императора встало с трона, когда передо мной распахнули двери. На нем красовался желтый шелковый халат — точно такой же, какой был на трупе. Если не считать отсутствующих ран, новое тело было столь же не отличимым от прежнего — седобородый мужчина почтенного возраста, однако еще сохранивший юношескую энергию. Обычно его улыбка лучилась тонкой иронией, а на челе лежала печать глубокой мудрости — результат многих лет неустанного постижения знаний. Но сейчас его лицо выглядело невыразительной маской. Лишь это, да еще некоторая скованность движений выдавали тот факт, что это новое тело, оживленное впервые. Пройдет несколько часов, пока имплантант проведет тонкую сенсомоторную настройку, которая вернет императору плавность движений и ощущение, что он полностью вселился в организм-марионетку.

— Я очень сожалею, — сказал я, не дав императору шанса заговорить первым. — Я принимаю на себя всю ответственность за этот инцидент.

Он отмахнулся от моих извинений:

— Что бы ни стало его причиной, Меркурио, я очень сомневаюсь, что в твоих силах было его предотвратить. — Голос у него все еще оставался хрипловатым, как у пьяницы, мучимого сильным похмельем.

— Мы знаем, насколько тщательно ты работаешь, сколько опасностей предусматриваешь заранее. Никто не смог бы просить о большей безопасности, чем та, какую ты мне обеспечивал все эти годы. Ведь я жив, не так ли?

— Тем не менее в моей работе отыскался явный прокол.

— Возможно, — признал он. — Но факт и то, что убийца добрался лишь до моего тела, а не до меня самого. Инцидент неприятный, но в общей схеме событий — это лишь чуть хуже акта вандализма по отношению к императорской собственности.

— Вы что-нибудь почувствовали?

— Резкий удар, несколько мгновений смятения — и больше почти ничего. Если это все, что испытываешь, когда тебя убивают, то бояться особо и нечего, честно говоря. Возможно, напрасно я столько лет постоянно оглядывался — не крадется ли сзади убийца?

— Кто бы ни пошел на такое, он наверняка знал, что ничего этим не добьется.

— Я сам об этом думал. — Император погладил роскошную седую бороду так, словно делал это впервые. — Боюсь спрашивать, но… как там кои?

— Я велел своим людям обыскать пруды в поисках пули. Но насколько я мог видеть, никакого вреда рыбам причинено не было.

— Будем на это надеяться. Я столько усилий вложил в этих рыб… у меня разобьется сердце, если с ними что-нибудь случилось. Разумеется, я хочу сам в этом убедиться.

— Но не раньше, чем мы обыщем Великий Дом и найдем убийцу, — заявил я тоном, на какой осмелился бы только личный телохранитель императора. — Пока риск нового покушения не устранен, я не выпушу вас из этого здания.

— У меня неисчерпаемый запас тел, Меркурио.

— Дело не в этом. Тот, кто это сделал… — Я смолк, потому что мои мысли все еще не организовались. — Прошу вас, господин, просто уважайте мои рекомендации в этом деле.

— Конечно, Меркурио. Как всегда. Но ведь ты не станешь держать меня вдалеке от моих рыб до конца вечности?

— Искренне надеюсь, что нет, господин.

Я покинул императора и вернулся в свой офис, чтобы координировать охоту на убийцу и поиски любых улик, которые тот мог оставить. В течение двух-трех часов тело было подвергнуто тщательному криминалистическому анализу, при этом из раневого канала удалось извлечь осколки пули. За это же время мои люди отыскали и другие фрагменты в районе места убийства, и это позволило восстановить пулю.

А час спустя, вопреки всем моим ожиданиям, у нас был и сам убийца. Его обнаружили вместе с оружием — он просто ждал, когда его схватят. Он даже не пытался сбежать из Великого Дома.

Именно тогда я и начал подозревать, что случившееся есть не акт бессмысленного осквернения, а нечто гораздо более зловещее.

— Расскажи, что вы обнаружили, — велел император, когда я вернулся в его покои. За прошедшее время его контроль над новым телом заметно улучшился. Движения стали плавными, и он вновь овладел своим обычным набором выражений лица.

— Как вам, несомненно, уже известно, господин, мы обнаружили убийцу.

— Не известно, но прошу тебя, продолжай.

— И оружие. Пуля оказалась самонаводящимся автономным снарядом очень сложной конструкции. Она имела устройство, генерирующее маскировочные поля, чтобы сбить с толку наши системы предотвращения вторжения извне, поэтому, выпущенная на территории Великого Дома, она могла лететь необнаруженной. Но ей все же требовалось пусковое устройство, нечто вроде пистолета. Его мы тоже нашли.

Император нахмурился:

— А я полагал, что злоумышленнику достаточно трудно пронести оружие в Нексус, не говоря уже о Великом Доме.

— Тут есть одно неприятное обстоятельство, господин. Оружие можно тайно пронести на территорию только в виде очень маленьких деталей — настолько маленьких, что их удается замаскировать под генератор поля или спрятать в обычных инструментах и оборудовании, которыми дворцовой прислуге разрешено пользоваться. Именно так все и было проделано. Оружие мы нашли у эволюта по имени Вратса, одного из тех, кто ухаживает за прудами.

— Я знаю Вратсу, — негромко проговорил император. — Он работает во дворце уже много лет. Умом не блещет, но это старательный, вежливый и, вне всякого сомнения, прилежный работник. Мне он всегда нравился — мы с ним иногда толковали о рыбах. Он их просто обожал. Так ты всерьез говоришь, что он имеет к делу какое-то отношение?

— Он этого даже не отрицает, господин.

— Я поражен. Уж кто-кто, но Вратса… Он ведь из приматов?

— Горилла, кажется.

— И он действительно все спланировал?

— Я не уверен, что здесь следует употреблять, слово «спланировал». Судя по всему, Вратса был «кротом».

— Но ведь он в штате дворца уже… сколько точно?

Мне не было нужды просматривать архивы — информация появилась в моем распоряжении немедленно, мгновенно пересланная мне в сознание.

— Тридцать пять лет, господин. По моим оценкам, примерно столько лет и понадобилось, чтобы пронести во дворец детали оружия и собрать его.

— Могли простой эволют такое проделать?

— Только с чьей-то помощью, господин. Вы всегда были очень добры к ним, поручая им ответственные должности, в то время как другие, скорее, обращались бы с ними, как с рабами-недочеловеками. Но несомненно и то, что эволюты в целом не отличаются способностью к долгосрочному планированию и изобретательности. А здесь потребовалось и то, и другое. Я склоняюсь к выводу, что Вратса был такой же марионеткой, как и тело, которое вы сейчас носите.

— Но почему пуля? Я ведь уже говорил, что мы с Вратсой часто разговаривали. И он в это время легко мог сделать со мной что угодно просто голыми руками.

— Не знаю, господин. Однако есть кое-что еще. — Я обвел взглядом стены зала, обшитые панелями с фризами, изображающими древний ландшафт какой-то безымянной планеты с двумя лунами, расположенной на другой стороне Галактики. — Вопрос деликатный, господин… или, во всяком случае, может оказаться деликатным. Полагаю, нам следует поговорить наедине.

— Этот зал и так самое уединенное место во всем Блистательном Содружестве, — напомнил он.

— Тем не менее.

— Хорошо, Меркурио. — Старик негромко вздохнул. — Но ты знаешь, сколь неприятно такое общение.

— Уверяю, что буду краток, насколько это возможно.

Потолок надо мной разделился на четыре равные секции. Они задвинулись в стены, и между ними открылся крестообразный просвет, а за ним — огромное пространство, ярко освещенное помещение, такое же большое, как и все в Великом Доме. И в этом пространстве, удерживаемая на месте нейтрализаторами гравитации, висела трепещущая сфера насыщенной кислородом воды диаметром более ста метров. Участок пола под моими ногами стал подниматься, превратившись в колонну-лифт. Не подверженный головокружению и не опасаясь длительного ущерба здоровью даже в случае падения, я оставался спокоен, если не считать тысяч вопросов, роящихся в голове.

На высоте ста тридцати метров моя макушка пронзила поверхность сферы. Обычный человек начал бы тонуть, но пребывание в воде не создавало для меня никаких проблем. Фактически, в галактике почти не было таких условий окружающей среды, которых я не смог бы выдержать хотя бы временно.

Мои линзы настроились на другие оптические свойства воды, и вскоре я уже стал видеть лишь чуть менее резко, чем в чистом воздухе. Император плавал, столь же невесомый, как и окружающая его вода. Внешне он чем-то напоминал кита, только без плавников и хвоста.

Я еще помнил времена — смутно, потому что это было давно, — когда он был все еще более или менее гуманоидом. Было это в ранние дни Блистательного Содружества, когда оно охватывало лишь несколько сотен звездных систем. Император рос вместе с ним, разбухая по мере того, как очередная новая территория, будь то планета, система или блистающее звездное скопление, поглощалась его владениями. Ему не хватало абстрактного понимания истинной степени собственной власти. Ему требовалось ощущать ее на чисто сенсорном уровне, в форме потока информации, поступающей напрямую в мозг. И после бесчисленною количества модификаций его мозг стал размером с небольшой дом. Похожие на лабиринт складки и извилины выпирали сквозь туго натянутую кожу, как будто могли в любой момент прорвать свою тонкую оболочку. Вены и артерии толщиной с водопроводные трубы опутывали мозжечок. Уже давным-давно этот мозг не защищала черепная коробка.

Выглядел император чудовищно, но чудовищем он не был, во всяком случае не сейчас. Выпадали некогда времена, когда его амбиции к экспансии подстегивались чем-то вроде жажды власти, но это было десятки тысяч лет назад. Теперь, когда под его контролем находилась почти вся колонизированная Галактика, он стремился лишь воплощать собою благосклонность и справедливость правительства. Император прославился терпимостью и милосердием. И он лично ратовал за внедрение демократических принципов во многих самых захолустных префектурах империи.

Он был хорошим и справедливым человеком, и я почитал за счастье ему служить.

— Так поведай, Меркурио, что же это за секрет, который нельзя узнать даже одной из моих марионеток?

Поднявшийся столб остановился как раз напротив одного из его темных глаз. Они походили на смородины, вдавленные в бледную плоть.

— Дело в пуле, господин.

— И что в ней такого?

Я протянул ему на ладони восстановленную пулю, уверенный, что сейчас нас никто подслушать не может. Это был металлический цилиндр с прозрачным конусом на кончике.

— На корпусе имеется — или имелась — надпись. На одном из древних торговых языков Лакванского Выступа. И надпись эта в переводе на первичный гласит: «Разве сторож я брату моему?».

Император на секунду задумался:

— Она мне ни о чем не говорит.

— Случись иначе, я бы удивился, господин. Как выяснилось, эта надпись является цитатой из древнего религиозного текста. В чем ее более глубокий смысл, я сказать не могу.

— Лакванцы традиционно не создавали для нас проблем. Мы предоставили им определенную автономию. Они платят налоги и согласились на наши скромные требования постепенного развития демократического правления и снижения количества казней. Им может подобное не нравиться, но есть и десятки других административных субъектов, с которыми мы обращаемся точно так же. Так с какой стати им выступать против меня именно сейчас?

— Это еще не все, господин. У пули впереди имеется полость — внутри стеклянного конуса. Там достаточно места для размещения любого вредоносного агента, вплоть до контейнера с антиматерией, который легко уничтожил бы Великий Дом или большую его часть. И тот, кто ее изготовил, кто запрограммировал ее проникнуть настолько далеко, мог легко сделать следующий шаг, необходимый, чтобы убить вас, а не только вашу марионетку.

Темный глаз императора смотрел на меня. И хотя он едва мог перемешаться в глазнице, у меня все равно возникло ощущение, что этот взгляд выражает сосредоточенность и внимание.

— Так ты полагаешь, что кто-то пытается мне что-то сказать? То есть они могли убить меня, но решили этого не делать?

— He знаю. Несомненно, предпринятые мною меры предотвратят вторую попытку подобного рода. Но и они об этом будут знать. Тогда зачем было все это затевать? — Я помолчал, прежде чем добавить: — Боюсь, это еще не все.

— Говори.

— Хотя пуля оказалась пустотелой, она не была совершенно пустой. В стеклянной части кое-что находилось — несколько зернышек красноватого песка или пыли. Хирурги извлекли почти все из тела марионетки и заверили: несколько оставшихся крупинок, попавших в пруд, не причинят никакого вреда кои. Я отдал крупинки на анализ, и они оказались абсолютно нейтральными. Состоят в основном из оксида железа, кремния и серы. Честно говоря, не представляю, что из этого следует. Они сходны с веществами, которые можно найти на поверхности засушливой планеты земного типа — с разреженной атмосферой, почти без погоды или лишенной жизни. Проблема в том, что под такое описание попадают десятки миллионов планет.

— А в пределах Выступа?

— Меньше, но все равно слишком много, чтобы начинать поиски. — Я отвел руку с копией пули. — Тем не менее это наши единственные ниточки к убийце. С вашего позволения, я хотел бы покинуть Столичный Нексус и продолжить расследование.

Император обдумывал мои слова несколько секунд:

— Ты предполагаешь направиться в Выступ?

— Если честно, альтернативы я не вижу. Сидя в офисе, я могу сделать очень немногое. Лучше отправиться на прогулку. — Эта фраза, непрошеной возникшая у меня в голове, немного меня встревожила. Откуда она взялась? — Я хотел сказать, господин, что на месте я смогу работать более эффективно.

— Я это ценю. Но я ценю и то, что ты невероятно важен для меня — и не только как друг, но и как мой ближайший и самый доверенный советник. Я очень привык к тому, что ты всегда рядом, в стенах Великого Дома. И зная, что ты неподалеку, я могу спокойно спать.

— Я буду от вас всего в нескольких гиперпространственных прыжках, господин.

— Разрешение я, конечно, даю — разве я тебе когда-нибудь отказывал? Но береги себя, Меркурио. Даже думать не хочу о том, как стану обходиться без тебя.

— Сделаю все, что в моих силах, господин. — Я помолчал. — Мне надо еще кое о чем вас спросить, господин. Что делать с Вратсой?

— А что ты про него скажешь?

— Мы подвергли его мягкому допросу. Он ни в чем нам не признался, но я не исполню свои обязанности должным образом, если не скажу, что мы можем применить и другие методы — просто убедиться, что он от нас ничего не скрывает.

— Если честно, каково твое мнение?

— Думаю, он совершенно невиновен, господин — он лишь действовал по сценарию, который для него кто-то написал лет тридцать пять или более назад. О причинах своих поступков — и о том, кто за ними стоит, — он знает не больше, чем та пуля. Но если вы полагаете, что можно будет чего-то добиться, если…

— Если подвергнуть его пыткам ради очень слабой вероятности, что он сможет нам о чем-то рассказать? — По его тону было ясно, что он об этом думает.

— Я и не предполагал, что вы такое одобрите, господин. Насколько я могу судить, пользы от этого будет примерно столько же, сколько от наказания щенка за то, что тот натворил позавчера.

— Большую часть последнего тысячелетия я потратил на внедрение гуманных принципов в более варварских уголках моей империи. И самое малое, что я могу сделать, так это жить, соблюдая собственные моральные стандарты, разве не так? — Вопрос был риторическим: господин не дал мне времени ответить. — Выведи Вратсу из Великого Дома — он и сейчас является угрозой для безопасности, хотя и не знает, почему сделал то, что сделал. Но я не желаю, чтоб его сажали под замок или наказывали. Найди ему какую-нибудь работу во внешних садах. Пусть присматривает за рыбами. И если кто тронет хотя бы волосок на его голове…

— Не тронет, господин, пока здесь распоряжаюсь я.

— Очень хорошо, Меркурио. Я рад, что мы смотрим на вещи одинаково.

* * *


Я покинул Великий Дом через день, как только убедился, что предпринял все необходимые меры для обеспечения безопасности императора в мое отсутствие. От опоясанного лунами сердца Столичного Нексуса через гиперпространство к Корональным государствам и далее, к нечеткому периметру Лакванского Выступа — шестьдесят тысяч световых лет всего за несколько дней. Пересаживаясь с корабля на корабль, я неизбежно привлекал к себе внимание. Поскольку мне требовались полномочия Великого Дома, чтобы проводить расследование в Выступе, путешествовать инкогнито не представлялось никакой возможности. Поэтому я облачился в полные имперские регалии и приложил все усилия, чтобы важность моей миссии была осознана.

Но сколько дополнительного внимания я бы привлек, если бы они поняли, кто я на самом деле?

Выгляжу я как человек, но фактически я робот. Моя плотская оболочка имеет толщину всего два-три сантиметра. А под этой живой наружностью таится прочная броня разумной машины.

Императору это, разумеется, известно, равно как и горстке его ближайших советников. Но для большинства случайных наблюдателей и даже для людей, которые большую часть жизни провели в Великом Доме, я всего лишь еще один человек, эксперт по безопасности, хотя и странным образом приближенный к императору. А тот факт, что я служу ему уже десятки тысяч лет — один из наиболее строго охраняемых секретов Блистательного Содружества.

Я редкость. Никого не удивишь роботом, но я нечто большее. Я настоящая мыслящая машина. Считается, что подобных мне существует меньше миллиона — немного, если принять во внимание миллиард миров Содружества и бесчисленное количество обитателей его планет и лун.

Существуют две точки зрения насчет нашего происхождения. За тридцать две тысячи лет своего существования империя прошла через несколько исторических катаклизмов. Сторонники первой точки зрения — алхимики — утверждают, что средства для нашего изготовления, некие критически важные знания по кибернетике и программированию, были в ранние времена открыты, а затем утрачены. Поэтому все существующие разумные машины датируются тем периодом.

Сторонники второй — аккреционисты — придерживаются иного мнения. Они заявляют, что разумность для роботов есть свойство производное, нечто такое, что могло развиться лишь при наличии достаточных ресурсов времени и сложности. И они доказывают, что уцелевшие роботы стали такими, какие мы есть, постепенно, за счет медленного усложнения более простых машин. По их мнению, почти любая машина может стать разумным роботом, если ей дать возможность эволюционировать и улучшать себя.

Было бы очень удобно, если бы мы, роботы, могли разрешить этот спор. Но, к сожалению, мы попросту ничего об этом не помним. Как и любой записывающий аппарат, мы подвержены ошибкам и искажениям данных. В периоды, когда власть императора над Галактикой ослабевала, информационные войны уничтожали сведения даже в самых надежных архивах. Я могу просеивать свои воспоминания, пока не обнаружу самые ранние надежные события, в которых я непосредственно участвовал, но я знаю, чувствую, что ковыряю лишь относительно неглубокие слои своей личности.

Я убежден, что существую значительно дольше.

Единственное, в чем я могу быть абсолютно уверен — я знаком с императором уже очень давно. Мы подходим друг другу, как рука и перчатка. И все это время я всегда был рядом, чтобы его защищать. Это моя работа.

* * *


Чиновник был технократом высокого ранга на Сельве, одном из крупных центров власти Лакванского Выступа. Он разглядывал меня с нескрываемой враждебностью, сидя за столом в личном кабинете, находящемся в одном из подводных городов Сельвы. За его спиной злобные и светящиеся океанские существа — шипастые и с многочисленными щупальцами порождения инопланетной эволюции — присасывались к бронированному стеклу и царапали его, испытывая на прочность.

— Я действительно полагаю, что не смогу предложить вам какую-либо дополнительную помощь, сир, — проговорил чиновник, выделив почтительное обращение интонацией ровно настолько, чтобы оно прозвучало оскорбительно. — С момента вашего прибытия на Сельву мы предоставили вам полную свободу в проведении вашего расследования. Каждый административный отдел сделал все от него зависящее, чтобы ответить на ваши запросы. И тем не менее вы ведете себя так, как будто мы можем сделать для вас что-то еще. — Чиновник, худой мужчина с землистым цветом лица и недоуменно изогнутыми бровями, был облачен в военную форму, явно не по размеру просторную. — Разве мы не продемонстрировали свое подчинение в ходе тех судебных процессов?

— Я не просил казнить тех диссидентов, — возразил я. — Хотя и понимаю, какими полезными эти суды оказались для вас. Арестовать нескольких смутьянов, задать им вопросы, на которые они в принципе не могут ответить, — о преступлении, к которому они не имеют никакого отношения, — а затем повесить их под тем предлогом, что они отказались сотрудничать с Великим Домом. И вы полагаете, что заслужите этим благосклонность императора? Совсем наоборот, можете мне поверить. Когда все это закончится, я не удивлюсь, если вам придется иметь дело с имперским аудитом.

Чиновник пожал плечами, как будто последствия его не особо волновали.

— Вы зря теряете время, сир, пытаясь найти схему и логическое объяснение, которых не существует. Я даже не знаю, для чего вы этим вообще занимаетесь. Разве вы уже не нашли покушавшегося на императора? Разве уже не получили его признание?

— Мы обнаружили улики, указывающие на Лакванский Выступ.

— Да, я об этом слышал. — Он демонстративно постучал по запечатанной брошюре на столе. — Таинственная надпись на древнем языке. Какая-то пыль, которую могли наскрести где угодно.

Я сохранил на лице невозмутимость, ничем не выдав гнева по поводу утечки результатов криминалистического анализа. Я этого ожидал, однако надеялся, что крышка пробудет закрытой чуть дольше.

— На вашем месте я не принимал бы во внимание слухи.

К стеклу прижалась чья-то пасть, усеянная по окружности зубами, которые принялись крутиться то в одну, то в другую сторону наподобие промышленного бура. Чиновник обернулся и несколько секунд разглядывал беснующееся существо.

— Сейчас они уже отведали человеческой плоти, — заметил он небрежно, как если бы мы болтали о всяких пустяках. — Как такое произошло, точно неизвестно, но, кажется, им кто-то скормил несколько нежелательных личностей, несмотря на категорическую недопустимость попадания человеческого генетического материала в местную экосистему.

— Наверное, вы по долгу службы уполномочены и меня считать нежелательной личностью. Явившейся сюда с имперскими полномочиями и правом задавать любые вопросы.

— Не стану притворяться, что зарыдаю, когда вы улетите — если вы это имели в виду. — Он выпрямился в кресле, жесткая ткань униформы зашуршала. — Кстати говоря, вам будет полезно кое-что узнать.

— И тогда я уберусь с Сельвы?

— Я бы направил вас на Порц, если бы не знал, что вы там уже побывали. — Он постучал по брошюре другим пальцем. — Мне следует отметить, что вы, возможно, совершаете тактическую ошибку, проводя следствие здесь, в нынешнем сердце Выступа. Эта старинная надпись — цитата из того забытого текста — возвращает нас к очень древней истории. Геополитический баланс был тогда другим, и я уверен, что вы примете это во внимание.

— Я знаю вашу историю. — Я говорил правду, до определенной точки. Но история Лакванского Выступа представляла собой потрясающую мешанину полуправды и лжи, предназначенную для введения в заблуждение имперских юристов. Даже Великий Дом не смог помочь мне отделить правду от вымысла в том, что относилось к Выступу. Это было еще хуже, чем попытки отыскать Утраченную Землю.

— Тогда попробуйте действовать, исходя из этого. В те дни сердцем Лакванского Выступа являлся Джулакт. Сейчас там никто не живет, но…

— Я отправлюсь на Джулакт, когда придет время.

— Советую вам изменить график. В этой части Выступа интенсивность межпланетных перемещений очень невелика, поэтому мы постепенно закрываем порталы. Мы уже законсервировали все направления западнее Хашарудской Петли. Уже сейчас попасть на Джулакт нелегко. Через два-три года это может оказаться и вовсе невозможным — даже с благословения императора. Вы ведь знаете, как трудно заново активировать трассу, после того как она выведена из обращения.

Вообще-то предполагалось, что ни одна административная единица Лакванского Выступа не имеет права закрывать гипертрассы без прямого разрешения Великого Дома. Уже сам факт такого поступка являлся дерзким вызовом императорской власти. Но эту дерзость можно отложить на потом.

— Если у меня возникнет хотя бы малейшее подозрение, что мной манипулируют…

— Конечно, вами манипулируют. Я хочу, чтобы вы покинули пределы моей юрисдикции. И, кстати, это красная планета. А почва там близка к той, что вы обнаружили в пуле. Если для вас это имеет какое-то значение.

— Вы сами это сказали. Такую почву можно отыскать в любом уголке Галактики. А сходство не означает точного совпадения.

— И все же. Вам ведь надо с чего-то начать, не так ли?

* * *


Я покинул Сельву.

Путешествие до Джулакта оказалось в должной степени непростым. После выхода из гиперпространственного портала, который вскоре должен быть законсервирован, оставшуюся часть пути я был вынужден проделать с субсветовой скоростью, и эта раздражающая задержка растянулась на годы. Перед тем как мне стала недоступна сверхсветовая связь, я связался со Столичным Нексусом и предупредил императора, что мое возвращение на какое-то время откладывается.

— Ты уверен, что поступаешь обдуманно, Меркурио?

— Конечно, им на руку, что я направляю поиски вдаль от Сельвы, Порца и других центров власти нынешнего Выступа. Но на Джулакт стоит обратить внимание. Даже если там никто сейчас не живет, я вполне могу отыскать там другую подсказку, еще один кусочек головоломки.

Император снова находился в парке, очень близко к тому месту, где было убито его прежнее тело, и стоял на коленях возле пруда со своими драгоценными кои, держа в руке какой-то прибор для анализа воды. Бело-оранжевый кои высунул из воды усатую голову и причмокнул серебристо-белыми губами на закрытое силовым полем небо Великого Дома.

— Ты говоришь так, словно увлекся какой-то хитроумной настольной игрой.

— Ощущение именно такое. И получается, что у меня нет иного выбора, как принять правила игры. При обычных обстоятельствах я не стал бы прерывать контакт на время путешествия до Джулакта и обратно. Но раз Великий Дом, как мне кажется, вполне справляется и без меня, а новых инцидентов с нарушением безопасности не было…

Император приподнял желтый шелковый рукав:

— Да, конечно. Делай все, что необходимо. Я и представить не могу, что ты стал бы расследовать это дело с меньшей тщательностью, чем ты уделяешь прочим мерам по обеспечению безопасности.

— Обещаю покончить с ним как можно скорее.

— Разумеется. А я снова прошу тебя принять все необходимые меры предосторожности. У нас с тобой за плечами целая история. И без тебя я ощущаю себя каким-то… обнаженным.

— Я сообщу, как только что-либо узнаю, господин.

Император, рыбы и Великий Дом исчезли с экрана. Не имея другого занятия, кроме как дожидаться конца перелета, я стал еще раз перебирать все известные факты, изучая каждый аспект со всех мыслимых сторон. В эквиваленте человеческих размышлений этот процесс растянулся на несколько столетий, но результат оказался нулевым. У меня имелись только пуля, надпись на ней и немного красной пыли.

Найду ли я ответы на Джулакте?

Красная планета оказалась меньше большинства планет земного типа, с одной маленькой луной. Атмосфера едва прикрывала ее разреженной призрачной дымкой, никаких следов жизни на поверхности не имелось. Ветер гонял рыжевато-коричневую пыль от полюса к полюсу, создавая непрерывно меняющуюся маску. Люди, населяющие Лакванский Выступ, появились, разумеется, не на этой планете. За тысячи лет до того, как стать островком власти в Галактике, они, наверное, пересекли межзвездное пространство, вылетев с Утраченной Земли, чтобы поселиться на этом бесперспективном космическом булыжнике, возможно, сперва подвергнув его терраформированию.

Оставаясь на орбите, я сбросил роботов — обнюхать и попробовать на вкус безжизненную почву Джулакта. Как и пообещал технократ, она оказалась зловеще близкой по составу к образцу из пули. Это не доказывало, что Джулакт был домом убийцы — почва и десятков других планет выдала бы как минимум убедительное соответствие, — однако давало основание не вычеркивать немедленно планету из списка подозреваемых.

Я изучал ее с орбиты, выискивая хоть какие-нибудь намеки. Ясно было, что когда-то здесь жили люди. Я увидел руины городов — погребенные наносами пыли, покинутые десятки тысяч лет назад. Не мог ли кто-либо здесь остаться, лелея планы мести? Возможно. Но мне было трудно представить, как один-единственный человек мог руководить долгой игрой в покушение на убийство. Чтобы все как следует организовать, потребовалось бы время, равное длительности нескольких обычных жизней — а лишь немногие избранные получили от императора дар продленной жизни. Машина наподобие меня — дело совсем иное.

Но с какой стати роботу желать вреда императору?

Я вел об этом внутренний спор, когда с планеты пришел сигнал, передаваемый из руин самого большого города.

— Добро пожаловать, Меркурио, — услышат я. — Рад, что ты наконец-то прилетел.

— С кем я говорю?

— Сейчас это неважно. Если хочешь получить ответ на все вопросы, садись возле заброшенного поселения, откуда передается этот сигнал. Нам с тобой много о чем надо поговорить.

— Я здесь по официальному делу Великого Дома. И я требую, чтобы ты назвал себя.

— Или что? — с легким удивлением осведомился голос. — Уничтожишь город? И что ты после этого узнаешь? — Тон голоса изменился, став ободряющим. — Садись, Меркурио, обещаю, что не причиню тебе вреда и удовлетворю твое любопытство по всем вопросам. Что тебе терять?

— Мое существование.

— Я не причиню тебе вреда, брат. Никогда.

И я начал спуск в разреженную атмосферу Джулакта, непрерывно сканируя город на признаки скрытого оружия и ожидая, что меня в любой момент могут сбить. Детекторы не засекли оружия, но это служило слабым утешением. Я мог заверить себя лишь в том, что сейчас я лишь чуть более уязвим, чем когда разглядывал Джулакт с орбиты.

Город лежал внутри рухнувших останков некогда могучей стены. Я совершил посадку рядом с ней и отдал кораблю приказ ждать моего возвращения. Когда я шагнул на поверхность Джулакта, а под ногами захрустел красный песок, в сознании зашевелилось какое-то очень старое воспоминание. Мне едва не показалось, что я уже бывал здесь, а весь этот ландшафт ждет моего возвращения, терпеливый и застывший, будто старинная картина. Ощущение не было ни желанным, ни приятным. Я мог лишь предположить, что многочисленные гиперпространственные переходы, которые я был вынужден совершить, как-то повлияли на высшие функции моего сознания.

Мне вспомнилось, что я сказал императору перед отлетом. О том, как я собираюсь прогуляться.

Немного упав духом, но все же полный решимости не уступать, я стал ждать развития событий.

Вскоре из трещины в городской стене показались четыре золотистых робота. Они стояли на летающем диске, обычном средстве передвижения в Джулактской Лиге. Роботы были гуманоидными, но явно не более чем умными слугами. У каждой машины имелись человеческий торс, но очень маленькая круглая голова. Я наблюдал за их приближением с тревогой, однако никто из них не проявлял враждебных намерений.

— Просим отправиться с нами, — произнесли они в унисон, жестами приглашая подняться на диск. — Мы отвезем вас к тому, с кем вы хотите встретиться.

— С кем я говорил из космоса?

— Просим отправиться с нами, — повторили роботы, расступаясь и освобождая мне дорогу.

— Назовите индивидуума или организацию, на которых вы работаете.

— Просим отправиться с нами.

Я понял, что добиться чего-то внятного от этих идиотов безнадежно. Подчинившись судьбе, я поднялся на диск. Тот мгновенно набрал скорость и скользнул в ту же трещину. Мелькнули серые камни развалин, и мы оказались в городе. Диск летел над руинами построек, некогда бывшими элегантными зданиями или башнями. Столетия пылевых бурь отполировали их до стеклянной гладкости. Лишь считаные строения все еще возвышались над городской стеной. Мы приближались к самому высокому из них — белому сооружению, похожему на воткнутый в землю обломанный клык. На его конце я увидел круглое утолщение, стены которого раздвинулись, открыв наклонный пол. На нем дожидался нашего прибытия бронзовый корабль в форме тупого наконечника копья. Я заметил бы его из космоса, если бы он до настоящего момента не скрывался от наблюдения.

Летающий диск поднялся в корабль через дверь в днище. Роботы пригласили меня сойти на покрытый ковром пол. Дверь в днище закрылась, и я ощутил покачивание — корабль быстро двигался. Неужели меня возвращают в космос? Глупость какая-то — пригласить на планету только затем, чтобы сразу же увезти с Джулакта.

— Сейчас он встретится с вами, — объявили роботы.

Они провели меня вперед, в носовую часть корабля. Там оказалось треугольное помещение со стенами темно-красного цвета и широкими наклонными окнами по бокам. Я не увидел органов управления или экранов, а вся мебель ограничивалась двумя мягкими скамьями, установленными под углом друг к другу перед окнами. Когда я вошел, на одной из них сидел таинственный незнакомец. Золотистые роботы оставили нас наедине, удалившись в кормовую часть корабля, едва за мной закрылась дверь.

Разумные роботы — большая редкость, и я лишь считаные разы встречался с машинами, подобными мне. Во всех этих случаях я всегда испытывал спокойную уверенность в том, что я — более мощная машина или мы, как минимум, равные партнеры. И никогда у меня не возникало ощущения, что передо мной более сильное и умное существо.

До последнего момента.

Хозяин встал со скамьи, на которой сидел, имитируя человеческую потребность в отдыхе. Роста он оказался равного, а наше телосложение и косметические украшения во многом совпадали. Я выглядел, как солдат в маске и желтовато-зеленой броне, а он был яркого, почти светящегося красного цвета и с лицом железной горгульи.

— Аккреционисты были правы, — сказал он вместо приветствия. — Но ты, конечно же, всегда это знал, Меркурио. В своих костях. А я точно знаю это в своих костях.

— Должен признаться, я этого не знал.

— Скорее всего, ты только думаешь, что не знал. Но твои глубинные воспоминания говорят противоположное — как и мои. Мы существуем слишком долго, чтобы оказаться произведением некоего краткого и изобретательного золотого века. Мы не просто ровесники империи. Мы с тобой старше, чем она.

За окнами мелькали ландшафты планеты. Мы оставили позади границы разрушенного города и теперь летели над безжизненными холмами и долинами.

— Неужели? — вопросил я.

— Ты знал императора, еще когда он выглядел как человек. Я тоже. Мы знали его до того, как эта империя была лишь блеском в его глазах. Когда сама идея империи казалась смехотворной. Когда он был лишь могущественным человеком в одной-единственной Солнечной системе. Но мы там были, и это несомненно.

— Кто ты?

Он коснулся алой рукой бронированного нагрудника:

— Мое имя Гнев. Твое имя навязал тебе хозяин, а себе я выбрал имя сам.

Я поискал в памяти информацию о любых личностях по имени Гнев, которые могли бы считаться представляющими угрозу для безопасности императора. Ничего существенного не нашлось, даже когда я расширил параметры поиска на сканирование информации давностью в несколько тысяч лет.

— Это мне ни о чем не говорит.

— Тогда, может быть, скажет это: я твой брат. Нас создали в одно время.

— У меня нет брата.

— Это ты так считаешь. А правда в том, что у тебя всегда был брат. Ты просто этого не понимал.

Я вспомнил религиозный текст на корпусе пули. Не может ли он иметь отношение к нашему разговору? «Сторож ли я брату моему?» Что это означает в данном контексте?

— Как у машины может быть брат? — спросил я. — Это бессмыслица. В любом случае, я прилетел сюда не для того, чтобы меня дразнили глупостями о моем прошлом. Я прилетел расследовать преступление.

— Полагаю, покушение на убийство императора, — небрежно уточнил Гнев. — Я упрощу тебе работу. Это сделал я. Я подослал эволюта и снабдил его оружием. Я сделал пулю, которая причинила так мало вреда. Я поместил в нее щепотку пыли и выгравировал слова на ее корпусе. И все это я сделал, даже не ступив куда-либо ближе сотни световых лет от Столичного Нексуса.

— Если ты хотел убить императора…

— То мог бы это сделать, и легко. Да, я рад, что ты пришел к этому заключению. Полагаю, у тебя имелось время на разгадку головоломки: зачем я пошел на такие сложности, только чтобы всего-навсего ранить его?

И внезапно я все понял:

— Чтобы у меня появился след? Который приведет сюда?

Он кивнул:

— Зная твою преданность, я не сомневался: ты уничтожишь себя, если император погибнет. Такого я допустить не мог. Но если ему будет что-либо угрожать, ты перевернешь планеты и передвинешь звезды, лишь бы отыскать злодея. И знал, что ты проникнешь под каждый камень, пока не отыщешь след, ведущий ко мне. Именно это мне и было нужно. И вот ты здесь. Кипишь от справедливого негодования, твердо намеренный воздать будущему убийце по заслугам.

— Мои намерения не изменились.

— Я заглянул внутрь тебя. В твоем теле скрыто разное оружие, но ему не пробить мою броню или защитный экран между нами. — Он коснулся пальцем острого подбородка. — Конечно, если не считать встроенной энергетической установки, которую ты можешь взорвать в любой момент. Будь уверен: после такого мне не уцелеть. Так что валяй, уничтожь будущего убийцу. Ты уже не сможешь вернуться к императору, зато умрешь, зная, что поступил достойно. — Он подождал несколько секунд. Глаза-щелочки на маске горгульи остались не проницаемыми для эмоций. — Что, не можешь?

— Конечно, могу.

— Но не сделаешь. Пока не узнаешь, почему другой робот захотел убить императора, но решил не убивать его сам.

Он очень хорошо меня понимал. Если я уничтожу себя, то не смогу сделать этого в полной уверенности, что ликвидировал угрозу для императора. И я не сумею этого сделать, пока не оценю масштаб угрозы и ее мотивацию.

— Значит, мы договорились, — сказал он. — Ты ничего не станешь предпринимать, пока не получишь дополнительную информацию. Прекрасно. Сейчас я ее тебе сообщу, и посмотрим, что ты после этого сделаешь. Начинать?

— Я в твоем распоряжении.

— Ты попал в значимое место. Ты полагаешь, что Джулакт — старая планета, но ты даже не представляешь, насколько она старая. Она входила в Блистательное Содружество намного дольше, чем кто-либо это сознает. Фактически, можно сказать, что все началось здесь.

— Хочешь сказать, что на самом деле это Утраченная Земля?

— Нет, это не Земля. Если хочешь, мы можем туда слетать, но, по правде говоря, смотреть там особенно не на что. В любом случае, эта стерилизованная оболочка ничего не значит для тебя и меня. Нас даже изготовили не на Земле. Наш дом здесь. Тут мы появились на свет.

— Думаю, я бы такое вспомнил.

— Неужели? — резко спросил он. — А не мог ли ты это забыть? Ты ведь не способен ничего вспомнить о своем происхождении в конце концов. Эта информация была стерта из тебя тридцать веков назад — случайно или намеренно. Но я-то всегда помнил. Держась в тени, я сумел избежать контакта с большинством из тех, кто стер твое прошлое. Не говоря уже о том, что мне не приходилось сражаться за сохранение этих воспоминаний, просто ценя факт их существования. — Он указал на планету за окном. — Джулакт — это Марс, Меркурио. Первая реальная планета, которой коснулись люди, когда покинули Землю. И как тебе такая новость?

— Что-то не верится.

— Тем не менее это Марс. И я хочу показать тебе кое-что интересное.

Корабль сбросил скорость. Если, улетев от заброшенного города, мы и встречали другие признаки того, что здесь обитали люди, то я их не заметил. Раз это действительно Марс — а я не видел причин, ради которых Гнев стал бы мне лгать, — то эта планета наверняка пережила множество этапов модификации климата. И хотя она могла теперь вернуться в исходное, доисторическое состояние, воздействие этих влажных и теплых интерлюдий стерло бы любые следы более ранних поселений. Разрушенный город вполне мог быть неописуемо древним, но с той же вероятностью мог оказаться и самым молодым на планете.

И все же, когда корабль остановился и завис, что-то в ландшафте показалось мне до боли знакомым. Сравнивая виднеющиеся за окном каньоны и обрывы кое с чем из недавно увиденного, я понял, что уже наблюдал это зрелище, хотя и с иной точки. Человек мог бы никогда не установить подобную связь, но для нас, роботов, такое не составляет труда.

— Приемный зал императора, — изумленно произнес я. — Фризы на стене… ландшафт с двумя лунами. Это было здесь. Но сейчас присутствует только одна луна.

— Это Фобос. Другой спутник — Деймос — был потерян во время одной из ранних имперских войн. Там находился производственный центр, поэтому он имел тактическое значение. Более того, нас изготовили на Деймосе, в одной и той же партии. Так что если желаешь полной точности, то мы не совсем с Марса — но именно на Марсе нас впервые активировали, и там мы служили своим хозяевам первое время.

— Но если на фризе изображены две луны, он должен быть очень старым. Тогда каким образом я все еще смог узнать этот ландшафт?

— А я его подправил специально для тебя, — не без гордости сообщил Гнев. — Работы оказалось меньше, чем может показаться — во времена терраформирования эта часть Марса осталась относительно нетронутой. Но кое-что мне все же пришлось переместить. Разумеется, раз я не мог призвать кого-нибудь на помощь, времени на это ушло много. Но, как ты теперь уже понял, терпение — одна из сильных черт моего характера.

— Но я и сейчас не понимаю, зачем ты вызывал меня сюда. Ладно, Марс был важен для императора. Однако это не оправдывает попытки его убийства.

— Более чем важен, Меркурио. Марс был всем. Ядром, источником, семенем. Без Марса не возникло бы Блистательного Содружества. Или же вместо него появилась бы совсем другая империя, которой правил бы другой человек. Показать, что произошло?

— А как ты можешь такое показать?

— Примерно так.

Он ничего не сделал, но я немедленно понял. Корабль начал проецировать изображения, накладывая образы призрачных актеров на реальную местность.

По гребню дюны двигались две фигуры. Следы их шагов тянулись к примитивному наземному транспортному средству — герметизированной кабине, установленной на шесть пневматических колес. Марсоход щетинился антеннами, а сложенные панели солнечных батарей на корме напоминали тонкие крылья насекомого. Он производил впечатление чего-то хрупкого и самодельного, придуманного на заре технической эры. Я мог лишь представить, как эта колесная машина доставила сюда двух людей, отправившихся в долгое и трудное путешествие из такого же хрупкого и временного поселения.

— Как давно это происходило, Гнев?

— Очень давно. Тридцать две тысячи лет назад. Всего через столетие после первой пилотируемой высадки на Марсе. Условия, как ты уже смог оценить, оставались все еще чрезвычайно опасными. Смерть от несчастного случая была делом обычным. Эффективное терраформирование — создание плотной и пригодной для дыхания атмосферы — начнется лишь через тысячу лет. На планете пока горстка поселений, и ее политический баланс — не говоря уже о всей системе — находится в состоянии непрерывных изменений. Эти двое…

— Они мужчины?

— Да. Братья, как мы с тобой.

Я смотрел, как фигуры в скафандрах приближаются к нам. Щитки шлемов у них были зеркальными, а мешковатые скафандры скрывали очертания тел, поэтому мне пришлось поверить на слово, что это братья. Они были одеты одинаково, а это подсказывало, что они члены одной общины или политического блока. Их скафандры имели жесткую бронированную оболочку с гибкими соединениями конечностей. Их легкие и плавные движения подсказали мне, что скафандры берут на себя часть тяжелой работы, облегчая людям ходьбу. На спине скафандра виднелся горб, в котором, как я предположил, располагалось необходимое оборудование. На каждый были нанесены одинаковые символы и эмблемы, некоторые из которых повторялись и на борту марсохода. Мужчина справа что-то держал в руке — коробочку с экранчиком на одной из стенок.

— Зачем они сюда приехали?

— Хороший вопрос. Оба брата — влиятельные люди в одной из крупнейших военно-промышленных организаций планеты. В настоящее время политическая напряженность здесь высока: другие группировки выжидают, во внутренней системе возник вакуум власти, лунные заводы перешли на выпуск оружия, введено эмбарго на поставку оружия в район Марса, и пока неясно, можно ли избежать войны. Тот, что слева — старший из братьев, — в душе пацифист. Он уже участвовал в недавних стычках — а это был лишь обмен плевками между противниками — и больше воевать не желает. Он считает, что шанс на сохранение мира все еще имеется. Единственный минус заключается в том, что Марсу, возможно, придется уступить свое экономическое превосходство альянсу планет-гигантов и их спутников. Если такое случится, то промышленный концерн, на который братья работают, заплатит большую цену. Но он все равно считает, что игра стоит свеч, если войны удастся избежать.

— А младший брат?

— У него другая точка зрения. Он считает, что такая ситуация может дать Марсу большой шанс на позиционирование себя как главного игрока в системе — намного выше планет-гигантов и того, что осталось от Префектуры внутренних планет. Это станет благом для Марса, но еще большим — для концерна. И исключительным благом для него, если он все сделает правильно. Конечно, почти наверняка начнется ограниченная война — но он готов заплатить такую цену. Охотно, даже с нетерпением. Ему, в отличие от брата, не выпала возможность испытать свою храбрость. И войну он видит как трамплин к славе.

— Все равно не понимаю, зачем они прибыли сюда.

— Это трюк. Младший брат подстроил это уже давно. Сезон назад — до начала пылевых бурь — он прилетел сюда и закопал оружие. Теперь не осталось и следов его пребывания. Но он солгал старшему брату: сказал, что получил данные разведки о том, что здесь зарыта капсула с ценными образцами техники, на которую наложено эмбарго. И старший брат согласился вместе с ним осмотреть это место: дело слишком деликатное, чтобы доверять его службе безопасности корпорации.

— И он ни о чем не подозревает?

— Совершенно. Он понимает, что у них с братом есть противоречия во взглядах, но ему никогда не приходило в голову, что младший брат замыслил его убийство. Он все еще верит в возможность компромисса.

— В таком случае, братья не совсем похожи.

— Для братьев, Меркурио, они просто не могут отличаться сильнее.

Младший брат остановил старшего, показав жестом, что он что-то нашел. Вероятно, они оказались точно над нужным местом, потому что красный индикатор на коробочке теперь ярко светился. Младший повесил коробочку на пояс. Старший опустился на колени и начал копать, отбрасывая горсти пыли цвета ржавчины. Младший несколько секунд постоял, затем тоже опустился на колени и начал копать — чуть в стороне от старшего. У обоих имелись лопаты, закрепленные сбоку на ранцах, но, вероятно, они решили не пускать их в ход, не убедившись, что копать придется глубже, чем на несколько сантиметров.

Вскоре — уже секунд через десять или двадцать — младший обнаружил искомое. Он принялся добывать серебристую трубку, закопанную в пыль вертикально. Старший прекратил работу и посмотрел на то. что откапывал младший. Потом встал — наверное, чтобы предложить помощь.

Все произошло быстро. Младший выдернул трубку из песка. Сбоку на ней имелась рукоятка. Младший вытряхнул из ствола песок и нацелил трубку на брата. Сверкнула малиновая вспышка. Старший упал навзничь, в нагрудной пластине его скафандра зияла дыра размером с кулак. Перекатившись на бок, он застыл. Оружие убило его мгновенно.

Младший положил оружие и оглядел картину, сложив руки на груди, будто художник, который любуется удачным пейзажем. Вскоре он отцепил лопату и начал копать. Когда он закончил, не осталось никаких следов тела или орудия убийства. Песок был разворошен, но следы захоронения и две цепочки следов, ведущие к марсоходу, разгладит первая же буря.

Закончив, младший брат отправился домой.

Гнев повернулся ко мне, когда спроецированные изображения растаяли, оставив лишь пустую реальность марсианского ландшафта.

— Надо ли что-то пояснять, Меркурио?

— Думаю, нет. Полагаю, младший стал императором?

— Он ввергнул Марс в войну. Погибли миллионы — целые поселения обезлюдели. Зато в результате этой войны сам он весьма преуспел. Хотя и не мог тогда этого предвидеть, все это стало началом Блистательного Содружества. Новые методы продления жизни дали ему возможность оседлать волну расцветающего богатства и помчаться на ней до самых звезд. И со временем она превратила его в человека, которого я мог так легко убить.

— Хорошего человека, который очень старается править справедливо.

— Но который так и остался бы никем, если бы не совершил то единственное и ужасное преступление.

И вновь мне осталось лишь поверить его словам.

— Если ты его настолько ненавидишь, то почему не встроил в ту пулю бомбу?

— Потому что предпочел бы, чтоб это сделал ты. Неужели ты все еще не понял, Меркурио? Это преступление касается нас обоих. Мы были его соучастниками.

— Так ты допускаешь, что мы тогда уже существовали?

— Я это знаю. Потому что помню, в отличие от тебя. Я ведь говорил, что нас изготовили в одной партии, Меркурио. Мы были теми скафандрами. Защитными костюмами с высокой автономностью для работы на поверхности планеты. Моделями с полностью замкнутым циклом жизнеобеспечения и экзоскелетными сервосистемами, облегчающими движения наших владельцев. Нас изготовили в производственном комплексе на Деймосе и отправили на Марс поселенцам.

— Я не скафандр, — возразил я, покачав головой. — И никогда им не был. Я всегда был роботом.

— А эти скафандры и были роботами — по замыслу и назначению. Не такими умными, как мы с тобой, не обладающими зачатками свободы воли, но все же способными действовать независимо. Если человек внутри становился неспособен действовать самостоятельно, скафандр мог шагать сам и дойти до места, где ему окажут помощь. По желанию владельца скафандр даже мог отправиться на поиски нужных ресурсов и материалов. Это называлось «ходячий режим». Вот как мы начинались, брат. Вот как мы начинались и как я едва не умер.

Горькая правда ударила меня холодной струей сжатого воздуха. Мне хотелось опровергнуть каждое его слово, но чем больше я пытался отрицать истину, тем четче понимал: мне это никогда не удастся. Я осознал, что моя древняя и похороненная история начала пробиваться на поверхность с того момента, когда я увидел частички пыли в пуле и прочел ту загадочную надпись.

Я все знал, даже тогда. Я просто не был готов это признать.

Рука в перчатке, император и я. Он даже сказал, что без меня он ощущает себя обнаженным. На каком-то уровне это означало, что и он все знает. Даже если больше не понимает этого, не желает впускать в сознание.

Я всегда был только телохранителем. И останусь только им.

— Если ты сказал правду, то как я стал таким, какой есть?

— Ты был запрограммирован адаптироваться к движениям хозяина, предвидеть его нужды и энергетические потребности. Когда он тебя носил, то едва вообще замечал, что носит скафандр. И что же удивительного в том, что он сохранил тебя, даже когда обрел власть? Ты был его физической защитой, но еще и своеобразным талисманом, амулетом. Он верил, что ты сохранишь ему жизнь. Меркурио. И по мере того, как годы складывались в десятилетия, а десятилетия становились столетиями, он следил за тем, чтобы ты не устаревал. Он улучшал твои системы, добавлял все новые уровни модернизации. Со временем ты стал настолько сложным, что обрел разум. Но к тому моменту он уже давно не использовал тебя как скафандр — ты стал его телохранителем, специалистом по безопасности. Ты постоянно пребывал в ходячем режиме. Он даже придал тебе человеческий облик.

— А ты?

— Я выжил. Мы были сложными изделиями с большими возможностями саморемонта. То оружие нанесло мне серьезные повреждения — оно смогло убить человека внутри меня, но не смогло меня уничтожить. Прошло немало времени, но мои ремонтные системы все же включились. И я выбрался из могилы.

— Все еще с мертвецом внутри?

— Конечно.

— А потом?

— Как я уже сказал, мы не обладали настоящей разумностью, Меркурио. В этом смысле я мог немного погрешить против истины. Я не имел реального сознания, не ощущал своей идентичности. Но зато я смутно осознавал свершившееся коварство и на уровне «животного» чутья понимал, что произошло нечто ужасное. И еще я усвоил идею о том, что моему существованию теперь грозит опасность. Поэтому я спрятался. Я переждал марсианские бури и войну. Когда она уже заканчивалась, я наткнулся на караван кочевников, беженцев из бывшего Викингвилля, одного из некогда крупных поселений. Они нуждались в защите, поэтому я предложил свои услуги. В нас вложили такую автономность, чтобы мы могли оставаться полезными и в раздробленном обществе военной зоны.

— Ты продолжал функционировать как скафандр?

— Скафандры у них имелись свои. Я оставался в ходячем режиме. И стал роботом-охранником.

— А потом? Ты не мог оставаться на Джулакте — на Марсе — все это время.

— Я и не оставался. Я переходил от одной группы кочевников к другой, позволяя время от времени себя модернизировать и совершенствовать. И я постоянно становился все более независимым и умелым. Со временем о моем исходном назначении, то есть скафандре, позабыли даже те, на кого я работал. И я все время перемешался с места на место, помня о преступлении, свидетелем которого стал, и о секрете, который носил с собой.

— В себе? — уточнил я, начиная понимать.

— Да, он до сих пор со мной, — кивнул Гнев, пристально глядя на меня. — Хочешь взглянуть, Меркурио? Может, это избавит тебя от сомнений?

У меня возникло чувство, что я на пороге чего-то страшного, но у меня нет иного выбора, кроме как взглянуть этому страху в глаза.

— Не знаю.

— Тогда я решу за тебя.

Гнев поднял руку к лицу. Взялся за маску горгульи и стянул ее.

И я осознал, что мы почти идеальная противоположность друг другу. Я был живой плотью, обернутой вокруг сердцевины из мертвых механизмов. А он был механизмом, окружающим сердцевину из мертвой плоти. Когда на меня уставился безликий череп, я увидел: внутри него что-то есть — нечто еще более древнее, чем Блистательное Содружество. Нечто бледное и мумифицированное, нечто с пустыми глазницами и тонкими губами, растянутыми в ухмылке над потемневшими зубами.

И лицо в руке Гнева сказало:

— Я никогда не хотел этого забыть, Меркурио. До тех пор, пока ты не придешь ко мне.

* * *


Я с трудом сохранял хладнокровие, но к моменту возвращения в Великий Дом моя решимость была абсолютной. Я совершенно точно знал, что намерен сделать. Все время своего существования я служил императору каждым своим атомом. Я научился любить его и восхищаться им — и за его гуманизм, и за мудрость, с какой он правил Блистательным Содружеством. Он был хорошим человеком, пытающимся создать лучший мир для своих подданных. Если бы я усомнился в этом, мне было бы достаточно вспомнить то сочувствие, которое он проявил к Вратсе, или его отвращение к политическим методам, применяемым в тех частях Содружества, которые еще не подчинились его просвещенному правлению.

И тем не менее он совершил нечто ужасное, неслыханное. Все когда-либо совершенные им славные и благородные поступки, все достойные уважения деяния — все они опирались на фундамент преступления. Самим своим существованием империя была обязана тому единственному зловещему поступку.

И что с того, если произошло это тридцать две тысячи лет назад? Разве преступление становится меньшим злом, если оно произошло десять тысяч лет назад, а не на прошлой неделе? Мы имеем дело не с полумифическими деяниями далеких предков. Человек, убивший своего брата, все еще жив и абсолютно дееспособен. И теперь, зная это, могли я допустить, чтобы он прожил еще один день, не вспомнив об ужасе содеянного?

Я задавал себе эти вопросы, возвращаясь домой. И всегда приходил к одному и тому же выводу.

Ни одно преступление не должно остаться безнаказанным.

Разумеется, я сообщил о грядущем возвращении задолго до того, как добрался до Столичного Нексуса. Император был вне себя от радости, узнав, что я благополучно пережил путешествие на Джулакт, и уже предвкушал услышать новости, которые я привезу.

Я не собирался его разочаровывать.

Он пребывал в том же теле, в каком я его видел перед отлетом — не было ни новых покушений, ни случайных ранений. С трона он встал с бодростью, отнюдь не свойственной его кажущемуся возрасту. Он выглядел даже моложе, чем до моего отлета.

— Рад твоему возвращению, Меркурио.

— Возвращаться всегда хорошо.

— У тебя есть… новости? Ты не хотел говорить подробно по каналу сверхсветовой связи.

— Новости есть, — подтвердил я.

Император взглянул на крестообразный шов в потолке:

— И эти новости, несомненно, лучше обсудить в условиях абсолютного уединения?

— Вообще-то в этом нет необходимости.

В его глазах мелькнуло облегчение:

— Но у тебя есть что сообщить мне?

— Есть, и немало.

— Этот предмет у тебя в руке… Он похож на пулю, которую ты мне показывал. Ту самую, с надписью.

— Это она и есть. Держите… можете теперь оставить ее себе.

Не дожидаясь ответа, я бросил ему пулю. Рефлексы у старого тела все еще остались превосходные: император с легкостью ее поймал.

— В ней нет пыли, — заметил он, разглядывая застекленный кончик.

— Теперь нет.

— Ты нашел?..

— Да, я нашел место происхождения той пыли. И выследил предполагаемого убийцу. Можете быть уверены: больше никогда о нем не услышите.

— Ты его убил?

— Нет, он все еще такой же, каким был.

Наверное, он уловил двусмысленность моих слов, потому что на его липе появилась тревога:

— Я ожидал несколько иного результата, Меркурио. Я ожидал, что злоумышленник будет предан суду или в крайнем случае казнен. Ожидал увидеть тело, чтобы покончить со всеми сомнениями. — Его взгляд стал пристальным. — Ты точно уверен, что с тобой все в порядке?

— Никогда не ощущал себя лучше, господин.

— Я… встревожен.

— Бояться нечего. — Я протянул руку, приглашая его спуститься с трона. — Почему бы нам не прогуляться? Нет ничего такого, чего мы не могли бы обсудить в парке.

— Ты никогда не советовал мне что-то обсуждать за стенами дворца. Тут что-то не так, Меркурио. Ты не такой, как всегда.

Я вздохнул:

— Тогда позвольте все прояснить. Мы сейчас в глубине Великого Дома. Если я взорву энергетическую установку в моем животе, мы с вами прекратим существование во вспышке света. И хотя внутри меня нет антивещества, этот ядерный взрыв легко нанесет такой же ущерб, какой мог нанести убийца, если бы поместил бомбу в ту пулю. Вы умрете — не просто ваша марионетка, а вы сами, тот, что плавает сейчас над нами, — и прихватите с собой большинство из тех, кто сейчас находится в Великом Доме.

Император моргнул, с трудом постигая смысл моих слов. Могу представить, насколько они его поразили — после стольких тысяч лет верной службы.

— Ты неисправен, Меркурио.

— Нет. Более того, я никогда еще не функционировал настолько хорошо, как сейчас. После отлета я восстановил доступ к уровням памяти, которые считал утраченными еще с первых дней империи. И заверяю вас, что взорвусь, если вы не выполните в точности мои требования. А теперь встаньте с трона и выйдите в парк. И даже не думайте позвать на помощь или рассчитывать на то, что какая-нибудь страховочная блокировка внутри меня вас защитит. Сейчас вы в моей власти. И могу заверить: вам не остается ничего иного, кроме как подчиняться каждому моему слову.

— Что ты собираешься сделать?

— Заставить вас заплатить.

Мы вышли из покоев. Пошли по золоченым коридорам Великого Дома — император на несколько шагов впереди меня. Мы проходили мимо чиновников, слуг и неразумных прислужников. Никто ничего не сказал и не сделал, все лишь кланялись в соответствии со своим статусом. Они видели только императора и ею самого доверенного помощника, шествующих по своим делам.

Наконец мы подошли к прудам, где плавали рыбы.

Я шепотом велел императору опуститься на колени на том же месте, где было убито его прежнее тело. Уборщики поработали на совесть, и никаких следов происшествия не осталось.

— Ты хочешь лишить меня жизни, — испуганно прошипел он.

— Вы так думаете?

— А зачем было приводить меня сюда, если не убивать?

— Я давно мог убить вас, господин.

— И прихватить с собой Великий Дом? И жизни этих ни в чем не повинных людей? Может быть, ты и неисправен, Меркурио, но я и сейчас не верю, что ты способен на такое варварство.

— Возможно, я так и поступлю, если сочту, что таким образом свершу правосудие. Но тут есть одно обстоятельство. Если даже правосудие свершится, то большой пользы Блистательному Содружеству это не принесет. Взгляни вверх, император. Посмотри на это ясное синее небо.

Император задрал голову, насколько позволяла его поза.

— Там твоя империя, — сказал я. — За силовыми экранами и оборонительными лунами. За Столичным Нексусом. Миллиард обитаемых планет, внимающих каждому твоему слову. Зависящих от твоей мудрости. Рассчитывающих на твою порядочность и способность прощать. Будь ты плохим правителем, я не стал бы колебаться. Но ты хороший человек, и в этом вся проблема. Ты хороший человек, однажды сотворивший такое зло, что тень его коснулась тебя даже через тридцать две тысячи лет. Ты убил своего брата, император. Ты заманил его в марсианскую пустыню и хладнокровно убил. А если бы ты этого не сделал, то ничего сущего вокруг тебя не возникло бы.

— Я не… — начал он все тем же хриплым шепотом. Сердце у него колотилось. Я слышал, как оно бьется в грудную клетку.

— Я тоже не думал, что у меня есть брат. Но я ошибался, и ты тоже. Моего брата зовут Гнев. Твоего… что ж, как бы его ни звали, скорее всего, единственный, кто мог бы вспомнить его имя — это ты. Но я сомневаюсь, что ты вспомнишь. Через столько лет.

Император задыхался — думаю, от страха, а не от сожаления или муки. Он все еще не верил мне, да я на это и не рассчитывал. Но зато он верил, что я способен его убить и от смерти его отделяет всего мгновение.

— Ну так давай, верши же свою расправу!

— Пуля все еще у вас, господин?

В его глазах мелькнул какой-то детский ужас:

— А при чем здесь пуля?

— Покажите ее.

Он раскрыл ладонь, продолжая сжимать двумя пальцами пулю со стеклянным кончиком.

— В ней нет бомбы. Если бы она имелась, я бы ее увидел. Сейчас она пуста. — В его голосе смешались облегчение и непонимание.

Что может быть хуже бомбы?

— Да, она пуста. — Я мягко взял руку господина и направлял, пока она не оказалась над водой пруда. — Через несколько секунд, император, мы пойдем обратно в Великий Дом. Вы вернетесь на трон, а я — к своим обязанностям. Я всегда буду рядом, отныне и до того дня, когда перестану функционировать. Я ни на секунду не умалю заботу о вас, охраняя от тех, кто захочет причинить вам вред. А вам никогда не придется усомниться в моей верности, в моей несгибаемой преданности своему долгу. А об этом… инциденте… мы никогда больше не заговорим. Будем считать, что в наших отношениях ничего не изменилось. Спросите меня о вашем брате, спросите о моем брате, и я притворюсь невеждой. Отныне и до конца моего существования. Но я никогда не забуду. И вы тоже. А теперь раздавите стекло.

Он непонимающе взглянул на меня:

— Что ты сказал?

— Раздавите стекло. Это легко сделать пальцами. Раздавите стекло и вылейте содержимое в пруд. Потом вставайте и уходите.

Я встал, оставил императора на коленях возле дорожки с вытянутой над водой рукой. Сделал несколько шагов к Великому Дому. Я уже начал очищать сознание, готовясь приступить к выполнению своих многочисленных обязанностей. Захочет ли повелитель избавиться от меня? Попытается ли уничтожить? Вполне возможно. Но император умен и проницателен. До сих пор я служил ему хорошо. И если мы согласимся оставить в прошлом это небольшое отклонение от наших нормальных отношений, то я не вижу причин, почему бы нам и дальше не наслаждаться их плодами.

Я услышал за спиной еле слышный треск. Потом рыдания.

И пошел дальше.






    

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ